9
Когда Наташа вернулась к их столику, Сергей удивленно пересчитывал деньги.
- Однако! Кафешка, конечно, нормальная такая. Но цены...
- Ага, пощипали птенчика? Так тебе и надо! "Денег до фига!.." Их не бывает до фига, если работать от случая к случаю.
- Да что ты говоришь! Сама-то где трудишься?
- Я еще ребенок. Имею право тунеядничать.
- Ребенок... Иди поближе, дитя мое, чего на ушко скажу.
- Да, сейчас! Хватать начнешь в общественном месте, нам, приличным девушкам подобная компрометация ни к чему.
Сергей сокрушенно покачал головой, убирая деньги в карман:
- Что делается! Уважения к старшим - ноль, молодежь распустилась, цены бешенные. Мир катится в пропасть.
- Не грусти, дяденька, вот к Кругловой приедем, я обязательно стану вдруг послушной. И еще нежной. Увидишь.
- Так мы едем, ты договорилась? - Сергей решительно встал. - Тогда вперед!
- Тебе никуда не надо? Я уже забежала. Вон там дверь.
До Гражданки добрались когда уже стемнело. В магазинчике у метро купили пару бутылок какого-то вина, красного и белого. Сергей подумал, и присовокупил к ним еще бутылочку ликера и коробку конфет.
Наташа Круглова открыла им дверь, широко улыбаясь и радушно хлопоча:
- Вон туда вешайте куртки. Сергей, ты всегда без шапки ходишь? Наташка, вы голодные? Тапки тебе, Сережа, побольше, папины, он еще не скоро придет. Проходите туда, Наташ, ты знаешь, располагайтесь там, я чайник пока поставлю.
В комнате Наташа сразу же включила телевизор, что-то музыкальное. По экрану запрыгали задорные чернокожие парни и девушки, и на уши лег тягучий, непривычный ритм.
- Я негромко сделаю, ладно? Пусть фонит.
- Да пусть. Слушай, а давай я блинов напеку? Есть не хочется, но пока пекутся... Ты как? Спроси у Натальи.
Наташа округлила глаза, в притворном восторге хватаясь за голову:
- Ты блины умеешь?! Ну, просто золотой мальчик! Бесценный! Тебя нужно за это наградить и поощрить. Немедленно!
И она буквально запрыгнула на колени к Сергею, который уже уселся в удобное кресло. Наташа прижалась к нему вся, спрятала голову у Сергея на груди и притихла.
- Как сердце бьется часто... Всегда так?
- А я не знаю, наверное. А может быть, когда ему хорошо. Вот как сейчас... - у Сергея чуть предательски не сорвался голос от нахлынувшего… Он бережно обнял Наташу, и потянулся губами к ее лицу.
А Наташа Круглова на кухне залила кипятком заварку в чайничке, и после этого накрыла чайничек сложенным в несколько раз полотенцем. Извлекла из холодильника сыр и докторскую колбасу. Нарезала то и другое тонкими ломтиками, уложила на тарелку веерами, и понесла ее в комнату. Однако перед закрытой дверью что-то подсказало ей остановиться. Сработало какое-то женское чутье, она отпустила готовую уже было клацнуть замком ручку двери, прислушалась на секундочку к происходящему в комнате, усмехнулась и пошла обратно на кухню. Блюдо с нарезкой было накрыто тарелкой и убрано пока в холодильник. В любимую чашку налит свежезаваренный, душистый чай, с коробки конфет с хрустом содран целлофан. Наташа включила маленький телевизор, стоящий на холодильнике. Шел какой-то новый отечественный фильм, в котором опять за кем-то гнались, кого-то били, в кого-то стреляли, и в промежутках между боями вальяжно тусовались в казино.
- Ну и ладно, голубки. Мне конфеток больше достанется, я не виноватая. Тили-тили-тесто, понимаешь...
Спустя какое-то время все вместе сидели в комнате вокруг низенького журнального столика, уставленного бутылками, бокалами, вазочкой с конфетами и тем самым блюдом с сыром и колбаской. Бутылки с вином и ликером были уже полупустые. Сергей и Наташа сидели в креслах, друг напротив друга, хозяйка - на принесенном из кухни стуле.
- Ну вот, теперь все правильно. Загадываю желание. - Сергей мечтательно прикрыл глаза.
- Это еще зачем? То-есть, почему это? - Его Наташа раскраснелась, разулыбалась и смотрела на него сияющими глазами. То ли выпитое вино делало сейчас такой прекрасной, то ли что другое, недавнее...
"А скорее всего она такая и есть. Просто некоторым людям, чтобы стать самим собой, нужен некое движение в нужную сторону, катализатор что ли..."
"И, само собой, этот катализатор, конечно же, ты и есть!"
"Не знаю, я или не я. Но, чувствую, что этой девочке со мною хорошо, и глаза ее светятся. А это так красиво, когда у человека глаза светятся. Разве нет?"
"Но и ты тоже согласись, что за последний час твоя самооценка и чувство гордости заметно выросли. Так?"
"Вот тут ты прав, не прибавить, не убавить. Но разве это плохо? Что плохого в том, что человек испытывает чувство гордости, если сделал другого человека чуть-чуть счастливее? Разве не то же чувствует мастер, когда закончит картину, напишет стихотворение, выточит сложную деталь сверх плана, наконец?"
"Эй, эй! Ты не передергивай! Не человек, во-первых, а ты сам. Уже субъективизм присутствует. Во-вторых, не абстрактного, гипотетического человека, а любимую девушку. Субъективизм растет еще выше! И в-третьих..."
"Что, в третьих? Договаривай, не боись, бить не буду".
"Да руки коротки. Бить он не будет... В-третьих, ты испытываешь чувство гордости и удовлетворения не потому, что сделал счастливой любимую девушку, а потому что потешил свое личное самолюбие. Испытал гордость от осознания власти над ней, пусть и сиюминутной. Что именно тебя она выбрала. Это всего лишь радость победителя, выигранная конкуренция. Ты еще себя в грудь кулаками постучи, и рев победный издай, как Кинг-Конг. Для полноты картины".
"Ты прав..."
"Я всегда прав".
"Прав, что руки у меня коротки до тебя, поганца, дотянуться. А то бы придушил, не задумываясь. Сгинь с глаз, гад".
"А ты лучше подумай, кого бы ты в этом случае придушил? Думаешь меня? Кого, меня? Свое абстрактное альтер эго? Ты полагаешь уже, что я, это самостоятельная такая личность, что поселилась в твоей бедной башке? Что я бес, дух, не знаю... некая злая, враждебная субстанция? Агрессивно настроенная сущность? Нет же, идиот несчастный! Я - это ты и есть. Может быть даже более ты, чем ты сам".
"Это еще почему?"
"Объясняю. Потому что я честный, и злой. И это я тебе, дураку, помогаю выжить. Ты вспомни все моменты своей жизни, ты же всегда хвалился своей памятью уникальной, когда ты мог подохнуть. Мог, но не подох. Давай, вспоминай. И еще вспомни, кто в такие моменты становился у руля, ты, размазня и слюнтяй, или кто-то другой? Жесткий и решительный, умеющий моментально принимать верное решение, и не страдающий интеллигентскими рефлексиями. Вспоминай, и думай. Кто я, и кто ты".
"Ну, и кто я?"
"Действительно хочешь знать?"
"Не знаю... давай, не сейчас?"
"Лады. Давай позже. Возвращайся к Наташкам. Вон, тебя спрашивают о чем-то".
- Эй, фью! Ты меня слышишь? Але, гараж!
- Да, конечно, я говорю - желание загадаю. Я ведь между двух Наташ сижу.
- Почему это между двух? Ты со своей Наташкой вон, аж где. А я вообще в стороне. - Не поняла Наташа Круглова.
- Потому что круг, кольцо, - Сергей для наглядности обвел пальцем круг над своей головой.
- Если бы здесь было больше трех человек, это было бы возможно лишь при определенных условиях, и вероятность была бы меньше. И если бы меня тоже звали Наташей, все присутствующие могли бы загадать желание. Но сегодня мне одному из присутствующих повезло находиться среди таких очаровательных тезок.
- Ой! Ты такой галантный кавалер, Сережа, это что-то! - Наташа Круглова, обворожительно улыбнулась и томно опустила глаза.
- А на работу тебе к скольки, кавалер Сережа? - Наташа Ивашова решительно отодвинула бутылку ликера, к которой потянулся было Сергей.
- Да ты что, родная! Причем здесь работа вообще? Я всегда утром как огурчик. И что тут пить-то? Компот! - Сергей сделал попытку дотянуться до бутылки, а Наташа спрятала ее за спину.
- О-о-о-о-о, классическая семейная сцена! - засмеялась Наташа Круглова. - Вы еще подеритесь. И обязательно с воплями о загубленной молодости и лучших годах! Иллюстрация, ей Богу!
- И точно! - Сергей, тоже смеясь, уселся обратно в кресло. - У тебя зоркий глаз, Наталья. Четко подметила.
Наташа Ивашова нехотя поставила бутылку на столик:
- Ладно уж, пей, алкаш. Из одного только нежелания следовать заигранным штампам возвращаю. А так бы ты фиг чего у меня получил.
- Если хочешь, я могу вообще не пить. Просто еще рано, а на работу мне аж к девяти, и никто меня там нюхать не будет, я надеюсь. Вот из этих соображений... А смешно у нас получилось, правда?.. - Сергей примирительно похлопал Наташу по коленке, дотянувшись. Потом налил себе совсем чуть-чуть ликера, и девушкам вина по полбокала.
- А что за желание ты загадал? - вкрадчиво поинтересовалась Наташа Ивашова.
Сергей долго-долго смотрел ей в глаза, улыбаясь, и чувствуя, что буквально распухает от бурлящего внутри него счастья, от удовольствия быть рядом с этой молоденькой рыжей девушкой, ставшей за такое короткое время родным, огромной важности человеком для него. Чувствуя, что где-то глубоко в его сердце уже сидит и сладко грызет его маленький симпатичный червячок. Рыжего цвета...
- Можешь не отвечать. Я все прочитала, - Наташа отвела взгляд и тряхнула шевелюрой.
- Ага. И я тоже, - добавила Наташа Круглова.
- И что, так легко читается? - смутился Сергей.
- Ой! Да за километр без очков! Видел бы ты себя.
- Вот, Натаха, представляешь? Влюбился, ходит за мной хвостиком, телефон оборвал уже. Что с ним таким делать? Ума не приложу. Как думаешь, может оставить его себе? Вдруг, пригодится еще...
- Конечно, оставить! Ну, посмотри ты на него, сидит такой пупсик, ресницами хлопает, вздохнуть боится. Он тебя бить не будет, зарабатывать хорошо станет. Ты его от бутылочки отвадишь, и будет он у тебя смирный.
- Я не пупсик, – попробовал было возразить смеющийся Серега.
- Пупсик! – чуть ли не хором отрезали Наташи.
- Бери его, Наташка, не думай даже. А то я его подберу, пока ты думаешь. Локти станешь кусать и по ночам выть.
А он, представляешь, еще и блины умеет печь! – похвасталась Наташа Ивашова.
- Да ты что! – в притворном потрясении схватилась за голову Круглова. Но потом, уже почти серьезно, как человек, которому вдруг пришла в голову хорошая мысль добавила: - А давайте блины печь?
- А что у тебя есть? Нужна мука, молоко, яйца… впрочем, молоко не обязательно, можно и на воде. Да! Еще обязательно сметана.
- Да все есть. И молоко тоже. Только… сметаны, вроде бы, нету, – развела руками хозяйка.
- Тогда ничего не получится, – Сергей пожал плечами,- нет, для приготовления блинов она не нужна, конечно. Но для поедания просто необходима.
- Да ладно! У нас мед есть, варенье, масло можно растопить. Подумаешь, сметана… - Наташа Круглова уже загорелась идеей, ей было трудно отказаться от нее из-за такого пустяка.
- Сметана к блинам – святое! - уперся Сергей.
- Ой, Серега, я тебя умоляю! Ну что ты ломаешься? Скажи просто, что не умеешь, или лениво тебе. – Наташа Ивашова его откровенно подначивала.
- На слабо не ведусь! Девчонки, вы не понимаете. Есть вещи неизменные, их нельзя нарушать, нельзя пренебрегать ими. Блины без сметаны это как… как Чапаев без усов, как Нева без мостов, понимаете? В мире компонентов нет эквивалентов, так говорили еще средневековые алхимики…
- Ну, Сережа-а-а-а!
- Хорошо. Честно говоря, я и сам уже блинчиков захотел…
Сергей едва увернулся от полетевшей в него вышитой
декоративной подушки с кресла, где сидела его Наташа.
- Гад какой! Заставил его уговаривать! Натаха, заходи слева, сейчас мы его защекочем.
- Предупреждаю, в ярости я страшен и чудовищно жесток! – Сергей дурачился, ему было хорошо, он молод, весел и влюблен. Это непередаваемое состояние делало его крылатым. Блины? Да с нашим удовольствием! Для вас, дорогие мои хоть… хоть… да что угодно!..
- Ну, тогда вот что, Наташ, ты мне выдай все, что нужно для теста, и масло еще растительное. Да, и покажи свои сковородки, пожалуйста, – они переместились на кухню. Наташа Круглова уже доставала из шкафчиков и холодильника все необходимое.
- А сковорода – вот. Одной хватит?
- А что, еще есть? Давай! О, класс! Чугунная, – Сергей с удовольствием взвесил в руке тяжеленную черную сковороду, судя по ее виду, более старшую чем все они вместе взятые. Другая была тоже ничего, вполне для блинов подходящая, хоть и не из чугуна. Сергей достал из кармана джинсов деньги:
- Вот. Дуйте за сметаной.
- Э-э-э-э! Мы так не договаривались! – взвилась Ивашова.
- А как мы договаривались? Я пеку блины, это без вопросов. Но сметану-то никто не отменял, – широко улыбался Сергей, одержавший маленькую победу.
- Ну, вот и кто ты теперь после этого? Любимую девушку ночью на мороз… Бесчеловечно, – горевала Наташа.
- Там тепло, – отрезал Сергей. Он уже был весь в процессе, немногословен, сосредоточен, он сыпал муку в молоко, помешивая венчиком, доводя тесто до нужной консистенции.
- Наташки, быстрее выйдете – быстрее вернетесь. И сигарет еще купите, ага?
Просьбой о сигаретах он как бы ставил точку в споре, подразумевая, что раз они по дороге купят сигарет, значит они уже, само собой, разумеется, идут за сметаной. Девушки переглянулись, пожали плечами, и ушли одеваться. До Сергея доносились приглушенные восклицания недовольной Наташи Ивашовой: “Бу-бу-бу… раскомандовался… тоже мне… бу-бу-бу… припомню…”, Наташа Круглова что-то ответила, что Сергей не расслышал вовсе, девушки рассмеялись, и хлопнула входная дверь.
Сергею сейчас уже ничего не могло помешать, не наличие, не отсутствие кого-то рядом. Всегда, когда ему приходилось делать знакомую работу, которую делать умел, и иногда даже любил, он делал ее легко, быстро, с удовольствием, даже как-то смакуя каждое движение, каждый миг самого действа. Сковороды накалились, тесто было готово. Можно было приступать. Пощелкав кнопками телевизора, Сергей нашел ту самую “музыкалку”, только пели уже белые ребята, причем очень мелодично и даже красиво. Подпевая им мычанием, Сергей приступил к таинству. Кастрюля с жидким тестом быстро пустела, тогда как на большой тарелке не менее быстро росла горка румяных блинов, блестящих маслом. Каждый из них Сергей промазывал куском сливочного масла, наколотого на вилку. Так его учила бабушка Нинель Марковна, чтобы блин не был сухим “как подошвА”, именно с ударением на последнем слоге говорила она, чтобы был душистым и сдобным, и остывать не успевал. И правда, бывало, бабушка не успевала печь на двух сковородах, Костя и Серега моментально расхватывали горячие вкуснющие солнышки, румяные и радостные, окунали их в миску с холодной сметаной… Нет, не могу! Захлебнусь сейчас. У Сергея, естественно, получались совсем не те, “бабушкины” блины.
- Жалкое подобие, - так оценил его кулинарные потуги Костя однажды, смолотив, тем не менее, добрый десяток. Собственно, Сергей не особо уж и претендовал на равную конкуренцию. Все же в кухонном искусстве их с бабушкой весовые категории были несравнимы. Однако печь блины он любил, и смел надеяться, что все-таки делал это неплохо. Вот и сейчас… вот… и сейчас… Вдруг, появилось тянущее чувство, где-то между лопатками засаднила заноза. Сергей обернулся. В дверях кухни стоял и пристально смотрел на него немолодой уже мужчина. Смотрел, почти не мигая, молча, как смотрят на непонятное, неведомо как оказавшееся перед самым носом нечто. Нет, без враждебности смотрел, без особой настороженности. Но в глазах его явственно читался вопрос и легкое недоумение. Сергей соображал секунды две, вернее он даже и не думал, что в нестандартных ситуациях порой надежней срабатывает, нежели вдумчивый анализ обстановки, и методичный поиск верного решения. Он четко, как по команде “кругом” развернулся всем корпусом к незнакомцу, руки по швам, и отрапортовал:
- Сергей. Пеку блины.
После этого чуть расслабился, улыбнулся и развел руками в стороны, как бы говоря: “Вот я, вот кухня, вот блины. Сами убедитесь”.
Мужчина не улыбнулся в ответ. Не меняя выражения лица, он кивнул:
- Здравствуйте.
Потом повернулся и вышел.
“Черт, неловко вышло. Это батя Наташкин, наверное…”
“Кто же еще?”
“А я в его тапках, и Натальи нет… Прямо Женя Лукашин какой-то…”
“Иди, тапки отдай”.
Сергей перевернул блины на обеих сковородах, и двинулся из кухни. В прихожей он снова столкнулся с Наташиным отцом, выходящим из ванной.
- Вот тапочки ваши, мне Наташа их дала. Она за сметаной в магазин выбежала, скоро вернется.
- Ничего, ничего, не снимайте, я другие надену, – мужчина кивнул и ушел в дальнюю комнату.
“Что он подумал, как думаешь?”
“Что тут можно подумать? Дочь кавалера привела и блины печь заставила. Я бы лично именно так и подумал. Хочешь поговорить?
“О чем это?”
“О чем не договорили”.
Сергей надолго задумался. Руки его сами двигались, производя привычные действия: наливали тесто на сковороды, переворачивали и снимали готовую продукцию, мазали маслом румяную поверхность. Но мозг его жил своею жизнью, он тоже выполнял привычную свою работу, и в данный момент приходил к выводу, что не хочет этого разговора. Вдруг, показалось важным, что он может сейчас узнать, показалось даже, что это новое знание может стать неким определяющим фактором, способным существенно повлиять на него самого, и пространство вокруг него. И, само собой, повлиять на дорогих ему людей, имевших несчастье, (или счастье, кто знает?) находиться в этом пространстве. Он очень сомневался, что именно сейчас готов принять это знание, услышать о себе нечто, способное даже, может быть, убить его… Убить?
“Что может убить меня?”
“Металл, дерево, огонь, вода и земля. Что ты предпочтешь?.. Ха-ха, да оставь ты эту ахинею, что это ты выдумываешь?”
“Можно сейчас не выбирать? Не хочется именно сейчас…”
“Нет, ты точно дурак! Ну, кто тебя заставляет делать это сейчас? Это всегда делается лишь в определенных, предложенных, иногда выбранных обстоятельствах. Для такого выбора нужны предпосылки. А у тебя есть предпосылки? Ни хрена у тебя нету! Что у тебя, сердце больное? Рак неоперабельный? Профессия, связанная с повседневным риском? Несчастная любовь? Черт, проговорился… Да, дорогой. По большому счету, единственное, что может убить нас с тобою это оно и есть, отсутствие любви. Элементарная пустота, как ни парадоксально звучит. А все это, вышеперечисленное, дерево там, вода… чушь собачья. Так что живи себе, наслаждайся жизнью, Наташей, будь счастлив. Насколько сам сможешь”.
“И на сколько”?
“Вот! Мы и вернулись к незаконченному разговору, а ты отбрыкивался… Ты хочешь знать, кто ты есть? Не бойся, это не больно и не страшно. Прости, что мистифицирую, не забывай все же, что я это ты. Вот, я твои приемчики и перенимаю иногда. Так как? Только быстро давай, девчонки уже близко”.
“Ты-то откуда знаешь”?
“Да-а-а-а, трудно с тобой. Серега, перестань тупить. Это ты знаешь, не я. Ну, будет разговор?
“Нет, не успеем мы. Давай вечером”?
“Уже вечер”.
“Поздним вечером. Как обычно, перед сном приходи”.
“Опять отмазки будут…”
“Не будут!”
“О! Чувствую металл. Проявляешь характер. Молоток! Может, что и получится из тебя, слабака”.
“Вечером, я сказал. Иди, погуляй пока…”
Настроение катилось к нулевой отметке. Сергей осторожно выглянул из кухни, двери в комнаты были закрыты. Он решился, и бодрым шагом, бесшумно открыв дверь, вошел в Наташину комнату. Налил себе в винный бокал ликера до краев, и выпил его длинными глотками, не останавливаясь. Долго держал, запрокинув голову, бокал у рта, пока последние тяжелые, медленные капли скатывались ему на язык. Водка или коньяк были бы предпочтительнее в такой ситуации, но, как говорится, за неимением гербовой… Сергей дождался, пока в желудке “затеплеется”, и вернулся на кухню. Блины на обеих сковородках сгорели, разумеется. Теста осталось совсем немного, минут на пять работы. Выбросив “горелыши” в мусорное ведро, стряхнув со сковород пригарки, Сергей снова налил тесто для чего ему уже пришлось наклонять кастрюлю, и елозить поварешкой по ее дну.
- Ой, молодец, какой, старается, трудится. Вон, сколько напек! Только вот горелым пахнет,– в дверях кухни стояла улыбающаяся Наташа. Его Наташа!
- Да вот, не уследил. Два блина в минус. Пусть из моей пайки.
Наташа подошла к нему и прижалась, обхватив его руками.
- А я соскучилась. Представляешь, на полчаса ушла всего и соскучилась. Ну, вот что это, спрашивается, за безобразие? Заморочил голову бедной девушке, задурил… Что я теперь, несчастная, делать буду?
Сергей озадаченно молчал, переваривая, замирая от нежности, чувствуя, даже слыша, как в него, как в сосуд, с журчанием и веселым плеском вливается неведомо откуда радость и счастье. Оно широким полноводьем заполняет собою все свободные от мыслей и чувств уголки его, Серегиного, внутреннего, необъятного космоса, а потом и вытесняет все, по мнению кого-то вливающего, лишнее, не первостепенной важности, не говоря уже о вредном и пагубном.
- У меня руки жирные, обнять не могу, извини. Вот поцеловать могу, – Сергей, стараясь не очень громко и заметно двигать кадыком, проглотил подступивший к горлу комок, и чмокнул Наташу в макушку, – сметану принесли?
- Ага, Наташка в пакете несла. Она к папаше в комнату заскочила поздороваться. Как он тебя встретил?
- Хм… это я его встретил. Во всеоружии. Со сковородой в руке. Да нормально все. Он даже тапки свои не потребовал, – Сергей почувствовал, что Наташа улыбнулась.
- Да он у нее хороший. Просто удивился, наверное. Приходит с работы, а на кухне мужик лохматый хозяйничает. И из своих вокруг – никого!
- Да, представляю, что он подумал. Зайду, думает, в комнату… А там дочкин мертвый холодный труп, истерзанный… Бр-р-р-р. Я бы на его месте сначала табуреткой огрел, а потом бы уж здоровался.
Наташа еще крепче обняла Сергея.
- Тебя нельзя табуреткой, ты хороший, добрый. Ты блины печешь, на работу устроился… Я без тебя скучать буду.
- Знаешь, как здорово вот так стоять с тобой, обниматься, слушать твои милые ласковости… Только у меня блины сгорят. А это непрофессионально.
- Ладно! – Наташа решительно отстранилась от Сергея, хлопнула его ладонями по груди. – Чурбан деревянный. Допекай уже свои блины, мы аппетит нагуляли. Чурбан! – укоризненно покачала она головой, – я ему о любви своей неземной, а он … блины жарит! Эх… Серость приземленная, никакого полета души. Жрать хочу!
Сергей посмеиваясь снял со сковороды последний блин и водрузил его на верхушку блинной стопки.
- Voila tout! – он картинно сделал широкий жест рукой, – давайте будем жрать!
- О-о! Мы и по-французскому владеем? Сколько у нас общего! – Наталья взяла блюдо с блинами.
- Не понял?
- Ну, я в школе френч зубрила. Только из меня плохая зубрила. А ты тоже?
- А, нет. Я инглиш грыз. Да не разгрыз. Слушай, действительно много общего! Мы одинаково не владеем языками. А вообще, я патриот, люблю отечественный язык и литературу.
- Пошли уже, патриот.
Круглова уже восседала на своем стуле у столика. Уже отхлебывала из бокала, и вид имела загадочный.
- Так. Давай колись, подруга, что за таинственность в образе? – Наташа Ивашова уселась в кресло, – Сереженька, зайчик, плесни уставшей девушке винца, а?
- Без вопросов. Только с чего бы это уставать девушке? – Сергей налил и ей вина.
- Погоди. Наталья, что случилось? Папа чего-то там сморозил?
- Ну, разумеется. Поженил уже меня с Серегой. Что, да кто такой, где живет, чем занимается, все же ему, предку, интересно и любопытно. А то! Может быть, будущий зять в его тапках блины жарит, в смысле на сковороде, но в тапках, как сказать правильно?
- А так и скажи, что фиг ему, а не зятя-Сережу. Скажи, на чужой каравай рот не разевай, – Ивашова была убедительна в своей самоуверенности, такой прелестной смеси иронии, решительности и юмора.
- Да я примерно так и сказала. Еле убедила. Но, вроде, успокоился. Смешно…
- Вот примерно, в таком аспекте, - важно и веско бросила Ивашова, – что ты там, Сереженька, насчет усталости спрашивал? Почему это и где это я устала? Объясняю. Вечер на дворе, если ты не заметил. А к вечеру, особенно зимой, когда световой день так короток, все трудящееся живое жаждет немедленно лечь, уснуть и видеть сны, все такое уставшее и еле живое. Ясно?
- Ясно. Так ведь это то, что трудилось, - не сдавался Сергей.
- Ага! – поддакнула Круглова.
- Ну, вот что вы понимаете, глупые? Я тоже тружусь. И, можно сказать, не покладая рук. Я выполняю важную миссию, украшаю собой мир, скрашиваю бытие несчастных, замотанных соотечественников.
- Я что-то не понял… - поднял бровь Сергей.
- Да не в этом смысле, дурачок! Имеется в виду, что вот едет в метро такой затурканный фрезеровщик Петя Сидоров с завода «Электросила». На работе – полный аут. Премия – тю-тю, дома супружница в бигудях заначку отрыла, сын балбес, дочка-неформалка, вся в “ирокезе”… Сидит Петя, пригорюнясь, решает, повеситься ему или удавиться. И тут, внимание! В вагон заходит вся воздушная и красивая, спасу нет, Наташка Ивашова. Проходит мимо господина Сидорова, пахнув ароматом дорогого парфюма. А он ее взглядом проводит, аромат парфюма унюхает носопыркой своей гайморитной, и проснется внутри него человек с большой буквы “Чи”. И захочется ему снова стать хозяином своей судьбы, господином для жены и мудрым патриархом для отпрысков. А дома он поцелует неловко но искренне свою мегеру, которую где-то очень глубоко в душе еще, может быть, даже и любит, даст подзатыльник дочери-панкушке, поговорит по-отечески сурово с сынком-прогульщиком… И даже, скорее всего, бросит пить.
- А если он, тебя увидев и унюхав, чего другого себе надумает? – засмеялась Наташа Круглова, сворачивая блин трубочкой.
- Его печаль! – отрезала Ивашова, – посыл дан совершенно однозначный, а кто как воспримет – не мое дело. Моя забота – нести в жизнь человечества красоту. Я действительно хочу именно этого, правда, пока не очень представляю - как. Пока на ум только фрезеровщик Петя приходит. Съем ка я еще парочку!
- Да, целая жизненная философия. А денежки на всю эту воздушность и дорогой парфюм откуда? – все еще сопротивлялась Круглова.
- А Сережка заработает, правда, Сереженька? – беззаботно прощебетала Ивашова, умильно хлопая ресницами.
- Правда. Ты Крылова читала? Не толстого певца, а толстого баснописца? Который уже помер.
- Это ты стрекозу имеешь в виду? Читала. Брехня все. Не про меня. Про меня хорошо у Блока получилось, – Наташа Ивашова подбоченилась, откинула руку, вздернула подбородок:
И каждый вечер, в час назначенный,
(Иль это только снится мне?),
Девичий стан, шелками схваченный,
В туманном движется окне…
- Вот за это и выпьем. В “Незнакомке” эта тема тоже присутствует, кстати. Я имею ввиду кабаки, стаканы, пьяницы, лакеи… И бесспорное “Истина в вине” тоже. – Наташа Круглова протянула Сергею и Ивашовой свой бокал, чтобы чокнуться, - А еще, Сергей, выпьем за твою Наташу, она классная, правда. Не смотри, что она придуривается вечно…
- Эй, подруга, стоп! Ты сейчас все мои секреты выболтаешь! – запротестовала Ивашова.
- Она умная у нас, - не обращая на нее внимания, продолжала Наташа Круглова, - просто безалаберная, ветер в голове. Но она хорошая и добрая, ты ее береги, ладно? Я же вижу, как вы друг другу нравитесь. Как смотритесь вместе клево, как друг на друга смотрите… Постарайтесь не расплескать это ваше чувство первой влюбленности как можно дольше, пока совсем друг к другу не привыкнете.
- Так! – смеялась Серегина Наташа, - Кругловой больше не наливать!
- Дура ты, Ивашова, за что только я тебя люблю?.. – Круглова тряхнула решительно короткостриженной головой, - Горько!
Сергей засмеялся и посмотрел на Наташу, - горько народ требует. Воля народа – закон. Слыхала? Народное волеизъявление, во! Иди сюда…
- Давайте уже не будем доводить ситуацию до абсурда. Какое такое “горько”? Сам иди сюда. – Наташа Ивашова сейчас была прекрасна в своей лихости, и одновременно смущении, как и в удовольствии тоже. Сергей отчетливо видел Наташу глазами Кругловой, глазами Жени и Игната, Стаса, Костика и Вики, даже ее мамы, которую и видел-то всего один раз, но был безмерно ей благодарен за такую вот ее дочь, Наташку Ивашову. И все равно, наиболее настоящий образ, более полный, чем все другие, видимые другими глазами, он видел и чувствовал сам, прекрасно понимая, что может запросто ошибаться. Что сейчас не он сам видит, слышит и чувствует, даже думает не он, и не тот, второй, который, по его же словам сам Сергей и есть. Понять что либо в данный момент Сергей даже не пытался, он отключил свой разум и погрузил его в свое сердце. И чувствовал, что так правильно. А она…
“Я ее люблю. Все”.
“Ага! Кто бы сомневался. Люби, конечно. Только голову из сердца все-таки вытащи, и на место поставь. Для вас же обоих так будет лучше”.
“Господи, ну почему даже в такие светлые моменты моей единственной жизни, я вынужден слышать и терпеть твое брюзжание, наставления, твое личное мнение, до которого, если честно, мне никакого дела нет. Я что уже, даже сейчас не могу остаться наедине с ней, без консультантов и советчиков?”
“ А ты знаешь, не можешь! То есть вообще! Права не имеешь, поскольку ты уже не сам по себе, мальчик, свой собственный. У тебя есть: во-первых она, с этим ты, полагаю, спорить не станешь? Во-вторых – я, вот здесь можешь спорить и брызгать слюнями сколько твоей душе угодно. Нашей, вернее! Я очень тебя душевно прошу, по-дружески, не ссорься ты со мной. Для тебя же и для нее лучше будет, если мы не будем ругаться, внося неслабый элемент хаоса в начинающий выстраиваться новый порядок, новый наш мир… Все. Хорошо. Я сдаю позиции. Временно. Посмотрим, что получится. Я появлюсь вовремя. Очень надеюсь, что вернувшись, застану тебя хотя бы живым. О здоровье не заикаюсь. Надеюсь просто, что ты – не совсем кретин. Пока-пока, можно не провожать…”
“Ага, давай! Привет там передавай. Зануда чертов!”
Обе Наташи уже какое-то время наблюдали за Сергеем, удивленно и озабоченно переглядываясь.
- Сережа? – мягко позвала Наташа Ивашова, - Сергей?
- Что?- улыбнулся ей Сергей, - Извините, задумался. У меня в голове есть мысль, и я ее думаю, – голосом удава из мультика процитировал Сергей.
- С тобой все в порядке, голова не болит? Может, таблеточку? Хотя на алкоголь, какая таблеточка… - Наташа Круглова участливо, как на больного, смотрела на него.
- Да что вы? Никаких таблеток. Говорю же, мысль! Наташ, давай поцелуемся? Чтобы “горько” не пропадало.
Наташа подошла к нему, наклонилась и поцеловала в лоб. Сергей удивленно посмотрел на нее.
- Хватит с тебя. Чтобы людей не пугал.
- Ну вот…, - приуныл Сергей. Вздохнул, вылил себе в бокал остатки ликера, а девушкам вина, еще оставалось немного белого. Взглянул на часы, и удивленно цокнул языком.
- А времени-то, знаете уже сколько? Половина десятого! Не пора ли нам, Наталья, и честь знать, пардон, конечно, за двусмысленность.
- Вы циник, сударь, с вашими двусмысленностями. Нет, правда, Наташ, пойдем мы уже по домам, ладно?
- Ну, смотрите сами. Я завтра выходная, ты тоже да? – спросила подругу Круглова.
- Да я, похоже, в вечном отпуске, пока, по крайней мере. Сереге вот с утра пахать на ниве малого и среднего бизнеса. Ему, маленькому, выспаться надо, чтобы быть деловым и красивым. А ведь еще и меня до дому довести надо! Доведешь, кавалер Сережа? – Ивашова балагурила уже по инерции, устало.
- Запросто, хоть три раза до седьмого этажа и обратно! И, что характерно, недорого! Давайте “на ход ноги”, и мы погнали…
К Наташиному дому шли не торопясь. Держались за руки и молчали. Снова была оттепель, снова под ногами хлюпало, а с карнизов капало. Подходя ближе, Сергей все сильнее чувствовал, что расставаться снова с Наташей было для него уже настоящей мукой.
- Мама сегодня дома, – как бы извиняясь за угаданные его мысли, с сожалением в голосе произнесла Наташа, - Да и тебе выспаться надо. Все же новая работа, незнакомое начальство, коллектив… Нужно выглядеть и соответствовать. А ты с раннего утра все носишься, и прошлой ночью… - она снова поглядывала на него слева и снизу.
- Да нет, конечно, домой, спать, - Сергей справа и сверху наклонился к Наташе, притянув ее за плечо к себе, и потерся щекой о ее вязаную шапочку. Он уже и сам чувствовал, что устал. День был длинный, даже можно сказать, не день, а почти двое суток, с двумя небольшими паузами на сон по 2-3 часа каждая. Маловато, конечно, но, тем не менее, Сергей не чувствовал такой уж сильной, валящей с ног вымотанности.
Стоя у Наташиного парадного, они медленно и нежно целовались, одними губами, без страстных объятий, чувствуя друг друга каждой клеточкой сердца, растворяясь друг в друге, в дыхании и взглядах сквозь полуопущенные веки.
- Давай я тебя до двери твоей отведу, мало ли что?..
- Конечно, как же иначе?
Наташа взяла его за руку, и первая вошла в подъезд, по праву хозяйки ведя гостя, как слона за хобот.
Целовались и в лифте, пока он, скрипя и знакомо погромыхивая, как бы недовольно, разбужено ворча, плелся на седьмой этаж. Лампочку все еще не ввинтили, и темнота заботливо и бережно укутывала их. Их единение сейчас, их тайну. У своей двери Наташа обернулась к Сергею и, глядя прямо в глаза, спросила:
- Сережа, а ты где это был сегодня?
- Как это? Что за вопрос? С тобой был, на новой работе был, в кафе, снова с тобой… Ты о чем?
- Не претворяйся, что не понимаешь. Я спрашиваю о том, где ты был вечером, у Наташки Кругловой? Тогда на тебя что-то накатило, да? Твои глаза… они стали вдруг неживые, как будто тебя не было там, вот ты, вроде, здесь, сидишь, видно как дышишь, моргаешь, а только очень как-то понятно, что это не ты вовсе, или не совсем ты.
Сергей задумчиво смотрел на Наташу, сама того не осознавая, она очень близко к реальности обрисовала его состояние тогда. Она, вероятно, обладает мощной интуицией, или способностями какими-то, опять же, не зная этого. Это иногда, скорее всего, проявляется у нее, но она не расставляет акценты, видимо даже не догадываясь до поры, что что-то умеет. А может быть, его сердце сладко замерло, она просто сильно влюблена в него. А давно известно, что влюбленный человек даже и не является в полной мере человеком, вернее, обычным человеком, в традиционном варианте, так сказать, базовой комплектации.
- Ты был как пустая бутылка из-под газировки, жидкость выпили, газ улетучился, осталась оболочка, по форме та же, по сути - вовсе не она, - Наташа положила руки Сергею на плечи, - Мне можно сказать, я друг, и не наврежу тебе. Скажи, что с тобой было? Даже Круглова заметила, что что-то не так, а уж я… Я тебя чувствую, понимаешь?
Сергей обнял ее за талию и прижал к себе.
- Наташечка, дорогой мой человечек, я просто задумался. Вот и все. Я, когда задумываюсь вот так вот, вообще перестаю что-либо слышать. Как глухарь. Птица такая есть, знаешь?
- Не заговаривай мне зубы и не ври!
Сергей вздохнул. Помедлил.
- Я еще и сам не знаю толком ничего. Что-то происходит, какие-то процессы идут, как сок по стволу дерева, все вибрирует и Земля гудит. Ты не слышишь разве? Это же громко так… Но я сейчас сам ничего пока не понимаю, но как только разберусь, обязательно расскажу все-все. Тебе первой, обещаю, - Сергей поцеловал Наташу в кончик носа. Она долго, молча, смотрела на него.
- Не убедил. Но – ладно, что с тобой поделать? Вижу, из тебя только клещами тянуть. Хорошо, расскажешь, когда сочтешь нужным, – Наташа звякнула ключом в кармане.
- Ты у меня умница. Молодчинка! – Сергей потерся носом о ее щеку, - Иди, спи. Не думай ни о чем, только обо мне. О нас. Пусть мы тебе приснимся где-нибудь в красивом и радостном месте, ага?
- Ладно, ты тоже топай, а я постараюсь тебе присниться, – Наташа чмокнула Сергея в щеку, махнула ладошкой, и скрылась за дверью, в последний миг, пока дверь не закрылась, успев ему подмигнуть.