Моим детям и детям моих сверстников
Я стоял перед приветливо распахнутыми дверями в фойе актового зала Университета – и мне было неуютно. В дверь все время входили улыбающиеся, довольные незнакомые мне люди, бывшие студенты Университета. Одним словом – выпускники.
Я перед этими дверями оказался, можно сказать, случайно. Стоя на автобусной остановке площади Лядова, повстречался со знакомым. Он мне и сказал, что с минуты на минуту состоится торжество в честь 50-летия радиофака.
Вот, ноги и принесли меня сюда, не взирая на все мои доводы не делать этого.
В дверях стояло двое дежурных. Они рассматривали пригласительные билеты и подсказывали гостям, как пройти к указанному месту. Ломать комедию с забытым билетом не было никакого желания. Я стоял неприкаянным, и уже собирался повернуться и уйти, когда почувствовал чью-то руку у себя на плече. Рядом стоял незнакомый мужик моих лет. Одет, явно, по случаю. И наружность – весьма приятная.
- Привет, Леонович,- сказал он располагающе приветливо.
Я поздоровался, стараясь вспомнить, кто же передо мной, и сделал вынужденный шаг вперед. Это мой собеседник легонько подталкивал меня к распахнутым дверям. Я не сопротивлялся – и мы прошли кордон дежурных, продолжая разговор давно не видевшихся людей, один из которых пытается скрыть, что не узнает другого. Дежурные пропустили нас молча.
Войдя в фойе, мой проводник, обменявшись со мной еще парой приличествующих фраз, загадочно улыбнулся и со словами «еще увидимся» удалился. Не увиделись.
Было досадно и неловко. Похоже, мой проводник и собеседник понял, что я его не узнал.
Мои тихие терзания прервал Гавриленко, профессор кафедры распространения. Он подошел со словами: «Не знал, что ты коротко знаком с Хохловым»,- и не дожидаясь моей реакции, начал перечислять кто здесь из наших. Владимир был в возбужденном состоянии, и быстро сообщив о сокурсниках, качнулся от меня, чтобы бежать куда-то. Я придержал его и спросил, кто такой Хохлов.
- Ты что, не знаешь? Ты же с ним чуть ли ни обнимался только что. Это наш ректор,- уже на ходу произнес Гавриленко и скрылся в толпе гостей.
Ну вот, всё стало по местам. Я вспомнил, это мой партнер по преферансу, Сашка Хохлов.
Он издали узнал меня, и вышел специально ко мне, поняв по моему унылому виду, что я без билета. Вот почему дежурные не поздоровались с ректором при входе – он уже не раз проходил мимо них.
Сентиментальная теплота начала подниматься из груди в голову.
Весь первый семестр учебы в ГГУ и половину второго я жил у маминой сестры, тети Шуры.
Сёстры всегда выручали друг друга. У нас в Пестяках, около года жил мой двоюродный брат Костя, сын тети Дуси, когда ему было три года, а я уже ходил в школу. Потом еще год жил другой двоюродный брат Вова, сын тети Тани. Обе сестры жили в Латвии. Тетя Таня – в Риге, а тетя Дуся на хуторе под Елгавой.
Когда почти одновременно родились Костя и Вова, мы с бабушкой сходили в лес, и посадили около дома две маленькие березки; одну в честь Кости, а другую в честь Вовы. Березки принялись дружно, и лет пятнадцать были как близнецы. Затем Вовина березка стала чахнуть и кривиться. Костина березка всё время росла справно.
Жизнь двоюродных братьев-латышей, сложилась так, как будто березки зависели от их благополучия.
Всем иногородним студентам обещали со второго курса предоставить общежитие. Но я узнал, что для членов сборных спортивных команд делается исключение.
Уже после месяца тренировок в волейбольной секции, наш играющий тренер Решетов Слава включил меня во второй состав сборной. Я поговорил с тренером по поводу общежития, и он обещал посодействовать.
Через некоторое время Решетов сообщил, что ничего сделать невозможно.
Я жил почти напротив Университета, но на другой стороне Оки, в районе Станкозавода, на улице Паскаля, дом 21. Ездить приходилось мимо Московского вокзала, по Канавинскому мосту. Крюк огромный, да еще с пересадками. Тренировки посещать было очень неудобно.Время на проезд сдерживало мою общественную активность.
Муж моей двоюродной сестры, Лены Буяковой, заядлый волейболист, Иван, пригласил меня заниматься с ним вместе в сборной команде завода Красная Этна. Их спортзал был гораздо ближе, и время тренировок удобнее. Я начал тренироваться с Иваном, и меня сразу пригласили в сборную команду завода. В университетскую секцию я ходил один раз в неделю, пропуская две другие тренировки.
Когда второй состав сборной на тренировках стал иногда обыгрывать первую сборную, Решетов перевел меня в основной состав, но потребовал регулярного посещения тренировок. Я отказался.
В начале марта мне предоставили место в общежитии.
Поселили меня в четырехместную комнату, где жили три радиофаковских дипломника. Четвертая койка тоже не была свободной. На ней нелегально жила жена одного из дипломников. Получается, что я нарушил мирный быт одного из выпускников. Однако старшекурсники встретили меня дружелюбно.
Дипломники вели вольготный образ жизни. Лекций и практических занятий у них не было, т.к. шла преддипломная практика. За научной работой я их не видел. В общежитии они ночевали, иногда выпивали, да играли в преферанс.
Первые ночи я слышал скрип койки от сдерживаемого сексуального усердия супружеской пары, но очень быстро перестал замечать это.
Супруг-дипломник переживал трудные времена. В комитет комсомола на него поступил донос, что он является многоженцем и уклонистом от алиментов.
На общественный суд из разных городов приехали три его жены, две из которых, включая последнюю, были гражданскими. Все жёны отзывались о подсудимом только положительно – и никаких претензий к нему не имели. Суд постановил признать подсудимого невиновным, но лишить его права защиты диплома до юридического оформления прошлых и настоящих супружеских отношений.
Всё обошлось. А могли исключить из комсомола. Тогда - прощай диплом.
Как-то вечером в нашу комнату заглянул заполошный студент, и задыхаясь от бега, выдохнул: «Кто на мясокомбинат – на выход»! Мои соседи быстро собрались, и исчезли.
Вернулись они за полночь. Когда парни разделись, то показались мне немного растолстевшими. Под рубахами и свитерами они были обложены тонкими, но широкими кусками свинины, завернутой в полиэтилен.
Через минуту на столе уже скворчала сковородка с свининой в собственном соку. Остальное мясо вывесили за окно.
Я был не голоден, но никогда в жизни не ел мяса с таким наслаждением.
- А чего меня не взяли?- спросил я.
Оказалось, что все решает бригадир, у кого список всех шабашников. Бригадир получает вызов, делает очередную разнарядку, вызывает такси и отправляет бригаду на объект.
На следующий вечер я сходил к бригадиру и записался в шабашники.
Долго ждать не пришлось, и через несколько дней меня кликнули.
Ехать надо было в Сормово на кондитерскую фабрику. Грузить песок.
Получив исчерпывающие инструкции от сожителей, оделся в рабочее и взял с собой смену, чтобы не возвращаться в мокрой одежде. Всё положил в заплечную дешёвую сумку-котомку с продетой в специальные отверстия бельевой бечевкой.
Три такси рванули через украшенный огнями вечерний город.
Мешки с сахаром были трех сортов: по 60 кг, по 80 кг и по 100 кг. Слава Богу, что мешков по 100 кг было очень мало.
Через два часа атлетической работы к нам вышли три женщины, и со словами «перекурите, парни» выставили ведро кипятка, коробку с обломками печенья и коробку с шоколадным ломом. Большую часть лома составляли раскрошенные плитки, а примерно треть была из бесформенных литых кусков шоколада.
Я смотрел на это богатство, как Али-Баба на сокровища. Было так вкусно и много, что я потом полгода не мог смотреть на шоколад.
После окончания работы я переоделся, подошел к лопнувшему мешку и набрал половину сумки, а сверху положил лист упаковочной бумаги и сырую одежду. Закончив укладку, я оглянулся. Все ждали меня, но никто не набирал сахара. «Проверить могут», - сказал мне бывалый, и все тронулись. Я всполошился. Что делать? А времени уже нет. Шагнул за всеми, как в омут. Но не проверили. Пронесло.
- Новичкам везет,- прокомментировал бывалый, хлопнув меня по плечу, и каждый одобрительно хлопнул меня тоже.
Мы работали всего четыре часа и заработали по тринадцать рублей – это треть стипендии. Не хило!
Стипендия на радиофаке была 39 рублей 50 копеек. На 30 рублей я покупал 90 профсоюзных столовских талончиков, и без забот о нехватке денег на пропитание жил весь месяц, питаясь в университетской столовой. Четыре рубля уходило на студенческую выпивку, по рублю по субботам, остальное можно было тратить с фантазией.
Университет заключил контракт с кулинарным училищем, и в нашей столовой постоянно работали молоденькие практикантки. Наверное, мы казались им избранными, для другой жизни. Девчонки развлекались тем, что выбирали себе любимчиков, и бескорыстно подкармливали их, закапывая вторую котлету под гарнир.
Шабашки предоставили возможность приобщиться к преферансу. Преферанс дипломников привлекал. Мне нравилась их светская манера игры. Нравилось, что за игрой можно было вести непринужденную беседу о чем-то постороннем. И не было видимого азарта, а деньги появлялись только в конце игры или не появлялись вовсе.
Я в детстве несколько раз впадал в картежный азарт, и не хотел повторения. Но здесь всё казалось иначе. Я выучил правила – и начал играть с дипломниками.
Хорошая память и быстрая оценка вероятностного исхода позволяла мне в среднем всегда быть в маленьком выигрыше. Но однажды я не сдержался. Мне на руки пришел отвратительный мизер. Объявлять его было глупо. У меня была длинная чистая масть, одна семерка другой масти и еще семерка с тузом. Но мелькнула авантюрная идея – и я объявил мизер.
Прикуп был – хуже не придумаешь. К моей пиковой семерке в прикупе лежали туз и король. Максимум невезенья. Но не всё потеряно. Вероятность проигрыша фифти-фифти. Мне надо снести две карты, оставив одну, которую мои партнеры должны будут угадать. Если они угадают, то мой проигрыш будет огромным. Если же они не угадают, то я выиграю, но в семь раз меньше.
Был еще вариант гарантированно проиграть одну взятку, но я от него отказался, и приступил к реализации своей идеи.
У меня на руках две старших пики и туз бубен. Что бы я ни оставил, вероятность поймать мизер 50 на 50. Но, если я буду сносить в темную, то вероятность пиковой масти возрастет до 66, а бубновой упадет до 33. Делаю вид, что не понимаю этого, и как наперсточник начинаю мешать закрытые карты на столе – и оставляю одну себе, якобы не глядя. На самом деле я всё время следил за бубновым тузом, которого приметил перед тем, как положил три каты на стол вниз картинками.
Я всё исполнил натурально. И мне поверили. Дипломники понимали в вероятности не хуже меня, и не колеблясь начали ловить пику. А я-то оставил бубну. Идея сработала.
Выбрав три моих семерки, партнеры пошли с пики.
Я открыл свою карту, которая должна была быть тузом бубен.
Но там оказался туз пик! Я проиграл. Мистика!
Кровь прилила к голове. Я впал в ступор. Я что-то делал, разговаривал, но всё как будто происходило не со мной. В голове мягко толкалось и пульсировало «как это случилось».
Как это случилось, понимать не нужно. Я запутался в своих манипуляциях картами.
Игра перестала иметь смысл, и мы расписали пулю. Проигрыш лишил меня всех денег. Остались только столовские талоны. В глазах мельтешили туз пик и туз бубен. Как я мог ошибиться? Туз пик!
Я не вспомнил о Боге.
Следующей осенью мои соседи уже не вернулись в общежитие, и ко мне подселили моих однокурсников: Адика Клейнера, и Славу Овчинникова с его приятелем. Когда они оба съехали, на их место поселили Виктора Шевцова и Бориса Кольчугина.
Наша комната никогда не закрывалась на ключ по причине отсутствия последнего. Мои деньги и столовские талоны всегда лежали в верхнем ящичке прикроватной тумбочки, и я не помню, чтобы что-то пропало.
Нет, помню. Пропала маленькая сувенирная финка с наборной прозрачной рукояткой и сломанным кончиком. Мне её перед отъездом в Университет подарила на память одноклассница Тома Шиганова. Вот эта финка и пропала. А лежала до четвертого курса в том же ящичке.
На первой неделе занятий, когда расписание еще не устаканилось, одна из лекций не состоялась. Это неожиданное везение. Но лекция не была последней. И это обстоятельство сводило всё везение на нет. Надо было как-то занять себя. Толя Аникин, жестом фокусника провел перед лицом колодой карт и предложил расписать пульку.
Нашли свободную аудиторию, заперли её изнутри стулом – и засели.
С этого дня все плановые и случайные окна в расписании мы заполняли преферансом. Сначала нас было четверо, затем еще четверо, затем еще четверо. Была среди нас одна девушка, а еще один преподаватель. Приходил иногда студент с физфака, Хохлов Саша. Он не был постоянным участником наших баталий, т.к. учился по другому расписанию.
На почве преферанса появились новые друзья. Мы даже вместе встретили один Новый Год. На этой встрече Толя Аникин нашел свою жену.
Когда в рамках курса электроники начался раздел радиолампы и полупроводники, время преферанса существенно увеличилось. Я не посетил ни одной лекции.
Настало время экзаменов. Я обложился учебниками и начал штурм.
Но в это время мне на один день дали книгу Роберта Юнга «Ярче тысячи солнц». После обеда я засел за книгу и оторвался от неё только далеко за полночь. История создания ядерной бомбы, изложенная без идеологических искажений, потрясла меня. Я вспомнил школьную клятву решить теорему Ферми – и отменил её. Сдам сессию, отгуляю каникулы - и засяду за Эйнштейна.
Проспав почти до обеда, я отправился в библиотеку, где узнал, что зря трачу время за учебниками. Наш лектор и экзаменатор принимал экзамен исключительно по своим лекциям.
Остаток времени в библиотеке я потратил на поиск вожделенных лекций. Но тщетно.
Договорился с Беном, что он отдаст мне свои лекции накануне экзамена, вечером. Утешало лишь одно обстоятельство: записи лекций у Бориса были лучшими на курсе. Решив таким образом проблему, я пришел в благодушное расположение, и подбил приятелей на вечерний променад по Свердловке. Всю дорогу пешком до площади Горького я с упоением пересказывал им только что прочитанную книгу. Пересказ закончился перед рестораном Серая Лошадь. Ещё находясь под действием магии вновь пережитых событий, я отметил, что отставшие от меня приятели громко и хором поздоровались с кем-то. Я приостановился, чтобы выяснить, чем вызвано такое неординарное поведение. Бен Кольчугин, поравнявшись со мной, спросил:
- Чего не здороваешься? Через день мы ему сдаем экзамен.
Вот те на! Я посмотрел вслед уходящему мужчине. И странно, память восстановила лицо только что прошедшего человека, на которого я, казалось бы, не обратил никакого внимания.
На следующий вечер, забрав у Бена лекции, я углубился в мир радиоламп и транзисторов. Хотелось спать, и я то и дело заваривал кофе.
У Бориса была пропущена одна лекция №16, но тема была обозначена. Прочитав материал по учебнику, взглянул на часы. Завтрак в столовой уже закончился. Идти на экзамен было неразумно. Всё равно я буду последним в очереди, а она подойдет не раньше 13 часов. И я рухнул в кровать.
Я обладал завидным свойством, мог просыпаться по мысленной установке. Способность действовала безотказно, но имела одну особенность. Я всегда просыпался на 15 минут раньше заказанного времени. На этот раз способность подвела меня. Когда я проснулся, было 14 часов. В паническом состоянии я бросился на экзамен. У аудитории никого не было. С трепетом приоткрыл дверь. Слава Богу, экзамен еще продолжался. Я взял билет. Один вопрос был из лекции №16.
Пока я отвечал на вопросы, экзаменатор пытливо смотрел мне в лицо. Кто бы удивился, а я-то знал, что он пытается вспомнить слушателя своих лекций.
- Ну что ж, - сказал он,- еще один дополнительный вопрос, и я Вам поставлю 5 баллов.
И он задал вопрос по теме 16-ой лекции. Знание ответа не расширяло научного кругозора. Вопрос отсылал к справочнику. Я не знал ответа.
- Этого нет в учебниках, - сказал я.
- Но есть в моих лекциях, - ухмыльнулся лектор.
Я сознался, что пропустил 16-ю лекцию, и соврал, что пропустил только её, и назвал тему. Он предложил мне найти лекцию, изучить и снова прийти на экзамен с другим курсом, и чтобы в конце экзамена.
- Четверку я Вам так и быть поставлю, - добавил он.
Я вышел с экзамена никакой. Ну, если что-то, все-таки сообщить о себе, то я был как выжатый лимон. Надо было бы перекусить, но времени уже не было. Меня ждали на вечеринке.
Трое приятелей пригласили меня четвертым в девичью компанию из комнаты истфиловского общежития. Деньги отданы - надо идти. Там и поем.
Девушка, для которой меня позвали в компанию, не смогла прийти. Так я оказался лишним. Но стол был накрыт, и есть хотелось, как из пушки.
Водка было в графине, на дне которого болтались лимонные корки.
Я помню, как выпил вторую рюмку - и мне налили третью, а дальше - мрак. Нет, небольшой просвет был. Помню, как посторонние девушки вывели меня из женского туалета и подтолкнули в мужской.
Так я напился до беспамятства второй раз в жизни. Но меня ждал еще третий раз, самый позорный.
Лимонную водку я терпеть не мог много лет.
После того, как все уже сдали экзамен, с лекцией проблем не было. На следующий день я пришел на повторную сдачу. Лектор, основательно погоняв меня по всему материалу, молча поставил в зачетку трояк.
Когда азарт заставил нас оставаться играть и после занятий, я понял, что надо тормозить. По крайней мере, вечернее «казино» я не посещал.
Как-то, закончив пулю, я вышел на проспект Гагарина и оглянулся. Вот светятся окна нашей аудитории, а за окнами идет … А что там идет? На что я потратил столько времени? Я попытался вспомнить какие-то эпизоды, которые доставили бы мне радость воспоминания. Таких эпизодов не было. Я вообще почти ничего не помнил. И я ужаснулся. Мурашки побежали по коже.
Когда через несколько лет я отдыхал на Черном море в компании с Глебовичем и его Жигулями, он за три дня до отъезда трагически поведал мне, что спустил в кабаке неприкосновенный фонд, предназначенный для покупки бензина на обратную дорогу.
Пришлось пойти на авантюру. Мы наскребли последние оставшиеся деньжонки, и я пошел на пляж играть в преферанс. Играть пришлось с утра и до вечера. Зато оставшиеся дни мы сносно питались и благополучно уехали.
После Университета мне много раз приходилось играть в преферанс. Но это была форма общения с близкими друзьями, и в основном в плохую погоду. Я помню много эпизодов своей игры в баскетбол, в волейбол, в теннис, но не помню ни одного эпизода из игры в преферанс. Кроме мизера на семь взяток.
Нижний Новгород, январь 2016г.