Когда кто-то впервые попадал в его квартиру, то сначала беспомощно оглядывался, начиная с потолка, где назойливо, как в подъезде, мигали две белых трубки освещения, а вдоль стены висели серые почтовые ящики. Причём один из ящиков был когда-то варварски сломан и так и царил тут, ощерясь выгнутой крышкой и сожженным забралом. Тут, в комнатах среди полированных книжных стеллажей с бронзовыми антикварными фигурками и кусками минералов, собственно, и начиналась его придурковато романтичная коллекция. И вся она состояла из таких же коробок-ящиков, в которые лет семь, а то и всю жизнь, не попадало даже тривиальной рекламной листовки.
Самым раритетным казался ящик в ванной, где вечно капал кран, а на одной из стен висел круглый знак номера дома по адресу 17 - ая кооперативная А в ящике что-то лежало, впрочем, это могла быть повестка в суд.
Но самым восхитительным был звуковой фон этой квартиры. Он состоял из навсегда забуксовавших ходиков и назойливо рыдающей, чумазой, но все же коричневой кукушки и радиовестей с полей, хотя за окном была зима. Да и завершал картину, невесть откуда взявшийся сквознячок, который елозил по полу, перемещая листки календаря, причем на них была одна и та же пятница… разве что времена года разные, но этих пятниц было столько, что казалось сакральным отношение к ней их оборвавших.
И, наконец, скажем несколько слов о главном персонаже этой истории, тянувшей на премию Оскар. Хроменький мальчик чуть за пятьдесят ищет работу на побегушках, о-нет (!) это рекламные строчки из бульварной газетенки, типа - МК. Нет, это сдавленный крик уже пожившего человека, который вечно не умел, да и не хотел жить как все, - то на Пасху покрасит яйца коню Юрия Долгорукому, что красуется напротив Моссовета, то подкупит дворников на улице Горького, чтобы они искали на чердаках листовки, которые бросали на кортеж Юрию Гагарину. Или, скажем, поедет в Ленинград, чтобы переспать в день печального юбилея с юной американкой в номере отеля "Метрополь" и подставить подножку Лиле Брик и изменить ход Истории. Вот такие, БРАТЦЫ, дела, что уж тут говорить о пресловутой коллекции.
Теперь всё-таки о главном - о коллекции, а значит и о причинах, побудивших её возникнуть. А началась эта история семь лет назад, 7 ноября. Да, именно в годовщину праздника, и хотя Александр Борисович не причислял себя к сторонникам этого общественного движения, но, как говорится… И он по привычке ждал аляпистых поздравительных открыток с миртовой ветвью и обязательной Авророй, но, как ни странно, ящик был удивительно пуст, а покоилась там скомканная пачка Шипки и пригоршня еловых иголок, которые напоминали о Прощании, ведь мы только Новый год с елкой встречаем, а, чаще, устилаем ими последний путь.
Что вам, читателям, с того, что я наплету про последних из оставшихся пожилых родственников, умеющих еще писать письма, а не ставить компьютерные лайки и не потерявшие сердечное тепло, не заплутавшие в дебрях паутины… и, вообще, не дружащие с виртуальной ипостасью сегодняшнего мира. И я подумал: «А что, Санёк, - ты разве что умрешь не виртуально и сложат ручки на твоей груди интуитивно, правильно - правую ладонь в левую. И лишь почтовые ящики будут висеть в продуваемых насквозь подъездах, как бесполезные отныне соты, а суеверная старушка будет ковылять мимо, суеверно осенняя себя крестом».
Бесполые, да и просто безликие, наши почтовые приемники-ящики висят в наших гулких подъездах и похожи на ужасные стандартные могильники бойцов. Но представьте себе, какой красочный социальный разнобой творился бы на наших убогих дверях! Ох, мы уж тут повыпендривались бы, борясь со стандартизацией, даже номера квартир были бы по особому трафарету тиснутые…
***