Воспоминания. Часть 3. Саров. 1953-1958 гг

Людмила Осипова
     Издавна между двумя столицами существовало соперничество. Ленинградцы считали, что по сравнению с москвичами, они культурнее и интеллигентнее. А город на Неве, построенный по единому плану Петра I великими архитекторами, несравненно лучше купеческой Москвы. И, действительно, Москва меня разочаровала. Не было строгого, стройного вида прямых ленинградских улиц. Московские неровные улицы - на семи ее холмах - то поднимались вверх, то опускались вниз. Рядом с богатым особняком стоял одноэтажный деревянный дом. Громоздкие высотки не вписывались в облик города и выглядели каланчой. Неширокая Москва-река не шла ни в какое сравнение с красавицей Невой. Конечно, были великолепны Красная площадь, Кремль, Большой театр, храм Василия Блаженного, памятники Минину и Пожарскому, Пушкину.
    Мы ехали с Лилей в троллейбусе. Народу было немного и одна женщина сказала другой довольно громко:
    - Нет никакого сомнения, Ленинград лучше Москвы в сто раз.
     Её сразу осекла молодая москвичка в красивой капроновой кофточке:
     - Приехав в гости, имейте совесть не ругать хозяев, где ваша хваленая петербургская культура…
     Она так и сказала не «ленинградская», а «петербургская».
     Ого, подумала я, надо держать ухо востро, не ругать Москву, иначе можно нарваться на неприятности. Я заметила, что москвичи одевались лучше ленинградцев: ярче, моднее, держались уверенно, развязно, даже нахально, куда-то торопились, бежали, их невозможно было остановить. Я спросила девушку:
    -  Как пройти на Красную площадь?
     Не останавливаясь, она бросила на ходу:
    - Прямо и направо.
    Ленинградец в этом случае обязательно бы остановился, спросил, откуда вы приехали, подробно указал дорогу, посоветовал, что посмотреть в городе, как удобнее туда дойти или доехать.

    На Цветном бульваре в одноэтажном доме в маленькой комнате нас принял московский представитель. Всех девушек поселили в студенческом общежитии на набережной Москва-реки, и послали на медицинское обследование в студенческую поликлинику. Мы с Лилей стали жить у ее двоюродной сестры в центре города. Муж ее учился в академии, и они снимали две комнаты в коммунальной квартире. В студенческой поликлинике, где мы стояли в очереди у регистратуры, познакомились с симпатичным юношей Валей Ивановым. Узнав, что мы ленинградки, он вызвался быть нашим гидом. Мы были рады этому и, благодаря ему, посетили Третьяковскую галерею, Кремль, новый Московский университет. В теплый августовский день, выстояв огромную очередь, вошли в Мавзолей Ленина-Сталина. Культ Сталина еще не был развенчан, и он оставался в нашем сознании великим вождем. В Мавзолее наклонный малахитовый коридор вел вниз, из открытой двери справа пахнуло прохладой. Молодой солдатик, стоящий у двери, улыбаясь, поддержал меня за локоть:
    - Осторожно, девушка, внизу ступеньки.
    «Как он смеет улыбаться, - подумала я, - Здесь надо все время плакать». В усыпальнице был приглушенный свет, под прозрачным высоким колпаком покоились вожди. Ленин лежал как мумия – голая, маленькая, желтая голова, желтое высохшее лицо, запавшие глаза. Зато Сталин был как живой, казалось, он не умер, а заснул. Волосы седоватые, лицо спокойное, знакомое по портретам. Руки, лежавшие вдоль тела, натруженные, морщинистые, живые. Хотелось подольше задержаться около дорогого Иосифа Виссарионовича, но сзади торопили люди. Выходили из усыпальницы, как из склепа, вверху лицо охватил теплый воздух. Нам даже не дали рассмотреть, кто захоронен в кремлевской стене. После Мавзолея Валя повел нас на Ленинские горы смотреть только что построенный Московский Государственный университет. Он сказал, что молодых строителей университета приняли без экзаменов в вуз. Университет занимал большую площадь, это был настоящий студенческий город со множеством зданий. Мы стояли перед главным корпусом, и огромная высотка словно касалась неба. С Ленинских гор открывалась величественная панорама Москвы. Заходящее солнце золотило купола церквей, город утопал в зелени парков и садов, серебряной лентой сверкала Москва-река. Очарованные этой красотой мы сошли от центральной аллеи и сели на траву у края обрыва. За четыре дня пребывания в Москве я не раз ловила на себе нежный взгляд нашего гида. И вот теперь, сидя рядом со мной, Валя вдруг взял мою руку. И я, боясь его обидеть, не отняла. Лиля тревожно смотрела на нас. Мы договорились, что завтра пойдем в Исторический музей.     Когда мы остались одни, Лиля сказала:
    - Люся, не надо морочить голову бедному мальчику, он, кажется, в тебя влюбился. Мы не должны с ним больше встречаться.
    Он действительно был мальчиком, только что поступил в институт на факультет физического воспитания, говорил, что успешно занимается в спортивной секции и мечтает в будущем стать известным спортсменом. Я чувствовала свою вину перед славным юношей потому, что понравилась ему и что мы так трусливо сбежали от него, не простившись, не поблагодарив за все хорошее, что он для нас сделал.
    Одиннадцать наших девушек отправили на работу в Челябинск, а  нас троих: меня, Лилю и Тамару Кривенко - в хозяйство Хмелевцова, т.е в хороший коммунистический город. Почему коммунистический, я поняла позже. Мужчина средних лет вручил нам билеты на поезд, мы отправились на Казанский вокзал.
     На перроне стоял состав «Москва – Горький». Мы сели в последний плацкартный вагон, заполненный молодежью. Девушек было мало, в основном, молодые парни – выпускники институтов, техникумов из Ленинграда, Москвы, Горького. Быстро перезнакомились, ехали шумно и весело. Никто не знал, куда едем. Останавливались на незнакомых станциях, в потом вагон наш отцепили, и паровоз повез нас через нескончаемый лес. Стало смеркаться, когда подъехали к забору из колючей проволоки, где стояли солдаты с винтовками. Все замолчали, стало вдруг тихо и страшно. Игорь Романов пошутил:
    - Сейчас будут бить.
    Но бить не стали, вошедший военный попросил сдать все документы. Пока шла проверка, наступил вечер, и мы подъехали к небольшому вокзалу в полной темноте. Автобус довез нас до трехэтажной гостиницы. Молодых парней поместили в номерах на первом этаже, а нас женщина-администратор провела в большой зал на втором. Там за 10 дней до нашего приезда жили молодые москвички-учительницы. Было их 7 человек. Около трех окон стояли в ряд 10 заправленных кроватей, точно так же, как в пионерском лагере. У нас вытянулись лица.    Неужели это будет наше постоянное жилье?
    - Не огорчайтесь, девушки, - успокоила женщина, - вы здесь временно. Скоро вам дадут отдельные комнаты.
    - Девушки, - обратилась она к учительницам, - расскажите им все.
    Первое о чем мы спросили, куда мы приехали?
    - Вы приехали в город, который называется объект Арзамас-16. Возглавляет его генерал Александров.
    - А почему такая секретность, колючая проволока, охрана?
    - Нам посоветовали не спрашивать ни о чем и заниматься школьными делами. Вот все, что мы знаем. Город очень хороший, вы завтра его увидите, а теперь располагайтесь, девочки, – вы, наверное, устали.
    Так мы оказались в старинном  русском городе Сарове, где в 1833 году скончался знаменитый святой старец Серафим Саровский. Мощи его хранились в монастыре. Поклониться им в 1903 году приезжал в Саров Николай II с супругой. Они молили старца даровать им наследника.
     Саров состоял из старого и нового города. Старый город расположился на невысоком холме. На одной единственной широкой и длинной улице, которая одним концом плавно спускалась с холма и переходила в деревянный поселок, где жили местные жители. Теперь в заново переоборудованных церквях, монастырях, трапезных, часовнях, церковных постройках и гостиницах находился драматический театр, библиотека, кинотеатр, поликлиника, столовая, администрация объекта и другие городские учреждения. С другого конца улицы начинался новый город. Здесь стояли двухэтажные общежития, четырехэтажные дома, школа, и шло большое строительство. Как нам потом сказали, вокруг города работали заводы, учреждения, лаборатории, «площадки». Городского транспорта не было, сотрудников довозили до места работы автобусы предприятий, Гостиницу, где нас поселили, с одной стороны окружала сосновая роща; в ней стояли красивые коттеджи ученых-физиков и объектовского начальства.
    Утром мы пошли в управление общественного питания, где нас принял Новиков Николай Иванович. Екатерина Михайловна написала нам блестящие характеристики, мол, мы обладаем организаторскими способностями, отличные профессионалы и должны занимать административные должности. В техникуме нам говорили, что поварами работать мы никогда не будем. Начальник, ознакомившись с нашими документами и характеристиками, сказал:
    - Девушки, хорошо, что вы специалисты со средним образованием, мы будем вас продвигать, а пока поработайте поварами,  посмотрим, на что вы способны, изучите работу всех участков своего предприятия.
    Мы стояли, как ошпаренные, и молчали.
    - Да не расстраивайтесь так, - продолжал он. – У вас будет оклад 500 рублей, надбавка 50 %, как у всех работников объекта, премиальные. В общем, будете получать около 900 рублей в месяц. Думаю для начала это неплохо. А потом на объекте мало женщин и девушек – найдете себе хорошего жениха и мужа.
     Мы вышли из управления расстроенные. Не хотелось работать поварами, но деньги, которые мы будем получать, ошеломляли.
    Пошли обедать в административную столовую. Меню там было обширное, и готовили прекрасно.
    - Теперь пойдем в магазины. Должна же я знать, что смогу купить на огромную зарплату, - сказала Тамара.

    Московский представитель был прав, говоря, что мы приедем в хороший коммунистический город. Саров снабжали продовольствием и промтоварами лучше, чем Ленинград и Москву. В магазинах было все: мясо всех видов, рыба, большие осетры, фрукты, колбасы, черная и красная икра и т.д. В промторге у меня разбежались глаза от обилия товаров: плащи, пальто, меховые шубы, модные босоножки, лакированные лодочки и часы «Звездочка» за 300 рублей… Не магазины, а мечта.
    Лиля через два дня пошла работать в кафе недалеко от гостиницы, а мы с Тамарой неделю бездельничали. Заводская столовая, куда нас направили, была на ремонте, и мы радовались неожиданному отпуску. В драматическом театре шли пьесы Островского «Правда хорошо, а счастье лучше», «Бесприданница» и драмы Сергея Михалкова «Пена», «Раки». Я сразу пошла записываться в библиотеку, она находилась в бывшей церкви. У меня резануло сердце, когда я увидела, что из всего прежнего церковного убранства  остался нетронутым только голубой небесный свод, по которому плыли белоснежные облака  и летели сизые голуби. Какую красоту погубили! Слава Богу, что сохранились хоть стены. В бывшем храме стояли столы, стулья, стеллажи с великим количеством книг, проход к ним был свободный.
    Весть о том, что в гостинице поселили 10 девушек из Ленинграда и Москвы, быстро облетела город, и к нам вечером стали приходить молодые люди. Это были знакомые учительниц, ребята, ехавшие с нами в поезде, постояльцы гостиницы. Сидели на диване, на стульях вокруг стола, разговаривали, шутили. Кто-то из учительниц заводил радиолу, и начинались танцы.
    Время летело быстро. За день до открытия столовой мы с Тамарой пошли на первый завод. Он находился сразу за старым городом. С холма каменная лестница вела к проходной. Недалеко от нее стояла двухэтажная столовая. Нас встретил заведующий производством Павел Петрович и его заместитель Василий Иванович. Последний повел показывать производство. На первом этаже заготовочные цеха – мясной,  рыбный, овощной, склады, холодильники, раздевалка сотрудников, душевые. На втором этаже друг за другом находился холодный цех, горячий, кондитерский, моечные посуды. В большом обеденном зале крепкие дубовые столы покрывали белые скатерти. Самообслуживания не было, восемь официанток обслуживали посетителей, как в ресторане. Поэтому обеденный перерыв у сотрудников завода длился полтора часа. Сначала обедали рабочие, потом служащие. Повара: мужчины и женщины - были приезжие и местные, а официантки, уборщицы, подсобные рабочие, мойщицы, грузчики – только местные. Василий Иванович сказал:
    - К нам поступают первоклассные продукты, закладка продуктов на одно блюдо, как в ресторане, поэтому мы готовим, как в лучших ресторанах Москвы. Сотрудники завода получают большие оклады, денег на питание не жалеют, поэтому, девушки, не подведите нас, работайте с душой, чтобы не было ни одной жалобы.
    Тамарку назначили в горячий цех готовить супы, ее напарником стал молодой повар Игорь. Василий Иванович отправил их вдвоем на кухню, а меня повел в холодный цех.
    - Ваша продукция, Люся, это салаты, винегреты, заливная рыба, маринады, бутерброды с икрой, компоты и прочее, Я считаю, что вы будете работать в самом вкусном цехе, а вот вам помощник Миша.
     И замшефа ушел. Передо мной стоял согнувшись мужчина лет тридцати, бледный, худой, когда он зачем-то отошел к столу, то я увидела, что ноги его заплетались и шаркали. Господи, да он же инвалид! Как я буду с ним работать! Я хотела идти к шефу и просить, чтобы мне дали другого повара, но внезапная мысль остановила меня. А вдруг он воевал, был  ранен и теперь по какой-то причине вынужден работать. У меня было трепетное, благодарное отношение ко всем участникам Отечественной войны, ведь после прорыва блокады они вернули нам с мамой жизнь.
    Наш рабочий день длился с 7 утра до 16 часов. На следующий день, когда я пришла на работу, Василий Иванович сказал:
    - Сегодня, Люся, я буду работать с тобой, чтобы помочь и ввести тебя в курс дела. Смотри, запоминай. Начинай готовить блюда, которые требуют длительной обработки. Главное - не суетись, не паникуй, будет сначала тяжело, а потом втянешься, и станет легче.
     Не понимаю, почему он решил мне помочь? Видимо, не надеялся на Мишу. Впервые работая в холодном цехе с заместителем шефа я, конечно, устала, но это были цветочки. Ягодки были впереди. Я сразу поняла, что Миша мне не помощник. Ему надо было принести разделочную доску, ножи, посуду, продукты, и он мог только нарезать овощи, мясо, колбасу. Я с ужасом думала, что меня ждет завтра.
    И вот это завтра наступило. Еще не было и семи часов, а я уже была в холодном цехе. Сразу стала варить компот их сухофруктов, разделывать большущего осетра, зашпаривать его, снимать   «жучки», и варить звенья для заливного. Одновременно варила мясо, овощи для мясного салата. Готовила жидкое желе для осетрины. Сваренные продукты надо было охлаждать, а потом нарезать, делал это Миша. Он же готовил бутерброды с икрой и ветчиной. Много времени шло на приготовление заливной осетрины. Я нарезала пластинками рыбу, украшала веточками петрушки, звездочками вареной моркови, и заливала охлажденным желе. Бежала к сервизую, несла груду закусочных тарелок, и заполняла их приготовленными закусками -  фаршированным перцем из банок, сладким творогом со сметаной. В стаканы наливала остывший компот, сметану, и консервированный компот из банок с черешней и виноградом. Приходила буфетчица из обеденного зала и уносила в свой буфет закуски, бутерброды, компоты. Я бегала, как заведенный автомат, с одной  мыслью - только бы успеть, не сорвать работу. За 10 минут до раздачи еле успевала проглотить котлету с пюре и компот. Наступала короткая передышка, пока рабочие стояли в очереди у кассы и пробивали чеки. В дверях холодного цеха было проделано большое окно, через которое отпускались закуски и компоты. Я сразу поняла, что Тамаре работать легче, чем мне. Каждый посетитель пробивал один суп, а из холодного цеха брал по два-три блюда. Особенно были ненасытны выпускники ремесленных училищ, которые работали на заводе. Эти мальчишки никогда не завтракали в общежитии и приходили в столовую как голодные волки. Почти каждый брал заливную осетрину, мясной салат, ветчину, компот из черешни. Поэтому отпуск блюд задерживался, и официантки ругали меня. Задерживали и чеки. Я должна была их рассмотреть и наколоть на нужную наколку. Когда все официантки уносили подносы с закусками, я снова бежала в сервизную, приносила тарелки и стаканы и вновь их заполняла. Потом приходили служащие, и работа начиналась сначала. Я поняла, что много можно сделать в конце рабочего дня, чтобы облегчить работу утром. Поэтому сварила компот из сухофруктов, сварила свеклу, картофель, морковь для винегрета. Миша нашинковал сырую морковь и лук для  рыбы под маринадом. Наконец, закончился  рабочий день. Я шла в гостиницу не чувствуя ни рук, ни ног. Была рада, что выстояла и не сорвала работу, свалилась на кровать и проспала до позднего вечера.
     И в последующие дни я крутилась как белка в колесе. Миша часто уходил курить в коридор, долго стоял у окна, а я стеснялась его позвать. Вся тяжелая работа лежала на мне. В столовой не было механизмов, машин, приспособлений, передвижек, которые бы облегчали труд поваров. В мясном цехе одна мясорубка, в овощном – картофелечистка, и все. Не существовало ни фаршемешалок, ни овощерезок, ни протирочных машин, ни тестомесильных машин – все делалось вручную. В кухне стояла большая длинная плита с чугунным настилом, ее топили дровами. Кухонный мужик - глухонемой здоровый парень Васька - засовывал в плиту целые бревна. Иногда дрова плохо разгорались, и у Тамары суп не закипал. Тогда она черпаком лила на плиту растопленный жир, поднималось высокое пламя, и бульон начинал бурлить. Мне приходилось в кухне варить и тушить различные блюда. Готовый компот в тяжелом котле я одна не могла снять. Обычно просила Игоря, Тамариного напарника. Вдвоем мы снимали котел с плиты и выносили в коридор. Дальше до холодного цеха я должна была его тянуть одна. Я цепляла за ручку котла полотенце и тихо тащила, боясь ошпарить ноги.
     В мясном цехе работал поваром молодой мужчина Анатолий Иванович Литягин. Он ужасно важничал и требовал, чтобы  его  так называли. Говорил путано и долго. Я сразу поняла, что он круглый дурак. Он шел мимо меня.
    - Анатолий Иванович, помогите донести компот до цеха, мне одной тяжело.
    Он остановился, поправил очки и изрек:
    - Оно конечно тяжело. Я это понимаю. Но мне надо беречь свои молодые силы, и потому, как гритца, не садись, куда не надо.
     И он отошел от меня. Вместо того, чтобы разозлиться на него, я стала дико хохотать. Из кабинета выбежал Василий Иванович. Он испуганно спросил:
    - Люся, ты ошпарилась?
    С ним я донесла котел до цеха, и мы поставили его на табурет.
    С работников столовой за питание высчитывали в месяц 50 рублей. Ели мы все, что хотели. Перед обедом повара заходили в холодный цех и, не спрашивая меня, брали заливную осетрину, порционную ветчину, стаканы с компотом из черешни и винограда. После работы я сдавала чеки шефу, и выходило, что у меня недоставало консервированных компотов. Он понимал, что я ни в чем не виновата. Говорил мне:
    - Зачем, Люся, ты разрешаешь поварам вольничать?
    - Да они меня не слушают.
    Перед обедом уборщица средних лет всегда мыла пол в холодном цехе. Была она очень грубой, особенно со мной, кричала, чтобы все  вышли и не мешали ей убирать, У меня закралось подозрение, я стояла в коридоре и незаметно подглядывала за ней через раздаточное окно. Женщина подошла к стеллажу, где стояли компоты, и ловко опустила 2 полулитровые банки в помойное ведро. Домыв пол, уборщица открыла дверь.
     - Постойте, - сказала я, и вынула из ведра две банки.- Пойдем к шефу, пусть он узнает, что вы воровка.
    Что с ней сделалось не передать. Мы были одни. Миша курил в коридоре.
     - Доченька, милая прости, не губи, меня выгонят с работы, а у меня трое малых детей, муж пьет. Хочешь, я встану перед тобой на колени?
    Конечно, я ее простила и не повела к шефу. После этого она так присмирела, что больше я не слышала ее голоса.
     - У местных зарплаты меньше, чем у нас, - говорил шеф. – Ты давай им, Люся, что подешевле: овощной салат, компот из сухофруктов.
     Но я видела, что они хотели поесть заливной осетрины, ароматной ветчины, сметаны. И официантки старались меня всячески обмануть. Полная боевая Татьяна кричала:
    - Люся, вместо шести заливных ты мне отпустила пять.
     - Ничего подобного, сколько было чеков, столько и отпустила.
Официантки поднимали шум:
     - Что вы пререкаетесь, Люся, не задерживай нас, дай ей осетрину.
     - Не дам, сейчас сниму с наколки чеки и докажу, что она врет.
     - Ах, так! – кипятилась Татьяна, - Пойду и пробью чек на свои деньги, пусть тебе будет стыдно.
    Чек она, конечно, не пробивала и за осетриной не приходила. Но иногда они так орали и торопили меня, что я давала им и лишнюю порцию ветчины и сметану.
    
     Меня очень угнетала обстановка, царившая в столовой. Повара: женщины и мужчины - поражали своей  серостью. Разговоры велись, кто кого обманул, кто с кем переспал, с кем подрался. Анекдоты рассказывали самые циничные с изощренным матом. Притом матом не ругались, им разговаривали. Я росла в семье, где никогда не слышала бранных слов. Наши культурные ленинградские мальчики, как и мы, девочки, считали, что мат - это язык ломовых извозчиков и гопников – ленинградской шпаны. Поэтому я так возмущалась, когда слышала нецензурные выражения. Миша посмеивался надо мной:
    - Ничего,  Вутка (Людка - он не выговаривал), и ты скоро станешь материться, как все. Я уже слышал, как ты кричала официантке: «Пошла на хрен!»
    - Матом я никогда ругаться не  буду – я ленинградка. А «хрен» - это овощ, а не ругательство.
    Миша ехидно улыбался:
    - Ничего подобного. Хрен - это муцкая принадлежность
     Однажды перед обедом я услышала дикий хохот. На кухне кто-то рассказывал поварам, что пьяный муж официантки Фроси изнасиловал в сарае свою свинью. Она визжала на весь поселок. Фрося стояла красная как рак.
     - Фрося, - обратился к ней Литягин, - оно, конечно, этот факт поучительный. Хочу спросить вы свою е…..ю хавронью будете сами есть или продадите?
     И снова взрыв хохота. Бедная женщина в слезах убежала в зал.

    Шло время, подходил конец первого месяца моей трудовой деятельности.     Слова заместителя шефа Василия Ивановича не сбывались. Я так и не смогла привыкнуть к тяжелой работе, и легче мне совсем не становилось. Когда заканчивался рабочий день, мечтала только об одном – скорей дойти до гостиницы, упасть на кровать и выспаться.
     В один из вечеров у меня разболелся коренной зуб. Он давно беспокоил меня, но я терпела и не обращалась к врачу. Утром встала с распухшей щекой, тукало в распухшей десне и зубе. С трудом отработала смену и сказала шефу, что после обеда пойду к врачу. Павел Петрович испугался.
    - Люсенька, выходи завтра на работу, мы без тебя пропадем.
     В поликлинике молодая врачиха не очень удачно удалила мне зуб. Разрезала десну, образовалась рана. Я чуть не захлебнулась от крови. Спросила, кем я работаю.
    - Поваром, - ответила я.
    - Я задержу вас на больничном минимум на пять дней.
    Я была просто счастлива. Пусть они теперь покрутятся без меня – подумала я со злорадством. На следующий день я спала до 12 часов, потом пошла в поликлинику на осмотр, обедала в административной столовой и тихо шла в гостиницу, радуясь солнечному дню и опадающей листве. Вечером пришла Тамара.
     - Ну, Люська, наделала ты шороху в столовой. Утром я сказала шефу, что врач тебя выпишет через неделю, они с замом были в шоке. Василий Иванович побежал в холодный цех, там как божий одуванчик сидел на табуретке Миша.
     - Ты что не работаешь, почему не режешь овощи, мясо, огурцы для мясного салата?
    - Так Люся вчера ушла к врачу и овощи и мясо и компот не успела сварить.
     Василий Иванович перевел из кондитерского цеха в холодный сорокалетнюю Клаву. Та ознакомилась с меню и заявила:
     - Такую каторжную работу я одна делать не буду, давайте еще повара. Это вы бедную Люсю эксплуатировали как могли, со мной этот номер не пройдет. Заливное из осетра я делать не буду – меня не учили его разделывать, я кондитер.
     Тогда шеф перевел из мясного цеха молодого повара Ваню недавно пришедшего из армии. После этого заныл Литягин:
    - Оно, конечно, человек может болеть, зачем меня обижать. Я один подорвусь.
    Я слушала и смеялась. Особенно радовалась, что досталось этому «оно, конечно» - Анатолию Ивановичу. Пусть теперь покрутится без помощника, как крутилась я. Эти шесть дней долгожданного отдыха были для меня подарком судьбы. Теперь можно было сходить в кинотеатр, в библиотеку, написать письмо маме и тете Леле в Белоруссию. Правда, пролетели они очень быстро.
     Когда я снова пришла в столовую, встретили меня как именинницу. Особенно радовалась кондитер Клава.
     - Я тебя еле дождалась, Люсенька. Смотри, не будь дурой, не соглашайся работать одна.
    На мое счастье мне не пришлось просить шефа – Ваня остался работать у нас с Мишей. Для меня это стало великим облегчением.

    Мы прожили в гостинице два месяца, а потом нас из нашего большого зала стали расселять. В новом городе на улице Фрунзе шло большое строительство – строили заключенные. Когда я первый раз увидела колонну мужчин в темных спецовках, шедших по городу с охраной и жадно глядевших на прохожих, то вздрогнула как от ожога и отвела глаза. Кто эти люди? За что они попали за решетку? Вспомнила слова нашего участкового милиционера: «У нас зря не сажают». Но все равно на душе было гадко. Я словно чувствовала вину, что взрослых мужчин ведут как бешеных собак, а я свободно иду по улице.
     Нам дали на троих большую комнату на первом этаже. Соседями оказались медсестра с мужем и бывшие ремесленники - супруги Козинцевы: Валентин и Валентина, Вальки. В ванной комнате – горячая вода, на кухне - газовая плита. Учительницы поселились недалеко от нас в просторной трехкомнатной квартире.  Мы стали обустраивать наше жилище. Купили никелированные кровати со всеми постельными принадлежностями, обеденный стол со стульями, туалетный столик, тюлевые занавески на окно, эмалированную посуду, тарелки, чашки, прочую кухонную утварь. В комнате было два встроенных шкафа для одежды и белья. Договорились с учительницами и соседями, что вскладчину отпразднуем новоселье в нашей квартире. Пригласили некоторых знакомых ребят из гостиницы. Соседка Валя, мать которой жила недалеко от Сарова, дала нам сушеные белые грибы, и мы сварили в большущей кастрюле чудесный грибной суп. На столы поставили множество закусок, ребята принесли шампанское и портвейн «Три звездочки». Еле уместились за тремя столами. Они стояли от окна до двери. Новоселье получилось веселое, шумное радостное. Кто-то из ребят принес аккордеон, два стола унесли к себе соседи. Закуску поставили на стол у окна, и начались танцы. Кавалеров было больше, чем девушек; все такие молодые, красивые, умные и, главное, холостые. Веселились допоздна, никто не хотел уходить, все разошлись далеко за полночь.
     Зажили мы в своей комнате замечательно, отдыхали от гостиничного многолюдья. Соседи были молодые, спокойные, никаких ссор и конфликтов  у нас не было. Дни рождения и праздники отмечали в квартире учительниц, вместе с ними ходили в театр, кино. Там впервые я увидела «Мост Ватерлоо» с красавицей Вивьен Ли, и через много лет в другом городе нам показали американский шедевр - картину «Унесенные ветром», где юная Вивьен Ли играла главную роль.

     После Нового года наша Тамара загуляла. Она сразу стала встречаться с двумя кавалерами. Один из них молодой красивый брюнет был женат.
     - Что ты делаешь, Томка? Хочешь нарваться на неприятности с его женой? - говорила Лиля. - Вокруг много холостых парней. Зачем тебе женатый?
     - Он сказал, что разведется с женой, а потом мне с ним хорошо.
     Кончилось тем, что однажды открыв дверь в квартиру, мы с Лилей услышали крики:
    - Шлюха, б…дь, я пойду в партком.
     Нас чуть не сбила выбежавшая из комнаты молодая женщина. Томка стояла у окна и плакала.
    - Какая у Игоря некультурная и глупая жена.
    - Скажи ей спасибо, что она не расцарапала тебе рожу, ты это вполне заслужила, - злобно бросила Лиля.
     После этого случая Тамара поутихла, стала встречаться с другим своим поклонником, техником Алешей, симпатичным блондином, которого она постоянно обманывала, назначала свидания и не приходила. Алеша стал часто бывать у нас. Один раз они долго о чем-то говорили на кухне. Потом пришла Тамара и сказала:
    - Девчонки, он сделал мне предложение. Я ему говорю, что подумаю, а он: «Я ждать не буду. Отвечай да или нет». Что мне делать, девочки?
    - Томка, а он тебе нравится, ты его любишь?
    - Да, очень.
    - Тогда не медли, выходи за Алешу замуж. Парень он  хороший, не пьет, не курит, красивый.
     На следующий день Тамара и Алеша зарегистрировали свой брак в ЗАГСе. Все произошло очень быстро, они тут же получили брачное свидетельство.
    Когда Алеша пришел на работу его приятель Миша предложил ему:
    - Давай заключим пари - кто первый женится, тот получит на свадьбу ящик шампанского.
    Ударили по рукам.
    - Я сегодня пойду к своей Нинке, уговорю ее и завтра покажу тебе документ из ЗАГСа. Так что готовь нам шампанское.
    Приятели Алеши временно нашли им комнату, и там состоялась свадьба нашей подруги. Гостей было очень много, пришел весь отдел из Алешиной лаборатории. Молодоженам подарили уйму вещей, шкаф, стол со стульями, кровать, детскую кроватку, столовую посуду, ковер и другие вещи. Мы с Лилей купили Тамаре нижнее шелковое белье, скатерти и постельные принадлежности. Никто не жалел денег, их получали много и одаривали молодых от чистого сердца. Миша привез ящик шампанского, целых двадцать бутылок и жаловался всем, что его лучший друг так коварно его обманул. Мы сидели с Лилей за столом и смотрели на нашу Томку в белом платье с фатой, хорошенькую, счастливую. Рядом гордый красивый Алеша в черном строгом костюме, удивительно похожий на молодого актера Марка Бернеса из довоенного фильма «Истребители».
     Вскоре после свадьбы Алешу перевели на другую работу под Челябинск, и наши молодожены ухали от нас. Мы остались с Лилей одни в комнате, стало одиноко и грустно без Томки, которая со смехом рассказывала, как обманывала кавалеров, забывала место встречи, заставляла их долго ждать.

     Лиля стала часто задерживаться на работе, порой приходила взволнованной с горящими глазами, улыбка не сходила с ее губ. Я пристала к ней:
    - Лиля. Скажи, что с тобой твориться?
    Она не сдержалась:
    - Люська, я кажется влюбилась. Он такой хороший. Я знаю его уже месяц. Зовут его Виктор, он работает инженером - строителем. Жаль, что скоро он уедет в командировку, может быть надолго. Но я буду его ждать.
     В Сарове я не была обижена вниманием молодых людей. Еще когда я жила в гостинице, молодые парни ухаживали за мной, пригашали в театр, кино. Я чтобы их не обижать отшучивалась, говорила, что устаю на работе, старалась реже их видеть – никто мне не нравился. Незаметно пришла зима, потом весна, я стала мечтать, что скоро поеду в отпуск к маме.
    
     И вот в июле я уже в Ленинграде. Здравствуй милый город, моя улица Некрасова, моя дорогая мама, которая целует меня и плачет от счастья! Из Сарова я приехала богатой, в новых нарядных платьях, в лакированных лодочках, в наручных часах «Звездочка». Маме я тоже купила «Звездочку». У нее в жизни не было никаких часов, и хотя она сокрушалась, зачем я так потратилась, я видела, как она довольна и рада. Подносила к уху часики, губы расплывались улыбкой:
     - Голубчики, такие маленькие, а тикают.
     Брата Леню я не застала дома, его перевели недавно служить на Карельский перешеек. Навестила родственников и подруг, четыре дня гостила у Зины в Лисьем Носу, привезла ей подарки, не помню какие.
    Уезжая из города, сказала маме:
    - Видишь, как быстро прошел год, пройдет еще два, и я совсем возвращусь в Ленинград.
   
     Если бы я знала, что меня ждет впереди. После моего возвращения в Саров меня перевели работать в коттедж, где питались начальники объекта и ученые: Игорь Васильевич Курчатов, Андрей Дмитриевич Сахаров, Юлий Борисович Харитон, Яков Борисович Зельдович, министр среднего машиностроения (тогда так называли министерство атомной промышленности) Авраамий Павлович Завенягин, и его заместитель Павел Михайлович Зернов. Все они были не единожды орденоносцами, Героями социалистического труда, лауреатами Сталинских премий.
      Коттедж находился на зеленой поляне, окруженной сосновой рощей, недалеко от гостиницы и представлял собой двухэтажный финский домик, украшенный красивой резьбой. На первом этаже – просторный обеденный зал с ковром на полу, цветы на окнах, столы с белыми скатертями, буфетная стойка. На второй этаж вела широкая деревянная лестница в комнату отдыха с диванами и креслами. Небольшой коридор отделял кухню от столовой. В ней плита, которую топили дровами, рядом подсобка с холодильником и рабочим столом. На кухне работали два повара и заведующий производством молодой Коля Ильин – шеф.   
    Приняла меня администратор коттеджа - чопорная старая дева Котенкова. Когда я узнала от нее, кого буду кормить, то просто испугалась. Почему мне, девчонке, доверили такую ответственную работу? А вдруг эти заслуженные люди окажутся требовательными, привередливыми, и я не смогу им угодить? Как же я ошибалась. За все время пока я там работала, сначала поваром, а потом шефом, от них не поступало ни одной жалобы, ни единого неудовольствия – одни благодарности.
    Правда, один раз Яков Борисович Зельдович вызвал меня в столовую. Когда я, поздоровавшись, предстала перед ним, он капризно произнес:
    - Почему мне не дали молочный суп, который я вчера заказал?
    - Простите, нам не привезли молоко.
    - А почему не привезли?
     Соседи за столом засмеялись.
    - Борис, перестань терзать девочку.
    - Ладно, дайте мне суп-пюре.
     Меню у нас было самое обширное, варили борщ, солянки, уху, молочные протертые супы, на второе блюда из мяса, осетрины, курицы. Часто гости заказывали натуральные бифштексы, ромштексы, котлеты по-киевски, вареники из творога и т.д. В коттедже питались человек двадцать. Мы их кормили завтраками и обедами. Обслуживали три официантки: Надя, Вера, Лена – молодые красивые девушки. Они клали меню на столы, и каждый человек выбирал себе и заказывал завтрак и обед на следующий день.
     У всех ученых были телохранители, звали их почему-то «дубаки». Это были здоровые мужики, которые следовали за своими подопечными всюду. Сахаров очень тяготился соглядатаем и старался незаметно от него убежать. Его коттедж в сосновой роще стоял на берегу реки Сатис. Рано утром Андрей Дмитриевич вылезал из окна и бежал к речке делать зарядку, радуясь, что перехитрил телохранителя, но с ужасом замечал что «дубак» пасет его в кустах. Был он классическим ученым, про которых говорили, что они не от мира сего. Они всегда забывали вещи, калоши, зонтики, как «человек рассеянный с улицы Бассейной». Сахаров  редко заказывал завтрак и обед, приходил, садился за стол, и официантка Надя сама выбирала ему еду. Однажды пришел поздно, когда все ушли, сидел один в столовой. На плите стояло остывающее картофельное пюре и сосиски.
    - Надя, у нас все остыло. Нам его не накормить, - сказала я.
    - Ничего, он и так съест.
     Я тихонько открыла дверь в зал. Андрей Дмитриевич сидел, уставив очи в потолок. Сосиска на вилке застыла в руке. «Да ешь ты скорей», - хотелось мне крикнуть. Но видимо его гениальные мысли были ему дороже еды.
     Как-то раз, придя на кухню, Надя сказала:
     - Вы слышали, Сахарову дали премию 500 тысяч (Он был отцом водородной бомбы).
     - Ну, зачем ему такие бешеные деньги, его они совсем не интересуют, отдал бы лучше мне.
     Курчатов жил в Москве, но часто приезжал в Саров. Из-за того, что он носил бороду, сотрудники между собой называли его «борода». Он был полной противоположностью Сахарова – улыбчивый, приветливый, доброжелательный. Мы его очень любили. Когда после приезда Игорь Васильевич приходил в коттедж, мы его ждали в вестибюле. Как только он показывался, кто-нибудь из нас говорил:
     - Добро пожаловать, Игорь Васильевич, будем рады накормить вас всем, что вы пожелаете.
     Он расплывался в улыбке:
     - Спасибо, наши кормилицы, очень рад, очень тронут.
     Особое умиление вызывал у меня худощавый Юлий Борисович Харитон. В кепочке, в легком пальтишке, маленького роста, он был похож на мальчишку. А ведь какая светлая  голова была у этого маленького человека - академик, орденоносец, трижды Герой Социалистического труда, трижды лауреат Сталинской премии, позже лауреат Ленинской премии.
     Когда Курчатов после обеда выходил из столовой, высокий, дородный, и стоял у сосны, маленький Харитон смотрел на него снизу вверх с обожанием.
     Министр Завенягин и его заместитель Зернов часто приезжали на объект из Москвы, и я видела, что великие ученые, как бы, сникали перед ними, пропускали вперед, уважительно ловили каждое слово высокого начальства.
     Так как в ужин мы не работали, некоторые наши гости заказывали на вечер жареную курицу, ростбиф, буженину, салаты, выпеченные пирожки. Во время завтрака я выходила в столовую и записывала их пожелания. Начальник объекта генерал Александров, пожилой, видный военный, приходил в форме. С ним иногда обедала его секретарша – скромная, красивая женщина. Говорили, что она его любовница. Семья генерала жила в Москве.
     Все меня знали, когда я подходила к ним, называли Люсенька, девочка. Генерал Александров говорил:
    - Люсенька, курицу зажарьте мне порумяней, за ней заедет шофер.

    Однажды после работы я возвращалась домой и проходила мимо гостиницы. У стены стоял мужской велосипед. Открылась дверь, и вышел молодой парень Володя, которого я знала с того времени, как нас поселили в гостинице. Это был красавчик, имевший большой успех у девушек, и этим был неприятен мне. Он часто приходил к учительницам, а потом благосклонно обратил внимание на меня.
    - Люся, я хочу пригласить тебя в театр на пьесу «Раки».
     - А я не хочу с тобой идти.
    - Это почему? - он явно был удивлен.
    - Я не собираюсь тебе объяснять, просто не пойду.
    Жил он в общежитии. Я иногда встречала его, но делала вид, что не замечаю. И вот теперь мы столкнулись.
    - Люся, здравствуй!
    Я ответила.
    - Откуда ты идешь?
    - Из коттеджа, где работаю.
    - Понятно. А тебе далековато добираться домой. Что же твои клиенты не довозят?
    - Иногда довозят.
    - А хочешь, я дам тебе свой велосипед?
    - Дай, если не жалко.
    Так, разговаривая, мы дошли до поворота в его общежития.
     - Ну, я пошел. Если что сломается - скажи, я приду - починю.
    Я привела велосипед в квартиру и поставила в коридоре.
    В это время на экраны вышел с ошеломляющим успехом кинофильм «Анна на шее» с очаровательной Аллой Ларионовой и - немного позже - «Двенадцатая ночь» с ее участием. Сколько разговоров и сплетен крутилось вокруг ее имени. Она ездила во Францию, и сам Жерар Филипп восхищался ее красотою, предлагал сниматься с ним. Говорили, что министр культуры Александров не устоял перед красавицей. Вместе с другими молоденькими актрисами Ларионова, якобы, посещала его загородную дачу, и там происходили оргии. Дело дошло до верхов и даже разбиралось в органах партийного контроля при ЦК КПСС. Много позже, когда я уехала из Сарова и жила в семье мужа в Ярославле, мой свекор  рассказал мне следующую историю:
    - Мне поручили пригласить Ларионову и поговорить с ней. Секретарша сказала, что актриса ждет в приемной. Открылась дверь кабинета и вошел ангел. Другого слова я не подберу. Мне в жизни довелось увидеть двух замечательных красавиц: первой была Екатерина Фурцева (в молодости), второй - Алла Ларионова. Она была так прекрасна, что я поразился, как природа смогла сотворить такое совершенство. Я вышел из-за стола, усадил ее в кресло, и мы стали мирно беседовать. Ни одним обидным словом, ни единым бестактным вопросом я не обидел ее. Очень скоро я понял, что Ларионова ни в чем не виновата. Она не участвовала ни в каких оргиях и никогда не была на загородной даче Александрова. Видимо злые языки подло оклеветали актрису, завидуя ее огромной популярности. Я заверил красавицу, что после нашей встречи сплетни утихнут, и она будет спокойно жить и работать. Мои слова так растрогали ее, что она была готова разрыдаться. Я проводил ее до двери и поручил заботам моей секретарши.
     Меня очень выручал Володин велосипед. Ранним утром я садилась на него и катила мимо строящихся домов старого города и гостиницы. В результате пришлось принять приглашение Володи и пойти с ним в кинотеатр смотреть «Анну на шее». Он проводил меня до дома, шли, разговаривали. Он сказал, что после Московского института работает инженером-экономистом. В Москве живут его родители: отец занимает высокий пост, мать – домохозяйка; сестра учится в медицинском институте; есть младший десятилетний братик. Я тоже кратко поведала ему свою биографию. И вдруг Володя спросил:
     - Почему ты так агрессивно была настроена против меня?
     - Мне казалось, что ты, как «Милый друг» Мопассана, радуешься своему успеху у девушек.
     - Какой успех. Я ни с одной девушкой не встречался, первый раз пошёл с тобой в кино. Вокруг тебя тоже крутились парни, но ты ведь - такая гордячка, всем отказывала. Бедный Коля Игоренков, с которым ты ехала в поезде, влюбился в тебя. Ты сходила с ним в кино, дала надежду, а потом его бросила. Тебе делал предложение академик А., ты и ему оказала.
    - Ты что следил за мной как сыщик, все про меня знаешь?
    - Следил, потому что ты мне очень понравилась.
    - Хорошо, я расскажу тебе про А. Он хоть и академик, а повел себя глупо. Его привел к нам Вася, Тамарин поклонник. В зале было много молодых людей и девушек. Шутили, разговаривали, потом начались танцы. А. пригласил меня, после сидели с ним на диване, говорили про Ленинград. Я видела его раз пять, и всегда он оказывал мне знаки внимания. Потом Вася, который работал у А., сказал мне:
     - Мой шеф влюбился в тебя, Люся, с первого взгляда. Он велел передать тебе, что, если ты согласишься стать его женой, то не будешь работать поваром, Он устроит тебя в свою лабораторию. Что ты на это скажешь? Он тебе нравится?
     Я слушала  Васины слова как бред.
     - Вася, я его совсем не знаю, и он мне не нравится. Я не могу выйти замуж за человека без любви, хоть он и академик.
     - Люся, подумай, академики на улице не валяются, у тебя будет такая обеспеченная жизнь, ему 32 года, по нему сохнут все старые девы объекта. Он готов с тобой встретиться и поговорить.
     - Встречаться с ним не буду. Скажи, чтобы он оставил меня в покое.
Больше А. я не видела. Вот и вся история.
     Я стала прощаться с Володей.
    - Можно мне приходить к тебе, не прогонишь?
    - Приходи, не прогоню.
     Теперь у нас с Лилей появились постоянные поклонники. У меня Володя, у нее - Виктор Москвин.
    В конце лета я снова поехала в Ленинград. Пока меня не было, Лиля и Виктор зарегистрировались, и укатили отдыхать в Сочи дикарями. Вернулись веселые и загорелые как негры. Лиля собрала свои монатки и переехала в комнату мужа.
    - Подружка моя, что ты будешь делать одна,- спросила Лиля.
    - Не переживай, Лиленька, мы уже давно объяснились, и скоро тоже поженимся.
    - Ну, слава Богу, будем, как говориться, дружить семьями.
    !7 октября, кажется, это была суббота, мы пошли с Володей в ЗАГС. Все произошло просто и обыденно. Никаких колец не было и в помине. Они считались буржуазными пережитками. В небольшой комнате женщина средних лет вручила нам свидетельство о браке со словами:
    - Поздравляю вас, - и мы вышли.

    По неписанному закону молодоженам полагалось три свободных дня. Мы радовались, что завтра скромно отпразднуем это историческое для нас событие.    Утром меня разбудил звонок. Я открыла входную дверь, и увидела незнакомого мужчину:
    - Мне нужна Шестакова Людмила Григорьевна.
    - Это я.
    - Вы должны обязательно явиться в административное здание в 12.00 без опоздания.
    - Зачем?
    - Вам все там объяснят.
    В административном корпусе собралось человек тридцать. Нам объяснили, что мы поедем в командировку дней на пятнадцать. Следует явиться на вокзал с вещами в 17 часов. Я подошла к распорядителю и сказала, что только вчера зарегистрировала брак, и мне положены три свободных дня. Он посмотрел на меня как на сумасшедшую, и отчеканил:
    - Никаких свободных дней. Поедете, как все, – это приказ.
     Провожал меня расстроенный Володя, что-то мне напутствовал, но я  от волнения ничего не понимала.
     Я оказалась в купе с тремя девушками-официантками, которых не знала. И мне, и им было неизвестно, куда нас везут и зачем. Только потом, в пути, по обрывкам разговоров соседей, поняла, что едем мы в Казахстан на испытания новой техники. Стояла поздняя осень, осыпались последние листья. Поезд вез нас через всю страну. Ехали долго, больше недели. Из вагона-ресторана нам приносили еду. Иногда мы останавливались на станциях, и я с девушками выходила на перрон подышать свежим воздухом. В привокзальных буфетах было пусто, и я недоумевала, почему там нет никаких продуктов. Ведь карточки отменили по всей стране в 1947 году, восемь лет назад. Выходило, что Ленинград, Москва, Саров были в привилегированном положении и бесперебойно снабжались продовольствием. В то же время промышленные города, которые мы проезжали, голодали как в войну. Плохо одетые люди продавали на перроне самодельные шкатулки, пепельницы, выточенные из дерева ложки, безделушки. Они спрашивали нас, можно ли купить в вагоне-ресторане колбасу, сливочное масло, а мы не знали, что им ответить.
    Поезд остановился в Семипалатинске. На автобусе всех нас повезли на окраину города и поселили в скромной гостинице, по пять человек в номере. На следующий день я уже работала в столовой гостиницы в холодном цехе. Дня через два меня вызвали на улицу, где стояла большая черная легковая машина ЗИС. Ко мне подошел молодой лейтенант.
    - Давайте знакомиться. Я Игорь Мукасеев. А вы Люся Шестакова?
     Я протянула руку.
    - Скажите мне, пожалуйста, куда вы меня повезете, и что там я должна делать?
     - Вы будете кормить известных вам людей. Вам скажут все на месте. Соберите свои вещи. Я вас подожду.
      Мы ехали по степи долго, больше ста километров. Остановились в поселке на берегу Иртыша. Там стояли одноэтажные, трехэтажные дома, где жили военнослужащие с семьями. Лейтенант подвел меня к трехэтажному дому и открыл дверь в квартиру на первом этаже. В небольшой комнате стояла заправленная кровать, шкаф,  кресло, небольшой столик и тумбочка.
    - Вся квартира в вашем распоряжении, Люся. Располагайтесь. Скоро придет к вам полковник и все объяснит.
     Пожилой полковник пришел через час. Мы поздоровались, он уселся в кресло и стал вводить меня в курс дела.
    - Люся, вы будете кормить министра Завенягина А.П., его заместителя Зернова П.М., маршала ракетных войск Неделина М.И., товарищей из ЦК партии. Иногда министр будет пригашать на обед или ужин ученых Курчатова, Сахарова, Харитона, Зельдовича, генерала Музрукова Бориса Глебовича – начальника вашего объекта (к этому времени Мазруков сменил Александрова). Продукты вам будет доставлять из офицерской столовой её начальник капитан Чапак. В поселке сухой закон, а в вашем распоряжении будет «Столичная» водка и армянский коньяк. Никому из посторонних продавать спиртное нельзя. А теперь я покажу место вашей работы.
     Мы зашли в трехкомнатную квартиру напротив, где в прихожей стояли две женщины.
     - Познакомьтесь, это ваш новый шеф - повар Люся.
    Я протянула руку молодой официантке Нине и пожилой уборщице Елене Ивановне.
     - Иванов, - окликнул полковник солдатика, выглядывавшего из соседней комнаты, - сдай продукты Люсе и возвращайся в часть.
    В просторной комнате с окном стоял холодильник, стол, два стеллажа с полками с мукой, крупами. На подтоварнике - ящики с картошкой, свежей капустой и репчатым луком. В холодильнике – ветчина, твердокопченые колбасы, сыр, рыбные консервы; в баночках – красная и черная икра; апельсины. Сдал мне Иванов ящик «Столичной» водки и пять бутылок коньяка.
     - Отстранили меня от работы, - обиженно сказал он.- Не угодил я высокому начальству. Может, ты им потрафишь. Ждали пока ты приедешь. Маршал жаловался, что у него изжога, что я плохо готовлю. А все время жрал жареное мясо, жареных кур, холодец. Пойду снова в офицерскую столовую, там меня хвалили.
     Кухня находилась напротив прихожей, была она небольшая, и дверь в нее нельзя было закрыть из-за жары. Плиту с духовкой топили дровами. Рядом с кухней была небольшая комната со столом и стульями. Неширокий коридор вел в большую столовую высокого начальства. Была ванная комната и туалет.
     Итак, я приступила к своим обязанностям: Завенягин и Зернов знали меня по Сарову, а вот с маршалом Неделиным я увиделась впервые. Он пришел в прихожую – высокий, седой, красивый в форме с золотой Звездой Героя на груди и, протянув мне руку, сказал:
     - Давай знакомиться, красавица. Смотри, корми меня хорошо – я люблю покушать.
     За ним семенил его адъютант полковник Александр Иванович, лысоватый подобострастный. Он благоговел перед Неделиным и шел за ним, чуть согнувшись, как лакей. Мне он сразу не понравился за его угодничество и лакейство, постоянно повторял:
    - Слушаюсь, товарищ маршал. Понял, товарищ маршал. Все будет исполнено, товарищ маршал.
    Министр Завенягин, небольшого роста, лысый, неразговорчивый, видимо, чувствовал себя плохо: я видела это по его лицу. Секретарь молодой мужчина сказал, что у Авраамия Павловича больное сердце и почки. Он разошелся с женой и жил в Москве один. Все мои клиенты жили в квартирах на втором этаже. При входе в помещение на лестничной площадке дежурили по очереди молодые солдатики. Один из них маленький круглолицый Яша говорил мне:
     - Люся, если Вам надо что-то сделать и помочь, только скажите, я мигом.
     Отвечал за охрану дома черноволосый майор, похожий на грузина. Он постоянно наведывался к нам и строжил солдатиков. Утром официантка Нина клала в столовой на стол меню, и все делали себе заказ на следующий день. Ежедневно приезжал капитан Чапак и привозил мне продукты. Он все время спрашивал, что заказал товарищ маршал, доволен ли он, не сердится ли. Я успокаивала его и говорила, что он доволен и все у нас идет хорошо. Я не скажу, что мои клиенты были привередливы. Они были довольны тем, как я готовила, и благодарили меня.   Министр заказывал овощной суп-пюре,  отварную курицу, омлет, ленивые вареники. Маршал и Зернов любили поесть более основательно – борщ московский, солянку мясную, натуральные жареные бифштексы, мясные пельмени.
     Осень в Казахстане стояла солнечная, теплая. Маршал с Зерновым часто уходили рыбачить на Иртыш. Приносили мне целое ведро живых карасей, и я выпускала их в ванну с водой. К ужину запекала их в духовке со сметаной и подавала в большой сковороде на стол.
     Однажды маршал заказал на обед жареную телятину крупным куском. Утром ко мне пришел расстроенный капитан Чапак.
     - Люсенька, выручай меня. Солдат пошел в степь, где паслось стадо. Хотел поймать телку, а она, задрав хвост, убежала в степь, и, сколько он за ней не гонялся, не смог поймать. Я знаю, маршал рассердится, и мне попадет.
    Я обещала, что ничего страшного не будет, я постараюсь все уладить. Во время завтрака, когда в столовой сидело человек шесть, я вошла туда и сказала:
     - Митрофан Иванович, я должна Вас огорчить, телятины, которую вы заказали на обед, не будет. Мне сказали, что солдат пошел в стадо и хотел поймать телку, но она, задрав хвост, умчалась в степь, и он не смог ее поймать.
    Первым рассмеялся Завенягин, за ним все остальные кроме маршала. Авраамий Павлович приговаривал сквозь смех:
     - Не захотела тебя телка, Митрофан. Задрала хвост и фить в степь.
    Когда смех чуть стих, черт меня дернул сказать:
    - Митрофан Иванович, я приготовлю Вам ростбиф – это та же телятина, только чуть постарше.
    И снова взрыв хохота.
    - Соглашайся, Митрофан, - говорил министр смеясь.- Вместо молодой телки получишь старую корову.
    Маршал сидел злой и красный, и это еще больше подзадоривало сидевших за столом, они продолжали смеяться. Я выскочила из столовой ужасаясь, что поставила маршала в дурацкое положение и он теперь не будет со мной разговаривать.
    В другой раз Митрофан Иванович заказал студень. Капитан Чапак привез мне говяжью не опаленную ногу с шерстью и с неснятым копытом. Я попросила Яшу  все опалить и счистить. Он спустился в подвал и развел там костер. Через какое-то время в квартиру ворвался майор. Он держал за шиворот чумазого Яшу, в руках которого была опаленная нога.
    - Вы что, под трибунал меня хотите подвести, - кричал он. - Зачем, Люся, ты послала его в подвал, он там чуть пожар не устроил.
    - Да не посылала я его туда. Думала, он опалит ногу за домом.
    В общем, подвела я беднягу Яшу. Его перевели в офицерское общежитие. Он приходил к нам и говорил:
    - Хорошо, что майор перевел меня – там спокойнее, а здесь нельзя отойти ни на минуту.
     В соседней квартире на  первом этаже был оборудован кинозал. Приходил киномеханик и показывал заграничные фильмы. Обычно перед фильмом к ужину министр приглашал ученых и начальника объекта Мазрукова. Меня заранее предупреждали, и я готовила ужин на всех. Вместе с учеными приходили телохранители - "дубаки" - и сидели в маленькой комнате рядом с кухней. Я предлагала им поужинать. Они никогда не отказывались и благодарили меня. Я очень удивлялась, что вся обслуга – полковник, майор, капитан Чапак, официантка, Нина, Елена Ивановна, телохранители, солдатики из охраны – относились ко мне с повышенным уважением, даже с подобострастием, словно я была не простым поваром, а особой, «приближенной к императору». И все из-за того, что я, молоденькая девчонка, была допущена кормить великих ученых и высокое начальство. А я держалась со всеми просто, и никогда не задирала нос.
Один раз из Москвы приехал молодой мужчина из ЦК. Он долго сидел у министра на втором этаже, и они спустились к завтраку, когда в столовой никого не было. Нина куда-то ушла, и мне пришлось их обслуживать. Я приготовила ленивые вареники со сметаной. Мужчина сидел дальше Завенягина, и я сначала поставила тарелку перед ним. Он дико взглянул на меня, хотел что-то сказать, но вместо слов у него вырвалось: «Ап-ап». Видимо я нарушила субординацию, надо было первому подать министру, а не ему. Потом я принесла вареники Авраамию Павловичу, он читал газету, и, видимо, ничего не заметил. Мужчина не притронулся к блюду, и только осмелел, когда министр стал есть. А мне было противно это чинопочитание, эта привычка расстилаться перед начальством, и смотреть ему в рот.
   Неделин говорил:
    - Люся, сегодня будет французский фильм, приходи, не стесняйся.
    Я надевала шелковое синее платье, которое очень шло мне, заходила в кинозал и скромно садилась на последний ряд. Мужчины занимали передние места.    Я была единственной девушкой в мужской кампании. Демонстрировался фильм «Тереза Ракен»,  с прелестной Симоной Синьоре в главной роли. Это был детектив с любовным сюжетом, убийством, шантажом. Картина всем понравилась.    Маршал сказал:
     - Молодцы, французы, занятно показывают.
     Его поддержал Сахаров:
    - Актеры прекрасно играют,  я получил настоящее удовольствие.
     Потом два дня демонстрировали мексиканские фильмы с перестрелками, погонями, убийствами. Весь фильм страдала и плакала молодая учительница: худая, темноволосая, в черных одеждах до пят. Её любви домогался местный феодал-помещик, который захватил землю ее жениха, и тот с отрядом скрывался в горах. Во время свидания жениха убили. Затянутые сцены криков и рыданий бедной девушки вызывали уже не жалость, а желание, чтобы картина скорее закончилась. Маршалу фильм не понравился.
     - Слабаки, ничего не умеют, тянут, тянут... А уж эти мексиканки худые, все в черном, ни рожи, ни кожи. Да наша Люся, русская красавица, лучше их всех в сто раз.
     Все смотрели на меня, улыбаясь, а я не знала, куда деть глаза от смущения.
     Иногда в свободное время я выходила на улицу. Было еще тепло, светило солнце, по голой степи нес свои быстрые воды Иртыш. Какой-то мужчина шел к речке в шляпе на затылке и распахнутом белом пыльнике (так называли легкий шелковистый плащ). Я узнала Сахарова. Он шел, никого не замечая, устремив взгляд вдаль. За ним в пяти шагах семенил телохранитель.

    6 ноября по местному радио объявили, что в связи с техническими испытаниями всем жителям поселка следует покинуть свои дома и находиться в степи в 12 часов дня в ста метрах от строений. За нашим домом собралась большая толпа женщин, детей, военных. Мы с Ниной и Еленой Ивановной присоединились к ним. Дети бегали, смеялись, играли в пятнашки. Мне тоже хотелось побегать с ними, чтобы согреться. Мое легкое синее пальто под холодным ветром плохо грело. Прошло полтора часа, и нам разрешили расходиться по домам. Майор сказал, что что-то там не заладилось, и испытания отменили.
19 ноября выпал первый снег. 22 ноября опять оповестили жителей о технических испытаниях, и все снова вышли в степь. Я решила никуда не ходить. Села за стол в маленькой комнате лицом к окну и стала пересматривать накладные. Вдруг в прихожую ворвался майор с криком:
     - Люся, немедленно беги на улицу, немедленно!
    Я схватила пальто и выбежала из помещения. Вдоль улицы цепочкой стояли солдаты. Прошло минуты три, и невыносимо яркий свет залил все вокруг. С  Смотреть было невозможно, я зажмурила глаза. Потом раздался треск, гром, и воздушная волна повалила меня и солдат на землю. Не помню сколько я пролежала, но когда встала, то увидела, что на горизонте за поселком поднимается огромный гриб, черный внизу с расползающимся белым облаком вверху. Так вот, что значат эти технические испытания. Да это же взорвали атомную бомбу (Много позже в воспоминаниях Сахарова я прочла, что это была термоядерная бомба). Вокруг страшного гриба кружил небольшой самолет. Мне встретился майор, он сказал, что если радиационное облако пойдет на поселок, всех жителей эвакуируют. Но этого не случилось – ветер дул  в другую сторону.
Когда я вошла в квартиру, то увидела полный  разгром. Покореженные косяки дверей, обвалившаяся штукатурка со стен, глубокие трещины на потолках, во всех комнатах выбитые стекла окон, свалившиеся со стен картины в столовой. На столах в столовой, кухне, кладовке грудами лежали стекла. В маленькой комнате, откуда меня выгнал майор, на полу, на столе лежали осколки. Они ударились в стену, оборвали обои, отбили штукатурку. Я застыла в ужасе и поняла, что майор спас мне жизнь. Если бы я осталась жива, то наверняка ослепла и превратилась в урода.
    Прибежал радостно взволнованный полковник.
    - Люся, испытания прошли успешно. Через полтора часа готовь банкет. Будет человек пятнадцать.
    Я развела руками:
    - Посмотрите, что вокруг.
    - Не волнуйся, сейчас прибудет бригада солдат, вставят стекла, все поправят и приберут. Говори, какая помощь тебе нужна?
    - Пришлите солдатика – повара Иванова. Закусок у нас будет достаточно, а вот из горячего успеем сделать только сосиски с картофельным пюре и зеленым горошком. Спиртное подавать?
    - Обязательно, Люсенька.
     Минут через сорок все было сделано – стекла в окна вставлены, поправлены двери и косяки, картины в столовой повешены на стены. Солдаты вынесли штукатурку, стекла, мусор, вымыли полы во всей квартире. Я, солдатик Иванов, Нина стали накрывать на стол. Нарезали твердокопченую колбасу, ветчину, сыр, семгу, окрыли банки с красной и черной икрой, положили на блюдах консервированные огурцы, помидоры, перец в соусе, апельсины. Поставили на столы «Столичную» водку, коньяк, минеральную воду. Перед приходом гостей полковник сделал осмотр стола. Потирая руки, сказал:
     - Все великолепно,  спасибо, ребята.
     Я привела себя в порядок, надела новый белый халат, сняла с головы марлевую повязку, красиво причесала свои волнистые волосы и встала у дверей кухни, чтобы  хозяйкой встретить гостей. Они вошли один за другим радостные, возбужденные, улыбающиеся, первым министр, за ним маршал и все остальные: ученые, генералы, военные. Проходя мимо меня, все очень уважительно здоровались со мной, и я с улыбкой отвечала им. Дверь в столовую была полуоткрыта. Гости шумно расселись за столы, и через некоторое время начались речи, приветствия, тосты. Говорил маршал, Сахаров, министр. Но порой тосты покрывал такой оглушительный, сумасшедший хохот, что посуда на столах звенела. В общем, банкет удался и прошел замечательно.

    На следующий день после завтрака в квартиру быстрой походкой вошел полковник:
     - Люся, через час уезжаем в Семипалатинск. Сдавай продукты Иванову и собирай вещи, поедешь домой.
     В доме поднялась суматоха. К дому подъехали два черных легковых ЗИСа.   Секретарь министра, солдаты стали выносить какие-то пакеты, коробки, папки и складывать в машины. Официантка Нина обратилась ко мне:
    - Люсенька, у меня заболела мама, продайте мне килограмм апельсин? У нас в поселке с продуктами плохо.
     - Сейчас все тебе сделаю, Ниночка, - я ничего об этом не знала.
    Потом подошел солдатик из охраны:
    - Люся, вы сейчас уезжаете, разрешите купить мне с товарищем бутылку «Столичной» водки?
    - Мне попадет, полковник запретил это делать.
    - Да вы посмотрите на него. Ему сейчас не до нас.
    - Я продам вам водку, а вы напьетесь, и подведете меня.
    - Мы обещаем, что выпьем только после вашего отъезда.
     В общем, я продала им «Столичную». Обещания они, конечно, не сдержали, выпили. Я видела, что они веселенькие стояли на лестничной площадке и благодарно мне улыбались.
     Маршал оставался в поселке. Уезжал министр с секретарем. Они сели в первую легковую машину, а я с полковником - во вторую. В степи лежал легкий снег, подмораживало. Впервые полковник разговорился со мной, стал расспрашивать, где я училась, жила, кто мои родители. И я с жаром стала рассказывать о любимом Ленинграде, о пережитой блокаде, обо всем, что было в моей недолгой жизни.
    - А знаете, Люся, - сказал он, - я тоже был во время блокады в Ленинграде и служил в «большом доме» на Литейном проспекте. Я хорошо помню, как встречал пионеров из нашей подшефной школы в феврале 1943 года. Кто бы мог подумать, что я тебя, Люся, встречу здесь, на семипалатинском полигоне, во второй раз.
Мы оба были взволнованы, некоторое время молчали, потом полковник сказал:
    - Сначала мы отвезем министра на поезд, ему врачи запретили лететь, а тебя, Люся, отправим домой самолетом – ты это заслужила, девочка.
     Машины одна за другой проехали больше часа, передняя вдруг  неожиданно остановилась. Вышел шофер и стал возиться с мотором. Авраамий Павлович с секретарем вышли из машины. Я была в легком осеннем пальто и фетровой шляпке. Министр рукой потрогал пальто:
     - Что же ты, Люся, так легко одета? Замерзнешь, мы тебя не довезем.
     Шофер долго что-то чинил, но машина не заводилась. Прошло больше получаса. Полковник сказал:
     - Авраамий Павлович, можете опоздать на поезд, и Люся – на самолет. Садитесь к нам в машину. Я уже сообщил, чтобы самолет задержали.
     ЗИС с шофером остался в степи, а мы  поехали в Семипалатинск. Сначала отвезли на вокзал министра с секретарем, а потом поехали в аэропорт. На взлетной полосе стоял небольшой самолет. Когда мы подъехали, к машине подошли два летчика. Первым вышел полковник, потом я.
    - А где же повар министра? – спросил летчик. – Мы его давно ждем, вылет задержали.
     Полковник подвел меня к ним.
     - Да вот повар министра – наша Люся.
Летчики удивленно посмотрели, а потом дружно рассмеялись. Очевидно, они ожидали, что выйдет старый толстый повар, а перед ними стояла молоденькая девчонка. Я очень тепло простилась с полковником.
    - Будь счастлива, девочка,- сказал он. – Бог троицу любит, может быть, мы еще встретимся.
     Летчики провели меня в салон самолета, где уже сидело человек двенадцать мужчин. Некоторые мне были знакомы по Сарову. Села я у кабины рядом с молодым полковником.
    - Так, значит, вы, гражданка, - весело сказал он,- повар министра?
    - Да. А вы?
    - А я конструктор парашютов.
     Я тогда очень удивилась, причем здесь парашюты, ведь шли ядерные испытания, и летчикам было не до парашютов. Только после перестройки прочла у Сахарова, что термоядерную бомбу в ноябре 1955 года сбросили с самолета на парашюте.
     Я летела на самолете первый раз, и очень боялась. Самолет незаметно поднялся, и в иллюминатор я увидела, что дома превратились в спичечные коробочки, а люди - в оловянных солдатиков. Полковник часто заходил к летчикам, о чем-то с ними  говорил, а потом поделился со мной:
    - Мы скоро будем пролетать над моей родиной, где в деревеньке живет моя дорогая матушка, которую я давно не видел. Летчики сделают запрос и, может быть, им разрешат сесть на ближайшем аэродроме в наших краях.
     Этот молодой полковник растрогал меня до слез. Он так трогательно говорил о своей родительнице, которая верила, что ее мальчик станет большим человеком, и называл ее не «мама», а ласково и любовно - «матушка».
Мы летели уже два часа, полковник не мог сидеть спокойно, вскакивал, нервничал. Наконец, летчики позвали его к себе. Он выскочил от них радостный:
    - Разрешили, садимся!
     Самолет  плавно стал снижаться. Когда он сел, я заглянула в иллюминатор. На снежном поле стоял «матушкин сын», счастливый, улыбающийся, и махал высоко воздетыми к небу руками.
     С двумя пересадками в больших городах наша саровская группа долетела до Москвы, и поездом я вернулась в Саров.

     Моего молодого мужа Володи не было дома, он уехал в командировку. Мне выдали премию 800 рублей, и на эти деньги я купила себе первый раз в жизни меховую кротовую шубку: мягкую, легкую, теплую. После приезда меня «повысили», и я стала работать директором небольшой столовой на территории первого завода.
    Осенью 1956 года у нас родилась дочь Марина. После ее рождения мы  прожили на объекте еще два года. Дочь стала часто  болеть. Видимо город был «вредный». Люди часто болели и умирали от лейкемии. Главврач детской больницы посоветовала сменить климат и покинуть Саров. Она написала медицинское заключение, и с ним я пошла к начальнику объекта Мазрукову Б.Г.   По собственному желанию с объекта никого не отпускали, для этого требовалась веская причина. Нас отпустили, и в конце марта 1958 года мы приехали в Ярославль, где жили родители мужа.