Глаза страха

         
   Ночью разразилась гроза.
   От раскатистого уханья грома дрожали земля и деревья, звенела тонкими голосками хрустальная посуда, выставленная на стеклянные полки старого серванта. Вспышки молний выхватывали бледно-электрическим загадочно-синим демоническим светом на краткое мгновение знакомые предметы. И тогда они смотрелись совсем уж фантастически, поражая нереальной составляющей мистичности явного. Фасад кирпичного дома, изборождённый мелкими трещинами, в эти минуты походил на таинственный хрустальный череп, безразлично взирающего блестящими провалами окон-глазниц на суету мира. Пышные облака густой зелени кустарников, тревожимые ветром, походили на тревожное штормовое море. Монгольфьеры древесных крон старались оторваться от прочной связки корней, пронзивших насквозь землю, и унестись в непроглядный мрак разбушевавшегося неба.
   Совсем не старый мужчина с пышной взлохмаченной, смесь соли с перцем шевелюрой сидел в кресле-качалке, укутанный в шерстяной клетчатый плед в комнате на мансарде. Его взгляд был направлен в большое полукруглое окно, за которым разворачивалась неожиданная трагедия ночного ненастья. Неподвижным взором светло-серых глаз мужчина следил за происходящим.
   Тугие струи дождя с настораживающей настойчивостью били в оконное стекло, будто имели серьёзное намерение пробить в нём дыры.
   Ночной воздух напитывался тяжёлой влагой и вскоре, помимо плещущейся вокруг воды всё остальное казалось несуществующим.
   Неподвижность мужской фигуры не нарушилась даже тогда, когда рассохшиеся ступени деревянной лестницы, ведущей наверх, жалобно заскрипели под чьею-то нелёгкой поступью. Они не отвлекли его от созерцания превосходства торжества стихии над величием вселенского бытия.   
   Плед сполз, обнажил правое плечо и повис складками, касаясь обтрёпанным краем пыльного пола, но даже и сейчас мужчина не шелохнулся, чтобы поправить его, только кресло качнулось туда-сюда, обозначив небольшой амплитудой независимость от сидящего в нём человека.
   Металлические петли фальшиво пропели, и приоткрытая дверь в помещение отворилась полностью. На пороге, контрастирующем сумраком с темнотой мансарды, размыто-светлым пятном материализовалась невысокая женская фигура. Длинный стёганый халат, пояс туго стягивает талию, шаль наброшена на плечи, седые вьющиеся волосы аккуратно собраны под тонкой нитяной сеточкой. Женщина постояла минуту, ожидая от сидевшего в кресле реакции, но, не дождавшись, прошла в комнату и остановилась за спиной мужчины.
   Очередная вспышка вырвала жадным ртом из лап тьмы острый, с перекрестьем окна, клин серебристо-электрического света. Он раздвоился и двумя языками пробежал по потолку, упёршись острой гранью в верхний стык между потолком и стеной, и по полу, отбросив карикатурную тень от мужчины, сидящего в кресле, неправдоподобно искривлённую в месте соединения пола и стены.   
   - Не спится? – раздался за спиной мужчины ровный приятный женский голос. – Впрочем, можешь не отвечать.
   - Почему же, - бесцветным голосом отозвался мужчина, холод и равнодушие сквозило в каждом слове. – Я сплю. Довольно давно сплю. И смотрю непрекращающийся сон. Сон, длиною в жизнь.
   Поблизости, мощью децибел корёжа слух, пророкотал гром. По рабски, унизительно, отозвались оконные стёкла, резонируя низким звукам. Правый верхний квадрат стекла пересекла из угла в угол кривая линия, с характерным металлическим звуком.
   - Разгулялась непогода, - то ли одобрительно, то ли с осуждением отозвалась женщина. – Никогда не жди от неё ничего хорошего. – Послышался звук пренебрежения, будто воздух выпустили через расслабленные губы. – Всегда одни убытки.
   Мужчина не замедлил ждать.
   - Стекло… Кх-хе!.. Мелочь!.. – недовольно проворчал он и неожиданно звонко и резко вскрикнул: - Не смей этого делать!
   Женщина, было протянувшая руки по направлению к нему, резко дёрнулась.
   - Я, всего-то хотела поправить плед.
   - Мне не зябко!
   Серебристо-синий, режущий глаза свет молнии располосовал небо, как скальпель в руке хирурга плоть оперируемого. Сквозь стекло послышались в саду  неприятные звуки, следом раздался громкий хруст. В море взволнованных крон, одна, вскинув руки-ветви, просела. И тотчас донеслось до слуха постороннее журчание, звучавшее в диссонанс разбушевавшейся стихии. Сквозь трещину в стекле пробилась тонкая струйка воды и звонко ударила в деревянный пол. Под напором воды вылетели обе половинки расколотого стекла, бросив на стены прощальный блик отражённого света скрытых за облаками звёзд. И раздробились, раскрошились на мелкие осколки.
   Женщина тихо вскрикнула. Мужчина повёл нервно плечами.
   - Она сердится, - глухо заявил он.
   - Она?
   - Она! – мужчина резко повёл головой в сторону окна. – Ночь. Ей сегодня всего невтерпёж.
   - А… - женщина на полуслове умолкла.
   Дождь продолжал таранить струями, оставшиеся твердыни окна.
   Гром, как показалось обоим, несколько отдалился, шутя, поигрывая мышцами перед красотками-облаками, вовлекая их в игру, известную только ему. Но в этих далёких ворчаниях и урчании не было и сотой доли того страха и ужаса, который внушал он, резвясь над головой. Но листва, беспокойно качаемая ветром и косыми струями дождя, продолжала свой взволнованный эмоциональный монолог.
   - Где моя бесшабашная юность? Где веселье и задор? Где этот ярко пылающий эмоциями и впечатлениями костёр жизни? Где он, этот юноша; где я, бесповоротно растворившийся в серых буднях? Знаешь. Всё чаще мне кажется, что это вовсе не моя молодость прожита мною. Что это не она незаметно проскользнула мимо, не взлохматив пышный чуб нежной дланью, что это не она проскользнула в узкую щель в частоколе жизни и растворилась, затерялась посреди других, похожих, точь-в-точь, на неё: и внутренне, и внешне. Ничем особенным не выделяясь на сером фоне. Серость скрылась в серости.
   Мужчина помолчал минуту.
   - Между прошлым и настоящим возникла чёрная стена этой ночи…
   Мужчина снова замолчал. Наклонил назад голову и поводил шеей, будто разминая мышцы.
   - Никогда не ходил кругами. Всё прямо, прямо, да вот угодил в яму. Куда бы впоследствии ни шёл, что счастью, что несчастью было со мной по пути. В зной и дождь. В лютую стужу и вешней порой. Неутомимые попутчики, они, не будучи советчиками, одним присутствием низвергали возносящийся в горние выси дух в жутчайшую бездну. И всегда. Что от дома, что к дому, вели дороги. Дороги одних – нити, ведущие к клубку. Мои же так никуда и не привели. Ни тупика. Ни цели. Одна багровая полоска горизонта перед взором, образ некоей надежды на что-то невыполнимое.
    На этот раз мужчина замолчал надолго. Он давненько не произносил длинные пылкие речи. Предпочитал молчать. Молчанием отвечать на вопросы, делая вид, что они не имеют к нему отношения.
   Мужчина не произносил более ни слова. Молчала и женщина.
   Послышался протяжный свист: грудь мужчины тяжело поднялась и опустилась.
   - Нет костра. Угасли уголья. Серый пепел несбывшихся надежд развеет окончательно нынешняя буря, и дождь смоет следы.
   Мужчина снова выдержал паузу, учащённо сбивчиво дыша, будто пробежал по крутому склону вверх на холм.
   - Почему ты молчишь?
   - Что я должна сказать?
   Мужчина медленно покачал головой из стороны в сторону.
   - Что-нибудь…
   Женщина громко хмыкнула.
   - Зная тебя, не думаю, что «что-нибудь» тебя устроит.
   Вспыхнула молния. Кривая, уродливая, искалеченная тень скользнула по стене. Рысцой скакнула на потолок и затерялась посреди щелей.
   Женщина испуганно подняла на уровень лба сложенную щёпотью кисть.
   - Перестань! – послышался насмешливый окрик мужчины. – Прекрати! Это же смешно, прожить много лет и верить в предрассудки. Это просто тень, отброшенная мною. И ничего более.
   Послышался шорох. Женщина потуже стянула платок.
   - С детства бабушка вбила в меня эти суеверия… предрассудки… Как хочешь называй.
   Скользнув взглядом по окну, она увидела отражение мужчины в стекле и разглядела, или ей только показалось, на его лице слёзы. 
   - Моя бабушка тоже, все старики похожи как капли воды, той же чушью забивала мне голову… Не бойся, внучок, говорила она, гром и молния – кара  небесная… Хороших людей не трогает… - голос мужчины заметно дрожал. – Мне исполнилось пять… Летняя гроза… Бабушка спешила в сарай под навес укрыться от дождя, когда её поразила молния. Она была добрая, хорошая, ласковая, чем она провинилась, коли её так жестоко …
   Женщина потеребила узел шали.
   - Не всему есть логичное объяснение.
   - Молчи! – взвизгнул мужчина.
   Но женщина не обратила на него внимания.
   - Не всему есть объяснение. Я тоже пытала бабушку, почему страдают только хорошие, отзывчивые люди, а злые и завистливые живут. Она отвечала , как твоя тебе, что тому, кто зовёт к себе в гости живущих на земле, приятнее видеть добрые и улыбчивые лица за столом, нежели искажённые злобой и ненавистью.
   - Не перебивай, когда я говорю! – резко бросил он. – Я этого не люблю!
   Заскрипели половицы.
   - Ты куда? – беспокойные нотки прорезались в голосе мужчины. – Не уходи, останься.
   Женщина остановилась.
   Некоторое время мужчина старался сдерживать дыхание, чтобы расслышать её дыхание. В висках бешено колотились молоточки, лицо запылало, от жара грудь стеснила острая боль, переработанный в углекислый газ воздух рвался наружу.
   И она заговорила.
   - Я тебе благодарна… Да-да, действительно, благодарна. Признательна за то, что в отличие от многих мужей, блещущих знанием флоры и фауны, называя жён всеми видами животных и рыб, ты обходился местоимением «ты», был необоснованно груб, но за этим, я поняла со временем, ты скрывал истинные чувства, которые приобретали такую вот форму. Не расписывал неприсущие мне достоинства, когда говорил обо мне. Не снизошёл до этого любовного маразма: рыбка, щучка, плотвичка, киса, котя, зая… Да-да-да, уж лучше «ты», чем… - женщина горько усмехнулась, замолчав. – Ты меня слышишь?
   Голова мужчины медленно склонилась к плечу и резко дёрнулась.
   - Вот я и говорю, всё осталось в прошлом: и проказы, и веселье, и кураж, и чтение стихов под луной, и пробежки по первому снегу босиком… Куда всё делось? – за окном продолжали беспокойно шуметь деревья, всё также лил дождь. Сверкала молния, и ухал гром. – Я был лёгок на подъём. Завидовали все. Хвалили в глаза, а за глаза… Предостерегали, мол, смотри, остерегайся, сглазят. А я что? плевал и смеялся, думал, молодость будет вечной! И что в итоге? Тело, одряхлевшее и пронизанное болью, нет и сотой части лёгкости от былой, - послышался шлепок рукой по дереву. – Это старое чёртово кресло вместо седла и лихого скакуна!..
   В стене послышалось попискивание.
   Взметнулась рука мужчины. Об стену сухо ударилась книга и упала, как птица, беззащитно раскрыв крылья-страницы.
   - Чёртовы мыши чувствуют себя, как дома! – возмутился он; шорох, пробирающий морозцем меж лопаток, на миг прекратился и снова раздался, уже под половицами, а там и вовсе показалось стук когтей и писк слышатся со всех сторон. – Можно подумать сотни мышей отправились в великое мышиное переселение. Ничего не боятся! И гром им нипочём! И кресло скрипит, а они всё… - что всё, он так и недосказал, махнул вяло рукой и замолчал.
    Женщина сразу же отозвалась.
    - Надо думать, сопутствующие старости болезни, это плата (внезапно блеснувшая молния окрасила в серебристо-голубоватый цвет мокрую листву, плеснула щедро в комнату яркий свет, от которого неподвижная фигура мужчины повторно карикатурно изогнулась, выплеснулась острыми углами ломаных линий на стену и потолок), за беспечные забавы и утехи, за потраченное зазря время, взятое у жизни взаймы приходится когда-нибудь рассчитываться. (Дождь снова усилился, струи воды плескались в разбитое окно, нанося влажности, поднялся в саду шум и вой, свист и улюлюканье.)
   - К чему тогда знания, приобретённые в течение жизни, если они не могут принести облегчения?
   - Вот ты о чём!
   - Да…
   - Вспомни, как любил неоднократно повторять: многия знания, многия скорби. Умножая познания, умножаем скорбь, но множил, множил сам…
   - Да-да-да!.. Говорил! Как же, помню преотличнейше!
   - Вот ты их и умножил, так что, радуйся скорбя!
   Мужчина вдруг напрягся.
   - Тс-с! – поднял вверх указательный палец, и женщина увидела его профиль, коим некогда откровенно гордилась. – Ты ничего не слышишь?
   - Только шум грозы.
   - Да нет же, прислушайся!
   - И?
   - Мне кажется в доме чужие.
   - Даже если и так, что можно найти в нашем доме… Рассыпанную пыль времени, сметённую по углам ветром.
   - Не скажи. Пусть ничегошеньки внутри нету. Сам дом – для меня ценность.
   - Пустое…
   Мужчина снова вытянулся в кресле в струнку, едва не звеня.
   - Тс-с! Ты разве не слышишь голосов? Там внизу, у входа? Они пока стоят, но,  вот-вот, пойдут по комнатам.
   Женщина прислушалась, но кроме знакомых звуков грозы так ничего и не услышала.
   - Тебе показалось.
   - Нет, чёрт возьми, в доме определённо кто-то есть посторонний!
   Ветер наддал на раму и вместе с выскочившим стеклом ворвался в комнату сырой волной, поглотив звуки разбитого стекла. Пузырём вспучилась сдвинутая в крайнее левое положение штора, тяжёлая портьерная ткань, украшенная затейливыми вертикально-пересекающимися узорами. Ветер выпутался с трудом из плена материи и устремился куролесить. Послышался хлопок, будто кто-то соединил несильно сложенные чашечкой ладони.
   - Знания… - старческое ворчание мужчины напоминало скрежет заржавленных шестерен. – Нельзя всю жизнь пить одну воду. Кх-хе, кхе! Нужно иногда баловать себя вином.
   - Принести? - отозвалась женщина.
   - Э-э-э… Не надо, это пример. – Сказал мужчина и добавил: - Всё-таки, ты не слышишь никаких посторонних шагов?
   Внезапно сильный толчок сотряс дом. С потолка, из плотно подогнанных крашеных досок посыпалась труха. Во влажном воздухе мансарды резко выделились новые непривычные запахи тления и прелости. Пришёл в движение пол: доски словно ожили, они вибрировали, горбились и волнами-синусоидами, вырывая из креплений длинные крепкие гвозди, прошли по комнате из конца в конец. Из образовавшихся щелей в комнату резво полетели тонкие струйки скопившейся за долгие годы пыли. Шевельнулось на дугах кресло, издавая скрежещущие, режущие слух звуки. В серванте под хрусталём лопнула стеклянная полка, распахнулись дверцы и, с ярким переливчатым звоном посуда полетела на пол, достигнув пола, билась, разлеталась мелкими осколками, блестя-сверкая острыми гранями.
   Мужчина повернул голову к серванту.
   - Вот и всё… - сказал он и зашёлся сухим, трескучим кашлем.
   - Жалко посуду, - с грустью произнесла женщина. – Некоторые бокалы и вазы достались на память от бабушки и мамы.
   Мужчина возразил неожиданно живо и бодро:
   - Посуда, быт, комфорт – наносное! Чего действительно жаль, так это потерянного времени.
   - Уж не хочешь ли ты сказать, жизнь прожита впустую?
   Мужчина проигнорировал её вопрос.
   - Ты не можешь не слышать голоса, доносящиеся из прихожей…
   Гром без устали катал по пустой палубе неба огромные валуны. Молния старалась так, секунда, за секундой озаряя вспышками небо и землю, будто куда-то торопилась, боялась оставить недоделанной работу. Тугие струи ливня превратили землю в огромное топкое болото. Тёмно-свинцовая поверхность воды отражала в себе вырываемые светом молнии контуры предметов. Стены дома молчаливо сносили истязание поркой водных струй.
   - Зря мы сюда зашли, - во мраке прихожей послышался дрожащий мальчишеский голос.
   - Мы всего переждём грозу, - неуверенно прозвучал в ответ девичий тонкий голосок, полный испуга.
   Мальчик не унимался.
   - Всего-то пробежать под дождём каких-то полкилометра и были бы дома.
   Вместо ответа, послышался с улицы протяжный металлический скрежет и следом последовал скрежещущий удар.
   - Ой! – вскрикнула девочка.
   - Это обрушился козырёк над крыльцом.
   Новые звуки, причудливая смесь шёпота и шорканья, донеслись из глубины дома.
   - Слышала?
   - Да…
   - Про этот дом говорят худое, - и в подтверждение его слов откуда-то сверху, приглушённая перекрытием и стенами послышалась невнятная человеческая речь.
   - Говорят, - осевшим голосом проговорил мальчик. – и – ходят.
   - Тебе показалось, - девочка хотела придать уверенности себе и другу. – В старых домах полно всяких звуков.
   - Нет же! - отчаянно вскрикнул мальчик, - наверху кто-то говорит… мужской и женский голоса… Они спорят… Это хозяева, они бесследно пропали много лет назад в такую же грозовую ночь.               
   Раздалось сопение.
   - Может, это мыши? – предположила девочка и взяла мальчика за руку.
   - Крысы, если быть точнее, - в голосе мальчика внезапно послышались металлические нотки. – Они всегда облюбовывают покинутые жилища, где живут призраки.   
   Маленькая передышка, взятая громом и молнией, закончилась. От очередного удара дом пришёл в движение. На какое-то мгновение чёткие очертания, не скрытые полностью мраком, раздвоились. Бум-бум-бум – кто-то в дальней комнате колотил в стену.
   - Мама! – в ужасе вскрикнула девочка и прижалась к мальчику.
   - Эт-то … гром, - он обнял девочку за плечи и успокоил, как мог, словами. – Пряча свой страх в скупой фразе.
   Дом снова покачнулся, как пьяный, стены зашевелились, кое-где осыпалась, обнажая кирпичную кладку, штукатурка, с потолка повисла решётка драни с остатками гипсовых украшений. В мансарде послышался отчётливо звон бьющегося стекла. В глубине коридора осыпающаяся меловая пыль принимала причудливые формы под несильным сквозняком, испуганное воображение мальчика и девочки придавало прозрачно-белёсым облакам образы бабочки или воздушного шара и прочего, на что способен разум.
   Мальчик стоял и чувствовал, как страх свинцом наливает ноги, от него неприятное ощущение тяжести передалось и девочке.
   - Призраки, – свистящим шёпотом произнесла девочка. – Они вернулись в свой дом. А тут мы. Они не любят тех, кто… Ой! – крикнула и испугалась своего крика девочка и указала рукой вперёд, в нескольких метрах от них странный предмет начал одним краем отрываться медленно от стены, когда принял горизонтальное положение, бесшумно отсоединился полностью и завис. Немного повисев, предмет внезапно упал на пол, усыпанный мусором. Прозвучал глухой удар тяжёлого предмета и звон стекла.
   - Что это? – паника мелкой дрожью била тело девочки.
   Мальчик сказал, думая, что твёрдым голосом:
   - Сейчас увидим.
   - Не ходи!..
   Но он скользнул вперёд, загребая мусор носками туфель, и быстро вернулся, держа в руках деревянную рамку с толстым паспарту и приклеенным к нему фотографией, на ходу вынимая остатки стекла.
   Они рассмотрели фотографию. Пожилой мужчина, укрытый пледом, сидит в кресле, за спиной стоит женщина, укутанная в шаль.
   - Это они – хозяева, - тонким голоском произнесла девочка. – Они предупреждают…
   - Мы просто зашли переждать грозу, - повторил мальчик. – Это первое. Второе, никого наверху нет, ни призраков, ни хозяев. Мы поднимемся туда и убедимся. Если кто-то всё-таки там есть, мало ли кто из бездомных нашёл здесь себе пристанище, попросим прощения за вторжение, объясним. И, третье…
   - Мне страшно! – глотая слёзы, сказала девочка.
   - И третье – у страха глаза велики, - освободился от её объятий и пошёл не твёрдой походкой коридором по мусору, скопившемуся за много лет, к виднеющейся лестнице. Магия заброшенного дома и мистика бушующей природы наложили отпечаток на его внутреннее состояние, испуг ушёл, остались остатки где-то на краю сознания, но они были мелкие и несущественные. Зрачки глаз расширились, привыкая к темноте. Едва он ступил на нижнюю ступеньку лестницы, его остановил крик девочки:
   - Погоди, я с тобой!
   Девочка быстро подбежала к нему, по её взгляду было отчётливо видно, как она боролась с внутренним страхом, и взяла его за руку. Тело мальчика вдруг задрожало, дрожь передалась девочке и она закричала.
   - Что, страшно? – спокойным голосом спросил он.
   - Тьфу на тебя, нашёл где шуточки шутить! – улыбнулась она робко.
   - Будем смелы, как первооткрыватели, - громко произнёс он. – Никаких призраков нет в природе. Есть только игра воображения, основанная на глупых россказнях и байках бабушек и друзей!
   - Как ты умно выражаешься! – с трепетом произнесла девочка, глядя на него с уважением.
   Мальчик посмотрел на не немного свысока.
   - Читай книги чаще, будешь как я! – несколько выспренно сказал он, протянул руку. – Идём?
   Девочка весело откликнулась:
   - Идём!
   Мальчик тут же предупредил её:
   - Ступай по краям ступеней.
   - Почему?
   - Потому, что кончается на «у», - сказал он и объяснил: - Дерево наверняка прогнило, можно провалиться, ступив на середину ступеней. Держась перил и края, где крепление вполне могло сохраниться, можно смело ступать и идти безбоязненно.
   Ветер, свободно гуляющий по второму этажу, пел-насвистывал, гнал мелкий мусор, волны влаги. Девочка громко чихнула, ей ответило эхо, и гнусавый голос сверху пожелал быть здоровой.
   - Что это? – замерла девочка на полпути.
   Мальчик покрутил пальцем в воздухе.
   - Воображение.   
   Они рассмеялись и быстро преодолели остаток пути и остановились на пороге мансарды. Дыхание у мальчика и девочки остановилось. Кровь отлила от лиц. Глаза в ужасе распахнулись. Их руки нашли друг друга и соединились в крепком пожатии. Перед ними стояла женщина, виденная на старой фотографии, спиной к ним. В длинном халате, шаль накинута на плечи. Впереди виден силуэт мужчины сидящего в кресле. На полу справа, возле серванта, блестит алмазной россыпью битый хрусталь.
   Женщина повернулась, услышав шаги. Тонкие кисти рук с лохмотьями истлевшей кожи сжимали концы ветхой шали. Некогда красивое лицо уродовал пергамент кожи, сохранившийся на части лица.
   Челюсть двинулась вниз, изображая улыбку, кусочками и мелкой пылью осыпались остатки кожи, обнажив матовую белизну костей и сохранившихся зубов. Провалами глазниц женщина посмотрела на мальчика и девочку.
   - Что же вы застыли, дети? проходите, будьте, как дома…
                Якутск. 29 января 2016г.