Основано на реальных событиях.
- А мой ты внучек, на кого же ты меня покинул!
Вокруг скромного деревянного гроба стояла вся деревня. Мужики, сжимая в руках шапки, пытались сдерживать слёзы. Бабы выли в голос. На прислонённом к стене хаты кресте была прибита табличка с неровно написанными датами 1931-1943.
- Ты моя кровиночка, радость моя, а что ж я скажу твоим родителям, приехал внучек к бабушке на каникулы, а его убили?
Молодая девушка бросилась к старушке, стараясь оттащить от гроба.
- Пустите меня, - платок слетел с головы женщины, и ветер растрепал белые волосы,- я не хочу жить!
… Гюнтер вздрогнул и проснулся.
«Опять этот сон, уже в который раз», он посмотрел на часы, была половина пятого.
«Может, сходить к своему психоаналитику?», - осторожно, пытаясь не разбудить жену, Гюнтер встал с постели, тихонько прокрался на кухню и мягко закрыл за собой дверь.
Задумчиво закурив, он посмотрел в окно и вздрогнул – на детской площадке стоял подросток и смотрел ему прямо в глаза, что – то такое было в этом взгляде, что Гюнтер поперхнулся дымом. Прокашлявшись, он посмотрел в окно снова – там никого не было.
«Показалось. А теперь, раз уж всё равно сна нет, буду собираться на работу. И тебе, дружище, следует подумать об отпуске, если не хочешь сойти с ума, как Фриц и Иоганн», - Гюнтер посмотрел на висевшее на стене фото: трое улыбающихся солдат стояли на фоне виселицы…
- Зачем ты уехал из Москвы, внучек? Сейчас был бы дома, с родителями!
На кладбище старушка причитала, обняв сухонькими руками гроб.
- Посмотри на меня хоть глазочком, а скажи ты хоть словечко, ненаглядный мой! Лучше бы меня расстреляли! Будьте вы прокляты, нелюди!
… Гюнтер вздрогнул и проснулся.
«Опять этот сон», - он посмотрел на часы - четыре утра.
Пытаясь не разбудить жену, Гюнтер встал с постели и вышел на кухню. Закурив, он машинально посмотрел в окно – там стоял подросток. Показалось, что его лицо смутно знакомо, будто бы похоже на…
«Нет, это невозможно, всё, решено, завтра ухожу в отпуск»… Бросив взгляд на висевшее фото, он стал одеваться…
- Итак, господа, разрешите доложить итоги работы нашего концерна за полугодие.
Сидя за столом президиума, Гюнтер с гордостью посмотрел в зал: здесь собрался цвет корпорации, команда единомышленников, сумевшая за каких-то 10 лет крохотную компанию превратить в огромный и мощный холдинг, с которым считались не только в Европе, но и в мире. В кругу своих они обращались друг к другу только на «ты», формальные правила приличия не нужны тем, кто вместе плечом к плечу прошёл всю войну. Жаль, что среди присутствующих не видно Фрица и Иоганна: они были в закрытой и очень дорогой элитной больнице. Концерн оплатил пожизненное лечение.
«Мы своих не бросаем»,- с гордостью подумал Гюнтер, - «и все-таки непонятно, что произошло, почему они один за другим пытались покончить с собой, настойчиво, целенаправленно, неоднократно, казалось, будто в этом состоит их цель – уйти из жизни навсегда, уйти в забвение. Да, забвение, как бы действительно хотелось многое забыть. Например, того подростка… Подростка? О Господи, на детской площадке… Но это же невозможно, мы его расстреляли».
Воспоминания ворвались, как декабрьская метель тогда, в 43 году, деревенька, кажется, Тешевле …
- Давай давай, двигай! – Фриц пнул зябко кутавшегося в ватник паренька, - потерпи десять минут и ты согреешься, на том свете холодно не бывает.
Шедшие рядом Иоганн и Гюнтер захохотали.
- Миленькие, пожалейте его, он не виноват, это я письмо написала и отдала партизану, хотела, чтобы родители в Москве узнали, что сынок их живой, - старушка упала на колени и обхватила ноги Фрица, - не убивайте его, он ребенок совсем и ничего не понимает, я виновата, меня и стреляйте!
- С дороги, старуха, - Иоганн пнул ногой женщину в грудь, - ты знала, что письмо самолетом отправят, знала, что связной придет и не сообщила об этом в комендатуру?
- Знала, мой хороший, знала, всё знала, меня стреляйте, отпустите хлопчика!
- Мы тебе не верим! – Гюнтер усмехнулся, - и письмо подписано не тобой, а внуком, сама знаешь, старая, что полагается за связь с бандитами. Но ты не переживай, его не повесят, мы же не звери, быстро и без боли расстреляем как раз рядом с партизаном, ему скучно одному висеть, вот твоя кровиночка и составит компанию!
- Пан офицер, Богом прошу, помилуйте его, - старуха на коленях подползла к Гюнтеру и стала целовать его сапоги, - век молиться за вас буду, пощадите, не партизан он, пацаненок несмышлёный совсем, пожалейте.
- Пошла прочь, - Гюнтер брезгливо оттолкнул женщину и, махнув рукой вперёд, добавил, - а впрочем, фрау, не желаете ли посетить маленький спектакль, специально для вас гарантирую билет в первый ряд.
Слушая удаляющийся громкий хохот и сжимая в руках сорванный с головы платок, старуха смотрела, как трое карателей ведут на деревенскую площадь её внука. Она в ужасе закрыла глаза. Через минуту раздался сухой звук выстрела.
- А теперь фото, становитесь так, чтобы было видно висящую игрушку за спиной, - пожилой фотограф с нашивками унтер-офицера усмехнулся, - хочу запечатлеть результаты вашей работы.
Трое гитлеровцев, шутливо толкая друг друга, обнялись и с улыбками посмотрели вперёд. За их спинами резкий декабрьский ветер раскачивал повешенного партизана. Его голова склонилась на бок и казалось, будто мёртвые глаза смотрели вниз, на закутанного в ватник подростка, из виска которого тонкой струйкой бежала кровь.
- Снято, - фотограф довольно улыбнулся.
- Будьте вы прокляты, нелюди! – порыв ветра заглушил далекий старушечий крик.
- Господин вице - президент, с вами всё в порядке? – испуганная секретарь суетливо совала нашатырь под нос, - вы упали в обморок.
- Спасибо, Гретта, спасибо, вероятно, я просто устал, - Гюнтер приподнялся и сел, - сказывается напряжение последних месяцев.
- Господин президент распорядился доставить вас домой, врач будет там дежурить всю ночь.
- Передайте мои искренние извинения, но я действительно чувствую себя очень плохо, надеюсь, это ненадолго, еще раз спасибо вам, Гретта, - Гюнтер галантно поцеловал руку явно смутившейся девушке и сел в автомобиль…
- Будьте вы прокляты, нелюди!
… Он вздрогнул и проснулся.
«О, Господи, опять», - на часах было три утра.
Гюнтер встал с постели и вышел на кухню. Закурив, он посмотрел в окно – так и есть, там уже стоял подросток, закутанный в ватник. Из простреленной головы тонкой струйкой бежала кровь. Неожиданно он ярко улыбнулся и помахал рукой.
«Я всё понял, сейчас!», - Гюнтер открыл кухонный шкаф и достал с верхней полки моток верёвки, - «сейчас, минутку, а потом – небытие».
Руки профессионально настраивали скользящую петлю.
«Вот и всё, впереди забвение и покой», - табуретка глухо стукнулась о пол, и тело с тихим скрипом закачалось в лунном свете.
- Не волнуйтесь, фрау, всё будет в полном порядке, - пожилой врач ободряюще похлопал заплаканную женщину по плечу, - вы вовремя проснулись и вызвали помощь, ваш муж будет жить, это я вам обещаю. К сожалению, война ещё долго будет нам напоминать о себе разными способами. Я многое видел, но чтобы вот так – все трое, друг за другом... Не переживайте, в нашей клинике ему будут оказаны уход и лечение на высшем уровне. По поводу оплаты можете не беспокоиться, концерн оплатил всё.
Он лежал на кровати в абсолютно белой комнате, из невидимых ламп мягко струился свет.
"Вот и я в больнице, может быть, там же, где Фриц и Иоганн?"
Невесело усмехнувшись своим мыслям, Гюнтер приподнялся и осмотрел палату:
"Никого, если не считать теней в углу, что-то они мне напоминают, о Господи, опять"...
В углу стоял подросток, закутанный в ватник, из простреленного виска тонкой струйкой стекала кровь. Он смотрел на Гюнтера и улыбался.
- НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!
Эпилог. Родители парня приехали только после войны и поставили на могиле сына железный крест с латунной табличкой, на которой выбиты годы 1931-1943