И схвачен был зверь, а с ним и лжепророк, производивший чудеса.
(Отк. 19 20)
Из рассказов приходского батюшки
Прихожане они были самые, что ни есть незаметные. Мама и дочка. Екатерина и Людочка. А тогда я даже и не знал их по имени. Храм посещали не часто, но регулярно: по праздникам, по воскресным дням, исповедовались кратко, а такие обычно не запоминаются. Запоминаются те, кто требует к себе особого внимания, и те, которых посещают большие скорби. Не миновали скорби и эту, ничем с виду не примечательную семью.
В субботу вечером, когда я исповедовал, подошла ко мне маленькая девочка с бантиком на тоненькой косичке и неспешно, искренне, почти по взрослому назвала свои детские грехи. Я уже хотел ее отпустить, но она подняла на меня свои большие серые глаза и, сделав паузу, сообщила:
• Нас учитель на уроках гипнотизирует.
Так началась эта история. Девочка стояла и смотрела на меня, спокойно и терпеливо ожидая ответа. Её круглое лицо выражало наивность и беззащитность. А моего сердца вдруг коснулось чувство грозной и близкой опасности. Позвали на помощь маму, она оказалась недалеко. Исповедь пришлось прервать, и мы втроем отправились за колонну на солею, чтобы поговорить без помех.
Девочка рассказала историю, которая только на первый взгляд может показаться невероятной. С нового учебного года у них в классе ввели урок психологии. Вести эту, так называемую психологию, поручили какому-то мужчине, который как оказалось, вообще, не имел право преподавать, но зато обладал редкими экстрасенсорными способностями и с их помощью обаял весь педагогический коллектив, по составу, как и повсюду в школах, в основном женский. И таким образом легко получил доступ к детям.
На первом же уроке он испытал на детях свои чарования, введя весь класс в состояние глубокого гипноза, причем, под гипнозом дети не просто тихо спали, но вели себя крайне безобразно. Они прыгали, кричали, конвульсивно дергались, приблизительно так же, как на сеансах Кашпировского. А на Людочку гипноз не подействовал, потому что она молилась.
Она закрыла глаза, уши рукам и только повторяла одну краткую молитву, запавшую ей в сердце: «Господи, помилуй меня, грешную». И учитель-экстрасенс не заметил, что она не впала в транс. На нее суггестия не подействовала. Люда оказалась единственным свидетелем того урока, потому что другие дети после сеанса, ничего не помнили, так приказал им гипнотизер.
Людочка все рассказал маме, а мама сразу повела девочку на исповедь. Умная мама, так она и девочку свою спасла, и как потом оказалось, весь класс.
И вот стоим мы втроем и совещаемся, как нам быть. Я им посоветовал завтра же вместе причаститься. Что наши слабые силы, по сравнению с тем милосердием, которое оказывает обидимым Иисус Христос. Обратился я и к прихожанам с просьбой о молитве за Людмилу, случай был из ряда вон! А в понедельник решено было пойти в школу.
На все наши недоуменные вопросы директор отвечала с неприязнью. Так она реагировала на мою рясу и крест. Она говорила, что школа отделена от Церкви и поэтому наша миссия нарушает этот принцип и вроде бы как даже незаконна. И вопросы наши просто неуместны. На самом деле логики здесь не было никакой. Так что получился диалог, достойный театра абсурда.
• Зачем вы позволяете калечить детей? - спрашивал я, - такие уроки не только не входят в программу, но они вредны для здоровья.
• У нас церковь отделена от государства, будьте добры, не вмешивайтесь, куда не следует.
• Проведение гипнотических сеансов с детьми недопустимо, это говорит не церковь, а медицина, дети будут травмированы на всю жизнь. Их психика будет подавлена, они навсегда сохранят повышенную внушаемость. Но могут произойти и более серьезные расстройства. Никакие специальные программы обучения не позволяют подвергать детей суггестивному гипнотическому воздействию.
• В программы не входит Закон Божий, а мы проводим вполне научные, психологические опыты, на уровне современных знаний.
• Эти опыты губят душу! - восклицаю я в сердцах.
• Душа - это тоже церковное понятие, а мы решили подправить биополя наших учеников, почистить чакры, расширить сферу ментального. И гипноз тут не при чем. Вы в этом слабо разбираетесь, я вижу.
• Да, это не гипноз, а просто колдовство, призывание нечистых духов.
• Вот-вот, именно потому школа и защищена от церкви. Вы еще не вышли из средневековья. Понятия нечистых духов уже давно не существует, а есть понятие энергетика. Мы взяли специалиста высшего класса, он обучался у восточных махатм, от них он воспринял свой дар. И наши занятия, как вам может быть и неприятно слышать об этом, уже принесли свои плоды. Дисциплина повысилась. Дети больше не шумят на уроках. Повысилась и успеваемость. Дети отвечают все уроки, назубок.
• Так это оттого, что они еще не отошли от гипноза, поэтому покорно повторяют за учителями их лекции. На самом деле их активность понижена, я обратил внимание, у вас заторможенные дети. Это означает, что у детей все еще подавлена психика. Они в ступоре.
• Вы знаете, медицина тоже отделена от церкви, не хватало еще того, чтобы церковь вмешивалась в медицину. У нас есть свои опытные врачи в школе. Дети регулярно обследуются. А последствия того, когда открываются ментальные чакры, хорошо известны. Это вторая чакра, и при ее очищении, интерес к внешнему и плотскому падает, а интерес к духовному, к ментальному, в частности, к знаниям, возрастает. Это вовсе не заторможенность, а следствие изменения энергетического поля. Так что, как видите, наш опыт удался. Церковь и наука несовместимы. Фундаментальные принципы у нас абсолютно разные. Поэтому вам здесь делать нечего.
Так отвечала эта сумрачная женщина. Обработана она была капитально. Дальнейший разговор был бесполезен. Меня поразила та важность, даже величественность, с которой она произносила свои безумные речи. Несомненно, что и её совесть и природная нравственное чувство, всё, находилась под воздействием лжеучений. И безмолвствовало. Это своего рода прелесть, от которой излечиться бывает невозможно. Человек не отвечает за себя. Им руководит что-то иное, как бы наведенное со стороны, какая-то тень, падает на сознание и человек не замечает, что делает откровенное зло, несет разрушение.
Из моего заступничества, конечно, ничего бы не вышло, если бы не помогла Людочка. Она рассказала все, что происходило на уроке, как бесновались, кричали ее подруги, как у одного мальчика шла пена изо рта... Как уже целую неделю никто не играет ни в прыгалки, ни в классики...
В кабинете присутствовал доселе молчавший молодой человек. Его глаза, как мне пришлось заметить, как-то неестественно ярко блестели, как будто были смазаны постным маслом. Пока он оставался доволен ходом беседы, но после слов Людочки, вдруг с жаром стал все отрицать. Это оказался тот самый психолог. Маленький, с курчавыми черными волосами, он дергался от возбуждения, словно чертик на пружинках. От каждого его слова, жеста исходила какая-то неестественная энергия, казалось, что она и заключена в этих непроизвольных подергиваниях. Он дернулся на пружинках в очередной раз, наконец, прочно утвердился на своих тоненьких ножках и вперился в Людочку черными, колючими глазками-буравчиками.
• Как не заснула? Этого не может быть! Ты ничего не видела! Откуда ты все помнишь?
В голосе слышались и негодование, и обида, и угроза. Казалось, он хотел немедленно исправить оплошность, и усыпить маленькую свидетельницу и, на самое, по возможности, долгое время.
Людочка от этого взгляда оцепенела, она смотрела на него, и не могла отвести глаза, нападение произошло так неожиданно, что и я растерялся. А потом, спохватившись, закрыл лицо девочки, положил её голову себе на грудь.
• Гипнотизируй меня, если хочешь, а от девочки отстань!
Директор, вот удивительно, смотрела на происходящее совсем не по-директорски, а просто как любопытный прохожий смотрит: загрызет бультерьер дворнягу, или дворняге все же удастся убежать, словно шла азартная охота, а ведь охотились за человеческими душами.
Я накрыл голову Людочки наперсным крестом, взгляд гипнотизера уперся в мой крест, и стал медленно угасать. Наконец, он моргнул, что делать гипнотизёру, конечно, совсем не полагалось, потупился, и в задумчивости отвел глаза. Словно вид Распятого пробудил его совесть. Как бы там ни было, но нападение было отражено. Так он вел себя в присутствии родителей и меня, представляю, до чего мог довести свои эксперименты этот молодой человек в отсутствии взрослых свидетелей. Директор казалась разочарованной, и даже несколько обиженной, что явилась помеха проведению в их школе передового научного эксперимента.
Но Людочка была вне опасности. Можно было вздохнуть поглубже, и тут я почувствовал, как душно в том мрачном кабинете, было впечатление, что он не мылся горячей водой со времен Ноя. А вернее, со времен первого указа первого президента, в котором говорилось об улучшении материального положения учителей. Вечная память первому указу. С тех пор учителя и были поставлены на грань выживания. А их место заняли лжеучителя.
Мы сидели в этом мрачном кабинете и чего-то ждали, все были потрясены неожиданным проявлением ничем не прикрытой агрессии, надо было спасать Людочку. Конечно, спасаться бегством легче всего, но куда бежать, если всюду так? По крайней мере, в середине четверти перейти уж точно никуда невозможно, решено было доучиться четверть, а потом переходить в другую школу, может быть, в гимназию. Я обещал помочь.
Уроки психологии приходились на вторник, мы решили, что учиться на этих уроках нечему, и сказали Людочке, что запрещаем посещать их.
• А как же Вера, а как же Вика? - спросила она, опять подняв на меня свои серые глаза. - Они же останутся там одни, они заснули, им будет плохо.
Вера и Вика были её подругами, и они тоже, оказывается, иногда ходили в наш приход, бросать их было бы бесчеловечно.
Мы подумали, и решили, что посещать эти уроки все же надо. Но спросили об этом сначала Людочку.
• А ты не побоишься ходить?
• А я с молитвой...
• С молитвой не побоишься?
• С молитвой ничего не страшно.
Это был уже ее собственный духовный опыт. Это не были слова старших. Ни у её мамы, ни, тем более, у папы, который, вообще, церковь не посещал, такого опыта не было. В воскресной школе такого тоже не проходили.
Людочка не испугалась продолжать посещать психологию. Ведь она была как никак единственным свидетелем. Она была удерживающей беззаконие. И собственными руками отнять этого удерживающего мы не имели права. Она могла воспрепятствовать безнаказанности этого беззакония, творимого самозванным «махатмой». Она одна, и больше никто не мог подробно, детально рассказать, что происходило на уроках, какие команды давались. Она могла спасти тем самым своих одноклассников, и всю школу, вместе со всеми учителями и директором, разве ж это не христианский поступок?
Было решено, что до начала уроков, по вторникам, Людочка будет приходить в храм причащаться, а потом сразу после причастия, идти на урок. Храм, к счастью, был недалеко, и если литургии не было, Дары ей мы всегда оставляли. Причащали запасными.
Конечно, это было крайнее решение. Такого у нас в церкви не практикуется. Но и случай был такой, что мог грозить и здоровью, и самой жизни детей.
Так мы и стали делать... Дальше, собственно, все и закончилось. Рассказывать больше решительно нечего, казалось бы, наша история подошла к кульминации, и сейчас должна разгореться борьба между махатмами и церковью. Но на самом деле, ничего интересного, достойного литературного описания, не происходило. Борьба, может быть, и развернулась и разгорелась жарко, но мы её не видели. Эта борьба проходила незаметно. Людочка часто приходила в храм, причащалась и в воскресенье и по вторникам. Никакого страха, никакого даже беспокойства, она не выказывала. А психолог оставил её в покое. Она сидела на его уроках безучастно, погружённая в молитву. Свои гипнотические сеансы молодой человек больше не проводил.
Сделать что-то другое в такой ситуации мы не могли. Мы оказались полностью беспомощны. Наш голос был отделен не только от школы, но и от общества. Но, как верим, не от Бога. И молитвы наши были услышаны. И кто-то невидимый быстро за нас всё доделал.
Обращаться к общественности было бесполезно. Газеты, телевидение - всё было полно той же бесовщины и растления, мы не могли рассчитывать на сочувствие, а только на насмешки, гипнотизеры лезли из телевизионных ящиков, как тараканы, один за другим. И политика, и экономика, и вся страна дергались в каких-то гипнотических конвульсиях. А нравственность высмеивалась с диким гоготом, и попиралась всеми. Что же могло удержать такую страну от пропасти? Какие-то хитроумные экономисты? Смешно, да и только. Они и были первые разбойники.
И как я часто себе сейчас представляю, посреди этой мистической чумы, сидит где-то тихая девочка с бантиками, и, закрыв глаза и уши, беззвучно молится. И её неслышная молитва есть самый веский аргумент, а всё остальное не имеет никакого значения.
Четверть ещё не закончилась, как психолог исчез, так же неожиданно, как и появился. А к концу года опомнились и родители. Были шумные собрания, директора с треском сняли. Приходили и ко мне, благодарили, даже звали преподавать. Но Закон Божий так и не разрешили вести, тогда я наотрез отказался. Развращать, калечить детей можно, а возвещать истину нельзя. Нет, видно еще не опомнились от атеистического гипноза, а значит надо ждать новых скорбей, новых несчастий... Ещё не до конца выпита эта горькая чаша...