В соавторстве с Валерием Сергеевым Орловским
Глава 5. Путь в школу «Куклы старой Магды»
Якоб Шоль вернулся к городскому лекарю Фридриху Пельшицу и продолжил у него свою работу, как ни в чём не бывало. Больных в эти хмурые, дождливые осенние дни было достаточно и лекарства, изготовленные помощником врача, расходовались быстро. Особенным спросом пользовались жаропонижающие средства. Иногда Карл запрягал лошадь и Пельшиц отправлялся к тому или иному больному на дом. И тогда Якоб справлялся с работой один. Не все, однако, доверяли юному врачу. Некоторые пациенты оставались дожидаться городского лекаря, хмуро поглядывая на мальчика, который деловито управлялся с другими больными.
Про школу «Куклы старой Магды» Якоб благоразумно умолчал, мол, зашёл в дом, там ему стало дурно: закружилась голова, он потерял сознание и очнулся только тогда, когда за ним прибыл Пельшиц со своими друзьями.
«Говорил же я – колдовское место, – вздыхая, комментировал этот поход старый Хеллике, прикладываясь к кубку с вином. – Правильно сделал, малыш, что не стал совать свой нос в эту обитель Дьявола, прости меня, Господь».
И всё же, Якоб чувствовал, что эта школа ему не просто нужна, а необходима. Молодой лекарь убедился, что обладает Даром, который пожаловал ему Создатель, и, как истинный христианин, он должен развивать этот Дар, совершенствовать свои способности и приносить пользу людям. Поэтому юноша всё чаще задумывался о том, чтобы покинуть дом гостеприимного доктора и начать новую жизнь под крышей школы «Куклы старой Магды».
Сегодня вечером доктор Пельшиц, увидев, как юноша намаялся за день, сам послал его отдохнуть в кабачке «Усы сома».
– Сходи, дружок, поболтай со своими приятелями. Нынче мы славно потрудились и неплохо заработали. Вот тебе два талера и пусть этот вечер не будет для тебя скучным.
Якоб окунулся в сырую вечернюю прохладу Альтштадта, но не о кабачке думал он, а о том, как начать разговор с Пельшицем насчёт школы... Он полагал, что совмещать занятия в «Куклах старой Магды» и врачебную деятельность будет невозможно, что у него на самом деле – иная цель, и она весьма далека от искусства традиционного врачевания.
Он застал своих приятелей на старом месте и в полном составе.
– Присаживайся, молодой лекарь, – любезно пригласили его за стол пивовар, портной, два кузнеца и моряк с Фишгаузена. – После того, как ты побывал в этой дьявольской школе, ты сам на себя не похож.
– Поменьше находись в местах, помеченных Дьяволом, – добавил Хеллике, – И тогда твои друзья всё чаще будут поднимать свои кубки во здравие!
Якоб заказал себе рейнского и жареную куропатку.
– А таких проклятых мест в Кёнигсберге, – продолжал старый портной, – хватает... Взять, к примеру, Кошачий ручей...
– И что же там происходит? – насмешливо спросил Теодор из Закхайма. – Не такая уж это великая река, чтобы вызывать пересуды у почтенных горожан...
– А вот, послушай, – Хеллике сделал внушительный глоток, и начал рассказ. – Как известно, этот ручей разъединяет Альтштадт и Лёбенихте. А почему у него такое название? Известно, что с ним связано старое поверье о двух кошках, которые катались по нему и по Прегелю. Но, разумеется, не в лодке, а в... пивоваренном котле!
– Подобно трём мудрецам в одном тазу, – вспомнил Курт Химмель. – Это у англичан есть такая весёлая песенка...
– Так вот, – продолжал старик. – Эти кошки днём превращались в женщин...
– Ведьмы! – воскликнули Исайя и Андреас Кулль.
– Они самые, – кивнул головой Хеллике. – Эти ведьмы наняли себе паренька, вроде нашего Якоба, который выполнял всякие их прихоти… в том числе и в постели. Ибо известно: ведьмы весьма любят разные похотливые затеи и утехи...
– Хм, – произнёс Кулль. – И что же ему не хватало? Я слышал, что он сварил обеих бестий в этом самом котле, когда те не успели превратиться из кошек в людей.
– Интересно, – хмыкнул Теодор. – А в людском обличии каковы они были? Говорят, ведьмы умеют казаться очень привлекательными...
– А на Кнайпхофе есть загадочные места? – поинтересовался Якоб.
– А как же, – тотчас ответил Хеллике. – Взять тот же Кафедральный собор. В его флигелях, как, впрочем, и в Королевском замке, живут прусские гномы. Увидеть их – всегда к удаче. Думаете, зря, люди, проживающие в тех местах, спрашивают друг друга, видели ли они гномов? А вот дьявол, проходящий по подземному переходу из Замка в Собор, удачу не принесёт. Или призрак, появляющийся в Соборе всегда, как только в городе кого-то обвиняют огульно…
– А что это за призрак? – спросил Якоб. – Дух какого-то невинного человека?
– Да, мой юный друг. Всякий призрак - это образ умершего человека, его неуспокоенная душа... Да простит Господь мне мои попытки заглянуть в Его тайны... Тот призрак, который появляется в Кафедральном соборе, тоже имеет своего... живого предшественника. Это – некий малый, служивший при старом канцлере Кошпоте. Старик обвинил своего верного слугу в краже дорогого перстня. Бедняга оправдывался, как мог, да ему никто не верил. Затем, видя, что все его доводы пролетают мимо ушей придворных и самого канцлера, слуга... повесился. И – превратился в призрак, до сих пор пугающий людей. Кстати сказать, немногим позже, служанка, потрошившая индюка, нашла в его желудке тот самый пропавший перстень. А дух покойного слуги, несправедливо обвинённого в краже, приходит всякий раз, когда кто-то оказывается в его шкуре...
Этой ночью Якобу приснился сон. Будто он – не лекарь, а воин, сидящий на боевом коне в самой гуще кровопролитного сражения. В его руке – тяжёлый меч, молодой Шоль защищается от ударов и наносит их сам. В ушах – оглушающий шум битвы: звон оружия, ржание коней, крики сражающихся... Противник не может его достать – стрелы, летящие в него, меняют направление, мечи, словно наткнувшись на невидимую преграду, отскакивают в сторону и рассекают пустоту. У Якоба есть цель – он должен помочь человеку, отбивающемуся сразу от множества врагов, окруживших его. Прорубаясь сквозь ряды противника, неуязвимый воин непреклонно продвигается вперёд. «Держись, отец!» – громко кричит ему юноша. Отец?.. Да, тот рыцарь, отчаянно сражающийся с несколькими недругами, – его отец! И Якоб не должен допустить, чтобы с ним что-то случилось! «Я иду, отец!» – и очередной его удар выбивает противника из седла. «Я уже близко!» – и следующий враг хватается руками за разрубленную голову... Отец поворачивает к сыну своё лицо... Он уже совсем без сил. Он ранен... «Держись, отец!» –опять кричит Якоб... и просыпается...
Наутро молодой лекарь сходил в церковь Св. Николая, отстоял службу, затем зажёг свечу возле алтаря и начал молитву «Радуйся, Дева Мария». «Ave, Maria, gratiaplena... – мысленно обратился он к Божьей Матери. – Радуйся, Мария, благодати полная... – мысли его устремились в неведомую высь, туда, где, по его понятиям, находилась пресвятая Богородица. – Dominustecum: benedictatu...» – прошептал он, – Господь с Тобою... – и вдруг... свеча погасла... Похоже, ветер ворвался через двери в церковь и задул сей робкий огонёк. Вздохнув, молодой лекарь зажёг свечку о другую, сохранившую своё пламя, и продолжил молитву: – «Inmulieribus, etbenedictus...» – он словно ощущал Её присутствие. –Благословенна ты между жёнами... – неожиданно свеча погасла вновь. Якоб не увидел, отчего: его взгляд был направлен на золотую фигуру Пресвятой Девы, украшавшую алтарь. Он опять зажёг свечу и дочитал молитву до конца. На последних словах свеча затрещала и погасла в третий раз. «Я вижу, Дева Мария услышала меня, – подумал он. – И сделала знак». Только что он означает?
Под конец, он прочёл молитву об усопших: «Requiem aeterna dona eis, Domine, et lux perpetua luceat eis. Requiestcant in pace... – Мысли его были об отце и матери, – Вечный покой даруй им, Господи...»
Казалось, он искренне побеседовал с ними и принял от них утешение и благословение. На душе стало легче.
Выйдя из церкви, Якоб направился мимо Рыбного рынка в аптеку старого Мойши Михельмана. К сожалению, «чертополох Святой Марии» (16) не рос на полях, зато его выращивали послушники в монастырях. Его семенами лечили болезни живота, а корни и листья использовали для заживления ран и язв. У Михельмана такой «чертополох» имелся, и Пельшиц это прекрасно знал.
На Рыбном рынке вовсю шла торговля. Гремели бочки, слышались голоса зазывал, ругань продавцов, ощущался острый запах рыбы.
– Угорь, свежий угорь! – кричала толстая женщина, держа в руках по рыбине, длиною в два локтя каждая. – Только что из залива!
Нищие и попрошайки, крадуны с прилавков, лихие люди, высматривающие простаков и ротозеев...
– Прегельский судак! Ещё живой! Кому на стол свежую рыбу? – кричал во весь голос торговец, стоящий на телеге с бочкой.
– Пряности! Всё, для приготовления рыбных блюд! Лавровый лист! Корень сельдерея, хрен, укроп, чеснок, мелисса лекарственная! Побалуйте себя, жители Альтштадта! Для супа и жаркого! Ваша рыба станет втрое вкуснее! – кричали с другого конца рынка. – Не забывайте, что скоро – великие праздники: Торжество Всех святых и День поминовения усопших!
Якоба толкали со всех сторон, кто-то наступил ему на ногу, от проезжающей телеги он едва успел отскочить. Пройти через Рыбный рынок в самый разгар торговли оказалось делом не простым.
– Здравствуй, Якоб!
– Здравствуй, Марта, – приветствовал молодой лекарь прислужницу Пельшица. – Никак, рыбу покупаешь?
– Да, хочу вам с доктором приготовить на ужин треску.
Юноша невольно залюбовался Мартой – раскрасневшееся личико, падающая на щёку светлая чёлка, весёлые глаза и очаровательная, приветливая улыбка.
– С треской, – добавила она, – хорошо сочетается рейнское! А ты куда собрался?
– В аптеку к Михельману. Доктор велел купить «чертополох Святой Марии», а его выращивают только в монастырях.
– Не опоздай к обеду, молодой лекарь!
После обеда Пельшиц, задумчиво просмотрев свиток, куда он вносил данные о больных и приготовленных лекарствах, сказал Якобу:
– Вот что, мой юный помощник. Надо бы нам собрать ещё ольховых шишек. Горожане частенько мучаются животом, видно, едят всякую тухлятину, да простит меня Господь... Сходи-ка в лес и набери мешочек для приготовления отваров.
Сразу за крепостной стеной Альтштадта, влево, на юг, ведёт дорога к Прегелю, к торговым пристаням, а к северо-западу разбросаны небольшие поселения, огороды, начинаются поля и чуть дальше – лес. Пешком, по сырой и грязной дороге, до него можно дойти за три четверти часа. Если Якоб поторопится, то вернётся назад ещё засветло. Шишки надо будет вывалить из мешка и просушить в течение двух-трёх дней.
Стояла солнечная погода. Осенний лес встретил молодого лекаря тишиной. В жизни юноши нередко бывали моменты, когда душа просила отдыха и исцеления после прошедшей жизненной бури, дабы вновь наполнившись светом и теплом, делиться с теми, кому была нужна его любовь… В такие мгновения самое лучшее – остановиться и посмотреть вокруг… Сухие жёлтые и красные листья тут и там отрывались от ветвей и с лёгким шуршанием падали вниз, туда, где их собратья уже создали мягкий листвяной ковёр. Тишина наполняла душу, она казалась какой-то неестественно торжественной. Такая музыкальная тишина природы всегда успокаивала Якоба лучше, чем миллион ненужных слов. Его охватило такое чувство, словно он, вошедши в лес, оказался в одном из нефов огромного храма.
Работа подвигалась споро. Ольшаник рос на краю леса, на ветках деревьев было множество шишек. Срывая их, молодой лекарь напевал про себя шуточную песенку про гуся, отправившегося охотиться на зайцев. Закончив дело, Якоб вытер со лба пот, потянулся, распрямляя спину, и... вдруг почувствовал на себе чей-то тяжёлый взгляд. Рука юноши потянулась к стилету, который он всегда носил с собой. Одновременно он оглянулся.
Огромная волчица стояла за его спиной. Жёлтые глаза в упор глядели на него, ноздри раздувались, реагируя на запахи, вьющиеся на милю в округе. Изредка её пасть скалилась, обнажая внушительные клыки.
Казалось, это старая Герра вернулась из недавно рассказанной Якобу легенды.
Но явной агрессии во взгляде хищника молодой лекарь не уловил, поэтому понемногу начал успокаиваться.
– Что тебе надо, лесной зверь? – Юноша старался говорить, как можно спокойнее. – Я не чиню вреда вашему роду, – лезвие стилета сверкнуло в его руке. – Но сумею себя защитить.
По счастью, волчица была одна. По крайней мере, других её собратьев он не заметил. Возникла уверенность, что на этот раз они разойдутся миром.
– Если тебе интересно, зачем я пришёл в лес… – Якоб как-то слышал, что если со зверем разговаривать ровно и спокойно, у него снижается агрессия, – то я собираю ольховые шишки. Они нужны для лечения людей...
Волчица развернулась и не спеша пошла в лес. Пройдя несколько шагов, она вновь остановилась и повернула голову к следящему за ней человеку. Её взгляд, казалось, говорил: «следуй за мной». Но Якоб стоял, как вкопанный. Зверь тоже не двигался. Пересилив себя, юноша сделал первый шаг к лесной хищнице. Затем второй. Волчица снова отошла, остановилась и вновь выжидательно посмотрела на человека. «Она меня куда-то зовёт!» – осенила Якоба мысль и он, забыв про осторожность, закинул мешок за спину и последовал навстречу своей судьбе.
Волчица вела его вглубь леса. Молодой лекарь с трудом продирался сквозь ветки и колючие сучья, прикрывая лицо рукой. Зверь отбегал вперёд, затем терпеливо дожидался, когда неуклюжий человек доберётся до него, после чего снова углублялся в известном ему одному направлении.
Так продолжалось около получаса. Якоб старался отслеживать свой путь, ведь не дай бог заблудиться в лесу, где водятся такие хищники! Начинался пригорок. Лес стал более величественным, высокие сосны и ели, берёзы и дубы стояли молчаливыми стражами. «Интересно, куда она меня ведёт? – мелькнула у юноши мысль. – И долго ли ещё идти? Скоро ведь начнёт темнеть! В лесу и так уже сумрачно…»
Но вот, лес заметно поредел и Якоб оказался на небольшом участке, поросшем деревьями странной формы: их стволы были причудливо изогнуты, словно деревья стояли пьяные или застыли, изображая Пляску смерти (17). Якоб слышал от Курта Химмеля, что так «танцевали» некоторые деревья (сосны и берёзы) на Курише Нерунг (18), за что их так и прозвали – «танцующий лес». Но здесь, в двух милях от Альтштадта, встретить нечто подобное он не ожидал. От увиденного стало как-то неуютно. А где же волчица? Молодой лекарь оглянулся – зверя нигде не было. Возможно, она привела его туда, куда хотела. Что ждёт его здесь? Безмолвие леса действовало удручающе и нагнетало тревогу. «Пожалуй, огляжусь да пойду обратно», – решил Якоб.
Искривлённые стволы сосен, елей и берёз, грибы меж опавшими листьями, мох, корни деревьев, кое-где в бурой траве – редкие капли брусники... Неподалёку – сложенные друг на друга валуны, позеленевшие от времени... Несколько вбитых в землю деревянных столбов, сплошь покрытые мхом. Якоб подошёл к камням. На одном из них виднеются какие-то письмена. «Уж ни капище ли это древних пруссов?» – догадался молодой лекарь. «Танцующий лес» – весьма примечательное место. Конечно, язычники вполне могли здесь обустроить своё святилище. Камни, скорее всего, выполняли роль алтаря или жертвенника, здесь прусские жрецы, кривисы, приносили богам жертвы и дань, а столбы, видимо, являлись древними идолами.
Якоб обошёл валуны, внимательно вглядываясь в их поверхность, словно стараясь что-то здесь найти. Не зря же волчица привела его сюда! Именно привела, и как тут не поверить в мистическую силу диких зверей? Под ногами угадывались уложенные брёвна, уже давно сгнившие и превратившиеся в труху. Да, это действительно, было прусским капищем... Неожиданно Якоб обнаружил между валунами тоненькую верёвочку, похожую на высохший стебелёк лесной травы. Он потянул её и вытащил из-под камня мешочек, напоминающий ладанку. Отчего-то сильно забилось сердце. Осторожно развязав мешочек, молодой лекарь извлёк из него кусок шлифованного янтаря. По форме и размерам он напоминал разрезанное пополам куриное яйцо. На одной его половине виднелась нацарапанная чем-то острым надпись: Gabi Schol, на второй - Jakob Schol. Это были имена: его собственное и матери! Кому могла принадлежать эта ладанка? Ответ прост: только его отцу!
Возвращаясь в город, Якоб прижимал к груди отцовскую ладанку, которую повесил себе на шею. В голове теснился рой мыслей, в душе – бушевала буря эмоций. Его мучил единственный вопрос: что всё это значит? Странный сон, трижды погасшая свеча в церкви святого Николая, таинственная волчица, приведшая его на прусское капище, где он нашёл ладанку отца... К чему всё это? Что хочет сказать ему тот, кто выстроил такую хитроумную комбинацию? Подбадривает или предостерегает?
В Альтштадте он появился, когда совсем стемнело.
– Ты вовремя, – обрадовано заметил доктор Пельшиц, когда Якоб появился на пороге. – Знаю, что ты устал, мой мальчик, но долг свой надо выполнять. Сейчас мы поедем в госпитальную кирху «Святого духа», там двум пациентам, несмотря на старания братьев-монахов, стало совсем плохо. Затем мне надо будет отправиться к Зенону Копе, с его дочерью что-то случилось...
Якоб сбросил мешок, склонился к бочке с водой, умылся. Затем прошёл на кухню, наскоро перекусил овсяной кашей с рыбой, запил свой ужин кружкой пива и был готов отправиться в путь. Марта хлопотала у очага, бросая любопытные взгляды то на него, то на доктора.
В госпитальной кирхе «Святого духа» иной раз бывало тесновато. В городе случались настоящие эпидемии, и тогда настоятель отец Антоний буквально выбивался из сил, пытаясь разместить всех страждущих. Сегодня на трёх десятках лежанок расположились две дюжины больных, двоим из которых к вечеру стало совсем худо.
– Хвала Пресвятой Деве Марии! – воскликнул отец Антоний. – Вы пришли, доктор, значит, у этих несчастных появилась надежда! Сейчас за ними приглядывает брат Агриппиус.
Пельшиц с Якобом подошли к двум лежакам, между которых сидел озабоченный монах.
- Боюсь, к утру отдадут Богу душу, – тихо произнёс брат Агриппиус, промакивая пот со лба одного из больных, торговца свечами. – У обоих – жар, обильное слюно- и потоотделение... Чем прогневили Господа, одному Ему и известно... Мы поили их жаропонижающими отварами, но это не помогло. Может быть, господин доктор прикажет пустить им кровь? Тогда я приготовлю всё необходимое...
Отец Антоний вопросительно взглянул на Пельшица.
– Нет, святой отец, – ответил врач, приподнимая веки сначала одному больному, затем – другому. – Этим людям кровь ещё пригодится. У обоих – горячка, но вызвана она не столько полнокровием внутренних органов, сколько их уплотнением. Обоим я рекомендую отвар из корня чертополоха и девясила для отхождения слизи и желчи. Есть ли у вас это средство, брат Агриппиус? – тот утвердительно кивнул. – И ещё нужен отвар из ольховых шишек. А принимать его надо совсем по чуть-чуть, но часто. Мой помощник, – он обратился к настоятелю, – побудет здесь некоторое время. Он знает, что предпринять в случае отсутствия должного эффекта... Якоб, – доктор взял за руку молодого лекаря, – посиди здесь с больными, проследи, чтобы лекарства подавались вовремя... По-видимому, эти господа вместе пообедали где-то... Крайне неудачно пообедали...
Уже глубокой ночью Якоб заметил, что лечебное действие чертополоха Святой Марии начинает сказываться на состоянии пациентов. Их дыхание выровнялось, жар спал, лица, до того бледные, сменили свой цвет на более здоровый. Братья-монахи угостили молодого лекаря хлебом с мёдом и кружкой молока, потом стали уговаривать прилечь поспать. Но Якоб отклонил это предложение и остался наблюдать за тем, как силы жизни возвращаются в тела несчастных больных. Брат Агриппиус прикорнул на жёстком табурете, уронив голову на колени. Медленно текло время. Постепенно сон начал овладевать и Якобом. Он словно проваливался в небытие, затем встряхивался, прогоняя сонливость, и всматривался в лица своих пациентов. Сомнений не было – лекарство начало действовать, и угроза для их жизни миновала.
Внезапно, губы торговца свечами дрогнули.
– М-м-м-м... – тихо промычал он.
Якоб с помощью маленькой ложечки влил ему в рот небольшое количество снадобья.
– М-магда, – отчётливо произнёс больной.
Молодой лекарь вздрогнул.
– Магда... – повторил тот. И добавил еле слышно: – ...ждёт...
16. одно из названий расторопши пятнистой в Средние века
17. Пляска смерти (нем. - Totentan) — аллегорический сюжет живописи и словесности Средневековья, представляющий собой один из вариантов европейской иконографии бренности человеческого бытия: персонифицированная Смерть ведёт к могиле пляшущих представителей всех слоёв общества — знать, духовенство, купцов, крестьян, мужчин, женщин, детей
18. Куршская коса