Французский романист Александр Дюма -- это великое чудо: вряд
ли меньшее, чем собор Парижской Богоматери. Впрочем, во Франции
подобных чудес много, и потому к ним не относятся как к чудесам.
Да и вообще, людям не свойственно видеть чудо в привычном: чтобы
они пораскрывали от удивления свои неутомимо жующие рты, надо
подсунуть им непременно какую-нибудь чепуху, вроде нетленных
мощей или выступившего на иконе мира.
В советском литературоведении Александр Дюма не котировался:
он был заклеймён как автор РАЗВЛЕКАТЕЛЬНЫХ романов, и его терпели
как источник дохода для издательств -- неблаговидный, но в не-
больших количествах приемлемый. Да уж, Дюма старался писать для
всех, а получилось только для лучших, а остальным он -- всего
лишь занимательный автор псевдоисторических произведений, в кото-
рых ради колоритности и старомодного сюжета делались слишком
многочисленные отступления от фактов.
А ведь романы Александра Дюма хороши уже тем, что там нет жар-
ких постельных сцен с упоминанием умопомрачительных деталей! А
ещё там заклятые враги, выясняя устно отношения, не грозят отор-
вать один другому это самое, а произносят что-нибудь, вроде:
"Милостивый государь, не сблаговолите ли явиться поутру на пус-
тырь за таким-то монастырём, чтобы я смог удовлетворить своё
любопытство в отношении Вашей способности обращаться со шпагой?".
Умение сдерживать проявление своих эмоций перед лицом противника
там считается более важным качеством личности, чем умение фигурно
послать кого-то подальше.
И меня совершенно не беспокоят отступления великого романиста
от "исторической правды", потому что сама эта "правда" наверняка
ещё не раз может быть переписана. К тому же он старался предста-
вить читателям историю не такой, какой она была, а такой какой он
хотел видеть и эту историю, и современную ему жизнь: наполненную
яркими энергичными личностями, которые ЖИВУТ, а не коротают
время.
А ещё я не сильно огорчаюсь тем обстоятельством, что этот чрез-
вычайно плодовитый автор отчасти обязан своей производительностью
и, может быть, даже качеством тем "литературным неграм", которых
он иногда использовал: творческую работу организовывал всё-таки
он и за качество отвечал в конечном счёте тоже он, а качество
получалось отменное. На всей продукции литературной фирмы "Дюма и
компания" -- отпечаток его могучей творческой личности. "Дюма" --
это знак высшего литературного качества.
Книги Дюма представляют собой занимательную ненавязчивую пропо-
ведь жизнерадостности, здравомыслия, великодушия и героизма. Это
вызов всем порнографам, экзистенциальным нытикам, абсурдистам,
бытописателям, деревенщикам, мастерам "потока сознания", исследо-
вателям запретного, сквернословам, садистам и прочим литературным
дегенератам нашей гнилой современности.
* * *
К рецептам романов Дюма (впрочем, не только его): там обяза-
тельно есть два-три благородных красавца-мужчины (на них сосредо-
точивается внимание читательниц) и два-три "ангельских создания"
(на них сосредоточивается внимание читателей.) А для привлечения
таких нестандартных, как я, туда помещаются два-три вполне симпа-
тичных мне чудовища, вроде кардинала Ришелье или графа Монсоро.
* * *
Итак, доподлинная классика: бессмертный роман Александра Дюма
"Графиня де Монсоро".
В самом начале романа раненный граф де Бюсси, отбиваясь от
напавших на него вваливается через незапертую дверь в чей-то дом
и, теряя сознание, едва успевает запереть эту дверь. В полубреду
он видит, как над ним что-то делают под руководством прекрасной
дамы, а утром оказывается на краю рва приснопамятной Бастилии:
"- Тут не было никакого лекаря, наш бедный, добрый молодой
человек, -- запричитала старуха. Вы лежали здесь один-одинёшенек
и холодный, как покойничек. Гляньте, вокруг вас всё снежком запо-
рошило, а под вами земля чёрная."
О том, чтобы под него что-то подстелили или что его чем-то
укутали, -- ни слова. Я очень сомневаюсь, что даже человек, не
терявший уймы крови, выдержит в обычной одежде хотя бы час на
припорошенной снегом земле, не отморозив рук-ног и не схватив
добавочно воспаления лёгких. Сам автор, описывая несколькими
страницами ранее группу дворян, поджидавших де Бюсси в темноте,
не жалеет слов для изображения их страданий от холода: "А вот у
меня из губ кровь сочится и на усах сосульки растут!" "Могу
держать пари -- пальцы уже отмёрзли."
Но раненный супермен де Бюсси не только обходится без воспа-
ления лёгких, но даже чувствует зарождающуюся в нём любовь к
таинственной даме, выбросившей его беспомощным на снег, и --
более того -- уже к вечеру того же дня едет в Лувр шутить над
королём Франции.
Помимо медицинских случаев, также не вполне даются автору в
этом романе некоторые батальные сцены: герои со шпагами как-то
уж очень странно мечутся, хотя и попадают иногда друг в друга.
О том бое, в котором Бюсси был так необычно ранен:
"...Бюсси воспрянул духом и, понимая, что наступает решающий
миг, собрал последние остатки сил. Он так стремительно и с такой
яростью атаковал своих противников, что они либо опустили шпаги,
либо отвели их в сторону."
Наверное, это было сделано для того чтобы Бюсси не отнял у них
шпаг и не поломал их, причём поскольку упомянутый манёвр выполни-
ли все четверо напавших на Бюсси дворян, опытных фехтовальщиков,
становится ясно, что это -- не случайное лишь бы что, а особен-
ность французской школы фехтования: опускать или уводить в сторо-
ну свою шпагу, когда противник тебя яростно атакует. Наверное,
противник от этого на миг замирает от удивления, и тут ты его
"укладываешь" -- ударом кулака по голове...
* * *
Не менее примечательна в отношении французской тактики индиви-
дуального и мелкогруппового боя также последняя стычка Бюсси.
Вот героические подробности:
"Трижды слышал он, как скрипела, расходясь под его клинком,
кожа ремней и курток, и трижды струя тёплой крови по бороздке
клинка стекала на его пальцы."
Наверное, Бюсси был без кожаных перчаток, обычных для фехто-
вальщиков его времени, либо перчатки совсем изодрались в частых
поединках. Но даже сквозь изодранные перчатки кровь попала бы ему
на руки лишь при условии, что он держал бы шпагу вертикально
вверх (или с наклоном, но бороздкой кверху), а не махал ею (от
чего кровь, наоборот, стремилась бы к концу шпаги). Да и не так
уж много этой крови оставалось на вынутой из тела шпаге -- просу-
нутой через кожу "ремней и курток" -- чтобы струйкой течь.
* * *
Ещё кое-что из того страшного последнего боя Бюсси:
"Увидев, что двое упали, а третий вышел из боя, убийцы изменили
свою тактику. Они отказались от шпаг: одни пустили в ход приклады
мушкетов [наверное, забыли прихватить с собой мушкетные пули --
А. Б.], другие стали стрелять в Бюсси из до сих пор бездейство-
вавших пистолетов, от пуль которых он ловко уклонялся, то броса-
ясь в сторону, то нагибаясь."
Надо заметить, бой происходил не в тронном зале, а в комнате
небольшого дома, так что странно даже не то, что в Бюсси не попа-
ли из пистолетов, а то, что эти люди (девять нападающих и Бюсси)
вообще умудрялись махать там шпагами и прикладами мушкетов, не
задевая друг друга. Нет, наверное, всё-таки задевали -- и в этом
секрет первоначального успеха Бюсси.
* * *
О последнем подвиге отважного дворянина Ливаро в бою трёх
любимчиков короля против трёх любимчиков герцога Анжуйского:
"И в эту минуту, когда никто уже о нём не думал, страшный, весь
в крови и грязи, он поднялся на колени и вонзил свой кинжал между
лопатками Можирона, который рухнул бездыханный..."
Между тем, Можирон до этого время вместе с Келюсом атаковал
оставшегося в одиночестве Антрагэ, так что двигался, скорее,
лицом вперёд, чем спиной назад. Наверное, он перешагнул, через
лежавшего ничком Ливаро, а тот поднялся, как пехотинец с бутылкой
зажигательной смеси позади проехавшего над ним танка, и оказался
как раз напротив лопаток Можирона, так что не понадобилось даже
совершать львиные прыжки и вепревые перебежки, стоя на коленях.
Я думаю, кинорежиссёры очень мучаются, когда стараются снять
подобные сцены, не отступая от буквы классика. Впрочем, у них и
собственной чепухи хватает, так что исправляя одно, они обычно
портят другое.
* * *
Граф Монсоро -- наверное, один из самых трагических образов
французской литературы: умный, смелый, способный, не лишённый
чувства благодарности (а именно оно в основном составляет чест-
ность), он прошёл по жизни, никем не любимый, и погиб, преданный
своей женой и человеком, которого считал своим единственным
другом.
Способность к дружбе -- это качество редких, лучших людей,
и Монсоро обладал им. Вот отрывок, заставляющий так думать:
- ...У вас такой умелый лекарь.
И принц поднялся со стула.
- Что и говорить, -- сказал Монсоро, -- милый Реми прекрасно
лечил меня.
- Реми? Но ведь так зовут лекаря Бюсси?
- Да, верно, это граф ссудил его мне, монсеньер.
- Значит, вы очень дружны с Бюсси?
- Он мой лучший и следовало бы даже сказать: мой единственный
друг, -- холодно ответил Монсоро."
...............................................................