После ужина бабушка ушла в свою комнату и стала готовиться ко сну. Перед сном, она всегда читала и сегодня положила перед собою книгу. Но мысли постоянно возвращались к разговору с внучкой о её детстве. В памяти всплыла та ночь, когда они с братом покатавшись на Журбае, тайком пробирались чрез огород домой, чтобы незамеченными залезть в окно своей комнаты. На удивление родители, младшие братья и сестрёнка стояли в углу большой комнаты. Сестра отца Амалия, которая жила у них с двумя маленькими детьми тоже не спали. В свои двадцать четыре года она уже была вдовой. Ёё муж осенью погиб на лесосплаве.
В доме были чужие люди. Они осматривали вещи, перелистывали книги, переворачивали все постели на лежанках и заглядывали в кастрюли, крынки и котелки. Увидев сына и дочь, отец подошёл и тихо сказал:
- Ребятки, в ночное не бегайте. Журбай больше не мой, - и, не успев что-либо объяснить старшим детям, конвой его увёл.
- Мама, почему эти люди забрали папу, – чуть ли не в один голос
закричали Андрей и Ирма.
- Кто-то написал донос, что он организовал и руководит подпольной повстанческой группой, под прикрытием Сельского Совета. Но дети, это не так. Ваш отец честный человек, - и мать расплакалась.
К ней подошла Амалия и, успокаивая жену брата Анету, поглаживая её плечо, прошептала:
- Анета, не плачь. Возвратится, он-то живой. Это мне и ждать некого. Мы будем всегда вместе и всё одолеем. Дождёмся, вернётся.
На следующее утро пришли два человека с оружием и приказали всем освободить дом для нового председателя. Две женщины и семеро детей остались на улице. Забрав корову и всё, что могли унести из дома, отнесли на край села и стали готовить место для будущей постройки маленькой землянки. Сделали шалаши, где можно было спрятать детей от солнца, ветра и дождя и принялись рыть в земле большой, выше их роста ров. В селе отца объявили врагом народа и на помощь к ним никто не пришёл. Анета и Амалия каждый день ходили на прополку колхозной свеклы, а после трудового дня из вырытой ямы, делали длинную комнату. Андрей был старший и должен во всём помогать женщинам, а Ирма следить за младшими детьми. Для накрытия землянки нужны были перекладины, и они ходили за два километра в лес пилить деревья. А потом впрягались и как лошади тащили бревно к землянке. Это был непосильный для женщин труд. Наконец были спилены и обтесаны двадцать брёвен. Анета пошла к председателю, попросить лошадь для перевозки, но он нагло глядя в глаза, отказал.
Когда стемнело, Ирма побежала в ночное и привела Журбая. Мать очень боялась наказания. Её могли арестовать и отправить следом за мужем. Что же тогда будет с детьми? Но старшие дети и Амалия за одну ходку привезли семь перекладин и мать, тоже осмелев, отправилась с ними в лес. Ещё до рассвета, благодаря Журбаю, работа была сделана и, обогнув село за околицей Ирма вернулась с конём на луг. Уставшие женщины, оставив все заботы о младших детях на старших, ушли на целый день в поле на прополку свеклы. А вернувшись, от Андрея услышали:
- Мама, приехал председатель и увёз четыре перекладины. Он сказал, что это плата за использование колхозного жеребца. Я ничего не мог сделать, чтобы помешать ему, - и, сжав кулаки, опустил голову.
Ирме казалось, что никто её с Журбаем не видел, но вопреки всему - доносчик нашёлся.
- Мама я видела, он перекладины себе во двор повёз, - злобно
добавила дочь. - Это не честно! Давайте ночью заберём их.
- Дети, ни в коем случае воровать нельзя! Это ещё хорошо, что так обошлось. Меня могли арестовать и посадить в тюрьму.
- А кто его в тюрьму посадит? Он вор! – запротестовала Амалия.
- Всё! На эту тему разговор окончен. Амалия, разведи огонь в печке, - показав рукою на маленькую сложенную из самана печурку. - Андрей, принеси хворост, а ты Ирма сбегай за водой, - строго сказала Анета и подняла на руки младшую дочурку. Она направилась в шалаш, обдумывая, что можно приготовить детям поесть. «Спасибо Богу, что у нас есть корова. А то бы совсем худо!»
В течение недели были спилены и очищены от коры недостающие брёвна. Тайно от всех Ирма и Андрей ещё до рассвета ранним воскресным утром поймали на лугу другую лошадь и на ней перевезли перекладины. Мать, не посмев возразить, с благодарностью посмотрела на них и отвернувшись вытерла слёзы. Ежедневно строительство землянки продвигалось вперёд. Укладывали балки и перекладины, укрепляли толстые ветки, заваливали большими еловыми лапами и сухостоем.
В потолке сделали единственное окно и сбоку вставили дверь. За окно и дверь, бывший сосед Самуил потребовал от Анеты месячный удой молока от коровы. Для их семьи это было смерти подобно, но Анета согласилась и два раза в день отдавала по полведра молока. Самуил приходил к дойке и сразу уносил весь удой.
- Зима не за горами, и холод ещё страшнее, чем сейчас голод. Выживем! - сказала Анета. А потом с Амалией выменяли у одной женщины свои лучшие платья на ежедневное получение одного литра молока для троих самых маленьких детей. Другие должны были ходить на поле скошенной пшеницы и собирать колоски, на выпаханном участке руками выгребать оставшуюся в земле картошку и стараться, чтобы их не увидел объездчик. Иногда Амалии удавалось принести с поля свеклу, и тогда варили сладкую кашу или сироп. Анету перевели в тракторную бригаду поваром. Но за ней следили особенно строго, ежедневно проверяя перед уходом домой. Однажды она попросила у бригадира очистки от картошки, и он ей разрешил их взять. Но, не поверив, что она между очисток не положила целую картошку, на полпути домой верхом на лошади догнал и заставил высыпать содержимое сумки на землю. После этого случая Анета никогда и ничего не просила.
Тёплые осенние дни становились короче. Землянка была внутри помазана и просушена. В углу сложена из твёрдого самана небольшая печь. Покрыли крышу, засыпали сухой листвою, помазали толстым слоем глины, и уже можно было перебираться на зиму. Чуть более метра возвышалась она над землёю, но женщины радовались построенному к зиме жилищу. Занесли старенькую мебель: стол, табуретки, рукомойник, посудный шкаф, широкую скамейку и две деревянные лежанки, у которых середина выдвигалась, и появлялись дополнительные места детям для ночлега. Жилплощадь была полностью заставлена. На противоположной стороне землянки, в дальнем тёмном углу расположили на зиму корову. Теперь все силы были брошены на заготовку сена и дров на зиму.
Скоро наступили холода, ударили морозы, а снега всё не было, и крыша промёрзла. Круглосуточно топить печь, не помогало. Тепло моментально улетучивалось. Малыши заболели. Выход был один – толстым слоем соломы накрыть всю землянку.
- Колхоз – не даст из принципа, - уверенно сказала Амалия. - Мы ведь враги народа. Значит, надо украсть.
- Если не поймают, всё равно солому увидят и накажут, - задумчиво ответила Анета. - Но тепло иначе не сохранить.
- Дети болеют, не перезимуем так, - поёжилась Амалия.
- Мам, мы с Ирмой сбегаем, проверим, где и как лучше взять.
- Нет. Пойдём все вместе к крайней копне.
За селом стояли длинные стога соломы, а их землянка находилась в конце улицы на отшибе. Наступила ночь. Дул сильный ветер, который пригнал тёмные тучи и обложил весь небосвод. Сходив несколько раз, они завалили всю крышу толстым слоем соломы.
- Амалия, Бог даст, сегодня ночью выпадет снег. Чувствуешь, теплее стало, и воздух повлажнел.
- Было бы хорошо! Снег солому прикрыл бы на крыше и рассыпанную возле стогов засыпал бы.
А утром не поверили своим глазам. Всё завалило белым снегом.
Так и зимовали как звери, без дневного света, спрятавшись в логово. Из которого выходили утром Анета и Амалия принести дров, накормить корову и сразу уйти на работу в колхоз. Старшие дети в школу не ходили. В конце года бригадир отказался им выдать зерно на трудодень. Утверждая, что семьям врагов народа не положено.
- А детей мы, чем должны кормить? – возмущалась Анета. - Нам семерых поднять надо! – но слышала лишь укор - «Муж - враг народа».
Амалия пыталась оспорить это, но ей пригрозили выселением из села, так как она не здешняя. В конце концов, после долгих споров лишь потому, что они работали ежедневно по двенадцать часов в колхозе, женщины получили по двадцать килограммов зерна на семью, и с таким количеством провизии на год, были обречены на голодное существование.
Нахождение в одной комнате девяти человек тяготило. От постоянно горевшей печки было душно, выгорал почти весь кислород. Длительное горение лампадки угнетало и утомляло зрение. Духоту воздуха увеличивало нахождение в помещении животного, хотя Амалия следила за постоянной чисткой и выносом навоза. Жизнь в подземельном логове явно вредило всем. Каждый вечер перед сном приходилось открывать на короткое время дверь для проветривания комнаты. К весне дети стали бледными, вялыми и пассивными. Когда Анета очистила окно от спрессованной соломы, и затем оно оттаяло, дети не могли смотреть на струившийся свет. Андрей и Ирма должны были заворачивать младших в одеяло и по очереди всех выносить на свежий весенний воздух. Через недельку дети восстановились. А вот с коровой было сложнее. Когда её вывели из зимнего укрытия, обнаружили, что она полностью ослепла.
С кормилицей расстаться было невозможно. Теперь за ней должны были следить дети: носить воду, менять место выпаса, отводить и приводить домой. Ведь она паслась на привязи.
С наступлением тёплых дней решили сразу устранить недостатки обнаруженные зимою в землянке. Для коровы рядом выкопали сараюшку, возле печной трубы в крыше сделали отдушину для обмена воздуха и побелили комнату внутри. А осевшую утрамбовавшуюся солому на крыше, когда она высохла, помазали толстым слоем глины с опилками, оставив открытым маленькое окно.
Женщины и старшие дети всю весну усиленно работали и совершенствовали своё жильё, надеясь на лучшую жизнь.
Но наступило лето 1941 года, и началась ужасная война.
К зиме в село приехали несколько раненых солдат и калек. Война набирала темпы, и фашисты громили города и сёла. Вернулся домой без одной руки и с простреленными лёгкими Савелий Чубенко. Парню всего двадцать три, а здоровья нет. Озлобился на весь белый свет и частенько отыгрывался на семье немцев, живших на краю села. То детей встретит и ни за что кнутом стеганёт, то грозился завалить их землянку, то затыкал тряпкой торчащую над низкою крышей печную трубу, и колотил, пока кто-нибудь не выходил. Так он требовал, чтобы Амалия к нему стала более благосклонна.
Но молодой женщине его агрессия была не по нраву и она несколько раз его отсылала туда, где Макар ещё телят не пас. В канун новогоднего праздника Савелий встретил её вечером идущей с фермы и позвал к себе в хату встретить Новый 1942 год. Амалия ответила отказом. Оскорбившийся молодой человек, выпив за ночь четверть самогонки и не ложившись спать, пошёл утром в конюшни. Встретив ещё двоих таких же пьяных мужиков, предложил им покататься на лошадях. Предложение было принято с восторгом. Погоняв по заснеженным дорогам села, они оказались на краю села возле землянки. В это время на улице Ирма и Андрей выбирали под навесом поленья занесённые снегом. Савелий вспомнил, что вечером получил очередной отказ от Амалии, предложил товарищам устроить соревнования по прыжкам на лошадях через её землянку. Пьяному – море по колено и они не задумались, о последствиях. Отъехав достаточно далеко по дороге, они с гиканьем и гоготом дали старт и пришпорив своих скакунов, пустились вперёд. В это время дети вышли с охапками дров из-под навеса и услышали крики счастливых наездников. Они мчались прямо на них.
- Ирма, они будут прыгать через нашу крышу, - с ужасом крикнул Андрей.
- Они завалят землянку, - пропищал её голосок, и оба бросив на снег дрова, побежали навстречу приближающейся опасности: - Стойте! Стойте! – кричала девочка. В какой-то миг ей показалось, что впереди несущийся конь, это Журбай и она ещё громче закричала: - Журбай, стоять! Журбай, миленький, сто-о-й! Сто-о-й! – и запнувшись, упала лицом в снег.
Подбежавший Андрей остановился перед сестрёнкой и расставив руки в стороны оглушительно звал: - Журбай – нельзя! Журбай – стоять! Журбай – Сто-о-й! – но тройка стремительно приближалась. Вдруг Ирма из последних сил вскочила на ноги, хватая ртом холодный воздух, охрипшим голосом закричала: - Журбай – сахар! Сахар! Сахар! – конь резко отвернул и повёл следующих за ним лошадей мимо крыши. Девочка, тяжело дыша закашлялась и расплакавшись, упала на колени. А Андрей получил по лицу удар бичом от разгорячённого предвкушением победы ещё не протрезвевшего Савелия.