7. Человек из кантона Плезанс. Полная версия

Пролог.

Если бы кому-нибудь этой ночью пришла в голову дурацкая идея заглянуть в окна второго этажа старой кирпичной четырёхэтажки на Каширском шоссе, этот человек увидел бы странную картину.
На подоконнике, привалившись к стеклу словно от неимоверной усталости, сидела молодая женщина, закутавшаяся в тёплый клетчатый плед. Несмотря на одуряющую московскую жару, ей было нестерпимо холодно. Она плотнее завернулась в шерстяную ткань и закрыла глаза, чтобы избежать даже малейшего соблазна посмотреть, что происходит в тесной, плохо освещённой комнатёнке с вылинявшими обоями и глупой люстрой-"рожок". Собирая всю силу воли, женщина жмурилась, до боли сцепив заледеневшие пальцы. Не смотреть. Что бы не происходило, не смотреть. Он несколько раз повторил ей эти слова перед тем, как ступить на этот жуткий путь. Перед тем, как уйти на поединок, исход которого не смог бы предсказать никто, даже та Сила, что дала ему власть над огнём и женскими сердцами. Женщина закусила губу, из ранки начала сочиться кровь. Не смотреть. Уйти в себя, в глухую заиндевевшую тьму, что всегда спасала её, уйти, чтобы не видеть, никогда не видеть этой безмолвной битвы. Она не могла предсказать победителя, и сознание этого чёрным ядом отравляло её душу, если только она ещё у неё была. Она вдруг вспомнила перевод имени этого фанатика: "каменный принц, славный в сражениях". Удивительно точно. Интересно, знает ли он сам, что носит в себе частичку того, с чем так самоотверженно сражается? Ведь без этого нельзя обнаружить свою жертву, нельзя её почуять и уж тем более вызвать на бой.
Не смотреть. Запретить себе даже думать об исходе. Каратель из Плезанса всего лишь человек, он наделён качествами, способными ошеломить любого, но он всего лишь человек. И, как все люди, он подвержен страху и сомнениям. Вот на этом и надо играть.
Женщина ещё плотнее закуталась в плед и стиснула пульсирующие виски. Пальцы начинали синеть от холода и терять чувствительность. Хорошо. Чем больше холода здесь, тем жарче огонь на той, недоступной для неё стороне. На долю секунды женщина позволила себе мысль, что "славный в сражениях" сегодня проиграет свою первую и, возможно, единственную битву. Холод струился по телу, заставляя её осторожно дышать через нос. На стекле начали проступать замысловатые морозные узоры.


Глава I.

После Нового года мои рабочие недели всё больше стали напоминать жизнь на краю действующего вулкана: неизвестно, когда рванёт, но трясёт постоянно. Данияр своё обещание сдержал, переговорил с руководством (хотела бы я посмотреть на это шоу), и я поступила в его распоряжение в качестве личного режиссёра монтажа. И вот тут-то я на своей шкуре прочувствовала, что значит работать с ведущим спецкором канала. По моим ощущениям он всегда находился в нескольких местах одновременно, постоянно куда-то выезжал, прыгая с точки на точку, текст сочинял прямо в машине на планшете, тогда же пересылал его шефу, ко мне в монтажку залетал, швыряя листы на клавиатуру, залпом на ходу выпивал кофе, давал пару "цэ у" и на тех же скоростях уносился на очередное прямое включение. Кнопки мои раскалялись докрасна, я уже в мышках путалась, это был какой-то сумасшедший дом. Ближайших командировок у него не предвиделось, и начальство разыгрывало свою беспроигрышную карту, гоняя Даньку по госсоветам и всевозможным форумам, откуда на меня сыпался ворох исходников и переписанные тексты за десять минут до эфира. Нервные потери, правда, немного компенсировались материальными успехами, всё-таки Невмятуллин выбил мне прибавку, чуть не доведя дело до полномасштабного скандала с финансовой дирекцией, потому что моя позиция в штатном расписании не подразумевала никакого роста оклада. Скандалить Данияр умел, делал это с чувством, по-итальянски, перемежая речь виртуозными матюгами и щёлкая пальцами перед носом абонента. Заслушаться можно. Я с ним тоже периодически ругалась до хрипоты и швыряния микрофона в голову, который он, впрочем, всегда ловил и возвращал на место с выбешивающей меня улыбкой. Плюс ко всему Данька, поначалу здраво рассудив, что он теперь имеет личного режиссёра монтажа, на днях вдруг парадоксальным образом совместил меня и мою аппаратную, после чего комната стала напоминать гардеробную спятившего конферансье.
— У тебя тут пара моих шмоток полежит, всё равно каждый раз сюда возвращаться. — Он водрузил мне на подоконник внушительных размеров сумку.
— А полы тебе не вымыть? — не выдержала я. — Держи своё барахло в корреспондентской, в конце концов!
— В корреспондентской хрен переоденешься, там всегда не протолкнуться. Девочки, опять же...
— А ты ж, божечки, засмущают его... Девочкам только приятно будет.
— Ты сейчас договоришься, у меня терпение не бесконечное.
— А мужской туалет тебе чем не угодил?
— Там тесно.
— Ты тощий.
— Там тесно, неудобно и зеркало криво висит. Так, не спорь со мной! У тебя монтажка просторная, я вот сюда сложу...
— А я выкину.
— Не выкинешь. Слушай, какая тебе разница? Мне переодеться — пара минут. Так, надо будет тебе сюда зеркало со склада заказать...
— Давай ты ещё здесь торсом начнёшь светить. Уйди, скройся с глаз моих, видеть тебя не могу, все нервы уже вымотал...
— Мои нервы ты как-то тоже не бережёшь. Да-да, и не надо в меня швырять микрофон, всё равно поймаю. Что ты такая психованная стала, не пойму.
— Потому что меня забодало получать текст за пятнадцать минут до эфира.
— А это не ко мне, — раздражённо буркнул Данька, — иди к шефу и скандаль с ним. Я тексты присылаю минимум за сорок минут, а то, что он правит, меня уже не касается.
Я набрала воздуха в грудь, собираясь парировать эту возмутительную реплику, как у Даньки завопил телефон. Он свирепо вытаращился на экран и разразился витиеватой тирадой, состоящей преимущественно из обсценной лексики.
— Алло! Да! Да! Да, Сергей Викторович. Что?.. Когда?.. Вашу мать!.. На какой эфир?.. Вашу мать!.. А я могу не успеть!.. А зачем, нет, это вы меня послушайте, зачем вам оттуда прямое?.. Вертел я ваш рейтинг!.. Что?.. И пойду, и скажу!.. Что?.. Как же вы меня достали... Ну всё, всё! Всего хорошего! — Он с силой швырнул телефон на звуковой пульт.
— Что на этот раз? — поинтересовалась я.
— Обрушение жилого дома. Где-то на северо-востоке. Скорее всего, бытовуха, газ, но бытовуха знатная. Сейчас по тассовкам* гляну, — он уставился в смартфон, — да, точно. Девятиэтажка, подъезд весь в труху, пожар, эвакуация... может ещё и не началась. Как в Волгограде, короче. Да пропади оно всё пропадом! — Он остервенело пнул вертящийся стул, и тот с обиженным скрипом покатился к стене.
Я сочувственно хмыкнула. С таких вещей прямое включение — дело чести для любого канала, Данькина истерика была бы непонятна, если не знать, на каком нерве он работал последние месяцы. Задёргали мужика по самое не могу, будто других корреспондентов нет. Есть, конечно, но Данькина физиономия привлекала на порядок больше зрителей, так что остальные корры довольствовались малым или вовсе переходили в разряд "подносчиков патронов", выезжая на записи синхронов и прочую ерунду. Кто-то Данияру завидовал, причём открыто, кто-то наоборот, тихо крестился, что минула его чаша сия, но равнодушных не было. Я иногда ловила себя на мысли, как же зловеще посмеялась над Данькой судьба, после того, как он сделал свой самый страшный выбор. Даром ничего не даётся, уж это я видела своими глазами.
Сам виновник торжества тем временем метался по моей аппаратной, одной рукой набирая номер комплектовки, другой пытаясь открыть молнию на сумке. Пришлось его отпихнуть и открыть самой. В ту же минуту он отпихнул уже меня, выуживая из недр белую рубашку, галстук и что-то ещё.
— Тебе нахрена галстук на обрушении? — поинтересовалась я, отодвигаясь подальше от этого стихийного бедствия. — Это же не официоз.
— Официоз, не официоз, а за шарф свой я уже получил. В конце концов, мы на федеральном канале работаем. Слушай, посмотри там, у меня где-то коробочка с запонками была.
С запонками, вы понимаете? Я заглянула в сумку.
— У тебя тут чёрт ногу сломит. И нафига тебе запонки?
— У меня манжеты на запонках, ничем не могу помочь. Ну посмотри в боковом кармане! — Данька уже скинул бордовую рубашку и теперь застёгивал белую. Бордовая валялась на моём пульте. Отлично. Только этого мне не хватало для полного счастья. Взрыв в костюмерной, не иначе.
— Всё равно мне кажется, что ты будешь, как Сенатская тогда, в своей норковой шубе на пожарище.
— Ты не путай, мне всего-то надо выглядеть чуть лучше, чем бомж. — Ага, интересно, сколько этот галстук стоит.
— Ой, всё! Мне вообще без разницы, хоть смокинг надень с бабочкой и цилиндр не забудь. Эти запонки?
— Нет, не эти, — страдальчески сморщил лоб мой рабовладелец, — отойди, всё равно ничего найти не можешь.
Да пожалуйста. Вот, теперь я знаю, что подарю ему на 23 февраля или день рождения. Запонки в виде кукиша, если, конечно, такие бывают. Тоже мне, мажор. Нет, в кадре смотрится шикарно, тут не поспоришь, но из любого корреспондента в конечном итоге начинает выглядывать такой нарцисс, что мама дорогая. Кстати...
— Линзы не забудь. — Это был самый тонкий момент.
— Блин, как же это достало... Да помню я, помню. Пудреницу подкинь, опять, пока доедем, буду весь сиять. И расчёска у меня где-то была.
Можно подумать, я сторож его расчёске.
В конце концов Данияр переоделся, критически осмотрел себя в отражении монитора и вроде бы удовлетворился увиденным. Я хмыкнула, тихо, чтобы не заметил. В таком виде и на Оскар можно, не то что на обрушение. По сравнению с ним это я, в своей кожаной жилетке, рваных джинсах и с наспех затянутыми в хвост волосами, казалась форменным бомжом. Наш внешний контраст уже был притчей во языцех для всего этажа, красавец и чудовище. Все прочие сплетни я даже в расчёт не брала, тем более, что Данияр, слава богу, от своих принципов не отступался. Во всех смыслах. Хотя это уже не моё дело. И, словно прочтя мои мысли, Данька обернулся и сообщил:
— Короче, на ближайший эфир будет прямое, картинку я по флайке** постараюсь скинуть как можно раньше, если удастся, с синхронами. На вечер не знаю, либо сюжет напишу, либо из прямого ЛТТ-шку*** сделаем, если совсем труба, но, надеюсь, до этого не дойдёт. Всё, сиди, карауль флай. — Он клюнул меня в щёку сухим рабочим поцелуем и вихрем вылетел из аппаратной.

После его ухода я откинулась в кресле и положила ноги на пульт, стараясь не задеть тумблеры. Уши заложила гулкая, пульсирующая тишина. Так всегда бывало после Данькиных набегов, своим присутствием он заполнял монтажку целиком и полностью, оставляя после себя вакуум безмолвия. Я осторожно, стараясь не свалиться с предательски покачивающегося кресла, заглянула под стол. Ладно, на вечер хватит. От одного "Францисканера" ещё никому ничего не было, а горло промочить хотелось. Но сначала надо куда-то засунуть эту рубашку, вот ведь наглец, мать его в интершум... Представляю, какой у него в квартире бардак. Я запихала рубашку в сумку и отодвинула её на самый край подоконника. Развёл тут примерочную, блин. Внезапно мне стало тоскливо до одури. Часа полтора у меня точно есть, пока он доедет, пока отснимется, пока перегонит картинку... чем заняться-то? Режиссёры, поставленные перед фактом нашим главным, ко мне уже не лезли со всякой ерундой, корры тоже, по большей части не желая связываться со своим бешеным коллегой. Как любой профессионал, Данияр отличался (и в последнее время особенно) какой-то лютой, неистовой, доходящей до абсолюта бесчувственностью, иногда принимавшей форму настоящего цинизма. Чем-то мы с ним в этом были схожи, но если меня попросту не волновало происходящее на экране, будь то пытки, катастрофы или стихийные бедствия с реками крови, то у Даньки иногда просто срывало крышу. Уж что-что, а свою точку зрения он всегда ухитрялся доносить до собеседников, невзирая на их пол, возраст и служебное положение, и только полная незаменимость позволяла ему выходить сухим из воды.
Виски заломило. Погода, что ли, опять меняется? Да, вот декабрь был жарким... во всех смыслах. А сейчас... Я будто находилась в глазу шторма, пока сам ураган бушевал где-то рядом.
Но, так или иначе, долгая рефлексия не относилась к числу моих пороков. Я вытащила мобильник и набрала Лильке Сенатской.
— Салют, это Юля. Да?... Ага... А ты сейчас чем занята?.. Да у нас идентичные проблемы! Слушай, заходи ко мне в монтажку, пока этот псих на выезде. Кофе попьём.

Лилия Сенатская появилась на пороге моей аппаратной буквально через пару минут. Сегодня у неё было обычное дежурство до восьми вечера, ничего срочного в работу группа сбора ей предоставить пока не могла, а на обрушение поехал Данька. Так что Лилька, как и я, не знала, как убить время и на моё приглашение прискакала моментально.
— Здорово, мать! Ну, чем сегодня он тебя загрузил?
Излишне было уточнять, кто такой "он".
— Взрыв этот, на Щелчке. Вроде прямиться должен. На вечерний выпуск.
— Ничего-ничего, — мстительно сообщила Лилька, пробираясь к кофеварке, — не всё ему саммиты да госсоветы, пусть и по развалинам побегает. А потом ЛТТ-шку будешь резать?
— Может ЛТТ-шку, может и сюжет будет. Не знаю, да и думать об этом не хочу. Лиль, если бы ты знала, как он меня уже допёк! — Я откинулась в кресле, взяла из Лилькиных рук чашку и некоторое время молча смотрела, как поднимается пар от горячего кофе. — У меня ощущение, что я постоянно нахожусь в зоне стихийного бедствия. А, забыла совсем, он же мне сегодня особенно доставил.
Лилька заинтересованно подняла глаза. Я указала на подоконник.
— Вот, видала? Гардеробчик. С запонками. Совсем уже рехнулся, тараканы в голове празднуют и запускают фейерверки.
Сенатская непонимающе уставилась на сумку.
— У меня здесь помимо аппаратной ещё и примерочная, — пояснила я, — с личным ассистентом, подбирающим запонки к манжетам. Лиля, я его убью.
— Охренеть, — пробормотала Лилька, — он что, тебя совсем уже за человека не считает? Совсем страх потерял, звезда, блин. Слушай, дай ты ему в морду микрофоном.
— Пыталась. Ловит. И гнусно при этом хихикает. Но сегодня, Лиль, я правда думала, что разобью ему голову о монитор. Подкорректирую, так сказать, эту неземную красоту. Будто мне и так сплетен мало, так теперь это чудо тут ещё и переодеваться начнёт, не дрогнув. Ей-богу, положу ему в сумку мышеловку.
Сенатская задумалась на мгновение.
— Не, Юль, больше сплетен, чем уже есть, вряд ли будет. Ты же понимаешь, нашим курицам бесполезно объяснять. Ну, будут завидовать тебе ещё больше, всего и делов.
— Вот хоть одну бы из них на моё место, — буркнула я, отпивая кофе, — сразу все мысли о сексе улетучатся и дверь за собой прикроют. Господи, как же я устала, отпуск, что ли, взять за свой счёт...
— Наивная ты, — Лилька сочувственно погладила меня по руке, — как будто он тебя отпустит.
— А я не его собственность, — напомнила я, — в конце концов, на другой неделе он как-то же выкручивается, пока у меня выходные.
— Хорошо, что ты этих сцен не видела, — усмехнулась Лиля, — там режиссёры все уже седые. В основном Матвея Лосева отдают на заклание, он до твоих высот, конечно, не дотягивает, но всё-таки. Плюс он бесконфликтный, делает, что скажут, ну, Данька его и утюжит по полной. Только Матвей уже наизусть выучил, что он не Юля, Юлей никогда не был и не будет, а остальное нецензурно. На тех неделях Невмятуллин звездит по полной, здесь-то хоть ты есть, он тебе доверяет. А там... Скандалы, интриги, расследования... — Она раздражённо заправила за ухо выбившуюся прядь.
Я покосилась на монитор. Там уже вовсю оцифровывался Данькин перегон с обрушения. Лилька присвистнула:
— Быстро он. Ну я пойду тогда...
— Лиля, бога ради, посиди пока со мной. Я уже с ума схожу со всем этим, такое ощущение, что в моей жизни нет никого, кроме Данияра, и вовсе не так, как думают некоторые. Я сейчас по-быстрому картинку нарежу, текст пришлёт, тогда и начну корректировать. Ты мне совсем не мешаешь.
Настучав предварительную пятиминутную сбойку разных планов горящего дома с обрушившимся подъездом, машин МЧС и толпу зевак, я заварила ещё кофе, и некоторое время мы обсуждали какую-то форменную чепуху, я — чтобы отвлечься, а Лилька могла часами разглагольствовать на любую тему, профессия такая — языком молоть.

Наш воздушный трёп ни о чём нарушил Серёга Морозов, мой сосед по аппаратной через стенку. Он довольно бесцеремонно ввалился ко мне, сверкая очками, замер на секунду, пытаясь понять, кто это у меня сидит, а потом радостно осклабился:
— Здорово, девчонки! А куда делся лучший сын Золотой Орды?
— Свалил на обрушение, и слава богу, — ответила я, — тебе он зачем?
— Ты, Юлька, со своим персональным спецкором уже совсем от рук отбилась. У меня днюха в понедельник, хотел всех вас собрать, как тогда, на Новый год, помнишь?
Ещё бы не помнить. Век этого Нового года не забуду.
— Всё равно у нас пустая неделя, соберёмся у меня на даче, на пару деньков, шашлыки, стрельба из арбалета, абсолютный загул! Что скажешь? Лиль, а ты?
Лилька, уже радостно потиравшая руки, глянула в свой телефон.
— О, супер, у меня как раз два выходных, группа сбора расщедрилась. Понедельник и вторник. Серж, я с тобой! Мы тогда так здорово у вас отдохнули, до сих пор вспоминаю. Короче, вписывай меня не глядя.
— Юль?
— Хорошо бы, — задумчиво сказала я, — но, мне кажется, всей шайкой мы не соберёмся. Гриша на больничном, а Егоров умотал куда-то на юга, в Таиланд, что ли.
— Ну и хрен с ними, — отмахнулся Морозов, — меньше геморроя. Я что зашёл-то: думал, Данька у тебя тут трётся, как обычно. Ну ты ему передай, может, тоже выберется. Я гитару никуда не убирал.
— Знаешь что, — вдруг вскипела я, — ты здесь сидишь через стену. Дождёшься, когда приедет, сам и передавай.
— Ты чего? — обалдело поинтересовался Серёга и снял очки. — Ты что на людей бросаешься? Ладно, ладно, сам ему скажу. Совсем одичала.
— Морозов, не кипешуй, — Лиля похлопала его по плечу, — Данияр Юльку сегодня совсем допёк. Расстроил свою соратницу вконец. Вот она и злится.
— А что случилось? — Морозов придирчиво оглядел меня, но следов побоев не нашёл.
— Ничего, — буркнула я, — всё штатно. Много стал себе позволять.
— Ха-ха, да неужели? Мы уже забодались ставки делать, когда же ты сломаешься, непреклонная ты наша. Клатов считает, к майским, я думаю, пораньше чуток.
Вот как с ним, прости господи, разговаривать? Ставки они делают... бог ты мой. Ничего этим людям не объяснишь.
Лилька, видя, что обстановка накаляется, поспешила развеять серёгины сомнения:
— Морозов, ты пошлая личность. Данька просто решил тут навеки поселиться и въехал с вещами, а Юльку, как ты понимаешь, от него уже трясёт. Мне кажется, она втайне надеется, что его завалит обломками на прямом включении.
Вот это было бы неплохо, призналась я сама себе. Неплохо, но нереально.
— Ты, Юлька, странная женщина. Дай ты ему, в конце концов, он выдохнет, успокоится, и жизнь войдёт в нормальное русло. Я ваши вопли через стенку слышу даже в наушниках, как вы ещё друг другу тяжкие телесные не нанесли. Это всё от неудовлетворённости, точно тебе говорю.
В списке жертв моей ярости Серёга Морозов занял почётное второе место.
— Я, Серёж, наверно, сама решу, кому давать, а кому не давать. Ты тут, кажется, про днюху свою порол? Окей, меня тоже вписывай. Хоть выпью на природе, среди берёзок средней полосы. Кто ещё будет?
Морозов на всякий случай отодвинулся подальше, нацепил очки и сообщил, сверяясь с телефоном:
— Клатов, Марс, ты, Сенатская, Лёха Воробьёв... так, ну мы с Анькой, ясен пень. Я к Кольцову только ещё не заходил, и Данияр остался. А так все посчитаны.
Мне против воли вспомнился этот Новый год на серёгиной даче и все те дикие, запредельные события, что происходили тогда у всех под носом. Ну, надеюсь, ничего подобного на этот раз не будет, куда уж дальше-то?
Зазвонил телефон. Шеф-редактор напоминал мне, что эфир, вообще-то, через двадцать минут, текст Данияр уже прислал, могла бы и я взять себя в руки и начать клеить картинку под прямое. Что ж, днюхи днюхами, а выпуск по расписанию. Лиля и Морозов разбрелись кто куда, и я засела за монтаж.

Данька вломился в монтажку минут через пятнадцать после эфира, злой как чёрт, на ходу развязывая галстук.
— Не точка, а хрен поймёшь что, — сообщил он мне в спину, — ветер дикий. Всё огорожено, никуда не пролезть, сплошное МЧС, пожарки и менты. Всех корров в одно место согнали, хорошо, я хоть более-менее вменяемую стендап-позицию нашёл, не шедевр, но прокатит. На прайм буду писать новый текст, ЛТТ-шку из этого убожества даже ты не соберёшь. Глянь потом в исходниках, я постарался подснять всё, до чего дотянулся. И сам ещё на мобильник снял, для пущей красоты и достоверности, на, закачай пока.
Ни здрасте, ни до свиданья, блин. Высокие отношения, как говорила одна из героинь "Покровских ворот". Я цапнула его мобильник и подключила к компу. Меньше слов, больше дела, только так с ним и можно. Хоть бы у него на понедельник и вторник значились выезды. Хотя такого фарта мне не светит, это уж по-любому. Отгулы себе наша звезда экрана выбьет, сомневаться не приходилось. Слишком кипучая натура. Так что придётся мне терпеть Данияра Альбертовича ещё и на своих выходных.
— Закачала? — Он глянул мне через плечо. — Волшебненько. Через минут десять жди текст. — И, как обычно, пулей вылетел из монтажки.

Кое-как справившись с сюжетом и кинув его на оцифровку, я заперлась на ключ и открыла "Францисканер". Данька уже вряд ли появится, на ночной выпуск значился повтор с прайма, так что, быть может, мне удастся посидеть в тишине и спокойствии и насладиться холодным пивом. Не зря же я его под вентилятор поставила. Но не тут-то было.

На телефоне высветилась смс-ка "Открой дверь". Господи, да что ему неймётся? Если опять устроит здесь выбор галстука, точно пивом оболью. Делать нечего, я поплелась отпирать.
— Плохи наши дела, — с порога сообщил Данька и с силой захлопнул дверь. Глянул на меня и хмыкнул: — Опять в дрова к вечеру? Так я и знал. Ни на секунду тебя одну оставить нельзя.
— Пошёл к чёрту, — буркнула я, — ты мне ещё мораль почитай, рабовладелец долбаный. После твоих манёвров меня уже, наверно, даже героин не возьмёт.
— Учту. — Он сел и забарабанил пальцами по столу. — Намечается большая движуха. Сегодня понедельник? Да, вижу, вижу. Короче, завтра к нам прибывает делегация из самого стольного граду Парижу, с телеканала "Франс 2". Для обмена опытом. Я тут подумал и решил застрелиться.
Я непонимающе вытаращилась. Какая делегация? Что за "Франс 2"? Какой, к лешему, Париж? А главное, Данияру-то что до всего этого, ну приедут какие-то французы, так они, наверно, с руководством нашим будут общаться, не с нами же, смертными. Я поделилась этими соображениями с Данькой.
— Ты меня огорчаешь. — Невмятуллин полез куда-то в сумку и достал бутылку вина. — Брось ты свою гадость, сейчас я нормального разолью. Мне надо выпить, так и быть, поделюсь с тобой. Помнишь, пару месяцев назад ты монтировала подписание договора о сотрудничестве между Москвой и Парижем? Наш мэр ещё туда ездил, ну и я в прицепе. Вот тебе ощутимый результат этой хартии. Ребята с "Франс 2" — это штук десять журналюг, которые будут тереться у нас на этаже и перенимать наш поистине бесценный опыт.
— Наш опыт? — Я закашлялась вином. — Что у нас перенимать-то можно? Принципы монтажа неизменны как Вселенная, что у нас, что в Париже.
— Юль, не тупи. Французы работают а ля CNN, весь сюжет на стендап-позиции, корр в кадре, перекрытий минимум, куча синхронов и лайфов****. У нас строго наоборот, максимум картинки, стендап дай бог один на весь сюжет и километры закадрового текста. В общем, две большие разницы.
— Ну и ладно, — я пожала плечами, — а ты-то что так психанул? Ну посидит у нас какой-нибудь утырок с этого "Франс 2", смонтирую ему что-нибудь образцово и показательно.
— Моя беда в том, что я знаю французский. Да-да, не таращься так. Я, если ты помнишь, в Париже без переводчика работал. И теперь мне, как сказал главный, придётся чуть ли не курировать этих лягушатников. Как будто я здесь целыми днями кое-чем щёлкаю вместо работы. Съёмки с меня никто не снимал, между прочим.
— Дань, да ладно тебе паниковать раньше времени. Вот наступит завтра, тогда и поглядим. Я больше чем уверена, что они сдуются за пару дней и отчалят обратно на Монмартр. Слушай, а французский мат ты знаешь?
— О господи. Знаю.
— Научи.
— Тебе-то нафига?
— Мало ли. Жизнь такая непредсказуемая.
Он усмехнулся, написал мне на клочке бумаги фразу на французском, заставил повторить несколько раз, добиваясь правильного произношения, и приколол её на стену.
— Угощайся. Что-то мне подсказывает, что тебе и впрямь пригодится.

Некоторое время мы молча цедили мерло из пластиковых стаканчиков. Я размышляла о том, что хоть раз в жизни увижу живых французов, хотя, в отличие от Даньки, по-французски могу только молчать. Ну, или посылать подальше. А Данька, небось, подцепит себе какую-нибудь парижаночку посимпатичней, это как пить дать. Ладно, поживём — увидим.
Мерло в бутылке оставалось на самом донышке.


* тассовки — сообщения-молнии от информагентств, название произошло от первого в СССР информагентства ТАСС.

** флайка — автомобиль с передающей станцией, используется для перегона материала на приём.

*** ЛТТ — от "live to tape" — сюжет, смонтированный из прямого включения корреспондента, не переозвучивающийся.

**** лайф — действие в кадре без озвучки корреспондента. В зарубежном вещании называется "no comments".


Глава II.

Моё утро началось с смс-ки "Оденься поприличнее, не позорь меня". Вот скотина. Я протёрла глаза и села на кровати. Хоть бы все эти французы утонули в своей Сене и Даньку прихватили. И вообще, я не обязана возиться с этими придурками, Данияр их курирует, вот пусть и отдувается.
Ничего приличнее джинсов без дырок и клетчатой рубашки у меня в гардеробе не нашлось. Ну и ладно, и пусть только вякнет. Сам небось опять при параде и в запонках. Я влезла в джинсы и поплелась заваривать кофе.

На работе меня уже ждали. Данька критически осмотрел меня с ног до головы, вздохнул, но ничего не сказал. Вид у него был крайне недовольный, и я понадеялась, что это из-за делегации, а не из-за моего триумфального появления. Я бочком пролезла к компьютеру и запустила все программы. Пусть дуется, сколько хочет, международные скандалы не входили в мои планы на сегодня.
У Даньки заверещал телефон, он бросил взгляд на экран и, помрачнев ещё больше, направился к двери.
— Ну жди, — буркнул он мне, уже взявшись за ручку, — сейчас придёт это стадо. Лицо попроще сделай. И бумажку с матюгами сними со стены, чудовище.
Как будто это не он сам её вчера туда пришпилил.
Я поснимала со стен всё, что могло бы быть неправильно истолковано, в том числе две латинские надписи о пользе пьянства и общее фото с дня рождения Кольцова, который праздновали у меня в монтажке две недели назад. Аппаратная тоскливо и укоризненно смотрела на меня белыми пятнами стен. Секунду подумав, я засунула за мониторы пластиковые стаканчики и штопор. Чёрт их знает, этих французов. Попробую показать себя лучше, чем я есть.

На телефоне высветилось: "Вылазь в коридор". Ну погоди у меня, дай время, всё тебе припомню, мажору. Ишь чего вздумал: смс-ками общаться. Но, вспомнив обречённое Данькино лицо с утра, я вздохнула и направилась к двери.
Стоило мне выйти, как на меня, словно по команде, уставились семь пар глаз. Данияр стоял поодаль, ощерившись в неприятной улыбке, я такой у него никогда не видела. Мне стало неуютно. Я могла понять, что он не в восторге от своего кураторства и всё такое, но вот выражение лица его меня смутило. Будто не журналисты с канала "Франс 2" сейчас толпились в коридоре, а стая шакалов или гиен. Вернее, стая с вожаком, потому что Данька не спускал странного, хищного взгляда с одного из французов. Но продлилось его безмолвное наблюдение буквально пару мгновений, после чего он вышел вперёд и как ни в чём не бывало объявил:
—C'est ma assistante, Julia.*— Затем обернулся ко мне и шепнул: — Ну ты хоть слово-то скажи.
Ах, я его ассистент? Скажите на милость. Через секунду я почувствовала лёгкий тычок в спину.
Я сделала шаг вперёд и неуверенно произнесла:
— Юлия. — Подумала немного и добавила: — Юлия Олейникова.
Стайка французов встрепенулась, мне протягивали руки.
— Мадлен Соланж. — Худенькая коротко стриженная блондинка, скорее всего, первая будущая жертва Данькиного обаяния.
— Патрик Верзье. — Этакая богема в полосатом шарфе и узких брючках, наверняка освещает культурку или путешествия.
— Эмма Мартен. — Чем-то похожа на меня, длинные волосы стянуты в хвост, ковбойская рубашка и такие же сапоги. Тут сразу и не угадаешь специализацию.
— Пьер-Мари Англад. — Ой ты, блин. Здоровенный негр с пирсингом в ухе и художественно выбритой головой. Фигасе, ему что, в таком виде разрешают в эфир выходить? Страх какой, он же метра под два ростом, и в плечах косая сажень. Нет-нет, тут пусть Данька орудует, я, конечно, не расист, но такая глыба вызывает лёгкую оторопь.
— Эллен Гроссо. — Не пойму, лесбиянка, что ли? Уж слишком мужеподобная, с тяжёлыми чертами лица и квадратной фигурой. М-да, думаю, Данька даже под дулом пистолета не притронется к этому вот. А было бы смешно.
— Жан Кератри. — А вот этот, наверно, по политике, уж больно серьёзный вид у паренька, и держится чуть по-особому. Вот для него, наверно, мне и придётся организовывать образцово-показательный монтаж. Я покосилась на Данияра, и тот чуть заметно кивнул.
— Луи-Армель Дежанси. — Невысокий, худощавый, со слегка отрешённым взглядом и тёмной прядью, падающей на лоб. Не очень-то похож на корреспондента, хотя откуда мне знать. Ну вот, со всеми и познакомилась. Я обернулась к Даньке.
— Шесть полевых и один комментатор, — сообщил он мне. — Комментатор, это тот, кто на тебя сейчас пялится. Так, с этикетом покончили, теперь я с ними в ньюсрум, а дальше видно будет. Скорее всего, приду к тебе с форумом по бизнесу, там Путин будет. В качестве балласта очкарик.
Жан Кератри, напомнила я себе. Блин, в именах бы не запутаться. Интересно, куда Данька денет всех остальных. Хотя не моё дело. Пока есть свободное время, надо выпить кофе и посмотреть, что там с форумом. Может, какие пулы и пришли уже.
Уже зайдя в монтажку, я вдруг вспомнила слова Данияра про комментатора. Господи, сделай так, чтобы это был не негр. М-да, моя толерантность всегда оставляла желать лучшего.

Где-то через час, как и предполагалось, ко мне заявились Данька и Жан. Они вполголоса переговаривались на французском, судя по интонации, Жан что-то упорно, но тактично втолковывал моему спецкору. Данька периодически кивал и вид имел уже не столь удручённый. Интересно, кто же из этой семёрки его так взбесил утром? Явно не Жан.
— Вот тебе текст, — Данияр сунул мне под нос листы, — исходники все тебе Костик скинул, так что вперёд и с песней. Уж извини, помогать тебе не буду, не маленькая, а у меня тут балласт. Хотя балласт вменяемый. Я приятно удивлён.
Да бога ради, мне-то что. Как будто я и так монтирую не в одиночку. Сегодня, однако, Невмятуллин остался на монтаже и шпарил по-французски, периодически тыкая пальцем в монитор. Его парижский собеседник тоже принимал в разговоре самое активное участие, так что вскоре я перестала слышать озвучку.
— Децибелы сбавьте! — Пришлось прикрикнуть. Данька хохотнул, быстро перевёл мой выпад Жану, и они продолжили полушёпотом. Вот и славненько, так-то лучше. Сюжет был несложным, по наборной трансляции, я стучала по кнопкам, почти не глядя в монитор, как, собственно, оно всегда и бывало. Данька вроде выдохнул, француз ведёт себя прилично... если пойдёт в таком же духе, то я преисполнюсь глубочайшего уважения к нашим коллегам с "Франс 2".
Отмонтировавшись, я откинулась на спинку кресла и вопросительно уставилась на двоих корреспондентов. Жан вежливо улыбался, не имея ни малейшей возможности говорить со мной хоть о чём-то, Данияр же, явно повеселев, сообщил, что пойдёт раскидывать балласт по ньюсруму, мне же великодушно разрешил страдать любой хренью на моё усмотрение.
— Парень умный. — Это он про Жана. — К сожалению, не могу сказать того же про остальных. Негр и кобыла вообще не по моей части, я ни к спорту, ни к культуре отношения не имею.
— Погоди, а про культуру кто? — Хотя я уже и сама поняла.
— По культуре Англад, шкаф африканский, Эллен по спорту. Нет, я, конечно, чем смогу, как говорится, но не мой профиль. Ладно, в топку лирику, погнал я.
— Дань, стой! — Я внезапно вспомнила, что хотела у него спросить. — А комментатор-то из них кто?
Данияр на меня посмотрел как-то очень странно и приподнял бровь.
— Ты ещё не поняла?
— Нет, Данечка, как-то не до этого было.
— М-да, женщины. Комментатор твой тот, кто последний с тобой знакомился. Худой такой, темноволосый, со стеклянными глазами. Луи-Армель Дежанси.
— Он не мой.
— Пока что. Что смотришь? Мне со стороны виднее. Кстати вот тебе перечень имён с описаниями, а то перепутаешь всех. Ладно, Юлёк, с тобой хорошо, но без тебя спокойнее. Ближе к вечеру ещё зайду.
И они с Жаном вышли в коридор.

Все мои мечты о спокойном отдыхе накрылись медным тазом сразу после их ухода. Я не успела даже к кофеварке подойти, как ко мне вломились Морозов, Гарик и Лилька Сенатская. На их лицах был написан такой неподдельный интерес, что я поняла: от расспросов с пристрастием мне не отвертеться.
— Это что вообще происходит тут? — Морозов шумно грохнулся на свободный стул. — Что это за свита у твоего чингизида?
— Делегация с "Франс 2" из Парижа, — я пожала плечами, — прибыли для обмена опытом. Слышь, Серёг, ни о чём не спрашивай. Мне вчера Данька анонсировал, он же у них что-то типа куратора.
— Ну да, да, кому ещё-то, — фыркнул Гарик, — наша звезда должна светить всегда и всем.
— Чтоб ты знал, он свободно говорит по-французски, вот главный его и запряг. Сам Данька вчера плевался со страшной силой и хотел застрелиться.
— Ой, а ты ему и поверила, ушки навострила. Он ни одного шанса позвездить не упустит, а тут такое дело.
— Тебе-то что, господи? — Я удивлённо посмотрела на Гарика. — Дай время, к тебе в монтажку тоже кого-нибудь запустит, и, зная Даньку, хочу тебе сказать, что это будет Эллен Гроссо.
— Кто?
— Увидишь. Прекрасная парижанка, неуловимая и загадочная, как ветер в Булонском лесу. Блин, да что вы все на меня вытаращились? Идите и сами всё выясняйте.
— Не слушай этих убогих, — Лилька махнула рукой в сторону Гарика и Серёги, — один дебил, второй тоже недалеко ушёл. Расскажи про французов лучше, что они хоть из себя представляют?
— Только о французах? — прищурилась я. — Или о француженках тоже?
— Нужны мне твои француженки. Ну давай, рассказывай!
Я почувствовала безмерную усталость. Лилькино любопытство было вполне понятным, но перемывать кости несчастным репортёрам с "Франс 2" мне почему-то не хотелось. Я попыталась обрисовать в двух словах каждого, не заостряя внимания ни на ком.
— Хипстер, паркетник, африканский шкаф с пирсингом и сонный комментатор. И про кого ты хочешь узнать поподробнее?
Лилька обиженно поджала губы.
— Не пойму, что с тобой. Тебе Данька, что ли, запретил распространяться?
Да у него и впрямь демоническая репутация, подумалось мне вдруг.
— Лиль, ты кем его считаешь? Что он мне может запретить? Пусть молится, что я с ним вообще работаю, после всех этих вывертов. Я просто не хочу, чтобы вы глазели на этих ребят, как на верблюдов в зоопарке. И один, по крайней мере, вполне адекватный, паркетник, он у меня на монтаже был. Зовут Жан.
— Жан... — Лилька перекатывала имя во рту, будто карамельку. — Ну познакомь поближе, что ли.
Мне стало смешно и даже как-то жалко свою подругу.
— Я бы с радостью, но я не знаю французского. А по-английски ты и сама сможешь. Вот, знаешь, Лиль, мне делать нехрен, как налаживать для тебя международные контакты. Нашепчи Даньке, пусть его на твой монтаж пригонит, ему всё равно, кого куда распределять. А сейчас либо заткнитесь все, либо валите из моей монтажки. Развели тут детский сад, блин.
Реплика эта никакого эффекта, разумеется, не возымела, мои коллеги прекрасно знали, что на меня иногда "находит", и, не стесняясь, продолжили обсуждать иностранных гостей. Я прикрыла глаза, пытаясь отрешиться от их гомона. И уже почти было задремала, как в дверь осторожно постучали.
— Б...! — с чувством произнесла я, начиная сатанеть. Кого там ещё несёт, если это Кольцов, то я в него микрофоном запущу. Но это был не Кольцов.
— Pardonne, — услышав мой вопль, комментатор деликатно прикрыл дверь, осторожно щёлкнув ручкой. Здрасте, приехали, а этому тут что надо было?
— Это кто? — поинтересовался Морозов. — Хипстер или шкаф?
— Два раза не угадал. Комментатор этот, с двойным именем. Даньку, наверно, искал. Серёг, будь человеком, налей воды в кофеварку. Я сейчас вообще не хочу в коридоре светиться.
— Почему? — жадно спросила Лилька.
— Потому что нарвусь либо на Невмятуллина, либо на этих якобинцев, и ещё неизвестно, что хуже. Лиль, я же тебе говорила, я так устала, как чёрт, я в отпуск хочу, а не устраивать показуху для этих вот. Мне Данька все нервы вымотал, видишь, я даже про морозовскую днюху забыла. А тут вы ещё со своими расспросами. Достали, честное слово.
— Какая ты стала нежная и трепетная. — Гарик закинул ноги на мой пульт и откинулся на спинку кресла. Кресло обиженно скрипнуло. — А помню, кто-то хвастался, что у него нервы как канаты. Скромнее надо быть.
— Окей, давай меняться. Неделя с Данияром, и твои яйца покроются седыми волосами. Зуб даю. И сними свои копыта с моего пульта. Прояви уважение, так сказать.
С тех пор, как Данька прочистил Гарику мозги, тот изменился неуловимо, но очень сильно. Стал злее, циничнее, а уж от былой любви не осталось и следа. Меня иногда бросало в дрожь, когда я смотрела на него. Как? Как мог этот человек любить меня когда-то настолько сильно, что не побоялся даже смерти? Теперь это был саркастичный, желчный тип, и даже черты лица его заострились и стали более резкими и недобрыми. Впрочем, общались мы теперь не так уж и часто, Гарик вечно пропадал в компании Морозова и Кольцова, совершенно не балуя меня своим вниманием. Ну и слава богу, подумалось мне. Такого Игоря Клатова мне нафиг было не надо.
Дверь снова скрипнула. Я уже открыла было рот, приготовившись ошарашить коллег изысканными французскими матюгами, как в аппаратную зашёл Данька и со вздохом оглядел нашу компанию. Вид у него был усталый, но бешенства в глазах не наблюдалось.
— Та-ак, что это здесь за дискотека? Нервы Юльке портите? Она сегодня злая, я бы не советовал.
— Чё, уже и зайти нельзя? — обиженно спросил Морозов. — Всё равно ты с этими своими делегатами, какая тебе разница?
— Вообще никакой. — Данька согнал Гарика с кресла и водрузил ноги на пульт. Я только зубами скрипнула.
— Твои делегаты расползаются как тараканы. Сейчас этот заходил, со стеклянными глазами. Тебя, видать, потерял.
— Ага, — лениво перекатывая в зубах карандаш, ответил Данька, — меня, конечно. Кого же ещё.
И как-то странно он это произнёс, что вдаваться в детали мне расхотелось. Лилька, вдохнув поглубже, начала засыпать Даньку вопросами, на которые он сквозь зубы, но отвечал. Видно, понял, что женское любопытство проще удовлетворить, чем отделаться общими словами. Я, пользуясь моментом, выскочила в курилку. Там точно не будет ни Даньки, ни Клатова, ни Лильки с её желанием заполучить живого француза.

В курилке я, совершенно для себя неожиданно, столкнулась с тремя журналистами с "Франс 2": Эммой, Патриком и Луи-Армелем. Ага, подумалось мне, здоровый образ жизни в их новостях тоже не в почёте. Почему-то именно этой вредной привычкой разномастная троица смогла меня к себе расположить. Первой меня заметила Эмма и приветливо замахала. Молодые люди обернулись и кивком поприветствовали, наверняка судорожно вспоминая, как меня зовут.
— Юлия? — первым вспомнил темноволосый комментатор. — Очень рад вас видеть. — По-русски он говорил с чудовищным акцентом, но довольно уверенно. Я вытаращилась против воли. Эмма с Патриком хихикнули, но как-то робко.
Мсье Дежанси, не обращая на них внимания, продолжал:
— Я изучал русский язык. Со мной вы можете говорить так. Слова моих друзей я переведу.
Он говорил тихо, будто беседовал сам с собой, и взгляд его как-то странно блуждал, не зацикливаясь на чём-то одном. Я попыталась незаметно разглядеть его получше. Что-то в нём было, в этом невысоком, субтильном человеке с полуприкрытыми глазами, что-то такое... неуловимое, но я как-то сразу поняла, что главный во всей этой компании репортёров он. Это чувствовалось во взглядах его коллег, в том, как незаметно они подбирались при звуках его голоса, словно этого мужчину окутывала какая-то невидимая аура. Мне вдруг стало до ужаса неуютно, даже сигарета у меня сломалась, пока я вертела её в пальцах.
— Я вас стесняю? — Гипнотизирующий полушёпот точно в транс вводил. Я тряхнула головой, чтобы сбить странную одурь.
— Нет, что вы. А вы ведь заходили в мою аппаратную, вы искали Данияра? Извините, у меня там коллеги собрались... — Да что ж так мысли путаются...
— Non. Нет. Я знал, что вашего коллеги там нет. Я искал вас.


* — Это мой ассистент, Юлия (фр.)


Глава III.

Эти слова только усилили и без того мучительную неловкость, которую я испытывала с первых секунд разговора с Дежанси. О, как я теперь понимала своих девочек, как мотыльки, сгоравших в пламени данькиных глаз. Как я их теперь понимала... Только эти глаза были не карие с вишнёвым блеском, а двухцветные: один серый, а второй бледно-зелёный с голубоватым отливом; но тонуть в них это мне нисколько не мешало. Ну, Юльчик, мысленно обратилась я сама к себе, поздравляю. Воистину это твой лучший фортель. Тесна для тебя Россия-матушка, от Кореи до Карелии... но почему же так невыносимо тянет в груди и теплеет чуть пониже... пора делать ноги.
Дежанси заметил это смятение и что-то быстро шикнул по-французски своим друзьям. Те как по команде затушили бычки и торопливо вышли из курилки. Вот спасибо так спасибо, теперь я уже и не знала, куда деваться. Внимания на нас никто не обращал, в курилке сидели только водилы из транспортного отдела да пара технарей линейно-кабельной группы, смурные мужики в сандалиях, надетых на носки. Таким что французы, что папуасы — всё едино.

— Я прошу прощения, — Луи-Армель с виноватым видом покачал головой, — я был бестактен. Мне не надо было заходить к вам.
— Ничего страшного, — пробормотала я, — всё равно нашли. Что вы хотели?
"Юля, делай ноги, пока не поздно, — шипела мне интуиция, ещё ни разу не подводившая меня в критических ситуациях, — вали отсюда ко всем чертям и цепляйся за Даньку, как утопающий за бревно. Пропадёшь ведь, идиотка, ничему жизнь не учит..."
— Я хотел увидеть вас, — спокойно продолжал мой собеседник, — это невежливо, но я хотел увидеть вас без вашего...
collegue. Pardonne-moi. Я редко говорю на русском.
Молчал бы, взмолилась я про себя, не надо меня с головой топить, я уже и так...
— Я вас слушаю. — Слова давались с большим трудом, словно я и впрямь находилась в каком-то трансе, не в силах оторваться от разноцветных глаз. Горло предательски перехватывало, я уже и не помню, когда последний раз со мной творилось такое. Память услужливо подсказала, что никогда. Интуиция напомнила, что пора давать дёру. Сама я, естественно, стояла столбом и ждала ответа, мучительно пытаясь прикурить новую сигарету. Спички ломались одна за другой.
Дежанси поднёс мне зажигалку и тихим голосом продолжил:
— Моя группа здесь, в Москве, до воскресенья, сейчас... le mardi... вторник... но я с большим... под большим впечатлением...
Данька, ну набери ты мне уже, набери, наори в трубку, выясни, где меня носит... почему, когда надо, тебя никогда нет? Ты же видишь, что сама я дезертировать не способна. Ты же видишь, сволочь красноглазая, всё видишь, у тебя сущность такая... ну где же ты шляешься? Никогда в жизни я не хотела видеть Данияра так сильно, как сейчас, потому что уже было ясно — либо он волевым усилием выбивает из меня всю дурь, либо я так и пропаду здесь, в курилке, ни за грош.

"Знаешь, чего ты боишься? — сообщил мне как-то Данька, когда мы пили кофе после очередного аврального сюжета. — Ты боишься любви. Больше смерти, больше боли, больше чего бы то ни было ты боишься любви, боишься, что кто-то войдёт в твою жизнь и сломает все твои укрепления, распутает эту спираль Бруно*, и ты окажешься беззащитной. Окажешься один на один с кем-то ещё. А ты так не умеешь. Ты любишь всё контролировать, железной рукой приводить к покорности, а в любви так не бывает. В настоящей любви. Я не знаю, что тебя так заковало в эти латы, ежу понятно, что Гарик Клатов был просто той соломинкой, что доконала верблюда, но ты до одури боишься раскрыться, боишься, что любые отношения принесут только горе. И тебе проще всю жизнь провести в этом лютом одиночестве, которое ты считаешь безопасным. Я не прав?"
Он был прав. Тысячу раз прав, он, инкуб, знающий о любви всё, живущий ею и для неё. Только чего теперь стоили все эти рассуждения? Как бы сейчас смеялся Данияр, о, как бы он сейчас смеялся надо мной. И вновь был бы прав.

— Это очень бестактно с моей стороны, — Дежанси говорил, обращаясь преимущественно к сигарете, — но я бы очень хотел встретиться с вами... если вы не против... когда вы закончите работу...
— Я очень поздно заканчиваю, после полуночи. Это зависит не от меня... — Всё, Юль, всё. Коготок увяз, всей птичке пропасть.
— Да, я понимаю. Может быть, ваш шеф отпустит вас пораньше?
Мой шеф? Ах, да, Данька же меня отрекомендовал как свою ассистентку. Это я ему тоже припомню. А что, может, и правда, навешать ему лапши на уши, он хоть и не человек, но понять меня должен. Хотя бы раз в жизни. Потому что для себя я уже всё решила.
— D'autant plus... тем более, ваш шеф всё равно вечером пригласил нашу Мадлен куда-то... я случайно услышал разговор...
Ага, я была права. Что ж, Данька времени зря не теряет. Ну, раз так, пусть только попробует мне что-нибудь сказать. В конце концов, в воскресенье всё так или иначе закончится.
— Я поинтересуюсь, — как могла уклончиво ответила я, стараясь сохранить нейтральное выражение лица.
Француз что-то черкнул на вырванном из блокнота листке.
— Мой телефон. Если вам понадобится.
— Мерси. — Я забрала бумажку и сунула в карман. Потом перепишу.
— Мне надо идти. — Если дезертировать, то сейчас.
— Certes. Да, конечно. Позвоните, если решите... — Он щелчком отправил сигарету в пепельницу.

В моей аппаратной по-прежнему сидела вся компания. Данька бросил на меня взгляд, и его лицо приобрело заинтересованное выражение.
— Та-ак... Однако. Ни на минуту тебя оставить нельзя.
Ну что ж, раз так, надо с места в карьер.
— По оперативным разведданным, у тебя намечается романтический вечер?
— Это кто ж тебе нашептал?
— Не твоё дело. У меня тоже, так что придётся нам после прайма расстаться по-хорошему.
— Да пожалуйста, — Данияр не сводил с меня странного, остановившегося взгляда, — я в твою личную жизнь не вмешиваюсь. Я даже не спрашиваю, кто этот несчастный, которого так угораздило.
Мои коллеги вертели головами, переводя взгляды с Даньки на меня. Первой опомнилась Лилька.
— Господи, Юлька, у тебя что, и правда свидание? А с кем? А почему ты ничего не говорила? А мы его знаем? А...
— Блин, Лиль, утихни, от тебя в глазах рябит. Ну что вы все смотрите, на мне узоров нету. Хорошенькие дела. Я что, по-вашему, действительно функция от клавиатуры без присущих человеку страстей?
— Юль, но...
— Я свою репутацию лучше вас знаю. Робот-терминатор, машина для монтажа, начинающий алкоголик. Есть что добавить?
— Ну ты и дёрганая, — Гарик сидел на подоконнике, облокотившись на Данькину сумку. — бедные французы. Представляю, какое у них о тебе сложилось впечатление.
— Заткнись, — бросил Данька раздражённо, — я же сказал, она сегодня злая, нечего ей на нервы давить. Ради бога, после прайма можешь располагать собой. На ночь всё равно повтор. Но завтра чтобы как штык без опозданий, нам предстоит трудный день. Я худо-бедно расписал, кого куда завтра приткнуть, согласовал с начальством, так что придётся поработать. Да, и вот ещё что...
Он встал и отвёл меня в сторону, чтобы остальные не слышали нашего разговора.
— Я не имею права тебе указывать, — почти в самое ухо прошептал он, — ты взрослый и самодостаточный человек. Но я тебя прошу, — он пристально посмотрел мне в глаза, — очень прошу, будь предельно осторожна.
— Дань, да что с тобой? — Я непонимающе вытаращилась. — Я не понимаю, о чём ты.
— Просто слушай сюда. Я не буду делать вид, будто не догадываюсь, с кем у тебя встреча. Так вот. Будь предельно, насколько это возможно, осторожна. Если ты что-то заметишь... почувствуешь... что-то необычное... сразу дай знать. Я не шучу.
— Ты мне можешь толком сказать, что тебя так беспокоит? Или тебе просто не нравится, что я могу с кем-то встречаться?
— Не будь идиоткой. Я не могу тебе внятно сказать сейчас, просто поверь. Ты же мне веришь? Ну вот. Меня беспокоит именно этот человек. Кое-что в нём мне категорически не нравится. Но давить на тебя я тоже не могу. Так что просто будь внимательна и не теряй головы. Хотя... — он вздохнул, — уже поздно. Ладно, всё. Мобильник мой у тебя есть. Если что, звони. Да, вот ещё. Если сможешь, выясни, где он родился. Не спорь. Это важно.
В голове у меня был какой-то невозможный сумбур. Что это на Даньку нашло? Почему он так настойчиво требовал от меня осторожности? Что мне может грозить? Или... не мне? Я вдруг вспомнила, с каким странным, недобрым выражением он смотрел на Дежанси тогда, утром, ещё до того, как стал всех со мной знакомить. Ещё до того, как стал всех со мной знакомить... Значит, его и впрямь что-то беспокоит в этом человеке, но вот что? Вряд ли Данька мог предположить, что всё обернётся именно так. Значит, дело не во мне. Дело в самом Луи-Армеле Дежанси.

Всю гоп-компанию Данияр из моей монтажки выгнал, пообещав каждому по делегату.
— Морозов, что у тебя на прайм? Сирия? Отлично, к тебе Мадлен, у Клатова Эллен Гроссо, — тут я против воли хихикнула. Каждому воздаётся по делам его. — у Валитова африканский шкаф, Лиль, ты с кем монтируешь? А, с Валитовым? Ну, удачи. Остальной балласт в ньюсруме, я Оксану запряг, она хоть тоже знает французский. Юль, тебе Путина перемонтировать, все правки в тексте. Я пошёл.
— Не рано ли? — усмехнулась я.
— Я ещё на работе, чтоб ты знала. Мне к главному надо. Да, кстати. Чисто для твоего саморазвития. На Пятницкой есть симпатичный подвальчик, "Окна во двор". По карте посмотришь.
Вот как его поймёшь? То психует, чуть ли не до скрежета зубовного, что я с кем-то куда-то собираюсь, то сам советует, куда пойти. Никогда, никогда в жизни я до конца не пойму Невмятуллина Данияра Альбертовича.
— И что там?
— Место симпатичное. И по приемлемой цене. Я там был пару раз. Просто не хочу, чтобы тебя понесло по сомнительным заведениям.
— Ладно, хорошо.
— Что-то ты неразговорчивая сегодня. Всё-всё, больше не пристаю. И помни, что я тебе сказал.
Он помолчал, потом цокнул языком и вышел.

Сенатская всё равно ко мне зашла, стоило Даньке скрыться за поворотом.
— Шеф мой текст утюжит, полчасика у меня есть. Юль, ну что с тобой такое? Это всё Клатов, да? Злющий он стал в последнее время, аж коробит с него. Или Данька тебя опять загрузил? У тебя взгляд какой-то потерянный.
— Все вы меня загрузили, — буркнула я, — деться от вас некуда. Ладно, Лиль, не принимай на свой счёт. Просто день какой-то... сумбурный.
— Ой, да и не говори! Прикинь, у меня на монтаже будет негр! Правду Данька говорит, шкаф.
— А, у тебя же выставка Васнецова. Ну, тогда понятно, он ведь тоже по культурке.
— Такая дубинушка, и по культурке? — Лилька засмеялась. — Да, Париж город контрастов. Придётся освежить в памяти английский. Как ты думаешь, они по-английски говорят?
— Должны вроде. Здесь только один знает русский.
— Ни фига себе. Знает русский? А кто?
— Комментатор. Я его в курилке встретила, поговорили немного. — Я втайне надеялась, что моё лицо меня не выдаёт.
— Это какой? В очках?
— Блин, Лиль, ну их всего семеро, а мужиков и того меньше. В очках Жан, паркетник, ты же сама у меня спрашивала. Комментатор это тот, полусонный, весь в себе.
— А, всё, поняла. Я, честно говоря, думала, обдолбанный чем-то, уж больно взгляд странный, неподвижный какой-то. Б-р-р. Не люблю таких, никогда не знаешь, чего ждать.
Я пожала плечами. На вкус и цвет, как говорится...
— А Данька-то наш, значит, уже подцепил кого-то. Не знаешь, кого?
— Знаю, невелика тайна. Мадлен, ну блондиночка та, с короткой стрижкой. Я, кстати, сразу на неё поставила.
— Ну ещё бы, кто Даньку лучше тебя знает. Юль, ты мне другое скажи, ты-то сама с кем куда собралась? Просто так неожиданно... ты извини.
— Лиль, тебе какая разница? Хотя... С этим, как ты говоришь, обдолбанным комментатором.
У Сенатской отвалилась челюсть.
— Да ладно? С этим? Господи, мать, ну не ожидала от тебя. Ой, извини. Блин, язык мой — враг мой. Я просто имею в виду... ну, он какой-то уж очень странный.
— Вот и посмотрим.
— Ты только завтра расскажи... ну, если будет, что рассказывать. Потому что я теперь от тебя не отстану, раз уж ты вылезла из своего заточения. Да-да, и не спорь!
Ох, бог ты мой, Лилька-Лилька... Любопытная, как сорока, и ведь даже обижаться на неё не получается, настолько она искренне "болеет" за мою сомнительную личную жизнь. Кстати, о личной жизни.
— Мне позвонить надо.
— Всё-всё, убегаю. У меня негры, ты же помнишь. — И она со смешком поцокала по коридору.

Я достала телефон, внутренне паникуя. Ладони покрылись холодом. Юля, блин, возьми себя в руки. Ничего сложного: набрать цифры и спокойно, без истерик сказать пару слов. Хм. Легко рассуждать. У меня сердце выпрыгивало из груди, ну что ж такое, как же меня так угораздило, да ещё в столь сжатые сроки. Кому расскажи.
Я ещё раз вышла покурить для ясности ума и всё-таки набрала цифры с клочка бумаги.
— Это Юлия.
— Да, — раздался тихий голос, от которого по спине пробежали мурашки, — я слушаю вас.
— Вы не передумали?
— Non... нет, что вы. Я буду очень рад.
— Тогда... — я задумалась на секунду. А, катись оно всё. — в десять вечера. Подождите меня в холле, внизу. Я знаю одно место, довольно неплохое. — Ну, Данька, надеюсь, ты не соврал.
— Tres bien. Я вас буду ждать.
— Тогда до вечера. — Дольше говорить у меня уже не было сил. Я отключилась и пошла заваривать кофе.

Надо отдать должное Данияру и его смс-кам, сегодня я хотя бы не выглядела форменным чучелом. Я долго и придирчиво рассматривала себя в зеркале дамской комнаты. Так, ну волосы вроде ничего, не торчат, хотя лучше ещё раз... Я закрутила хвост по-новой. Да, так лучше. Хм, что ещё... да вроде нормально. Надеюсь, подвальчик достаточно демократичный, чтобы появиться там в джинсах и рубашке. Ну вот что я суечусь, времени ещё два часа до провала, десять раз успею собраться. Идти недалеко, минут десять от проходной... так, или ты сейчас идёшь пить валокордин, или отменяй всё к чертям. Позорище, как сказал бы Данька. И был бы прав. Он всегда прав.

"Окна во двор" оказались довольно тихим заведением с негромкой музыкой и полупустым залом. Ну, чему удивляться, не пятница же, вечер вторника не то время, чтобы яблоку было негде упасть. Мы заняли дальний столик около какого-то пейзажа на стене, и я вдруг поняла, что мой визави испытывает такую же мучительную неловкость, что и я, и прячет её за равнодушно-отрешённым взглядом разноцветных глаз. Я даже не помню, что я цедила из тонкого бокала, мне просто надо было сидеть и смотреть, смотреть, не отрываясь, на это слегка асимметричное лицо, на тёмную прядь, постоянно падающую на лоб, на человека, перед которым я действительно была полностью беззащитна. Он что-то негромко говорил, постоянно сбиваясь на французский, неподдельно волнуясь и от этого неся какую-то чушь. В общем, оба были хороши, словно подростки на первом свидании, не знающие, куда деть руки и глаза. Вдруг Дежанси посмотрел куда-то в сторону и удивлённо заметил:
— Твой шеф тоже здесь. Вы все, наверно, любите это место.
Ну, Данька, ну, морда ордынская. Так я и знала, что не просто так он вдруг стал делиться своими явками и паролями. Решил подстраховаться и пронаблюдать самолично за тем, кто его так беспокоит. А я тоже хороша. Хотя доверчивость никогда не была моей сильной стороной. Ладно, если он будет вести себя прилично, авось, обойдётся. Тем более, он не один.
Мадлен и Данияр нас тоже увидели, поприветствовав кивком, причём, как мне показалось, Мадлен едва рот не раскрыла от удивления. Данька занял стратегическое место в другом конце зала, но я видела, что он сел так, чтобы не терять нас из виду, в особенности Дежанси. Сам Луи-Армель особого волнения не проявил, решив, видимо, что "Окна во двор" и впрямь всеобщее место для сборов.
Безумно захотелось курить. Дурацкие законы, придётся идти на улицу.
— Я выйду покурить.
— Да, конечно, — он кивнул, — никаких проблем.

Я вышла наружу, присев на скамейку у входа в подвальчик. Не успела я сделать затяжку, как ко мне присоединилась Мадлен. Надо же, она тоже курит.
— Hello, Julia. Do you speak english?
— Yes, a little.
И мы перешли на английский.
— Твой шеф очень красивый мужчина, — заметила Мадлен, — я таких никогда не видела.
— Да, есть немного, — согласилась я.
— Я очень удивилась, что он обратил на меня внимание. Но это приятно. Будет, что вспомнить дома. А ты давно с ним работаешь?
— Порядочно. Но с ним тяжело, он очень требовательный.
— О, я заметила, — засмеялась Мадлен. Смех у неё был нежный, серебристый, как лёгкие колокольчики. И сама она была тоненькая, как тростинка, с распахнутыми голубыми глазами и задорной улыбкой. Что ж, Данияру никогда нельзя было отказать в хорошем вкусе.
— Удивительно, — Мадлен с интересом смотрела на меня, — как тебе удалось куда-то вытащить Дежанси? Я была просто в шоке, если так можно сказать.
— А что такого?
— Ну... просто он очень замкнутый, вечно сам по себе, практически ни с кем не общается. Хотя, если подумать, ничего удивительного. У его фамилии чересчур своеобразная слава. Я бы на его месте тоже постаралась не привлекать к себе внимания.
Так, звякнул внутри меня сигнальный звоночек, вот оно. С этого места поподробнее. Мне внезапно вспомнилось взволнованное лицо Данияра и то, с каким упорством он настаивал на моей осторожности. Ну что, какие тайны скрывает в себе человек с разноцветными глазами, в которого я успела влюбиться без оглядки?
— Франция — страна дремучих суеверий, — улыбнулась Мадлен, — стоит отъехать от Парижа буквально на несколько километров, и начинается такое, ты не поверишь. Средневековье. А Дежанси из Плезанса, там вообще сумасшедший дом в этом плане.
Плезанс, отметила я про себя. Данька очень уж хотел выяснить, откуда Луи-Армель родом. Плезанс, значит. Вот только где это?
— На юго-западе Франции, департамент Жер. Глушь несусветная, неудивительно, что все суеверия там расцветают пышным цветом.
— Да что за суеверия?
— Дежанси — самые известные во Франции экзорцисты, причём это династия. С пятнадцатого века. Охотники на ведьм. Да-да, не поверишь. Один из мужчин этой семьи всегда становился экзорцистом на службе Ватикана, а остальные преследовали колдунов и всех таких прочих во Франции. И, что самое интересное, действительно их находили. Ну... настоящих колдунов, не этих несчастных, которых безвинно жгли на кострах. Дежанси всегда находили настоящих колдунов, понимаешь? Их обвинения всегда подтверждались. Люди говорили, у Дежанси чутьё на демонов. А ещё — она прищурилась, — говорили, что тот, у кого самое лучшее чутьё, всегда имеет разноцветные глаза. Отличительный признак охотника. Конечно, сейчас не те времена, да и ведьмы все перевелись, но тем не менее у семьи Дежанси слава очень своеобразная. До сих пор. Каратели из Плезанса, так их называли. Так что Луи-Армель не хочет лишний раз подчёркивать своё... м-м-м... происхождение. И вообще лишний раз с кем-то иметь дела. Его здорово нервирует такое выдающееся наследство. Поэтому я удивилась, что ты смогла его расшевелить. Ой, как мы долго уже стоим тут! Пойдём, нас, наверно, заждались.


* — спираль Бруно — цилиндрическая спираль из колючей проволоки, используется в качестве заграждения.



Глава IV.

Ничего себе поворот. Да, Юля, это воистину твой лучший фортель. Весь этот трёп Мадлен можно было бы считать пересказом французских суеверий и страшилок, если бы не Данька с его какой-то звериной настойчивостью в выяснении деталей о моём спутнике. А если Данияр что-то почувствовал, значит, так оно и есть. Значит, Луи-Армель Дежанси, потомок экзорцистов с разноцветными глазами, и впрямь представляет для Даньки угрозу, причём угрозу реальную. Господи, что за бред в моей голове. Ну вот как это вообще: что, он сейчас вытащит, как кролика из шляпы, пылающий крест и загонит порождение тьмы туда, где ему самое место, в горнило ада? Или пристрелит серебряной пулей, как вампира? Или... Ой, всё, как сейчас модно говорить. Напишу Даньке смс-ку, и пусть сам решает вопросы своей безопасности. У меня на этот вечер другие планы.
"Дежанси. Плезанс. Экзорц. PS знает русский повнимательнее" — я одной рукой набирала смс, загораживая на всякий случай телефон от Мадлен, после чего отправила бычок в урну и обернулась:
— Let's go.

Сообщение моё Данияр получил, это я сразу поняла. Получил, прочёл и понял. Ни в позе его, равнодушно-расслабленной, ни в руках, вертящих тонкую ножку бокала, ни в полуприкрытых глазах ничего не изменилось, и всё же он был предельно собран и сосредоточен, это я видела так же ясно, как своё отражение в полированном столике. Что ж, Данька, чем могла, что называется.
— Какой интересный эффект, — заметил Дежанси, когда я села рядом. Он взял мою руку и стал задумчиво изучать мои пальцы. — Такое освещение. Кажется, что у твоего шефа багровые глаза.
Я точно знала, что сегодня Данька в линзах, которые делали глаза полностью карими.
— Это линзы, цветные, — пояснила я, внутренне холодея, — он специально такие носит. Данияр любит эпатаж, мы уже привыкли.
— Да... я это уже понял. Магнетическая личность. — Он говорил, не поднимая головы, осторожно поглаживая палец за пальцем, а я сидела в бессильном ужасе, потому что слова Мадлен подтверждались с беспощадной точностью. И я ничего, ну ничегошеньки не могла с этим поделать.

— Тебя что-то беспокоит? — Он поднял глаза с чуть расширившимися от полумрака зрачками. — Ты вернулась... в напряжении. Что-то случилось?
— Да нет... Так... Ничего не случилось. Просто меня раздражает, что мой шеф выбрал это же место. Москва слишком маленькая.
— Понимаю. Но у него свои дела, — Луи-Армель выразительно указал взглядом на данькин столик. Я прищурилась. А, ну да. Скорость, с которой тот очаровывал женщин, всегда приводила меня в лёгкий восторг. Мадлен явно предстоит выдающаяся ночь. — Так что он вряд ли будет нам мешать.
Ну, хорошо бы... Я откинулась на спинку стула. Уже почти среда. Данькина задача дожить до воскресенья без потерь, моя же... Я повернулась к Дежанси.
— В одном я аплодирую твоему шефу, — как обычно, тихо произнёс он, — он ценит время. — И притянул меня к себе.

— Я провожу, — негромко, но настойчиво сообщил он, пока мы шли к метро. — мне кажется, здесь лучше не ходить в одиночку.
— Куда вас поселили? — Как, интересно, он будет искать дорогу назад?
— Сейчас... — он вытащил гостиничную карточку. — "Охотник". Dans le nord... на севере.
Как изящно шутит судьба, аж до мурашек. Ну где же ещё жить охотнику на ведьм. Но гораздо сильнее меня взволновало другое.
— "Охотник"? На "Водном Стадионе"?
— Да... кажется, так.
— Я там живу, рядом. Дай карту.
Я открыла Гугл-карты и показала Дежанси.
— Вот метро. Вот отель. А вот сюда, чуть вперёд, мой дом.
— Мне повезло, — тихо сказал он, — необычайно.

Около моей двери мы как-то неловко замерли. "Что, в первый же вечер пригласишь к себе?" — поинтересовался рассудок, не очень, впрочем, уверенно. "Уже среда, — сообщило бешено ухающее сердце, — а там и до конца недели рукой подать". Я так бы и простояла, не зная, куда деть руки, пока он не подошёл почти вплотную, так, что щеки касалось дыхание.
— Если ты скажешь, я сразу уйду.
— Нет, — вырвалось у меня, — только попробуй.

Данька может сколько угодно скрежетать зубами и кидать на Дежанси испепеляющие взоры, этой ночью, по крайней мере, они друг до друга точно не доберутся. Это была моя последняя связная мысль перед тем, как опробовать французский поцелуй в исполнении француза.

— Я не смогу уехать, — шёпотом пробормотал он утром, обхватив руками колени и опустив голову, — просто не смогу. En un mot, я не знаю, что делать.
Зазвонил телефон. Дежанси глянул на экран и быстро заговорил на родном языке. Через пару минут он повесил трубку и улыбнулся:
— Патрик. Мадлен всех предупредила, что не приедет в отель, а я забыл.
— Что, тебя уже ищет полиция?
— Нет. Патрик догадался спросить Мадлен. Она предположила, что я могу не приехать, но, кажется, ей не поверили.
— Почему? — Хотя, вспомнив наш с ней разговор, я поняла. Видимо, в Париже Луи-Армель и впрямь был затворником, никого не подпуская к себе близко.
— Ну... просто не поверили. Они и не должны.
Я пошла заваривать кофе, и взгляд мой упал на часы. Господи, мне через двадцать минут надо быть на работе! Данька мне голову оторвёт и будет, как всегда, прав. Просил же не опаздывать, неужели я не включила будильник? Нет, конечно, с чего бы. Мне не до того было. Я начала судорожно собираться, одной рукой насыпая кофе в турку, другой нашаривая телефон.
— Алё, Дань? Это я. Даня, прости дуру грешную. Что? Да, да, я проспала! Ну проспала я! Там что, уже кипеш? Ф-фух. Ну вот так вышло! Что? Я же не спрашиваю тебя, как ты провёл своё время до утра. Что? Блин, это не телефонный разговор. Всё, через сорок минут буду. Ага. Пока.
— Опаздываешь? — Дежанси внимательно наблюдал за туркой.
— Ужас как. Ну ничего, один раз не страшно.
— Можно взять такси.
Я рассмеялась. Не знаю, как там в Париже, а в Москве ехать на такси на работу — самоубийство и объяснительная за прогул.
— На метро быстрее. И без пересадок.

На этаж я влетела, задыхаясь от бега по лестницам. Лифт, как назло, был на ремонте, пришлось перепрыгивать через две ступеньки. Кое-как заправив выбившиеся волосы и проморгавшись, я увидела в коридоре всю компанию во главе с Данияром.
— Всё-всё, — он похлопал меня по плечу, — отдышись. Ты опоздала всего-то на двадцать минут, что, бегом неслась?
— С маршруткой подфартило, — я пыталась выровнять дыхание, — блин, ну извини.
— А, что с тебя взять. Оно хоть того стоило?
Вот ведь сволочь. Всё ведь знает, чувствует, аж ноздри подрагивают. Я осторожно покосилась на Мадлен. Судя по количеству тональника и изысканному шарфику, повязанному вокруг шеи, у неё тоже "оно того стоило".
—Тебе в подробностях?
— Это уж по желанию, — усмехнулся он и поманил меня в сторону, — но вот что. Раз уж ты затащила его в постель... ну, или он тебя, неважно, в наших общих интересах, чтобы он оказывался там каждую ночь вплоть до отъезда. Ты меня понимаешь? Днём я найду, чем его загрузить, варианты, как карты веером. Я рассчитываю на тебя.
— Даня, — я тронула его за рукав, — Дежанси в курсе, что ты из себя представляешь. Я тут ни при чём, клянусь.
— Я понял, — бросил он тихо, — поэтому и говорю тебе. Ладно, позже обсудим. А пока давай, врубай машинку. Сегодня тяжёлый день. Путин собирает госсовет по проблемам образования. Я через час туда, будешь ловить трансляцию и флайки. И, — он пристально посмотрел на меня, — очень тебя прошу, не витай в облаках. Работа серьёзная.

Данияр не соврал, работы было много. Сюжет шеф-редактор затребовал совершенно безразмерный, так что пришлось закрыть дверь, выгнать Лильку, аж подпрыгивающую от интереса пополам с нетерпением, и засесть за трансляции. Куда и к кому Данька распихал ребят с "Франс 2", я понятия не имела, работая, как обычно, в гордом одиночестве. Может, и к лучшему. Мысли всё равно путались, предательски уводя к воспоминаниям о прошедшей ночи, так пусть этого хотя бы никто не видит. Ах, Юлька, Юлька, не было тебе печали... Уже среда, повторила я себе. Пять дней или четыре, не поймёшь, сколько осталось. А что потом? Как я вообще буду жить потом? И что делать сейчас? Господи, только я могла из семи миллиардов людей, населяющих наш круглый шарик, выбрать именно того, кто может разрушить всю мою жизнь. И Данькину заодно. Луи-Армеля Дежанси, комментатора и экзорциста. Про лучший фортель я решила не повторяться.

Дежанси зашёл ко мне, когда я уже оцифровывала сюжет на эфир. Данька должен был приехать где-то через полчаса, но эти полчаса были всецело мои.

— Я попросил Патрика забрать мою сумку из отеля, — по-прежнему очень тихо сказал он, — я не смогу там оставаться. Ты не против?
Я не против? Это даже смешно. И, как ни странно, совпадает с пожеланиями всех заинтересованных сторон.
— Я не против. Но гостиничного сервиса не обещаю.
— А мне и не надо. Мне и так... очень хорошо. Я скажу коллегам, чтобы меня не ждали. — Он помолчал, потом поцеловал меня каким-то бесконечным поцелуем и вышел, тихонько прикрыв за собой дверь.
Буквально через минуту влетел Данька.
— Ну что? Так, вижу. Хорошо. На прайм текст перепишу, ещё возьми подсъёмки из сегодняшних исходников и перегон от "Вестей"... Та-ак. — Он сел на свободный стул и оперся руками о подлокотники. — Каждую секунду, значит, урываешь. Никогда бы не подумал, что тебя так встопорщит. — Он с горечью повторил мне мои же слова про семь миллиардов и уставился, ожидая ответа.
— Слушай, Дань, давай так. Пока мы сейчас тут вдвоём и никого лишнего, объясни мне максимально подробно и популярно, чем именно грозит тебе соседство с Дежанси. И заодно, чем ему грозит твоё общество. Он ведь тебе ничего пока не сделал, он и общается-то с тобой только на профессиональные темы, а сейчас вообще не знаю, где его носит.
— Юля, Юля... Ты когда прислала мне смс-ку в кафе, я уже тогда понял. Осталось только в памяти освежить. Каратели из Плезанса действительно существуют, это такой же факт, как то, что вода мокрая, а наш шарик круглый. Они чувствуют нечеловеческую природу так же хорошо, как гончие чуют дичь. Они рождены для этого. Твой Луи и рад бы, может, избавиться от этого дара, но это не в его власти. Это как... как программа, которая запустится в определённый момент, хотим мы этого или нет. Ты можешь приручить волка, кормить его, выгуливать, но от этого он не станет виляющей хвостом болонкой. Наступит время, и он вонзится зубами в твоё горло. Просто потому, что такова его природа. Природа Дежанси — искать демонов и отправлять их в лучший мир. И у него для этого есть всё необходимое.
— Что? — прошептала я, холодея от ужаса.
— Он, как и я, умеет перемещаться. В... другой мир, скажем так. Ты там была однажды, если помнишь. Непреднамеренно, конечно. Когда смогла пройти вслед за Игорем Клатовым тропою смертной тени. Только там твой Луи-Армель сможет меня достать, но сможет стопроцентно. Засечь он меня засёк, теперь надо ждать, когда щёлкнет тумблер у него в голове. Но для этого ему необходим как минимум покой. Поэтому ты, любовь моя, приложишь все усилия, чтобы все его мысли были только о тебе. А, что я говорю. Тебе и усилий-то не надо прилагать. Но, прошу тебя, будь бдительна. И осторожна. Я знаю, он тебя любит. Я впервые вижу такую любовь, а любовь я вижу очень хорошо. Особенно, — тут он странно усмехнулся, — первую любовь. Но, когда придёт время, не стой у него на пути. И дай мне знать по возможности.
— Дань, но это же дичь какая-то... Средневековье, как сказала Мадлен.
— То есть наличие инкуба рядом с тобой тебя не тревожит, а вот охотник в голове не укладывается? Их осталось-то штук пять-шесть на всей земле, но только ты могла влюбиться в одного из них.
Он встал и направился к двери.
— Мой тебе совет, — он не смотрел мне в глаза, — соблюдай нейтралитет. Когда придёшь туда.
— Куда? — шёпотом спросила я, хотя и так уже догадалась.
— В мир теней. Ты туда придёшь, к сожалению. Кое-что я могу предвидеть.
И он почти неслышно закрыл дверь.

Мне оставалось только закрыть монтажку на ключ, вывернуть все тумблеры и достать из сумки Данияра очередную бутылку вина. Пила я на этот раз прямо из горлышка, не чувствуя ни вкуса, ни крепости. Потому что теперь уже мне надо было делать выбор, и выбор окончательный.


Глава V.

Лилька всё-таки пробралась ко мне несмотря на запертую дверь, пролезла через смежную с аппаратной Морозова комнатёнку. Увидев меня, она замерла, вытаращив глаза.
— Господи, Юлька, что случилось? Ты что с утра надираешься? А ну отдай! — Она цапнула у меня наполовину опустошённую бутылку. — Вот, так-то лучше. Ты чего, мать? Что у тебя случилось? Ты же с утра нормальная была? Это Данька тебя так? Или этот твой... забыла, как зовут. Юль, ты хоть слово мне можешь сказать?
Мне даже шевелиться не хотелось, не то, что слова говорить, но Сенатская права. Напиться в середине дня — не выход. Я вздохнула и подняла на неё глаза.
— Да нет, Лиль, всё штатно. Просто... не готова я к некоторым вещам.
— Что такое? Это из-за твоей встречи вчерашней? Так я и знала. Говорила же тебе, не нравится мне этот хмырь, не знаю, под наркотой или нет, но вид у него пугающий. Ну, во что ты влипла?
— Как раз с хмырём всё чисто, — я попыталась улыбнуться, — не кипешуй. Он не наркоман и не маньяк-садист. Просто вид такой, не от мира сего. А ещё у него разноцветные глаза.
Лилька озадаченно присела на край стола, аккуратно убрав данькин текст.
— Мать, ты чего? Только не говори, что запала на этого типа. Данька тебе весь мозг вынесет, ты что, не понимаешь? Он тобой делиться не будет.
— Я, вообще-то, с Данияром Альбертовичем работаю, а не сплю. Касательства к моей личной жизни он не имеет.
— А ему-то что? Он же собственник, каких мало, ты когда вчера ушла, он тебе стену кулаком пробил, вот, — она показала на вымпел, который висел у меня на стене. А его тут и правда раньше не было. — я повесила, дырку закрыть. Но испугалась здорово. Он же реально бешеный был. А ты говоришь...
— Он вчера вечером был там же, где и я. С Мадлен Соланж. И ничего, никто никому слова плохого не сказал.
Лилька покачала головой.
— Ну ладно, хорошо. Тебя не переупрямишь. Ну а налакалась-то с чего?
— Данька отжёг. Не спрашивай даже, вспоминать не хочу. — Господи, ну что бы такое соврать поудачнее? — Острый приступ звёздной болезни. Лиль, у меня нервы уже ни к чёрту. А с этой делегацией я сопьюсь в три раза быстрее. Он правда какой-то заведённый, а срывается на мне. — Прости, Данияр, придётся тебе отдуваться за мой психоз.
Не знаю, поверила мне Лиля или нет, но тему сменила.
— Ну, а свидание твоё как?
А что я могу сказать?
— Нормально. Штатно.
— Блин, у тебя всё штатно, куда ни плюнь! Ну, что за человек-то? Как вы вообще?..
— Лиль, я не знаю, что тебе рассказать. Ну, посидели, в "Окнах", Данька с Мадлен туда же припёрлись... а, это я уже говорила. Посидели, поговорили. Так, ни о чём.
— Ну да, конечно, — Лилька кивнула с видом заговорщика. — Посидели, поговорили, разошлись. Конечно. Так всё и было.
— Ну примерно.
— Слушай, роднуля, я тебя не первый год знаю. И такого выражения глаз я у тебя ещё не видела, даже когда ты ещё Гарика не бросила. Ой, Юлька... Нет, ну не хочешь, не рассказывай, сама догадаюсь. Но ты хотя бы скажи... он в лучшую сторону от Клатова отличается? Я имею в виду...
— В лучшую, — отрезала я, — в значительно лучшую. Всё, хорош. Я же тебе нервы не вытягиваю.
— Ну ладно, ладно, — она примирительно погладила меня по плечу, — всё так всё. Только как ты дальше-то? Когда они отчаливают?
— В воскресенье. Не знаю, Лиль, как дальше... Слишком всё перепуталось. — Я с силой потёрла глаза. — Ничего, время лечит. Так говорят, по крайней мере.
Лилька молча кивнула. Да и что она могла сказать? Мне внезапно захотелось вывалить на неё весь тот бред, что происходит у нас со вторника, а начался гораздо раньше, осенью прошлого года в Сирии, в провинции Дэйр-эз-Зор, куда Данияра, тогда ещё безвестного "подносчика патронов", направили в двухнедельную командировку. Но тогда она вполне оправданно диагностирует у меня белую горячку или что похлеще.

Лильку вызвали писать сюжет об открытии новой станции метро, и я осталась одна. Так, Юлёк, всё, берём себя в руки, до конца смены не пьём и работаем на износ. Я глянула в вёрстку. Так и есть, Данька насобирал новых синхронов, переписал почти весь свой текст, скоро, наверно, начитываться пойдёт. Я покопалась в сумке, ища запрятанный где-то "орбит". Позорище, ну позорище, как тебя ещё земля-то носит... психопатка чёртова. В конце концов, проблемы надо решать по мере поступления. Если Дежанси не "перемкнёт", как говорил Данька, то всё и обойдётся, да и кто сказал, что он обязательно должен вцепиться моему спецкору в горло. Интересно, где он сейчас...

Данияр, начитавшись, влетел, по своему обыкновению, в монтажку на полных скоростях и сунул мне под нос ворох листов.
— Трындец какой-то, у шефа паралич головного мозга. Так долго он ещё ни разу текст не принимал. Хотя я тоже хорош. Не надо было к нему твоего карателя подсаживать, теперь на безупречном английском доказывают друг другу, что они не верблюды. Пришлось на них матом орать на двух языках. Сработало. Так что давай, радость моя, пальчики на кнопки и поскакали. Эфир через полчаса.

После эфира вектор данькиного настроения резко поменялся, и он с благодушным видом водрузил ноги мне на пульт.
— Ну будет тебе, — он потрепал меня по плечу, — хоронить нас раньше времени. Меня не так-то просто скинуть со счетов, а Дежанси твой, если будешь умницей, обо мне и не вспомнит. Я тут подумал и решил: давай ты всю эту неделю после прайма... по своим делам, короче. С режиссёрами я утрясу.
Дары данайцев меркли перед невмятуллинским великодушием. Его благие намерения приводили только к одной двери.
— Что за аттракцион невиданной щедрости?
— О тебе забочусь. У тебя мало времени, используй по максимуму.
— М-да... Дежанси говорил про тебя, что ты ценишь время. Прав был, выходит.
— Не припомню такого.
— Вчера, в "Окнах". Он никогда не видел скоростного соблазнения, с секундомером.
— А-а-а. Тоже мне, наблюдатель. Своё время он тоже ценит, я погляжу.
— Кстати, — я покосилась на вымпел, — а какого лешего ты мне стену пробил? Лильку напугал почём зря.
— Ой, — поморщился Данька, — только не начинай. Мне вчера как пришла мысль про эти долбаные семь миллиардов, так и не сдержался. Виноват, каюсь.
— Ладно, забей. Теперь Лилька думает о тебе бог знает что.
— Не тревожит. Ладно, пойду посмотрю, что там у наших робеспьеров. Сил моих нет их тасовать, уже и на монтажи гонял, и в ньюсруме целый сектор выделил... кстати... пришла мысль. Так, ещё раз повторяю: до прайма ты здесь как штык. Подкину тебе работёнку, только ты настучи её, пожалуйста, а не занимайся любовью на клавиатуре. Ясно? Вот, — он ткнул пальцем в один из пунктов вёрстки, — как раз работа для комментатора. Сплошные "франс-прессы", думаю, сориентируется. Всё, я ушёл.
Он крутанулся на кресле, едва не свалившись, и вышел в коридор, на ходу вытаскивая сигареты.

Данияр не соврал. Через полчаса Луи-Армель нарисовался у меня в комнате, немного удивлённый.
— Не знаю, чем я смогу помочь тебе. Текст писал не я. Что от меня хотел твой шеф?
— Мой шеф, — усмехнулась я, — ценит время. Не только своё.
Через секунду смысл сказанного отразился пониманием в разноцветных глазах.
— Но работать всё равно придётся, — подытожила я, — оправдываться в его глазах. Он и так выкручивается, как может, из-за таких, как мы.
— Ты говоришь очень быстро, — покачал головой Дежанси, — я не всё успеваю понять.
Я повторила то же самое по-английски, забрала материалы и придвинулась к компу. А вот сейчас, Юля, вспомни, что ты терминатор и стартуй сразу с пятой скорости. Цени своё время.

Ближе к вечеру ко мне, к большому моему удивлению, заглянула Мадлен. Быстро они все выучили, где я сижу. Интересно, что же ей от меня надо?
— Hi, — она улыбнулась.
М-да, французский здесь я вряд ли выучу, зато английский точно не забуду, подумала я, переходя на язык Шекспира.
— Мы решили все вместе вечером посидеть, ну там, где вы тоже были. Приятное место. А то все разбрелись кто куда, потом полночи свой отель искали. И ещё Дежанси потеряли.
Ну да, ну да. Тебя тоже должны были потерять, если я всё правильно помню.
Она проследила за моим взглядом.
— Твой шеф не только очень красивый мужчина, но и очень страстный. Хорошо, что у меня был шарф.
Ну да, ну да. Чёрт, вот привязалось...
— Я не против, если ты зашла, чтобы меня пригласить. Будут... все?
— Да, — она кивнула, — нас семеро, ты, твой шеф и... о, надо же, вылетело из головы... я сегодня работала с одним молодым человеком... что ж такое...
— Где он сидит? — спросила я.
— Через стену от тебя, вон там.
— Игорь его зовут, — Что за выверты? Я всё могу понять, но Гарик? Он-то здесь каким боком?
Этот вопрос я и задала со всей возможной искренностью. Мадлен серебристо рассмеялась.
— Ну, Эмма тоже имеет право пригласить кого-то. Только мальчики как-то... слишком скованы. Я до сих пор удивлена, что изо всех них отличился только Дежанси. Это просто парадокс. — Она смотрела на меня с таким любопытством, что Лилия Сенатская удавилась бы от зависти.
— У меня как-то без шарфика обошлось, с минимальными потерями, — сообщила я, и мы рассмеялись. Да, Мадлен молодец, надо действительно собраться, посидеть в хорошей компании, а то, как сычи, каждый на своём насесте и с выпученными глазами. А уж если даже Гарик взял себя в руки... Интересный будет вечерок.
— Как тебе удалось... — задумчиво повторила она, — Это ж надо: расшевелить Луи-Армеля Дежанси. С ума сойти можно.

После Мадлен ко мне неожиданно вломился Клатов. Я подобралась. Общение у нас последние месяцы явно не ладилось.
— Что? — с порога поинтересовался он с каким-то вызовом. — Пойдёшь вымаливать у своего красавца лишние часы? Или он тебя с собой так возьмёт, в качестве балласта?
Это охренеть что такое. М-да, не в того я микрофоном швырялась.
— Что б ты знал, Клатов, у меня вся неделя после прайма — тю-тю. Свободна как ветер. "Мой красавец" тоже не деспот.
— А, ну-ну. Пожалел тебя, значит.
— Клатов, — я вдруг завелась, аж в глазах потемнело, — откуда у тебя шрам на горле? А? Всегда меня интересовало.
— Не твоё дело.
— Ну почему же?
— Потому что это было давно, не здесь и не с тобой. И волновать тебя это не должно.
Да, всё правильно. После коррекции памяти мозг Гарика, устав метаться в поисках объяснений, просто придумал какую-то историю, в которую сам же и поверил. Кровавые разборки в училище, дедовщина в армии... зачем я вообще это вспомнила?
Потому что убивать друг друга Данияр и Луи-Армель будут именно таким незамысловатым способом, сказал голос в моей голове. Перед глазами пошли цветные пятна.

— Э, э! — Гарик встряхнул меня так сильно, что заныли плечи. — Ты чего? Обморок? Слушай, кончай пить.
— Отпусти меня, — я пыталась как-то пробиться через застилавшую глаза мглу. — Руки убери. Всё нормально, голова закружилась.
— Ага. Голова. Ну, твоё дело. Смотри, в "Окнах" не поплыви. С тебя, невротички, станется.
Он ушёл, а я ещё долго сидела, пытаясь понять, что это было.
"Ты мостик между ними, — сказал голос внутри головы, — мостик между охотником и жертвой. Ты чувствуешь обоих и за обоих боишься. Вот только кто здесь на самом деле охотник?"

Зазвонил телефон.
— Юль, спишь? — Данька хохотнул в трубку. — Уже давай, тебя все ждут. В холл спускайся.
Это сколько же я просидела в своей прострации?
— Иду, — я судорожно собирала сумку, вечно из неё всё вываливается. Вот где мой пропуск? А, в джинсах. А мобильник? Юля, ты с ума сошла? Он у тебя в руке. Ой, что-то неправильное со мной случилось, голоса в голове ни к чему хорошему никогда не приводили. Ладно, это, наверно, стресс от всей этой эзотерики... Давай, родная, лифт не работает, пешочком, полезно для фигуры.

В среду "Окна во двор" оказались ещё более пустынными, точнее, единственными посетителями были мы. Для небольшого заведения десять человек немного, но мы ухитрились занять ползала. И вновь Дежанси и Данияр оказались на противоположных концах стола, как два одноимённых заряда, что всегда отталкиваются. Одноимённые заряды... Ну конечно! Две стороны одной медали, одной-единственной, два полюса одной силы. А, значит, не так уж сильно отличается Дежанси от моего "сюзерена". И силу свою, силу, что на протяжении пяти веков использовали его предки для охоты на ведьм, он черпал всё там же, где и Данияр. Это открытие меня даже насмешило. Нет, ну а что. Забавно. Скоро мне можно будет писать монографию по демонологии. Я начинаю становиться специалистом.
Вскоре стол усыпали бокалы, кружки с пивом, стопки (Клатов перешёл на водку, отметила я про себя) и бог знает что ещё, разве что кальяна не хватало для полнейшего счастья.
Говорились какие-то тосты, причём Данияр солировал. Ну неотразим, ничего не скажешь. Галстук, рубашка... запонки эти опять, ой, ну мажор, рехнуться можно... звезда экрана. Перед Мадлен рисуется или по-другому уже не может? Я отпила глоток белого и положила голову Дежанси на плечо.
— Не убивай его, — прошептала я в самое ухо, — пожалуйста, не надо. Он ничего тебе не сделал. Он никому ничего плохого не сделал. Он не виноват, что его таким... создали.
— О чём ты? — Луи-Армель с неподдельной тревогой посмотрел на меня, серый глаз чуть подрагивал. — Что ты говоришь? Кого убивать? Я не собираюсь никого убивать, что с тобой такое?
— Ты прекрасно знаешь, о чём я. Луи, я тебя прошу...
— Я... я не понимаю. О ком ты?
— О своём шефе. Не трогай его. Не надо...
— Да я... Я не собираюсь его трогать, откуда у тебя такие мысли?
Что ж, видимо, "тумблер" запрятан достаточно глубоко. Я медленно вдохнула, пытаясь сбросить накатившую на меня одурь. Дежанси не спускал с меня взволнованных глаз. Остальные, естественно, ничего не слышали, говоря на трёх языках одновременно.
— Юля, с тобой точно всё хорошо? — Он нервно гладил меня по руке. — Может, выйдем на улицу, покурим? Здесь слишком жарко.
— Да... да, пошли.
Компания, кроме Даньки и Мадлен, проводила нас заинтересованными взглядами. Видимо, словам мадемуазель Соланж и впрямь мало кто поверил.

На крыльце мы закурили и некоторое время молча выпускали дым, я — струйкой, распадавшейся на множество лёгких вихорьков, Дежанси с силой, нервно затягиваясь каждую секунду.
— Ты меня напугала, — тихо произнёс он наконец, — у тебя странные мысли. Тебе Мадлен рассказала историю моей семьи?
А что толку отпираться?
— Что ж, глупо скрывать. Я знаю, что из себя представляет твой шеф. Но я не собираюсь его убивать. Каратели из Плезанса давно стали легендой, и не мне её возрождать. Мне не нужна его смерть. Он оказал мне огромную услугу.
— Какую? — Что ни день, то новости.
— Он познакомил меня с тобой. За одно это я и пальцем его не трону. Ни здесь, ни... там. Я никого никогда не любил. Я всегда был один и считал это нормальным. Такие, как я, всегда одиноки. Я думал, что так будет. Я начинаю путать слова... Но сейчас я так не думаю. Я люблю тебя. Очень. Сильно. Так что не бойся за своего шефа. С моей стороны для него нет угрозы.



Глава VI.

Несмотря на середину апреля Москву накрыла странная, почти июльская жара. После припадочной зимы это уже никого не удивляло, и всё же вот так запросто, в одной полупрозрачной маечке и шортиках стоять на балконе в два часа ночи и курить было несколько необычно. По телу пробегали мурашки, заставляя ёжиться, но вовсе не от прохлады. Тело до сих пор помнило каждое прикосновение, каждый поцелуй, и наслаждалось этими воспоминаниями так же, как совсем недавно выгибалось в руках комментатора-экзорциста. Сейчас, как мне казалось через балконное стекло, он вроде бы спал. Четверг, сообщила я сама себе. Уже четверг. Я не хотела думать о времени, ведь оно, прямо скажем, обо мне тоже не думает. И ход свой не замедлит, как бы я не умоляла об обратном.
Войдя в комнату, я замерла. Что-то изменилось. Изменилось неуловимо и всё же отчётливо. Что? Я подошла к постели и попыталась в дрожащих отблесках ночных фонарей рассмотреть спящего мужчину. Он лежал на спине, слегка повернув голову набок, и глаза его, серый и бледно-зелёный, были распахнуты и неподвижны, их заволокла странная дымка, будто лёгкий туман опустился ему на лицо. "Тумблер", — у меня внутри словно чугунный шар упал. Под коленками задрожало. Господи, ну почему? Почему сейчас? Почему вообще? Как?... И что мне теперь делать?
Повинуясь какому-то необъяснимому импульсу, я схватила мобильник.
— Алло! Ты... Не запирай дверь!

Вызвав такси (храни господь разработчиков мобильных приложений!), я за какие-то пять минут впрыгнула в джинсы и футболку, сунула ноги в кроссовки, наплевав на носки, и пулей вылетела на ночную улицу. Такси стояло у подъезда, сверкая оранжевыми шашечками.
— Каширское шоссе, — я задыхалась, — дом не помню, покажу. Побыстрее, умоляю, побыстрее!

— Ты?! — Данияр смотрел, будто не верил своим глазам. — Какого чёрта?...
— Своих не бросаем, — выдохнула я и села прямо на пол в прихожей. Меня знобило. Данька осторожно поднял меня и пристально посмотрел в глаза. Потом медленно и задумчиво кивнул.
— Что ж, я ждал этого. Даже Мадлен не стал приглашать. Как ты догадалась?
— Не знаю. Тебе это так важно? Что мне надо делать?
— Сиди в комнате. Просто сиди, ничего не делай. Вот плед, укройся. Тебе будет холодно. Раз уж ты примчалась, позаимствую немного твоего тепла. Сейчас всё в ход пойдёт. И вот ещё, — он смотрел так, будто видел меня в последний раз, — что бы не случилось. Что бы не случилось, не смотри. Погибнешь.
Он взял меня за руку, усадил на широкий подоконник и мягко повернул голову к окну.
— Прощай, — прошептал он, — видит бог, я не хочу его убивать.

Я сидела на окне, завернувшись в плед, содрогаясь от невыносимого, леденящего холода. Пальцы рук и ног уже ничего не чувствовали, стекло покрывали узоры от моего морозного дыхания. Всё-таки щёлкнуло, вертелось у меня в голове, Луи, ну как же так... Что же ты натворил, ты же клялся мне, что не тронешь его. Ты же клялся, и я тебе верила. Господи, я же любила тебя, как никого никогда, я не предполагала, что такое вообще бывает, что же ты натворил... Плед согреть уже не мог, я свернулась калачиком, прижавшись лбом к оконному стеклу. Что там, у меня за спиной? Как я пойму, на чьей стороне перевес? Что происходит в мире белых сплошных облаков, где сейчас находились Дежанси с Данияром? А если... я задохнулась... такие схватки кончаются смертью. Это уж как пить дать. Это вам не благородный поединок "до первой крови". Это истребление, до последнего хриплого вздоха, до последнего атома... и я не выдержала.
Обернувшись, я замерла от ужаса. Всё-таки к определённым вещам не готов ни один человек.
Данька лежал навзничь, чёрные волосы разметались по подушке, руки скребли уже изодранную в клочья простынь, скребли, вонзаясь ногтями в ладони, раздирая их до крови, вишнёвые глаза невидяще смотрят в потолок, из носа и уголков рта стекают тонкие алые струйки. Жар от него шёл такой, что я вдруг испугалась, что старая кушетка просто вспыхнет под его телом. И что-то ещё... я присмотрелась.
Всю его фигуру окутывал словно туман из миллионов искр, будто всё статическое электричество мира сконцентрировалось сейчас вокруг содрогавшегося в конвульсиях человека; искры пробегали по его рукам, по судорожно вздымавшейся груди, по завиткам мокрых чёрных волос. Искры кружились около багровых глаз и окровавленных губ, около вытянутой шеи и тонкого носа. Смотреть на это было страшно, не смотреть невозможно. И я не смогла придумать ничего лучше, как схватить его за руку, невзирая на вихрь из внезапно затрещавших разрядов. Последней моей мыслью перед тем, как провалиться в небытие, было: "Смерть от удара током применялась в казни на электрическом стуле..."

Он был прав, Данька, он всегда был прав. Мне во второй раз довелось видеть мир белого, вязкого, как кисель, тумана, мир без верха и низа, мир между мирами, где идут войны, что не снились людям на земле. Мир, где каратели вершили своё правосудие, мир, где я могу быть лишь наблюдателем, не в силах повлиять на исход поединка. "Соблюдай нейтралитет", — вспомнилось мне данькино напутствие. Значит, он знал. Знал наперёд, что я приду, знал, что "тумблер" в голове Луи-Армеля всё равно щёлкнет, знал, что не доживёт до спасительного воскресенья, знал, что всё это рано или поздно кончится, но так вышло, что кончилось рано. Он не учёл одного. Я не собиралась стоять и смотреть на это истребление.
Я их увидела почти сразу, две фигуры, с обманчивым спокойствием стоящие друг напротив друга. Оба в чёрных рубашках и брюках, как в тот, последний вечер в "Окнах", у одного рукава закатаны до локтя, у другого чуть смелее, чем надо, расстёгнут чёрный шёлк. Оба, казалось, просто смотрят друг другу в глаза, вот только глаза эти полыхают неистовым пламенем, окутывающим фигуру почти целиком, и пламя это стремится к своему визави, багровое смешивается с жемчужно-серым с голубыми сполохами, и становится понятно — если "чужое" пламя полностью окутает оппонента, то всё.
Они меня заметили.
— Ты?!
— Toi?!
Оба замерли одновременно, на долю секунды вихри прекратили своё кружение и теперь были похожи на два взмывающих ввысь смерча.
— Я же говорил тебе! — рявкнул Данияр, и голос его, усиленный непонятно откуда взявшимся эхом, услышал, наверно, весь призрачный мир.
Я осторожно подошла поближе и повернулась к Дежанси.
— Почему? — я говорила тихо, но слышали меня оба. И слышали хорошо.
— Почему, Луи, почему? Ты же обещал мне...
— Отойди! — Данька уже просто орал, не стесняясь, — Он тебе ничего не ответит! Это не в его власти, как ты не понимаешь! Не стой у него на пути, он тебя сметёт, как пылинку! Отойди!
А вот хрен вам обоим, вдруг подумалось мне. Я уже умерла, меня убило током от прикосновения к пылающему телу, я здесь такой же полноправный участник процесса, как двое дуэлянтов в чёрном. Интересно, почему так вышло, что любила я одного, а умирать примчалась за другого? Ничего не бывает просто так, сообщила я себе с отстранённой решительностью. Когда в отлаженный процесс (да, Дежанси? Отлаженный за пять столетий охоты на демонов) вмешивается третья сила, исход становится непредсказуемым. А непредсказуемость, как я уже успела понять, вообще пора сделать моим девизом.

Дежанси смотрел, и в разноцветных глазах читалась такая мука, что я отшатнулась. Он прекрасно отдавал себе отчёт в своих действиях, но радости это ему не приносило. Заложенная программа не считалась с его личным мнением, и "выключить" её он не мог, как ни старался. Я видела, как наяву, что внутри него, словно сжатая пружина, ходуном ходил жемчужно-серый смерч, в любую секунду готовый обрушиться на голову противника, и лишь запредельное напряжение удерживало этот карающий меч от последнего, решающего удара. Отвлечь, билось у меня в голове, отвлечь любой ценой, хотя бы на миг сбить этот прицел, знать бы только как... И ничего лучше мне не пришло на ум, кроме вспыхнувшего перед глазами листка из блокнота. Того самого, на котором Данияр нацарапал французскую обсценную лексику в самый первый день. Как говорил классик, если человек идиот, то это надолго.
Никогда ещё я не посылала человека в пешее эротическое с таким чувством. Фраза, выплюнутая на его родном языке, на мгновение вогнала Луи-Армеля в натуральный ступор. У него даже рот приоткрылся от удивления, смешанного с почти детской обидой. На мгновение, но его хватило, чтобы ударная волна чудовищной силы сбила меня с ног и буквально отшвырнула назад. Белый туман завертелся перед глазами, застилая всё вокруг. А может, это были слёзы.

Сколько я пролежала на плотном тумане, обволакивающем меня со всех сторон, я не знала, время в этом призрачном мире если и текло, то не по Эйнштейну явно. Но встать мне всё же удалось. Где они? Меня отнесло на приличное расстояние, как только эта волна не убила меня окончательно. Хотя как можно убить второй раз? А может, я и не умерла вовсе? Мне и в первый-то раз, с Гариком, не довелось, с чего я взяла, что сама себя казнила на электрическом стуле? Юля, что за бред в твоей голове? Почему ты рассуждаешь о какой-то чуши, когда только что, считай, самолично убила любимого человека? Я поднялась и прищурилась, пытаясь увидеть Данияра. И я его увидела.

Он стоял и внимательно смотрел на лежащее ничком тело. Заметив меня, он цокнул языком и сообщил:
— Ну вот, одним охотником в семействе Дежанси стало меньше.
И тут меня прорвало. Я села на туман и зарыдала, завыла, как волчица, потерявшая детёнышей, слёзы застилали глаза, милосердно скрывая данькину жертву. Данияр присел рядом со мной и вдруг, резко встряхнув, спросил:
— Кого ты любила, Юля? Кого? Охотника? Или комментатора-интроверта?
Я аж вздрогнула.
— Комментатора... — только и удалось мне прошептать, непонимающе глядя в вишнёвые глаза.
— Ну и всё, — бросил Данька и осторожно перевернул Дежанси на спину, — с классовыми различиями покончили. Охотника я убил. А комментатора-аналитика с телеканала "Франс 2" Луи-Армеля Дежанси я и пальцем не трогал.
Я уже ничего не понимала. Данияр стоял на коленях около неподвижного тела и напряжённо вслушивался.
— Дышит, — наконец удовлетворённо сообщил он, — чуть живой, но дышит. Значит, выкарабкается.
— Что происходит? — Я поняла лишь, что Луи-Армель каким-то образом выжил после сокрушительного удара, но в голове у меня пока что ничего не укладывалось.
— Я должен тебя поблагодарить, — Данияр сел рядом со мной. — Не за то, что ты смогла его ошарашить и сбить прицел, хотя, надо признать, такого финта я от тебя не ожидал.
— А за что тогда? — Я не сводила глаз с едва вздымающейся груди. Дышит. Живой. Всё-таки живой...
— Если бы ты тогда, давно ещё, под Новый год, не попросила меня сделать одну вещь...* Сама помнишь, повторяться не буду. Вот тогда я и выяснил, что нейрохирургия иногда полезней ампутации. Помнишь, да? Когда я препарировал твоего Ланселота? Сейчас это спасло твоему Дежанси жизнь.
— Как? — Я всё понимала, но мне надо было услышать это от самого Данияра.
— Я убил охотника, — повторил он, — отформатировал, так сказать, диск С. Стёр у него эту программу. Согласись, две личности в одном теле это уже перебор. Смахивает на полноценную шизофрению. Теперь у него в голове нет сомнительных соседей с хищными устремлениями. Охотник умер, и умер окончательно и бесповоротно. А Луи твой как был, так и остался, в общем-то, я не затрагивал его личность. Собственно, я бы и не смог. Здесь она и проявиться-то толком не могла, здесь угодья охотника. Ну всё, всё. Хватит плакать... Нам пора делать ноги. Здесь опасно долго находиться, тебе особенно. Шляться между мирами дело энергозатратное.
— А он? — Я смотрела на Дежанси. Он лежал на спине, закрыв глаза, будто спал.
— Что "он"? Проснётся, где заснул, весь разбитый, с больной головой и обрывками снов. Не буди его, когда вернёшься, сам очухается. Всё, — он взял меня за руку, второй закрыв глаза, — пора валить.

Я очнулась на полу около данькиной кушетки. Рука, в том месте, где меня настигли искры, была покрыта точками ожогов. Сам Данияр так и лежал, тяжело дыша, кровь на губах уже запеклась. Я осторожно приподнялась, стиснув зубы от пульсирующей боли в пальцах. Дышит. Вроде ровно. Через минут пятнадцать он приоткрыл глаза и слабо усмехнулся:
— Вот мы и дома.

— Отвернись, — он приподнялся на локтях, — дай одеться по-человечески. Я не собираюсь разгуливать тут при тебе в чём мать родила.
Я вышла в коридор. Ничего себе прогулочка. Странно, внутри меня разливалась равнодушная тишина. Шок, наверное. А это сейчас и к лучшему. Иначе я поеду не к себе домой, а прямиком в психушку.
Данька присвистнул. Я зашла обратно в комнату и против воли рассмеялась. Данияр Невмятуллин, всегда одетый с иголочки и причёсанный словно для фотосессии, нынче являл собой распространённый вид "мужик с утреннего бодуна". В каких-то драных джинсах с пятнами кофе, вылинявшей футболке с дырой на плече, волосы кое-как собраны в куцый хвостик, причём половина прядей торчит в разные стороны. Вот тебе, Юлечка, потаённая часть этой неземной красоты. Хотя даже в этом замызганном виде он был порочно, как-то непристойно красив. Ну, тут уже ничего не исправить.
— Что, непривычно? — хохотнул он. — Я у себя дома, между прочим, и гостей не ждал. Но ты всё равно проходи и располагайся. Что с рукой? М-да. Сейчас, погоди, у меня где-то завалялось какая-то хрень от ожогов.
Он осторожно обрабатывал мою руку, а я всё поверить не могла, что весь этот ужас закончился.
— Ты мне скажи, — он достал бутылку и щедро плеснул мне в стакан крепкого виски, — ты почему сюда прискакала? Я полагал, ты за своего карателя кому угодно горло перегрызёшь.
— Я же сказала, своих не сдаём. Не знаю, почему, на самом деле. Хотя нет. Ты же не воин. Сам говорил. Твоё дело соблазнять женщин ну и разводить огонь в неотапливаемых помещениях. Как бы ты устоял против профессионального охотника в надцатом поколении? Знаешь, когда речь идёт о вещах существенных, я думаю головой.
— А если бы я его убил? Окончательно убил бы?
— Не убил бы. Иначе ты бы тоже оттуда не вышел.
— Почему?
— Тебя бы убила я. Нашла бы способ. Уж поверь.
Данька долго и пристально смотрел мне в глаза.
— Повезло ему, — наконец сказал он, — жаль, что он так и не вспомнит, на что ты пошла. Ладно, Юль. Пора валить. А то проснётся твой робеспьер, а тебя и след простыл. Вызывай такси, деньги-то у тебя есть?
— Есть, — я заглянула в кошелёк, — это просто удивительно, что я ещё и о деньгах подумала. Даня, а сколько времени прошло?!
— Здесь — где-то полчаса. Не так уж и много. Всё, давай, звони, езжай домой. Мне тоже надо малость передохнуть. И тебе не повредит.

Телефон пискнул смс-кой. Такси стояло у подъезда.
Данька подошёл и крепко меня обнял.
— Спасибо, — прошептал он, — ты нас обоих с того света вытащила.
Потом вдруг резко оттолкнул, сделав шаг назад.
— Ещё минута, и ты внезапно начнёшь раздеваться, — пояснил он, — процесс, как ты понимаешь, мало от меня зависящий. А тебе есть с кем заниматься любовью. Всё, давай, машина ждёт.

Водитель, увидев меня, приоткрыл рот.
— Опять вы?
Бывают же совпадения.
— Гоните, — я пристегнулась, — на Онежскую. Во весь опор, я вам все штрафы оплачу.
— Я уж понял, что во весь опор, — обалдело пробормотал таксист и нажал на педаль.

В полчетвёртого утра я, задыхаясь, влетела в свою квартиру. Тишина. Я на цыпочках заглянула в комнату. Спит. Спит? Я наклонилась поближе. Да, спит, дыхание ровное, глаза закрыты, мечутся под веками. Сон видит. Интересно, что ему снится? Помнит ли он свой поединок? Я скинула джинсы и футболку и осторожно, чтобы не потревожить, легла рядом.
— М-м-м... — Дежанси перевернулся на бок и открыл один глаз. Бледно-зелёный. — Сон странный... Ты не спишь? Я тебя разбудил?
— Я не хочу спать, — я во все глаза смотрела на него. Ну что, охотник, где ты? Убил тебя Данька, или эта зловещая программа затаилась где-то в тайниках твоей души?
— Луи, — я придвинулась, — только не удивляйся. Мне надо тебя кое о чём спросить.
— Да? — он открыл оба глаза.
— Что ты думаешь о моём шефе?
— Что я думаю о твоём шефе? В три часа ночи? В три часа ночи я не думаю о твоём шефе.
— Ну ответь, пожалуйста! Это важно, вот прямо сейчас.
— Ну хорошо, — он сел на постели и улыбнулся, — если ты полночи не спишь, мучаясь этим вопросом... Твой шеф блестящий профессионал. У него аналитический ум, и он хорошо говорит по-французски. Плюс, конечно, у него запоминающаяся внешность. Он бы мог стать актёром или моделью. Мадлен уже, кажется... как вы говорите? Попалась. Вот, собственно, и всё.
— И тебя в нём ничего не беспокоит? — допытывалась я, глядя в разноцветные глаза.
— В первый день меня беспокоило только одно: спишь ты с ним или нет. Теперь не беспокоит, — он улыбнулся. — Знаешь что? Пусть у Мадлен болит голова о твоём шефе. Мне с ним делить нечего. — Он пробежался пальцами по моему плечу. — И хватит уже о нём. У меня есть дела поважнее.


* — отсылка к произведению "Угли под снегом"


Эпилог.

Ярко-красный аэроэкспресс медленно отъезжал от платформы. В эту минуту самолёт авиакомпании "Эйр Франс", рейс Москва-Париж уже, наверно, набрал необходимую высоту.

Данияр молча изучал какой-то рекламный проспект, стараясь лишний раз меня не дёргать. Но через десять минут не выдержал.
— Юль, не драматизируй. Есть же интернет, в конце концов, фейсбук, скайп, электронная почта. Ну а как люди живут? Думаешь, вы одни такие? У тебя хоть загранпаспорт есть?
Я отрицательно покачала головой. Данька воздел руки с видом мученика и закатил глаза.
— Воистину женщины от любви глупеют. Значит так, в понедельник пулей в МФЦ сочинять себе паспорт. Рехнуться можно. В интернете посмотришь, что для этого надо.
Я была вынуждена с ним согласиться. На самом деле я была Данияру даже благодарна, что своим трёпом он отвлекал меня от мучительного желания запереться в своей норе и предаваться воспоминаниям.
— Кстати, — я подняла на него глаза, — а о чём вы с ним курлыкали по-парижски, ну там, у стойки?
Данька хмыкнул.
— Всё тебе скажи. Ладно, не дуйся. Дежанси просил меня присматривать за тобой. Ну, я обещал.
— Присматривать за мной? — Я даже не поняла сначала.
— Его можно понять. Он беспокоится. Это я знаю, чего ты стоишь, а он переживает.
— За ним бы кто проследил, — пробормотала я.
Данька расхохотался, и я вздрогнула от неожиданности.
— Таких, как Луи-Армель Дежанси, уже больше не делают. Он из породы упоротых однолюбов, а если учесть, что влюбился он впервые за тридцать пять лет, ты можешь быть за него спокойной. А за тобой, радость моя, я прослежу. Бестолковое занятие, но я дал слово. А моё слово крепче человеческого.
Мой телефон пискнул.
— Ну всё, — пробормотал Данька вполголоса, — понеслась любовь по скайпу.
— Это не скайп, — я уткнулась в экран, — это твиттер.
— Ну ясен пень, — Данияр отложил проспект, — дай ему хоть долететь спокойно. И вообще, не будь эгоисткой, учи французский. Пригодится.

Аэроэкспресс подъезжал к Белорусскому вокзалу.


*    *    *


(Через две недели после описываемых событий)

— Ну что, любимая женщина французского лейтенанта, — Данияр нарисовался на пороге моей аппаратной, — загранку получила?
Я кивнула:
— Три дня назад.
Он стоял, облокотившись на дверной косяк и вертел в пальцах какой-то прямоугольник, то ли свой пропуск, то ли карманный календарик.
— Лови! — Он вдруг резко бросил мне эту штуку.
Мне на клавиатуру упал пластиковый прямоугольник с моей фотографией. Я удивлённо разглядывала его, на пропуск не похоже...
— Твоя аккредитация, — пояснил Данияр, — полетишь с нами в Париж. По обмену опытом.
— Что? — Я даже не поняла, о чём он.
Данияр покачал головой.
— Женщины от любви глупеют и перестают понимать человеческую речь. Ты едешь со мной и ещё тремя коррами в Париж, в штаб-квартиру телеканала "Франс 2". Делегация по обмену опытом, ключевое слово "обмен". Теперь наша очередь. И не спрашивай, как низко я пал и кого шантажировал, чтобы выбить тебе место. Вылетаем в понедельник. Даже не спрашиваю, выучила ли ты французский за это время.
Я даже не знала, что ему ответить. Красно-бело-синий прямоугольник с моей фотографией мучительно притягивал взгляд. Ах, Данька, Данька, никогда в жизни больше я не запущу в тебя микрофоном...
— Ну-ка, — он подошёл и взял мой телефон, — бери эту штуку в руки и смотри сюда. Да улыбнись ты, господи, когда же ты на камеру научишься работать... Сейчас вылетит птичка... — Он присел на корточки и сфотографировал меня. — Ну вот, можешь же. — Он вернул мне мобильник и отошёл к двери.
С экрана на меня смотрела я с аккредитацией в руке.
— Я понятия не имею, как ты распорядишься этой фотографией, — развёл он руками, — У меня нет ни малейших предположений. — И, подмигнув, вышел в коридор.

Я коснулась блестящего экрана. Та-ак... "меню"... "поделиться фотографией"... "получатели"... "список избранных"... "выбор"... "Degency, Louis-Armel".





Следующая часть: http://www.proza.ru/2016/02/03/1681