О личности, о характере Павла I можно рассказывать бесконечно долго. К нему нельзя применить однозначных оценок. То он деспот, то нежнейший человек, то тонкий юморист, то Мегера в мужском обличье, то он весел, то мрачен..., одним словом — непредсказуем.
Возможно, на его поведение наложил отпечаток гастрит, приступы которого мучили Павла Петровича всю взрослую жизнь (он всегда ел торопливо и проглатывал большие, плохо пережёванные куски еды), а в детстве его донимали головные боли, запоры и частые насморки. Надо признать, что в младенческие годы "нянюшки и мамушки" затюкали и залечили Павла. От каждого сильного удара дверью он прятался под стол — до того его нервная система была деформирована. Его перекармливали сначала молочными продуктами, затем упор сделали на мясо — бедного мальчишку всего выворачивало.
Когда в 14-летнем возрасте ему делали прививку от оспы, то английский врач Томас Димсдейл сначала попросил показать ему "историю болезни" Павла. Прочитав записи о его болезнях и назначенных курсах лечения, врач ужаснулся:
"... никто, я думаю, не прочтёт этого отчёта, не изумившись, как неосновательно обращались с великим князем во время его детства".
Нам ещё известно, что ".... он в 1764–65 годах пережил болезнь, сопровождавшуюся судорогами и что от этого произошло сокращение нервов на его лице: жизнь его удалось тогда спасти только посредством операции горла. Его глаза сохранили много выражения, а его очень большие зубы были так белы и ровны, что рот от этого казался почти приятным. Он был чрезвычайно худ и состоял весь из костей и мускулов, но в талии хорошо сложен и, если бы он, желая вырасти и приобрести величественный вид, не приучил себя к театральной походке, его можно было бы назвать стройным..."
Среди положительных качеств Павла Петровича — щедрость, справедливость, великодушие, благочестие, набожность, рыцарский романтизм (он совершенно серьёзно предложил Бонапарту дуэль в Гамбурге с целью положить этим поединком предел разорительным войнам, опустошавшим Европу), чувствительное и сентиментальное сердце, презрение взяточничества, лихоимства, неправосудия. Он высоко ценил правду и ненавидел ложь.
Среди его отрицательных черт — самодурство, деспотизм, патологическое чувство страха, поспешность в любом деле, отсутствие терпения, крайняя раздражительность и вспыльчивость. Он полностью пренебрегал впечатлением, которое производил своими действиями на окружающих. Он не мог управлять своими чувствами и не владел собой.
В приступе гнева Павел бледнел, черты его лица до того изменялись, что трудно было его узнать..., ему давило грудь, он выпрямлялся, закидывал голову назад, задыхался и пыхтел.
В народе по этому поводу шутили — "сумасшествие слабительным не вылечишь".
И всё это уживалось в одном человеке. Таких людей называют очень просто — сумасброд (это когда мозги у человека вроде бы на месте, но каждый раз на новом).
Если прочитать дневник его молодого учителя математики Порошина (Семён Андреевич, 1741 – 1769), то становится понятно, что всё "взрослое" поведение Павла Петровича, все его причуды — родом из детства:
"7 декабря (это 1764 год, Павлу 10 лет. — И.Ш.) <...> У его высочества ужасная привычка, чтобъ спешить во всемъ: спешить вставать, спешить кушать, спешить опочивать ложиться. Передъ обедомъ за часъ еще времени или более того какъ за столъ обыкновенно у насъ садятся (т. е. въ начале втораго часу), засылаетъ тайно къ Никите Ивановичу (Панин. — И.Ш.) гоффурьера, чтобъ спроситься, не прикажетъ ли за кушаньемь послать, и все хитрости употребляетъ, чтобъ хотя несколько минутъ выгадать, чтобъ за столъ сесть поранее. О ужине такiя же заботы <...> И сiе всякой день почти бываетъ, какъ ни стараемся его высочество отъ того отвадить".
А вот запись учителя Порошина, сделанная 3 января 1765 года:
"... его высочество имеетъ за собою недостаточекъ, всемъ такимъ людямъ свойственной, кои более привыкли видеть хотенiя свои исполненными, нежели къ отказамъ и терпенiю. Все хочется чтобъ по-нашему. А нельзя сказать, чтобъ все до одного желанiя наши таковы были, на которыя бы благоразумiе и объ общей пользе попеченiе всегда соглашаться дозволяло".
По словам того же учителя математики, Павел в каждую свободную минуту начинал устраивать воображаемые военные баталии..., и всё у него превращалось или в строевой плац или в поле битвы. И даже трепет уже взрослого Павла Петровича перед "Орденом Мальтийских кавалеров" тоже из детства — "... изволилъ онъ потомъ забавляться и, привязав къ кавалерiи свой флагъ адмиральскiй, представлять себя кавалеромъ мальтiйскимъ".
А учитель Павла по физике — немец Франц Эпинус (1724 – 1802, действительный член Петербургской Академии наук с 1756 года) сказал о своём ученике пророческие слова:
"Голова у него умная, но в ней есть какая-то машинка, которая держится на ниточке; порвётся эта ниточка, машинка завернётся, и тут конец и уму, и рассудку".
Привычка Павла I просыпаться "ни свет ни заря" заставила весь госаппарат перейти на такой же режим работы. Уже с пяти часов утра во всех канцеляриях, департаментах и коллегиях горели свечи. Я могу себе представить, как каждое утро чертыхались чиновники, вылезая из своих постелей. Точно такой же "стиль работы" был потом и у Сталина..., только "вождь всех народов" в отличие от Павла I любил работать по ночам, и вся чиновничья Москва засыпала лишь между двумя и четырьмя часами ночи.
Выскажу своё личное мнение. Одно дело, когда сумасбродом является твой сосед по лестничной площадке или дачному участку, то, хоть это и неприятно, но всё-таки можно избежать контактов с таким "экземпляром", а вот когда подобная личность является руководителем твоей страны, то все психо-половые проблемы государя неминуемо отзываются и на твоей жизни. В силу этих причин я и являюсь противником абсолютных монархий и бессменных правлений "дуремаро–жиробасов" (правда, нам на выборах всегда предлагают ковыряться в политическом нафталине). Жизнь человеку даётся одна..., и подстраиваться под взбрыки параноидных или психастенических клоунов (которых нет возможности сменить свободным выборным путём) — абсолютно нет никакого желания. Да и к тому же монархам вовсе не обязательно ежедневно заботиться о благе своего народа..., будет жить люд хорошо или плохо — всё равно не переизберут, разве что только табакеркой огреют.
Очень точную характеристику Павлу дал французский дипломат граф де Сегюр (Луи Филипп, 1753 – 1830, историк, он пять лет был послом Франции в России — 1784–89). Их знакомство состоялось в 1785 году.
Вот какое впечатление о себе оставил Павел Петрович у графа де Сегюр (приведённые ниже абзацы написаны им в разное время):
"Павел желал нравиться, он был образован, в нём замечались большая живость ума и благородная возвышенность характера.
Но вскоре, и для этого не требовалось долгих наблюдений, во всём его облике, в особенности тогда, когда он говорил о своём настоящем и будущем положении, можно было рассмотреть беспокойство, подвижность, недоверчивость, крайнюю впечатлительность, одним словом, те странности, которые явились впоследствии причинами его ошибок, его несправедливостей и его несчастий.
Во всяком другом положении, чем то, в котором он очутился, он мог бы делать людей счастливыми и сам мог бы быть счастлив. Но для подобного человека престол, и в особенности, русский, должен был оказаться лишь страшным подводным камнем, на который он мог подняться только с сознанием, что скоро и насильно будет низвергнут с него в пучину.
Склонный к увлечениям, он увлекался кем-либо с странною быстротою и затем столь же легко покидал и забывал его. История всех царей, низложенных с престола или убитых, была для него мыслью, неотступно преследовавшей его и ни на минуту не покидавшей его. Эти воспоминания возвращались точно привидение, которое, беспрестанно преследуя его, сбивало его ум, и затемняло его разум.
К сожалению, с большим умом и познаниями великий князь Павел соединял самое беспокойное, самое недоверчивое настроение духа и в высшей степени подвижный характер. Часто любезный до фамильярности, он более часто был высокомерен, деспотичен и суров. Быть может никогда ещё не являлся человек более легкомысленный, более боязливый, более своенравный, одним словом, человек, менее способный составить счастье других или своё собственное.
Его царствование доказало это: он совершил столько несправедливостей и подверг опале или ссылке такое множество людей вовсе не под влиянием злости, а вследствие своего рода умственного расстройства. Он мучил всех тех, которые были к нему близки, потому что он беспрестанно мучил самого себя. Престол постоянно казался ему окружённым пропастями. Страх смутил его разум: путём боязни воображаемых опасностей, он создал действительные опасности, потому что монарх рано или поздно возбуждает недоверие, выказываемое им самим, и страх, который он сам испытывает".
Также хочу привести отрывок из воспоминаний Александра Христофоровича Бенкендорфа. На мой взгляд, здесь заключена квинтэссенция образа Павла I:
"Постоянные изменения положения, внезапные падения и взлёты придворных, эта деятельность и вечная перемена мыслей, это проворство в наказании, эта воля, которой никто не осмеливался противоречить, делали из прихожей императора театр, столь же кипучий, сколь и забавный, такой же поучительный, как и устрашающий. Гроза начиналась в 6 часов утра и не прекращалась до 10 часов вечера — момента его отхода ко сну. В распорядке дня царило точнейшее единообразие, ежедневно каждая минута была отмечена одним и тем же занятием, самая строгая мелочность сопровождала все эти действия, от оружейных приёмов солдата до наиболее важных государственных дел. Имея точный и ясный ум, добрые намерения, он лишь изредка мог управлять своим вспыльчивым характером, озлобившимся за 30 противоречивых лет. Пустяк опрокидывал самые прекрасные, самые благородные замыслы. Лёгкая небрежность в одежде разрушали в его сознании самую превосходную репутацию. Забытая формальность ввергала в жесточайшую немилость генерала или министра, который ещё мгновение назад наслаждался полным доверием этого абсолютного повелителя".
Приведу несколько чисто медицинских определений от публициста и психиатра Павла Ковалевского, а читатель сам сделает вывод о психическом здоровье Павла Петровича:
"Первая степень ДЕГЕНЕРАЦИИ выражается в том, что действиями человека руководит не рассудок, а страсти — почему эти действия будут нелогичные, безрассудные, одиночные, бессистемные, нелепые, но могут быть идеальными, добрыми и злыми, возвышенными, низкими и чисто животными. Иногда у этих людей бывает патологическое отклонение в мыслительной области в форме частичного, одностороннего бреда преследования, ипохондрического поведения, сутяжничества и проч".
"Способы возникновения и развития ПАРАНОЙИ на нейрастенической почве бывают очень разнообразны, — мы остановимся на наиболее частом из них. На почве нервной раздражительной слабости и нервной неуравновешенности, под влиянием каких-нибудь неблагоприятных жизненных условий, у больного развивается усиленное беспокойство, волнение, недовольство и усиленное ожидание, что с ним что-то случится и т. п. Больной ищет причины своего беспокойства. Ему кажется, что все окружающие лица относятся к нему как-то не так, как это было прежде.
Будучи скрытными, замкнутыми, сосредоточенными в себе, параноики издали, незаметно для других, зорко наблюдают за всем и за всеми. И, к своему ужасу, они видят, что всё вокруг них делается неспроста. Всё их окружающее не в том виде, как это было прежде. Всё это как-то изменено. Всё делается не так, как было до сих пор. Разумеется, на деле изменилась не обстановка, а их способность восприятия, но они приписывают перемену окружающему и стараются отыскать её причину. ПОДОЗРИТЕЛЬНОСТЬ усиливается и наполняет всё их существо. Больной постоянно ко всему приглядывается, больной вечно настороже…
Для больных же это состояние в высочайшей степени тягостно и мучительно. Оно им не даёт покоя ни днём ни ночью. Оно их лишает сна. Оно разрушает их душевный покой, разбивая отношения к самым близким и дорогим лицам: друзьям, родным, родителям, жене и детям...
Больной проявляет ряд странностей, представляется несколько иным, чем все люди, приобретает кличку "чудака", но вместе с тем из него выходит дельный, расторопный и исправный чиновник, или учитель, или инженер, или любой общественный деятель. Долгие годы он может занимать ОБЩЕСТВЕННЫЕ ДОЛЖНОСТИ, быть гражданином не хуже других и удовлетворительным семьянином.
Бред преследования параноика существует в больном НЕПРЕРЫВНО; но его течение или прохождение совершается волнообразно: то усиливаясь, то ослабевая. В период ослабления бредовых идей параноик покоен, тих, исполнителен, более или менее общителен и легко подчиняется требованиям общественной жизни; в период ожесточения бредовых идей параноик выходит из своей тихой жизни и пытается проявить в жизни тяготеющее над ним влияние своих бредовых идей. Если бы мы представили себе человека с общественным положением неограниченным, если бы это был человек с НЕОГРАНИЧЕННЫМ ПРАВОМ и беспредельною свободою действия, то, под влиянием бредовых идей преследования, такой человек быстро одержит верх над сознанием обычной здоровой жизни, и в момент ожесточения бредовых идей явится РАЗРУШИТЕЛЕМ МИРА. Он будет воплощением духа зла и истребителем всего того, что создано Богом. Он подверг бы смерти всё живое, доступное его влиянию, и упивался бы кровью, льющеюся вокруг него из его врагов...
Но мы живем при других условиях. Наше сознание слишком сдерживает наши мысли, влечения, побуждения и желания. Мы живем под законом. И вот у параноика, в момент ожесточения болезни, является необыкновенная борьба между тяготением бредовых идей и сознанием закона, долга и требований жизни. Пока обычное сознание берёт перевес над бредовыми идеями, над болезненным сознанием, до тех пор параноик - человек со странностями и терпим в обществе. Бред берёт перевес над обычным сознанием - параноик преступает пределы, положенные требованием обыденной жизни и законом, и становится преступником. Его место — СУМАСШЕДШИЙ ДОМ...
Но такое состояние длится 5-10 дней, много 2-3 месяца, и параноик опять покоен. Его бредовые идеи утихли. Их тяготение ослабло. Обычное сознание берёт перевес. Человек возвращается к обыденной жизни. Он исполняет исправно свои обязанности, поддерживает отношения, бывает (хотя изредка) в обществе, читает книги, даже нередко пишет и печатает сочинения и в своей жизни по внешности мало чем отличается от обыкновенных людей.
Такой светлый промежуток длится 3–8 месяцев. Наступает новое ожесточение болезни. В эти новые приступы болезненное сознание берёт всё больший и больший перевес пред обычным сознанием, пока обычное сознание не станет соподчинённым болезненному.
Разумеется, борьба этих двух жизней длится годы и ДЕСЯТКИ ЛЕТ. Умственные силы и энергия человека падают. Он постепенно теряет свой резкий характерный облик и мало-помалу опускается к слабоумию.
Итак, нам жизнь даёт такие случаи душевного состояния, когда человек в одно и то же время может быть и умным и сумасшедшим, и деловым человеком, и душевнобольным, и исполнительным общественным деятелем, и преступником. Это бывает в тех случаях, когда человек живёт двойственной жизнью сознания или когда в его обычном сознании внедряется частичное поражение в виде однопредметного помешательства. Такие случаи в жизни нередки и мономаниаков можно находить во всех жизненных положениях, от кирки работника и до ЦАРСКОГО ЖЕЗЛА".
Вот такая клиническая "картина маслом" от Ковалевского получилась. Кстати, очень рекомендую почитать книги этого выдающегося русского психиатра..., и в частности, его "Психиатрические эскизы из истории". Это просто удивительное сочетание истории жизни русских царей и психиатрии. И хотя там некоторые факты грешат неточностями, но психотипы "руководителей партии и правительства" переданы прекрасно !
Среди многочисленных портретов Павла I мне больше всего нравится вот этот портрет работы неизвестного художника. На мой взгляд, здесь автор смог разглядеть и передать добрую сторону души Павла Петровича, его выразительные глаза просто завораживают.
В его взгляде выразилась вся трагедия этого человека — он всей душой стремился делать для России добро, но получалось совсем не то, что было задумано. И такому диссонансу немало поспособствовало его не совсем нормальное психическое здоровье, впрочем, а кто сейчас может похвастаться идеальной психикой?!