Считают, что уже за несколько веков до новой эры математика определилась как самостоятельная наука с ясным пониманием своеобразия своего метода. С тех пор математика стремилась стать универсальным аналитическим инструментом для исследования количественных форм абстрактных связей, которые могут иметь место в окружающем мире. Математический аппарат развивался и успешно применялся для решения многих задач, с которыми сталкивались ученые, работающие в совершенно разных областях знаний. Именно поэтому очень часто математику стали называть царицей наук. Развитие и использование основных математических понятий, методов постепенно сформировало у людей абстрактный, логический, так называемый математический стиль мышления. И теперь профессионал, грамотно применяющий математические методы, потенциально способен принести пользу, работая в любой сфере деятельности, а особенно – в науке.
Кажется, что все правы, когда утверждают, что наука только тогда достигает совершенства, когда ей удается воспользоваться математикой. По мнению физика Н. Бора: «Математика – это больше, чем наука, это – язык». Правда, когда говорят об уже достигнутом совершенстве этого языка, выдавая желаемое за действительное, можно услышать, и такое: «Я знаю, как управлять … Вселенной!» (Г. Перельман). Между тем, есть основания считать, что язык самой математики еще очень далек от совершенства по причине, о которой математик Т. Гексли писал так: «Математика подобно жернову перемалывает то, что под него засыпают. Как засыпав лебеду, вы не получите пшеничной муки, так исписав целые страницы формулами, вы не получите истины из ложных предпосылок».
Одной из таких ложных предпосылок является предположение, из которого следует, что точка, составляя бытие самой математики, оставаясь её простейшим объектом, изначально должна быть неподвижной и пребывать только в состоянии «вечного покоя». Между тем движение, изменение ВСЕГО является основным предметом всех наук, и математики в том числе. Обходя ложную предпосылку существования «вечного покоя», математика каждый раз вынуждена искусственно «оживлять» свою точку посредством различных математических процедур, хотя она должна изначально быть «живой», а не «мертвой». Понятно, что даже бесконечно малое движение точки неизбежно исказит все привычные математические объекты, а обычную прямую линию провести станет проблематичным делом. Стоит только сдвинуть точку с места, как все более сложные математические конструкции начнут размываться, распадаться на бесконечное хаотическое множество. Для современной математики такой «распад» кажется неприемлемым и ужасным, поскольку это движение создаёт неуправляемый «первозданный математический» хаос ВСЕГО. Если предположить, что точка в математике способна иметь некоторое изначальное, пусть и бесконечно малое движение, то возникает множество проблем. Возможность такого движения у точки потянет за собой необходимость описать некоторое исходное базисное пространство изменения ВСЕГО, где отсутствуют стационарные условия существования движения и еще много чего. Однако, если в таком исходном базисном пространстве изменения ВСЕГО «распад» всё же дополнить определенным образом «синтезом», то картина может стать совсем иной, а движение потенциально бесконечного множества точек – управляемым. Самое удивительное, что математика уже сейчас способна описать и рассматривать такую управляемость как имманентное свойство движения, изменения ВСЕГО. Одна из причин того, почему этого не происходит, состоит в том, что движение, управляемость движением, остаются только прикладными задачами и не составляют предмет для изучения самой математикой. Эта проблема стоит только перед прикладными науками и рассматривается там исключительно в практическом плане. И хотя результаты по управлению движением различного рода материальными объектами достигнуты большие, принципиальные вопросы управляемости движением, изменением ВСЕГО не формулируются и не решаются.
Теперь уже трудно сказать, что на самом деле имел в виду Н. Винер, считавший, что предназначение математики состоит в том, чтобы находить скрытый порядок в хаосе, который нас окружает. Однако с математиком Н. Винером можно согласиться, если иметь в виду, что рано или поздно для изучения движения, изменения ВСЕГО придется осознанно создать управляемый «первозданный математический» хаос. Современная математика моделирует хаос посредством различных алгоритмов, но это всё локальные его образы, которые удовлетворяют в той или иной мере потребности отдельных наук. Однако самой математике нужен свой «родной» хаос, который должен быть ей присущ изначально ввиду её особой миссии и роли для развития не только многочисленных наук, но и философии. Такой «вселенский» хаос можно получить, придав движение точке, образовав тем самым виртуальный вероятностный мир, где изменение ВСЕГО абсолютно абстрактно, не привязано к материи, веществу. Так радикально «отвязаться» от материи, вещества способна только математика в союзе с философией, что может совершенно по-новому представить знакомые всем взаимосвязи и образы окружающего мира. При таком осознанном, а не стихийном, как это происходит сейчас, абстрагировании от материи, вещества необходимо будет признать, что критерием истины является не только эксперимент, практика, но и вера.
В «первозданном математическом» хаосе вероятностного мира порядок не будет скрыт, а явится очевидной необходимостью и формой управляемого синтеза ВСЕГО. Это в окружающем нас реальном мире наблюдаемый порядок ВСЕГО скрыт и недоступен для рационального мышления человека. Всё то, что человек познает и способен познать, опираясь на современную математику, – это многочисленные разрозненные результаты длительного пути эволюции, развития нашего мира, но, к сожалению, не сам этот процесс. Чтобы познавать подобную тенденцию как глобальный процесс управляемого синтеза ВСЕГО, нужен такой язык, который являлся бы общим с окружающим нас изменчивым миром. Но такой язык возможен только в том случае, если в его основу осознанно заложен конкретный, но абсолютно абстрактный математический образ – первоначало движения, изменения ВСЕГО. Конкретность и абстрактность движения, изменения ВСЕГО в этом первоначале должны быть тождественными.
Как показывает история, отдельные достижения рационального мировосприятия, свойственные науке, как бы они ни были велики, сами по себе не приближают к истине. Только некоторые из них влекут за собой изменения в понимании основы для всего сущего. К одному из немногих таких событий в осмыслении этой основы следует отнести открытие дифференциального исчисления.
Для одного из основоположников дифференциального исчисления, математика и философа Г. Лейбница, основным понятием явился не просто «дифференциал» как бесконечно малое изменение функции. Это понятие для него с самого начала было и математическим, и философским понятием движения. Г.Лейбниц предположил, что приращение функции dy=f(x+h)-f(x) может быть не равным 0, но вместе с тем столь малым, что, умножив его на любое конечное число, всё равно невозможно получить конечную величину. Г.Лейбниц ввел «дифференциал» как бесконечно малую величину, чуждую в свое время и математике, и здравому смыслу. Но, несмотря на это парадоксальное допущение, ему удалось радикально изменить господствующую до этого идею исчисления движения. Дифференциалы у Г.Лейбница – это «монады», многообразные динамические центры движения бытия и Духа. Каждый такой центр движения, «монада» потенциально неисчерпаем и не имеет последнего «дна». Как центры совместного непрерывного движения, монады символизирует неуловимый предел возможного изменения ВСЕГО и всё более глубокого погружения в относительное обездвижение, в «сон сингулярности». Одни из монад погружаются в «сон», а другие одновременно «пробуждаются» к нарастающему движению. Монады подобны друг другу и на уровне бесконечно малого приращения движения, у недостижимого «дна» своего абсолютного покоя, обнаруживают неуловимую взаимосвязь между собой. Погружение монад в подобный «сон сингулярности» создает возможность для их совместного движения, обретения ими новых, бесконечно малых различий между собой. Такие различия образуют основу многообразия и единства монад, когда на фоне непрерывности всеобщего движения возникает иллюзия их независимости друг от друга, дискретности. Г.Лейбниц по какой-то причине считал монады независимыми друг от друга. Но сама его философская система и логика обращения к области бесконечно малых величин говорит об обратном. Эта логика допускает, что взаимосвязь между монадами определяется существованием бесконечно малых точечных изменений единого для них Духа, неуловимых мгновений его вечности в бесконечно большом пространстве движения ВСЕГО сущего. Причем все эти точечные мгновения вечности взаимосвязаны друг с другом и образуют основу и возможность для безграничного творчества Духа.
Для людей Дух – древнейшее и магическое слово. Он животворит всюду и вершит судьбу каждого, потому что заранее ожидает человека там, куда он еще только собирается. Свой первообраз Дух привносит в человека как бесконечно малую точечную частичку – духовное «первоначало» ВСЕГО. Человек воспринимает этот невесомый флюид еще до своего рождения, как акт прикосновения и скрытого причастия от эманации, чистого движенья Духа. При «вдохе» этого «зерна» будущего духовного роста, в человеке закладывается подобие процесса эманации Духа. С этого мгновения происходит становление индивидуального «Я», противоречивого, изменчивого состояния человека – сочувствие всему сущему. Такое сочувствие остается противоречивым и только подобным эманации Духа, что создает, по разным причинам, множество субъективных трудностей. Это происходит потому, что эманация исходит из скрытой от нас части пространства, которая поглощает, но не отражает свет (как наше Солнце, которое не отражает свет). Эманация Духа скрытна и таинственна, поскольку оставляет для наблюдения только единственный и бесконечно сложный животворящий след. Дух животворит подобно Солнцу, которое, не отражая падающий свет, всё же и светит, и согревает Землю. Дух животворит, мгновенно переходя от одного относительно замкнутого пространства своего движенья к другому, приводя их к единству, целостности. Такой переход всегда являет собой метаморфозу, которая трансформируется в освоение Духом бесконечного числа измерений пространства своего движенья.
Движенье Духа реализуется как восходящее по направлению к большей размерности пространства и, одновременно, как нисходящее. Если восходящее число измерений пространства чистого движенья Духа бесконечно, то нисходящее замкнуто минимальной размерностью, равной двум. Существование у пространства движенья минимальной размерности являет собой уникальную и единственную возможность для познания ВСЕГО сущего. Возможность эта может стать реальностью и для человека, если ему удастся смоделировать своим мышлением фундаментальную взаимосвязь сложного движенья ВСЕГО с абсолютно простым. Эта взаимосвязь станет явной, но только при одном условии – необходимо смоделировать подобие чистого движенья ВСЕГО от первоначала, от его «первого» мгновения. Иначе говоря, это потребует осознания образа вечности, моделирования её бесконечного движенья. Модель такой вечности – это виртуальный образ движенья, среды и ВСЕГО сущего в ней. Трудности такого моделирования определяются не техническими или иными формальными препятствиями, а тем, что требуют от человека по-новому взглянуть на особую форму своего творчества – мифотворчество. Мифотворчество – это потенциальный ресурс, которым человек владеет от рождения, но своим мышлением осваивает его, начиная с субъективных форм сознания.
Субъективное мифотворчество – это множество обычных для мышления человека заблуждений. В человеке субъективное мифотворчество подобно внутреннему источнику хаоса, который образуется из многообразия его разрозненных ощущений, чувств, догадок, предположений, мыслей, идей. Ведомый этими заблуждениями самой разной природы, он пытается для своего самоутверждения, а то и господства, ограничиться замкнутым миром. Но удовлетворение от подобного обустройства в замкнутом мире безвременья недостижимо. Большинство целей там иллюзорны и сродни миражам, а усилия для достижения иных – тщетны. Происходит это из-за того, что любые достижения человека могут обрести свой истинный смысл от единения и примирения не с отдельной частью, а со всем Миром. Не чувствуя в замкнутом мире этой возможности и необходимости, человек может захотеть научного или иного «мирового господства» – страстно объять всё. Но и это тщетно. Страсть господства над замкнутым миром быстро угаснет, как только сознание, мышление человека столкнется с тем, чему конца нет – с бесконечностью. Страсть угаснет, а мифотворчество, её питавшее, выродится и распадется на множество мифологем, мифов, связанных между собой только субъективно. Рано или поздно, но это произойдет неизбежно, потому что субъективное мифотворчество генерирует исключительно замкнутую конечную множественность, которая состоит из полуправд, полуистин, образующих пространство, среду для преимущественно хаотического движения духа человека, его метаний. Находясь постоянно только в таком замкнутом мире субъективного хаоса, дух человека ищет, но не находит там выхода для своей свободы. А не найдя его, отвергает смысл существования такого замкнутого мира безвременья и своего существования в нем.
В отличие от субъективного, объективное мифотворчество – это имманентная форма существования сознания, его природное свойство изменяться непрерывно. Мифотворчество, как свойство сознания, может проявляться по мере того, как человек постепенно осознаёт возможность единства всех форм движения реальности. Он способен почувствовать и осознать, что у реальности существует ни от кого и ни от чего не зависящая основа, непоколебимый базис, когда все возможные формы движения зависят, прежде всего, от их единства, которое ускользает от его понимания. У этого единства не может существовать никакой субъективной первопричины, поскольку оно, единство, само является этой первопричиной движенья и Духа, и ВСЕГО сущего. К человеку через осознание существования объективной причины мифотворчества приходит понимание того, что движенье ВСЕГО может вмещать в себя любые противоречия, свойственные как материальной, так и идеальной части реальности; приходит понимание того, что чистое движенье ВСЕГО сущего постижимо, но единственным образом, через мифотворчество в его абсолютной форме. Только в абсолютном мифотворчестве («миф» по-гречески это – «слово, максимально обобщающее») объективные и субъективные противоположности можно свести к состоянию их идеализированного, мнимого тождества, примиряя между собой веру и знание. Такую абсолютную мифологию русский философ А. Ф. Лосев в своей известной работе «Диалектика мифа» назвал ни знанием и ни верой, а ведением (от «ведать», «знать»).
К сожалению, из работы А. Ф. Лосева «Диалектика мифа» трудно понять, в чем же состоит принципиальное отличие абсолютной мифологии от относительной. Автор приводит там много отличий, и с ними можно согласиться, но принципиальное размежевание этих двух мифологий остается трудноразличимым, хотя и содержится в этой работе как подсказка. Между тем это отличие является чрезвычайно важным, поскольку только с ним абсолютная мифология может превратиться в полноценную теорию творчества, креационизм. С осмыслением этого принципиального различия становится понятным, что практическая реализация креационизма невозможна без его собственного особого языка, который начинается со «слова, максимально обобщающего». В поиске и обнаружении этого «слова» математике принадлежит роль чрезвычайная, определяющая. Это связано с тем, что только её методами можно создать такую виртуальную вероятностную среду, в которой можно смоделировать и обнаружить действие «слова, максимально обобщающего»; когда в хаотической среде рождается уникальное событие – новое «слово», «слова». Конечно же, эти новые «слова» будут сообщать, в основном, о том, что происходит в этой виртуальной хаотической среде. Однако важно из последовательности этих «странных слов», но возникающих там закономерно, понять причину «безмолвия» окружающего мира. Смысл всех этих новых «слов» станет понятным только в единстве со «словом, максимально обобщающим», поскольку самостоятельной трактовки они с собой не несут. Смысл новых «слов» относителен, а «слова, максимально обобщающего» – абсолютный. На этом собственно и строится отличие абсолютного мифотворчества от относительного.
Таким образом, язык, еще не существующей теории творчества можно получить, смоделировав результат воздействия на виртуальный вероятностный мир «слова, максимально обобщающего». Однако смысл слов, производных от «слова, максимально обобщающего» в этом языке, как и в любом другом, способен растворяться в хаосе их многообразия. Это происходит потому, что смысл, содержащийся в словах – это не только проблема различных, в том числе и еще не существующих научных теорий, а, в конечном счете, проблема выбора человеком между добром и злом. Это различие необязательно должно быть очевидным, когда человеку остается только принять результат их противостояния или отвергнуть. Проблема в том, что различие добра и зла может быть бесконечно малым, трудноразличимым, невидимым, иррациональным. Это – извечная, не решаемая рациональной наукой проблема нравственного выбора человеком, людьми. Но в том-то и заключается главное достоинство языка еще несуществующей теории творчества, что каждое его новое слово обязано соотноситься со смыслом других слов, их нравственным единством.
Образно об этом же нам поведал баснописец Эзоп, который был рабом некого философствующего от нечего делать господина. Однажды этот господин ждал гостей и приказал Эзопу приготовить к обеду самое лучшее. Эзоп купил языки и приготовил из них все блюда. Господин спросил, почему Эзоп подает только языки. Эзоп ответил: «Ты велел купить самое лучшее. А что может быть на свете лучше языка! При помощи языка строятся города, развивается культура народов. При помощи языка мы изучаем науки и получаем знания, при помощи языка люди могут объясняться в любви. Поэтому нужно думать, что нет ничего лучше языка».
Заинтригованный таким ответом господин распорядился, чтобы Эзоп приобрел в следующий раз к обеду самое худшее, но Эзоп опять пошел покупать языки. Господин удивился этому еще больше.
Тогда Эзоп начал объяснять господину: «Ты велел мне сыскать самое худшее. А что на свете хуже языка? Посредством языка люди огорчают и разочаровывают друг друга, посредством языка можно лицемерить, лгать, обманывать, хитрить, ссориться. Язык может сделать людей врагами, он может вызвать войну, он приказывает разрушать города и даже целые государства, он может вносить в нашу жизнь горе и зло, предавать и оскорблять. Может ли быть что-нибудь хуже языка?»
Из этой басни следует, что язык может быть не только средством общения между людьми, но и тем, посредством чего они оправдывают и скрывают свои истинные намерения. В языке сокрыта стихия смыслов, их хаос, который порой не виден за внешней гармонией из множества слов. Именно для проникновения в этот смысл персонажи всех басен Эзопа не выражают никакого личного отношения к происходящему, они безличны, подобны математическим абстракциям. В баснях лев всегда сильнее других, лиса всех хитрее, а овца изначально обречена. Басни сохранились, дошли до наших дней самые разные, но, в конечном счете, мораль в них одна, поскольку и у ВСЕГО сущего она одна. Но вот нужен ли людям такой язык, который открывает путь к познанию ВСЕГО сущего только из многочисленных басен, понять невозможно. Слушатели басен в прошлом почти наверняка и не задавались вопросом – нужна ли человеку, наряду с моралью, истина. Да и сегодня никто не ответит на этот простой вопрос, потому что в истории попытки дополнить мораль истиной случались только индивидуально, но не коллективно. У всего человечества в выборе между истиной и моралью положительный опыт отсутствует. Правда, в начале новой эры вопрос об истине и её связи с моралью прозвучал, но оказалось, что искать ответ на него и у Бога, не прилагая собственных усилий, бессмысленно. Сложность этого выбора стала интуитивно понятной еще в глубокой древности, но взаимосвязь морали с истиной остается для людей неочевидной до сих пор. Следуя некому коренному экзистенциальному заблуждению об образе истины, её связи с моралью, люди вынуждены были начать творить свою историю на свой страх и риск. Поэтому неудивительно, что вся последующая история нашей цивилизации оказалась таким рискованным предприятием. На этом пути риск и сейчас дополняется экзистенциальными страхами, которые скрываются языком, порождающим в нашем сознании, как и в прошлом, различные научные, религиозные, культурные и иные мифические образы ВСЕГО. Однако надо иметь в виду, что мифические образы, в отличие от людей, являются долгожителями и служат, как правило, той морали, которая господствует в актуальной истории. Вот и древнегреческого раба сначала оболгали, сбросили со скалы, а затем превратили в единственного создателя нового языка, народного мудреца, мифического баснописца – Эзопа.
P.S.
Был или не был в истории баснописец Эзоп, точно неизвестно. Но с тех пор времени утекло предостаточно, а люди так и не сделали свой выбор между добром и злом. Они еще не решили, нужен им язык для совместного творчества или лучше и дальше обходиться уже имеющимся набором слов, изначально не обладавших смысловым нравственным единством. Да, и как знать, может быть теперь речь идет уже не о выборе, а о страшном суде, на котором предстоит стоять каждому и решать – быть или не быть его человеческой душе. Но тогда, если вдруг окажется, что такой язык был нужен, но потрудиться для его создания, хотя бы самую малость, в прошлом было лень, то никакого толку уже не будет. Не будет, потому что в абсолютном безмолвии вокруг души человека останутся одни только слова, слова, слова: мир, товар, права человека, космос, хлеб, христианство, демократия, труд, вечность, бюджет, друзья, государственность, музыка, долг, ненависть, коллайдер, ложь, квантовый компьютер, самопознание, крылатые ракеты, секс, смерть, благо, свобода, вода, добро, религия, волатильность, партнеры, наука, зависть, жизнь, апокалипсис, поэзия, война, монархия, логос, деньги, президент, литература, нанотехнологии, дети, совесть, термоядерное оружие, истина, зло, сверхточное оружие, природа, рубль, космическая угроза, работа, мораль, правда, народы, доллар, гносис, прибыль, любовь…