Детекторный приёмник
Мы с Сашей Лапкиным были вынуждены подружиться.
Нина Игнатьевна была человеком решительным и педагогом опытнейшим.
Моё нехорошее поведение требовалось исправлять.
С этой целью ко мне «прикрепили» Сашу Попова.
Саша Попов должен был вне всякого сомнения оказать на меня положительное влияние.
Он пригласил меня к себе домой и показал на роскошном письменном столе потрясающую – мне она казалась просто волшебной – пишущую машинку «Москва».
Я обомлел.
Моё исправление пошло семимильными шагами.
Уже через пятнадцать минут я весело стучал пальчиком по первой в своей жизни клавиатуре.
Первое слово я помню наизусть.
Мне не требовалось его вспоминать.
Оно было у меня перед глазами.
Я уверенно выбил: «Москва»!
Теперь мой учебный день делился на две части.
Часть первая – отбывание уроков.
Часть вторая – поход к другу Саше и написание первых печатных своих рассказов.
Увы.
Всё хорошее не бывает вечным.
Выяснилось, что не Саша Попов повлиял на меня, а, напротив, я повлиял на Сашу Попова.
Если до «прикрепления» Попова ко мне в классе был один неугомонный весельчак, то в конце этой четверти в классе было два надежных шутника и выдумщика.
Связано это было с одним тонким моментом, который Нина Игнатьевна не учла.
Моя мама не расставалась со школой Зингры – Зинаиды Григорьевны Петровой – потрясающей учительницы русской словесности.
Эта школа требует отдельного подробного описания.
Здесь важно сразу указать на следствие привязанности мамы к Зингре.
Поскольку я был «декабрист» то есть родился в середине декабря, встал вопрос, когда отдавать меня в школу.
И вот тут мама посоветовалось с заслуженным учителем России, почетным гражданином города – Зингрой.
И Зингра легко сказала:
- Пусть мальчик ещё годик погуляет, отдохнёт перед школой!
А ведь читать я научился в четыре года по афишам, мимо которых мама водила меня в садик.
В пять я уже уверенно сам себе читал книжки.
И мальчик погулял!
Повеселился на славу!
Отдохнул вовсю и по полной!
В тот год на угле в кочегарке Большого Дома – она располагалась в подвале – я научился материться, играть в буру, в пристенок, в чику, в трясучку.
Мы с пацанами мастерски метали перочинные ножики, учились меткости в бросках кирпичей, делали самодельные луки, покуривали табачок – не в затяжку, изучали собственную анатомию и анатомию подружек… в общем оттянулся крепко.
И в класс прибыл уже сложившимся переростком, да к тому же потерявший первинный интерес к учёбе.
Детки учились писать ма-ма и па-па, а я уже дома чертежным шрифтом крапал свой первый роман «Цефея».
Криминальный наш двор и вся наша Горького порождала волевых вожаков, стремительных предводителей ребячьих банд.
Я не стал бандитиком только потому, что весьма часто болел.
Но примечать кирпичики на дороге и при случае попадать ими в нападавших на меня ребятишек научился рано.
И вот этих то «нью-ансов» Нина Игнатьевна не учла.
Воспитаннейший мальчик из интеллигентнейшей семьи попал под влияние «врожденного уголовника», каковым я по существу на тот момент и являлся. Теперь у Нины Игнатьевны появилась проблема перевоспитания двух вместо одного. Нас рассадили и развели. К Саше Попову прикрепили Танюшу Антропову – высокую девочку умевшую получать только пятёрки. А на меня «бросили» сына директора Института чёрных металлов – Сашу Лапкина.
Однако Таня восторга от прикрепления к Сашеньке не испытывала и вскоре догадалась намекнуть обеспокоенной Нине Игнатьевне, что Саша ей просто мешает. Кто дальше перевоспитывал Сашу Попова – хоть убейте меня – не вспомню.
Зато помню, что вскоре у Нины Игнатьевны в классе уже было три весёлых и весьма и весьма находчивых.
В итоге меня прикрепили на перековку к волевой девочке – Марине Мараевой. Но это случилось позже.
А пока Саша Лапкин отвёл меня к себе домой и предложил мне вместе с ним собрать детекторный приёмник.
Мы вместе тщательно изучали схему.
Вместе ходили в магазин радиотоваров – он располагался в двух шагах от филармонии на Первомайской.
У Саши дома я учился паять, знакомился с оловом и канифолью, управлялся с паяльником, вникал в понятия диода, конденсатора, антенны, заземления, сопротивления, триода…
В конце концов мы его таки собрали!
И услышали в маленьком динамике голоса, шум, треск и музыку!
Я был счастлив!
Ничего лучшего я себе и представить не мог!
Прошли годы, десятилетия, половина века!
А он у меня перед глазами – самый первый наш детекторный приёмник!
Сколько антенн мне пришлось собирать и устанавливать!
Сколько самых разнообразных устройств создавать самому!
Но тот детекторный – предмет моей особой гордости.
Впервые я познал радость преодоления самого себя и лежащего передо мной материала.
С того самого приёмника я не боялся ни новых слов, ни новых техник!
Не боги горшки обжигают
Глаза боятся, руки делают!
И тёплую дружбу с Сашей Лапкиным мы пронесли через всю свою жизнь.
В 2002-ом он помог мне встать на ноги, вывел из тяжелейшей депрессии и дал возможность еще раз начать жизнь заново.
С ним мы посетили и могилу Канта и шахматную школу в Казани, где сфотографировали коллекцию картин великой шахматной художницы Галины Сатониной. Саша помог мне записать три первые мои студийно аранжированные песни.
Сейчас я вспоминаю тот детекторный приёмник как Чудо всей моей жизни, как сказку, как волшебство, как величайшее таинство Посвящения в Рыцари техники.
И я понимаю, что без того опыта с детекторным приёмником я вполне мог бы и не состояться, не стать тем, кем я стал в итоге.
Так что я часто размышляю о педагоге Нине Игнатьевне.
Это её стремление именно искусственно прикреплять детей одного к другому – ведь это же реально дало плоды!
Дало!
А что стало с Сашей Лапкиным?
Как сложилась его судьба?
Он вырос.
Во всех смыслах этого слова!
Вырос до наверное самого высокого мужчины из нашего класса!
Играл в футбол в команде мастеров.
Был призером конкурсов бального танца.
Закончил школу на отлично.
И стал самым молодым доктором наук в городе Екатеринбурге.
Прочнист.
Преподавал высшую математику в вузах Канады и Новой Зеландии.
Возглавлял сразу два Комитета в ассоциации учёных Американских железных дорог.
Взрастил двух прекрасных дочек.
Примерный семьянин, надежный товарищ и безумно интересный человек.
Именно общение с ним и другими одноклассниками - людьми интереснейшими, фантастически образованными, высоко культурными и привело постепенно к преобразованию меня в того, кем я стал в итоге.
На эту метаморфозу потребовалось почти пятнадцать лет.
А старт был задан двумя Сашами, портативной пишущей машинкой "Москва" и детекторным приёмником.
Примечание: на момент написания этого мемуара я не располагаю полной информацией, но и то, что мне известно - впечатляет: на 37 детей учившихся в классе приходится пять достигших уровня "кандидат наук" и среди них один - "доктор наук". Это, кроме Саши Лапкина, Сережа Шишмаков, Толя Мельников, Саша Шиндерман и Лена Сальникова. Информация не окончательная. В России по данным Википедии проживает 146 миллионов человек. На них приходится 596 тысяч кандидатов наук и 124 тысячи докторов наук. Это 1 доктор наук на 1181 жителя и 1 кандидат наук на 246 жителей. В нашем классе эта плотность превышена в тридцать пять с лишним раз! Кроме того большая часть выпускников класса закончила высшие учебные заведения. Отмечу особо, что Марина Мараева ныне - заслуженная артистка России Марина ДЮСЬМЕТОВА, живёт в Томске. Именно она и была моей четвёртой и последней "воспитательницей". А первым был Саша Шиндерман, научивший меня коллекционировать марки. (Вокруг непосредственно моей персоны плотность "докторов и кандидатов" была выше "среднероссийской" в триста раз!) То есть в целом это было плотное скопление весьма одаренных интеллектуально детей и на их фоне я смотрелся самым никудышным. Но всё же они меня "приподняли" над самим собой и вынудили как бы соответствовать своему - для меня абсолютно недостижимому - уровню. И я им за это всегда был очень признателен.