Мне нет еще и четырех лет, я это точно знаю, так нет еще брата Саши, а он младше меня на 4 года без 2-х недель.
Мама устроилась на работу в надежде получить «декретные». Старшая сестра Света учится во втором классе и ходит в школу в первую смену. Как было задумано, я не могу представить себе даже сейчас, но, наверное, в первые годы после войны, оставлять детей одних было обычным делом. И нас оставили одних с братом Витей, который младше меня всего на год и девять месяцев.
Я проснулась, видимо, поздно, потому что было уже светло. Зимний день был холодным, и я сразу же замерзла, как только спустила ноги с кровати. Дома нет никого. Витька спит. Мне стало страшно. Как это мамы нигде нет? И тут я вспомнила, что мама сказала вечером:-«Проснётесь, никого не бойтесь. Скоро придет Света. А я уйду на работу. Заработаю денежек и куплю вам гостинцев».
Про гостинцы я знала, что это пряники или конфетки. Обрадованная, я скорее разбудила Витьку, чтобы сообщить ему, что скоро мама придет и принесет нам конфет. Витька хотел было поплакать, но видно тоже что-то сообразил, плакать раздумал, и стал просить «ням-нам». Мы нашли какую-еду на столе, съели ее, забравшись на кровать с ногами. Но брат был еще мал, и вскоре, сидеть на кровати ему надоело. Пыхтя,он слез и побежал голыми ногами по комнате. Я за ним, чтобы затащить его обратно на кровать, потому что пол был ледяной. Печка, натопленная с утра, успела подостыть, у нас топили дровами и закрывали вьюшку, чтобы «тепло не вылетело в трубу». Поэтому угольки еще долго теплились в печи, поддерживая кое-какое тепло. Витька расплакался, ему, видно было холодно и страшнее, чем мне, без мамы. Я, как могла, успокаивала его, но он продолжал реветь. Тогда я стащила с гвоздя фуфайку, подставила к печке табуретку и сдвинув кастрюлю и чайник в сторону, постелила фуфайку на плиту. Пообещав Витьке, что сейчас мы согреемся и будем рисовать, я затащила его на плиту, посадила на фуфайку, а сама полезла в ящик этажерки, где лежали Светины карандаши. Найдя там заодно ее тетрадь, я вырвала последний листик и довольная, что выполню данное брату обещание, подсела к нему на фуфайку.
Кое-как устроившись, мы занялись делом. Витька тут же обкусал все зернышки у карандашей, и рисовать стало нечем. Зато стало тепло, даже припекало. С печки слазить не хотелось, надо было подточить карандаши и занять Витьку, тем более, что что-то ему опять не нравилось и он опять стал реветь.
Не верьте, что дети не могут ни о чем догадаться. Я знала, что карандаши надо подтачивать ножом, но, видимо, ножи мама спрятала, от греха подальше. Все-таки дети одни дома. Тогда я, зная, где у папы лежит в красивой коробочке, какой-нож, который нельзя брать, тут же его взяла. Это была опасная бритва папы, но я не знала, насколько она опасна. Главное было – подточить карандаш, хотя бы один, чтобы Витька перестал плакать, когда я нарисую ему домик и солнышко. Еще я планировала нарисовать смешную мордочку, а потом что-нибудь придумать еще.
Я залезла опять на печку, взяла красный карандаш и стала его точить. Витька тоже заинтересовался папиной бритвой, плакать перестал, потянулся за бритвой, я потянула бритву на себя и тут-же кровь полилась из моего пальца. Собственно, не помню, знала ли я, что такое боль до этого момента, но я так испугалась крови, заревела громче Витьки, бросила бритву на пол и думала, что я сейчас умру.
Тут еще от фуфайки пошел какой-то дымок, стало трудно дышать, и Витька стал сползать с печки на пол, мимо табуретки. Я быстро, чтобы успеть подхватить Витьку, слезла по табуретке на пол, подставила руки и, буквально поймала Витьку, видно его уже здорово подпекало на печи. Как-то догадавщись, что дымит фуфайка, я стянула ее с плиты и кинула под порог. Витька сам залез на кровать и с интересом глядел, как я реву. Кровь хлестала из пальца, было больно и страшно. Как я догадалась завернуть палец полотенцем, не знаю, наверное, уже был какой-то жизненный опыт.
Чем всё это кончилось?
Помню, как эту историю рассказывала мама своей соседке, тёте Шуре. В нашем городке с работой было трудно, и тетя Шура, как и мама не работала, имея пять детей. Но дети были старше нас, лет на десять. Во времена моего детства, женщины любили, управившись по хозяйству и прихватив какое-нибудь вязание, прибегать друг к другу «посидеть», чтобы поболтать, пожалобиться на мужей, на бедность, порадоваться вместе и поплакаться. Вот тут-то я и узнала конец этой истории.
Когда пришла из школы Света, кое-как открыв примороженную дверь, она увидела, что мы спим себе, моя рука обернута окровавленным полотенцем, на пороге валяется подгоревшая фуфайка, кругом кровь, разбросаны цветные карандаши, а на полу валяется папина опасная бритва.
Вечером папа сказал: «Всё мать, кончай работу! Обойдемся без твоих «декретных! Дети без присмотра быть не должны!».