Каменный мрачный зал с высоким сводом. В подобном каменном троне под узким кривым окошком в длинной мантии сидел жрец. Сурово и властно, неподвижно разложив руки по подлокотникам, он застыл в холодном стуле и невидным из-за тени взглядом смотрел вперед. Перед его силуэтом и перед освещенной стеной на табурете сидел странный человек - толи священник, толи чиновник низших чинов. В белой тоге, сандалиях, в арафатке на большой голове. Сутулый, он цепко, но подобострастно и учтиво смотрел на того, кто в мантии на каменном месте изображал скалу под окном. И этот - на табурете - говорил первым. Второй же немногословно, как подобает имеющему власть, отвечал с трона.
- Грубиян, твоей силе нет равных во всей земле Моря Заката от Испании до двух рек. Гиперборейские волхвы на севере уважают тебя и выдают поклон.
Лицо сидевшего в троне по-прежнему не давало эмоций. Луч из глубокого высокого точно рваного отверстия окна плавно гладил макушку сидевшего и плечо. Не попавшей в Грубияна частью бил в центр каменного пола, на котором был выгравирован круг и знаки букв.
- Гибриян, - спрашивал снова табуретный гость, - Ты обладаешь властью. Демоны, которых ты приручил и приковал заклинаниями, по твоему приказу убивают людей. Скажи, что для тебя сила?.. Что есть наивысшая сила?
Не двинувшись, сидевший в троне ответил и мускул не дернулся на его лице:
- В мире и под звездами и над травою живет только одна фигура - Пирамида. На каждой высоте - меньше круг власти и больше власть... На вершине - есть сила.
Гость сделал что-то вроде ухмылки:
- Ты знаешь, Грубиян, Милустина тебя любит. Но ни за что не отдаст невинность тебе. И кому-либо другому тоже не отдаст, Наглаиду твоему тоже. Она - Христианка. Думаешь, ты способен привлечь свою силу, силу пирамиды, чтобы совратить Милустинову душу и сокрушить ее намерение?
Лицо сидевшего в камне оживилось. Размышляя, он дернул шей, сузил веки, приспустил брови:
- Так ли несокрушима христианка?
Подумав, он же добавил:
- Нет такой христианки, на которую не найдется свой демон с Олимпа.
Гость несмело ухмыльнулся:
- Попробуй, Киприяну. Но на любую атаку, магию твоих рук и ума она призовет свою веру и свой голод и, главное, молитву ко Кресту, которыми отобьет найденных тобой бесов обратно в ад как всякую ложь от отражения света на ровной реке. Твоя иллюзорная сила развеется как семена на ветру.
Тронный сиделец опять смял лицом гримасу; отягощенный мыслительной мукою взгляд его воткнулся в камень у сандалии гостя.
- Перон, любопытно ты говоришь и смешно ты говоришь. Притом глупо, ведь не видишь силы, что перед тобою. Я умею вызывать мертвецов из могил, заставлять их говорить как на театре в Афинах. Гром, вода и воздух в моей власти. Могу превращаться, в кого захочу.
- Я говорю правду, священник и раб Аполлона. Подумай, - кланяясь с почтительным коварством, гость зала встал и попятился.
Оставшийся в каменной тьме повернул голову нитью взгляда на дальний угол помещенья, бившего пылью. Еще задеваемый лучом света, он сидел, крутя удавом ползущую мысль. Потом знахарь, названный священником, в глубокой недоброй задумчивости медленно встал, направился в дальнюю закрытую комнату, куда вход остальным, кто мог бы придти, под страхом расправы был воспрещен.
%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%%
Молодая женщина в серой льняной тоге сидела посреди пустой комнаты на табурете и смотрела на свечу. Лицо было простым, миловидным и спокойным, не имело особой красоты, но было приятным. Пламя на восковой изогнутой ножке прыгало и танцевало перед ее челом. Лепесток огня оплевывал чистую кожу бликами и пел что-то уютное. Благостно улыбнувшись, созерцательница сего закрыла глаза, и начала шептать арамейские слова. Между последних проскальзывали и греческие. Messias, sygnomi, alithis. Как вставшая на дыбы маленькая лошадь огонек весело скакал, желтым пером крутился перед профилем сидевшей. От этой лошадки временами раздавался задорный треск. Закончив свое двуязычное дело, женщина прощально посмотрела на столбик воска, в карие зрачки поймала тающие блики, сакральный предмет был задут устами, и тело уплыло в другое помещение. Умывшись из таза, села на топчан, провела по волнистым волосам руками - освободив лоб, указательным пальцем нарисовала на лбу крестик и уложила голову на вязанную подушечку, набитую тростником. Женщину звали Иустиной. Это был ее дом, это был дом родителей. Вскоре Иустина закрыла глаза и быстро запустила границу сна. Луна лапой синего лунного медведя царапала ее по бедру и стукала блеклым копытцем луча по щеке. Спавшая женщина имела спокойное лицо. С дыханием рот ее приоткрывался. С того мгновения, как она облеклась дремотой, сознание уснувшей прыгнуло в высоту. И не спящий ум ее сразу сообразил: "я лечу". После нескольких мгновений "клочковатого" бреда летящая оказалась очень высоко над землей. Под ее ногами прояснилась территория. Ею явилась какая-то неизвестная местность, сплошь посеченная залитыми водой прямоугольниками. Про воду она смекнула из-за блеска, который те испускали под солнцем.
- Что-то выращивают, любящее влагу, - подсказывала пытливая мысль Милустины, планировавшей над разноцветным случайным образом рассеянном паркетом. Переливавшиеся на солнце плитки этого заливного лакомства для великанов казались смешными и грандиозными. Между плоских водных фигур тянулись ровные серые ленты с воткнутыми в них блестевшими палочками. Воздушное движение продолжалось, когда пошли первые загадки. Появились острые высокие сопки, и между них были брошены золотые речные плетки.
- Наверно, душа моя летит, а сама я в другом месте! - Соображала Милустина, и мысль птицы-девицы на букву М продолжала сиять дале, - согрешив в Саду, человек ведь наказан и лишен способности летать. А душа вечна - вот и совершает полеты.
Пока Милустина рассуждала о правдоподобии полетов во сне и наяву, путь ее покрыл цельную пластину блестевшей воды моря, и воздушный турист наплыла на группу очень красивых островов. И тут Милустина действительно удивилась. На этих островах лежал какой-то город.
Очень ровными кубиковыми конструкциями было усеяно его побережье. Одинаковые столбики из ровно выточенных палочек стояли рядом один к другому. Каждая такая щепочка по вертикали увенчивалась какими-то квадратиками. Этот парад щеп был свитно окружен сетью серых полос со множеством мелких разноцветных кубиков, которые в оба направления ползли вдоль полос.
- Люди внутри! - Сообразила душа летающая, предполагая, что в этих ползущих на лентах крупицах - в особом транспорте, подчиненном правилам - находились живые люди.
- Таких городов сейчас нет. Это будущее!
Подивившись картинкам нереального населенного места на воде, интуицией спящая догадалась, что это не Царствие, которое обещал Спаситель, а всего лишь большой иностранный полисис, что пребудет на земле потом. И он не в Иордане, и не в Междуречье, и не в Риме, а вероятно, где-то совсем в удаленной части земли. Там, где выращивают что-то в воде. От родителей она слышала про королевство Сима, бывшее на Востоке. И там в треугольных шляпах малорослые люди должны были обрабатывать водный злак. Очень ровными оказывались круглые и прямоугольные рукотворения. Значит, нескоро произойти должны были такие города. Значит, и Спаситель к тому моменту еще на земле не появится. Значит, и в этих затейливых домиках возле зеркала морского растут души, которые разделяют путь и молитву Христа, и кто нет.
Милустина не заметила, как сгустился вечер. Ведь во сне - все быстро. И вот вниманию ее предстала черная пластина: на нее впились светлячки - черточки света. Но прошмыгнув над этим и приглядевшись, она уразумела, что светлячки, суть, корабли, и сами они освещают под себя море в ночи. Делают это для того, чтобы ловить рыбу, идущую на свет. Такие интересные ладьи другой эпохи.
Море было огромным. Не было видно ему ни края ни конца. Только вдали у горизонта виднелись клочки сваленной бараньей шерсти - ночные облака. Корабли сменились светящимися ожерельями на той же черной пластине.
- Это город на воде ночью, - поняла Иустина, когда тот же мегаполис вспыхнул под ней ожерельями огней. Каждое украшение было островом. Одни из них были похожи на черепах, другие - на обезьян, некоторые как сцепившиеся лапами огромные золотые ящерицы, разыгрывавшие войну на черной ночной земле и так летящие в этом положении под ее ногами. Точно гигантские украшения светящегося золота легли на острова, которые она видела днем, и которые сейчас оказались черными. Милустина не любила золото и всякой роскоши брезговала.
- Есть ли тут Искупитель - над всем этим? - Задала мысленный вопрос исследователь полетов, и интерес к городу ее мгновенно улетучился. В клочьях непонятного мутного тумана исчезла и картинка за ней. После него белое облако окутало и чем-то улыбнулось ей. Вот это уже было преддверие в Царство!
В пустой комнате на стуле, держа в руке семь звезд, сидел Господь-Христос. Он обратился к ней кратко:
- Будь стойкой, Иустина. Я приду за тобой.
Протрезвев от иллюзий, проснувшаяся Иустина примоститалсь на топчан, взяла горстку ладана, бережно уложила ее на дно ложки, подожгла. Обдаваясь пульсациями, три уголька в россыпи хором запылали. Благодатная женщина разметала дым рукой, вдохнула и отошла к окну. Там наморщилась ее переносица потому, что ум попытался вспомнить сон. Это оказалось несложно, ведь ярким он был и стоял перед глазами как сейчас олива за окном.
Уложив самое теплое и важное из ночного зрелища надежно в сердце, женщина приступила к домашним делам. Собрала раскиданные домашней птицей веник и хозяйственные палки в угол. Во дворе схватила спавший у дверей кувшин. Стоявший в жажде, он пристроился к хозяйке подмышку, и та поспешила через поляну к лесу, оставив дом за спиной. Ровная дорожка сменилась каменистой тропой. И еще через чуть-чуть сандалии осторожно ступали по мокрым круглым камням - река была рядом. На подходе к водному источнику, она стиснула губы.
- Сон этот может означать только одно, - втыкая сандали в твердое, изрекла она, - А впрочем, все, что угодно может.
Глиняным горлом кувшин впился в ледяную струю и начал пить. Ловкие ноги заняли прочную позицию над прохладой водотока.
- Жаркий будет день - мучение для скота.
Актуальный вопрос быстро поглотил ум, некогда согретый снами.
Когда в кувшине оказалось две третьи его объема, Милустина встала с колена в полный рост, кинула сосуд на плечо, прощально огладила взглядом бликующие горбцы воды и из-под склонившихся ветвей двинулась к дому. В этот момент через фарватер ручья в кустах зрачки ее поймали стоявшего там человека. То, что пара глаз преступно и тайно наблюдала за ней всё это время - за тем, как она приседала к бегущему ручью - она не знала.
- Ты смотришь на меня и молчишь, - сказала Милустина глядящему.
- Я смотрю и говорю, - ответил тот.
- Говори.
Прыгнув через воду, незнакомец оказался рядом с Милустиной, они пошли к деревне. Тропа была узкой. Поэтому женщина шла первой, он позади нее. Разговор двигался так:
- Юношу, которого терзаешь - изнывает от болезни. Похудевший от тебя, он хочет жить, любить и иметь детей как все разумные люди, как Господь завещал.
- Юноша, именуемый Наглаидом, ничего не знает о любви, поскольку огонь пожрал сердце его похотью.
- Огонь, который в очаге души Наглаида - пламя семейности, домашнего достатка, благоденствия.
- Геенна огненная во плоти его. А его сердце - пустыня после огня.
Они прошли камни с кустами и вышли на тропу к дому Иустины. Гость обратного пути стал нетерпеливым.
- Огонь, который мы создаем, будет нас палить всегда. Но награда твоего целомудрия невысока. Бездетность, одиночество, тишина в пустом доме. Поучись от мудрой Евы, сколько принесло чрево ее потомства и радости телу земли. Будь она невинна, были бы на свете?
- Она родила мертвых людей... - Ответила Иустина осторожно.
- ...Во плоти, во крови, с бьющимися сердцами.
Тут Милустина остановилась, пружинно сжалась, резко обернулась, зажмурилась и опрокинула кувшин на говорившего.
До того, как вода коснулась рук и головы попутчика, он растворился в нагревшемся воздухе. Милустина присела, выронила сосуд, зажала глаза руками, начала произносить скорые арамейские слова. На глаза побежали слезы.
Через полчаса Милустина встала, бессильно подняла кувшин и второй раз пошла за водой.
Мысли ее стали спокойней. На вязанке времени они мотали веревку назад. Туда, где Милустина была совсем юной и неведавшей; туда, где за окном дома Эдисия растекался солнечный уютный вид, а на лугу вдали паслись овцы. Она помнила, как огнем световых ножей рубило над лужайками солнце, и вся деревенская долина была исколота световым частоколом. Тогда совершеннолетняя Милустина подняла уголь и кору, сморщила гримаску для раздумья и начала рисовать образ. Черной опытной линией проступили скулы, глаза и нос. Портрет мужчины с длинным волосом и изящной бородкой проявился на древе хозяйственной нужды. Когда работа была закончена, на даму юного толка навалилась уютная тоска и принялась ненавязчиво душить, зато портрет занял угол у стола. Тем временем, за окном, в котором дневные лезвия солнца сменились на вечерние топорища, послышался шум веселой речи. Дщерь Эдисия поглядела в него и увидела, как в дорожных руках частокола улица держала несколько человек, которые обступили одного бойкого странника лет сорока. По виду, этот новый человек явно притопал с другой земли. Глаза весело горели огнем живой беседы, и этому гостю деревни приходилось бодро доказывать местной общине информацию об еще одном Человеке, который якобы сам Отдал Себя на Мучения. И родился Этот Особый от непорочной Девы, толи в Назарете, толи в Вифлееме. А убили публично Его в Иудее для исполнения Замысла, но поскольку Он на самом деле Бог, то Он быстро воскрес и в данный момент Живой на небе Ждет к нему обращений.
Конечно, такая информация мгновенно притянула к путешествующему гражданину других стран свежие языки и глаза. Языки спрашивали Пилигрима:
- По твоей версии, Бог дал себя убить. Это какая-то нелепость и слабость. Что это за Бог такой странный?
А гость Антиохии отвечал:
- Настоящий и Живой. Ведь воскрес Он на глазах свидетелей, а еще придет и в Силе. Но тогда уж, сами понимаете, надо быть готовым.
- Чем доказываются Его Всемогущие свойства? Ведь любой шарлатан может говорить о себе сказочно.
- Не каждый может одним батоном накормить тысячи человек, и воскресить мертвеца четырех дневной закваски, утишить шторм и тому подобное.
Было много вопросов - и почти всем им сбрасывался уголек ответа. Мужчина (как выяснилось по имени Пралий) повествовал про многочисленные чудеса, про фокусы полного выздоровления, про спрыгнувшее со скалы свиное стадо и главное: про Нагорную проповедь - уложенную 9-ть необычных правил, полных добра и добросердия. Это тепло законов распятого в Иудее заставило задуматься некоторых местных. Пралий попил воды, и кто-то угостил его хлебом с бараниной. И кто-то предложил ночевать, сказав, что ночь-то прохладная. Но Пралий отодвинул последнее со словами:
- Нет уж, дойду до следующей деревни, потому что я не устал. Под утро как раз добреду и там многим поведаю интересные вещи.
Девица отошла от окна, мятежно заходила по избе. А через минуту посмотрела на портрет и в угольные глаза сказала вот так:
- Тот, о котором говорил этот, если ты жив, покрой слепом мой грех, освети зрением мою добродетель.
Когда она вторично поглядела в окно, молодые глаза ее видели, как втыкая посох в сухую вечернюю пыль, человек шагал дальше по плетке дороги.
А дверь отворил Эдисий - хозяин дома и родитель Милустины. Он укорил ее:
- Что мы с матерью совсем потеряли помощь в лице дочери?.. Вот странник говорит, надо быть добрыми и помогать старикам. Видели бы это боги! А ты не напоишь скота.
- Напою, - сказала девица, пристально вглядевшись в отца, - И значительно большую помощь, чем Эдисий может представить, окажу вам.
Отец с любопытством посмотрел на взрослеющую дочь и бросил в угол горшок с овощами.
http://proza.ru/2019/02/22/1271 - к концу