ГЛАВА 1.
ПЕРЕЛОМИТЬ СУДЬБУ…
http://www.proza.ru/2015/12/13/1888
– …Не расскажешь?
Тихий вопрос Никколо отвлёк её от созерцания природы, ароматов и звуков, мыслей и горечи.
– А ты? – голосок Вероники был глух и странен.
– Сама всё уже знаешь. Во мне нет больше загадок: освежевали, содрали шкуру, вывернули и высушили, чтобы не загнил, должно быть. Пощадили, проявили милосердие, надели её обратно, даже озаботились, чтобы не жала – дала сильно усадку… – ответил так же, смотря невидящим взором то ли на море, то ли на склоны гор. – Да в твоём салате теперь больше загадки, чем во мне, – горестно усмехнувшись, взял девичью руку с чашкой фруктовой смеси, поднёс к глазам, рассмотрел. – Попытаюсь разгадать… Ммм, здесь зелёное яблоко, киви, апельсин… Эээ, и не разберёшь из-за сметаны – прикрыла истину, путая и создавая неверное суждение. Банан? Мякоть ананаса? Груша? Или виноград розовый?
Глубоко окунулся в сапфир молчащей побледневшей гостьи, вернул её руку на коленку, аккуратно покрытую льняной салфеткой.
– Вот и в моей жизни все всё старались тщательно рассмотреть, а когда не получалось – ковырялись… ногами! Теперь там лишь разор и пустота. Даже рассказывать нечего, понимаешь?
Кивнула, не сводя гипнотических глаз.
– Расскажи мне то, чего ещё не знаю о себе, – скривил презрительно губы и отвёл взор, не в силах вынести этот синий сканер-нож. – Одним словом удиви, Ника.
– Догонялки.
Услышав ответ, резко вскинул на неё глаза, удивившись до немоты.
Не стушевалась.
– Ты – вечный опоздавший. Вся жизнь вдогонку. Или сделай тот самый рывок и запрыгни, наконец, в поезд, или остановись окончательно. Найди в себе силы просто остаться на перроне. Кто знает, может, следующий поезд – шанс на новую жизнь? Я смогла это сделать, когда первый состав едва не переехал меня. Зажала все чувства и… свернула с роковой колеи, – еле успела стиснуть зубы, не давая воли истерике, нахлынувшей сильно и внезапно.
Старик не сводил потрясённых глаз, давая ей время опомниться и справиться с отчаянием, почти понимая, о чём это она.
Придя в себя, сумела закончить мысль.
– С ним уехали часть души и сердца, вырвав огромные куски, которые по сей день кровят! Но, понимаешь, лучше залечить тяжёлую рану, перетерпеть эту боль, чем терзать себя в лоскуты постоянно, живя вдогонку обстоятельствам, которые против тебя были и будут. Решайся, Нико. Пришло время.
Гнетущее молчание повисло над головами, затмило ясный солнечный день, поселило в душах беспросветную пустыню, где свистел ледяной холод безвыходности.
Ника не могла забыть возлюбленных, безвременно и безвозвратно ушедших, оставивших её здесь, на грешной земле, заставив жить и мучиться, любить и помнить. Помнить через боль!
Никколо рвал душу между любовью и долгом, честным словом и проклятием родителей. Что бы ни говорила ему эта эльфина с божественной синевой в глазах, у него не было выбора. Была лишь боль и одиночество. Не сказал девочке, что давным-давно свернул с пути и стоит на перроне уже несколько десятков лет, а те поезда, что пролетали мимо, оказались лишь миражами.
«Вдогонку, говоришь? – протяжно вздохнул, смотря ослепшими глазами на цветущий жёлтый луг. – Да, однажды мне захотелось догнать один вагон: в окне увидел её, ту, ради которой мог бы запрыгнуть… Вовремя вспомнил, что за ядро на ногу приковали родители. Уж не забуду теперь и впредь. Больше не пытаюсь даже смотреть на пути и ничего не жду от судьбы. Боюсь, и с перрона скоро сойду. Чувствую. Всё громче бездумно зову смерть. Кажется, услышала. Помочь, что ли?..»
«Расслышав» мужские мысли, Вероника вскочила с кресла, как ошпаренная.
Он невольно сделал то же самое, поразившись смертельно-белому женскому лицу.
– Ты не посмеешь! – голос девушки был просто жутким. – Тебе мало грехов?! Она же уйдёт следом за тобой! Хочешь ещё и её убить? Не позволю. Привяжу твою душу к земле, возьму такой грех на себя, но и ты не успокоишься тысячи лет. Только посмей проиграть жизни! Попробуй насильно преломить судьбу. Попытайся… Едва узнаю – прокляну! И поверь: моё проклятие будет куда сильнее, чем твоих родителей – превратишься в Вечного Жида…
Постояв в нерешительности, по-настоящему растерявшись, смог взять себя в руки и помочь это сделать неистовой юной девушке-женщине, так схожей по характеру и душе с его неумолчной болью и любовью, вечной мечтой – Альбертиной. Как ни было невероятно, но в Веронике видел, словно в зеркале времени, девочку Тину; ту, которая едва увидела его, больше не сводила глаз. В эту минуту, смотря в негодующие сапфировые омуты родственницы, видел другой взгляд: карий, почти чёрный, но такой же осуждающий и бунтующий против обстоятельств. Тайком вздохнул: «Бог мой, дай силы!» Зажал чувства в кулак и постарался жить лишь этим мгновением и задачей: успокоить и отвлечь гостью от дурных мыслей.
– Тише, наша возмущённая девочка, – тепло улыбнулся.
Положил руки на женские напряжённые до предела плечики, легко сжал, погладил большими пальцами косточки, так остро выпирающие ключицы, не удержавшись от сочувственного вздоха: «Сущий скелет!»
– Нет здесь ни малейшего повода для твоего волнения, уверяю – пустые недостойные мысли стареющего человека и только. Я уж молчу, что подслушивать нехорошо, любя тебя искренно. Ты в один миг стала своей для меня, знаешь ведь. Потому и не скрываю размышлений, не таюсь. Видимо, очень громко думаю, – вполголоса рассмеялся тёплым хрипловатым смехом, на худых щеках проступил румянец, в глазах зажглись лукавые искорки. – Ты не должна слушать ничьих бредней – не такое уж это изысканное развлечение, чтобы тратить на него время. Глупость им имя – понимаешь сама.
– Не заговаривай мне зубы!
– А они разве не болят?
– Сейчас начнут! – замахнулась детским кулачком, не сумев сдержать смеха. – Не выйдет! И не таких усмиряла! Тоже мне, особый субъект! Не о тебе вовсе пекусь…
Успокоилась, смолкла, посерьёзнела, не сводя океанских глубин с насторожившегося старика.
– Что хочешь делай, хоть в схиму уходи, но заставь себя жить до тех пор, пока она не переборет эту хворь! Не сумеешь – кинется вслед, и грех не удержит. Не сомневайся. И это будет не обычная дорога, и совсем не туда, куда вы оба рассчитываете попасть.
Медленно села, внезапно ослабев, машинально поднесла к губам стакан с питьём, отпила, не чувствуя ни аромата, ни вкуса. Вскинула глазищи, окинув придирчивым взглядом побледневшее, аскетичное, исступлённое лицо.
– С тебя спросится иначе, избранный сын божий – там свои привилегии и суд. Ей же этого не позволят. Вы просто обязаны сохранить её бессмертную душу, падре Никколо.
Откинулась в изнеможении на спинку раскладного креслица, обвела помутневшим взором восхитительный пейзаж залива и окрестностей. Вздохнув глубоко и протяжно, постаралась справиться с накатившей тёмной беспросветностью в душе, что снедала с поездки в Маттинату. Вспомнив Николину, грустно улыбнулась, задумавшись: «Как там коллега по ведьмовскому делу? Провела защитный обряд в полнолуние? Самое время. А я уж не раз подлила отвар в кофе нашей обезумевшей Джульетте. Должно сработать. Пора ей очнуться от наваждения. Пора».
Отряхнулась от мыслей и увидела, что Нико тоже сел напротив и задумчиво пьёт мелкими глотками коньяк из плоской фляжки. Протянула свой стакан.
– Плесни, друг. Хреново на сердце что-то: то ли убить кого захотелось, то ли съесть живьём, упиться тёплой кровушкой.
– Ого! Это будущий сын учуял спиртное! – хохотнул, сверкнув карими глазами понимающе. – Наш парень. Держи уж, ragazzo, только добавки не проси! – смеясь, плеснул «бульку» в коктейль Нике. – За мужчин и тех, кто их носит! – поднял флягу. – Чин-чин!
Пили молча, лишь глазами улыбаясь друг другу. То ли разговор получился тяжёлый, то ли тема ранила всех и вся, – молчали. Сработало чувство самосохранения. Остановились на краю пропасти. Оба это понимали, но выхода не находили. Судьба здесь правила балом, а их, простых смертных, даже не спрашивала о желаниях и сердечных склонностях. Вот и загрустили, сознавая, что ни у кого из них нет той силы, которая сумеет изменить предначертанное, давным-давно высеченное там, на небесных скрижалях, высоко и недостижимо: ни прочитать, ни стереть, ни уничтожить, ни забыть.
– …Ну, поели, попили, поговорили, пора и честь знать, – завозившись, Ника оглянулась в поисках сумки.
– Ты забыла о десерте, – загадочно улыбнулся.
Встал, быстрыми решительными шагами пошёл в сторону рощи, темнеющей за холмом.
Пока ходил непонятно куда и зачем, ей хватило времени, чтобы осмотреться и восхититься.
Залив Дзагаре был спокоен, лазурь побледнела, смешавшись с испарениями воды; дали стали немного призрачными, манящим; склоны взгорья радовали глаз мягким контрастом солнечных пятен и тени, нежной весенней зелени и цветов, желтеющих и краснеющих в траве; скалы ещё не высохли и были почти коричневыми, чернея складками и отсыревшими боками; пчёлы и шмели не надоедали тихим жужжанием, напротив – успокаивали, укачивали, звали в негу, сон, краткое небытие, нашёптывали, уговаривали всё забыть, отрешиться, расслабиться…
Очнулась от наваждения, когда почувствовала, что опустевший стакан едва не скатился по коленям в траву. Криво усмехнулась, укладывая в корзину: «Эк тебя глоток коньяка рассусолил, Никиш! Никто бы из ребят не поверил! Ты же на вечеринках дольше всех держалась, не пьянея! Да уж, беременность сказывается сильно: поесть – да, выпить – нет. Надзора со стороны не нужно – дети контролируют изнутри».
Откинувшись на спинку стула, с удовольствием рассматривала перспективу, игру теней, шевеление ветвей от лёгкого ветерка, прихотливую игру бабочек…
– Вот. В знак примирения. Жаль, несъедобен, в отличие от этого.
Нико стоял перед ней, наклонившись в полупоклоне, и держал на ладонях веточку апельсинового дерева: цветы и… спелый прошлогодний плод!
– Красота какая!.. Это просто волшебно, Ник!
Взяла ветку с мужских ладоней, потрогала пальчиками хрупкие, словно из снега, цветы с бледно-жёлтыми тычинками, поднесла к носику, вдохнула аромат. Отведя дар от лица, осмотрела со всех сторон, любуясь игре света: насыщенная зелень, белые цветы и оранжевая кожура плода.
– Шедевр, рождённый природой. Этим невозможно налюбоваться. Теперь я понимаю тех, кто тут с рождения живёт и даже не мечтает уехать. Вы счастливцы уже, пусть и нелегка здесь жизнь.
– Друзья? – замер, тревожно вглядываясь в синеву глаз. – Могу рассчитывать на мирное сосуществование?
– Подумаю. Обещаю.
Окунувшись в глаза друг другу, хмыкнули и стали собирать вещички – пора идти дальше.
– За куртинами кустов маки доцветают, а дальше, видишь тот луг, что поразил вчера, когда смотрела в бинокль? Там сюрприз, – подав руку, помог спуститься с валуна. – Подойдём поближе.
– Что это за раскидистое дерево? Было бы кучнее и компактнее – приняла бы за ясень, вяз или ильм, – чем ближе подходили, тем больше удивлялась. – Ива? Верба? Нет, это что-то совсем другое! Оно ещё и полном цвету!..
– Это олива. Тебя ввёл в заблуждение ствол: низкий и тёмный. Такое бывает, когда дерево растёт в одиночку, ничто не мешает, не ломает веток изначально. Видишь: равномерное раскрытие штамба, крона грибообразная. А то, что ветки так низко – слишком обильное цветение. Цветы тяжёлые, оливки будут мелкие, если ветер и дождь не помогут.
Поставил на сухое местечко вещи, разложил кресло, установил мольберт. Обернувшись, полыхнул непроницаемым карим взором, непонятный огонёк зажёгся в его глубине, лицо изменилось, помолодев, что ли? Видимо, особая потаённая мысль согрела мужскую суть.
– Осматривайся, наша юная канадская радость. Сама в траву и цветы не ходи – окрасишь ноги и одежду. Ты нынче в светлом.
– Боже, Нико, я только сейчас сообразила, что не знаю их! – ошарашенно вертела головой, осматривая безбрежное густо-жёлтое море луга. – Что это? Я уж всё перебрала в памяти – не похожи! – рассмеялась виновато и беспомощно. – Чем-то на девясил походит, но он только в июле зацветёт… – присела, присмотрелась к соцветию травянистого цветка. – Да и серединка цветков мельче, чем у него. И лепестки реже. Нет, не знаю названия, прости за ограниченность.
– Не извиняйся. Сам плохо запоминаю названия цветов и деревьев, если не вырос среди них, – пожал плечами.
Пошёл в жёлтое полыхание цветов, нарвал букет, вернулся и положил их на полотенце, предусмотрительно расстеленное на коленях севшей на кресло гостьи. Улыбнулся в сапфир.
– Рассматривай пока. Принесу ветку с этой оливы – особый сорт. Сама поймёшь, когда присмотришься.
Подойдя к дереву, осмотрел, обошёл вокруг, склонил ветку сверху и отломил побег.
Вернувшись, положил прямо в протянутые руки Нике.
– Суди сама.
Пока осматривала, расстелил дождевик на земле, с удовольствием сел, налил в чашки кофе, стал неспешно пить, зажмуривая глаза, подставляя лицо, радуясь тёплому солнцу: «Весна! Чудо…»
Долго вертела подарки, внимательно рассматривала, нюхала, морщила нос, нежно краснела восхитительно юным непорочным лицом.
Оставив на время увлекательное занятие, загорелась, принялась зарисовывать ветку с апельсином и цветками, что-то шепча под нос, сопя и хихикая.
Под тихое ворчание Нико даже мирно задремал на время, подложив под голову куртку…
– …Так, готово. Рассказывай теперь.
Решительный голосок его разбудил, вынудив сесть прямо.
– Начни с оливы.
– Это поздний сорт. Видишь, листья почти серые, зелёно-сизые, покрыты ворсинками, словно шубкой – защита от весенних и осенних заморозков. Вокруг горы, зима тёплая, но снег нередок, как и морозец.
Дал ей время погладить продолговатые листья пальчиками, приложить к щекам, посопеть от накативших слёз радости и восхищения.
– Соцветие не такое пышное, как у южных сортов, а цвет ярче: жёлтые лепестки и тёмно-жёлтые тычинки – привлекают жужжащую мелочь яркостью и медовым запахом, – усмехнулся. – У природы всегда так: чем скромнее растение, тем ароматнее цветок или кора.
– Да, тоже заметила, – поднесла ветку к носу, принюхалась к отцветающим кистям. – Почти не пахнут, опоздали мы.
– Нисколько. У нас ещё весна, а южнее уже лето, жара! Даже в Бари не найдёшь цветущего миндаля – в марте отцвёл, а тут в закрытых ложбинах ещё радует глаза и души. Отдохнём – покажу. Вон за тем холмом есть три особых дерева: цветки от бледно-розового до цвета «маджента» – Тина научила названиям оттенков, когда оформляла дом, – светло улыбнулся, не отводя ясных глаз от внимательного взгляда. – Увидишь, оценишь, полюбуешься.
Помолчал, пока тщательно зарисовывала карандашом соцветие и листья оливы.
– А цветы эти, что сейчас вокруг нас повсюду, называются просто: крестовник луговой весенний. Есть летний, тот в июле цветёт по влажным почвам. Этот скоро отполыхает. Кстати: для пчёл ядовит. Их приучают не чувствовать этот запах, не садиться, не брать пыльцу. Другие виды – медоносы, к тому же лекарственные. Здесь часто встречаются монашки – запасают, сушат, растирки и настои делают. Глубинка – живём по старинке, любим своё и натуральное, что напиталось теми же водами и минералами, что и сами. Родным, одним словом. Потому даже не пытался уехать далеко – не выжил бы. Родина для меня – не пустое слово… – резко осип голос.
– Ещё что-нибудь расскажи, пока зарисую, – постаралась отвлечь. – Можно и не о растениях, – лукаво покосилась в сторону нижнего луга: там виднелся скот и пастух в колоритной одежде.
– Что ж, любопытная и жадная моя натуралистка, слушай.
Встал, присмотрелся к стаду и мужчине, что пас, узнал, видимо, помахал рукой, когда его заметили, сел опять на землю и, смотря вниз, стал подробно рассказывать, не упуская ни малейшей детали, благо, рассказчик был отменный и толковый:
– Наш полуостров – известняковое плато. Не совсем благоприятная почва и место, как понимаешь. Дубово-буковые леса, сосны, эвкалипты здесь прижились и прославили край, как и природный заповедник. Но не только вред от такой почвы. Здесь достаточно трав и кустов, что позволило развить скотоводство, пусть и не в промышленных масштабах. Наши молоко и сыры прославились далеко за пределами провинции. Самый знаменитый сыр – «Качокавалло Подолико». Тот самый, что в виде груши висит в наших погребах, – мягко улыбнулся, когда Вероника облизнулась, вспомнив лакомство. – Его вкус напрямую зависит от вот этих самых коз, что пасутся внизу. Это козы породы «Гарганика».
Подал бинокль, дождался, пока рассмотрит, продолжил лекцию:
– Эта порода имеет черный окрас с блестящей шерстью. Некоторые козы имеют красноватый окрас, видишь? У коз этой породы она длинная, вьющаяся, быстро восстанавливающаяся, что позволяет многократно вычёсывать и прясть пух. Шерсть обильная по всему телу. Кстати: если коза с чёрной шерстью, такой же цвет кожи под ней! Представляешь: остригли, а кожа чёрная!
Рассмеялись оба.
Успокоившись, занялись своими делами: Ника рисовала, Ник рассказывал.
– Как козлы, так и козы рогаты. У коз длинные расходящиеся винтообразные рога. Самки не очень крупные, весят около сорока килограмм. Козёл крупнее, вес доходит до шестидесяти пяти килограммов. Козы высотой 75, козлы до 85 сантиметров. За период лактации дают от 200 до 250 литров молока в год. Эту породу обычно разводят из-за их надежности и высокой жизнеспособности: легко адаптируются к сложной среде обитания; способны выжить даже в засуху, довольствуясь ветвями и листьями с деревьев, обгладывают и кору, что помягче – всеядны! И нравом не агрессивны, хоть и очень любят погулять на свободе. Направление продуктивности – молочное. Мясо не слишком популярно – жестковато, – ухмыльнулся.
Поймав коварный девичий взгляд: «Попробуем?», сурово покачал головой: «Не думай даже!», укорил взором.
– Козлята рождаются черными, затем приобретают каштановую или чёрную окраску. Приплод – один ягнёнок, потому так ценна порода – мало голов.
Встал, достал из сумки термос, налил обоим коктейль с соком, дал покопаться в коробе девочке.
Подхватила пальчиками пару пончиков, обильно обсыпанных сахарной пудрой, в ней сразу и испачкалась, посмеиваясь своей способности мгновенно разводить маленькое свинство.
Сев на место, он некоторое время пил напиток, покачивая восхищённо головой: «Вкусно! Кто сделал? Столько оттенков! Новый рецепт? Не забыть бы спросить и поблагодарить. Не удивлюсь, если Ника подкинула сёстрам идею, – выпив с наслаждением, прислушался к ощущениям. – Да, ананас и что-то тропическое. Точно – Ники рецепт. Недавно из Южной Америки, вот и поделилась». Признательно улыбнулся, безмолвно поблагодарив.
Смутилась искренне, заалела девственным херувимским лицом, прикрыла небесную синь длинными тёмными ресницами, вогнав и самого Нико в краску.
Опомнившись, помолчал и через три минуты продолжил рассказывать:
– Вон там, у ручья, коровы. Видишь? Рассмотри-ка…
Подал бинокль, дал время, вновь заговорил:
– Коровы породы «Подолико Гаргано». Разведение происходит в диких условиях, исключительно в зоне Гаргано, наш… эндемик, – вспомнил это слово с тихой подсказки умницы-гостьи. – Эти коровы имеют серый или белый окрас шерсти, рога длинные, острые, слегка загнутые. Напоминают внешностью коров Индии, правда?
Кивнула черноволосой головой, рассматривая объект в визир.
– Дают невероятно ароматное, вкусное и жирное молоко, из которого и производятся местные творога и сыры с уникальными вкусами. Мясо вкусное, здоровое, богатое полезными элементами, жир жёлтый, потому что животные пасутся на лугах с травами, богатых каротином, а эти вещества часто отсутствуют в искусственных кормах и силосе. Само мясо характеризуется волокнистой структурой и интенсивным вкусом. Тебе понравилось, если не ошибаюсь. Так вчера уплетала рагу!.. Кажется, никому не досталось! Деликатно отказались в твою пользу…
Рассмеявшись громко, упал в духмяную траву и стал игриво отбиваться от полотенца, пустой чашки, салфеток, альбома, карандашей, что бросала в него расшалившаяся, заливающаяся юным смехом, синеглазая волшебница-Дюймовочка с русскими корнями.
Долго потом хихикали, гуляли по окрестностям, пили чистейшую хрустальную голубоватую воду из родника, выбивающего влагу из-под серо-белого валуна.
Задержалась там, села на складное креслице и стала зарисовывать игру воды на меловых известняковых камушках, поросших причудливой травой и водорослями, подсматривала за бойкой, шустрой стайкой дафний, ахая и восхищаясь, как дитя, встряхивала кудрявыми чёрными локонами, отбрасывая их кончиком карандаша в сторону.
Нико изловчился и поймал дафнию в горсть с водой, позволив зарисовать и эту дивность бога.
– …С 30 января по 9 февраля в городке Агридженто на Сицилии проводится традиционный фестиваль Sagra del Mandorlo in Fiore – Фестиваль цветущего миндаля. Он проходит ежегодно и собирает множество гостей и участников из разных стран…
Ведя к миндальным деревьям, Нико неспешно пояснял историю края и страны:
– Там ведь нет зимы в буквальном понимании, лишь пару прохладных месяцев с дождями, но и этого деревьям хватает – принимают период покоя за зиму. Потом пробуждаются и начинают цвести, радуя людей. Вот и фестиваль придумали, чтобы поделиться радостью и заработать на туристах, куда ж без выгоды нынче…
Смеясь, подвёл к склону, сложил вещи на траву.
– Подними глаза, родная…
Прогулка и утомительный путь того стоили!
Три раскидистых дерева, облитые цветом, словно обёрнутые разноцветными шатрами, источали одуряющий аромат, несмотря на то что цветение заканчивалось, и лепестки уже начали слетать розовым невесомым облачком в сторону ветра, который раздувал их на полосы и струи, завихрял и кружил в затишках, мягко укладывая на горячие травы и камни. На фоне бледно-розовых цветов кора контрастно чернела, делая картину неземной и завораживающей, будто нарисованной на древней японской миниатюре по шёлку.
Вдруг ей вспомнилась сцена из голливудского фильма – умирающий самурай прошептал, завершая своё стихотворение: «Совершенство. Они все – совершенство»*.
Как во сне, медленно приблизилась к рощице и раскинула руки в стороны, позволив омыть себя легковесными пахучими беглецами, беззвучно летящими с миндальных деревьев. Срываясь с порывом ветра, цветки опадали, терялись в кружении лепестков, беззвучно ложились у её ног и столов, смиряясь с преждевременной гибелью. Наклонилась, собрала несколько неопылённых, потрясающе красивых изящных соцветий, грустно понюхала, но не ощутила аромата, с непонятной тяжестью на сердце лишь ахнула: «Как Тина!»
– Смотри-ка… – возникнув откуда-то слева, Нико положил ей на ладонь веточку. – А?..
– Диво.
На корявой и сухой с виду ветке цвели почти белые крупные махровые цветки миндаля, практически закрывая пышной пеной… прошлогодний серо-коричневый орешек! Едва приоткрытый, он так и не опал с дерева, не был склёван птицами, остался незаметным для насекомых и червей.
Решив проверить, хотела сорвать, но передумала и, сев, стала быстро зарисовывать находку.
Лишь запечатлев дар на бумаге, успокоилась, аккуратно оторвала плод и надломила кожуру – пусто.
– Либо съел червяк, либо ядро не зародилось в полной мере, – тихо и печально пояснил мужчина. – Видимо, не хватило сока.
– Странно, да? Кожура полноценная, крепкая, без изъянов… – вздохнула. – Как у некоторых людей: с виду самодостаточный успешный человек, а внутри пустота.
– Мне приятнее думать, что всё-таки это был червяк, – улыбнувшись, покачал головой. – Но не простой, а находчивый – ни крошки после себя не оставил, ни крупинки отходов. Пришёл и ушёл талантливо и грамотно! Спецагент, Джеймс Бонд из рода насекомых!
Мальчишечья дурашливость и заразительный смех старика смыл в душе Ники грусть и тяжесть, разлил по телу лёгкость и тепло.
День стал радостным.
– …Ну, милая, полегчало? Отпустило желание воевать и завоёвывать? Может, картины этих мест навеют новые образы и мысли? – собирая вещи, искоса поглядывал на уставшую девушку. – Не пора ли домой? Достаточно на первый раз. Пошли-ка. Если выбилась из сил – вызову машину.
В ответ только покачала головой, желая именно этого, хоть и понимала – приедет Тони и вцепится с любовью, не сможет совладать с чувствами.
– Справлюсь.
Собрав волю в кулак, быстро пошла вниз на шоссе: так было намного дальше, но бегать сейчас вверх по склонам просто не нашла силы.
Нико тайком отослал сообщение.
Через несколько минут их встретил муж одной из тётушек. Молча затолкал обоих в салон и в мгновение ока доставил в усадьбу, где пропавших встретили с ворчанием бабушки.
Спустя четверть часа, Ника уже спала в притемнённой спальне без задних ног, оставив Никколо на растерзание родне.
– Брат?.. – Феличе не знала, как подступиться с разговором.
– Нет повода для беспокойства. Следил, старался не утомлять, оставался на связи.
Его голос был прохладен и недостижимо далёк, что вызвало непроизвольный печальный вздох у сестры.
– Находились недалеко, рядом. Порядок.
Глаз от пола веранды не отрывал. Знал, что тревожит родных, потому и уходил от допроса и ответа. О Тине просто не мог говорить! Был не в силах. Лишь уповал на бога, что ситуация рассосётся сама.
– Любопытная. Показывал, что считала интересным. Много рисовала, потому и задержались: нескорое это дело – рисовать с натуры, – сменил тему: – Как там рыба? – ласково улыбнулся, погладив руку Личе. – Проснётся – съест нас вместо улова! Сын растёт, много требует. Сухой паёк смела и не заметила! Наш мальчик! Кушает и не может наесться!
– Почти готово, – не клюнула на уловку, сохраняя спокойствие. – Как только проснётся, начнём печь и жарить. Выпечку посадим в печь, когда все сядем за стол, – поняла, что на откровение не стоит и надеяться, смирилась. – Ничего не предвещает преждевременного?..
– Тоже это чувствуешь? Да, пожалуй. Живот очень низко, – согласился.
Прошли в дом, устроились на кухне, налили кофе.
– Приготовьте всё. Если чутьё меня не подводит – здесь разродится, и скоро. Не оповестить ли Бруно Манчини? Лучший акушер округа всё же, – предложил.
– Посоветуюсь с Луиджи. Может, предложит в город отвезти? Мальчик ещё недоношен, может всякое случиться. Мы все сильно переживаем… – покачала головой.
– Всегда можно вызвать вертолёт медицинской службы. Думаю, сама откажется уезжать – дала слово нашему отцу: родить на той самой кровати. Сдержит обещание – кремень и благородство. Славная девочка. Эстебану по-настоящему повезло – достойная судьба и жена.
Выпив свежего кофе, пошёл к себе переодеться и передохнуть.
Оглянувшись и убедившись, что никого из родных поблизости нет, обогнул дом и по каменной лестнице из сада поднялся на балкон второго этажа, осторожно приблизился к окну комнаты Альбертины. Ещё раз осмотревшись с высоты, быстро сорвал с обвивающего проём куста веточку с тремя пышными плетистыми розами кремово-розового цвета и аккуратно спрятал за пуловером. Прикрыв полами куртки, быстро ушёл.
В домике плотно закрыл за собой дверь и извлёк цветы с придыхание: «Живы! Целы». Встряхнув, долго гладил бархатистые прохладные лепестки, не находя душевных сил поцеловать и понюхать – слёзы сдавили горло. Через силу прогнал их, поставил веточку в вазу с водой и отнёс на прикроватную тумбу. Лёг в одежде, свесив ноги вниз, и смотрел на розы, пока не уснул тревожным, ранящим душу и сердце сном.
Опять снилась она: юная, гибкая, лёгкая и такая желанная!.. Но, как только делал к ней шаг, кто-то заслонял Тину, силой уводил в темноту, откуда слышался плач страдания любимой. Сколько ни искал, никак не получалось найти вход в ту тень, в провал, откуда веяло могильным холодом, а девочка всё рыдала и завала…
Проснулся от собственного стона-вскрика. Сел, понял, что лицо мокро от слёз.
Силой изгнав из памяти тяжёлое мрачное видение, встал. Стараясь не смотреть на цветы, пошёл переодеваться – скоро обед. Надев свежую рубашку и джинсы, переобулся в лёгкие туфли. Ополоснул на кухоньке лицо, долго бездумно стоял, застыв, словно забыл, что надо делать дальше. На душе было холодно и пусто.
«Как в склепе, – тяжело выдохнул, по-привычке едва не позвал смерть, но одёрнул себя, вспомнив слова Вероники на той поляне. – Не буду, Синеглазка. Не стану больше звать. Ты права, кроха: нужно сначала дождаться, когда Тина сумеет перебороть страсть и одержимость мной. Немного потерпеть, чуть-чуть. Как только пойму, что в её жизни наметился сдвиг – уеду. Пора в монастырь, в монашескую общину. Довольно ходить и мозолить глаза родне и знакомым. На горе, за каменными стенами, тебе самое место, брат Никколо».
* …фраза из голливудского фильма… – «Последний самурай», сцена гибели Кацумото.
. Кацумото: «Я видел сон и написал стихотворение:
. “У тигра глаза такие же, как у меня,
. Но он приходит с другого берега глубокого и бурного моря.
. Совершенство. Они все – ...совершенство”».
. . Из к-ма «Последний самурай», 2003 г., США.
Январь 2016 г. Продолжение следует.
http://www.proza.ru/2016/10/25/1780