от http://www.proza.ru/2016/01/28/124
Странствуя так вокруг да около, мало по малу осваиваясь в новой своей ипостаси, он и не заметил, как озабоченность странным способом существования, установленным для него, всё же подкралась к нему и однажды как-то разом обрушилась на него, тут же повергнув в ужас. Что же страшное могло угрожать ему? - ещё было не осознанно им, а чувства уже давали о себе знать со всею силою вырвавшейся наружу готовности к опасности.Мгновением он потерял способность видеть, слышать и что-либо понимать. Перспектива предстоящих дней без исхода и лишенная смысла, пыхнула таким жаром, что в единый миг растопила мышцы, и он обмяк, опустился коленями на землю, попытался, словно бы, оттолкнуться руками, но вместо этого неуклюже опять и опять тыкался в грязь, уже стекавшую с его лика, как скверна, которую следовало было изгнать из себя прочь .
Длилось это состояние долго, пока возбуждение не оставило его, и он возвратился к спокойному пожиранию раскрывшейся вечности.
И так было уже не раз
Но, рано или поздно, кончался заряд совершённого очищения, и приходили новые приступы отчаянья.
Он осознавал уже со всей определенностью, как он одинок, прежде всего потому, что ему выпала участь быть особенным, тогда как все его способности никому не нужны, не могут вызвать ни поощрения, ни восторга, ни сочувствия.
И тогда он плакал - иногда чудовищно бурно - то в отчаянии простирая руки туда, откуда явился в этот адский рай; то разрывая грудь, удерживающую в себе накопленные исподволь страдания души, чтобы освободить их от гнёта нелепой условности и выпустить на волю – пусть найдут себе дорогу в пространства , где устроена жизнь трагическая, но чреватая возможностью счастья.
А случалось, что слезы печали струились - тихи, как осенний дождь - по покровам лица, сохли на ветру, оставляя вкусную соль исходящих чувств - неясных, словно мимолетный сон.
Но стенания иссякали сами собой, и вновь воцарялась пустота.
Легко смотрелось тогда, зрением как бы новым, еще жадным до самых малых впечатлений, которые уходили в его сокровищницу смиренно.
До поры, пока одиночество вновь не вырастало, как дерево, своей привычной естественностью форм и состояний заслоняющее всё, что некогда было доступно обозрению картины жизни бурлящей тут и там.
Тогда как-то невольно случилось ему пригрезить некую свою возлюбленную женщину. Теплая, она пришла, только что оставившая сон, с естественными запахами своего тела. А он уже задыхался от нежности к ней, тянулся к струящемуся потоку ее напитанному соками жизни шелковому покрывалу кожи, находил открывшиеся ему изъяны в её красоте и припадал к ним, готовый растаять и не возвращаться уже в явное никогда.
Он знал уже, что теперь она доступна каждый угодный ему миг - стоит только выключить обыденное зрение и подумать о ней, как все вокруг растворялось в оставленном времени, и начиналась новая жизнь, подвластная его самым необузданным желаниям. И тогда он терял себя - уж как хотел - безоглядно.
Но всякий раз внешняя воля мягко выводила его в окружающий мир и делала что-то такое, от чего он надолго забывал ту женщину и ее власть над ним.
И тогда, после коленопреклонения, и тогда, после очищения восторгом плоти, обновленный мозг спокойно прогонял сквозь себя мириады импульсов и рождал в этом котле образы, спокойно распределяющиеся в укровах сознания, уже выстраивающего все новые и новые кристаллы впечатлений.
Как долго это может продлиться?
Он знал уже, что - вечно. Пока жив этот вмещающий его мир, всегда в нем будет Он, как зеркало бесконечно текучих изменений в потоке начинающемся в Нигде, и уходящем в Никуда.
С этим обескураживающим чувством Он снова кидался во глубину чащи, и устремлялся наобум туда, куда выведет случай – лишь бы не стоять на месте и не думать ни о чём. И вот однажды что-то нестерпимо яркое сверкнуло впереди.
к http://www.proza.ru/2016/01/29/279