ЛОЛА HD

Здесь уже вовсю цвели невинностью сахарные букеты раскидистых вишен, облака набухали тёплыми  ливнями и настежь открытые горизонты таяли в томлении полета.

Ноги сами собой несли меня вниз  по пологим каменным дорожкам, вдоль которых
низкорослые юкки выбрасывали трепетные парашюты соцветий.
Влажный воздух густым целебным нектаром наполнял лёгкие, растекался сонной благодатью по пустотам тела, манил райским покоем.

Но за границами моего покоя уже властно переплетались  силовые линии  магнетического  поля Великой воды, и запотевшие поручни моста, перекинувшегося через узкий провал  железной дороги, неотвратимо тянули меня навстречу к морю.

Оно дышало где-то впереди своим медленным ритмом волн, в котором обертонами бились сердца всех живых существ, населяющих этот мир. И, может быть, я шёл к нему, чтобы сменить свой ритм или, наоборот, усилить его?
Я не знал ответов на свои вопросы, да и сами вопросы я не знал. Они все как-то спутались в голове, зацепились друг за друга  крючками, лишёнными смысла. Смысл остался  там, в городе. Жить, зарабатывать деньги, самореализовываться, получать удовольствие, стремиться к счастью…Что еще? Не болеть, не впадать в немилость власть предержащих, не дряхлеть раньше срока.
В мощном поле космической равнины моря все эти  городские химерические смыслы – всплески исчезали сами собой. Волнами размывались слова на отдельные буквы, буквы рассыпались песком, песок прессовался в камни.

Мост, по которому я шел, упёрся в лифтовый тупик. Сырые стены с облупившейся довоенной штукатуркой собрались у потолка в стеклянный полукруг запылённых оконных проемов. Две внушительные  кнопки, обозначающие движение вверх и вниз, готовы были разделить жизнь на «до и после». Выкрашенные серой эмалевой краской, полустертой  от прикосновений сотен тысяч людских пальцев, они притягивали взгляд, источая  равнодушную жажду соединения с первым встречным, каковая бывает у обнищавших проституток.

Там за стенами лифта мощно вздыхали волны, рассыпались гроздьями галечных кастаньет, вспыхивали птичьими криками.
Хриплый бакланий клекот и трассирующие постанывания чаек тонули и вновь всплывали где-то за гранью слуха.
Я впитывал звуки не ушами, а  порами кожи. Я уже практически осязал море, закрытое от меня бутафорией состарившихся декораций. Нетерпение моё росло быстрее, чем секунды сменяли друг друга.
Механизмы, как им и было положено по заведенному сценарию, натужно скрипели, лязгали сочленениями, и, наконец, лифтовая кабина, похожая на звездолёт  планеты Киндзадза, довезла меня до пространства, принадлежащего береговой линии.

На берегу было  пусто и холодно. Солнце дрожало в снежных кристаллах заоблачных бликов, ветер востока трогал мое лицо влажными бесплотными губами. 
Апрель – это переходное время, граница между миром зимы и лета, когда море уже проснулось, но ещё не превратилось в плотное лежбище  человеческих тел

Берег, усыпанный камнями, тормозил движение ног, обутых в ботинки. Я их скинул, в носках по камням было гораздо удобнее идти. 
Я шёл к морю…Боже, как бесконечно долго я шел к морю. Я прошёл мимо проржавевших за зиму аттракционов, мимо деревянных скамеек-качелей, мимо ресторанчика с незатейливым названием «Белый берег», мимо надписи, выложенной камнями на камнях «Я люблю тебя, Лола». Я прошел через два каменных бархана и остановился на верхушке третьего. Спуститься с него можно было только прямиком в море. Пришлось снять носки и войти в методично накатывающуюся волну. Она почему-то утихла и лишь лизнула мне ступни. Я смело сделал пару шагов вперед, и тогда она выбросила на меня холодную пену своего возмущения, намочив мои джинсы до самых колен.

Взобравшись на верхушку «бархана», я присел на камни , бликующие слабым солнечным теплом и огляделся по сторонам. В сущности, берег был совсем пустым. Правда, в метрах в ста от моего посадочного места ковыляла по камням старушка, одетая в клетчатые пижонские брюки, и там же где-то рядом с ней, но ещё дальше от меня, выходили из заплыва два тощих моржа, наверное, тоже старички, судя по скованности движений.
Я подумал о том, что хорошо бы и мне вот так на пенсии, ковыряться в морских камнях, бросать тело в ледяной холод, растирать потом его жёстким полотенцем…Ни забот, ни хлопот, никакой дикой гонки…Пенсия в каком-нибудь шикарном санатории с сочными густыми соснами, с мраморной террасой, с ваннами и гидромассажами, с травяными чаями и сном, сном, сном. Когда в голове не тикают взрывным механизмом часы, и никто не смеет выдергивать тебя из глубокого запредельного забвения, в котором никуда не надо бежать и что-то кому-то доказывать. Пенсия… Вот и пришло время мечтать о ней…

Я мечтаю о старости? О немощности? Что за бред поселился в моих мозгах?
А о чём мне мечтать? Об очередном песочном проекте?  Смысл? Все дела, совершаемые на этой планете всего лишь попытки человечества построить что-то вечное из песка. Я копошусь среди миллиардов таких же копошащихся людей, которые требуют себе комфортного места под солнцем и постоянно что-то друг другу доказывают. Они воюют против Вселенского хаоса, пытаясь создать порядок из беспорядка. Они строят города и создают механизмы. Но их дома осыпаются, а техника ржавеет, да и сами они постоянно борются с собственным клеточным разложением.  А вселенская энтропия  рассыпает целое на части, смешивает, обезличивает, убивает.
В природе есть только две силы, препятствующие разрушительному действию энтропии – это звезды и люди. Кажется так говорил академик Козырев. Я бы добавил к людям всю биомассу, которая вопреки разрушению и смерти  постоянно воспроизводит самое себя. Хотя стоит ли из ничего делать ничего?

Старушка в клетчатых брюках шла в мою сторону босиком по кромке водораздела. Брюки она закатала чуть выше сухих тонких щиколоток, перевитых веревками вен. Я не мог разглядеть её лицо, только представить. Да и что, собственно, такого особенного можно было представить?  Лицо, из которого выжаты сочность, цвет, упругость, нежность... Все старые женщины похожи друг на друга. Женщины старятся раньше мужчин. Что чувствуют они, когда из них уходят соки красоты?

Мысли мои текли привычным потоком сами по себе, а тело продолжало действовать тоже само по себе. Телу был нужен ночлег и пища. Обратно подниматься в лифте к лабиринтам мега-пансионата у меня не было особого желания. Сейчас находиться среди людей мне было противопоказано. И я пошёл вдоль берега по полоске асфальта. Она пряталась за гранитным парапетом, и тем самым, вроде бы как незатейливо изображала набережную.   

Долго идти не пришлось. Ноги сами вывели меня к трехэтажному  отелю «Хрустальный звон». Название его звучало несколько издевательски, потому что позади него, вплотную к ограде, проносились каждые сорок минут поезда и электрички, заставляя дребезжать все окна. Не знаю, были ли в этом отеле востребованы номера для экстремалов с видом на железную дорогу, лично я банально попросил вид на море.
Синеглазая белокурая местная Ассоль  на рецепшен улыбнулась мне более чем приветливо, ведь кроме меня в холле не было никого.
- Желаю вам приятного отдыха, - сказала она, вручая мне пачку рекламных буклетов.
 Я скривил губы в ответной фальшивой улыбке. Сейчас даже сама бы мисс-Вселенная не смогла бы выудить из меня ни слова.

Одноместный полулюкс не разочаровал меня. Панорамное окно  с выходом на широкий балкон – зачаток террасы, довольно просторная спальная комната и, огороженная матовой стеклянной перегородкой, гостиная зона  с диваном, телевизором и холодильником – сей антураж был призван внушить оптимизм и веру в райское будущее. В холодильнике я нашел  бутылку с  газированной водой. Сделав несколько жадных глотков, я скинул одежду на пол и, наглухо задраив шторы,  погрузился  в благословенную чистоту белых простыней. Мысли мои, кружащиеся по заведенным орбитам, погасли и упали в небытие сна.

***
Я проснулся ближе к вечеру, когда красный круг солнца, надломленным куском опускался в море. Терраса отпугнула меня сырым холодом. Рой виноватых мыслей о самосовершенствовании, закаливании и самоограничении закружился в голове, словно нажатый невидимой кнопкой. Вот так все мы работаем как приборы по извлечению мыслей. И только на первый взгляд, кажется, что мыслительная деятельность человечества богата и разнообразна. В основном же, это штамповки,  наборы веток, растущие из двух смысловых корней - «я - ничтожество» и «я хочу силы».
Все наши желания растут оттуда. Когда мы мечтаем о любви, о самореализации, о чуде, за всем этим прячется гаденькое «я –ничтожество» и «я хочу силы». Даже идеи альтруизма произрастают из этих корней. И весь человеческий мир  не просто растет, а «расцветает» уродливыми бутонами роскоши из таких вот гнилых отростков.
Кто-то старается закрыть на это глаза, но большинство, наоборот, выпячивает свои желания насытиться силой в любом её виде - еда, экстрим, секс и деньги, конечно. Деньги, конечно…И не просто «конечно», а в самую  первую очередь людям нужны деньги. Ведь они дают всё.

И даже слепой теперь отчетливо видит, что главной идеей человеческого мира стало обладание деньгами. Этот идейный ствол соединил в себе два гадких корня и вывел на свет «богоподобных» олигархических существ, решивших, что они и есть высшее звено эволюции. И никакие религии не в силах удержать рост человеческой злокачественности. Деньги сейчас – это самый главный Бог.
Да и что, собственно, представляют собой все попытки человека обратиться к истинному Богу? Они растут из тех же двух гадких корней.
«Я не ничтожество, и я не хочу силы» - это буддизм. «Я – ничтожество, и я не хочу силы» - это христианство. «Я не ничтожество, и я  хочу силы» - это мусульманство. «Я ничтожество, и я хочу силы» - это атеизм? Только на первый взгляд между всеми этими основами есть различия.
Частичка «не» довольно странная штука, она ничего не уничтожает, она лишь усиливает то состояние, от которого человек бежит. Бег по кругу – это основа нашей жизни. Убегая от чего-то, мы прибегаем к нему, потом снова убегаем, и так и крутимся на невидимых орбитах. Вечные одиночки, от страха одиночества, придумывающие себе Бога. При этом у Бога есть много имен, но нет единственного имени, а еще нет единого образа. А ведь Бог без образа – безобразен. Хотя, вроде бы, принято его изображать в мужском обличье и, соответственно, относиться к нему как к Отцу Небесному, Творцу, Высшему Властителю или Всевышнему (почему не Всенижнему?)   

Мысли мои, покружившись на духовных высотах, привычно упали вниз - тело властно затребовало комфорта. Струи горячего душа – это бы было как раз кстати. Я разделся догола. Вид моей фигуры в зеркале нисколько не расстроил, но, тем не менее, и не вдохновил меня на подвиги. Ещё остались очертания старых мышц на прессе. Но…Тело воина – до такого идеала я не дотягивал.

Раздолбанные, вибрирующие краны исторгли из себя живительную прану горячей воды. Я согрелся и чуточку размяк в хорошем смысле этого слова. Сонная деревянная неподвижность тела ожила сочными токами неясных желаний.
   
После душа я закутался в большое полотенце, поймав мечтательную мысль о чашке свежесваренного кофе в номер. Мысль была лишена жизнеспособности и умерла, едва успев родиться.
Забытое ощущение автономности самого себя было непривычным, но авантюрно приятным и свежим. Здесь, на море, без вещей и без своего социумного черепахового панциря в виде работы, машины, квартиры и всякого прочего вещного хлама я привыкал к самому себе настоящему, природному, ограниченному лишь масштабами своего тела. Правда, еще было и содержимое кошелька, которое  давало возможность брать  энергетическую подпитку из общечеловеческого денежного котла «всесильной силы». Эти  денежные каналы, кабельные (кабальные) провода, вечные поводки, на который мы все подвязываемся от рождения и до смерти…
И все-таки…Они мешают нам обрести собственное «я» или помогают не потерять его? 

Расслабленно развалившись на диване, я  попробовал насладиться настоящим мгновением. Пощелкав ТВ программами, я как всегда не нашел ничего интересного. Мир не рухнул. Несмотря на возросшую психопатичность президентов и вождей, калейдоскоп событий исправно вертелся, пытаясь создать новые комбинации из старых стекляшек.
Полицейские ловили маньяков. Маньяки пугали девушек. Девушки дефилировали по подиуму, надеясь поймать улыбку олигархов. Олигархи хотели тотальной власти, давя на правительство. Правительство обещало народу манну небесную. Народ жаждал хлеба и зрелищ, эмоционируя в бессильных попытках абсолютного насыщения.

Выключив телевизор, я просидел несколько минут, пытаясь послушать тишину.
В двадцати метрах от меня за оштукатуренной кирпичной стенкой дышало море. Я никогда не относил себя к числу природных романтиков фанатично погружающихся с головой в дикую природу.  Но в этот раз море вызывало у меня совершенно новые чувства. Оно дышало или звало. Оно было не просто массой воды. Словно что-то живое…Не совсем живое…Я пытался поймать ускользающую мысль, но она как рыба плюхнулась обратно в глубины подсознания.

Джинсы, рубашка, куртка. У меня было с собой только то, что было на мне в момент заселения. Забавно. Наверное, мне стоило купить шорты, тапки и футболку. Не разгуливать же  в трусах по номеру? Хотелось есть. Правда, еще не так сильно, но ощутимо. За окном вечер сгустился до ночной темноты, которую разбили шумом и протяжным воем несколько поездов. Наконец, я все-таки решился выйти из номера.

- Вы опоздали на ужин, - сказала «Ассоль», пытаясь изобразить сочувствие на своем голубоглазом личике.
- Бывает, - неопределенно ответил я.
- Вы можете заказать ужин в номер.
- Я подумаю над вашим предложением.
Странно, но в последнее время общение с противоположным полом,  вызывало у меня непроходимые душевные трудности. Словно забытый ритуал оно требовало от меня каких-то моральных усилий и фальшивых масок. К моему облегчению на рецепшен зазвонил телефон. «Ассоль» вытянулась в струнку перед кем-то важным на другом конце провода, и я  получил возможность беспрепятственно выйти из отеля.

Импровизированная набережная украсилась фиалками ночных огней. Редкие смешки, шорох ног, воркование недавно возникших пар, рождённых началом ночи - весь этот нижний фон был притоплен громадой верхнего фона беспощадно ярко и остро раскинувшихся небесных созвездий. Великолепие космоса было для меня непереносимым в больших дозах. Оно могло, вообще, лишить меня остатков моего обмельчавшего «я». Мозг как устрица, лишенная раковины, кинулся в поиски спасительного привычного прибежища, коим явился ресторан «Белый берег». 

Здесь было светло и уютно. Празднично молочные скатерти и торжественно тёмные стулья придавали этому миниатюрному заведению шарм камерности. Правда, динамики изрыгали изжеванный вульгарный шансон. Но сейчас более подходящей пристани для меня  вряд ли можно было представить. Не особо вглядываясь в редких посетителей, я прошел к самому дальнему угловому столику.

Шансон заглушили. На крохотный треугольник импровизированной сцены вышла певица цыганских корней. Длинная цветастая юбка не скрывала её полноту, красный платок, наброшенный на плечи, подчеркивал бледность лица с зачёсанными назад длинными кудрявыми волосами.
Пожелав гостям приятного вечера, она нажала какие-то кнопки на своем электронном клавесине и запела Бессаме Мучо. С первыми же аккордами я ощутил кожей, что взгляды всего женского пола обратились на меня. Даже не обратились, а впились требовательно и нагло, как комары, требуя горячей крови. Здесь я был единственным мужчиной, кроме парочки парней, глубоко вовлеченных в процесс распития пива.

Мой взгляд  тоже сам по себе холодно пробежался по лицам дам, мгновенно оценивая обстановку и выдавая мне чувственный ответ. Девушек в моем вкусе не наблюдалось. Одна Анна Каренина с тоской в глазах, нервно теребила экран телефона, другая – Татьяна Ларина в потрепанных джинсах и толстовке, взирала на меня из пещеры своих грёз… Еще одна… Я затруднился бы дать ей подходящее имя. Её глаза сияли озорным блеском охотницы.
Джульетта, не ведающая о том, что мир жесток, откровенно пялилась на меня. Я погрузился в меню, пытаясь изобразить на своем лице занудство гурмана. Похоже, Джульетту это слегка отпугнуло.
Я сделал заказ официанту. Салат Филадельфия, Баварский шницель, кофе по-венски – такая вот географическая кулинария.

Близость холодного тёмного моря за окном диктовала сюрреалистический настрой. Голос цыганистой певицы прорывался из хриплых пут в высоты оперного контральто. Страстное Бессаме Мучо уступило место умопомрачительным Римским каникулам.
Эта песня из разряда штучных сокровищ, которые вывело на свет человечество, независимо от места и времени исполнения включала во мне тайные струнки волнения. Вот и сейчас я не смог удержать защитный щит своего равнодушия.
В волосах Джульетты вспыхнула импровизированная солнечная корона, видимо, включили дополнительное ощущение.  Джульетта нисколько не комплексуя, прошла через весь зал и бесцеремонно уселась рядом со мной за столик, закинув ногу на ногу. 
- Привет, - сказала она, - Правда, шикарная песня?
- Правда.

Девушка вблизи оказалась довольно хорошенькой. Каштановые вьющиеся  волосы до плеч, капризно-пухлые губы и нахально-невинный взгляд из под густых коротких ресниц. Прямо сама молодая Антонелла Руждеро смотрела на меня.
- Моя любимая песня. Я заказала её для тебя.
- Спасибо.
- Сладкая жизнь, которая уходит вдоль террас Корсо, в аромате римских каникул, - сказала она с многозначительным видом.
На этот пароль мне следовало, наверное, дать какой-то отзыв, но я кивнул неопределённо. Честно говоря, мне не хотелось продолжать знакомство. Хорошенькие девушки как выставочные пряники кажутся вкусными только на первый взгляд. Если рискнешь попробовать, можешь и зубы пообломать.
- Ты не хочешь пригласить меня на танец? – спросила она.
- Мне ботинки натерли ноги, - я галантно отбил ее нападение.
- Тогда пообещай мне прогулку по берегу, - продолжала наступать  Джульетта-Антонелла, – там можно без ботинок.
- Обещаю.
- Хорошо. Я подожду.
Она резко поднялась со стула и направилась к выходу.
На ней было темно-синее трикотажное платье, которое, поднимаясь выше колен, открывало ноги спортсменки. Симпатичная девушка, но мне больше нравится другой типаж – молчаливые томные, покладистые нежные барышни, коих сейчас совсем не осталось.

Я был рад тому, что девушка ушла. Горячий ужин поднял мне настроение. Я даже заказал бокал вина, хотя не пил уже полгода.
Действие вина оказалось воистину магическим. Я остался наедине с собой и с тем, кого можно было назвать Богом. Мифический образ, соединяющий в себе глаза Христа, осанку Будды, сияние Аллаха, улыбку Гения  возник где-то рядом со мной, безмолвно спрашивая о том, как мне нравится тот мир, который он создал. Что я мог ему ответить? Что мне душно и тесно на вращающемся шарике, который по ощущениям всё больше и больше начинает походить на тюрьму, из которой невозможно убежать?
Я не мечтаю о всеобщем равенстве и справедливости. И райские кущи, о которых мечтают измученные работяги, меня не привлекают. Я бы угас со скуки в совершенном мире. Но и жить на помойке тоже не по мне.

Если бы я был Богом, я бы несколько разнообразил планету.  Я бы соорудил на земле порталы в другие уголки Вселенной. А чтобы туда не лезла всякая злобная нечисть и паразитические олигархи, я бы придумал некое духовное качество, которое человек должен обрести, чтобы суметь открыть портал. Я не мог четко обозначить это качество. Человек достойный, открытый, честный, умный… Коммунист в пятом поколении…Нет, не то… Ну, в общем, над этим можно было бы подумать. Не сейчас, а завтра на свежую голову или послезавтра… Не хотелось думать о технических моментах, хотелось просто помечтать  о мире, где есть переходы в другие миры. Представлялось мне что-то туманное, то ли лунное облако, то ли сумрачная горная расщелина или каменные ворота в крестовине звезд…В общем, я отдался во власть детского сказочного наива, укоряя Бога в недальновидности.
На что после третьей рюмки Бог безмолвно ответил мне, что на земле такие порталы есть, но просто нет достойных кандидатов для перемещения…Ну, просто ни одного человека, ни одного…

Ресторан опустел. Пивные парни и тоскующие девушки исчезли. Может быть, они составили пары, и потому поспешили уйти? За дальним столиком цыганистая певица пила кофе, о чём-то увлеченно беседуя с администратором.

Расплатившись с официантом, я вышел на улицу. Идти в номер не хотелось, и я направился к скамейке-качели. Теперь отчасти мне стало понятно, почему ресторан назвали «Белым берегом». Сейчас ночью при свете фонарей берег действительно казался белым, в то время как море являло собой абсолютную тьму. Абсолютная тьма, в умах людей, ассоциирующаяся со смертью, была напротив абсолютно живой, наполненной всполохами дыханий всяких морских существ, в то время как свет, призванный олицетворять жизнь, сейчас являл собой каменную мертвенность холодного берега.
 Дневная надпись, выложенная большими камнями «Я люблю тебя, Лола» никуда не исчезла, никто так и не решился нарушить ее целостность.

- Ну что? Ты готов к прогулке? – Антонелла-Джульетта выступила как тень из темноты козырька неразличимого заднего строения.
- Не совсем. Я немного выпил ... И…
- Что «и»?
- Мне кажется, излишняя настойчивость не красит девушку.
- Меня зовут Лола.
- Лола? Так это твоё имя выложено камнями?
- Моё и что? – в ее голосе вспыхнули нотки надменности.
- Так тебя кто-то любит?
- Да. И что в этом такого?
- Может быть, тогда тебе стоит пойти к тому, кто тебя так любит?
- Ну, я и пришла. К тебе.
Я расхохотался от неожиданности:
- Милая Лола, это как-то уж слишком. Может быть, ты скажешь, что  это я выложил камнями признание в любви?
- Конечно, ты. А кому ещё могло прийти такое в голову?
- Ну, это уж слишком. Дорогая Лола, я устал и мне пора в номер.
- Ты обещал пройтись со мной, - сказала она.
- Хорошо. От этой качели до «Хрустального звона». И больше ни шагу. Так устроит?
- Вполне.

Мне пришлось снять ботинки, чтобы можно было более-менее комфортно пройтись с Лолой по кромке берега. Она тоже сняла свои туфли. Без каблуков она макушкой доставала мне до подбородка.
- Ты думаешь, что все современные девушки тупые и озабоченные? – спросила она.
- Думаю. Они готовы идти с первым попавшимся мужчиной, имени которого они даже не знают.
- Я знаю твое имя. Тебя зовут…Тебя зовут…Подожди…Видишь, вон там впереди. – она махнула рукой в сторону моря.
Тёмная линия морского горизонта в безлунную ночь неразличимо сливалась с таким же тёмным небом.
Тихие всплески волн на тяжелом мрачном водном полотне  рождали неясное далекое сияние. Приглядевшись, я понял, что вижу две дорожки. Слабо светящиеся, они  словно приподнимались над поверхностью моря.
- Красиво? – спросила Лола.
- Что это? – спросил я.
- Дорожки от звёзд. Достаточно редкое явление. Считай, что тебе повезло. И ночь безлунная, и рябь нужная и звезды низко…Ты знаешь, что это за созвездия?
- Нет.
- И ты не знаешь, какая над тобой звезда?
- Не знаю… Лола, к чему весь этот разговор? Тебе что-то надо от меня? Или ты от скуки или ради ревности? Твой поклонник, наверное, ждёт тебя.
- Ты – мой поклонник.
Я горестно вздохнул. Спорить с упёртыми девушками всегда было выше моих сил.
Мой горестный вздох вызвал у Лолы прилив словесного вдохновения:
- Эти две звезды называются Альфард и Процион. Альфард – это моя звезда, звезда вечного одиночества. А Процион – твоя. Процион звезда предвестника. Сегодня эти звёзды дарят нам свой свет. Они невероятно далеко, но их частички танцуют совсем рядом, на воде. Ты можешь прикоснуться к ним. Ты можешь не только увидеть, но и потрогать их свет. И между дорожками проходит коридор, в который можно войти.

Слушая весь этот монолог Лолы, я не мог избавиться от ощущения несостыковки образа и действия. Хорошенькая девушка, пытающаяся очаровать мужчину, должна была хоть какой-то дрожью в голосе выдать свое волнение.  Но Лола  говорила чересчур уверенно. Не было даже намека на скрытые внутренние штормы, грозы и сомнения. Наоборот, говорила она несколько жёстко и холодно, отсекая слова друг от друга многозначительными паузами, ставя чуть ли не на каждое слово веское ударение. Словно преподаватель с нескрываемым чувством собственного превосходства она читала лекцию нерадивому студенту.
Её авантюрное превосходство не зиждилось ни на чем. В любой момент студент мог уйти. Считается, что цыганки обладают даром гипноза. Лола как и Антонелла скорее походила на пуэрториканку, чем на классическую итальянку. Высокий лоб и пухлые губы свидетельствовали о наивности. Ничего цыганистого и, тем более, гипнотического в Лоле не было.
Лола просто говорила. Она не смотрела мне в глаза, не прикасалась к руке, не тараторила, не вздыхала, не волновалась. Лола просто говорила…Что-то  «важное» про звёзды, про коридоры, про дорожки.
И тут вдруг я понял, что никуда я уйти не могу.
Это открытие не смутило меня и не удивило. Я уже давно отвык удивляться. Раз девушка так настойчива, значит, за этим стоит что-то особенное.

Босиком в своём синем платье Лола выглядела как школьница. Она присела на краешке водораздела, протянув руки к морю.
- Не бойся, попробуй воду, она теплая.
Море лизнуло водяным языком мою ладонь. Нет, скорее не лизнуло. Оно в ответ пожало мне руку.
- Стас…
- Откуда ты знаешь мое имя?
- Пока ты ужинал, я сходила в отель и узнала на рецепшен. Так устроит?
- О, да у вас тут целая мафия. Охотитесь на мужчин? Сразу предупреждаю, у меня нечем поживиться. Денег только на неделю проживания, потом буду бомжевать.
Лола пропустила мои слова мимо ушей. Она напряженно смотрела в темноту коридора, образованного двумя звездными дорожками.
- Стас, нам надо войти в этот коридор.
- Зачем?
- Не зачем, а почему. Нам надо зайти, потому что через час этот коридор исчезнет.
- Это местный обряд? Типа прыгания через костер? Обряд погружения в холод?
В ответ Лола тяжело вздохнула. А потом продолжила без тени сомнения объяснять урок нерадивому ученику:
- Это только кажется, что вода холодная. Просто мы горячие. Но мы можем стать холоднее воды, Стас.
В моей голове завертелись мысли о местных русалках, наядах и вампиршах.
- Ты хочешь сделать из меня труп?
- Стас, перестань паясничать. Я прошу тебя просто зайти в воду.
- И?
- И окунуться с головой.
- И всё?
- Всё.
- Точно всё?
- Точно.
- Улыбнитесь, вас снимает скрытая камера, - сказал я, снимая с себя верхнюю одежду.
Носки я тоже снял, а трусы снимать не решился. Лола же как истинная русалка, ничуть не смущаясь, предстала передо мной в ослепительной наготе своего упругого спортивного тела. Видимо смущение было для Лолы качеством вне зоны доступа.
Она зашла в воду первой, и когда вода скрыла её  нежную девическую грудь, она повернулась ко мне, махнув рукой.

Я вошёл в воду по колено. Вопреки моим ожиданиям море оказалось тёплым. Я сделал еще парочку шагов по направлению к Лоле, не веря своим ощущениям. 
- Холодное пламя, - сказала Лола тихо. – Надо окунуться с головой. Ты холодный, но живой. Сейчас тебе не страшен даже абсолютный ноль.
- Ты даже знаешь про абсолютный ноль. А я думал, что Егэ отбило все мозги молоденьким девушкам.
- Я даже знаю, что земля вращается вокруг солнца. И что всё в этом мире вращается, как в калейдоскопе.

Бывают такие талантливые сумасшедшие, которые могут вовлечь в свое сумасшествие. В мире вдруг перестало все существовать кроме нас с Лолой и едва видимого коридора, образованного двумя яркими звездами.
- А почему бы и нет? – подумал я.
У судьбы на нас бывают свои виды. И на первый взгляд бессмысленное действие, может включить цепочку новых событий.

Море распласталось передо мной зыбучей чёрной равниной. Едва заметные звездные дорожки продольными объемными туманностями слева и справа от нас, как разделительные линии неведомой дороги, уходили в горизонты космоса.
- Давай вместе, на счет три, - поторопила меня Лола.
- Давай.
- Раз, два, три! Стас, ну что ты медлишь!
- А ты?
Ничего не отвечая, Лола, выгнув спину,  нырнула в сгустившуюся темноту. Откуда-то издалека я услышал тихий колокольчик её счастливого смеха.
Нырять я не рискнул. Я просто окунулся, присел под воду, шумно сомкнувшуюся
надо мной,  и выскочил наружу.

Мир не перевернулся. Ничего не изменилось. Всё такой же тяжелой темной гладью вокруг меня простиралось море. Тихий плеск редких и мелких волн озвучивал ночное сонное пространство. Я пригладил мокрые волосы рукой.
Подплыв ко мне Лола, сказала тихо:
- Теперь мы вместе.
- В чёрную магию не верю, - отшутился я, прислушиваясь к своим ощущениям.
Хотелось бы представить, что в тело потекла невиданная энергия. Но нет, наоборот, я ощутил дикую усталость. Прямо тут в море, я вдруг понял, что неимоверно устал. Что мои ноги и руки завязли в свинцовых путах и мышцы ноют тягучей внутренней болью.

Кое-как я вышел на берег. Ноги гудели, всё гудело внутри. Наверное, так ощущают себя будки высокого напряжения.
Лола вышла вслед за мной. На ум пришла сказка о Золушке. Может быть, окунувшись в ночное море, я превратился в очередного старичка-моржа, а Лола – та самая старушка в клетчатых брюках? И завтра с утра я пополню ряды её сомнительных поклонников?
- Иди, спи в свой номер. Завтра встретимся, - бросила Лола небрежно, натягивая поверх своего мокрого тела синее платье.


***

В зеркальных дверях пустого гостиничного холла я наткнулся на своё отражение с влажным всклокоченным ёжиком волос.
- Дурак, - сказал я сам себе без выражения.
В номере мне стало ещё хуже. Меня начало мутить. Рвотные позывы сотрясли мое тело несколько раз, пока всё содержимое ужина не перекочевало в унитаз.

Чтобы узнать, чем я отравился, я попытался вспомнить всё то, что я ел. Обычно тот продукт, что вызвал отравление, вспоминать противно. Я перебрал в уме всю поглощённую мной пищу. Ничего у меня не вызвало отторжения, кроме…Кроме слабого йодистого запаха моря…Такого неприятного  запаха… Такого сильного запаха моря и всех этих мерзких салатов, шницелей и приторных разложившихся сливок в прогорклом кофе и кровавой бурды, названной вином. Воспоминания вывернули меня наизнанку в очередной раз в рвотном приступе. Из меня вышла желчь. Подрагивая всем телом от внезапной слабости, я прополоскал рот и бросился на спасительную кровать.
- Это вино. Несомненно, виновато вино… 
Через мгновение я уже спал.

Ночь прошла без происшествий. Желудок, полностью очистившись, больше не беспокоил меня. Во сне я блуждал по каким-то коридорам, похожим на заброшенные ветки метрополитена, пытаясь разгадать  геометрическую суть лабиринта. Но лестницы, ведущие вверх, приводили меня вниз, обрывались, уходили в туннели, потом снова возникали из ничего, дразня шаткими ступенями.

Утро задалось ясное и солнечное. И я как примерный отдыхающий  решил отправиться на завтрак.
В гостиничном ресторане было пусто, но все блюда излучали тепло и готовность быть съеденными. В мой нос потекли ароматы свежей выпечки. Я набрал омлета, поджаренного бекона, блинов, налил чашку горячего кофе. Сесть я решил за столик  близкий к закрытой веранде. С него хорошо просматривалась ослепительно голубая морская гладь.
- Привет!
- Ты решила меня преследовать?
- Я? Я могу уйти. Но если я тебе понадоблюсь, то я в двадцать шестом номере.
- Так ты не местная?
- Местная. Просто отдыхаю от суеты.
- Хорошо, Лола. Если ты мне понадобишься, - я сделал многозначительную паузу.
- Ты  прибежишь ко мне, - сказала Лола и, резко развернувшись, направилась к выходу.
На Лоле были надеты белые шорты и бесформенная выцветшая красная футболка, едва дотягивающаяся до открытого пупка.
- Надо же, - сказал я в пустоту, - я и не знал, что местные девушки так самоуверенны.

Что может быть приятней качественного завтрака? Когда новый день начинается с безмятежной чашки кофе в райском местечке…У меня в запасе еще как минимум пять таких дней, когда я должен завершить полную перезагрузку сознания. И сейчас мне как никогда важно одиночество. И мне не надо думать о Лоле и о её красной футболке, не надо думать о Лоле… Но Лола, видимо, уже запустила крючки в мои мозги, направив мысли по другим орбитам. Есть девушки, которые умеют запускать крючки. Они виртуозно вылавливают рыбу на свою наживку. Но я – опасная рыба. И Лоле лучше не иметь со мной дела. Рыба может съесть рыбака. И как бы Лола не старалась строить из себя «особенную особу», она мало чем отличается от других. Все девушки одинаковы, за исключением нюансов. В принципе, все они – белковые существа. И их отличие от мужчин кроется только лишь в последовательности элементов белковых молекул.

Доев свой завтрак, я вышел прогуляться. В отеле было удивительно тихо. Просто удивительно тихо…С самого утра я не слышал ни одного поезда. На рецепшен, как и в гостиничном ресторане никого не было. И на море. Ни старичков, ни чаек. Удивительно чистая густая тишина от моря до самого неба…Разве не этого я хотел?

Солнце резво карабкалось в зенит. Двери всех прибрежных магазинчиков были открыты. И ресторан «Белый Берег», где меня вчера отравили вином, тоже был открыт. Всё так же празднично белели скатерти. Сверкали на солнце никелированные крохотные корзинки с солонками и перечницами.  Из кухни плыли ароматы неведомых мне специй. Я покричал для порядка:
- Эй! Здесь есть кто-нибудь?
Ответом мне было молчание.

Я прошёл через служебный вход, ведущий на кухню. Кухня явила мне свою девственную чистоту. Намытые до блеска кастрюльки с чем-то сногсшибательно вкусным томились на плите. Жизнерадостно гудел холодильник, забитый всякими яркими упаковками. Но никого из обслуживающего персонала на кухне я не нашёл.
Я снова вышел на берег, пытаясь осознать то, что не пока не укладывалось ни в какие рамки.
Куда делись люди?  Мой взгляд встревожено обшарил все видимые окрестности, пытаясь отыскать хоть какие-то намеки на присутствие людей. Но картинка побережья застыла в безжизненной статике. Лишь трепетали остролистные акации. Их едва уловимый шепот терялся в шорохе волн. И всё. Больше никаких звуков ни вблизи, ни вдали. Практически мёртвая тишина.

Когда реальность выходит из под контроля сознания, она становится  похожей на сон.  Может быть, я еще сплю? Я взял в правую руку самый острый камень и расцарапал им до боли запястье левой руки. Белые полосы на коже набухли кровью, но вокруг ничего не изменилось. Вся та же пустынная каменистая набережная, безмятежно синий морской горизонт, скамейки-качели…Всё то же… Правда, каменной надписи «Я люблю тебя, Лола» не  было.
- Тем лучше, - подумал я. – Нет Лолы, нет и проблемы.

В скрипучей звездолётной кабине лифта, я поднялся наверх. На территории мега-пансионата меня ждала всё та же безлюдная тишина.  Пробежав несколько лестничных пологих пролетов, я вышел к шоссе, ведущему в поселок.
- Ау, люди! Где вы? – закричал я.
Вдоль шоссе по разные стороны были натыканы машины. Двери открыты, в замки вставлены ключи зажигания. Бери любую. Я бы мог запаниковать, включив мысли о какой-нибудь новой бомбе, уничтожающей людей и оставляющей технику, если бы не одно обстоятельство. И сама дорога и машины выглядели как декорации на лубочной картинке. Асфальтовая дорога чернела влажной спиной, и сразу за каменистой обочиной росла мелкая сочная  трава…В этом празднично вымытом мире не было даже намёка на пыль. И машины выглядели так, как будто только что выехали из дверей автосалона с ключами зажигания, лежащими на приборной панели.

Сев в ближайший серебристый Ниссан, я рванул по направлению к поселку. Надежда увидеть людей таяла с каждой секундой. По пустой дороге я домчался до пункта назначения за две минуты.

Посёлок как ярмарочный балаган выставил все свои начищенные прелести наружу. Двери всех домов и магазинов были не заперты. Прилавки полны товаров, улицы стоящих машин. Тишина шелестела листвой, лишь слегка озвучивая немое великолепие красочного изобилия.
Я зашёл в один из подъездов древней панельки, пытаясь хоть там отыскать следы беспорядка. Но бетонные лестницы были словно вымыты мылом и порошком, стены аккуратно прошпаклеваны и покрашены. Толкнув наугад первую попавшуюся дверь, я оказался в квартире.
Обычная малометражка, обклеенная  геометрическими обоями, встретила меня во всеоружии порядка. Разложенный диван накрыт чистой простыней, на подушках ни единой складки, словно постель только что расстелили. В шкафу висят женские и мужские вещи, аккуратно нанизанные в несколько слоев на плечики. В коридоре на полочках начищенная обувь. Никаких следов спешного покидания жилища я не нашел. Напротив, создавалось ощущение, что кто-то заботливо прибрался здесь, как горничная прибирается в гостиничном номере. Даже воздух в квартире словно был сдобрен дезодорантом. Я принюхался. Названия запаху я подобрать не мог. Так пахнет выстиранное белье, высушенное на улице. Хотя, пожалуй, нет. Так пахнут цветущие ирисы. Едва уловимый аромат в дымчатом шлейфе.
Запах исчезал, дразня меня своей неуловимостью.
В поисках  истины я забрёл на кухню. Там тоже было неестественно  чисто. Посуда в шкафах сложена аккуратными стопками. В холодильнике свежие продукты  - сыр, масло, сосиски. И нигде ни пылинки, ни крошки.

Я зашёл ещё в несколько квартир, и всюду меня ждала одна и та же картина – старательно наведённая кем-то чистота.
Моё сердце билось чуть чаще, чем надо, в горле пересохло. В супермаркете я «купил» бутылку ледяной газировки, бросив мелочь на тарелку отсутствующего кассира.

Обратно до пансионата я доехал на вс том же серебристом Ниссане, выжав из педали газа, максимальную скорость. Припарковав его на прежнее место, я побежал …По лестницам, по мосту, вниз в лифтовой кабине, к морю…Стоп.
-Ты прибежишь ко мне, - услышал я внутри себя  голос Лолы.
Сделав неимоверное усилие, я заставил себя не бежать. Я степенно прошелся по «набережной» и сел на качающуюся скамейку, пытаясь собраться с мыслями. Мысли не собирались.
Тогда я зашел в «Белый Берег» и сварил себе чашку кофе в кофемашине.

В Белом Береге за время моего отсутствия ничего не изменилось… Хотя нет…Кажется, появилась новая выпечка. Но в этом я не мог быть уверен на все сто процентов. Всё-таки, мысли мои едва шевелились на измененном фоне сознания. Барбитураты, наркотики, может, ещё какая-то вчерашняя дрянь в вине явно не давали мне мыслить четко и ясно. Это как пытаться бегать в воде. Вроде бы всё прозрачно, препятствий нет, а ноги не бегут. 

Капли кофе чёрными кляксами упали на белую скатерть. Оглянувшись в поисках тряпки, я не смог найти  ничего подходящего.  Решив закрыть безобразие бумажными салфетками, я застыл в легком удивлении. Кофейное пятно исчезло само по себе. Удивление, действительно, было лёгким, как во сне. Ненатуральность удивления родила во мне злость. Я смахнул чашку с пола. Она разбилась, смачным всплеском забрызгав пол и края скатерти кофейной жижей. Я смотрел на грязную лужу, пытаясь понять процесс очищения. Но мои попытки были сродни попыткам увидеть движение часовой стрелки. Осколки не собрались в чашку. Они исчезли сами по себе лишь тогда, когда я отвернулся от них. «Кто-то» быстро и чётко поработал за моей спиной.
Мир, в котором нет энтропии, мир, в котором ничего невозможно сломать. Может быть, я в детстве мечтал о таком? Я разбил ещё пять чашек с кофе. На шестой я решил остановиться. Идеальный порядок с абсолютным равнодушием пресёк все мои попытки разрушить его.

«Белый берег» сиял  чистотой, словно издеваясь над моим внезапным бешенством.
Плетёные корзинки дразнили румяной, ванильной выпечкой, а чайники идеальными никелированными боками. Поразмыслив немного, я решил, что добру пропадать не стоит. Кусок Наполеона оказался совершенно восхитительным на вкус.
- Жди, жди, коварная девочка, я к тебе не прибегу.
Я решил максимально отдалить свой визит к Лоле. Цедя остывший кофе, я сидел за своим вчерашним столиком, изображая абсолютное  расслабленное сытое спокойствие.

Солнце слетело с зенита, пробивая косыми жаркими лучами обезлюдевший мир. Вдоволь насидевшись в ресторане, я вернулся в отель. Здесь меня ждала всё та же чистота. Кровать аккуратно застлана, хотя я помнил, что уходя из номера, я всего лишь небрежно набросил на неё покрывало.
Идеальный самовосстанавливающийся порядок я уже начинал воспринимать как должное. Телевизор, правда, не работал, экран искрил белым снегом. Позвонить мне было некому, потому что я специально «потерял» свой телефон до поездки на море. Но судя по всему, в этом мире сотовая связь молчала. В помещении для персонала я нашёл три брошенных телефона. Все они показывали отсутствие сети.
Пытаясь разбавить тишину, я включил первые попавшиеся диски на звуковой аппаратуре в холле. С трудом высидев три песни из пищащей и рычащей современной эстрады, я решил охладиться в море.

Уличный воздух казался по-летнему горячим. Правда, иногда в нем проскальзывали ледяные струи ветра.  Море разволновалось. Гребни волн разбивались о берег и снова собирались в далекой глубине, катились к берегу в бесплодных попытках проникнуть в суть камней. И опять пришло  странное ощущение не воды, а чего-то огромного и живого.
Я зашёл в воду, не удивляясь тому, что она несла в себе ощутимое животворное тепло. Как там сказала Лола про ледяное пламя? Что мы можем быть чуточку холоднее самого сильного холода? Лола…Лола!


***

Лола лежала на кровати в двадцать шестом номере и делала вид, что читает книгу.
На ней были все те же белые шорты и нахальная красная футболка, задранная на животе.
- Ну что? Прибежал? – нарочито равнодушно зевнула Лола.
- Что всё это значит? Куда делись люди?
- Все люди в Голливуде...Успокойся, они никуда не делись. Просто мы их опередили на полшага. Мы с тобой в другом мире, Стас.
- Ты о чём?
- Ни о чем. Выпусти пар, потом поговорим.
- Когда потом? Я ездил в поселок, там никого нет! Ни одного человека!
- Даже так? О, боже, как приятно, побыть в абсолютной тишине. Тебе разве не нравится?
- Ты кто такая?
- Кто я?  А ты кто?
- Я – человек!
- И я – человек, - усмехнулась Лола.
- А где другие человеки?
- Они недалеко, рядом. Нас от них отделяет лишь мгновение. Они в своём мире, а мы в своём. Мы в мире «до».
- Это что? Новый вид наркоты? Ты подсыпала мне что-то в бокал?
- В какой бокал?
- В бокал с вином. Мне было плохо, меня всю ночь полоскало.
- Стас, успокойся.
Но я не мог остановиться  и кричал все сильнее и сильнее:
- Скажи! Скажи мне, что всё это значит!
Я схватил ёе за плечи и начал трясти, словно пытаясь выколотить из неё некое важное признание.
Она не сопротивлялась, обмякнув в моих руках как тряпичная кукла. И я отпустил её  и сел на кровать, сжав виски, вспыхнувшие болью.

- Странные люди. Сначала они хотят, чтобы им принадлежал весь мир. А когда к ним приходит желаемое, они начинают орать от страха, - сказала Лола.
- Где мы?
- Все мои объяснения не успокоят тебя. И ни одно из них не будет исчерпывающе точным.
Объясню, как могу. Мы в своеобразном будущем. Мы в мире «до». Всего лишь мгновенье отделяет нас от времени людей. Они всегда опаздывают от нас на мгновение. Представь, что есть интерактивная игра под названием жизнь, и она запускает биомассу во все это великолепие декораций. Так вот мы с тобой в театре. Актеры еще не пришли, а декорации в наличии. Так устроит?
- Ты хочешь сказать, что вся планета пуста?
- Ну да, - безмятежно отозвалась Лола. – Вся планета пуста. В ней нет биомассы.
- А деревья?
- Деревья не имеют сознания, они не жизнь, а лишь основа жизни, её дыхание. Если продолжить аналогию с театром, то они как фон, как свет на сцене. И мы с тобой – два актера в декорациях мира.
- А…А зачем?
- Зачем я тебя сюда привела? Ты, наверное, сам этого сильно хотел. Признайся, тебе надоели люди, ты устал копошиться и играть по чужим правилам, ты жаждал уединения. Я не права?
- Не знаю. Я хотел…Я сам не знаю, чего я хотел.
- Ты хотел выйти из игры, - она подошла к окну, резким движением отдернув шторы.
Комнату залил оранжевый цвет заката. – Игра для биомассы, бессмысленная игра со странными правилами.
- Кто ты такая, Лола?
- Я? А ты не видишь? – рассмеялась она. – Я – женщина…Ты ведь думаешь, что все женщины – тупые самки? Хотя, наверное, ты правильно думаешь. Если женщина решила, что она тупая самка, то она исполняет это с блеском. У меня же другая роль.
- Лола…
- Стас, слишком много вопросов, а я тебе не википедия. Давай лучше сходим, поужинаем в «Белый Берег». Ты ведь с утра практически ничего не ел?
Я хотел возразить, но вовремя понял, что мои возражения не имеют смысла. В гостях у хозяйки благоразумнее будет послушаться её.

В «Белом Береге» всё было готово к приходу гостей. Столы сияли  первозданной чистотой скатертей, столовые приборы были аккуратно завёрнутые в синие холщовые салфетки. Моей чашки с остатками кофе  я не увидел.
- Здесь кто-то страдает манией порядка, - буркнул я себе под нос.
- В этом мире ничего невозможно разрушить, - ответила Лола. – Это немного меня забавляет. Но, в общем, приятно.
-  Здесь даже чашки не разбиваются? – я решил слегка проэкзаменовать Лолу.
- Нет. Здесь всегда всё в порядке. И любая вещь занимает своё место. Так что если ты что-то переставишь, оно потом вернётся обратно.
- А если я поставлю на скатерть грязное пятно?
- Оно продержится точно до того момента, когда ты переключишь внимание. Как переключишь на что-нибудь другое, так оно и исчезнет.

Совместный бред на две персоны можно было бесповоротно исключить.  И если всё происходящее было моим личным бредом, то Лола являлась его частью, а вовсе не самостоятельным объектом. Но признать Лолу частью бреда мне было так же сложно, как принять частью бреда самого себя. Ведь я ощущал боль, я мог снова расцарапать запястье до крови, и мне бы было больно. То, что от утренних царапин остались едва уловимые розовые полоски, меня уже не удивило. Там где нет разбитых чашек, там не должно быть и ран. Лола стояла рядом со мной настоящая, живая. Я словно бы невзначай коснулся её руки.
- Проверяешь, не фантом ли я? – Лола усмехнулась, чувствительно ущипнув меня чуть повыше локтя. – Садись, гостем будешь.

Я сел за стол, а Лола по- хозяйски прошла на кухню.
Оттуда она вернулась с полным подносом. Шашлык в кольцах маринованного лука, зелень, лаваш, печёный картофель, цахтон, красное вино. От вина я отказался наотрез. А вот за шашлык принялся с аппетитом. Сочное мясо с нежнейшей корочкой таяло во рту, словно минуя желудок, и напрямую растекалось  по сосудам и капиллярам от пищевода не тяжестью съеденного, а энергией вкуса. Одновременно огонь, свежесть, острота, истома накрыли внутренними волнами моё тело, затрепетавшее всеми фибрами наслаждения.
Я отложил вилку в сторону, чтобы немного утихомирить внутренний шторм. Волны смешались в одно блаженное всепроникающее золотистое тепло.
- У этой пищи особенный вкус. Она ещё не вошла в мир, где всё разрушается, - сказала Лола.
- А в этом мире точно ничего не разрушается?
- Нет.
- Но мы с тобой только что разрушили целостность мяса.
- Всё, что ты разрушил, уже восстановлено.
- Хочешь сказать, что этот шашлык будет на кухне вечно?
- Не знаю, - Лола улыбнулась легкими ямочками на щеках.
- И ведь шашлык – убитая свинка, а ты говорила, что здесь нет биомассы.
- Пища, как и деревья всего лишь фон, свет, игра иллюзий и теней в театре. Сегодня шашлык, завтра что-то другое. Здесь всё не разрушается, а видоизменяется.
- Странно. Ты говоришь, что мы в некотором смысле в будущем. Но здесь нет свинки, а есть шашлык из неё. Что-то не так с причинно-следственной связью. Может быть, ты ошибаешься, и мы не в будущем?
- У тебя вульгарные представления о времени. Тебе кажется, что оно прямолинейно, но оно имеет бесконечное число степеней свобод. Оно как море. Оттолкнувшись от берега настоящего, ты можешь поплыть в любом направлении будущего.
- Так уж и в любом? Ты вчера завела меня в определённый коридор между звездами. Как их там? Альфард и Процион?
- А ты не рад?
- Еще не знаю.
- Так давай, порадуемся. Может быть, прокатимся куда-нибудь с ветерком?
- Куда?
- Куда душа пожелает. Весь мир у наших ног. Жаль, что ты не летчик, а то бы мы полетели прямиком в Париж. Но сегодня мне хватит прогулки в Сочи. Могу сама сесть за руль, если у тебя еще крыша не восстановилась. А снесло её, видимо, крепко.
Голос  Лолы вибрировал нотками издёвок. Но я решил не обращать на это внимания.

Дальнейший ужин прошел в совместном молчании. Я перекатывал кусочки мяса во рту, пытаясь ослабить накал вкусового наслаждения. Отчасти мне это удалось. Лола тоже аристократично и сосредоточенно ковырялась вилкой  в своей тарелке, и потому позволила разглядеть себя более подробно. Я выискивал изъяны в её лице. Родинки, морщинки и всякие другие анатомические «неправильности». Слегка широковатые скулы, распахнутые глаза, пухлые губы, вьющиеся тёмные волосы, кожа тронутая ровным загаром - в её практически идеальном облике не было томности, лишь пионерский задор. Пожалуй, передо мной была даже не Джульетта, а пуэрториканская Алиса из страны чудес.   
Но маленькие чувственные женщины никогда не волновали меня по одной простой причине – они напоминали мне девочек и потому я не мог представить, что они несут в себе особую внутреннюю тайну женщины. Хотя, у Лолы вроде бы и тайн было с избытком, но её секреты походили больше на секреты экскурсовода. Они имели внешний вид. Лола провела меня в удивительный мир, но внутри нее самой не пульсировала тайна. Мир и Лола были словно бы сами по себе. Лола как блестящая этикетка на красивой вещи болталась в этом мире, видимо, совершенно бесцельно. И, по всей вероятности, банальная скука заставила эту взрослую девочку взять в свой мир чудес меня в качестве живой игрушки.   

Лола, словно бы прочитав мои мысли, нахмурилась.
- Тебя смущает мой юный возраст? – спросила она. – Ты бы предпочёл вместо меня увидеть старуху в клетчатых брюках?
- А ты тоже её видела на берегу? Вот видишь, запомнила. Она ведь штучный экземпляр.
- Штучный. Целыми днями ходит по берегу, соединяется с природой.
- Ты её знаешь?
- Нет, - сказала Лола, отведя взгляд в сторону, как неопытная врушка.
- Женщины в возрасте бывают очень мудрыми, и интересными, их можно читать как древнюю книгу.
- Тоже мне знаток нашелся. Что ты, вообще, знаешь о женщинах?
- Что они все, милые создания. Лола, не дуйся.
- Ладно, Дон Жуанище, доедай свой ужин.
- Нас ждут великие дела?
- Сейчас зайдем в магазин и переоденемся, - сказала Лола. – Купим себе чего-нибудь красивого. Вернее, не купим, а возьмём. В этом мире все наше, можно брать, всё, что хочешь.
- Может быть, стоит оставить деньги? Если ты говоришь, что люди появляются  через мгновение после нас, то они возьмут деньги.
- Расслабься. Все, что мы делаем «здесь» никакого отношения к «там» не имеет. Твои деньги всегда на секунду будут впереди.
- Но если я заберу с прилавка вещи, там ведь их уже не будет?
- Будут. Те же или другие…Пустые места заполнятся сами собой. Знаешь, это как вода заполняет свободные ячейки, сколько не ковыряй морское дно, пустоту не создашь.

Лола выбрала себе в прибрежном магазинчике умопомрачительное изумрудное мини-платье на бретельках, усыпанное блестками. Как оно затесалось в ворох купальников, футболок и шорт, я не понял. Возникло подозрение, что Лола спрятала его в магазине заранее. Правда, фрака она для меня не припасла, и мне пришлось довольствоваться футболкой, на груди которой красовался изогнутый в прыжке дельфин.

Лола явно наслаждалась моим вниманием и отсутствием людей, чувствуя себя в этом пустынном мире полноправной хозяйкой.
Во мне же никак не мог раствориться осадок тревоги. Мой взгляд по-прежнему искал человеческие силуэты. Казалось, я слышу где-то рядом над ухом чужое дыхание или наоборот, вдалеке мелькают и исчезают стремительные тени.
- Эта паранойя скоро пройдет, - сказала Лола, заметив мою тревогу. – Здесь нет никого кроме нас.
- Почему ты так уверена в этом?
Лола ничего мне на это не ответила, только посмотрела на меня уничижительным взглядом. Так смотрят взрослые на ребенка, который задает наивные и тупые вопросы.
- Может быть, здесь никого нет, а в Париже ходят люди, - не унимался я.
- Стас, на этой планете на этой волне времени нет никого, кроме нас с тобой.
- А если кто-то зайдет через коридор, так же, как и мы зашли.
- Это невозможно.
- Почему?
- Потому что в коридор невозможно зайти без ключа.
- Так у тебя еще и есть ключ?
- Да.
- И как он выглядит?
- Смотри! – Лола крутанулась передо мной, сверкнув оголенными плечами.
- Ты хочешь сказать…
- Да, я хочу сказать, что я и есть этот самый ключ.

Стивен Кинг с его лонгольерами, наверное, инициировал открытие того мира, в котором я пребывал. Мир «до» - предпразднично молчаливый и неожиданно просторный без людей, не внушал мне ни страха, ни сожаления. Пока мне не хотелось думать о причинах, приведших меня сюда. Мир изобилия создан для того, чтобы этим изобилием можно было насладиться. Присутствие Лолы рядом плавило все логические цепочки, заставляя не думать, а просто жить, наслаждаясь мгновением «здесь и сейчас».

Что могут делать двое людей разного пола в идеально чистом мире, ожидающем прихода человечества?
Лола нашла на стоянке  белый ауди-кабриолет. Она сама села за руль. И мы помчались вниз по серпантину в самый большой город на нашем черноморском побережье.
***

Ещё не наступил вечер, но он уже вовсю зрел, набухал фиолетовой мглой на восточных окраинах неба. А на западном горизонте золотыми яблочными горами собирались кучевые облака. И сама дорога казалась похожей на  сочную глубокую реку, которая несла нас в туманное облако городских огней.

В городе уже все было готово к приходу гостей. Широкие проспекты и узкие улочки выскоблены до блеска, отполированы невидимым мастером чистоты. Даже привычный беспорядок галечных камней на обочинах напоминал затейливую композицию  искусного декоратора. В этом мире не было разрушения, энтропия не коснулась его. Только я как Бог мог разрушить что-то. Разрушить на мгновение притянутой мысли. И взять…Взять всё, что пожелает душа. Но душа наша устроена так, что когда всё есть в изобилии, она ничего не желает. Сыт, одет, обут…Рядом красивая девушка…Но, разве не от этого я бежал еще совсем недавно? И всё же… Ощущения Бога были приятны. Бывают такие хорошие сны, из которых не хочется выходить. Продлить неторопливое наслаждение как можно дольше, раствориться в нем, уйти в его сладкое небытие как в нирвану.

Близость Лолы  волновала меня. Но это волнение не имело ничего общего с магнетизмом плотского влечения. Передо мной была прехорошенькая, забавная девушка. Может быть, она чего-то хотела от меня. Но желание женщины всегда убивало мое желание. И никакие Лолины ухищрения не могли сейчас заставить меня окунуться в плотские игры.

Моё волнение было вызвано лишь тем обстоятельством, что я ощущал наслаждение более сильное не от возможности обладания, а от самого процесса протекания времени в этом странном мире. Такое наслаждение бывает в одиночестве дикого леса, обрывающегося на утесе, в каменное тело которого бьются волны кристально-холодной глубины. А, может быть, точнее было Лолино сравнение этого мира с гигантской сценой. Этот мир был наполнен предпраздничным ожиданием грандиозного спектакля, который придёт чуть позже, чтобы разорвать суть и плоть декораций, чтобы неистовствовать в беспомощности и непреодолимой жажде разрушения и созидания.
Правда близость людского потока никак не угадывалась. Но знание того, что через мгновение в этом мире будут люди, рождало самую сильную из эмоций – эмоцию предвосхищения.

Декорации ночного клуба как и всё остальное в этом мире казались выписанными компьютерной графикой. Если бы я был зверем, то, наверное, я бы сошел с ума от полного отсутствия запахов. Но для человека запахи скорее назойливый, а не
информативный фактор. И потому мне здесь было хорошо. Я прямо-таки кайфовал от неземной свежести от едва уловимых дымчато-ирисовых волн, в которые был укутан этот мир.

Лола, встав на место диджея, включила цветомузыку. Зал ожил, закружились хрустальные шары, по стенам понеслись цветные вихри. Что-то ритмичное из «Арабесков» и «Оттована» - попурри из дискотеки восьмидесятых. Наверное, тогда ещё в музыке не было современного стремления жёстко  забить гвозди в мозги. Она была более легкая, невесомая, закручивающая внутренние токи в неведомое пространство.
Точно. Почему-то я только сейчас ощутил, что то, старое диско, несло в себе эйфорию выхода за пределы тяготения, а новомодное техно или что-то там другое, наоборот вдалбливало в бетонную скорлупу обреченно-порочных городов.

Пульс ритма – это нечто непостижимое, чему подчинено человечество с самых древних времен. Когда начинает звучать ритмичная музыка, мысли сваливаются с наезженных орбит, выстраиваются по невидимым всплескам и впадинам звуковых синусоид. И переходя телом в пространство вибраций, ты понимаешь, что всё в этом мире и есть танец. И ты есть часть этого великого Танца.
Ритмы ударных вовлекают человека в действо, независящее от него, и в том смысле мы все – змеи, вылезающие из своих подземных укрытий тьмы на дудочку великого факира – света.

Лола танцевала. Вернее, не она танцевала, а нечто очень могучее захватило её в свои потоки. Каждая мышца участвовала в танце, как у великого пианиста – играло все тело. Видно было, что Лолин танец свободен в амплитуде, чувствовалась рука опытного хореографа.
Лола танцевала, чуточку играя, чуточку легко, небрежно смешивая отдельные па  и в то же время абсолютно технично. Наслаждение от её танца было завораживающим.
Танец не представлял собой тупую мантру повторяющихся движений робота-куклы, и в то же время оно не нес в себе хаосный поток психопатичности. Он был, именно, танцем, спонтанным и в то же время филигранно выточенным.  От танцующей Лолы потоком текло наслаждение неземного порядка.

Не знаю, кто был Богом в этом мире, но сейчас я бы с уверенностью сказал, что этот мир  находился во власти великой Богини. Лола сейчас была сама Вселенная в её юной природной красоте. Танцуя, она не смотрела на меня, не завлекала взглядом. Она была обращена к тому неведомому, что открывалось перед ней.

Её отрешенность рождала вокруг неё магнетические вихри. Лола была рождена для танца. Не простого земного танца, а шаманского, космического, древнего танца, проистекающего из тайников Вселенной. Это я сразу понял. Потому что в реальной жизни я никогда не видел, чтобы девушка так танцевала. Во время танца с Лолы словно бы слетали все оковы. И в то же время она виртуозно набрасывала их, словно дразня мироздание, словно вступая с ни ним в невидимую любовную связь.
- Я – юная и красивая… Я юная…Я нежная…Я сильная…Я необыкновенная…

Явные восходящие потоки вокруг Лолы не давали ей улететь, удерживая её на грани перехода.  Она была похожа на дерево с крыльями, которое держат земные токи. И в этом соединении небесного и земного было нечто восхитительнее, названия которому я дать не мог, оно пришло в меня жгучей волной, эмоции неизведанного вкуса. Словно бы сцена настоящего готовила нас к открытию другого мира, который на порядок мощнее и ярче того, что мы видим сейчас.

Впрочем, Лола довольно скоро натанцевалась. Притушив громкость музыки до едва уловимого биения фона,  она подошла к дивану, на котором я  развалился в блаженной неге. В её руках оказался поднос. Два бокала из фиолетового стекла немного насторожили меня.
- Это не вино. Это безалкогольный коктейль, - Лола подарила мне улыбку бывалой искусительницы. – Не бойся.
- А я и не боюсь.
Коктейль пузырьками взорвался в мозгу. Дальше я помнил всё как-то не очень четко. В зале погас свет. Осталось лишь аварийное освещение со стрелками и люминесцентными силуэтами бегущих человечков. Лола повела меня куда-то к выходу в южную ночь.   

Кабриолет блестел в сумраке фонарей как праздничная карета. Когда Лола вставила в замок ключ зажигания, фонари разом погасли… Машина рванула с места.

Пришёл другой свет. Звезды с неба стекали на площади и улицы, которые вырастали перед нами молчаливыми сумрачными кадрами. Лишь шуршание шин по асфальту возвращало меня к действительности моего движения.  Ведь если бы не было шуршания шин, я бы воспринимал свое движение как неподвижность, на которую накатываются картинки в формате НD.

Потом картинки остановились. И я как-то сразу отрезвел. Ясно было, что Лола везла меня на ночлег. В принципе, мы могли бы остановиться в любом доме. Но у Лолы были свои предпочтения. Она доставила меня в определённое место, в котором, наверное, бывала уже не раз.

Монументальность сооружения в темноте лишь угадывалась.  Гнутые старинные фонари, освещающие пышную аллею, могли сделать акцент только на дорожке, выложенной камнем. Остальное терялось в идеальных компьютерных кронах.
Изумрудное платье Лолы навеивало Голливудское настроение. Я бы сейчас не отказался от смокинга, чтобы поддержать игру.
Уже перед самым входом в дом Лола повернулась ко мне и предложила надеть на глаза черную повязку.
- Я знал одну сказку про старую ведьму, которая ловила простачков, чтобы пить их молодость в момент близости. И она надевала своим жертвам на глаза черную повязку, чтобы они не видели её истинного уродства, - сказал я.
- Боишься? – Лола усмехнулась, но как-то грустно.
- Зачем повязка? Зачем танцы? Лола, зачем ты выловила меня?
Задавая эти вопросы, я вёл себя как бедная девушка, которую пригласил на свидание богатый ловелас. Хотя…Девушке всегда есть что терять, мне же терять было нечего.
- Хорошо. Обойдемся без повязок. Не надо ничего. Я устала и хочу спать. Поговорим завтра.
- В этом мире есть завтра?
- Есть завтра. И даже есть вчера. В этом мире, вообще, все есть, кроме…
- Кроме чего?
- Стас, нам с тобой надо отдохнуть.

Наслаждение рождало лёгкое удивление, которое снова переходило в наслаждение.

В королевском доме  лифт имел размеры  приличной комнаты. Зеркальные стены лифта вверху и внизу были усыпаны разноцветными стразами, узорами, напоминающими  древние иероглифы. Судя по изощренному декору, дом принадлежал какому-то местному толстосуму. Хотя сам смысл принадлежности ни в том, ни в этом мире не имел никакого смысла. Иметь в своем распоряжении громадину, за которой надо следить, ограждать её от врагов, чинить, восстанавливать  – довольно утомительное занятие. Здесь владельцем всего были мы с Лолой. И нам не надо было ни за кем следить, и нам никто не мешал…

Странное ощущение. Я смотрел на наши с ней отражения в зеркальной стене. Рядом мы смотрелись в общем-то, неплохо. Но…Так смотрятся актеры, притянутые за уши друг к другу, для того, чтобы изображать страсть.

Лифт имел размерность этажей от минус первого до третьего. На третьем он остановился, выпустив нас в круглый зал, по периметру разрезанный дверями. Лола повела меня в спальню. Не включая света, она провела меня к кровати. Умопомрачительно мягкое шелковистое кроватное лоно приняло меня в  свои объятия. Лола слегка замешкалась, и я по закону жанра протянул руки к ней. Мое телодвижение вызвало у неё приступ истеричного смеха.
Лола рассмеялась кукольным смехом, который включился в ней помимо её воли и больше походил на вынужденную эмоциональную разрядку после немыслимого напряжения. Лолин смех оголил пространство между нами, обрезал все чувственные микротоки, превратив нас с ней в бесполых существ.
Пожелав мне спокойной ночи,  и не глядя в глаза, Лола ушла, а я стянул с себя джинсы и провалился в сон.

Пару раз за ночь я просыпался. Внутренний сторож пытался убедить меня в том, что за окном слышатся какие-то шорохи. Но нет. Всё было спокойно. При свете ночника я не особо пытался разглядывать номер, в который меня привела Лола. Пару раз я ощутил лёгкую тошноту и жар которые, впрочем, прошли сами собой, после того, как я ополоснулся под душем. Здесь, в спальне была собственная ванная комната, стандартно отделанная молочным мрамором. Правда, ванна на гнутых ножках и унитаз в старинном стиле всё-таки взывали к филигранной роскоши.

На тумбочке около кровати я нашёл пульт. Пощёлкав кнопками, я вызвал прохладу ветра и попутно неожиданно вскрыл потолок, густо усеянный звездами. Комната была оборудована стеклянной крышей. Сначала я хотел вернуть привычный потолок, но потом передумал.

Я лежал и смотрел без движения на звезды. Мыслей не было. Ведь наши мозги запрограммированы слишком однобоко. На социальные видения они выдают поток мыслей, а перед звёздами немеют.
Я так и не смог заснуть под звёздами и, пытаясь присмирить росток головной боли, проклюнувшийся в левом виске, отключил прохладу и закрыл стеклянную крышу

Боль слабо вещала мне о чём-то, она так и не разрослась в нечто большее, лишь переродилась в осознанное беспокойство. И потому проснулся я очень рано  с рассветными лучами солнца, ощущая, как волнение буквально выталкивает меня из кровати.

Идеальная тишина давила на барабанные перепонки. Я открыл створки панорамного окна, чтобы услышать хоть что-то. Но с берега  доносился всё тот же  ленивый еле слышный плеск воды. Полный штиль обездвижил листву. Только вода, шепча, перекатывалась на камнях, словно возвещая о том, что время в этом мире хоть как-то, но движется.
Дом, в который меня привела Лола при дневном свете, нарочито выставил свое идеальное великолепие.
Я бы нисколько не удивился, если бы узнал, что он принадлежит президенту.

Дизайнеры здесь особо не безумствовали с формой. Да и с цветом они тоже мудрить не стали. В спальне пол, стены и стулья словно окунули в молоко. Тёплый белый цвет ещё сильнее подчеркивал идеальную гулкую чистоту. О том, что мебель сделана из самого дорогого дерева, можно было только догадываться, судя еще и по филигранной обработке деталей и краев. Шёлковое покрывало уже аккуратно застилало кровать, на которой ещё недавно я спал. Следов моего присутствия здесь уже не было. Для людей я, наверное, был призраком. Для меня призраками были они. А этому миру, судя по всему, глубоко было наплевать на людей. Но зачем-то же он их впускал в себя?

В мраморном туалете я долго стоял у зеркала, закованного в белую лепную гипсовую раму. Я всматривался в свое отражение, ища изменения. Наверное, они больше всего проявили себя во взгляде. Он у меня стал каким-то глубоким, как  у поэта.

В общем-то, я уже знал, зачем я здесь. Лифтом я пользоваться не стал, чтобы не разбудить Лолу, которая судя по тишине, царившей в доме, еще спала. И отошел я как можно дальше от ограды дома, чтобы звуком мотора не разрушить Лолин сон.



***
В ближайшем квартале я нашёл машину с навигатором. Несмотря на то, что в этом мире не работала сотовая связь, навигатор  при включении заговорил женским голосом. Значит, спутники здесь всё-таки летали по орбитам. Голос сообщил мне, что соединение установлено, и я, петляя по улицам, поехал в одно известное мне место. Звук женского голоса навевал приятные ощущения того, что в мире я не одинок. Но беспокойство внутри меня росло всё больше. Казалось, что руль крутится сам, без моего участия, что мой маршрут предопределён, и машину ведёт кто-то другой, а не я. Мои руки на руле лишь бутафория. Я попробовал остановиться, нажав на тормоз. Машина встала. Я вышел на воздух.
 
Признаюсь, без Лолы в этом пустом мире мне было немного страшновато. Ощущение, что я нахожусь на крючке у невидимого снайпера, панически нарастало. Я вернулся в машину. Мог ли я сейчас изменить свой маршрут? Вряд ли. Железные опилки тянутся к магниту. Моё притяжение было фатальным, неизбежным и непереносимым. Нажав на газ, я отдался фатуму, несущему меня по коридорам изменённой реальности.

Это был обычный дом из серии «элитных малоэтажек». И видно было, что он построен довольно небрежно, словно заказчик спешил собрать деньги с жильцов. Неровности в кирпичной кладке, трещины в фасаде преждевременно старили облик дома. Впрочем, в этом мире не было старых вещей, а были вещи словно бы художественно состаренные. Даже кирпичные стены подъезда без штукатурки выглядели задумкой дизайнера.

Я легко взбежал по лестнице и  открыл дверь в квартиру на третьем этаже.
Воспоминания приходили ко мне вместе с действиями. Внутри квартира как и полагается приличной норке была хорошо загримирована. Стены прихожей обклеены под крокодила, дальше шла позолоченная шелкография, создающая впечатление будуара для плотских утех. Гостиная перетекала в кухню, в кабинет и в спальню.

Боль пришла саднящей волной, схватила в свой жёсткий кулак мое трепыхающееся сердце. Я присел на кресле в гостиной, переводя дух. В этот ранний час они, наверняка, ещё спали. Я же был в мире «до». Всегда впереди на мгновение от них. Но мне вдруг показалось, что если я перешагну порог спальни, то морок исчезнет. Мир «до» соединится с обычным миром. И она увидит меня. С отстранённым любопытством врача она будет созерцать мою боль. И я увижу в её глазах это холодное  любопытство, в котором замешаны и раздражение и неприязнь и ещё много всего, что убивает меня медленно и неизбежно.

Боль потери, боль непереносимости того, что её нежное солнечное, шелковистое тело кто-то трогает, мнёт, по-хозяйски ощупывает. Других выражений я не мог подобрать. Она обрела своего нового хозяина.
Это только кажется, что есть образцовые пары любви. На самом деле, есть пары, образцово изображающие любовь. Ведь в отношениях друг с другом нет равенства. Кто-то один из тех двоих, что составляют пару, знает точно, что хозяин - он. Это он определяет, какими будут отношения. А другой пытается скрыть от самого себя, что хозяин не он. Он пытается уверять самого себя, что счастлив и независим, хотя изо всех щелей подкорки тянет промозглостью будущего одиночества. И как бы тщательно из двоих кто-то не скрывал, что хозяин не он, этого скрыть невозможно. Страх вылезает изо всех щелей как ядовитое пухнущее тесто.

В наших отношениях хозяйкой была она. И в один из постных осенних дней, когда она чуть дольше задержалась на работе, я вдруг звериным чутьем уловил запах своего будущего тотального одиночества.
Я выгрызал её потом из памяти сколько мог, заменял её нежными, чуткими тихими барышнями. Успокоительное  не успокаивало, наоборот, раздражало ещё больше. Они не соответствовали ей ни в целом ни в деталях. Похожие и непохожие на неё, они издевались надо мной как кривые отражения той единственной и неповторимой, без которой моя жизнь лишилась смысла.
 
Анна…Она  не приходила в мою память. Однажды вырезав меня из своей жизни, она не испытывала желания оглянуться. Это я сам снова жадно бежал за ней, пытаясь поймать хотя бы частицу её безмятежного взгляда. Я повторял себе тысячи раз, что в ней нет ничего особенного, и я врал себе. Потому что она была вся особенная. Шёлковая кожа, вкрадчивый тихий голос, поворот головы…Что составляет магию личности?
То невероятное излучение внутреннего счастья…Нет, не счастья, чего-то  более масштабного.
На её бледном лице выделялись манящие восточные припухшие глаза, обещающие мне головокружительное северное небо с его полярной ночью, наползающей на весь мир и с туманным рассветом, пронзающим кристальные вершины гор.
Для меня она была как тигровая лилия из неведомого мне мира. Как будто бы в ней был выход в другое пространство… Тут я запнулся. Мысли о выходе вселили в меня тягостное ощущение неподвижности.
Я сидел в кожаном кресле чужой гостиной как вор.  Странный вор, который не только не может украсть, но и наследить.

Собравшись с духом, я зашел в незапертую спальню. Что я там ожидал увидеть? Разобранную кровать и смятые простыни? В этом совершенном мире всё всегда было собрано в определённую схему. Муаровое покрывало, снятое с кровати, аккуратно висело на спинке стула. А сама кровать строго и геометрически правильно была накрыта тонким хлопковым одеялом, под которым должны были спать эти двое. Я коснулся рукой подушки, на которой через мгновение должна была появиться её голова. Оставив легкую вмятинку, я смотрел на неё до боли в глазах, пытаясь не отрываться взглядом, насколько это возможно. Словно удав, гипнотизирующий кролика, я пытался выждать некоторое критическое время, которое позволило бы мне через маленькую, но едкую неправильность выйти из этого правильного мира и, может быть, увидеть Анну. 
Боль, резанула меня по глазам, выжав слезы. Вмятинка исчезла. Рассветные лучи пробились сквозь щель в закрытых портьерах. Я прошёл в ванную и выплеснул на лицо несколько порций холодной воды.

Вернувшись в спальню, я попытался найти хоть какую-то информацию, которая могла бы  немного насытить моё болезненное любопытства. В верхнем ящике комода я нашел её фотографию.  Всё та же улыбка, светлые волосы, глаза… В её глазах я пытался найти следы тоски. Но они безмятежно взирали на меня и на то, что было где-то за мной далеко. Они смотрели в неведомый открытый мир. И всё же…Эта шелкографичная квартира-норка несла в себе явный диссонанс с тем простором, что был скрыт в Анне.  Или, может быть, я ошибался насчет неведомых масштабов её внутреннего мира?
Анна была счастлива не со мной. Её неведомый хозяин… Или она снова была хозяйкой? Мне не дано это было узнать…

Я коснулся рукой простыни, чтобы попытаться установить с ней связь хотя бы через мгновение, разделяющее нас. Ведь она спит здесь… Где? Справа или слева? Почему я решил, что она спит с краю, как со мной?  Может быть, с ним она изменила свои привычки? На кровати две подушки. Какая из них её? Мне не узнать.  И даже если сейчас я разломаю эту кровать, в том мире ничего не изменится.
Я в ярости содрал с кровати простыню и скинул матрас на пол. Распахнув дверцы шкафа, я вытащил оттуда все её вещи.  Его одежду я брезгливо, как зараженную чумой, отбросил в сторону.

Брошенный  вверх камень по законам природы падает вниз. Законы этого мира  исполнялись безукоризненно. Пока я путался в юбках и блузках, кровать приняла первоначальный вид. Это меня ещё больше взбесило. Я сорвал шторы с окна и истоптал их ногами. Багровая парча вместе с жёлтым капроном – пошлейшая безвкусица, которую я просто обязан был уничтожить. Но мои попытки что-то изменить в этом мире были сравни попыткам призрака.

Вдоволь намахавшись руками и ногами, я обессиленно присел на пол. Комната  легко восстановила свою идеальную структуру, откровенно наплевав на все мои потуги. Тогда я снова открыл шкаф и снял с вешалки её маленькую вещицу – легкий капроновый шарфик. Это была вещичка из моей памяти. Я помнил, как весной мы с Анной ездили за город, и она обматывала шею этим бесплотным шарфом, чтобы хоть как-то защититься от пронизывающего ветра. Мы тогда много смеялись и  целовались до сухих губ. Я отдал ей свой шерстяной шарф, а она отдала мне свой. Я повязал его на шее, как галстук и сказал ей, что добровольно залез в петлю любви. Эта петля пахла её духами, слегка горьковатым полынным ароматом.   
Сейчас шарфик не пах ничем, ведь в этом мире «до» не было запахов прошлого. И сама по себе вещь Анны в мире «до» не имела смысла и не несла на себе её отпечатка.  Она была просто идеальным слепком, копией, к которой еще не прикасалась рука Анны.

Обмотав шарф вокруг запястья, я  вышел на балкон. Молчаливый мир равнодушно взирал на меня. Это был мир счастья. А как же иначе? Мир, в котором всё восстанавливается, мир, в котором, видимо, невозможно умереть. Почему-то сейчас я твердо знал это. Я – вечен.
Я прислушался к внутренним ощущениям. Знание словно бы само набухало и раскрывалось во мне. Видимо, пока я спал в молочных аппартаментах, кто-то хорошенько покопался в моих мозгах. Или, вернее, нагрузил мой биокомпьютер информацией. Некая новая жёсткая грань меня самого требовала исполнения новых знаний. Это как в фильме, вчера был человек, а сегодня терминатор.
На терминатора я, правда, не тянул. Знание набухло, а вот мышцы нет. Но тот, кто проснулся во мне, был в достаточной степени холоден и расчётлив.

Где хранится  штрих-код нашей личности в голове или в сердце? Я понимал, что новое знание, пришло не через голову, а через сердце. Оно разворачивалось во мне сжатой спиралью. Сначала приходило ощущение образного энергетического потока, и только потом оно принимало словесную кодировку.

Капроновый шарфик полетел с балкона вниз, затерявшись в листве. Я вернулся в спальню, снова достал из комода фото Анны и безжалостно смяв, сунул его в карман брюк и вышел прочь.

Город раскинул передо мной свои идеальные лабиринты. Сумрачные кварталы ещё не пропитались солнцем. Я нёс в своем кармане фотографию, словно бы пытаясь  доказать себе, что осталась боль. Но боли уже не было. Спираль нового знания, расширяясь оставляла боли лишь маленькое букашечное место. Вместо смертельной раны пустяковый укол, крохотная капелька крови.

Я перестал  ощущать ревность. Сейчас я понял, что и к Анне ничего не чувствую. На ходу я достал из кармана фото. Смятая фотография приняла свой идеальный глянцевый вид.  На меня смотрело красивое, но чужое лицо. Как будто посмеялся художник, убрав из портрета то космическое  очарование, что жгло мне душу вот уже столько лет.

Этот мгновенный переход от боли к свободе, я воспринял как само собой разумеющееся. Собственно, я и стремился в этот город, к ней, чтобы вырвать ноющую занозу из сердца.

Я  шёл пешком наугад, куда вели меня ноги. По пути я забрёл в первый попавшийся  бар и взял себе бутылку свежего пива. У пива был необычно яркий хмельной вкус, несущий беспричинную радость. Сейчас я бы хотел  остаться в этом мире навсегда, быть в вечном кайфе. Теперь, когда старая боль так неожиданно легко закрылась, хотелось бесконечно праздновать свое освобождение, наслаждаться свежестью и чистотой этого безмолвного мира. И еще мне захотелось, чтобы вернулись звуки, чтобы проходили какие-то люди. Но ничего этого не было!

Только волны бились о берег в этом странном мире, ключом входа в который из которого была Лола. Мне вдруг обожгло сердце. Я подумал о том, что если потеряю Лолу, то потеряю ключ выхода в обычный мир.
А хотелось ли мне туда? Там меня ждет неминуемая дряхлость и смерть. И Лола…Как давно она здесь? И сколько же лет Лоле?
Лола! Наверное, она ищет меня. Я рванул обратно к белому дому. Я бежал, я мчался, срывая дыхание, мне хотелось, чтобы мышцы наполнились  силой движения. Я бежал в волнении, но мозг работал чётко и ясно, внутри меня словно бы разворачивалась карта местности.

Вот он и «президентский дом» с открытыми воротами, с пышной аллеей, ведущей ко входу.

Вопреки моим опасениям Лола ещё спала или делала вид, что спит. В такой же спальне симметричной моей, только окутанной в клубничный туман. Розовые стены, полы, портьеры…Прямо-таки комната для принцессы. Я только немного приоткрыл дверь, чтобы удостовериться, что за ночь она никуда не испарилась. Будить я её не стал, хотя солнце уже набрало силу.

Я спустился вниз, на минус первый этаж. Здесь было несколько уютных местечек для принятия пищи. Я выбрал маленький бар, стилизованный под пещеру. Всё-таки, идеальный порядок начинал меня немного раздражать. Здесь же царил полумрак, который отчасти скрывал детали, позволяя сознанию привычно предполагать наличие некоторых несообразностей и погрешностей, скрывающихся в темноте.

Я просидел в баре довольно долго. Я сидел, цедил кофе  и прислушивался к своим мыслям, которые продолжали зреть невидимым знанием.

Лола спустилась вниз, когда я уже намеревался сам её разбудить. Выглядела она ужасно. Синие круги под глазами. Да и одета была соответственно в  бесформенный розовый халат, слегка стянутый поясом в талии.
- Что с тобой?
- Мне плохо. Ничего, это пройдет. У меня так бывает.
- Ты болеешь?
- Есть немного.
- Серьезно?
- Да. Дни мои сочтены.
- Ты шутишь?
- Шучу. В этом мире никто не умирает. Просто мои клетки восстанавливаются….Ты где-то был?
- Нет.
- От тебя пахнет пивом. Я догадываюсь, где ты был…
- И где?
- Прощался со своей старой любовью.
- Откуда ты знаешь?
- Ниоткуда. Из себя. У вас мужчин есть стандартный набор – жена и любовница. Пиво и вобла. Вобла без пива – дрянь, и пиво без воблы тоже дрянь. А вместе так и ничего.
- Откуда такие энциклопедические познания?
- Я всегда немного впереди. У меня есть доступ ко всем архивам.
- Но свои мысли я не записывал в архив.
- Неважно. В том мире у всех свои роли. Тебе двигаться, а мне стоять. Режиссёр наслаждается сам собой в разных ипостасях. Интерактивный спектакль- игра  запускается через мгновение после нас.
- Лола, мне с тобой рядом страшно.
- Так уж и страшно? – Лола криво усмехнулась, забираясь с ногами на кожаный диванчик рядом со мной.
- Кто ты?
- Женщина, Стас. Самая нормальная. Та, которая может управлять энергиями. Это врожденная обязанность женщин, но они об том забыли.
- А ты вспомнила?
- Ты тоже можешь вспомнить свои врожденные обязанности. Если захочешь. Сейчас у тебя тоже есть доступ ко всему. Ты в зоне доступа. Ты можешь зайти внутрь горизонта событий, - Лола посмотрела мне в глаза, как врач,  настойчиво и холодно.

«Горизонт событий»... Где-то я слышал этот космогонический термин. Что-то связанное с чёрной дырой и с невозможностью выйти из её поля тяготения. И чёрные  дыры как-то связаны с коридорами в другие вселенные.
По законам жанра я должен был требовать исчерпывающих объяснений, но я не мог этого сделать, потому что то, что рождалось во мне, было неисчерпаемым как море.


***
Я не мог уже сидеть рядом с потухшей Лолой. Внутренняя необъятная сила прямо-таки распирала меня.
-Иди, - сказала Лола, отвернувшись от меня.

Я вышел во двор, в жерло аллеи. Я шёл медленно, словно пробуя на вкус каждый шаг. Шаги имели приятные звуки тихого, но плотного соприкосновения подошвы с камнем. Ворота, ведущие к морю, были распахнуты настежь, никто не удосужился их закрыть. И в этом событии для меня скрывался явный сигнал, который посылало мне мироздание.

Море призывно и вместе с тем отстранённо сияло  всего в нескольких шагах от меня, накатывало свои невесомые коралловые волны на пепельный «каирский» песок. Головокружительно высоко поднялось небо, потом словно дыша, оно опустилось ниже. Колебания пространства, как струнное пространство огромной арфы рождало во мне ответные волны. Я входил в резонанс с дыханием мира.

Знание распускалось внутри и снаружи  меня гигантским солнечным цветком.
В пиковый миг цветок в небе и в сердце соединились в умопомрачительную любовную связь. Сердце затрепетало на волнах магнитного поля.
Два моря – солнечное и водяное открылись передо мной в чувственном великолепии мощи. И я шагнул им навстречу.

Две стихии перемешались между собой, вспыхивая крошечными радугами. Море поглотило меня в свое нутро, разбирая на мельчайшие частицы, промывая, растворяя моё тело как краску, делая меня гигантским и бесплотным.
Оно словно бы ласково игралось со мной, перебирало мои поющие струны с томным волнением «римских каникул». Я сам стал музыкой, я ощущал себя распластанным по всему земному шару и по его орбите.
Наслаждение длилось целую вечность. И оно не было бессмысленным. Море-солнце словно бы выходило со мной на контакт, пытаясь понять мои желания.
Те вопросы, которые вертелись в моей голове, превратились в отчетливый пульс исследователя. Я захотел заглянуть как можно дальше в мир «до». Не за мгновение, когда в нём появляются люди, а гораздо раньше. Я жаждал увидеть истоки декораций неведомого режиссера.

Приняв мой запрос, море выплеснуло меня обратно на берег. Что ожидал я увидеть в мире «задолго до»?
Мир «задолго до» был таким же чистым, как и мир «до», только слегка размытым как акварель.  Даже солнце было размыто по небу, соединено с морем в рассветные краски. Город тоже только намечен линиями. Я не мог удержаться, и прошёл ко двору особняка с его дымчато- лиственной аллеей. Здесь шёл дождь. Мелкие капли, собранные в плотную невесомую густоту  создавали почти библейский дух перехода от бренной жизни к небытию. Наверное, так можно было представить потоп. Вода стояла от неба до земли.

Вода соединяла небо и землю, но ничего в ней не тонуло. Тёплая земля впитывала воду, и листья набухали цветом. Особняк, наоборот, словно бы растворялся. Таял мраморный пол, стены истончались до прозрачной мембраны. Верхние этажи курились туманом, в котором я смог различить клубничные и молочные потоки – прообразы спален.
Нижний бар тоже претерпел метаморфозы. Его кирпичные стены стали тонки и хрупки, как яичная скорлупа. Они крошились под нажатием руки, скорлупа слетала, обнажая световую тонкую плоскость. Плоскость  казалась сотканной из ячеек и больше походила на живую, пульсирующую ткань. Я попытался свернуть эту ткань в рулон. Она легко поддавалась, но потом снова возвращалась на место. Я попытался разорвать её.  Она легко рвалась,  но потом так же легко восстанавливалась.
И всё это я сделал только ради того, чтобы лишний раз убедиться в том, что ничего в этом мире я не могу изменить. Ровно, как и увидеть того, кто создает этот мир.

Я вернулся обратно к берегу с тупой настойчивостью исследователя. И решил зайти в море, чтобы снова выйти в мир более далекий. Я так и загадал попасть  в «мир истока».

Море приняло меня, «выслушало» мою просьбу  и вывело обратно в рассеянный свет, в котором я мог свободно плавать. Там не было ни берега, ни очертаний. Потоки пространства  имели переходы разного цвета. Иногда они сворачивались в нити. Нити раскручивались, создавали восходящие токи, на которых я парил как в невесомости. Я или не я? Что-то бесформенное, нитеобразное, растворяющееся в массивах, в заготовках фона, таким теперь стало и моё тело. Я парил в чувственном осязании того, что обнимало меня и растворяло мою суть. Фон моря был более влажным, а берега сухим.
Никакого намёка на присутствие Режиссёра здесь не наблюдалось.

И тогда я. Набравшись духа, загадал  зайти в мир «после», оставленный  людьми, надеясь там найти следы Режиссера. В тот самый мир,  через который «прошла биомасса».

Море мгновенно отяжелело плотностью и выплюнуло меня на жёсткий берег.
Мир «после на одно мгновение» выглядел ужасно.
Как же быстро я отвык от грязи, сопровождающей человечество!  Передо мной предстал затхлый город в запахе разложения. Повсюду валялись бумаги, пакеты и всякий прочий зловонный мусор. Пытаясь удовлетворить свое любопытство,  я вернулся в «президентский отель», в тот самый бар, где оставил Лолу.

Здесь меня ждал всё тот же запах тлена и заляпанные столы с грязной посудой. Я взял в руки первый попавшийся бокал, кинул его, он разбился. Другой бокал сам раскрошился у меня в руках. Я нажал руками на стул, на стол. Они покорно поддались разрушению, словно съеденные древоточцем. Я ударил кулаком по кирпичным стенам, легко пробивая в них дыру, осыпающуюся мучнистой пылью. Аллея деревьев тоже предстала отвратительным зрелищем мёртвых острых веток, каждая из которых легко и с треском отламывалась от  «глиняных» стволов. В этом мире я тоже не мог ничего изменить.

Я вернулся назад к тяжёлому мутному морю, пытаясь выйти в мир на «много мгновений после». Этот мир тоже не явил мне ничего нового. Ветхость размыла город, раскрошила и осыпала остовы его каменной сути. Дома уже превратились в окончательные развалины, запахи разложения исчезли. Деревья высохли до мумий. Сухая мёртвая тишина в плеске мутных волн не располагала к тому, чтобы я задержался в ней надолго.
Но с упрямством садомазохиста я просил море вести меня глубже.
 Я «шёл» ещё дальше. Ещё и ещё, в самое глубокое прошлое, в самый конец мира. Я «шёл» до самого упора. Пока всё вокруг меня  не разрушилось до песка и не слилось в одну чёрную массу воды, ночную без звезд, но словно наполненную зачатками света. Я  не видел проблесков, но ощущал горячее тепло от воды, готовой исторгнуть этот свет. И я уже знал, что за этим последует рассветное разрежение. И невидимый художник  снова начнет мешать акварель. Круг замкнулся.

***
Море приняло меня  и выплеснуло обратно на берег мира, в котором меня ждала Лола.
Я вернулся почти как к себе домой. Надо признаться, что здесь, в ощутимой близости людей я ощущал себя гораздо уверенней.
Лола сидела на берегу, ожидая меня как морячка моряка. Она немного повеселела, хотя печаль осталась в уголках глаз. При всём при этом она еще и  переоделась в  скромный цветастый ситцевый сарафанчик, а волосы собрала в низкий хвостик, словно предлагая мне картинку наших с ней будней в мире рая.
- Ну что? Нашёл Режиссера?
- Нет никого…Это так странно…
- Ничего странного…
- Кто-то создает, потом сам же все это разрушает… Для чего? Бессмыслица.
- А твоя жизнь не бессмыслица?
- Ну, я хотя бы не разрушаю.
- Ты уверен? Неужели, в своей жизни ты создал что-то вечное?
- Не вечное, но временное точно.
- Все, что ты создал – нежизнеспособно, потому оно и разрушается. Ты живешь точно так же как и все люди, строишь песочные города, которые легко размываются волной. Зачем?
- Я познаю мир.
- Ты познаешь не мир, а суть разрушения, вместо того, чтобы познать суть вечности.
- А зачем мне вечность?
- Вот-вот, ты боишься её, ты закрываешь глаза. Ты боишься жить одну долгую жизнь, потому что в тебе есть страх  неминуемого разрушения.
- Лола, остановись. Нам всем не нравится это мир. Но что можем мы предложить взамен?
- Я могу предложить взамен. Ты знаешь, я знаю другую землю. На этой земле есть коридоры, по которым можно путешествовать в другие миры. Надо просто стать частью Вселенской любовной музыки. Встать парой и совершить переход. Ты думаешь, что я сочиняю? Но это есть на земле. На земле есть многое. Но мы этого не знаем. -
Лола заплакала тихо, без всхлипов.
Я обнял её вздрагивающее тельце. Именно таким оно мне казалось после моих глобальных экспериментов. Она отстранилась от меня.

Ещё один безумный день клонился к вечеру. Солнце застряло на линии заката, прикрывшись пластами горизонтально вытянутых почти прозрачных фиалковых облаков. 
- Смотри как красиво, - я попробовал снова приобнять Лолу.
Она лишь кивнула в ответ и сказала совершенно будничным тоном:
- Стас, если ты… Если мы захотим, то оно может долго не заходить.
Я воспринял её слова без удивления. Словно не выключать солнце было для нас с ней так же естественно, как не выключать лампу. На самом деле, я знал, что солнце  движется, как ему угодно, и мы не можем изменить его движения. Но мы можем изменить наше восприятие  и увеличить плотность мгновения, как будто  остановить его, растянуть.

Ощущать свою невиданную силу было приятно, но показывать её здесь было некому. Я помнил, что хотел спросить Лолу, давно ли она здесь. Но сейчас я понимал нелепость этого вопроса. Даже моё «недавно» могло растянуться в «давно». Да…Познавая внутреннюю ёмкость самого себя, я словно бы отстранялся от внешнего течения времени. Сколько часов я бродил по прошлому и будущему? Странный вопрос в мире резинового времени. Примерно настолько же странный как вопрос: «Сколько километров меня ждала Лола?».

Мы сидели с Лолой  на берегу моря. Волны накатывали на берег. На чернильной линии востока начался восход крупной, пурпурно - золотой Луны. Я молчал, переполненный впечатлениями. Говорила Лола, тихо и медленно, словно разматывая нить старинного клубка.
- Я расскажу тебе одну историю. А ты слушай и думай.
Юные Бог и Богиня жили в совершенном вечном мире. Их мир соответствовал их представлениям о прекрасном и был  абсолютно послушен им. Они строили, создавали, лепили, перемешивали. И, знаешь, как ни странно,  их лепнина принесла им не наслаждение, а дичайшее разочарование. И они плюнули на всю эту тягомотину, скомкали весь мир в одну кучу и взорвали его  на мелкие кусочки вместе с собой.
- Как это по-женски! Бить посуду в истерике.
- Скорее, по мужски – разрушать целые города.
Но они преследовали совсем другую цель – интерес. Получились осколки миров, разделённые временем и пространством. И они сами разделились на части, не помнящие родства. Они стали обычными смертными созданиями, которые забыли о том, что они боги и вспоминали об этом только в момент смерти. В момент величайшего разочарования они получали величайшее наслаждение.
- А величайшее наслаждение снова вело их к величайшему разочарованию.
- Откуда ты знаешь?
- Это просто один всплеск волны бытия, которая поднимается наслаждением и обрывается разочарованием. Юность- наслаждение, старость – разочарование. Жизнь – это просто амплитудный всплеск. Но если её не оборвать, то дальше будет ещё один всплеск и ещё. Жизнь подобна волне.
- Стас, когда ты успел стать философом?
- После того, как пообщался с морем.
- Мы с тобой здесь вдвоём…В этом пустом мире…
- Ты хочешь сказать, что они – это мы с тобой? И…все люди тоже…Это мы с тобой?
Лола в ответ промолчала.

Луна, между тем,  поднялась над морем довольно высоко, создав на глади переливающейся морской ряби светлую, муаровую дорожку.

- У людей есть один очень существенный недостаток. Они не любят Вечность, - сказала Лола, прервав молчание.
- А я думал, что они не умеют любить друг друга.
- Не зная сути целого, ты никогда не постигнешь суть части. Ты не научишься любить человека, если не научишься любить вечность.
- Лола, разве любви надо учиться?
- Как и любому искусству.
- Любовь – это не искусство, а чувство. Просто всепоглощающее чувство.
- То, что ты считаешь любовью, это не любовь. Это отношения «хозяин-раб».

- Ты читаешь мои мысли?
- Их и читать не надо. Ты транслируешь их сам как назойливую мелодию. Ты окружён ими. Все твои движения, взгляды, слова насквозь пропитаны желанием рабства.
- Я освободился. Была она, Анна. Осталась только буква А без перекладинки – могильный холмик.
- Теперь будешь искать замену?
- Где? В этой пустыне? Лола!!! Может быть, всё же в Париже есть кто-то? И ты скрываешь от меня!
- Стас, дался тебе этот Париж! – Лола сердито надула свои и без того пухлые губки.

- Поехали, Лола! Навигаторы работают. Кров и корм нам обеспечен. Париж-столица любви. Вся вечность готова лечь у наших ног!
- Она не готова, она и так лежит. И если ты думаешь, что перемещения по сцене сделают из тебя артиста, которому она готова аплодировать, то ты ошибаешься.
- А чего же ей надо?
- Чего? – Лола отстранилась от меня как от прокажённого.
- Ты скажи чё те надо, я те дам, чё ты хощь, - с чувством продекламировал я. – Тогда, может быть, на Карибы?  Антигуа и Барбуда. Я давно там хотел побывать… Сядем на океанский лайнер и вперёд!

Неожиданно с моря подул холодный ветер. Облака закрыли лунную дорожку. Лола сидела, не шевелясь. Ветер перебирал её волосы, забирался под сарафан. Лола натягивала его на ноги.
- Я готов стать твоим учеником в любви. Если ей надо учиться, я готов хоть всю жизнь.
- Стас, не верещи! Ты можешь помолчать?
- Нет, не могу! Я замёрз. И предлагаю вернуться в особняк.

Конечно, приятно, когда всё за тебя идеально сделано. Но всё же остаётся ощущение того, что ты не существуешь. И оно всё больше это ощущение.

Мы ужинали с Лолой на закрытой террасе. Она принесла мне из кухни нечто умопомрачительное. Мясо в винном соусе с овощами, глинтвейн, горячий хлеб.
Здесь были два диванчика углом. И мы легли – голова к голове. Мы лежали и смотрели на рваные дыры в облаках, на рукава Млечного пути, нарисованные пыльцой звёзд на небесной сфере.

- А ты любила кого-то?
- Так же как и ты. Кого-то…Разбитое сердце – итог моего добровольного рабства.
- И как его звали? Ашот?
- Почему Ашот?
- Такой мужичара с чёрными усами и волосатой грудью. Ваш женский род  весь помешан на этих Ашотах, Автандилах и Шварцнегерах.
- Вовсе нет. Такой же худышка, как и ты.
- Это я то худышка?
- Ага. Доходяга. Посмотри на себя!
- Но ты же меня выбрала! Значит, я тебе понравился. Ты затащила меня в свою реальность. Кстати, зачем?

- Зачем? И, вправду, зачем?  Ладно, расскажу еще одну  историю. Жила была девушка. У неё случилась несчастная любовь, и она села на мотоцикл и помчалась по горному серпантину.
- Дура?
- Ага. Полная и беспросветная дура.  От неминуемого столкновения её спас один парень на машине. Она осталась жить, а он умер.
.
- Такой ужасный финал?
- Есть другой вариант. Она погибнет, а он останется жить.
- А почему бы не жить им двоим?
- Ты – режиссер?
- Да я режиссёр! Я не люблю драмы. Пусть живут оба! Трах-тибидох! Люди! Живите! Я наделяю вас всех вечной жизнью!

- Здесь нет людей, Стас. Здесь есть только вечная жизнь.
- Но мы то с тобой люди, и мы можем сделать новых людей.
- Бездельников?
- Лола, так, давай, выйдем отсюда.

- Тебе не нравится жить в этом мире?
- Нравится, но…
- А ты бы хотел остаться здесь навсегда?
- Это что, предложение руки и сердца?
- Нет. Это просто вопрос. Я всегда спрашиваю себя, хотела бы я жить здесь вечно? И не понимаю, почему я не хочу.

- Лола, ты была раньше обыкновенной девушкой?
- Да.
- А когда ты обнаружила в себе  способность выходить?
- Ты уверен, что готов услышать ответ на свой вопрос?
- А что он очень страшный?
- Наверное, нет. Но потом ты опять спросишь, почему ты здесь?
- И?
- Наверное, ещё не пришло время сказать тебе это.

- Здесь время, вообще, не идет. А твоя загадочность меня напрягает, если честно.
Лола нахмурила брови, словно пытаясь решить неразрешимую задачу.
- Я попала сюда однажды, и с тех пор этот мир для меня как наркотик. Но это не совсем тот мир, в котором бы я хотела жить.
- Так выйди.
- И ты останешься здесь один. Без ключа.
- Тогда давай выйдем вместе.
- Увы. Или ты, или я.
- Давай попробуем начать с меня.

- Тебя проводить? Или пойдешь сам?
- А это легко? Выйти?
Лола недобро усмехнулась:
- Сейчас тебе легко.  Я просто щёлкну пальцами.
- Лола!!!

***
Мой крик утонул внутри меня.
Я разлепил закрытые веки. Адская боль  взорвала мою голову.
Где я?
Мозг попытался собрать воедино рассыпающуюся мозаику кадров. Ночь. Глубокий кювет. Дорога где-то высоко и далеко. Машина вроде бы цела. Застряла между деревьями. Даже лобовое не треснуло.
Что произошло? Девушка на мотоцикле. Уйти ей было некуда. Справа Камаз, слева я.  Дорога узкая. Не просочиться.
Привкус железа на губах. Кровь. Руки дрожат как у паралитика. Куда я ехал?  К Анне? Зачем?  Анна… Кто такая Анна… Моя бывшая жена? Она сама меня позвала или…? Чёрт, ничего не помню.

Я выбрался из машины, поднялся по склону на обочину дороги и пешком потихоньку пошёл назад к редким огням пансионата. Осматривать машину у меня не было никаких моральных сил. Она так и осталась внизу. Как панцирь черепахи, как кокон гусеницы – что-то ненужное мне, что-то лязгающее и металлическое
Ноги мои слушались меня, руки тоже. Боль из головы  испарялась как туман, оставляя пустую гулкость и тихий молоточек пульса. Словно в моей голове топотал ножками маленький суетливый человечек. Бегал по коридорам. Вот уж не думал, что в моей голове так много коридоров. И все они ведут куда-то… Куда?
 
Вот она – одна дорога, залитая асфальтом. Вот и пансионат. Ворота открыты, охранники спят.
В небе  начал собираться рассвет… Там внизу где-то дышало море. Лестница, мост, лифт с планеты Киндза-дза. Это не дежавю, это был полный повтор.

Я шёл или ноги сами несли меня туда вниз, в обморочную ширь морского пространства.
Остролистные юкки выбрасывали свои трепетные соцветия словно бы и внутри меня тоже. Я имел очертания или нет?  Кнопки в лифте нажимались, руки за перилла держались…И всё же…Внутри меня шумело море, перекатывалось на галечных камнях, вскрикивало чайками.

Я шёл к морю… Боже, как бесконечно долго я шел к морю. Я прошёл мимо проржавевших за зиму аттракционов, мимо деревянных скамеек-качелей, мимо ресторанчика с незатейливым названием «Белый берег». Здесь я почувствовал усталость и присел на один из каменных барханов.

Старушка в клетчатых брюках уже бродила по линии водораздела, соединяясь с природой. Всё было почти так как тогда, но не совсем…

Я слез с бархана и принялся за дело. Большими камнями я выложил надпись на берегу «Я люблю тебя, Лола».
Это занятие забрало у меня слишком много сил.

Солнце поднимало градус лучей. Хотелось сбросить настройки контраста и яркости до минимума. Видимо, всё же у меня было сотрясение мозга.  Я ощущал лёгкую тошноту и неумолимое желание прилечь

Теперь можно было идти в отель «Хрустальный звон». 

- Вы не помните меня?
Белокурая синеглазая Ассоль на рецепшен только улыбнулась в ответ
- Я брал у вас номер вчера.
- Извините. Но я работаю только с сегодняшнего дня.
- А сестры близнеца у вас нет?
- Нет. Я в единственном штучном экземпляре.
Девушка ещё раз улыбнулась и  вручила  мне ключи от моего номера.
Заряд моей внутренней батарейки закончился. Войдя в знакомый полулюкс, я скинул одежду и нырнул в прохладную глубину простыней.
Сон обрушил меня в потустороннюю пропасть фрагментов разнообразных миров, которые смешались в кашу и потом перешли в режим полного беспамятства.

Проснулся я ближе к закату солнца. Головная боль практически полностью прошла. Хотя, видимо, всё же я сильно ударился. Было странное ощущение, что мысли немного отстают от реальности.  Допустим, я встаю с постели, а потом мне мозг вроде как сообщает:
- Ты встал.
Ну и в остальном тоже. Такое вот лёгкое запаздывание…

Чтобы вернуть настройки мозга в норму, я предпринял ряд действий. Постоял по контрастным душем, завернулся в махровое полотенце, пощёлкал пультом по программам ТВ. Ничего особенного в экранных картинках не нашёл. Мир вспыхивал локальными конфликтами, пестрел сводками экономических  игр и  гримасами надоевших лиц поп-звёзд. Я попробовал позвонить на рецепшен, чтобы заказать чашку кофе в номер, но телефон не отвечал. Выходить в холл не было желания. Я выключил телевизор и просто стал смотреть в окно.
Низкие лучи солнца, пробивающиеся в комнату, вызывали во мне неясные смутные воспоминания о море, тумане, о сне, который был не совсем сном. И я не заметил, как моё сознание снова уплыло в дрёму. 
Очнулся я спустя два часа в полной ночной темноте от свиста и стука проезжающего мимо отеля поезда. 
После поезда пришла тишина, овеянная плеском волн.
Я вышел на террасу в освежающий ночной холод. Фонари не горели. Абсолютный мрак ночи явил небо в крошечных бриллиантах звёзд. Над горизонтом я заметил цепь Гидры и отрезок Малого пса. Две ярких звезды – Альфард и Процион. Стоп. Откуда я знаю это?
Я судорожно оделся – джинсы, рубашка, куртка,  и вышел из номера.

- Вы опоздали на ужин, - сказала «Ассоль», пытаясь изобразить сочувствие на своем голубоглазом личике.
- Бывает, - неопределённо ответил я.
- Вы можете заказать ужин в номер.
- Я подумаю над вашим предложением.

Ноги сами несли меня в Белый Берег. На набережной горели фонари, прогуливались редкие парочки. Я спешил, движимый неясным импульсом встречи.
Но, вопреки моим ожиданиям ресторан был пуст. Скатерти сияли жёсткой крахмальной чистотой, столовые приборы поблёскивали сталью. Я присел за столик у окна, официант принёс меню. Вроде бы я был голоден, но ждать приготовления горячего мне не хотелось. Американо, греческий салат, горячие бутерброды – всё самое быстрое.
Но официант не торопился.

Я вышел на улицу, чтобы понять, что мне делать дальше. Взгляд мой зацепился за знакомую фигурку в клетчатых брюках. Старушка стояла недалеко от меня  неподвижным сурком, заворожено смотрящим на море.
- Извините, не могли бы вы составить мне компанию? – сказал я голосом, в который постарался вложить как можно больше мягкой гипнотической силы.
- А что так? Горе какое или радость? – старушка повернула ко мне своё лицо, просмоленное долгой жизнью.
- Сам не знаю. Вот пришёл посидеть в ресторан и решил угостить того, кого первым увижу. Такая у меня традиция.
- Сегодня прибыл? - голос у старушки был грубоват и сух. Слова она произносила, опустив голову, отрывисто, словно по-хулигански бросала перочинный ножик в землю.
- Да. Я первый день здесь.
- А я уже  неделю. Приехала из Питера к морю.
- Так там тоже море.
- Э… Здесь другое. Море здесь другое, говорю. Пустое. Как декорация. Оно ещё только ждёт людей.
- Так, я могу вас угостить? Кофе, сладкое, горячее или что покрепче?
- Угощай, если не шутишь.

Я провёл старушку за свой столик.  Вызвал официанта. Старушка заказала себе маковое пирожное, кофе, малиновую панакотту.

- Ну, давай, колись, чего хочешь от меня узнать, - спросила старушка, разваливаясь в кресле.
- Вы не видели здесь девушку? – спросил я
- Такую красивую с тёмными волосами и выразительными глазами? Она ещё ездит на мотоцикле?
- Да!
- Нет. Не видела.
- Издеваетесь?
- Меня, Марья Терентьевна зовут, если что.
- Очень приятно. Стас.
- Зачем тебе она?
- Просто хочу узнать. Жива ли она?
- Жива где?
- Как где? Здесь.
- А что такое «здесь»?
- В этом мире.
- А если она жива не в этом мире, а в другом? Это меняет дело?
- Мария Терентьевна, вы что-то знаете?
- Сначала еда, потом базар.

Официант, наконец-то принёс нам заказ, и моя собеседница налегла на панакоту.
- Ничего так себе. Нормально готовят.
- Десерты тут, видимо, привозные.
- Всё равно вкусно. Не грусти, Стас.  Есть тут легенда у местных о девушке-призраке на мотоцикле. Сводит она с ума мужиков за рулём. Морок наводит. Попадают они в аварии. Кто выживает, а кого она к себе забирает. Тебя вот, видимо, не забрала.
- Она пыталась забрать.
- Ты уверен?
- Она сказала, что кто-то один из нас выживет. Вот я живой. Но вдруг и  она тоже? Моя машина осталась там. А следов от её мотоцикла я не нашёл.
- Ты уверен, что ты живой? Может, сходим проверим твою машину?
- Ну, вы же меня видите, и официант тоже видит.
- Что-то он не приносил тебе заказ, пока я не пришла…
- Я вообще-то в отеле заселился. Там меня приняли… Как живого.
- В «Хрустальном звоне»?  А что он уже работает?
- Да.
- Доказать что живой сам не можешь, только на свидетелей опираешься. Вот молодёжь пошла!
- Я живой. Мне не нужны доказательства. А вот она… Она реально могла разбиться.
- Так обзвони больницы.
- Я знаю только её имя. Лола.
- Лола, Лола…Не обойтись без валидола… В общем, не стоит звонить. Без толку. Место здесь такое. Вроде перекрёстка. Повезёт, пересечётесь, не повезёт, так мимо. И время подходящее. Хотя, может и не получиться. Но можно связать, перевязать. Нити то у времени длинные.  И какой сюжет у нас вывяжется?
Допустим, оба пострадали. Ты погиб, Лола в коме. И она связывается с твоей душой и удерживает её от смерти. Или вы оба погибли. И оба попали в другой мир. Или ты жив, а она в другом мире. Или…
- Марья Терентьевна, вы о чём?
- О чём? О коридорах. Бывает так, что они открываются. И здесь её нет, а там она есть. Или наоборот, тебя нет здесь, а она здесь есть…
- Коридоры! Я вспомнил!

Я выскочил на улицу. Коридоры! Свет от звёзд образует дорожку. Альфард – звезда вечного одиночества. Процион – звезда предвестника. Только бы эта дорожка была!

Тихий плеск моря  оглушил меня. Холодная свинцовая масса пространства  была передо мной во всём своём немом великолепии глубины и высоты, проткнутой иглами звёзд. Внезапная пугающая слабость сковала моё тело. Впереди я увидел едва различимые блики – звёздные дорожки. Я скинул одежду и дрожа зашёл в море.

Я был горячим, море холодное. Я знал, что надо нырнуть.  Я собрался с силами и нырнул… По настоящему, шумно, выгнув спину. Я погрузился в судорожно обхватившую меня глубину. И она вошла в открытые полости моего существа дрожа, вибрируя, перемалывая, переустанавливая драйверы и винты, программы и убеждения.
 
Лола всплыла где-то рядом. Я прижал её к себе и поцеловал в губы.
- Ты всё сделал правильно…
Мы были рядом и море горячее. Тёплое, топлёное, молочное, чернильное. Больше похожее на густой медовый туман, чем на солёную воду. Туман был под нами и в глубине. Берег же оставался чётким с освещёнными прямоугольниками прибрежных строений.
На берегу  стояла старушка в клетчатых брюках. Она помахала нам рукой  и пошла вдоль береговой кромки к тому месту, где я выложил камням признание  любви к Лоле.

- Ста-ас, - Лола назвала моё имя тихо, на выдохе. – Стас мы можем нырнуть снова и всплыть… Где ты хочешь всплыть?
- Антигуа и Барбуда. Надеюсь, там будут люди?
- Стас! А ты такой не романтичный! И не практичный! Без денег, без паспортов, без одежды, что нам там делать! Включи мозг! Ведь мы с тобой можем пройти через космос и всплыть  на сладких малиновых берегах какой-нибудь удивительной планеты. Это же звёздный коридор. И возможности соответствующие.
- А потом мы сможем  вернуться?
- И вернуться  нам теперь просто. Я ключ, а ты дверь… Мы вместе.

- Ты скажи мне. Много тех, кого ты звала? Мне сказали, что ты разбивала сердца…Ты… Ты работала призраком?
Лола рассмеялась так звонко и заразительно, что я тоже не смог удержаться от смеха. Мы качались на волнах и хохотали. 
-  Ревнуешь? Глупый! Ты один. Ты спас мне жизнь. Я не могла допустить, чтобы тебя не стало.
- Я люблю тебя, Лола.
- Меня больше устроит, если ты будешь любить вечность. Я ныряю! Не потеряй меня!

И я нырнул в глубину, над которой уже были видны зачатки неведомого света.