что мы делали прошлым летом

плавятся кеды. плавится гудрон - отрываю кусочки. скатываю в шарики. бросаю за пределы видимости - осечка. крошечный черный шарик тормозит отрывистое движение. поднимаю голову к небу. солнце такое яркое - нестерпимо больно смотреть. такое раскаленное, что становится почти кипельно белым, едва различимым на фоне удивительно светлого неба. легкое жжение в груди - жалею, что такое неслучившееся лето произошло с нами. нам, наверное, воздается за это сентябрем. странно-жарким, обманчиво летним. пусть тривиально - скажу - золотым. ты удивляешься охапкам опавших листьев. говоришь, что они слишком не идут этому душному воздуху, пьяно-горячему солнцу и прохожим в майках. а я считаю, что наоборот. и хотя я так много пишу/говорю о своем особенном отношении к осени - именно осени - прохладной, терпкой, ярко-серой, яркой/серой; мне почему-то с каждым днем все острее нравится этот обманщик-сентябрь. я в него почти уже влюблена. особенно щемящее осознание влюбленности (безотчетной, безоглядной, кармической) приходит в тот момент, когда я пою тебе песни. тебе, небу, солнцу, плавящимся кедам. а ты смотришь на меня и говоришь, что тебе жаль, нестерпимо жаль - ты не можешь нарисовать, как я пою. потому что это непередаваемо. я отворачиваюсь. я улыбаюсь. солнце бьет в глаза. ложусь на горячую поверхность, такую горячую, что кожа, кажется, прилипает к ней. и нет ни желаний, ни будоражащих мыслей - всё тает под этим безумным сентябрьским солнцем, жидкой медью (мёдом) стекает мне на колени, дальше - к краю крыши, медным фонтаном заливает асфальт и лица прохожих. и я рождаю свой главный, так давно во мне рвавшийся вопрос - господи, чем я заплачу за это неоправданное "хо-ро-шо"? и уже знаю, чем. мне становится так нестерпимо, невыносимо, не/вынашиваемо жаль. а кожа просто липнет к горячей поверхности, растекается и плывет вниз. за пределы видимости. осечка.