Борис Родоман
ОНАНИЗМ КАК ЗЕРКАЛО РУССКИХ РЕВОЛЮЦИЙ
Опыт сексологического взгляда на новейшую историю
Великая Французская революция началась после того, как изящные аристократки привыкли лизать попы у своих кучеров. Тем самым была нарушена спасительная дистанция между сословиями. «Е... я этих аристократов, на фонарь их!» – так теперь с полным основанием мог сказать какой-нибудь мужик. И начался террор. Кровосмешение привело к кровопусканию.
В России моральная пропасть между сословиями была глубже. Дворянки до брака должны были оставаться девственными даже для своих женихов, в то время как многие крестьянки и казачки «портились» до замужества. В долгие зимние вечера в деревнях устраивались посиделки для молодёжи. Практиковался петтинг в одежде, но заходили и дальше; беременность покрывалась браком. Помещики были заинтересованы в размножении рабочей силы, не жалея и своей спермы. Крепостные девушки использовались господами, которые осыпали их подарками, платили родственникам, а незаконнорожденных отпрысков пристраивали в воспитательные дома.
После отмены крепостного права на арену вышел интеллигент-разночинец, унаследовавший дворянскую культуру, но не имевший безотказных крестьянок. Мастурбируя и зная о грехе Онана, каждый мальчик думал, что он один такой испорченный. Православная религия усиливала чувство вины. Принимая исповедь, священник отпускал мальчику грех онанизма, но не сообщал ему, что все другие юнцы, да и сам исповедник, столь же «грешны».
Если образованный юноша влюблялся в порядочную девушку из неподатного сословия, то удовлетворять похоть он мог не с ней, а с какими-нибудь городскими модистками и белошвейками, а то и с профессиональными проститутками. Одной – любовь, с другой – секс. Трагическое раздвоение души с всемирно-историческими последствиями.
Приехав в деревню на лето в семью помещика, священника или управляющего имением, молодой гость соблазнял их воспитанницу, горничную, юную крестьянку, которая тотчас же беременела, но наш герой не мог всё устроить по-барски, так как сам не был барином, не имел достаточно денег и доверенных лиц. Несчастная рожала в очко сортира (если он имелся) или в лесу на съедение волкам, зарывала плод в землю, если сама не умирала от родов, а часто топилась, пополняя стаю русалок. Нетрудно представить, какие чувства испытывал при этом наш любовник, воспитанный в духе европейского просвещения и гуманизма; какие великие произведения художественной литературы рождались от подобных приключений. Вот он, Золотой век русской культуры!
Проституция была недостаточно регламентированной, а врачебный контроль – ненадёжным. Общение с «девочками» часто заканчивалось «дурной болезнью». Подцепив сифилис, юноша нередко кончал с собой, а все думали, что от неразделённой любви. Оставалась жить возлюбленная покойного, уверенная, что юнец застрелился из-за неё. Это придавало ей романтический ореол, привлекало поклонников, но и увеличивало её душевные муки. Отсюда – увлечение благотворительностью, мистикой, уход в монастырь после климакса. Эксгумации ХХ века показали, что многие «молодые вертеры» были сифилитиками.
От сексуальной неустроенности интеллигентов возникало чувство вины перед народом, повисание в воздухе между барами и мужиками. Недовольство собой перерастало в политический протест. Желая послужить Отечеству, разночинцы убеждались, что все хорошие места заняты родовой аристократией и казнокрадами. Образованные молодые люди жаждали «положить животы своя» на алтарь Отечества, мечтали о реформах, но самодержавие, опасаясь ослабить свою власть, не спешило принять бескорыстный дар. Отвергнутая любовь к Родине превращалась в ненависть или вырождалась в мазохистское народопоклонство. Не будучи в силах кастрировать себя, народники звали к топору Русь, чтобы она оскопила своих царей.
Многие учения и течения, религии и партии, регионы и страны можно рассматривать с сексуальной точки зрения, относить к разным перверсиям. Россия – страна онанизма. Бесплодной мастурбацией здесь оказываются усилия реформаторов, речи политиков, псевдопарламенты в виде дум и съездов, любые выборы и референдумы. Успех сексуал-дерьмократов и либерастов тут всегда временный и мнимый. После смуты приходит сильный, крутой мужик и овладевает Россией, истосковавшейся по настоящему хозяину, а заварившие кашу бывшие оппозиционеры и диссиденты в лучшем для них случае остаются у разбитого корыта, а в худшем – погибают при невыясненных обстоятельствах.
Проваливаются, накрываются вульвой и приводят к обратным результатам российские реформы. Крепостничество, отменённое в 1861 г., возобновилось в 1930-х годах в рамках колхозов, а с ними возродилось и рабство в виде ГУЛАГа. Каналы и плотины, выдающиеся здания и сооружения в СССР построены руками заключённых и военнопленных. Репрессии были главным инструментом для добычи даровой и одноразовой рабочей силы.
Русский интеллигент-онанист постоянно себя заводит, готовясь кровосмесительно оплодотворить свою Родину-мать, но в решающий момент у него не наступает эрекция или его отпихивает очередной торжествующий хам – большевик в кожаной куртке в 1917-м; «бизнесмен»-нувориш в малиновом пиджаке, с жирным затылком и пивным брюхом, в 1991-м; силовик-боевик в камуфляже в наши дни. Остаются не решёнными традиционные русские вопросы с сексуальным подтекстом: КТО ВИНОВАТ (в том, что я мастурбирую) и ЧТО ДЕЛАТЬ (если я трахаюсь не с той, которую хочу).
Придя к власти, ущемлённые с детства деятели, одержимые идеями, становились садистами на троне. Таким был Иван Грозный, но не меньше и большевистские диктаторы: картавый и смолоду лысый Ленин с его якобы сифилисом и конопатый, сухорукий Сталин с крохотным пенисом (длиной якобы 8 см). Некрасивые и низкорослые, они компенсировали свои недостатки неограниченной властью. (Вспомним, что и Гитлер был полуимпотентом, он так и не сломал целку ни Гели Раубаль, ни Еве Браун).
Чем уродливее и слабее тиран, тем больше он нуждается в любви и лести, а подданные знают: лучше его перехвалить, чем недохвалить, и соревнуются в этом деле. Так начинается культ личности. Чтобы скрыть импотенцию, венерическую болезнь или даже нормальные, но считавшиеся постыдными сексуальные вкусы, тиран умерщвлял свидетелей – жён, любовниц, врачей, слуг, а затем убивал и их убийц. Так возникала цепная реакция массовых репрессий. Тоталитарный режим – следствие и причина сексуальной ущербности.
Бедняки ждали от коммунизма прежде всего общности жён. Урод, дебил, импотент надеялись, что за преданность революции или в порядке общей очереди они получат право спать с красавицами. Более того: настоящей справедливостью и проявлением равенства они считали сексуальную компенсацию, когда самым уродливым мужчинам предоставляют в пользование самых красивых женщин.
Наилучшее реальное воплощение мечты давала гражданская война. Ворваться в дом классового врага, которому ты всю жизнь завидовал; изнасиловать у него жену и дочь, а потом предать мучительной смерти его самого; или, насладившись целованием сапог несчастными жертвами, проявить великодушие и только напоить их слабительным – вот высшая радость участия в революции! Вот долгожданный реванш за серое детство с побоями, лишённое эротических ласк.
В России было несколько сексуальных революций. Главными признаками их я считаю новые шаги в эмансипации женщин и признание допустимым того, что раньше считалось неприличным и преступным.
Первая сексуальная революция, самая слабая, началась в конце XVII века, когда боярские сынки в Москве стали ходить в Немецкую слободу на танцы, а Пётр I трахнул там Анну Монс и через неё приобщился к европейскому быту. Ассамблеи и балы, а позже – балет, открывали декольте и, эпизодически, женские ноги. Но эти нравы не сокрушили добрачную девственность дворянских невест.
Вторая сексуальная революция, тоже слабо выраженная, размазалась по рубежу XIX и ХХ столетий и совпала с Серебряным веком. Привлекательным образом стала декадентка, открыто ведущая добрачную и внебрачную половую жизнь. Литература воспевала свободную любовь. Первая мировая война подняла нижний край женского платья до колен.
В 1920-х годах в нашей стране произошла более заметная, третья сексуальная революция. Её застрельщиками были интеллигенты, выступавшие от имени пролетариата. Брак стал считаться буржуазным пережитком, моногамия – предрассудком, а коитус – таким же простым делом, как «выпить стакан воды» (Александра Коллонтай). По Москве прошла демонстрация нудистов с лозунгом: «Долой стыд!». Партийные собрания в учреждениях, на заводах и фабриках в конце недели заканчивались совокуплениями на столах и станках.
Пополняя бюджет традиционным, царским способом, «советская» власть вернула народу водку и утопила в ней половую жизнь. Внебрачные соития у молодёжи в трезвом состоянии стали крайней редкостью. Секс стал восприниматься народом только как фаза алкогольного опьянения. Детские дома переполнились дебилами, зачатыми в пьяном виде. Эротика опять, как и в древней Руси, заменилась матом.
Вернувшись с фронтов гражданской войны, красные бойцы надеялись продолжать привычный промискуитет. Архитекторы-модернисты проектировали для этого общежития и дома-коммуны. Но национализировать женские гениталии не удалось. Сексуально-революционная лодка разбилась об мещанский быт. Коммунистическая идея извратилась, став реальностью в виде коммунальных квартир. На узких кроватях в тесных, вонючих комнатах победила прежняя мелкособственническая мораль. Мужчина мог спать там только со своей женой. Семейные пары выживали соседей-холостяков из коммуналок, не позволяли приводить девушек. Регистрация брака снова стала модной и даже необходимой для решения жилищных и других социальных задач.
Где же тут настоящий коммунизм? За что боролись?! Но выход для эрогенной энергии нашёлся. Разочарованные городские пролетарии, науськиваемые большевистскими правителями, кинулись раскулачивать крестьян и громить церкви, убивать попов и кулаков, насиловать попадей и поповен. После этого молодёжь была направлена на подготовку к неизбежной войне. Чтобы стать полноценным советским человеком, надо было получить значок БГТО (Будь готов к труду и обороне). Половая жизнь переместилась в укромные уголки стадионов и спортивных баз, в их раздевалки и уборные (ныне называемые «туалетами»).
Эстетическим вкусам вождей отвечали физкультурницы в сатиновых трусах и бязевых майках, они напоминали маленьких девочек, столь вожделенных, но недоступных в суровом дореволюционном детстве и в юности, прятавшейся в революционном подполье. Тем временем придворные кремлёвские скульпторы ваяли мускулистых атлеток с развевающимися волосами и горящими глазами, вдохновенно державших в руках какой-нибудь длинный предмет – отбойный молоток, ружье, весло или иной подсознательный фаллический символ советской социалистической культуры.
После того, как застрельщики революции вкусили клубнички, они были истреблены новыми поколениями, пришедшими в город из разорённой деревни и выслужившимися благодаря стукачеству на заводах, стройках, в НКВД. Новички принесли в интимную сферу свои патриархальные, мужицкие представления и нравы. 30-е – 40-е годы в сексуальном аспекте были скорее контрреволюционными.
Не получая удовольствия от своих жён в бараках и халупах, советские граждане начали страстно любить свою Родину, и, опасаясь, что её кто-нибудь чужой изнасилует, написали друг на друга четыре миллиона доносов. В результате были расстреляны миллионы, а десятки миллионов отправлены самоотверженно трудиться на лесоповалах и великих стройках. Население разделилось на три части, сопоставимые по численности – заключённых, охранников и тех, кого ещё не арестовали. Но все они одинаково сильно любили товарища Сталина и пели одни и те же красивые песни, на мелодии, привезённые советскими придворными деятелями культуры из заграничных творческих командировок.
Выросшие на печах и полатях, воспитанные на сельском снохачестве и скотоложстве, новые аппаратчики распространили ханжескую мораль, сексологию ликвидировали, «порнографию» загнали в подполье, эротику искоренили, Фрейда и психоанализ оклеветали. Охранники Лаврентия Берии ловили для своего шефа девушек в московских переулках. «Чекисты» подкладывали иностранцам в качестве агентов своих проституток. Органы госбезопасности в какой-то мере стали половыми органами государства.
Несмотря на войну (1941 – 1945 гг.), советские чиновники не избавились от антисексуальной озабоченности. Как будто более важного дела у них не было! Они в 1943 г. ввели в школах раздельное обучение мальчиков и девочек из опасения, что те и другие на уроках будут отвлекаться взаимным влечением, но ханжески объясняли это мероприятие тем, что дети разного пола по-разному усваивают учебный материал. Это привело к тому, что пресловутая «первая любовь» подростков чаще принимала гомосексуальную направленность.
Лишившись повседневных товарищей противоположного пола, перед которыми надо было блюсти приличия, рисоваться и выпендриваться, мальчики и девочки огрубели и опустились. Они стали небрежнее одеваться и реже мыться, зато сытнее кормили вшей. В классах всё чаще слышался мат, в уборных курили и имитировали соития. Педагоги-педофилы сходили с ума от терпкого, пьянящего запаха потных отроковиц и отроков, искали укромные уголки, где можно уединиться для мастурбации. В «туалетах» в советское время не было запирающихся кабин, писсуары не разделялись перегородками, тёплая вода не текла из водопроводных кранов, о существовании биде никто даже не знал, в учреждении негде было нормально подмыться.
Бесцеремонно разлучив мальчиков с девочками, руководители народного образования начали их по-своему случать, а школы планомерно спаривать. К каждой женской школе приписали мужскую. В женской школе еженедельно устраивались танцы, на которые из мужской школы приводили мальчиков. Учителя среднего и пожилого возраста, окончившие дореволюционные гимназии, хотели сделать советских подростков учтивыми кавалерами и барышнями, изящно шаркающими по паркету.
По понятным причинам раздельное обучение было осуществимо только в крупных городах, а в малых и в деревне школа от него не пострадала. Оно было отменено в 1954 г. И опять составляли списки, случали и разлучали, переводили и переселяли, ломали целостность сложившихся коллективов. Я склонен объяснять всё это с фрейдистских позиций, как перманентный административный онанизм. Вводить и отменять, запрещать и разрешать одно и то же – главное занятие чиновников, требующее постоянного расширения их штата.
После войны «народное хозяйство» страдало от недостатка мужчин, а в сельской местности положение стало катастрофическим. Освоив по нужде мужскую профессию, колхозница брала на себя и мужскую роль в интиме. На селе доминировала мощная мужеобразная баба, с усами, и даже с бородой.
Для однополых отношений женщин в деревне характерно крутое, резкое разделение ролей на активные и пассивные. Несчастным бабам нужен был не какой-то неведомый нежный «лесбос», а простая замена мужика. Безрукого и безногого инвалида войны холили и лелеяли, передавали из рук в руки, сдавали в аренду и всей деревней дружно сосали, стараясь выпрямить у вечно пьяного его согнувшуюся палку. В деревне стала обычной фактическая полигамия.
В СССР 40-х годов деньги не играли большой роли. В городах они были талонами для выкупа пайка и шмоток, выдававшихся по карточкам и ордерам. Деревня кормилась натуральным хозяйством, а пенсий колхозники не получали. Немногие деньги, попадавшие в сельскую среду от продажи овощей и молока на колхозном рынке, шли на приобретение сырья для самогона – поить мужиков.
И счастлива была та деревня, в которой сохранился Дед – настолько пожилой, что его не взяли на войну, но вполне стоячий. Он вырос в зажиточной семье задолго до Октябрьской революции, на свежей сметане и куриных яйцах; пил водку в меру, не опускаясь до запоев. И бабы дрались из-за этого старика, доходили до смертоубийства.
Зарезав соседку из-за Деда, колхозная баба отправлялась (практически, на всю жизнь) в места, не столь отдалённые, где господствовали несколько иные нравы. У оказавшейся среди зэчек худощавой девушки аккуратно отрезали кисть левой руки, а оставшейся культей шуровали ненасытные вагины. Это было гораздо лучше, чем совать туда «гандоны» (презервативы), наполненные тепловатой пшённой кашей. В советское время не было сексшопов и настоящих фаллоимитаторов; трудно было достать и колбасу, подходящую для передачи в тюрьму. Там невозможно было воспользоваться аппетитными сардельками. Сырокопчёную колбасу, которую Александр Солженицын вспоминал в повести «Один день Ивана Денисовича», доставали по большому блату, но её отбирали охранники и паханы.
Тем временем в сельских детских домах и интернатах подрастали «альтернативно одарённые» (душевными качествами) дети самогона и «портвейна». На выходные дни их отдавали погостить в прикреплённые семьи, где наши сироты получали вкусную пищу и ласку, не только родительскую. Приглашали главным образом девочек...
Советские учреждения, предприятия и стройки наполнились женщинами, но командовали по-прежнему мужчины; они подбирали работников и учитывали количество труда, а женщины стояли и сидели у конвейера, рыли ямы и канавы, гнули рельсы. Когда проходил поезд, бабы выстраивались на обочине железнодорожного полотна в длинную цепь «от Москвы до Ашхабада», а в окно из вагона на них смотрел и вдохновлялся наглый тунеядец, без разрешения органов возомнивший себя поэтом, – Иосиф Бродский.
Чтобы продвинуться по службе, т.е. перейти из рабынь в надсмотрщицы и теперь уже самой издеваться над другими рабами, женщина должна была переспать с начальником, пока она привлекательна, а потолок её карьеры зависел от ранга любовника. Например, в научной среде кандидатом наук, когда это звание что-то значило и давало немалую прибавку к зарплате, становилась аспирантка, вовремя ублажившая профессора, а доктором наук – подруга академика. У не переспавших и увядших остепенение растягивалось на весь трудовой стаж. Они прозябали в своём институте до выгона на пенсию, образуя академическое болото, в котором вязли молодые кадры и новации. (См. в Интернете моё сочинение «Шеф и его подруга»).
В коммунальном хозяйстве и в сфере обслуживания хамили грубые тётки, из-за недосекса впавшие в климаксное остервенение. Зато эти отрасли были благодарным объектом для советской сатиры и юмора, на их почве выросли известные народные артисты. Шутить над другими направлениями народного хозяйства и на политические темы строго запрещалось.
Советская женщина разрывалась между мужем и начальником, а мужчина – между женой и помощницей по службе. Но так как на одного начальника приходилось несколько подчинённых ему женщин, в своё время принятых на работу с задней (точнее, передней) мыслью, то разворачивалась нездоровая конкуренция, не похожая на социалистическое соревнование. Раздираемые вечными склоками, советские предприятия и учреждения не смогли выполнить свои задачи в сферах производства, торговли, образования, особенно после того, как их главной функцией стало содержание женщин с детьми, распределение жилплощади, садовых участков, путёвок, продовольственных заказов.
Низы бюрократии, все научные и образовательные учреждения, сфера так называемой «культуры» чрезмерно феминизировались, стали богадельнями. Застигнутый врасплох мировой экономической конъюнктурой и оглушённый Чернобыльским взрывом, прорвавшим плотину секретности и затопившим страну морем гласности, «советский социалистический» режим рухнул из-за гендерного дисбаланса в его базовых структурах.
Это была естественная смена поколений, обычная во всяком животном мире. Сошла со сцены кремлёвская геронтократия. Старые пердуны и импотенты уступили место подтянутым, стройным офицерам спецслужб. Они окончательно выбросили на свалку «марксизьм-ленинизьм», позволили своим детям ездить за рубеж и наслаждаться благами европейской цивилизации. Быстро вывели породу золотых тельцов – «олигархов», отдали им страну на откуп, чтобы их доить и стричь, а в нужных случаях и резать, отстреливать, натравливая на них «народ».
Политическую революцию 1991 г., как и следовало ожидать, сопровождала четвёртая (по моему условному счёту), самая глубокая в истории России, сексуальная революция, импортированная, с двадцатилетним опозданием, с «растленного Запада», вопреки Русской идее. Революция сделала дозволенными все виды коитуса и петтинга, легализовала гомосексуальные связи, сделала доступной «порнографию».
Благодаря открытию государственных границ развернулась невиданная до того многоступенчатая центростремительная утечка мозгов и вагин. Самые талантливые юноши и самые сексапильные девушки перебирались из деревни в города, из всех городов в столицу, а из неё – за бугор. Патриоты справедливо забеспокоились, что после такого экспорта в России останутся постоянно жить одни дебилы и уроды. Они не дадут работать способным людям и тоже будут выталкивать их из страны. С такими мыслями сформировались национал-патриотические движения и партии. Они требуют не продавать землю иностранцам, не пускать людей учиться и лечиться за границу, не отдавать туда детей на усыновление и удочерение, выдворить из страны и Москвы «понаехавших», – не для того ли, чтобы без помех отдать народ родным и любимым русским ворам?
Сексуальная эмансипация совков шла бок о бок с распространением рыночной экономики и на первых порах была её мощным стимулом. Но так продолжалось недолго. Экономисты-западники гайдаровского разлива легкомысленно надеялись, что, возбуждённый зрелищем обнажённых красоток и шикарных автомобилей, бывший Homo soveticus станет лучше работать, чтобы поскорее заполучить эти блага. О, как они ошибались! Они не знали русского народа. Не получился из совка Homo oeconomicus. Типичный россиянин знает, что «вкалывать» невыгодно. В качестве «труда» у нас хорошо востребованы только суточные дежурства. Необразованные торчат сутки в качестве охранников, а образованные подвизаются ночными менеджерами по продажам в круглосуточных интернет-магазинах. «Работают» в прежнем смысле слова преимущественно иммигранты.
Патриотизм после краха СССР стал совсем другим. Россия, вылупившаяся из советского яйца, омолодилась и казалась уже не матерью, а любимой дочерью. Теперь это была не климаксная тётка в сером балахоне, с её «вечным зовом» куда-то (в зависимости от темы плаката и предмета рекламы), а «синеглазая девочка Русь», которую враг хочет изнасиловать, нарушить её территориальную целостность, расчленить, продать на органы. Опередим врага, приватизируем родную землю! «Купи себе кусок Родины» рядом с озером и лесом!
В позднесоветское время свобода секса процветала среди правящей номенклатуры в самой грубой форме, в виде пьяных оргий на правительственных дачах и загородных комсомольских конференциях. В постсоветские годы участницы этих развлечений стали видными государственными деятелями – губернаторами, мэрами, министрами.
Эротизация «населения» оказалась пагубно односторонней. В ней было задействовано главным образом зрение. Преобладала пассивная мастурбация перед экраном. Физически дотянуться до соблазнительных тел мешал не только недостаток денег. Препятствовали разные страхи, предубеждения, предрассудки. Так, о гомосексуализме россияне судили главным образом по своему тюремному и армейскому опыту. Лютая ненависть к геям была впоследствии использована в политических целях. Поспешная сексуальная революция на этнически пёстрой и неподготовленной почве чревата новой контрреволюцией, не только сексуальной.
Мы помним лихие и милые 90-е, да и начало «нулевых», когда Елена Ханга рассказывала народу «Про это», а толпы зевак вблизи Красной площади смотрели, как «За стеклом» жили три пары юношей и девушек. У станций метро открыто продавалась глянцевая «порнография». Интимные услуги получили регламентацию в полутеневой экономике и прочную крышу от силовых структур.
Увы! За каждой революцией следует контрреволюция. Запрещено сексуальное просвещение школьников, возобновилась травля ЛБГТ, педагоги боятся любить детей, осуждается феминизм, Европа объявлена страной геев, опять предлагают запретить аборты и ввести раздельное обучение мальчиков и девочек. Финансовая эрекция заканчивается, инвестиционная эякуляция не наступает, пенисы опускаются вслед за нефтью, мозги не востребованы и утекают, красавицы улетают за океан, экономика накрывается мохнатой дельтой, страну заталкивают в анус, а мы всё лежим на диванах и дрочим свои письки в ожидании светлого будущего.
* * *
Статья написана по заказу Владимира Линдермана – главного редактора газеты «Ещё», предложившего мне соединить эротику с политикой. Такое сочетание было характерно для этой газеты на заре её существования, когда с ней сотрудничали известные писатели – Дарья Асламова, Эдуард Лимонов, Ярослав Могутин, Егор Радов, Владимир Сорокин, не говоря уже о тех, которые скрывались под псевдонимами. Эту мою статью украсила своей работой знаменитый фотограф Нина Межавилка.
Опубликовано: // Ещё. Независимая эротическая газета. Рига, 1993, № 6 (18), с 5.
Доработано и дополнено для Проза.ру 30 января 2016 г.
Уважаемые читатели данного сочинения! Вас стало очень много, и это меня радует. Если вам понравился мой опус, то читайте на "Проза.ру" и другое, более важное и "научное" моё произведение "Секс превратил обезьяну в человека". -- Борис Родоман. 26 декабря 2017 г.