– В такую метель лучше никуда не выезжать – коней жалко; если вспотеют, точно не доедем. Лучше переждем, - сказал я мужчине в черном плотном сюртуке с рыжеватым воротником из соболиного меха.
На вид ему было лет шестьдесят. Гладковыбритый, с узкими и веселыми глазами он больше походил на рано состарившегося молодого мужчину, чем на старика. Его высокий лоб плавно переходил в макушку головы, которую возраст уже лишил доброй половины волос. Внешность мужчины сразу говорила о восточном происхождении.
– Ладно, - ответил он, - всю ночь мело, надеюсь, к обеду сможем выехать.
– Руслан, а мы успеем к ночи в город? – спросила женщина, подошедшая к нам.
Одета она была в меховую шубу с пушистым воротом, руки прятала в муфту из того же меха, а голова была накрыта большой широкополой шляпой, которую украшало перо. В отличие от Руслана, у нее были широкие зеленые глаза. Женщина была очень тучна; когда она улыбалась, под ее подбородком появлялась складка, что делало ее похожей на жабу.
– А ты у кучера и спроси! – ответил Руслан.
– Если до обеда тронемся, то к ночи как раз доберемся до города! – весело сказал я, даже слегка пропел, - ехать то совсем не далеко, да только, боюсь, дорогу замело.
- Вот и славно, - улыбнулся Руслан своими хитрыми глазами, - идем, Ольга, выпьем еще кофе.
До обеда оставалось три часа. Я сел за стол, зажег свечи и открыл «Повести Белкина». Это была единственная книга, которую мне удалось заполучить.
В такие зимние дни, как этот, мне доставляло большое удовольствие читать Пушкина. Казалось, сама погода нарочно добавляла жизни и красок в его произведения.
Образования у меня не было, но с самого детства, слушая стихи Лермонтова и Пушкина, я мечтал прикоснуться к тайному миру литературы, а потому самостоятельно научился читать.
Через два с половиной часа метель стихла. Хлопья снега медленно и почти вертикально опускались вниз. Из окна виднелось бесконечное белое море, чистое и не тронутое.
– Ну что, приятель, пора в путь? – спросил Руслан уже с привычной для меня улыбкой.
– Да, сейчас я приготовлю сани, и можем ехать.
Ровно в обед мы уже мчали от того места, где пережидали метель. Снег почти прекратился. Вышло солнце, и все вокруг блестело и играло цветами в его лучах. Кони шли ровно.
– Экая у вас тройка красивая! Как на подбор все! – крикнула мне из саней Ольга, - прямо загляденье!
– Не то слово! Благодарю вас, - ответил я.
Потом часа три мы ехали молча. Изредка тишину нарушал звенящий колокольчик, да сопение мужчины в санях. Через некоторое время он проснулся. Я понял это, когда услышал, как он спросил который час у своей спутницы.
– Еще часок-другой и начнет темнеть, - ответила она, - ты спал-то вон сколько!
– И еще спал бы, будь на то воля господа. Как написано в Священном писании: «Воистину, Всевышний забрал души ваши, когда пожелал, и вернул их, когда пожелал».
– Вот, уж, правда, так, правда. Ведь именно во сне ангел явился к Иосифу и сказал тому, чтобы он взял младенца Иисуса и Марию и бежал с ними в Египет.
«Вот удивительно!» - подумал я – «Они еще и к разной вере принадлежат. И как их судьба свела друг с другом?».
Я управлял лошадьми и слушал разговор людей в санях. Они беседовали о священных писаниях, пророках и о семи смертных грехах. Внезапно, женщина обратилась ко мне:
– Скажи-ка, парень, а ты сам-то к какой вере принадлежишь? Православный ты или кто?
– Да я как-то вообще далек от этого, - невнятно ответил я. Признаться, ее вопрос сильно меня смутил.
– Как это так? – не унималась она, - совсем, что ли неверующий?
– Ну, получается, совсем.
– Да будет тебе, Ольга! Он необразованный ведь, книг-то священных не читал, да и вовсе читать от роду не умеет, - усмехнулся Руслан.
– Умею я читать… - пробубнил я.
«Вот же дурак!» - думаю я – «Люди видно, что знатные, образованные. И чего я с ними спорить лезу».
- Да не уж то? И кто же тебя научил? – спросила женщина.
– Никто не учил. Все сам. Стихи я очень люблю. Пушкин нравится. Можно сказать, он и научил.
– Пушкина любишь? Ну, тогда не удивительно, что веры в тебе нет. Вся эта поэзия – от Лукавого.
– Не знаю я, от кого поэзия, а стихи все равно люблю, - раздраженно ответил я, - даже сам пробовал писать, правда, не получилось ничего. Слов не хватает, видимо.
– Великий грех совершил Александр Сергеевич, - продолжала она, - пророком себя называл. Кем он себя возомнил?
«Духовной жаждою томим, в пустыне мрачной я влачился. И шестикрылый серафим…» - тут же зазвучало в моей голове.
– Какой серафим? Кому явился? Кто право ему такое дал причислять себя к пророкам? – воскликнул Руслан.
От такой неожиданности я резко обернулся и, встретившись с ним взглядом, запинаясь, спросил:
– Серафим? Откуда…как вы узнали?
– Что как? Стихотворение у него есть такое, «Пророк» называется. Разве не знаешь? – улыбнулся мужчина. Его глаза сузились еще сильнее и блеснули на солнце. Он не сводил с меня взгляда.
– Знаю, - ответил я, все еще волнуясь, - но все-таки…разве поэты не пророки?
– Покарает тебя Господь за такие слова, - прошипела Ольга, - Пушкина наказал и тебя накажет! В аду будешь мучиться, если не одумаешься.
Начало смеркаться. Я заметил, что погода снова начала портиться. Тучи постепенно заволакивали небо.
– Вы меня извините, конечно, но это не вам судить, куда я попаду после смерти. Никто не знает, что там ждет.
– Ошибаешься, приятель! – воскликнул мужчина из саней, - как только человек чувствует, что умирает, он понимает, где окажется. Если легко ему и светло, то, значит, в рай путь держит его душа. А если жутко и страшно ему, или боль, какую ощущает, то, считай, уже одной ногой в аду! Себя то не обманешь, сразу поймешь все, как срок придет!
Руслан уже не улыбался. Он уже хохотал во весь голос. Спутница поддерживала его.
– Вот и Пушкин твой в аду давно! – смеялась женщина, - мучается он там! Страдает! Никто не смеет называть себя пророком вопреки воле Господа!
– И тебе туда дорога! Покайся, пока не поздно! Откажись от дьявола! Брось свою поэзию! – кричал мужчина.
Тучи полностью поглотили небо, стало совсем темно. Поднялась метель, кони стали утопать в снегу.
Я повернулся назад, чтобы крикнуть на пассажиров, но сани были пусты. Мужчина и женщина куда-то исчезли. Из-за ветра стало тяжело дышать, лошади практически остановились. И вдруг, впереди, над лесом я увидел яркий свет. Он становился ярче и ближе до тех пор, пока глазам не стало больно. Я закрыл их, но боль не утихала, тогда я отвернулся назад и заслонил лицо руками. Жар, обжигающий мои зрачки, начал опускаться ниже. К горлу подступил огромный раскаленный ком. Я стал задыхаться. Грудь сжимало с такой силой, что меня начало тошнить. Сердце бешено и неровно колотилось внутри меня. Я чувствовал его кожей, чувствовал грудной клеткой. Этот стук отдавался внутри горла, отчего ожоги становились больней. Мне хотелось кричать, но я не мог даже стонать. На глазах выступили слезы. Они тут же закипали и оставляли ожоги на моем лице. Кости в ногах и руках ломило и скручивало. Теплая густая кровь оказалась на моем языке и губах. Все, чего я желал в этот момент, была смерть. Быстрая и безболезненная. Но она не наступала, напротив, мои чувства обострились, казалось, кожа слезла с меня, обнажив каждый нерв на теле. Я рухнул на снег. Ветер свистел в ушах, метель била по лицу, мои руки рыли снег, чтобы спрятаться под землю. Я поднял голову и увидел над собой хохочущие лица Руслана и Ольги.
– Ты чувствуешь страх? – кричала женщина, - чувствуешь?
– Ответь нам, поэт! – орал сквозь смех мужчина.
На мгновение боль отступила от меня, и я крикнул, что было сил:
– Неееееет!
Земля подо мной разломилась надвое, и я рухнул вниз. Первое, что почувствовала моя кожа, был раскаленный песок. Вокруг меня находилась пустыня. Я полз в неизвестном направлении до тех пор, пока не заметил впереди три пальмы, а возле деревьев двоих людей. Оба они пытались доползти до лужи с водой, но как только приближались к ней, вода исчезала и появлялась в другом месте. И так продолжалось бесконечно.
Я подполз ближе. Ужас застыл в моих глазах, когда я узнал в этих людях Пушкина и Лермонтова.
– Не верю своим глазам… Вы? Но как? – шептал я, - Александр Сергеевич, что это за пустыня?
В этот момент, лица поэтов исказились, а вместо них на меня смотрели Руслан и Ольга.
– Это ад! – воскликнули они.