Иногда оттуда показывается лицо,
а иногда - фигура.
Собственно, если геометрия есть "лицо" математики,
то почему бы и человеку, в своём лице,
не побывать во всех мирах и в измерениях,
которых законы столь отличны от общепринятых?
Маркиз де Карабас
Вернувшись домой один, Фёдор Иванович, как был, не раздеваясь, прошёл из дверей на кухню. Шапку только снял. Так, шапка в руке, сел на табурет и сказал:
- Ну вот, Иваныч. Теперь надо как-то жить.
Сказал негромко, хотя никого, кроме Фёдора Ивановича, в квартире не было. Снег на ботинках таял и чёрными каплями оплывал на линолеум. Сделать замечание было некому. Фёдор Иванович новыми глазами посмотрел вокруг, как будто впервые пришёл сюда. Новогодняя игрушка уже бог весть сколько лет висит на радиоточке, давным-давно отключённой, - зачем она? В коробке из-под чая "Ахмад" сухие, сморщенные мандариновые корки, жена копила их для запаха и от моли. Две кастрюли на плите, пустые. Варить некому, да и есть не хотелось, совсем. У батареи сушатся, на расстеленной газетке, две пары обуви, летняя и зимняя...
Фёдор Иванович смотрел на всё с любопытством. Он чувствовал какую-то перемену в голове, но не мог понять - какую... Почему-то его неопределённое состояние не понравилось ему. Фёдор Иванович встал, пошёл в комнату, не зажигая свет, взял баян и вышел на кухню с баяном.
Баян "Днiпро", две кнопки сломаны, в гостях было дело. Привычно склонив голову набок, начал "Амурские волны", но не доиграл и до второго куплета. Беспокойство росло и раздувалось в его голове, как воздушный пузырь.
- Нет, так нельзя, ребята, - сказал Фёдор Иванович. - Пойду, проветрюсь.
Район, где живёт Фёдор Иванович, спокойным не назовёшь. Дома всё новые, люди незнакомые. Возле подъездов кучкуется молодёжь: пиво, курево, мат на мате... Жена однажды сделала замечание, а ей ответили со смехом:
- Вали, мамаша! А то я эту сигарету тебе, знаешь, куда засуну?
Сейчас Фёдор Иванович шёл мимо, не обращая внимания ни на кого. На улице беспокойство, не то чтобы улеглось, но словно затаилось... Уже выходя со двора, он обнаружил за плечом баян. И почему-то не удивился этому.
Так, баян за спиной, и вошёл в магазин.
Охранник в чёрном комбинезоне с надписью "Охрана" развлекал девушку за стойкой информации своими подвигами в Афгане. Ей было немного лет, и она пропустила "Рэмбо 3". Девушка принимала всё сказанное за чистую монету.
- Захотелось, допустим, шашлыка. Берёшь автомат... идёшь, выбрал барашка, на плечи - и понёс... Этот там орёт чего-то по-своему: "Душман, душман..." А мне по*уй. Эй, уважаемый! Секундочку! А это чего это у нас?
Фёдор Иванович показал - на, смотри:
- Баян!
- Ну и куды же мы с баяном?
Информация хихикнула за своей стойкой... Не отвечая, Фёдор Иванович разверулся и взял курс на слово "Выход".
- Ты обиделся, что ли? - крикнул охранник.
Всё карандашом. Магазинов полно, не старое время. Можно выбрать тот, где клиенту рады, а не так: "Куды с баяном?" На кудыкину гору.
Охранник в чёрном комбинезоне с надписью "Охрана" загородил дорогу:
- Что у тебя?
Фёдор Иванович показал - на, смотри:
- Баян!
Охранник помялся - и пропустил его. Всё карандашом. "Вот, что ты всегда слова мучаешь? Ведь ты же знаешь, как они произносятся". - "Знаю". - "Ну так почему же у тебя столб - это столоб, ладонь - долонь, а хорошо - карандашом? Да, и робот почему Роберт?" - "Так это, Лена... фильм был такой, "Его звали Роберт". И поэт Роберт Рождественский". - "А при чём тут поэт?" - "Да ни при чём, конечно".
В торговом зале Фёдор Иванович взял водки и хлеба. Картошка есть дома, сварю картошечки в мундирах. "Лишь бы нахвататься чего-нибудь, да и на диван на свой любимый!" Тут он заметил женщину в чёрной короткой шубе и засмотрелся на её полные ноги, похожие на бутылки. "Тебе, Фёдор Иванович, ни семья, ни жена не нужна! Тебе лишь бы женщина!" Женщина пошла к кассе, Фёдор Иванович пристроился за ней, сам не зная зачем.
Так и вышли на улицу, друг за другом. Был уже вечер, крутила позёмка. Баян начинал что-то говорить за плечом, Фёдор Иванович возвращал его к немоте. Женщина оглянулась:
- Мужчина! Вам чего?
- Ничего, - ответил Фёдор Иванович, - так...
Она свернула за угол, он за ней. У двери в подъезд женщина снова повернулась к Фёдору Ивановичу:
- Вы к мужу?
- Да, - сказал он.
- Сегодня же суббота, - сказала женщина.
Фёдор Иванович не понял сути этого замечания. Ему было всё равно. Он сказал:
- Надо.
Она пожала плечами, открыла дверь, впустила его и вошла сама. В подъезде был тот же запах, что и везде в этих домах: тёплая вонь подвала.
- Эти управляющие компании, я не знаю, только деньги берут, - с южным акцентом сказала женщина. - Запах всё время, я не знаю... фекальные воды.
В лифте Фёдор Иванович наконец рассмотрел её: немолодая, лицо круглое, губы тонкие, в помаде. Брови выщипаны начисто и снова нарисованы, тонкими чёрными дугами. Жена Фёдора Ивановича особо не красилась и не рисовала брови, поэтому он взирал на женщину без всякого волнения.
- Этаж двенадцать, - сказала ведьма, ведь он несомненно признал в ней ведьму, и лифт тронулся вверх по шкале, на каждом этаже делая остановку и впуская и выпуская зверей и птиц, которых откуда-то набилось в лифт видимо-невидимо. Фёдор Иванович уж и не говорил ничего, только покрепче прижал к себе "Днiпро". Не заклевали бы.
Они вошли в квартиру, и Фёдор Иванович услышал пение нескольких голосов.
- Роберт! - позвала женщина.
"Фу-ты ну-ты, ножки гнуты", - удивился Фёдор Иванович, в первый раз за сегодняшний вечер удивился.
- Роберт, выйди сюда!
Голоса сделались громче. В коридор вышел плотный мужчина в чёрном, наголо обритый, телосложением и повадкой похожий на борца. Лицо его показалось знакомым Фёдору Ивановичу: ну конечно, это среднее из трёх лицо Астарота, человеческое. Печать уныния лежала на этом лице, и знания, как бы придавив черты и выдавив нос за пределы эстетически допустимого. Расставив руки и покачиваясь на ходу, Роберт без промедления пошёл на Фёдора Ивановича:
- А ну, вали отсюда! Кого ты притащила?!
- Он сказал, надо.
- Э-э, - сказал Фёдор Иванович, отступая. - Я просто зашёл, просто так.
- Как зашёл, так и выйдешь.
- Сам зашёл, сам и выйду.
- Сам, сам.
- Руки, руки.
- Не упирайся. Ещё упирается. Какого... ты его привела?!
- Сам уйду. Всё, всё. Дураки, - беззлобно сказал Фёдор Иванович в закрытую дверь.
Он спустился вниз по лестнице. В тамбуре, где уличная дверь, кто-то уже успел напрудить на полу у самого порога. Дверь отворилась, вошла пара, молодые мужчина и женщина. Они внимательно посмотрели на Ивана Фёдоровича, который боролся с "молнией" на куртке, потом осмотрели лужу на полу... Ничего не сказав, прошли к лифту. "Интеллигенты, на машине небось приехали: сам в штиблетах, она в туфельках", - подумал Иван Фёдорович. Он поправил взвизгнувший баян и вышел во двор.
Мело уже по-настоящему. Белое кружилось посреди двора над машинами и детской горкой. Фёдор Иванович сел на скамеечку рядом с горкой. Баян поставил рядом - отдохни... Он открыл бутылку и стал пить, задыхаясь от снега. Заел хлебом. Немного посидел и ещё выпил: за тебя... Захотелось по-маленькому. Сходить, что ли, в подъезд? В тот, буржуйский. И там наделать по-пролетарски на пол... Фёдор Иванович ощутил некий холод во лбу: блин, да ведь был я там, был... И лужа на полу... Он увидел, как застёгивает непослушную "молнию" на куртке, тут входит эта пара. Ничего не понимаю, решительно ничего. Какая-то просто петля времени.
Фёдор Иванович не стал забираться в петлю, а вместо этого полез в бутылку. Водка дрянь, небось осетинская ключница варила. Водка, чем хуже, тем лучше прочищает мозги, а несколько спустя - и остальной организм. Фёдор Иванович зажевал мозговую касторку хлебушком. Он уже чувствовал, как приходит в настроение, он знал это чувство и это настроение, такое лёгкое и духоподъёмное поначалу... и такое ужасное, жёлчно-горькое потом. Вот ведь какое дело, сказал Фёдор Иванович баяну. Связь настоящего с будущим, несомненно, существует, и мы не отрицаем эту связь. Но что есть пророчество? Пророк видит уже готовое - или он самостоятельно конструирует будущее, в меру своих способностей? Пророчество - только образ будущего, или само будущее? Фёдор Иванович допил водку.
Снег катанками укрыл его ноги. Хорошо заметает, минут двадцать и просидел всего. Стряхнув снежные валенки-катанки, Фёдор Иванович встал, водрузил на плечо баян и пошёл. Хмель не брал его. Только согревал. Домой не пойду. Погуляю немного, и тогда пойду. Сварю себе картошечки в мундирах. "Лень твоя вперёд тебя родилась, Фёдор Иванович! Нет, чтобы почистить! И я бы покушала".
- Лена, Лена... что же ты наделала.
Фёдор Иванович шёл, волоча ноги. На углу незнакомого дома он услышал звуки музыки, остановился... Фортепиано. Играют, должно, вон в той квартире второго этажа, где зелёные занавески. Звуки летели, как снег, сверху: медленные, чистые, холодные. Бетховен. "Лунная соната", Аdagio sostenuto. Жена играла, в молодости, когда только познакомились. Засыпанный снегом, он не услышал крадущиеся сзади шаги - и затем вдруг рывок... и словно голова отделилась, и Фёдор Иванович получил возможность видеть то, что там, за этими зелёными занавесками. А там за фортепиано сидела женщина с распущенными чёрными волосами, сидела абсолютно нагая, - так вот ты, Бетховен, так вот ты, оказывается, что, - холодея, подумал Фёдор Иванович. Пианистка обернулась, и он увидел на ней написанные карандашом имена богохульные, много имён: столбиками они покрывали живот и ноги по колено.
Из-за каких-то предметов мебели, каких именно, он разглядеть не успел, высунулись две головы и уставились на Фёдора Ивановича.
Фёдор Иванович открыл глаза. Один глаз, другой не открывался. Снег падал по-прежнему, но музыка умолкла.
Фёдор Иванович сидел на снегу, спиной к углу дома.
- Они у вас баян забрали.
Два пацана, без шапок, без рукавиц. Один вылитый Гарри Поттер, но без очков, а второй похож на его рыжего дружка, но не рыжий, а белый. Понятно, подумал Фёдор Иванович, вымышленные, фантомы. Баян...
- Два регистра, - горько пошутил Фёдор Иванович, неизвестно для чего, - два регистра!
- Вы снег приложите.
- Ребята, - сказал Фёдор Иванович, - почему без шапок? Хотите заболеть?
Он кряхтя встал, помогая себе руками - одной держась за стенку, а другой упираясь в колено. Ничего, нормально, ребятки. На лбу, правда, гуля здоровая. И голова кружится маленько.
- Они вон туда побежали, - фантомы услужливо показывали куда-то в глубину тёмного двора.
Фёдор Иванович махнул рукой - да бог с ними, и с баяном, и со всем! Две кнопки сломаны. Он отряхнулся и пошёл не спеша вдоль стены.
- Может, проводить вас?
- Да не надо.
Идти с одним глазом было неловко. Как ни берёгся Фёдор Иванович, а пришлось-таки навернуться, да и не один раз. Ну, ничего: встал - и дальше шагом марш! Сам виноват, заслушался, Бетховена никогда не слышал. Вот и схлопотал. Всё карандашом.
Водка оказывает на человека мыслящего двойное действие. Она сообщает уверенность в реальности нереального и подтверждает нереальность реального. Сейчас Фёдор Иванович ощущал на себе попеременно то первое действие, то второе. Реальность то плыла перед глазами куда-то вверх, и тогда ноги подкашивались, а голова запрокидывалась, а то становилась до боли, до рези в глазу ясной, чёткой, недвусмысленной. И тогда Фёдор Иванович падал, теряя равновесие, почву под ногами и веру в завтрашний день. Кто может сравниться со зверем-водкой? Никто.
Домой он добрался, белый, как снеговик, заполночь. Квартира встретила Фёдора Ивановича непривычной тишиной. Он снял с себя всё снеговое, побросал на пол в прихожей: потом развешу сушиться... В ванной комнате умылся, долго разглядывал опухшее лицо в зеркале: до свадьбы заживёт. Гуля иссиня-красная, наискосок. Это я, должно, об угол навернулся там. "Удалый баран не ходит без ран! Это про тебя, Фёдор!" Голова гудела и немного кружилась, но тошноты не было. Значит, без сотрясения обойдёмся, обрадовался Фёдор Иванович. Крепкий черепок мне отковали, хорошо покузнечили.
Нужно было как-то жить. Но это завтра. Утро вечера мудренее. Никогда не жил Фёдор Иванович один, всегда был кто-то рядом - родители, потом друзья-подружки, в армии солдаты, потом жена... Придётся научиться. Без музыки вот плохо.
Карандаш, он ведь как: здесь у него грифель, а там - резиночка. Написал и стёр, если что... И никакой карандаш никогда ты не допишешь до конца, никогда и ни за что. А только до определённого предела. Схожу с утра в поликлинику, может, повезёт - и достану к окулисту номерок. Выпишет мазюху.
Заявление он решил не подавать - какой смысл? Всё одно, не найдут баян. Пусть тебя чужие руки доломают. Но стирать нужно осторожно и с умом. Что сотрёшь, за тем не приходи, нету... Что сотрёшь, того не будет.
Кузнец, то откроет заслонку, то закроет: вот оно, будущее твоё, смотри... Уснул - проснулся. Там уснул - проснулся здесь. Здесь уснул... и там нет тебя. Нет и не будет - никогда.
2016 г.