Она лежала рядом, прижавшись щекой к плечу Валеры, а грудью - к его боку (одна из немногих диспозиций, доступных на общежитской односпальной кровати), и он расслабленно прислушивался, как постепенно успокаивается дыхание партнёрши после продолжительной любовной схватки.
Подружка сегодня снова предупредила его, что не сможет остаться до утра. Интересно, почему она всегда спешит уйти среди ночи?
Подумав об этом, он со смесью странного восторга и запоздалого удивления отметил, что практически ничего не знает о девушке. Однако тотчас погасил кратковременный всплеск любопытства: вероятнее всего, она попросту замужем, а обручальные кольца в наши дни многие не носят.
Словно отвечая его мыслям, она бросила взгляд на циферблат стоявшего на тумбочке допотопного будильника, а затем, мягко потёршись щекой о плечо Валеры, сказала, что уже половина второго, и ей пора потихонечку собираться «Ерунда какая», - с лёгким раздражением вздохнул он (впрочем, ему хватило такта не озвучивать данную мысль) и привлёк девушку к себе левой рукой, а правой дотянулся до магнитофона, замолчавшего минут десять тому назад, перевернул доигравшую до конца кассету на другую сторону. И, когда полилась плавная мелодия (кажется, это была «Enigma»), с нарочитым глубокомыслием заметил:
- Мы пришли в мир вовсе не затем, чтобы торопиться неизвестно куда…
- Ага, - улыбнулась она. И, состроив комичную гримаску, продолжила:
- Однако мы всегда торопимся, поскольку так уж устроен этот мир.
Они оба рассмеялись. А потом Валера провёл ладонью по её спине и добавил, на сей раз нормальным тоном:
- Ну куда ты пойдёшь среди ночи, Синдерелла моя маленькая, оставайся, а?
Ей нравилось это прозвище. Она не усматривала нём насмешки, поскольку вот уже третью ночь подряд оставалась у Валеры почти до утра (благо двое третьекурсников, в течение учебного года деливших с ним комнату, уехали на зимние каникулы), и именно за её манеру убегать в неурочное время, когда всем нормальным людям так сладко спится и нежится в объятиях друг друга, он окрестил её в шутку - сначала Золушкой, затем, как бы распробовав на вкус оба слова и сделав окончательный выбор, - Синдереллой. Откровенно говоря, у Валеры была прескверная память на имена, отчего достаточно смутно брезжило в его мозгу нечто между Таней и Томой, посему он не стал рисковать, ухватился за вполне приятное для слуха и не лишённое даже некоторого романтизма «Синдерелла». Девушка ему очень нравилась: красивая, нежная, вот разве что молчунья - но применительно к представительнице женского пола вряд ли данное качество можно рассматривать как недостаток.
Несмотря на то, что Таня-Тома-Синдерелла возражала, он не ощущал непреклонности в её голосе, поэтому не унимался, просил побыть ещё хотя бы полчасика - и наконец она сдалась:
- Ладно, ещё полчаса, но не больше!
Сказала и, запустив руку под махровое покрывало, коснулась его живота, скользнула пальцами по бедру… О, Валера сразу ощутил нарастающее возбуждение, однако решил не поддаваться, оттянуть приятный момент. Взял с тумбочки пачку «Кэмэла» и зажигалку, достал сигарету - и, прикурив, стал сосредоточенно пускать в потолок колечки дыма. Тихая музыка, тусклый свет ночника и щекочуще-ласковые прикосновения - как было бы хорошо, если б это никогда не кончалось (интересно, через сколько постелей надо пройти, чтобы научиться вот так - едва касаясь кончиками пальцев - доводить человека до дрожи, до исступления; нет, одного замужества тут, пожалуй, будет маловато); едва сдержавшись, чтобы не наброситься на подругу с похотливым рычанием нетерпеливого самца, Валера сглотнул внезапно образовавшийся в горле комок и, затушив в пепельнице недокуренную сигарету, повернул к ней лицо, улыбнулся.
- Можно задать тебе нескромный вопрос? - произнёс полушёпотом (и побоялся, что она, ответив отрицательно, породит первый прецедент непонимания; но девушка лишь молча кивнула). - Только ты, пожалуйста, не обижайся, я ведь не заставляю отвечать... Сколько у тебя было мужчин до меня?
И тотчас пожалел о сорвавшемся с глупого языка, поскольку разом припомнил всё, читанное и слышанное на сей счёт: нельзя спрашивать женщин о подобных вещах - и тем паче бесполезно ждать правдивого ответа. «Дурак! - подумалось. - Только напрасно обидел подругу…» А в том, что обидел, он уже не сомневался, это сразу стало понятно по тому, как замерли на месте её пальцы. Впрочем, она не подала вида.
- А зачем тебе? Собираешься ревновать к прошлому? - спросила, посмотрев ему в глаза.
И Валера попробовал исправиться - забормотал, стараясь придать своему голосу максимально равнодушное выражение:
- Нет, просто любопытно. Я же предупредил: можешь не отвечать.
Всё-таки он сказал это торопливее, чем хотелось. Зато её обида оказалась не настолько продолжительной, как он опасался:
- Много их было у меня, Валерчик, очень много. Я не считала. Но ты - самый лучший.
- Та ладно тебе, самый... Ты это серьёзно?
- Конечно. Это же очень просто, пойми: все, кто были до тебя, остались в прошлом, их уже нет. А ты - в настоящем. Значит, самый лучший, самый настоящий.
- Теперь ясно. И на том спасибо.
- Не сердись, я ведь правду говорю, да и нет тут ничего обидного. Ты мне, в самом деле, очень нравишься… А у тебя сколько было женщин?
Он приготовился к этому вопросу; и ответил, не задумываясь:
- Я тоже не считал. Но вообще-то не очень много. Наверное, с десяток или около того...
Не понял Валера, поверила ему подруга или нет. Во всяком случае, возникло ощущение неловкости, поскольку он соврал: до Синдереллы у него была всего одна женщина. Долгое время ему не везло со слабым полом: рядом с девушками он терялся, краснел, не знал куда девать руки, нёс всякую чушь, а уж обнять или поцеловать - об этом не могло быть и речи; при одной мысли о подобном его охватывала паника… Два месяца назад, твёрдо решив покончить со своей невинностью, он дал в газету объявление приблизительно такого содержания: «Восемнадцатилетний парень, не имеющий опыта в интимной жизни, хочет познакомиться со зрелой женщиной»… Вопреки его пессимистическим ожиданиям, через два дня ему на мобильник позвонила первая - и единственная - кандидатка на знакомство. Они встретились. Эмма - так её звали - оказалась моложавой стройной блондинкой, которая недавно разошлась с мужем и, как она выразилась, «решила немного развеяться на первых порах, а заодно помочь бедненькому мальчику разрешить его проблемку». Она привела Валеру к себе домой и без лишних экивоков потащила в постель. Несмотря на жуткий мандраж, всё у него получилось нормально. Они потом встречались ещё несколько раз, «закрепляя успех»; Валера сдуру чуть было не сделал Эмме предложение - однако она внезапно вновь сошлась со своим супругом, после чего юноше пришлось расстаться со своей «учительницей». И слава богу, что так сложилось, поскольку вскоре он встретил Синдереллу (глубокой ночью прогуливавшуюся по аллеям городского парка) - всего каких-нибудь несколько месяцев тому назад он вряд ли поверил бы, что с ним может произойти такое…
Воспоминания туманной стайкой проплыли в мозгу Валеры и тотчас испарились. Поскольку он занялся гораздо более насущным и желаемым…
***
Он занялся гораздо более насущным и желаемым: его губы медленно заскользили по шее девушки… переместились на плечо… затем, слегка задержавшись на груди, влажно пощекотали набухшие соски… и вновь отправились в путешествие: вниз… вниз… вниз… Это продолжалось до тех пор, пока они оба не схлестнулись в объятиях с неистовством двух похотливых животных, с неумолимой одержимостью сшибшихся лоб в лоб атмосферных фронтов; разве не о таком Валера мечтал до знакомства с Синдереллой, с этим созданием то ли света, то ли тьмы - а может быть, и того, и другого одновременно?
Вскоре ни он, ни она уже не были способны думать ни о чём - до тех пор, пока оба не изнемогли в яростной любовной схватке и не расцепились, в изнеможении выпустив друг друга из плена взаимной страсти.
Неизвестно, сколько времени пролежали оба без движения, приходя в себя… Наконец девушка посмотрела на часы:
- Ничего себе покувыркались: уже без пяти четыре. Всё, Валерчик, я побежала!
Она сказала это решительным тоном, заранее отметая возможные возражения.
Валера промолчал. Он лежал на многострадальной панцирной кровати, раскинув руки и ноги в разные стороны, и - всё ещё не в силах отдышаться - блуждал по её фигуре бессмысленным взглядом. А девушке было уже не до нежностей, время поджимало:
- Можешь не вставать, дверь я захлопну.
Мягко прошелестев это, она послала ему торопливый воздушный поцелуй.
И исчезла.
Как обычно.
***
Как обычно, она исчезла из его мира и вернулась в свой.
Темнота на улице не была полноценной - такой, какой она должна быть в этот час. Синдерелла привыкла, что даже глубокой ночью в большом городе не наступает настоящего мрака: тесные пространства жилых кварталов пересекают едва уловимые, но многочисленные отсветы чужих сновидений, желаний, воспоминаний и чувств; кривыми росчерками пронизывают они обманчивую пустоту, сталкиваются друг с другом, перепутываются и стекают, стекают, стекают в асфальт, в щели между тротуарными плитками, в землю, в холодную вечность грядущего… Однако сейчас что-то было совсем, совсем неправильно.
Для девушки осталось загадкой: то ли время изменило свою скорость, то ли планета вдруг стала вращаться быстрее положенного (откуда бедной Синдерелле было знать, что Валера просто перевёл стрелки будильника на три часа назад: хотел, чтоб она осталась у него подольше). Она догадалась о надвигавшейся беде лишь пройдя по улице несколько сотен метров, когда в небе уже стала различима лёгкая синь, проступившая сквозь темноту. И девушка, почуяв неладное, припустила бегом.
Она бежала, задыхаясь, а первые солнечные лучи, преломлённые холодным, насыщенным влагой воздухом, настигали её; и она чувствовала неминуемое.
Ноги Синдереллы встречали всё большее сопротивление. Её движения замедлились, словно она двигалась в воде - и вода как бы густела, наполняясь тиной. Мир вокруг стал ловушкой. Солнечный свет стремительно превращал его в гибельную трясину.
И в страшном сне она не могла представить такого. Нигде не существовало спасения от жгучих лучей безжалостного дневного светила (если бы Валера только знал, чего стоила его невинная шуточка с будильником!). Синдерелла черепашьим шагом миновала несколько улиц, с треском разгибая непослушные суставы и мутнеющими глазами глядя прямо перед собой. И наконец поняла: ей ни за что не дойти до намеченной цели - до тенистой боковой аллеи городского парка, где она всегда находила приют и успокоение.
Тогда она издала полный невыразимой боли безмолвный крик - он взлетел и, ударившись о небо, превратился в Предмет.
И ненавистный Предмет упал в ладонь Синдереллы, мгновенно сросшись с ней.
И мирно дремавший на скамейке бомж проснулся от непонятного шума. Он открыл глаза и узрел финальный акт этой драмы. Со страху бедняга непроизвольно напустил в штаны и поседел за несколько секунд. А когда к нему вернулась способность двигаться, вскочил со скамейки и бросился наутёк, чуть не сбив по дороге дворничиху Пелагею Степановну Мальцеву, направлявшуюся к объекту своей трудовой деятельности. В последний момент Пелагея Степановна увернулась от столкновения и, огрев обезумевшего бродягу черенком казённой метлы, продолжила движение.
Перед входом на главную аллею городского парка дворничиха замерла, по-совиному заухав, и долго истово материлась, порой от избытка чувств вновь переходя на уханье. После чего побежала к начальству. Докладывать об обнаруженной аномалии.
И действительно, не каждое утро случается такое хулиганство - чтобы тяжеленная гипсовая статуя девушки с веслом оказалась снятой с постамента и перенесённой на добрую сотню метров от полагающегося ей места; безобразие, да и только!