Нить Ариадны
Светлой памяти моей бабушки – посвящается.
У Ритиной прабабушки было удивительное, словно музыка звучащее имя – Ариадна – и очень короткая жизнь. Ариадна умерла в 1926 году, не дожив до сорока пяти лет и оставив четверых детей: Марьяну, которой исполнилось двадцать шесть, двадцатилетнюю Христину, пятнадцатилетнюю Полину (будущую Ритину бабушку) и пятилетнего Василия, которого Рите не суждено было увидеть.
Василий без вести пропал в 1943 году. На него пришло официальное извещение – о том, что рядовой Дымов Василий Савельевич, 1921 года рождения, пропал без вести. Пропал – значит, не погиб, значит, вернётся, - думала Ритина мама. И даже став взрослой, долго верила, что Вася живой и что он её непременно найдёт...
=======================Игра в прятки
Ритина мама много рассказывала о Василии, с которым она два года прожила под одной крышей – в Рязани, в доме тётки Марьяны, бабушкиной сестры. Больше всего мама любила вспоминать о том, как они играли. Маме едва исполнилось четыре года, а Васе было шестнадцать, но для маленькой Лидочки он был любимым товарищем по играм. Василий приходился ей дядей, но они воспринимали друг друга как брат и сестра. Мама помнит и любит его до сих пор, хотя давно перестала верить в его возвращение – был бы живой, давно бы приехал, он ведь знал рязанский адрес тётки Марьяны, его старшей сестры.
Василий не вернулся с войны и навсегда остался в далёком 1943 году, но он до сих пор живёт в маминой памяти – шестнадцатилетним. И они с Ритой до сих пор громко смеются, когда мама рассказывает о том, как они с Васькой играли в прятки.
Пряталась, конечно, Лидочка. А Вася маялся в сенях и ждал, когда его позовут – искать.
Взрослые тоже принимали участие в игре: долго и увлеченно решали, где спрятаться маленькой Лидочке, чтобы Васька не сразу её нашёл. После долгих споров и препирательств место было найдено – четырёхлетняя Лидочка влезла в стоящий на самом виду оцинкованный бак, где поместилась с трудом, согнувшись в три погибели и уткнувшись головой в колени. Бак накрыли крышкой, после чего в избу был торжественно приглашён «водящий».
Искал Васька долго. Сначала – в шутку, на цыпочках подкрадываясь к двери, отдёргивая с видом фокусника занавески, нарочито медленно приподнимая скатерть и заглядывая под стол – «Лидочка, ау! Где ты?» Потом – принялся искать всерьёз: лазил по крутой лестнице на чердак, спускался в подпол, с усилием поднимал обитые железом крышки выстроившихся вдоль стены сундуков. Вытащил из печи все чугуны и кастрюли. Ошарашенный, взмокший, со взъерошенным светлым чубом, Васька пошел по второму кругу и под смешки сестёр обшарил в избе каждый уголок. Девочки нигде не было – как сквозь землю провалилась.
- Вы меня обманываете! – Василий обиженно надулся. – В доме её нет, а мы с ней договаривались прятаться только в доме. – И, распахнув дверь, позвал: «Лидочка, иди домой! Я больше не играю. Я сдаюсь. Ты выиграла. Ну, где же ты?» - Василий шагнул с крыльца, и тут за его спиной раздался тоненький голосок:
- Васька, не уходи, я тут! - Голос был слабый, еле слышный.
- Где – тут? – обернулся изумлённый Васька. В ответ тот же голосок пропищал придушенно:
- Я в баке!
Хохот в избе стоял такой, что слышно было на улице. Посрамлённый Васька приподнял крышку бака и под общий смех вытащил оттуда скорчившуюся Лидочку.
- Как же ты в нём поместилась?! Он же маленькйй, бак-то! Как же я… про бак-то не подумал? Вот дурак!
- Меня Марьяна в бак сувала. А Христина велела голову в коленки засунуть и крышкой накрыла, - объяснила девочка.- И теперь у меня шея не разгибается. Что ж ты так долго искал, не мог пораньше найти? Я знаешь как в баке устала! – надулась Лидочка. Василий сгрёб её в охапку и поднял над головой:
- Вот она! Смотрите все! Так спряталась, что даже я не нашёл! И молчала столько времени… Хитрая девчонка какая! Наша порода, Дымовых!
====================== Тазик супа
Другие мамины детские воспоминания – о том, как Лидочка обиделась на Васю. Мама рассказывала, и Рита словно видела всё воочию… Вот Лида с Васей сидят на деревянной лавке за деревянным струганным столом – обедают. Бабушка (то есть, Ритина бабушка, а мамина мама) ставит перед Лидочкой тарелку с супом. Фаянсовая тарелка в доме всего одна, для Лидочки, остальные ели из мисок.
Такая миска стояла и перед Васей – заслуженная, помятая, с выщербленной в нескольких местах эмалью, вся покрытая сетью мелких трещинок. Другой посуды в доме не было. Лидочка вдруг откладывает ложку. Губы у неё дрожат, из глаз крупными горошинами катятся слёзы. Девочка плачет так, что у неё начинается икота, и никак не может успокоиться.
- Да что с тобой? Ай обидел кто? Ай горячим обожглась? Дак не хлебай, дуй на ложку-то. Давай я тебе подую! – но Лидочка только крепче вцепляется в ложку и плачет ещё отчаянней.
- Да что стряслось-то, скажи! – допытываются перепуганные мать и тётка, но девочка только мотает головой и захлёбывается слезами. Наревевшись вдоволь, она обиженно изрекает:
- Да-ааа, мне в тарелку налили, а Ваське в таз. Я тоже из таза хочу! Из таза вкуснее! – и не понимает, почему все смеются…
=====================Молодые сёстры
Бабушкины сёстры, которых Рита помнила уже старенькими, в маминых рассказах были молодыми. Статная, пышнотелая Марьяна, рано похоронившая мужа и оставшаяся бездетной. Светлокосая красавица Христина, к которой приезжали свататься женихи из трёх деревень (а она выбрала односельчанина, Николая, с которым прожила пятнадцать счастливых лет и родила троих детей). И младшая – синеглазая Полина, мамина мама и Ритина бабушка.
В 1927 году в их дом пришла чёрная беда: Ариадна умерла, не дожив нескольких месяцев до сорока пяти лет. Савелий горевал недолго – в том же году женился. С новой женой они продали родительский дом и купили новый – за 10 километров от Выкопани, в деревне с красивым названием Рождество. Детям Савелия в новом доме места не нашлось. Он и раньше-то не обращал на них внимания, словно это были не его, а чужие дети. А после смерти жены и вовсе о них забыл.
Впрочем, деньгами от продажи дома с дочерьми поделился: отстегнул каждой понемножку, больше дать не мог – остальное ушло на покупку и обустройство нового дома. Забегая вперёд, скажу, что купленный «молодожёнами» деревянный дом той же весной сгорел. Савелий подозревал, что это был поджог, но доказать ничего не смог: деревенские не выдали «своих».
Ждали, что погорельцы уедут восвояси, но к удивлению и зависти деревенских, отец с мачехой отстроились заново, причём дом поставили (в деревне говорили – отгрохали) каменный, двухэтажный, крытый железом. В Рождестве их считали богачами: дом по тогдашним меркам стоил баснословно… Но на все вопросы Савелий отвечал одно: деньги оставались у жены от продажи дома – якобы, был у неё в городе дом, его и продали.
- Чего ж в деревне-то жить, коли у вас в городе дом? – недоумевали односельчане, но Савелий твёрдо стоял на своём: был-де в Рязани старенький домишко-развалюха, да избу продали в Выкопани, да сельсовет деньжат подкинул маленько, когда изба сгорела. Вот и наскребли. О том, что обращался к своим детям с просьбой вернуть ему полученные от продажи дома деньги, Савелий сельчанам не сказал. Равно как и о том, что услышал от дочерей…
Старшая, двадцатишестилетняя Марьяна, жила в Рязани, в доме своего мужа, работала на ткацкой фабрике. С мужем Марьяна не прожила и года: став свидетелем пьяной драки – жестокой, с выбитыми зубами и поножовщиной, он ввязался разнимать впавших в буйство мужиков, его отшвырнули, он ударился головой о бетонную тумбу и упал замертво. Марьяна забрала к себе шестилетнего Ваську, который не нужен был ни мачехе, ни отцу, и воспитывала его вместо сына. Мальчик отвечал сестре нежной привязанностью и звал её мамой Марой.
Христина (или Тина, как звали её в семье), которой к тому времени исполнилось девятнадцать, жила в семье своего мужа, на другом конце деревни.
А младшая, пятнадцатилетняя Полина, которой дали понять, что в доме она – лишний рот, уехала на заработки в Москву, к тётке Александре, родной сестре Ариадны. Александра тепло встретила племянницу, но оставить у себя не могла: вместе с мужем и двумя сыновьями ютилась в десятиметровой комнатке. И Полине пришлось пойти «в няньки».
========================Полина
Два года Полина скиталась по чужим углам, меняя «хозяв» и терпеливо перенося обиды, неустроенность и бездомье. Отец о ней не вспоминал, Марьяна не ладила с тёткой и писем сестре не писала, и никому не было до неё дела, кроме тётки Александры, к которой Полина иногда заходила в гости. Так и жила – одиноко и бесприютно, пока не встретила Степана – Ритиного будущего дедушку.
В тот день «хозява» уехали с детьми в гости, а няньке дали выходной, и она не знала, куда себя деть. Можно было бы – к тётке, но идти к Александре не хотелось. Ей, конечно, будут рады, встретят с улыбкой, расспросят о нелегкой «нянькиной» жизни, усадят за стол… И с облегчением вздохнут, заперев за гостьей дверь. Тётке она – зачем? У неё своих двое, а тут ещё племяшка…
И не зная, куда себя деть, как прожить этот свалившийся на неё выходной, Полина поехала в городской парк культуры и отдыха. Денег на развлечения у неё не было, их едва хватало на жизнь. И пальто зимнего не было. Полина ходила в старой телогрейке и откладывала деньги на пальто, экономя на всём. Но ведь в парке можно просто посидеть. Вот она и посидит, поглядит, как другие отдыхают. Ей и поглядеть – праздник!
Полина надела свой единственный сарафан – выцветший настолько, что на нем едва можно было разглядеть желтые ромашки, повязала по-деревенски голубой платочек, подаренный «хозявами», и отправилась в парк… Сидела на берегу озера, поджав под себя ноги, и смотрела, как скользят по воде лодки с отдыхающими.
- Катаются! – вздохнула Полина. – А здорово, наверное, кататься…
В лодках сидели пары: девушка на корме, кавалер на вёслах. Полина представляла себя сидящей в одной из этих нарядных, крашеных голубой и зелёной краской лодок. Как она сидит на носу голубой лодки, поджав под себя босые ноги и сбросив тесные туфли, которые ей отдала тётка Александра. Лодка скользит по воде, ветер развевает светлые Полины волосы, надувает парусом голубую юбку-колокол, и Полина смеясь прижимает её к загорелым ногам. А кавалер - статный, красивый парень - смотрит на неё, любуясь. Соломенную шляпку она сняла, подставив ветру длинные светлые косы…
Полина улыбнулась. Ничего у неё нет – ни шляпки, ни юбки колоколом. И кавалера, который катал бы её на лодке, тоже нет. А так бы хотелось!
На её лицо неожиданно упала тень, и Полина открыла глаза. Перед ней стоял статный красивый парень.
- Здравствуйте, барышня! Хотите, угадаю, о чём вы сейчас думали? Вы представляли, как сидите в лодке, а я на вёслах. А ветер пытается расплести ваши косы, но у него не получается, - сказал Полине незнакомец. – И встретил синий удивлённый взгляд, от которого сердце сладко замерло, на миг перестало биться и зачастило обрадовано: «Вот же она – та единственная, о которой ты грезил ночами и которую полюбил, ещё не встретив. Вот же – она! Она твоя и ничья больше».
Так Ритина бабушка познакомилась со своим будущим мужем, маминым отцом. Они сидели вдвоём на берегу, и Степан держал её руки в своих и не отпускал. Потом катались на лодке (им досталась голубая, о которой мечтала Полина), ели мороженое (Полина - впервые в жизни), и Полина с замирающим сердцем надела золотистую соломенную шляпку с голубыми цветами, которая ей удивительно шла.
С того дня они больше не расставались.
В их семейном альбоме хранится старая, покрытая сетью мелких трещинок выцветшая чёрно-белая фотография. На ней можно разглядеть сидящую на стуле светлокосую девушку, которая изо всех сил старается казаться серьёзной, но её выдают смеющиеся счастливые глаза. Рядом с ней, положив руку на спинку стула, стоит молодой человек с лицом киноартиста довоенных времён. Зачёсанные назад волосы открывают широкий умный лоб, густые брови двумя стрелами сходятся над прямым римским носом.
Этот артистически красивый юноша – Полинин муж и Ритин дедушка, с которым Полина была счастлива – до самого 1941 года, до страшной Великой Отечественной. Степан не позволял своей жене работать, сам обеспечивал семью, и Полина жила как у Христа за пазухой – до самой войны…
ПРОДОЛЖЕНИЕ http://www.proza.ru/2016/01/30/6