Вы видели, как умирают киты?

Повелитель Макарошек
   На кресле лежал худощавый молодой человек среднего роста. Уже около двадцати минут он смотрел в потолок в кабинете психолога. Зачем он пришел к психологу? Да он и сам не знал, просто надеялся, что это хоть как-то сдвинет мысли с мертвой точки.
Все это время он лежал неподвижно, скрестив руки на животе и иногда повторяя ее имя, но тут он заговорил:
   - Мертвая точка…
   - Что простите? – психолог, старичок в не менее старом костюме, очках и с видным «полюшком» на затылке, вышел из своего транса, выпрямился и перестал рисовать в записной книжке рисунки, рисовав которые, он пытался хоть как-то скоротать время. Да, сначала, он действительно записывал некоторые данные о пациенте, но все закончилось на: «Движений нет, апатия, бессмысленное повторение женского имени «Рози» (это только ему казалось бессмысленным)», чуть выше этой строчки находилось число и имя молодого человека: Джереми Хопсон.
   - Ничего, забудьте …
   Старичок уж было подумал, что вновь будет молчание, как собственно у них обычно и бывало, Джереми просто приходил на прием, повторял имя, и уходил, естественно заплатив кругленькую сумму, но тут он выдавил два слова! А потом он и вовсе разговорился. К слову, он уже месяц ходил к Профессору (будем называть его просто Профессор, дабы мой читатель не мог узнать слишком много фактов о нашем герое, более тех, которые я постараюсь изложить в данном рассказе).
   - Вы видели, как умирают киты? Как люди их режут? Море крови?
   - К чему вы?
   - Вы видели, как они идут ко дну? Кто для нас киты?
   - Джереми, к чему вы клоните?
   - Я ведь четко спросил, Вам так не кажется?
   - Нет, я не видел их смерти.
   - Вы счастливчик, они медленно идут ко дну, забывая о своем существовании, для нас они просто безмолвные твари… А кто для Вас люди? Для меня именно безмолвные твари – это люди, черт возьми! – он сжал в кулак свою рубашку.
   - Джереми, будьте спокойнее, мы ведь договаривались? Воды?
   - Нет, простите. Вы видели, как умирают люди?
   - Да, Джереми, я видел, как люди прощаются с жизнью по своей воле, как их убивают, как они просто уходят на тот свет.
   - Что происходит со мной?
   - У Вас апатия, это лечится.
   - Нет, доктор, я умираю, - наконец он повернул к Профессору лицо с огромными глазами, полными слез, - я вчера ее видел, она такая красивая, но теперь она его, вся такая счастливая, светится, думаете она меня вспоминает? Нет, доктор, ей плевать… Друзья говорят, что она не заслужила моей любви? Но почему? Думаете, это история – драма? Доктор, я знал, что она давно полюбила другого, нет, она не изменяла, может думала, но нет, она держалась, три года так быстро пролетели, а я ведь знал, но я боролся до последнего за нее! Но потом… Потом я увидел, как она с ним говорила, нет, ни единого намека на флирт, просто… Просто она светилась, из ее карих глаз шел тот необычайный свет, которого я уже давно не видел, и да, я отпустил ее, не мог видеть ее мучений…
   Я никогда не думал, что мне так повезет, что я встречу ее, я ведь так ее люблю, не могу видеть никого другого рядом ни с ней, ни со мною. Помню, она говорила, вот как сейчас помню, говорила про бабочек, она так красиво говорила, будто сто лет писала: «Боже, а эти бабочки! От одного прикосновения твоих губ целый рой влетает мне в живот! Играют там, резвятся, но когда ты уходишь, они начинают засыпать, садятся на стенки желудка и все, надеюсь, они не умрут, мне нравится их порхание, точнее, мне нравятся прикосновение твоих губ.» Видите? Видите? Как истинный поэт!
   Да, я помню, что за каждой разлукой следует встреча… Но когда мы встретимся вот так, прямо лицо в лицо, время не лечит, она не со мной, время не лечит, оно лишь все ухудшает, доктор, - он вскочил и стал ходить по кабинету, нарезая круг за кругом,- после всего, я все еще люблю ее, но я за стеной, дверь теперь заперта мною, а ключ с ее стороны, и как мне теперь ей рассказать, без кого мне плохо, и что я заканчиваюсь? Как?! – он схватился за спинку кресла Профессора и крутанул его так, что доктор скукожился на своем троне.
   - Сядьте, черт возьми!
   Он сел.
   - Доктор, мне не все равно где она, кем и чем дышит, я зол на нее лишь из-за того, что мы никогда не встретимся, я помню, как держал ее крепко за руку, доктор, я хочу, чтобы она ушла, - он обхватил голову руками. Да, именно так выглядит безысходность и месячная апатия с ложными надеждами, он каждый вечер смотрел, как другой провожает ее до подъезда, как другой ее целует и обнимает, но он понимал, что это не тот кто нужен, ей нужен он, он бы всю жизнь носил ее на руках и называл своею «маленькой поэтессой», он бы ласково убирал снежинки с ее волос, а как бы целовал… Но Джереми устал надеяться, - Я пожалуй пойду…
   - А теперь сидеть! Слушайте внимательно, я могу выписать вам кучу лекарств, отправить на психоанализы и тому подобное, но нет, поверьте, это бессмысленно, бессмысленно Вам надеяться, что Вы ее когда-нибудь отпустите, у меня лишь один рецепт для вас, - он дал ему некую бумажку и, в прямом смысле, вышвырнул из кабинета.
   Джереми развернул послание, если это так можно назвать и прочел: «Вы жалуетесь на боли в ногах и голове, сожалею, но Ваша боль психосоматическая, а вот озноб, тут плохие новости, она – Ваш озноб! И тут одно лекарство, Вы должны просто стать счастливым, и главное, помните, что за каждым расставанием следует встреча.
   - Старый дурень! Ничего не понимает… Нет никакой встречи и счастья…
   Он открывает дверь, дабы уже наконец покинуть это здание и тут его глазам открывается девушка приятной наружности. Маленький рост, волосы в пучке, чуть броский макияж, старые, потертые кеды, черные джинсы и мужская рубашка, его рубашка.
   - Рози?
   - У меня вот живот болит, кажись, бабочки сдохли…