Зимняя ночь ушла, а за ней ещё долго тянулся шлейф её платья, голубой и прозрачный, сквозь который виднелись редкие золотистые звёздочки. Момент тишины и безвременья, замирания и напряжённого ожидания. И вот на горизонте появилась едва видимая розовая полоска света, вспыхнув, она в центральной своей части становилась выше и выше, образуя алый купол, из под которого медленно и лениво, как из под одеяла, выкарабкивалось дневное светило, похожее на сонного паука. Взмахнув лапками-лучами, окропило яркими брызгами света грустную картину унылого пейзажа, благословив на новый день, и сразу всё вокруг засверкало, заискрилось холодной красотой.
Валька, проснувшись, лежала под одеялом. В доме было холодно и вставать ей не хотелось. Она лежала и думала о вчерашнем дне, таком добром, о подарке щедром и ей, Вальке, необходимом, ведь кукла, так похожая на Юльку, станет заменять ту дома. Валька будет разговаривать с ней, советоваться. Кукла скрасит часы её одиночества, которое непременно наступит. Валька повернулась на бочок, ласково провела рукой по золотистым завиткам куклы и, глядя в её широко распахнутые глаза, прошептала: «Скоро я познакомлю тебя с бабой Маней и котом Тимофеем, моими друзьями, они тебе понравятся. А ещё у меня есть подруга, которую, как и тебя, зовут Юлькой, мы встречаемся только в школе, дома она у меня никогда не была.»
Валька вздохнула, вспомнив о Магадане. Ей очень хотелось побывать там, но жаль расставаться с Юлькой. Но ничего, они будут писать друг другу длинные письма, а потом встретятся, когда родители Вальки «встанут на ноги.» Она приедет, а дома чисто, как у бабы Мани, занавески «ришелье» и кот её выйдет встречать, специально для неё заведённый и откормленный, потому что в доме будет много еды. Как хорошо! Валька стала думать о том, как же она назовёт своего кота. Она назовёт его, назовёт… Кто-то из домашних уже проснулся, -- с кухни слышались шаги и тихое звяканье посуды. Валька встала, оделась потеплее, чтобы не мёрзнуть, заправив постель, посадила куклу у подушки. Полюбовавшись со стороны на свою красавицу, вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.
Мать собирала со стола вчерашнюю посуду. Из спальни слышалось тихое похрапывание отца. Увидев Вальку, мать сказала:
-- Сама встала. Будить уже всех хотела. Гость придёт. Отец, вставай! -- крикнула она. -- Воды в доме нет! Посуду мыть нечем! Быстро флягу на санки и вперёд! -- из спальни послышался скрип кровати и тихое покашливание.
-- О! Валюха! Уже встала? -- в дверях, поёживаясь от холода, появился заспанный отец, -- Чего кричишь-то так, мать? Печку надо было растопить сначала, а потом и будить всех.
-- Пошевеливайся! Алексей придёт, а мы только за водой поедем, да?
-- Да ладно, не кричи так. Сейчас умоюсь быстренько и привезу! -- отец двинулся к умывальнику, -- Вообще-то новый день криком не встречают…ух, холодная…дух захватывает…закончилась. -- слышались обрывки его фраз сквозь пофыркивания, -- А доброго утра всем желают сначала. -- он уже вытирался полотенцем, лицо его стало румяным и довольно свежим. -- Новую жизнь начинаем как никак! Эх, хорошо! Чай будем пить, а потом суп сварим. Картошка осталась, тушёнка есть, вермишель. -- отец уже одевался, суетился у входа: выливал оставшуюся во фляге воду в тазик. Мать молча поставила его на печную плиту.
-- Новую жизнь… -- усмехнулась она. -- Ты сам-то, хоть, веришь в это?
-- А как же! Завтра понедельник. С утра пойду на работу устраиваться. Куда примут, -- там и буду работать! Нам, главное, до получки первой дожить и не опохмеляться. Никогда! -- отец был решительно настроен на перемены и это радовало Вальку. Она стояла, кушала кусочек рыбки, взятый с ещё не убранного стола и улыбалась, глядя на него.
-- Ну что, Валюха, -- улыбнулся ей отец, стоя уже на пороге, держа флягу в руках. -- Суп горячий есть будешь?
-- Да, папа! -- радостно подтвердила Валька.
-- Талоны не забудь, а то будет, как в прошлый раз! -- крикнула мать. Воду отпускали по талонам. Стоимость -- две копейки за десять литров.
-- Взял уже! -- за отцом закрылась дверь и вскоре его слегка согнутая фигура мелькнула за окном, выходящим во двор.
-- А ты, -- мать обратилась к Вальке. -- оденься да за дровами сходи. Выбери посуше которые!
Валька быстро одевшись, мелькнула за дверь. Мать подошла к задней части печи, за которую обычно ставили пустую тару, сунула руку подальше в зазор между стенкой и вытащила бутылку с недопитой вчера водкой. Сделав несколько глотков из горлышка, приложила тыльную сторону кисти к носу и глубоко вдохнула несколько раз. В голове зашумело, в груди потеплело и обстановка дома на некоторое время перестала быть мрачной. Поставив бутылку на прежнее место, оделась, взяла ведро и вышла во двор набрать уголь.
В доме было уже тепло и чайник закипал, когда на пороге появился Алексей, вновь с сумками и авоськами.
-- Доброе утро, хозяева! -- бодро поздоровался он и обитатели дома, вразлад поприветствовали гостя. Все были рады его визиту, особенно, Валька. Он разделся, прошёл к столу, начал выкладывать гостинцы.
-- Представляешь, Петь, мама до сих пор маленьким меня считает. Переживала вчера, не спала, беспокоилась, где я пропадаю так долго. Как мальчишка, оправдывался. -- Алексей улыбался, -- За ночь пирогов настряпала гору целую! Вот эти с капустой, эти с картошкой и с повидлом для Валентинки. -- объяснял Алексей, выкладывая на стол изобилие сдобное. --А как узнала, что к тебе иду, так ещё и варенье, грибы, огурцы с помидорами передала. Уф, еле донёс всё это!
-- Мать есть мать. -- вздохнул Пётр. -- Спасибо ей передай! Как она?
-- Бегает. -- улыбнулся Алексей. -- Некогда, говорит, мне болеть да стареть!
-- Это хорошо. -- Зинаида, насыпав заварку в чайник, освободила стол от банок и уже ставила разномастные кружки для чаепития. Вальке кружки не хватило, для неё был поставлен стакан. -- Моей-то уже нет.
-- Мне очень жаль, Зина. -- вздохнул Алексей и, после небольшой паузы, предложил: -- Открывай, Зин, варенье к чаю. Не жалей. Вон то, -- малиновое! -- он указал на одну из банок, уже стоящих на кухонной полке. -- Валентинка, любишь варенье малиновое? -- спросил он у улыбающейся Вальки, стоящей рядом.
-- Я всякое люблю! -- засмеялась Валька.
-- Вот и ладненько! -- улыбнулся ей Алексей. -- Садись со мной рядышком. Вот так. -- произнёс, усаживаясь на широкую лавку.
Зинаида открыла варенье и все стали пить чай. Варенье было вкусным, душистым, напоминало о лете. Как хорошо пить чай, видеть родные приветливые лица и поглядывать в окно. Вальке было хорошо, уютно и тепло под жужжание разговора взрослых.
А за столом тем временем беседа постепенно перетекала в главное русло темы, которая сильно беспокоила Алексея. Всю ночь перед его внутренним взором стояли грустные глаза Вальки на фоне ужасающих, своей нищетой и запущенностью, условий жизни. До боли в сердце ему хотелось заботиться о девочке, потому что он уже полюбил её, как дочь, и был уверен в том, что смог бы повернуть её жизнь в другое русло, сделать счастливой. Хоть даже и на короткое время. Всё зависело от Зинаиды. Но какие найти слова, как суметь убедить её отпустить с ним девочку. Алексей представил как Галина, его жена, обрадовалась бы Валентинке. Их надежды на рождение своего ребёнка таяли с каждым годом и этой осенью Галина сама предложила взять из детдома девочку, на что Алексей, нежно обняв её и глубоко вдохнув аромат волос любимой женщины, прошептал: «Ещё не время, Галчонок, мы молодые и у нас будет своя. Так бывает, милая.»
-- О чём задумался, Алексей? -- спросил Пётр, заметив, что тот не принимает участия в разговоре, даже не слышит. -- Когда, спрашиваю, командировка следующая замаячит у тебя? -- улыбнулся, -- С отгулами. Или отпуск. Негоже по пять лет-то не видеться!
-- Ах, да! Негоже! Вот, думаю, какие бы слова сказать Зине, как убедить её, чтобы позволила Валентинке погостить у нас с Галей, хотя бы до лета. Документы из школы взяли бы и отправились сразу. Летом отпуск будет, приехал бы с Валентинкой, а у вас быт налажен уже, заработок хороший. Вот бы встреча была! А, Зинуша?
-- Мамочка, мне очень хочется в Магадан к дяде Лёше.-- жалобно произнесла Валька, умоляюще глядя на мать. Она обняла руку Алексея, прижалась к ней.
-- Мало ли, что тебе хочется! Мне, может, на луну хочется! Не суйся во взрослые разговоры! Чай попила и марш в свою комнату! -- повышенным тоном мать выдала дочери непрерывную тираду. Валька уже хотела было подняться с места и уйти, как приказала мать.
-- Сиди. -- мягко сказал ей Алексей, -- Мама сказала, когда чай попьёшь, тогда и пойдёшь. Вон, у тебя ещё полстакана. -- улыбнулся, -- Ещё налить? -- Алексей подлил чай в стакан, молвил ласково: -- Скушай ещё пирожок.
-- Чего раскричалась-то, мать? С самого утра командует! -- вступился Пётр. -- Алексей дело говорит, помощь нам предлагает! Нет, чтобы спасибо сказать и согласиться на его просьбу! Пусть Валюха погостит. Что она видела?
-- Зинуша, у нас четырёхкомнатная квартира, кроме нас с Галей, живёт её мама. Ну, представь, трое взрослых и один ребёнок. Валентинке нужен уход, забота и любовь. И всё это у неё будет! Гарантирую, не переживай. А сейчас условия у неё не очень хорошие. Отпусти, Зина. -- пытался убедить её Алексей, ведь без согласия матери он не имел права увезти ребёнка.
-- У неё отдельная комната! Не каждая девочка может похвастать этим. А ты говоришь, условия не очень хорошие. Прекрасные условия! Мы в войну вообще в бараке жили!
-- О-о-о! Завела свою шарманку! Да сколько можно-то?! -- воскликнул Пётр, закатив глаза, обвёл взглядом потолок. -- Ещё с американцами сравни с бездомными и безработными! Они на улицах в коробках картонных спят, на газетах, ими же и обворачиваются! Давай, давай! Нашла эталон для сравнения!
-- Война давно уж закончилась, Зинуш, а впереди у тебя целая жизнь. -- осторожно вновь начал разговор Алексей. -- Забудь ты про неё. На работу тебе нужно пойти. Жизнь станет интересней, общение, цель появится. Она уже есть. Вон доченька какая растёт! -- Алексей с нежностью взглянул на Вальку, притихшую рядом.
-- Петька пойдёт завтра устраиваться, а меня не берут на приличное место! Статья 33-я*. Слышал про такую? -- Зинаида сидела, подперев лицо рукой, брови её были нахмурены, разговор злил, так как болела голова, просила поправки и, конечно, не в виде чая. За печью стояла бутылка недопитая и ей хотелось, чтобы Алексей ушёл поскорее или сменил тему.
-- Ничего страшного! -- продолжал убеждать Алексей. -- Можно устроиться на простую работу, зарекомендовать себя хорошо, прикрыть статью, затем перейти на другое место.
-- Полы мыть? Я бухгалтер, а не поломойка! -- Зинаида подняла голову и через полуприкрытые веки высокомерно взглянула на Алексея.
-- Счетовод по-русски! -- засмеялся Пётр, затем его лицо приняло серьёзное выражение. -- А форсу, как у министра! Что ты, Зина, выгибаешься? У нас любой труд в почёте! Вон, Люська твоя три года в ресторане привокзальном посудомойкой работала, пока поваром не взяли. А, ведь, вы вместе, две подружки, со счётами под мышкой бегали на курсишки бухгалтеров. И ничего, -- не выпендривается! Зато теперь сама сыта, домой в клюве носит и денежки всегда имеет, официантки клиентов обсчитывают, чего греха таить, потом делят на всех! И это ещё при зарплате неплохой!
-- Ни посудомойкой, ни поломойкой я не буду! Ясно тебе?! -- зло бросила Зинаида, уничтожающе взглянув на мужа.
-- Ладно, Зина, никто не гонит тебя на работу. -- пытался успокоить её Алексей. -- Можно быть просто домохозяйкой: создавать уют, готовить для родных что-нибудь вкусненькое, заниматься рукоделием. Разве мало работы дома?
-- Вот это мне больше подходит. -- сказала она примирительным тоном, потом подняв голову, и глядя Алексею в глаза, заявила твёрдо и категорично, как отпечатала: -- Поэтому Валька останется дома. Ни в какой Магадан не пущу! Мать есть у неё! Сказала, -- как отрезала! Тема закрыта!
-- Ну что ты будешь делать?! -- развёл руками Пётр и хлопнул себя по коленям. Ответ Зинаиды очень огорчил Алексея и он утешал себя тем, что может быть она, всё-таки, возьмётся за ум, бросит пить, станет в доме доброй хозяйкой и любящей матерью, ведь так бывает нередко.
Разговор за столом скомкался, нить беседы была прервана, слышались только обрывки ничего не значащих фраз, относящихся, в основном, к процессу чаепития. Алексею было горько, Петру неудобно, Вальке грустно и только Зинаида была удовлетворена тем, что настояла на своём. Во-первых, считала она, живут они не так плохо, как представил себе Алексей, вот, например, осенью купили Вальке всё к школе, одели, обули, чтобы выглядела не хуже других детей, выписали дрова, уголь на зиму и электричество у них не обрезают за долги, как у некоторых; во-вторых, что люди скажут, если не будут видеть Вальку, какая же о ней слава в округе пойдёт, как о матери.
-- Ну, что пригорюнились? -- нарушил неловкую паузу Алексей, улыбнувшись. -- Есть ещё вариант и он, пожалуй, тоже неплох. Смена места жительства.
-- Как это? -- спросил с удивлением Пётр, затем, потрогав рукой чайник, обратился к жене: -- Зина, чайник остыл и полупустой уже, сделай-ка нам кипяточек! -- Зина сидела с торца стола и была ближе всех к плите.
-- Петя, плохо будет или с работой не заладится, можешь приехать с семьёй ко мне в Магадан.
-- Здрасьте! -- Зинаида уже поставила чайник, добавив в печь дров, и он начал уютно посвистывать, нагреваясь, -- А жить мы тоже у вас будем? -- она сложила руки на груди и смотрела на Алексея с усмешкой.
-- Да, Зинуш. И Петру помогу с работой, перетряхну связи свои, знакомства. У нас очень хорошие заработки. Потом о жилье похлопочем вашем. -- Алексей имел должность горного инженера, был уверен, что сможет помочь Петру устроиться на хорошее место и недалеко от себя. -- Будем в одном городе жить, в гости друг к другу ходить. -- Алексей с улыбкой смотрел на друга. -- Ну, как, Петь?
-- Спасибо, друг. Было бы неплохо, но неудобно как-то. Мы пока сами, а там видно будет.
-- Сами справимся! Не хватало ещё у людей чужих жить! -- крикнула Зинаида. Она была у печи, где снимала с плиты закипевший чайник.
-- Что ты говоришь, Зина?! Какие ж мы чужие! Петя, как брат, мне. -- возмущённо воскликнул Алексей, глядя на Зинаиду, разливающую кипяток по кружкам.
-- Тебе долить? -- спросила она у Вальки. Та молча подвинула ей свой стакан, -- Чужие, не чужие, а лучше быть не зависимыми и не должными никому! -- и подумала: «Помочь он хочет. Лучше бы бутылку принёс голову поправить. Вот была бы помощь.»
-- Я даже настаиваю на вашем переезде всей семьёй, Зина, ведь привычное окружение будет тянуть вас и жизнь новую начать станет труднее! -- твёрдо заявил Алексей, хоть по разговору Зинаиды он чувствовал, что та ничего в своей жизни менять не намерена, тем хуже Петру.
-- Алексей, мы подумаем. -- Пётр, нахмурив брови, взглянул на жену.
-- Засиделся я. Пора и честь знать. -- Алексей взглянул на наручные часы, -- через три часа автобус. В Новосибирске завтра друзей навещу, во вторник вылетаю. -- он поднялся, погладил сидящую за столом Вальку по затылку, взглянул на пригорюнившегося Петра, -- Петя, адрес мой есть у тебя?
-- Есть, Лёша.
-- Решишься на переезд, отправишь телеграмму, а я вышлю деньги вам на дорогу. -- Алексей направился в сторону двери, чтобы одеться, -- Валентинка, подойди-ка сюда! -- ласково позвал он, а сам снял с гвоздя авоську, в которой находилось нечто, завёрнутое в продовольственную бумагу, подал в ручки подошедшей Вальке, поднял её, прижал к себе. -- Это сладкий подарок тебе на Новый Год, но ты не жди его, кушай. -- поцеловал, вздохнул, опустил на пол. -- Неси в свою комнатку. До свидания, Зина. Петя, проводи меня до калитки. -- попросил грустно и устало, как выдохнул.
Отец пошёл проводить гостя, Валька в свою комнату, а мать метнулась к тайнику за печью. Выхватив недопитую бутылку, маленькими шажками быстро приблизилась к окну, выходящему во двор. Наклонившись к правой стороне рамы, откуда хорошо просматривалась калитка, и сделав несколько глотков из бутылки, стала наблюдать. Пётр стоял к ней спиной. По жестам Алексея было видно, что тот в чём-то старается убедить Петра. Зинаида глотнула из бутылки, затем вновь прильнула к окну. По движениям мужа догадалась, что тот положил нечто в верхний карман рубашки, предварительно распахнув ватник. «Деньги, наверное, дал…это хорошо.» -- подумала она, удаляясь быстрыми шажками прятать бутылку в тайник. Содержимого в ней осталось мало, но допивать ей было некогда, так как уловила взглядом, что друзья, расставшись, пошли каждый в свою сторону.
Вошедший в дом Пётр, застал Зинаиду, убирающей со стола. Раздевшись, он набрал ковшичком из фляги воду в тазик для мытья посуды и хотел было уже поставить его на плиту, но подошедшая Зинаида опередила его, выхватив, поставила сама. «Что-то она услужливая больно. К чему бы это?» -- мелькнуло в голове Петра. Он прошёл к столу, сел, задумался.
-- Петенька, сходи за бутылочкой. -- вкрадчиво попросила Зинаида, складывая кружки в тазик с ещё не подогретой водой. -- Он, ведь, дал тебе денежки?
-- С чего ты взяла? -- спросил Пётр, удивившись вопросу.
-- Он не мог не дать тебе их, Петя. Слишком хорошо знаю твоего Лёшку. -- вздохнула Зинаида, затем, бросив тряпку, которой вытирала со стола, возмущённо добавила: -- Не могу так! Еды полно всякой, а в рот не лезет, голова раскалывается. Поправить бы надобно, а, Петь? -- она подошла к мужу и, обняв его сзади, заглянула в глаза. -- Немножечко.
-- Я чувствую, что ты это уже сделала, Зина. -- холодно произнёс Пётр, убирая с шеи её руки. Он учуял запах алкоголя от неё и это злило. Петру тоже было неважно. Появление в их доме Алексея, как будто, пелену сбросило с глаз, было не только стыдно перед другом, но и понятно, что он достоин лучшей жизни, той, что была, когда они поженились с Зиной и родилась у них дочка. Какой радостью и смыслом наполнилась тогда их жизнь и вот теперь нужно исправлять положение, вернуть радость в дом. Пётр вспомнил, что вчера они даже водку не допили, так как было много закуски, а у Зины вообще нет привычки закусывать. Сегодня она тоже почти не ела, -- вон разит от неё как. Петру стало нестерпимо жаль жену и его раздражение на неё растаяло без следа. Он взял её руку в свои и сказал мягко: -- Давай, Зина, начнём новую жизнь. Понимаю, тебе плохо после вчерашнего, мне, ведь, тоже не мёд. Мы должны превозмочь этот недуг. -- он видел её сжатые губы и мучительное выражение лица. -- Давай, ты поспишь, а я супик горячий сварю вам с Валюхой, давай?
-- Мне противно думать о супе! -- заявила она жёстко.
-- Тебе не хватило недопитой вчера водки?
-- А чего там пить?! На дне было! Рот только запачкала! -- возмущённо выкрикнула Зина. -- Ты слышал, что без опохмелки человек умереть может, тем более, что у тебя есть деньги!
-- Нет! -- он знал прекрасно свою жену: она всегда выходила первой из запоя при полном отсутствии денежных средств, так как слишком горда, чтобы занимать. Считала унизительным для себя. Могла одолжить только у Люськи, подруги своей, и то редко. Но как она прознала? Пётр тяжело вздохнул и тихо сказал: -- Денег нет, Зина, ты ошиблась.
-- Нет, значит? -- она подошла к нему сзади, слегка наклонилась и ловко, запустив два пальчика в нагрудный карман рубашки, выдернула свёрнутую купюрку, -- А это что? -- развернула. -- Батюшки светы! Четвертак**!
-- Отдай! -- прошипел Пётр, вскочив с места, едва сдерживая ярость, так как не ожидал такой наглости. -- Это на хлеб!
-- На хлеб хватит и чирика***! -- Зинаида, крепко зажав купюру в руке, не собиралась отдавать деньги.
-- Дай сюда! -- Пётр, схватив её за запястье, крепко нажал на него, кулачок разжался. Положив купюру обратно в карман, он, отбросив от себя её руку, строго произнёс: -- Никогда не делай так больше!
-- Ненавижу тебя! -- она, сев на табурет и поставив локти на стол, заплакала, -- Зачем ты меня мучаешь и унижаешь?! -- выкрикнула сквозь слёзы сдавленным голосом.
-- Зина, давай поговорим нормально. -- предложил Пётр. Он подошёл к печи и отодвинул на край плиты тазик с уже кипящей водой, затем сел напротив неё за стол. -- Ну нельзя так больше жить!
-- Я своего согласия на другую жизнь не давала! Меня и эта вполне устраивает! -- крикнула она, вытирая слёзы. -- Жить с тобой не хочу! Разведусь!
-- Тогда тебе надо будет работать. На что ты пить будешь?
-- Мужика найду!
-- Детский сад, честное слово! Вон, Люська пьёт, работает, мужика ищет нормального. И что? Залётные только!
-- Это потому что она с матерью живёт, в комнатке одной ютятся, поэтому Люська дома только набегами бывает. Куда она мужика приведёт? -- Зинаида, положив руки на колени, выпрямилась, подняла подбородок и теперь снисходительно смотрела на мужа. -- Нагуляла Витьку восемнадцати не было. Вот мужики шарахаются от обузы такой. Чем дальше, тем больше! Пацан уже в шестом классе учится, а бабка всё нянчится с ним, как с маленьким сюсюкает! Расповадила, -- дальше некуда!
-- И что? Причём тут…
-- Не перебивай! А у меня Валька самостоятельная и жить я буду одна в этом доме. -- она сделала речевое ударение на словах «самостоятельная» и «одна». -- Теперь смекаешь? Суд будет всегда на стороне матери! Вылетишь отсюда, понял?!
-- Но ты же не работаешь?
-- А ты работаешь? -- парировала она, -- Вот и молчи! Не надо меня жизни учить! -- она поднялась с места, прошла к своему тайнику за печью, вытащила недопитую бутылку и, посмотрев сквозь неё на свет, добавила: -- Ради того, чтоб не жить с тобой, на работу устроюсь. Поломойкой! -- демонстративно допив остатки, занюхала тыльной стороной руки, поставив пустую бутылку к другим порожним за печью, прошла в спальню, бросив на ходу: -- Вылетишь отсюда, как пробка! Ясно тебе?! -- закрыла дверь за собой.
«Да уж куда яснее. -- с грустью думал Пётр. -- Надо одному выкарабкиваться из этой трясины. Если стану трезвенником, то суд будет на моей стороне. Боже, как хочется выпить…» Похмельный синдром усилился и ужесточился от огорчения, непонимания и одиночества. У него даже друга не было непьющего. Как прав был Алексей, когда говорил о силе окружения и о смене места жительства. Несмотря на недуг, Пётр занялся приготовлением супа.
* * *
Валька в своей комнате с восхищением рассматривала гостинцы: в одном кульке находились конфеты «Белочка», в другом «Мишка на севере». Валька улыбнулась, вспомнив свой сон. Развернув конфету, сунула в рот и зажмурилась от удовольствия. Ласково провела пальчиком по изображению мишки. «Обязательно нарисую тебя.» -- сообщила ему мысленно. Кульки были большие, конфет в них много, по килограмму, если не больше. Валька подумала о том, что завтра обязательно угостит Юльку. Не угостит, а накормит её ими. Юлька жаловалась как-то, что бабушка выдаёт ей конфету в виде поощрения, если та поест нормально, без скандала.
Валька с интересом развернула небольшой свёрточек, оказавшийся под кульками. Сердце её замерло. Ещё бы! Две большие шоколадины! «Алёнка» и «Чайка». Эти шоколадки в кондитерском отделе на видном месте и всем детям сразу бросаются в глаза. А ещё они выложены на витрине сверкающими витыми столбиками. Роскошь. Валька даже и мечтать не смела. Надо же! Вот оно какое, шоколадное счастье. Юлька говорила, что балерины такие лёгкие, потому что едят только шоколад. «А что? -- улыбнулась Валька, приблизив к лицу шоколадную плитку, глубоко вдохнула. -- Вон он какой ароматный и праздничный…Юльку надо бы угостить им тоже…завтра.»
Мысли её невольно перенеслись в завтрашний день. Нужно не забыть сменить воротничок на школьном платье и обследовать чердак дома, пока светло. Решив не терять времени, Валька взяла школьное платье, швейные принадлежности и, присев на кровать, занялась делом, время от времени разговаривая с куклой. Неясные голоса на повышенных интонациях, доносящиеся из кухни, давали понять, что родители о чём-то горячо спорили, если не ругались. «Неужели они уже выпили?» -- с грустью и тревогой подумала она. Закончив работу, разделила конфеты на четыре кучки: одна часть предназначалась для Юльки, другой угостит девочек в классе, третью отнесёт бабе Мане, а последнюю оставит себе. На душе у неё было легко и приятно. Валька взяла тетрадь и принялась рисовать плачущую берёзку, увиденную вчера по дороге из школы.
* * *
Зимние голубые сумерки только начинали заглядывать в окно, когда Пётр, приготовив суп, пригласил к столу Вальку. Налил и себе, но аппетита не было и не потому, что жена отказалась в самой грубой форме, не последствие похмельного синдрома, а потому, что ко всему этому примешивалось нечто такое, что Пётр не в силах был выявить, но это было очень похожее на страх и тяжкое предчувствие, впечатление того, будто стоишь в полной темноте на самом краешке бездны. Пётр тряхнул головой, чтобы развеять жуткое ощущение и с улыбкой взглянул на Вальку, с удовольствием работающую ложкой.
-- Ну что? Нравится суп?
-- Да, папа! Суп очень вкусный! -- лицо её излучало радость и наслаждение текущим моментом. -- А можно добавки, папа? -- спросила, лукаво улыбаясь, заранее зная, что ответ будет положительным.
-- Конечно! -- Пётр открыл кастрюлю, стоящую рядом на доске разделочной и налил ей полную тарелку. -- Ешь на здоровье, доча!
-- А ты, папа? -- она с тревогой подняла на него глаза.
-- Я ем, ем. -- поболтал он ложкой в своей тарелке, затем поднялся, подошёл к двери комнаты, за которой отдыхала Зинаида, открыл и предложил негромко: -- Мать, поешь супик горячий с нами. Хватит дуться. Нельзя же так!
-- Отстань, аспид! -- был ответ. Пётр вздохнул и вернулся за стол.
За окном мелькнули чьи-то силуэты и вскоре раздался топот сначала на крыльце, а затем в сенях.
-- Кого ещё леший тащит?! -- недовольно пробормотал он.
Дверь распахнулась и в неё ввалились двое: Люська и незнакомый высокий мужчина.
-- Привет всем! Ужинаете?! -- румяная с мороза Люська, скинув рукавицы, закинула их на край одёжной полочки над вешалкой. Её светлая чёлка была тронута ещё не растаявшим инеем.
-- Привет, Людмила. Раздевайтесь. -- ответил Пётр, поднимаясь из-за стола.
-- Здравствуйте, тётя Люся. -- поздоровалась Валька. -- А у нас суп вкусный!
-- Суп вкусный! -- засмеялась Люська, снимая пальто и скидывая валенки резким движением ног. -- Это хорошо! Замёрзла, как собака! Морозище на улице да ещё и ветер поднялся!
-- С чем суп-то? -- поинтересовалась она.
-- С вермишелью!
-- О! Вермишель у вас коронное блюдо! -- вновь засмеялась Люська. -- Главное, что горячий. Знакомься, Петя, это Николай! Николай, это Пётр! -- мужчины обменялись рукопожатиями.
-- Раздевайтесь, Николай, проходите. -- приветливо предложил Пётр.
-- А где Зинуля? -- спросила Люська, вышедшая на середину комнаты, озираясь по сторонам, поправляя на себе причёску и синее шерстяное платье модного покроя. Фигура у неё была что надо: формы тела, словно точёные, казалось, вышедшие из под резца талантливого ваятеля, всегда притягивали не только взоры мужчин, полные восхищения, но и женские, в основном, завистливые, -- Зи-и-на-а! -- почти пропела она.
-- Я тутоньки! -- из комнаты появилась Зинаида. Подруги обнялись.
-- Выглядишь неважно. Болеешь? -- Люська метнулась к двери, подхватила принесённую авоську, в которой горделиво торчали четыре бутылки водки, две буханки хлеба и закуска в серых магазинных свёртках, -- Сейчас вылечим! Мы на два дня! Получку дали. Послезавтра только на работу! -- засмеялась она, -- Скорая помощь прибыла вовремя! Уу-уу-уу-у! -- съимитировала вой сирены. -- Николай, это Зина, моя подруга!
Знакомящиеся стороны слегка кивнули и улыбнулись друг другу. «Надолго ли?» -- с усмешкой подумала Зинаида, разглядывая Николая. Женщины прошли к столу. Зина оживилась и принялась накрывать на стол, а Люська разворачивать принесённое с собой. Взяв нож, отрезала толстый кружок колбасы, протянула его Вальке.
-- Держи Валя! К супу тебе!
-- Спасибо, тётя Люся.
-- Николай, познакомься с моей будущей снохой Валентиной! Витька вырастет, они поженятся, а мы породнимся, сватами будем! -- Люська всегда так говорила. Эти фразы были не новы. Этого Витьку Валька видела-то всего пару раз и то очень давно. Не нравился он Вальке, упитанный и заносчивый. Люська протянула руку, ласково и шутливо потрепала торчащие вихры на макушке у Вальки, улыбнулась и обратилась к Зинаиде: -- Ладно, Зинуль, колдуй тут, мы с Колей покурим. Петька, не ворчи! Нас сегодня двое!
-- Куряки! -- усмехнулась Зинаида, достала продукты, привезённые Алексеем и начала сервировать стол.
Люська и Николай отошли к входной двери и закурили папиросы «Беломорканал», стряхивая пепел в порожнюю консервную банку, взятую из мусорного ведра, направляя выдыхаемый дым в узенькую щёлочку слегка приоткрытой двери. Подошедшая после перекура Люська, увидев стол, остолбенела от изумления.
-- Откуда у вас такое изобилие?!
-- Гость был. -- Зинаида выкладывала из банок огурцы и помидоры.
-- Никак король! Рыбу такую только на картинке видела в книге поваренной. В ресторане работаю, казалось, не удивишь ничем!
-- Алексей, друг мой, из Магадана приезжал. -- ответил Пётр, расставляя стаканы. Три стакана.
-- О! Из Магадана! «Те, кто едут с Магадана, у тех денег чемоданы!» -- смеясь процитировала Люська расхожее выражение. -- Петя, почему стаканы? Где ваши рюмочки?
-- Побились. -- хмуро обронила Зина.
-- Жаль. Красивые были. Петя, нас четверо! Ещё один!
-- Не буду я, Люся. -- ответил Пётр.
-- Бросил он с утра! -- с сарказмом воскликнула Зинаида.
-- Чего это вдруг? -- удивилась Люська.
-- Надоело.
-- Аха-ха-ха! -- закатилась Люська своим заразительным смехом, -- Надоело! Аха-ха-ха! У нас в стране все пьют, кроме столбов телеграфных, а знаешь почему?
-- ???
-- Они бы рады были, но чашки опрокинутыми держать приходится! Аха-ха-ха! -- тут уж засмеялись все. Только Николай был задумчив.
-- Какие чашки? -- спросил он.
-- Аха-ха-ха! У столба-то? Аха-ха-ха! Стеклянные! Четыре-пять, а у кого по восемь-десять, в каждой руке! Много, а не выпьешь! Аха-ха-ха! -- тряслась Люська и вместе с ней остальные, даже Валька.
-- Ты поела? -- спросила её мать, когда все просмеялись.
-- Да, мама.
-- Марш в комнату! Нечего тебе среди взрослых тереться. И дверь закрой!
Валька скрылась в комнате, прихватив со стола кусок хлеба и кружок колбасы для запаса.
Синие сумерки прижались к окнам со стороны улицы, а за столом разливали водку за знакомство. Пётр был сам не свой, наблюдая за оживлёнными приготовлениями к трапезе, узрев стол, ломившийся от угощения и обилия спиртного, -- это всё было казнью для его истерзанной похмельным недугом плоти. С неимоверными усилиями собранной воли он вёл свой внутренний диалог, укрощая себя. Уйти сразу в комнату он не мог, всё-таки гости, но собирался сделать это чуть позже.
-- Зина, поставь Пете стакан. -- попросила Люська, разливая водку по стаканам за первый тост.
-- Не буду пить! Я же сказал! Что непонятного?! -- возмутился Пётр.
-- Не пей. Пусть стоит. Главное, чтобы у всех было налито. -- Люська уже наливала водку в стакан, поставленный Зинаидой для Петра. -- А вообще, Петя, нехорошо как-то. Мне нехорошо оттого, что не так уж часто у вас бываю, примерно, раз в месяц, а тут друга своего привела с вами познакомить, может замуж за него пойду, а ты выпить за знакомство отказываешься. Пожалуйста, Петя, бросай! Но нельзя же рубить так сразу! Обидно мне да и Коля рассчитывал на мужскую компанию.
-- Петя, совесть имей! -- вступилась Зинаида, -- С утра кочевряжится, -- все нервы вымотал! Бери стакан!!!
-- Первый тост от хозяина этого гостеприимного дома! -- обрадовано провозгласила Люська, взяв свой стакан в руку и подняв его.
И Пётр сдался. «Небо не упадёт, если выпью немножечко, а работа не волк, в лес не убежит.» -- подумал он и каждая клеточка его организма, ранее постанывая от жажды, учуяв эти мысли, возопила, требуя живительной влаги. Пётр поднял стакан:
-- За знакомство! -- объявил тост и, опрокинув в себя содержимое, почувствовал ликование во всём теле, он ожил, повеселел, проснулся и аппетит.
-- Ух! Тяжеловато пошла чёй-то! -- выпив, вздрогнула Люська, схватила кружок огурца и прижала к носу, занюхивая.
-- Ха-ха-ха! -- засмеялась Зина. -- Первая идёт колом, вторая соколом, а потом уж мелкими пташками!
-- Аха-ха! Надо запомнить! -- прибаутка очень понравилась Люське. -- Аха-ха! Наливаем по второй, чтоб соколом летела!
Где первая, там вторая и дальше. Пётр сам не заметил, как наклюкался. Чёрная ночь навалилась на их окна и, казалось, что сейчас, вот сейчас она выдавит собой стёкла, осколки брызнут, оглушительно зазвенят, поток мрака хлынет в дом, проглотит горящую лампочку, а потом и всех, сидящих за столом. «Ты не посмеешь!» -- погрозил ей кулаком пьяный Пётр.
* * *
Резкий звонок будильника, заведённого вчера Валькой на пятнадцать минут раньше обычного, всколыхнул тишину спящего, погружённого во мрак, дома. С неохотой поднявшись, Валька включила свет в своей комнате, быстро накинув на себя одежду, поёживаясь от холода, вышла из комнаты. Льющийся через распахнутую дверь свет позволял видеть все предметы на кухне. Прокравшись на цыпочках к столу, заметила, что он немного сдвинут, а за ним на брошенном на пол старом матраце спят, обнявшись, под овчинным тулупом тётя Люся с дядей Колей. Валька подошла к столу, взяла на тарелочку кое-что из еды, оставшейся после вчерашнего пиршества, унесла в свою комнату, спрятала в тумбочке, где лежали её письменные принадлежности, затем вернулась и прошла за печь.
Свет из комнаты сюда не доходил и она двигалась наощупь. Ведя ладонью по печной кладке, дошла до конца, наклонилась и, нащупав пустую бутылку, осторожно, чтобы не звякнуть, вытянула. Скоро ей могут понадобиться деньги. Спрятав бутылку среди своей одежды в стареньком комоде, взяла свою шаль, приготовленную накануне, расстелив на кровати, завернула в неё куклу, как ребёнка, оставив открытым личико. Оделась, взяв портфель и куклу, шагнула за порог дома, плотно закрыв за собой дверь.
Холодом и мраком встретило её неотапливаемое пространство сеней. Поставив портфель, наощупь нашла лестницу, стала осторожно подниматься по ней, прижав к себе одной рукой куклу. Лестница вела на чердак, была непереносной, так как верхние её концы были надёжно прибиты длинными гвоздями к бревенчатым стенам дома ещё со времён постройки. Забравшись наверх, Валька выпрямилась и, выставив свободную руку ладонью вперёд, стала продвигаться к печной трубе, считая шаги. Их должно быть двенадцать, если не отклониться в сторону. Вчера она убрала всё лишнее с пути и просчитала расстояние, зная, что двигаться ей придётся в полной темноте. Валька не знала о том, что у родителей есть деньги, иначе не стала бы прятать куклу сегодня.
Валька уже отсчитала двенадцать шагов, а трубы не было. Где же она? Валька предположила, что продвигаясь, незаметно отклонилась в сторону или шажки делала слишком мелкие. Она сделала ещё несколько шагов вперёд и ладонь её уткнулась в угол кирпичной кладки дымоходной трубы. Пробравшись за неё, усадила куклу спиной к дымоходу, прошептав ласково: «Не бойся, здесь никого нет. Когда затопят печку, тебе будет теплее. Жди меня.» Валька погладила её, вздохнула и стала пробираться к лестнице. Сердечко её щемило, словно и вправду, кукла была живая. Спустившись с лестницы, взяла портфель и бегом побежала в школу.
* * *
Не прошло и недели, как уклад жизни этой семьи вошёл в прежнюю колею, впрочем, мать с неё и не сходила. Отец всё же устроился на работу. Его взяли рабочим на завод железобетонных конструкций, но начать трезвую жизнь он так и не сумел, хоть и пытался сделать это несколько раз: тяжкая зависимость его, как цирковая лошадка, норовила бежать по привычному кругу, постоянно сворачивая с прямой дороги, стоило только под каким-нибудь влиянием внешних обстоятельств чуть-чуть опустить вожжи. Несмотря на всю тщетность, Петра не покидала мечта о новой жизни, цель к достижению которой, просто, откладывал на потом.
А Валькино сердечко грела память о добром и ласковом человеке, так внезапно появившемся в её жизни. Ложась спать, она обнимала куклу и, мечтая увидеть Магадан, тюленей и белых чаек, засыпала, улыбаясь в своих удивительных и волшебных снах, которые свойственны только талантливым, творческим и ярким личностям с богатым внутренним миром.
Статья 33-я* -- принудительное увольнение, не по собственному желанию.
Четвертак** -- 25 рублей.
Чирик*** -- (ударение на первый слог) 10 рублей.
Продолжение: http://www.proza.ru/2016/02/11/224