Homo Liber

Homo Liber.



…И сказал Моисей Всесильному:
«Кто я такой, чтобы идти к фараону и чтобы вывести
сынов Израиля из Египта?
И сказал Всесильный: «Потому что я с тобой…»
Библия. Вторая книга Моисеева «Исход», гл.3





         Тем летом пятьдесят шестого в  Конакри то здесь, то там вспыхивали беспорядки. Банды радикалов громили французские магазины, били окна в офисах иностранных компаний. Полиция и малочисленные французские подразделения пытались навести порядок, но, как только они разгоняли толпу мародеров в одном месте, те собирались уже в другом.
Человек исполинских размеров, примеряющий очередную пару в маленьком торговом зале английской обувной мануфактуры, был явно в приподнятом настроении: «До чего же трудно достать удобную обувь в Советском Союзе! А если у тебя пятьдесят второй размер, то и вовсе хоть босым ходи круглый год... Теперь есть и ботиночки цивильные, и кеды, и зимние сапоги на шнуровке. И кто бы подумал, что в африканской дыре можно достать то, чего даже в Москве ни за какие коврижки не сыщешь?!» Уже третья пара, принесенная негритянским мальчишкой со склада и уважительно поданная хозяином-англичанином, сидела, как влитая. Повертев ногой в новом ботинке, покупатель причмокнул от удовольствия и полез в карман за бумажником. Расплатившись, он вдруг бросил взгляд на старую обувку и в растерянности посмотрел по сторонам. Понятливый англичанин, тут же что-то крикнул мальчишке на местном наречии, и тот, подбежав, поднял тяжеленные «бутсы» и потащил к стоящему в углу мусорному баку. «Yes, sir?” - на всякий случай уточнил, подмигнув, англичанин.  Провожая нагруженного покупателя к выходу, хозяин с тревогой выглянул за тяжелые кованые ворота и, пропустив вперед, с лязгом закрыл за его спиной замок.
Роскошный черный лимузин, заливая всю улицу серебром своего хрома, ехал, оставляя за собой огромные клубы пыли. Великан зачихал, наглотавшись сухой взвеси, мгновенно заполнившей весь рот, и сплюнул вязкую слюну на дорогу.   Автомобиль скоро уперся в завал на улице, и, постояв немного в «раздумьях», начал медленно разворачиваться, как вдруг из переулка выскочила толпа человек пятнадцать. Опьяненные погромами чернокожие люди окружили машину и стали крушить ее камнями и палками. Прищурившись от ослепляющего солнца, высокий человек с опаской пытался рассмотреть происходящее в нескольких десятках метров от него прямо по курсу. К аборигенам присоединились еще человек двадцать, настроенных не менее решительно.
Бережно придерживая стопку коробок, их обладатель уже свернул в близлежащий переулок и тут краем глаза увидел, как порядком разгоряченная толпа, выволокла из машины белокожую девушку. Человек на мгновение застыл в нерешительности, но затем, развернувшись и аккуратно поставив коробки на землю, быстрым шагом, переходящим в бег, устремился к толпе. Понимая ужас происходящего, он бежал все быстрее, бросая взгляды по сторонам в поисках чего-нибудь тяжелого: «Вот то, что надо!», - схватил бесформенный кусок бетонного блока за торчащую из него арматуру и, уже подбегая к толпе, замахнулся широко через плечо.
Тяжеленная бетонная чушка  вынесла из толпы несколько человек первым же ударом. Гигант словно булавой дробил кости обезумевших от ажиотажа аборигенов, каждый удар буквально прорубал брешь, высекая людей как кукурузные початки. Уцелевшие кинулись врассыпную, побросав палки и камни.
Пострадавшая лежала на земле и чуть слышно стонала. Ее одежда была порвана, сквозь прорехи виднелись кровоточащие ссадины. Он склонился над ней и аккуратно приподнял затылок, рука тут же ощутила теплую сырость.
- Как ты? – спросил он по-английски, не сообразив ничего умнее.
- Помогите мне добраться до американской миссии, - прошептала она, теряя сознание.
Он осторожно поднял ее на руки. 

Всю дорогу он бежал бегом, наконец, выскочил на улицу перед консульством.
Целый день в городе творились беспорядки, поэтому у входа дежурил дополнительный наряд полиции, а также морпехи из службы безопасности дипмиссии. Полицейские напряглись, заметив высоченного мужчину, бегущего в их направлении, но все-таки от белых полиция не ждала никаких бесчинств, да и вряд ли мужчина с женщиной на руках представлял угрозу. «Sir...” - начал старший наряда.
- На хер! – прорычал тот по-русски, увидев попытку преградить ему путь, и полицейский, невольно отшатнулся в сторону. А он, пробежав еще несколько метров к воротам миссии, уже кричал на охранников: - Открывайте, открывайте живо дверь! – добавляя крепкую русскую брань.
Генеральный консул разговаривал по телефону. Его собеседником в Нью-Йорке был президент «Bauxite group». В Гвинее находились огромные запасы алюминия, золота, алмазов и  других  ископаемых, причем добывать их здесь было довольно дешево.  После второй мировой многие компании устремили свои взоры в сторону Африки. Первоначально роль консульства сводилась к лоббированию интересов американских компаний перед французской администрацией, но теперь, когда активизировалась борьба за независимость, работы в миссии сильно прибавилось. Вопрос о независимости уже не стоял, стоял вопрос «когда», и Соединенные Штаты не собирались проигрывать битву за влияние над этим богатейшим регионом.
- Последнее время добывать руду в регионе становится менее прибыльно, растут издержки на охрану и безопасность. Французская администрация не справляется с задачей поддержания правопорядка в стране.
- Французская администрация спеклась, она уже не контролируют ситуацию, вторые сутки продолжаются беспорядки. Кстати, к вопросу о безопасности, Бен, твоя дочь пренебрегает элементарными правилами, сегодня она уехала на второй терминал вообще без охраны, хотя мы выделили ей двоих парней из нашей служ… - консул не успел договорить фразы, как откуда-то снизу из холла ворвался крик:
- ВРАЧА!
Исполин, перепачканный кровью, стоял в дверях с лежащей на его руках окровавленной девушкой. Каждый шаг казался ему слишком медленным, опасаясь за ее жизнь, он бежал на пределе сил, выжимая из себя максимум, поэтому дыхание его сейчас срывалось, в горле першило. Прошли только считанные секунды, как он влетел в главные ворота здания, но ему показалось, будто прошла вечность, а никакой реакции так и не последовало. И тогда, собрав оставшиеся силы, он снова прохрипел срывающимся голосом:
- Врача!
Захлопали двери всех кабинетов, ото всюду в холл  выскакивали люди, с центральной и с боковых лестниц бежали перепуганные сотрудники.

Когда суета утихла, генеральный консул США в Гвинее мистер Джордж Уоллес направился в комнату для отдыха, куда препроводили неизвестного человека.
- Ну, как, как она? – тут же встрепенулся гигант, едва тот успел войти в комнату.
- У нее сотрясение мозга, она потеряла довольно много крови, но, слава Богу, сейчас ее жизнь вне опасности. Мистер, простите, я не знаю Вашего имени, что произошло?
- Молотов, Андрей Молотов, капитан советского сухогруза, – увидев несколько удивленный взгляд консула, добавил – нет, я не родственник тому Молотову. Она ехала на машине, и на нее напали.
- Где это произошло?
- Я не очень хорошо знаю город, не знаю, что это была за улица, не обратил внимания, но это в восточной части, там, где английские предприятия, это километрах в трех-четырех отсюда, – в горле снова запершило, и он закашлялся.
- Попейте, - консул налил из графина стакан апельсинового сока, - доктор сказал, что Вам нужно отдохнуть какое-то время, и много пить, лучше сока.
Андрей, лишь кивнул головой, не отрываясь от стакана.
- Мы свяжемся с полицейским департаментом, вероятно, потребуются Ваши показания.
- Я бы попросил Вас не докладывать в полицию об инциденте.
Консул насторожился:
- Почему? Вас разыскивает полиция?
- Нет, нет, конечно, просто они все равно никого не арестуют, там была толпа, человек пятнадцать или больше, боюсь, когда я их разгонял, чтобы вытащить девушку, то мог зашибить кого-либо насмерть, и тогда единственным, кто ответит за это происшествие, буду я.
«Мало ли что произошло на самом деле…» - подумал Уоллес и решил дождаться, пока ребята из собственной службы безопасности съездят на место и все осмотрят, а до этого под благовидным предлогом надо было задержать гостя:
- Мистер Молотов, вы перенапряглись, ваш организм потерял много воды из-за физического напряжения и жары. Сейчас доктор окажет необходимую медицинскую помощь Дженни и осмотрит Вас.
- Так ее зовут Дженни...

***
Уже через час зеленый джип охраны с раскуроченным «Линкольном» на буксире въехал в ворота дипломатической миссии.
- Ну, что там произошло?
- Сэр, похоже, наш советский друг говорит правду. Нам  удалось опросить нескольких очевидцев, они подтвердили его рассказ.
- Что там сейчас?
- Несколько человек серьезно пострадали, один убит. Полиция также очень интересуется происшедшим, к нам у них возникло много вопросов. Инцидент имеет все шансы принять нехороший оборот.
- Если все так, то было бы неправильно сдавать полиции этого человека.
- Но сэр...
- Я с этим сам разберусь. Не сомневаюсь, мы сможем замять это дело.


***
«Ну и денек...» - вздохнул капитан, поднимаясь на судно уже в первом часу ночи.
- Андрей Викторович, где Вы были весь день?
«Вот, гнида, ведь не спится ему!» - с помполитом Молотову хотелось объясняться меньше всего. С одной стороны докладывать, что просидел шесть часов в американском
представительстве – попрощаться с капитанским мостиком и заграницей. С другой стороны – не сказать об этом тоже опасно: если об этом все же будет известно, то чекисты этого так просто не оставят.
- В американском консульстве.
Глаза помполита от этих слов чуть не выпали из глазниц. Он открыл рот, пытаясь найти подходящие слова, но процесс этот явно затянулся.
- Американский гражданин пострадал на улице, я помог добраться до миссии, пока туда – сюда, задержался, – не дожидаясь пока тот хоть что-нибудь родит, пояснил Молотов, и, желая закончить разговор, направился к себе в каюту.
Он очень устал, но заснуть никак не удавалось, не давало покоя ощущение, будто не хватало чего-то, будто что-то забыл.
- Ах, черт, обувь! – выругался Андрей, вскочил с кровати и кинулся бежать к тому месту, где оставил коробки. Да только где там! В Гвинее веревку бельевую без присмотра оставить нельзя на пять минут. А тут обувь! Это неважно, что она пятьдесят второго размера... А вот как ему теперь быть, это уже вопрос… всю свою валюту он на обувь истратил, больше долларов нет. Снова зиму в сапогах самодельных ходить? Да и из летней обуви – только полуботинки, на которых уже живого места нет, семь лет назад смастряченные в Одессе одним чудо-мастером.


Глава 1


Конец июля 1941 года. Эвакуация шла полным ходом: вывозили заводы и институты, архивы и культурные ценности. Огромные массы людей, как гигантское цунами, двигались с запада на восток, сметая на своем пути размеренную жизнь советских семей, увлекая за собой все новые и новые толпы народа.
- Володя, съешь ватрушку? 
Он рос в обычной советской семье. Отец работал бухгалтером на заводе сельхозмашин и чтобы прокормить семью брал дополнительную ставку, поэтому домашние его практически не видели. Маленький Володичка целый день был окружен любовью и заботой женской части семьи - мамы, бабушки и тетки.
Война в один момент круто изменила порядок вещей, как изменила судьбы миллионов других семей. Отца забрали на фронт в первые дни мобилизации. Женщины с одиннадцатилетним Володей вслед за соседями решили бежать из города.
Люди сгрудились на правом берегу Днепра с тюками, собаками, кошками и прочим домашним скарбом. Колоритные еврейские тетки кудахтали и толкались, тихо матерились старые хохлы. Моста не было, на левый берег людей переправляли на гребных лодках и небольших катерах.  Но мест на всех не хватало, наиболее предприимчивые перехватывали еще в воде вернувшиеся с другого берега плавсредства и, сунув в руку лодочнику мзду, закидывали вещи и запрыгивали сами. Бабушка беспомощно сидела на коричневом фанерном чемоданчике, прижимая к себе сумки, а мама с теткой растерянно переминались, пытаясь подойти к очередной посудине. Но каждый раз кто-то более шустрый опережал их, бесцеремонно оттолкнув. Володя на корточках у воды, с тревогой прижимая к себе небольшую собачку, тоскливо наблюдал как еще одна перегруженная баулами лодка неуклюже отплывает от берега. Наконец, увидев, как из-за излучины Днепра показался катер, он вскочил, замахал руками и, схватив за руку бабушку, потащил всех в сторону от толпы навстречу катеру. Оказавшись, таким образом, одними из первых у сходней, они смогли попасть на борт и перебраться на другой берег. Но до места посадки в поезд еще нужно было пешком преодолеть тридцать километров лесополосы. Основные железнодорожные пути уже перерезали ударные немецкие части. Рельсы положили прямо в поле, не доведя до Херсона тридцать километров. Переправившись, женщины, дети и старики шли с вещами под палящим украинским солнцем. Фашистские войска уже занимали окраины Херсона, не встречая, практически, никакого сопротивления, и  кто как мог пытался спастись, покидая свои дома. 
 





                ***
Люди шли, падая под тяжестью своих нош, бросая вещи, по мере того, как силы покидали их. Весь путь был устлан тюками и чемоданами.
Лесную дорогу преодолели к утру следующего дня. Некоторые вторые сутки здесь ждали поезда, хотя было неизвестно, придет ли он еще, или и эту дорогу уже разбомбили. В поле у железнодорожной ветки собралась огромная толпа.
- Самолеты!- завопил истошный женский голос , когда несколько штурмовиков на бреющем полете пронеслись над самыми головами.
Никто не мог предположить, что немцы будут стрелять по безоружным людям.  Поэтому, когда звено немецких асов открыло огонь из бортовых пулеметов, прошивая тела беззащитных старух и женщин с детьми, гигантская волна ужаса распространилась по огромной человеческой массе как взрыв, выключая сознание, превращая людей в стадо обезумевших животных. Люди метались в разные стороны, пригнувшись к земле и закрывая головы руками, как будто так можно спастись от пуль. Всего секунду назад они стояли все вместе, сейчас же сумасшедший вихрь людского ужаса подхватил кого куда. Володя никуда не бежал, его несло течение огромной силы, вокруг он видел лишь перекошенные лица, со всех сторон как горные лавины обрушивались возгласы отчаяния матерей, которые сжимали в руках части тел своих детей. Время для него шло очень медленно, эти полторы минуты, которые длился налет, казались вечностью. Когда все закончилось, он обнаружил себя у окраины леса. Люди кинулись искать раненых, потерявшихся родных, собирать вещи. Где его семейство, он не имел ни малейшего представления, как не имел представления, что с ними и все ли целы. Володя обреченно шел сквозь толпу, пытаясь  обнаружить знакомые лица.
На горизонте показался локомотив. Володя брел по полю, уже не питая надежды. Вдруг кто-то потянул его за штаны.
-Лолка, хорошая моя, нашлась!- бросился он целовать собаку в мохнатый нос.
Собачонка гавкнула и побежала, периодически останавливаясь и подавая голос. Володя, стараясь не отставать, бежал за ней. Наконец, Лолка  привела его к месту, где на чемодане сидела и навзрыд плакала женщина.
- Мама, мамочка, я здесь, все целы?
- Сынок! - бросились к нему мать с теткой, обнимая и покрывая поцелуями его лицо - слава Б-гу!
- Я уже думала, что никогда больше тебя не увижу, - мать судорожно прижимала его к себе.
- Погоди, – попытался отстраниться Володя - а где бабушка?
- Я не знаю, - женщина снова залилась слезами.
Собака продолжала надрывно лаять, будто пытаясь о чем-то сообщить.
- Мама, стойте с тетей  Бэллой здесь и никуда не уходите!
- А ты куда? – мать с теткой вдруг безотчетно почувствовали, что с этого момента ответственность за семью перешла к Володе.
- Я сейчас!
Он побежал следом за Лолкой, и через две минуты она привела его к растерянной бабушке.
Наконец, приготовились к посадке в поезд.
- А ведь это Лолка нас всех нашла, собрала. До чего умная псина!
- Да, но понимаешь, Володенька, в поезде мало места, нам не разрешат ее взять с собой!
- Мама, да ты что! Мы так обязаны ей! Что бы мы делали, если бы не она! Я без нее не сяду!



***

Наконец погрузились в обычные товарные вагоны. Люди набились так тесно, что воздуха не хватало, жутко пахло потом.
Поезд тронулся, быстро набирая ход. Все расселись прямо на полу на чемоданах или вещевых мешках. Мертвых не забрали - вагонов не хватало даже для живых, не говоря уже о том, что путь предстоял длинный, а июльская жара пощады не обещала. Сдвижные ворота вагона не закрывали, чтобы  воздух хоть как-то поступал внутрь. Володя устроился у самой двери и смотрел на проплывающую желтую степь, думая о том, что ждет их впереди. В этот момент сидевший рядом ужасно вонючий старик, схватил собачонку за хвост и выбросил в открытые ворота.
- Для людей места не хватает, а тут собак с собой тащат!
У Володи всегда было обостренное чувство справедливости, его затрясло, к горлу подступил комок, и слезы едва не брызнули из глаз. Лолка, верный друг, сослужившая им такую службу, улетела в проем открытой двери! Всей душою своей он хотел выбросить этого мерзкого старика туда же, и от собственного бессилия перехватило дыхание.
Всю ночь Володя украдкой вытирал слезы, вспоминая любимую собачонку.

***

Поезд шел долго, уже месяц как они жили в этом вагоне. Большинство путей были перерезаны. Поезд метался по дорожному лабиринту, пытаясь выйти из западни. В районе Мариуполя  попали в нейтральную полосу: с одной стороны стояли советские войска, с другой немецкие - снаряды пролетали над составом со страшным ревом.
До станицы Ольговская добрались лишь к концу сентября. Там пробыли неделю.
Было понятно, что немецкое вторжение неизбежно, поэтому, чтобы ничего не досталось противнику, в срочном порядке забивали весь скот и уничтожали плантации фруктов и овощей. Все ели до отвала: мясо носили тазами, фрукты мешками.

                ***

В столице с начала октября морозы стали набирать силу. Окна в квартирах полностью затянуло инеем, как в разгар зимы.
В бывшем доходном доме в Столешниковом переулке, в небольшой комнате многоквартирной коммуналки  перебирали книги беременная женщина и ее десятилетняя дочь. Доставая их из шкафа,  они делили их на 2 стопки: меньшую, куда откладывали оставленные книги и большую, предназначенную для топки камина. Дойдя до верхней полки, женщина достала пачку треугольных писем, которые раз в неделю приходили с фронта от мужа. Вздохнув, она присела на диван и стала перечитывать, разворачивая по очереди. 
; Мама, ну, что ты возишься? - обернулась темноволосая девочка
; Сейчас, сейчас, Оленька, — женщина провела рукой по влажным щекам
Дочка обхватила ее лицо руками и заглянув в печальные глаза, поцеловала: «Мам, давай, я поставлю чайку?»
       - Да я сама, заодно и поужинать нам соберу — и направилась в кухню.
Навстречу по длинному коридору шел сосед: «Жиды поганые, ничего-ничего, скоро придет немец, всех вас перестреляет, давно пора жилплощадь освободить», - он злобно толкнул беременную женщину, еле удержавшуюся на ногах.

                ***

Из Ольговской всех отправили поездом в Махачкалу. Дальше нужно было ехать морем через Каспий в порт Красноводска. Судов не хватало, поэтому вечером следующего дня всех погрузили на палубу танкера. Вообще-то танкер не приспособлен для транспортировки людей. Палуба танкера очень низкая, для того, чтобы волны ударяясь о борт, перекатывались через нее. Для многих  эвакуированных это обернулось трагедией. Ночью судно попало в шторм. Холодная октябрьская вода Каспия со страшной силой обрушивалась на палубу, накрывая ее обитателей. Володя начал читать рано, с трех лет, читал он и приключенческие романы, вроде "Дети капитана Гранта", "Остров сокровищ", и именно так он представлял себе страшную морскую бурю. Небо было черным, ветер такой силы, что невозможно было устоять на ногах. Чтобы не смыло волной за борт, он велел  матери, тетке и бабушке привязаться к ручке крышки наливного бака,  и, как мог, привязался сам. Несколько человек уже оказались за бортом. Конечно, никто спасательной операции не организовывал, они были обречены. Каждый держался, кто за что мог.  Худенький Володя, вцепившись из последних сил в железную скобу, судорожно съеживался, когда очередной вал накрывал его с головой. В какой-то момент  веревка оборвалась и порыв неистовой  стихии оторвал его от спасительного ограждения. Пытаясь по пути ухватиться за какие-то выступающие поверхности, за  лежащих на палубе людей, Володя с ужасом понимал, что все усилия его напрасны. Последнее, что он услышал, был истошный крик матери, как вдруг чья-то крепкая рука, схватив его за шиворот, отбросила от края палубы и подтянула к поручню металлического трапа. Ухватившись за него, Володя обернулся и увидел рослого светловолосого подростка, пытавшегося что-то прокричать сквозь какофонию бушующего моря и показывавшего глазами на поручень. Володя вцепился в металлический прут так, что побелели костяшки пальцев.  Через полтора часа, когда непогода стихла, руки, онемевшие  от холода и напряжения, невозможно было разжать.  Володя долго бродил по палубе, пытался отыскать своего спасителя, которого отчетливо запомнил, не смотря на тусклый свет судового фонаря в кромешной темноте, но так и не нашел среди спящих усталых людей.
Прибыв в Красноводск, беженцы столкнулись с другой проблемой: полным отсутствием питьевой воды и страшной жарой. Потом снова поездом в Ташкент и, наконец,  подводами до конечного пункта - кишлак Янги Базар.


***

Пятнадцатого октября было принято решение об эвакуации правительственных учреждений в Куйбышев. Ближняя дача Сталина была уже заминирована, его личные вещи упакованы в коробки и отправлены в эвакуацию. Второй день лежала Москва в дыму - жгли архивы. Власти распорядились продукты из магазинов раздать населению, чтобы не достались врагу. Жители за бесценок отдавали картины и антиквариат, выезды из города были запружены людьми - они шли на восток, не желая дожидаться прихода немцев. Мародеры грабили оставленные квартиры. Гитлер уже протрубил на весь мир, что Москва у его ног.
Гул дальней канонады заполнял комнату. Оля в темноте прижалась к матери, по щекам катились слезы:
- Мама, уходить надо. Все уходят, все бегут...
- Уходи Оленька, уходи из Москвы, иди с Мендельсонами, я не могу. Куда на восьмом месяце?
- Нет, я тебя не брошу, я без тебя никуда  не уйду, - девочка рыдала все сильней.
Мать вышла на кухню и поставила на плиту чайник.
- Пошла вон из кухни, жидовка, не видишь, я ем. Ты аппетит мне портишь! - сосед скинул чайник на пол.
- Но мне нужно вскипятить воды.
- А ну вон с кухни, скорее бы немцы вас всех прикончили! Как только они придут,
 я  лично, сука, тебя к ним отведу! - срываясь на визг, он ткнул беременную женщину кулаком в живот.
Оля, смотревшая на это из коридора, сжала губы и, накинув старенькое пальтишко, выскользнула на улицу. Темнело рано, освещение отключили уже несколько недель назад, чтобы вражеская авиация не могла найти целей. Столешников переулок лежал в кромешной темноте, дым от костров стелился низко, вдоль домов двигались темные силуэты с мешками награбленного на плечах. Десятилетняя девочка  упрямо шагала  среди мрака и хаоса, стиснув зубы.
               
                ***
Этим вечером после длинного и тяжелого дня человек,  любивший неожиданные поступки, плюхнувшись в машину, c характерным кавказским акцентом приказал:
- На ближнюю дачу.
Охрана встретила его с изумлением.
- Почему не горит свет? - удивленно спросил Он.
Часовые лихорадочно стали объяснять Ему, что дача уже заминирована, и все готово к подрыву.
- Немедленно разминируйте, натопите печку, а я пока буду работать, -  и, чуть помолчав, добавил - я из Москвы никуда не уезжаю, и вы остаетесь со мной. Москву не сдадим.
               

***

Оля подошла к центральной проходной грозного здания на Лубянской площади.
- Кудыть! - зашипел на нее часовой, когда девчонка попыталась пройти внутрь.
- Товарищ, я должна сообщить о предателях и коллаборционистах.
- О чем доложить? - опешил часовой.
- О коллаборционистах, - медленно выговаривая сложное слово, повторила девочка.
- Ладно, жди здесь, - и, зайдя в вестибюль, куда-то позвонил. Спустя десять минут  вышел невысокий мужчина в форме и переспросил еще раз:
- О чем ты хотела сообщить?
- О коллаборционистах, - в третий раз повторила она.
- Ишь, каких слов понахватались, - удивился чекист и, улыбнувшись, взял ее за руку, увлекая за собой.
Проведя ребенка в кабинет, он налил ей большую чашку горячего чая и поставил тарелку с конфетами и печеньем.
- Да не стесняйся, не стесняйся. Вон ручонки-то у тебя все синие, пей давай, отогревайся.
Она смотрела в мягкое и даже красивое лицо этого заботливого дядьки и совершенно не могла понять, почему мама с папой каждый раз вздрагивали и бледнели, когда люди в такой форме останавливались у их подъезда.
- Ну, что же ты хотела сообщить о предателях? - спросил он, когда на ее щеках, наконец,  появился румянец от горячего чая.
- Наши соседи говорят, что скоро им будет очень хорошо, потому что придут фашисты, а нас они выдадут немцам, потому что мы евреи, и тогда нас убьют, - сбивчиво прошептала Оля сквозь слезы.
- Тшшш, пионеры не плачут. Никто вас не убьет, немца в Москве не будет, это я тебе говорю! - одернул Олю чекист, присев перед ней на корточки, и держа ее за плечи, - а с предателями мы разберемся немедленно.
Они вместе вышли из здания и сели в стоящую у входа машину.
- Адрес какой?
- Столешников переулок 15, квартира шесть, - четко выпалила она.
Спустя двадцать минут в квартире по указанному адресу распахнулась дверь. Девочка зашла первой, и сама указала на комнату ненавистного соседа. НКВД-шник забарабанили кулаком в дверь, через несколько минут врага Советской власти вынули из постели и прямо в пижаме вывели из квартиры, разрешив лишь набросить поверх пальто.
- Ничего не бойся, - сказал на прощание Оле новый знакомый и, подмигнув матери, вышел.
Той же ночью в  домоуправлениях появились люди в форме НКВД. Управдомы, поверившие в безвластие, были арестованы и расстреляны, утром по всему городу брали мародеров и грабителей.


***

В кишлаке Володину семью поселили в заброшенном покосившемся глинобитном домишке. Мать - служащая, получала четыреста граммов хлеба, остальным, как иждивенцам, полагалась по двести пятьдесят. От постоянного чувства голода у Володи порой кружилась голова, деятельная натура его не могла с этим мириться. Природное любопытство привело его как-то на окраину  к сельской  кузнице, откуда с утра до вечера разносился мерный стук молота. Постояв несколько дней за спиной кузнеца  и с восторгом наблюдая за тем, как снопы оранжевых искр рассыпаются по полу, Володя решился:
- Дядя Оскар, возьмите меня в кузню к себе. Я буду делать, что скажете, возьмите, не пожалеете.
- Ладно, я буду давать тебе сто грамм хлеба в день, будешь ночью водить на пойку лошадей, которых приводят на ковку, убираться в кузне, утром перед моим приходом разжигать топку и чистить меха.

Теперь днем он работал на огороде, а ночью убирался в кузне и поил лошадей, кроме того, часто утром не уходил домой, а оставался рядом с кузнецом, с интересом наблюдая за тем, что тот делает. Спал Володя по три - четыре часа в день, иногда сам удивляясь, откуда у него такая ослиная выносливость.
Как-то поймав внимательный Володин взгляд, старый кузнец, усмехнувшись, подначил, кивнув головой на молот:
-Ну, что ты уставился, сколько не смотри, а пока в руке не сожмешь, не научишься. Иль боязно?
Володя молча подошел и, ухватив обеими ручонками молот, замахнулся, стараясь точно повторять заученные движения Оскара. Снайперски опустив боек ручника на распластанную подкову, мальчик оглянулся на кузнеца.
- Давай, парень, не боись, - одобрительно кивнул тот.
Володя снова и снова замахивал молот, высекая фейерверк огненых брызг, и уже не замечал ни наливающей руки тяжести железа, ни удивленно-восхищенного взгляда учителя. Тот смотрел, как ловко этот странный изнеженного вида мальчуган орудовал инструментом и с трудом верил своим глазам. Сколько лет он мечтал о таком ученике, чтобы передать секреты ремесла, но никто из местных пацанов, приставленных председателем в помощники, этому эвакуированному и в подметки не годился.
Расцвела душа сурового кузнеца, нарадоваться не мог на своего подмастерья.  А мальчишка уже пробовал сложные и тяжелые операции выполнять. И хоть порой шатало Володьку от молота, который больше него весил, и ноги подкашивались от того, что  забыл он, когда последний раз высыпался, но глаза все равно горели, и с вопросами не унимался.  Уже вроде  все секреты кузнечного дела старый мастер рассказал, всему, что знал научил, а мальчуган угомониться не мог:
- Дядя Оскар, а можно, когда ты уходишь вечером, я в кузне работать буду?
- Оставайся... смотри только, не загнись совсем.

Стал Володя ночами ковать финки да прочие причудливой формы ножи. Здорово получалось! Клинки у него как зеркало были отполированы. Только цветом они были  черным, а не серебряным как принято,  оттого, что верхний слой  он делал из стали высокоуглеродистой. Поэтому клинком этим гвозди да болты рубить можно было, а чтобы от боковых напряжений полотно не ломалось - нутро ковал из мягкой стали. Красота! Одному ножик продал, другому – и  потянулась вся шпана местная, да и не только местная, даже приходили из соседних кишлаков. Каждую ночь теперь Володя стоял у горна,  хлеб больше брать у кузнеца не было нужды, да и дома все были сыты.   Знаменитыми Володины клинки стали - уже как-то раз три тысячи за нож предлагали. Целое состояние! Хлеб на базаре стоил триста рублей за буханку. 
В один из дней  у кузни остановился новенький автобус – красивый такой, низ - синий, верх - голубой. Из машины вышел узбек в аккуратно подогнанной синей форме.
- Значит, НКВД, - догадался Володя.
Прошел мужчина мимо мальчугана в кузню. Достал из сумки полевой нож с клинком вороного цвета и к Оскару обратился:
- Твоя работа?
Пожал плечами кузнец, чем такой интерес вызван у грозной службы?
- Нет его,- ответил, махнув рукой на мальчишку.
Человек в погонах  подошел к Володе и недоверчиво окинул взглядом сверху вниз:
- Значит, твоих рук дело?
- Моих, - ответил Володя, не опуская глаз, - а что?
- Хороший нож, я хочу, чтобы ты сделал еще один, для начальника большого надо, в подарок… Я вернусь через неделю – не дожидаясь ответа, сказал на прощание , повернулся  и уехал.
- Кто это был, дядя Оскар?
- Не знаю точно, из райцентра видимо. Смотри Володька, огребешь ты неприятностей на свою задницу с этими ножами.
***
Уже и мать прибегала взволнованная - третий день сына дома нет. А он в кузне сидел, над своим шедевром трудился.
Решил остановиться на простой геометрии: вся красота - она ведь в скромности. Заточка обоюдоострая… ну, с заточкой еще повозиться предстоит. Лучше точить так, чтобы кромки сходились под углом двенадцать градусов, а уже режущую кромку точить под тридцать градусов. Если же все полотно точить так, нож всегда тупой будет, не наточить, чтоб волос резал, чтоб шелк на клинке под собственным весом расходился. Пожалуй, так двенадцать градусов схождение и оставим... Но двенадцатиградусная кромка хрупкая очень, выкрашиваться будет, сколы могут появиться...
 Хотя, -  рассуждал Володя, - оружие это делает не для фехтования и не для боев, поэтому и сколам взяться неоткуда будет, а вот остротой  клинка каждый похвастаться захочет. С рукояткой и ножнами возникли проблемы. Он бы из золота их сделал, да где же он здесь в кишлаке золото-то найдет! И дереву красному тут взяться было неоткуда, с трудом буковый брусок нашел, на целую буханку выменял!
Смотрел Володя, сам себя нахвалиться не мог: так клинок отполирован - в темноте светится! Глаз не оторвешь! Ручка удобная, точно под кисть выбрана, ножны из бука полированного, и узоры геометрические на них и на рукояти выжжены.  Даже жаль стало отдавать такую работу, как родное существо полюбил он свой нож, всю ночь крутил его в руках, наводя последний лоск.

***

- Что, Абрам, готово?
Взял важный гость в руки кинжал, из ножен выдернул, причмокнул.
- Ну, молодец, Абрам!
- Меня зовут Владимир.
- Да кто тебя спрашивает, ишь тоже мне Владимир! Хе, Владимир, понимаешь… ты шнобель-то видел свой в зеркале? Какой ты Владимир! Абрам ты самый настоящий. Ладно, не обижайся, держи.
Он протянул ему сетку, в которой лежала, как показалось Володе, огромная палка колбасы и повернулся к своему автобусу.
Как давно он не ел мяса! Как  мечтал о нем!
- Спасибо.
Помолчав, уже в спину чекисту, тихо сказал:
- Мне нужна коза.
- Чего тебе нужно? Да как ты смеешь, наглец!
- Мне, правда, нужна коза, - тихо повторил Володя, глядя своими бездонными глазами.
Тот вдруг дико расхохотался:
- И сколько же она стоит?
- Десять тысяч.
Помедлив, человек достал из внутреннего кармана деньги, отсчитал и протянул Володе:
- Ну, ты и наглец!
- Да, и еще! - крикнул он, уже забираясь в машину, - кончай свое производство. Уже два твоих изделия в делах об убийствах лежат. Смотри, привлечем, как соучастника!

Домой он пришел поздно вечером. Мать уже вернулась с работы, бабушка с теткой тоже были дома. За собой Володя вел козу, купленную на рынке. Этим же вечером у них с матерью состоялся серьезный разговор. Она умоляла его больше никогда не ходить в кузню, не водиться с местной шпаной и, уж тем более, держаться подальше от людей в синей форме. Володя под натиском материнских слез, да и помня слова своего грозного заказчика,  пообещал больше не делать ножей.

***

Всю ночь Москву заметало пургой.  Было еще очень темно за окном. Она, спрятавшись под одеяло, ежилась в кровати, когда услышала крики соседских ребят:
- Олька! Олька!
Выглянув в окно в одной нижней рубашке, спросила:
- Ну чего?
- Бежим скорее на Красную площадь! Там парад! - на ходу прокричали мальчишки и убежали.
Вскочив и наскоро хлебнув кипятку с горбушкой хлеба, Оля накинула пальто и побежала на главную площадь страны.
Чем ближе она приближалась к Кремлю, тем непонятнее и страшнее ей становилось.
"Неужели немцы заняли Москву? Откуда столько народу?"
 Наконец, она подбежала к зданию ГУМа.
Задрав голову, Оля смотрела туда, где вдалеке на трибуне еле виднелась фигурка маленького человека. Его лица нельзя было различить, но она знала, это Он.
Девочка смотрела, и по ее замерзшим щекам вдруг потекли теплые слезы.
- Чего рыдаешь? Это же Сталин! Сталин! Значит, мы победим, значит, Москву не сдадут!- ткнул ее в бок, оказавшийся рядом, знакомый пацан.
- Я знаю, знаю, - всхлипывая, пробубнила она и почувствовала, как  страх за себя и мать, сжимавший сердце последнее время, понемногу отпускает...

***

Все следующие дни Володя занимался огородом и пас козу.  Вообще, если кто-то думает, что пасти козу плевое дело, то он очень ошибается. Володя на всю жизнь запомнил: нет более вредного и шкодливого животного, чем коза. Стадо коров пасти легче, чем одну козу. Вы можете предложить ей лучшие сорта горных трав, но полезет она все равно за той, что растет в огороде у соседа.
В сорок третьем  семья переехала Ташкент. Там Володя поступил помощником токаря на минный завод, и, со свойственным ему любопытством и тягой к познанию, всерьез принялся изучать работу токарных станков.


                ***

Утро четвертого марта  сорок четвертого года взбудоражило все семейство Хавинсон. До американского континента яростные раскаты второй мировой войны докатывались еле слышимым эхом, но заявление  девятнадцатилетнего сына Джонатана всерьез обеспокоило родителей. Отец вот уже несколько минут стоял у окна, глядя на безлюдную в это время дорогу к пляжу, не проронив ни слова. Остальные молча сидели за столом - никто не осмеливался прервать его размышления. Постояв еще какое-то время в нерешительности, Бенджамин Хавинсон распахнул балконную дверь, и в комнату ворвался свежий атлантический воздух:
- Нет, это невозможно! Ты никуда не поедешь.
- Отец, - тихо, но с пугающей твердостью в голосе - начал Джонни, – я принял это решение и не собираюсь от него отступать. Я знаю, что причиняю этим вам с мамой боль, но ты должен понять меня, я долго размышлял, прежде, чем  записаться добровольцем в армию, но  после того, что я услышал от еврейских беженцев из Европы, которых мы встречали в феврале, ничто не может меня остановить. В  июне, после учебной подготовки нас отправят открывать второй фронт.
- Но, послушай, судьба этих людей меня волнует не меньше, чем тебя. Каждый день я молился, чтобы русские и англичане как можно быстрее разгромили фашистов и остановили этот чудовищный геноцид, а теперь, когда вступает американская армия, думаю, у Гитлера нет шансов. По-моему, здесь от тебя будет больше пользы. Я ни слова не сказал тебе, когда ты посреди года бросил занятия в университете и примчался, чтобы работать в «Объединенном призыве». Эти люди, бежавшие сюда, прибывают без денег, порой без документов, лишенные самого необходимого, и, мне кажется, что твоя помощь им больше пригодилась бы здесь.
- Отец, как ты можешь так говорить? Ты же сам слышал их, ты  знаешь о фабриках смерти по всей Европе!  Я не хочу и не могу отсиживаться здесь. А что касается беженцев, то, очевидно, что они больше нуждаются не в моем непосредственном участии, а в твоей финансовой помощи. К тому же, Дженни уже вполне способна меня заменить.
- Но Джонни, – не унимался отец.
- Все, хватит, - Мириам знаком попросила мужа замолчать – сынок, это самая тревожная новость, которую я  могла бы услышать, ты знаешь, что ты для меня значишь. Ты – вся моя жизнь, и сна мне теперь не будет, но я горжусь твоим решением, - она тяжело вздохнула и подошла к сыну -  в конце концов, хотя больше всего на свете я хотела бы, чтобы ты остался дома, на твоем месте я поступила бы так же!
В воздухе снова повисла пауза, и лишь четырнадцатилетняя сестренка Дженнифер, потянувшаяся к вазе с конфетами, кажется, не осознавала отчаянности такого шага. Для нее  старший брат уже был героем, и ей не терпелось увидеть его в военной форме.


***

- Теть Марусь, а можно я попробую на твоем станке?
- Ой, Володя, конечно! А я передохну пяток минут…
Рабочая смена у Маруси длилась двенадцать часов, потом бегом домой, а там тоже дел невпроворот: хозяйство, двое малых детей.
Отошла она от станка, присела на топчан в углу цеха, да и провалилась в сон. Провалилась мгновенно, так, как проваливается парашютист, шагнувший за борт. Гудели вокруг моторы, станки визжали так, что уши закладывало, но Маруся не слышала ни орущих станков, ни металлического визга, не чувствовала она вибрации, и только дальше несло ее в манящую черноту сна.
- Тетя Маруся! Тетя Маруся, просыпайся!
Открыла Маруся глаза. Что за черт! Присела на минутку, а мальчишка уже в бок толкает.
Вынырнула на мгновение из сна - чего тебе? – хочет спросить, а сон назад тянет: видит она кучерявую голову и снова в темноту  проваливается.
-Тетя Маруся, да просыпайся же, смена кончилась!
Как током шарахнуло от его слов! Должна была Маруся за смену отфрезеровать тридцать колпаков для минного детонатора. Если план не выполнить и двадцать девять сдать - могут вкатить строгий выговор, а если двадцать восемь - то и вовсе посадить за саботаж и срыв плана военного  производства. Подошла она с провалившимся сердцем к ящику для готовых изделий и почувствовала ту же звериную тоску, как тогда в тридцать седьмом, когда дождливой осенней ночью пришли за ее мужем. Наутро соседи здороваться перестали, хорошо, что дети, совсем маленькие еще – младшему только три месяца исполнилось, не понимали… 
А сейчас никак нельзя ей было детей сиротами оставить.
Сжалось все внутри, зажмурились глаза, и не было сил разомкнуть веки, страх, как цементом сковал. Неимоверным усилием распахнула их Маруся и… ахнула, глазам своим не могла поверить. Пересчитала – тридцать два. Размеры сверила, все точно сделано, так, как и положено.
- Как по батьке-то тебя, сынок?
- Лазаревич.
- Спас ты меня, Лазаревич, не знаю, как и благодарить. Ну, дай тебе Бог!



***

Этим августовским утром Бенджамин и Мириам, одетые во все темное, уже собирались уходить.
- Дженни, разве ты не пойдешь с нами на молитву?
- Нет, пап, сегодня прибывают новые беженцы из Европы, я с ребятами из «Объединенного призыва» должна встречать их.
- Но сегодня «Девятое ава», день наивысшей печали для нашего народа. В этот день были разрушены оба наших Храма.
- Знаю, но люди, которые прибудут сегодня, тоже полны печали, им потребуется помощь.
Бенджамин недовольно покачал головой и распахнул дверь, когда к дому подъехала черная машина, из которой вышли двое мужчин. Один был одет в строгий черный костюм, на другом была военная форма.
Протянув конверт, человек в военной форме сглотнул и  с видимым усилием тихо произнес:
- Сэр, Ваш сын героически погиб во время высадки в Нормандии, Америка гордится им.
Мириам, издав животный крик, упала  навзничь, потеряв сознание. Бенджамин  так и продолжал стоять, безвольно опустив руки вдоль тела и уставившись пустынным взглядом в лицо офицера. По щекам Дженни хлынули слезы, и, метнувшись к военному, она вырвала у него  конверт, протянутый ее отцу.




***
Закончилась первая смена в механическом цехе, позади двенадцать часов непрерывного гула, перемежающегося высокими визгливыми нотами токарно-режущих станков. Старший  мастер фрезерного участка Кожевников уставшей походкой, тяжело припадая на раненую правую ногу, осматривал начавший немного остывать к вечеру раскаленный нещадным ташкентским солнцем ангар. Все рабочие места уже убраны и подготовлены к следующей рабочей смене, только в дальнем углу на шпоночно-фрезерном станке худой кучерявый паренек увлеченно что-то замеряет штангенциркулем.
- Володя, ты  что, не наработался?
- Да я,  Иван Михайлович, понять хочу, можно ли повернуть заготовку таким образом, чтобы и канавку стружка не забивала, и размеры не сбивались…
- Ну, ладно-ладно,  изобретатель, давай, иди уже домой, а то и так ветром, поди, сдувает – ласково подтолкнул мастер парнишку.
Тот переступил, сделал было шаг, но вдруг как-то неловко подвернул ногу и свалился на кучу ветоши.
- Вот черт, онемела – Володя принялся  яростно растирать затекшую ногу.
Кожевников неуклюже подхватил его подмышки и помог дойти до раздевалки, приговаривая:
- Весу в  тебе, как у комара, как ты только  болванки от пола поднимаешь…доходяга…
И только когда  Володя уселся на лавку возле своего шкафчика, мастер, покачивая головой  и бормоча что-то себе под нос, вышел из цеха.

***

Советские войска форсировали Днепр и отогнали врага до самой границы. Украина была полностью освобождена. Пришло время собирать вещи и возвращаться домой.
Старший мастер токарного цеха Кожевников Иван Михайлович очень привязался к  худому  курчавому мальчишке, поэтому не мог не придти  попрощаться. Единственный сын Ивана Михайловича погиб на фронте еще в начале войны, и Володя за это время стал ему не просто другом и учеником,  а родным человеком.
Мастер прошел в комнату, повернулся лицом к его матери, помолчал несколько секунд и, сдерживая волнение, сказал:
- Твой сын будет великим токарем!
Женщина закрыла лицо руками и заплакала:
-Володя ведь не ходил в школу! У нас в семье все были образованными: и дед его, и прадед, а у нас с отцом и вовсе высшее образование.
Мастер ничего не сказал, повернулся и вышел.

***

Он стоял на пороге кабинета директрисы школы в военной форме с заколотым пустым рукавом при всех орденах, полученных на трех войнах:
- Дайте Либерману справку, что он учился у вас пятый, шестой и седьмой классы.
- Простите, я не могу ему дать такой справки, ведь он не учился!
- Но поймите, он талантливый парень, он все наверстает, и потом, он ведь не баклуши бил, а работал на военном заводе, где делал норму взрослого рабочего!
- Я все понимаю, но и вы поймите – это же противозаконно!
- Да отстань ты со своим законом! – вспылил мастер - я на фронте этот твой закон защищал, был ранен, контужен, переведен сюда, сутками не выходил из цеха, с такими вот мальчишками, как Володька, делал план, партия и правительство наградили меня орденами, и вот я стою перед тобой и прошу!
- При всем уважении к Вам, я не могу ему дать подобной справки.
- Ах ты, сукина дочь!- он тяжело опустился на стул — прости...я прошу, не надо ломать парню жизнь…

***

Вернувшись в Херсон, Либерманы  с удивлением обнаружили, что в квартире расположилась семья с тремя детьми и парализованным дедушкой. На пороге стояла   простоволосая усталая женщина с красными от стирки руками. Она  и рассказала, что их дом был разрушен при бомбардировке, и месяц назад в горисполкоме выдали ордер именно на это жилье. Растерянные женщины застыли друг против друга, не зная, что предпринять. Пауза затянулась. Бабушка устало опустилась на чемодан, тихо причитая: «Что же делать, что же делать...»
- Пошли в жилконтору, - дернул Володя мать за руку и, не дожидаясь, зашагал по ступенькам вниз.
В жилконторе им «популярно» объяснили, что, так как оплата за квартиру в течение 3-х лет не производилась, то и право на жилье семья Либерман потеряла.
; Но мы же были в эвакуации, а  здесь хозяйничали немцы — изумленно пробормотала мать Володи.
; Это ничего не значит — ядовито возразила толстая управдомша — кто хотел, договаривался заранее и оставлял деньги, а не драпал, сломя голову от страха. 
; И что же нам теперь делать? - с вызовом спросил Володя, стараясь не обращать внимания на колкость.
; Не знаю-не знаю — управдомша  злорадно окинула взглядом усталых женщин и сжавшего губы дерзкого подростка — идите в горисполком, может, вам другое жилье дадут — и хмыкнула напоследок.               
В приемной жилищного отдела горисполкома  сидело человек пятнадцать таких же горемык с чемоданами. Когда, наконец, подошла очередь, и мать с Володей зашли в кабинет,  они увидели за столом усталого седого фронтовика с обожженным лицом. Молча выслушав их историю, он так же молча написал что-то в блокноте, вырвал из него лист и сказал: «Поставьте на мою подпись печать у секретаря и идите по указанному здесь адресу. Там две комнаты, правда, без удобств, вас сейчас четверо, ничего другого все равно предложить не могу. Когда вернется с фронта хозяин, будет видно, может что-нибудь получше подберем.

                ***

Первого сентября Володя пришел в 8 класс новой школы, так как та, в которой он учился до войны, была разрушена во время боев за город. В 1943 году в школах ввели раздельное обучение мальчиков и девочек, поэтому в классе сидели, сверкая свежевымытыми и свежеподстриженными вихрами двадцать мальчишек. На последнем уроке Володю вызвала к доске учительница математики: «Ну, ребята, давайте освежим в памяти, на чем мы закончили занятия в прошлом году. Сейчас новенький расскажет нам о положительных и отрицательных числах, чем они отличаются друг от друга, а для наглядности нарисует численную ось».   
- Ну что же ты, бери мел, пиши.
Мальчишки, перешептываясь, оглядывали новенького. Володя сжался от стыда и унижения, он понятия не имел, о чем говорила учительница. Фальшивая справка, выпрошенная для него Кожевниковым, знаний в голове не прибавляла.
- Либерман, в чем дело, ты что, не знаешь?
Володя помотал опущенной головой.
; Так... ну, тогда... приведи пример простых дробей... не знаешь?! напиши уравнение с одним неизвестным...тоже мимо?  Замечательно! Чем же ты занимался в эвакуации, гусей пас? - под взрыв смеха одноклассников закончила учительница.
; Снаряды точил! - с пылающими щеками он выскочил из класса и, сжимая веки, чтобы не заплакать, бросился вон.
После звонка ватага ребят заскочила в туалет. Долговязый Женька, дружески хлопнув Володю по спине, позвал с ними на пустырь испытывать новый пистолет, найденный вчера в окопе за городом. После того, как из Херсона выгнали немцев, местные мальчишки все свободное время проводили на полях недавних боев, отыскивая всевозможное оружие разных калибров. У каждого уважающего себя пацана был целый арсенал, частью которого обменивались, разыгрывали в расшибалку и даже дарили на День рождения.

                ***
Услышав стук в окно, Володя выскочил на крыльцо. Веселая гурьба одноклассников уже заворачивала за угол дома, и только Женька, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, дожидался друга:
; Да брось ты свои учебники, айда с нами. Витька нашел новенький «вальтер» и целую обойму к нему, идем на пустырь, он обещал всем дать стрельнуть.               
Володя растерянно оглянулся на разложенные на столе книги. После школы до самой ночи, затирая учебники до дыр, он сидел, нагоняя программу. Но в этот раз искушение было слишком велико — отказаться почувствовать в руке тяжелый холод настоящего «вальтера» - было выше его сил. Крикнув матери, чтобы не волновалась, он следом за Женькой побежал догонять приятелей.

                ***
- Ну что, Либерман, последнюю контрольную ты написал очень неплохо. Выходи к доске, посмотрим, как ты будешь себя чувствовать с ней один на один, не прячась за спины товарищей, - учительница с ехидцей протянула ему мелок — реши написанные уравнения, вслух объясняя свои действия.
Когда мел бойко застучал по доске, а Володя начал подробное объяснение, математичка удивленно обернулась и с интересом смотрела на ученика, так быстро наверставшего чудовищный провал в учебе.
; Так-так, молодец, решил все правильно, а теперь вот такой пример посложнее попробуй — она что-то быстро написала на доске.               
Володя, на мгновение задумавшись, дописал ответ.         
Учительница озадаченно сверила решение со своим, записанным в тетради и протянула:
; все верно...Ну, а вот такую задачку, сможешь? — женщина вошла в азарт, и ей уже самой стало интересно насколько мальчишка смог наверстать упущенное.
Володя что-то быстро начал писать на доске, задумался, стер, снова написал, снова стер, наконец, обернулся и, виновато улыбнувшись, пожал плечами:
; я пока в этом месте не очень понял...
Учительница, похлопав его по плечу, подтолкнула на место:
- да ты и так у нас просто молодцом! Последняя задача была из следующего материала, — она хитровато подмигнула — я вам его завтра буду объяснять.

К концу девятого класса Володя был уже одним из лучших учеников. Выпускные сдал на отлично. Нужно было думать, куда поступать.

                ***
В редкие дни, когда Женька приглашал Володю к себе домой, он всегда с радостью бывал у них. Отец Женьки был известным в Херсоне хирургом. Его домашний кабинет просто поражал обилием книг. Володя как завороженный листал анатомический атлас, засыпая главу семейства бесконечными до неприличия вопросами.
- Геннадий Борисович, так что же, кость сверлят прямо насквозь?
- Ну да, и в отверстии фиксируют спицу.
; А потом?
; А потом, когда кость срастается, спицы извлекают. Человеческий организм сложная и самовосстанавливающаяся машина. Знаете мальчишки, а я по хорошему завидую вам.  Вы живете в удивительное время. Наука стоит на пороге грандиозных открытий. Мое поколение сделало важные шаги в медицине, но вашему поколению предстоит расширить эти знания, раскрутить сложную и удивительную машину человеческого тела на винтики, понять, как она действительно работает.
Володя, не отрываясь, разглядывал разворот со схемой кровеносной системы.
- Представь, все эти артерии вплоть до мельчайших капилляров разносят с кровью кислород и топливо к тканям, а вены отбирают углекислоту и продукты жизнедеятельности  24 часа в сутки, 365 дней в году. Если происходит порез или ссадина, тромбоциты запечатывают рану, а лейкоциты, безошибочно определив вторжение микробов, бросаются на их уничтожение, погибая в этой борьбе как двадцать восемь панфиловцев. Мы этого даже не замечаем, когда атака отбита, и болеем, если их сил не хватает.
- Геннадий Борисович, а как они узнают, что микробы это враги?
- А вот это еще предстоит выяснить.  Знаешь что, а заходите в четверг с Женькой ко мне в госпиталь после пяти, я покажу вам в микроскоп, как выглядят микробы.
Володя стал просто одержим медициной, видел себя только врачом - ученым и экспериментатором.
; Володя, почему ты так поздно? Когда ты собираешься делать уроки?
; Мама, я их уже сделал в школьной библиотеке. Мы сегодня с Женькой были у его отца в госпитале. Кстати, мам, а ты знала, что везде - на руках, на столах, на тарелках, даже только что вымытых, на самой чистой поверхности миллионы и миллионы микробов! Я их видел сегодня сам в микроскоп! Все решено: у меня приличный аттестат, я хорошо подготовлен. Не сомневаюсь, что сдам экзамены в медицинский на отлично! Вот и Женькин папа советует...
- Нет, Володенька, мы как раз говорили сегодня на эту тему с Адой. В Одесском медицинском не дают общежития, а у нас нет денег, и мы не сможем тебе помочь снимать жилье.  Да и стипендия в гражданском вузе маленькая: даже если снимать самый плохонький угол с кем-то напополам, ничего не останется. А у нас никого нет в Одессе, тебе не у кого будет остановиться. В общем, нам не потянуть учебу в медицинском. Ада говорит, что нужно поступать в мореходку. И стипендия там, как у военных, повышенная и общежитие бесплатное.
- Мама, ну какая еще мореходка?! Там же казарменное положение и военная дисциплина! Я не пойду в мореходку. Я вообще тогда не пойду учиться.
- Володя, разве не здорово быть моряком?
- Нет, не здорово. Я же сказал, что хочу быть врачом.
; Я понимаю, но если тебе категорически не нравится наш педагогический, то в Одессе остается только мореходка или водный институт. Общежитие предоставляют только там.
                ***
Всю неделю Володя пребывал в подавленном состоянии. Не было даже желания продолжать учиться. Он совсем было потерял всякий стимул. Однажды после школы забрел в городскую библиотеку:
- Простите, а у вас есть книги про порт?
- Про какой порт?
- Про морской... или речной. Вообще какие-нибудь книги про порт, портовые машины,  их устройство?
- Сейчас поищем... вот... не художественные книги, ведь так?
- Нет, не художественные.
-Есть про портовые краны. Будешь читать?
; Буду, спасибо. Я сяду в зале, но если Вы найдете что-то интересное, махните мне, пожалуйста.
Преодолевая апатию, Володя начал листать том. Страница за страницей, ему открывался удивительный мир сложных портовых машин, пронизанных километрами электрических кабелей, сходящихся к релейным каскадам, подобно нервным волокнам, сплетающимся в спинной мозг, опутанных гидравлическими шлангами, словно кровеносными сосудами. Лишь когда библиотекарша деликатно похлопала его по плечу, сообщая, что библиотека закрывается, Володя оторвался от чтения.
; Что ж, значит водный, - решил он, захлопывая книгу.

Глава 2

На первых лекциях в институте Володя изо всех сил напрягался, пытаясь понять преподавателей. Сидел и сам себе удивлялся, вроде способный к учению был всегда, а тут вдруг резко поглупел - так за предыдущие два года устал организм от учебы, что сознание непроницаемым для знаний стало, словно линия Маннергейма, и никакой силы воли не хватало, чтобы пробиться сквозь эту защиту.  Решил он не ходить больше на лекции. А какой смысл? Бывает, что объестся человек, например, апельсинами, и такая аллергия  у организма вырабатывается, что не принимает он их больше совсем, вот и с учебой, видимо, это случилось.

***

Шел как-то днем Володя по улице и, увидев надпись «Народный суд», решил зайти. А там как раз было открытое заседание – судились соседи по коммунальной квартире. Из-за чего был спор, непонятно, начало-то он пропустил. Когда зашел, судья - пухлая одесситка, рассматривала вещественное доказательство – кастрюлю с супом, в которую соседи всякого мусора набросали. А надо сказать, суд в Одессе, это не суд где-нибудь в Москве. Суд в Одессе - это театр комедии и трагедии сразу,  это действо уникальное, здесь люди не сдерживают своих эмоций, плачут от смеха и страданий, чаще конечно от смеха, но бывают здесь и драмы такой остроты, что Шекспиру  не выдумать.
Вот только «актеры» играли так, что Станиславский бы лопнул от  зависти.
Ходил теперь Володя в суд каждый день. Театры ему больше были не интересны, там лживо все казалось, поддельно как-то. На всякие дела он в суде насмотрелся: и разводы наблюдал и примирения. Однажды очень интересное дело слушал, которое даже вошло потом в учебники по юриспруденции. В конце сороковых в стране, как, впрочем, и последующие тридцать лет, был страшный дефицит практически всех товаров, особенно  тканей, и цены на отдельные виды на черном рынке порой в десять, а то и в двадцать раз превышали государственные. Некая одесская артель шила детских плюшевых мишек. Плюш брали по государственной цене на складе, лимит – на триста мишек в месяц. Мишек шили, сдавали в магазин, потом через своих людей скупали все игрушки в магазинах назад, снова плюшу у государства закупали, мишек снова в магазины сдавали, а материал по ценам черного рынка в двадцать раз дороже распродавали. И снова круг. Если какую игрушку и покупали мамаши для своего любимого чада, этот экземпляр и дошивали, материал все равно каждый раз оставался. Таким образом, они несколько лет работали и только деньги лопатой гребли. Погорели, как все великие разведчики - на случайности. Продавщица, молодая девчонка, нечаянно перьевой ручкой поставила  кляксу на лапе, испугалась, что у нее из зарплаты вычтут, и старательно сбагрила этого медведя покупателю при первой же возможности. Очень удивилась девочка, когда та же игрушка через некоторое время снова к ней вернулась. Рассказала она обо всем знакомому курсанту. А времена тогда были не простые, народу всюду вредители мерещились. Решил парень, будто шпионы шифровки в плюше передают. Он провел собственное расследование, пометил всех медведей аккуратненько, а когда они все меченые вернулись, кинулся в НКВД.
Володя неделю на слушания ходил, очень интересно было. Все-таки придумают же люди! Но наглядно показало дело - не бывает идеальных преступлений. Даже гений может погореть на случайности.
Но время шло, суд - это, конечно, очень интересно, но от сдачи сессии исправное посещение народного суда не освобождало. Сессию Володя сдал еле-еле, что называется «на брюхе прополз», точнее на шпаргалках. Второй семестр он уже учился, как положено. Полугодичного отдыха хватило, чтобы напитаться сил.
Пришло долгожданное лето, каникулы - время ехать домой.

***

Дома обстановка была очень напряженной: отец на фронте был несколько раз ранен и контужен, и сейчас у него медленно, но верно «ехала крыша»: он был раздражителен, часто выходил из себя, бывали случаи, когда кидался на мать без малейших на то оснований. Конечно, нужно было относиться с пониманием к этой ситуации, помнить о тяжелой контузии, нужно было осознать, это поведение – результат болезни, но категоричный Володя видел в этом только несправедливость и дурное обращение с матерью, а в причинах не хотел разбираться. Однажды, когда отец в очередной раз поднял на мать руку, он подошел, посмотрел ему в глаза и сказал:
- Я тебя предупреждал, чтобы ты так больше не делал?
Папаша Лазарь широко открыл рот, но слова не вылетели из его горла, их остановил кулак сына, врезавшийся в живот, и со стекленеющим взглядом он молча повалился на пол, судорожно хватая воздух.
- Володя, ты что!
- Сынок!
Тетка с матерью кричали нечто невразумительное, пытались успокоить и оттащить его, закрывая Лазаря своими телами, хотя Володя вовсе не собирался продолжать расправу, а сам в растерянности пытался поднять лежащего на полу отца.
После этого отец и вправду перестал кричать на мать, он больше вообще ни с кем не разговаривал, не общался, не садился за стол. Словно тень бродил по квартире, иногда, когда он сидел в углу, было слышно его тихое бормотание на святом языке. С утра до вечера он читал наизусть псалмы Давида, но ни Володя, ни кто другой не понимали этого бормотания. Эти слова звучали, словно из другого мира, другой, давно ушедшей эпохи, приплывали из того времени, когда он четырехлетним мальчишкой с огромными ясными глазами бегал между скамейками синагоги, теряя ермолку. Эти слова приплывали оттуда, где мужчины с библейскими лицами надевали непонятные коробочки на голову и накручивали такие забавные ремешки на руку, накрываясь большими белыми полотенцами. Но этот ребенок уже давно вырос и забыл слова святого языка. Теперь у него, как и у остальных, была другая религия. Теперь, как и миллионы других советских граждан, он должен был поклоняться святой троице – Марксу, Энгельсу, Ленину и славить великого апостола – Сталина.
Избегая домашнего дискомфорта, Володя много времени проводил со своими школьными приятелями, хотя порой с ними ему было скучновато.
В середине августа из Москвы приехала погостить старинная мамина подруга со своими дочерьми.
-Володя познакомься, это Оля, а это Маша.
Перед Володей стояли симпатичная серьезная девушка с черными волосами и округлыми, мягкими чертами лица и озорная кудрявая темноволосая девочка лет семи.
- Очень приятно.

***
С Ольгой они проводил дни напролет: гуляли по городу, ходили на пляж, плавали на многочисленные необитаемые и дикие острова днепровских плавней. Он рассказывал ей о своих приключениях в Средней Азии - как сражался со сворами собак, когда воровал яблоки, как ковал ножи, как играл на ташкентском базаре в орехи, принося домой в голодное суровое время каждый вечер мешок грецких орехов. Он умел рассказывать, а она слушала, смотря на него большими зелеными глазами, то смеясь, то удивляясь услышанному, но все чаще они оба, замолкая, смущенно смотрели друг другу в глаза, не зная, что сказать. Домой они приходили очень поздно. Это не могло не беспокоить их родителей, и мягко, но настойчиво их просили брать с собой на прогулки Олину сестренку. Конечно, наивно было думать, что Володя позволил бы себе «лишнего». Дело было даже не в воспитании, откровенно говоря, при полном бесстрашии и уверенности в себе, он был очень застенчив с девушками. Но родители все же волновались, и потому теперь всюду с ними была Маша, как некая, довольно странная, гарантия непорочности их отношений.
В августе вода в Днепре - как парное молоко. Да и деньки стояли ясные и теплые, большую часть времени компания проводила на пляже, а главное, Маша в воде все время плескалась, разговору не мешала.
- Сейчас в Москве такой антисемитизм, просто ужас. Мама боялась, что меня в институт не примут, но я все же поступила. Говорят, какая-то мизерная квота есть, так вот я, наверно, в нее и проскочила.
- Как в царской России, видимо, скоро черту оседлости введут.
Он пытался шутить, только почему-то Оленьке было не смешно - в Москве еврейский вопрос в конце сороковых стоял несколько острее, чем на Украине.
- Володя, ты зря улыбаешься, в Германии тоже начиналось постепенно, а потом людей газом травили и жгли в печах.
-  Знаю, но мы же не в Германии. Я не чувствую здесь особого антисемитизма, да и потом Сталин не антисемит. Я слышал, что до войны здесь в тюрьму сажали только за слово «жид». Даже анекдот такой ходил:
«Подходит один мужик к другому и спрашивает:
- Ты что здесь делаешь?
А тот отвечает:
- Да вот, трамвай подъеврееваю...»   Правда, после войны все несколько изменилось. Как-то я проходил мимо одного двора по дороге в школу, меня мальчишки «Зямой» стали дразнить и камни бросать. Я тогда завернул в газетку стальную трубу, и в очередной раз, проходя мимо этого двора,  ударил одного по плечу газеткой.
- И что дальше?
- А дальше он упал как подкошенный, я, видимо, ему ключицу сломал. Больше не дразнили.
- Не знаю я, чем это все кончится, по моему это все идет к… Смотри, вот поганка, только что была в воде, а уже где-то спряталась!
Посмотрел Володя на реку, а Машиной головки нигде не видно. У Володи екнуло сердце -  не похоже, чтобы баловалась девочка. Рванул к реке, ноги песок, словно миксером взбивают.  Врезался, как торпеда в легкую днепровскую волну. Увидел под водой девочку, подплыл  в два гребка, схватил ее и на берег, а она уж не шевелится. Представил Володя, как домой придет и скажет матери: «Утонула ваша дочурка» - словно тысячи струн где-то глубоко внутри оборвались. Оля стояла рядом  молча, лицо хуже, чем у утопленницы, в глазах ни слезинки, только безумная пустота.
Руки на грудь, раз, два, три, четыре - искусственное дыхание, и снова раз, два, три, четыре, выдох рот в рот… Да только зря все, не бьется сердце девочки. Сначала секунды в минуты превратились, потом в часы, теперь вечностью каждое мгновение потянулось, кажется, уж век сменился, и эпоха, только он один с этой девочкой на руках здесь. Понимал Володя, что нет возврата оттуда, где она сейчас, знал, что напрасно все, но продолжал: раз, два, три… И с губ его слетали мольбы к Всевышнему, только не замечал он, что на святом языке шептал, иначе очень бы удивился, потому что забыл давно эти слова. Молил Всевышнего, а сам продолжал: раз, два, три…и вдруг - чудо это было или усилия его оправдались? - только закашлялась девочка и заплакала. Как тысячетонный груз с плеч упал, позабыл разом Володя все свои клятвы Господу, улыбнулся устало - понятно, это его собственные усилия Машку с того света вытащили.

***
Последний день вместе - утром поезд в Москву. Молча просидели они весь день на берегу Днепра. А что говорить? Люди взрослые, никаких иллюзий. Договорились не писать друг другу - так лучше, что зря душу терзать?!
Глубокой ночью, когда все давно легли, она пришла к нему на веранду, где он спал. Были объятия, они жарко целовали друг друга. Володе хотелось прижать эту такую ставшую родной ему  девочку как можно ближе к себе, хотелось целовать каждую клеточку ее тела, хотелось… но, конечно, он не мог позволить себе большего. А утром Володя проводил ее до поезда, и внутри разлилась огромная, бездонная и бескрайняя пустота. С ним это было впервые, впервые в голове не было никаких мыслей, он ни о чем не думал. Просто шел, просто ел, просто ложился спать и вставал утром. Время существовало отдельно от него, он не ощущал его движения.

***

Нужно было наверстывать учебу за первый курс. Буханка хлеба да учебники – вот и  весь рацион на день. Скучно и нудно прошел учебный год, как путь бедуина в далекой Сахаре. Сессию он сдал досрочно - нужно было везти отца на обследование  в психиатрическую клинику в Днепропетровск.
Дома лежало письмо, которое он ждал весь год, и уже отчаялся получить, они ведь договорились не писать друг другу. Нарушить свое обещание первым он не мог, потому что не знал ее чувств, не знал, хотела ли получить его письмо. Он боялся быть навязчивым, но в душе продолжал ждать и надеяться.
В письме Оля была немногословна:
Здравствуй, Володя. Я помню, о чем мы с тобой договаривались, я помню, что обещали не писать друг другу. Много раз я садилась за стол и писала тебе, но так и не отправила ни одного письма. Прошел целый год, и вот сейчас я все-таки решилась. Пятого июля я приезжаю на две недели к бабушке с дедушкой в Кривой Рог, и больше всего на свете я хотела бы увидеть тебя. Если ты  хочешь нашей встречи и сможешь приехать – я буду ждать, если нет - я больше тебе не напишу.

Конечно, он обязательно будет там, чего бы это ему не стоило, но вот беда - обследование отцу назначено как раз на первое июля. Правда, лежать в клинике он должен будет не меньше месяца, а, значит, из Днепропетровска можно махнуть в Кривой Рог.

***

Отца положили  на обследование. Володя ночевал четыре дня в больнице на стульях,  чтобы днем водить отца на  консультации, да и не уехать было домой - билетов на поезд не достать. Сдав сессию раньше срока, он и так с трудом купил билеты. А пока был в Днепропетровске, закончился учебный год в большинстве институтов, кроме того, наступил сезон отпусков.
- Как же быть, как попасть в Кривой Рог? - сверлило в мозгу. К несчастью, кроме него, еще сотням таких же, кровь из носу, куда-то нужно было попасть: кому домой, кому на похороны, кому на свадьбу. И люди пытались любым способом влезть «зайцами» в поезд, хоть на крышу, хоть на подножку, да только и милиция не дремала: на перроне стояло оцепление,  милицейские патрули рядом с каждым вагоном. Володя посмотрел, прикинул и решил, что не выгорит здесь ничего «зайцам», не удастся прошмыгнуть в вагон. Он  рванул в аэропорт - а там не лучше. Пробежался по всем кассам – оказалось, на неделю вперед было все раскуплено, да и контроль здесь никак не меньше, чем на вокзале.
Володя вспомнил, что со вчерашнего дня ничего не ел. Забрел в буфет, купил там пирожок с чаем. Задумчиво жуя, уставился в одну точку – все пытался придумать, как попасть  к Оле.
- Эй, парень, парень, что с тобой? – затряс его за плечо какой-то мужичок – гляди, вон муха к тебе в стакан попала, сейчас проглотишь!
- Да? Что? Все со мной в порядке, задумался, видимо.
- А чего грустный такой?
- Да мне к девушке надо попасть в Кривой Рог. Из Москвы она приехала, через пять дней уезжает, а я не видел ее год, и очень мне ее увидеть нужно, а тут вон… – он махнул в сторону суматошной толпы.
- Да, дела…проблема…  ну, так и быть, слушай меня, я  лечу как раз в ту сторону, запчасти на машинотракторную станцию везу, заправиться сел, через час вылетаю. Но
здесь мне тебя не провести на борт, сам видишь – все оцеплено. Слышь, ты поди-ка сюда… - он подвел Володю к окну – Видишь поле, а за ним холм?
- Ну….
- Так вот, иди сейчас туда, я взлечу, а за холмом сяду, чтобы меня не видно было диспетчерам. Тут километров пять. Все, дуй давай! Через час взлет.
- Так Вы что, пилот?
- Дуй давай, тебе говорят!

Володя разогнался,  шаги все быстрее и быстрее. Дядька сказал, что через час у него взлет, а пройти с пяток километров нужно. Вот только как ни ускоряется Володя, а холм все не приближается... Вот он уже бегом бросился, дыхание перехватило, а цель ближе не становится – пошутил, что ли мужик, здесь не пять, а все десять километров будут! Расстояния в степи обманчивы. Кажется, что совсем рядом холмик, буквально два шага пройти, а на самом деле идешь, идешь, а он как был впереди в двух шагах, так там и маячит,  не приближается.
Наконец, добежал Володя до холма, спустился вниз по другую сторону, но не увидел никакого самолета и в помине.
- Ну, конечно, посмеялись надо мной, а я - дурак «купился», побежал. Вот идиот!
Сел в поле, чтобы продышаться, отдохнуть и назад брести. Вдруг где-то  вдалеке  послышался рокот, а за ним и сам «кукурузник»-одномоторник  стрекозой выплыл из-за холма и пошел на посадку.
- Ну, лезь назад!
У такого самолета две полости . Но сзади, где место для пассажира, огромный ящик стоял, и Володя никак там не мог поместиться.
- А куда садиться-то? Здесь ящик!
- Слушай парень, я же сказал, что везу запчасти на МТС, что ты мне мозги компостируешь! Ты летишь иль нет? Залазь на ящик и за стекло держись.
Самолет затарахтел, затрясся, и понесло его, не спеша вперед. Колеса оторвались от неровной поверхности, и по мере того, как поток воздуха сильнее набегал Володе  в лицо, ему страшно становилось: самолет не высоко летел, может метров двести - триста над землей, а все один черт, падать-то – больно. Он вцепился в защитный щиток так, что   руки побелели, ноги затекли, казалось, потоком воздуха того гляди сдует.
Изредка кинув взгляд вниз, он видел, как медленно, неспешно проплывали под ним поля. Часа три, а может и больше прошло, наконец, пошел самолет на снижение.
- Слышь, - повернулся к нему пилот, и заорал, что есть мочи – я тебя тут высажу, а то мне по балде дадут, если я с тобой на аэродром! Тут недалеко, дойдешь!
Поблагодарив летчика, Володя нетвердыми ногами ступил на землю, и почувствовал,   что ноги не слушаются, словно ватные, подламываются, не держат тело,  как будто тысячи иголок разом впились в кожу.  Кое-как разошелся - темнело уже, а идти прилично…

***

Встреча с Олей получилась жаркой - попал маятник любви в резонанс их чувств, накрыл горной лавиной. Дни пролетели, как один миг, и пришла пора снова расставаться.
- Володя, ты будешь писать?
- Конечно, я буду писать и ждать твоих писем. Мы обязательно будем вместе! Я хочу, чтобы ты была моей женой.
- Я тоже хочу, но пока об этом рано.
- Приезжай летом, в следующем году.
- Я люблю тебя!



***

Отца оставили в психиатрической клинике на лечении до двенадцатого сентября, потому в Одессу на учебу он прибыл вечерним поездом пятнадцатого, после того как съездил за папой в Днепропетровск. Уже изголодавшись по учебе, в приподнятом настроении брел с вокзала в свое общежитие пешком, наслаждаясь мягкой прохладой вечерней Одессы.
В  Доме культуры имени  Горького, как всегда по субботам, были танцы.
- Ну, ты, бля, крыса, тебя, кажется, предупреждали, чтобы мы тебя здесь больше не видели, - трое молодых парней в форме одесской мореходки окружили студента-водника.
Какие танцы в Одессе без драки? Но  трое забияк  даже не предполагали, что этот вечер войдет в анналы истории, и будет вспоминаться многими поколениями студентов.
- Ну, давайте, выйдем, – не очень уверенно предложил узкоплечий парень морякам, первым направившись к выходу.
- Давай, давай иди, придурок – самый здоровый из моряков отвесил пренебрежительный подзатыльник идущему впереди, впрочем, этот выпад остался без ответа.
Выйдя из дверей Дома культуры, парень резко рванул с крыльца, один из преследователей сорвался с места, готовый догнать паршивца, но со стоном повалился на землю, тут же получив оглушительный удар бутылкой по голове. По его лицу хлынула кровь вперемешку с дешевым молдавским вином. Со всех сторон на воинственную троицу посыпались тумаки. Вскоре, когда стих ураган ударов, узкоплечий парень, присев на корточки, приподнял за волосы окровавленную голову того самого, что отвесил ему в клубе подзатыльник:
- Это чтобы я тебя здесь больше не видел!

Решив сделать крюк, Володя спустился вниз к набережной, чтобы полюбоваться огнями города, отраженными зеркальной поверхностью Черного моря.

Хромая на левую ногу, и рассматривая дорогу перед собой тем глазом, что распух меньше другого и еще еле-еле открывался, морячок вбежал в здание общежития мореходки и, облокотившись на плечо дежурного, отчаянно ударил по кнопке сирены. Страшный рев «боевой тревоги» в один миг оглушил обитателей общежития. Те, кто уже улегся спать, вскакивали с постелей, судорожно натягивая штаны. Со всех этажей на лестницы выбегали толпы поправляющих на бегу одежду молодых парней и табунами устремлялись вниз.
- Водники! – завопил побитый, и вся орда, вывалившись на улицу, разбилась по ротам и отделениям.
Прохожие провожали удивленными взглядами  бегущую в сторону общежития водного института, как называли в народе ОИИМФ, толпу моряков.
Ворвавшись в общежитие, они принялись крушить все, что попадало под руки, включая мебель и физиономии случайно оказавшихся в вестибюле студентов.
Последние кинулись по этажам общежития, колотя в двери комнат ножками от стульев и чайниками. В отличие от мореходки, в стенах которой царили военные порядки, в гражданском институте не было предусмотрено сигнала боевой тревоги, поэтому оповещение чуть затянулось, давая морякам фору. Наконец, на всех этажах захлопали двери, некоторые студенты выбегали в одних трусах и вихрем сбегали по лестнице, попадая под шквал ударов противника. Все коридоры охватило студенческое сражение, но основная битва переместилась в столовую. Табуретки и ножки от столов мелькали в руках распаленных пацанов, как реквизит цирковых жонглеров.  Преподавательский состав уже был поднят на ноги, а весь город заполнил звук милицейских свистков.

Подойдя к общежитию, Володя с изумлением увидел толпу дерущихся. Собственно, потасовки между курсантами мореходки и студентами его Alma mater были весьма регулярным событием, но такая многочисленная битва случилась впервые. Настоящее же удивление его ждало внутри: десятки парней со страшным криком и ругательствами молотивших друг друга,  чем попало, не меньшее число поверженных, лежащих вокруг, пятна крови из разбитых носов и ртов, забрызгавшие  пол и стены. Пробираясь вглубь здания по коридору и закрываясь чемоданом от случайных ударов, он вдруг услышал громкий возглас своего соседа по комнате:
- Володька, давай сюда!
Он едва поднял глаза на приятеля, как сзади совсем близко раздался вопль, похожий на крик дикого бабуина, и воздух взорвал свист запущенного с большой скоростью предмета. Боковым зрением Володя успел увидеть стремительно летящий прямо ему в голову массивный табурет, но в последний момент чья-то рука резко остановила его на лету. Огромный парень в форме мореходного училища одной рукой мертвой хваткой держал за плечи нападающего, одновременно другой  подталкивая Володю:   
- Чего стоишь, иди, давай, быстрее!
Володя с благодарностью посмотрел на атлета, рост которого, по всей видимости, уходил за два метра. Лицо его показалось смутно знакомым, но где и при каких обстоятельствах они могли встречаться - в голову не пришло. В этот момент в здание ворвалась милицейская группа, растаскивая распаленных драчунов по разным углам, а особо агрессивных связывала попарно толстым тросом и распихивала по милицейским фургонам.


                ***

После четвертого курса летом студентов-водников отправили на  военные сборы для присвоения офицерского звания.
Володя проходил их по специальности военного водолаза. Это было славное время, которое он часто потом вспоминал. Во время учебы студенты жили голодно, на мизерную стипендию, основной едой были хлеб и картошка. На базе же водолазов кормили, как в Кремле: мясо, овощи, шоколад, на ужин давали красное вино. Тренировки проходили на море, а погода в тот год стояла отменная. Володе казалось - еще немного, и его «будка» не поместится в водолазном шлеме. Мичман, который их курировал, студентов жалел и не особенно напрягал с нагрузками:
- Товарищи студенты, сегодня тренировки в барокамере. Сильно мы вас давить не будем - 6 атмосфер. И еще очень рекомендую не пердеть, сидеть вам там восемь часов.

На пятом курсе Володе разрешили делать диплом-проект. Он спроектировал установку для загрузки судов сыпучими грузами. На защите поводов для тревоги не было, он получил «отлично».
Оставалось самая малость – распределение. Все стремились остаться в Одессе, либо же, на худой конец, попасть в Николаев - тоже не далеко. За теплое место под солнцем сражались «подкупом и угрозой, шантажом и обманом», поднимались на ноги родственники и знакомые, привлекались все возможные зацепки, и, тем не менее, на распределение выпускники шли взволнованные - никто не хотел покидать солнечного побережья Черного моря. Володя знал, что связей у него нет, а потому просто написал в заявлении: «Прошу направить в порт города Корсакова». Южная оконечность Сахалина! Самая удаленная точка на просторах огромного Советского Союза. Он рассуждал, что в Одессе пробиться будет в десятки раз сложнее, играют роль связи, знакомства, и прочее… что угодно, только не деловые качества или не они в первую очередь. А там, на краю земли, где он будет чуть ли не единственным дипломированным специалистом, быть может, он добьется большего.

Вызывали по одному. В зал, где сидела комиссия, заходили на «ватных» ногах.
- Володька, ты как всегда - само спокойствие! Тебя что, не волнует твоя судьба?
- Волнует, просто я думаю, у меня нет конкурентов.

Настал его черед.
Совершенно спокойно, без нервозности и волнения зашел в зал.
- Владимир Либерман?
- Да.
- Вы написали заявление в город Корсаков, но у нас к Вам будет иное предложение.
Надо сказать, эта фраза его очень удивила, в это время в разговор вмешался пожилой мужчина, сидевший в углу.
- Мы видели Ваш дипломный проект, нам специалистов, вроде Вас, здорово не хватает, предлагаем Вам работать в Министерстве обороны.
- Хорошо.
Будто от их предложения я могу отказаться! – улыбнулся он про себя и взял направление.
Перед отъездом, прощаясь с общежитием, которое было ему домом долгих  голодных пять лет, зашел в столовую и с усмешкой окинул взглядом прикрученные к полу после той памятной драки ножки скамеек.

***

Приехал Володя в Хабаровск, а дальше что? Адрес был указан странный: Хабаровск-6. А где он, этот шестой Хабаровск? Решил спросить на почте:
- Здравствуйте, вы не поможете мне найти этот адрес?
Дородная тетя посмотрела в листок и изобразила улыбку всеми своими железными зубами.
- Подождите минутку молодой человек, одну минутку, уж будьте любезны.
Володя удивился, надо же какой обходительный народ на Дальнем Востоке! Впрочем, его удивление рассеялось и все встало на свои места, когда, спустя несколько минут, рядом с почтой заскрипел тормозами милицейский газик.
- Пройдемте с нами, товарищ, - сказал с порога человек в форме и тоже как-то  неестественно улыбнулся.
Привезли его в отдел.
- Откуда у Вас этот адресочек, гражданин? - уже без всякой улыбки произнес оперативник.
На этот раз улыбнулся Володя и так же официально, будто передразнивая, произнес:
- Да вот, товарищ милиционер, направление на работу получил от Министерства обороны Союза Советских Социалистических республик.
Специально полностью и четко, делая ударение на каждом слове, он чеканил название грозного ведомства, протягивая бумагу с серпом и молотом, заверенную гербовой печатью.
Лейтенант прочитал направление и сделал телефонный звонок.
- Пожалуйста, можете подождать у меня, сейчас за Вами приедут.
Через двадцать минут в кабинет зашли двое из госбезопасности, снова тщательно проверили документы, посадили в машину и повезли.
Машина быстро выскочила из города на шоссе, и, пройдя по трассе километров пятнадцать, свернула на малоприметном перекрестке в лес. Дальше дорога проходила все время по тайге. Километров через пять показался контрольно-пропускной пункт. Там попросили всех выйти, посмотрели документы, отдали честь. Когда трогались, за окном слышался отчаянный лай сторожевых псов. Через пару километров снова проверка, точно такая же.
- Да, серьезная охрана, - с улыбкой произнес Владимир.
- Особо секретное военное производство, - ответил сидевший рядом чекист.
Подумать только - завод с городком обслуживающего персонала в диаметре километров пятнадцать, и кольцо безопасности, опоясывающее секретный объект, не меньшей ширины! А затеряно это все в дремучей тайге. Вот, например, Израиль - весь поперек всего-то шестьдесят километров. Как там такой объект разместишь?
 А Люксембург? Можно было б сразу всю страну колючей проволокой обносить. А здесь две тысячи квадратных километров затерялись где-то на бескрайних просторах, и - пойди, отыщи.



***

Все сотрудники военного завода невыездные, без особого разрешения покидать территорию никому было нельзя. Тут, конечно, и неплохая библиотека, и кинозал, да и отменная столовая, но все же лагерь - он и есть лагерь, хоть и комфортабельный. От этой мысли только  одно спасение Володе – работа. Главный технолог уже скрываться от него стал - каждый день молодой инженер ходит, задания просит.
- Вот неймется человеку, сидел бы как все, так ведь нет, выдашь ему задание на две недели - на следующий день приходит, мол, все сделано, извольте еще – сетовал Володин начальник.
Люди в неволе озлобляются. Даже когда вроде бы и бытовые условия хорошие, отсутствие свободы давит, как пресс, незаметно людей превращает в зверье. Одно развлечение в заводском общежитии знали – водку. Соберутся вечером - и понеслась: коллектив мужской, кто отказывался со всеми пить, того гнули, пока выделываться не прекратит. В тот вечер, как обычно, сидели, выпивали, вдруг кто-то вспомнил:
- А где новенький?
- Да черт его знает!
- Так позовите, как же так, не порядок! Что же мы, не люди что ли? О молодежи заботься нужно, помогать в коллективе адаптироваться, уга-га!
- Владимир, что же ты здесь, пойдем с нами, выпьем, посидим.
- Да нет спасибо, я прогуляться по территории собрался, осмотреться. Я вообще не пью.
- Да брось, пойдем, успеешь еще осмотреться, никуда все равно отсюда не денешься!
- Правда, спасибо, но я не хочу.
- Ты что же нас не уважаешь? – вскипятился здоровый, как буйвол, человек с мохнатыми  руками и огромными пудовыми кулаками.
- Я вас ни капли не уважаю, ни на грамм! За что мне вас уважать?
Яростью глаза налились у амбала, аж перекосило его от такой наглости. Но Володя пять лет прожил в мужском общежитии, знал - гнуться нельзя: один раз согнешься, потом уже поздно будет, нельзя слабость показывать, с первой минуты надо насмерть стоять.
А тот размахнулся, отвел назад  плечо, чтобы через сотую долю секунды со страшным ускорением выстрелить вперед, толкая кулак прямо в лицо, знал - одним ударом уложит. Володя тоже понимал, что силы неравные, но еще он знал – побеждает тот, кто сильнее духом. Ухватил за ножку  табурет, тяжелый такой, из соснового массива и, не дожидаясь, изо всех сил врубил с размаха противнику в грудь. Прошел табурет сквозь кулак, сквозь блок второй руки, и углом ударил в грудную клетку. Молча упал тот на пол и  лежал на спине с широко открытым ртом.  Даже какая-то неестественная картина получилась, прямо как в немом кино. А Володя поставил табуретку на пол и ушел тихо, ничего не сказав.
С тех пор никто больше его не трогал, никто не приставал, после работы чаще всего засиживался Володя вечерами в библиотеке. Однажды попался ему в руки научный журнал, а в нем статья: «Диэлектрик в электромагнитном поле». Очень интересная статья: оказывается диэлектрик, попадая в электромагнитное поле, старается двигаться по силовым линиям. И тут осенило Володю, как током ударило.
Завод выпускал корабельное оружие, в том числе шахты подачи снарядов. Шахта – рамная конструкция с раскосами, по ней снаряд из трюма к орудию подается. Красить их - целая проблема, кистью выкрасить – адский труд, конструкция высокая, и очень много элементов, а из пульверизатора еще хуже, только десять процентов краски на раме оседает, остальное летит на пол, на стены, на головы и в легкие маляров, опять же, перерасход краски огромный. Вот если бы подать на раму электромагнитное поле, так частички краски куда нужно полетели бы! Написал Володя подробную докладную записку директору.

***

- Владимир Лазаревич, берите на себя разработку системы и технологии окраски. Вот Вам пропуск для свободного выхода и спецразрешение от Минобороны, сами выбирайте, какие предприятия и НИИ хотите посетить. Думайте, что Вам нужно, любые материалы в этой области достанем.
Володя глянул в бумагу - серьезный документ, в духе: «...предъявителю сего мандата оказывать всяческую поддержку и помощь», да не просто, а за подписью замминистра.
Стал он ездить по предприятиям и  научным институтам, но с работой не торопился, знал -  как только дело сделает, сразу снова его в «лагерь» за колючую проволоку вернут, а ему, ой, как не хотелось обратно. Как-то раз в Хабаровске зашел в ресторан пообедать. За столиком соседствовал серьезный мужчина с депутатским значком на лацкане пиджака, разговорились:
- Владимир Михайлович.
- Владимир Лазаревич. Очень приятно.
 Собеседник рассказал о себе. Выяснилось, что он главный инженер хабаровского порта.
Володя, в свою очередь, поведал, что учился в ОИИМФ по специальности инженер-механик по оборудованию портов. Оказалось, что они оба окончили один институт. Так за приятными воспоминаниями скоротали вечер. Расставались со взаимной симпатией.
- Слушай, а может к нам? Нагрузка на порты с каждым годом все больше, грузы-то со стройматериалом на БАМ все через нас идут. Нам сейчас так толковых специалистов не хватает!
- Да ну что Вы, кто меня отпустит из Минобороны!
- Если согласен, то пусть тебя это не волнует.
- Я-то, конечно, согласен, вот мне резон за колючей проволокой всю жизнь сидеть!
- Погоди, я запишу полностью твои данные.
 На том и расстались. Володя вернулся на завод и продолжил работу над проектом. Надо сказать, он не питал никаких иллюзий. Через пару месяцев его вызвал директор:
- Ну что, Владимир, решили от нас сбежать?
- Михаил Петрович, с чего вы взяли?
- Ну, как же, вот пришла бумага по вашему ходатайству, Вас переводят. Разве мы мало для Вас сделали? Смотрите, за десять месяцев Вас повысили до ведущего технолога. Ну что Вам еще не хватает?
- Вы знаете, Михаил Петрович, я никаких ходатайств не писал, но, честно говоря, рад переводу. Поймите меня правильно, Вы прекрасно ко мне отнеслись, но дело в том, что здесь я, как в тюрьме. Мне свободы не хватает! А разработка окрасочной камеры практически завершена, теперь это дело техники, я больше в процессе не нужен.
- Ладно, Володя, жаль мне с тобой расставаться, отличный ты специалист, но тебя в целом понимаю, чувствую, у тебя большое будущее. Удачи тебе! Глядишь, еще свидимся...


Глава 3

Полным ходом началось строительство Байкало-Амурской магистрали: прорубили миллионы кубов горной породы, вывезли миллионы кубов земли, угробили сотни тысяч заключенных. Великая стройка, как черная дыра, поглощала бессчетное количество материалов. Порты Амура – восточные ворота БАМа, не успевали обслуживать транспорт, потому требовалось срочное расширение терминалов - строились по всему Амуру новые причалы, разгрузочные станции. Но Амурское пароходство не справлялось  с задачей партии.
- Здравствуйте, товарищи. Теперь так будет - каждую неделю все начальники портов будут лично мне отчитываться по количеству изготовленных крепежных стяжек. Это узкое место в строительстве новых причалов, поэтому снимайте людей, откуда хотите, организуйте третью, если необходимо, четвертую смену, но план выполняйте!

Суров начальник Амурского пароходства Захватов Зиновий Георгиевич. Но его можно понять, ему постоянно из министерства «хвост накручивали», министр водного транспорта лично звонил и грозил партийным взысканием. Хорошо еще, что далеко от Москвы, а то каждый день бы «на ковер» вызывали.

Присылали  тысячи рулонов катаного прута, его надо было нарубить, выровнять, резьбу нарезать. А нужно бессчетное количество таких стяжек. Сотни здоровых мужиков лерки крутили. Все резервы, казалось, уже задействованы, но поскольку  точить на станках эти стяжки было нельзя, приходилось резать вручную.

Порты не справлялись, каждую неделю начальники прибывали на совещание отчитываться о выполнении плана, но он не  выполнялся,  поэтому сидели молча, втянув головы в плечи в ожидании очередного выговора. Громил их начальник пароходства, но и сам  понимал - не хватает людей,  неоткуда дополнительно снять, что тут поделаешь?!

***

Механик хабаровского порта Владимир Либерман после утренней планерки постучал в кабинет главного инженера:
- Разрешите? Владимир Михайлович, я с просьбой: выделите мне один станок сверлильный и еще кое-чего тут по списку, я попробую решить проблему нарезки стяжек.

- Все тебе выделим, дорогой ты мой, был бы результат!

Володя рассудил, если гора не идет к Магомеду, то Магомед должен идти к горе. Раз деталь неровная, значит вращаться должна лерка -  из сверлильного станка сконструировал станок для нарезки резьбы. Не станок, а чудо вышло, вжик и готово!

***

-  ...так, что нам скажет начальник комсомольского порта?
- Мы, Зиновий Георгиевич, стараемся, как можем, 2500 сдали на этой неделе.
- А план у вас 4000! Работайте, делайте что-нибудь, на то Вы и руководитель. А если не справляетесь, так мы Вас освободим от ваших обязанностей. Так, дальше - Благовещенск.
- У нас 3200.
- Плохо, очень плохо работаете. Мы Вас на такую должность назначили, так не надо обманывать наше доверие. Что у нас в Хабаровске?
- Зиновий Георгиевич, план выполнили, 5000 сдали.
- Вот молодец, Александр Михалыч, из отстающих в лидеры вырываетесь! План вам 6000  на неделю.



***

За окном уже занялся рассвет, а она так и не смогла уснуть. Встав с постели, она накинула халат, вышла на террасу второго этажа и, щелкнув зажигалкой, закурила.
- Дженни, ты уже проснулась? – раздался сзади голос отца.
- Еще не уснула скорее.
- Волнуешься?
- Волнуюсь? Нет, скорее сомневаюсь в правильности решения.
Подойдя, отец обнял ее за плечи:
- Ты не хочешь выходить за Джозефа?
- Не знаю...
- Он не плохой парень, очень деловой…
- Да, он хороший человек, и, судя по всему, любит меня, да, он деловой и о таком муже мечтают многие женщины, это все так, но дело не в нем, скорее во мне… – задумчиво протянула, обернувшись к отцу, Дженни.
- Отчасти я тебя понимаю, но свадьба-то уже сегодня. Почему ты не сказала этого раньше? Хочешь отменить церемонию? – с укором в голосе спросил Бенджамин.
- Почему все на меня давят? – вспылила Дженнифер – Ты, Джо, я не знаю… Наверно, не надо ничего отменять, а то ведь перед приглашенными неудобно, – неуверенно добавила она.
- В конце концов, это твоя жизнь, поступай так, как тебе подсказывает сердце, только постарайся до трех часов все решить, – нахмурился отец, выходя и закрывая за собой дверь, в энергичном стуке которой явственно слышалось его недовольство дочерью.
- «Как подсказывает сердце»... А как оно подсказывает? Молчит предательски, предоставляя всю сложность выбора разуму. После прогулки по саду она заглянула в ежедневник: в одиннадцать приедет парикмахер, в двенадцать должны привезти платье.
Налив себе полный стакан виски, Дженни опрокинула его залпом, по телу разлилось тепло, а в голове появился легкий шум. «Ну вот, уже немного легче», - рассмеялась она,
глядя на себя в зеркало и, схватив бутылку, сделала еще несколько больших глотков, задержав дыхание.


***

Начальник хабаровского порта зашел в ангар, посмотрел – на душе потеплело, благостная улыбка заиграла на губах: раньше здесь крутили лерки десятки слесарей, а теперь в цехе  пусто, всех отправили в отгулы. Люди устали - без выходных сверхурочно много месяцев работали. Володя сидел в углу, чай с печеньем пил, да приятным мыслям предавался:  невеста из Москвы приехать скоро должна, как закончит институт свой, так и приедет. Обещал Александр Михайлович с жильем нормальным что-нибудь придумать, распорядился квартиру выделить в новом ведомственном доме, так на профкоме и заявил: «Такому работнику - не грех!». Раньше каждую неделю начальник порта на совещание, как на казнь шел, теперь - сплошные похвалы получает, в пример ставят.

- Володя, чай, смотрю, пьешь?
- Да, на две недели вперед нарезал, вон лежат.
- Молодец, что бы я делал без тебя?!
- Александр Михалыч, Вы бы в пароходстве не распространялись про это дело, а то ведь везде людей отрывают, человеко-часов затрачивается много. Узнают, заставят Вас для всего пароходства резать болты, оно Вам надо?
- Да ну, что я враг себе? Конечно, ни-ни. Кстати, невеста твоя, когда приезжать собирается?
- В июне диплом, к августу приедет.
- В общем, будет тебе квартира к этому времени, негоже молодой семье в общежитии ютиться!

***
- Что Хабаровск?
- Как обычно, план выполняем - 8000.
- Может, вы поделитесь с коллегами секретом успеха?
- Главное - людей заинтересовать, условия там…, обеды горячие наладили, просветительскую работу, опять же, ведем, о важности дела рассказываем…
Жарко от злости стало начальнику пароходства, гнев в голову ударил, но он сдержался  и тихо так, вкрадчиво произнес:
- Вот сейчас мы все и поедем к вам в порт, посмотрим, как дело у вас налажено.

***
Тулуп из овчины, шапка меховая, в ботинки двое носков шерстяных, а все равно, пока до работы добегал - ноги немели. От ветра из глаз слезы текли и тут же застывая, склеивали ресницы. Полностью уже было не открыть глаз, приходилось смотреть в щелку.  Придя в цех, Володя скорее наливал горячей воды в таз и отогревал свои конечности - никак не мог привыкнуть к здешним морозам. Хорошо еще, что никого нет, выделили ему одному небольшой цех. Вот и сейчас он, сидя на перевернутом ящике, ноги опустил в тазик с водой и наслаждался теплой негой. Вдруг в цех ввалилась целая толпа, сразу видно - начальственные особы, все в пыжиковых шапках, даже неудобно как-то. Володя засмущался, неловко натянул ботинки на мокрые ноги.

Первым в цех зашел Захватов, окинул тяжелым взглядом пустое пространство: никого нет, лерки никто не крутит, только в углу несметная гора стяжных болтов, и паренек какой-то странный в другом углу парит ноги в тазу.
- Ну, и где трудящиеся?
- Ну, как бы это сказать, - замялся Александр Михайлович - вон!
Он указал на стоящего в углу молодого человека.
- И все?
- Да, все.
- А ну, пусть покажет, как это он один столько нарезать успевает.
Володя подошел к станку, взял в руки заготовку, включил,  раз - и готово! Потом взял вторую заготовку, снова повернул - и все!  Третью, четвертую… Начальник пароходства посмотрел на него, молча развернулся и вышел, а за ним и вся свита.
Через два дня в порт пришло распоряжение: Либермана командировать в пароходство.
Володя расстроился, здесь ему уже и квартиру обещали, а там, в управлении - кто знает, когда жилье дадут?
- Александр Михалыч, так, а может я здесь, у Вас? Что мне пароходство, мне  и здесь не плохо.
- Ну, смотри, Володя, мы же не в армии, ты можешь и не ходить туда, официально ты здесь работаешь, без твоего заявления тебя перевести не могут. Конечно, мне хотелось бы, чтоб ты у меня здесь в порту остался.
На том и решили – и без Либермана у начальника пароходства много дел, да и кто такой этот Либерман, чтобы о нем помнить?  Неделя, другая прошла, казалось, в управлении про него забыли.

***

У Захватова очередное совещание, начальники портов отчитывались по итогам года.
1954 год был непростым, сооружали новые причалы, углубляли русло Амура, строили новые склады - большую работу проделали, но не меньше осталось и на следующий год: надо было расширять железнодорожную сеть в портах, оснащать причалы кранами, строить терминалы.  Скоро Новый год, настроение уже у всех праздничное, меньше десяти дней оставалось.
- Иван Яковлевич, вам уже пришли краны из министерства?
- Да, позавчера только эшелоны разгрузили. Два «Ганца» и «Деррик Хойст». За «Деррик Хойст» Вам особое спасибо, что помогли. Эх, с этим американским чудом мы десять раз план сделаем!
- Ну, старайтесь, будем надеяться, что нас не посрамите. Сергей Владимирович, а как у Вас дела в Благовещенске?
- Причалы сдали в срок, но терминалы оборудовать пока не получается, вы же знаете, у Главснаба не допросишься, чтоб в сетку включили, говорят, кончились лимиты на оборудование. Мы-то что могли, сделали.
- Раз не дают, значит, плохо просите, настойчивее надо быть. В следующем году постарайтесь. Ну что товарищи, встретимся в новом году, всех с наступающим, и не расслабляйтесь эти дни! Все свободны.
Когда уже расходились, Зиновий Георгиевич окликнул начальника хабаровского порта:
- Да, Александр Михайлович, к Вам у меня еще один вопрос, где, собственно, Либерман?
Тот не ожидал такого вопроса, думая, что уже давно забыли в пароходстве про молодого механика.
- Так, Зиновий Георгиевич, у меня в порту.
- А почему? Я же просил оформить перевод в пароходство на должность старшего инженера?
- Зиновий Георгиевич, да он, вроде, не хочет.
- Что? Не хочет?!  Чтоб до Нового года был перевод! А если перевода не будет, мы Вас куда-нибудь переведем на должность старшего кочегара. Шучу. Уж постарайтесь его уговорить.

***

Этим вечером она вернулась домой в приподнятом настроении и, пританцовывая с большим коричневым портфелем, тисненым красной кожей, словно первоклашка, получившая свою первую пятерку, загадочно улыбаясь, сообщила мужу радостную новость:
- Джо, угадай, кем меня сегодня назначили?
- Неужели сразу начальником финансово-аналитической группы?
- Мелко, мелко берешь! Совет директоров утвердил меня вице-президентом компании!
- Поздравляю, – фыркнул Джозеф, ехидно добавив – не мудрено получить в двадцать пять должность вице-президента, если твой отец президент и основной держатель акций.
Дженни, нахмурясь, исподлобья посмотрела на мужа:
- Да иди ты! Кроме папы за меня проголосовали и другие акционеры.
- Дорогая, ты так прекрасна в своей наивности!
Размахнувшись и слегка хлопнув мужа портфелем по спине, Дженни с досадой протянула:
- Все равно мог бы порадоваться за меня, вместо того, чтобы портить настроение в такой день!

***

Очень капризен Амур. В июне он пересыхает так, что суда иногда лежат по всему руслу на «брюхе», а в августе, когда талая вода с гор доходит до Хабаровска, часто выходит из берегов, затопляя прибрежные поселки и города.
В августе Володя собирался поехать в Херсон к родителям, и тихо, без лишнего шума, там дома расписаться с Олечкой. Уже и заявление было подано, но никак не получалось уехать -  чрезвычайное положение на Амуре, сильный паводок. Все пароходство на «ушах стояло», отпуск никому не давали, а кто в отпуске - тех срочно отзывали назад. Особенно бедственное положение было на участке Хабаровского порта в районе Покровки -  существовала реальная угроза затопления портовых терминалов и складов, а вместе с ними и всего поселка. Сутками напролет насыпали земляной вал, укрепляли берег, на самый крайний случай службы гражданской обороны должны были провести эвакуацию жителей. Руководители высокого ранга - начальник порта, зам начальника пароходства, председатель исполкома Покровки лично несли круглосуточную вахту. Но, кажется, обошлось, спадала вода, медленно, но спадала. Всем службам был дан отбой - все устали, измотаны. Руководителям больше не было необходимости нести вахту, но штаб пока все-таки решили не сворачивать - пусть теперь дежурят инженеры пароходства.
Пятнадцатого августа была смена Либермана - он старший. День с утра выдался спокойный, потихоньку падала вода, и, слава Богу — думал Володя, - глядишь, еще до сентября есть шанс попасть в Херсон.
- Ну что, ребята, два часа, ночь на дворе, еще немного посидим да можно ложиться, вроде, все спокойно. Оставим на всякий пожарный случай одного дежурного, каждые три часа меняться будем.
Не успел Володя договорить, как в комнату влетел начальник участка и срывающимся голосом закричал:
- Вода! Вода прибывает очень быстро! За двадцать минут почти десять сантиметров! До верхней точки насыпи меньше метра!
- Срочно звоните в пароходство, всех поднимать, всех оповестить! – распорядился Володя.
Но время шло, а оттуда никакого ответа. Запас времени - до того момента, как вода хлынет через край насыпи - меньше часа. Бульдозеры срочно нужны, но нигде не найти ни начальника порта, ни трактористов. Всем был дан отбой - воскресенье, ночь, а нужно срочно эвакуацию проводить, нужно предпринять целый комплекс мероприятий в порту, иначе последствия затопления будут страшные. Но как проводить такие масштабные действия, когда никого нет - все расслабились после десяти дней напряжения,  никто и предположить не мог, что вода снова будет прибывать с такой скоростью.
Можно, конечно, было сказать: « Моя хата с краю»,  потом все валить на руководство, поскольку не в его компетенции серьезные решения принимать. Но Володе такое и в голову не пришло, не в его натуре было зарывать голову в песок. Знал, что сейчас он крайний, и ему надо найти решение.
Стояли на путях три состава, груженые канадской мукой высшего сорта, приготовленные к отправке.  Из этой муки хлеб отменного качества  строителям БАМа должны были выпекать. Не все, конечно, строители ели такой хлебушек, в основном, охрана лагерей и руководители великой стройки, да еще комсомольские и партийные лидеры.
- Самый опасный участок в районе набережных! Там насыпь самая низкая, и скоро прорвет! Вагоны с мукой немедленно вскрывать и мешки по насыпи укладывать. И живее! – скомандовал Либерман.
- Что, да как Вы смеете, канадская мука! Кто Вы такой! Я не допущу, у Вас нет таких полномочий! Тут же пломбы, их нельзя вскрывать! – вопил начальник железнодорожной смены.
- Все меня поняли?! Включить сирену экстренного оповещения, все мужчины в поселке, которые могут стоять на ногах, мне нужны здесь! Пломбы срывать, мешки на спину - и на насыпь! Я здесь сейчас главный, мои приказы исполнять, мать вашу!
Организовали живую цепь: кидали мешки с мукой с рук на руки и ими поверх земляной насыпи строили  дамбу — укладывали как кирпичи,  часть потрошили, и пространство между мешками мукой засыпали. Мука вроде цемента, как только вода попадает на поверхность, сразу образуется липкая и непроницаемая корка. А темень, хоть глаз коли - электричество вырубили, потому что, если бы удержать воду не удалось – залило бы  подстанцию, такой фонтан искр был бы! А вода поднялась уже выше уровня насыпи, теперь ее сдерживала только мучная дамба.  Все уже выбились из сил, а подъем Амура быстрее, чем успевают наращивать дамбу. Каждый понимал - нельзя халтурить, и перекур не устроишь - в одном месте прорвет, рухнет вся дамба, и тогда смоет всех к чертовой матери и вместе с каменными глыбами перемелет, как эту самую канадскую муку мелкого помола. Руки уже мешки не держали, и, кажется, что это бег вверх, по эскалатору, который идет вниз. За два часа двадцать суточных норм сделали бригады грузчиков! Но не зря — вода остановилась, потом медленно на спад пошла, уже окончательно.  За три часа почти километр защитного сооружения построили высотой больше полутора метров. Как великая китайская стена протянулось величественная мучная дамба! Верхние ряды укладывали, когда нижние уже воду сдерживали.
Утром явилось все начальство. Начальник Амурского пароходства окинул взглядом мучное сооружение:
- Кто приказал? - задал он вопрос, указывая на насыпь.
- Я, Зиновий Георгиевич, – шагнул вперед Либерман.
- Завтра в девять совещание, всем явиться, а тебе, Либерман, в первую очередь! – не глядя на него, буркнул Захватов.

***
Оторвавшись от чтения отчета из Гвинейского филиала, она набрала номер президента компании:
- Пап, я хочу зайти. Ты свободен?
- Поднимайся.
Этим утром, они уже виделись на совещании, но отец старался не проявлять чувств на людях, зато сейчас он тепло обнял дочь, чмокнув ее в лоб.
- Папа, я хотела поговорить о Гвинее. Сейчас Гвинейские месторождения угля обеспечивают более сорока процентов дохода компании и более пятидесяти пяти процентов прибылей. Добывать там значительно прибыльнее даже с учетом расходов на транспортировку сырья в Америку.
- Да, да, Дженн, я тоже умею читать отчеты и делать простые выводы, к чему ты клонишь?
- Тогда я скажу прямо, имеет смысл расширять филиалы в Гвинее. Кроме того, возможно, следует заняться рудой цветных металлов.
- Все это потребует больших инвестиций, между тем ситуация там не очень понятна, и не очень ясны перспективы страны.  Если все же Франция решится в ближайшем будущем предоставить Гвинее независимость, то наши вложения могут не успеть окупиться.
- Все это так, и поэтому я думаю, мне стоит поехать туда. Если все-таки мы сочтем расширение бизнеса в Гвинее оправданным риском, то лучше мне самой контролировать финансовые инвестиции, потому что слишком много «серых» расходов, трудно в действительности установить, пошли те или иные средства на взятки и подкуп, или же их присвоили сами сотрудники.
- Разумно, хотя мне не хочется отпускать тебя в эту африканскую дыру. Это может быть просто небезопасно.
- А я, напротив, давно мечтала побывать в Африке, к тому же, зря что ли, мы содержим в нашем представительстве охранников – дармоедов? – лукаво подмигнула она отцу.
Этим вечером Дженни пришла домой позже обычного.
- Дорогая, в чем дело? Ты что, забыла? Сегодня же нам на благотворительный прием к Ронсам! Я уже звонил тебе в офис, мне ответили, что ты только что выехала. Ну, разве можно столько работать?- одетый в смокинг Джозеф бросился ей навстречу.
- Ой, прости, я совсем забыла, закрутилась с делами…
- Собирайся скорее! Мы уже опаздываем.
- Нет, нет, Джо, я не пойду, очень устала, да и обдумать еще кое-что нужно.
- Как это не пойдешь? Ты что, рехнулась?
- Ну, сходи один, в чем проблема?
- Как это в чем? – возмутился Джозеф, - я женатый человек, почему я должен туда идти один? Ты же знаешь, что это очень важный для меня прием, там будет сам губернатор и несколько высших чиновников из Белого дома.
- Слушай, отстань от меня, я для себя не вижу никакой пользы от этих людей. У меня много дел, я собираюсь в Гвинею, мне нужно многое сделать до этой поездки.
- Ах, вот как?! Ты уезжаешь в Африку? Со мной советоваться значит уже не нужно? Ты просто вот так вот ставишь меня перед фактом! И когда, если не секрет?
- В  следующем месяце, зачем откладывать?!
- Отлично, – нервно махнул рукой Джозеф и, резко повернувшись, вышел из гостиной.


***

Было проведено ведомственное расследование, теперь каждый член комиссии должен доложить свои результаты на совещании у начальника пароходства, а затем будет вынесено коллективное решение.
У Захватова было принято сначала высказываться младшим по чину, потом старшим, чтобы младшие старшим не смотрели в рот и свое мнение  не согласовывали - тогда сохраняется объективность.
Но члены комиссии  и без этого понимали, какая к черту объективность - превышение служебных полномочий, повлекшее материальный ущерб в особо крупных размерах! И так все ясно – кончена карьера у  парня, дай Бог, чтоб не загремел за решетку.
Володя сидел в конце длинного стола и молча смотрел на шеренгу начальников. Каждый из них вперед другого пытался вбить в крышку его гроба свой гвоздь:
- Немедленно его уволить с работы, без права занимать руководящие должности!
- Уволить? Я считаю, что материалы ведомственного расследования нужно передать в прокуратуру и инициировать уголовное дело!
- Три состава с мукой утопить в реке! Кем вообразил себя этот мальчишка! Он должен ответить за свои действия перед страной и партией!
 Володя, конечно, не был таким уж отчаянным и бесстрашным - в двадцать четыре года ему не хотелось быть уволенным без права работать по специальности, и уж тем более не хотелось в тюрьму. Но сейчас он еле сдерживал смех, настолько комичными выглядели жестикулирующие члены комиссии.
- Ну, а что нам скажет Либерман?
Все замерли в ожидании - вот сейчас, сейчас этот сопляк кинется в ноги, будет умолять о пощаде, сейчас он будет каяться...
Только начальник пароходства, как и прежде, сидел с непроницаемым лицом, не обронив ни единого слова.
- Что я скажу? – Володя вскинул брови – в тот момент я думал о спасении людей, а не о том, что мне за это будет!
От неожиданности лица сидевших за столом вытянулись, в кабинете повисла гробовая тишина.
Зиновий Георгиевич медленно поднял голову - это был его выход. Все смотрели на него, а он в глаза всем и каждому одновременно уперся тяжелым взглядом:
- Тут звучали реплики, что Либерман не может занимать должность старшего инженера пароходства. Я тоже так считаю…
После этих слов Захватов снова опустил голову, глядя куда-то в пол, но через секунду поднял и, посмотрев на Володю, произнес:
- Я думаю, что такого человека нужно назначить начальником службы портов пароходства.
 Для Захватова не нужно было никакого расследования, он с самого начала понимал, если бы воду сдержать не удалось, материальные потери были бы несопоставимы с тремя составами муки. Погибли бы сотни людей, вода смыла бы все постройки и полностью уничтожила инфраструктуру участка порта. В тот день решительность этого юного инженера определила исход дела, и если бы тогда оказалась не его смена, катастрофы было бы не избежать.
Сердце Володи бешено колотилось, выстукивая двести, если не все триста ударов в минуту.

***

- Владимир, ты уж извини, но отпуск тебе придется сократить. Двадцатого сентября, перед закрытием навигации у меня ревизорский объезд наших объектов. Я хотел бы, чтобы ты поехал со мной. Во-первых, потому, что я назначил тебя начальником службы портов, и тебе было бы полезно все посмотреть и ознакомиться вживую, а во-вторых, поездка будет дней двадцать, и мне хотелось бы узнать тебя поближе.
- Зиновий Георгиевич, поймите, до двадцатого сентября осталось девятнадцать дней. На Николаев ближайший самолет летает из Новосибирска, а на Новосибирск рейс будет только через пять дней. Мне от Николаева еще до Херсона добираться, просто элементарно не хватит времени, путь не близкий. Мы же подали заявление, у нас свадьба. Я билеты за месяц брал. А сейчас я уже ни на один рейс не попаду!
- Подожди.
Захватов подошел к телефону, снял трубку и набрал номер.
- Алло, Николай Саныча будьте любезны. Захватов.
…
- Алло, Коля, здравствуй. Ты говорил, что в Москву летишь?
…
- Завтра утром уже? Слушай у меня к тебе просьбочка, тут такие обстоятельства… захвати с собой одного человека. Я прошу. Сделай небольшой крюк, подхвати его в Хабаровске.
 Захватов повернулся к Володе:
- Завтра командующий Дальневосточным округом Козаченко в Москву летит, ты полетишь с ним на персональном самолете. Из Москвы в Николаев рейсы каждый день. Тебя мой водитель завтра утром отвезет на военный аэродром, так что беги сдавать билеты и собирай вещи, а двадцатого я тебя жду!

***

Поднялся Володя на борт – удивился, и не думал, что в Советском Союзе такие самолеты делают - тут тебе и кают-компания, и кабинет с библиотекой, и спальные каюты, отделка – ценными породами дерева, кожаные кресла расставлены вокруг журнального столика. Обычно с Дальнего Востока самолеты летели долго, делали множество посадок для дозаправки, но это был не обычный Ил-12, а его модифицированный вариант.  Ил-12-11 конструировался специально для высшего руководящего состава страны, поэтому запас топлива у него был на четыре тысячи километров, шумоизоляция не хуже чем в Роллс-Ройсе, а в полете возникало чувство, будто скользишь на яхте по океанскому простору в легкий бриз - плавность непередаваемая, ни тебе тряски, ни вибрации.
Полет долгий, около суток, но на ночевку не останавливались, только дважды садились на дозаправку. Все время полета главком держался несколько отстраненно, хотя без надменности, особо не разговаривал, да и Володя высокого чина не донимал вопросами.
Вот уж и Москва показалась внизу, огни аэродрома замерцали, только почему-то самолет слишком долго кружил над аэродромом: то шел на снижение, то вдруг вверх его резко тянуло, то снова вниз кидало.
Придвинул генерал к себе переговорное устройство, щелкнул кнопкой:
- В чем дело?
- Николай Саныч, переднее шасси не выходит.
- Так попытайся вытряхнуть.
- Пытаюсь, не выходит.
- На брюхо сажать будешь?
- Теперь уже и на брюхо не посадить - задние шасси из мотогондол вышли, назад не убираются, мы при посадке носом в землю зароемся.
- Так что делать?
- Не знаю, буду продолжать пытаться вытряхнуть переднюю стойку.
Володю поразило спокойствие, с которым выслушал командующий командира экипажа и, со свойственной ему непосредственностью, спросил:
- Николай Александрович, а если шасси помочь выйти?
- Интересно как? За борт полезешь?
- Нет, передняя стойка ведь находится где-то под нами?
Переговорное устройство было включено, поэтому пилоты слышали диалог в салоне.
- А что — мысль! Правда, если четыре гидравлические помпы не могут выдавить стойку, вы-то как поможете? Да и как пол расковырять?  Между прочим, обшивка прочная и толстый слой изоляции, - отозвался летчик.
- А нет на борту топора?
- Откуда?!
- Зато есть штык-ножи, – прервал Козаченко их диалог.
Казалось, в нем совсем нет волнения, выдавали только капельки пота, выступившие на бритом затылке.
Володя вместе с двумя генеральскими порученцами нещадно рвал ковровое напольное покрытие, но толстый слой фанеры, из которой был сделан пол, проковырять было не так-то просто. На обратной стороне штык-ножа есть небольшая пилка, но, чтобы начать ею пилить, надо было проткнуть лист толстой фанеры, а он никак не поддавался натиску клинка. С бешеной скоростью штык взлетал и снова врезался в пол. Наконец, в какой-то момент лезвие провалилось, проткнув изоляцию, и уперлось во второй слой фанеры. Это было неприятное открытие: оказывается, пол состоял из двух слоев толстой фанеры, между которыми находилась изоляция, представляя собой как бы двойной бутерброд.
- Ну, как идет? У нас горючего на час двадцать осталось.
- Стараемся, не так-то это просто…

Наконец показалась полость. Створки люка были приоткрыты, стойка чуть торчала наружу. Теперь нужно было расширить отверстие, чтобы можно было залезть в полость.
- Долго возитесь! У нас уже топливо заканчивается!
- Сейчас, сейчас, уже не много.
Шесть пар рук, как заведенные,  пилили и рвали фанеру.
- Я выхожу на полосу, больше кружить не могу. Будь, что будет!
Володя втиснулся в дырку, уперся локтями в края и встал на заклинившую стойку. Он видел, как приближается земля. Подпрыгивая на опоре, пытался выдавить наружу - ничего не выходило. Его комариного веса не хватало, а расстояние до земли стремительно сокращалось, захватывая дух. Изо всех сил он подпрыгивал и обеими ногами ударял по опоре шасси. До земли оставались считанные метры.
- Ну что?! – не выдержав, заорал летчик.
Володя в очередной раз подпрыгнул на балке и понял, что проваливается. Еле-еле он удержал себя локтями, чтобы не выпасть из самолета. Опора вышла, и, спустя несколько секунд, колеса соприкоснулись с землей. Он так и продолжал висеть, от встряски его кинуло на край дыры, и он сильно ударился ребрами. Дыхание перехватило, руки уже не могли держать, в этот момент главком с помощниками, ухватив его за подмышки, как котенка втянули внутрь.
Когда самолет, наконец, замер, Козаченко, перед тем, как выйти,  подошел к Володе, похлопал по плечу, с языка слетело короткое:
- Ну ты, бля, молодец!

***

У начальника пароходства был персональный разъездной теплоход «Жемчужина» -  красивое, двухпалубное судно, некогда принадлежавшее китайскому императору и подаренное Амурскому пароходству великим Мао.
Вместе с Володей в ревизорскую поездку Захватов пригласил своего приятеля - председателя Совета национальностей Ивана Черного. Для Черного это скорее был  туристический круиз по Амуру, нежели рабочая поездка.
Посетить предстояло три объекта: судоремонтная база в Ленинском,  порты Благовещенска и поселка Черняево. Вся поездка должна была продолжаться двадцать дней, на борту, кроме Захватова, Либермана и Черного, было еще 12 человек экипажа.
В распоряжение Володи предоставили  двухкомнатную каюту, скорее напоминающую номер шикарного отеля: спальня с огромной кроватью, уборная комната, гостиная, посреди которой стоял большой кожаный диван и журнальный столик красного дерева. У Захватова с Черным, понятно, тоже было никак не хуже.
Несмотря на то, что уже была середина осени, погода стояла изумительная. Теплоход плавно понесло вверх по течению, и, только вышли из города, за бортом раскинулся восхитительный пейзаж. Нетронутая, девственная тайга и природные пастельные краски способствовали умиротворению и расслаблению, навевая мысли о вечном.

***

В кают-компании стол накрыли на троих, экипаж питался отдельно. Стол скромный, без излишеств: ребрышки бараньи с пряностями нажарены, свежие овощи нарезаны и запотевший графин водочки из холодильника.
- Ну, за светлое будущее, товарищи!
Неспешно текла беседа, только, чем меньше оставалось в графине, тем больше Черный был Володей недоволен:
- А ты что не пьешь?
- Спасибо, Иван Степанович, я не любитель.
- Не любитель? Я, председатель совета национальностей, с тобой выпить желаю, а ты, значит, не любитель! Пей!
- Спасибо, я не хочу.
- Ты кому отказываешь! Значит, тебе наплевать, вроде как, на мои слова?! – завелся Черный.
- Оставь его, Степаныч, – засмеялся Захватов – знаешь, как его фамилия переводится? Свободный человек, homo liber по-латыни – он дружески хлопнул Либермана по плечу.
Володя тихо встал и вышел на палубу, на свежий воздух звездами полюбоваться. А небо! Кажется, посмотришь вверх и всю вселенную до самых ее окраин увидишь. Над тайгой огромный диск луны висел, освещая макушки деревьев мягким лимонным светом. Прохладный осенний ветерок нес речной воздух такой чистоты и свежести, что голова кружилась.

***
Утром завтракали вдвоем. Черный, видимо, после вчерашнего вечера еще не отошел и к завтраку не спустился, появился только к обеду. Поначалу держался холодно, но потом сквозь зубы проговорил:
- Слушай, я вчера не прав был, извини. Вообще ты молодец, крепкого характера.
- Семь лет по мужским общежитиям не проходят бесследно.
Все дружно рассмеялись, и обстановка потеплела.

***

Рассветало. Солнечные лучи нехотя пробивались сквозь утренний туман, медленно рассеивая ночную прохладу. Судно бросило якорь в двухстах километрах вверх по Амуру выше Ленинского. Володя, стоя у окна каюты,  наблюдал удивительную картину, как  китайцы из реки черпали воду. Вернее, один черпал и передавал второму, второй ведро уносил. Тут же следующий с пустым подскакивал, и работала вся эта система, как швейцарский хронометр: первая секунда – взял ведро, навесил на журавль, вторая секунда – опустил, зачерпнул воду, третья секунда – поднял, с журавля снял, четвертая – отдал ведро, взял у следующего пустое, и снова повторилась операция.  Полюбовался такими работниками Володя, пошел бриться - через час завтрак. После завтрака снова к борту, а китаец все там же – воду черпает, все те же четыре секунды на цикл. Ладно, с документами нужно поработать, кое-какие цифры посмотреть. Володя свой рабочий стол к окну каюты подтащил, чтобы не выпускать из виду диковинных работников: сидит, документы читает, одни цифирки с другими сравнивает, а сам нет-нет, да глянет в окно - не присели ли отдохнуть, не перекуривают ли? Нет, без остановки, четыре секунды, словно и не люди вовсе на том берегу, а чудо-насос воду качает. На обед позвали, так в кают-компании местечко он занял рядом с окном, разбирает его уже не на шутку: остановиться когда-нибудь этот механизм или он вечный? После обеда на левый борт палубы бегом побежал наблюдать.
- Владимир, куда это ты все время смотришь? И за обедом все в окно пялился.
- Да вот, Зиновий Георгиевич, интересная картина – видите, как работает? Обратите внимание, ровно секунда на операцию, четыре секунды цикл.
- Ну, вижу и что?
- А то, что встал я в полседьмого - он уже работал. Сейчас третий час, а китаец ни разу не остановился! Без единого перекура! Наш работник за первый час десять перекуров бы сделал, а к этому времени лежал бы в обнимку с ведром мертвецки пьяный. А у этого КПД сто процентов, в туалет не отходил не разу!
- Ты Григорьева знаешь?
- Петровича-то? Главного диспетчера Хабаровского порта? Да, да, я понял к чему Вы. Я не раз слышал от старого ворчуна: «Эх, мне бы бригаду китайцев, я бы на х.., все краны повыкидывал, и план бы всегда выполнял!».
- Так я тебе расскажу, что два года назад я возглавлял делегацию от министерства транспорта в Китае. Этот Григорьев тоже был в составе этой делегации. То, что мы увидели тогда в китайском порту, потрясло нас. Представь себе картину: причалы, ни единого крана, на траве сидит бригада китайцев – человек семьдесят. Пришвартовалось судно на погрузку. Бригадир свистнул – тут же все вскакивают, хватают коромысла, на которые подвешены корзины и бегут на склад. Пробегая через склад, они черпают сою и бегут на судно. Пробегая мимо люка, высыпают содержимое в трюм. Воистину завораживающее зрелище: судно начинало «тонуть» прямо на глазах.
- Да, ничего не скажешь, уникальная нация!
- Это точно. Знаешь, при их подходе к делу, за ними - будущее.

    
                ***

Оля, войдя в кухню, досадливо поморщилась: опять эта неряха – соседка после себя плиту не убрала и целую мойку грязной посуды оставила – воды в чайник не набрать.
К тому же по всей кухне пустые бутылки и остатки закуски после вчерашней поздней пьянки раскиданы.
- Зинаида Петровна, - позвала Оля – уберите за собой, мне обед готовить надо, а ни к плите, ни к раковине не подойти.
- Да пошла ты…- просипела еще не протрезвевшая соседка, нетвердой походкой пробиравшаяся в туалет.
- Если будешь материться, старая курва, я тебя вообще больше в кухню не пущу, – вскипела Оля
- Ой-ей-ей! Так я тебя жидовку пархатую и испугалась! - не успела договорить последнюю фразу соседка, как Оля, с детства болезненно реагировавшая на проявления антисемитизма, выхватила из раковины грязный половник и с размаху «заехала» ей по лбу с такой силой, что та, не удержавшись на ногах, рухнула посреди узкого коридора. Оля молча вернула половник в раковину, переступила через корчившуюся на полу со злобными ругательствами Зинаиду и закрыла дверь в свою комнату. 

***

Легли проблемы на стол тысячей страниц, а на плечи, пожалуй, тысячей тонн. Куда ни глянь - везде аврал, все требовало немедленного вмешательства, но за что схватиться раньше? Полистал Владимир письма, бумаги, решил - все может подождать, а вот в Райчихинский район нужно выезжать немедленно. Уголь в Райчихинском месторождении молодой, хреновый, прямо говоря, но зато лежит на поверхности пластами. Добывать его можно карьерным способом - это самый дешевый способ добычи, от того и такой интерес к месторождению. И все бы хорошо, да только глухомань, на 50 километров ни одной деревушки. Нагнали техники, вагончики поставили, а ни электричества, ни тепла ведь нет, не говоря о душе и уборной. По лету-то еще ничего, и за вагончиком справиться можно и из ведра водой помыться на улице - нормально. А сейчас ноябрь. Уже холода не шуточные, а скоро совсем  лютые морозы ударят, тогда, нужду справляя за вагончиком, к этому самому вагончику примерзнуть можно. Рабочие возмущались такими условиями жизни, многие уже самовольно уехали.

***

- Володя, не успели мы пожениться, ты уехал на двадцать дней с Захватовым. Приехал, месяца не прошло - ты снова уезжаешь. На сколько в этот раз?
- Олюшка, ты же все сама понимаешь.
- Конечно, понимаю. Но и ты меня пойми: мне трудно, здесь у меня никого нет, новое место. Ты все время на работе. А даже когда мы вместе, все равно где-то далеко. К тому же каждый день воевать приходится с соседкой – пьяницей.
- Все будет хорошо, сейчас трудный период, но это не навсегда, жизнь наладится. Я не знаю, сколько мне там придется провести время, может неделю, может месяц. А насчет квартиры, ты же знаешь - в следующем году, когда новый дом сдадут, нам с тобой там «двушка» уже распределена, осталось чуть-чуть потерпеть.
- Скорее бы… Я собрала тебе теплые вещи. Всегда носи шерстяные носки и не ходи расстегнутый на ветру, иначе подхватишь воспаление легких.
-Да, конечно.
Ему и в самом деле было непросто: получив назначение на должность начальника службы портов, он провалился в бездну хаоса, разгильдяйства и безответственности. Весь ужас состоял в том, что невозможно было провести ни одного решения - они утопали в этой отвратительной русской безалаберности. Опускались руки, пропал сон. Больше всего угнетало бессилие и невозможность переломить ситуацию.

***

- Ну, здравствуй, Володя.
Захватов обнял по-отечески Либермана, усадил в кресло.
- Рассказывай.
- Ну, что рассказывать, Вы и сами не хуже меня все знаете...Бытом возмущались, снабжением. Действительно, ведь хуже, чем в лагере условия. Кое-как организовали им отопление вагончиков, теплую душевую сколотили с баком для нагрева воды.
- А воду электричеством греть?
- Да нет, генератор-то дизельный, а туда зимой дизель проблемно доставлять. Просто к баку топку угольную приварили. Да продовольствия несколько бортов подтянули.
- Больше не возмущаются?
- Вроде успокоились, да и те, кто уехал оттуда, понемногу  возвращаются.
- Это хорошо, что тихо все разрешилось, – помолчал полминуты Захватов и добавил - и хорошо, что вдали от партийного глаза.
- Это точно, потому что партию они чистили не шуточно.
- Замяли и, слава Богу. Если бы об этой забастовке с антипартийными лозунгами стало известно, и им бы досталось и  наши головы с плеч слетели. Но вот что меня сейчас беспокоит, так это Комсомольский порт.
- Да, самый проблемный.
- Понимаешь, ко всем напастям рабочие на начальника порта телегу мне и в горком накатали.
- А из-за чего сыр-бор?
- Да дело в том, что сам он мужик хамоватый, и жена у него мерзопакостная баба. На, возьми, почитай, – протянул он Володе письмо от рабочих.

«Уважаемый Георгий Зиновьевич, пишут Вам простые рабочие Комсомольского порта. Защитите нас от бесчинств начальника … - начало было еще ничего, но высказаться хотел каждый, от чего письмо пестрило разными почерками - … на это жена его назвала меня драной кошкой. Я ж ей говорю, что какое право она имеет оскорблять меня, а она и говорит, что я сошка мелкая и чтобы не вякала…»

- Ну что же, укоротим язык, и гонор жене подрежем, – не скрывая улыбки, начал Володя – я, собственно, уже все равно готовил Вам рекомендацию о снятии начальника. Дела в этом порту хуже некуда.
- Да, кадровый вопрос очень острый. А кого вместо него?
- Я бы рекомендовал Зираховского.
- Главного инженера Хабаровского порта?
- Да, Владимир Михайлович грамотный специалист, я работал под его руководством после перевода в Хабаровский порт. Других кандидатур не вижу.
- Хорошо, Володя, готовь приказ, я подпишу, и поезжай в Комсомольск, посмотри там, что, да как,  и с местным горкомом согласуй кандидатуру Зираховского.

***

Снова отъезд, с такой работой и семью-то забудешь! Правда, на этот раз  в Комсомольск всего на два дня.
- Володя, я надеюсь, ты хоть Новый год дома проведешь?
- Ну зачем ты так? Это же короткая поездка, кстати, ты не хочешь в нашем ведомственном техникуме физику преподавать? У них по-моему эта вакансия свободна.
- Конечно, хочу! Я уже видеть эти стены не могу! Сижу целыми днями одна дома, скоро говорить-то разучусь.
- Ну, вот и хорошо, я им позвоню, думаю, они тоже обрадуются столичному специалисту, - подмигнул Володя, чмокнув жену.
***

Первым делом – в горком! В Советском Союзе партия всегда была главной силой, управляя всеми сторонами жизни советских людей, а уж кадровые решения в отношении руководящего состава и подавно сначала согласовывались там.
Владимир открыл дверь приемной и быстрым шагом направился к кабинету. Но на пути каждого «ходока» к высокому начальству было грозное препятствие – секретарша. Секретарши в Советском Союзе - особая каста, они были призваны оградить слуг советского народа от него самого, пресекать несанкционированное проникновение той
самой кухарки, которая по завету Ильича может управлять государством. Потому, увидев посетителя, нагло прущегося в святая святых – кабинет секретаря горкома партии, дамочка вскочила из-за стола, и уже широко раскрыла  рот, чтобы обрушиться на несчастного, разъяснив, что такое демократия по-советски. Только, очевидно, не было времени у наглого мальчишки ее слушать, не было у него желания ей улыбаться, объясняя цель визита, поэтому он махнул в ее сторону рукой, и рухнула от этого жеста назад в кресло «церберша», будто ее секретным энергетическим ударом шаолиньский монах поразил. На самом деле никакими сверхъестественными способностями этот молодой человек не обладал, просто у каждой профессии есть свои секреты и свои особенности. Главной особенностью профессии советской секретарши было безошибочно определять тех, для кого заветные двери всегда открыты, и эта отмашка, этот полный пренебрежения жест, был тайным паролем, тайным знаком, известным лишь избранным.
Молодой человек с кучерявой головой беспрепятственно скрылся за дверью.
- Добрый день, начальник службы портов…
- А-аа, Володя, я же говорил, что мы еще встретимся! Проходи, садись. Рад тебя видеть!
К своему большому удивлению Володя опознал в секретаре горкома бывшего директора, у которого работал на военном заводе в Хабаровске-6.
- Михаил Петрович, а Вы здесь как?
- Да вот, переведен на партийную работу. А вот ты, Володька, я смотрю, быстро прешь вверх, хотя я не сомневался, что так и будет, когда ты уходил от меня.
- Не жалеете, что сюда перешли?
- И жалею, и нет... Все-таки работа директора интереснее, есть место творческому подходу, видишь реальные результаты. Но с другой стороны меня постоянно тюкали все, кому не лень, а здесь я бог и царь.

Посидели за стаканчиком импортного коньяка, вспомнили работу на военном заводе:
- Кстати, Михаил Петрович, а как покрасочные системы-то?
- А вот, посмотри...
Он бережно достал с полки лакированную коробочку, открыл, а там орден Ленина на шелковой подушке переливался золотом и платиной.
- За внедрение передовой технологии! И, кстати, перевод сюда я после этого получил. Так что, в некотором роде я тебе обязан этим креслицем. С меня причитается!
 Кандидатуру Зираховского утвердили тут же без проблем. Старого директора тоже сняли тихо, без шума, и следующим утром Володя поездом вернулся в Хабаровск.



***

Новый год сродни тайфуну: две недели после грандиозной пьянки люди в себя придти не могут. Аварийность в этот период многократно возрастает.
- Ну как, Володя, дела?
- Да уже в норме, люди оклемались после праздника, везде работы по подготовке портов к навигации идут согласно графику. Только Комсомольский порт отстает. Да вы же сами там ситуацию знаете.
- Да знаю... А как у тебя самого дела? Как у Ольги?
- Вижу, Вы уже в курсе. Все в порядке, ориентировочно в конце июня родит.
- В общем, давай так, ты у нас готовишься папой стать, и жене ты сейчас дома нужен, поэтому я тебя от дел временно отстраняю, никаких командировок, все распихай заместителям, а тебе будет другое задание, не менее важное и ответственное.
- И какое же, Зиновий Георгиевич?
- Знаешь, что мы строим?
- Да много всего строим: строим третью площадку хабаровского порта, строим терминал сыпучих грузов в Комсомольске, строим наливной терминал в Благовещенске…
- Не верно. Мы строим коммунизм! И это будет одна из главных тем съезда партии, который Хрущев созывает в следующем году.
- А я тут при чем? Вы хотите, чтобы я к этому съезду коммунизм построил? Переоцениваете вы меня, Зиновий Георгиевич.
- Да нет, не переоцениваю. А задание тебе вот какое… ты фантастику любишь?
- Нет.
- Ну не суть, так вот, к съезду от всех министерств по всем отраслям промышленности потребовали доклады, как будет выглядеть отрасль при коммунизме, и как нам этого добиться. Вот этот доклад я и прошу тебя подготовить. Собственно, конечно, никаких реальных действий не будет, однако, отнестись к докладу надо серьезно. Похоже, что наиболее дельные предложения будут представлены Хрущеву.
- Очередная инициатива сверху?
- Прекрати ерничать, Володя. Задача ясна?
- Да Вы что, Зиновий Георгиевич, шутки-шутками, а  у меня дел по горло! В Комсомольске Зираховский - человек новый, ему помощь наша потребоваться может, в Благовещенске...
; Стоп, Володя, я, кажется, ясно изъясняюсь? - Захватов нахмурился - все дела в сторону!
Но, перехватив Володин взгляд, подмигнул:
; Будь больше с женой, уделяй ей время и пиши потихоньку эпос на тему светлого будущего.


***

Не привычно как-то, ни тебе забот, ни проблем, на работу утром ходить не нужно. Была сначала мысль пойти посмотреть отчеты, да составить заявку снабженцам, но... с Захватовым лучше не спорить — решил Володя.
Вроде бы плевое задание , но любое дело начинается со сбора информации. А как знать, что при коммунизме с пароходством будет? Одно ясно, коммунизм - это что-то светлое, при коммунизме должно быть лучше, иначе зачем этот коммунизм вообще нужен? А еще интересно узнать, как капиталисты решают проблемы речного судоходства. Известно из школьных учебников, что они рабочий класс угнетают , видимо, поэтому у них в портовых кранах удобная кабина, кресло с регулируемыми валиками, чтобы не затекала спина, чтобы крановщика радикулит не разбил. А в Советском Союзе рабочий может и на фанерной «сидушке» смену отсидеть, а потом, еле разогнувшись, ползти к дому, по дороге еще очередь отстояв в магазин за продуктами. В США «издеваются» над рабочими, в яркие комбинезоны наряжают, словно клоунов в цирке. А в СССР рабочий класс - гегемон, в спецовках ходит непонятного цвета, всевозможными маслами пропитанном, и запах идет такой от этих спецовок, что у неподготовленного человека кружиться голова начинает. Да и потом, в Америке у рабочего «отбирают» кровно заработанное всеми возможными способами: чтобы купить дом с лужайкой, ему приходится идти в кредитную кабалу. А в Союзе всем жилье предоставляют бесплатно, поэтому работяги ютятся  в коммуналке в одной комнате с женой, двумя детьми, родителями и кошкой на девятнадцати квадратных метрах. Опять же, мужичок наработается на тракторе, у которого колесная база с жестким закреплением на раму,  межпозвоночные диски себе разобьет, так его будут бесплатно лечить!
Придя в библиотеку пароходства, Володя попросил справочники и книги о речном флоте США. Библиотекарша пожала плечами:
- У нас ничего такого нет.
- Что, никаких? Посмотрите, должно же быть хоть что-то!
Женщина рылась в формулярах минут сорок:
- Вот! Одна есть, брошюра «Развитие речного флота США» за 1905 год.
Володя задумался, чего интересного может быть в справочнике за девятьсот пятый год? Технологии-то не стоят на месте, но все равно решил взять почитать за неимением лучшего и с каждой страницей все больше удивлялся.
Дочитал книжечку, обвел карандашом все необходимое и  решил отнести в секретариат, отдать перепечатать.  Вот только, если, не дай бог, всплывет, что достижения полувековой давности загнивающего капитализма - это наша несбыточная мечта на пути к коммунизму – голову снимут, поэтому нужно было аккуратно обложку и титульный лист отрезать лезвием. А еще существовала опасность, что кто-нибудь узнает содержание. Володя попросил библиотекаршу показать формуляр на эту книжку, посмотрел - мало вероятно: последний раз книгу в библиотеке в тридцать восьмом брали, семнадцать лет назад, такие книги не особенно пользовались спросом.
Кроме всего прочего, для доклада очень важно оформление — подумал Володя и заказал  в типографии красную обложку с золотым тиснением.

***

- Стой! – окрикнул вахтенный, преграждая путь мужчине, поднимающемуся по трапу.
- Мне нужен мистер Молотов, - по-английски объяснил посетитель.
Вахтенный понял только последнее слово, сказанное господином, одетым в застегнутый на все пуговицы, несмотря на невыносимую жару, белоснежный костюм.
- Коль, позови кэпа! – крикнул он куда-то в глубину судна.
- Чего орешь, здесь я, – уже спускаясь, оборвал вахтенного капитан.
- Мистер Молотов, Вы проявили доблесть и отвагу. Соединенные Штаты бесконечно благодарны Вам за спасение американской подданной. Мы были бы рады видеть Вас завтра в шесть, адрес Вам известен.
С одной стороны, капитану, конечно, хотелось увидеть девушку, с другой – снова идти в американское консульство - дополнительные неприятности.
 Хотя… - подумал он, - они все равно будут.
- Спасибо, я непременно приду. Как Дженни себя чувствует?
- Ей уже лучше.

***

- Андрей Викторович, нам нужно с тобой поговорить, – заглянул помполит в капитанскую каюту.
«Ну, началось...» - подумал капитан, - «скорость стука превышает скорость звука».
И, с трудом выдавив улыбку, вслух произнес:
- Проходите, проходите, Леонид Сергеевич.
- Я вот почему пришел, ты не в консульство ли американское собрался?
- Туда.
- Я не знаю, политически зрелое ли это решение, и не уверен, стоит ли тебе дружбу с империалистами водить.
- Так-то оно так, меня тоже такая мысль посещала. Но с другой стороны, не я к ним навязывался, они сами пригласили, как-то нехорошо отказываться. Что подумают о советских моряках? Не воспитаны, не дружелюбны…

***

Ужин в консульстве был скромный, стол накрыли на двоих.
- Проходите, присаживайтесь, мистер Молотов, – начал посол.
- Спасибо, к сожалению, я не знаю, как Вас звать.
- Джордж, зовите меня просто Джордж.
- Я слышал, есть погибшие. Полиция интересуется происшедшим?
- Мистер Молотов…
- Андрей, к чему такая официальность, прошу Вас, Андрей, – перебил консула капитан.
- Так вот, Андрей, не стоит беспокоиться, с полицией мы все уладили. Дело притормозят.
- Как Вам удалось об этом договориться?
- Пусть это будет нашей маленькой тайной, – Уоллесу совершенно не хотелось вдаваться в подробности подкупа местных чиновников и рассказывать этому советскому капитану, что консульство имеет специальный фонд «черных» денег, из которых оплачивается благосклонность местной бюрократии.
- Как чувствует себя Дженни?
- Гораздо лучше.
- Я могу ее увидеть?
- Не знаю, думаю, нужно спросить об этом ее саму.
Повисла пауза. Дипломат собирался предложить капитану вознаграждение, но боялся обидеть этим, зная, как русские щепетильны, поэтому разговор свелся к обсуждению жаркого климата и красот Африки. Наконец, консул решился:
- Андрей, я хотел сказать слова благодарности от имени своей страны и от себя лично, быть может, мы смогли бы что-то сделать для Вас? Я знаю, что у советских моряков проблемы с валютой.
У Андрея действительно существовала эта проблема, к тому же было очень обидно, что остался без обуви, но принять деньги от посла он не мог.
В конце концов, это что же, он за деньги женщину спас?!
- Джордж, Вы оскорбляете меня своим предложением. Достаточно тех слов, которые Вы уже произнесли.
- Простите, я, честно говоря, и сам сомневался, предложил, что называется, больше для протокола.
- Лучше проводите меня к Дженнифер.
 Они зашли в больничный блок американского консульства.
- Здравствуйте, Дженни, – несколько смущаясь, обратился капитан.
- Здравствуй, здравствуй, герой, – улыбка на лице женщины была искренней, хотя из-за ссадины в уголке рта слегка кривоватой.
- Как Вы?
- В порядке!
- Только настоящая  американка ответит, что она в порядке, находясь в больнице с забинтованной головой.
Дженни расхохоталась и протянула гиганту правую руку в знак приветствия. Шутка из уст этого русского великана выглядела для нее экзотикой.
- Мне сказали тебя зовут Андрей, – больше утверждая, чем спрашивая и продолжая все так же улыбаться, сказала она.
Капитан смотрел на стройную женщину в спортивном костюме, и удивлялся,  как белый бинт на темных волосах  мог не только не портить, а вроде бы даже дополнять образ.  Испугался даже этого моментально вспыхнувшего чувства нежности и умиления.
- Я рад, мисс, – и, сделав паузу, с вопросительной интонацией добавил - или миссис, я, к сожалению, не знаю Вашего полного имени.
- Миссис Хавинсон, но зови меня просто Дженни.
- Я рад, что Вы чувствуете себя лучше. Мне пора возвращаться на корабль.
- А знаешь, приходи завтра днем, я покажу тебе сад, у нас очень красивый сад. Уже давно созрели вишни и груши.
- Вишни?! Здесь в Африке? – удивился Андрей.
- Наш садовник и не такие чудеса творит. И потом, - женщина, потянулась к уху капитана, для чего ему пришлось сильно нагнуться, и, словно заговорщица, прошептала – каждый вечер Джордж ходит в сад, ободрал уже все плоды внизу. А мне сейчас трудновато лазить наверх по лестнице. Ты-то и без лестницы можешь с самого верха достать.
Капитан улыбнулся:
- Ну, что же, я не дам Вам остаться без фруктов.

***

Только направился капитан  к трапу, а помполит тут как тут:
- Андрей Викторович, в город собрались?
- Да, пойду по делам: в управление порта нужно зайти, на телеграф, дать телеграмму в наше пароходство, уточнить, с каким сухогрузом наши запчасти придут.
- Ну, так и я как раз в город хотел, вот и пройдемся вместе.
«Вот пиявка, но ничего, я от тебя избавлюсь», - решил капитан измором взять помполита, прибавив темп. А шаги-то огромные, так что помполит рядом уже на бег перешел.
- Андрей Викторович, а куда мы так спешим? Целый день впереди.
- Много дел, нужно разные места посетить, везде успеть, – и еще шагу прибавил.
Может через базарную площадь? Там народу много, потеряться очень легко. Нет, не выйдет, с его-то ростом он как колокольня над толпой возвышается, из любой точки его видно. Лучше по-другому:
- Ну, вот и пришли. Вы как, прогуляетесь, пока я в управлении?
- Да нет, я подожду внутри.
- Я ведь долго могу. Не знаю, сколько там пробуду.
- Ничего, я газетку почитаю.
«Ну, почитай, почитай газетку. В жарком, душном коридоре тебе полезно попариться будет».
Андрей зашел в кабинет начальника судоремонтной службы, а помполит пристроился напротив двери, сел, головой к стеночке прислонился. А дел у капитана всего на пять минут: уточнить ранее согласованный план постановки судна на ремонт. Вопрос скорее надуманный, просто у начальника этой службы кабинет имел служебный выход во двор управления. Андрей обратил на это внимание еще в прошлый визит. Вот через эту дверку  он и вышел, направляясь в американское консульство.
***

- Проходи, Володя.
- Спасибо, тезка. Я смотрю, подрастает твоя дочурка.
- Ты же знаешь, дети растут как грибы.
- Особенно, чужие, – хохотнул гость.
Либерман повернулся к жене и несколько извиняющимся тоном попросил:
- Оля, ты не дашь нам чайку, а мы пока поговорим.
- Хорошо, - в ее голосе явственно прозвучало недовольство.  Историю, в которую влип Зираховский, обсуждало все пароходство. Олю тоже разбирало любопытство, и она хотела услышать подробности из первых уст, поэтому было немного обидно, что ее попросили удалиться.
- Ну что, в пароходстве, наверно, мне уже все «кости перемыли»?
- Давай без дураков, ты меня знаешь давно, если хочешь, то рассказывай все, как есть, подумаем, что можно сделать.
- Ну что, на новогоднем «огоньке» увидел девицу, отпустил пару комплементов, она тоже интерес стала проявлять. Потанцевали, вышли покурить, сам не знаю, как оказались в какой-то комнатушке, то ли подсобка какая была, то ли что. Ну, у меня голова и выключилась: молодая, красивая, роскошная.  Какие уж тут тормоза?! Ну, я ей и вставил. А девица, скажу я тебе, горячая, раз, два, а ей все мало. Короче долго нас не было, ее мамаша, Сокольникова, бухгалтер в пароходстве, ну, ты ее знаешь?
- Знаю.
- Так вот, хватилась дочери, стала искать, видать услышала, проходя по коридору. А вопит она за этим делом, скажу я тебе!
- Кто вопит? Мамаша?
- Да нет, Лизка, дочь ее. Так вот, она ворвалась, подняла шум, на следующий же день в обком телегу настрочила.
- Ты все объяснил?
- Да, но только в Советском Союзе девушки в семнадцать лет сексом не занимаются. Ты же понимаешь… Я даже жениться на ней предложил.
- Жениться?!
- Представь себе, эта девчонка мне в душу запала. Мы с ней, несмотря на скандал, продолжаем общаться. И хотя разница в возрасте приличная, она за эти три месяца стала мне близким человеком. Только мамаша ее и слышать ничего не хочет. Требует расправы.
- Я неплохо знаю секретаря Комсомольского горкома, попробую с ним поговорить.
- Даже не звони ему. Бесполезно. Во-первых, телегу она в обком сразу накатала, а во-вторых, он бы все равно не стал вмешиваться. Да ладно, я еще молодой, с руками, если снимут, уеду в Горький назад, уж как-нибудь заработаю себе на кусок хлеба с маслом.
- Не горячись, ты же отличный специалист, найдем, если что, тебе место в Хабаровске.
- Нет, Володя, спасибо, здесь мне все равно работать не дадут, да и не о должности жалею больше. На самом деле я знаю, это смешно, но похоже я в Лизку влюбился, я всегда о такой мечтал. Да и не такой уж я старый! Мне только тридцать четыре. Через полгода ей восемнадцать будет, так вернусь за ней, распишемся. Там, в Горьком, в институт поступит. Я на самом деле ни о чем не жалею.
- И что, она согласна?
- Да, и мы с ней уже обо всем договорились.
- Тогда удачи! Надеюсь, у вас все будет хорошо.

***

- Ну, здравствуй, Андрей, я уже думала, ты не придешь.
- Никак не мог отвязаться от помполита.
- Кто это?
- Тот, кто должен следить за тем, чтобы я сюда не ходил.
- То есть? Как это?
- Понимаешь Дженни, ты капиталистка, угнетательница рабочего класса, и нам, советским морякам, запрещено контактировать с вами. Считается, что вы нас поймаете в свои сети и завербуете.
Девушка заулыбалась:
- Ну и как? Я поймала тебя в сеть?
- Кажется, да, – краснея, как мальчишка, ответил капитан, ловя себя на мысли, что этот чертенок в юбке безумно ему нравится.
- Пойдем в сад, на улице-то жара, а здесь в комнате и вовсе «филиал ада».
Сад в американском консульстве поражал своей буйной зеленью. Везде стояли разбрызгиватели, и в воздухе витала мелкая водная пыль, создавая уголок прохлады во всеобщем царстве испепеляющей жары.
- А на самом деле, тебе что-то будет, если узнают, что ты здесь?
- Во-первых, знают, во-вторых, я последний раз в заграничном плавании, как и последний раз в должности капитана. Может быть, меня даже арестуют и расстреляют на Родине, но это в самом худшем случае.
- Прекрати так шутить, - Дженни подошла к капитану, и, посмотрев своими темными глубокими глазами, тихо спросила – ты жалеешь, что оказался тогда там?
Андрей провалился в бесконечную черноту этого взгляда, ему даже показалось, что у него кружится голова.
- Нет, ведь иначе бы я не встретил тебя. Хотя мне жалко обуви, которой я из-за этого лишился, - лукаво подмигнул он.
Молотов, выросший в стране, где неаккуратно сказанное слово может привести к самым трагическим последствиям, давно разучился дурачиться. А уж если ты допущен за рубеж матушки Родины, то надзор за тобой двойной. Но сейчас рядом с этой «акулкой» капитализма, он почему-то чувствовал себя свободно, как мальчишка.

***

Духота невыносимая, «аромат» пота так и висел в воздухе. Рубаху помполит расстегнул уже до пупа - капитан четвертый час из кабинета не выходит. Решил сам туда. Дернул дверь – закрыто.
- Он сегодня до трех. Ушел уж давно, – буркнула проходящая мимо чернокожая старуха.
- Как ушел? Я ж здесь давно стою, никто не выходил.
- Так он через служебную домой уходит.
«Ну сука, ну погоди, я тебя с говном смешаю, я тебя …, да я…» - Леня-дятел, как его называла команда за способность бесперебойно «стучать», просто не находил слов. Его аж трясло, он чувствовал себя полным идиотом, и всю дорогу назад  выдумывал самые страшные кары капитану.

***

День пролетел как один миг, он сам не заметил, как стемнело. Огромный, как скала, сложенный, как молодой бог, русский капитан рассказывал о жизни в Советском Союзе, о комнате в коммуналке, долго объясняя, что это такое,  о том, как он ездил на картошку и сенозаготовки, когда учился в мореходке. А она рассказывала ему о своей трехэтажной
вилле, скучных светских раутах, о том, как любит она гонять на своей «Альфа-ромео» по широким американским дорогам вдоль Атлантики.
- А знаешь, я ведь никогда не сидел за рулем машины. С любым пароходом справлюсь, с любым катером, а машину вот не приходилось.
- Все, решено, завтра я буду учить тебя водить машину! Договорились?
 
***

Володя шел по коридору и вздыхал про себя, знал, предстоит тяжелый разговор с Захватовым. И дело не в том, что это Володя Зираховского рекомендовал, по этому поводу никогда Захватов не станет его корить, просто нужно было принимать срочное решение, что-то делать с Комсомольским портом.
- Добрый день, проходи. Как дома?
- Время летит, не успел оглянуться, как дочурка уже по квартире носится, и волосы такие же, как у меня кучерявые.
- Это точно, совсем мало ты с семьей бываешь. Как Оля?
- Дома больше сидеть не хочет, решила выходить на работу, как только ее мать приедет с Иркой нянчиться.
- Доклад твой всех в восторг привел. Его Хрущеву лично министр читал. Слушай, из тебя выйдет отличный фантаст!
- Вообще-то это был перепечатанный справочник «Развитие речного флота США» за девятьсот пятый год, и делов-то - прошедшее время на будущее заменил.
- Ты что, охренел? А если бы узналось? Да нам бы… Ладно, чего теперь, лучше скажи, какие у тебя мысли насчет Комсомольского порта?
- Не знаю, Зиновий Георгиевич, не знаю. Хороший Зираховский специалист, но на баб слаб.
- Дурак, прямо на Новогоднем огоньке трахнул несовершеннолетнюю девчонку!
- Он же не думал, что ее мамаша телеги секретарю обкома писать будет.
- Да чем он вообще думал!
- А главное подумаешь, он же не изнасиловал ее, она сама его на это спровоцировала.
- Спровоцировала?! Так верхней головой думать надо было, и на провокации не поддаваться.
- Ну, что теперь поделаешь...
- Ну и кого начальником порта назначить? Это был уже девятый за четыре года. Есть у тебя кандидатуры?
- Может Брянцева?
- Сам знаешь, не вытянет порт.
Повисла пауза. Володя все понял, но продолжал игру:
- А если попробовать Федорычева?
- Из той задницы, в которой порт находится, он тоже не вытянет.
- Знаю, а Васильев?
- Ладно, прекрати, – Захватову это словоблудие надоело – я знаю, кого назначить начальником порта в Комсомольске-на-Амуре.
- Кого?
- Тебя, тебя Володя.
- Да, я тоже не знаю кандидатуры лучше.
- Тогда готовься!
Стать начальником порта - вроде как понижение, но это иллюзия: де юре – понижение, де-факто -  несопоставимые возможности. Да и потом, работа чиновничья ему уже надоела, хотелось живого дела.

                ***

Жара стояла страшная, взмок капитан. На площади у центрального въезда в порт кипела жизнь: старые пикапы, телеги, запряженные быками, люди туда - сюда сновали как косяки сельдей. Но он сразу приметил черный автомобиль, рядом с которым стояла женщина, та самая, та единственная, ради которой Господь и создал весь этот дрянной мир. Улыбнулся и направился к ней, а она в ответ ему уже махала рукой. Да и как его было не заметить, даже в такой сумасшедшей толпе возвышался он над людьми, словно колосс, и, казалось, будто вся площадь могла уместиться на его ладони.  Ликовало все внутри у него, тысячи труб выдували в душе безумную симфонию.  Знал, конечно, что ему в спину еще одна пара глаз смотрела, но теперь не до этого было, все мысли в голове занимала  только Дженни. Ее образ убаюкивал Андрея на ночь и утром будил своей ласковой улыбкой.
Осторожно, стараясь слегка прикасаться, взял капитан ее руку,  а самому хотелось прижать девушку к себе, вознести над площадью, вознести над миром к самому солнцу и взлететь вдвоем, потому что от прикосновения к ней его могучее тело сделалось совсем невесомым.
Люди носились, площадь, словно гигантская карусель, где все кружится и вращается, только для них двоих время остановилась, словно изваяния застыли, глядя друг другу в глаза.
Андрей очнулся первым, неловко стало: вцепился ей в руку и не выпускает. Разъединил ладони, а Дженни только улыбнулась, то ли чтобы неловкость сгладить,  то ли чтобы скрыть легкую досаду, что он выпустил ее руку. Его огромная сила манила, притягивала как магнит. Она ловила себя на мысли, что с каждой секундой в ней все сильнее и сильнее разгорается огонь желания вцепиться в него изо всех сил, вцепиться, притягивая его к себе всем телом и упиваться, словно вампиру его беспредельной силой и энергией.
- Салют советским морякам! Я правильно сказала?
- Здравствуй, Дженни. Как себя чувствуешь?
- Не так плохо, благодаря тебе, – задорно ответила  девушка – готов сесть за руль?
- А может не надо? Да и за твое здоровье волнуюсь, все-таки колесной техникой я не управлял никогда, знаешь, больше как-то с водными видами транспорта имел дело.
- Андрей, ты что, боишься что ли?
- Да нет, конечно, чего бояться? – браво ответил капитан, он и в самом деле не слишком волновался. В конце концов, девчонка справляется, так уж у него-то точно проблем не возникнет.
Но на деле оказалось все не так просто: дергалась машина, то прыгнет, как кузнечик, то заглохнет, да еще все это в толпе. И как это вообще возможно? На педали смотреть, на рычаг передач, на панель приборов, да еще за ситуацией за окном следить надо! Ведь люди вокруг скачут, норовя непременно попасть под колеса, ослы да грузовики - голова кругом идет. А она сидит рядом и только смеется. А капитан уже весь в поту:
- И почему нужно в Африке на черной машине ездить?
Но, на удивление, очень скоро и педали стали понятными, и рычаг передач более податливым.
Под чутким руководством Дженни они доехали до французского района.
- Пойдем пообедаем в «Буржуа».
У Андрея екнуло в животе - как увидел здание ресторана, сразу понял, его годового лимита на валюту не хватит, чтобы там один бутерброд съесть.
- А хочешь, поехали к нам на корабль, у меня великолепный кок! – сделал хитрый маневр Андрей. Но Дженнифер была неумолима:
- Брось, зачем ехать. Здесь очень неплохо кормят.
Капитан насупился, а когда стали на стол подавать не блюда, а произведения кулинарного искусства, сделался совсем грустным, кусок не лез в горло.
Почти с ужасом он смотрел на вышколенного черного официанта в белоснежной рубашке, несущего на небольшом серебряном подносе счет.
- Оставь, Андрей, – взмахнула рукой Дженни, когда он стал доставать бумажник.
- Я сам могу заплатить. Не привык я, чтобы женщины за меня платили.
- Знаешь, давай не напрягать друг друга. Я обязана тебе жизнью, ты герой, но, кроме этого, ты капитан судна, хотя тебе еще нет тридцати, и весьма успешный мужчина. А то, что у тебя нет денег, виноват не ты, а этот, как его…- она хитро подмигнула – Ленин! Поэтому и только поэтому я плачу за обоих, что ни на одну секунду не умаляет твоего достоинства как мужчины.
Ход мысли Дженни сильно удивил его. Ведь и вправду, у американских капитанов есть деньги, выходит действительно в том, что у него нет денег, виноват не он. Оба дружно рассмеялись. Таким свободным Молотов не чувствовал себя никогда.
- Уже вечер, скоро зайдет солнце, я хотела показать тебе одно место.
Она быстро гнала  автомобиль на юг вдоль побережья, оставляя за собой столбы пыли. Тяжелую «пузатую» машину заносило на поворотах, и Дженни явно нравилась такая гонка, хотелось увидеть испуг в лице этого бесстрашного человека. капитан же не подавал виду, хотя правой рукой сжимал ручку двери. Выехав из города, они неслись по шоссе, но скоро крутым маневром Дженни рванула руль влево на малоприметную неровную дорогу, и машина, подлетая на кочках и буграх, помчалась к побережью.
Наконец, буйные деревья расступились, резкий солнечный луч ударил в лобовое стекло, а машина юзом летела к краю холма, к обрыву, поднимая огромное облако взвеси и пыли.
- Нервы мои испытываешь?
- Смотри, Андрей! Ты где-нибудь видел что-нибудь подобное?
Утес, укрытый буйной зеленью, врезался в океан. Огромный  диск солнца висел низко, почти сливаясь с горизонтом, оставляя красную дорожку на поверхности океана. А внизу у подножья утеса блестела прозрачная мелководная заводь, окрашенная пурпурным светом вечернего солнца, и мириады разных рыбок сновали там, переливаясь тысячами цветов, каждая на свой манер. Такой красоты он еще не видал, хотя в разных морях был, на разных континентах, да и в Союзе есть, чем полюбоваться. Но только здесь он дышал воздухом свободы, и к груди его прижималась женщина, одно прикосновение которой заставляло бешено стучать его сердце. И не было ни судна с поврежденным гребным валом, ни помполита,  ничего, только они двое среди неземной красоты стояли одни во всей Вселенной.

***

Ярко горят звезды ночного африканского неба. Лунный рог полыхает, освещая силуэт атлета, обнимающего хрупкую женщину.
- Андрей, завтра я возвращаюсь в Америку.
- Я знаю, Дженни, знаю.
- Откуда?
- Просто почувствовал.
Знает, завтра он вернется в тот мир, из которого она его извлекла на короткие счастливые мгновения. Две недели пролетели, словно на другой планете. Каждое утро капитан вставал и шел к ней, а потом и вовсе перестал возвращаться на корабль, они гуляли ночи напролет по диким и страшным закоулкам африканской дыры, и ей рядом с ним всегда было спокойно и уютно. Они спорили и дурачились, как дети, когда он оставался у нее. Она уже не представляла свою жизнь без него, ей казалось, что  в целом мире не была человека более близкого и родного, чем этот огромный русский капитан. Дженни смотрела на звезды, задрав голову вверх, потому что глаза уже затуманила пелена влаги, лишь шелохнуться и крупные слезинки покатятся по щекам, и изо всех сил она старалась удержать их на ресницах. Она схватила ртом воздух, и в тот же момент ее накрыла мощная лавина чувств, которую уже было не под силу сдержать. С ресниц слетела прозрачная  капля.
Они оба не питали никаких иллюзий, знали что расстаются навсегда. Она вернется в Америку, к своему мужу, за которого вышла по папиному совету, в мир большого бизнеса и полезных друзей. А он... он отправится по ту сторону железного занавеса. Они были не просто из разных стран и разных систем. Они жители параллельных миров, и лишь удивительная причуда судьбы свела их в одном месте в одно время. Эта встреча словно бритвой вспорола души обоих.
- Я никогда не забуду тебя, Дженни.

***
Вернулся капитан за полночь на корабль, и казалось ему, что зашло солнце навсегда, и впереди его ожидают лишь сумерки, неподвижные и вечные, как мертвая Атлантида. Но снова наступил рассвет, и, несмотря ни на что, дневное светило совершило еще один двенадцатичасовой переход с востока на запад в длинной череде подобных за миллиарды лет. Весь этот день он провел в постели, снова и снова прокручивая, словно архивную кинопленку, в своей голове кадры ее улыбки, прикосновений, их жарких поцелуев или просто мечтал. Но сил подняться с кровати и вернуться в реальный мир у него не было. Казалось, стоит лишь встать, вернуться в действительность, в которой нет Дженни, как эта действительность, словно дорожный каток тлеющее полено, раздавит сознание, и останутся на этой самой постели лишь догорающие искорки, некогда бывшие капитаном.
Так прошла неделя, пока в один из дней внизу он не услышал английскую речь.
- Добрый день, могу я видеть капитана Молотова? – обратился уже бывавший здесь джентльмен в белом костюме к вахтенному.
- Да здесь я, здесь, - прокричал Андрей, натягивая на бегу китель.
- Я по поручению миссис Хавинсон, она просила передать Вам эту коробку.
Удивленный капитан в большой упаковке нашел десять пар самой разнообразной обуви. Здесь были и классические туфли, и полуспортивные ботинки, кроссовки и зимние сапоги, безупречного английского качества, даже уютные домашние тапочки заботливо не забыла заказать Дженни. Только сейчас это не вызвало у Андрея восторга, его не распирало от счастья, как тогда. Он бережно вынул лишь ее письмо, и долго смотрел в пустоту, не решаясь распечатать конверт. Эта коробка, последняя весточка была как ее прощальная улыбка.

                ***

Близок сезон дождей, но солнце, словно предчувствуя свое скорое поражение, пытается напоследок испепелить и без того опустошенную землю Гвинеи. Молотов вытер могучей рукой пот со лба. Больше двух месяцев уже торчал советский экипаж в Конакри. У берегов островов Бижагош судно получило серьезное повреждение винтов и гребного вала, полтора месяца ждали запасные части. Их привез советский сухогруз, и вот уже три недели как тянулся ремонт, и не видно было ему конца. Потери от простоя колоссальные, начальство из Мурманского пароходства задергало телеграммами.
- Товарищи, я вот что хотел обсудить, уже третью неделю судно стоит на судоремонтных верфях, но фактически ничего не делается. Касса наша пуста, пароходство больше денег переводить нам не будет. Хоть караул кричи!
- Я предлагаю поднять шум, в самом деле, нужно идти к руководству ремонтных доков.
- Я с ними уже ругался, бесполезно.
- Тогда во французскую администрацию, пусть принимают меры!
- Во-первых, французы уже мало на что влияют, французская администрация - больше фикция, и сейчас они озадачены выкачкой ресурсов и спасением своих капиталов. То, что скоро придется предоставить колониям независимость, ясно всем, и повлиять на нашу ситуацию администрация не может, а главное не захочет. Какие еще предложения?
- Вы говорите, а я уже действую! Две недели я хожу в док и рассказываю рабочим об учении Маркса, о дружбе народов, о том, что их долг, как рабочих, помочь нам, советским морякам, их братьям в борьбе с капиталистическими угнетателями.
Тяжело посмотрел Молотов на помполита, продолжая вить косичку из двухсот миллиметровых гвоздей:
- Да отстань ты со своей херней, без тебя тошно.


***

Жара спала , а вместе с ней и напряжение еще одного дня ожидания. Андрей пересчитал мелочь в кармане, и, решив, что на кружку пива хватит, отправился в город.
Рядом с портом на прилегающей улице находился бар «Диамант», что в переводе означало бриллиант. На самом же деле это был довольно грязный припортовой кабак, где собирались матросы, коротавшие время пока их суда стояли под погрузкой, проститутки, контрабандисты и жулики всех мастей, но рядом с портом других заведений просто не было.
Капитан взял у барной стойки кружку вонючего мутного пива, осмотрелся, увидел  местечко за столиком.
- Можно? – обратился по-английски.
- Да, конечно.
Мужчина средних лет, со светлыми волосами был одет в гражданское без знаков различия, но у Молотова не возникло сомнений, что это американец.
- По делам здесь?
- Я капитан «Калифорнии», загружаемся рудой. А вы?
- Я тоже капитан советского судна «Ксения Корабельникова».
- А что возите?
- Сюда сельхозтехнику, отсюда ресурсы.
- Все отсюда возят ресурсы, кто лес, кто уран, кто уголь.
- А сколько вы здесь?
- Неделю, порт работает отвратительно, погрузка занимает очень много времени.
- И не говорите, мы здесь уже скоро три месяца.
Молотов поведал о затянувшемся ремонте американскому коллеге все, как есть, о бездействии ремонтных бригад, о стараниях помполита, который ходит уговаривать негров поторопиться с ремонтом и рассказывает о социальной справедливости, равноправии, классовой сознательности.
Янки усмехнулся:
- О классовой сознательности? Хочешь, я покажу тебе, что это такое ?
Он поднял руку и, обращаясь к официантке, вежливо произнес:
- Милочка, будь любезна мне глазунью и пятьдесят виски.
Молодая черная девушка легко кивнула головой и продолжила щебетание со своими подругами. Через пять минут американец вежливо напомнил ей же, что заказ. Девица продолжала что-то бурно обсуждать, не ведя ухом.
- Вот видишь, обратился он к русскому, так они отвечают на вежливость.
; Как же быть?
- А вот так! – американец встал и подошел к девице. Молча схватив за волосы, он энергично тряхнул ее.
- Яичницу и виски, живо, сука.
Через несколько минут черная девушка с виноватой улыбкой принесла стакан с выпивкой и еще шкворчащюю яичницу.
- Кстати, меня зовут Эндрю, -  дружелюбно произнес он, обращаясь к русскому.
- Меня Андрей, - с трудом переваривая увиденную сцену, ответил Молотов.
- Так мы еще и тезки! – обрадовался американец – ну что, я наглядно объяснил особенность общения с местным населением?
; Более чем! Все же, мне кажется, не стоило так обращаться с женщиной – не смог удержаться Андрей.
; Ну, мне пора на судно, завтра мы отходим. Удачи!


***

А может, в самом деле, это наиболее простое и действенное решение? Может к черту все эти жалобы и прочую бюрократическую ерунду? Может здесь, на черном континенте, в каменном веке от того и не работают все  эти инструменты цивилизованного мира, что, как и в доисторические времена, здесь правит только сила? – капитан ворочался всю ночь, осмысливая преподанный американцем урок. Утром спустился в ремонтный док, окинул взглядом обстановку: четверо рабочих пинают носок, набитый песком, шестеро сидят на лавке и курят, что-то оживленно обсуждая, еще один спал, накрыв лицо газетой. Капитан обвел палубу глазами, поискал бригадира. А вот и он, собственной персоной, в кости играет.
- Почему никто не работает?
- Жарко, успеется, - лениво ответил черный не очень молодой мужчина, продолжая кидать кости.
Андрей рывком поднял бригадира, как котенка, и коротким ударом отправил в нокаут, после чего, дернув за ворот сидевшего рядом с ним, швырнул на пол. На палубе наметилось оживление, ремонтники, схватившись за инструмент, устремились к рабочим местам. Капитана удивило, что никто не возмутился, более того, никто не удивился, значит, для них это была обычная практика. Результат воодушевил, и он решил закрепить успех, начав обход, никого не хотелось оставить «без внимания». Но ведь надо еще и так бить, чтобы не зашибить насмерть, чтобы руки-ноги не поломать, а то можно было лишить трудоспособности, поэтому кому оплеуху, кому пинок выдаст. Закипела работа, а Молотов за спинами ходит, словно наместник египетского фараона на строительстве великой пирамиды.
Темнело, закончен трудовой день. Осмотрел Андрей движительный узел и расплылся в  улыбке - за один день сделано больше, чем за предыдущих три недели. Осталось только гребные винты на вал присобачить, да так кое-что по мелочам. Такими темпами через пару дней все готово будет.


***
- Оля, ну зачем нам в Комсомольске этот старый сундук? – недовольно протянул Володя, перевязывая бечевкой собранные женой коробки с вещами.
- Это же еще бабушкин, к тому же он такой вместительный, в него можно кучу вещей запихнуть.
- Я клянусь тебе, что как только разберусь с делами, первое, что сделаю – сооружу тебе отличный стеллаж, наподобие того, какой я видел в немецком журнале у Захватова. Ты еще хвастаться перед подругами будешь!
- Ой, Володь, я даже не думала, что у нас с тобой за два года столько вещей накопилось! И как только мы их запакуем… – вздохнула в очередной раз Оля.


***

- Вашим поведением вы опозорили нашу страну и идеи коммунизма. Вот товарищи, наглядный пример того самого тлетворного влияния Запада! Вот что значит дружбу водить с этими капиталистами. Быстро вы понахватались от них! Мало того, что вступил в преступную связь с гражданкой враждебного государства, капитан советского судна, представитель Советского Союза в дружественной стране Африканского континента бил рабочих! Вы, товарищ Молотов, осквернили Ленинские ценности интернационализма, дружбы народов, подняли руку на товарищей по классу. В то время как Советский Союз борется с угнетением негров в США, вы устраиваете суд Линча!
- Да что мне было делать! У меня не было другого выхода.
; Помолчите, вы себя полностью дискредитировали, вам нет  оправдания. Здесь решение может быть только одно: исключить из партии и снять с работы. Вы сняты с работы без права занимать ответственные должности и, безусловно, в зарубежные поездки больше допускаться не будете. Сдайте удостоверение моряка, ваша виза аннулирована!
Понял Молотов, что в Мурманске оставаться уже нет смысла. Прикинул, куда бы податься, вспомнил, что двое приятелей с курса работают в Комсомольске-на-Амуре и решил махнуть к ним. По приезду выяснилось, что общежитие сходу дают только работникам порта. Единственная вакансия, которая там для него нашлась -  матрос разъездного катера начальника порта. Ну что ж, - махнул рукой Андрей — если уж суждено мне перекантоваться где-то, почему не здесь?

                ***

Зашел Володя в кабинет, присвистнул - комната метров пятьдесят квадратных, с большими окнами по двум стенам, стол в виде буквы «Т» расположен так, что окна за спиной и слева. И ведь не раз был в этом кабинете, да все как-то не обращал внимания, что он такой огромный. Там в пароходстве и должность была выше, а кабинет куда скромнее.
До планерки оставалось пятнадцать минут, открыл окно. В кабинет вместе со свежим ветерком ворвался гул порта. Где-то впереди портальные краны гудели на разные лады своими сложными механизмами, вдали слышен был приглушенный рокот мощных судовых дизелей, на погрузке неистово матерился бригадир, и его слова неслись над водной гладью Амура, вдоль причалов, мимо «сыпучки», мимо складов и затухали далеко за пределами порта. Ночная смена уже собиралась домой, а дневная еще не приступила к работе и сейчас, затягиваясь «Беломором», портовые рабочие обсуждали очередную смену начальника, гадая, что он за человек. Через пятнадцать минут грянет дневная смена оркестром тысячетонных механизмов, взревут многолитровые дизеля, заглушат они своим ревом высокохудожественные эпитеты несдержанного бригадира. Перегнулся Володя через подоконник - внизу ремонтники тащили огромный вал в цех, пыхтели шестеро работяг, останавливаясь каждые двадцать метров на передых. А это что за «кадр»? Подошел огромный матрос, улыбнулся, отпустил шутку, схватил вал под мышку и прогулочным шагом направился в цех.


                Глава 4

- Как же это получается, товарищи, что за прошлый год в порту недостача угля составляет семьдесят тысяч тонн? И за этот, пятьдесят седьмой, уже тринадцать тысяч недостачи набежало? А еще только начало июня! В чем дело?
- Да мы без понятия: грузим уголь, взвешиваем - одно значение, приходит по реке, вешаем - меньше вес угля в барже. Мистика какая-то!
Только Володе было не до мистики,  пахла вся эта чертовщина уголовщиной. Мечтал он о настоящем деле, а теперь вот назад в пароходство захотелось, потому как тут в порту какое полено не поднимет - везде гниль. Строчил он распоряжения тысячами в день, но не выполнял их никто - царило разгильдяйство, переходящее в саботаж. А тут еще эта мистика! Куда деваются тысячи тонн угля по дороге из Комсомольска в Благовещенск? А за него отвечать ведь нужно, как-то отчитываться. Да тут еще отношения с Китаем начали портиться стремительно, тоже проблема - если заблудится какое суденышко, вылетит на берег к бывшим братьям навек, так эти узкоглазые братья ловят членов команды и бросают в свои темницы. По всему Хабаровскому краю строго настрого капитанов предупреждали - в пограничных районах особое внимание!
Тысячи вопросов, и все нужно немедленно решать. Но самое главное - как заставить коллектив уважать себя? Чихают на его распоряжения и увещевания. Замов своих он сразу  уволил - руководящий состав статья трудового кодекса позволяет увольнять «в связи со служебным несоответствием». А остальных как? Если лентяй-халтурщик не опаздывает на работу, если не пьет в рабочее время, то трогать такого работника не моги, он гегемон! А  в порту таких - добрая половина.
Но с другой стороны, всех ведь карать и не надо. Придумал Володя метод, и назвал его «прожектор». Это когда из всего коллектива выхватываешь одного разгильдяя, который жить мешает, и с этой минуты он постоянно как бы под лучом прожектора, не надо распыляться на всех, можно сконцентрироваться на ком-то одном. А самое главное в этом деле - быть беспощадным. На всех рук не хватит, поэтому все внимание на одного: унижать и уничтожать, распинать и с дерьмом мешать, а остальные пусть стоят вокруг и смотрят. И уж будьте уверены, когда Вы отправитесь за вторым, толпа кинется врассыпную.
Вышел из строя импортный кран со страшно дорогими и хитрыми узлами и агрегатами.  Нужна была электросварка, причем  газовая никак не годилась - от ее пламени соседний каскад реле мог оплавиться, тогда  пришлось бы заказывать сложную автоматику в Америке, там, где и был кран произведен, а это песня на годы. Каждый час простоя такого механизма выливался порту в астрономическую сумму. Выделил Либерман бригаду, все ремонтные работы по минутам расписал, на ночь третью смену вывел, но вот проблема – технология электросварки только появилась, не был с ней знаком толком никто - один специалист на весь порт, сварщик  Гавриленко, мужик с гонором. Не успели все наладить за дневную смену, пять часов стрелки показали.
- Ну, все, смена-то кончилась. Бывайте.
- Ну, бля, Гавриленко, не говняйся, – возмутились мужики.
- Иван, я тебя прошу, останься сверхурочно, час простоя крана больших денег стоит порту, и так не справляемся с разгрузочными работами.
- Вам, Владимир Лазаревич, напомнить, что сверхурочно можно оставлять работать только с согласия работника? Так вот, я не согласен!
- Ты что сдурел, сегодня пятница, потом два дня выходных, а кран стоять будет?
- Ничем не могу помочь. - расстегивая на ходу спецовку.
Сорвался где-то глубоко внутри Володи спусковой механизм, открыл он тетрадочку, в которую все свои распоряжения записывал, почирикал ручкой:
- Вот: я, Либерман Владимир Лазаревич, сегодня 9 июля тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года клянусь уничтожить Гавриленко Ивана Савельевича. Точка. Ставлю подпись.
Переглянулись рабочие, не поняли шутки начальника.
- Это что еще за угрозы! Да я единственный специалист электросварщик тут. А вас начальников вон сколько сменилось!
- Я тебя предупредил.
- Да пошел ты!
Позвонив Оле, что срочно должен уехать, Володя взял билеты на вечерний поезд до Хабаровска, а утром пришел к своему бывшему директору:
- Александр Михайлович, у меня к Вам просьба, не могли бы Вы вызвать сейчас сварщика, который у вас по электросварке?
- Да, конечно, Володя, только что его вызывать, вон он на площадке. Сам ведь знаешь, сейчас горячая пора. А в чем дело?
- Да ремеслу хочу этому мудреному обучиться, подсобите?
Терпеливо весь день простоял Либерман рядом со сварщиком, на второй день сам варить попытался. Журил начальника комсомольского порта сварщик, отчитывал:
- Да ну, Лазаревич, пожжешь сейчас! Ровнее веди и быстрее, быстрее! Смотри, чтобы рука не дрожала! Руку, руку тверже держи!
Но ученик на учителя был не в обиде. К концу дня почти не хуже своего наставника справлялся.
- Вот, молодец, Лазаревич, так держать!

***

У сварщика Гавриленко оплата была сдельная. Приходил он каждый день на смену во время, на минуту опоздать боялся, иначе сразу можно было получить выговор за опоздание, но весь день «штаны протирал», потому как чуть что случалось - начальник порта надевал  робу и сам на объекте проводил сварочные работы.
- Ладно, простите меня, Владимир Лазаревич, я сижу, а зарплата мне не идет. Осознал я свою ошибку. Мне ж семью кормить, - понурившись стоял Гавриленко в кабинете Либермана.
Володя достал тетрадочку, открыл на соответствующей странице, прочел:
«Я, Либерман Владимир Лазаревич, сегодня 9 июля тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года клянусь уничтожить Гавриленко Ивана Савельевича. Либерман.»
- А я тебя предупреждал, по-человечески просил. Теперь только на себя пеняй!
- Тогда я пишу заявление об уходе по собственному желанию!
- А вот это хрен тебе с маслом! Заявление твое я не подпишу. Не выйдешь на работу -уволю за прогулы, будет тебе волчья запись в трудовой, а то и за тунеядство загремишь под суд. И только попробуй мне для своих халтур инструмент с предприятия  вынести -  за хищение государственного имущества на двадцать пять лет сядешь!

***

Лето в тот год выдалось на редкость жарким. Обливался потом в брезентовой робе Володя с электродом в руке, но отступать не собирался, только и во время сварки о недостаче угля думал, это – головная боль номер один. Погода сухая, дождей уже второй месяц нет. Посмотрел он на стоящее под погрузкой судно, и вдруг все у него в голове на свои места встало. Так вот в чем дело! Нагревается на таком солнце черный уголь и  испаряет всю влагу, невооруженным глазом видно как парит над баржей.
Нужно созывать межведомственную комиссию для изменения системы учета угля, а то пока из порта плывут баржи вверх по течению на электростанцию, сохнет уголь, испаряя тысячи тонн влаги, а порту приходится недостачу покрывать.


***

- Дорогая, ты сегодня не едешь в офис? Сегодня же Совет директоров, ты должна присутствовать, - Джозеф заглянул к ней в спальню.
На потолке висело огромное зеркало. Дженни лежала на спине, немигающе смотрела в отражение своих черных глаз и видела в них далекий берег Атлантического океана, испепеленный безжалостным солнцем, где она была так счастлива. В душе разливалась пустота.
- Я сама решу, куда и когда мне ехать, что я должна, а что не должна!

***

- Уже которую неделю у причала стоим! Новый начальник даже не удосужился заглянуть, познакомиться, вообще, говорят, «гнойный» мужик, не успел прийти, сразу болты стал закручивать.
- Да брось, ты сам знаешь, что в порту творится. Все правильно он делает, это еще хорошо, что тут не Африка, а то я способ один знаю, как экономические показатели предприятия улучшить, – усмехнулся огромный матрос.
- Эй, слышь, начальник идет!
- Где?
- Да вон в синем кителе, на нашивки посмотри!
- Здравствуйте, товарищи! Прошу прощения, что наше знакомство состоялось только сейчас. Как вы уже, наверное, знаете, мое имя Владимир Лазаревич. Надеюсь, я с вами буду работать долго и плодотворно.
- Предыдущие девять говорили так же.
- По-моему, это ответ не по уставу.
Ляпнул боцман шутку и сам себе язык прикусил. Ходят слухи, что новый начальник хоть и молодой, а особой лютостью отличается и лучше бы с ним отношения не портить.
-Ну, давайте знакомиться.
Вытянулась команда по струнке на причале вдоль судна.
- Кравченко Алексей. Моторист.
- Черных Константин. Кок.
- Рожков Сергей. Матрос.
- Молотов Андрей. Матрос.
Еще раз обмерил Володя глазами  Молотова - какое-то смутное чувство зашевелилось внутри.
- Так, а капитан где?
- Разрешите доложить? Капитана нет.
- Как нет?
- Нет, – с непроницаемым лицом докладывал огромный матрос.
- Почему?
- Запил, его уволили со службы еще до навигации, а другого пока не прислали.
- Кто же тогда командует судном?
- Я, товарищ начальник порта.
Еще больше удивился Володя: бардак какой-то, даже не механик, простой матрос выполняет обязанности капитана!

***

Закончилось совещание совета директоров, расходились солидные господа. Свернула она свои рулоны, убрала мудреные графики в портфель.
- Дженни, могу я с тобой поговорить? – догнал ее уже в дверях вопрос президента «Bauxite group».
- Да, конечно. Если в моем докладе что-то не понятно, на следующий неделе я закончу подробный отчет и сделаю детальный анализ по Гвинейским месторождениям.
- Нет, Дженни, я хотел поговорить с тобой на другую тему.
- Да, папа, я тебя внимательно слушаю, – сделав непонимающее лицо, ответила она, хотя уже знала, о чем пойдет речь.
- Что с тобой происходит, девочка?
- Все в порядке, папа, просто легкая меланхолия. Видимо, никак не включусь снова в ритм Нью-Йорка.
Он подошел к ней и обнял за плечи.
- Дженн, я говорил с Джозефом.  Да и вообще, последний месяц после возвращения из Африки ты сама не своя. Я уже давно не видел твоей улыбки. Кто он?
- Откуда ты знаешь?
- Послушай, я уже давно живу на свете. После смерти твоей мамы и гибели Джонни, ты - вся моя семья, нет более близкого и родного мне человека, и сейчас мне невыносимо видеть, что ты страдаешь.
- Я рассказывала тебе про того русского, который меня спас…
Бенджамин тяжело вздохнул.
- Но ты же сама знаешь, между вами непреодолимая пропасть. Ты даже не имеешь понятия, где он сейчас. Остается только смириться, и тебе нужно быть добрее к Джо, он славный парень, любит тебя.
- Папа, он меня бесит! Я решила с ним развестись.
- Дженн, подумай, не горячись.
- Это не обсуждается! И дело здесь не только в Андрее, может, его я никогда больше и не увижу, но и с Джо не буду. Он мне неприятен, черт возьми!
- Все! Все! – шутливо поднял вверх руки Бенджамин - поступай, как знаешь, если ты не любишь Джо, и он раздражает тебя, то к черту его, не отравляй себе жизнь, доченька.



***

Не спалось этой ночью Володе. Чтобы пересмотреть нормы учета массы угля при грузоперевозках нужно взаимодействие железнодорожников, речников, угольщиков и энергетиков, но никому это не надо, у него у одного во всей цепи баланс не сходится. У остальных не было таких проблем, потому и желания что-то менять, напрягаться – тоже. Не одну сотню писем написал Владимир - все без ответа, предлагал, просил, увещевал, умолял, только чиновники-бюрократы ничего менять не хотели.
Вдруг истошно загремел дверной звонок. Владимир посмотрел на часы – пол-четвертого утра.
- Да кто это?
- Владимир Лазаревич, собирайтесь, ЧП в порту, пожар!

Горел угольный склад, в радиусе двухсот метров стояли пожарные бригады, близко расположенные строения поливали, чтобы не произошло возгорания. Жар стоял такой, что ближе даже в специальных костюмах было не подойти. Светло вокруг стало от пламени, как днем. К складу шли железнодорожные пути, так температура была такая, что срывало рельсы со шпал, и они, пружиня, раскаленные, со страшным воем взлетали вверх красными булавами. Склад, словно огромный разъяренный дракон, изрыгал языки  пламени, металлические конструкции как воск плавились, шифер стрелял беспрерывной канонадой, и, казалось,  нет никакой возможности укротить эту огненную вакханалию. Развернули системы высокого давления, только тонкие струи воды, пролетая по воздуху полсотни метров, теряли напор, распыляясь большим облаком, превращались в пар и  испарялись, еще не достигнув очага пожара.
- И когда вы его так потушите?
- Сами не видите? Никогда! Пока само не догорит!
Прикинул Володя – гореть может долго. Нет, так дело не пойдет!
- Коля, у нас в ремонтном цеху «хреновина» венгерская лежит,  она в рабочем состоянии?
То, что Либерман назвал одним емким словом «хреновина» представляло собой насосную установку сверхвысокого давления, этакую мощную водяную пушку с дизельным приводом, которая применяться должна была для смыва грунта вокруг севших на мель судов. Однако ее применение на практике не представлялось возможным, так как судно во время работы этой системы было просто не удержать на месте никакими силами, не спасали ни якоря, ни тросы, потому что насосная система, со страшной силой выбрасывая
струю воды, играла роль водометного движетеля. А устанавливать подобный агрегат на массивную плавучую платформу было нецелесообразным, потому что эта платформа и подавно не сможет подойти к севшему на мель плавучему средству, так как имеет большую осадку и сядет на мель еще раньше нуждающегося в помощи.
- Да! А что?
- Вытаскивайте ее!
- Так, краном ее теперь цепляйте! – руководил операцией Либерман.
- А что вы хотите, Владимир Лазаревич?
- Уголь тушить, неужели не понятно?! Делайте то, что я вам говорю!
- Лазарич, не заведем все равно, дизель в воде заглохнет!
- Не заглохнет, одевайте  шланг на воздухозаборники!
- Все равно заводить нельзя! Реактивное усилие снесет ее на хрен!
- Тросами к столбам и деревьям вяжите!
- У нас шланга нет такого диаметра, чтобы на сопло одеть!
- И не надо! Отсюда стрелять будем!
- Отсюда почти двести метров!
- Больше сотни атмосфер! Добьет! Сопло, сопло задерите вверх!
- Задрано на максимум! Регулировка больше не позволяет! Когда ее проектировали, не думали, что из нее вверх будут стрелять!
- Да я вообще не знаю, о чем думали, когда ее проектировали!
Пока возились, уже утро наступило, рассвело. Врубили установку, ударил столб воды, сшибая берег, сваливая вековые сосны на своем пути.
- Стоп, выключите немедленно! Так мы еще больше разрушений устроим, чем пожар. Эх, вот если бы как-то прицелить ее…
- Разрешите, я попробую! – шагнул вперед Молотов, пришедший с утра в порт.
Он вошел в воду, и, упершись руками, стал приподнимать сопло тяжеленной установки, которую сюда поставили краном. Правда фактически нужно было лишь приподнять наиболее легкую часть, да архимедова сила в воде чуть облегчала задачу, и все же Володя сильно усомнился, что одному человеку под силу сдвинуть такую махину.
- Ну-ну, попробуй.
Капитан навалился и закряхтел, задирая выходной раструб кверху. И, взвалив на плечо, заорал:
- Врубайте!
- Только смотри, Андрей, чтобы у тебя чего не попало в струю, а то оторвет! Давление огромное! Башку разнесет, как яйцо!
Тросы снова напряглись, взревел многосильный дизель, и огромный столб воды сумасшедшего давления взмыл в небо, пролетая над макушками деревьев, над кранами, над постройками и цехами, туда, где адским пламенем полыхал угольный склад, угрожающий сжечь все вокруг.
- Ниже!
- Левее!
- Еще чуть ниже опусти!
- Так, зацепил, чуть-чуть правее! – страшным басом корректировал навесной огонь водяной артиллерии пожарный, что есть мочи орущий в мегафон.
- Есть! Так, так держи!
Впрочем, о том, что струя попала в цель, можно было не сообщать, огромные клубы пара, поднимающиеся высоко в небо, были видны на много километров вокруг.
Вся территория порта в мгновенье превратилась в огромную русскую парную.
- В пору веники приносить!
- Хорош! Теперь мы своими силами управимся!


Собрался народ в кабинете начальника. Андрея чествовали как героя: шум, гам, сначала хотели на руки его и в воздух бросать, правда, быстро сообразили, что идея эта мало выполнима, весу в нем было не многим меньше, чем в грузовике.
- Ну, Андрей, я ведь раньше не верил былинам про богатырей, а теперь вот засомневался, может и правда были.

Разошлись все по рабочим местам, только Либерман поил горячим чаем Молотова в своем кабинете:
- Я читал в твоем деле, ты раньше капитаном был...
- Ага, сухогруза.
- Как же в матросах-то оказался?
- Длинная это история, потом как-нибудь…на досуге…расскажу.

***

На столе ровным пламенем горели две плоские свечи. Наступила пятница, а, значит, как обычно, вся семья собиралась на шаббатний ужин. Вернее, раньше было именно так: бабушка с дедушкой, дядья, родители, они с братом Джонни, но это было слишком давно, кажется, в другой жизни. Сейчас их было здесь только двое.
- Папа, я хотела с тобой поговорить о наших карьерах в Гвинее.
- Да, в последнее время там много заморочек.
- Я думаю, мне надо снова туда поехать и на месте со всем разобраться.
- Дженни, стоит ли тебе туда возвращаться? Там не стало безопаснее.
- Мне кажется, там я смогла бы решить многие проблемы. К тому же, у меня есть подозрения, что деньги из черной кассы, которые предназначены для взяток местным чиновникам, приворовывает руководство гвинейского филиала.
- Может ты и права… Но пообещай мне, что не будешь пренебрегать охраной.

***

За любое ЧП кто-то должен быть наказан, но полистал следователь прокуратуры акт пожарной экспертизы, задумался. Наказать руководителя? Но он тут ни при чем, да к тому же секретарь горкома его уже отметил, поощрение по партийной линии выразил за находчивость, проявленную при тушении пожара.
А у пожарников тоже задача стояла не простая - поди, установи причину возгорания, когда там много часов адское пламя бушует. Что написать в заключении? Вследствие короткого замыкания? Да, так пишут чаще всего, если не очень понятно с чего все началось, только провода на этот раз не то, чтобы сгорели – вовсе испарились, да и потом, это значит, что кто-то из электриков должен сесть. Поджог? Но это вообще диверсия против государства. Лет двадцать назад, в тридцать седьмом, конечно бы нашли  целую сеть вредителей, а сейчас времена не те, поэтому в акте просто написали: самовозгорание.

***

Белоснежная яхта пришвартовалась к пирсу. Дженни остановилась, не дойдя до конца трапа, подняла глаза к небу и, щурясь, посмотрела на солнце.
Да, оно все такое же жестокое, и все так же нещадно жарит и без того черных людей, которым не повезло родиться под небом Африки.
Бессменный генеральный консул США в Гвинее встречал нью-йоркскую гостью у трапа в тенниске с коротким рукавом, а его загорелая лысина отбрасывала блики на солнце. Казалось, здесь все по-прежнему.
- Здравствуй, Дженнифер. С возвращением, – они обнялись, как старые друзья.
- Как ваши дела, Джордж?
- Многое, очень многое изменилось с тех пор, когда ты была здесь.

***

- Але, Зиновий Георгиевич?
- Здравствуй, Володя, ну что, разобрались с пожаром?
- Я как раз об этом хотел поговорить. Пожар этот случился как нельзя кстати, и очень мне помог.
- Не понял. Что ты такое говоришь?
- Сейчас я все объясню.  У меня на руках акт пожарников, причина пожара – самовозгорание угля. Очень жаркая погода стоит. Мне дано предписание поливать уголь водой для предотвращения подобных инцидентов в будущем. Так мы и поступаем. Но на судах, перевозящих уголь, тоже есть угроза возгорания, поэтому я прошу Вас подписать мне бумагу о том, чтобы капитаны всех судов, используя бортовые системы пожаротушения и откачки воды, этот уголь поливали.
- Зачем тебе такая бумага, попроси, они и так тебе не откажут.
- Да, кто-то не откажет, а кто-то и не подумает подчиниться, поэтому мне нужен официальный документ, предоставляющий мне подобные полномочия.
- Хорошо, подпишу. Только знаешь, у меня к тебе тоже предложение: я ухожу в Благовещенск, кстати, со мной Козаченко решил по Амуру прокатиться. Ты тоже подъезжай к нам туда водой.
- Не, ну что Вы, Зиновий Георгиевич, это далеко очень. Как я туда водой? Сейчас сезон горячий, а я на месяц покататься поеду?
- Володя, ты меня не дослушал, между прочим. Мне военные списали одну посудину очень интересную, ее еще в войну захватили. Раньше судно адмиралу японскому принадлежало, а может кому помельче, этого я не знаю. Особой роскошью не отличается, но удобная кают-компания, спальная каюта тоже весьма комфортабельная. Но уникально судно тем, что делает тридцать узлов! Так вот, мне оно без надобности, и я его хочу на баланс Комсомольского порта передать тебе в подарок, так сказать. Формируй команду, и приезжайте на следующей неделе за ним. Я пока распоряжусь, чтобы его полностью привели в порядок и подготовили к выходу. Сразу погрузитесь и пойдете в Благовещенск, а потом на нем и вернетесь в Комсомольск. Бумаги уже сегодня я все направлю вам.
- Зиновий Георгиевич, спасибо конечно, но это все равно займет время.
- Давай, Володя, я поговорить с тобой хотел, а здесь в кабинетной пыли обстановочка не та.

***

Не так уж сильно изменилась эта страна. Независимость, которую так желали, они получили, а богаче от этого не стали, и грязи на улицах не убавилось. Дженни шла через площадь к большому каменному зданию, где располагалась администрация порта, но теперь за ней, словно безмолвные тени, следовали трое крепких мужчин, призванных изрешетить любого, посягнувшего на ее жизнь.
- Здравствуйте, могу я рассчитывать на Вашу помощь? – обратилась она к главному диспетчеру Конакрийского порта.
- По какому вопросу?
- Мне нужно знать, раньше сюда регулярно ходил советский сухогруз «Ксения Корабельникова». Он все еще ходит этим маршрутом? – с трудом выговаривая причудливое звукосочетание названия судна, она протянула сложенный пополам тетрадный лист.
- Да, ходит сюда регулярно, как и прежде. Теперь много сюда ходит советских судов, а «Ксения Корабельникова» ходит сюда дважды в год. Они должны прибыть в середине июля, как и раньше.
Диспетчер больше всего уважал и любил американцев, потому что любые просьбы они подкрепляли зелеными портретами своих президентов. А он любил этих президентов всей своей душой и сердцем, любил больше, чем самый оголтелый американский патриот. Вот и сейчас, когда американка вышла, он аккуратно развернул лист, взял в руки новенькую, хрустящую двадцатидолларовую купюру, провел по ней нежно рукой, разглаживая складочку посередине, и бережно убрал в свою папку. Сегодня солнце светило для него!

***

Дженни быстрым шагом, почти переходящим на бег, поднялась по трапу. Сердце бешено колотилось, полное самых радужных надежд.
- Я хочу видеть капитана, – обратилась она к вахтенному.
Но ее лучезарная улыбка медленно сползла с лица, а внутри разлилась огромная волна разочарования, когда к ней вышел невысокий мужчина с темной бородой:
- Я вас слушаю?
- Простите, раньше на этом судне капитаном был Андрей Молотов? Я могу узнать, где он, что с ним?
- Я не намерен отвечать на подобные вопросы! Подобная информация не подлежит разглашению! И больше не приходите сюда. Я укажу вам выход, – его тон был очень грубым, а голос громким, ей даже показалось, что нарочито громким, чтобы слышали все члены команды, находящиеся по близости. Более того, он схватил ее за локоть и потянул к выходу.
Охрана, стоящая внизу напряглась, подобное отношение к госпоже Хавинсон – это был перебор даже для русских дикарей.
Отдалившись от вахтенных, бородатый капитан чуть слышно шепнул:
- В половине пятого, на рынке в самом начале рыбных рядов.

Дженни все поняла с первой минуты. Поведение капитана давало ясное представление о порядках в Советском Союзе, в одночасье вспомнились шутки Молотова, только теперь его слова, всплывающие из памяти, перестали быть столь забавными, пугая ее. Внутри нарастало чувство тревоги. А что если, правда…? Она пыталась отогнать от себя дурные мысли.
К указанному времени капитан не подошел, а появился лишь в начале шестого.
- Прошу прощения, мне нужно было убедиться, что за мной никто не следит.
- Давайте зайдем куда-нибудь, где можно было бы спокойно поговорить?
- Я думаю, что это не очень хорошая идея, боюсь, в каком-нибудь баре нас могут случайно увидеть.
- Пойдемте в машину, я точно знаю одно место, где ваших людей быть не может.
Они зашли в «Буржуа», двинулись вглубь зала и сели у дальнего столика. Раскрыв меню, капитан согласился с Дженнифер, тяжело вздохнув:
-Здесь нашим людям действительно нечего делать. Я знаю, Вас зовут Дженнифер, Андрей рассказывал мне о Вас.
- Вы друзья?
- Были ими.
- Так что произошло? – нетерпеливо форсировала она разговор.
- Дело Молотова было шумным и показательным. Когда они вернулись в порт приписки, помполит передал свой отчет в комитет партии. Пахло жареным, но уголовному делу все же хода давать не стали, однако Андрея выгнали с работы, и он переехал в Комсомольск-на-Амуре. Молотов больше не выездной.
- Комсомольск-на-Амуре, это где?
- Это в жопе, – выразился сочно капитан – на Дальнем Востоке. Он оставил мне для Вас письмо. Я, честно говоря, думал, что за ним никогда не придут.
- Вы можете сказать мне его адрес?
- Могу, но забудьте об этом. Все письма из-за границы сначала просматривают в КГБ, поэтому оно все равно не дойдет до адресата, а Андрею добавят экзекуций.
- Как же мне с ним связаться?
- Мы отходим двадцать первого июля. Больше не приходите никогда на корабль. Двадцатого, в то же время и там же, где встречались сегодня, я Вас буду ждать. Если меня не будет, значит, нет возможности для такой встречи. Я не хочу ставить под удар свою голову. Можете ему передать что-нибудь, но учтите, возможно, ваше послание будет идти очень долго, потому что я не рискну отправить его почтой. Постараюсь передать с оказией. Но мой вам совет: успокойтесь оба, вам все равно не суждено больше встретиться. А теперь мне пора, я бы попросил отвезти меня назад.

***

Она забралась с ногами на длинный капот «кадиллака» и всматривалась в горизонт. Тихая гладь океана отражала тысячи пылающих звезд, волны методично накатывали на берег, создавая тот же мотив, который они напевали здесь двум влюбленным в ночь прощания два года назад. Дженни посмотрела на луну и с силой выдохнула сигаретный дым.
«Черт возьми, дура, почему уехала в Америку без него? Зачем отпустила его на судно, зачем позволила вернуться назад. Думала, что это курортный роман, думала мимолетное увлечение». Два года прошло, а серые глаза огромного капитана все не отпускают, терзают сердце, вызывая сосущую тоску.
Сдаваться Дженни не умела. Она твердо решила, что попадет в Россию и найдет способ увидеть Андрея. Задача бесспорно сложная, но тем интереснее! Что бы из этого не вышло - она попытается.

***

Быстроходное судно пронеслось чуть дальше Благовещенска, сбавило ход, пришвартовалось к Захватовской «Жемчужине».
Вечером за ужином неспешно лилась беседа вокруг богато уставленного стола: все со спецраспределителя, чего только нет!
Дымит поросенок в яблоках, наполняя изысканными ароматами кают-кампанию. Генерал достал нож разрезать мясо, не нож – произведение искусства, глаз не отвести! Рукоять и ножны – из бука, отполированы так, словно и не деревянные, а из кости какой сделаны. На них выжжены простые геометрические узоры ровными дорожками.
И клинок острый. Легко, совсем без нажима орудует им Козаченко, мясо да кости режет словно масло.
- Интересный у Вас в руках экземпляр, Николай Саныч.
- Нож отличный!
- Откуда он?
- Его кажись, какой-то чурка-умелец подарил на День рождения начальнику узбекского НКВД. В сорок седьмом того вызвали в Москву и посадили, при себе у него был этот нож. Вещица понравилась Берии, и он взял ее себе. А в пятьдесят третьем мы, когда с Жуковым Берию пришли арестовывать, провели выемку документов и во время обыска  в столе обнаружили этот нож. Игрушка Георгию Константиновичу очень приглянулась, но Жуков был довольно суеверным: «Два хозяина не своей смертью кончили, знаешь, оружие свою судьбу имеет, и свою роль играет в судьбе того, кому принадлежит. Не буду я, пожалуй, принимать эту эстафету смерти. Может, проклял его тот азиат, что делал, они ж такие...». А я в эту ерунду не верю, кусок железа - он и есть кусок железа.
- Да и правильно. Не проклинал его мастер, да и не азиат это делал вовсе.
- Ты-то откуда знаешь? Так говоришь, будто рядом стоял.
-  Да примерно так.
- А ну-ка, давай колись, что еще за история?
- Дело было в эвакуации…
- Во бля… сюжет… И чего ты с такими руками начальником порта работаешь?! Мог бы зарабатывать в десять раз больше и геморроя не знать, с такими талантами сидел бы в теплом месте и спецпайки на дом получал!

Утром Володя хотел с Захватовым посидеть  над документами, взял с собой для подписи все необходимые бумаги, но слишком много вчера выпили за «мастера кузнечного дела» – Захватов вышел только в одиннадцать и даже слушать не стал, только везде свои подписи поставил, не читая. Нет, вообще-то начальник пароходства такой привычки не имел, но он знал, если документ готовил Либерман, можно быть спокойным и не проверять. Козаченко - большой ценитель оружия, больше всех пил за мастера с золотыми руками, поэтому оклемался лишь к обеду. Сентябрь стоял теплый, и стол сервировали на открытой палубе.
На берег вышел китайский пограничный отряд. Увидев судно с советским флагом, бойцы, как уже стало обычным в такой ситуации, скинув штаны, выпятили зады, выражая тем самым соответствующее отношение к своим советским «товарищам». При этом они что-то кричали на своем языке, виляли ягодицами и явно кривлялись.
- Черти, так бы и пальнул по чьей-нибудь желтой заднице, – бушевал генерал, размахивая табельным пистолетом – даже специальную комиссию пришлось создать, на следующей неделе будет заседание, посвященное борьбе с китайскими жопами. В Ленинском вон вообще людям на пляж не выйти, срам какой!
Володя поднялся из-за стола и направился в банкетный зал.
- Ты куда?
- Я сейчас, Николай Саныч.
 Судно было подарено в знак дружбы товарищем Мао, и, не смотря на то, что дружба эта разладилась, Володя заприметил его большой портрет в подсобке за камбузом. Либерман вышел с ним на палубу, и, подняв над собой, показал китайцам.
Кто-то из аборигенов, увидав какое святотатство они совершают, стал истошно орать - показывать задницу Великому Мао - это был верх политической неосмотрительности для китайских коммунистов. Узнай кто об этом, могли вздернуть  весь отряд на дереве. Натянув штаны, пограничники вытянулись по струнке.
Свое удивление, восхищение, да и все остальные эмоции Козаченко выражал двумя короткими русскими словами:
- Во бля.… А ну дай мне этот портрет, сейчас я им! – генерал схватил портрет Мао, и, поставив его на палубу, изобразил неприличное движение, призванное символизировать оральное сношение с товарищем Мао.
- Коля, Коля, не святотатствуй! Ты перегибаешь палку! Сейчас они нас тут пристрелят на хрен! – Захватов пытался успокоить не на шутку разошедшегося генерала. Подобного отношения к вождю китайцы могли и не выдержать, открыв огонь на поражение.

***

Бился в конвульсиях секретарь Хабаровского крайкома партии, аж слезы брызгали из глаз, рот разинул, словно окунь, выброшенный на берег. Не вовремя настигло его предложение  Козаченко. Выпалил генерал, воздуху побольше в грудь набрав, в тот самый момент, когда секретарь крайкома глоток воды сделал, и от этих слов вода встала в горле, словно лом, ни туда, ни сюда. Эх, помог бы кто, проявил заботу  о родном секретаре, но только ни у кого нет сил подойти, да треснуть нуждающегося по спине. Трясет высокопоставленных товарищей от дикого смеха. Вон катается под столом начальник краевого управления КГБ, словно колики на него нашли. Сам генерал Козаченко держится за живот, начальник краевой милиции бьется головой об стол. Бывает, когда тема серьезная, когда неординарное решение сложной задачи выдаст кто-то,  происходит разрядка. Тут самое главное всем сдержаться, зубы стиснув, не дать вырваться хохоту наружу. И вроде получилось у ответственных товарищей, несколько секунд стояла тишина, плотина человеческой воли пыталась сдержать эту стихию смеха, но  милицейский начальник не выдержал очередной подступившей к горлу волны, и в ту же секунду кабинет сотряс гомерический хохот.

***

Шли караваны судов вверх по Амуру с горами угля на борту. Работали могучие бортовые насосы системы пожаротушения, поливали уголь, чтоб не загорелся. В Комсомольском порту уже был случай самовозгорания, потому всем капитанам строгое предписание – уголь поливать.

***

Директор типографии поперхнулся, прочитав директиву, чуть не уронил очки. Пришел заказ от комитетчиков – тысяча полноцветных портретов Мао. И это в период такого острого противостояния между СССР и Китаем! А вдруг в недрах местного комитета заговор? Вдруг и все руководство края готовит диверсию? Может, решили выйти из состава Советского Союза и переметнуться на сторону Китая? Как иначе объяснить такой заказ? Может в Москву сообщить, может в ЦК телеграмму? Да ну его… -  потер виски -  раз заказывают, значит надо,  мое дело телячье!

***
 
А она снова обещание нарушила, без охраны уехала. Одна на высоком пустынном берегу сидит, дым сигаретный глотает вместе с пылью. С Атлантики дует слабый ветерок, только не несет он прохлады, не балует океанской свежестью. И курить-то совсем не хочется, но все равно, выбрасывая одну сигарету, она тут же закуривает другую. Где-то слева порт –
грязный, вонючий, пропахший угольной пылью, рыбой, гниющими фруктами. А вот, наконец, из-за покрытого зеленью утеса показался и неспешно взял курс на Мурманск советский сухогруз «Ксения Корабельникова» с  весточкой на борту, частичкой ее души. Медленно удаляясь, знакомый силуэт растворялся в зыбкой пелене горизонта, пока, превратившись в точку, не скрылся окончательно. Что дальше?! С силой размахнувшись, она бросила в океан окурок и направилась к машине.


***

Стучали молоточки дробилок, ударяли по угольным булыжникам, превращая их в мелкую пыль, мощный компрессор гнал  по шахте воздух и, подхватываемая быстрым потоком, она влетала в топку. Очень простая и надежная технология: если частичка достаточно мелкая, то поток ее поднимет, а если нет, то останется на молотилках, пока ее не размельчит. Топка такой электростанции зрелище не просто красивое – завораживающее!
Влетало облако угольной пыли вместе с воздушным потоком в топку, и тысячи частичек вспыхивали, рождая языки адской вакханалии. То вправо, то влево, а то вниз или вверх кидало завихрения пылающего тумана, и было похоже это огненное буйство на танец сатаны в горящей преисподней.
Вернее, это раньше так было, а сейчас совсем хило горела топка Благовещенской электростанции. Угольные сушки работали на пределе, все мощности были врублены, да только уже скоро энергии, вырабатываемой  электростанцией, не будет хватать, чтобы  просушить уголь для топки. Он совсем мокрый поступал из Комсомольского порта, хоть выжимай. Лупили молотилки угольные булыжники, но пыль не летела в котел, вместо нее какая-то каша налипала на дробилках и больше не радовал огненный сатана энергетиков своим танцем, стихия огня ослабла, а вместе с ней и электричество стало угасать. Никак не выдавала станция необходимой мощности. Сначала прекратили частичную подачу электричества на город, потом и главному потребителю – секретному военному производству, выпускающему агрегаты для атомных субмарин, не стало хватать. И главному энергетику не позавидуешь! Город отключили полностью – секретарь горкома лично пообещал «скальп снять», ограничил подачу на завод – через шесть минут сорок восемь секунд ворвался в кабинет начальник городского комитета госбезопасности, чуть пистолетом не размахивая, угрожал, что даже пулю тратить не будет, рукояткой в расстрельном подвале расколупает башку. А ему-то что делать? И многие советские руководители бывали в таком положении , многие посочувствовали бы несчастному энергетику, многие, но не все…

***

Володя листал страницы баланса и блаженно улыбался. Раньше каждый месяц недостача по углю росла, теперь все изменилось. Процесс сначала остановился, потом в обратную сторону пошел. Порт отгружал тонну угля, а на место аж полторы приходило. Отыграли практически полностью всю задолженность. Странная картина? Конечно, даже мистическая: только уголь попадает в порт - начинает сам собой страшно плодиться, в весе прибавляет, массой наливается. Но бумага есть бумага, ей нет дела до мистики. А цифры ясно говорили, что железнодорожники сдали порту за месяц пятнадцать тысяч тонн угля, а порт поставил потребителю двадцать одну тысячу тонн.
Смотрел начальник порта цифры и бубнил сам себе под нос: «Не наглей, Володя, не наглей!», но все же нужно было ему быстрее недостачу к нулю подвести, а она огромна, от того не притормозит, не придержит насосы, а только сильнее поливать уголь водой велит.
Он знал, что задыхаются электростанции, знал, что полощет начальство их руководство. Но разве не он предлагал созвать межведомственную комиссию, уговаривал пересмотреть нормы учета транспортируемого угля? Товарищи энергетики не захотели возиться, не захотели утруждать себя лишней работой, теперь им не на кого пенять!

***

Лето пятьдесят седьмого выдалось жарким, а вот осенью как-то быстро стали набирать обороты холода. Конец навигации назначили на второе октября. Нужно было сделать ревизию всех объектов и производственных площадок, кроме того, Захватов решил в конце каждого навигационного сезона устраивать конференцию начальников портов и главных инженеров  по проблемам амурского судоходства. Обмен опытом - дело полезное, проблем у всех много и все их решают по-своему, то, что для одних давно решенная задача, для других может быть большой головной болью. Этот год решили проводить конференцию в Ленинском, в следующем - другому порту выпадет честь, и так по очереди.

***
 
Начальники амурских портов с завистью смотрели на Володино судно: и маневренное и комфортабельное, мигом домой в Комсомольск домчит. Жаль, погода совсем испортилась, поднялось волнение на реке, дождь лупит проливной. Но в каюте тепло, уютно, только вот уснуть никак не получалось: рулевой гнал судно по штормовому Амуру, удары волн по корпусу отдавались толчками. Володя поднялся в кают-компанию - вся команда в сборе, у всех бессонница.
- А кто сейчас за штурвалом?
- Новенький, Ямцов. Гляньте, Владимир Лазаревич, за окно, видимость-то нулевая. Вот разбушевалась стихия!
Дождь за окном стоял сплошной стеной, словно тропический ливень, волны бились в борт, сотрясая катер, тяжелые капли барабанили по крыше, и, сливаясь с шумом ревущего где-то в глубине моторного отсека двигателя,  наполняли судно одним рокочущим воем.
- Раз никто не спит, может чайку заварить, да бутербродиков с чесночком нажарить? – вызвался кок.
Сели вокруг стола, разлили чай. Черный жареный хлеб, чесночком натертый, вмиг наполнил чудесным ароматом каюту.  Вдруг от страшной встряски чашки с кипятком, чайник, поднос с бутербродами полетели на Либермана, а его, как и всех остальных, вместе с креслами отбросило к стене.
- Черт возьми!
- Какого х… – вся команда устремилась наружу.
Судно на полном ходу вылетело на берег.
 - Так, господа-товарищи, берег пологий, – по коленям пробежал мандраж. Пологий в этом районе был китайский берег Амура, а советский - высокий, крутой.
Жидким студнем страх разливался по телу, передавался от одного к другому, и возвращался, многократно усиливаясь.
- Приехали…твою мать…
- Что делать?
- Хрен с ним, с судном, вплавь надо на наш берег! Поймают нас здесь китайцы, убьют ведь или в тюрьме сгноят в лучшем случае.
- Брось, в такой шторм, при нулевой видимости не доплыть! Просто берега не видно, снесет течением, потеряешь направление и будешь вдоль реки до посинения. Судно нужно выкапывать.
- Конец нам, конец! – завопил бросивший штурвал Ямцов.
- Заткнись, не ори!  Услышат тебя погранцы, всех нас погубишь, – Володя стал трясти молодого матроса за плечи.
- Убьют нас! Бля, убьют, – не унимался тот.
- Заткнись немедленно!
- Тише, тише, - пыталась успокоить паникера команда, но тот продолжал причитать и охать.
Подскочивший механик наотмашь дважды хлопнул Ямцова по лицу,чтобы привести в чувство. Команда растерянно топталась у борта, и в этот момент властный голос вернул всех к реальности:
- Так, Кравченко наверх в  рубку за штурвал! Заводи машину и реверс на полную! Рожков, Либерман, возьмите черпаки и к левому борту, ройте траншею в песке вдоль борта к носовой части. Я по правому борту буду рыть, – командовал Молотов.
Он давал четкие и ясные указания, и ни у кого не возникло желание сейчас оспаривать его приказы.
Завыл двигатель, винты дали обратный ход, струя врезалась в берег и, захлестывая в вырытые канавы, вымывала из под судна песок.
Моторист придерживал газ, не давая двигателю слишком большие обороты, но всем им казалось, что их слышно до самого Пекина. Подхлестываемые звуком ревущего мотора, вся команда гребла песок из под судна словно заведенные. Андрей черпал грунт большим ведром, и, хотя по левому борту он копал один, за пятнадцать минут было вырыто значительно больше, чем у Рожкова с Либерманом.
Кравцов приглушил двигатель, все напряглись. Где-то вдали отчетливо был слышен заливный лай собак.
- Все, ****ец…
- Тш…
Дождь лил стеной, на расстоянии нескольких метров не было видно практически ничего. Но лай собак приближался, китайские пограничники четко двигались в сторону судна.
Ямцов с криком рванулся в воду, но, пойманный за шкирку Молотовым, был заброшен на борт.
- Все на борт! – срывая голос, заорал Андрей – Кравченко, полный газ! – его крик слился с неистовым ревом двигателя.
Володя со вторым матросом изо всех сил рыли песок. Собаки в безудержной ярости лаяли, переходя на хрип, топот ног патруля был слышен совсем рядом.
- На борт!– снова заорал Молотов.
Либерман с матросом кинулись к заднему трапу и вскочили наверх. Струи, вырывающиеся из под винтов, врезались в песок и смывали его пластами. Андрей уперся в нос судна, на лбу вздулись вены, ноги по щиколотку утонули в слежавшемся песке, руки свело страшной судорогой.  У  Андрея лопались сосуды, и лицо наливалось багровыми кровоподтеками, превращаясь в один огромный синяк. Многотонное судно медленно подалось назад, съезжая с берега. Скатив его в воду, Молотов ухватился за ограждение палубы, и в этот момент Кравченко врубил полный ход. Из-под винтов вырвался столб воды, и судно понеслось прочь от китайского берега. Уже на полном ходу Володя с остальными членами команды затаскивали обессиленного Молотова на борт.

***

Роскошная вилла на атлантическом побережье, ароматы вин по тысяче долларов за бутылку и такого же дорогого парфюма.
Ей всегда был непонятен этот гламурный идиотизм. Сама она отличала вина лишь по цвету.
- Ах, этот аромат! Это предреволюционное Шато 1788 года! Изысканный букет!
- Мне больше по вкусу урожай 1834.
- А Вы, Дженнифер, какое предпочитаете?
Она подняла свой граненый бокал:
- А я, знаете ли, пью «Джек Дениэлс» по шесть долларов за бутылку. Слышали? Нет способа напиться дешевле!
Вообще-то она напивалась лишь однажды в своей жизни – перед собственной свадьбой. Причем напилась она тогда так, что свадьбу пришлось перенести на четыре дня. Сейчас же таковой цели у нее не было, просто эта игра в аристократию жуликов и мошенников, сделавших свои состояния на аферах и сомнительных махинациях, ее всегда раздражала. Какими романтичными ей казались времена неподдельного веселья и истинного благородства гангстеров времен сухого закона! Но те времена безвозвратно ушли.
- Дженнифер, не хочешь прогуляться по пляжу?
Она посмотрела исподлобья, скорчив при этом брезгливую гримасу, призванную изобразить высшую степень омерзения:
- Отвали, Малкольм!
- Зря ты так, я слышал, ты больше не замужем. Я знал, Джозеф для тебя не вариант – слизкий зануда. А вот я, напротив, сильная партия, – молодой широкоплечий мужчина со светлыми волосами и правильными чертами лица картинно улыбался – ах, да, я что-то слышал, миссис Хавинсон очарована русским медведем! Большой, мохнатый, в красной шапке и рычит! Я правильно его описал? Может, позвонишь Хрущеву и попросишь, чтобы тебе прислали его  сюда?
Ее взорвало, она уже сжала кулак, но в последний момент остановила себя.
Прижавшись к нему и чуть прикусив ухо, потянула его за руку:
- Малкольм, у меня есть идея! Пойдем со мной.
Бегом они пробежали через зал к парковке и плюхнулись в ее «Кадиллак».
Дженни утопила газ, с ревом машина понеслась по шоссе к Нью-Йорку. Она гнала, нарушая все правила движения, сквозь пригороды с шикарными виллами, сквозь деловой центр, туда, в сторону рабочих окраин.
Вскоре машина ворвалась в иную вселенную. Гарлем – район черных нищих окраин. Везде валялся мусор, вокруг стояли старые обветшалые здания.
- Куда мы едем, черт возьми? – Малкольм впервые попал в Гарлем. От здешних пейзажей ему сделалось не по себе. Лощеному белому мужчине в дорогом смокинге с бриллиантовыми запонками здесь было явно не место.
Машина продолжала лететь вглубь района, в самые его грязные и нищие кварталы, пока, наконец, не выскочила на пересечение двух широких улиц. Около глухой стены одного из зданий, выходящих на перекресток, горел большой костер, вокруг которого можно было заметить группу молодых людей.
- Я всегда знала – ты настоящий мужчина, – она нагнулась к нему и припала в поцелуе к его губам, одновременно потянув ручку двери, и уже в следующий миг сильным ударом вытолкнула его из машины, резко стартовав с места.
Озираясь, Малкольм растерянно оглядывал обступивших его аборигенов, которые в свою очередь никогда не встречали здесь подобных мистеров, так же как  никогда раньше эти люди, курившие дешевые наркотики и распивающие пятицентовое крепкое пиво, не видели машин, подобных той, какая только что скрылась отсюда.
А она мстительно хохотала всю дорогу назад: «Сильная партия! Лощеный хлыщ, тоже мне партия! Представляю, бедняга, наверное, уже с полными штанами! Встанет посреди пустой темной улицы и будет звать такси». Все это ее сейчас забавляло.
Следующим днем было воскресенье. Она встала поздно, около трех, позавтракала и села поработать с документами. В четыре позвонил отец Малкольма.
- Дженнифер, здравствуй, как твои дела?
- Спасибо, мистер Конетти, хорошо.
- Ты не могла бы позвать Мака?
- Странный вопрос, с чего Вы взяли, что он у меня?
- Но  вчера вечером вы ушли вместе.
- Да, но мы расстались в Нью-Йорке.
- Извини. Странно, просто он не забрал свою машину. Хотя наверняка завалился на какую-нибудь очередную вечеринку.

По утрам обычно Дженифер не могла есть. Поэтому, если ей приходилось вставать рано, она, не завтракая, собиралась и ехала в офис, а уж там после утреннего доклада референтов пила кофе и листала утренние газеты. В понедельник она увидела статью, сопровождавшуюся большой фотографией: «В Гарлеме убит сын главы брокерского агентства Джулиана Конетти - Малкольм Конетти». Корреспонденты на четырех полосах гадали, каким странным образом последний оказался в черном квартале Нью-Йорка, что там потерял и что искал.
«Да, наломала ты дровишек…».

Около пяти часов вечера встречи с Дженнифер попросил офицер комиссариата полиции.
- Миссис Хавинсон, я бы хотел задать Вам несколько вопросов.
- Пожалуйста, – пригласила его пройти Дженни.
- Я думаю, Вы уже догадываетесь о предмете нашей беседы.
- Вполне.
- Что ж, тогда сразу к делу. Когда Вы в последний раз видели Малкольма Конетти?
- Позавчера.
- Свидетели утверждают, что видели, как вы вместе уезжали с виллы мистера Пирса. Что было дальше?
- Дальше мы поехали в Нью-Йорк, по дороге поссорились, он попросил остановить машину и выпустить его. Так я и поступила. Это было в Гарлеме. Что было дальше, я узнала из газет.
- Простите, а зачем вы поехали в негритянский район?
- Полюбоваться пейзажами. Я ответила на Ваши вопросы?
- Знаете, миссис Хавинсон, я все рано Вам не верю.
- Да уж не думаете ли Вы, что это я его зарезала?
- Вероятно, в Ваших действиях нет состава преступления, и Вы чисты с точки зрения закона, но я чувствую, что это убийство на Вашей совести.
- Знаете что, раз я чиста перед законом, то и оставьте меня в покое, а совесть отдайте священникам, это их хлеб.
Ей было не по себе, напыщенного и самовлюбленного Малкольма все же было жаль, она чувствовала свою вину в его такой нелепой смерти, но вовсе не хотелось фигурировать в этом скандале и прятаться от журналистов:
- Да, и еще, лейтенант, если Ваши измышления появятся в прессе, я Вас засужу за распространение ложной информации. Я-то, в конце концов, отмоюсь, а Вам это будет стоить дорого.

***

Андрей проснулся, посмотрел на часы – одиннадцать. За окном холодно, противно, кончилась навигация, теперь можно подольше поспать, хотя в порту всегда работы достаточно – судно в порядок привести, подкрасить, узлы перебрать. Вообще-то это ремонтники делать должны, но так уж заведено, что судно начальника порта готовит сама команда. Нет, конечно, если необходим серьезный ремонт, то это в доке, а так, по мелочи — сами обходятся. Зимы в Комсомольске длинные, все успеется до весны, можно и «поберечь» работу. Начальник попался чудаковатый: обычно все требуют, чтобы подчиненные отсиживали «от звонка до звонка», согласно утвержденного графика, а этот Либерман, если работы нет, всех домой гонит, к женам, к детям. Правда, в случае аврала и сам круглые сутки на работе торчит и другим дух перевести не дает.
Ну и что делать, когда навигации нет? Хотя  дома тоже сидеть невмоготу. Побрился, умылся да побрел в порт.
Обычно, если работы не было - ремонтникам помогал. Его силище применение всегда  находилось: то гребной вал помочь снять, то перебранный двигатель на место поставить.
Но сегодня что-то совсем не было настроения, никого видеть не хотелось, пошел в ангар, где его судно зимует.
Тоскливо на душе, хоть караул кричи! Даже завидно было на других счастливчиков смотреть: вон механик, Кравченко Леха, второй раз женился, жена у него не работает, как кончилась навигация, все время в постели проводили. Мужики уж ставки делали – сколько он так сможет. Кто месяц, говорит, выдержит, кто - два. Вообще-то Леха здоровый, может и три месяца продержаться, но, конечно, не больше.
И не то, что бы капитан урод какой, девки вокруг него так и вились! Пробовал он пару романов закрутить, да только не принесли они ему радости. Не отпускала его мечта несбыточная: «Дженни… Будь ты неладна! Что же ты со мной сделала?! Как же мне забыть тебя…» Снилась она ему ночами, стоило глаза закрыть, как вырывалась душа и сквозь тайгу, сквозь пограничные кордоны и десятки рядов колючей проволоки, мимо разъяренных псов, над минными полями уносилась далеко-далеко на грязные улочки черного континента, и там, увидев ее улыбку, находила успокоение.
Он горько усмехнулся: «Интересно, помнит ли она меня? Хочет ли встречи со мной так, как я мечтаю о ней? Конечно, нет. Кто я был для нее? Так, экзотика, мимолетный роман, а даже если нет, все равно никогда более не суждено нам увидеться». И так невыносимо стало на душе у Андрея от этих мыслей, будто оборвалось что-то внутри, ком в горле встал, от обиды, от бессилия слезы на глаза навернулись.
Взял в руки метелку - этот процесс несколько отвлекал и успокаивал. Все свое внимание он концентрировал на валяющихся песчинках, собирая метлой их в одну аккуратную кучку. За этой механической работой минуты незаметно складывались в часы.
Около трех в ангар зашел диспетчер:
- Здравствуй, Андрей!
- Привет!
- А я думал, ты в седьмом, ремонтном.
- Да нет, вот решил прибраться.
- Там тебя у проходной мужик спрашивает, говорит, что твой бывший сослуживец, я вот решил размяться, сходить за тобой самому. Воздух свежий, морозный. Я ему сказал, чтобы в буфете тебя ждал.
Зашел Молотов в буфет:
- О, Колька, ты что ли?
- Здорово, Андрюха! Ну, как ты тут?
- Да ничего, спасибо.
- Свыкся в матросах?
- Да я не матрос уже, меня начальник порта капитаном своего судна поставил.
- Капитаном лодки, что ли?
- Да нет, у него приличная посудина. На начальника жаловаться не приходится, нормальный мужик. Как вы-то там?
- Да тоже ничего.
- Ты как здесь оказался-то?
-  К своим ездил в Благовещенск. После тебя капитаном Серегу Роднина у нас назначили, вот  он и попросил лично к тебе заехать, коробку передать.

По такому поводу зашли к Андрею в общежитие, посидели, былое вспомнили: как ходили на Кубу, как в Гвинею, вспоминали и тот последний рейс. Вечером капитан проводил на поезд старого приятеля. Уже когда пришел, вспомнил про коробку, распечатал, а там - белые лакированные туфли.
Это еще что за шутка? - посмотрел этикетку: «Made in Gvinee. W&B manoufactours Ltd.». Изготовлены на той самой мануфактуре в Конакри, где сшили обувь, которую подарила ему Дженни. Сердце забилось, как после трехкилометровой пробежки - на дне коробки он увидел конверт, резко рванув, капитан разорвал бумагу. На стол упало письмо и ее фотокарточка.




***

Володя зашел в затон повидать свое судно, навестить команду - все в сборе, отогреваются чаем, только Молотова нет.
- Добрый день!
- Здравствуйте, Владимир Лазаревич!
- Слушайте, а что с Молотовым? Давно я его не видел. И когда на прошлой неделе заходил, и на позапрошлой - его здесь не было.
Механик Кравцов подошел вплотную к начальнику порта, и чуть отвернувшись от остальных, как бы намекая на приватность разговора, начал:
- Понимаете, заболел Андрей, плохо ему.
- Да? А что с ним? Почему он не сообщил? Так ему нужно больничный оформить.
- Он, Владимир Лазаревич, душой заболел.
- Пьет что ли?
- Да… пропадает парень. Уж третью неделю. Ходили мы к нему поддержать как-то, уговаривали образумиться. Да только без толку все.
Почесал Володя затылок: «Надо же, алкоголиком оказался капитан. И ведь несколько раз перечитывал его личное дело: все сплошь положительный характеристики и вдруг на тебе: уволен за «поведение, порочащее образ советского моряка». Ну, теперь ясно в чем причина! А ведь хороший парень…»
Ушел с работы пораньше и, не заходя домой, направился в общагу к Андрею. Поднялся на второй этаж, постучал в дверь – тишина, затем еще раз, понастойчивей. Минут через пять открыл ссутулившийся, небритый Молотов в тельняшке с надорванным рукавом. Только распахнул он дверь, окатило Володю таким характерным «ароматом», что все стало ясно.
- Господи, во что ты превратился! И часто с тобой такое? – Либерман вошел в комнату и распахнул настежь окна. Внутрь ворвался холодный зимний воздух.
- Первый раз, Лазарич, первый раз, – бубнил Молотов.
- Андрей, в чем дело?
Он протянул Володе письмо и рухнул на стул.
- Андрей, прекрати, на кого ты похож? Объясни в чем дело? Я не понимаю по- английски.
- Лазарич, … - капитан бормотал что-то несвязное.
- Знаешь что, иди-ка ты в душ, вымойся, приведи себя в порядок. Давай, давай, а я пока тут приберусь у тебя.
Он проводил Андрея в душевую в конце коридора, помог раздеться и поставил его под воду. К этому моменту уже все общежитие обсуждало взаимоотношения начальника порта и Молотова. Скоро в душевой собралась приличная толпа любопытных.
- Что, зрелищ мало, вашу мать? А ну пошли все отсюда на хер! – любопытство обитателей общаги взорвало Володю – вышли все отсюда!
Он разогнал толпу и отправился в комнату Молотова наводить порядок.
- Владимир Лазаревич, да мы, это… помочь хотели. Вы уж нас ни это, … - заглянул один сознательный товарищ.
- Коли помочь, помогайте!
Одни выносили нескончаемые мешки с пустыми бутылками, другие подметали пол, третьи разбирали разбросанные по полу вещи, кто-то вытирал стол. Работа по приведению жилища в порядок закипела, и вскоре комната приобрела вполне пристойный вид.
- Спасибо всем, спасибо ребята! Все вместе мы страшная сила! Но я хочу, чтобы меня услышал каждый: кто будет сплетни распускать, судачить, словно баба, тех карать я буду самым жестоким образом. Вы меня знаете! Я всех предупреждаю!  Случилась с человеком беда, и нечего за его спиной шептаться. Все ясно?
- Да конечно, Владимир Лазаревич, оно само собой.
Нрав начальника порта уже знали все.
Через час в комнату вошел капитан. Еще на не очень твердых ногах, но все же посвежевший и выбритый.
- Совсем другое дело: вот, узнаю героя! А теперь давай по душам, что случилось? Что с тобой произошло? И что это за письмо?
- Понимаете, Владимир Лазаревич, я два с половиной года назад был в рейсе, в Конакри. А время там было смутное… – Андрей, уже успокоившись, начал свое повествование -
… и вот теперь она письмо передала. Понимаете? Она помнит меня, помнит! Она хочет быть со мной, она любит. А что я могу сделать? Как мне встретиться с ней? Как вырваться из этой тюрьмы?
- Да… ну дела…  - Володя молча выслушал рассказ Андрея и сейчас не находил слов. Он просто не имел представления, как можно разрешить эту ситуацию. Все задачи, которые он когда-либо перед собой ставил, рано или поздно бывали решены, а тут такая проблема, которую и помыслить-то невозможно. Хотел было посоветовать забыть навсегда, да жить дальше, но промолчал, и без того человеку тошно.
- Ладно, Андрей, вот что я тебе скажу: не знаю,  как помочь тебе и не представляю, как быть с этой бедой, но одно точно - водкой ее не излечить. Иногда судьба играет с нами в жестокие игры, и в то же время никогда нельзя знать, какой подарок она готовит в будущем. В любом случае ты должен перестать пить. Шансы, что ты ее еще увидишь, один на миллион или даже миллиард, но если ты сопьешься, если ты похоронишь себя сейчас, то не будет и этой мизерной возможности. Иногда жизнь вытворяет такие невероятные вещи, которые противоречат логике и законам здравого смысла. Но судьба благоволит к тем, кто борется, а к тем, кто сдался, она очень жестока и не прощает
слабости. Знаешь, я уже столько раз мог погибнуть, но ведь стою здесь, перед тобой. Я несколько раз перечитывал твое личное дело, всматривался в твое лицо. С первого момента, когда я увидел тебя на пирсе, меня не покидало ощущение, что мы уже встречались. Вот теперь я вспомнил все!
- Что вспомнил? – непонимающе пробормотал капитан.
- Когда я был мальчишкой, нас эвакуировали из Херсона. Я не буду описывать всех перипетий, но попали мы в Махачкалу, откуда на палубе танкера нас должны были доставить в Красноводск.
- Надо же, и нас тоже в Красноводск эвакуировали.
- Подожди, слушай меня дальше. Так вот, танкер попал в страшный шторм. Было безумно страшно. Я был щуплым худым мальчишкой, и вот очередная волна подхватила меня и понесла за борт. Я пытался цепляться за все подряд, но сила, которая несла меня к смерти, была просто космической против моих жалких усилий. Тогда один парень, словно щенка поймал меня за шиворот и спас мне жизнь. Я так и  не узнал, как его звать, кто он был, и куда делся потом, но его лицо помню до сих пор.
По ходу Володиного рассказа выражение интереса на лице Андрея сменялось неподдельной гримасой удивления: «Ни хрена себе!»
- Снова я встретился с этим парнем спустя девять лет, когда уже учился в одесском институте инженеров морского флота. Тогда, на втором курсе произошло одно знаменательное событие, про которое до сих пор ходят легенды – великая битва между студентами нашего института и ребятами из мореходки.
- Точно, было такое! - Лицо капитана вытянулось от изумления - Я учился в Одесской мореходке на последнем курсе и как раз был там!
- А я случайно оказался в эпицентре драки, и мне чуть не проломили башку, но меня выручил один курсант. Это был ты, Андрей. И, наконец, ты спас мне жизнь там, на пологом китайском берегу Амура. Я уже не знаю, во что верить! Бог это или судьба, а может ты мой ангел-хранитель?! Поэтому, и ты не вешай головы, живи дальше, может судьба еще смилостивится над вами, кто знает! Давай отоспись, завтра можешь не приходить в порт, а послезавтра чтоб был как штык, по тебе уже все соскучились.




Глава 5

Медленно, перетекая один в другой, тянулись нудные зимние дни, терзая душу Андрея, и ни в каком занятии не мог найти он успокоения. Не было желания никого видеть, ни с кем говорить.  Раньше был душой любой компании, на все порты, куда заходил в бытность капитаном сухогруза - известный шутник, а теперь стал совсем затворником. Сослуживцы уже рукой махнули, один Либерман беспокоился: «Надо же, как тоска мужика выжгла…» И так бы всю новогоднюю ночь с фотокарточкой наедине просидел, но начальник порта в приказном порядке на празднование нового, пятьдесят восьмого года с собой в Хабаровск на бал в Управление Амурского пароходства взял. Да только и там Молотов ни разу не улыбнулся.
Лишь когда началась навигация, он немного оживился. В управлении этим быстрым и маневренным судном с озорным характером он видел свою единственную радость и даже позволял себе небольшие хулиганства на воде, если случалось ходить без Либермана.
Но однажды случай, произошедший в середине июня, родил в голове дерзкую и пугающую его самого мысль.
Тем теплым вечером он нес вахту у причала, и уже стал собираться домой, как вдруг возле пирса лихим виражем, скрипнув тормозами, остановился служебный «москвич» начальника порта.
- Заводи посудину, Андрей! – выскочив из машины, скомандовал Либерман.
- Есть! А в чем дело?
- На фарватере дрейфует танкер, огни погашены, на связь никто не выходит, на радиозапросы не отвечает!
Уже через пятнадцать минут они пришвартовались к судну-призраку. Взбежав по трапу, Либерман кинулся в машинное отделение, и тут же его обдало страшным жаром. Ходовые котлы потрескались и оплавились, из топки во все щели вырывалось пламя. Втянув ладони в рукава и набросив на голову рубаху, он пробирался к переборке, разделяющей машинное отделение и грузовые емкости, в которых находился керосин. Дотронувшись до нее рукой, почувствовал ожог.
- Андрей! – заорал Володя что есть мочи – беги наверх, врубай противопожарную систему! Иначе сейчас здесь все на воздух взлетит!
Они включили на всю мощь системы пожаротушения, чтобы водой хоть как-то охладить наливной отсек и не допустить взрыва топлива.
А команду они нашли в кают-компании, все члены экипажа спокойно спали лицами в салате. Как выяснилась, у капитана танкера был День рождения, который они слишком крепко отметили. Суд был быстрым, капитан получил два года.
А у Андрея стал созревать план.

***

- Нет,  так дело не пойдет. Так и до «дурки» не далеко. Надо что-то делать с Молотовым – сетовал Володя.
- Да уж, как бирюк, совсем нелюдимый стал Андрюшка — Кравченко согласно кивал головой
- Слушай, у меня такая мысль, давайте в выходные устроим прогулку по воде за город с семьями и позовем с собой Дашку из планового отдела. Ей уж тоже до тридцати не далеко, а все одна.  Умница, ответственная, серьезная, да  и внешне хороша: высокая, с русой косой, Андрею под стать, настоящая русская красавица!
- Сторонится он женщин. Боюсь, ничего не выйдет.
- Выйдет, выйдет, сколько можно по любви давнишней сохнуть?! Все когда-то проходит…

***

Идет, не спеша, «Заря» по Амуру. Теплый июльский ветерок обдувает собравшуюся на палубе компанию, пробуждая в гуляющих приятную истому. На столе надрывается проигрыватель, разливая над водным зеркалом звуки старых романсов.
Кравченко поднялся в рубку:
- Андрей, может я тебя сменю? Пойди, развейся.
- А… да нет, спасибо, Леха, ты иди, вон у тебя жена заскучала уже. Я сам тут.
- Да и Лазаревич тебя за стол зовет. Давай!
Капитан посмотрел вниз на палубу, где стоял стол. Когда позвали Дарью Соснову из планового отдела, он сразу раскусил инициативу товарищей, но эта забота его не вдохновляла.
; И все же я тут побуду, спасибо.
«Что же ты такой упрямый-то?!» - подумал про себя Либерман и, взяв под руку хорошенькую экономистку, повел в рубку:
- Андрей, с Дашей, я думаю, ты знаком. Она захотела постоять на капитанском мостике. Ты ведь не откажешь такой симпатичной девушке? Короче, оставляю Дашеньку под твою опеку.
- Как это сложно, наверное, управлять кораблем, – она робко начала разговор.
- Нет, не очень, особенно если знать как, - улыбнулся Андрей  - да я никогда и не управлял кораблем, ведь корабль - это военное судно. Я ходил только на гражданских судах.
- Но здесь столько всяких ручек и приборов!
- Это ерунда, вот как-то мне довелось управлять «Кадиллаком» - это действительно было сложно, – усмехнулся он. Впрочем, Даша не поняла его шутки.
- А что это за рычаг?
- Это ручка хода.
- А можно нажать?
- Можно, но не сильно.
Девушка надавила на ручку от себя, и двигатель отозвался негромким воем, а судно, плавно ускоряясь, понеслось вперед.
- Нет, нет, не так быстро, – одернул ее капитан, придержав ее руку своей.
- Как здорово! Так быстро! – все здесь ей было удивительно.
Даша была красивой девушкой, с широким лицом и крупными правильными чертами, но, обладая высоким ростом, уходившим за метр восемьдесят и, хотя и достаточно стройной, но все тяжеловатой фигурой, она не особенно пользовалась успехом у мужчин. Она давно заметила в порту красивого могучего капитана, который был ей под стать, но повода для их знакомства раньше не представлялось.
- А можно, я постою за штурвалом?
- Давай, – пропустил он ее к управлению, встав чуть позади на всякий случай.
Окинув ее взглядом, вдруг разочарованно подумал: «Нет, все же как не похожа она на Дженни…» А они были и впрямь совсем разные. И, хотя Дженни тоже была не маленького роста, ее фигура отличалась женственностью: худенькие голени переходили в пышные бедра, а круглая попка дополняла силуэт настоящей женщины, как и узкая спина с тонкой талией. Капитан мотнул головой, словно прогоняя наваждение.
- Андрей, а расскажите, как вы прошлой осенью из Ленинского возвращались?
- Это когда к китаезам-то вылетели?
- Ага.
- Да ну, уж миллион раз, наверное, слышала.
- Так то через третьи руки, а интересно знать, как все было на самом деле.





***

Выехав из города, они проехали пару десятков миль, и, припарковавшись у одинокого и безлюдного в это время года кафе, вышли из машины. Молодая женщина была одета в меховую куртку, а пожилой господин в длинное драповое пальто. Холодный
океанический ветер пронизывал холодом, и мужчина, словно черепаха, втянул голову в плечи, пытаясь прикрыться поднятым воротником.
- Папа, ты читал сегодняшний «Timе’s»?
- Да, а что?
- Хрущев устраивает выставку в Москве.
Отец тяжело вздохнул, и несколько десятков метров они шли молча, пока, наконец, он не махнул рукой.
- Так вот зачем ты вытащила меня сюда! А я-то гадал, о чем будет этот наш «разговор по душам»…Хрен с тобой, ведь все равно не отступишься, подумаем, что можно сделать. Но, я не имею представления, сколько виз готовы будут выдать Советы, да и вообще  не очень верю, что из этой твоей затеи что-нибудь выйдет. А главное, не уверен, что даже если тебе
удастся попасть  в Союз, ты сможешь встретиться с этим твоим Андреем. Ну, как ты себе это представляешь?
- У меня на этот счет несколько идей, - воодушевленная тем, что отец согласился ее выслушать, начала Дженни - на следующей неделе я вылетаю в Кейптаун, а оттуда пересяду на рейс в Конакри. Попробую опять передать Андрею сообщение через капитана сухогруза, на котором он раньше плавал.
- А ты не думаешь, что в прошлый раз это была игра КГБ? Я уверен, что он не передавал ничего твоему капитану, и твоя посылка пылится где-нибудь на Лубянке.
- Не думаю. Мои сообщения носят исключительно личный характер. Из них понятно, что к Андрею я испытываю определенные чувства, и для контрразведки это не представляет никакого интереса.
- Какая наивность! Ты не знаешь порядков у русских. Там контрразведке интересно все. Они шпионят за всеми своими гражданами просто на всякий случай, а здесь такой криминал – связь с американкой!
- Обрати внимание, наша компания сотрудничает в Гвинее с ЦРУ, и, хотя, я мало, что  знаю об их делах, все же через меня проходят кое-какие документы, имена, детали легенды и прикрытия их разведчиков. Если бы письмо попало в руки КГБ, и они узнали о наших отношениях, то уж будь уверен, русские быстро бы раскопали, кто я такая и  чего стою. Без сомнений, они непременно постарались бы вступить со мной в контакт и завербовать, играя на чувствах или шантажируя судьбой Молотова. По крайней мере, так поступила бы я, и не думаю, что советские разведчики глупее, однако со мной такая работа не ведется. Я уверена, тот капитан не доложил в КГБ, об этом говорят все признаки.
- Может ты и права, но все же это только догадки, а прогнозировать русских, основываясь на догадках – рискованно. Они же дикие!
- Брось папа, я не люблю ярлыков. Люди как люди, не умней и не глупей американцев.
- Тебе видней…
- Итак, я уверена, что тот капитан не докладывал в КГБ, хотя у меня и нет уверенности, что он не выбросил посылку за борт, а действительно передал ее Андрею, мне остается только надеяться на его порядочность.
- И все равно бред какой-то! Ну, даже если вам по какому-то неимоверному стечению обстоятельств удастся встретиться, что дальше? Ну, увидишь ты его и что? В чемодане вывезешь в Америку?
- Я должна его увидеть!



***

Уютная койка мягкого вагона плавно покачивалась в такт колесам скорого поезда Хабаровск-Москва. Володя лежал с закрытыми глазами, но мысли, занятые предстоящим визитом в Министерство и практически нереальной задачей выбить на следующий год сверх лимита как минимум два портовых крана, не давали заснуть. Он в который раз мысленно выстраивал разговор с замминистра и свое выступление на коллегии, оттачивая убедительные формулировки. Последние два месяца выдались напряженными: портовые механизмы из-за изношенности один за другим выходили из строя, нехватка оборудования  сказывалась на выполнении плана, да тут еще два несчастных случая на втором участке, один из которых смертельный. Комиссия горкома закончила разбирательство буквально за два дня до отъезда, сделав соответствующие выводы и вынеся начальнику порта выговор по партийной линии. Поэтому Володя и решил ехать поездом, чтобы хотя бы отоспаться в дороге, а заодно и как следует подготовиться к визиту  в министерство. Обратно-то, конечно, самолетом – «со щитом», если удастся убедить руководство, либо «на щите», если поездка окажется бесполезной.
Москва, как обычно, встретила вокзальной суетой и окриками нахальных носильщиков.
Володя, подхватив портфель с документами и сменой белья, бодро направился ко входу в метро: до министерства четыре остановки, там прекрасный буфет, где можно успеть позавтракать до назначенной на 10 утра встречи с первым заместителем министра – разговор предстоит нелегкий.
Массивная красного дерева министерская дверь бесшумно закрылась, пропустив внутрь несолидного, с торчащими вверх черными кудрями вокруг высокого, начинающего лысеть лба, начальника порта. Войдя в приемную заместителя министра, он глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду, внутренне настроившись на затяжную борьбу. Отравленная чувством собственной значимости секретарша, кивнув на дверь кабинета, выдавила: «Пройдите, Вас ждут…»
Володя вприпрыжку сбежал по роскошной министерской лестнице к гардеробу. Несмотря на свою высокую должность, он не мог скрыть переполнявшую мальчишескую радость. Это надо же! Даже сам не ожидал, что так легко удастся убедить высокого министерского чиновника в необходимости приобретения Комсомольским портом непредусмотренных бюджетом кранов, хотя по обыкновению запасся серьезными расчетами и убедительным технико-экономическим обоснованием. На удивление, замминистра близко к сердцу принял нужды далекого окраинного порта и его настырного молодого начальника и пообещал со своей стороны поддержать просьбу на заседании коллегии министерства. А это даже больше, чем полдела, это - почти успех! Коллегия только через два дня, значит, можно будет побродить по старой Москве, а то и попробовать попасть в театр. В этом сезоне гремит новый спектакль в театре на Таганке.
Так, сначала надо заскочить в кондитерскую купить торт, и сразу в Столешников к теще с тестем, где его ждут к обеду. Они люди замечательные, и Володя искренне был к ним привязан, тесть Соломон Хацкелевич – член Союза журналистов и главный редактор единственного в стране еврейского журнала, вообще вызывал искреннее уважение. Выходец из маленького еврейского местечка на Украине, он, как и многие молодые представители неуемного еврейского племени, в 20-годы приехал в Москву, поступил на рабфак, перебиваясь с хлеба на воду, закончил Московский университет. Когда началась война, с первых дней ушел фронтовым корреспондентом, «с «лейкой» и блокнотом, а то и с пулеметом» дошел до Праги, был дважды ранен, редактировал газету Второго Украинского фронта  «За Родину». После войны опубликовал книжку, в которой рассказал о вкладе евреев в победу, о проценте награжденных боевыми орденами и медалями представителей разных национальностей, о евреях - Героях Советского Союза, за что и поплатился шестью годами ГУЛАГа в годы борьбы с «безродным космополитизмом». Спасла, как и многих, смерть Вождя всех народов, удалось выйти на свободу, оттрубив только половину срока. Несмотря на это, тесть сохранил глубочайшее внутреннее благородство и какую-то безграничную доброту не только по отношению к своим близким, но и вообще ко всем, с кем  так или иначе сталкивала жизнь. За все время знакомства Володя ни разу не слышал, чтобы он жаловался на свою судьбу или несправедливость властей. Даже тем своим знакомым, которые предпочли забыть после ареста не только его самого, но и жену с дочерьми, тесть находил оправдание.
Едва Володя дотронулся до звонка, как дверь квартиры  распахнулась:
-Володя! Ну, наконец-то! - теща с тестем радостно бросились обниматься, - а мы уж за тебя волнуемся, как ты там в министерстве! Ну, как, получилось? – засыпали они вопросами. Володя, улыбаясь, успевал одновременно обнимать тестя, целовать тещу, раздеваться и отвечать на вопросы.
На следующий день, проспав до полудня (сказалась разница в часовых поясах) и наскоро позавтракав, он отправился бродить по Москве. У него были свои любимые места, где приятно было пройтись, если во время командировок удавалось выкроить пару свободных часов. В первую очередь, это, конечно улочки  Арбата, откуда, проголодавшись, можно заскочить в любимый ресторан «Прага». Потом Патриаршии пруды, где гуляя, Володя живо представлял встречу Берлиоза с Воландом из книжки, которую ему еще в школе дал
прочитать друг Борис. Его родители были известными в Херсоне врачами, и первое издание с довоенных времен было только у них в домашней библиотеке.
Но сегодня обедать придется не в «Праге», тесть обещал освободиться к четырем часам и пригласил в «Столовую старых большевиков» или, как иронически он говорил, «недобитых ленинцев». Подходя к Главпочтампту, где они договорились встретиться, Володя еще издали увидел тестя, нетерпеливо расхаживающего у входа.
- Молодец, как всегда без опозданий! – приветствовал Соломон Хацкелевич – пошли, ты тоже уже, наверное, смертельно проголодался. Сейчас такой «цирк» увидишь!
Пройдя квартал, они остановились у входа в здание без опознавательных знаков. Подмигнув, тесть открыл дверь. Тесный вестибюль был заполнен благообразными старичками и старушками с палочками и костылями, в которых невозможно было опознать пламенных революционеров и бойцов, геройски добывавших в конце прошлого  века «эксами» деньги для нужд партии. Раздевшись, Володя с тестем прошли в обеденный зал. Столики стояли довольно тесно. По одну сторону зала находилась раздача, вдоль которой двигалась небольшая очередь из ветеранов революции и почетных пенсионеров с подносами, заставленными тарелками с едой, а по другую – небольшой буфет, где можно было купить кое-какие полуфабрикаты и деликатесы в виде копченой колбасы, икры и других благ кулинарии, недоступных простому москвичу.
Володя с тестем под пристальными взглядами старых большевиков пристроились в конец очереди. Вдруг какой-то дедуля с костылем под мышкой и в натянутой на уши буденовке времен Гражданской войны ткнул Володю кулаком в бок и с пристрастием, каким в свое время допрашивал в подвалах ВЧК, визгливым голосом спросил: «А Вы, молодой человек, на каком основании тут выстроились?»
- Это со мной! – резко повернулся тесть,
- А чем он заслужил такой почет? – не унимался старик.
Тесть раскрыл свой пропуск, в котором было указано, что предъявитель данного документа может провести с собой 1 лицо:
- Вот он – это лицо и есть! 
И тут дед взвился.  В течение десяти минут он выкрикивал, потрясая костылем, героические факты своей боевой биографии, начиная от царской каторги и заканчивая взятием Перекопа, пересыпая все это революционными лозунгами и одновременно пытаясь вытолкнуть Володю из очереди. Остальные обитатели столовой с интересом наблюдали, поддерживая выступающего одобрительными возгласами. Видно было, что инцидент вызывает у них живой интерес, позволяя вспомнить молодость и разнообразить унылое существование свежими эмоциями. В течение этого монолога Володя несколько раз пытался выйти, но Соломон Хацкелевич, усмехаясь и качая головой, крепко держал его за локоть. Неизвестно, сколько бы продолжалась эта пламенная речь, но вдруг возле буфета наметилось какое-то оживление, и с криками: «Сосиски дают!» - вся престарелая братия бросилась на штурм. Видимо, был еще порох в пороховницах, потому что старички и старушки, отчаянно работая локтями и коленями, пытались занять первые места у прилавка. Те, кто оказывался позади толпы,  ожесточенно били впереди стоящих палками по головам и спинам, недвусмысленно предлагая тем потесниться. Но, закаленные в революционных сражениях ветераны, осыпаемые градом ударов своих
боевых товарищей, только быстрее ввинчивались в толпу. Какой-то сообразительный дедок с растрепанной гривой седых волос забросил свою трость рукояткой вперед и, подтягиваясь на ней, как на канате, стремительно продвигался к прилавку. Соломон Хацкелевич с Володей, держась за животы и присев от смеха, остались у раздачи в полном одиночестве.
- Ну что, я говорил тебе, что будет цирк?
- А я сначала не понял, о чем Вы – ответил Володя, вытирая слезы.
Пока утомленные большевики рассматривали свои трофеи и подсчитывали понесенные потери в виде оторванных пуговиц и затоптанных головных уборов, Володя с тестем 
пообедали сытно, хотя и без особых изысков. Выйдя без потерь из этой точки общественного питания, они направились в редакцию журнала «Советиш Геймланд», которую возглавлял Соломон Хацкелевич, по дороге обсуждая неистовый темперамент буревестников революции.

                ***

- Ну что, Володенька, ждем вас всех летом в отпуск. Понимаю, что всего на несколько дней заедете перед Херсоном, но, все же, не лишайте и нас с матерью удовольствия внучку потискать - похлопывал тесть Владимира по спине, обнимая на прощание - рад за тебя,  что командировка  получилась удачной, и в министерстве тебе пошли навстречу, но не меньше рад и за нас с матерью, что повидались с тобой. Ты ведь знаешь, я не лукавлю, когда говорю, что ты нам как сын. Я хоть и люблю своих девчонок до жути, но всегда мечтал о таком сыне.
- Я знаю – Володя искренне расцеловался с тещей и тестем, и, подхватив портфель, вышел из квартиры: следовало поторопиться – до самолета оставалось не так уж много времени.


***

Где ни появлялись Андрей с Дашей, везде вызывали оживление - встречные на них оглядывались, любовались, провожали улыбкой: оба высоченные, голубоглазые, светловолосые, идеально сложенные, как атланты из затонувшего мира.
Да и в однообразных буднях небольшого городка их роман давал пищу языкам не только портовых кумушек, но и населению остальной части города. В кинотеатрах пару вежливо просили пересесть на последний ряд, чтобы всем, кто сзади,  не закрывали экран.
Они, конечно, пересаживались, посмеиваясь между собой и обмениваясь остротами.
Андрей постепенно привык к обществу  девушки, и если по какой-либо причине они не могли встретиться в этот день, то испытывал некоторый дискомфорт, а Даша вообще смотрела на него распахнутыми влюбленными глазами, и сердце ее каждый раз готово было выпрыгнуть из груди, когда он обнимал ее своими могучими руками.

***

Взмыленная после длительного перелета из Кейптауна в Конакри, никуда не заходя, она приказала везти ее в портоуправление. Разыскав уже знакомого диспетчера, она, словно подросток, переполняемый гормонами в предчувствии взрослых событий, накинулась на него:
- Сейчас у вас должна находиться «Ксения Корабельникова», на каком она причале?
- «Ксении Корабельниковой» нет в порту. Декабрьский рейс сняли. Теперь только в июле будет.
Внутри все оборвалось…
- «Дура! И черт меня дернул сюда ехать! Надо было раньше позвонить в порт и узнать, будет ли судно в декабре. Выставка в июне, судно здесь будет только в июле, и никакой иной связи…»
Все дни в Конакри она была словно в прострации. Мозг лихорадочно перебирал тысячи комбинаций, пытаясь найти решение, но каждый раз оно скатывалось к фантастике, не имеющей ничего общего с реальностью. Дженни  даже подумывала попробовать по  «голосу Америки» связаться с Андреем в одностороннем порядке, но это могло поставить под угрозу и без того малые шансы прорваться за железный занавес.
Вернувшись в Нью-Йорк, она в сотый раз пыталась найти в своей голове решение, как ей встретиться с Андреем: «Миллионы мужчин, десятки поклонников, а мысли только о том, кто на другом краю Земли, за железным занавесом. А может, это просто иллюзия, может, я занимаюсь самообманом? И влечет меня к нему только потому, что между нами пропасть? Может это лишь тяга к экзотике? Ну, увижу я его, и что скажу? И выйдет ли что-нибудь у нас?»
Но перед глазами, как в старой кинопленке, снова и снова прокручивались события  того июля, давая ответы на все вопросы: «Неважно суждено нам быть вместе до гробовой доски или один уикенд, но мы должны увидеться! А вдруг это все-таки судьба?!».
К тому же, больше всего Дженни ненавидела серость и пресность жизни. Все ее существо всегда тянулось к приключениям, она искала опасность. В конце пятидесятых Эдгар Гувер уже свернул головы большинству легендарных гангстеров прошлых лет, но из детства она помнила доброго дядю Меира, дядю Давида, да и других друзей ее отца. Когда она была еще юной девчонкой, они частенько заходили к ним. Теперь уже многих не было, только  старый лис Меир Лански раз в году приезжал на День рождения своего старинного приятеля.
«Эх, родилась я поздно, а родись лет на двадцать раньше, так затмила бы точно славу Голландца Шульца да Альфоцио Капоне», – засмеялась про себя Дженни.

                ***

Широкую сеть раскинуло ЦРУ по всей Африке. За богатейший континент развернулась борьба между державами.
Но не любили в секретные службы работать с непосвященными и выносить свои проблемы за стены организации, старались создавать собственные структуры обеспечения и прикрытия. Правда, стоило это дорого, а емкости африканских разведывательных сетей огромны. Море людей там трудилось, и каждого надо было обеспечить легендой, связью, поэтому разведывательная организация вынуждена была просить помощи у крупных компаний.
Джонатан Снайпс прошел в кабинет вице-президента «Boxit Group» Дженнифер Хавинсон. Его уже ждали.
- Добрый день, Джон.
- Здравствуй Дженнифер, ты все хорошеешь.
- Спасибо.
- Итак, я бы хотел сразу преступить к делу. Я уже передал вам список наших агентов, которые должны быть отправлены в Гвинею.
- Да, я видела, но у меня есть возражение. Дело в том, что я сама была недавно в нашем гвинейском офисе, у нас есть подозрения, что руководство филиала не чисто на руку. Если прислать ваших людей на должности финансовых аналитиков и консультантов, то их примут как моих лазутчиков, присланных для скрытого расследования махинаций. В этом случае за каждым их шагом будут следить, относиться настороженно. Они могут встретить противодействие с совсем иного фланга, нежели обычно. Лучше оформить геологическую экспедицию с целью разведки новых месторождений и переоценки существующих. А главное - эта легенда объяснит  частые поездки по стране  сотрудников и не привлечет внимание остальных.
- Дженнифер, как же приятно с тобой сотрудничать, из тебя получился бы хороший аналитик.
- Я и есть аналитик. Да и сфера моих исследований не особенно отличается от ваших. У меня к тебе тоже есть просьба.
- Да?
- Мне нужно разыскать в Советском Союзе одного человека.
- Ты знаешь, это против правил, тем более у русских проводить какие-либо мероприятия очень и очень опасно. Мы не можем рисковать сетью ради твоей просьбы.
- Но для меня это очень важно.
- Послушай, работа в Союзе совсем не то, что работа в Африке. Там у нас нет таких оперативных возможностей, да и потом ты, верно, не очень представляешь их порядков. Если только будет обнаружен интерес к кому-то у нашей службы, этого человека казнят за измену родине.  Да и, честно говоря, русский отдел на особом положении. Прости, мне очень жаль, но я не имею никакой возможности продавить у них твою просьбу.

***

Андрей окинул накрытый стол беглым взглядом и, улыбнувшись Даше, глубоко вдохнул аромат жаркого с перцем из глиняного горшочка:
- Мм.. божественно!
Все больше ему нравилась эта сытая беззаботная жизнь, старые раны на душе потихоньку рубцевались, а Дарья, окружив его теплом и уютом, словно раскрасила серую картинку его будней цветными карандашами.
Он вполне уютно чувствовал себя в ее тесной, но аккуратной служебной «однушке» в том же доме, где жил Либерман. Володя имел персональную машину, но обычно в Управление порта приходил пешком, да и идти было минут пятнадцать, не более. Так что теперь они часто вмести шли на работу, обсуждая по дороге некоторые из служебных вопросов, в которых начальнику порта требовался совет опытного капитана.
А Володю не могла не радовать перемена, происходящая с его другом - Андрей все чаще улыбался и шутил, на глазах молчун-нелюдим снова превращался в открытого веселого парня.

***

По возвращению домой ее ждало еще одно жестокое разочарование:
Проведя несколько минут в нерешительном молчании, отец начал в лоб:
- Дженни, ничего не выйдет.
- Почему?! – Она была совершенно ошарашена этим известием, рушилась ее последняя надежда.
- Я говорил с Руди, в делегацию «Понтиака» он тебя включить не может. Во-первых, их и так ЦРУ прессует, да политики за каждое место бьются, во-вторых, как мне объяснил Снайпс, «Советы» досконально проверяют каждого, кому выдают визу, а ты не безвестная Бетти Смит, продавщица бакалеи, про тебя «Нью-Йорк Таймс» пишет, это будет очевидной рокировкой. В конечном итоге они начнут проверять тебя, вскроют связь с Молотовым и все равно в визе тебе откажут или наоборот попробуют начать игру.
- Да, и в такой партии мне русских не переиграть, конечно, да и ввязываться в шпионские игры не хотелось бы...
 - Именно! Я рад, что ты это понимаешь.
- Ну что же, тогда остается последний шанс, звони Меиру, он очень нужен мне сейчас.
Лицо отца перекосилось от ужаса. Только он искренне порадовался, что дочери хватает ума не лезть в шпионские игры, как она решила прибегнуть к помощи мафии:
- Господи, он-то тебе чем здесь поможет?
- Папа, ты же сам меня учил, главное - правильно рассчитать партию и грамотно сделать ставки. Попроси приехать его как можно скорее, я нуждаюсь в его помощи.
- С меня хватит твоих авантюр! Тебе уже не пятнадцать! Ну, взгляни на себя со стороны, как подросток ты выдумала себе какую-то неземную любовь, носишься с ней, словно оголтелая! Может, ты просто заболела? – отец прислонил свою руку к ее лбу, будто в попытке диагностировать болезнь и продолжал неистово кричать на нее – Недавно ты вообще хорошего парня угробила ни за что! Что с тобой происходит, черт возьми?!
Дженни прижалась к его плечу и тихим, но металлическим голосом произнесла:
- Не говори со мной в таком тоне, – а затем, чуть помолчав уже мягче, будто маленькая девочка, добавила - да и вспомни себя, папа, ты ведь тоже был авантюристом в молодости.
Глаза отца смотрели жестко и холодно. Еще несколько секунд он сверлил ее своим тяжелым взглядом, но потом, вдруг обнял и приподнял,  рассмеявшись:
- Почему был? Не такой уж я и старик! Есть еще порох!

***

Холодным февральским утром, они как обычно, вместе шли пешком в порт:
- Слушай, Андрей, а может уже и расписаться вам время?
- Да думал я об этом, Лазарич. Но как-то сомнения меня терзают, маловато мы еще знаем друг друга. Поживем, дальше видно будет.
- Ну, дело твое, конечно, но ведь ты уже не мальчик.
- Но и не старик вроде пока.

***

В доме Хавинсонов большое событие. Скатерти сияют особой белизной, паркет нетерт до такого блеска, что светится в темноте, повар лучшие продукты закупил и теперь с особым усердием готовил кулинарные шедевры, достойные английского короля. К ним должна была пожаловать легенда - Меир Лански собственной персоной!
Дженнифер очень любила приезды Меира с детства, и сейчас она нетерпеливо ждала дома, когда отец, уехавший встречать старого друга в аэропорт, вернется.
Наконец, в окнах первого этажа блеснуло отражение фар, и в гостиную вошел отец , а за ним легкой, как бы пританцовывающей походкой, невысокий худощавый мужчина с зализанными назад по моде 30-х редеющими волосами.
- Дженни, иди сюда, моя красавица! – гость протянул к ней руки и обнял. Интонация же, с которой он обращался к ней, была такой, будто он приветствует пятнадцатилетнего подростка. – Как ты выросла!
- Дядя Меир, я выросла очень давно и с тех пор, как мы виделись в позапрошлом году,  ничуть не изменилась.
- Знаю, знаю, просто никак не привыкну, что дети давно взрослые, а мы - уже старики.
Перед ужином гостю дали отдохнуть с дороги, и в семь часов все трое собрались у накрытого стола.
- Итак, господа, что же заставило вас просить меня приехать? Какое важное дело?
- Соскучились очень, вот захотелось повидаться, – радушно ответил Бен.
- Брось, все больше хозяев предпочитают не открывать мне своих дверей. Теперь я опасный гость, за мной везде бегут борзые из Бюро, и ты не исключение, в последнее время тоже старался не пересекаться лишний раз со мной. Многие из тех, с кем я был когда-то дружен, давно на электрическом стуле закончили, иные стараются забыть дружбу со мной.
- Да прекрати, Меир, я никогда тебя не забывал.
- Бенни, не надо, я все понимаю и на тебя не в обиде. И раз сейчас ты просил меня приехать, дело действительно серьезное. Кстати, а ты уверен, что твой дом не прослушивают?
Бенджамин Хавинсон, вскочил со своего места, и, тыча вилкой в сторону Меира Лански, закричал:
- Никогда я не забываю старой дружбы, слышишь, НИКОГДА! И ты здесь не потому, что мне требуется твоя помощь, а потому, что ты мой друг! Мне плевать на борзых из ФБР, мой сын отдал жизнь за эту страну, пока они отсиживались в офисах! Мне плевать, какие комитеты несутся за тобой по пятам, я не сливаю друзей, а если мне начнут задавать вопросы, то мне есть что ответить!
- Ладно, ладно, Бенни, убедил, – примирительно махнул рукой гость, очевидно, его нисколько не напугал грозный тон хозяина - итак, сначала дело.
- О,кей, дядя Меир – начала Дженни – мне очень нужно попасть в Советский Союз.
Лански поперхнулся и выронил изо рта кусок нежнейшей куропатки.
- И чем я могу помочь тебе? А главное, зачем тебе туда?
- Не спрашивай, Меир, - вмешался отец - любовь доводит до ручки!
- Любовь - дело благородное.
- Пожалуйста, не перебивайте. Так вот, я все прикинула и решила действовать следующим образом: мне нужно, чтобы весной профсоюз организовал стачку на нашем терминале сыпучих грузов в Нью-Йоркском порту.
На этот раз от ее слов поперхнулся отец:
- Ты что, рехнулась, доченька?
- Именно!
- Так просто поговори об этом с председателем, это они всегда - пожалуйста.
- Да дослушайте меня, наконец! Мне нужна не просто забастовка, а с небольшим погромом, и чтобы была потасовка с полицией!
- Точно чокнулась!
- Дальше технология такая: я вмешиваюсь и своей грудью закрываю рабочих от бесчинств полиции. На следующий день во всех газетах с нашей подачи должно выйти мое заявление под заголовками «Дженнифер Хавинсон на баррикадах вместе с рабочими!», содержащее какую-нибудь коммунистическую белиберду. Далее я дам пресс- конференцию, где честно расскажу историю, произошедшую в Гвинее, поведав о том, как много мне рассказывал советский капитан о коммунизме, добре и справедливости, царящих в Советском Союзе. Я просто уверена, что после этого у Советов не возникнет никаких причин отказывать мне в визе, а мое пребывание в делегации от профсоюзов будет выглядеть вполне логично.
- Тогда -  вопрос: почему ты просто не можешь поехать в составе делегации от профсоюза? Зачем весь этот спектакль?
- Я вице-президент крупной компании, и если меня включат в профсоюз, это будет подозрительно.
- Ну и что? Знаешь, сколько закамуфлированных людей поедут в Союз? Ты думаешь, каждого будут проверять?
- Да не знаю я, будут или не будут! Видишь ли, может, конечно, Советы и будут смотреть сквозь пальцы на политиков и крупных бизнесменов в составе тех или иных делегаций,  желающих поглазеть на жизнь в Советском Союзе, которым не хватит места в президентской свите. Я пыталась попасть в делегацию от Сената и Конгресса, но во первых там и так все распределено между своими, хотя, конечно, я могла бы заплатить кому надо за эту поездку, и  для меня нашли бы место. Но визы выдают только в Москву, а Молотов живет на самом востоке страны! Я не могу ни написать ему письма, ни позвонить, ничего! Мне нужен информационный повод такой силы, чтобы обо мне напечатали в  советской прессе! Тогда, может быть, об этом узнает тот, ради кого я все это затеваю, и сможет приехать повидаться со мной.
- Ну и зачем весь этот коммунистический спектакль? Просто дай интервью, как ты была спасена отважным советским гражданином.
- Дядя Меир, в этом случае существует некоторая вероятность, что это действительно напечатает их пресса, но на первой ли полосе?  В центральной ли газете? Какова вероятность, что Андрей на Дальнем Востоке прочитает об этом? Ты видно не в курсе, о
чем пишет их пресса. Первым делом, конечно, удои в стране, а вторым - как угнетают рабочих в Америке и как тяжело им здесь жить. А вот если будет драка с полицией, если будут пострадавшие пролетарии от рук полицейских, если будет отважная коммунистка, к тому же узнавшая о светлых идеях равенства и братства от советского гражданина, то уж такой материальчик точно ляжет на первые полосы всех советских газет!
- А может он вообще газет не читает? – встрял отец.
- В Советском Союзе газеты читают все! - отрезала Дженни.
- А если он прочитает, но не поедет в Москву и вовсе не ждет тебя? Может, и имя твое забыл давно.
- Не забыл, любит и ждет, я в этом уверена!
- Боже мой, - Лански закатил глаза – как ты наивна, девочка! Хотя… чем черт не шутит… Ввяжемся, а там посмотрим. Короче, если я все правильно понял, от меня нужен профсоюзный наезд, затем организовать полицию и после включить тебя в профсоюзный комитет, подкуп прессы вы возьмете на себя?
- Именно, дядя Меир.
- Ну что ж, давай попробуем... А когда?
- В апреле. Здесь нужно, чтобы у них не было возможности отказать в визе «пламенной революционерке» Америки, но и не было времени раскопать всю полноту картины, сопоставить все известные случи контактов советских моряков с иностранцами и вычислить, что фигурантом был Молотов, а то они могут попробовать манипулировать мной, имея такие козыри на руках. Поэтому речь нигде не пойдет о Гвинее - в общих чертах: «дело было в Африке…», и год тоже конкретно не указывать.
- Ну и бред. Просто какой-то идиотский сон, – покачал головой отец.
- Папа, мне самой не вериться в реальность осуществления моего плана, но ничего умнее я придумать не смогла, если у тебя есть план лучше, с удовольствием тебя выслушаю.
- Ну, что тут скажешь, твоя дочь настоящая представительница поколения Homo liber! – усмехнулся Лански.
- Чувствую я, что эта ее «свобода» обойдется мне боком, – продолжал ворчать Бенджамин.
- Да ладно, Бенни, вспомни, как мы с тобой натянули египтян в сорок восьмом! – вдруг ни с того ни с сего ляпнул Меир – ведь то еще было дельце!
Оба дружно рассмеялись:
- Было время!
- Представляешь Дженн, - давясь от смеха, рассказывал Меир – в сорок восьмом израильтянам никто не продавал оружия, а на арабов это эмбарго почему-то не распространялось. Арабы готовились стереть Израиль с лица земли сразу после провозглашения им независимости. Египтяне закупили тонны оружия на десятки миллионов долларов в Америке и зафрахтовали девять судов у «ТрансМарин групп».
- Как?! У моего отца?!– вскинула брови Дженни.
- Именно!
- И вы им отказали?
Отец переглянулся с Лански:
- Зачем же? Нет, конечно, просто караван с оружием прибыл не в Каир, а в Хайфу! Потом египтяне пытались высудить у нас компенсацию, а когда проиграли дело в суде, прислали крепких ребят, чтобы укокошить меня, – усмехнулся отец.
- Но мы их уже ждали, – встрял Меир – они и вякнуть не успели! Как только сошли с самолета, мы их сразу погрузили в багажники, и больше их никто не видел.
- Ага, а мне из-за этого пришлось полгода ездить в университет, как идиотке с охраной! И вы еще смеете меня называть авантюристкой?! – улыбаясь, протянула Дженни.

***

В крохотной прихожей маленькой служебной квартиры стояла невероятная толкотня. На пятачке в полтора квадратных метра, где еще теснились вешалка и корзина для хранения картошки, двоим не развернуться, а этим солнечным, но еще морозным мартовским днем целая толпа собралась перед дверью. Гостей хозяева запускали порциями: разделись гости дорогие – пожалуйте за стол, в прихожей не задерживайтесь, другие пусть проходят.
Посреди комнаты был накрыт стол.  Наконец, все кое-как расселись, вжатые в стены  теснотой комнаты. Хотя Андрей старался аккуратно распечатать бутылку  шампанского, но она выстрелила как всегда  неожиданно.
- Итак, - поднялись Андрей с Дашей – мы вас сюда позвали, чтобы объявить…- они смущенно заулыбались - мы подали заявление.

***

Толстый лысоватый дядька залез в кузов грузовика и, неистово размахивая руками, орал:
- Мы здесь вкалываем по девять часов, но посмотрите, что мы с вами имеем?
Вокруг него собралась приличная толпа, которая время от времени поддерживала горлопана одобряющим криком.
Чуть поодаль от эпицентра событий стояла машина, из которой за всем происходящим наблюдали трое.
- Я смотрю,  грузовик подогнали вовремя, еще бы трибуну заранее сколотили, – саркастично съязвила Дженнифер.
- Ну так, моя прекрасная леди, ты же заказывала стихийный митинг?!
- Что-то маловато народу.
- Еще бы, люди работают, получают хорошую зарплату, растят детей, что им ввязываться во всякие авантюры! – пробурчал Бенджамин Хавинсон.
- Подожди, так всегда сначала. Народ – стадо, сейчас еще чуть подгоним крикунов, а дальше как снежный ком. Толпа как воронка, затягивает в себя людей, даже если они не очень понимают, зачем им туда надо.
И действительно, вокруг стихийно возникшей демонстрации стало собираться все больше народу.
- Так мы не только свой терминал остановим, но и весь порт парализуем, коллег по цеху подведем, – все качал головой отец.
- Это еще и лучше, раз сами решили понести убытки, так не в одиночку, пусть и конкуренты заплатят. Слушай меня, девочка, очень внимательно, – Меир повернулся к Дженни – скоро толпа пойдет громить ваш офис, там же на площади уже собираются полицейские наряды. Запомни вот этого копа, – он достал большую фотокарточку с изображением колоритного южанина – дальше нужно будет четко разыграть партию по нотам. Этот коп будет с левого края оцепления, туда же кинется наш горлопан. Ты должна будешь аккуратно туда встрять, и получишь от полисмена легонько дубинкой по лицу, это заснимет проинструктированный фотограф крупным планом. Когда вольешься в толпу, тебя окружат мои ребята. Чтобы ты не пострадала в пылу драки, они тебя прикроют, но все равно, будь очень аккуратна в разгоряченной толпе. Все ясно? Ты поняла под чью руку подставлять свое прекрасное личико?
- Да, дядя Меир, ты просто кудесник!

Уже через час Нью-Йоркский порт был полностью парализован, и, набрав критическую массу, толпа, распаленная пламенными речами борцов за справедливость, устремилась в направлении многочисленных офисов, где уже стояло полицейское оцепление.
- Эй, Меир, куда они идут?
- Черт его знает, наверное, напутали что-нибудь.
Выкатившись на площадь перед въездом в порт, толпа вдруг свернула налево и направилась к офису транспортной компании «Два континента», в то время как офис «ТрансМарин групп» находился наоборот справа.
- Что происходит?! Давай туда, к толпе! – нервно махнула рукой Дженни и метров за двести до места основной драки рабочих с полицией на ходу распахнула дверь машины, что водитель понял как сигнал к немедленной остановке.

- Ааа, проклятые копы, - неистово заорал буйный мордоворот и, ныряя, словно окунь, сквозь толпу, впился ногтями в лицо одного из полицейских, в это время еще один «профессиональный пролетарий» кинулся душить рядом стоящего полисмена. Наметанным глазом Бенджамин оценил ситуацию, наблюдая за всем происходящим из окна машины:
- Профессионалы, асы, сразу видно не впервой им это.
- Еще бы! Вспомни профсоюзные войны тридцатых! Мастера старой закалки! – похвалился Меир.
В это время Дженнифер бежала по площади туда, где уже толпа из шестисот – семисот человек устроила настоящее побоище с полицией! В ход шли кулаки и палки, вверх летели камни. От офиса «ТрансМарин групп» вслед за Дженни кинулись семеро крепких парней.
Работая локтями, она рвалась сквозь толпу к линии противостояния полиции и бесчинствующего по ее же заказу рабочего класса.
- Остановитесь! Не бейте людей! – кричала она полицейским, распихивая народ, хотя надо отметить, что полиция и не особенно распускала руки, в отличие от митингующей массы. За ней, подобно ледоколу, пробивающемуся сквозь ледяные торосы, следовали чуть сзади мордовороты Лански.
Дженнифер, продолжая выкрикивать призывы к прекращению насилия, прорвалась к полицейскому кордону, и, уже приметив фотографов, стоящих на балконе  здания напротив, приготовилась развернуться, чтобы  удачнее попасть в объектив. Так как заранее предупрежденный фотограф был на другой стороне площади, она уповала лишь на удачу и ловкость папарацци. Сейчас сюда в самый эпицентр происходящего побоища были направлены десятки объективов жадных до зрелищ фоторепортеров. Заводилы драки, узнав женщину, ослабили напор на полицейских и чуть отпрянули назад, как их и инструктировали, между полицией и толпой в этом месте образовалась небольшая брешь. Дженни обернулась, за считанную долю секунды пытаясь найти вдали объектив, направленный на нее, одновременно поправляя прическу, как вдруг неведомо откуда выскочивший пролетарий со всего маху залепил кулаком ей в нос.
Будто солнце взорвалось у нее перед глазами, земля, описав круг, стала уходить из под ног, и она повалилась навзничь.
Но уже через мгновение ее окружили семеро мужчин, образовав плотное защитное кольцо, и заорали:
- Прекратить! Человек пострадал!
Сигнал поняли находящиеся в толпе люди Меира, и по толпе тут же понеслось:
- Остановитесь, человек пострадал!
Распалить и втянуть в драку людей всегда проще, чем остановить, но технология была отработана с давних времен. В один момент сотня проинструктированных заранее людей в толпе образовала живые цепочки и, одновременно расставив руки, надавила в сторону противоположную напору. Через какое-то время движение толпы стихло.
Косоглазый массивный итальянец попытался взять Дженни на руки.
- Не надо, я сама пойду, но поддерживайте меня вдвоем, будто мне очень плохо.
А ей в этот момент и вправду было не слишком хорошо, нос наливался свинцом и сильно болел, по лицу расплывался отек, кружилась голова, вломил-то ей не посвященный в тему совсем даже не понарошку.
 

***

Отец протиснулся в больничную палату сквозь толпу журналистов:
- Ну, как ты, Дженни?
- Нос болит.
- Ты же этого хотела, моя дорогая коммунистка.
- Да уж, пострадала за идею.
- Не собираешься домой?
- Да можно было бы еще вчера, но нужно поболеть.  И еще, папа, не навещай меня слишком часто - у нас же как никак с тобой война.
- Срам-то какой мне на старости лет - с единственной дочерью разругаться! Все твои авантюры!
- Ну, извини, папуля, такая уж твоя роль в этой пьесе. Ты же глава корпорации, капиталист, угнетатель рабочего класса. У нас с тобой дружбы никак не может получиться.
- Ну-ну, я тебя вчера отправил в отставку с поста вице-президента компании, так журналисты просто как коршуны слетелись. Я чуть со стыда не сгорел на пресс-конференции. Как бессердечна ты, девочка, к старику! Вот полюбуйся, – он протянул  газету, где на трех полосах обмусоливали его разрыв с собственной дочерью.
- Отлично, они съели все! А завтра в холле госпиталя я тоже дам интервью.

***

В импровизированном конференц-зале госпиталя не протиснуться от репортеров, на столе батарея микрофонов, фотокамеры не переставая вспыхивают, оставляя перед глазами синие блики:
- Госпожа Хавинсон …
***

Посол Советского Союза в США постучал в комнату резидента.
- Да?
- Константин Александрович, у меня вот какой вопрос, может нам стоит связаться с этой Хавинсон? Я думаю, следует пригласить ее на выставку как почетного гостя. Какое ваше мнение на этот счет?
- Хавинсон, это чокнутая-то, которая погром в порту устроила?
- Да, но выходка ее может быть полезна для имиджа нашей страны. А интервью какие! Будто их  у нас в Комитете по пропаганде писали!
- Вот это и подозрительно. Наши ребята обратили на нее внимание. Но, в конце концов, на выставку можно пригласить, Александр Иванович. На выставку - это ж не в архив Лубянки, - хохотнул резидент.


***

Уже второй час она молча сидела в кресле своего домашнего кабинета и в мягком свете настольной лампы всматривалась в небольшой листок бумаги, который держала в руке. Вот она, виза, въездной документ в Союз Советских Социалистических Республик. Знакомый сотрудник из русского отдела подтвердил, что в «Известия» прошла большая статья, красочно расписавшая события в порту и приглашение миссис Хавинсон в качестве почетного гостя в СССР.
Все прошло,  как она и планировала, даже немного пугала та легкость, с которой  осуществился весь план. Но сейчас Дженни смотрела пустым взглядом в заветную бумажку, и ее терзали странные мысли.
Приедет ли он в Москву, а главное хочет ли она в действительности этой встречи.  Познабливающее чувство разлилось в душе Дженнифер, и она уже который час, не могла ответить себе, стоит ли… Стоит ли ехать туда, бередить старые раны? А может все зря, ведь прошло уже слишком много времени и эта встреча не нужна ни ей, ни ему?

***

После планерки Либерман настежь распахнул окно. Несмотря на то, что было еще очень рано, это июньское утро выдалось особенно жарким и душным. Скинув китель на спинку стула, он устроился просматривать газеты. Пролистав без интереса «Известия», он вдруг натолкнулся на большую фотографию какой-то молодой женщины со смутно знакомым лицом: «Хавинсон, Дженнифер Хавинсон …», он углубился в текст. По мере чтения ему становилось все более неуютно. Оторвавшись от очередного абзаца, Володя еще раз взглянул на большое четкое фото: «Так вот оно что… именно это завораживающее лицо с четко очерченными скулами и глубокими черными глазами он видел на фотографии, которую показывал Молотов». Свернув наскоро листы, Либерман уже выскочил из кабинета, чтобы  бежать к пирсу, но на полпути резко остановился в задумчивости, потер лоб, а затем, медленно развернувшись, побрел назад, на ходу придумывая доводы, почему ни в коем случае нельзя  сообщать об этом Андрею: «Только парень успокоился, только жизнь налаживаться стала… и незачем ему старые раны ковырять…»  Строго говоря, он знал, что поступает не правильно. Как бы там ни было, только Андрей вправе решать, хочет он увидеть Дженнифер или нет, и все же Владимир счел, что так будет лучше. Вернувшись в кабинет, он стоял у окна, погруженный в эти мысли, пока его не вернул на землю телефонный звонок:
- Алле.
На другом конце провода отозвался Захватов:
- Слушай, Володя, слышал, что в Москве устраивают выставку в Сокольниках?
- Конечно, Зиновий Георгиевич, вся  пресса об этом пишет.
- Так вот, нам на пароходство из министерства шесть приглашений прислали. Хочешь поехать? Я одно тебе отдам.
- А в газете написано, что вход свободный для всех.
- А на заборе что написано? – отозвалась после некоторого молчания трубка.
- Ах, ну да, - смутился Володя. – Мне, конечно, было бы очень интересно посмотреть выставку.
- Договорились. Извини, была бы возможность, дал два, и для Оли, но, сам понимаешь, есть еще люди, которых никак нельзя обидеть.
- Да, ладно, тем более нам все равно сейчас Ирку не с кем оставить.
- Выставка с двадцать третьего, но вход только с двадцать четвертого, первый день - открытие, сам Хрущев будет.



***

После смены Андрей зашел за Дашей, и вместе они отправились прогуляться по набережной, спасаясь от духоты июньского летнего вечера.
- Давай пригласим на свадьбу Кумачовых.
- Да ну, Лешка напьется, и будет дебоширить.
- Но Валька же моя подруга, а ее одну не пригласить, обидится.
- Тогда приглашай, что я тебе могу сказать?! Но начнет выкаблучиваться, я его выкину!
- Да, может и прилично себя вести будет, если ему не наливать.  Слушай, Андрей, ты читал сегодняшние «Известия»?
- Нет. Ты же помнишь эту шутку: в «Правде» нет известий, а в «Известиях» нет правды.
- В сегодняшнем номере была очень интересная статья про одну американку, которую в Африке спас от хулиганов советский капитан. Она заинтересовалась ленинскими идеями и даже уволилась с очень большой должности и посвятила себя защите интересов рабочих. А теперь советское руководство ее пригласило в качестве почетного гостя участвовать в американской выставке в Москве.
Молотов вдруг резко остановился и на секунду замер, впав в какое-то оцепенение, затем, резко развернувшись, схватил Дашу за плечи:
- Как зовут ее? Зовут ее как? 
- Да что с тобой? Я не помню… Длинная фамилия, как-то на Х кажется. А в чем дело-то?
- Где газета? – закричал он срывающимся голосом.
- Ну, на работе, по-моему, оставила, да объясни, наконец, в чем дело?
Но он, не ответив, рванул бегом в сторону города. Стоя в полной растерянности, Даша, пожимая плечами, смотрела вслед быстро удаляющейся фигуре Андрея.

- «Известия»! Дайте «Известия»! – от волнения с трудом выговаривая слова, прохрипел Молотов, судорожно выгребая из кармана мелочь.
- Нет «Известий», кончились, и вообще мы закрываемся, – буркнула недовольно продавщица, захлопнув форточку киоска.
И как когда-то он бежал по незнакомым улицам пыльного африканского городка с умирающей женщиной на руках, задыхаясь, но, не сбавляя скорости, он несся сейчас по Комсомольску в поисках открытого газетного киоска.
- У вас есть «Известия»?!!
- Да, пожалуйста.
Он бросил монеты на блюдце и, схватив газету, заминая листы, кинулся ее перелистывать, а, увидев на развороте большую фотографию, с которой на него смотрели черные глаза Дженни, замер.

В этот вечер он не вернулся к Даше, не зная, что ей сказать. А утром следующего дня пришел в кабинет к Либерману, тяжело опустился на стул и поднял воспаленные глаза:
- Лазаревич, послушай, Дженни приезжает в Москву на выставку!
Володя опустил голову и тяжело вздохнул. Черт! Все-таки узнал...
- Какая Дженни? – изобразил непонимание на лице начальник порта.
- Да Дженни же! Та самая, я же рассказывал о ней! Ну, помнишь? – нетерпеливо объяснял капитан.
- Ах, эта Дженни, да что ты говоришь?! Надо же… - отвел глаза Либерман.
- Я должен встретиться с ней!
 - Но Андрей, у тебя же свадьба двадцать второго!
- Значит, свадьбы не будет, - опустив глаза и терзаясь от стыда, произнес капитан.
- Ты с ума сошел! Что ты скажешь Даше?
- Не знаю… просто ума не приложу… она ведь уже подвенечное платье купила.
- Одумайся! Не езди никуда! Только-только стала налаживаться твоя жизнь!
- Я сам мучаюсь, но поверь, Лазаревич, не могу ничего с собой поделать.  Я должен увидеть ее!
- Да с чего ты взял, что она-то хочет тебя видеть?
- Я чувствую, она приезжает в Москву для того, чтобы увидеть меня, – Молотов снова тяжело вздохнул.
- Но может все-таки не сжигать мосты? Может, ты не будешь пока разрывать с Дашей?
- Это самое тяжелое объяснение в моей жизни, и больше всего на свете я бы хотел избежать его, ведь Дашка по-своему дорога мне, но я мужчина, и должен ей все сказать, как есть, а не морочить голову.
Владимир, отвернувшись к окну, замолчал. Тяжелая пауза показалась Андрею вечностью.
- Тогда поступим вот как, - начал Либерман тем своим тихим голосом, в котором слышалась особая интонация. Она всегда появлялась у него в, казалось бы, безвыходных ситуациях и неизменно вселяла в окружающих уверенность. Как только те, кто приходил к нему со своими проблемами, слышали эти нотки, то наперед знали: «Значит, Либерман нашел решение, значит, он знает ответ и на этот трудный вопрос…» - Андрей, я отдам тебе свое приглашение на выставку в Сокольниках. По крайней мере, тебе будет, где жить, потому что иначе гостиничный номер ввиду грандиозности мероприятия тебе будет не достать. Во-вторых,  Москва - большая, список проживающих тебе тоже ни одна гостиница не предоставит, значит,  найти Дженни ты сможешь только в павильонах выставки. Это тоже задача не из легких, выставочный комплекс огромный, целый город, но все же мало-мальски разрешимая, тем более, с твоим ростом. Командировку я тебе оформлю.
Не один раз Молотов за бессонную ночь задавался вопросами: «Где жить? Как найти Дженни в Москве? Как встретиться с ней?» и теперь не мог поверить своим ушам от счастья. Володя здесь и сейчас с легкостью дал ответы на все вопросы. Значит, не нужно будет ночевать на лавке с риском загреметь в милицию, не нужно будет караулить у входа в Сокольники с раннего утра, пытаясь найти в толпе входящих ее одну.  Кроме того, такое поведение наверняка привлекло бы  внимание компетентных органов, и он с большой вероятностью загремел бы в «кутузку». Дженни-то, понятно, и в голову не могло придти, с какими трудностями ему придется столкнуться.
- Володя, - сжав от волнения кулаки, прошептал Молотов, - я перед тобой в неоплатном  долгу!
- Ладно, будем считать, что три - один.
- То есть?
- Ты трижды спасал мне жизнь.
- Ах, ну да, - улыбнулся Андрей, - только тогда три - два.
- Почему?
- Ты не дал мне спиться.
Радостное томление Молотова отравляло лишь чувство неизбежного объяснения с Дашей. Она-то ни в чем не виновата и действительно искренне любила его.  Больше всего на свете Андрей не хотел причинить ей боль.  Но, купив на двадцать второе число билет на самолет, вечером он с тяжелым сердцем  направился к ней, бессознательно замедляя шаги по мере приближения к дому.  Он чувствовал неимоверную тяжесть, вся душа его протестовала против причинения такой чудовищной боли ничего не подозревающей девушке накануне свадьбы…

***

Даша, молча, словно в прострации, слушала Андрея. Его слова, будто падающие камни, раздавили ее сознание, и ей больше не хотелось ничего понимать. Казалось, сердце еле-еле толкает кровь, странная слабость сделала ноги ватными, а каждый вдох давался с неимоверным трудом. Легкими кивками головы, чтобы, не дай Бог, слезинки, уже набухшие в уголках глаз, не сорвались и не покатились по щекам, она просила прекратить эту пытку. Но Андрей, терзаемый чувством собственного предательства,  все говорил и говорил, пытаясь какими-то нелепыми, ненужными словами  сгладить свою вину, пока,
наконец, не выдержав, жестом она не показала ему на дверь. Больше всего на свете ей не хотелась разрыдаться при нем. Но как только он вышел, бесшумно прикрыв за собой входную дверь, Даша, не отдавая себе отчет в том, что делает, зачем-то достала  свадебное платье,  и в ту  же секунду, прорвав плотину, сдерживающую эмоции, из ее глаз покатились градом крупные слезы, и, упав лицом на кровать, она задохнулась от рыданий. Нет, она не кляла свою судьбу, не проклинала Андрея, а просто плакала навзрыд, обливая солеными слезами красивое белое платье, которое  сама шила себе вечерами в тайне от Молотова, с горечью думая о том сюрпризе, который она собиралась поведать жениху в день свадьбы.

А он, будто окаменев от тяжести груза сказанного, шел по берегу Амура, все никак не решаясь повернуть к своему  дому.

                ***

Все ее сомнения сменялись решимостью, и чем ближе становилось к часу Х, тем яростнее разгоралось в ней нетерпение. И сейчас, когда приятный женский голос попросил пассажиров пристегнуться, а в иллюминаторах показались огни аэропорта Внуково, ей требовалось просто неимоверное усилие, чтобы заставить себя усидеть на месте, несмотря на утомительнейший перелет с пересадкой в Лондоне.  Момент, когда она сделала первый шаг из самолета, казался столь грандиозным событием, что она упустила главную цель приезда. Этот маленький шаг по пыльной взлетно-посадочной полосе был апофеозом всех ее трудов и устремлений последнего года.



***

Андрей уже второй час сидел  одетый в своей комнате. До поезда на Хабаровск было еще четыре часа, поэтому идти на вокзал было рано, но все его чувства были напряжены в ожидании момента встречи с Ней. Минуты казались вечностью,  не было никаких мыслей, только страстное желание подстегнуть время. Все последние дни Молотов жил как в лихорадке,  снова и снова прокручивая в голове свой приезд в Москву, поход на выставку, поиск Дженни, но сейчас только стрелки  часов приковывали его внимание, и,  казалось,  словно вся Вселенная замерла ему назло. Закрыв глаза, Андрей сидел в тишине, ловя лишь чуть слышимое тиканье будильника. Каждый раз, высиживая отрезок времени длиною в вечность, он открывал их в надежде, что прошел хотя бы час, но стрелка успевала преодолеть путь лишь в две-три минуты.

***

- Как давно мы не гуляли вместе, - потягиваясь в приятной истоме и жмурясь от яркого солнца, пожаловалась Оля.
- С такой работой и где дом забудешь, - вздохнул Володя, забросив кудрявую дочурку на плечо.
- Погода не хуже, чем в Херсоне.
- Да уж. Когда я сюда в первый год приехал в начале осени, тоже так подумал, но только зимой, когда морозы пятидесятиградусные вдарили, понял, как люблю тепло.
 Либерман, вытянул шею и задрал лицо вверх, словно фотобатерею, желая подзарядиться энергией солнца:
 – Слушай, двадцать шестого у Захватова юбилей, наверно я поеду в Хабаровск, как думаешь, что можно ему подарить?
- А давай напольные часы, которые нам привез из Москвы папа, нам они все равно ни к чему.
- Да ну, они же огромные, как я их  допру?!
- Как-то же их папа из Москвы притащил.
- Не, придумай что-нибудь покомпактней. Может эту ручку, которую мне твой отец подарил? Она симпатичная и в коробочке красивой.
- Ты что, это же «Паркер», он специально для тебя ее из Чехословакии привез! Это же подарок!
- Да? Ну, ладно, – пожал плечами – хотя я все равно ей не пишу.
- Да делай что хочешь, но вообще ты не ценишь отношения людей. Тебе наплевать, он вот о тебе подумал, привез тебе подарок, а для тебя это так, ничего не значащая безделушка, – в голосе Оли зазвучала обида.
- Да ну, брось, ты прекрасно знаешь, как я отношусь к дяде Семе. Просто не люблю я всю эту чепуху - паркер, шмаркер.… Какая разница, чем писать? А здесь в Комсомольске, максимум, что есть приличного на полках в магазинах - это комплект из трех льняных полотенец.
- Красивая она, дорогая, и в Союзе ты такую нигде не купишь, а советские - мало того, что страшные,  еще и кляксы оставляют, а у тебя и так почерк не подарок.
Володя усмехнулся:
 – Господи, Оля,  этот «Паркер» же шариковый! Я  в загранке не бываю, ну где я здесь для него стержней найду?

***

Пройдя коридор пограничного контроля, Дженни чуть отстала от группы пассажиров, прибывших вместе с ней, пытаясь найти в зале высокого мужчину, но Молотова она не увидела. Вместо этого к ней подскочили  какие-то молодые люди с натянутыми улыбками и напряженными лицами, пытаясь подхватить ее багаж и лопоча приветствия на плохом английском.
- Простите, вы кто?
- Мы, представители комсомольской организации завода «Серп и Молот», горячо приветствуем Вас! Партия оказала нам честь взять Вас под опеку на время пребывания в Москве! – протараторил краснолицый парень.
Дженни поморщилась и протянула ему руку для пожатия:
- А нельзя оставить меня хотя бы на время в покое? Я очень устала с дороги.
- Да конечно, сейчас мы проедем в гостиницу, где вы сможете отдохнуть до пяти, а потом мы очень ждем вас для выступления на митинге рабочих нашего завода.
- А это обязательно?
- Да, вас будут ждать больше тысячи человек - ничуть не  смущаясь, командирским тоном ответил комсомолец.

Разочарованная тем, что в номер отеля Андрей так и не позвонил, но, еще согревая себя надеждой, что он вот-вот должен появиться, чертыхаясь, стала одеваться на встречу с рабочими. Ровно в пять в дверь постучали. Конечно, это был тот назойливый из аэропорта:
- Товарищ Хавинсон, пора выезжать!
В Красной Москве поражало все: грозная архитектура зданий, обостренная отсутствием рекламы и зазывных вывесок, создавала ощущение подавленности. Поражало своим
звучанием одиозное обращение «товарищ», да и назойливость комсомольца приводила в замешательство.

Наконец машина, очень похожая на послевоенный кадиллак, тот самый, на котором она учила вождению Андрея, но куда менее удобная, остановилась возле угловатого здания - Дворца культуры завода «Серп и Молот».
- Товарищи, по нашему приглашению в Москву приехала одна из самых активных борцов за освобождение рабочего класса в США, Дженнифер Хавинсон! – зал просто взорвался от оваций, будто сейчас на сцену должна выйти не заурядная американская миллионерша, а Мерилин Монро.

Проходя на сцену, Дженни обратила внимание на двоих мужчин, один из которых был ранее ей представлен как переводчик.
- Смотри, если она начнет пороть что-нибудь не то, переводи как надо и не теряйся, без пауз, все по текстам, которые репетировали. Если шутит, но не правильно, ты тоже шутку…
- Да все я помню. Уже сто раз обговорено.
- Смотри мне!
Она, конечно, не могла понять этого разговора, и, как бы кивнув переводчику, пригласила с собой к трибуне.
- Здравствуйте, товарищи – начала она – я очень благодарна вам и руководству Советского Союза за гостеприимство. С тех пор, как волею случая мне довелось пообщаться с вашим соотечественником, меня очень увлекло учение Маркса, и я уже давно мечтала побывать в Советском Союзе, чтобы  воочию увидеть общество будущего. Да, я глубоко убеждена, что именно такое будущее ждет весь мир, в котором общество свободно и лишено алчности, где навсегда покончено с пережитками рабовладельческого строя,  нам же этот путь только предстоит…
 Дженни старательно выговорила это без толики юмора и сарказма, но все же от  собственных слов к горлу подкатывали волны смеха, и тогда изо всех сил она впивалась зубами в нижнюю губу.  «Черт, видел бы меня сейчас папа!» - мелькнула мысль.
Она постаралась говорить не долго, чтобы как можно быстрее освободиться и ехать в гостиницу, но после ее выступления из зала бесконечной чередой шли идиотские вопросы о борьбе американских рабочих, об угнететелях-капиталистах и так далее в том же духе.
«Надо же, никто не задал  ни одного вопроса о жизни, о быте в Америке…», - она читала в глазах присутствующих неподдельный интерес, но все вопросы, задаваемые ей, лежали лишь в узком идеологическом коридоре. Несколько раз она хотела заговорить о простых человеческих понятиях, но решила не нарушать неписанных законов этой страны.
Вернувшись в гостиницу уже после девяти, она первым делам отправилась к стойке регистрации, узнать, не искал ли ее кто-нибудь, но ей вежливо ответили: «Нет, никто не спрашивал».
«А может он и вправду не желает меня видеть? Или просто не читал газет?» - терзалась в сомнениях Дженнифер, отделавшись, наконец,  от назойливых опекунов и наслаждаясь одиночеством в своем номере.  И хотя день выдался более чем насыщенным, она почувствовала странную пустоту: «Почему же Андрей до сих пор не дал о себе знать?» Более всего она боялась, что, отыграв безупречно американскую часть постановки, она упустила и не просчитала реалии Советского Союза. Из русского отдела ей подтвердили, что о ее приезде написала центральная газета, и было несколько перепечаток в местных изданиях. Он просто не может не знать, и даже если чувства Андрея к ней уже угасли, он бы все равно приехал повидать ее. Во всяком случае, так бы поступила сама Дженни. «Не могло ли КГБ воспрепятствовать этой встрече?». Она пыталась анализировать ситуацию, просто не имея исходных данных, поэтому не могла сделать верных выводов. На самом
деле, КГБ, конечно, обратило на нее внимание, но, то ли при подготовке такого грандиозного события, было не до того, то ли, рассчитывая приступить к ее обработке в Москве, люди из спецслужб не придали значения ее повествованию о храбром советском капитане и не стали его разыскивать.
Мысли в ее голове текли все медленнее, сказывалась разница во времени, очнулась она утром от настойчивого стука в дверь, и обнаружила, что заснула прямо в одежде, не разбирая постели.
- Кто?
- Это я, товарищ Хавинсон, – отозвался «конвоир», как прозвала его Дженни.
- В чем дело?
- Через час открытие выставки!

Дженни с интересом вместе со всеми остальными американцами, присутствующими в Сокольниках, наблюдала за эксцентричным советским лидером, но на самом деле ее мысли были заняты только одним: «Почему нет Андрея?». Не появился он и  в этот вечер.

***

С одной стороны Дженни импонировало советское гостеприимство: ей была предоставлена машина, и экскурсии у нее были индивидуальные, но в то же время она чувствовала себя заложницей графика мероприятий, навязанного ей.
- Сегодня второй день выставки. Вы сможет пообщаться, обменяться опытом с простыми советскими рабочими, инженерами, директорами.
- Да, да спасибо.
Как и в первый день, высадившись у служебного входа, они прошли на территорию комплекса.
То, что здесь творилось, никак не было похоже на вчерашний день. На открытии выставки Генеральный секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущев, хлебнув пепси-колы, в своей манере отрубил: «Говно эта Пепси-кола, наш Боржом лучше»! Сейчас же она увидела огромную очередь людей, буквально осаждавших стенд с известным напитком. Пытаясь найти кого-нибудь из знакомых, Дженнифер буквально втиснулась в павильон автомобильной компании «Бьюик».
- Джон! Я смотрю у тебя горячо! – крикнула она, увидев старого приятеля и пытаясь пробиться сквозь плотное кольцо людей, обступивших небольшой подиум, где были выставлены несколько автомобилей.
- Горячо не то слово, иногда я даже боюсь моргать, в страхе, что, закрыв глаза на мгновенье, я не увижу автомобилей, когда их открою, потому что их разберут по винтику! Народ здесь настолько любопытный, что пытается залезть в каждую щель, выяснить устройство каждого механизма. Наши механики даже устроили мини-лекции, которые в Америке были интересны лишь специалистам. Это что-то! Такого ажиотажного интереса я никогда и нигде не видел! Ребята из Пепси вообще в ауте!... Эй, эй, – ткнул в бок переводчику, скажи им, что не нужно пытаться отрывать крышку багажника, там ручка есть в салоне!

***

Андрей, влетев одним из первых на территорию выставочного комплекса в Сокольниках, быстрым шагом кинулся методично обходить павильон за павильоном. Он не видел экспонатов, не замечал очередей, всюду он высматривал девушку с черными кудрявыми волосами. Вот, впереди мелькнул чей-то темный затылок, и, распихивая людей локтями, он кинулся туда, но, нет, женщина обернулась - это явна не она и старше к тому же. Снова и снова с высоты своего роста он высматривал ЕЕ.
Виски стучали, в ногах чувствовалась дрожь, с которой ему никак не удавалось справиться. Задача казалась непосильной, он словно искал иголку в стоге сена, здесь сейчас находилось, наверное, не меньше пяти, а то и десяти тысяч человек. Андрей пытался спрашивать, не видел ли кто Дженнифер Хавинсон у американцев, представлявших здесь свою продукцию, но везде ему давали отрицательный ответ.
В павильон американского автопрома попасть было не легко. На входе образовалась самая настоящая пробка из людей, но Андрей, словно бульдозер, врезался в эту толпу, втолкнув стоявших перед ним внутрь …и тут время остановилось. Он судорожно схватил воздух,  казалось, земля сейчас уйдет из-под ног. Набрав полную грудь, Андрей приготовился закричать ЕЕ имя, но страшный спазм от волнения сковал его горло, и еле слышно он прошептал: «Дженн».

***

- Да, странно здесь все, – кивнула Дженнифер, и, повернув голову к выходу, застыла. Над толпой, как когда-то давно на припортовой площади в Конакри возвышался Атлет. Лицо этого высоченного, безупречно сложенного мужчины было перекошено, словно от боли, глаза напряженно смотрели на нее, а губы что-то шептали.
Она кинулась к нему с подиума, пробиваясь сквозь толпы людей и расталкивая их локтями. Вслед ей удивленно смотрел ее приятель, а комсомолец, следовавший за ней везде, недоуменно пытался понять, в чем дело. В этот момент округлились еще несколько глаз сотрудников комитета государственной безопасности, присматривающих за американцами.
 И тут Андрей, совладав со своим волнением, бросился навстречу. От его толчков люди вокруг  падали на землю, будто кегли. В несколько прыжков он пересек зал и, схватив ее на руки, прижал к себе.
Он молча смотрел на нее, а она на него, неуклюже болтая ногами в воздухе. И сотни глаз были устремлены на них, а эфир, взорванный рациями чекистов, раскалился:
- Что, что происходит?!
- Шестой, в чем дело?!
- Восьмой…

***

- Андрей, неужели это ты? – она снова и снова изучала каждую черточку его лица и никак не могла утолить жажды встречи.
- Дженни, ты не представляешь, каким кошмаром была разлука с тобой!
- Товарищ Хавинсон, у Вас все в порядке? – встрял вдруг с дурацким вопросом «опекун», безуспешно пытаясь отодвинуть могучего незнакомца.
- Сам не видишь, что не вовремя? – оборвал его Молотов и комсомолец, в растерянности пожав плечами, отошел в сторону, явно не понимая как поступить. На такой случай ему не было дано никаких инструкций.
- Пойдем отсюда, - Дженни потянула Андрея за руку к выходу. За ними направилась цепочка гебистов, в хвосте которой плелся комсомольский вожак.

Выйдя с территории выставочного комплекса, они взахлеб, перескакивая с одного на другое, перебивая друг друга, то, заливаясь смехом, то, останавливаясь и заглядывая в глаза, рассказывали о своей жизни, не обращая внимания на окружающих. Оперативники постепенно куда-то рассосались, и лишь комсомолец, словно дворняга,  тащился сзади, кусая себе губы. Он подался, было, быть третьим в компанию, но Молотов  не очень вежливо попросил его отвалить. Что же он напишет в раппорте за день? По обрывкам фраз, доносящихся изредка до него, он никак не мог уловить сути разговора.
Если бы они хоть говорили на русском, но они, словно заведенные, тараторили по- английски, что лишало бедолагу последних надежд разобрать смысл беседы.
- Слушай, а ему заняться нечем? Он уже второй час ходит за нами по пятам.
- У него работа такая, слышать, видеть и обо всем докладывать.
- Здесь органы безопасности не отличаются деликатностью.
- Не стоит затрагивать эту тему. Особенно в гостинице и при посторонних людях.
Конечно, еще в Америке Дженни была наслышана о порядках в Советском Союзе, но сейчас она почти физически ощутила присутствие вездесущего КГБ и атмосферу напряженности. Наверное, именно поэтому Советской культурой были рождены великие писатели, сатирики, музыканты и композиторы. Люди острее чувствуют здесь полутона и чуть слышимые интонации.
- Андрей, давай уедем вместе, – вдруг сказала она.
- Это невозможно.
- Давай зарегистрируем брак.
- Его не зарегистрируют.
- Но должен же быть выход!
- Запомни, то, что я тебе сейчас скажу, и больше не поднимай эту тему, – начал Андрей, еще крепче обнимая и прижимая к себе Дженни, а голос его стал таким тихим, что даже она еле различала его слова.
– Ты уедешь в Америку одна, и если в течение этого года я не дам о себе знать, забудь меня. Значит, меня больше нет в живых.
Дженни посмотрела на него с ужасом:
- Обещай, что все будет хорошо!
- Не уверен. Уже одно то, что я сейчас с тобой может очень дорого мне стоить.
- Эй, товарищ, - вдруг крикнула она своему провожатому. - А где машина? Мы едем в гостиницу!
- Так ведь еще же посещение Третьяковской галереи было запланировано на четыре часа, – затараторил обрадованный тем, что он снова при «объекте», комсомолец.
- К черту галерею, едем в гостиницу!

Уединившись в номере, Дженни потянула Андрея в ванную и, включив воду, шепотом начала:
- Тогда сделаем так: чтобы ты не пропал бесследно, не отходи от меня ни на шаг. На ночь останешься со мной.
- Нет, это не возможно. Посетители могут быть в номере только до одиннадцати.
- Я не думаю, что они начнут ломать дверь моего номера, так что ты не покинешь его.
- Это не спасет. Конечно, при тебе мне ничего не сделают, но ты не сможешь охранять меня вечно. И как только ты уедешь, за мной придут. В моей стране могут посадить за один лишь только вопрос: «сколько времени?», обращенный к иностранцу.
Дженни потянула его за руку в комнату.
- Мне нужно позвонить, а очень хочется, чтобы ты всегда был поле зрения.
Молотов хотел было пошутить, что уж из туалета-то его навряд ли выкрадут, но здесь в комнате, которая вся прослушивалась, нужно было быть очень аккуратным к словам.
Дженнифер же, набрав американское посольство, попросила соединить со вторым секретарем Алексом Вирсау, которого знала еще по университету.
- Алекс, здравствуй, мне нужна твоя помощь!
- Дженнифер, рад тебя слышать! Ты нынче здесь знаменитость, читал, читал о тебе. И чем же я могу тебе помочь?
- Мне нужно, чтобы ты связался с Совинформбюро и договорился о моей пресс-конференции, а так же пригласил представителей западной прессы.
- Дженнифер, тут тебе не Америка и пресс-конференции с бухты-барахты не собирают. Здесь свои правила.
Дженнифер поняла намек старого знакомого:
- Это очень интересно для советской стороны.
- Тогда может, что-нибудь и может получиться, но почему я должен помогать тебе?! Знаешь обычно то, что интересно Советам, не интересно нам, – жестко ответил дипломат. Одно дело, когда она несла просоветскую пропаганду там, в Америке, и совсем другое дело здесь. Участвовать в этом ему совсем не хотелось, как и рисковать своей карьерой.
- Алекс, во-первых, я прошу тебя о помощи как старого приятеля, а во-вторых, в данном случае интересы Америки никак не будут затронуты. Но считай, что от этого зависит моя жизнь. А тебя потом, может, еще и наградят.
«Да уж, наградят…» - повторил про себя Вирсау:
- Хорошо, но поклянись, что камня не бросишь в нашу сторону и не поддашься на провокации советских журналистов. Иначе сама договаривайся с информагентством. Дипломат знал порядки в Союзе и понимал, что договориться Дженни о пресс-конференции без помощи посольства будет практически невозможно, даже если это важно и актуально для советской стороны. Необходимо сделать столько согласований, обойти столько порогов, что элементарно не хватит времени.
- Алекс, даю слово, твоя карьера не пострадает!

Дипломат еще не набрал номера телефона информагентства, а там уже знали о странной просьбе госпожи Хавинсон. Все телефоны «Интуриста» прослушивались, как и все телефоны посольства, кроме, конечно, защищенных линий.

***

- Ну, и какое решение думаете принять? - начал директор информагентства, обращаясь к представителю из госбезопасности.
- Тут надо все хорошо взвесить, решение будет приниматься на другом уровне. Наше дело - передать вопрос выше по инстанции на Лубянку, –  нахмурился майор Кирсанов.

***
Уже через час в номере Дженни зазвонил телефон.
- Алло, товарищ Хавинсон?
- Да?
- Моя фамилия Петрунин, я звоню относительно Вашей просьбы созвать пресс-конференцию, чтобы согласовать некоторые детали. И, прежде всего, узнать, о чем Вы хотели рассказать?
- Видите ли, сегодня на выставке произошло одно экстраординарное событие. Вероятно, вы читали мое интервью, которое я давала еще в Америке, о том, с чего начался мой интерес к Советскому Союзу и о том, как меня спас один советский капитан. Кстати, насколько я слышала, это интервью было у вас перепечатано.
- Да, да, конечно, я с ним знаком.
- Так вот, сегодня на выставке я случайно встретила этого капитана. Я еще раз хотела бы поблагодарить советский народ и советское руководство за гостеприимство и представить героя, спасшего меня. Согласитесь, это меньшее, что я могу сделать для человека, которому я обязана жизнью.
- Безусловно, хотя я уверен, что он, как достойный гражданин Советского Союза сделал это не ради славы, на его месте так поступил бы любой советский человек!
- О да, он очень скромен, и всячески этому противится, но я считаю своим долгом еще раз поблагодарить его и советский народ за свое спасение.
- Хорошо, завтра в двенадцать за Вами приедут. Кстати, а где этот капитан сейчас? – задал вопрос человек, отлично знавший, где тот находится.
- Он сейчас у меня и пока со мной останется. Знаете, нам есть столько всего вспомнить! Ведь не возбраняется же встречаться друзьям?
- Да, да, конечно, хотя правила в советских гостиницах – начал, было, человек на другом конце провода, но потом, очевидно, махнул рукой, - хотя я думаю в этом случае можно сделать исключения. И все же, по возможности не задерживайте допоздна капитана, – вовремя спохватился собеседник.

Молотов же, все это время стоящий рядом, сразу понял план Дженни сделать его публичной фигурой и этим, в какой-то степени, обезопасить.  Но главное, этим интервью она переведет его в совершенно другой статус: из подозрительного типа, вступившего  в связь с иностранкой, он превратится в достойного сына советского народа, спасшего известного деятеля рабочего движения Америки.

Повесив трубку, она толкнула Андрея на кровать:
- Я так долго ждала этой встречи с тобой!
- Я тоже, Дженн, – но, прижав ее к себе, Андрей шепотом добавил – хотя меня смущает, что мы здесь не одни…
- Пусть это смущает извращенцев из КГБ!

***

Около двенадцати следующего дня в номер постучал некто, представившийся как  Михаил Георгиевич Петрунин, при этом не назвавший ни должности, ни структуры, которую он представляет. Впрочем, сомневаться в месте работы этого человека не приходилось. Вопросы, которые он задавал, скорее сами указывали на то, как должна пойти беседа, нежели требовали ответа.
- Ну что же, тогда пора выезжать, все уже, наверное, собрались, – а затем, по-русски обращаясь к Андрею, тихо произнес - смотри, без глупостей!

Следующим же утром центральные газеты наперебой рассказывали о теплой встрече американки со своим спасителем.
Все оставшееся время в Москве они проводили вместе. Опека органов, во всяком случае, зримая, пропала, и влюбленные в полной мере утоляли разлуку страстью.

***

Нусс… посмотрим, что пишут нам нового, - пробубнил Либерман, открывая «Известия» и усаживаясь удобнее в кресло после утреннего совещания. Газета пестрила репортажами с выставки в Сокольниках. Журналисты наперебой рассказывали о превосходстве советской экономической системы, которое явственно проявилось на этой выставке, но в каждом их слове чувствовалось неподдельное восхищение увиденными американскими экспонатами.
- О, а вот и наш голубчик! - усмехнулся Володя, открыв шестую страницу, на которой красовалась фотография Молотова и Дженни в окружении еще каких-то людей. В статье красочно описывалась теплая встреча старых друзей. От газеты его оторвал телефонный звонок.
- Але
- Володя, - в трубке послышался голос Захватова, - я хотел попросить тебя подъехать, один вопрос обсудить. Возьми билеты на двадцать пятое, да и назад не торопись, задержись здесь на пару дней.
- Конечно, буду.
Из года в год Захватов приглашал  Володю на свой День рождения не прямо, а всегда делал это таким странным образом, чтобы тот как бы случайно оказывался на торжестве.
В своей обычной манере… - усмехнулся Либерман, положив трубку.

***

Отгремела выставка в Сокольниках, разъезжались американские участники домой, впечатленные  Красной Москвой, а советские граждане, пораженные американскими достижениями, задумались. О чем размышляли советские лидеры, когда принимали решение об организации выставки - одному Богу известно, только показала эта выставка полную несостоятельность  советской экономики и советской идеологии. Много было сказано слов о победе советской промышленности, много было истеричных заявлений о победе советской инженерной мысли, только стенды Бьюика и Кадиллака, Дженерал Электрик и прочих молча сокрушали любые аргументы стандартами жизни загнивающего американского Запада.
Они гуляли по уже пустеющему выставочному комплексу.
- Пойдем, пойдем, - потянул Андрей ее туда, где джаз-бэнд выдувал и выстукивал сумасшедший ритм необузданного черного джаза.
- Тебе нравится джаз?
Ноги Молотова сами собой отстукивали негритянские такты:
- Это божественно!
Барабанщик, колоритный негр с большими лиловыми губами и пухлым лицом, широко улыбаясь, подмигнул и махнул Андрею рукой, как бы приглашая подойти.
- А знаешь, в своем пионерском детстве я был барабанщиком, – улыбнулся Молотов Дженни.
Музыкант же, видимо почувствовав в этом огромном человеке безупречное чувство такта, вдруг кинул ему свои палочки и усадил за барабаны. Чуть сбиваясь поначалу, с помощью барабанщика Молотов начал выстукивать интуитивно ритмы этой заводной американской музыки. Конечно, не обходилось без ошибок, но у Молотова очень неплохо выходило, и когда группа доиграла мелодию, музыканты, повернувшись к Андрею, начали аплодировать.
- Браво! - улыбнулась Дженнифер.
Барабанщик, подойдя к Молотову, протянул ему руку для пожатия, но вместо этого Андрей неожиданно подхватил и несколько раз подбросил в воздух невысокого черного музыканта, чем привел в восторг всех остальных.
- Раньше ты не питал таких теплых чувств к черным, - улыбнулась Дженни, когда они немного отошли.
- Раньше я не видел этих, – рассмеялся Андрей - они отличные парни, а играют просто волшебно!

***

Вереницами тянулись визитеры в кабинет начальника Амурского пароходства, телефон практически не умолкал. Едва поблагодарит Захватов за очередное поздравление, а трубка коснется телефонного рычага, как тут же снова звонок.
- Ладно, Володя, поздравления от тебя я сейчас не принимаю. Только слово «поздравляю» скажешь - выгоню к чертовой матери! – улыбнулся начальник пароходства, – все, иди! А в шесть часов жду в банкетном зале нашего ДК.

Столы в банкетном зале были накрыты человек на сто пятьдесят, расставлены буквой «П». В торце Захватов с женой расположились, секретарь крайкома, секретарь горкома и прочие особо важные персоны. А остальные рассаживались по бокам.
Имея врожденную пунктуальность, Володя даже на те мероприятия, на которые положено опаздывать минут на десять, все равно приходил вовремя.
- Владимир, ты чего там уселся? Иди сюда! - махнул Захватов.

Гости смотрели на Либермана и гадали, кто это между Козаченко и Дубовым, секретарем крайкома сидит, шептались по углам: «Может из министерства кто?»

- Молодой человек, так значит, это Вы меня чуть не угробили? – лукаво прищурился Дубов.
Козаченко отвернулся, еле сдерживая смех: он тоже вспомнил совещание, посвященное борьбе с китайскими жопами.
- В каком смысле? Разве я имел честь встречаться с Вами раньше? - удивился Либерман.
- Нет, раньше мы не встречались.
- Тогда каким же образом я покушался на Вашу жизнь?
Видя недоумение Володи, секретарь крайкома, наконец, расплылся в улыбке:
- Я чуть не подавился до смерти, когда Николай Саныч рассказал про портрет Мао.

- Ну, ты со всеми уже познакомился? - похлопал по плечу Либермана Захватов, когда гости разбрелись из-за стола. – Я ведь не зря тебя сюда посадил. Знаешь, через пару-тройку лет мне  на пенсию, а тебе с ними еще работать.
- В смысле?
- В прямом! Порт ты вытянул, и на следующий год я тебя снова в Хабаровск вернуть хочу своим заместителем, и именно твою задницу для своего кресла хочу подготовить.
- Да ну, Зиновий Георгиевич…
- Без да ну! – оборвал его Захватов. – Кстати, познакомься, это наша Звезда, прима Хабаровского театра музыкальной комедии, Юлия Василькова.
- Василькова, с ударением на «И», – поправила, улыбаясь, молодая женщина.
Еще за столом Володя заметил соседку напротив, красота которой словно примагнитила его взгляд. Весь вечер, разговаривая с Дубовым и шутя с Козаченко, он украдкой всматривался в ее лицо, мгновенно отворачиваясь в смущении, когда встречался с ней глазами.
А ее удивило и даже заинтриговало такое стеснение. От персон, сидящих рядом с Либерманом, она зачастую ловила куда более откровенные взгляды, а порой и выслушивала просто бестактные предложения.
- Очень приятно. Владимир, –  он почувствовал, как уши у него разгораются огнем. «Черт, неужели она заметила, что я смотрел на нее за столом?!».
Конечно, она заметила, как и то, что он покраснел, как мальчишка.
- Может, пригласите меня на танец?
Безумно красивая и дерзкая, казалось, ничто не могло ее смутить, она без умолку острила, порой укалывая его смелыми шутками, но Володя словно разучился говорить. Лишь
улыбался в ответ  и не мог отвести взгляда, неуклюже кружась в танце, наступая ей на ноги и сшибая стоящих рядом людей.
- Музыка!
- Да?
- Музыка больше не играет, – остановила его Юля, заливаясь от смеха. – почему я не видела Вас раньше?
- Сейчас я работаю в Комсомольске-на-Амуре. А я Вас раньше видел, когда жил в Хабаровске, правда, не так близко. Я был на Ваших спектаклях.


***

Словно загипнотизированный он ушел вместе с ней.
Новенький «Москвич», отдельная квартира, одежды и наряды, которые привозили ее влиятельные любовники специально из-за границы - она принадлежала к новой коммунистической «аристократии», начавшей зарождаться после смерти Сталина.
- Послушайте Юлия, а Вы уверены, что хотите сесть за руль? Ведь Вы все-таки «после банкета».
Она лишь рассмеялась в ответ.

По выработанной годами привычке Владимир проснулся в половине седьмого утра, хотя заснул лишь час назад. Рядом, безмятежно раскинувшись на широченной кровати и  разбросав свои золотые локоны по подушке, спала богиня. Даже во сне она была прекрасна. «Если женщина красива утром, значит, она действительна, красива» -  вспомнился старый афоризм. Сев в кресло напротив,  он не мог отвести от нее взгляда. Володя не понимал живопись, лицезреть часами «мазню» на холсте считал не самым продуктивным занятием. Он любил живую природу, но упиваться пейзажами в бездействии его не особенно тянуло. Сейчас же он смотрел и  не мог насладиться видом шедевра,  созданного самой жизнью. Бросив случайный взгляд на часы, Володя пришел в ужас: «Черт, уже десять, через час нужно быть у Захватова!»

***

- Товарищ Хавинсон! От лица всего советского народа, я хочу выразить Вам поддержку в борьбе за наше общее дело! Мы верим, что Вас не устрашат никакие преграды в бою за светлое будущее рабочего класса Америки! – провожавшие американскую гостью в аэропорт комсомольцы громким «Ура!» присоединились к словам своего  вожака.
Андрей подошел к Дженни, и крепко обняв, прижал к себе. Ни у нее, ни у него не было сил сказать ни слова. Казалось, неизбежность расставания своей безысходностью раздавит их хрупкие тела, и, не имея больше сил терпеть эту муку, Дженни первая поцеловала Андрея:
- Я буду ждать тебя! – резко повернувшись,  она решительным шагом ушла за линию пограничного контроля.
Молотов смотрел ей вслед, и больше всего ему хотелось умереть в этот самый миг.  Разлука, словно огромная черная дыра, разлилась внутри него, сжигая все ощущения и эмоции. И, казалось,  не было сил стоять, дышать, просто продолжать жить.
А Дженнифер все шла и шла, не оборачиваясь к самолету, который унесет ее по другую сторону железного занавеса, как если бы на другую планету. Она знала, стоит ей лишь на мгновенье оглянуться, и она уже не сможет улететь.

***

На следующий день по приезду в Комсомольск Андрей сразу же направился в кабинет Либермана, как только у того кончилась планерка.
- Ну здравствуй, дорогой, – раскинув руки в приветственном объятии, кинулся к нему Володя. Однако от чего-то лицо Молотова не показалось ему особенно радостным.
- Здравствуй, Лазаревич.
- Так я и думал, так и знал… - бормоча себе под нос, Володя подошел к окну.
Андрей молча сидел за его спиной, уставившись в стол.
- Ну, и какие у тебя планы на будущее? – вдруг спросил Либерман, отвернувшись от окна.
- Володя, ты поможешь мне? – в первый раз капитан назвал Либермана Володей. Несмотря на их близкую дружбу, он обычно все же обращался к нему по отчеству.
- Помогу в чем?
- У тебя же есть связи в пароходстве, может, похлопочешь? Устрой меня в Камчатское пароходство.
- Ты же знаешь, из страны тебя все равно не выпустят, забудь о загранице. Да это и не в моих силах.
- Дослушай меня, Лазаревич! Устрой меня в каботаж. Устрой хоть матросом на рейс из Владивостока к Мысу Шмидта на Чукотке.
- Я рад, что ты снова вернулся к жизни, снова в «большую авиацию» потянуло…
 Володю, мгновенно осознавшего всю безумность затеи Молотова, вдруг начала душить мысль: «А вдруг мой кабинет прослушивается? Нет, конечно, нет! Кто он такой, чтобы слушать его кабинет, да и где взять столько людей, чтобы слушать все кабинеты начальников портов. Но вдруг? Мысль эта стала невыносимой:
- Все, Андрей, пора за работу, поедем к «сыпучке».
- Готовить Ваше судно? – недоумевающе спросил Молотов.
- Нет, нет, не надо! Не сообщай экипажу. Я позвоню в «шестерку», ремонтникам, возьмем их моторку, – Либерман еле смог совладать с собой, теперь ему всюду стала мерещиться прослушка. А вдруг катер тоже?

Двигатель небольшой моторной лодки выл как раненый бизон, хотя нельзя сказать, что посудина была уж очень скоростной. Но именно это обстоятельство и успокаивало Володю.
- По-моему, ты сошел с ума!
- Я не могу больше оставаться здесь. Я должен попасть туда, в Америку!
- Ты знаешь, как патрулируется Берингов пролив? Да это самый охраняемый кусок государственной границы. Много вас таких, которые сигануть через него хотели…
- Я все это понимаю и отдаю себе отчет.
- Нет, ты не отдаешь себе отчета, Андрей. Ты умом тронулся!
- Володя, устрой меня на этот рейс! Я умоляю тебя!
- Ну, а как ты себе это представляешь? Возможно, я и смогу посодействовать твоему переводу в Камчатское пароходство, но именно на тот маршрут? Это же будет выглядеть очень подозрительно. Как мне мотивировать свою просьбу?
- Я не знаю
- Близкие родственники есть на Чукотке?
- Нет.
- Ну и как же тогда?
- Поэтому я и прошу тебя помочь. У тебя же всегда есть ответы на любые вопросы...
- Эх, Андрей, если бы это было так…Я вообще обязан доложить о тебе в компетентные органы…
- Твое право, – буркнул Андрей и уставился вдаль.
- Да брось, это я так. Попортишь ты мне шкуру!
- Прости, ты же знаешь, мне больше некого просить...
- Ладно, я подумаю, как это лучше устроить. А ты веди себя нейтрально и не вызывай подозрений. Ну ладно, разворачивай, пошли назад.
- А на «сыпучку»?
- Я там вчера был, просто с тобой хотел поговорить без лишних ушей.

***

- Ты очень часто стал ездить в Хабаровск.
- Да, грузопоток через порт растет, много всяких вопросов, – Володя закидывал вещи в сумку, стараясь не смотреть на Олю.
- Раньше ситуация в порту была гораздо хуже, и все же ты не ездил так часто туда.
- Оля, ну в чем дело? Я начальник порта, и в определенной степени себе не принадлежу. У меня много вопросов, которые необходимо решить.
- Вернешься послезавтра?
- Может быть.
- Может быть?
- Да, если все успею за четверг и пятницу, хотя, скорее всего, пересижу там выходные, и еще в понедельник будут встречи. Тогда вернусь во вторник - среду.
- На целую неделю? Обязательно решать все эти вопросы сейчас, когда у меня отпуск?
- Да.

***

По прибытию в Хабаровск Володя тут же отправился к Юле домой, у которой теперь всегда останавливался. Она встретила его жаркими поцелуями. Скинув вещи, с порога они упали на кровать в объятия друг друга. И лишь через пару часов, утолив жажду страсти, вышли, спасаясь от летней духоты, на затененный зеленью балкон.
- Володь, завтра вечером назад?
- Нет, я останусь до вторника.
- Здорово! Значит, проведем с тобой почти неделю. Сейчас театр не работает до начала сезона в сентябре, и у меня куча свободного времени.
- Я думал, что сейчас вы усиленно репетируете.
- Нет,  не очень.
- Слушай, а ты не хотела бы во второй половине августа приехать в Комсомольск, дать концерт для работников нашего порта? Да и просто мы бы могли провести время вместе.
- А жена?
- Оля будет в Москве.
- Я подумаю. Это надо будет согласовать с худруком.
- Я напишу официальное письмо администрации театра, это все легко решить.
Она улыбнулась, положив свою ладонь на высокий Володин лоб, плавно переходящий в большую залысину.
- Ты скоро станешь лысым.
- Это тебя пугает?
Ее рассмешила Володина реплика.
- Лысый мужчина это сексуально!
Володя упивался ее красотой. Он пожирал глазами каждую черточку ее лица, и утопал в изумрудных глазах.
- Выходи за меня замуж.
- Ты же женат, дурачок, – расхохоталась Юля.
- Я разведусь.
- Ну, зачем мне это надо? – продолжала смеяться Оля.
Либерман в действительности понял, как глупо он выглядел. Что, по сути, он мог предложить этой женщине? Замужество лишило бы ее свободы, высоких покровителей и влиятельных любовников, материальных благ и дорогих подарков.
– Не смущайся, милый. Просто у вас, мужчин, голова и причинное место не могут функционировать  одновременно…только что-нибудь одно, – она продолжала улыбаться, больно уязвляя его самолюбие.
Внутри него вдруг вскипела ярость, он встал и молча вышел, по пути собирая раскиданную одежду.
Юля скрылась в ванной и через несколько минут, не вытираясь, вошла в комнату. С нее текли ручейки воды, собираясь на полу в приличную лужу. Она никогда не извинялась перед мужчинами за свой острый язык, и, дождавшись, пока он, наконец, справится с галстуком, толкнула его на постель.
- Уйди, ты вся мокрая! Ты намочишь меня!
Но в ней было что-то, что позволяло настоять на своем: дерзость, внутренняя сила и сатанинская способность искушать. Обхватив его руками и ногами, она впилась в его губы поцелуем. Сделав слабую попытку освободиться, в следующее мгновение он забыл о том, что секунду назад собирался уйти и больше не вспоминать этого адреса, а гнев перерос в жгучее желание страсти.
Спустя мгновенье они вновь сплелись на вымокшей и смятой простыне.

               
                ***

Теплый ветер трепал ее густые черные волосы. На берегу Атлантики закуривая одну сигарету за другой, Дженни неподвижно сидела, то закрывая глаза, то всматриваясь рассеянным взглядом в линию горизонта.
- Дженнифер, – послышался сзади тихий голос отца.
- Папа, мне так тяжело.
- Я знаю.
- Я стучалась во все двери, меня считают сумасшедшей, и никто не хочет помочь.
- Да уж, железный занавес… – тяжело вздохнул Бенджамин, усаживаясь рядом на песок.
- Чугунный! Я боюсь за него, вдруг он сделает какую-нибудь глупость, а я даже не узнаю об этом.


***

- Оля, я вернулся!
Прибыв утром на теплоходе из Хабаровска, Володя отправился в портоуправление. За это время скопилась целая кипа бумаг и куча дел, поэтому домой он вернулся лишь к семи часам вечера. В коридоре стояли чемоданы.
– Оля, что происходит?
-  Ирочка, иди, подожди меня на улице, я сейчас выйду, – выпроводив ребенка, она повернулась к мужу – мы уезжаем в Москву к родителям.
- Ты же собиралась только через неделю. Надолго?
; Навсегда! Мне пора, поезд на Хабаровск уже через полчаса.
Оля взяла чемодан и направилась к выходу.
Сознание словно прошил разряд молнии, тускло заныло в животе.
- Остановись, - Владимир решительно схватил ее за руку, дернув назад.  Бросив чемодан, Оля со всего маха отвесила пощечину.
- Отпусти, мне больно! – лицо было чужим и жестким.
- Оля, пожалуйста, выслушай меня! – голос вдруг стал  предательски дрожать, он что-то мямлил, с трудом подбирая слова, и вдруг лицо его Олечки, скинув «железную маску», снова стало таким мягким и родным:
- Володя, я все знаю… нам было здорово вдвоем, давай не будем портить впечатления.
И поцеловав его на прощание, она выскочила на улицу, где уже ждало такси.
Он судорожно схватил воздух ртом, казалось, сердце рассекли надвое.

***

Теперь Либерман еще больше времени проводил в Хабаровске, а в Комсомольске пустоту, образовавшуюся отъездом Оли заполнял, погружаясь в работу и возвращаясь домой поздно вечером. Ему удалось согласовать перевод Молотова в Камчатское пароходство, и, к счастью,  не пришлось выдумывать сложных историй. Первая же предложенная вакансия оказалась вполне приемлемой: первым помощником капитана на рейс «Корсаков - мыс Шмидта». Уже в сентябре пришли бумаги на перевод.
- Ну что Андрей, вот бумаги, вот твоя трудовая. Пришло время прощаться.
Молотов тепло обнял Володю. Он не мог передать словами все те чувства, которые испытывал к теперь уже бывшему своему начальнику, и этим сильным и крепким объятием попытался выразить хотя бы малую толику той благодарности, которую в действительности испытывал к другу.
- Володя, я … я даже не знаю, что сказать… спасибо.
- Андрей, будь осторожен, –  шепотом в напутствие произнес Либерман и хлопнул Молотова по спине.
- Спасибо, Володя, спасибо.



Глава 7

- Оля, я говорил с Гришей, у них в КБ создают лабораторию систем охлаждения, и будут набирать персонал, с ноября выйдешь на работу.
Вот уже почти месяц, как Оля вернулась в Москву, сказав с порога с горькой усмешкой, что ее семейная жизнь закончилась, но, не выдержав недоуменных взглядов родителей, разрыдалась и попросила ни о чем ее не спрашивать. Папа  старался не задавать неудобных вопросов, хотя, конечно, родителей страшно взволновал и расстроил ее разрыв с Володей. К тому же, они видели, как тяжело переживает сама Оля. Осунувшаяся, с темными кругами под глазами, она, словно сомнамбула, двигалась по квартире, смотря в одну точку и рассеянно невпопад отвечая на вопросы. Садясь за стол, Оля подносила ко рту ложку, делала глоток, тут же отодвигая тарелку, и, поблагодарив, выходила из-за стола, а по ночам до рассвета стояла у окна, по несколько раз выходя на кухню и звякая графином с водой. Родители тоже не могли уснуть, тревожно прислушивались и тяжело вздыхали, не осмеливаясь уговорами причинить дочери лишние страдания.
- Оленька, - смущаясь деликатной темы, начала мама, - сегодня пришло письмо от Володи. Может быть, ты все-таки, слишком резка с ним?
- Это решенный вопрос! Спасибо вам с папой за участие, но на двадцатое сентября я взяла билеты на самолет, поеду разводиться, чтобы успеть до ноября. Она резко повернулась и вышла из комнаты, чтобы мама не заметила предательски набухших глаз.
Родителям очень нравился Володя, но характер своей дочери они знали.

***

Засунув бумаги в портфель, Дженни встала с кресла и тут же, теряя равновесие, схватилась за стол. Кружилась голова, и к горлу подступила волна тошноты. Кроме всего прочего все последние дни безумно хотелось курить, но мнение ее лечащего врача было категоричным.
В этот вечер она первый раз за несколько месяцев вызвала своего водителя Руби,  опасаясь этих головокружений, хотя обычно всегда сама предпочитала быть за рулем, что для многих из ее окружения казалось несколько экстравагантным.
- Миссис Хавинсон, - начал с вопросительной интонацией Руби.
- К папе, – нетерпеливо оборвала его Дженнифер и откинулась на заднее сидение, тут же погрузившись в глубину нахлынувших мыслей.
Ей показалось, что она лишь мгновение назад закрыла глаза, когда голос водителя известил, что они приехали.
Сквозь туман одолевающих ее мыслей и тревог она поцеловала отца и, как обычно по пятницам, зажгла свечи.
- Дженни, ты заболела?– нарушил за ужином молчание Бенджамин.
- А что, плохо выгляжу?
- Да неважно, прямо скажем.
- Папа, я хотела с тобой поговорить.
- Конечно, я слушаю тебя.
- Я беременна.
- Я знаю.
- Но откуда?
- Ты бросила курить, не пьешь вино, вся бледная.
- И что ты думаешь по этому поводу?
- Ты не представляешь Дженн, как я одинок. Твоя любовь - по ту сторону железного занавеса, и воссоединиться вам весьма трудно. Моя же любовь, все, что наполняло мою жизнь светом и смыслом, все то, ради чего я жил - уже там, откуда нет возврата.
На глазах у старика заблестели слезы, и у Дженни безумно защемило сердце. Она вдруг остро почувствовала враждебность и отчужденность  окружающего мира. Тоска и безысходность, жалость к отцу и к себе, отчаянье когда-либо еще увидеть Андрея и страшная всепоглощающая боль от невозможности что-либо изменить, словно железными тисками сжали душу. Закрыв лицо руками, Дженни разрыдалась. 
- Бог такой большой, а я такая маленькая, –  выдавила она сквозь слезы.
- Последние пятнадцать лет, – еле слышно проговорил отец, гладя ее по голове, – после того, как мы остались с тобой одни, я пытался найти утешение в работе. Я старался работать двадцать четыре часа в сутки и боялся остановиться, чтобы мысли об одиночестве не убили меня. Я много работал, и компания росла неимоверными темпами, но никакие миллионы не могут вернуть мне ни моей Мири, ни моего Джонни. Я выбивался из самой грязной улицы Бронкса, только чтобы наполнить достатком нашу жизнь. А потом родился Джонни. Тогда в стране были не лучшие времена. Ты родилась позже, когда мы уже могли позволить себе каждый день есть свежий хлеб и мясо. Мы
купили себе нашу первую квартирку. Сейчас она показалась бы крошечной, но тогда мы радовались этому приобретению безмерно. А сейчас есть все, но для кого? Самому мне всего этого не нужно. Дженни, ты беременна, и если хочешь знать, что я думаю по этому поводу… Да больше всего на свете, больше всех благ мира я бы хотел услышать в этом доме детский смех! Это был бы самый большой подарок от Господа, после всей той несправедливости и боли, которые были мне отпущены.


***

Тяжело раскачиваясь в осенних волнах Берингова моря, сухогруз «Мирный» плавно шел на север. Устремив тяжелый взгляд на восток, туда, где далеко за горизонтом раскинулся североамериканский континент, словно Нептун только что вышедший из морской пучины, возвышался на капитанском мостике огромный старпом. Он знал, где-то чуть справа впереди, скрываясь за тонкой линией горизонта, находится небольшой остров Святого Лаврентия, часть суши Соединенных Штатов Америки. Еще пару часов хода и все, что будет разделять его и мечту о свободе - это узкая полоска воды в двадцать морских миль. Что такое двадцать морских миль? Каких-то жалких тридцать шесть километров. Да он мог бы просто разбежавшись, нырнуть в воду прямо с капитанского мостика и если повезет,  если он не потеряет направление, если тело не сведут страшные судороги от холодной воды Берингова пролива, он добрался бы туда еще до исхода суток. Что такое шестнадцать часов  в штормовом северном море по сравнению с тем, что ему уже пришлось пережить?
Молотов перевел взгляд на часы. Его вахта подходила к концу. Он твердо решил осуществить задуманное в следующем рейсе. И чем выше карабкалось судно, чем севернее была широта, чем уже становилась полоска моря, отделяющая Советский Союз от Америки, тем больше нарастало возбуждение внутри него. Он не спал уже вторые сутки, вглядываясь в горизонт, пытаясь запомнить обстановку, рассмотреть корабли береговой охраны, пытаясь понять систему контроля морской границы.

***

Вернувшись из Комсомольска-на-Амуре к матери в Воронеж Даша, несмотря на все отговоры близких, приняла решение рожать. Душа ее жгуче болела, но выбросить из сердца образ мужчины, так жестоко расправившегося с ее любовью, девушка пока не могла. Больше всего на свете она хотела оставить себе его частичку,  чтобы знать, что это-то уж никто и никогда не сможет у нее отнять.

***

Сентябрь был на исходе. Холода круто набирали силу, и до конца навигации оставалось меньше месяца. В порту был настоящий аврал. Эшелоны шли нескончаемой чередой. Начальство торопило,  пытаясь успеть отправить грузы до окончания навигации. Погода стремительно портилась, и никто не мог сказать, когда захлопнется окно навигации. Решение о досрочном завершении судоходства ждали со дня на день. Под Комсомольском танкер водоизмещением двадцать тысяч тонн с авиационным керосином  столкнулся с буксиром-«толкачом», получил обширные повреждения и был отбуксирован в порт  для проведения ремонтных работ. Телефонный звонок из краевого комитета партии очень озадачил Либермана:
- Владимир Лазаревич, танкер нужно отремонтировать до послезавтра.
- Петр Игнатьевич, это невозможно!
- Товарищ Либерман – тон  первого секретаря стал жестким – неужели Вы думаете, если бы это был какой-нибудь обычный танкер, я самолично стал бы Вам звонить? Вы знаете, какая обстановка на китайской границе? Это танкер с керосином для пограничного авиаполка! Если до конца навигации он не успеет, это будет расценено как диверсия! Вы оставите без топлива на зиму пограничную авиабазу!
- Петр Игнатьевич, при всем моем уважении к Вам,  это невозможно. Я могу написать заявление об уходе, вы можете расстрелять меня, но я физически не могу сделать этого. Там требуются обширные сварочные работы, но нельзя варить судно с керосином, а свободных емкостей для нефтепродуктов у меня нет. Проще подтянуть другой танкер, перелить топливо и отправить его к пункту назначения.
- Я разговаривал с Захватовым! В Хабаровске есть два свободных танкера на шесть и восемь тысяч тон. А этот на двадцать! Суммировать умеешь?
- Но хотя бы четырнадцать тысяч тонн успели бы доставить.
- Без хотя бы! – вскипел Дубов – Делай что хочешь, но танкер должен быть в строю, срок два дня!
Володю очень удивило, что с этой проблемой к нему обратился не Захватов, а сам Дубов решил рулить вопросом организации доставки. Но следом за ним раздался звонок Захватова, который все объяснил.
- Володя, Дубов уже звонил, бесновался?
- Да.
- Тут дело государственной безопасности, его комитетчики за грудки взяли, да и меня уже отымели, ты - следующий. В общем, я думаю, ты все понял. Делай что хочешь, но полет на Луну ты должен осуществить. Срок - два дня.
- Но Зиновий Георгиевич…
- Ты что, не понял?
Было над чем задуматься. В одиннадцать двадцать он собрал всех ремонтников в первом доке.
- Товарищи, партия поставила нам архисложную и архиважную задачу. Посудина перед вами, повреждения вы можете оценить. Срок два дня. Что скажешь, Василий Иванович?
- Ну что тут можно сказать… Удар пришелся на правый борт, его вмяло от этого, вспучило палубу, оторвало по сварному шву палубы наливного отсека. Хорошо, что холодно, но керосином все равно воняет, так же разрыв корпуса по шестому шпангоуту… - бубнил бригадир ремонтной команды.
- Да товарищи, я вам не сказал самого главного – с горькой иронией усмехнулся Володя – у нас нет свободных емкостей для слива керосина.
- Ну, тогда все, пи…ц, - резюмировал бригадир – здесь сварочные работы нужны.
- Значит так, поступим следующим образом: американцы уже давно применяют технологию сварки в инертной среде, без доступа кислорода топливо все равно не загорится.
- А разве мы в Америке? – с кислой миной не унимался бригадир.
- Нет, но мы попробуем ее воспроизвести на отдельно взятом пространстве нашего порта. Я обратился к начальнику пожарной охраны города, он пообещал выделить спецбригаду по борьбе с пожарами на химпредприятиях. Они подвезут цистерны с углекислотой. Ее мы будем закачивать в резервуар, во-первых, она вытеснит кислород, во-вторых, это отличное охлаждение.
- Лазарич, ты не муру придумал? – резонно засомневался Иваныч, да и все остальные ремонтники смотрели на Либермана с недоверием – какая еще такая углекислота? Тут не рванет на х…все? – подобную фривольную лексику по отношению к начальнику порта не мог позволить себе ни один инженер,  даже из его ближайшего окружения, но в такие рабочие моменты Либерман разговаривал с ремонтниками простым и понятным им
языком, и они в свою очередь порой не выбирали выражений. Это называлось рабочим процессом.
- Да не должно...

К двум часам подъехали пожарные расчеты, и работа закипела. В резервуар непрерывно закачивали углекислоту, и судно буквально на глазах покрывалось инеем. Либерман нервно наблюдал за ходом работ, стоя за спиной рабочих.
В первый момент сварщик Печенкин боялся подойти с зажженной горелкой к судну, но понемногу осмелел и довольно лихо управлялся там наверху. Искры и жидкий металл летели во все стороны, но в углекислой среде керосин вел себя, словно вода, не имея никакого желания воспламеняться.  Сверху из трещины наружу перли белые клубы углекислого газа.
- А холодно, между прочим! Мужики, ватник принесите, что ли! – страх потихоньку отпускал ремонтников, и ему на смену приходила бравада.
Около семи часов вечера убедившись, что все идет как надо, Володя отправился в свой кабинет. На линии его уже ждал Захватов.
- Але.
- Володя, ну как дела?
- Ну,  все идет по плану. Пока без происшествий.
- Ой,  дикая идея варить с полным резервуаром…
- А у вас есть идеи получше, Зиновий Георгиевич?
- Слушай, ты хоть очистил док от посторонних людей?
- Конечно, и из соседних доков  все эвакуированы на всякий случай, не дай Бог.

***
Сварщик широко улыбнулся и загасил пламя.
- Ну что ребята, кажись здесь все! Это было здорово!
- Ну, слазь оттуда, еще в машинном требуется твоя помощь, – бригадир перекрестился. Было ощущение, будто с плеч упал огромный рюкзак с чугунными гирями. Это безумное, по его мнению, мероприятие прошло без сучка и задоринки. Сознание освободилось от гигантского груза ответственности, и теперь мозг требовал расслабления. Он представил себе заиндевевшую бутылку «Пшеничной», ожидающую его дома в холодильнике, и мечтательно заулыбался. В этот момент ему показалось, что танкер чуть тряхнуло, палуба нехотя вспучилась, разломившись по центру, и уже в следующую секунду взмыла высоко в небо, а огромная стена пламени вырвалась наружу, пожирая все на своем пути. Небо окрасилось алым заревом.
Страшный раскат оглушительного грома, словно, небеса раскололись надвое, прогремел над всей округой. Стекло в кабинете треснуло и медленно вывалилось из оконной рамы.
Бросив телефонную трубку на стол, Володя подбежал к окну.  Там вдалеке огромным столбом клубился черный дым, и поднимались гигантские языки огня.

***

Время шло отдельно от Либермана. Картина пылающего дока, обугленных тел, разбросанных человеческих фрагментов не выходила из головы. Туман густой пеленой окутал сознание, он невпопад отвечал на вопросы, не понимал времени суток.
- Итак, Либерман, - снова начал следователь – у Вас есть объяснение вашим действиям? Как Вам вообще в голову пришла мысль отдать распоряжение проводить сварочные работы на танкере, под завязку заполненном горючим?
- Я же уже говорил. Мне звонил Дубов, сказал, что дело государственной важности...
- Не надо на товарища Дубова кивать! – вдруг заорал во всю глотку следак – товарищ Дубов вам дал распоряжение грубо нарушать технику безопасности?
- Мы применяли углекислоту…
- Знаете что, Либерман, не надо морочить мне голову и давайте все на чистоту. Вот ордер прокурора на ваш арест. У нас двадцать два погибших и семеро тяжело раненых. «Халатность, повлекшая смерть двух и более лиц….. до восьми лет». Облегчите свою участь и давайте все детали по порядку.


***

Оставшись один, следователь Колесов нервно закурил. Дело попахивало недобрым оборотом: взрыв танкера, пограничная служба с сорванной поставкой авиационного керосина в один из самых напряженных участков, ярость гебистов, да еще замешанные в дело секретари обкома и горкома. Он еще раз перечитал показания Либермана. Конечно, не было никаких сомнений, что на  злосчастного начальника порта оказывали давление. Куда ему, собственно, было деваться, но такие показания никуда не годны: фамилия товарища Дубова, фамилия товарища Захватова, Савельева – секретаря Комсомольского горкома. Нет, таким показаниям все равно ходу не дадут. Бедняга, конечно, обречен, но Колесову больше всего на свете не хотелось заниматься этим делом. Если в первые дни он еще надеялся, что его заберут к себе чекисты, то сейчас оптимизм рассеялся окончательно. Он ждал звонка из высоких инстанций с указаниями дальнейших действий, но  этого не происходило, все заняли выжидательную позицию, и он понял, что расхлебывать придется ему одному: «Эх, парень, во что ты вляпался…» Если бы раздался  сейчас в его кабинете звоночек: «Либерману минимальный срок дадим и досрочное освобождение, но пусть перепишет показания как надо»! Да, это было бы лучшим решением.

***

Приехав ночным поездом из Хабаровска, Оля отправилась домой. Она уже достала свой ключ, чтобы открыть замок, когда увидела милицейскую печать на двери. В недоумении Оля вышла на улицу, где встретила соседку, жену главного инженера Раису. И узнав о трагическом происшествии в порту, с утра помчалась в следственный изолятор. Руководство изолятора, уступая Олиному напору, разрешило свидание, хотя по правилам,  требовалось  предварительное заявление.
Конвоир привел худого, осунувшегося мужчину с огромными, черными от бессонницы, кругами под глазами, в котором она с трудом увидела своего мужа.
- Как ты узнала?
- Соседка сказала.
- Ты сегодня приехала?
- Да.
- А зачем?
- Хотела оформить развод.
Володя тяжело вздохнул, в душе была пустота. Он не был слишком наивен, и все же поначалу надеялся на какое-то участие  Дубова или хотя бы Савельева, с которым их связывали давнишние  добрые отношения. Но вместо этого последовали недвусмысленные советы следователя не упоминать их фамилий на допросе. А вот теперь жена приехала за разводом.
- Хорошо, обойдемся без суда, напиши заявление в ЗАГС, пусть направят его сюда, я подпишу.
Оля молча вглядывалась в его обострившиеся скулы, потухшие глаза, читая в  них безнадежность и безысходность раздавленного тяжестью навалившихся обстоятельств и оставшегося в одиночестве.   Ей вдруг  стало стыдно, когда на секунду она ощутила в себе удовлетворение от злорадного чувства, что мужу сейчас невыносимо больно и горько, быть может, даже еще больнее, чем было ей.
- Развод не убежит, вернемся к этому вопросу позже. Что тебе нужно? Теплая одежда? Нижнее белье?
- Ничего.
Разговор никак не клеился, он не поднимал глаз. Просить ее о чем-то после того, как он поступил с ней, было унизительно, а обстоятельства для извинений не самые подходящие.
- Прекрати, я приду завтра, что тебе принести?

***

Андрей глубоко вздохнул, наблюдая за погрузкой мороженого мяса оленины, рогов, шкур и прочей экзотики. Уже темнело, хотя еще не было и четырех. Суровый чукотский край с каждым днем все больше попадал во владение полярной ночи. Ему было радостно, и грудь распирало нетерпение,  казалось, будто само небо помогает ему. Он удачно купил канистру спирта, чтобы бурно отметить свой тридцать третий День рождения, последний День рождения в Советском Союзе. Тридцать три года, магическое число…

***

Всю ночь Володя не спал, снова и снова прокручивая в голове события того злополучного дня, разбор завалов, опись фрагментов. В своей голове он снова и снова пытался склеить все детали и кусочки, воссоздать трагический момент взрыва. На следующий день на свидании с Олей он попросил ее передать Захватову его просьбу встретиться с ним. И уже через два дня конвой повел его не в комнату свиданий, а в кабинет начальника СИЗО, любезно предоставленный последним для высокого чиновника, коим являлся Зиновий Георгиевич.
- Здравствуй, Володя. Боже, ну и видок у тебя! Слушай, сам понимаешь, я делаю все, что в моих силах, но ситуация безрадостная. Я обращался и к Дубову и к Савельеву, с просьбой вмешаться, но они в отказ пошли. Их вмешательство сильно помогло бы, но …. суки – тяжело выдохнул Захватов.
- Да не будут они свои жопы подставлять. Я вот Вас о чем хотел попросить, Зиновий Георгиевич, скажите Козаченко, чтобы прислал экспертов-взрывников для независимой экспертизы места происшествия.
- А зачем? Что это даст?
- Я все время прокручиваю в голове тот день и фрагменты разрушенного судна. Понимаете, нестыковка с официальной версией.
- А ты что, так хорошо знаком со взрывным делом?
- Нет, но кое к каким выводам пришел. Сварочные работы проводили ближе к корме, однако, разрушения сильнее всего и самые мелкие фрагменты найдены именно в носовой части. Ближе к корме взрыв, напротив, вырывал уже огромные куски обшивки и балки целиком. Керосин детонирует медленно, все же керосин не тол, а, значит, очаг детонации был не на корме, где производились сварочные работы, а на носу. К корме же взрывная волна пришла уже широким фронтом, довольно равномерно распределяя свое чудовищное давление на корпус. Именно этим я и объясняю, что рубка практически не была разрушена, а была сорвана целиком и отброшена на тридцать метров в сторону. Носовая же часть разлетелась на мелкие кусочки. А должно-то быть все наоборот! - Володя судорожно сглотнул, на лбу выступили бисеринки пота -  кроме того, если бы сдетонировали поверхностные пары, вектор силы был бы направлен вниз и, возможно, чуть к носовой части, однако, большую часть керосина взрыв, напротив, бросил по направлению кормы и чуть вверх. То есть все говорит о том, что взрыв изначально произошел в нижней носовой части судна! А ведь экспертизы взрывной даже не проводили!
Больше всего Захватову хотелось верить, что Володя прав, но его слова казались бредом испуганного и измотанного человека.
- Хорошо, я попрошу об этом, хотя, честно говоря, очень сомневаюсь в твоих рассуждениях. Ну, подумай, а что заставило сдетонировать керосин на носу?
- А вот этого-то я и не знаю… - Володя бессильно откинулся на спинку стула.
- Даже если это окажется так, то будет мало одной экспертизы. Даже если ты прав, я подчеркиваю - если, то твоя судьба все равно будет в опасности, пока не будет установлена другая причина, и, желательно, чтобы она не имела никакого отношения к проводимым работам. Ну, например, подрыв торпедой, – попытался пошутить Захватов.
- Да, торпеда - это мало вероятно… – сокрушенно резюмировал Либерман.
- Вот-вот, а что тогда, если не сварочные работы, могло быть причиной подрыва?
- Даже в голову ничего не приходит, – Либерман уже сам засомневался в своих размышлениях – но все же попросите Козаченко.
- Попрошу.
***

Оля сидела в приемной первого секретаря Комсомольского горкома, судорожно сжимая в руках сумочку и упрямо уставившись в одну точку.
- Девушка, ну сколько раз Вам повторять, Михаил Петрович занят, и вообще у него прием по личным вопросам по вторникам по предварительной записи – монотонно  в очередной раз проговорила секретарша, которой осточертела эта сумасшедшая, четвертый час караулившая в приемной шефа.
В этот момент приоткрылась дверь кабинета, и на пороге появился Савельев.
- Машенька, я на обед!
Михаил Петрович! – Оля вскочила со стула и бросилась к нему – Я – жена Владимира Либермана, умоляю Вас, выслушайте меня!
Тот, помрачнев, развернулся и, не глядя Оле в глаза, открыл дверь своего кабинета, пропуская ее вперед. Жестом указав на стул и кинув тоскливый взгляд на часы, он, наконец, поднял голову:
- Здравствуйте, слушаю Вас…
- Михаил Петрович, Вы же знаете Володю столько лет, помните, сами говорили как-то, что обязаны ему орденом, помогите, умоляю Вас – слезы, вдруг, словно прорывая сдерживающую их преграду, полились из глаз. Оля, сжав зубы, упрямо терла их платком, будто пытаясь загнать обратно – Вы же понимаете, он действовал по приказу, спасите его!
У Вас такие связи! Объясните там, наверху, что Володя вынужден был пойти на этот риск! – захлебываясь словами и слезами, Оля пыталась поймать взгляд Савельева, но он упорно молчал, глядя в стол. В  душе боролись искреннее сочувствие Володе и его жене с нежеланием встревать в это дело, особенно сейчас, когда на прошлом заседании обкома Дубов намекнул о возможном переводе в область.  Наконец, поднявшись из-за стола, Савельев отошел к окну и стоя спиной, не поворачивая головы, растягивая паузы, будто каждое слово давалось ему с трудом, проговорил: «К сожалению, я ничего не могу сделать… мне очень жаль, правда... – и, резко повернувшись, вышел из кабинета.



***

-Товарищ генерал, к вам полковник Чернаков с раппортом, – протрещал селектор в кабинете у Козаченко.
- Пусть войдет.
- Товарищ генерал, полковник…
- Заходи, заходи – оборвав офицера, махнул рукой командующий округом. – Ну что, осмотрели место происшествия?
- Осмотрели, товарищ генерал. 
- Рапорт положи на стол, садись и давай мне свое мнение по порядку расскажи.
- Есть, товарищ генерал!
- И оставь ты это. Товарищ генерал, товарищ генерал! Отвлекает же! – эта армейская лексика с характерными длинными обращениями и неуклюжими, словно рубленными топором, тирадами, за которыми терялся главный смысл доклада, очень раздражала Козаченко в подобные моменты.
- Хорошо, Николай Саныч, – улыбнулся полковник.
- Давай все по порядку.
- Мы внимательно осмотрели место происшествия, и первые выводы, которые мы сделали: проводимые на судне сварочные работы не имели никакого отношения к детонации керосина.
- Ну не тяни, продолжай, – оживился генерал.
- Очаг детонации располагался с левой части по борту между вторым и третьим шпангоутом чуть выше ватерлинии.
- Так что же? Диверсия была? – подскочил в своем кресле Козаченко.
- На обломках носовой части обшивки обнаружены микрочастицы латуни и микрочастицы продуктов сгорания 6/7ФЛ.
- Что такое эти 6/7ФЛ?
- Вещество, применяемое в осколочно-фугасно-зажигательных снарядах.
- А частицы латуни, стало быть, от оболочки…Ну и дела…И откуда мог быть выпущен такой снаряд?
- Предположительно, из бортовой авиапушки НР-30.
- Ты хочешь сказать, что судно было расстреляно из авиапушки?
- Николай Саныч, я лишь доложил вам выводы саперного анализа, а делать подобные заявления не в моей компетенции. Но между нами, кто-то дал «лажу», и искать виновных следовало бы не в порту, а в нашем ведомстве.
- Ни хрена себе!…- генерал смачно выругался и резко вскочил с кресла, от чего папки, лежавшие близко к краю стола, с грохотом полетели на пол - Ладно, я понял. Ты свободен, но, я думаю, не надо объяснять, что  о результатах экспертизы кроме меня никто не должен знать.  И бойцам своим скажи!
- Само собой.
Отпустив полковника саперных войск, Козаченко потребовал принести журнал тренировочных полетов за двадцать восьмое сентября. Его внимание сразу же привлекли тренировочные стрельбы по конусу МиГов-19. Учения происходили над тайгой, в двадцати пяти километрах от Комсомольска, но пара отклонилась от заявленных курсов и вышла на одиннадцать километров северо-западнее квадрата учений, и в семнадцать тридцать семь МиГ-19 произвел залп по учебному конусу, что соответствовало времени подрыва танкера. Серьезного разбирательства по поводу инцидента не последовало, так как, несмотря на отклонение, летчики совершали свои маневры над безлюдными участками тайги, хотя пилоты и получили по взысканию.
Козаченко уже схватился за телефон, чтобы обрадовать Захватова, но, набрав первую цифру номера, повесил трубку. Сделав несколько шагов по кабинету, снова уселся за стол, подвинув к себе журнал полетов, снова и снова перечитывая записи, будто хотел выучить их наизусть: «Черт!». Ему нравился этот малый, Либерман, да и воспоминания о том злополучном полете, когда хладнокровие и смекалка молодого инженера спасла им всем жизнь, не давали покоя. Но обнародование факта подрыва танкера в результате стрельб военной авиации могло иметь далеко идущие последствия. Больше двух десятков погибших - это не шутки. Разве возможны такие катастрофы в Советском Союзе?  А уж если такое и происходит, то только не у военных. Дело все равно наверняка замнут, но сколько голов в округе полетит, включая голову самого Козаченко?!
Схватив папки, Козаченко с ревом  метнул их так яростно в стену, что картонки лопнули, и листы разлетелись по всему полу. Сидевший в приемной адъютант, зная крутой нрав шефа, не смел без вызова войти в кабинет, хотя и вздрогнул от раздавшегося оттуда грохота. Но, когда полчаса спустя прозвучал звонок, и молодой офицер переступил порог, он заметил только один выпавший листок под столом.


***

Какое-то волнение, особенно в  последние несколько дней, не давало покоя ни днем, ни ночью.  От безотчетного, всепоглощающего чувства тревоги она не находила места:  Андрей по-прежнему не давал о себе знать ни весточкой. Дженни прислонилась к огромному во всю стену окну своего кабинета, уставившись рассеянным взглядом на открывающуюся с тридцать восьмого этажа  панораму вечернего Нью-Йорка:
- Ну что, малыш, где наш папа сейчас? У тебя есть ответ?
Но малыш проявлял полное безразличие к тревогам матери, напоминая о себе лишь изредка приступами тошноты.
Ее задумчивость деликатно прервала секретарь:
- Простите, миссис Хавинсон, к вам просятся какие-то хасиды.
- Кто просится? – не поняла Дженни.
- Не знаю, они сказали, что они от Ребе, – секретарь опустила глаза в листок и медленно по слогам прочитала – Менахема Мендла Шнеерсона. Вы знаете, о ком идет речь?
- Пожалуй, догадываюсь, пригласи их.
В комнату зашли двое. Она видела таких же смешных людей несколько раз, когда бывала с отцом в синагоге на Восточном бульваре в Бруклине. Одетые в длинные черные сюртуки по последним веяниям моды Польши позапрошлого века, они казались странниками, потерявшимися во времени.
- Авраам Лиц – представился улыбчивый бородатый старик в большой широкополой черной шляпе от «Борсалино», подходя к ней. Второй, помоложе, но одетый в такой же наряд, словно брат - близнец, молча остался стоять у порога.
- Чем обязана вашему приходу?
- Мы пришли к Вам, чтобы помочь.
- Помочь мне? – искренне удивилась Дженни.
- Да, помочь Вам исполнить заповедь. Заповедь о пожертвовании «Цдока».
- Ах, так вот в чем заключается ваша помощь!
- Записано: «Цдока спасает жизнь».
- Но вроде бы мне ничего не угрожает, - попыталась улыбнуться Дженн, но в этот момент  тревога, охватившая ее, и страх за любимого, от которого сжалось все внутри, стерли улыбку, – Господи, убереги Андрея – прошептала она про себя.
Старик вскинул на нее свои морщинистые по уголкам, мудрые библейские глаза - взгляд его был суровым и осуждающим.
- Вам, возможно, нет, – хасид словно оборвал фразу на полуслове, будто хотел добавить еще что-то, но остановился. На секунду ей даже показалось, что он читает ее мысли, и в этот миг старик, покачав головой, сказал:
– Ну что же, тогда мы не будем Вас более задерживать. Благословит Вас Господь! Он решительно направился к двери.
- Нет, постойте! – она схватилась за бумажник, пересчитывая купюры, но, отбросив его в сторону, резко вырвала лист из чековой книжки. Движения ее были быстрыми и нервными, под нажимом ручки  перо деформировалось, оставляя глубокие царапины на чековом листе. Энергично написав единицу, Дженни пририсовала к ней пять нолей, и, отчеркнув сумму, протянула чек.
- А говорили, что Вам ничего не угрожает, – удивленно рассматривая цифру, улыбнулся старик.

***

Штаб округа уже давно опустел, но, несмотря на позднее время, в кабинете Козаченко все еще горел свет. Сжимая папку саперной экспертизы и журнал полетов, Николай Александрович откинулся на спинку стула, погрузившись в раздумья. Борьба, происходившая в его душе, не давала покоя вот уже несколько дней. От раздумий его оторвал телефон.
- Але, Коля, это Захватов. Я звонил домой, но мне сказали, ты на работе, – голос Захватова был таким удрученным, что этого было невозможно не заметить.
- Здравствуй, Зиновий. Стряслось что-то?
- Ты же знаешь… Я звоню сказать, завтра суд. Дела Володьки очень плохи. Они состряпали все против него.
Генерал молчал, стиснув челюсти до ломоты в зубах. Наконец, совладав с собой, спросил:
- Думаешь, вкатят ему на всю катушку?
- Очевидно. Слушай, а что от твоих взрывников слышно?
- Да ничего, что могло бы помочь, – из-за всех сил пытаясь придать голосу невозмутимость, начал Козаченко – взорвался керосин от неосторожного обращения с газосваркой, что тут скажешь…
- Ну да, я, честно говоря, ни на что и не рассчитывал, просто Либерман очень просил, –  Захватову, знавшему Козаченко много лет послышалось, вернее даже не столько послышалось, как почувствовалось, быть может на интуитивном уровне, что главком что-то недоговаривает – слушай, даже если так, ты же прекрасно представляешь, какое оказывалось давление. Не виноват Либерман! Может, сможешь чем помочь?
- Да ну, а чем? Самому Володьку страшно жаль, но что я могу? Это дело уже на такой высокий контроль взято, что тут даже я бессилен.
Захватов тяжело вздохнул:
- А что так поздно в кабинете?
- Да завтра с утра в Москву вылетаю на доклад сначала к министру, потом в ЦК в связи с обострением на границе.
- Подумай до отлета, может, есть возможность за какую-нибудь ниточку дернуть, я уже голову сломал, чем Либерману помочь можно.
- Да нет у меня никакой возможности, ты ж понимаешь, было бы что-то, уже сделал бы все, что смог.




***

Сухогруз «Мирный» взял курс к мысу Наварин и, словно греясь в лучах заходящего солнца, мерно покачивался в неспокойных водах Берингова моря.
- Так, ребята, празднуем без фанатизма, - усаживаясь за красиво сервированный коком стол, напутствовал капитан – Леха, ты особенно, тебе через час Серегу у штурвала менять. Ну а тебя, Андрюха, мы освободим от ночной вахты - ты именинник, и сегодня давай отдыхай.
«Только этого не хватало», - напрягся Андрей.
- Нет уж, Петр Ильич. Это несправедливо выйдет! Что же это, кто-то двойную вахту вместо меня нести будет?
- И слышать ничего не хочу! Ты именинник, и все, что тебя должно волновать, так это праздник, – настаивал капитан.
- Знаете что, я именинник и мое желание - закон! Мне праздник будет не в радость, если кто-то вместо меня трубить вахту будет. В два часа я заступаю перед Вами, как положено, и слышать ничего не хочу. А мужики хоть расслабятся да выпьют за мое здоровье, но я вот о чем хотел еще попросить: гулять - так гулять, и чтобы Вам тут не быть наблюдателем,  у меня просьба, вернее настойчивое пожелание, уж не откажите имениннику.
- Да о чем разговор, Андрюха, проси, о чем хочешь, сегодня твой день!
 - Вашу вахту я тоже хотел бы взять на себя.
- Да ну, Андрей, это уж слишком, хреновина какая-то получается: твой День рождения, а ты собираешься две вахты стоять, – как-то не очень настойчиво попытался возражать капитан. Откровенно говоря, мысли о предстоящей вахте с четырех до шести сильно отравляли ощущение праздника, и в глубине души капитан сухогруза очень обрадовался предложению Молотова, – хотя, коли хочешь, хрен с тобой, стой, а уж мы с мужиками поднимем за твое здоровье!
- Ну, тогда прошу всех за стол! Тридцать три года раз в жизни отмечаю!
Осатаневшие от однообразия быта моряки с радостью отнеслись к пирушке в честь Дня рождения старпома, всем не терпелось поскорее отведать приготовленного коком с особым старанием праздничного угощения и, конечно, как следует  выпить.
- Эх, крепок напиток вышел! - крякнул кто-то из команды, опрокинув первую стопку
- Как Менделеев завещал - сорок градусов. Развел по науке! – усмехнулся Андрей.
- За твое здоровье! – слышалось с разных концов стола, и команда с радостью опрокидывала стакан за стаканом.
Из машинного отделения подошел механик, а Леха сменил на посту Серегу, и последний  присоединился к празднеству. На борту оставался один трезвый человек. Это -  Кремчугов, стоящий в данный момент на вахте. Впрочем, в Лехе Андрей не сомневался, этот наверстает все, как только Андрей его сменит. Некоторые, умеренно пьющие члены команды, завершая застолье, отправлялись спать в каюты, остальные продолжали веселье, которое набирало обороты, перерастая, как и рассчитывал Андрей, из интеллигентного застолья в разнузданную пьянку.
- За нас, за морских волков! За настоящих мужиков! – поднял Молотов тост.
- Нет, постойте! Такой тост наливаем до краев!
- И залпом, как положено, – радостно добавил Андрей.
- Но Андрюха, и ты давай, доливай!
- Мне еще Лешку менять.
Андрей знал свои возможности. Он уже махнул грамм двести, но от состояния легкого опьянения еще отделяло не меньше литра, и все же следовало поостеречься с выпивкой.
- Эх, наливай! - Андрей залпом выпил двухсотграммовый стакан огненной воды, закусив лишь протяжным вдохом и чуть крякнув.
- Ну и матерый мужик! - одобрил  капитан, и вся команда повторила подвиг Молотова.
Стрелки часов неумолимо приближались к двум. Андрей уже не мог усидеть на месте, от охватившего его возбуждения он время от времени вскакивал, словно сидел не на стуле в кают-компании, а на раскаленной сковородке:
- Ну, мужики, пошел я Леху менять. И смотрите мне, не меньше трех штрафных ему!
Кое-кто, из совсем слабых, уже отрубился, положив голову между тарелок,  но в целом мужики были еще крепки и гуляли на всю катушку. Хотя на столе еще стояло литров семь, почему-то Молотов не сомневался, что пока они не будет осушены, праздник не закончится.
Из кают-компании по гулким металлическим переборкам до капитанской рубки доносились отголоски веселья. Андрей сосредоточено всматривался в горизонт и показания приборов. Еще раз сверившись с картой, он убедился в правильности выбора времени и места: до часа Х оставалось около семидесяти  минут.
«Итак, время начала - три пятьдесят, цель - остров Святого Лаврентия», - пробубнил он себе под нос. Шум из коридора заметно стих, хотя отдельные голоса самых стойких  доносились, но запас времени еще был. По мере продвижения вперед, густой туман стремительно разливался вокруг.  Облака свинцовой пеленой заволакивали небо, скрывая свет луны и звезд, от чего море становилось черным, и непроглядный мрак окутывал судно. Будто сами небеса решили помочь Андрею.
К назначенному часу шум веселья окончательно стих и Молотов, аккуратно шагая по железным ступеням, начал спускаться вниз на грузовую палубу. Проходя мимо кают-компании, он бросил взгляд на раскрытую дверь. Большая часть команды лежала, уткнувшись носом в стол, а где-то  в углу заплетающимися языками спорили о чем-то боцман с капитаном. Андрей уже миновал дверь, как кто-то навалился на него сзади, обхватив  руками. От неожиданности он вздрогнул и резко повернулся.
- О, Андрюха. Ты куда? – повиснув на могучих плечах старпома, пробубнил, еле ворочая языком, третий штурман.
- Тшш, отдохни, отдохни, – приговаривал Андрей, затаскивая в каюту обмякшее тело.
Выйдя на палубу, Молотов энергично принялся ручными лебедками шлюпочного крана откручивать спасательную лодку. Темень стояла такая, что делать все приходилась практически на ощупь. Сквозь туман пробивался лишь свет главных прожекторов и сигнальные огни. Сердце бешено колотилось, несмотря на пронизывающий ветер, на лбу выступил пот.
Наконец, спрыгнув в шлюпку, Андрей тут же резко навалился на весла. Душа его ликовала, он глубоко вдохнул воздух.
«Вот он - глоток свободы!» - все сильнее  налегая на огромные трехметровые весла, Андрей быстро удалялся от судна, и уже совсем скоро огни «Мирного» скрылись в тумане.

***

Уже глубокой ночью в окне Козаченко погас свет. Убрав папки и опечатав сейф своей личной печатью, Козаченко распорядился подать машину. «Надо будет уничтожить документы экспертизы по возвращению», - подумал он, запирая кабинет.



***

Андрей все сильнее налегал на весла, и лишь их скрип и приглушенное бульканье воды нарушало тишину ночи. Вдруг откуда-то из темноты послышался гул винтов быстроходного судна, и скоро туман прорезал пучок света мощного прожектора. По подсчетам Молотова он давно отдалился от советской зоны, и опасаться вроде было уже нечего. Значит, он достиг территориальных вод Америки, и появление сторожевого катера отразилось широкой улыбкой на его лице.  Андрей поднял весла и, встав во весь рост,  замахал руками, выкрикивая на английском:
- Я  из Советского Союза! Прошу политического убежища!
 Поймав его прожектором, корабль изменил курс, направившись к шлюпке. Но по мере приближения катера, в душе нарастала тревога. Мощный свет слепил глаза, и вдруг, когда, качнувшись на волне, луч прожектора чуть отклонился, Молотов отчетливо увидел кроваво красный флаг, развевающийся над палубой. В панике он навалился на весла, что было сил. Лодка стремительно разрезала волны под мощными и размашистыми гребками Андрея, но сторожевик быстро приближался.
- Немедленно прекратить движение или мы открываем огонь! - услышал он приказ из громкоговорителя, и уже в следующую секунду раздался треск бортового пулемета. В образовавшуюся пробоину начала быстро поступать вода. Молотов метнулся с лодки в воду словно торпеда: «Если не суждено ему увидеть Дженни, то лучше умереть, чем вернуться назад». Настигнув пустую шлюпку, катер скинул обороты двигателя, теперь он работал совсем тихо. Прожектор скользил по воде, прорубая пелену тумана и пытаясь высветить в черных волнах беглеца. Молотов перешел на брасс, стараясь делать плавные, медленные гребки, чтобы брызги воды не выдали его. От волнения дыхание срывалось. «Вон он!» - раздался чей-то крик с катера. Лицо Андрея осветилось пучком света. Нырнув, он успел услышать глухой треск и хлесткий звук пуль, устремившихся за ним в воду. Сначала он даже не почувствовал боли, только резкий толчок в спину нарушил его координацию. Вода, мгновенно окрасилась красным в луче прожектора. Вдох на поверхности дался с большим трудом. Горло переполнилось кровью, голова закружилась безумным волчком, и уже не один, а множество прожекторов вспыхнули в его голове, прежде чем,  укутав черной пеленой, сознание отпустило его.


Эпилог

Набрав высоту, самолет выровнялся. Разрешив Сашеньке отстегнуться, он взял внука на руки. Шустрый белокурый мальчуган был любимцем генерала.
- Дедушка, а нам в школе читали про Павлика Морозова, ведь он был настоящим пионером! А меня приняли в октябрята! – похвастался внук, чуть оттянув небольшую красную звездочку с профилем Ленина. – А скоро я буду тоже пионером, как он!
- Как кто? – переспросил Козаченко, оторвавшись от раздумий.
- Ну, как Павлик!
- Конечно, будешь, - усмехнулся генерал, потрепав пацана по голове.  Взгляд его упал на еле заметный шов, оставшийся на ковре у прохода в кабину пилотов после того злополучного полета.
«Сколько раз, не моргая,  заглядывал в глаза смерти, сколько раз  был под ураганным огнем на фронте, а тут за мундир испугался. Чем рискуешь ты, Коля? Досрочным уходом на пенсию? Год, два еще, и тебя все равно спишут. Привилегий лишиться? » - чувство невыносимого омерзения к самому себе охватило генерала. Закрыв на секунду глаза, он отчетливо увидел серую папку в опечатанном сейфе. Сдернув трубку переговорного устройства, он рявкнул:
- Разворачивай самолет!
- Простите, не понял? – недоуменно отозвался голос пилота.
- Разворачивай самолет! Летим назад! – в приступе охватившей его ярости прохрипел Козаченко.


***

Пытаясь ухватить обрывки уплывающего сознания, он из последних сил поднял над водой голову, и ему показалось, что он видит мираж. Откуда-то  из черноты снова вырвались прожектора, и вой сирен, вытеснив все остальные звуки, заглушил канонаду выстрелов. А может, они и вправду стихли… Сквозь мерцающий свет, где-то далеко звучала английская речь, он слышал, как надрывались мегафоны:
«Вы находитесь в территориальных водах Соединенных Штатов Америки!» И взвыв двигателем, советское судно поспешило скрыться. «Там человек за бортом!» - вскрикнул матрос патрульного катера под звездно-полосатым флагом. «Врача, врача!» - закричали сразу несколько голосов, когда раненого подняли на палубу.
- До госпиталя довезем? – спросил капитан судового доктора, когда тот закончил осмотр и оказал первую помощь.
- Рана тяжелая, большая потеря крови, правое легкое прострелено… Другой бы уже склеился, но этот уж очень могуч! Думаю,  довезем...



Homo Liber.



…И сказал Моисей Всесильному:
«Кто я такой, чтобы идти к фараону и чтобы вывести
сынов Израиля из Египта?
И сказал Всесильный: «Потому что я с тобой…»
Библия. Вторая книга Моисеева «Исход», гл.3





         Тем летом пятьдесят шестого в  Конакри то здесь, то там вспыхивали беспорядки. Банды радикалов громили французские магазины, били окна в офисах иностранных компаний. Полиция и малочисленные французские подразделения пытались навести порядок, но, как только они разгоняли толпу мародеров в одном месте, те собирались уже в другом.
Человек исполинских размеров, примеряющий очередную пару в маленьком торговом зале английской обувной мануфактуры, был явно в приподнятом настроении: «До чего же трудно достать удобную обувь в Советском Союзе! А если у тебя пятьдесят второй размер, то и вовсе хоть босым ходи круглый год... Теперь есть и ботиночки цивильные, и кеды, и зимние сапоги на шнуровке. И кто бы подумал, что в африканской дыре можно достать то, чего даже в Москве ни за какие коврижки не сыщешь?!» Уже третья пара, принесенная негритянским мальчишкой со склада и уважительно поданная хозяином-англичанином, сидела, как влитая. Повертев ногой в новом ботинке, покупатель причмокнул от удовольствия и полез в карман за бумажником. Расплатившись, он вдруг бросил взгляд на старую обувку и в растерянности посмотрел по сторонам. Понятливый англичанин, тут же что-то крикнул мальчишке на местном наречии, и тот, подбежав, поднял тяжеленные «бутсы» и потащил к стоящему в углу мусорному баку. «Yes, sir?” - на всякий случай уточнил, подмигнув, англичанин.  Провожая нагруженного покупателя к выходу, хозяин с тревогой выглянул за тяжелые кованые ворота и, пропустив вперед, с лязгом закрыл за его спиной замок.
Роскошный черный лимузин, заливая всю улицу серебром своего хрома, ехал, оставляя за собой огромные клубы пыли. Великан зачихал, наглотавшись сухой взвеси, мгновенно заполнившей весь рот, и сплюнул вязкую слюну на дорогу.   Автомобиль скоро уперся в завал на улице, и, постояв немного в «раздумьях», начал медленно разворачиваться, как вдруг из переулка выскочила толпа человек пятнадцать. Опьяненные погромами чернокожие люди окружили машину и стали крушить ее камнями и палками. Прищурившись от ослепляющего солнца, высокий человек с опаской пытался рассмотреть происходящее в нескольких десятках метров от него прямо по курсу. К аборигенам присоединились еще человек двадцать, настроенных не менее решительно.
Бережно придерживая стопку коробок, их обладатель уже свернул в близлежащий переулок и тут краем глаза увидел, как порядком разгоряченная толпа, выволокла из машины белокожую девушку. Человек на мгновение застыл в нерешительности, но затем, развернувшись и аккуратно поставив коробки на землю, быстрым шагом, переходящим в бег, устремился к толпе. Понимая ужас происходящего, он бежал все быстрее, бросая взгляды по сторонам в поисках чего-нибудь тяжелого: «Вот то, что надо!», - схватил бесформенный кусок бетонного блока за торчащую из него арматуру и, уже подбегая к толпе, замахнулся широко через плечо.
Тяжеленная бетонная чушка  вынесла из толпы несколько человек первым же ударом. Гигант словно булавой дробил кости обезумевших от ажиотажа аборигенов, каждый удар буквально прорубал брешь, высекая людей как кукурузные початки. Уцелевшие кинулись врассыпную, побросав палки и камни.
Пострадавшая лежала на земле и чуть слышно стонала. Ее одежда была порвана, сквозь прорехи виднелись кровоточащие ссадины. Он склонился над ней и аккуратно приподнял затылок, рука тут же ощутила теплую сырость.
- Как ты? – спросил он по-английски, не сообразив ничего умнее.
- Помогите мне добраться до американской миссии, - прошептала она, теряя сознание.
Он осторожно поднял ее на руки. 

Всю дорогу он бежал бегом, наконец, выскочил на улицу перед консульством.
Целый день в городе творились беспорядки, поэтому у входа дежурил дополнительный наряд полиции, а также морпехи из службы безопасности дипмиссии. Полицейские напряглись, заметив высоченного мужчину, бегущего в их направлении, но все-таки от белых полиция не ждала никаких бесчинств, да и вряд ли мужчина с женщиной на руках представлял угрозу. «Sir...” - начал старший наряда.
- На хер! – прорычал тот по-русски, увидев попытку преградить ему путь, и полицейский, невольно отшатнулся в сторону. А он, пробежав еще несколько метров к воротам миссии, уже кричал на охранников: - Открывайте, открывайте живо дверь! – добавляя крепкую русскую брань.
Генеральный консул разговаривал по телефону. Его собеседником в Нью-Йорке был президент «Bauxite group». В Гвинее находились огромные запасы алюминия, золота, алмазов и  других  ископаемых, причем добывать их здесь было довольно дешево.  После второй мировой многие компании устремили свои взоры в сторону Африки. Первоначально роль консульства сводилась к лоббированию интересов американских компаний перед французской администрацией, но теперь, когда активизировалась борьба за независимость, работы в миссии сильно прибавилось. Вопрос о независимости уже не стоял, стоял вопрос «когда», и Соединенные Штаты не собирались проигрывать битву за влияние над этим богатейшим регионом.
- Последнее время добывать руду в регионе становится менее прибыльно, растут издержки на охрану и безопасность. Французская администрация не справляется с задачей поддержания правопорядка в стране.
- Французская администрация спеклась, она уже не контролируют ситуацию, вторые сутки продолжаются беспорядки. Кстати, к вопросу о безопасности, Бен, твоя дочь пренебрегает элементарными правилами, сегодня она уехала на второй терминал вообще без охраны, хотя мы выделили ей двоих парней из нашей служ… - консул не успел договорить фразы, как откуда-то снизу из холла ворвался крик:
- ВРАЧА!
Исполин, перепачканный кровью, стоял в дверях с лежащей на его руках окровавленной девушкой. Каждый шаг казался ему слишком медленным, опасаясь за ее жизнь, он бежал на пределе сил, выжимая из себя максимум, поэтому дыхание его сейчас срывалось, в горле першило. Прошли только считанные секунды, как он влетел в главные ворота здания, но ему показалось, будто прошла вечность, а никакой реакции так и не последовало. И тогда, собрав оставшиеся силы, он снова прохрипел срывающимся голосом:
- Врача!
Захлопали двери всех кабинетов, ото всюду в холл  выскакивали люди, с центральной и с боковых лестниц бежали перепуганные сотрудники.

Когда суета утихла, генеральный консул США в Гвинее мистер Джордж Уоллес направился в комнату для отдыха, куда препроводили неизвестного человека.
- Ну, как, как она? – тут же встрепенулся гигант, едва тот успел войти в комнату.
- У нее сотрясение мозга, она потеряла довольно много крови, но, слава Богу, сейчас ее жизнь вне опасности. Мистер, простите, я не знаю Вашего имени, что произошло?
- Молотов, Андрей Молотов, капитан советского сухогруза, – увидев несколько удивленный взгляд консула, добавил – нет, я не родственник тому Молотову. Она ехала на машине, и на нее напали.
- Где это произошло?
- Я не очень хорошо знаю город, не знаю, что это была за улица, не обратил внимания, но это в восточной части, там, где английские предприятия, это километрах в трех-четырех отсюда, – в горле снова запершило, и он закашлялся.
- Попейте, - консул налил из графина стакан апельсинового сока, - доктор сказал, что Вам нужно отдохнуть какое-то время, и много пить, лучше сока.
Андрей, лишь кивнул головой, не отрываясь от стакана.
- Мы свяжемся с полицейским департаментом, вероятно, потребуются Ваши показания.
- Я бы попросил Вас не докладывать в полицию об инциденте.
Консул насторожился:
- Почему? Вас разыскивает полиция?
- Нет, нет, конечно, просто они все равно никого не арестуют, там была толпа, человек пятнадцать или больше, боюсь, когда я их разгонял, чтобы вытащить девушку, то мог зашибить кого-либо насмерть, и тогда единственным, кто ответит за это происшествие, буду я.
«Мало ли что произошло на самом деле…» - подумал Уоллес и решил дождаться, пока ребята из собственной службы безопасности съездят на место и все осмотрят, а до этого под благовидным предлогом надо было задержать гостя:
- Мистер Молотов, вы перенапряглись, ваш организм потерял много воды из-за физического напряжения и жары. Сейчас доктор окажет необходимую медицинскую помощь Дженни и осмотрит Вас.
- Так ее зовут Дженни...

***
Уже через час зеленый джип охраны с раскуроченным «Линкольном» на буксире въехал в ворота дипломатической миссии.
- Ну, что там произошло?
- Сэр, похоже, наш советский друг говорит правду. Нам  удалось опросить нескольких очевидцев, они подтвердили его рассказ.
- Что там сейчас?
- Несколько человек серьезно пострадали, один убит. Полиция также очень интересуется происшедшим, к нам у них возникло много вопросов. Инцидент имеет все шансы принять нехороший оборот.
- Если все так, то было бы неправильно сдавать полиции этого человека.
- Но сэр...
- Я с этим сам разберусь. Не сомневаюсь, мы сможем замять это дело.


***
«Ну и денек...» - вздохнул капитан, поднимаясь на судно уже в первом часу ночи.
- Андрей Викторович, где Вы были весь день?
«Вот, гнида, ведь не спится ему!» - с помполитом Молотову хотелось объясняться меньше всего. С одной стороны докладывать, что просидел шесть часов в американском
представительстве – попрощаться с капитанским мостиком и заграницей. С другой стороны – не сказать об этом тоже опасно: если об этом все же будет известно, то чекисты этого так просто не оставят.
- В американском консульстве.
Глаза помполита от этих слов чуть не выпали из глазниц. Он открыл рот, пытаясь найти подходящие слова, но процесс этот явно затянулся.
- Американский гражданин пострадал на улице, я помог добраться до миссии, пока туда – сюда, задержался, – не дожидаясь пока тот хоть что-нибудь родит, пояснил Молотов, и, желая закончить разговор, направился к себе в каюту.
Он очень устал, но заснуть никак не удавалось, не давало покоя ощущение, будто не хватало чего-то, будто что-то забыл.
- Ах, черт, обувь! – выругался Андрей, вскочил с кровати и кинулся бежать к тому месту, где оставил коробки. Да только где там! В Гвинее веревку бельевую без присмотра оставить нельзя на пять минут. А тут обувь! Это неважно, что она пятьдесят второго размера... А вот как ему теперь быть, это уже вопрос… всю свою валюту он на обувь истратил, больше долларов нет. Снова зиму в сапогах самодельных ходить? Да и из летней обуви – только полуботинки, на которых уже живого места нет, семь лет назад смастряченные в Одессе одним чудо-мастером.


Глава 1


Конец июля 1941 года. Эвакуация шла полным ходом: вывозили заводы и институты, архивы и культурные ценности. Огромные массы людей, как гигантское цунами, двигались с запада на восток, сметая на своем пути размеренную жизнь советских семей, увлекая за собой все новые и новые толпы народа.
- Володя, съешь ватрушку? 
Он рос в обычной советской семье. Отец работал бухгалтером на заводе сельхозмашин и чтобы прокормить семью брал дополнительную ставку, поэтому домашние его практически не видели. Маленький Володичка целый день был окружен любовью и заботой женской части семьи - мамы, бабушки и тетки.
Война в один момент круто изменила порядок вещей, как изменила судьбы миллионов других семей. Отца забрали на фронт в первые дни мобилизации. Женщины с одиннадцатилетним Володей вслед за соседями решили бежать из города.
Люди сгрудились на правом берегу Днепра с тюками, собаками, кошками и прочим домашним скарбом. Колоритные еврейские тетки кудахтали и толкались, тихо матерились старые хохлы. Моста не было, на левый берег людей переправляли на гребных лодках и небольших катерах.  Но мест на всех не хватало, наиболее предприимчивые перехватывали еще в воде вернувшиеся с другого берега плавсредства и, сунув в руку лодочнику мзду, закидывали вещи и запрыгивали сами. Бабушка беспомощно сидела на коричневом фанерном чемоданчике, прижимая к себе сумки, а мама с теткой растерянно переминались, пытаясь подойти к очередной посудине. Но каждый раз кто-то более шустрый опережал их, бесцеремонно оттолкнув. Володя на корточках у воды, с тревогой прижимая к себе небольшую собачку, тоскливо наблюдал как еще одна перегруженная баулами лодка неуклюже отплывает от берега. Наконец, увидев, как из-за излучины Днепра показался катер, он вскочил, замахал руками и, схватив за руку бабушку, потащил всех в сторону от толпы навстречу катеру. Оказавшись, таким образом, одними из первых у сходней, они смогли попасть на борт и перебраться на другой берег. Но до места посадки в поезд еще нужно было пешком преодолеть тридцать километров лесополосы. Основные железнодорожные пути уже перерезали ударные немецкие части. Рельсы положили прямо в поле, не доведя до Херсона тридцать километров. Переправившись, женщины, дети и старики шли с вещами под палящим украинским солнцем. Фашистские войска уже занимали окраины Херсона, не встречая, практически, никакого сопротивления, и  кто как мог пытался спастись, покидая свои дома. 
 





                ***
Люди шли, падая под тяжестью своих нош, бросая вещи, по мере того, как силы покидали их. Весь путь был устлан тюками и чемоданами.
Лесную дорогу преодолели к утру следующего дня. Некоторые вторые сутки здесь ждали поезда, хотя было неизвестно, придет ли он еще, или и эту дорогу уже разбомбили. В поле у железнодорожной ветки собралась огромная толпа.
- Самолеты!- завопил истошный женский голос , когда несколько штурмовиков на бреющем полете пронеслись над самыми головами.
Никто не мог предположить, что немцы будут стрелять по безоружным людям.  Поэтому, когда звено немецких асов открыло огонь из бортовых пулеметов, прошивая тела беззащитных старух и женщин с детьми, гигантская волна ужаса распространилась по огромной человеческой массе как взрыв, выключая сознание, превращая людей в стадо обезумевших животных. Люди метались в разные стороны, пригнувшись к земле и закрывая головы руками, как будто так можно спастись от пуль. Всего секунду назад они стояли все вместе, сейчас же сумасшедший вихрь людского ужаса подхватил кого куда. Володя никуда не бежал, его несло течение огромной силы, вокруг он видел лишь перекошенные лица, со всех сторон как горные лавины обрушивались возгласы отчаяния матерей, которые сжимали в руках части тел своих детей. Время для него шло очень медленно, эти полторы минуты, которые длился налет, казались вечностью. Когда все закончилось, он обнаружил себя у окраины леса. Люди кинулись искать раненых, потерявшихся родных, собирать вещи. Где его семейство, он не имел ни малейшего представления, как не имел представления, что с ними и все ли целы. Володя обреченно шел сквозь толпу, пытаясь  обнаружить знакомые лица.
На горизонте показался локомотив. Володя брел по полю, уже не питая надежды. Вдруг кто-то потянул его за штаны.
-Лолка, хорошая моя, нашлась!- бросился он целовать собаку в мохнатый нос.
Собачонка гавкнула и побежала, периодически останавливаясь и подавая голос. Володя, стараясь не отставать, бежал за ней. Наконец, Лолка  привела его к месту, где на чемодане сидела и навзрыд плакала женщина.
- Мама, мамочка, я здесь, все целы?
- Сынок! - бросились к нему мать с теткой, обнимая и покрывая поцелуями его лицо - слава Б-гу!
- Я уже думала, что никогда больше тебя не увижу, - мать судорожно прижимала его к себе.
- Погоди, – попытался отстраниться Володя - а где бабушка?
- Я не знаю, - женщина снова залилась слезами.
Собака продолжала надрывно лаять, будто пытаясь о чем-то сообщить.
- Мама, стойте с тетей  Бэллой здесь и никуда не уходите!
- А ты куда? – мать с теткой вдруг безотчетно почувствовали, что с этого момента ответственность за семью перешла к Володе.
- Я сейчас!
Он побежал следом за Лолкой, и через две минуты она привела его к растерянной бабушке.
Наконец, приготовились к посадке в поезд.
- А ведь это Лолка нас всех нашла, собрала. До чего умная псина!
- Да, но понимаешь, Володенька, в поезде мало места, нам не разрешат ее взять с собой!
- Мама, да ты что! Мы так обязаны ей! Что бы мы делали, если бы не она! Я без нее не сяду!



***

Наконец погрузились в обычные товарные вагоны. Люди набились так тесно, что воздуха не хватало, жутко пахло потом.
Поезд тронулся, быстро набирая ход. Все расселись прямо на полу на чемоданах или вещевых мешках. Мертвых не забрали - вагонов не хватало даже для живых, не говоря уже о том, что путь предстоял длинный, а июльская жара пощады не обещала. Сдвижные ворота вагона не закрывали, чтобы  воздух хоть как-то поступал внутрь. Володя устроился у самой двери и смотрел на проплывающую желтую степь, думая о том, что ждет их впереди. В этот момент сидевший рядом ужасно вонючий старик, схватил собачонку за хвост и выбросил в открытые ворота.
- Для людей места не хватает, а тут собак с собой тащат!
У Володи всегда было обостренное чувство справедливости, его затрясло, к горлу подступил комок, и слезы едва не брызнули из глаз. Лолка, верный друг, сослужившая им такую службу, улетела в проем открытой двери! Всей душою своей он хотел выбросить этого мерзкого старика туда же, и от собственного бессилия перехватило дыхание.
Всю ночь Володя украдкой вытирал слезы, вспоминая любимую собачонку.

***

Поезд шел долго, уже месяц как они жили в этом вагоне. Большинство путей были перерезаны. Поезд метался по дорожному лабиринту, пытаясь выйти из западни. В районе Мариуполя  попали в нейтральную полосу: с одной стороны стояли советские войска, с другой немецкие - снаряды пролетали над составом со страшным ревом.
До станицы Ольговская добрались лишь к концу сентября. Там пробыли неделю.
Было понятно, что немецкое вторжение неизбежно, поэтому, чтобы ничего не досталось противнику, в срочном порядке забивали весь скот и уничтожали плантации фруктов и овощей. Все ели до отвала: мясо носили тазами, фрукты мешками.

                ***

В столице с начала октября морозы стали набирать силу. Окна в квартирах полностью затянуло инеем, как в разгар зимы.
В бывшем доходном доме в Столешниковом переулке, в небольшой комнате многоквартирной коммуналки  перебирали книги беременная женщина и ее десятилетняя дочь. Доставая их из шкафа,  они делили их на 2 стопки: меньшую, куда откладывали оставленные книги и большую, предназначенную для топки камина. Дойдя до верхней полки, женщина достала пачку треугольных писем, которые раз в неделю приходили с фронта от мужа. Вздохнув, она присела на диван и стала перечитывать, разворачивая по очереди. 
; Мама, ну, что ты возишься? - обернулась темноволосая девочка
; Сейчас, сейчас, Оленька, — женщина провела рукой по влажным щекам
Дочка обхватила ее лицо руками и заглянув в печальные глаза, поцеловала: «Мам, давай, я поставлю чайку?»
       - Да я сама, заодно и поужинать нам соберу — и направилась в кухню.
Навстречу по длинному коридору шел сосед: «Жиды поганые, ничего-ничего, скоро придет немец, всех вас перестреляет, давно пора жилплощадь освободить», - он злобно толкнул беременную женщину, еле удержавшуюся на ногах.

                ***

Из Ольговской всех отправили поездом в Махачкалу. Дальше нужно было ехать морем через Каспий в порт Красноводска. Судов не хватало, поэтому вечером следующего дня всех погрузили на палубу танкера. Вообще-то танкер не приспособлен для транспортировки людей. Палуба танкера очень низкая, для того, чтобы волны ударяясь о борт, перекатывались через нее. Для многих  эвакуированных это обернулось трагедией. Ночью судно попало в шторм. Холодная октябрьская вода Каспия со страшной силой обрушивалась на палубу, накрывая ее обитателей. Володя начал читать рано, с трех лет, читал он и приключенческие романы, вроде "Дети капитана Гранта", "Остров сокровищ", и именно так он представлял себе страшную морскую бурю. Небо было черным, ветер такой силы, что невозможно было устоять на ногах. Чтобы не смыло волной за борт, он велел  матери, тетке и бабушке привязаться к ручке крышки наливного бака,  и, как мог, привязался сам. Несколько человек уже оказались за бортом. Конечно, никто спасательной операции не организовывал, они были обречены. Каждый держался, кто за что мог.  Худенький Володя, вцепившись из последних сил в железную скобу, судорожно съеживался, когда очередной вал накрывал его с головой. В какой-то момент  веревка оборвалась и порыв неистовой  стихии оторвал его от спасительного ограждения. Пытаясь по пути ухватиться за какие-то выступающие поверхности, за  лежащих на палубе людей, Володя с ужасом понимал, что все усилия его напрасны. Последнее, что он услышал, был истошный крик матери, как вдруг чья-то крепкая рука, схватив его за шиворот, отбросила от края палубы и подтянула к поручню металлического трапа. Ухватившись за него, Володя обернулся и увидел рослого светловолосого подростка, пытавшегося что-то прокричать сквозь какофонию бушующего моря и показывавшего глазами на поручень. Володя вцепился в металлический прут так, что побелели костяшки пальцев.  Через полтора часа, когда непогода стихла, руки, онемевшие  от холода и напряжения, невозможно было разжать.  Володя долго бродил по палубе, пытался отыскать своего спасителя, которого отчетливо запомнил, не смотря на тусклый свет судового фонаря в кромешной темноте, но так и не нашел среди спящих усталых людей.
Прибыв в Красноводск, беженцы столкнулись с другой проблемой: полным отсутствием питьевой воды и страшной жарой. Потом снова поездом в Ташкент и, наконец,  подводами до конечного пункта - кишлак Янги Базар.


***

Пятнадцатого октября было принято решение об эвакуации правительственных учреждений в Куйбышев. Ближняя дача Сталина была уже заминирована, его личные вещи упакованы в коробки и отправлены в эвакуацию. Второй день лежала Москва в дыму - жгли архивы. Власти распорядились продукты из магазинов раздать населению, чтобы не достались врагу. Жители за бесценок отдавали картины и антиквариат, выезды из города были запружены людьми - они шли на восток, не желая дожидаться прихода немцев. Мародеры грабили оставленные квартиры. Гитлер уже протрубил на весь мир, что Москва у его ног.
Гул дальней канонады заполнял комнату. Оля в темноте прижалась к матери, по щекам катились слезы:
- Мама, уходить надо. Все уходят, все бегут...
- Уходи Оленька, уходи из Москвы, иди с Мендельсонами, я не могу. Куда на восьмом месяце?
- Нет, я тебя не брошу, я без тебя никуда  не уйду, - девочка рыдала все сильней.
Мать вышла на кухню и поставила на плиту чайник.
- Пошла вон из кухни, жидовка, не видишь, я ем. Ты аппетит мне портишь! - сосед скинул чайник на пол.
- Но мне нужно вскипятить воды.
- А ну вон с кухни, скорее бы немцы вас всех прикончили! Как только они придут,
 я  лично, сука, тебя к ним отведу! - срываясь на визг, он ткнул беременную женщину кулаком в живот.
Оля, смотревшая на это из коридора, сжала губы и, накинув старенькое пальтишко, выскользнула на улицу. Темнело рано, освещение отключили уже несколько недель назад, чтобы вражеская авиация не могла найти целей. Столешников переулок лежал в кромешной темноте, дым от костров стелился низко, вдоль домов двигались темные силуэты с мешками награбленного на плечах. Десятилетняя девочка  упрямо шагала  среди мрака и хаоса, стиснув зубы.
               
                ***
Этим вечером после длинного и тяжелого дня человек,  любивший неожиданные поступки, плюхнувшись в машину, c характерным кавказским акцентом приказал:
- На ближнюю дачу.
Охрана встретила его с изумлением.
- Почему не горит свет? - удивленно спросил Он.
Часовые лихорадочно стали объяснять Ему, что дача уже заминирована, и все готово к подрыву.
- Немедленно разминируйте, натопите печку, а я пока буду работать, -  и, чуть помолчав, добавил - я из Москвы никуда не уезжаю, и вы остаетесь со мной. Москву не сдадим.
               

***

Оля подошла к центральной проходной грозного здания на Лубянской площади.
- Кудыть! - зашипел на нее часовой, когда девчонка попыталась пройти внутрь.
- Товарищ, я должна сообщить о предателях и коллаборционистах.
- О чем доложить? - опешил часовой.
- О коллаборционистах, - медленно выговаривая сложное слово, повторила девочка.
- Ладно, жди здесь, - и, зайдя в вестибюль, куда-то позвонил. Спустя десять минут  вышел невысокий мужчина в форме и переспросил еще раз:
- О чем ты хотела сообщить?
- О коллаборционистах, - в третий раз повторила она.
- Ишь, каких слов понахватались, - удивился чекист и, улыбнувшись, взял ее за руку, увлекая за собой.
Проведя ребенка в кабинет, он налил ей большую чашку горячего чая и поставил тарелку с конфетами и печеньем.
- Да не стесняйся, не стесняйся. Вон ручонки-то у тебя все синие, пей давай, отогревайся.
Она смотрела в мягкое и даже красивое лицо этого заботливого дядьки и совершенно не могла понять, почему мама с папой каждый раз вздрагивали и бледнели, когда люди в такой форме останавливались у их подъезда.
- Ну, что же ты хотела сообщить о предателях? - спросил он, когда на ее щеках, наконец,  появился румянец от горячего чая.
- Наши соседи говорят, что скоро им будет очень хорошо, потому что придут фашисты, а нас они выдадут немцам, потому что мы евреи, и тогда нас убьют, - сбивчиво прошептала Оля сквозь слезы.
- Тшшш, пионеры не плачут. Никто вас не убьет, немца в Москве не будет, это я тебе говорю! - одернул Олю чекист, присев перед ней на корточки, и держа ее за плечи, - а с предателями мы разберемся немедленно.
Они вместе вышли из здания и сели в стоящую у входа машину.
- Адрес какой?
- Столешников переулок 15, квартира шесть, - четко выпалила она.
Спустя двадцать минут в квартире по указанному адресу распахнулась дверь. Девочка зашла первой, и сама указала на комнату ненавистного соседа. НКВД-шник забарабанили кулаком в дверь, через несколько минут врага Советской власти вынули из постели и прямо в пижаме вывели из квартиры, разрешив лишь набросить поверх пальто.
- Ничего не бойся, - сказал на прощание Оле новый знакомый и, подмигнув матери, вышел.
Той же ночью в  домоуправлениях появились люди в форме НКВД. Управдомы, поверившие в безвластие, были арестованы и расстреляны, утром по всему городу брали мародеров и грабителей.


***

В кишлаке Володину семью поселили в заброшенном покосившемся глинобитном домишке. Мать - служащая, получала четыреста граммов хлеба, остальным, как иждивенцам, полагалась по двести пятьдесят. От постоянного чувства голода у Володи порой кружилась голова, деятельная натура его не могла с этим мириться. Природное любопытство привело его как-то на окраину  к сельской  кузнице, откуда с утра до вечера разносился мерный стук молота. Постояв несколько дней за спиной кузнеца  и с восторгом наблюдая за тем, как снопы оранжевых искр рассыпаются по полу, Володя решился:
- Дядя Оскар, возьмите меня в кузню к себе. Я буду делать, что скажете, возьмите, не пожалеете.
- Ладно, я буду давать тебе сто грамм хлеба в день, будешь ночью водить на пойку лошадей, которых приводят на ковку, убираться в кузне, утром перед моим приходом разжигать топку и чистить меха.

Теперь днем он работал на огороде, а ночью убирался в кузне и поил лошадей, кроме того, часто утром не уходил домой, а оставался рядом с кузнецом, с интересом наблюдая за тем, что тот делает. Спал Володя по три - четыре часа в день, иногда сам удивляясь, откуда у него такая ослиная выносливость.
Как-то поймав внимательный Володин взгляд, старый кузнец, усмехнувшись, подначил, кивнув головой на молот:
-Ну, что ты уставился, сколько не смотри, а пока в руке не сожмешь, не научишься. Иль боязно?
Володя молча подошел и, ухватив обеими ручонками молот, замахнулся, стараясь точно повторять заученные движения Оскара. Снайперски опустив боек ручника на распластанную подкову, мальчик оглянулся на кузнеца.
- Давай, парень, не боись, - одобрительно кивнул тот.
Володя снова и снова замахивал молот, высекая фейерверк огненых брызг, и уже не замечал ни наливающей руки тяжести железа, ни удивленно-восхищенного взгляда учителя. Тот смотрел, как ловко этот странный изнеженного вида мальчуган орудовал инструментом и с трудом верил своим глазам. Сколько лет он мечтал о таком ученике, чтобы передать секреты ремесла, но никто из местных пацанов, приставленных председателем в помощники, этому эвакуированному и в подметки не годился.
Расцвела душа сурового кузнеца, нарадоваться не мог на своего подмастерья.  А мальчишка уже пробовал сложные и тяжелые операции выполнять. И хоть порой шатало Володьку от молота, который больше него весил, и ноги подкашивались от того, что  забыл он, когда последний раз высыпался, но глаза все равно горели, и с вопросами не унимался.  Уже вроде  все секреты кузнечного дела старый мастер рассказал, всему, что знал научил, а мальчуган угомониться не мог:
- Дядя Оскар, а можно, когда ты уходишь вечером, я в кузне работать буду?
- Оставайся... смотри только, не загнись совсем.

Стал Володя ночами ковать финки да прочие причудливой формы ножи. Здорово получалось! Клинки у него как зеркало были отполированы. Только цветом они были  черным, а не серебряным как принято,  оттого, что верхний слой  он делал из стали высокоуглеродистой. Поэтому клинком этим гвозди да болты рубить можно было, а чтобы от боковых напряжений полотно не ломалось - нутро ковал из мягкой стали. Красота! Одному ножик продал, другому – и  потянулась вся шпана местная, да и не только местная, даже приходили из соседних кишлаков. Каждую ночь теперь Володя стоял у горна,  хлеб больше брать у кузнеца не было нужды, да и дома все были сыты.   Знаменитыми Володины клинки стали - уже как-то раз три тысячи за нож предлагали. Целое состояние! Хлеб на базаре стоил триста рублей за буханку. 
В один из дней  у кузни остановился новенький автобус – красивый такой, низ - синий, верх - голубой. Из машины вышел узбек в аккуратно подогнанной синей форме.
- Значит, НКВД, - догадался Володя.
Прошел мужчина мимо мальчугана в кузню. Достал из сумки полевой нож с клинком вороного цвета и к Оскару обратился:
- Твоя работа?
Пожал плечами кузнец, чем такой интерес вызван у грозной службы?
- Нет его,- ответил, махнув рукой на мальчишку.
Человек в погонах  подошел к Володе и недоверчиво окинул взглядом сверху вниз:
- Значит, твоих рук дело?
- Моих, - ответил Володя, не опуская глаз, - а что?
- Хороший нож, я хочу, чтобы ты сделал еще один, для начальника большого надо, в подарок… Я вернусь через неделю – не дожидаясь ответа, сказал на прощание , повернулся  и уехал.
- Кто это был, дядя Оскар?
- Не знаю точно, из райцентра видимо. Смотри Володька, огребешь ты неприятностей на свою задницу с этими ножами.
***
Уже и мать прибегала взволнованная - третий день сына дома нет. А он в кузне сидел, над своим шедевром трудился.
Решил остановиться на простой геометрии: вся красота - она ведь в скромности. Заточка обоюдоострая… ну, с заточкой еще повозиться предстоит. Лучше точить так, чтобы кромки сходились под углом двенадцать градусов, а уже режущую кромку точить под тридцать градусов. Если же все полотно точить так, нож всегда тупой будет, не наточить, чтоб волос резал, чтоб шелк на клинке под собственным весом расходился. Пожалуй, так двенадцать градусов схождение и оставим... Но двенадцатиградусная кромка хрупкая очень, выкрашиваться будет, сколы могут появиться...
 Хотя, -  рассуждал Володя, - оружие это делает не для фехтования и не для боев, поэтому и сколам взяться неоткуда будет, а вот остротой  клинка каждый похвастаться захочет. С рукояткой и ножнами возникли проблемы. Он бы из золота их сделал, да где же он здесь в кишлаке золото-то найдет! И дереву красному тут взяться было неоткуда, с трудом буковый брусок нашел, на целую буханку выменял!
Смотрел Володя, сам себя нахвалиться не мог: так клинок отполирован - в темноте светится! Глаз не оторвешь! Ручка удобная, точно под кисть выбрана, ножны из бука полированного, и узоры геометрические на них и на рукояти выжжены.  Даже жаль стало отдавать такую работу, как родное существо полюбил он свой нож, всю ночь крутил его в руках, наводя последний лоск.

***

- Что, Абрам, готово?
Взял важный гость в руки кинжал, из ножен выдернул, причмокнул.
- Ну, молодец, Абрам!
- Меня зовут Владимир.
- Да кто тебя спрашивает, ишь тоже мне Владимир! Хе, Владимир, понимаешь… ты шнобель-то видел свой в зеркале? Какой ты Владимир! Абрам ты самый настоящий. Ладно, не обижайся, держи.
Он протянул ему сетку, в которой лежала, как показалось Володе, огромная палка колбасы и повернулся к своему автобусу.
Как давно он не ел мяса! Как  мечтал о нем!
- Спасибо.
Помолчав, уже в спину чекисту, тихо сказал:
- Мне нужна коза.
- Чего тебе нужно? Да как ты смеешь, наглец!
- Мне, правда, нужна коза, - тихо повторил Володя, глядя своими бездонными глазами.
Тот вдруг дико расхохотался:
- И сколько же она стоит?
- Десять тысяч.
Помедлив, человек достал из внутреннего кармана деньги, отсчитал и протянул Володе:
- Ну, ты и наглец!
- Да, и еще! - крикнул он, уже забираясь в машину, - кончай свое производство. Уже два твоих изделия в делах об убийствах лежат. Смотри, привлечем, как соучастника!

Домой он пришел поздно вечером. Мать уже вернулась с работы, бабушка с теткой тоже были дома. За собой Володя вел козу, купленную на рынке. Этим же вечером у них с матерью состоялся серьезный разговор. Она умоляла его больше никогда не ходить в кузню, не водиться с местной шпаной и, уж тем более, держаться подальше от людей в синей форме. Володя под натиском материнских слез, да и помня слова своего грозного заказчика,  пообещал больше не делать ножей.

***

Всю ночь Москву заметало пургой.  Было еще очень темно за окном. Она, спрятавшись под одеяло, ежилась в кровати, когда услышала крики соседских ребят:
- Олька! Олька!
Выглянув в окно в одной нижней рубашке, спросила:
- Ну чего?
- Бежим скорее на Красную площадь! Там парад! - на ходу прокричали мальчишки и убежали.
Вскочив и наскоро хлебнув кипятку с горбушкой хлеба, Оля накинула пальто и побежала на главную площадь страны.
Чем ближе она приближалась к Кремлю, тем непонятнее и страшнее ей становилось.
"Неужели немцы заняли Москву? Откуда столько народу?"
 Наконец, она подбежала к зданию ГУМа.
Задрав голову, Оля смотрела туда, где вдалеке на трибуне еле виднелась фигурка маленького человека. Его лица нельзя было различить, но она знала, это Он.
Девочка смотрела, и по ее замерзшим щекам вдруг потекли теплые слезы.
- Чего рыдаешь? Это же Сталин! Сталин! Значит, мы победим, значит, Москву не сдадут!- ткнул ее в бок, оказавшийся рядом, знакомый пацан.
- Я знаю, знаю, - всхлипывая, пробубнила она и почувствовала, как  страх за себя и мать, сжимавший сердце последнее время, понемногу отпускает...

***

Все следующие дни Володя занимался огородом и пас козу.  Вообще, если кто-то думает, что пасти козу плевое дело, то он очень ошибается. Володя на всю жизнь запомнил: нет более вредного и шкодливого животного, чем коза. Стадо коров пасти легче, чем одну козу. Вы можете предложить ей лучшие сорта горных трав, но полезет она все равно за той, что растет в огороде у соседа.
В сорок третьем  семья переехала Ташкент. Там Володя поступил помощником токаря на минный завод, и, со свойственным ему любопытством и тягой к познанию, всерьез принялся изучать работу токарных станков.


                ***

Утро четвертого марта  сорок четвертого года взбудоражило все семейство Хавинсон. До американского континента яростные раскаты второй мировой войны докатывались еле слышимым эхом, но заявление  девятнадцатилетнего сына Джонатана всерьез обеспокоило родителей. Отец вот уже несколько минут стоял у окна, глядя на безлюдную в это время дорогу к пляжу, не проронив ни слова. Остальные молча сидели за столом - никто не осмеливался прервать его размышления. Постояв еще какое-то время в нерешительности, Бенджамин Хавинсон распахнул балконную дверь, и в комнату ворвался свежий атлантический воздух:
- Нет, это невозможно! Ты никуда не поедешь.
- Отец, - тихо, но с пугающей твердостью в голосе - начал Джонни, – я принял это решение и не собираюсь от него отступать. Я знаю, что причиняю этим вам с мамой боль, но ты должен понять меня, я долго размышлял, прежде, чем  записаться добровольцем в армию, но  после того, что я услышал от еврейских беженцев из Европы, которых мы встречали в феврале, ничто не может меня остановить. В  июне, после учебной подготовки нас отправят открывать второй фронт.
- Но, послушай, судьба этих людей меня волнует не меньше, чем тебя. Каждый день я молился, чтобы русские и англичане как можно быстрее разгромили фашистов и остановили этот чудовищный геноцид, а теперь, когда вступает американская армия, думаю, у Гитлера нет шансов. По-моему, здесь от тебя будет больше пользы. Я ни слова не сказал тебе, когда ты посреди года бросил занятия в университете и примчался, чтобы работать в «Объединенном призыве». Эти люди, бежавшие сюда, прибывают без денег, порой без документов, лишенные самого необходимого, и, мне кажется, что твоя помощь им больше пригодилась бы здесь.
- Отец, как ты можешь так говорить? Ты же сам слышал их, ты  знаешь о фабриках смерти по всей Европе!  Я не хочу и не могу отсиживаться здесь. А что касается беженцев, то, очевидно, что они больше нуждаются не в моем непосредственном участии, а в твоей финансовой помощи. К тому же, Дженни уже вполне способна меня заменить.
- Но Джонни, – не унимался отец.
- Все, хватит, - Мириам знаком попросила мужа замолчать – сынок, это самая тревожная новость, которую я  могла бы услышать, ты знаешь, что ты для меня значишь. Ты – вся моя жизнь, и сна мне теперь не будет, но я горжусь твоим решением, - она тяжело вздохнула и подошла к сыну -  в конце концов, хотя больше всего на свете я хотела бы, чтобы ты остался дома, на твоем месте я поступила бы так же!
В воздухе снова повисла пауза, и лишь четырнадцатилетняя сестренка Дженнифер, потянувшаяся к вазе с конфетами, кажется, не осознавала отчаянности такого шага. Для нее  старший брат уже был героем, и ей не терпелось увидеть его в военной форме.


***

- Теть Марусь, а можно я попробую на твоем станке?
- Ой, Володя, конечно! А я передохну пяток минут…
Рабочая смена у Маруси длилась двенадцать часов, потом бегом домой, а там тоже дел невпроворот: хозяйство, двое малых детей.
Отошла она от станка, присела на топчан в углу цеха, да и провалилась в сон. Провалилась мгновенно, так, как проваливается парашютист, шагнувший за борт. Гудели вокруг моторы, станки визжали так, что уши закладывало, но Маруся не слышала ни орущих станков, ни металлического визга, не чувствовала она вибрации, и только дальше несло ее в манящую черноту сна.
- Тетя Маруся! Тетя Маруся, просыпайся!
Открыла Маруся глаза. Что за черт! Присела на минутку, а мальчишка уже в бок толкает.
Вынырнула на мгновение из сна - чего тебе? – хочет спросить, а сон назад тянет: видит она кучерявую голову и снова в темноту  проваливается.
-Тетя Маруся, да просыпайся же, смена кончилась!
Как током шарахнуло от его слов! Должна была Маруся за смену отфрезеровать тридцать колпаков для минного детонатора. Если план не выполнить и двадцать девять сдать - могут вкатить строгий выговор, а если двадцать восемь - то и вовсе посадить за саботаж и срыв плана военного  производства. Подошла она с провалившимся сердцем к ящику для готовых изделий и почувствовала ту же звериную тоску, как тогда в тридцать седьмом, когда дождливой осенней ночью пришли за ее мужем. Наутро соседи здороваться перестали, хорошо, что дети, совсем маленькие еще – младшему только три месяца исполнилось, не понимали… 
А сейчас никак нельзя ей было детей сиротами оставить.
Сжалось все внутри, зажмурились глаза, и не было сил разомкнуть веки, страх, как цементом сковал. Неимоверным усилием распахнула их Маруся и… ахнула, глазам своим не могла поверить. Пересчитала – тридцать два. Размеры сверила, все точно сделано, так, как и положено.
- Как по батьке-то тебя, сынок?
- Лазаревич.
- Спас ты меня, Лазаревич, не знаю, как и благодарить. Ну, дай тебе Бог!



***

Этим августовским утром Бенджамин и Мириам, одетые во все темное, уже собирались уходить.
- Дженни, разве ты не пойдешь с нами на молитву?
- Нет, пап, сегодня прибывают новые беженцы из Европы, я с ребятами из «Объединенного призыва» должна встречать их.
- Но сегодня «Девятое ава», день наивысшей печали для нашего народа. В этот день были разрушены оба наших Храма.
- Знаю, но люди, которые прибудут сегодня, тоже полны печали, им потребуется помощь.
Бенджамин недовольно покачал головой и распахнул дверь, когда к дому подъехала черная машина, из которой вышли двое мужчин. Один был одет в строгий черный костюм, на другом была военная форма.
Протянув конверт, человек в военной форме сглотнул и  с видимым усилием тихо произнес:
- Сэр, Ваш сын героически погиб во время высадки в Нормандии, Америка гордится им.
Мириам, издав животный крик, упала  навзничь, потеряв сознание. Бенджамин  так и продолжал стоять, безвольно опустив руки вдоль тела и уставившись пустынным взглядом в лицо офицера. По щекам Дженни хлынули слезы, и, метнувшись к военному, она вырвала у него  конверт, протянутый ее отцу.




***
Закончилась первая смена в механическом цехе, позади двенадцать часов непрерывного гула, перемежающегося высокими визгливыми нотами токарно-режущих станков. Старший  мастер фрезерного участка Кожевников уставшей походкой, тяжело припадая на раненую правую ногу, осматривал начавший немного остывать к вечеру раскаленный нещадным ташкентским солнцем ангар. Все рабочие места уже убраны и подготовлены к следующей рабочей смене, только в дальнем углу на шпоночно-фрезерном станке худой кучерявый паренек увлеченно что-то замеряет штангенциркулем.
- Володя, ты  что, не наработался?
- Да я,  Иван Михайлович, понять хочу, можно ли повернуть заготовку таким образом, чтобы и канавку стружка не забивала, и размеры не сбивались…
- Ну, ладно-ладно,  изобретатель, давай, иди уже домой, а то и так ветром, поди, сдувает – ласково подтолкнул мастер парнишку.
Тот переступил, сделал было шаг, но вдруг как-то неловко подвернул ногу и свалился на кучу ветоши.
- Вот черт, онемела – Володя принялся  яростно растирать затекшую ногу.
Кожевников неуклюже подхватил его подмышки и помог дойти до раздевалки, приговаривая:
- Весу в  тебе, как у комара, как ты только  болванки от пола поднимаешь…доходяга…
И только когда  Володя уселся на лавку возле своего шкафчика, мастер, покачивая головой  и бормоча что-то себе под нос, вышел из цеха.

***

Советские войска форсировали Днепр и отогнали врага до самой границы. Украина была полностью освобождена. Пришло время собирать вещи и возвращаться домой.
Старший мастер токарного цеха Кожевников Иван Михайлович очень привязался к  худому  курчавому мальчишке, поэтому не мог не придти  попрощаться. Единственный сын Ивана Михайловича погиб на фронте еще в начале войны, и Володя за это время стал ему не просто другом и учеником,  а родным человеком.
Мастер прошел в комнату, повернулся лицом к его матери, помолчал несколько секунд и, сдерживая волнение, сказал:
- Твой сын будет великим токарем!
Женщина закрыла лицо руками и заплакала:
-Володя ведь не ходил в школу! У нас в семье все были образованными: и дед его, и прадед, а у нас с отцом и вовсе высшее образование.
Мастер ничего не сказал, повернулся и вышел.

***

Он стоял на пороге кабинета директрисы школы в военной форме с заколотым пустым рукавом при всех орденах, полученных на трех войнах:
- Дайте Либерману справку, что он учился у вас пятый, шестой и седьмой классы.
- Простите, я не могу ему дать такой справки, ведь он не учился!
- Но поймите, он талантливый парень, он все наверстает, и потом, он ведь не баклуши бил, а работал на военном заводе, где делал норму взрослого рабочего!
- Я все понимаю, но и вы поймите – это же противозаконно!
- Да отстань ты со своим законом! – вспылил мастер - я на фронте этот твой закон защищал, был ранен, контужен, переведен сюда, сутками не выходил из цеха, с такими вот мальчишками, как Володька, делал план, партия и правительство наградили меня орденами, и вот я стою перед тобой и прошу!
- При всем уважении к Вам, я не могу ему дать подобной справки.
- Ах ты, сукина дочь!- он тяжело опустился на стул — прости...я прошу, не надо ломать парню жизнь…

***

Вернувшись в Херсон, Либерманы  с удивлением обнаружили, что в квартире расположилась семья с тремя детьми и парализованным дедушкой. На пороге стояла   простоволосая усталая женщина с красными от стирки руками. Она  и рассказала, что их дом был разрушен при бомбардировке, и месяц назад в горисполкоме выдали ордер именно на это жилье. Растерянные женщины застыли друг против друга, не зная, что предпринять. Пауза затянулась. Бабушка устало опустилась на чемодан, тихо причитая: «Что же делать, что же делать...»
- Пошли в жилконтору, - дернул Володя мать за руку и, не дожидаясь, зашагал по ступенькам вниз.
В жилконторе им «популярно» объяснили, что, так как оплата за квартиру в течение 3-х лет не производилась, то и право на жилье семья Либерман потеряла.
; Но мы же были в эвакуации, а  здесь хозяйничали немцы — изумленно пробормотала мать Володи.
; Это ничего не значит — ядовито возразила толстая управдомша — кто хотел, договаривался заранее и оставлял деньги, а не драпал, сломя голову от страха. 
; И что же нам теперь делать? - с вызовом спросил Володя, стараясь не обращать внимания на колкость.
; Не знаю-не знаю — управдомша  злорадно окинула взглядом усталых женщин и сжавшего губы дерзкого подростка — идите в горисполком, может, вам другое жилье дадут — и хмыкнула напоследок.               
В приемной жилищного отдела горисполкома  сидело человек пятнадцать таких же горемык с чемоданами. Когда, наконец, подошла очередь, и мать с Володей зашли в кабинет,  они увидели за столом усталого седого фронтовика с обожженным лицом. Молча выслушав их историю, он так же молча написал что-то в блокноте, вырвал из него лист и сказал: «Поставьте на мою подпись печать у секретаря и идите по указанному здесь адресу. Там две комнаты, правда, без удобств, вас сейчас четверо, ничего другого все равно предложить не могу. Когда вернется с фронта хозяин, будет видно, может что-нибудь получше подберем.

                ***

Первого сентября Володя пришел в 8 класс новой школы, так как та, в которой он учился до войны, была разрушена во время боев за город. В 1943 году в школах ввели раздельное обучение мальчиков и девочек, поэтому в классе сидели, сверкая свежевымытыми и свежеподстриженными вихрами двадцать мальчишек. На последнем уроке Володю вызвала к доске учительница математики: «Ну, ребята, давайте освежим в памяти, на чем мы закончили занятия в прошлом году. Сейчас новенький расскажет нам о положительных и отрицательных числах, чем они отличаются друг от друга, а для наглядности нарисует численную ось».   
- Ну что же ты, бери мел, пиши.
Мальчишки, перешептываясь, оглядывали новенького. Володя сжался от стыда и унижения, он понятия не имел, о чем говорила учительница. Фальшивая справка, выпрошенная для него Кожевниковым, знаний в голове не прибавляла.
- Либерман, в чем дело, ты что, не знаешь?
Володя помотал опущенной головой.
; Так... ну, тогда... приведи пример простых дробей... не знаешь?! напиши уравнение с одним неизвестным...тоже мимо?  Замечательно! Чем же ты занимался в эвакуации, гусей пас? - под взрыв смеха одноклассников закончила учительница.
; Снаряды точил! - с пылающими щеками он выскочил из класса и, сжимая веки, чтобы не заплакать, бросился вон.
После звонка ватага ребят заскочила в туалет. Долговязый Женька, дружески хлопнув Володю по спине, позвал с ними на пустырь испытывать новый пистолет, найденный вчера в окопе за городом. После того, как из Херсона выгнали немцев, местные мальчишки все свободное время проводили на полях недавних боев, отыскивая всевозможное оружие разных калибров. У каждого уважающего себя пацана был целый арсенал, частью которого обменивались, разыгрывали в расшибалку и даже дарили на День рождения.

                ***
Услышав стук в окно, Володя выскочил на крыльцо. Веселая гурьба одноклассников уже заворачивала за угол дома, и только Женька, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, дожидался друга:
; Да брось ты свои учебники, айда с нами. Витька нашел новенький «вальтер» и целую обойму к нему, идем на пустырь, он обещал всем дать стрельнуть.               
Володя растерянно оглянулся на разложенные на столе книги. После школы до самой ночи, затирая учебники до дыр, он сидел, нагоняя программу. Но в этот раз искушение было слишком велико — отказаться почувствовать в руке тяжелый холод настоящего «вальтера» - было выше его сил. Крикнув матери, чтобы не волновалась, он следом за Женькой побежал догонять приятелей.

                ***
- Ну что, Либерман, последнюю контрольную ты написал очень неплохо. Выходи к доске, посмотрим, как ты будешь себя чувствовать с ней один на один, не прячась за спины товарищей, - учительница с ехидцей протянула ему мелок — реши написанные уравнения, вслух объясняя свои действия.
Когда мел бойко застучал по доске, а Володя начал подробное объяснение, математичка удивленно обернулась и с интересом смотрела на ученика, так быстро наверставшего чудовищный провал в учебе.
; Так-так, молодец, решил все правильно, а теперь вот такой пример посложнее попробуй — она что-то быстро написала на доске.               
Володя, на мгновение задумавшись, дописал ответ.         
Учительница озадаченно сверила решение со своим, записанным в тетради и протянула:
; все верно...Ну, а вот такую задачку, сможешь? — женщина вошла в азарт, и ей уже самой стало интересно насколько мальчишка смог наверстать упущенное.
Володя что-то быстро начал писать на доске, задумался, стер, снова написал, снова стер, наконец, обернулся и, виновато улыбнувшись, пожал плечами:
; я пока в этом месте не очень понял...
Учительница, похлопав его по плечу, подтолкнула на место:
- да ты и так у нас просто молодцом! Последняя задача была из следующего материала, — она хитровато подмигнула — я вам его завтра буду объяснять.

К концу девятого класса Володя был уже одним из лучших учеников. Выпускные сдал на отлично. Нужно было думать, куда поступать.

                ***
В редкие дни, когда Женька приглашал Володю к себе домой, он всегда с радостью бывал у них. Отец Женьки был известным в Херсоне хирургом. Его домашний кабинет просто поражал обилием книг. Володя как завороженный листал анатомический атлас, засыпая главу семейства бесконечными до неприличия вопросами.
- Геннадий Борисович, так что же, кость сверлят прямо насквозь?
- Ну да, и в отверстии фиксируют спицу.
; А потом?
; А потом, когда кость срастается, спицы извлекают. Человеческий организм сложная и самовосстанавливающаяся машина. Знаете мальчишки, а я по хорошему завидую вам.  Вы живете в удивительное время. Наука стоит на пороге грандиозных открытий. Мое поколение сделало важные шаги в медицине, но вашему поколению предстоит расширить эти знания, раскрутить сложную и удивительную машину человеческого тела на винтики, понять, как она действительно работает.
Володя, не отрываясь, разглядывал разворот со схемой кровеносной системы.
- Представь, все эти артерии вплоть до мельчайших капилляров разносят с кровью кислород и топливо к тканям, а вены отбирают углекислоту и продукты жизнедеятельности  24 часа в сутки, 365 дней в году. Если происходит порез или ссадина, тромбоциты запечатывают рану, а лейкоциты, безошибочно определив вторжение микробов, бросаются на их уничтожение, погибая в этой борьбе как двадцать восемь панфиловцев. Мы этого даже не замечаем, когда атака отбита, и болеем, если их сил не хватает.
- Геннадий Борисович, а как они узнают, что микробы это враги?
- А вот это еще предстоит выяснить.  Знаешь что, а заходите в четверг с Женькой ко мне в госпиталь после пяти, я покажу вам в микроскоп, как выглядят микробы.
Володя стал просто одержим медициной, видел себя только врачом - ученым и экспериментатором.
; Володя, почему ты так поздно? Когда ты собираешься делать уроки?
; Мама, я их уже сделал в школьной библиотеке. Мы сегодня с Женькой были у его отца в госпитале. Кстати, мам, а ты знала, что везде - на руках, на столах, на тарелках, даже только что вымытых, на самой чистой поверхности миллионы и миллионы микробов! Я их видел сегодня сам в микроскоп! Все решено: у меня приличный аттестат, я хорошо подготовлен. Не сомневаюсь, что сдам экзамены в медицинский на отлично! Вот и Женькин папа советует...
- Нет, Володенька, мы как раз говорили сегодня на эту тему с Адой. В Одесском медицинском не дают общежития, а у нас нет денег, и мы не сможем тебе помочь снимать жилье.  Да и стипендия в гражданском вузе маленькая: даже если снимать самый плохонький угол с кем-то напополам, ничего не останется. А у нас никого нет в Одессе, тебе не у кого будет остановиться. В общем, нам не потянуть учебу в медицинском. Ада говорит, что нужно поступать в мореходку. И стипендия там, как у военных, повышенная и общежитие бесплатное.
- Мама, ну какая еще мореходка?! Там же казарменное положение и военная дисциплина! Я не пойду в мореходку. Я вообще тогда не пойду учиться.
- Володя, разве не здорово быть моряком?
- Нет, не здорово. Я же сказал, что хочу быть врачом.
; Я понимаю, но если тебе категорически не нравится наш педагогический, то в Одессе остается только мореходка или водный институт. Общежитие предоставляют только там.
                ***
Всю неделю Володя пребывал в подавленном состоянии. Не было даже желания продолжать учиться. Он совсем было потерял всякий стимул. Однажды после школы забрел в городскую библиотеку:
- Простите, а у вас есть книги про порт?
- Про какой порт?
- Про морской... или речной. Вообще какие-нибудь книги про порт, портовые машины,  их устройство?
- Сейчас поищем... вот... не художественные книги, ведь так?
- Нет, не художественные.
-Есть про портовые краны. Будешь читать?
; Буду, спасибо. Я сяду в зале, но если Вы найдете что-то интересное, махните мне, пожалуйста.
Преодолевая апатию, Володя начал листать том. Страница за страницей, ему открывался удивительный мир сложных портовых машин, пронизанных километрами электрических кабелей, сходящихся к релейным каскадам, подобно нервным волокнам, сплетающимся в спинной мозг, опутанных гидравлическими шлангами, словно кровеносными сосудами. Лишь когда библиотекарша деликатно похлопала его по плечу, сообщая, что библиотека закрывается, Володя оторвался от чтения.
; Что ж, значит водный, - решил он, захлопывая книгу.

Глава 2

На первых лекциях в институте Володя изо всех сил напрягался, пытаясь понять преподавателей. Сидел и сам себе удивлялся, вроде способный к учению был всегда, а тут вдруг резко поглупел - так за предыдущие два года устал организм от учебы, что сознание непроницаемым для знаний стало, словно линия Маннергейма, и никакой силы воли не хватало, чтобы пробиться сквозь эту защиту.  Решил он не ходить больше на лекции. А какой смысл? Бывает, что объестся человек, например, апельсинами, и такая аллергия  у организма вырабатывается, что не принимает он их больше совсем, вот и с учебой, видимо, это случилось.

***

Шел как-то днем Володя по улице и, увидев надпись «Народный суд», решил зайти. А там как раз было открытое заседание – судились соседи по коммунальной квартире. Из-за чего был спор, непонятно, начало-то он пропустил. Когда зашел, судья - пухлая одесситка, рассматривала вещественное доказательство – кастрюлю с супом, в которую соседи всякого мусора набросали. А надо сказать, суд в Одессе, это не суд где-нибудь в Москве. Суд в Одессе - это театр комедии и трагедии сразу,  это действо уникальное, здесь люди не сдерживают своих эмоций, плачут от смеха и страданий, чаще конечно от смеха, но бывают здесь и драмы такой остроты, что Шекспиру  не выдумать.
Вот только «актеры» играли так, что Станиславский бы лопнул от  зависти.
Ходил теперь Володя в суд каждый день. Театры ему больше были не интересны, там лживо все казалось, поддельно как-то. На всякие дела он в суде насмотрелся: и разводы наблюдал и примирения. Однажды очень интересное дело слушал, которое даже вошло потом в учебники по юриспруденции. В конце сороковых в стране, как, впрочем, и последующие тридцать лет, был страшный дефицит практически всех товаров, особенно  тканей, и цены на отдельные виды на черном рынке порой в десять, а то и в двадцать раз превышали государственные. Некая одесская артель шила детских плюшевых мишек. Плюш брали по государственной цене на складе, лимит – на триста мишек в месяц. Мишек шили, сдавали в магазин, потом через своих людей скупали все игрушки в магазинах назад, снова плюшу у государства закупали, мишек снова в магазины сдавали, а материал по ценам черного рынка в двадцать раз дороже распродавали. И снова круг. Если какую игрушку и покупали мамаши для своего любимого чада, этот экземпляр и дошивали, материал все равно каждый раз оставался. Таким образом, они несколько лет работали и только деньги лопатой гребли. Погорели, как все великие разведчики - на случайности. Продавщица, молодая девчонка, нечаянно перьевой ручкой поставила  кляксу на лапе, испугалась, что у нее из зарплаты вычтут, и старательно сбагрила этого медведя покупателю при первой же возможности. Очень удивилась девочка, когда та же игрушка через некоторое время снова к ней вернулась. Рассказала она обо всем знакомому курсанту. А времена тогда были не простые, народу всюду вредители мерещились. Решил парень, будто шпионы шифровки в плюше передают. Он провел собственное расследование, пометил всех медведей аккуратненько, а когда они все меченые вернулись, кинулся в НКВД.
Володя неделю на слушания ходил, очень интересно было. Все-таки придумают же люди! Но наглядно показало дело - не бывает идеальных преступлений. Даже гений может погореть на случайности.
Но время шло, суд - это, конечно, очень интересно, но от сдачи сессии исправное посещение народного суда не освобождало. Сессию Володя сдал еле-еле, что называется «на брюхе прополз», точнее на шпаргалках. Второй семестр он уже учился, как положено. Полугодичного отдыха хватило, чтобы напитаться сил.
Пришло долгожданное лето, каникулы - время ехать домой.

***

Дома обстановка была очень напряженной: отец на фронте был несколько раз ранен и контужен, и сейчас у него медленно, но верно «ехала крыша»: он был раздражителен, часто выходил из себя, бывали случаи, когда кидался на мать без малейших на то оснований. Конечно, нужно было относиться с пониманием к этой ситуации, помнить о тяжелой контузии, нужно было осознать, это поведение – результат болезни, но категоричный Володя видел в этом только несправедливость и дурное обращение с матерью, а в причинах не хотел разбираться. Однажды, когда отец в очередной раз поднял на мать руку, он подошел, посмотрел ему в глаза и сказал:
- Я тебя предупреждал, чтобы ты так больше не делал?
Папаша Лазарь широко открыл рот, но слова не вылетели из его горла, их остановил кулак сына, врезавшийся в живот, и со стекленеющим взглядом он молча повалился на пол, судорожно хватая воздух.
- Володя, ты что!
- Сынок!
Тетка с матерью кричали нечто невразумительное, пытались успокоить и оттащить его, закрывая Лазаря своими телами, хотя Володя вовсе не собирался продолжать расправу, а сам в растерянности пытался поднять лежащего на полу отца.
После этого отец и вправду перестал кричать на мать, он больше вообще ни с кем не разговаривал, не общался, не садился за стол. Словно тень бродил по квартире, иногда, когда он сидел в углу, было слышно его тихое бормотание на святом языке. С утра до вечера он читал наизусть псалмы Давида, но ни Володя, ни кто другой не понимали этого бормотания. Эти слова звучали, словно из другого мира, другой, давно ушедшей эпохи, приплывали из того времени, когда он четырехлетним мальчишкой с огромными ясными глазами бегал между скамейками синагоги, теряя ермолку. Эти слова приплывали оттуда, где мужчины с библейскими лицами надевали непонятные коробочки на голову и накручивали такие забавные ремешки на руку, накрываясь большими белыми полотенцами. Но этот ребенок уже давно вырос и забыл слова святого языка. Теперь у него, как и у остальных, была другая религия. Теперь, как и миллионы других советских граждан, он должен был поклоняться святой троице – Марксу, Энгельсу, Ленину и славить великого апостола – Сталина.
Избегая домашнего дискомфорта, Володя много времени проводил со своими школьными приятелями, хотя порой с ними ему было скучновато.
В середине августа из Москвы приехала погостить старинная мамина подруга со своими дочерьми.
-Володя познакомься, это Оля, а это Маша.
Перед Володей стояли симпатичная серьезная девушка с черными волосами и округлыми, мягкими чертами лица и озорная кудрявая темноволосая девочка лет семи.
- Очень приятно.

***
С Ольгой они проводил дни напролет: гуляли по городу, ходили на пляж, плавали на многочисленные необитаемые и дикие острова днепровских плавней. Он рассказывал ей о своих приключениях в Средней Азии - как сражался со сворами собак, когда воровал яблоки, как ковал ножи, как играл на ташкентском базаре в орехи, принося домой в голодное суровое время каждый вечер мешок грецких орехов. Он умел рассказывать, а она слушала, смотря на него большими зелеными глазами, то смеясь, то удивляясь услышанному, но все чаще они оба, замолкая, смущенно смотрели друг другу в глаза, не зная, что сказать. Домой они приходили очень поздно. Это не могло не беспокоить их родителей, и мягко, но настойчиво их просили брать с собой на прогулки Олину сестренку. Конечно, наивно было думать, что Володя позволил бы себе «лишнего». Дело было даже не в воспитании, откровенно говоря, при полном бесстрашии и уверенности в себе, он был очень застенчив с девушками. Но родители все же волновались, и потому теперь всюду с ними была Маша, как некая, довольно странная, гарантия непорочности их отношений.
В августе вода в Днепре - как парное молоко. Да и деньки стояли ясные и теплые, большую часть времени компания проводила на пляже, а главное, Маша в воде все время плескалась, разговору не мешала.
- Сейчас в Москве такой антисемитизм, просто ужас. Мама боялась, что меня в институт не примут, но я все же поступила. Говорят, какая-то мизерная квота есть, так вот я, наверно, в нее и проскочила.
- Как в царской России, видимо, скоро черту оседлости введут.
Он пытался шутить, только почему-то Оленьке было не смешно - в Москве еврейский вопрос в конце сороковых стоял несколько острее, чем на Украине.
- Володя, ты зря улыбаешься, в Германии тоже начиналось постепенно, а потом людей газом травили и жгли в печах.
-  Знаю, но мы же не в Германии. Я не чувствую здесь особого антисемитизма, да и потом Сталин не антисемит. Я слышал, что до войны здесь в тюрьму сажали только за слово «жид». Даже анекдот такой ходил:
«Подходит один мужик к другому и спрашивает:
- Ты что здесь делаешь?
А тот отвечает:
- Да вот, трамвай подъеврееваю...»   Правда, после войны все несколько изменилось. Как-то я проходил мимо одного двора по дороге в школу, меня мальчишки «Зямой» стали дразнить и камни бросать. Я тогда завернул в газетку стальную трубу, и в очередной раз, проходя мимо этого двора,  ударил одного по плечу газеткой.
- И что дальше?
- А дальше он упал как подкошенный, я, видимо, ему ключицу сломал. Больше не дразнили.
- Не знаю я, чем это все кончится, по моему это все идет к… Смотри, вот поганка, только что была в воде, а уже где-то спряталась!
Посмотрел Володя на реку, а Машиной головки нигде не видно. У Володи екнуло сердце -  не похоже, чтобы баловалась девочка. Рванул к реке, ноги песок, словно миксером взбивают.  Врезался, как торпеда в легкую днепровскую волну. Увидел под водой девочку, подплыл  в два гребка, схватил ее и на берег, а она уж не шевелится. Представил Володя, как домой придет и скажет матери: «Утонула ваша дочурка» - словно тысячи струн где-то глубоко внутри оборвались. Оля стояла рядом  молча, лицо хуже, чем у утопленницы, в глазах ни слезинки, только безумная пустота.
Руки на грудь, раз, два, три, четыре - искусственное дыхание, и снова раз, два, три, четыре, выдох рот в рот… Да только зря все, не бьется сердце девочки. Сначала секунды в минуты превратились, потом в часы, теперь вечностью каждое мгновение потянулось, кажется, уж век сменился, и эпоха, только он один с этой девочкой на руках здесь. Понимал Володя, что нет возврата оттуда, где она сейчас, знал, что напрасно все, но продолжал: раз, два, три… И с губ его слетали мольбы к Всевышнему, только не замечал он, что на святом языке шептал, иначе очень бы удивился, потому что забыл давно эти слова. Молил Всевышнего, а сам продолжал: раз, два, три…и вдруг - чудо это было или усилия его оправдались? - только закашлялась девочка и заплакала. Как тысячетонный груз с плеч упал, позабыл разом Володя все свои клятвы Господу, улыбнулся устало - понятно, это его собственные усилия Машку с того света вытащили.

***
Последний день вместе - утром поезд в Москву. Молча просидели они весь день на берегу Днепра. А что говорить? Люди взрослые, никаких иллюзий. Договорились не писать друг другу - так лучше, что зря душу терзать?!
Глубокой ночью, когда все давно легли, она пришла к нему на веранду, где он спал. Были объятия, они жарко целовали друг друга. Володе хотелось прижать эту такую ставшую родной ему  девочку как можно ближе к себе, хотелось целовать каждую клеточку ее тела, хотелось… но, конечно, он не мог позволить себе большего. А утром Володя проводил ее до поезда, и внутри разлилась огромная, бездонная и бескрайняя пустота. С ним это было впервые, впервые в голове не было никаких мыслей, он ни о чем не думал. Просто шел, просто ел, просто ложился спать и вставал утром. Время существовало отдельно от него, он не ощущал его движения.

***

Нужно было наверстывать учебу за первый курс. Буханка хлеба да учебники – вот и  весь рацион на день. Скучно и нудно прошел учебный год, как путь бедуина в далекой Сахаре. Сессию он сдал досрочно - нужно было везти отца на обследование  в психиатрическую клинику в Днепропетровск.
Дома лежало письмо, которое он ждал весь год, и уже отчаялся получить, они ведь договорились не писать друг другу. Нарушить свое обещание первым он не мог, потому что не знал ее чувств, не знал, хотела ли получить его письмо. Он боялся быть навязчивым, но в душе продолжал ждать и надеяться.
В письме Оля была немногословна:
Здравствуй, Володя. Я помню, о чем мы с тобой договаривались, я помню, что обещали не писать друг другу. Много раз я садилась за стол и писала тебе, но так и не отправила ни одного письма. Прошел целый год, и вот сейчас я все-таки решилась. Пятого июля я приезжаю на две недели к бабушке с дедушкой в Кривой Рог, и больше всего на свете я хотела бы увидеть тебя. Если ты  хочешь нашей встречи и сможешь приехать – я буду ждать, если нет - я больше тебе не напишу.

Конечно, он обязательно будет там, чего бы это ему не стоило, но вот беда - обследование отцу назначено как раз на первое июля. Правда, лежать в клинике он должен будет не меньше месяца, а, значит, из Днепропетровска можно махнуть в Кривой Рог.

***

Отца положили  на обследование. Володя ночевал четыре дня в больнице на стульях,  чтобы днем водить отца на  консультации, да и не уехать было домой - билетов на поезд не достать. Сдав сессию раньше срока, он и так с трудом купил билеты. А пока был в Днепропетровске, закончился учебный год в большинстве институтов, кроме того, наступил сезон отпусков.
- Как же быть, как попасть в Кривой Рог? - сверлило в мозгу. К несчастью, кроме него, еще сотням таких же, кровь из носу, куда-то нужно было попасть: кому домой, кому на похороны, кому на свадьбу. И люди пытались любым способом влезть «зайцами» в поезд, хоть на крышу, хоть на подножку, да только и милиция не дремала: на перроне стояло оцепление,  милицейские патрули рядом с каждым вагоном. Володя посмотрел, прикинул и решил, что не выгорит здесь ничего «зайцам», не удастся прошмыгнуть в вагон. Он  рванул в аэропорт - а там не лучше. Пробежался по всем кассам – оказалось, на неделю вперед было все раскуплено, да и контроль здесь никак не меньше, чем на вокзале.
Володя вспомнил, что со вчерашнего дня ничего не ел. Забрел в буфет, купил там пирожок с чаем. Задумчиво жуя, уставился в одну точку – все пытался придумать, как попасть  к Оле.
- Эй, парень, парень, что с тобой? – затряс его за плечо какой-то мужичок – гляди, вон муха к тебе в стакан попала, сейчас проглотишь!
- Да? Что? Все со мной в порядке, задумался, видимо.
- А чего грустный такой?
- Да мне к девушке надо попасть в Кривой Рог. Из Москвы она приехала, через пять дней уезжает, а я не видел ее год, и очень мне ее увидеть нужно, а тут вон… – он махнул в сторону суматошной толпы.
- Да, дела…проблема…  ну, так и быть, слушай меня, я  лечу как раз в ту сторону, запчасти на машинотракторную станцию везу, заправиться сел, через час вылетаю. Но
здесь мне тебя не провести на борт, сам видишь – все оцеплено. Слышь, ты поди-ка сюда… - он подвел Володю к окну – Видишь поле, а за ним холм?
- Ну….
- Так вот, иди сейчас туда, я взлечу, а за холмом сяду, чтобы меня не видно было диспетчерам. Тут километров пять. Все, дуй давай! Через час взлет.
- Так Вы что, пилот?
- Дуй давай, тебе говорят!

Володя разогнался,  шаги все быстрее и быстрее. Дядька сказал, что через час у него взлет, а пройти с пяток километров нужно. Вот только как ни ускоряется Володя, а холм все не приближается... Вот он уже бегом бросился, дыхание перехватило, а цель ближе не становится – пошутил, что ли мужик, здесь не пять, а все десять километров будут! Расстояния в степи обманчивы. Кажется, что совсем рядом холмик, буквально два шага пройти, а на самом деле идешь, идешь, а он как был впереди в двух шагах, так там и маячит,  не приближается.
Наконец, добежал Володя до холма, спустился вниз по другую сторону, но не увидел никакого самолета и в помине.
- Ну, конечно, посмеялись надо мной, а я - дурак «купился», побежал. Вот идиот!
Сел в поле, чтобы продышаться, отдохнуть и назад брести. Вдруг где-то  вдалеке  послышался рокот, а за ним и сам «кукурузник»-одномоторник  стрекозой выплыл из-за холма и пошел на посадку.
- Ну, лезь назад!
У такого самолета две полости . Но сзади, где место для пассажира, огромный ящик стоял, и Володя никак там не мог поместиться.
- А куда садиться-то? Здесь ящик!
- Слушай парень, я же сказал, что везу запчасти на МТС, что ты мне мозги компостируешь! Ты летишь иль нет? Залазь на ящик и за стекло держись.
Самолет затарахтел, затрясся, и понесло его, не спеша вперед. Колеса оторвались от неровной поверхности, и по мере того, как поток воздуха сильнее набегал Володе  в лицо, ему страшно становилось: самолет не высоко летел, может метров двести - триста над землей, а все один черт, падать-то – больно. Он вцепился в защитный щиток так, что   руки побелели, ноги затекли, казалось, потоком воздуха того гляди сдует.
Изредка кинув взгляд вниз, он видел, как медленно, неспешно проплывали под ним поля. Часа три, а может и больше прошло, наконец, пошел самолет на снижение.
- Слышь, - повернулся к нему пилот, и заорал, что есть мочи – я тебя тут высажу, а то мне по балде дадут, если я с тобой на аэродром! Тут недалеко, дойдешь!
Поблагодарив летчика, Володя нетвердыми ногами ступил на землю, и почувствовал,   что ноги не слушаются, словно ватные, подламываются, не держат тело,  как будто тысячи иголок разом впились в кожу.  Кое-как разошелся - темнело уже, а идти прилично…

***

Встреча с Олей получилась жаркой - попал маятник любви в резонанс их чувств, накрыл горной лавиной. Дни пролетели, как один миг, и пришла пора снова расставаться.
- Володя, ты будешь писать?
- Конечно, я буду писать и ждать твоих писем. Мы обязательно будем вместе! Я хочу, чтобы ты была моей женой.
- Я тоже хочу, но пока об этом рано.
- Приезжай летом, в следующем году.
- Я люблю тебя!



***

Отца оставили в психиатрической клинике на лечении до двенадцатого сентября, потому в Одессу на учебу он прибыл вечерним поездом пятнадцатого, после того как съездил за папой в Днепропетровск. Уже изголодавшись по учебе, в приподнятом настроении брел с вокзала в свое общежитие пешком, наслаждаясь мягкой прохладой вечерней Одессы.
В  Доме культуры имени  Горького, как всегда по субботам, были танцы.
- Ну, ты, бля, крыса, тебя, кажется, предупреждали, чтобы мы тебя здесь больше не видели, - трое молодых парней в форме одесской мореходки окружили студента-водника.
Какие танцы в Одессе без драки? Но  трое забияк  даже не предполагали, что этот вечер войдет в анналы истории, и будет вспоминаться многими поколениями студентов.
- Ну, давайте, выйдем, – не очень уверенно предложил узкоплечий парень морякам, первым направившись к выходу.
- Давай, давай иди, придурок – самый здоровый из моряков отвесил пренебрежительный подзатыльник идущему впереди, впрочем, этот выпад остался без ответа.
Выйдя из дверей Дома культуры, парень резко рванул с крыльца, один из преследователей сорвался с места, готовый догнать паршивца, но со стоном повалился на землю, тут же получив оглушительный удар бутылкой по голове. По его лицу хлынула кровь вперемешку с дешевым молдавским вином. Со всех сторон на воинственную троицу посыпались тумаки. Вскоре, когда стих ураган ударов, узкоплечий парень, присев на корточки, приподнял за волосы окровавленную голову того самого, что отвесил ему в клубе подзатыльник:
- Это чтобы я тебя здесь больше не видел!

Решив сделать крюк, Володя спустился вниз к набережной, чтобы полюбоваться огнями города, отраженными зеркальной поверхностью Черного моря.

Хромая на левую ногу, и рассматривая дорогу перед собой тем глазом, что распух меньше другого и еще еле-еле открывался, морячок вбежал в здание общежития мореходки и, облокотившись на плечо дежурного, отчаянно ударил по кнопке сирены. Страшный рев «боевой тревоги» в один миг оглушил обитателей общежития. Те, кто уже улегся спать, вскакивали с постелей, судорожно натягивая штаны. Со всех этажей на лестницы выбегали толпы поправляющих на бегу одежду молодых парней и табунами устремлялись вниз.
- Водники! – завопил побитый, и вся орда, вывалившись на улицу, разбилась по ротам и отделениям.
Прохожие провожали удивленными взглядами  бегущую в сторону общежития водного института, как называли в народе ОИИМФ, толпу моряков.
Ворвавшись в общежитие, они принялись крушить все, что попадало под руки, включая мебель и физиономии случайно оказавшихся в вестибюле студентов.
Последние кинулись по этажам общежития, колотя в двери комнат ножками от стульев и чайниками. В отличие от мореходки, в стенах которой царили военные порядки, в гражданском институте не было предусмотрено сигнала боевой тревоги, поэтому оповещение чуть затянулось, давая морякам фору. Наконец, на всех этажах захлопали двери, некоторые студенты выбегали в одних трусах и вихрем сбегали по лестнице, попадая под шквал ударов противника. Все коридоры охватило студенческое сражение, но основная битва переместилась в столовую. Табуретки и ножки от столов мелькали в руках распаленных пацанов, как реквизит цирковых жонглеров.  Преподавательский состав уже был поднят на ноги, а весь город заполнил звук милицейских свистков.

Подойдя к общежитию, Володя с изумлением увидел толпу дерущихся. Собственно, потасовки между курсантами мореходки и студентами его Alma mater были весьма регулярным событием, но такая многочисленная битва случилась впервые. Настоящее же удивление его ждало внутри: десятки парней со страшным криком и ругательствами молотивших друг друга,  чем попало, не меньшее число поверженных, лежащих вокруг, пятна крови из разбитых носов и ртов, забрызгавшие  пол и стены. Пробираясь вглубь здания по коридору и закрываясь чемоданом от случайных ударов, он вдруг услышал громкий возглас своего соседа по комнате:
- Володька, давай сюда!
Он едва поднял глаза на приятеля, как сзади совсем близко раздался вопль, похожий на крик дикого бабуина, и воздух взорвал свист запущенного с большой скоростью предмета. Боковым зрением Володя успел увидеть стремительно летящий прямо ему в голову массивный табурет, но в последний момент чья-то рука резко остановила его на лету. Огромный парень в форме мореходного училища одной рукой мертвой хваткой держал за плечи нападающего, одновременно другой  подталкивая Володю:   
- Чего стоишь, иди, давай, быстрее!
Володя с благодарностью посмотрел на атлета, рост которого, по всей видимости, уходил за два метра. Лицо его показалось смутно знакомым, но где и при каких обстоятельствах они могли встречаться - в голову не пришло. В этот момент в здание ворвалась милицейская группа, растаскивая распаленных драчунов по разным углам, а особо агрессивных связывала попарно толстым тросом и распихивала по милицейским фургонам.


                ***

После четвертого курса летом студентов-водников отправили на  военные сборы для присвоения офицерского звания.
Володя проходил их по специальности военного водолаза. Это было славное время, которое он часто потом вспоминал. Во время учебы студенты жили голодно, на мизерную стипендию, основной едой были хлеб и картошка. На базе же водолазов кормили, как в Кремле: мясо, овощи, шоколад, на ужин давали красное вино. Тренировки проходили на море, а погода в тот год стояла отменная. Володе казалось - еще немного, и его «будка» не поместится в водолазном шлеме. Мичман, который их курировал, студентов жалел и не особенно напрягал с нагрузками:
- Товарищи студенты, сегодня тренировки в барокамере. Сильно мы вас давить не будем - 6 атмосфер. И еще очень рекомендую не пердеть, сидеть вам там восемь часов.

На пятом курсе Володе разрешили делать диплом-проект. Он спроектировал установку для загрузки судов сыпучими грузами. На защите поводов для тревоги не было, он получил «отлично».
Оставалось самая малость – распределение. Все стремились остаться в Одессе, либо же, на худой конец, попасть в Николаев - тоже не далеко. За теплое место под солнцем сражались «подкупом и угрозой, шантажом и обманом», поднимались на ноги родственники и знакомые, привлекались все возможные зацепки, и, тем не менее, на распределение выпускники шли взволнованные - никто не хотел покидать солнечного побережья Черного моря. Володя знал, что связей у него нет, а потому просто написал в заявлении: «Прошу направить в порт города Корсакова». Южная оконечность Сахалина! Самая удаленная точка на просторах огромного Советского Союза. Он рассуждал, что в Одессе пробиться будет в десятки раз сложнее, играют роль связи, знакомства, и прочее… что угодно, только не деловые качества или не они в первую очередь. А там, на краю земли, где он будет чуть ли не единственным дипломированным специалистом, быть может, он добьется большего.

Вызывали по одному. В зал, где сидела комиссия, заходили на «ватных» ногах.
- Володька, ты как всегда - само спокойствие! Тебя что, не волнует твоя судьба?
- Волнует, просто я думаю, у меня нет конкурентов.

Настал его черед.
Совершенно спокойно, без нервозности и волнения зашел в зал.
- Владимир Либерман?
- Да.
- Вы написали заявление в город Корсаков, но у нас к Вам будет иное предложение.
Надо сказать, эта фраза его очень удивила, в это время в разговор вмешался пожилой мужчина, сидевший в углу.
- Мы видели Ваш дипломный проект, нам специалистов, вроде Вас, здорово не хватает, предлагаем Вам работать в Министерстве обороны.
- Хорошо.
Будто от их предложения я могу отказаться! – улыбнулся он про себя и взял направление.
Перед отъездом, прощаясь с общежитием, которое было ему домом долгих  голодных пять лет, зашел в столовую и с усмешкой окинул взглядом прикрученные к полу после той памятной драки ножки скамеек.

***

Приехал Володя в Хабаровск, а дальше что? Адрес был указан странный: Хабаровск-6. А где он, этот шестой Хабаровск? Решил спросить на почте:
- Здравствуйте, вы не поможете мне найти этот адрес?
Дородная тетя посмотрела в листок и изобразила улыбку всеми своими железными зубами.
- Подождите минутку молодой человек, одну минутку, уж будьте любезны.
Володя удивился, надо же какой обходительный народ на Дальнем Востоке! Впрочем, его удивление рассеялось и все встало на свои места, когда, спустя несколько минут, рядом с почтой заскрипел тормозами милицейский газик.
- Пройдемте с нами, товарищ, - сказал с порога человек в форме и тоже как-то  неестественно улыбнулся.
Привезли его в отдел.
- Откуда у Вас этот адресочек, гражданин? - уже без всякой улыбки произнес оперативник.
На этот раз улыбнулся Володя и так же официально, будто передразнивая, произнес:
- Да вот, товарищ милиционер, направление на работу получил от Министерства обороны Союза Советских Социалистических республик.
Специально полностью и четко, делая ударение на каждом слове, он чеканил название грозного ведомства, протягивая бумагу с серпом и молотом, заверенную гербовой печатью.
Лейтенант прочитал направление и сделал телефонный звонок.
- Пожалуйста, можете подождать у меня, сейчас за Вами приедут.
Через двадцать минут в кабинет зашли двое из госбезопасности, снова тщательно проверили документы, посадили в машину и повезли.
Машина быстро выскочила из города на шоссе, и, пройдя по трассе километров пятнадцать, свернула на малоприметном перекрестке в лес. Дальше дорога проходила все время по тайге. Километров через пять показался контрольно-пропускной пункт. Там попросили всех выйти, посмотрели документы, отдали честь. Когда трогались, за окном слышался отчаянный лай сторожевых псов. Через пару километров снова проверка, точно такая же.
- Да, серьезная охрана, - с улыбкой произнес Владимир.
- Особо секретное военное производство, - ответил сидевший рядом чекист.
Подумать только - завод с городком обслуживающего персонала в диаметре километров пятнадцать, и кольцо безопасности, опоясывающее секретный объект, не меньшей ширины! А затеряно это все в дремучей тайге. Вот, например, Израиль - весь поперек всего-то шестьдесят километров. Как там такой объект разместишь?
 А Люксембург? Можно было б сразу всю страну колючей проволокой обносить. А здесь две тысячи квадратных километров затерялись где-то на бескрайних просторах, и - пойди, отыщи.



***

Все сотрудники военного завода невыездные, без особого разрешения покидать территорию никому было нельзя. Тут, конечно, и неплохая библиотека, и кинозал, да и отменная столовая, но все же лагерь - он и есть лагерь, хоть и комфортабельный. От этой мысли только  одно спасение Володе – работа. Главный технолог уже скрываться от него стал - каждый день молодой инженер ходит, задания просит.
- Вот неймется человеку, сидел бы как все, так ведь нет, выдашь ему задание на две недели - на следующий день приходит, мол, все сделано, извольте еще – сетовал Володин начальник.
Люди в неволе озлобляются. Даже когда вроде бы и бытовые условия хорошие, отсутствие свободы давит, как пресс, незаметно людей превращает в зверье. Одно развлечение в заводском общежитии знали – водку. Соберутся вечером - и понеслась: коллектив мужской, кто отказывался со всеми пить, того гнули, пока выделываться не прекратит. В тот вечер, как обычно, сидели, выпивали, вдруг кто-то вспомнил:
- А где новенький?
- Да черт его знает!
- Так позовите, как же так, не порядок! Что же мы, не люди что ли? О молодежи заботься нужно, помогать в коллективе адаптироваться, уга-га!
- Владимир, что же ты здесь, пойдем с нами, выпьем, посидим.
- Да нет спасибо, я прогуляться по территории собрался, осмотреться. Я вообще не пью.
- Да брось, пойдем, успеешь еще осмотреться, никуда все равно отсюда не денешься!
- Правда, спасибо, но я не хочу.
- Ты что же нас не уважаешь? – вскипятился здоровый, как буйвол, человек с мохнатыми  руками и огромными пудовыми кулаками.
- Я вас ни капли не уважаю, ни на грамм! За что мне вас уважать?
Яростью глаза налились у амбала, аж перекосило его от такой наглости. Но Володя пять лет прожил в мужском общежитии, знал - гнуться нельзя: один раз согнешься, потом уже поздно будет, нельзя слабость показывать, с первой минуты надо насмерть стоять.
А тот размахнулся, отвел назад  плечо, чтобы через сотую долю секунды со страшным ускорением выстрелить вперед, толкая кулак прямо в лицо, знал - одним ударом уложит. Володя тоже понимал, что силы неравные, но еще он знал – побеждает тот, кто сильнее духом. Ухватил за ножку  табурет, тяжелый такой, из соснового массива и, не дожидаясь, изо всех сил врубил с размаха противнику в грудь. Прошел табурет сквозь кулак, сквозь блок второй руки, и углом ударил в грудную клетку. Молча упал тот на пол и  лежал на спине с широко открытым ртом.  Даже какая-то неестественная картина получилась, прямо как в немом кино. А Володя поставил табуретку на пол и ушел тихо, ничего не сказав.
С тех пор никто больше его не трогал, никто не приставал, после работы чаще всего засиживался Володя вечерами в библиотеке. Однажды попался ему в руки научный журнал, а в нем статья: «Диэлектрик в электромагнитном поле». Очень интересная статья: оказывается диэлектрик, попадая в электромагнитное поле, старается двигаться по силовым линиям. И тут осенило Володю, как током ударило.
Завод выпускал корабельное оружие, в том числе шахты подачи снарядов. Шахта – рамная конструкция с раскосами, по ней снаряд из трюма к орудию подается. Красить их - целая проблема, кистью выкрасить – адский труд, конструкция высокая, и очень много элементов, а из пульверизатора еще хуже, только десять процентов краски на раме оседает, остальное летит на пол, на стены, на головы и в легкие маляров, опять же, перерасход краски огромный. Вот если бы подать на раму электромагнитное поле, так частички краски куда нужно полетели бы! Написал Володя подробную докладную записку директору.

***

- Владимир Лазаревич, берите на себя разработку системы и технологии окраски. Вот Вам пропуск для свободного выхода и спецразрешение от Минобороны, сами выбирайте, какие предприятия и НИИ хотите посетить. Думайте, что Вам нужно, любые материалы в этой области достанем.
Володя глянул в бумагу - серьезный документ, в духе: «...предъявителю сего мандата оказывать всяческую поддержку и помощь», да не просто, а за подписью замминистра.
Стал он ездить по предприятиям и  научным институтам, но с работой не торопился, знал -  как только дело сделает, сразу снова его в «лагерь» за колючую проволоку вернут, а ему, ой, как не хотелось обратно. Как-то раз в Хабаровске зашел в ресторан пообедать. За столиком соседствовал серьезный мужчина с депутатским значком на лацкане пиджака, разговорились:
- Владимир Михайлович.
- Владимир Лазаревич. Очень приятно.
 Собеседник рассказал о себе. Выяснилось, что он главный инженер хабаровского порта.
Володя, в свою очередь, поведал, что учился в ОИИМФ по специальности инженер-механик по оборудованию портов. Оказалось, что они оба окончили один институт. Так за приятными воспоминаниями скоротали вечер. Расставались со взаимной симпатией.
- Слушай, а может к нам? Нагрузка на порты с каждым годом все больше, грузы-то со стройматериалом на БАМ все через нас идут. Нам сейчас так толковых специалистов не хватает!
- Да ну что Вы, кто меня отпустит из Минобороны!
- Если согласен, то пусть тебя это не волнует.
- Я-то, конечно, согласен, вот мне резон за колючей проволокой всю жизнь сидеть!
- Погоди, я запишу полностью твои данные.
 На том и расстались. Володя вернулся на завод и продолжил работу над проектом. Надо сказать, он не питал никаких иллюзий. Через пару месяцев его вызвал директор:
- Ну что, Владимир, решили от нас сбежать?
- Михаил Петрович, с чего вы взяли?
- Ну, как же, вот пришла бумага по вашему ходатайству, Вас переводят. Разве мы мало для Вас сделали? Смотрите, за десять месяцев Вас повысили до ведущего технолога. Ну что Вам еще не хватает?
- Вы знаете, Михаил Петрович, я никаких ходатайств не писал, но, честно говоря, рад переводу. Поймите меня правильно, Вы прекрасно ко мне отнеслись, но дело в том, что здесь я, как в тюрьме. Мне свободы не хватает! А разработка окрасочной камеры практически завершена, теперь это дело техники, я больше в процессе не нужен.
- Ладно, Володя, жаль мне с тобой расставаться, отличный ты специалист, но тебя в целом понимаю, чувствую, у тебя большое будущее. Удачи тебе! Глядишь, еще свидимся...


Глава 3

Полным ходом началось строительство Байкало-Амурской магистрали: прорубили миллионы кубов горной породы, вывезли миллионы кубов земли, угробили сотни тысяч заключенных. Великая стройка, как черная дыра, поглощала бессчетное количество материалов. Порты Амура – восточные ворота БАМа, не успевали обслуживать транспорт, потому требовалось срочное расширение терминалов - строились по всему Амуру новые причалы, разгрузочные станции. Но Амурское пароходство не справлялось  с задачей партии.
- Здравствуйте, товарищи. Теперь так будет - каждую неделю все начальники портов будут лично мне отчитываться по количеству изготовленных крепежных стяжек. Это узкое место в строительстве новых причалов, поэтому снимайте людей, откуда хотите, организуйте третью, если необходимо, четвертую смену, но план выполняйте!

Суров начальник Амурского пароходства Захватов Зиновий Георгиевич. Но его можно понять, ему постоянно из министерства «хвост накручивали», министр водного транспорта лично звонил и грозил партийным взысканием. Хорошо еще, что далеко от Москвы, а то каждый день бы «на ковер» вызывали.

Присылали  тысячи рулонов катаного прута, его надо было нарубить, выровнять, резьбу нарезать. А нужно бессчетное количество таких стяжек. Сотни здоровых мужиков лерки крутили. Все резервы, казалось, уже задействованы, но поскольку  точить на станках эти стяжки было нельзя, приходилось резать вручную.

Порты не справлялись, каждую неделю начальники прибывали на совещание отчитываться о выполнении плана, но он не  выполнялся,  поэтому сидели молча, втянув головы в плечи в ожидании очередного выговора. Громил их начальник пароходства, но и сам  понимал - не хватает людей,  неоткуда дополнительно снять, что тут поделаешь?!

***

Механик хабаровского порта Владимир Либерман после утренней планерки постучал в кабинет главного инженера:
- Разрешите? Владимир Михайлович, я с просьбой: выделите мне один станок сверлильный и еще кое-чего тут по списку, я попробую решить проблему нарезки стяжек.

- Все тебе выделим, дорогой ты мой, был бы результат!

Володя рассудил, если гора не идет к Магомеду, то Магомед должен идти к горе. Раз деталь неровная, значит вращаться должна лерка -  из сверлильного станка сконструировал станок для нарезки резьбы. Не станок, а чудо вышло, вжик и готово!

***

-  ...так, что нам скажет начальник комсомольского порта?
- Мы, Зиновий Георгиевич, стараемся, как можем, 2500 сдали на этой неделе.
- А план у вас 4000! Работайте, делайте что-нибудь, на то Вы и руководитель. А если не справляетесь, так мы Вас освободим от ваших обязанностей. Так, дальше - Благовещенск.
- У нас 3200.
- Плохо, очень плохо работаете. Мы Вас на такую должность назначили, так не надо обманывать наше доверие. Что у нас в Хабаровске?
- Зиновий Георгиевич, план выполнили, 5000 сдали.
- Вот молодец, Александр Михалыч, из отстающих в лидеры вырываетесь! План вам 6000  на неделю.



***

За окном уже занялся рассвет, а она так и не смогла уснуть. Встав с постели, она накинула халат, вышла на террасу второго этажа и, щелкнув зажигалкой, закурила.
- Дженни, ты уже проснулась? – раздался сзади голос отца.
- Еще не уснула скорее.
- Волнуешься?
- Волнуюсь? Нет, скорее сомневаюсь в правильности решения.
Подойдя, отец обнял ее за плечи:
- Ты не хочешь выходить за Джозефа?
- Не знаю...
- Он не плохой парень, очень деловой…
- Да, он хороший человек, и, судя по всему, любит меня, да, он деловой и о таком муже мечтают многие женщины, это все так, но дело не в нем, скорее во мне… – задумчиво протянула, обернувшись к отцу, Дженни.
- Отчасти я тебя понимаю, но свадьба-то уже сегодня. Почему ты не сказала этого раньше? Хочешь отменить церемонию? – с укором в голосе спросил Бенджамин.
- Почему все на меня давят? – вспылила Дженнифер – Ты, Джо, я не знаю… Наверно, не надо ничего отменять, а то ведь перед приглашенными неудобно, – неуверенно добавила она.
- В конце концов, это твоя жизнь, поступай так, как тебе подсказывает сердце, только постарайся до трех часов все решить, – нахмурился отец, выходя и закрывая за собой дверь, в энергичном стуке которой явственно слышалось его недовольство дочерью.
- «Как подсказывает сердце»... А как оно подсказывает? Молчит предательски, предоставляя всю сложность выбора разуму. После прогулки по саду она заглянула в ежедневник: в одиннадцать приедет парикмахер, в двенадцать должны привезти платье.
Налив себе полный стакан виски, Дженни опрокинула его залпом, по телу разлилось тепло, а в голове появился легкий шум. «Ну вот, уже немного легче», - рассмеялась она,
глядя на себя в зеркало и, схватив бутылку, сделала еще несколько больших глотков, задержав дыхание.


***

Начальник хабаровского порта зашел в ангар, посмотрел – на душе потеплело, благостная улыбка заиграла на губах: раньше здесь крутили лерки десятки слесарей, а теперь в цехе  пусто, всех отправили в отгулы. Люди устали - без выходных сверхурочно много месяцев работали. Володя сидел в углу, чай с печеньем пил, да приятным мыслям предавался:  невеста из Москвы приехать скоро должна, как закончит институт свой, так и приедет. Обещал Александр Михайлович с жильем нормальным что-нибудь придумать, распорядился квартиру выделить в новом ведомственном доме, так на профкоме и заявил: «Такому работнику - не грех!». Раньше каждую неделю начальник порта на совещание, как на казнь шел, теперь - сплошные похвалы получает, в пример ставят.

- Володя, чай, смотрю, пьешь?
- Да, на две недели вперед нарезал, вон лежат.
- Молодец, что бы я делал без тебя?!
- Александр Михалыч, Вы бы в пароходстве не распространялись про это дело, а то ведь везде людей отрывают, человеко-часов затрачивается много. Узнают, заставят Вас для всего пароходства резать болты, оно Вам надо?
- Да ну, что я враг себе? Конечно, ни-ни. Кстати, невеста твоя, когда приезжать собирается?
- В июне диплом, к августу приедет.
- В общем, будет тебе квартира к этому времени, негоже молодой семье в общежитии ютиться!

***
- Что Хабаровск?
- Как обычно, план выполняем - 8000.
- Может, вы поделитесь с коллегами секретом успеха?
- Главное - людей заинтересовать, условия там…, обеды горячие наладили, просветительскую работу, опять же, ведем, о важности дела рассказываем…
Жарко от злости стало начальнику пароходства, гнев в голову ударил, но он сдержался  и тихо так, вкрадчиво произнес:
- Вот сейчас мы все и поедем к вам в порт, посмотрим, как дело у вас налажено.

***
Тулуп из овчины, шапка меховая, в ботинки двое носков шерстяных, а все равно, пока до работы добегал - ноги немели. От ветра из глаз слезы текли и тут же застывая, склеивали ресницы. Полностью уже было не открыть глаз, приходилось смотреть в щелку.  Придя в цех, Володя скорее наливал горячей воды в таз и отогревал свои конечности - никак не мог привыкнуть к здешним морозам. Хорошо еще, что никого нет, выделили ему одному небольшой цех. Вот и сейчас он, сидя на перевернутом ящике, ноги опустил в тазик с водой и наслаждался теплой негой. Вдруг в цех ввалилась целая толпа, сразу видно - начальственные особы, все в пыжиковых шапках, даже неудобно как-то. Володя засмущался, неловко натянул ботинки на мокрые ноги.

Первым в цех зашел Захватов, окинул тяжелым взглядом пустое пространство: никого нет, лерки никто не крутит, только в углу несметная гора стяжных болтов, и паренек какой-то странный в другом углу парит ноги в тазу.
- Ну, и где трудящиеся?
- Ну, как бы это сказать, - замялся Александр Михайлович - вон!
Он указал на стоящего в углу молодого человека.
- И все?
- Да, все.
- А ну, пусть покажет, как это он один столько нарезать успевает.
Володя подошел к станку, взял в руки заготовку, включил,  раз - и готово! Потом взял вторую заготовку, снова повернул - и все!  Третью, четвертую… Начальник пароходства посмотрел на него, молча развернулся и вышел, а за ним и вся свита.
Через два дня в порт пришло распоряжение: Либермана командировать в пароходство.
Володя расстроился, здесь ему уже и квартиру обещали, а там, в управлении - кто знает, когда жилье дадут?
- Александр Михалыч, так, а может я здесь, у Вас? Что мне пароходство, мне  и здесь не плохо.
- Ну, смотри, Володя, мы же не в армии, ты можешь и не ходить туда, официально ты здесь работаешь, без твоего заявления тебя перевести не могут. Конечно, мне хотелось бы, чтоб ты у меня здесь в порту остался.
На том и решили – и без Либермана у начальника пароходства много дел, да и кто такой этот Либерман, чтобы о нем помнить?  Неделя, другая прошла, казалось, в управлении про него забыли.

***

У Захватова очередное совещание, начальники портов отчитывались по итогам года.
1954 год был непростым, сооружали новые причалы, углубляли русло Амура, строили новые склады - большую работу проделали, но не меньше осталось и на следующий год: надо было расширять железнодорожную сеть в портах, оснащать причалы кранами, строить терминалы.  Скоро Новый год, настроение уже у всех праздничное, меньше десяти дней оставалось.
- Иван Яковлевич, вам уже пришли краны из министерства?
- Да, позавчера только эшелоны разгрузили. Два «Ганца» и «Деррик Хойст». За «Деррик Хойст» Вам особое спасибо, что помогли. Эх, с этим американским чудом мы десять раз план сделаем!
- Ну, старайтесь, будем надеяться, что нас не посрамите. Сергей Владимирович, а как у Вас дела в Благовещенске?
- Причалы сдали в срок, но терминалы оборудовать пока не получается, вы же знаете, у Главснаба не допросишься, чтоб в сетку включили, говорят, кончились лимиты на оборудование. Мы-то что могли, сделали.
- Раз не дают, значит, плохо просите, настойчивее надо быть. В следующем году постарайтесь. Ну что товарищи, встретимся в новом году, всех с наступающим, и не расслабляйтесь эти дни! Все свободны.
Когда уже расходились, Зиновий Георгиевич окликнул начальника хабаровского порта:
- Да, Александр Михайлович, к Вам у меня еще один вопрос, где, собственно, Либерман?
Тот не ожидал такого вопроса, думая, что уже давно забыли в пароходстве про молодого механика.
- Так, Зиновий Георгиевич, у меня в порту.
- А почему? Я же просил оформить перевод в пароходство на должность старшего инженера?
- Зиновий Георгиевич, да он, вроде, не хочет.
- Что? Не хочет?!  Чтоб до Нового года был перевод! А если перевода не будет, мы Вас куда-нибудь переведем на должность старшего кочегара. Шучу. Уж постарайтесь его уговорить.

***

Этим вечером она вернулась домой в приподнятом настроении и, пританцовывая с большим коричневым портфелем, тисненым красной кожей, словно первоклашка, получившая свою первую пятерку, загадочно улыбаясь, сообщила мужу радостную новость:
- Джо, угадай, кем меня сегодня назначили?
- Неужели сразу начальником финансово-аналитической группы?
- Мелко, мелко берешь! Совет директоров утвердил меня вице-президентом компании!
- Поздравляю, – фыркнул Джозеф, ехидно добавив – не мудрено получить в двадцать пять должность вице-президента, если твой отец президент и основной держатель акций.
Дженни, нахмурясь, исподлобья посмотрела на мужа:
- Да иди ты! Кроме папы за меня проголосовали и другие акционеры.
- Дорогая, ты так прекрасна в своей наивности!
Размахнувшись и слегка хлопнув мужа портфелем по спине, Дженни с досадой протянула:
- Все равно мог бы порадоваться за меня, вместо того, чтобы портить настроение в такой день!

***

Очень капризен Амур. В июне он пересыхает так, что суда иногда лежат по всему руслу на «брюхе», а в августе, когда талая вода с гор доходит до Хабаровска, часто выходит из берегов, затопляя прибрежные поселки и города.
В августе Володя собирался поехать в Херсон к родителям, и тихо, без лишнего шума, там дома расписаться с Олечкой. Уже и заявление было подано, но никак не получалось уехать -  чрезвычайное положение на Амуре, сильный паводок. Все пароходство на «ушах стояло», отпуск никому не давали, а кто в отпуске - тех срочно отзывали назад. Особенно бедственное положение было на участке Хабаровского порта в районе Покровки -  существовала реальная угроза затопления портовых терминалов и складов, а вместе с ними и всего поселка. Сутками напролет насыпали земляной вал, укрепляли берег, на самый крайний случай службы гражданской обороны должны были провести эвакуацию жителей. Руководители высокого ранга - начальник порта, зам начальника пароходства, председатель исполкома Покровки лично несли круглосуточную вахту. Но, кажется, обошлось, спадала вода, медленно, но спадала. Всем службам был дан отбой - все устали, измотаны. Руководителям больше не было необходимости нести вахту, но штаб пока все-таки решили не сворачивать - пусть теперь дежурят инженеры пароходства.
Пятнадцатого августа была смена Либермана - он старший. День с утра выдался спокойный, потихоньку падала вода, и, слава Богу — думал Володя, - глядишь, еще до сентября есть шанс попасть в Херсон.
- Ну что, ребята, два часа, ночь на дворе, еще немного посидим да можно ложиться, вроде, все спокойно. Оставим на всякий пожарный случай одного дежурного, каждые три часа меняться будем.
Не успел Володя договорить, как в комнату влетел начальник участка и срывающимся голосом закричал:
- Вода! Вода прибывает очень быстро! За двадцать минут почти десять сантиметров! До верхней точки насыпи меньше метра!
- Срочно звоните в пароходство, всех поднимать, всех оповестить! – распорядился Володя.
Но время шло, а оттуда никакого ответа. Запас времени - до того момента, как вода хлынет через край насыпи - меньше часа. Бульдозеры срочно нужны, но нигде не найти ни начальника порта, ни трактористов. Всем был дан отбой - воскресенье, ночь, а нужно срочно эвакуацию проводить, нужно предпринять целый комплекс мероприятий в порту, иначе последствия затопления будут страшные. Но как проводить такие масштабные действия, когда никого нет - все расслабились после десяти дней напряжения,  никто и предположить не мог, что вода снова будет прибывать с такой скоростью.
Можно, конечно, было сказать: « Моя хата с краю»,  потом все валить на руководство, поскольку не в его компетенции серьезные решения принимать. Но Володе такое и в голову не пришло, не в его натуре было зарывать голову в песок. Знал, что сейчас он крайний, и ему надо найти решение.
Стояли на путях три состава, груженые канадской мукой высшего сорта, приготовленные к отправке.  Из этой муки хлеб отменного качества  строителям БАМа должны были выпекать. Не все, конечно, строители ели такой хлебушек, в основном, охрана лагерей и руководители великой стройки, да еще комсомольские и партийные лидеры.
- Самый опасный участок в районе набережных! Там насыпь самая низкая, и скоро прорвет! Вагоны с мукой немедленно вскрывать и мешки по насыпи укладывать. И живее! – скомандовал Либерман.
- Что, да как Вы смеете, канадская мука! Кто Вы такой! Я не допущу, у Вас нет таких полномочий! Тут же пломбы, их нельзя вскрывать! – вопил начальник железнодорожной смены.
- Все меня поняли?! Включить сирену экстренного оповещения, все мужчины в поселке, которые могут стоять на ногах, мне нужны здесь! Пломбы срывать, мешки на спину - и на насыпь! Я здесь сейчас главный, мои приказы исполнять, мать вашу!
Организовали живую цепь: кидали мешки с мукой с рук на руки и ими поверх земляной насыпи строили  дамбу — укладывали как кирпичи,  часть потрошили, и пространство между мешками мукой засыпали. Мука вроде цемента, как только вода попадает на поверхность, сразу образуется липкая и непроницаемая корка. А темень, хоть глаз коли - электричество вырубили, потому что, если бы удержать воду не удалось – залило бы  подстанцию, такой фонтан искр был бы! А вода поднялась уже выше уровня насыпи, теперь ее сдерживала только мучная дамба.  Все уже выбились из сил, а подъем Амура быстрее, чем успевают наращивать дамбу. Каждый понимал - нельзя халтурить, и перекур не устроишь - в одном месте прорвет, рухнет вся дамба, и тогда смоет всех к чертовой матери и вместе с каменными глыбами перемелет, как эту самую канадскую муку мелкого помола. Руки уже мешки не держали, и, кажется, что это бег вверх, по эскалатору, который идет вниз. За два часа двадцать суточных норм сделали бригады грузчиков! Но не зря — вода остановилась, потом медленно на спад пошла, уже окончательно.  За три часа почти километр защитного сооружения построили высотой больше полутора метров. Как великая китайская стена протянулось величественная мучная дамба! Верхние ряды укладывали, когда нижние уже воду сдерживали.
Утром явилось все начальство. Начальник Амурского пароходства окинул взглядом мучное сооружение:
- Кто приказал? - задал он вопрос, указывая на насыпь.
- Я, Зиновий Георгиевич, – шагнул вперед Либерман.
- Завтра в девять совещание, всем явиться, а тебе, Либерман, в первую очередь! – не глядя на него, буркнул Захватов.

***
Оторвавшись от чтения отчета из Гвинейского филиала, она набрала номер президента компании:
- Пап, я хочу зайти. Ты свободен?
- Поднимайся.
Этим утром, они уже виделись на совещании, но отец старался не проявлять чувств на людях, зато сейчас он тепло обнял дочь, чмокнув ее в лоб.
- Папа, я хотела поговорить о Гвинее. Сейчас Гвинейские месторождения угля обеспечивают более сорока процентов дохода компании и более пятидесяти пяти процентов прибылей. Добывать там значительно прибыльнее даже с учетом расходов на транспортировку сырья в Америку.
- Да, да, Дженн, я тоже умею читать отчеты и делать простые выводы, к чему ты клонишь?
- Тогда я скажу прямо, имеет смысл расширять филиалы в Гвинее. Кроме того, возможно, следует заняться рудой цветных металлов.
- Все это потребует больших инвестиций, между тем ситуация там не очень понятна, и не очень ясны перспективы страны.  Если все же Франция решится в ближайшем будущем предоставить Гвинее независимость, то наши вложения могут не успеть окупиться.
- Все это так, и поэтому я думаю, мне стоит поехать туда. Если все-таки мы сочтем расширение бизнеса в Гвинее оправданным риском, то лучше мне самой контролировать финансовые инвестиции, потому что слишком много «серых» расходов, трудно в действительности установить, пошли те или иные средства на взятки и подкуп, или же их присвоили сами сотрудники.
- Разумно, хотя мне не хочется отпускать тебя в эту африканскую дыру. Это может быть просто небезопасно.
- А я, напротив, давно мечтала побывать в Африке, к тому же, зря что ли, мы содержим в нашем представительстве охранников – дармоедов? – лукаво подмигнула она отцу.
Этим вечером Дженни пришла домой позже обычного.
- Дорогая, в чем дело? Ты что, забыла? Сегодня же нам на благотворительный прием к Ронсам! Я уже звонил тебе в офис, мне ответили, что ты только что выехала. Ну, разве можно столько работать?- одетый в смокинг Джозеф бросился ей навстречу.
- Ой, прости, я совсем забыла, закрутилась с делами…
- Собирайся скорее! Мы уже опаздываем.
- Нет, нет, Джо, я не пойду, очень устала, да и обдумать еще кое-что нужно.
- Как это не пойдешь? Ты что, рехнулась?
- Ну, сходи один, в чем проблема?
- Как это в чем? – возмутился Джозеф, - я женатый человек, почему я должен туда идти один? Ты же знаешь, что это очень важный для меня прием, там будет сам губернатор и несколько высших чиновников из Белого дома.
- Слушай, отстань от меня, я для себя не вижу никакой пользы от этих людей. У меня много дел, я собираюсь в Гвинею, мне нужно многое сделать до этой поездки.
- Ах, вот как?! Ты уезжаешь в Африку? Со мной советоваться значит уже не нужно? Ты просто вот так вот ставишь меня перед фактом! И когда, если не секрет?
- В  следующем месяце, зачем откладывать?!
- Отлично, – нервно махнул рукой Джозеф и, резко повернувшись, вышел из гостиной.


***

Было проведено ведомственное расследование, теперь каждый член комиссии должен доложить свои результаты на совещании у начальника пароходства, а затем будет вынесено коллективное решение.
У Захватова было принято сначала высказываться младшим по чину, потом старшим, чтобы младшие старшим не смотрели в рот и свое мнение  не согласовывали - тогда сохраняется объективность.
Но члены комиссии  и без этого понимали, какая к черту объективность - превышение служебных полномочий, повлекшее материальный ущерб в особо крупных размерах! И так все ясно – кончена карьера у  парня, дай Бог, чтоб не загремел за решетку.
Володя сидел в конце длинного стола и молча смотрел на шеренгу начальников. Каждый из них вперед другого пытался вбить в крышку его гроба свой гвоздь:
- Немедленно его уволить с работы, без права занимать руководящие должности!
- Уволить? Я считаю, что материалы ведомственного расследования нужно передать в прокуратуру и инициировать уголовное дело!
- Три состава с мукой утопить в реке! Кем вообразил себя этот мальчишка! Он должен ответить за свои действия перед страной и партией!
 Володя, конечно, не был таким уж отчаянным и бесстрашным - в двадцать четыре года ему не хотелось быть уволенным без права работать по специальности, и уж тем более не хотелось в тюрьму. Но сейчас он еле сдерживал смех, настолько комичными выглядели жестикулирующие члены комиссии.
- Ну, а что нам скажет Либерман?
Все замерли в ожидании - вот сейчас, сейчас этот сопляк кинется в ноги, будет умолять о пощаде, сейчас он будет каяться...
Только начальник пароходства, как и прежде, сидел с непроницаемым лицом, не обронив ни единого слова.
- Что я скажу? – Володя вскинул брови – в тот момент я думал о спасении людей, а не о том, что мне за это будет!
От неожиданности лица сидевших за столом вытянулись, в кабинете повисла гробовая тишина.
Зиновий Георгиевич медленно поднял голову - это был его выход. Все смотрели на него, а он в глаза всем и каждому одновременно уперся тяжелым взглядом:
- Тут звучали реплики, что Либерман не может занимать должность старшего инженера пароходства. Я тоже так считаю…
После этих слов Захватов снова опустил голову, глядя куда-то в пол, но через секунду поднял и, посмотрев на Володю, произнес:
- Я думаю, что такого человека нужно назначить начальником службы портов пароходства.
 Для Захватова не нужно было никакого расследования, он с самого начала понимал, если бы воду сдержать не удалось, материальные потери были бы несопоставимы с тремя составами муки. Погибли бы сотни людей, вода смыла бы все постройки и полностью уничтожила инфраструктуру участка порта. В тот день решительность этого юного инженера определила исход дела, и если бы тогда оказалась не его смена, катастрофы было бы не избежать.
Сердце Володи бешено колотилось, выстукивая двести, если не все триста ударов в минуту.

***

- Владимир, ты уж извини, но отпуск тебе придется сократить. Двадцатого сентября, перед закрытием навигации у меня ревизорский объезд наших объектов. Я хотел бы, чтобы ты поехал со мной. Во-первых, потому, что я назначил тебя начальником службы портов, и тебе было бы полезно все посмотреть и ознакомиться вживую, а во-вторых, поездка будет дней двадцать, и мне хотелось бы узнать тебя поближе.
- Зиновий Георгиевич, поймите, до двадцатого сентября осталось девятнадцать дней. На Николаев ближайший самолет летает из Новосибирска, а на Новосибирск рейс будет только через пять дней. Мне от Николаева еще до Херсона добираться, просто элементарно не хватит времени, путь не близкий. Мы же подали заявление, у нас свадьба. Я билеты за месяц брал. А сейчас я уже ни на один рейс не попаду!
- Подожди.
Захватов подошел к телефону, снял трубку и набрал номер.
- Алло, Николай Саныча будьте любезны. Захватов.
…
- Алло, Коля, здравствуй. Ты говорил, что в Москву летишь?
…
- Завтра утром уже? Слушай у меня к тебе просьбочка, тут такие обстоятельства… захвати с собой одного человека. Я прошу. Сделай небольшой крюк, подхвати его в Хабаровске.
 Захватов повернулся к Володе:
- Завтра командующий Дальневосточным округом Козаченко в Москву летит, ты полетишь с ним на персональном самолете. Из Москвы в Николаев рейсы каждый день. Тебя мой водитель завтра утром отвезет на военный аэродром, так что беги сдавать билеты и собирай вещи, а двадцатого я тебя жду!

***

Поднялся Володя на борт – удивился, и не думал, что в Советском Союзе такие самолеты делают - тут тебе и кают-компания, и кабинет с библиотекой, и спальные каюты, отделка – ценными породами дерева, кожаные кресла расставлены вокруг журнального столика. Обычно с Дальнего Востока самолеты летели долго, делали множество посадок для дозаправки, но это был не обычный Ил-12, а его модифицированный вариант.  Ил-12-11 конструировался специально для высшего руководящего состава страны, поэтому запас топлива у него был на четыре тысячи километров, шумоизоляция не хуже чем в Роллс-Ройсе, а в полете возникало чувство, будто скользишь на яхте по океанскому простору в легкий бриз - плавность непередаваемая, ни тебе тряски, ни вибрации.
Полет долгий, около суток, но на ночевку не останавливались, только дважды садились на дозаправку. Все время полета главком держался несколько отстраненно, хотя без надменности, особо не разговаривал, да и Володя высокого чина не донимал вопросами.
Вот уж и Москва показалась внизу, огни аэродрома замерцали, только почему-то самолет слишком долго кружил над аэродромом: то шел на снижение, то вдруг вверх его резко тянуло, то снова вниз кидало.
Придвинул генерал к себе переговорное устройство, щелкнул кнопкой:
- В чем дело?
- Николай Саныч, переднее шасси не выходит.
- Так попытайся вытряхнуть.
- Пытаюсь, не выходит.
- На брюхо сажать будешь?
- Теперь уже и на брюхо не посадить - задние шасси из мотогондол вышли, назад не убираются, мы при посадке носом в землю зароемся.
- Так что делать?
- Не знаю, буду продолжать пытаться вытряхнуть переднюю стойку.
Володю поразило спокойствие, с которым выслушал командующий командира экипажа и, со свойственной ему непосредственностью, спросил:
- Николай Александрович, а если шасси помочь выйти?
- Интересно как? За борт полезешь?
- Нет, передняя стойка ведь находится где-то под нами?
Переговорное устройство было включено, поэтому пилоты слышали диалог в салоне.
- А что — мысль! Правда, если четыре гидравлические помпы не могут выдавить стойку, вы-то как поможете? Да и как пол расковырять?  Между прочим, обшивка прочная и толстый слой изоляции, - отозвался летчик.
- А нет на борту топора?
- Откуда?!
- Зато есть штык-ножи, – прервал Козаченко их диалог.
Казалось, в нем совсем нет волнения, выдавали только капельки пота, выступившие на бритом затылке.
Володя вместе с двумя генеральскими порученцами нещадно рвал ковровое напольное покрытие, но толстый слой фанеры, из которой был сделан пол, проковырять было не так-то просто. На обратной стороне штык-ножа есть небольшая пилка, но, чтобы начать ею пилить, надо было проткнуть лист толстой фанеры, а он никак не поддавался натиску клинка. С бешеной скоростью штык взлетал и снова врезался в пол. Наконец, в какой-то момент лезвие провалилось, проткнув изоляцию, и уперлось во второй слой фанеры. Это было неприятное открытие: оказывается, пол состоял из двух слоев толстой фанеры, между которыми находилась изоляция, представляя собой как бы двойной бутерброд.
- Ну, как идет? У нас горючего на час двадцать осталось.
- Стараемся, не так-то это просто…

Наконец показалась полость. Створки люка были приоткрыты, стойка чуть торчала наружу. Теперь нужно было расширить отверстие, чтобы можно было залезть в полость.
- Долго возитесь! У нас уже топливо заканчивается!
- Сейчас, сейчас, уже не много.
Шесть пар рук, как заведенные,  пилили и рвали фанеру.
- Я выхожу на полосу, больше кружить не могу. Будь, что будет!
Володя втиснулся в дырку, уперся локтями в края и встал на заклинившую стойку. Он видел, как приближается земля. Подпрыгивая на опоре, пытался выдавить наружу - ничего не выходило. Его комариного веса не хватало, а расстояние до земли стремительно сокращалось, захватывая дух. Изо всех сил он подпрыгивал и обеими ногами ударял по опоре шасси. До земли оставались считанные метры.
- Ну что?! – не выдержав, заорал летчик.
Володя в очередной раз подпрыгнул на балке и понял, что проваливается. Еле-еле он удержал себя локтями, чтобы не выпасть из самолета. Опора вышла, и, спустя несколько секунд, колеса соприкоснулись с землей. Он так и продолжал висеть, от встряски его кинуло на край дыры, и он сильно ударился ребрами. Дыхание перехватило, руки уже не могли держать, в этот момент главком с помощниками, ухватив его за подмышки, как котенка втянули внутрь.
Когда самолет, наконец, замер, Козаченко, перед тем, как выйти,  подошел к Володе, похлопал по плечу, с языка слетело короткое:
- Ну ты, бля, молодец!

***

У начальника пароходства был персональный разъездной теплоход «Жемчужина» -  красивое, двухпалубное судно, некогда принадлежавшее китайскому императору и подаренное Амурскому пароходству великим Мао.
Вместе с Володей в ревизорскую поездку Захватов пригласил своего приятеля - председателя Совета национальностей Ивана Черного. Для Черного это скорее был  туристический круиз по Амуру, нежели рабочая поездка.
Посетить предстояло три объекта: судоремонтная база в Ленинском,  порты Благовещенска и поселка Черняево. Вся поездка должна была продолжаться двадцать дней, на борту, кроме Захватова, Либермана и Черного, было еще 12 человек экипажа.
В распоряжение Володи предоставили  двухкомнатную каюту, скорее напоминающую номер шикарного отеля: спальня с огромной кроватью, уборная комната, гостиная, посреди которой стоял большой кожаный диван и журнальный столик красного дерева. У Захватова с Черным, понятно, тоже было никак не хуже.
Несмотря на то, что уже была середина осени, погода стояла изумительная. Теплоход плавно понесло вверх по течению, и, только вышли из города, за бортом раскинулся восхитительный пейзаж. Нетронутая, девственная тайга и природные пастельные краски способствовали умиротворению и расслаблению, навевая мысли о вечном.

***

В кают-компании стол накрыли на троих, экипаж питался отдельно. Стол скромный, без излишеств: ребрышки бараньи с пряностями нажарены, свежие овощи нарезаны и запотевший графин водочки из холодильника.
- Ну, за светлое будущее, товарищи!
Неспешно текла беседа, только, чем меньше оставалось в графине, тем больше Черный был Володей недоволен:
- А ты что не пьешь?
- Спасибо, Иван Степанович, я не любитель.
- Не любитель? Я, председатель совета национальностей, с тобой выпить желаю, а ты, значит, не любитель! Пей!
- Спасибо, я не хочу.
- Ты кому отказываешь! Значит, тебе наплевать, вроде как, на мои слова?! – завелся Черный.
- Оставь его, Степаныч, – засмеялся Захватов – знаешь, как его фамилия переводится? Свободный человек, homo liber по-латыни – он дружески хлопнул Либермана по плечу.
Володя тихо встал и вышел на палубу, на свежий воздух звездами полюбоваться. А небо! Кажется, посмотришь вверх и всю вселенную до самых ее окраин увидишь. Над тайгой огромный диск луны висел, освещая макушки деревьев мягким лимонным светом. Прохладный осенний ветерок нес речной воздух такой чистоты и свежести, что голова кружилась.

***
Утром завтракали вдвоем. Черный, видимо, после вчерашнего вечера еще не отошел и к завтраку не спустился, появился только к обеду. Поначалу держался холодно, но потом сквозь зубы проговорил:
- Слушай, я вчера не прав был, извини. Вообще ты молодец, крепкого характера.
- Семь лет по мужским общежитиям не проходят бесследно.
Все дружно рассмеялись, и обстановка потеплела.

***

Рассветало. Солнечные лучи нехотя пробивались сквозь утренний туман, медленно рассеивая ночную прохладу. Судно бросило якорь в двухстах километрах вверх по Амуру выше Ленинского. Володя, стоя у окна каюты,  наблюдал удивительную картину, как  китайцы из реки черпали воду. Вернее, один черпал и передавал второму, второй ведро уносил. Тут же следующий с пустым подскакивал, и работала вся эта система, как швейцарский хронометр: первая секунда – взял ведро, навесил на журавль, вторая секунда – опустил, зачерпнул воду, третья секунда – поднял, с журавля снял, четвертая – отдал ведро, взял у следующего пустое, и снова повторилась операция.  Полюбовался такими работниками Володя, пошел бриться - через час завтрак. После завтрака снова к борту, а китаец все там же – воду черпает, все те же четыре секунды на цикл. Ладно, с документами нужно поработать, кое-какие цифры посмотреть. Володя свой рабочий стол к окну каюты подтащил, чтобы не выпускать из виду диковинных работников: сидит, документы читает, одни цифирки с другими сравнивает, а сам нет-нет, да глянет в окно - не присели ли отдохнуть, не перекуривают ли? Нет, без остановки, четыре секунды, словно и не люди вовсе на том берегу, а чудо-насос воду качает. На обед позвали, так в кают-компании местечко он занял рядом с окном, разбирает его уже не на шутку: остановиться когда-нибудь этот механизм или он вечный? После обеда на левый борт палубы бегом побежал наблюдать.
- Владимир, куда это ты все время смотришь? И за обедом все в окно пялился.
- Да вот, Зиновий Георгиевич, интересная картина – видите, как работает? Обратите внимание, ровно секунда на операцию, четыре секунды цикл.
- Ну, вижу и что?
- А то, что встал я в полседьмого - он уже работал. Сейчас третий час, а китаец ни разу не остановился! Без единого перекура! Наш работник за первый час десять перекуров бы сделал, а к этому времени лежал бы в обнимку с ведром мертвецки пьяный. А у этого КПД сто процентов, в туалет не отходил не разу!
- Ты Григорьева знаешь?
- Петровича-то? Главного диспетчера Хабаровского порта? Да, да, я понял к чему Вы. Я не раз слышал от старого ворчуна: «Эх, мне бы бригаду китайцев, я бы на х.., все краны повыкидывал, и план бы всегда выполнял!».
- Так я тебе расскажу, что два года назад я возглавлял делегацию от министерства транспорта в Китае. Этот Григорьев тоже был в составе этой делегации. То, что мы увидели тогда в китайском порту, потрясло нас. Представь себе картину: причалы, ни единого крана, на траве сидит бригада китайцев – человек семьдесят. Пришвартовалось судно на погрузку. Бригадир свистнул – тут же все вскакивают, хватают коромысла, на которые подвешены корзины и бегут на склад. Пробегая через склад, они черпают сою и бегут на судно. Пробегая мимо люка, высыпают содержимое в трюм. Воистину завораживающее зрелище: судно начинало «тонуть» прямо на глазах.
- Да, ничего не скажешь, уникальная нация!
- Это точно. Знаешь, при их подходе к делу, за ними - будущее.

    
                ***

Оля, войдя в кухню, досадливо поморщилась: опять эта неряха – соседка после себя плиту не убрала и целую мойку грязной посуды оставила – воды в чайник не набрать.
К тому же по всей кухне пустые бутылки и остатки закуски после вчерашней поздней пьянки раскиданы.
- Зинаида Петровна, - позвала Оля – уберите за собой, мне обед готовить надо, а ни к плите, ни к раковине не подойти.
- Да пошла ты…- просипела еще не протрезвевшая соседка, нетвердой походкой пробиравшаяся в туалет.
- Если будешь материться, старая курва, я тебя вообще больше в кухню не пущу, – вскипела Оля
- Ой-ей-ей! Так я тебя жидовку пархатую и испугалась! - не успела договорить последнюю фразу соседка, как Оля, с детства болезненно реагировавшая на проявления антисемитизма, выхватила из раковины грязный половник и с размаху «заехала» ей по лбу с такой силой, что та, не удержавшись на ногах, рухнула посреди узкого коридора. Оля молча вернула половник в раковину, переступила через корчившуюся на полу со злобными ругательствами Зинаиду и закрыла дверь в свою комнату. 

***

Легли проблемы на стол тысячей страниц, а на плечи, пожалуй, тысячей тонн. Куда ни глянь - везде аврал, все требовало немедленного вмешательства, но за что схватиться раньше? Полистал Владимир письма, бумаги, решил - все может подождать, а вот в Райчихинский район нужно выезжать немедленно. Уголь в Райчихинском месторождении молодой, хреновый, прямо говоря, но зато лежит на поверхности пластами. Добывать его можно карьерным способом - это самый дешевый способ добычи, от того и такой интерес к месторождению. И все бы хорошо, да только глухомань, на 50 километров ни одной деревушки. Нагнали техники, вагончики поставили, а ни электричества, ни тепла ведь нет, не говоря о душе и уборной. По лету-то еще ничего, и за вагончиком справиться можно и из ведра водой помыться на улице - нормально. А сейчас ноябрь. Уже холода не шуточные, а скоро совсем  лютые морозы ударят, тогда, нужду справляя за вагончиком, к этому самому вагончику примерзнуть можно. Рабочие возмущались такими условиями жизни, многие уже самовольно уехали.

***

- Володя, не успели мы пожениться, ты уехал на двадцать дней с Захватовым. Приехал, месяца не прошло - ты снова уезжаешь. На сколько в этот раз?
- Олюшка, ты же все сама понимаешь.
- Конечно, понимаю. Но и ты меня пойми: мне трудно, здесь у меня никого нет, новое место. Ты все время на работе. А даже когда мы вместе, все равно где-то далеко. К тому же каждый день воевать приходится с соседкой – пьяницей.
- Все будет хорошо, сейчас трудный период, но это не навсегда, жизнь наладится. Я не знаю, сколько мне там придется провести время, может неделю, может месяц. А насчет квартиры, ты же знаешь - в следующем году, когда новый дом сдадут, нам с тобой там «двушка» уже распределена, осталось чуть-чуть потерпеть.
- Скорее бы… Я собрала тебе теплые вещи. Всегда носи шерстяные носки и не ходи расстегнутый на ветру, иначе подхватишь воспаление легких.
-Да, конечно.
Ему и в самом деле было непросто: получив назначение на должность начальника службы портов, он провалился в бездну хаоса, разгильдяйства и безответственности. Весь ужас состоял в том, что невозможно было провести ни одного решения - они утопали в этой отвратительной русской безалаберности. Опускались руки, пропал сон. Больше всего угнетало бессилие и невозможность переломить ситуацию.

***

- Ну, здравствуй, Володя.
Захватов обнял по-отечески Либермана, усадил в кресло.
- Рассказывай.
- Ну, что рассказывать, Вы и сами не хуже меня все знаете...Бытом возмущались, снабжением. Действительно, ведь хуже, чем в лагере условия. Кое-как организовали им отопление вагончиков, теплую душевую сколотили с баком для нагрева воды.
- А воду электричеством греть?
- Да нет, генератор-то дизельный, а туда зимой дизель проблемно доставлять. Просто к баку топку угольную приварили. Да продовольствия несколько бортов подтянули.
- Больше не возмущаются?
- Вроде успокоились, да и те, кто уехал оттуда, понемногу  возвращаются.
- Это хорошо, что тихо все разрешилось, – помолчал полминуты Захватов и добавил - и хорошо, что вдали от партийного глаза.
- Это точно, потому что партию они чистили не шуточно.
- Замяли и, слава Богу. Если бы об этой забастовке с антипартийными лозунгами стало известно, и им бы досталось и  наши головы с плеч слетели. Но вот что меня сейчас беспокоит, так это Комсомольский порт.
- Да, самый проблемный.
- Понимаешь, ко всем напастям рабочие на начальника порта телегу мне и в горком накатали.
- А из-за чего сыр-бор?
- Да дело в том, что сам он мужик хамоватый, и жена у него мерзопакостная баба. На, возьми, почитай, – протянул он Володе письмо от рабочих.

«Уважаемый Георгий Зиновьевич, пишут Вам простые рабочие Комсомольского порта. Защитите нас от бесчинств начальника … - начало было еще ничего, но высказаться хотел каждый, от чего письмо пестрило разными почерками - … на это жена его назвала меня драной кошкой. Я ж ей говорю, что какое право она имеет оскорблять меня, а она и говорит, что я сошка мелкая и чтобы не вякала…»

- Ну что же, укоротим язык, и гонор жене подрежем, – не скрывая улыбки, начал Володя – я, собственно, уже все равно готовил Вам рекомендацию о снятии начальника. Дела в этом порту хуже некуда.
- Да, кадровый вопрос очень острый. А кого вместо него?
- Я бы рекомендовал Зираховского.
- Главного инженера Хабаровского порта?
- Да, Владимир Михайлович грамотный специалист, я работал под его руководством после перевода в Хабаровский порт. Других кандидатур не вижу.
- Хорошо, Володя, готовь приказ, я подпишу, и поезжай в Комсомольск, посмотри там, что, да как,  и с местным горкомом согласуй кандидатуру Зираховского.

***

Снова отъезд, с такой работой и семью-то забудешь! Правда, на этот раз  в Комсомольск всего на два дня.
- Володя, я надеюсь, ты хоть Новый год дома проведешь?
- Ну зачем ты так? Это же короткая поездка, кстати, ты не хочешь в нашем ведомственном техникуме физику преподавать? У них по-моему эта вакансия свободна.
- Конечно, хочу! Я уже видеть эти стены не могу! Сижу целыми днями одна дома, скоро говорить-то разучусь.
- Ну, вот и хорошо, я им позвоню, думаю, они тоже обрадуются столичному специалисту, - подмигнул Володя, чмокнув жену.
***

Первым делом – в горком! В Советском Союзе партия всегда была главной силой, управляя всеми сторонами жизни советских людей, а уж кадровые решения в отношении руководящего состава и подавно сначала согласовывались там.
Владимир открыл дверь приемной и быстрым шагом направился к кабинету. Но на пути каждого «ходока» к высокому начальству было грозное препятствие – секретарша. Секретарши в Советском Союзе - особая каста, они были призваны оградить слуг советского народа от него самого, пресекать несанкционированное проникновение той
самой кухарки, которая по завету Ильича может управлять государством. Потому, увидев посетителя, нагло прущегося в святая святых – кабинет секретаря горкома партии, дамочка вскочила из-за стола, и уже широко раскрыла  рот, чтобы обрушиться на несчастного, разъяснив, что такое демократия по-советски. Только, очевидно, не было времени у наглого мальчишки ее слушать, не было у него желания ей улыбаться, объясняя цель визита, поэтому он махнул в ее сторону рукой, и рухнула от этого жеста назад в кресло «церберша», будто ее секретным энергетическим ударом шаолиньский монах поразил. На самом деле никакими сверхъестественными способностями этот молодой человек не обладал, просто у каждой профессии есть свои секреты и свои особенности. Главной особенностью профессии советской секретарши было безошибочно определять тех, для кого заветные двери всегда открыты, и эта отмашка, этот полный пренебрежения жест, был тайным паролем, тайным знаком, известным лишь избранным.
Молодой человек с кучерявой головой беспрепятственно скрылся за дверью.
- Добрый день, начальник службы портов…
- А-аа, Володя, я же говорил, что мы еще встретимся! Проходи, садись. Рад тебя видеть!
К своему большому удивлению Володя опознал в секретаре горкома бывшего директора, у которого работал на военном заводе в Хабаровске-6.
- Михаил Петрович, а Вы здесь как?
- Да вот, переведен на партийную работу. А вот ты, Володька, я смотрю, быстро прешь вверх, хотя я не сомневался, что так и будет, когда ты уходил от меня.
- Не жалеете, что сюда перешли?
- И жалею, и нет... Все-таки работа директора интереснее, есть место творческому подходу, видишь реальные результаты. Но с другой стороны меня постоянно тюкали все, кому не лень, а здесь я бог и царь.

Посидели за стаканчиком импортного коньяка, вспомнили работу на военном заводе:
- Кстати, Михаил Петрович, а как покрасочные системы-то?
- А вот, посмотри...
Он бережно достал с полки лакированную коробочку, открыл, а там орден Ленина на шелковой подушке переливался золотом и платиной.
- За внедрение передовой технологии! И, кстати, перевод сюда я после этого получил. Так что, в некотором роде я тебе обязан этим креслицем. С меня причитается!
 Кандидатуру Зираховского утвердили тут же без проблем. Старого директора тоже сняли тихо, без шума, и следующим утром Володя поездом вернулся в Хабаровск.



***

Новый год сродни тайфуну: две недели после грандиозной пьянки люди в себя придти не могут. Аварийность в этот период многократно возрастает.
- Ну как, Володя, дела?
- Да уже в норме, люди оклемались после праздника, везде работы по подготовке портов к навигации идут согласно графику. Только Комсомольский порт отстает. Да вы же сами там ситуацию знаете.
- Да знаю... А как у тебя самого дела? Как у Ольги?
- Вижу, Вы уже в курсе. Все в порядке, ориентировочно в конце июня родит.
- В общем, давай так, ты у нас готовишься папой стать, и жене ты сейчас дома нужен, поэтому я тебя от дел временно отстраняю, никаких командировок, все распихай заместителям, а тебе будет другое задание, не менее важное и ответственное.
- И какое же, Зиновий Георгиевич?
- Знаешь, что мы строим?
- Да много всего строим: строим третью площадку хабаровского порта, строим терминал сыпучих грузов в Комсомольске, строим наливной терминал в Благовещенске…
- Не верно. Мы строим коммунизм! И это будет одна из главных тем съезда партии, который Хрущев созывает в следующем году.
- А я тут при чем? Вы хотите, чтобы я к этому съезду коммунизм построил? Переоцениваете вы меня, Зиновий Георгиевич.
- Да нет, не переоцениваю. А задание тебе вот какое… ты фантастику любишь?
- Нет.
- Ну не суть, так вот, к съезду от всех министерств по всем отраслям промышленности потребовали доклады, как будет выглядеть отрасль при коммунизме, и как нам этого добиться. Вот этот доклад я и прошу тебя подготовить. Собственно, конечно, никаких реальных действий не будет, однако, отнестись к докладу надо серьезно. Похоже, что наиболее дельные предложения будут представлены Хрущеву.
- Очередная инициатива сверху?
- Прекрати ерничать, Володя. Задача ясна?
- Да Вы что, Зиновий Георгиевич, шутки-шутками, а  у меня дел по горло! В Комсомольске Зираховский - человек новый, ему помощь наша потребоваться может, в Благовещенске...
; Стоп, Володя, я, кажется, ясно изъясняюсь? - Захватов нахмурился - все дела в сторону!
Но, перехватив Володин взгляд, подмигнул:
; Будь больше с женой, уделяй ей время и пиши потихоньку эпос на тему светлого будущего.


***

Не привычно как-то, ни тебе забот, ни проблем, на работу утром ходить не нужно. Была сначала мысль пойти посмотреть отчеты, да составить заявку снабженцам, но... с Захватовым лучше не спорить — решил Володя.
Вроде бы плевое задание , но любое дело начинается со сбора информации. А как знать, что при коммунизме с пароходством будет? Одно ясно, коммунизм - это что-то светлое, при коммунизме должно быть лучше, иначе зачем этот коммунизм вообще нужен? А еще интересно узнать, как капиталисты решают проблемы речного судоходства. Известно из школьных учебников, что они рабочий класс угнетают , видимо, поэтому у них в портовых кранах удобная кабина, кресло с регулируемыми валиками, чтобы не затекала спина, чтобы крановщика радикулит не разбил. А в Советском Союзе рабочий может и на фанерной «сидушке» смену отсидеть, а потом, еле разогнувшись, ползти к дому, по дороге еще очередь отстояв в магазин за продуктами. В США «издеваются» над рабочими, в яркие комбинезоны наряжают, словно клоунов в цирке. А в СССР рабочий класс - гегемон, в спецовках ходит непонятного цвета, всевозможными маслами пропитанном, и запах идет такой от этих спецовок, что у неподготовленного человека кружиться голова начинает. Да и потом, в Америке у рабочего «отбирают» кровно заработанное всеми возможными способами: чтобы купить дом с лужайкой, ему приходится идти в кредитную кабалу. А в Союзе всем жилье предоставляют бесплатно, поэтому работяги ютятся  в коммуналке в одной комнате с женой, двумя детьми, родителями и кошкой на девятнадцати квадратных метрах. Опять же, мужичок наработается на тракторе, у которого колесная база с жестким закреплением на раму,  межпозвоночные диски себе разобьет, так его будут бесплатно лечить!
Придя в библиотеку пароходства, Володя попросил справочники и книги о речном флоте США. Библиотекарша пожала плечами:
- У нас ничего такого нет.
- Что, никаких? Посмотрите, должно же быть хоть что-то!
Женщина рылась в формулярах минут сорок:
- Вот! Одна есть, брошюра «Развитие речного флота США» за 1905 год.
Володя задумался, чего интересного может быть в справочнике за девятьсот пятый год? Технологии-то не стоят на месте, но все равно решил взять почитать за неимением лучшего и с каждой страницей все больше удивлялся.
Дочитал книжечку, обвел карандашом все необходимое и  решил отнести в секретариат, отдать перепечатать.  Вот только, если, не дай бог, всплывет, что достижения полувековой давности загнивающего капитализма - это наша несбыточная мечта на пути к коммунизму – голову снимут, поэтому нужно было аккуратно обложку и титульный лист отрезать лезвием. А еще существовала опасность, что кто-нибудь узнает содержание. Володя попросил библиотекаршу показать формуляр на эту книжку, посмотрел - мало вероятно: последний раз книгу в библиотеке в тридцать восьмом брали, семнадцать лет назад, такие книги не особенно пользовались спросом.
Кроме всего прочего, для доклада очень важно оформление — подумал Володя и заказал  в типографии красную обложку с золотым тиснением.

***

- Стой! – окрикнул вахтенный, преграждая путь мужчине, поднимающемуся по трапу.
- Мне нужен мистер Молотов, - по-английски объяснил посетитель.
Вахтенный понял только последнее слово, сказанное господином, одетым в застегнутый на все пуговицы, несмотря на невыносимую жару, белоснежный костюм.
- Коль, позови кэпа! – крикнул он куда-то в глубину судна.
- Чего орешь, здесь я, – уже спускаясь, оборвал вахтенного капитан.
- Мистер Молотов, Вы проявили доблесть и отвагу. Соединенные Штаты бесконечно благодарны Вам за спасение американской подданной. Мы были бы рады видеть Вас завтра в шесть, адрес Вам известен.
С одной стороны, капитану, конечно, хотелось увидеть девушку, с другой – снова идти в американское консульство - дополнительные неприятности.
 Хотя… - подумал он, - они все равно будут.
- Спасибо, я непременно приду. Как Дженни себя чувствует?
- Ей уже лучше.

***

- Андрей Викторович, нам нужно с тобой поговорить, – заглянул помполит в капитанскую каюту.
«Ну, началось...» - подумал капитан, - «скорость стука превышает скорость звука».
И, с трудом выдавив улыбку, вслух произнес:
- Проходите, проходите, Леонид Сергеевич.
- Я вот почему пришел, ты не в консульство ли американское собрался?
- Туда.
- Я не знаю, политически зрелое ли это решение, и не уверен, стоит ли тебе дружбу с империалистами водить.
- Так-то оно так, меня тоже такая мысль посещала. Но с другой стороны, не я к ним навязывался, они сами пригласили, как-то нехорошо отказываться. Что подумают о советских моряках? Не воспитаны, не дружелюбны…

***

Ужин в консульстве был скромный, стол накрыли на двоих.
- Проходите, присаживайтесь, мистер Молотов, – начал посол.
- Спасибо, к сожалению, я не знаю, как Вас звать.
- Джордж, зовите меня просто Джордж.
- Я слышал, есть погибшие. Полиция интересуется происшедшим?
- Мистер Молотов…
- Андрей, к чему такая официальность, прошу Вас, Андрей, – перебил консула капитан.
- Так вот, Андрей, не стоит беспокоиться, с полицией мы все уладили. Дело притормозят.
- Как Вам удалось об этом договориться?
- Пусть это будет нашей маленькой тайной, – Уоллесу совершенно не хотелось вдаваться в подробности подкупа местных чиновников и рассказывать этому советскому капитану, что консульство имеет специальный фонд «черных» денег, из которых оплачивается благосклонность местной бюрократии.
- Как чувствует себя Дженни?
- Гораздо лучше.
- Я могу ее увидеть?
- Не знаю, думаю, нужно спросить об этом ее саму.
Повисла пауза. Дипломат собирался предложить капитану вознаграждение, но боялся обидеть этим, зная, как русские щепетильны, поэтому разговор свелся к обсуждению жаркого климата и красот Африки. Наконец, консул решился:
- Андрей, я хотел сказать слова благодарности от имени своей страны и от себя лично, быть может, мы смогли бы что-то сделать для Вас? Я знаю, что у советских моряков проблемы с валютой.
У Андрея действительно существовала эта проблема, к тому же было очень обидно, что остался без обуви, но принять деньги от посла он не мог.
В конце концов, это что же, он за деньги женщину спас?!
- Джордж, Вы оскорбляете меня своим предложением. Достаточно тех слов, которые Вы уже произнесли.
- Простите, я, честно говоря, и сам сомневался, предложил, что называется, больше для протокола.
- Лучше проводите меня к Дженнифер.
 Они зашли в больничный блок американского консульства.
- Здравствуйте, Дженни, – несколько смущаясь, обратился капитан.
- Здравствуй, здравствуй, герой, – улыбка на лице женщины была искренней, хотя из-за ссадины в уголке рта слегка кривоватой.
- Как Вы?
- В порядке!
- Только настоящая  американка ответит, что она в порядке, находясь в больнице с забинтованной головой.
Дженни расхохоталась и протянула гиганту правую руку в знак приветствия. Шутка из уст этого русского великана выглядела для нее экзотикой.
- Мне сказали тебя зовут Андрей, – больше утверждая, чем спрашивая и продолжая все так же улыбаться, сказала она.
Капитан смотрел на стройную женщину в спортивном костюме, и удивлялся,  как белый бинт на темных волосах  мог не только не портить, а вроде бы даже дополнять образ.  Испугался даже этого моментально вспыхнувшего чувства нежности и умиления.
- Я рад, мисс, – и, сделав паузу, с вопросительной интонацией добавил - или миссис, я, к сожалению, не знаю Вашего полного имени.
- Миссис Хавинсон, но зови меня просто Дженни.
- Я рад, что Вы чувствуете себя лучше. Мне пора возвращаться на корабль.
- А знаешь, приходи завтра днем, я покажу тебе сад, у нас очень красивый сад. Уже давно созрели вишни и груши.
- Вишни?! Здесь в Африке? – удивился Андрей.
- Наш садовник и не такие чудеса творит. И потом, - женщина, потянулась к уху капитана, для чего ему пришлось сильно нагнуться, и, словно заговорщица, прошептала – каждый вечер Джордж ходит в сад, ободрал уже все плоды внизу. А мне сейчас трудновато лазить наверх по лестнице. Ты-то и без лестницы можешь с самого верха достать.
Капитан улыбнулся:
- Ну, что же, я не дам Вам остаться без фруктов.

***

Только направился капитан  к трапу, а помполит тут как тут:
- Андрей Викторович, в город собрались?
- Да, пойду по делам: в управление порта нужно зайти, на телеграф, дать телеграмму в наше пароходство, уточнить, с каким сухогрузом наши запчасти придут.
- Ну, так и я как раз в город хотел, вот и пройдемся вместе.
«Вот пиявка, но ничего, я от тебя избавлюсь», - решил капитан измором взять помполита, прибавив темп. А шаги-то огромные, так что помполит рядом уже на бег перешел.
- Андрей Викторович, а куда мы так спешим? Целый день впереди.
- Много дел, нужно разные места посетить, везде успеть, – и еще шагу прибавил.
Может через базарную площадь? Там народу много, потеряться очень легко. Нет, не выйдет, с его-то ростом он как колокольня над толпой возвышается, из любой точки его видно. Лучше по-другому:
- Ну, вот и пришли. Вы как, прогуляетесь, пока я в управлении?
- Да нет, я подожду внутри.
- Я ведь долго могу. Не знаю, сколько там пробуду.
- Ничего, я газетку почитаю.
«Ну, почитай, почитай газетку. В жарком, душном коридоре тебе полезно попариться будет».
Андрей зашел в кабинет начальника судоремонтной службы, а помполит пристроился напротив двери, сел, головой к стеночке прислонился. А дел у капитана всего на пять минут: уточнить ранее согласованный план постановки судна на ремонт. Вопрос скорее надуманный, просто у начальника этой службы кабинет имел служебный выход во двор управления. Андрей обратил на это внимание еще в прошлый визит. Вот через эту дверку  он и вышел, направляясь в американское консульство.
***

- Проходи, Володя.
- Спасибо, тезка. Я смотрю, подрастает твоя дочурка.
- Ты же знаешь, дети растут как грибы.
- Особенно, чужие, – хохотнул гость.
Либерман повернулся к жене и несколько извиняющимся тоном попросил:
- Оля, ты не дашь нам чайку, а мы пока поговорим.
- Хорошо, - в ее голосе явственно прозвучало недовольство.  Историю, в которую влип Зираховский, обсуждало все пароходство. Олю тоже разбирало любопытство, и она хотела услышать подробности из первых уст, поэтому было немного обидно, что ее попросили удалиться.
- Ну что, в пароходстве, наверно, мне уже все «кости перемыли»?
- Давай без дураков, ты меня знаешь давно, если хочешь, то рассказывай все, как есть, подумаем, что можно сделать.
- Ну что, на новогоднем «огоньке» увидел девицу, отпустил пару комплементов, она тоже интерес стала проявлять. Потанцевали, вышли покурить, сам не знаю, как оказались в какой-то комнатушке, то ли подсобка какая была, то ли что. Ну, у меня голова и выключилась: молодая, красивая, роскошная.  Какие уж тут тормоза?! Ну, я ей и вставил. А девица, скажу я тебе, горячая, раз, два, а ей все мало. Короче долго нас не было, ее мамаша, Сокольникова, бухгалтер в пароходстве, ну, ты ее знаешь?
- Знаю.
- Так вот, хватилась дочери, стала искать, видать услышала, проходя по коридору. А вопит она за этим делом, скажу я тебе!
- Кто вопит? Мамаша?
- Да нет, Лизка, дочь ее. Так вот, она ворвалась, подняла шум, на следующий же день в обком телегу настрочила.
- Ты все объяснил?
- Да, но только в Советском Союзе девушки в семнадцать лет сексом не занимаются. Ты же понимаешь… Я даже жениться на ней предложил.
- Жениться?!
- Представь себе, эта девчонка мне в душу запала. Мы с ней, несмотря на скандал, продолжаем общаться. И хотя разница в возрасте приличная, она за эти три месяца стала мне близким человеком. Только мамаша ее и слышать ничего не хочет. Требует расправы.
- Я неплохо знаю секретаря Комсомольского горкома, попробую с ним поговорить.
- Даже не звони ему. Бесполезно. Во-первых, телегу она в обком сразу накатала, а во-вторых, он бы все равно не стал вмешиваться. Да ладно, я еще молодой, с руками, если снимут, уеду в Горький назад, уж как-нибудь заработаю себе на кусок хлеба с маслом.
- Не горячись, ты же отличный специалист, найдем, если что, тебе место в Хабаровске.
- Нет, Володя, спасибо, здесь мне все равно работать не дадут, да и не о должности жалею больше. На самом деле я знаю, это смешно, но похоже я в Лизку влюбился, я всегда о такой мечтал. Да и не такой уж я старый! Мне только тридцать четыре. Через полгода ей восемнадцать будет, так вернусь за ней, распишемся. Там, в Горьком, в институт поступит. Я на самом деле ни о чем не жалею.
- И что, она согласна?
- Да, и мы с ней уже обо всем договорились.
- Тогда удачи! Надеюсь, у вас все будет хорошо.

***

- Ну, здравствуй, Андрей, я уже думала, ты не придешь.
- Никак не мог отвязаться от помполита.
- Кто это?
- Тот, кто должен следить за тем, чтобы я сюда не ходил.
- То есть? Как это?
- Понимаешь Дженни, ты капиталистка, угнетательница рабочего класса, и нам, советским морякам, запрещено контактировать с вами. Считается, что вы нас поймаете в свои сети и завербуете.
Девушка заулыбалась:
- Ну и как? Я поймала тебя в сеть?
- Кажется, да, – краснея, как мальчишка, ответил капитан, ловя себя на мысли, что этот чертенок в юбке безумно ему нравится.
- Пойдем в сад, на улице-то жара, а здесь в комнате и вовсе «филиал ада».
Сад в американском консульстве поражал своей буйной зеленью. Везде стояли разбрызгиватели, и в воздухе витала мелкая водная пыль, создавая уголок прохлады во всеобщем царстве испепеляющей жары.
- А на самом деле, тебе что-то будет, если узнают, что ты здесь?
- Во-первых, знают, во-вторых, я последний раз в заграничном плавании, как и последний раз в должности капитана. Может быть, меня даже арестуют и расстреляют на Родине, но это в самом худшем случае.
- Прекрати так шутить, - Дженни подошла к капитану, и, посмотрев своими темными глубокими глазами, тихо спросила – ты жалеешь, что оказался тогда там?
Андрей провалился в бесконечную черноту этого взгляда, ему даже показалось, что у него кружится голова.
- Нет, ведь иначе бы я не встретил тебя. Хотя мне жалко обуви, которой я из-за этого лишился, - лукаво подмигнул он.
Молотов, выросший в стране, где неаккуратно сказанное слово может привести к самым трагическим последствиям, давно разучился дурачиться. А уж если ты допущен за рубеж матушки Родины, то надзор за тобой двойной. Но сейчас рядом с этой «акулкой» капитализма, он почему-то чувствовал себя свободно, как мальчишка.

***

Духота невыносимая, «аромат» пота так и висел в воздухе. Рубаху помполит расстегнул уже до пупа - капитан четвертый час из кабинета не выходит. Решил сам туда. Дернул дверь – закрыто.
- Он сегодня до трех. Ушел уж давно, – буркнула проходящая мимо чернокожая старуха.
- Как ушел? Я ж здесь давно стою, никто не выходил.
- Так он через служебную домой уходит.
«Ну сука, ну погоди, я тебя с говном смешаю, я тебя …, да я…» - Леня-дятел, как его называла команда за способность бесперебойно «стучать», просто не находил слов. Его аж трясло, он чувствовал себя полным идиотом, и всю дорогу назад  выдумывал самые страшные кары капитану.

***

День пролетел как один миг, он сам не заметил, как стемнело. Огромный, как скала, сложенный, как молодой бог, русский капитан рассказывал о жизни в Советском Союзе, о комнате в коммуналке, долго объясняя, что это такое,  о том, как он ездил на картошку и сенозаготовки, когда учился в мореходке. А она рассказывала ему о своей трехэтажной
вилле, скучных светских раутах, о том, как любит она гонять на своей «Альфа-ромео» по широким американским дорогам вдоль Атлантики.
- А знаешь, я ведь никогда не сидел за рулем машины. С любым пароходом справлюсь, с любым катером, а машину вот не приходилось.
- Все, решено, завтра я буду учить тебя водить машину! Договорились?
 
***

Володя шел по коридору и вздыхал про себя, знал, предстоит тяжелый разговор с Захватовым. И дело не в том, что это Володя Зираховского рекомендовал, по этому поводу никогда Захватов не станет его корить, просто нужно было принимать срочное решение, что-то делать с Комсомольским портом.
- Добрый день, проходи. Как дома?
- Время летит, не успел оглянуться, как дочурка уже по квартире носится, и волосы такие же, как у меня кучерявые.
- Это точно, совсем мало ты с семьей бываешь. Как Оля?
- Дома больше сидеть не хочет, решила выходить на работу, как только ее мать приедет с Иркой нянчиться.
- Доклад твой всех в восторг привел. Его Хрущеву лично министр читал. Слушай, из тебя выйдет отличный фантаст!
- Вообще-то это был перепечатанный справочник «Развитие речного флота США» за девятьсот пятый год, и делов-то - прошедшее время на будущее заменил.
- Ты что, охренел? А если бы узналось? Да нам бы… Ладно, чего теперь, лучше скажи, какие у тебя мысли насчет Комсомольского порта?
- Не знаю, Зиновий Георгиевич, не знаю. Хороший Зираховский специалист, но на баб слаб.
- Дурак, прямо на Новогоднем огоньке трахнул несовершеннолетнюю девчонку!
- Он же не думал, что ее мамаша телеги секретарю обкома писать будет.
- Да чем он вообще думал!
- А главное подумаешь, он же не изнасиловал ее, она сама его на это спровоцировала.
- Спровоцировала?! Так верхней головой думать надо было, и на провокации не поддаваться.
- Ну, что теперь поделаешь...
- Ну и кого начальником порта назначить? Это был уже девятый за четыре года. Есть у тебя кандидатуры?
- Может Брянцева?
- Сам знаешь, не вытянет порт.
Повисла пауза. Володя все понял, но продолжал игру:
- А если попробовать Федорычева?
- Из той задницы, в которой порт находится, он тоже не вытянет.
- Знаю, а Васильев?
- Ладно, прекрати, – Захватову это словоблудие надоело – я знаю, кого назначить начальником порта в Комсомольске-на-Амуре.
- Кого?
- Тебя, тебя Володя.
- Да, я тоже не знаю кандидатуры лучше.
- Тогда готовься!
Стать начальником порта - вроде как понижение, но это иллюзия: де юре – понижение, де-факто -  несопоставимые возможности. Да и потом, работа чиновничья ему уже надоела, хотелось живого дела.

                ***

Жара стояла страшная, взмок капитан. На площади у центрального въезда в порт кипела жизнь: старые пикапы, телеги, запряженные быками, люди туда - сюда сновали как косяки сельдей. Но он сразу приметил черный автомобиль, рядом с которым стояла женщина, та самая, та единственная, ради которой Господь и создал весь этот дрянной мир. Улыбнулся и направился к ней, а она в ответ ему уже махала рукой. Да и как его было не заметить, даже в такой сумасшедшей толпе возвышался он над людьми, словно колосс, и, казалось, будто вся площадь могла уместиться на его ладони.  Ликовало все внутри у него, тысячи труб выдували в душе безумную симфонию.  Знал, конечно, что ему в спину еще одна пара глаз смотрела, но теперь не до этого было, все мысли в голове занимала  только Дженни. Ее образ убаюкивал Андрея на ночь и утром будил своей ласковой улыбкой.
Осторожно, стараясь слегка прикасаться, взял капитан ее руку,  а самому хотелось прижать девушку к себе, вознести над площадью, вознести над миром к самому солнцу и взлететь вдвоем, потому что от прикосновения к ней его могучее тело сделалось совсем невесомым.
Люди носились, площадь, словно гигантская карусель, где все кружится и вращается, только для них двоих время остановилась, словно изваяния застыли, глядя друг другу в глаза.
Андрей очнулся первым, неловко стало: вцепился ей в руку и не выпускает. Разъединил ладони, а Дженни только улыбнулась, то ли чтобы неловкость сгладить,  то ли чтобы скрыть легкую досаду, что он выпустил ее руку. Его огромная сила манила, притягивала как магнит. Она ловила себя на мысли, что с каждой секундой в ней все сильнее и сильнее разгорается огонь желания вцепиться в него изо всех сил, вцепиться, притягивая его к себе всем телом и упиваться, словно вампиру его беспредельной силой и энергией.
- Салют советским морякам! Я правильно сказала?
- Здравствуй, Дженни. Как себя чувствуешь?
- Не так плохо, благодаря тебе, – задорно ответила  девушка – готов сесть за руль?
- А может не надо? Да и за твое здоровье волнуюсь, все-таки колесной техникой я не управлял никогда, знаешь, больше как-то с водными видами транспорта имел дело.
- Андрей, ты что, боишься что ли?
- Да нет, конечно, чего бояться? – браво ответил капитан, он и в самом деле не слишком волновался. В конце концов, девчонка справляется, так уж у него-то точно проблем не возникнет.
Но на деле оказалось все не так просто: дергалась машина, то прыгнет, как кузнечик, то заглохнет, да еще все это в толпе. И как это вообще возможно? На педали смотреть, на рычаг передач, на панель приборов, да еще за ситуацией за окном следить надо! Ведь люди вокруг скачут, норовя непременно попасть под колеса, ослы да грузовики - голова кругом идет. А она сидит рядом и только смеется. А капитан уже весь в поту:
- И почему нужно в Африке на черной машине ездить?
Но, на удивление, очень скоро и педали стали понятными, и рычаг передач более податливым.
Под чутким руководством Дженни они доехали до французского района.
- Пойдем пообедаем в «Буржуа».
У Андрея екнуло в животе - как увидел здание ресторана, сразу понял, его годового лимита на валюту не хватит, чтобы там один бутерброд съесть.
- А хочешь, поехали к нам на корабль, у меня великолепный кок! – сделал хитрый маневр Андрей. Но Дженнифер была неумолима:
- Брось, зачем ехать. Здесь очень неплохо кормят.
Капитан насупился, а когда стали на стол подавать не блюда, а произведения кулинарного искусства, сделался совсем грустным, кусок не лез в горло.
Почти с ужасом он смотрел на вышколенного черного официанта в белоснежной рубашке, несущего на небольшом серебряном подносе счет.
- Оставь, Андрей, – взмахнула рукой Дженни, когда он стал доставать бумажник.
- Я сам могу заплатить. Не привык я, чтобы женщины за меня платили.
- Знаешь, давай не напрягать друг друга. Я обязана тебе жизнью, ты герой, но, кроме этого, ты капитан судна, хотя тебе еще нет тридцати, и весьма успешный мужчина. А то, что у тебя нет денег, виноват не ты, а этот, как его…- она хитро подмигнула – Ленин! Поэтому и только поэтому я плачу за обоих, что ни на одну секунду не умаляет твоего достоинства как мужчины.
Ход мысли Дженни сильно удивил его. Ведь и вправду, у американских капитанов есть деньги, выходит действительно в том, что у него нет денег, виноват не он. Оба дружно рассмеялись. Таким свободным Молотов не чувствовал себя никогда.
- Уже вечер, скоро зайдет солнце, я хотела показать тебе одно место.
Она быстро гнала  автомобиль на юг вдоль побережья, оставляя за собой столбы пыли. Тяжелую «пузатую» машину заносило на поворотах, и Дженни явно нравилась такая гонка, хотелось увидеть испуг в лице этого бесстрашного человека. капитан же не подавал виду, хотя правой рукой сжимал ручку двери. Выехав из города, они неслись по шоссе, но скоро крутым маневром Дженни рванула руль влево на малоприметную неровную дорогу, и машина, подлетая на кочках и буграх, помчалась к побережью.
Наконец, буйные деревья расступились, резкий солнечный луч ударил в лобовое стекло, а машина юзом летела к краю холма, к обрыву, поднимая огромное облако взвеси и пыли.
- Нервы мои испытываешь?
- Смотри, Андрей! Ты где-нибудь видел что-нибудь подобное?
Утес, укрытый буйной зеленью, врезался в океан. Огромный  диск солнца висел низко, почти сливаясь с горизонтом, оставляя красную дорожку на поверхности океана. А внизу у подножья утеса блестела прозрачная мелководная заводь, окрашенная пурпурным светом вечернего солнца, и мириады разных рыбок сновали там, переливаясь тысячами цветов, каждая на свой манер. Такой красоты он еще не видал, хотя в разных морях был, на разных континентах, да и в Союзе есть, чем полюбоваться. Но только здесь он дышал воздухом свободы, и к груди его прижималась женщина, одно прикосновение которой заставляло бешено стучать его сердце. И не было ни судна с поврежденным гребным валом, ни помполита,  ничего, только они двое среди неземной красоты стояли одни во всей Вселенной.

***

Ярко горят звезды ночного африканского неба. Лунный рог полыхает, освещая силуэт атлета, обнимающего хрупкую женщину.
- Андрей, завтра я возвращаюсь в Америку.
- Я знаю, Дженни, знаю.
- Откуда?
- Просто почувствовал.
Знает, завтра он вернется в тот мир, из которого она его извлекла на короткие счастливые мгновения. Две недели пролетели, словно на другой планете. Каждое утро капитан вставал и шел к ней, а потом и вовсе перестал возвращаться на корабль, они гуляли ночи напролет по диким и страшным закоулкам африканской дыры, и ей рядом с ним всегда было спокойно и уютно. Они спорили и дурачились, как дети, когда он оставался у нее. Она уже не представляла свою жизнь без него, ей казалось, что  в целом мире не была человека более близкого и родного, чем этот огромный русский капитан. Дженни смотрела на звезды, задрав голову вверх, потому что глаза уже затуманила пелена влаги, лишь шелохнуться и крупные слезинки покатятся по щекам, и изо всех сил она старалась удержать их на ресницах. Она схватила ртом воздух, и в тот же момент ее накрыла мощная лавина чувств, которую уже было не под силу сдержать. С ресниц слетела прозрачная  капля.
Они оба не питали никаких иллюзий, знали что расстаются навсегда. Она вернется в Америку, к своему мужу, за которого вышла по папиному совету, в мир большого бизнеса и полезных друзей. А он... он отправится по ту сторону железного занавеса. Они были не просто из разных стран и разных систем. Они жители параллельных миров, и лишь удивительная причуда судьбы свела их в одном месте в одно время. Эта встреча словно бритвой вспорола души обоих.
- Я никогда не забуду тебя, Дженни.

***
Вернулся капитан за полночь на корабль, и казалось ему, что зашло солнце навсегда, и впереди его ожидают лишь сумерки, неподвижные и вечные, как мертвая Атлантида. Но снова наступил рассвет, и, несмотря ни на что, дневное светило совершило еще один двенадцатичасовой переход с востока на запад в длинной череде подобных за миллиарды лет. Весь этот день он провел в постели, снова и снова прокручивая, словно архивную кинопленку, в своей голове кадры ее улыбки, прикосновений, их жарких поцелуев или просто мечтал. Но сил подняться с кровати и вернуться в реальный мир у него не было. Казалось, стоит лишь встать, вернуться в действительность, в которой нет Дженни, как эта действительность, словно дорожный каток тлеющее полено, раздавит сознание, и останутся на этой самой постели лишь догорающие искорки, некогда бывшие капитаном.
Так прошла неделя, пока в один из дней внизу он не услышал английскую речь.
- Добрый день, могу я видеть капитана Молотова? – обратился уже бывавший здесь джентльмен в белом костюме к вахтенному.
- Да здесь я, здесь, - прокричал Андрей, натягивая на бегу китель.
- Я по поручению миссис Хавинсон, она просила передать Вам эту коробку.
Удивленный капитан в большой упаковке нашел десять пар самой разнообразной обуви. Здесь были и классические туфли, и полуспортивные ботинки, кроссовки и зимние сапоги, безупречного английского качества, даже уютные домашние тапочки заботливо не забыла заказать Дженни. Только сейчас это не вызвало у Андрея восторга, его не распирало от счастья, как тогда. Он бережно вынул лишь ее письмо, и долго смотрел в пустоту, не решаясь распечатать конверт. Эта коробка, последняя весточка была как ее прощальная улыбка.

                ***

Близок сезон дождей, но солнце, словно предчувствуя свое скорое поражение, пытается напоследок испепелить и без того опустошенную землю Гвинеи. Молотов вытер могучей рукой пот со лба. Больше двух месяцев уже торчал советский экипаж в Конакри. У берегов островов Бижагош судно получило серьезное повреждение винтов и гребного вала, полтора месяца ждали запасные части. Их привез советский сухогруз, и вот уже три недели как тянулся ремонт, и не видно было ему конца. Потери от простоя колоссальные, начальство из Мурманского пароходства задергало телеграммами.
- Товарищи, я вот что хотел обсудить, уже третью неделю судно стоит на судоремонтных верфях, но фактически ничего не делается. Касса наша пуста, пароходство больше денег переводить нам не будет. Хоть караул кричи!
- Я предлагаю поднять шум, в самом деле, нужно идти к руководству ремонтных доков.
- Я с ними уже ругался, бесполезно.
- Тогда во французскую администрацию, пусть принимают меры!
- Во-первых, французы уже мало на что влияют, французская администрация - больше фикция, и сейчас они озадачены выкачкой ресурсов и спасением своих капиталов. То, что скоро придется предоставить колониям независимость, ясно всем, и повлиять на нашу ситуацию администрация не может, а главное не захочет. Какие еще предложения?
- Вы говорите, а я уже действую! Две недели я хожу в док и рассказываю рабочим об учении Маркса, о дружбе народов, о том, что их долг, как рабочих, помочь нам, советским морякам, их братьям в борьбе с капиталистическими угнетателями.
Тяжело посмотрел Молотов на помполита, продолжая вить косичку из двухсот миллиметровых гвоздей:
- Да отстань ты со своей херней, без тебя тошно.


***

Жара спала , а вместе с ней и напряжение еще одного дня ожидания. Андрей пересчитал мелочь в кармане, и, решив, что на кружку пива хватит, отправился в город.
Рядом с портом на прилегающей улице находился бар «Диамант», что в переводе означало бриллиант. На самом же деле это был довольно грязный припортовой кабак, где собирались матросы, коротавшие время пока их суда стояли под погрузкой, проститутки, контрабандисты и жулики всех мастей, но рядом с портом других заведений просто не было.
Капитан взял у барной стойки кружку вонючего мутного пива, осмотрелся, увидел  местечко за столиком.
- Можно? – обратился по-английски.
- Да, конечно.
Мужчина средних лет, со светлыми волосами был одет в гражданское без знаков различия, но у Молотова не возникло сомнений, что это американец.
- По делам здесь?
- Я капитан «Калифорнии», загружаемся рудой. А вы?
- Я тоже капитан советского судна «Ксения Корабельникова».
- А что возите?
- Сюда сельхозтехнику, отсюда ресурсы.
- Все отсюда возят ресурсы, кто лес, кто уран, кто уголь.
- А сколько вы здесь?
- Неделю, порт работает отвратительно, погрузка занимает очень много времени.
- И не говорите, мы здесь уже скоро три месяца.
Молотов поведал о затянувшемся ремонте американскому коллеге все, как есть, о бездействии ремонтных бригад, о стараниях помполита, который ходит уговаривать негров поторопиться с ремонтом и рассказывает о социальной справедливости, равноправии, классовой сознательности.
Янки усмехнулся:
- О классовой сознательности? Хочешь, я покажу тебе, что это такое ?
Он поднял руку и, обращаясь к официантке, вежливо произнес:
- Милочка, будь любезна мне глазунью и пятьдесят виски.
Молодая черная девушка легко кивнула головой и продолжила щебетание со своими подругами. Через пять минут американец вежливо напомнил ей же, что заказ. Девица продолжала что-то бурно обсуждать, не ведя ухом.
- Вот видишь, обратился он к русскому, так они отвечают на вежливость.
; Как же быть?
- А вот так! – американец встал и подошел к девице. Молча схватив за волосы, он энергично тряхнул ее.
- Яичницу и виски, живо, сука.
Через несколько минут черная девушка с виноватой улыбкой принесла стакан с выпивкой и еще шкворчащюю яичницу.
- Кстати, меня зовут Эндрю, -  дружелюбно произнес он, обращаясь к русскому.
- Меня Андрей, - с трудом переваривая увиденную сцену, ответил Молотов.
- Так мы еще и тезки! – обрадовался американец – ну что, я наглядно объяснил особенность общения с местным населением?
; Более чем! Все же, мне кажется, не стоило так обращаться с женщиной – не смог удержаться Андрей.
; Ну, мне пора на судно, завтра мы отходим. Удачи!


***

А может, в самом деле, это наиболее простое и действенное решение? Может к черту все эти жалобы и прочую бюрократическую ерунду? Может здесь, на черном континенте, в каменном веке от того и не работают все  эти инструменты цивилизованного мира, что, как и в доисторические времена, здесь правит только сила? – капитан ворочался всю ночь, осмысливая преподанный американцем урок. Утром спустился в ремонтный док, окинул взглядом обстановку: четверо рабочих пинают носок, набитый песком, шестеро сидят на лавке и курят, что-то оживленно обсуждая, еще один спал, накрыв лицо газетой. Капитан обвел палубу глазами, поискал бригадира. А вот и он, собственной персоной, в кости играет.
- Почему никто не работает?
- Жарко, успеется, - лениво ответил черный не очень молодой мужчина, продолжая кидать кости.
Андрей рывком поднял бригадира, как котенка, и коротким ударом отправил в нокаут, после чего, дернув за ворот сидевшего рядом с ним, швырнул на пол. На палубе наметилось оживление, ремонтники, схватившись за инструмент, устремились к рабочим местам. Капитана удивило, что никто не возмутился, более того, никто не удивился, значит, для них это была обычная практика. Результат воодушевил, и он решил закрепить успех, начав обход, никого не хотелось оставить «без внимания». Но ведь надо еще и так бить, чтобы не зашибить насмерть, чтобы руки-ноги не поломать, а то можно было лишить трудоспособности, поэтому кому оплеуху, кому пинок выдаст. Закипела работа, а Молотов за спинами ходит, словно наместник египетского фараона на строительстве великой пирамиды.
Темнело, закончен трудовой день. Осмотрел Андрей движительный узел и расплылся в  улыбке - за один день сделано больше, чем за предыдущих три недели. Осталось только гребные винты на вал присобачить, да так кое-что по мелочам. Такими темпами через пару дней все готово будет.


***
- Оля, ну зачем нам в Комсомольске этот старый сундук? – недовольно протянул Володя, перевязывая бечевкой собранные женой коробки с вещами.
- Это же еще бабушкин, к тому же он такой вместительный, в него можно кучу вещей запихнуть.
- Я клянусь тебе, что как только разберусь с делами, первое, что сделаю – сооружу тебе отличный стеллаж, наподобие того, какой я видел в немецком журнале у Захватова. Ты еще хвастаться перед подругами будешь!
- Ой, Володь, я даже не думала, что у нас с тобой за два года столько вещей накопилось! И как только мы их запакуем… – вздохнула в очередной раз Оля.


***

- Вашим поведением вы опозорили нашу страну и идеи коммунизма. Вот товарищи, наглядный пример того самого тлетворного влияния Запада! Вот что значит дружбу водить с этими капиталистами. Быстро вы понахватались от них! Мало того, что вступил в преступную связь с гражданкой враждебного государства, капитан советского судна, представитель Советского Союза в дружественной стране Африканского континента бил рабочих! Вы, товарищ Молотов, осквернили Ленинские ценности интернационализма, дружбы народов, подняли руку на товарищей по классу. В то время как Советский Союз борется с угнетением негров в США, вы устраиваете суд Линча!
- Да что мне было делать! У меня не было другого выхода.
; Помолчите, вы себя полностью дискредитировали, вам нет  оправдания. Здесь решение может быть только одно: исключить из партии и снять с работы. Вы сняты с работы без права занимать ответственные должности и, безусловно, в зарубежные поездки больше допускаться не будете. Сдайте удостоверение моряка, ваша виза аннулирована!
Понял Молотов, что в Мурманске оставаться уже нет смысла. Прикинул, куда бы податься, вспомнил, что двое приятелей с курса работают в Комсомольске-на-Амуре и решил махнуть к ним. По приезду выяснилось, что общежитие сходу дают только работникам порта. Единственная вакансия, которая там для него нашлась -  матрос разъездного катера начальника порта. Ну что ж, - махнул рукой Андрей — если уж суждено мне перекантоваться где-то, почему не здесь?

                ***

Зашел Володя в кабинет, присвистнул - комната метров пятьдесят квадратных, с большими окнами по двум стенам, стол в виде буквы «Т» расположен так, что окна за спиной и слева. И ведь не раз был в этом кабинете, да все как-то не обращал внимания, что он такой огромный. Там в пароходстве и должность была выше, а кабинет куда скромнее.
До планерки оставалось пятнадцать минут, открыл окно. В кабинет вместе со свежим ветерком ворвался гул порта. Где-то впереди портальные краны гудели на разные лады своими сложными механизмами, вдали слышен был приглушенный рокот мощных судовых дизелей, на погрузке неистово матерился бригадир, и его слова неслись над водной гладью Амура, вдоль причалов, мимо «сыпучки», мимо складов и затухали далеко за пределами порта. Ночная смена уже собиралась домой, а дневная еще не приступила к работе и сейчас, затягиваясь «Беломором», портовые рабочие обсуждали очередную смену начальника, гадая, что он за человек. Через пятнадцать минут грянет дневная смена оркестром тысячетонных механизмов, взревут многолитровые дизеля, заглушат они своим ревом высокохудожественные эпитеты несдержанного бригадира. Перегнулся Володя через подоконник - внизу ремонтники тащили огромный вал в цех, пыхтели шестеро работяг, останавливаясь каждые двадцать метров на передых. А это что за «кадр»? Подошел огромный матрос, улыбнулся, отпустил шутку, схватил вал под мышку и прогулочным шагом направился в цех.


                Глава 4

- Как же это получается, товарищи, что за прошлый год в порту недостача угля составляет семьдесят тысяч тонн? И за этот, пятьдесят седьмой, уже тринадцать тысяч недостачи набежало? А еще только начало июня! В чем дело?
- Да мы без понятия: грузим уголь, взвешиваем - одно значение, приходит по реке, вешаем - меньше вес угля в барже. Мистика какая-то!
Только Володе было не до мистики,  пахла вся эта чертовщина уголовщиной. Мечтал он о настоящем деле, а теперь вот назад в пароходство захотелось, потому как тут в порту какое полено не поднимет - везде гниль. Строчил он распоряжения тысячами в день, но не выполнял их никто - царило разгильдяйство, переходящее в саботаж. А тут еще эта мистика! Куда деваются тысячи тонн угля по дороге из Комсомольска в Благовещенск? А за него отвечать ведь нужно, как-то отчитываться. Да тут еще отношения с Китаем начали портиться стремительно, тоже проблема - если заблудится какое суденышко, вылетит на берег к бывшим братьям навек, так эти узкоглазые братья ловят членов команды и бросают в свои темницы. По всему Хабаровскому краю строго настрого капитанов предупреждали - в пограничных районах особое внимание!
Тысячи вопросов, и все нужно немедленно решать. Но самое главное - как заставить коллектив уважать себя? Чихают на его распоряжения и увещевания. Замов своих он сразу  уволил - руководящий состав статья трудового кодекса позволяет увольнять «в связи со служебным несоответствием». А остальных как? Если лентяй-халтурщик не опаздывает на работу, если не пьет в рабочее время, то трогать такого работника не моги, он гегемон! А  в порту таких - добрая половина.
Но с другой стороны, всех ведь карать и не надо. Придумал Володя метод, и назвал его «прожектор». Это когда из всего коллектива выхватываешь одного разгильдяя, который жить мешает, и с этой минуты он постоянно как бы под лучом прожектора, не надо распыляться на всех, можно сконцентрироваться на ком-то одном. А самое главное в этом деле - быть беспощадным. На всех рук не хватит, поэтому все внимание на одного: унижать и уничтожать, распинать и с дерьмом мешать, а остальные пусть стоят вокруг и смотрят. И уж будьте уверены, когда Вы отправитесь за вторым, толпа кинется врассыпную.
Вышел из строя импортный кран со страшно дорогими и хитрыми узлами и агрегатами.  Нужна была электросварка, причем  газовая никак не годилась - от ее пламени соседний каскад реле мог оплавиться, тогда  пришлось бы заказывать сложную автоматику в Америке, там, где и был кран произведен, а это песня на годы. Каждый час простоя такого механизма выливался порту в астрономическую сумму. Выделил Либерман бригаду, все ремонтные работы по минутам расписал, на ночь третью смену вывел, но вот проблема – технология электросварки только появилась, не был с ней знаком толком никто - один специалист на весь порт, сварщик  Гавриленко, мужик с гонором. Не успели все наладить за дневную смену, пять часов стрелки показали.
- Ну, все, смена-то кончилась. Бывайте.
- Ну, бля, Гавриленко, не говняйся, – возмутились мужики.
- Иван, я тебя прошу, останься сверхурочно, час простоя крана больших денег стоит порту, и так не справляемся с разгрузочными работами.
- Вам, Владимир Лазаревич, напомнить, что сверхурочно можно оставлять работать только с согласия работника? Так вот, я не согласен!
- Ты что сдурел, сегодня пятница, потом два дня выходных, а кран стоять будет?
- Ничем не могу помочь. - расстегивая на ходу спецовку.
Сорвался где-то глубоко внутри Володи спусковой механизм, открыл он тетрадочку, в которую все свои распоряжения записывал, почирикал ручкой:
- Вот: я, Либерман Владимир Лазаревич, сегодня 9 июля тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года клянусь уничтожить Гавриленко Ивана Савельевича. Точка. Ставлю подпись.
Переглянулись рабочие, не поняли шутки начальника.
- Это что еще за угрозы! Да я единственный специалист электросварщик тут. А вас начальников вон сколько сменилось!
- Я тебя предупредил.
- Да пошел ты!
Позвонив Оле, что срочно должен уехать, Володя взял билеты на вечерний поезд до Хабаровска, а утром пришел к своему бывшему директору:
- Александр Михайлович, у меня к Вам просьба, не могли бы Вы вызвать сейчас сварщика, который у вас по электросварке?
- Да, конечно, Володя, только что его вызывать, вон он на площадке. Сам ведь знаешь, сейчас горячая пора. А в чем дело?
- Да ремеслу хочу этому мудреному обучиться, подсобите?
Терпеливо весь день простоял Либерман рядом со сварщиком, на второй день сам варить попытался. Журил начальника комсомольского порта сварщик, отчитывал:
- Да ну, Лазаревич, пожжешь сейчас! Ровнее веди и быстрее, быстрее! Смотри, чтобы рука не дрожала! Руку, руку тверже держи!
Но ученик на учителя был не в обиде. К концу дня почти не хуже своего наставника справлялся.
- Вот, молодец, Лазаревич, так держать!

***

У сварщика Гавриленко оплата была сдельная. Приходил он каждый день на смену во время, на минуту опоздать боялся, иначе сразу можно было получить выговор за опоздание, но весь день «штаны протирал», потому как чуть что случалось - начальник порта надевал  робу и сам на объекте проводил сварочные работы.
- Ладно, простите меня, Владимир Лазаревич, я сижу, а зарплата мне не идет. Осознал я свою ошибку. Мне ж семью кормить, - понурившись стоял Гавриленко в кабинете Либермана.
Володя достал тетрадочку, открыл на соответствующей странице, прочел:
«Я, Либерман Владимир Лазаревич, сегодня 9 июля тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года клянусь уничтожить Гавриленко Ивана Савельевича. Либерман.»
- А я тебя предупреждал, по-человечески просил. Теперь только на себя пеняй!
- Тогда я пишу заявление об уходе по собственному желанию!
- А вот это хрен тебе с маслом! Заявление твое я не подпишу. Не выйдешь на работу -уволю за прогулы, будет тебе волчья запись в трудовой, а то и за тунеядство загремишь под суд. И только попробуй мне для своих халтур инструмент с предприятия  вынести -  за хищение государственного имущества на двадцать пять лет сядешь!

***

Лето в тот год выдалось на редкость жарким. Обливался потом в брезентовой робе Володя с электродом в руке, но отступать не собирался, только и во время сварки о недостаче угля думал, это – головная боль номер один. Погода сухая, дождей уже второй месяц нет. Посмотрел он на стоящее под погрузкой судно, и вдруг все у него в голове на свои места встало. Так вот в чем дело! Нагревается на таком солнце черный уголь и  испаряет всю влагу, невооруженным глазом видно как парит над баржей.
Нужно созывать межведомственную комиссию для изменения системы учета угля, а то пока из порта плывут баржи вверх по течению на электростанцию, сохнет уголь, испаряя тысячи тонн влаги, а порту приходится недостачу покрывать.


***

- Дорогая, ты сегодня не едешь в офис? Сегодня же Совет директоров, ты должна присутствовать, - Джозеф заглянул к ней в спальню.
На потолке висело огромное зеркало. Дженни лежала на спине, немигающе смотрела в отражение своих черных глаз и видела в них далекий берег Атлантического океана, испепеленный безжалостным солнцем, где она была так счастлива. В душе разливалась пустота.
- Я сама решу, куда и когда мне ехать, что я должна, а что не должна!

***

- Уже которую неделю у причала стоим! Новый начальник даже не удосужился заглянуть, познакомиться, вообще, говорят, «гнойный» мужик, не успел прийти, сразу болты стал закручивать.
- Да брось, ты сам знаешь, что в порту творится. Все правильно он делает, это еще хорошо, что тут не Африка, а то я способ один знаю, как экономические показатели предприятия улучшить, – усмехнулся огромный матрос.
- Эй, слышь, начальник идет!
- Где?
- Да вон в синем кителе, на нашивки посмотри!
- Здравствуйте, товарищи! Прошу прощения, что наше знакомство состоялось только сейчас. Как вы уже, наверное, знаете, мое имя Владимир Лазаревич. Надеюсь, я с вами буду работать долго и плодотворно.
- Предыдущие девять говорили так же.
- По-моему, это ответ не по уставу.
Ляпнул боцман шутку и сам себе язык прикусил. Ходят слухи, что новый начальник хоть и молодой, а особой лютостью отличается и лучше бы с ним отношения не портить.
-Ну, давайте знакомиться.
Вытянулась команда по струнке на причале вдоль судна.
- Кравченко Алексей. Моторист.
- Черных Константин. Кок.
- Рожков Сергей. Матрос.
- Молотов Андрей. Матрос.
Еще раз обмерил Володя глазами  Молотова - какое-то смутное чувство зашевелилось внутри.
- Так, а капитан где?
- Разрешите доложить? Капитана нет.
- Как нет?
- Нет, – с непроницаемым лицом докладывал огромный матрос.
- Почему?
- Запил, его уволили со службы еще до навигации, а другого пока не прислали.
- Кто же тогда командует судном?
- Я, товарищ начальник порта.
Еще больше удивился Володя: бардак какой-то, даже не механик, простой матрос выполняет обязанности капитана!

***

Закончилось совещание совета директоров, расходились солидные господа. Свернула она свои рулоны, убрала мудреные графики в портфель.
- Дженни, могу я с тобой поговорить? – догнал ее уже в дверях вопрос президента «Bauxite group».
- Да, конечно. Если в моем докладе что-то не понятно, на следующий неделе я закончу подробный отчет и сделаю детальный анализ по Гвинейским месторождениям.
- Нет, Дженни, я хотел поговорить с тобой на другую тему.
- Да, папа, я тебя внимательно слушаю, – сделав непонимающее лицо, ответила она, хотя уже знала, о чем пойдет речь.
- Что с тобой происходит, девочка?
- Все в порядке, папа, просто легкая меланхолия. Видимо, никак не включусь снова в ритм Нью-Йорка.
Он подошел к ней и обнял за плечи.
- Дженн, я говорил с Джозефом.  Да и вообще, последний месяц после возвращения из Африки ты сама не своя. Я уже давно не видел твоей улыбки. Кто он?
- Откуда ты знаешь?
- Послушай, я уже давно живу на свете. После смерти твоей мамы и гибели Джонни, ты - вся моя семья, нет более близкого и родного мне человека, и сейчас мне невыносимо видеть, что ты страдаешь.
- Я рассказывала тебе про того русского, который меня спас…
Бенджамин тяжело вздохнул.
- Но ты же сама знаешь, между вами непреодолимая пропасть. Ты даже не имеешь понятия, где он сейчас. Остается только смириться, и тебе нужно быть добрее к Джо, он славный парень, любит тебя.
- Папа, он меня бесит! Я решила с ним развестись.
- Дженн, подумай, не горячись.
- Это не обсуждается! И дело здесь не только в Андрее, может, его я никогда больше и не увижу, но и с Джо не буду. Он мне неприятен, черт возьми!
- Все! Все! – шутливо поднял вверх руки Бенджамин - поступай, как знаешь, если ты не любишь Джо, и он раздражает тебя, то к черту его, не отравляй себе жизнь, доченька.



***

Не спалось этой ночью Володе. Чтобы пересмотреть нормы учета массы угля при грузоперевозках нужно взаимодействие железнодорожников, речников, угольщиков и энергетиков, но никому это не надо, у него у одного во всей цепи баланс не сходится. У остальных не было таких проблем, потому и желания что-то менять, напрягаться – тоже. Не одну сотню писем написал Владимир - все без ответа, предлагал, просил, увещевал, умолял, только чиновники-бюрократы ничего менять не хотели.
Вдруг истошно загремел дверной звонок. Владимир посмотрел на часы – пол-четвертого утра.
- Да кто это?
- Владимир Лазаревич, собирайтесь, ЧП в порту, пожар!

Горел угольный склад, в радиусе двухсот метров стояли пожарные бригады, близко расположенные строения поливали, чтобы не произошло возгорания. Жар стоял такой, что ближе даже в специальных костюмах было не подойти. Светло вокруг стало от пламени, как днем. К складу шли железнодорожные пути, так температура была такая, что срывало рельсы со шпал, и они, пружиня, раскаленные, со страшным воем взлетали вверх красными булавами. Склад, словно огромный разъяренный дракон, изрыгал языки  пламени, металлические конструкции как воск плавились, шифер стрелял беспрерывной канонадой, и, казалось,  нет никакой возможности укротить эту огненную вакханалию. Развернули системы высокого давления, только тонкие струи воды, пролетая по воздуху полсотни метров, теряли напор, распыляясь большим облаком, превращались в пар и  испарялись, еще не достигнув очага пожара.
- И когда вы его так потушите?
- Сами не видите? Никогда! Пока само не догорит!
Прикинул Володя – гореть может долго. Нет, так дело не пойдет!
- Коля, у нас в ремонтном цеху «хреновина» венгерская лежит,  она в рабочем состоянии?
То, что Либерман назвал одним емким словом «хреновина» представляло собой насосную установку сверхвысокого давления, этакую мощную водяную пушку с дизельным приводом, которая применяться должна была для смыва грунта вокруг севших на мель судов. Однако ее применение на практике не представлялось возможным, так как судно во время работы этой системы было просто не удержать на месте никакими силами, не спасали ни якоря, ни тросы, потому что насосная система, со страшной силой выбрасывая
струю воды, играла роль водометного движетеля. А устанавливать подобный агрегат на массивную плавучую платформу было нецелесообразным, потому что эта платформа и подавно не сможет подойти к севшему на мель плавучему средству, так как имеет большую осадку и сядет на мель еще раньше нуждающегося в помощи.
- Да! А что?
- Вытаскивайте ее!
- Так, краном ее теперь цепляйте! – руководил операцией Либерман.
- А что вы хотите, Владимир Лазаревич?
- Уголь тушить, неужели не понятно?! Делайте то, что я вам говорю!
- Лазарич, не заведем все равно, дизель в воде заглохнет!
- Не заглохнет, одевайте  шланг на воздухозаборники!
- Все равно заводить нельзя! Реактивное усилие снесет ее на хрен!
- Тросами к столбам и деревьям вяжите!
- У нас шланга нет такого диаметра, чтобы на сопло одеть!
- И не надо! Отсюда стрелять будем!
- Отсюда почти двести метров!
- Больше сотни атмосфер! Добьет! Сопло, сопло задерите вверх!
- Задрано на максимум! Регулировка больше не позволяет! Когда ее проектировали, не думали, что из нее вверх будут стрелять!
- Да я вообще не знаю, о чем думали, когда ее проектировали!
Пока возились, уже утро наступило, рассвело. Врубили установку, ударил столб воды, сшибая берег, сваливая вековые сосны на своем пути.
- Стоп, выключите немедленно! Так мы еще больше разрушений устроим, чем пожар. Эх, вот если бы как-то прицелить ее…
- Разрешите, я попробую! – шагнул вперед Молотов, пришедший с утра в порт.
Он вошел в воду, и, упершись руками, стал приподнимать сопло тяжеленной установки, которую сюда поставили краном. Правда фактически нужно было лишь приподнять наиболее легкую часть, да архимедова сила в воде чуть облегчала задачу, и все же Володя сильно усомнился, что одному человеку под силу сдвинуть такую махину.
- Ну-ну, попробуй.
Капитан навалился и закряхтел, задирая выходной раструб кверху. И, взвалив на плечо, заорал:
- Врубайте!
- Только смотри, Андрей, чтобы у тебя чего не попало в струю, а то оторвет! Давление огромное! Башку разнесет, как яйцо!
Тросы снова напряглись, взревел многосильный дизель, и огромный столб воды сумасшедшего давления взмыл в небо, пролетая над макушками деревьев, над кранами, над постройками и цехами, туда, где адским пламенем полыхал угольный склад, угрожающий сжечь все вокруг.
- Ниже!
- Левее!
- Еще чуть ниже опусти!
- Так, зацепил, чуть-чуть правее! – страшным басом корректировал навесной огонь водяной артиллерии пожарный, что есть мочи орущий в мегафон.
- Есть! Так, так держи!
Впрочем, о том, что струя попала в цель, можно было не сообщать, огромные клубы пара, поднимающиеся высоко в небо, были видны на много километров вокруг.
Вся территория порта в мгновенье превратилась в огромную русскую парную.
- В пору веники приносить!
- Хорош! Теперь мы своими силами управимся!


Собрался народ в кабинете начальника. Андрея чествовали как героя: шум, гам, сначала хотели на руки его и в воздух бросать, правда, быстро сообразили, что идея эта мало выполнима, весу в нем было не многим меньше, чем в грузовике.
- Ну, Андрей, я ведь раньше не верил былинам про богатырей, а теперь вот засомневался, может и правда были.

Разошлись все по рабочим местам, только Либерман поил горячим чаем Молотова в своем кабинете:
- Я читал в твоем деле, ты раньше капитаном был...
- Ага, сухогруза.
- Как же в матросах-то оказался?
- Длинная это история, потом как-нибудь…на досуге…расскажу.

***

На столе ровным пламенем горели две плоские свечи. Наступила пятница, а, значит, как обычно, вся семья собиралась на шаббатний ужин. Вернее, раньше было именно так: бабушка с дедушкой, дядья, родители, они с братом Джонни, но это было слишком давно, кажется, в другой жизни. Сейчас их было здесь только двое.
- Папа, я хотела с тобой поговорить о наших карьерах в Гвинее.
- Да, в последнее время там много заморочек.
- Я думаю, мне надо снова туда поехать и на месте со всем разобраться.
- Дженни, стоит ли тебе туда возвращаться? Там не стало безопаснее.
- Мне кажется, там я смогла бы решить многие проблемы. К тому же, у меня есть подозрения, что деньги из черной кассы, которые предназначены для взяток местным чиновникам, приворовывает руководство гвинейского филиала.
- Может ты и права… Но пообещай мне, что не будешь пренебрегать охраной.

***

За любое ЧП кто-то должен быть наказан, но полистал следователь прокуратуры акт пожарной экспертизы, задумался. Наказать руководителя? Но он тут ни при чем, да к тому же секретарь горкома его уже отметил, поощрение по партийной линии выразил за находчивость, проявленную при тушении пожара.
А у пожарников тоже задача стояла не простая - поди, установи причину возгорания, когда там много часов адское пламя бушует. Что написать в заключении? Вследствие короткого замыкания? Да, так пишут чаще всего, если не очень понятно с чего все началось, только провода на этот раз не то, чтобы сгорели – вовсе испарились, да и потом, это значит, что кто-то из электриков должен сесть. Поджог? Но это вообще диверсия против государства. Лет двадцать назад, в тридцать седьмом, конечно бы нашли  целую сеть вредителей, а сейчас времена не те, поэтому в акте просто написали: самовозгорание.

***

Белоснежная яхта пришвартовалась к пирсу. Дженни остановилась, не дойдя до конца трапа, подняла глаза к небу и, щурясь, посмотрела на солнце.
Да, оно все такое же жестокое, и все так же нещадно жарит и без того черных людей, которым не повезло родиться под небом Африки.
Бессменный генеральный консул США в Гвинее встречал нью-йоркскую гостью у трапа в тенниске с коротким рукавом, а его загорелая лысина отбрасывала блики на солнце. Казалось, здесь все по-прежнему.
- Здравствуй, Дженнифер. С возвращением, – они обнялись, как старые друзья.
- Как ваши дела, Джордж?
- Многое, очень многое изменилось с тех пор, когда ты была здесь.

***

- Але, Зиновий Георгиевич?
- Здравствуй, Володя, ну что, разобрались с пожаром?
- Я как раз об этом хотел поговорить. Пожар этот случился как нельзя кстати, и очень мне помог.
- Не понял. Что ты такое говоришь?
- Сейчас я все объясню.  У меня на руках акт пожарников, причина пожара – самовозгорание угля. Очень жаркая погода стоит. Мне дано предписание поливать уголь водой для предотвращения подобных инцидентов в будущем. Так мы и поступаем. Но на судах, перевозящих уголь, тоже есть угроза возгорания, поэтому я прошу Вас подписать мне бумагу о том, чтобы капитаны всех судов, используя бортовые системы пожаротушения и откачки воды, этот уголь поливали.
- Зачем тебе такая бумага, попроси, они и так тебе не откажут.
- Да, кто-то не откажет, а кто-то и не подумает подчиниться, поэтому мне нужен официальный документ, предоставляющий мне подобные полномочия.
- Хорошо, подпишу. Только знаешь, у меня к тебе тоже предложение: я ухожу в Благовещенск, кстати, со мной Козаченко решил по Амуру прокатиться. Ты тоже подъезжай к нам туда водой.
- Не, ну что Вы, Зиновий Георгиевич, это далеко очень. Как я туда водой? Сейчас сезон горячий, а я на месяц покататься поеду?
- Володя, ты меня не дослушал, между прочим. Мне военные списали одну посудину очень интересную, ее еще в войну захватили. Раньше судно адмиралу японскому принадлежало, а может кому помельче, этого я не знаю. Особой роскошью не отличается, но удобная кают-компания, спальная каюта тоже весьма комфортабельная. Но уникально судно тем, что делает тридцать узлов! Так вот, мне оно без надобности, и я его хочу на баланс Комсомольского порта передать тебе в подарок, так сказать. Формируй команду, и приезжайте на следующей неделе за ним. Я пока распоряжусь, чтобы его полностью привели в порядок и подготовили к выходу. Сразу погрузитесь и пойдете в Благовещенск, а потом на нем и вернетесь в Комсомольск. Бумаги уже сегодня я все направлю вам.
- Зиновий Георгиевич, спасибо конечно, но это все равно займет время.
- Давай, Володя, я поговорить с тобой хотел, а здесь в кабинетной пыли обстановочка не та.

***

Не так уж сильно изменилась эта страна. Независимость, которую так желали, они получили, а богаче от этого не стали, и грязи на улицах не убавилось. Дженни шла через площадь к большому каменному зданию, где располагалась администрация порта, но теперь за ней, словно безмолвные тени, следовали трое крепких мужчин, призванных изрешетить любого, посягнувшего на ее жизнь.
- Здравствуйте, могу я рассчитывать на Вашу помощь? – обратилась она к главному диспетчеру Конакрийского порта.
- По какому вопросу?
- Мне нужно знать, раньше сюда регулярно ходил советский сухогруз «Ксения Корабельникова». Он все еще ходит этим маршрутом? – с трудом выговаривая причудливое звукосочетание названия судна, она протянула сложенный пополам тетрадный лист.
- Да, ходит сюда регулярно, как и прежде. Теперь много сюда ходит советских судов, а «Ксения Корабельникова» ходит сюда дважды в год. Они должны прибыть в середине июля, как и раньше.
Диспетчер больше всего уважал и любил американцев, потому что любые просьбы они подкрепляли зелеными портретами своих президентов. А он любил этих президентов всей своей душой и сердцем, любил больше, чем самый оголтелый американский патриот. Вот и сейчас, когда американка вышла, он аккуратно развернул лист, взял в руки новенькую, хрустящую двадцатидолларовую купюру, провел по ней нежно рукой, разглаживая складочку посередине, и бережно убрал в свою папку. Сегодня солнце светило для него!

***

Дженни быстрым шагом, почти переходящим на бег, поднялась по трапу. Сердце бешено колотилось, полное самых радужных надежд.
- Я хочу видеть капитана, – обратилась она к вахтенному.
Но ее лучезарная улыбка медленно сползла с лица, а внутри разлилась огромная волна разочарования, когда к ней вышел невысокий мужчина с темной бородой:
- Я вас слушаю?
- Простите, раньше на этом судне капитаном был Андрей Молотов? Я могу узнать, где он, что с ним?
- Я не намерен отвечать на подобные вопросы! Подобная информация не подлежит разглашению! И больше не приходите сюда. Я укажу вам выход, – его тон был очень грубым, а голос громким, ей даже показалось, что нарочито громким, чтобы слышали все члены команды, находящиеся по близости. Более того, он схватил ее за локоть и потянул к выходу.
Охрана, стоящая внизу напряглась, подобное отношение к госпоже Хавинсон – это был перебор даже для русских дикарей.
Отдалившись от вахтенных, бородатый капитан чуть слышно шепнул:
- В половине пятого, на рынке в самом начале рыбных рядов.

Дженни все поняла с первой минуты. Поведение капитана давало ясное представление о порядках в Советском Союзе, в одночасье вспомнились шутки Молотова, только теперь его слова, всплывающие из памяти, перестали быть столь забавными, пугая ее. Внутри нарастало чувство тревоги. А что если, правда…? Она пыталась отогнать от себя дурные мысли.
К указанному времени капитан не подошел, а появился лишь в начале шестого.
- Прошу прощения, мне нужно было убедиться, что за мной никто не следит.
- Давайте зайдем куда-нибудь, где можно было бы спокойно поговорить?
- Я думаю, что это не очень хорошая идея, боюсь, в каком-нибудь баре нас могут случайно увидеть.
- Пойдемте в машину, я точно знаю одно место, где ваших людей быть не может.
Они зашли в «Буржуа», двинулись вглубь зала и сели у дальнего столика. Раскрыв меню, капитан согласился с Дженнифер, тяжело вздохнув:
-Здесь нашим людям действительно нечего делать. Я знаю, Вас зовут Дженнифер, Андрей рассказывал мне о Вас.
- Вы друзья?
- Были ими.
- Так что произошло? – нетерпеливо форсировала она разговор.
- Дело Молотова было шумным и показательным. Когда они вернулись в порт приписки, помполит передал свой отчет в комитет партии. Пахло жареным, но уголовному делу все же хода давать не стали, однако Андрея выгнали с работы, и он переехал в Комсомольск-на-Амуре. Молотов больше не выездной.
- Комсомольск-на-Амуре, это где?
- Это в жопе, – выразился сочно капитан – на Дальнем Востоке. Он оставил мне для Вас письмо. Я, честно говоря, думал, что за ним никогда не придут.
- Вы можете сказать мне его адрес?
- Могу, но забудьте об этом. Все письма из-за границы сначала просматривают в КГБ, поэтому оно все равно не дойдет до адресата, а Андрею добавят экзекуций.
- Как же мне с ним связаться?
- Мы отходим двадцать первого июля. Больше не приходите никогда на корабль. Двадцатого, в то же время и там же, где встречались сегодня, я Вас буду ждать. Если меня не будет, значит, нет возможности для такой встречи. Я не хочу ставить под удар свою голову. Можете ему передать что-нибудь, но учтите, возможно, ваше послание будет идти очень долго, потому что я не рискну отправить его почтой. Постараюсь передать с оказией. Но мой вам совет: успокойтесь оба, вам все равно не суждено больше встретиться. А теперь мне пора, я бы попросил отвезти меня назад.

***

Она забралась с ногами на длинный капот «кадиллака» и всматривалась в горизонт. Тихая гладь океана отражала тысячи пылающих звезд, волны методично накатывали на берег, создавая тот же мотив, который они напевали здесь двум влюбленным в ночь прощания два года назад. Дженни посмотрела на луну и с силой выдохнула сигаретный дым.
«Черт возьми, дура, почему уехала в Америку без него? Зачем отпустила его на судно, зачем позволила вернуться назад. Думала, что это курортный роман, думала мимолетное увлечение». Два года прошло, а серые глаза огромного капитана все не отпускают, терзают сердце, вызывая сосущую тоску.
Сдаваться Дженни не умела. Она твердо решила, что попадет в Россию и найдет способ увидеть Андрея. Задача бесспорно сложная, но тем интереснее! Что бы из этого не вышло - она попытается.

***

Быстроходное судно пронеслось чуть дальше Благовещенска, сбавило ход, пришвартовалось к Захватовской «Жемчужине».
Вечером за ужином неспешно лилась беседа вокруг богато уставленного стола: все со спецраспределителя, чего только нет!
Дымит поросенок в яблоках, наполняя изысканными ароматами кают-кампанию. Генерал достал нож разрезать мясо, не нож – произведение искусства, глаз не отвести! Рукоять и ножны – из бука, отполированы так, словно и не деревянные, а из кости какой сделаны. На них выжжены простые геометрические узоры ровными дорожками.
И клинок острый. Легко, совсем без нажима орудует им Козаченко, мясо да кости режет словно масло.
- Интересный у Вас в руках экземпляр, Николай Саныч.
- Нож отличный!
- Откуда он?
- Его кажись, какой-то чурка-умелец подарил на День рождения начальнику узбекского НКВД. В сорок седьмом того вызвали в Москву и посадили, при себе у него был этот нож. Вещица понравилась Берии, и он взял ее себе. А в пятьдесят третьем мы, когда с Жуковым Берию пришли арестовывать, провели выемку документов и во время обыска  в столе обнаружили этот нож. Игрушка Георгию Константиновичу очень приглянулась, но Жуков был довольно суеверным: «Два хозяина не своей смертью кончили, знаешь, оружие свою судьбу имеет, и свою роль играет в судьбе того, кому принадлежит. Не буду я, пожалуй, принимать эту эстафету смерти. Может, проклял его тот азиат, что делал, они ж такие...». А я в эту ерунду не верю, кусок железа - он и есть кусок железа.
- Да и правильно. Не проклинал его мастер, да и не азиат это делал вовсе.
- Ты-то откуда знаешь? Так говоришь, будто рядом стоял.
-  Да примерно так.
- А ну-ка, давай колись, что еще за история?
- Дело было в эвакуации…
- Во бля… сюжет… И чего ты с такими руками начальником порта работаешь?! Мог бы зарабатывать в десять раз больше и геморроя не знать, с такими талантами сидел бы в теплом месте и спецпайки на дом получал!

Утром Володя хотел с Захватовым посидеть  над документами, взял с собой для подписи все необходимые бумаги, но слишком много вчера выпили за «мастера кузнечного дела» – Захватов вышел только в одиннадцать и даже слушать не стал, только везде свои подписи поставил, не читая. Нет, вообще-то начальник пароходства такой привычки не имел, но он знал, если документ готовил Либерман, можно быть спокойным и не проверять. Козаченко - большой ценитель оружия, больше всех пил за мастера с золотыми руками, поэтому оклемался лишь к обеду. Сентябрь стоял теплый, и стол сервировали на открытой палубе.
На берег вышел китайский пограничный отряд. Увидев судно с советским флагом, бойцы, как уже стало обычным в такой ситуации, скинув штаны, выпятили зады, выражая тем самым соответствующее отношение к своим советским «товарищам». При этом они что-то кричали на своем языке, виляли ягодицами и явно кривлялись.
- Черти, так бы и пальнул по чьей-нибудь желтой заднице, – бушевал генерал, размахивая табельным пистолетом – даже специальную комиссию пришлось создать, на следующей неделе будет заседание, посвященное борьбе с китайскими жопами. В Ленинском вон вообще людям на пляж не выйти, срам какой!
Володя поднялся из-за стола и направился в банкетный зал.
- Ты куда?
- Я сейчас, Николай Саныч.
 Судно было подарено в знак дружбы товарищем Мао, и, не смотря на то, что дружба эта разладилась, Володя заприметил его большой портрет в подсобке за камбузом. Либерман вышел с ним на палубу, и, подняв над собой, показал китайцам.
Кто-то из аборигенов, увидав какое святотатство они совершают, стал истошно орать - показывать задницу Великому Мао - это был верх политической неосмотрительности для китайских коммунистов. Узнай кто об этом, могли вздернуть  весь отряд на дереве. Натянув штаны, пограничники вытянулись по струнке.
Свое удивление, восхищение, да и все остальные эмоции Козаченко выражал двумя короткими русскими словами:
- Во бля.… А ну дай мне этот портрет, сейчас я им! – генерал схватил портрет Мао, и, поставив его на палубу, изобразил неприличное движение, призванное символизировать оральное сношение с товарищем Мао.
- Коля, Коля, не святотатствуй! Ты перегибаешь палку! Сейчас они нас тут пристрелят на хрен! – Захватов пытался успокоить не на шутку разошедшегося генерала. Подобного отношения к вождю китайцы могли и не выдержать, открыв огонь на поражение.

***

Бился в конвульсиях секретарь Хабаровского крайкома партии, аж слезы брызгали из глаз, рот разинул, словно окунь, выброшенный на берег. Не вовремя настигло его предложение  Козаченко. Выпалил генерал, воздуху побольше в грудь набрав, в тот самый момент, когда секретарь крайкома глоток воды сделал, и от этих слов вода встала в горле, словно лом, ни туда, ни сюда. Эх, помог бы кто, проявил заботу  о родном секретаре, но только ни у кого нет сил подойти, да треснуть нуждающегося по спине. Трясет высокопоставленных товарищей от дикого смеха. Вон катается под столом начальник краевого управления КГБ, словно колики на него нашли. Сам генерал Козаченко держится за живот, начальник краевой милиции бьется головой об стол. Бывает, когда тема серьезная, когда неординарное решение сложной задачи выдаст кто-то,  происходит разрядка. Тут самое главное всем сдержаться, зубы стиснув, не дать вырваться хохоту наружу. И вроде получилось у ответственных товарищей, несколько секунд стояла тишина, плотина человеческой воли пыталась сдержать эту стихию смеха, но  милицейский начальник не выдержал очередной подступившей к горлу волны, и в ту же секунду кабинет сотряс гомерический хохот.

***

Шли караваны судов вверх по Амуру с горами угля на борту. Работали могучие бортовые насосы системы пожаротушения, поливали уголь, чтоб не загорелся. В Комсомольском порту уже был случай самовозгорания, потому всем капитанам строгое предписание – уголь поливать.

***

Директор типографии поперхнулся, прочитав директиву, чуть не уронил очки. Пришел заказ от комитетчиков – тысяча полноцветных портретов Мао. И это в период такого острого противостояния между СССР и Китаем! А вдруг в недрах местного комитета заговор? Вдруг и все руководство края готовит диверсию? Может, решили выйти из состава Советского Союза и переметнуться на сторону Китая? Как иначе объяснить такой заказ? Может в Москву сообщить, может в ЦК телеграмму? Да ну его… -  потер виски -  раз заказывают, значит надо,  мое дело телячье!

***
 
А она снова обещание нарушила, без охраны уехала. Одна на высоком пустынном берегу сидит, дым сигаретный глотает вместе с пылью. С Атлантики дует слабый ветерок, только не несет он прохлады, не балует океанской свежестью. И курить-то совсем не хочется, но все равно, выбрасывая одну сигарету, она тут же закуривает другую. Где-то слева порт –
грязный, вонючий, пропахший угольной пылью, рыбой, гниющими фруктами. А вот, наконец, из-за покрытого зеленью утеса показался и неспешно взял курс на Мурманск советский сухогруз «Ксения Корабельникова» с  весточкой на борту, частичкой ее души. Медленно удаляясь, знакомый силуэт растворялся в зыбкой пелене горизонта, пока, превратившись в точку, не скрылся окончательно. Что дальше?! С силой размахнувшись, она бросила в океан окурок и направилась к машине.


***

Стучали молоточки дробилок, ударяли по угольным булыжникам, превращая их в мелкую пыль, мощный компрессор гнал  по шахте воздух и, подхватываемая быстрым потоком, она влетала в топку. Очень простая и надежная технология: если частичка достаточно мелкая, то поток ее поднимет, а если нет, то останется на молотилках, пока ее не размельчит. Топка такой электростанции зрелище не просто красивое – завораживающее!
Влетало облако угольной пыли вместе с воздушным потоком в топку, и тысячи частичек вспыхивали, рождая языки адской вакханалии. То вправо, то влево, а то вниз или вверх кидало завихрения пылающего тумана, и было похоже это огненное буйство на танец сатаны в горящей преисподней.
Вернее, это раньше так было, а сейчас совсем хило горела топка Благовещенской электростанции. Угольные сушки работали на пределе, все мощности были врублены, да только уже скоро энергии, вырабатываемой  электростанцией, не будет хватать, чтобы  просушить уголь для топки. Он совсем мокрый поступал из Комсомольского порта, хоть выжимай. Лупили молотилки угольные булыжники, но пыль не летела в котел, вместо нее какая-то каша налипала на дробилках и больше не радовал огненный сатана энергетиков своим танцем, стихия огня ослабла, а вместе с ней и электричество стало угасать. Никак не выдавала станция необходимой мощности. Сначала прекратили частичную подачу электричества на город, потом и главному потребителю – секретному военному производству, выпускающему агрегаты для атомных субмарин, не стало хватать. И главному энергетику не позавидуешь! Город отключили полностью – секретарь горкома лично пообещал «скальп снять», ограничил подачу на завод – через шесть минут сорок восемь секунд ворвался в кабинет начальник городского комитета госбезопасности, чуть пистолетом не размахивая, угрожал, что даже пулю тратить не будет, рукояткой в расстрельном подвале расколупает башку. А ему-то что делать? И многие советские руководители бывали в таком положении , многие посочувствовали бы несчастному энергетику, многие, но не все…

***

Володя листал страницы баланса и блаженно улыбался. Раньше каждый месяц недостача по углю росла, теперь все изменилось. Процесс сначала остановился, потом в обратную сторону пошел. Порт отгружал тонну угля, а на место аж полторы приходило. Отыграли практически полностью всю задолженность. Странная картина? Конечно, даже мистическая: только уголь попадает в порт - начинает сам собой страшно плодиться, в весе прибавляет, массой наливается. Но бумага есть бумага, ей нет дела до мистики. А цифры ясно говорили, что железнодорожники сдали порту за месяц пятнадцать тысяч тонн угля, а порт поставил потребителю двадцать одну тысячу тонн.
Смотрел начальник порта цифры и бубнил сам себе под нос: «Не наглей, Володя, не наглей!», но все же нужно было ему быстрее недостачу к нулю подвести, а она огромна, от того не притормозит, не придержит насосы, а только сильнее поливать уголь водой велит.
Он знал, что задыхаются электростанции, знал, что полощет начальство их руководство. Но разве не он предлагал созвать межведомственную комиссию, уговаривал пересмотреть нормы учета транспортируемого угля? Товарищи энергетики не захотели возиться, не захотели утруждать себя лишней работой, теперь им не на кого пенять!

***

Лето пятьдесят седьмого выдалось жарким, а вот осенью как-то быстро стали набирать обороты холода. Конец навигации назначили на второе октября. Нужно было сделать ревизию всех объектов и производственных площадок, кроме того, Захватов решил в конце каждого навигационного сезона устраивать конференцию начальников портов и главных инженеров  по проблемам амурского судоходства. Обмен опытом - дело полезное, проблем у всех много и все их решают по-своему, то, что для одних давно решенная задача, для других может быть большой головной болью. Этот год решили проводить конференцию в Ленинском, в следующем - другому порту выпадет честь, и так по очереди.

***
 
Начальники амурских портов с завистью смотрели на Володино судно: и маневренное и комфортабельное, мигом домой в Комсомольск домчит. Жаль, погода совсем испортилась, поднялось волнение на реке, дождь лупит проливной. Но в каюте тепло, уютно, только вот уснуть никак не получалось: рулевой гнал судно по штормовому Амуру, удары волн по корпусу отдавались толчками. Володя поднялся в кают-компанию - вся команда в сборе, у всех бессонница.
- А кто сейчас за штурвалом?
- Новенький, Ямцов. Гляньте, Владимир Лазаревич, за окно, видимость-то нулевая. Вот разбушевалась стихия!
Дождь за окном стоял сплошной стеной, словно тропический ливень, волны бились в борт, сотрясая катер, тяжелые капли барабанили по крыше, и, сливаясь с шумом ревущего где-то в глубине моторного отсека двигателя,  наполняли судно одним рокочущим воем.
- Раз никто не спит, может чайку заварить, да бутербродиков с чесночком нажарить? – вызвался кок.
Сели вокруг стола, разлили чай. Черный жареный хлеб, чесночком натертый, вмиг наполнил чудесным ароматом каюту.  Вдруг от страшной встряски чашки с кипятком, чайник, поднос с бутербродами полетели на Либермана, а его, как и всех остальных, вместе с креслами отбросило к стене.
- Черт возьми!
- Какого х… – вся команда устремилась наружу.
Судно на полном ходу вылетело на берег.
 - Так, господа-товарищи, берег пологий, – по коленям пробежал мандраж. Пологий в этом районе был китайский берег Амура, а советский - высокий, крутой.
Жидким студнем страх разливался по телу, передавался от одного к другому, и возвращался, многократно усиливаясь.
- Приехали…твою мать…
- Что делать?
- Хрен с ним, с судном, вплавь надо на наш берег! Поймают нас здесь китайцы, убьют ведь или в тюрьме сгноят в лучшем случае.
- Брось, в такой шторм, при нулевой видимости не доплыть! Просто берега не видно, снесет течением, потеряешь направление и будешь вдоль реки до посинения. Судно нужно выкапывать.
- Конец нам, конец! – завопил бросивший штурвал Ямцов.
- Заткнись, не ори!  Услышат тебя погранцы, всех нас погубишь, – Володя стал трясти молодого матроса за плечи.
- Убьют нас! Бля, убьют, – не унимался тот.
- Заткнись немедленно!
- Тише, тише, - пыталась успокоить паникера команда, но тот продолжал причитать и охать.
Подскочивший механик наотмашь дважды хлопнул Ямцова по лицу,чтобы привести в чувство. Команда растерянно топталась у борта, и в этот момент властный голос вернул всех к реальности:
- Так, Кравченко наверх в  рубку за штурвал! Заводи машину и реверс на полную! Рожков, Либерман, возьмите черпаки и к левому борту, ройте траншею в песке вдоль борта к носовой части. Я по правому борту буду рыть, – командовал Молотов.
Он давал четкие и ясные указания, и ни у кого не возникло желание сейчас оспаривать его приказы.
Завыл двигатель, винты дали обратный ход, струя врезалась в берег и, захлестывая в вырытые канавы, вымывала из под судна песок.
Моторист придерживал газ, не давая двигателю слишком большие обороты, но всем им казалось, что их слышно до самого Пекина. Подхлестываемые звуком ревущего мотора, вся команда гребла песок из под судна словно заведенные. Андрей черпал грунт большим ведром, и, хотя по левому борту он копал один, за пятнадцать минут было вырыто значительно больше, чем у Рожкова с Либерманом.
Кравцов приглушил двигатель, все напряглись. Где-то вдали отчетливо был слышен заливный лай собак.
- Все, ****ец…
- Тш…
Дождь лил стеной, на расстоянии нескольких метров не было видно практически ничего. Но лай собак приближался, китайские пограничники четко двигались в сторону судна.
Ямцов с криком рванулся в воду, но, пойманный за шкирку Молотовым, был заброшен на борт.
- Все на борт! – срывая голос, заорал Андрей – Кравченко, полный газ! – его крик слился с неистовым ревом двигателя.
Володя со вторым матросом изо всех сил рыли песок. Собаки в безудержной ярости лаяли, переходя на хрип, топот ног патруля был слышен совсем рядом.
- На борт!– снова заорал Молотов.
Либерман с матросом кинулись к заднему трапу и вскочили наверх. Струи, вырывающиеся из под винтов, врезались в песок и смывали его пластами. Андрей уперся в нос судна, на лбу вздулись вены, ноги по щиколотку утонули в слежавшемся песке, руки свело страшной судорогой.  У  Андрея лопались сосуды, и лицо наливалось багровыми кровоподтеками, превращаясь в один огромный синяк. Многотонное судно медленно подалось назад, съезжая с берега. Скатив его в воду, Молотов ухватился за ограждение палубы, и в этот момент Кравченко врубил полный ход. Из-под винтов вырвался столб воды, и судно понеслось прочь от китайского берега. Уже на полном ходу Володя с остальными членами команды затаскивали обессиленного Молотова на борт.

***

Роскошная вилла на атлантическом побережье, ароматы вин по тысяче долларов за бутылку и такого же дорогого парфюма.
Ей всегда был непонятен этот гламурный идиотизм. Сама она отличала вина лишь по цвету.
- Ах, этот аромат! Это предреволюционное Шато 1788 года! Изысканный букет!
- Мне больше по вкусу урожай 1834.
- А Вы, Дженнифер, какое предпочитаете?
Она подняла свой граненый бокал:
- А я, знаете ли, пью «Джек Дениэлс» по шесть долларов за бутылку. Слышали? Нет способа напиться дешевле!
Вообще-то она напивалась лишь однажды в своей жизни – перед собственной свадьбой. Причем напилась она тогда так, что свадьбу пришлось перенести на четыре дня. Сейчас же таковой цели у нее не было, просто эта игра в аристократию жуликов и мошенников, сделавших свои состояния на аферах и сомнительных махинациях, ее всегда раздражала. Какими романтичными ей казались времена неподдельного веселья и истинного благородства гангстеров времен сухого закона! Но те времена безвозвратно ушли.
- Дженнифер, не хочешь прогуляться по пляжу?
Она посмотрела исподлобья, скорчив при этом брезгливую гримасу, призванную изобразить высшую степень омерзения:
- Отвали, Малкольм!
- Зря ты так, я слышал, ты больше не замужем. Я знал, Джозеф для тебя не вариант – слизкий зануда. А вот я, напротив, сильная партия, – молодой широкоплечий мужчина со светлыми волосами и правильными чертами лица картинно улыбался – ах, да, я что-то слышал, миссис Хавинсон очарована русским медведем! Большой, мохнатый, в красной шапке и рычит! Я правильно его описал? Может, позвонишь Хрущеву и попросишь, чтобы тебе прислали его  сюда?
Ее взорвало, она уже сжала кулак, но в последний момент остановила себя.
Прижавшись к нему и чуть прикусив ухо, потянула его за руку:
- Малкольм, у меня есть идея! Пойдем со мной.
Бегом они пробежали через зал к парковке и плюхнулись в ее «Кадиллак».
Дженни утопила газ, с ревом машина понеслась по шоссе к Нью-Йорку. Она гнала, нарушая все правила движения, сквозь пригороды с шикарными виллами, сквозь деловой центр, туда, в сторону рабочих окраин.
Вскоре машина ворвалась в иную вселенную. Гарлем – район черных нищих окраин. Везде валялся мусор, вокруг стояли старые обветшалые здания.
- Куда мы едем, черт возьми? – Малкольм впервые попал в Гарлем. От здешних пейзажей ему сделалось не по себе. Лощеному белому мужчине в дорогом смокинге с бриллиантовыми запонками здесь было явно не место.
Машина продолжала лететь вглубь района, в самые его грязные и нищие кварталы, пока, наконец, не выскочила на пересечение двух широких улиц. Около глухой стены одного из зданий, выходящих на перекресток, горел большой костер, вокруг которого можно было заметить группу молодых людей.
- Я всегда знала – ты настоящий мужчина, – она нагнулась к нему и припала в поцелуе к его губам, одновременно потянув ручку двери, и уже в следующий миг сильным ударом вытолкнула его из машины, резко стартовав с места.
Озираясь, Малкольм растерянно оглядывал обступивших его аборигенов, которые в свою очередь никогда не встречали здесь подобных мистеров, так же как  никогда раньше эти люди, курившие дешевые наркотики и распивающие пятицентовое крепкое пиво, не видели машин, подобных той, какая только что скрылась отсюда.
А она мстительно хохотала всю дорогу назад: «Сильная партия! Лощеный хлыщ, тоже мне партия! Представляю, бедняга, наверное, уже с полными штанами! Встанет посреди пустой темной улицы и будет звать такси». Все это ее сейчас забавляло.
Следующим днем было воскресенье. Она встала поздно, около трех, позавтракала и села поработать с документами. В четыре позвонил отец Малкольма.
- Дженнифер, здравствуй, как твои дела?
- Спасибо, мистер Конетти, хорошо.
- Ты не могла бы позвать Мака?
- Странный вопрос, с чего Вы взяли, что он у меня?
- Но  вчера вечером вы ушли вместе.
- Да, но мы расстались в Нью-Йорке.
- Извини. Странно, просто он не забрал свою машину. Хотя наверняка завалился на какую-нибудь очередную вечеринку.

По утрам обычно Дженифер не могла есть. Поэтому, если ей приходилось вставать рано, она, не завтракая, собиралась и ехала в офис, а уж там после утреннего доклада референтов пила кофе и листала утренние газеты. В понедельник она увидела статью, сопровождавшуюся большой фотографией: «В Гарлеме убит сын главы брокерского агентства Джулиана Конетти - Малкольм Конетти». Корреспонденты на четырех полосах гадали, каким странным образом последний оказался в черном квартале Нью-Йорка, что там потерял и что искал.
«Да, наломала ты дровишек…».

Около пяти часов вечера встречи с Дженнифер попросил офицер комиссариата полиции.
- Миссис Хавинсон, я бы хотел задать Вам несколько вопросов.
- Пожалуйста, – пригласила его пройти Дженни.
- Я думаю, Вы уже догадываетесь о предмете нашей беседы.
- Вполне.
- Что ж, тогда сразу к делу. Когда Вы в последний раз видели Малкольма Конетти?
- Позавчера.
- Свидетели утверждают, что видели, как вы вместе уезжали с виллы мистера Пирса. Что было дальше?
- Дальше мы поехали в Нью-Йорк, по дороге поссорились, он попросил остановить машину и выпустить его. Так я и поступила. Это было в Гарлеме. Что было дальше, я узнала из газет.
- Простите, а зачем вы поехали в негритянский район?
- Полюбоваться пейзажами. Я ответила на Ваши вопросы?
- Знаете, миссис Хавинсон, я все рано Вам не верю.
- Да уж не думаете ли Вы, что это я его зарезала?
- Вероятно, в Ваших действиях нет состава преступления, и Вы чисты с точки зрения закона, но я чувствую, что это убийство на Вашей совести.
- Знаете что, раз я чиста перед законом, то и оставьте меня в покое, а совесть отдайте священникам, это их хлеб.
Ей было не по себе, напыщенного и самовлюбленного Малкольма все же было жаль, она чувствовала свою вину в его такой нелепой смерти, но вовсе не хотелось фигурировать в этом скандале и прятаться от журналистов:
- Да, и еще, лейтенант, если Ваши измышления появятся в прессе, я Вас засужу за распространение ложной информации. Я-то, в конце концов, отмоюсь, а Вам это будет стоить дорого.

***

Андрей проснулся, посмотрел на часы – одиннадцать. За окном холодно, противно, кончилась навигация, теперь можно подольше поспать, хотя в порту всегда работы достаточно – судно в порядок привести, подкрасить, узлы перебрать. Вообще-то это ремонтники делать должны, но так уж заведено, что судно начальника порта готовит сама команда. Нет, конечно, если необходим серьезный ремонт, то это в доке, а так, по мелочи — сами обходятся. Зимы в Комсомольске длинные, все успеется до весны, можно и «поберечь» работу. Начальник попался чудаковатый: обычно все требуют, чтобы подчиненные отсиживали «от звонка до звонка», согласно утвержденного графика, а этот Либерман, если работы нет, всех домой гонит, к женам, к детям. Правда, в случае аврала и сам круглые сутки на работе торчит и другим дух перевести не дает.
Ну и что делать, когда навигации нет? Хотя  дома тоже сидеть невмоготу. Побрился, умылся да побрел в порт.
Обычно, если работы не было - ремонтникам помогал. Его силище применение всегда  находилось: то гребной вал помочь снять, то перебранный двигатель на место поставить.
Но сегодня что-то совсем не было настроения, никого видеть не хотелось, пошел в ангар, где его судно зимует.
Тоскливо на душе, хоть караул кричи! Даже завидно было на других счастливчиков смотреть: вон механик, Кравченко Леха, второй раз женился, жена у него не работает, как кончилась навигация, все время в постели проводили. Мужики уж ставки делали – сколько он так сможет. Кто месяц, говорит, выдержит, кто - два. Вообще-то Леха здоровый, может и три месяца продержаться, но, конечно, не больше.
И не то, что бы капитан урод какой, девки вокруг него так и вились! Пробовал он пару романов закрутить, да только не принесли они ему радости. Не отпускала его мечта несбыточная: «Дженни… Будь ты неладна! Что же ты со мной сделала?! Как же мне забыть тебя…» Снилась она ему ночами, стоило глаза закрыть, как вырывалась душа и сквозь тайгу, сквозь пограничные кордоны и десятки рядов колючей проволоки, мимо разъяренных псов, над минными полями уносилась далеко-далеко на грязные улочки черного континента, и там, увидев ее улыбку, находила успокоение.
Он горько усмехнулся: «Интересно, помнит ли она меня? Хочет ли встречи со мной так, как я мечтаю о ней? Конечно, нет. Кто я был для нее? Так, экзотика, мимолетный роман, а даже если нет, все равно никогда более не суждено нам увидеться». И так невыносимо стало на душе у Андрея от этих мыслей, будто оборвалось что-то внутри, ком в горле встал, от обиды, от бессилия слезы на глаза навернулись.
Взял в руки метелку - этот процесс несколько отвлекал и успокаивал. Все свое внимание он концентрировал на валяющихся песчинках, собирая метлой их в одну аккуратную кучку. За этой механической работой минуты незаметно складывались в часы.
Около трех в ангар зашел диспетчер:
- Здравствуй, Андрей!
- Привет!
- А я думал, ты в седьмом, ремонтном.
- Да нет, вот решил прибраться.
- Там тебя у проходной мужик спрашивает, говорит, что твой бывший сослуживец, я вот решил размяться, сходить за тобой самому. Воздух свежий, морозный. Я ему сказал, чтобы в буфете тебя ждал.
Зашел Молотов в буфет:
- О, Колька, ты что ли?
- Здорово, Андрюха! Ну, как ты тут?
- Да ничего, спасибо.
- Свыкся в матросах?
- Да я не матрос уже, меня начальник порта капитаном своего судна поставил.
- Капитаном лодки, что ли?
- Да нет, у него приличная посудина. На начальника жаловаться не приходится, нормальный мужик. Как вы-то там?
- Да тоже ничего.
- Ты как здесь оказался-то?
-  К своим ездил в Благовещенск. После тебя капитаном Серегу Роднина у нас назначили, вот  он и попросил лично к тебе заехать, коробку передать.

По такому поводу зашли к Андрею в общежитие, посидели, былое вспомнили: как ходили на Кубу, как в Гвинею, вспоминали и тот последний рейс. Вечером капитан проводил на поезд старого приятеля. Уже когда пришел, вспомнил про коробку, распечатал, а там - белые лакированные туфли.
Это еще что за шутка? - посмотрел этикетку: «Made in Gvinee. W&B manoufactours Ltd.». Изготовлены на той самой мануфактуре в Конакри, где сшили обувь, которую подарила ему Дженни. Сердце забилось, как после трехкилометровой пробежки - на дне коробки он увидел конверт, резко рванув, капитан разорвал бумагу. На стол упало письмо и ее фотокарточка.




***

Володя зашел в затон повидать свое судно, навестить команду - все в сборе, отогреваются чаем, только Молотова нет.
- Добрый день!
- Здравствуйте, Владимир Лазаревич!
- Слушайте, а что с Молотовым? Давно я его не видел. И когда на прошлой неделе заходил, и на позапрошлой - его здесь не было.
Механик Кравцов подошел вплотную к начальнику порта, и чуть отвернувшись от остальных, как бы намекая на приватность разговора, начал:
- Понимаете, заболел Андрей, плохо ему.
- Да? А что с ним? Почему он не сообщил? Так ему нужно больничный оформить.
- Он, Владимир Лазаревич, душой заболел.
- Пьет что ли?
- Да… пропадает парень. Уж третью неделю. Ходили мы к нему поддержать как-то, уговаривали образумиться. Да только без толку все.
Почесал Володя затылок: «Надо же, алкоголиком оказался капитан. И ведь несколько раз перечитывал его личное дело: все сплошь положительный характеристики и вдруг на тебе: уволен за «поведение, порочащее образ советского моряка». Ну, теперь ясно в чем причина! А ведь хороший парень…»
Ушел с работы пораньше и, не заходя домой, направился в общагу к Андрею. Поднялся на второй этаж, постучал в дверь – тишина, затем еще раз, понастойчивей. Минут через пять открыл ссутулившийся, небритый Молотов в тельняшке с надорванным рукавом. Только распахнул он дверь, окатило Володю таким характерным «ароматом», что все стало ясно.
- Господи, во что ты превратился! И часто с тобой такое? – Либерман вошел в комнату и распахнул настежь окна. Внутрь ворвался холодный зимний воздух.
- Первый раз, Лазарич, первый раз, – бубнил Молотов.
- Андрей, в чем дело?
Он протянул Володе письмо и рухнул на стул.
- Андрей, прекрати, на кого ты похож? Объясни в чем дело? Я не понимаю по- английски.
- Лазарич, … - капитан бормотал что-то несвязное.
- Знаешь что, иди-ка ты в душ, вымойся, приведи себя в порядок. Давай, давай, а я пока тут приберусь у тебя.
Он проводил Андрея в душевую в конце коридора, помог раздеться и поставил его под воду. К этому моменту уже все общежитие обсуждало взаимоотношения начальника порта и Молотова. Скоро в душевой собралась приличная толпа любопытных.
- Что, зрелищ мало, вашу мать? А ну пошли все отсюда на хер! – любопытство обитателей общаги взорвало Володю – вышли все отсюда!
Он разогнал толпу и отправился в комнату Молотова наводить порядок.
- Владимир Лазаревич, да мы, это… помочь хотели. Вы уж нас ни это, … - заглянул один сознательный товарищ.
- Коли помочь, помогайте!
Одни выносили нескончаемые мешки с пустыми бутылками, другие подметали пол, третьи разбирали разбросанные по полу вещи, кто-то вытирал стол. Работа по приведению жилища в порядок закипела, и вскоре комната приобрела вполне пристойный вид.
- Спасибо всем, спасибо ребята! Все вместе мы страшная сила! Но я хочу, чтобы меня услышал каждый: кто будет сплетни распускать, судачить, словно баба, тех карать я буду самым жестоким образом. Вы меня знаете! Я всех предупреждаю!  Случилась с человеком беда, и нечего за его спиной шептаться. Все ясно?
- Да конечно, Владимир Лазаревич, оно само собой.
Нрав начальника порта уже знали все.
Через час в комнату вошел капитан. Еще на не очень твердых ногах, но все же посвежевший и выбритый.
- Совсем другое дело: вот, узнаю героя! А теперь давай по душам, что случилось? Что с тобой произошло? И что это за письмо?
- Понимаете, Владимир Лазаревич, я два с половиной года назад был в рейсе, в Конакри. А время там было смутное… – Андрей, уже успокоившись, начал свое повествование -
… и вот теперь она письмо передала. Понимаете? Она помнит меня, помнит! Она хочет быть со мной, она любит. А что я могу сделать? Как мне встретиться с ней? Как вырваться из этой тюрьмы?
- Да… ну дела…  - Володя молча выслушал рассказ Андрея и сейчас не находил слов. Он просто не имел представления, как можно разрешить эту ситуацию. Все задачи, которые он когда-либо перед собой ставил, рано или поздно бывали решены, а тут такая проблема, которую и помыслить-то невозможно. Хотел было посоветовать забыть навсегда, да жить дальше, но промолчал, и без того человеку тошно.
- Ладно, Андрей, вот что я тебе скажу: не знаю,  как помочь тебе и не представляю, как быть с этой бедой, но одно точно - водкой ее не излечить. Иногда судьба играет с нами в жестокие игры, и в то же время никогда нельзя знать, какой подарок она готовит в будущем. В любом случае ты должен перестать пить. Шансы, что ты ее еще увидишь, один на миллион или даже миллиард, но если ты сопьешься, если ты похоронишь себя сейчас, то не будет и этой мизерной возможности. Иногда жизнь вытворяет такие невероятные вещи, которые противоречат логике и законам здравого смысла. Но судьба благоволит к тем, кто борется, а к тем, кто сдался, она очень жестока и не прощает
слабости. Знаешь, я уже столько раз мог погибнуть, но ведь стою здесь, перед тобой. Я несколько раз перечитывал твое личное дело, всматривался в твое лицо. С первого момента, когда я увидел тебя на пирсе, меня не покидало ощущение, что мы уже встречались. Вот теперь я вспомнил все!
- Что вспомнил? – непонимающе пробормотал капитан.
- Когда я был мальчишкой, нас эвакуировали из Херсона. Я не буду описывать всех перипетий, но попали мы в Махачкалу, откуда на палубе танкера нас должны были доставить в Красноводск.
- Надо же, и нас тоже в Красноводск эвакуировали.
- Подожди, слушай меня дальше. Так вот, танкер попал в страшный шторм. Было безумно страшно. Я был щуплым худым мальчишкой, и вот очередная волна подхватила меня и понесла за борт. Я пытался цепляться за все подряд, но сила, которая несла меня к смерти, была просто космической против моих жалких усилий. Тогда один парень, словно щенка поймал меня за шиворот и спас мне жизнь. Я так и  не узнал, как его звать, кто он был, и куда делся потом, но его лицо помню до сих пор.
По ходу Володиного рассказа выражение интереса на лице Андрея сменялось неподдельной гримасой удивления: «Ни хрена себе!»
- Снова я встретился с этим парнем спустя девять лет, когда уже учился в одесском институте инженеров морского флота. Тогда, на втором курсе произошло одно знаменательное событие, про которое до сих пор ходят легенды – великая битва между студентами нашего института и ребятами из мореходки.
- Точно, было такое! - Лицо капитана вытянулось от изумления - Я учился в Одесской мореходке на последнем курсе и как раз был там!
- А я случайно оказался в эпицентре драки, и мне чуть не проломили башку, но меня выручил один курсант. Это был ты, Андрей. И, наконец, ты спас мне жизнь там, на пологом китайском берегу Амура. Я уже не знаю, во что верить! Бог это или судьба, а может ты мой ангел-хранитель?! Поэтому, и ты не вешай головы, живи дальше, может судьба еще смилостивится над вами, кто знает! Давай отоспись, завтра можешь не приходить в порт, а послезавтра чтоб был как штык, по тебе уже все соскучились.




Глава 5

Медленно, перетекая один в другой, тянулись нудные зимние дни, терзая душу Андрея, и ни в каком занятии не мог найти он успокоения. Не было желания никого видеть, ни с кем говорить.  Раньше был душой любой компании, на все порты, куда заходил в бытность капитаном сухогруза - известный шутник, а теперь стал совсем затворником. Сослуживцы уже рукой махнули, один Либерман беспокоился: «Надо же, как тоска мужика выжгла…» И так бы всю новогоднюю ночь с фотокарточкой наедине просидел, но начальник порта в приказном порядке на празднование нового, пятьдесят восьмого года с собой в Хабаровск на бал в Управление Амурского пароходства взял. Да только и там Молотов ни разу не улыбнулся.
Лишь когда началась навигация, он немного оживился. В управлении этим быстрым и маневренным судном с озорным характером он видел свою единственную радость и даже позволял себе небольшие хулиганства на воде, если случалось ходить без Либермана.
Но однажды случай, произошедший в середине июня, родил в голове дерзкую и пугающую его самого мысль.
Тем теплым вечером он нес вахту у причала, и уже стал собираться домой, как вдруг возле пирса лихим виражем, скрипнув тормозами, остановился служебный «москвич» начальника порта.
- Заводи посудину, Андрей! – выскочив из машины, скомандовал Либерман.
- Есть! А в чем дело?
- На фарватере дрейфует танкер, огни погашены, на связь никто не выходит, на радиозапросы не отвечает!
Уже через пятнадцать минут они пришвартовались к судну-призраку. Взбежав по трапу, Либерман кинулся в машинное отделение, и тут же его обдало страшным жаром. Ходовые котлы потрескались и оплавились, из топки во все щели вырывалось пламя. Втянув ладони в рукава и набросив на голову рубаху, он пробирался к переборке, разделяющей машинное отделение и грузовые емкости, в которых находился керосин. Дотронувшись до нее рукой, почувствовал ожог.
- Андрей! – заорал Володя что есть мочи – беги наверх, врубай противопожарную систему! Иначе сейчас здесь все на воздух взлетит!
Они включили на всю мощь системы пожаротушения, чтобы водой хоть как-то охладить наливной отсек и не допустить взрыва топлива.
А команду они нашли в кают-компании, все члены экипажа спокойно спали лицами в салате. Как выяснилась, у капитана танкера был День рождения, который они слишком крепко отметили. Суд был быстрым, капитан получил два года.
А у Андрея стал созревать план.

***

- Нет,  так дело не пойдет. Так и до «дурки» не далеко. Надо что-то делать с Молотовым – сетовал Володя.
- Да уж, как бирюк, совсем нелюдимый стал Андрюшка — Кравченко согласно кивал головой
- Слушай, у меня такая мысль, давайте в выходные устроим прогулку по воде за город с семьями и позовем с собой Дашку из планового отдела. Ей уж тоже до тридцати не далеко, а все одна.  Умница, ответственная, серьезная, да  и внешне хороша: высокая, с русой косой, Андрею под стать, настоящая русская красавица!
- Сторонится он женщин. Боюсь, ничего не выйдет.
- Выйдет, выйдет, сколько можно по любви давнишней сохнуть?! Все когда-то проходит…

***

Идет, не спеша, «Заря» по Амуру. Теплый июльский ветерок обдувает собравшуюся на палубе компанию, пробуждая в гуляющих приятную истому. На столе надрывается проигрыватель, разливая над водным зеркалом звуки старых романсов.
Кравченко поднялся в рубку:
- Андрей, может я тебя сменю? Пойди, развейся.
- А… да нет, спасибо, Леха, ты иди, вон у тебя жена заскучала уже. Я сам тут.
- Да и Лазаревич тебя за стол зовет. Давай!
Капитан посмотрел вниз на палубу, где стоял стол. Когда позвали Дарью Соснову из планового отдела, он сразу раскусил инициативу товарищей, но эта забота его не вдохновляла.
; И все же я тут побуду, спасибо.
«Что же ты такой упрямый-то?!» - подумал про себя Либерман и, взяв под руку хорошенькую экономистку, повел в рубку:
- Андрей, с Дашей, я думаю, ты знаком. Она захотела постоять на капитанском мостике. Ты ведь не откажешь такой симпатичной девушке? Короче, оставляю Дашеньку под твою опеку.
- Как это сложно, наверное, управлять кораблем, – она робко начала разговор.
- Нет, не очень, особенно если знать как, - улыбнулся Андрей  - да я никогда и не управлял кораблем, ведь корабль - это военное судно. Я ходил только на гражданских судах.
- Но здесь столько всяких ручек и приборов!
- Это ерунда, вот как-то мне довелось управлять «Кадиллаком» - это действительно было сложно, – усмехнулся он. Впрочем, Даша не поняла его шутки.
- А что это за рычаг?
- Это ручка хода.
- А можно нажать?
- Можно, но не сильно.
Девушка надавила на ручку от себя, и двигатель отозвался негромким воем, а судно, плавно ускоряясь, понеслось вперед.
- Нет, нет, не так быстро, – одернул ее капитан, придержав ее руку своей.
- Как здорово! Так быстро! – все здесь ей было удивительно.
Даша была красивой девушкой, с широким лицом и крупными правильными чертами, но, обладая высоким ростом, уходившим за метр восемьдесят и, хотя и достаточно стройной, но все тяжеловатой фигурой, она не особенно пользовалась успехом у мужчин. Она давно заметила в порту красивого могучего капитана, который был ей под стать, но повода для их знакомства раньше не представлялось.
- А можно, я постою за штурвалом?
- Давай, – пропустил он ее к управлению, встав чуть позади на всякий случай.
Окинув ее взглядом, вдруг разочарованно подумал: «Нет, все же как не похожа она на Дженни…» А они были и впрямь совсем разные. И, хотя Дженни тоже была не маленького роста, ее фигура отличалась женственностью: худенькие голени переходили в пышные бедра, а круглая попка дополняла силуэт настоящей женщины, как и узкая спина с тонкой талией. Капитан мотнул головой, словно прогоняя наваждение.
- Андрей, а расскажите, как вы прошлой осенью из Ленинского возвращались?
- Это когда к китаезам-то вылетели?
- Ага.
- Да ну, уж миллион раз, наверное, слышала.
- Так то через третьи руки, а интересно знать, как все было на самом деле.





***

Выехав из города, они проехали пару десятков миль, и, припарковавшись у одинокого и безлюдного в это время года кафе, вышли из машины. Молодая женщина была одета в меховую куртку, а пожилой господин в длинное драповое пальто. Холодный
океанический ветер пронизывал холодом, и мужчина, словно черепаха, втянул голову в плечи, пытаясь прикрыться поднятым воротником.
- Папа, ты читал сегодняшний «Timе’s»?
- Да, а что?
- Хрущев устраивает выставку в Москве.
Отец тяжело вздохнул, и несколько десятков метров они шли молча, пока, наконец, он не махнул рукой.
- Так вот зачем ты вытащила меня сюда! А я-то гадал, о чем будет этот наш «разговор по душам»…Хрен с тобой, ведь все равно не отступишься, подумаем, что можно сделать. Но, я не имею представления, сколько виз готовы будут выдать Советы, да и вообще  не очень верю, что из этой твоей затеи что-нибудь выйдет. А главное, не уверен, что даже если тебе
удастся попасть  в Союз, ты сможешь встретиться с этим твоим Андреем. Ну, как ты себе это представляешь?
- У меня на этот счет несколько идей, - воодушевленная тем, что отец согласился ее выслушать, начала Дженни - на следующей неделе я вылетаю в Кейптаун, а оттуда пересяду на рейс в Конакри. Попробую опять передать Андрею сообщение через капитана сухогруза, на котором он раньше плавал.
- А ты не думаешь, что в прошлый раз это была игра КГБ? Я уверен, что он не передавал ничего твоему капитану, и твоя посылка пылится где-нибудь на Лубянке.
- Не думаю. Мои сообщения носят исключительно личный характер. Из них понятно, что к Андрею я испытываю определенные чувства, и для контрразведки это не представляет никакого интереса.
- Какая наивность! Ты не знаешь порядков у русских. Там контрразведке интересно все. Они шпионят за всеми своими гражданами просто на всякий случай, а здесь такой криминал – связь с американкой!
- Обрати внимание, наша компания сотрудничает в Гвинее с ЦРУ, и, хотя, я мало, что  знаю об их делах, все же через меня проходят кое-какие документы, имена, детали легенды и прикрытия их разведчиков. Если бы письмо попало в руки КГБ, и они узнали о наших отношениях, то уж будь уверен, русские быстро бы раскопали, кто я такая и  чего стою. Без сомнений, они непременно постарались бы вступить со мной в контакт и завербовать, играя на чувствах или шантажируя судьбой Молотова. По крайней мере, так поступила бы я, и не думаю, что советские разведчики глупее, однако со мной такая работа не ведется. Я уверена, тот капитан не доложил в КГБ, об этом говорят все признаки.
- Может ты и права, но все же это только догадки, а прогнозировать русских, основываясь на догадках – рискованно. Они же дикие!
- Брось папа, я не люблю ярлыков. Люди как люди, не умней и не глупей американцев.
- Тебе видней…
- Итак, я уверена, что тот капитан не докладывал в КГБ, хотя у меня и нет уверенности, что он не выбросил посылку за борт, а действительно передал ее Андрею, мне остается только надеяться на его порядочность.
- И все равно бред какой-то! Ну, даже если вам по какому-то неимоверному стечению обстоятельств удастся встретиться, что дальше? Ну, увидишь ты его и что? В чемодане вывезешь в Америку?
- Я должна его увидеть!



***

Уютная койка мягкого вагона плавно покачивалась в такт колесам скорого поезда Хабаровск-Москва. Володя лежал с закрытыми глазами, но мысли, занятые предстоящим визитом в Министерство и практически нереальной задачей выбить на следующий год сверх лимита как минимум два портовых крана, не давали заснуть. Он в который раз мысленно выстраивал разговор с замминистра и свое выступление на коллегии, оттачивая убедительные формулировки. Последние два месяца выдались напряженными: портовые механизмы из-за изношенности один за другим выходили из строя, нехватка оборудования  сказывалась на выполнении плана, да тут еще два несчастных случая на втором участке, один из которых смертельный. Комиссия горкома закончила разбирательство буквально за два дня до отъезда, сделав соответствующие выводы и вынеся начальнику порта выговор по партийной линии. Поэтому Володя и решил ехать поездом, чтобы хотя бы отоспаться в дороге, а заодно и как следует подготовиться к визиту  в министерство. Обратно-то, конечно, самолетом – «со щитом», если удастся убедить руководство, либо «на щите», если поездка окажется бесполезной.
Москва, как обычно, встретила вокзальной суетой и окриками нахальных носильщиков.
Володя, подхватив портфель с документами и сменой белья, бодро направился ко входу в метро: до министерства четыре остановки, там прекрасный буфет, где можно успеть позавтракать до назначенной на 10 утра встречи с первым заместителем министра – разговор предстоит нелегкий.
Массивная красного дерева министерская дверь бесшумно закрылась, пропустив внутрь несолидного, с торчащими вверх черными кудрями вокруг высокого, начинающего лысеть лба, начальника порта. Войдя в приемную заместителя министра, он глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду, внутренне настроившись на затяжную борьбу. Отравленная чувством собственной значимости секретарша, кивнув на дверь кабинета, выдавила: «Пройдите, Вас ждут…»
Володя вприпрыжку сбежал по роскошной министерской лестнице к гардеробу. Несмотря на свою высокую должность, он не мог скрыть переполнявшую мальчишескую радость. Это надо же! Даже сам не ожидал, что так легко удастся убедить высокого министерского чиновника в необходимости приобретения Комсомольским портом непредусмотренных бюджетом кранов, хотя по обыкновению запасся серьезными расчетами и убедительным технико-экономическим обоснованием. На удивление, замминистра близко к сердцу принял нужды далекого окраинного порта и его настырного молодого начальника и пообещал со своей стороны поддержать просьбу на заседании коллегии министерства. А это даже больше, чем полдела, это - почти успех! Коллегия только через два дня, значит, можно будет побродить по старой Москве, а то и попробовать попасть в театр. В этом сезоне гремит новый спектакль в театре на Таганке.
Так, сначала надо заскочить в кондитерскую купить торт, и сразу в Столешников к теще с тестем, где его ждут к обеду. Они люди замечательные, и Володя искренне был к ним привязан, тесть Соломон Хацкелевич – член Союза журналистов и главный редактор единственного в стране еврейского журнала, вообще вызывал искреннее уважение. Выходец из маленького еврейского местечка на Украине, он, как и многие молодые представители неуемного еврейского племени, в 20-годы приехал в Москву, поступил на рабфак, перебиваясь с хлеба на воду, закончил Московский университет. Когда началась война, с первых дней ушел фронтовым корреспондентом, «с «лейкой» и блокнотом, а то и с пулеметом» дошел до Праги, был дважды ранен, редактировал газету Второго Украинского фронта  «За Родину». После войны опубликовал книжку, в которой рассказал о вкладе евреев в победу, о проценте награжденных боевыми орденами и медалями представителей разных национальностей, о евреях - Героях Советского Союза, за что и поплатился шестью годами ГУЛАГа в годы борьбы с «безродным космополитизмом». Спасла, как и многих, смерть Вождя всех народов, удалось выйти на свободу, оттрубив только половину срока. Несмотря на это, тесть сохранил глубочайшее внутреннее благородство и какую-то безграничную доброту не только по отношению к своим близким, но и вообще ко всем, с кем  так или иначе сталкивала жизнь. За все время знакомства Володя ни разу не слышал, чтобы он жаловался на свою судьбу или несправедливость властей. Даже тем своим знакомым, которые предпочли забыть после ареста не только его самого, но и жену с дочерьми, тесть находил оправдание.
Едва Володя дотронулся до звонка, как дверь квартиры  распахнулась:
-Володя! Ну, наконец-то! - теща с тестем радостно бросились обниматься, - а мы уж за тебя волнуемся, как ты там в министерстве! Ну, как, получилось? – засыпали они вопросами. Володя, улыбаясь, успевал одновременно обнимать тестя, целовать тещу, раздеваться и отвечать на вопросы.
На следующий день, проспав до полудня (сказалась разница в часовых поясах) и наскоро позавтракав, он отправился бродить по Москве. У него были свои любимые места, где приятно было пройтись, если во время командировок удавалось выкроить пару свободных часов. В первую очередь, это, конечно улочки  Арбата, откуда, проголодавшись, можно заскочить в любимый ресторан «Прага». Потом Патриаршии пруды, где гуляя, Володя живо представлял встречу Берлиоза с Воландом из книжки, которую ему еще в школе дал
прочитать друг Борис. Его родители были известными в Херсоне врачами, и первое издание с довоенных времен было только у них в домашней библиотеке.
Но сегодня обедать придется не в «Праге», тесть обещал освободиться к четырем часам и пригласил в «Столовую старых большевиков» или, как иронически он говорил, «недобитых ленинцев». Подходя к Главпочтампту, где они договорились встретиться, Володя еще издали увидел тестя, нетерпеливо расхаживающего у входа.
- Молодец, как всегда без опозданий! – приветствовал Соломон Хацкелевич – пошли, ты тоже уже, наверное, смертельно проголодался. Сейчас такой «цирк» увидишь!
Пройдя квартал, они остановились у входа в здание без опознавательных знаков. Подмигнув, тесть открыл дверь. Тесный вестибюль был заполнен благообразными старичками и старушками с палочками и костылями, в которых невозможно было опознать пламенных революционеров и бойцов, геройски добывавших в конце прошлого  века «эксами» деньги для нужд партии. Раздевшись, Володя с тестем прошли в обеденный зал. Столики стояли довольно тесно. По одну сторону зала находилась раздача, вдоль которой двигалась небольшая очередь из ветеранов революции и почетных пенсионеров с подносами, заставленными тарелками с едой, а по другую – небольшой буфет, где можно было купить кое-какие полуфабрикаты и деликатесы в виде копченой колбасы, икры и других благ кулинарии, недоступных простому москвичу.
Володя с тестем под пристальными взглядами старых большевиков пристроились в конец очереди. Вдруг какой-то дедуля с костылем под мышкой и в натянутой на уши буденовке времен Гражданской войны ткнул Володю кулаком в бок и с пристрастием, каким в свое время допрашивал в подвалах ВЧК, визгливым голосом спросил: «А Вы, молодой человек, на каком основании тут выстроились?»
- Это со мной! – резко повернулся тесть,
- А чем он заслужил такой почет? – не унимался старик.
Тесть раскрыл свой пропуск, в котором было указано, что предъявитель данного документа может провести с собой 1 лицо:
- Вот он – это лицо и есть! 
И тут дед взвился.  В течение десяти минут он выкрикивал, потрясая костылем, героические факты своей боевой биографии, начиная от царской каторги и заканчивая взятием Перекопа, пересыпая все это революционными лозунгами и одновременно пытаясь вытолкнуть Володю из очереди. Остальные обитатели столовой с интересом наблюдали, поддерживая выступающего одобрительными возгласами. Видно было, что инцидент вызывает у них живой интерес, позволяя вспомнить молодость и разнообразить унылое существование свежими эмоциями. В течение этого монолога Володя несколько раз пытался выйти, но Соломон Хацкелевич, усмехаясь и качая головой, крепко держал его за локоть. Неизвестно, сколько бы продолжалась эта пламенная речь, но вдруг возле буфета наметилось какое-то оживление, и с криками: «Сосиски дают!» - вся престарелая братия бросилась на штурм. Видимо, был еще порох в пороховницах, потому что старички и старушки, отчаянно работая локтями и коленями, пытались занять первые места у прилавка. Те, кто оказывался позади толпы,  ожесточенно били впереди стоящих палками по головам и спинам, недвусмысленно предлагая тем потесниться. Но, закаленные в революционных сражениях ветераны, осыпаемые градом ударов своих
боевых товарищей, только быстрее ввинчивались в толпу. Какой-то сообразительный дедок с растрепанной гривой седых волос забросил свою трость рукояткой вперед и, подтягиваясь на ней, как на канате, стремительно продвигался к прилавку. Соломон Хацкелевич с Володей, держась за животы и присев от смеха, остались у раздачи в полном одиночестве.
- Ну что, я говорил тебе, что будет цирк?
- А я сначала не понял, о чем Вы – ответил Володя, вытирая слезы.
Пока утомленные большевики рассматривали свои трофеи и подсчитывали понесенные потери в виде оторванных пуговиц и затоптанных головных уборов, Володя с тестем 
пообедали сытно, хотя и без особых изысков. Выйдя без потерь из этой точки общественного питания, они направились в редакцию журнала «Советиш Геймланд», которую возглавлял Соломон Хацкелевич, по дороге обсуждая неистовый темперамент буревестников революции.

                ***

- Ну что, Володенька, ждем вас всех летом в отпуск. Понимаю, что всего на несколько дней заедете перед Херсоном, но, все же, не лишайте и нас с матерью удовольствия внучку потискать - похлопывал тесть Владимира по спине, обнимая на прощание - рад за тебя,  что командировка  получилась удачной, и в министерстве тебе пошли навстречу, но не меньше рад и за нас с матерью, что повидались с тобой. Ты ведь знаешь, я не лукавлю, когда говорю, что ты нам как сын. Я хоть и люблю своих девчонок до жути, но всегда мечтал о таком сыне.
- Я знаю – Володя искренне расцеловался с тещей и тестем, и, подхватив портфель, вышел из квартиры: следовало поторопиться – до самолета оставалось не так уж много времени.


***

Где ни появлялись Андрей с Дашей, везде вызывали оживление - встречные на них оглядывались, любовались, провожали улыбкой: оба высоченные, голубоглазые, светловолосые, идеально сложенные, как атланты из затонувшего мира.
Да и в однообразных буднях небольшого городка их роман давал пищу языкам не только портовых кумушек, но и населению остальной части города. В кинотеатрах пару вежливо просили пересесть на последний ряд, чтобы всем, кто сзади,  не закрывали экран.
Они, конечно, пересаживались, посмеиваясь между собой и обмениваясь остротами.
Андрей постепенно привык к обществу  девушки, и если по какой-либо причине они не могли встретиться в этот день, то испытывал некоторый дискомфорт, а Даша вообще смотрела на него распахнутыми влюбленными глазами, и сердце ее каждый раз готово было выпрыгнуть из груди, когда он обнимал ее своими могучими руками.

***

Взмыленная после длительного перелета из Кейптауна в Конакри, никуда не заходя, она приказала везти ее в портоуправление. Разыскав уже знакомого диспетчера, она, словно подросток, переполняемый гормонами в предчувствии взрослых событий, накинулась на него:
- Сейчас у вас должна находиться «Ксения Корабельникова», на каком она причале?
- «Ксении Корабельниковой» нет в порту. Декабрьский рейс сняли. Теперь только в июле будет.
Внутри все оборвалось…
- «Дура! И черт меня дернул сюда ехать! Надо было раньше позвонить в порт и узнать, будет ли судно в декабре. Выставка в июне, судно здесь будет только в июле, и никакой иной связи…»
Все дни в Конакри она была словно в прострации. Мозг лихорадочно перебирал тысячи комбинаций, пытаясь найти решение, но каждый раз оно скатывалось к фантастике, не имеющей ничего общего с реальностью. Дженни  даже подумывала попробовать по  «голосу Америки» связаться с Андреем в одностороннем порядке, но это могло поставить под угрозу и без того малые шансы прорваться за железный занавес.
Вернувшись в Нью-Йорк, она в сотый раз пыталась найти в своей голове решение, как ей встретиться с Андреем: «Миллионы мужчин, десятки поклонников, а мысли только о том, кто на другом краю Земли, за железным занавесом. А может, это просто иллюзия, может, я занимаюсь самообманом? И влечет меня к нему только потому, что между нами пропасть? Может это лишь тяга к экзотике? Ну, увижу я его, и что скажу? И выйдет ли что-нибудь у нас?»
Но перед глазами, как в старой кинопленке, снова и снова прокручивались события  того июля, давая ответы на все вопросы: «Неважно суждено нам быть вместе до гробовой доски или один уикенд, но мы должны увидеться! А вдруг это все-таки судьба?!».
К тому же, больше всего Дженни ненавидела серость и пресность жизни. Все ее существо всегда тянулось к приключениям, она искала опасность. В конце пятидесятых Эдгар Гувер уже свернул головы большинству легендарных гангстеров прошлых лет, но из детства она помнила доброго дядю Меира, дядю Давида, да и других друзей ее отца. Когда она была еще юной девчонкой, они частенько заходили к ним. Теперь уже многих не было, только  старый лис Меир Лански раз в году приезжал на День рождения своего старинного приятеля.
«Эх, родилась я поздно, а родись лет на двадцать раньше, так затмила бы точно славу Голландца Шульца да Альфоцио Капоне», – засмеялась про себя Дженни.

                ***

Широкую сеть раскинуло ЦРУ по всей Африке. За богатейший континент развернулась борьба между державами.
Но не любили в секретные службы работать с непосвященными и выносить свои проблемы за стены организации, старались создавать собственные структуры обеспечения и прикрытия. Правда, стоило это дорого, а емкости африканских разведывательных сетей огромны. Море людей там трудилось, и каждого надо было обеспечить легендой, связью, поэтому разведывательная организация вынуждена была просить помощи у крупных компаний.
Джонатан Снайпс прошел в кабинет вице-президента «Boxit Group» Дженнифер Хавинсон. Его уже ждали.
- Добрый день, Джон.
- Здравствуй Дженнифер, ты все хорошеешь.
- Спасибо.
- Итак, я бы хотел сразу преступить к делу. Я уже передал вам список наших агентов, которые должны быть отправлены в Гвинею.
- Да, я видела, но у меня есть возражение. Дело в том, что я сама была недавно в нашем гвинейском офисе, у нас есть подозрения, что руководство филиала не чисто на руку. Если прислать ваших людей на должности финансовых аналитиков и консультантов, то их примут как моих лазутчиков, присланных для скрытого расследования махинаций. В этом случае за каждым их шагом будут следить, относиться настороженно. Они могут встретить противодействие с совсем иного фланга, нежели обычно. Лучше оформить геологическую экспедицию с целью разведки новых месторождений и переоценки существующих. А главное - эта легенда объяснит  частые поездки по стране  сотрудников и не привлечет внимание остальных.
- Дженнифер, как же приятно с тобой сотрудничать, из тебя получился бы хороший аналитик.
- Я и есть аналитик. Да и сфера моих исследований не особенно отличается от ваших. У меня к тебе тоже есть просьба.
- Да?
- Мне нужно разыскать в Советском Союзе одного человека.
- Ты знаешь, это против правил, тем более у русских проводить какие-либо мероприятия очень и очень опасно. Мы не можем рисковать сетью ради твоей просьбы.
- Но для меня это очень важно.
- Послушай, работа в Союзе совсем не то, что работа в Африке. Там у нас нет таких оперативных возможностей, да и потом ты, верно, не очень представляешь их порядков. Если только будет обнаружен интерес к кому-то у нашей службы, этого человека казнят за измену родине.  Да и, честно говоря, русский отдел на особом положении. Прости, мне очень жаль, но я не имею никакой возможности продавить у них твою просьбу.

***

Андрей окинул накрытый стол беглым взглядом и, улыбнувшись Даше, глубоко вдохнул аромат жаркого с перцем из глиняного горшочка:
- Мм.. божественно!
Все больше ему нравилась эта сытая беззаботная жизнь, старые раны на душе потихоньку рубцевались, а Дарья, окружив его теплом и уютом, словно раскрасила серую картинку его будней цветными карандашами.
Он вполне уютно чувствовал себя в ее тесной, но аккуратной служебной «однушке» в том же доме, где жил Либерман. Володя имел персональную машину, но обычно в Управление порта приходил пешком, да и идти было минут пятнадцать, не более. Так что теперь они часто вмести шли на работу, обсуждая по дороге некоторые из служебных вопросов, в которых начальнику порта требовался совет опытного капитана.
А Володю не могла не радовать перемена, происходящая с его другом - Андрей все чаще улыбался и шутил, на глазах молчун-нелюдим снова превращался в открытого веселого парня.

***

По возвращению домой ее ждало еще одно жестокое разочарование:
Проведя несколько минут в нерешительном молчании, отец начал в лоб:
- Дженни, ничего не выйдет.
- Почему?! – Она была совершенно ошарашена этим известием, рушилась ее последняя надежда.
- Я говорил с Руди, в делегацию «Понтиака» он тебя включить не может. Во-первых, их и так ЦРУ прессует, да политики за каждое место бьются, во-вторых, как мне объяснил Снайпс, «Советы» досконально проверяют каждого, кому выдают визу, а ты не безвестная Бетти Смит, продавщица бакалеи, про тебя «Нью-Йорк Таймс» пишет, это будет очевидной рокировкой. В конечном итоге они начнут проверять тебя, вскроют связь с Молотовым и все равно в визе тебе откажут или наоборот попробуют начать игру.
- Да, и в такой партии мне русских не переиграть, конечно, да и ввязываться в шпионские игры не хотелось бы...
 - Именно! Я рад, что ты это понимаешь.
- Ну что же, тогда остается последний шанс, звони Меиру, он очень нужен мне сейчас.
Лицо отца перекосилось от ужаса. Только он искренне порадовался, что дочери хватает ума не лезть в шпионские игры, как она решила прибегнуть к помощи мафии:
- Господи, он-то тебе чем здесь поможет?
- Папа, ты же сам меня учил, главное - правильно рассчитать партию и грамотно сделать ставки. Попроси приехать его как можно скорее, я нуждаюсь в его помощи.
- С меня хватит твоих авантюр! Тебе уже не пятнадцать! Ну, взгляни на себя со стороны, как подросток ты выдумала себе какую-то неземную любовь, носишься с ней, словно оголтелая! Может, ты просто заболела? – отец прислонил свою руку к ее лбу, будто в попытке диагностировать болезнь и продолжал неистово кричать на нее – Недавно ты вообще хорошего парня угробила ни за что! Что с тобой происходит, черт возьми?!
Дженни прижалась к его плечу и тихим, но металлическим голосом произнесла:
- Не говори со мной в таком тоне, – а затем, чуть помолчав уже мягче, будто маленькая девочка, добавила - да и вспомни себя, папа, ты ведь тоже был авантюристом в молодости.
Глаза отца смотрели жестко и холодно. Еще несколько секунд он сверлил ее своим тяжелым взглядом, но потом, вдруг обнял и приподнял,  рассмеявшись:
- Почему был? Не такой уж я и старик! Есть еще порох!

***

Холодным февральским утром, они как обычно, вместе шли пешком в порт:
- Слушай, Андрей, а может уже и расписаться вам время?
- Да думал я об этом, Лазарич. Но как-то сомнения меня терзают, маловато мы еще знаем друг друга. Поживем, дальше видно будет.
- Ну, дело твое, конечно, но ведь ты уже не мальчик.
- Но и не старик вроде пока.

***

В доме Хавинсонов большое событие. Скатерти сияют особой белизной, паркет нетерт до такого блеска, что светится в темноте, повар лучшие продукты закупил и теперь с особым усердием готовил кулинарные шедевры, достойные английского короля. К ним должна была пожаловать легенда - Меир Лански собственной персоной!
Дженнифер очень любила приезды Меира с детства, и сейчас она нетерпеливо ждала дома, когда отец, уехавший встречать старого друга в аэропорт, вернется.
Наконец, в окнах первого этажа блеснуло отражение фар, и в гостиную вошел отец , а за ним легкой, как бы пританцовывающей походкой, невысокий худощавый мужчина с зализанными назад по моде 30-х редеющими волосами.
- Дженни, иди сюда, моя красавица! – гость протянул к ней руки и обнял. Интонация же, с которой он обращался к ней, была такой, будто он приветствует пятнадцатилетнего подростка. – Как ты выросла!
- Дядя Меир, я выросла очень давно и с тех пор, как мы виделись в позапрошлом году,  ничуть не изменилась.
- Знаю, знаю, просто никак не привыкну, что дети давно взрослые, а мы - уже старики.
Перед ужином гостю дали отдохнуть с дороги, и в семь часов все трое собрались у накрытого стола.
- Итак, господа, что же заставило вас просить меня приехать? Какое важное дело?
- Соскучились очень, вот захотелось повидаться, – радушно ответил Бен.
- Брось, все больше хозяев предпочитают не открывать мне своих дверей. Теперь я опасный гость, за мной везде бегут борзые из Бюро, и ты не исключение, в последнее время тоже старался не пересекаться лишний раз со мной. Многие из тех, с кем я был когда-то дружен, давно на электрическом стуле закончили, иные стараются забыть дружбу со мной.
- Да прекрати, Меир, я никогда тебя не забывал.
- Бенни, не надо, я все понимаю и на тебя не в обиде. И раз сейчас ты просил меня приехать, дело действительно серьезное. Кстати, а ты уверен, что твой дом не прослушивают?
Бенджамин Хавинсон, вскочил со своего места, и, тыча вилкой в сторону Меира Лански, закричал:
- Никогда я не забываю старой дружбы, слышишь, НИКОГДА! И ты здесь не потому, что мне требуется твоя помощь, а потому, что ты мой друг! Мне плевать на борзых из ФБР, мой сын отдал жизнь за эту страну, пока они отсиживались в офисах! Мне плевать, какие комитеты несутся за тобой по пятам, я не сливаю друзей, а если мне начнут задавать вопросы, то мне есть что ответить!
- Ладно, ладно, Бенни, убедил, – примирительно махнул рукой гость, очевидно, его нисколько не напугал грозный тон хозяина - итак, сначала дело.
- О,кей, дядя Меир – начала Дженни – мне очень нужно попасть в Советский Союз.
Лански поперхнулся и выронил изо рта кусок нежнейшей куропатки.
- И чем я могу помочь тебе? А главное, зачем тебе туда?
- Не спрашивай, Меир, - вмешался отец - любовь доводит до ручки!
- Любовь - дело благородное.
- Пожалуйста, не перебивайте. Так вот, я все прикинула и решила действовать следующим образом: мне нужно, чтобы весной профсоюз организовал стачку на нашем терминале сыпучих грузов в Нью-Йоркском порту.
На этот раз от ее слов поперхнулся отец:
- Ты что, рехнулась, доченька?
- Именно!
- Так просто поговори об этом с председателем, это они всегда - пожалуйста.
- Да дослушайте меня, наконец! Мне нужна не просто забастовка, а с небольшим погромом, и чтобы была потасовка с полицией!
- Точно чокнулась!
- Дальше технология такая: я вмешиваюсь и своей грудью закрываю рабочих от бесчинств полиции. На следующий день во всех газетах с нашей подачи должно выйти мое заявление под заголовками «Дженнифер Хавинсон на баррикадах вместе с рабочими!», содержащее какую-нибудь коммунистическую белиберду. Далее я дам пресс- конференцию, где честно расскажу историю, произошедшую в Гвинее, поведав о том, как много мне рассказывал советский капитан о коммунизме, добре и справедливости, царящих в Советском Союзе. Я просто уверена, что после этого у Советов не возникнет никаких причин отказывать мне в визе, а мое пребывание в делегации от профсоюзов будет выглядеть вполне логично.
- Тогда -  вопрос: почему ты просто не можешь поехать в составе делегации от профсоюза? Зачем весь этот спектакль?
- Я вице-президент крупной компании, и если меня включат в профсоюз, это будет подозрительно.
- Ну и что? Знаешь, сколько закамуфлированных людей поедут в Союз? Ты думаешь, каждого будут проверять?
- Да не знаю я, будут или не будут! Видишь ли, может, конечно, Советы и будут смотреть сквозь пальцы на политиков и крупных бизнесменов в составе тех или иных делегаций,  желающих поглазеть на жизнь в Советском Союзе, которым не хватит места в президентской свите. Я пыталась попасть в делегацию от Сената и Конгресса, но во первых там и так все распределено между своими, хотя, конечно, я могла бы заплатить кому надо за эту поездку, и  для меня нашли бы место. Но визы выдают только в Москву, а Молотов живет на самом востоке страны! Я не могу ни написать ему письма, ни позвонить, ничего! Мне нужен информационный повод такой силы, чтобы обо мне напечатали в  советской прессе! Тогда, может быть, об этом узнает тот, ради кого я все это затеваю, и сможет приехать повидаться со мной.
- Ну и зачем весь этот коммунистический спектакль? Просто дай интервью, как ты была спасена отважным советским гражданином.
- Дядя Меир, в этом случае существует некоторая вероятность, что это действительно напечатает их пресса, но на первой ли полосе?  В центральной ли газете? Какова вероятность, что Андрей на Дальнем Востоке прочитает об этом? Ты видно не в курсе, о
чем пишет их пресса. Первым делом, конечно, удои в стране, а вторым - как угнетают рабочих в Америке и как тяжело им здесь жить. А вот если будет драка с полицией, если будут пострадавшие пролетарии от рук полицейских, если будет отважная коммунистка, к тому же узнавшая о светлых идеях равенства и братства от советского гражданина, то уж такой материальчик точно ляжет на первые полосы всех советских газет!
- А может он вообще газет не читает? – встрял отец.
- В Советском Союзе газеты читают все! - отрезала Дженни.
- А если он прочитает, но не поедет в Москву и вовсе не ждет тебя? Может, и имя твое забыл давно.
- Не забыл, любит и ждет, я в этом уверена!
- Боже мой, - Лански закатил глаза – как ты наивна, девочка! Хотя… чем черт не шутит… Ввяжемся, а там посмотрим. Короче, если я все правильно понял, от меня нужен профсоюзный наезд, затем организовать полицию и после включить тебя в профсоюзный комитет, подкуп прессы вы возьмете на себя?
- Именно, дядя Меир.
- Ну что ж, давай попробуем... А когда?
- В апреле. Здесь нужно, чтобы у них не было возможности отказать в визе «пламенной революционерке» Америки, но и не было времени раскопать всю полноту картины, сопоставить все известные случи контактов советских моряков с иностранцами и вычислить, что фигурантом был Молотов, а то они могут попробовать манипулировать мной, имея такие козыри на руках. Поэтому речь нигде не пойдет о Гвинее - в общих чертах: «дело было в Африке…», и год тоже конкретно не указывать.
- Ну и бред. Просто какой-то идиотский сон, – покачал головой отец.
- Папа, мне самой не вериться в реальность осуществления моего плана, но ничего умнее я придумать не смогла, если у тебя есть план лучше, с удовольствием тебя выслушаю.
- Ну, что тут скажешь, твоя дочь настоящая представительница поколения Homo liber! – усмехнулся Лански.
- Чувствую я, что эта ее «свобода» обойдется мне боком, – продолжал ворчать Бенджамин.
- Да ладно, Бенни, вспомни, как мы с тобой натянули египтян в сорок восьмом! – вдруг ни с того ни с сего ляпнул Меир – ведь то еще было дельце!
Оба дружно рассмеялись:
- Было время!
- Представляешь Дженн, - давясь от смеха, рассказывал Меир – в сорок восьмом израильтянам никто не продавал оружия, а на арабов это эмбарго почему-то не распространялось. Арабы готовились стереть Израиль с лица земли сразу после провозглашения им независимости. Египтяне закупили тонны оружия на десятки миллионов долларов в Америке и зафрахтовали девять судов у «ТрансМарин групп».
- Как?! У моего отца?!– вскинула брови Дженни.
- Именно!
- И вы им отказали?
Отец переглянулся с Лански:
- Зачем же? Нет, конечно, просто караван с оружием прибыл не в Каир, а в Хайфу! Потом египтяне пытались высудить у нас компенсацию, а когда проиграли дело в суде, прислали крепких ребят, чтобы укокошить меня, – усмехнулся отец.
- Но мы их уже ждали, – встрял Меир – они и вякнуть не успели! Как только сошли с самолета, мы их сразу погрузили в багажники, и больше их никто не видел.
- Ага, а мне из-за этого пришлось полгода ездить в университет, как идиотке с охраной! И вы еще смеете меня называть авантюристкой?! – улыбаясь, протянула Дженни.

***

В крохотной прихожей маленькой служебной квартиры стояла невероятная толкотня. На пятачке в полтора квадратных метра, где еще теснились вешалка и корзина для хранения картошки, двоим не развернуться, а этим солнечным, но еще морозным мартовским днем целая толпа собралась перед дверью. Гостей хозяева запускали порциями: разделись гости дорогие – пожалуйте за стол, в прихожей не задерживайтесь, другие пусть проходят.
Посреди комнаты был накрыт стол.  Наконец, все кое-как расселись, вжатые в стены  теснотой комнаты. Хотя Андрей старался аккуратно распечатать бутылку  шампанского, но она выстрелила как всегда  неожиданно.
- Итак, - поднялись Андрей с Дашей – мы вас сюда позвали, чтобы объявить…- они смущенно заулыбались - мы подали заявление.

***

Толстый лысоватый дядька залез в кузов грузовика и, неистово размахивая руками, орал:
- Мы здесь вкалываем по девять часов, но посмотрите, что мы с вами имеем?
Вокруг него собралась приличная толпа, которая время от времени поддерживала горлопана одобряющим криком.
Чуть поодаль от эпицентра событий стояла машина, из которой за всем происходящим наблюдали трое.
- Я смотрю,  грузовик подогнали вовремя, еще бы трибуну заранее сколотили, – саркастично съязвила Дженнифер.
- Ну так, моя прекрасная леди, ты же заказывала стихийный митинг?!
- Что-то маловато народу.
- Еще бы, люди работают, получают хорошую зарплату, растят детей, что им ввязываться во всякие авантюры! – пробурчал Бенджамин Хавинсон.
- Подожди, так всегда сначала. Народ – стадо, сейчас еще чуть подгоним крикунов, а дальше как снежный ком. Толпа как воронка, затягивает в себя людей, даже если они не очень понимают, зачем им туда надо.
И действительно, вокруг стихийно возникшей демонстрации стало собираться все больше народу.
- Так мы не только свой терминал остановим, но и весь порт парализуем, коллег по цеху подведем, – все качал головой отец.
- Это еще и лучше, раз сами решили понести убытки, так не в одиночку, пусть и конкуренты заплатят. Слушай меня, девочка, очень внимательно, – Меир повернулся к Дженни – скоро толпа пойдет громить ваш офис, там же на площади уже собираются полицейские наряды. Запомни вот этого копа, – он достал большую фотокарточку с изображением колоритного южанина – дальше нужно будет четко разыграть партию по нотам. Этот коп будет с левого края оцепления, туда же кинется наш горлопан. Ты должна будешь аккуратно туда встрять, и получишь от полисмена легонько дубинкой по лицу, это заснимет проинструктированный фотограф крупным планом. Когда вольешься в толпу, тебя окружат мои ребята. Чтобы ты не пострадала в пылу драки, они тебя прикроют, но все равно, будь очень аккуратна в разгоряченной толпе. Все ясно? Ты поняла под чью руку подставлять свое прекрасное личико?
- Да, дядя Меир, ты просто кудесник!

Уже через час Нью-Йоркский порт был полностью парализован, и, набрав критическую массу, толпа, распаленная пламенными речами борцов за справедливость, устремилась в направлении многочисленных офисов, где уже стояло полицейское оцепление.
- Эй, Меир, куда они идут?
- Черт его знает, наверное, напутали что-нибудь.
Выкатившись на площадь перед въездом в порт, толпа вдруг свернула налево и направилась к офису транспортной компании «Два континента», в то время как офис «ТрансМарин групп» находился наоборот справа.
- Что происходит?! Давай туда, к толпе! – нервно махнула рукой Дженни и метров за двести до места основной драки рабочих с полицией на ходу распахнула дверь машины, что водитель понял как сигнал к немедленной остановке.

- Ааа, проклятые копы, - неистово заорал буйный мордоворот и, ныряя, словно окунь, сквозь толпу, впился ногтями в лицо одного из полицейских, в это время еще один «профессиональный пролетарий» кинулся душить рядом стоящего полисмена. Наметанным глазом Бенджамин оценил ситуацию, наблюдая за всем происходящим из окна машины:
- Профессионалы, асы, сразу видно не впервой им это.
- Еще бы! Вспомни профсоюзные войны тридцатых! Мастера старой закалки! – похвалился Меир.
В это время Дженнифер бежала по площади туда, где уже толпа из шестисот – семисот человек устроила настоящее побоище с полицией! В ход шли кулаки и палки, вверх летели камни. От офиса «ТрансМарин групп» вслед за Дженни кинулись семеро крепких парней.
Работая локтями, она рвалась сквозь толпу к линии противостояния полиции и бесчинствующего по ее же заказу рабочего класса.
- Остановитесь! Не бейте людей! – кричала она полицейским, распихивая народ, хотя надо отметить, что полиция и не особенно распускала руки, в отличие от митингующей массы. За ней, подобно ледоколу, пробивающемуся сквозь ледяные торосы, следовали чуть сзади мордовороты Лански.
Дженнифер, продолжая выкрикивать призывы к прекращению насилия, прорвалась к полицейскому кордону, и, уже приметив фотографов, стоящих на балконе  здания напротив, приготовилась развернуться, чтобы  удачнее попасть в объектив. Так как заранее предупрежденный фотограф был на другой стороне площади, она уповала лишь на удачу и ловкость папарацци. Сейчас сюда в самый эпицентр происходящего побоища были направлены десятки объективов жадных до зрелищ фоторепортеров. Заводилы драки, узнав женщину, ослабили напор на полицейских и чуть отпрянули назад, как их и инструктировали, между полицией и толпой в этом месте образовалась небольшая брешь. Дженни обернулась, за считанную долю секунды пытаясь найти вдали объектив, направленный на нее, одновременно поправляя прическу, как вдруг неведомо откуда выскочивший пролетарий со всего маху залепил кулаком ей в нос.
Будто солнце взорвалось у нее перед глазами, земля, описав круг, стала уходить из под ног, и она повалилась навзничь.
Но уже через мгновение ее окружили семеро мужчин, образовав плотное защитное кольцо, и заорали:
- Прекратить! Человек пострадал!
Сигнал поняли находящиеся в толпе люди Меира, и по толпе тут же понеслось:
- Остановитесь, человек пострадал!
Распалить и втянуть в драку людей всегда проще, чем остановить, но технология была отработана с давних времен. В один момент сотня проинструктированных заранее людей в толпе образовала живые цепочки и, одновременно расставив руки, надавила в сторону противоположную напору. Через какое-то время движение толпы стихло.
Косоглазый массивный итальянец попытался взять Дженни на руки.
- Не надо, я сама пойду, но поддерживайте меня вдвоем, будто мне очень плохо.
А ей в этот момент и вправду было не слишком хорошо, нос наливался свинцом и сильно болел, по лицу расплывался отек, кружилась голова, вломил-то ей не посвященный в тему совсем даже не понарошку.
 

***

Отец протиснулся в больничную палату сквозь толпу журналистов:
- Ну, как ты, Дженни?
- Нос болит.
- Ты же этого хотела, моя дорогая коммунистка.
- Да уж, пострадала за идею.
- Не собираешься домой?
- Да можно было бы еще вчера, но нужно поболеть.  И еще, папа, не навещай меня слишком часто - у нас же как никак с тобой война.
- Срам-то какой мне на старости лет - с единственной дочерью разругаться! Все твои авантюры!
- Ну, извини, папуля, такая уж твоя роль в этой пьесе. Ты же глава корпорации, капиталист, угнетатель рабочего класса. У нас с тобой дружбы никак не может получиться.
- Ну-ну, я тебя вчера отправил в отставку с поста вице-президента компании, так журналисты просто как коршуны слетелись. Я чуть со стыда не сгорел на пресс-конференции. Как бессердечна ты, девочка, к старику! Вот полюбуйся, – он протянул  газету, где на трех полосах обмусоливали его разрыв с собственной дочерью.
- Отлично, они съели все! А завтра в холле госпиталя я тоже дам интервью.

***

В импровизированном конференц-зале госпиталя не протиснуться от репортеров, на столе батарея микрофонов, фотокамеры не переставая вспыхивают, оставляя перед глазами синие блики:
- Госпожа Хавинсон …
***

Посол Советского Союза в США постучал в комнату резидента.
- Да?
- Константин Александрович, у меня вот какой вопрос, может нам стоит связаться с этой Хавинсон? Я думаю, следует пригласить ее на выставку как почетного гостя. Какое ваше мнение на этот счет?
- Хавинсон, это чокнутая-то, которая погром в порту устроила?
- Да, но выходка ее может быть полезна для имиджа нашей страны. А интервью какие! Будто их  у нас в Комитете по пропаганде писали!
- Вот это и подозрительно. Наши ребята обратили на нее внимание. Но, в конце концов, на выставку можно пригласить, Александр Иванович. На выставку - это ж не в архив Лубянки, - хохотнул резидент.


***

Уже второй час она молча сидела в кресле своего домашнего кабинета и в мягком свете настольной лампы всматривалась в небольшой листок бумаги, который держала в руке. Вот она, виза, въездной документ в Союз Советских Социалистических Республик. Знакомый сотрудник из русского отдела подтвердил, что в «Известия» прошла большая статья, красочно расписавшая события в порту и приглашение миссис Хавинсон в качестве почетного гостя в СССР.
Все прошло,  как она и планировала, даже немного пугала та легкость, с которой  осуществился весь план. Но сейчас Дженни смотрела пустым взглядом в заветную бумажку, и ее терзали странные мысли.
Приедет ли он в Москву, а главное хочет ли она в действительности этой встречи.  Познабливающее чувство разлилось в душе Дженнифер, и она уже который час, не могла ответить себе, стоит ли… Стоит ли ехать туда, бередить старые раны? А может все зря, ведь прошло уже слишком много времени и эта встреча не нужна ни ей, ни ему?

***

После планерки Либерман настежь распахнул окно. Несмотря на то, что было еще очень рано, это июньское утро выдалось особенно жарким и душным. Скинув китель на спинку стула, он устроился просматривать газеты. Пролистав без интереса «Известия», он вдруг натолкнулся на большую фотографию какой-то молодой женщины со смутно знакомым лицом: «Хавинсон, Дженнифер Хавинсон …», он углубился в текст. По мере чтения ему становилось все более неуютно. Оторвавшись от очередного абзаца, Володя еще раз взглянул на большое четкое фото: «Так вот оно что… именно это завораживающее лицо с четко очерченными скулами и глубокими черными глазами он видел на фотографии, которую показывал Молотов». Свернув наскоро листы, Либерман уже выскочил из кабинета, чтобы  бежать к пирсу, но на полпути резко остановился в задумчивости, потер лоб, а затем, медленно развернувшись, побрел назад, на ходу придумывая доводы, почему ни в коем случае нельзя  сообщать об этом Андрею: «Только парень успокоился, только жизнь налаживаться стала… и незачем ему старые раны ковырять…»  Строго говоря, он знал, что поступает не правильно. Как бы там ни было, только Андрей вправе решать, хочет он увидеть Дженнифер или нет, и все же Владимир счел, что так будет лучше. Вернувшись в кабинет, он стоял у окна, погруженный в эти мысли, пока его не вернул на землю телефонный звонок:
- Алле.
На другом конце провода отозвался Захватов:
- Слушай, Володя, слышал, что в Москве устраивают выставку в Сокольниках?
- Конечно, Зиновий Георгиевич, вся  пресса об этом пишет.
- Так вот, нам на пароходство из министерства шесть приглашений прислали. Хочешь поехать? Я одно тебе отдам.
- А в газете написано, что вход свободный для всех.
- А на заборе что написано? – отозвалась после некоторого молчания трубка.
- Ах, ну да, - смутился Володя. – Мне, конечно, было бы очень интересно посмотреть выставку.
- Договорились. Извини, была бы возможность, дал два, и для Оли, но, сам понимаешь, есть еще люди, которых никак нельзя обидеть.
- Да, ладно, тем более нам все равно сейчас Ирку не с кем оставить.
- Выставка с двадцать третьего, но вход только с двадцать четвертого, первый день - открытие, сам Хрущев будет.



***

После смены Андрей зашел за Дашей, и вместе они отправились прогуляться по набережной, спасаясь от духоты июньского летнего вечера.
- Давай пригласим на свадьбу Кумачовых.
- Да ну, Лешка напьется, и будет дебоширить.
- Но Валька же моя подруга, а ее одну не пригласить, обидится.
- Тогда приглашай, что я тебе могу сказать?! Но начнет выкаблучиваться, я его выкину!
- Да, может и прилично себя вести будет, если ему не наливать.  Слушай, Андрей, ты читал сегодняшние «Известия»?
- Нет. Ты же помнишь эту шутку: в «Правде» нет известий, а в «Известиях» нет правды.
- В сегодняшнем номере была очень интересная статья про одну американку, которую в Африке спас от хулиганов советский капитан. Она заинтересовалась ленинскими идеями и даже уволилась с очень большой должности и посвятила себя защите интересов рабочих. А теперь советское руководство ее пригласило в качестве почетного гостя участвовать в американской выставке в Москве.
Молотов вдруг резко остановился и на секунду замер, впав в какое-то оцепенение, затем, резко развернувшись, схватил Дашу за плечи:
- Как зовут ее? Зовут ее как? 
- Да что с тобой? Я не помню… Длинная фамилия, как-то на Х кажется. А в чем дело-то?
- Где газета? – закричал он срывающимся голосом.
- Ну, на работе, по-моему, оставила, да объясни, наконец, в чем дело?
Но он, не ответив, рванул бегом в сторону города. Стоя в полной растерянности, Даша, пожимая плечами, смотрела вслед быстро удаляющейся фигуре Андрея.

- «Известия»! Дайте «Известия»! – от волнения с трудом выговаривая слова, прохрипел Молотов, судорожно выгребая из кармана мелочь.
- Нет «Известий», кончились, и вообще мы закрываемся, – буркнула недовольно продавщица, захлопнув форточку киоска.
И как когда-то он бежал по незнакомым улицам пыльного африканского городка с умирающей женщиной на руках, задыхаясь, но, не сбавляя скорости, он несся сейчас по Комсомольску в поисках открытого газетного киоска.
- У вас есть «Известия»?!!
- Да, пожалуйста.
Он бросил монеты на блюдце и, схватив газету, заминая листы, кинулся ее перелистывать, а, увидев на развороте большую фотографию, с которой на него смотрели черные глаза Дженни, замер.

В этот вечер он не вернулся к Даше, не зная, что ей сказать. А утром следующего дня пришел в кабинет к Либерману, тяжело опустился на стул и поднял воспаленные глаза:
- Лазаревич, послушай, Дженни приезжает в Москву на выставку!
Володя опустил голову и тяжело вздохнул. Черт! Все-таки узнал...
- Какая Дженни? – изобразил непонимание на лице начальник порта.
- Да Дженни же! Та самая, я же рассказывал о ней! Ну, помнишь? – нетерпеливо объяснял капитан.
- Ах, эта Дженни, да что ты говоришь?! Надо же… - отвел глаза Либерман.
- Я должен встретиться с ней!
 - Но Андрей, у тебя же свадьба двадцать второго!
- Значит, свадьбы не будет, - опустив глаза и терзаясь от стыда, произнес капитан.
- Ты с ума сошел! Что ты скажешь Даше?
- Не знаю… просто ума не приложу… она ведь уже подвенечное платье купила.
- Одумайся! Не езди никуда! Только-только стала налаживаться твоя жизнь!
- Я сам мучаюсь, но поверь, Лазаревич, не могу ничего с собой поделать.  Я должен увидеть ее!
- Да с чего ты взял, что она-то хочет тебя видеть?
- Я чувствую, она приезжает в Москву для того, чтобы увидеть меня, – Молотов снова тяжело вздохнул.
- Но может все-таки не сжигать мосты? Может, ты не будешь пока разрывать с Дашей?
- Это самое тяжелое объяснение в моей жизни, и больше всего на свете я бы хотел избежать его, ведь Дашка по-своему дорога мне, но я мужчина, и должен ей все сказать, как есть, а не морочить голову.
Владимир, отвернувшись к окну, замолчал. Тяжелая пауза показалась Андрею вечностью.
- Тогда поступим вот как, - начал Либерман тем своим тихим голосом, в котором слышалась особая интонация. Она всегда появлялась у него в, казалось бы, безвыходных ситуациях и неизменно вселяла в окружающих уверенность. Как только те, кто приходил к нему со своими проблемами, слышали эти нотки, то наперед знали: «Значит, Либерман нашел решение, значит, он знает ответ и на этот трудный вопрос…» - Андрей, я отдам тебе свое приглашение на выставку в Сокольниках. По крайней мере, тебе будет, где жить, потому что иначе гостиничный номер ввиду грандиозности мероприятия тебе будет не достать. Во-вторых,  Москва - большая, список проживающих тебе тоже ни одна гостиница не предоставит, значит,  найти Дженни ты сможешь только в павильонах выставки. Это тоже задача не из легких, выставочный комплекс огромный, целый город, но все же мало-мальски разрешимая, тем более, с твоим ростом. Командировку я тебе оформлю.
Не один раз Молотов за бессонную ночь задавался вопросами: «Где жить? Как найти Дженни в Москве? Как встретиться с ней?» и теперь не мог поверить своим ушам от счастья. Володя здесь и сейчас с легкостью дал ответы на все вопросы. Значит, не нужно будет ночевать на лавке с риском загреметь в милицию, не нужно будет караулить у входа в Сокольники с раннего утра, пытаясь найти в толпе входящих ее одну.  Кроме того, такое поведение наверняка привлекло бы  внимание компетентных органов, и он с большой вероятностью загремел бы в «кутузку». Дженни-то, понятно, и в голову не могло придти, с какими трудностями ему придется столкнуться.
- Володя, - сжав от волнения кулаки, прошептал Молотов, - я перед тобой в неоплатном  долгу!
- Ладно, будем считать, что три - один.
- То есть?
- Ты трижды спасал мне жизнь.
- Ах, ну да, - улыбнулся Андрей, - только тогда три - два.
- Почему?
- Ты не дал мне спиться.
Радостное томление Молотова отравляло лишь чувство неизбежного объяснения с Дашей. Она-то ни в чем не виновата и действительно искренне любила его.  Больше всего на свете Андрей не хотел причинить ей боль.  Но, купив на двадцать второе число билет на самолет, вечером он с тяжелым сердцем  направился к ней, бессознательно замедляя шаги по мере приближения к дому.  Он чувствовал неимоверную тяжесть, вся душа его протестовала против причинения такой чудовищной боли ничего не подозревающей девушке накануне свадьбы…

***

Даша, молча, словно в прострации, слушала Андрея. Его слова, будто падающие камни, раздавили ее сознание, и ей больше не хотелось ничего понимать. Казалось, сердце еле-еле толкает кровь, странная слабость сделала ноги ватными, а каждый вдох давался с неимоверным трудом. Легкими кивками головы, чтобы, не дай Бог, слезинки, уже набухшие в уголках глаз, не сорвались и не покатились по щекам, она просила прекратить эту пытку. Но Андрей, терзаемый чувством собственного предательства,  все говорил и говорил, пытаясь какими-то нелепыми, ненужными словами  сгладить свою вину, пока,
наконец, не выдержав, жестом она не показала ему на дверь. Больше всего на свете ей не хотелась разрыдаться при нем. Но как только он вышел, бесшумно прикрыв за собой входную дверь, Даша, не отдавая себе отчет в том, что делает, зачем-то достала  свадебное платье,  и в ту  же секунду, прорвав плотину, сдерживающую эмоции, из ее глаз покатились градом крупные слезы, и, упав лицом на кровать, она задохнулась от рыданий. Нет, она не кляла свою судьбу, не проклинала Андрея, а просто плакала навзрыд, обливая солеными слезами красивое белое платье, которое  сама шила себе вечерами в тайне от Молотова, с горечью думая о том сюрпризе, который она собиралась поведать жениху в день свадьбы.

А он, будто окаменев от тяжести груза сказанного, шел по берегу Амура, все никак не решаясь повернуть к своему  дому.

                ***

Все ее сомнения сменялись решимостью, и чем ближе становилось к часу Х, тем яростнее разгоралось в ней нетерпение. И сейчас, когда приятный женский голос попросил пассажиров пристегнуться, а в иллюминаторах показались огни аэропорта Внуково, ей требовалось просто неимоверное усилие, чтобы заставить себя усидеть на месте, несмотря на утомительнейший перелет с пересадкой в Лондоне.  Момент, когда она сделала первый шаг из самолета, казался столь грандиозным событием, что она упустила главную цель приезда. Этот маленький шаг по пыльной взлетно-посадочной полосе был апофеозом всех ее трудов и устремлений последнего года.



***

Андрей уже второй час сидел  одетый в своей комнате. До поезда на Хабаровск было еще четыре часа, поэтому идти на вокзал было рано, но все его чувства были напряжены в ожидании момента встречи с Ней. Минуты казались вечностью,  не было никаких мыслей, только страстное желание подстегнуть время. Все последние дни Молотов жил как в лихорадке,  снова и снова прокручивая в голове свой приезд в Москву, поход на выставку, поиск Дженни, но сейчас только стрелки  часов приковывали его внимание, и,  казалось,  словно вся Вселенная замерла ему назло. Закрыв глаза, Андрей сидел в тишине, ловя лишь чуть слышимое тиканье будильника. Каждый раз, высиживая отрезок времени длиною в вечность, он открывал их в надежде, что прошел хотя бы час, но стрелка успевала преодолеть путь лишь в две-три минуты.

***

- Как давно мы не гуляли вместе, - потягиваясь в приятной истоме и жмурясь от яркого солнца, пожаловалась Оля.
- С такой работой и где дом забудешь, - вздохнул Володя, забросив кудрявую дочурку на плечо.
- Погода не хуже, чем в Херсоне.
- Да уж. Когда я сюда в первый год приехал в начале осени, тоже так подумал, но только зимой, когда морозы пятидесятиградусные вдарили, понял, как люблю тепло.
 Либерман, вытянул шею и задрал лицо вверх, словно фотобатерею, желая подзарядиться энергией солнца:
 – Слушай, двадцать шестого у Захватова юбилей, наверно я поеду в Хабаровск, как думаешь, что можно ему подарить?
- А давай напольные часы, которые нам привез из Москвы папа, нам они все равно ни к чему.
- Да ну, они же огромные, как я их  допру?!
- Как-то же их папа из Москвы притащил.
- Не, придумай что-нибудь покомпактней. Может эту ручку, которую мне твой отец подарил? Она симпатичная и в коробочке красивой.
- Ты что, это же «Паркер», он специально для тебя ее из Чехословакии привез! Это же подарок!
- Да? Ну, ладно, – пожал плечами – хотя я все равно ей не пишу.
- Да делай что хочешь, но вообще ты не ценишь отношения людей. Тебе наплевать, он вот о тебе подумал, привез тебе подарок, а для тебя это так, ничего не значащая безделушка, – в голосе Оли зазвучала обида.
- Да ну, брось, ты прекрасно знаешь, как я отношусь к дяде Семе. Просто не люблю я всю эту чепуху - паркер, шмаркер.… Какая разница, чем писать? А здесь в Комсомольске, максимум, что есть приличного на полках в магазинах - это комплект из трех льняных полотенец.
- Красивая она, дорогая, и в Союзе ты такую нигде не купишь, а советские - мало того, что страшные,  еще и кляксы оставляют, а у тебя и так почерк не подарок.
Володя усмехнулся:
 – Господи, Оля,  этот «Паркер» же шариковый! Я  в загранке не бываю, ну где я здесь для него стержней найду?

***

Пройдя коридор пограничного контроля, Дженни чуть отстала от группы пассажиров, прибывших вместе с ней, пытаясь найти в зале высокого мужчину, но Молотова она не увидела. Вместо этого к ней подскочили  какие-то молодые люди с натянутыми улыбками и напряженными лицами, пытаясь подхватить ее багаж и лопоча приветствия на плохом английском.
- Простите, вы кто?
- Мы, представители комсомольской организации завода «Серп и Молот», горячо приветствуем Вас! Партия оказала нам честь взять Вас под опеку на время пребывания в Москве! – протараторил краснолицый парень.
Дженни поморщилась и протянула ему руку для пожатия:
- А нельзя оставить меня хотя бы на время в покое? Я очень устала с дороги.
- Да конечно, сейчас мы проедем в гостиницу, где вы сможете отдохнуть до пяти, а потом мы очень ждем вас для выступления на митинге рабочих нашего завода.
- А это обязательно?
- Да, вас будут ждать больше тысячи человек - ничуть не  смущаясь, командирским тоном ответил комсомолец.

Разочарованная тем, что в номер отеля Андрей так и не позвонил, но, еще согревая себя надеждой, что он вот-вот должен появиться, чертыхаясь, стала одеваться на встречу с рабочими. Ровно в пять в дверь постучали. Конечно, это был тот назойливый из аэропорта:
- Товарищ Хавинсон, пора выезжать!
В Красной Москве поражало все: грозная архитектура зданий, обостренная отсутствием рекламы и зазывных вывесок, создавала ощущение подавленности. Поражало своим
звучанием одиозное обращение «товарищ», да и назойливость комсомольца приводила в замешательство.

Наконец машина, очень похожая на послевоенный кадиллак, тот самый, на котором она учила вождению Андрея, но куда менее удобная, остановилась возле угловатого здания - Дворца культуры завода «Серп и Молот».
- Товарищи, по нашему приглашению в Москву приехала одна из самых активных борцов за освобождение рабочего класса в США, Дженнифер Хавинсон! – зал просто взорвался от оваций, будто сейчас на сцену должна выйти не заурядная американская миллионерша, а Мерилин Монро.

Проходя на сцену, Дженни обратила внимание на двоих мужчин, один из которых был ранее ей представлен как переводчик.
- Смотри, если она начнет пороть что-нибудь не то, переводи как надо и не теряйся, без пауз, все по текстам, которые репетировали. Если шутит, но не правильно, ты тоже шутку…
- Да все я помню. Уже сто раз обговорено.
- Смотри мне!
Она, конечно, не могла понять этого разговора, и, как бы кивнув переводчику, пригласила с собой к трибуне.
- Здравствуйте, товарищи – начала она – я очень благодарна вам и руководству Советского Союза за гостеприимство. С тех пор, как волею случая мне довелось пообщаться с вашим соотечественником, меня очень увлекло учение Маркса, и я уже давно мечтала побывать в Советском Союзе, чтобы  воочию увидеть общество будущего. Да, я глубоко убеждена, что именно такое будущее ждет весь мир, в котором общество свободно и лишено алчности, где навсегда покончено с пережитками рабовладельческого строя,  нам же этот путь только предстоит…
 Дженни старательно выговорила это без толики юмора и сарказма, но все же от  собственных слов к горлу подкатывали волны смеха, и тогда изо всех сил она впивалась зубами в нижнюю губу.  «Черт, видел бы меня сейчас папа!» - мелькнула мысль.
Она постаралась говорить не долго, чтобы как можно быстрее освободиться и ехать в гостиницу, но после ее выступления из зала бесконечной чередой шли идиотские вопросы о борьбе американских рабочих, об угнететелях-капиталистах и так далее в том же духе.
«Надо же, никто не задал  ни одного вопроса о жизни, о быте в Америке…», - она читала в глазах присутствующих неподдельный интерес, но все вопросы, задаваемые ей, лежали лишь в узком идеологическом коридоре. Несколько раз она хотела заговорить о простых человеческих понятиях, но решила не нарушать неписанных законов этой страны.
Вернувшись в гостиницу уже после девяти, она первым делам отправилась к стойке регистрации, узнать, не искал ли ее кто-нибудь, но ей вежливо ответили: «Нет, никто не спрашивал».
«А может он и вправду не желает меня видеть? Или просто не читал газет?» - терзалась в сомнениях Дженнифер, отделавшись, наконец,  от назойливых опекунов и наслаждаясь одиночеством в своем номере.  И хотя день выдался более чем насыщенным, она почувствовала странную пустоту: «Почему же Андрей до сих пор не дал о себе знать?» Более всего она боялась, что, отыграв безупречно американскую часть постановки, она упустила и не просчитала реалии Советского Союза. Из русского отдела ей подтвердили, что о ее приезде написала центральная газета, и было несколько перепечаток в местных изданиях. Он просто не может не знать, и даже если чувства Андрея к ней уже угасли, он бы все равно приехал повидать ее. Во всяком случае, так бы поступила сама Дженни. «Не могло ли КГБ воспрепятствовать этой встрече?». Она пыталась анализировать ситуацию, просто не имея исходных данных, поэтому не могла сделать верных выводов. На самом
деле, КГБ, конечно, обратило на нее внимание, но, то ли при подготовке такого грандиозного события, было не до того, то ли, рассчитывая приступить к ее обработке в Москве, люди из спецслужб не придали значения ее повествованию о храбром советском капитане и не стали его разыскивать.
Мысли в ее голове текли все медленнее, сказывалась разница во времени, очнулась она утром от настойчивого стука в дверь, и обнаружила, что заснула прямо в одежде, не разбирая постели.
- Кто?
- Это я, товарищ Хавинсон, – отозвался «конвоир», как прозвала его Дженни.
- В чем дело?
- Через час открытие выставки!

Дженни с интересом вместе со всеми остальными американцами, присутствующими в Сокольниках, наблюдала за эксцентричным советским лидером, но на самом деле ее мысли были заняты только одним: «Почему нет Андрея?». Не появился он и  в этот вечер.

***

С одной стороны Дженни импонировало советское гостеприимство: ей была предоставлена машина, и экскурсии у нее были индивидуальные, но в то же время она чувствовала себя заложницей графика мероприятий, навязанного ей.
- Сегодня второй день выставки. Вы сможет пообщаться, обменяться опытом с простыми советскими рабочими, инженерами, директорами.
- Да, да спасибо.
Как и в первый день, высадившись у служебного входа, они прошли на территорию комплекса.
То, что здесь творилось, никак не было похоже на вчерашний день. На открытии выставки Генеральный секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущев, хлебнув пепси-колы, в своей манере отрубил: «Говно эта Пепси-кола, наш Боржом лучше»! Сейчас же она увидела огромную очередь людей, буквально осаждавших стенд с известным напитком. Пытаясь найти кого-нибудь из знакомых, Дженнифер буквально втиснулась в павильон автомобильной компании «Бьюик».
- Джон! Я смотрю у тебя горячо! – крикнула она, увидев старого приятеля и пытаясь пробиться сквозь плотное кольцо людей, обступивших небольшой подиум, где были выставлены несколько автомобилей.
- Горячо не то слово, иногда я даже боюсь моргать, в страхе, что, закрыв глаза на мгновенье, я не увижу автомобилей, когда их открою, потому что их разберут по винтику! Народ здесь настолько любопытный, что пытается залезть в каждую щель, выяснить устройство каждого механизма. Наши механики даже устроили мини-лекции, которые в Америке были интересны лишь специалистам. Это что-то! Такого ажиотажного интереса я никогда и нигде не видел! Ребята из Пепси вообще в ауте!... Эй, эй, – ткнул в бок переводчику, скажи им, что не нужно пытаться отрывать крышку багажника, там ручка есть в салоне!

***

Андрей, влетев одним из первых на территорию выставочного комплекса в Сокольниках, быстрым шагом кинулся методично обходить павильон за павильоном. Он не видел экспонатов, не замечал очередей, всюду он высматривал девушку с черными кудрявыми волосами. Вот, впереди мелькнул чей-то темный затылок, и, распихивая людей локтями, он кинулся туда, но, нет, женщина обернулась - это явна не она и старше к тому же. Снова и снова с высоты своего роста он высматривал ЕЕ.
Виски стучали, в ногах чувствовалась дрожь, с которой ему никак не удавалось справиться. Задача казалась непосильной, он словно искал иголку в стоге сена, здесь сейчас находилось, наверное, не меньше пяти, а то и десяти тысяч человек. Андрей пытался спрашивать, не видел ли кто Дженнифер Хавинсон у американцев, представлявших здесь свою продукцию, но везде ему давали отрицательный ответ.
В павильон американского автопрома попасть было не легко. На входе образовалась самая настоящая пробка из людей, но Андрей, словно бульдозер, врезался в эту толпу, втолкнув стоявших перед ним внутрь …и тут время остановилось. Он судорожно схватил воздух,  казалось, земля сейчас уйдет из-под ног. Набрав полную грудь, Андрей приготовился закричать ЕЕ имя, но страшный спазм от волнения сковал его горло, и еле слышно он прошептал: «Дженн».

***

- Да, странно здесь все, – кивнула Дженнифер, и, повернув голову к выходу, застыла. Над толпой, как когда-то давно на припортовой площади в Конакри возвышался Атлет. Лицо этого высоченного, безупречно сложенного мужчины было перекошено, словно от боли, глаза напряженно смотрели на нее, а губы что-то шептали.
Она кинулась к нему с подиума, пробиваясь сквозь толпы людей и расталкивая их локтями. Вслед ей удивленно смотрел ее приятель, а комсомолец, следовавший за ней везде, недоуменно пытался понять, в чем дело. В этот момент округлились еще несколько глаз сотрудников комитета государственной безопасности, присматривающих за американцами.
 И тут Андрей, совладав со своим волнением, бросился навстречу. От его толчков люди вокруг  падали на землю, будто кегли. В несколько прыжков он пересек зал и, схватив ее на руки, прижал к себе.
Он молча смотрел на нее, а она на него, неуклюже болтая ногами в воздухе. И сотни глаз были устремлены на них, а эфир, взорванный рациями чекистов, раскалился:
- Что, что происходит?!
- Шестой, в чем дело?!
- Восьмой…

***

- Андрей, неужели это ты? – она снова и снова изучала каждую черточку его лица и никак не могла утолить жажды встречи.
- Дженни, ты не представляешь, каким кошмаром была разлука с тобой!
- Товарищ Хавинсон, у Вас все в порядке? – встрял вдруг с дурацким вопросом «опекун», безуспешно пытаясь отодвинуть могучего незнакомца.
- Сам не видишь, что не вовремя? – оборвал его Молотов и комсомолец, в растерянности пожав плечами, отошел в сторону, явно не понимая как поступить. На такой случай ему не было дано никаких инструкций.
- Пойдем отсюда, - Дженни потянула Андрея за руку к выходу. За ними направилась цепочка гебистов, в хвосте которой плелся комсомольский вожак.

Выйдя с территории выставочного комплекса, они взахлеб, перескакивая с одного на другое, перебивая друг друга, то, заливаясь смехом, то, останавливаясь и заглядывая в глаза, рассказывали о своей жизни, не обращая внимания на окружающих. Оперативники постепенно куда-то рассосались, и лишь комсомолец, словно дворняга,  тащился сзади, кусая себе губы. Он подался, было, быть третьим в компанию, но Молотов  не очень вежливо попросил его отвалить. Что же он напишет в раппорте за день? По обрывкам фраз, доносящихся изредка до него, он никак не мог уловить сути разговора.
Если бы они хоть говорили на русском, но они, словно заведенные, тараторили по- английски, что лишало бедолагу последних надежд разобрать смысл беседы.
- Слушай, а ему заняться нечем? Он уже второй час ходит за нами по пятам.
- У него работа такая, слышать, видеть и обо всем докладывать.
- Здесь органы безопасности не отличаются деликатностью.
- Не стоит затрагивать эту тему. Особенно в гостинице и при посторонних людях.
Конечно, еще в Америке Дженни была наслышана о порядках в Советском Союзе, но сейчас она почти физически ощутила присутствие вездесущего КГБ и атмосферу напряженности. Наверное, именно поэтому Советской культурой были рождены великие писатели, сатирики, музыканты и композиторы. Люди острее чувствуют здесь полутона и чуть слышимые интонации.
- Андрей, давай уедем вместе, – вдруг сказала она.
- Это невозможно.
- Давай зарегистрируем брак.
- Его не зарегистрируют.
- Но должен же быть выход!
- Запомни, то, что я тебе сейчас скажу, и больше не поднимай эту тему, – начал Андрей, еще крепче обнимая и прижимая к себе Дженни, а голос его стал таким тихим, что даже она еле различала его слова.
– Ты уедешь в Америку одна, и если в течение этого года я не дам о себе знать, забудь меня. Значит, меня больше нет в живых.
Дженни посмотрела на него с ужасом:
- Обещай, что все будет хорошо!
- Не уверен. Уже одно то, что я сейчас с тобой может очень дорого мне стоить.
- Эй, товарищ, - вдруг крикнула она своему провожатому. - А где машина? Мы едем в гостиницу!
- Так ведь еще же посещение Третьяковской галереи было запланировано на четыре часа, – затараторил обрадованный тем, что он снова при «объекте», комсомолец.
- К черту галерею, едем в гостиницу!

Уединившись в номере, Дженни потянула Андрея в ванную и, включив воду, шепотом начала:
- Тогда сделаем так: чтобы ты не пропал бесследно, не отходи от меня ни на шаг. На ночь останешься со мной.
- Нет, это не возможно. Посетители могут быть в номере только до одиннадцати.
- Я не думаю, что они начнут ломать дверь моего номера, так что ты не покинешь его.
- Это не спасет. Конечно, при тебе мне ничего не сделают, но ты не сможешь охранять меня вечно. И как только ты уедешь, за мной придут. В моей стране могут посадить за один лишь только вопрос: «сколько времени?», обращенный к иностранцу.
Дженни потянула его за руку в комнату.
- Мне нужно позвонить, а очень хочется, чтобы ты всегда был поле зрения.
Молотов хотел было пошутить, что уж из туалета-то его навряд ли выкрадут, но здесь в комнате, которая вся прослушивалась, нужно было быть очень аккуратным к словам.
Дженнифер же, набрав американское посольство, попросила соединить со вторым секретарем Алексом Вирсау, которого знала еще по университету.
- Алекс, здравствуй, мне нужна твоя помощь!
- Дженнифер, рад тебя слышать! Ты нынче здесь знаменитость, читал, читал о тебе. И чем же я могу тебе помочь?
- Мне нужно, чтобы ты связался с Совинформбюро и договорился о моей пресс-конференции, а так же пригласил представителей западной прессы.
- Дженнифер, тут тебе не Америка и пресс-конференции с бухты-барахты не собирают. Здесь свои правила.
Дженнифер поняла намек старого знакомого:
- Это очень интересно для советской стороны.
- Тогда может, что-нибудь и может получиться, но почему я должен помогать тебе?! Знаешь обычно то, что интересно Советам, не интересно нам, – жестко ответил дипломат. Одно дело, когда она несла просоветскую пропаганду там, в Америке, и совсем другое дело здесь. Участвовать в этом ему совсем не хотелось, как и рисковать своей карьерой.
- Алекс, во-первых, я прошу тебя о помощи как старого приятеля, а во-вторых, в данном случае интересы Америки никак не будут затронуты. Но считай, что от этого зависит моя жизнь. А тебя потом, может, еще и наградят.
«Да уж, наградят…» - повторил про себя Вирсау:
- Хорошо, но поклянись, что камня не бросишь в нашу сторону и не поддашься на провокации советских журналистов. Иначе сама договаривайся с информагентством. Дипломат знал порядки в Союзе и понимал, что договориться Дженни о пресс-конференции без помощи посольства будет практически невозможно, даже если это важно и актуально для советской стороны. Необходимо сделать столько согласований, обойти столько порогов, что элементарно не хватит времени.
- Алекс, даю слово, твоя карьера не пострадает!

Дипломат еще не набрал номера телефона информагентства, а там уже знали о странной просьбе госпожи Хавинсон. Все телефоны «Интуриста» прослушивались, как и все телефоны посольства, кроме, конечно, защищенных линий.

***

- Ну, и какое решение думаете принять? - начал директор информагентства, обращаясь к представителю из госбезопасности.
- Тут надо все хорошо взвесить, решение будет приниматься на другом уровне. Наше дело - передать вопрос выше по инстанции на Лубянку, –  нахмурился майор Кирсанов.

***
Уже через час в номере Дженни зазвонил телефон.
- Алло, товарищ Хавинсон?
- Да?
- Моя фамилия Петрунин, я звоню относительно Вашей просьбы созвать пресс-конференцию, чтобы согласовать некоторые детали. И, прежде всего, узнать, о чем Вы хотели рассказать?
- Видите ли, сегодня на выставке произошло одно экстраординарное событие. Вероятно, вы читали мое интервью, которое я давала еще в Америке, о том, с чего начался мой интерес к Советскому Союзу и о том, как меня спас один советский капитан. Кстати, насколько я слышала, это интервью было у вас перепечатано.
- Да, да, конечно, я с ним знаком.
- Так вот, сегодня на выставке я случайно встретила этого капитана. Я еще раз хотела бы поблагодарить советский народ и советское руководство за гостеприимство и представить героя, спасшего меня. Согласитесь, это меньшее, что я могу сделать для человека, которому я обязана жизнью.
- Безусловно, хотя я уверен, что он, как достойный гражданин Советского Союза сделал это не ради славы, на его месте так поступил бы любой советский человек!
- О да, он очень скромен, и всячески этому противится, но я считаю своим долгом еще раз поблагодарить его и советский народ за свое спасение.
- Хорошо, завтра в двенадцать за Вами приедут. Кстати, а где этот капитан сейчас? – задал вопрос человек, отлично знавший, где тот находится.
- Он сейчас у меня и пока со мной останется. Знаете, нам есть столько всего вспомнить! Ведь не возбраняется же встречаться друзьям?
- Да, да, конечно, хотя правила в советских гостиницах – начал, было, человек на другом конце провода, но потом, очевидно, махнул рукой, - хотя я думаю в этом случае можно сделать исключения. И все же, по возможности не задерживайте допоздна капитана, – вовремя спохватился собеседник.

Молотов же, все это время стоящий рядом, сразу понял план Дженни сделать его публичной фигурой и этим, в какой-то степени, обезопасить.  Но главное, этим интервью она переведет его в совершенно другой статус: из подозрительного типа, вступившего  в связь с иностранкой, он превратится в достойного сына советского народа, спасшего известного деятеля рабочего движения Америки.

Повесив трубку, она толкнула Андрея на кровать:
- Я так долго ждала этой встречи с тобой!
- Я тоже, Дженн, – но, прижав ее к себе, Андрей шепотом добавил – хотя меня смущает, что мы здесь не одни…
- Пусть это смущает извращенцев из КГБ!

***

Около двенадцати следующего дня в номер постучал некто, представившийся как  Михаил Георгиевич Петрунин, при этом не назвавший ни должности, ни структуры, которую он представляет. Впрочем, сомневаться в месте работы этого человека не приходилось. Вопросы, которые он задавал, скорее сами указывали на то, как должна пойти беседа, нежели требовали ответа.
- Ну что же, тогда пора выезжать, все уже, наверное, собрались, – а затем, по-русски обращаясь к Андрею, тихо произнес - смотри, без глупостей!

Следующим же утром центральные газеты наперебой рассказывали о теплой встрече американки со своим спасителем.
Все оставшееся время в Москве они проводили вместе. Опека органов, во всяком случае, зримая, пропала, и влюбленные в полной мере утоляли разлуку страстью.

***

Нусс… посмотрим, что пишут нам нового, - пробубнил Либерман, открывая «Известия» и усаживаясь удобнее в кресло после утреннего совещания. Газета пестрила репортажами с выставки в Сокольниках. Журналисты наперебой рассказывали о превосходстве советской экономической системы, которое явственно проявилось на этой выставке, но в каждом их слове чувствовалось неподдельное восхищение увиденными американскими экспонатами.
- О, а вот и наш голубчик! - усмехнулся Володя, открыв шестую страницу, на которой красовалась фотография Молотова и Дженни в окружении еще каких-то людей. В статье красочно описывалась теплая встреча старых друзей. От газеты его оторвал телефонный звонок.
- Але
- Володя, - в трубке послышался голос Захватова, - я хотел попросить тебя подъехать, один вопрос обсудить. Возьми билеты на двадцать пятое, да и назад не торопись, задержись здесь на пару дней.
- Конечно, буду.
Из года в год Захватов приглашал  Володю на свой День рождения не прямо, а всегда делал это таким странным образом, чтобы тот как бы случайно оказывался на торжестве.
В своей обычной манере… - усмехнулся Либерман, положив трубку.

***

Отгремела выставка в Сокольниках, разъезжались американские участники домой, впечатленные  Красной Москвой, а советские граждане, пораженные американскими достижениями, задумались. О чем размышляли советские лидеры, когда принимали решение об организации выставки - одному Богу известно, только показала эта выставка полную несостоятельность  советской экономики и советской идеологии. Много было сказано слов о победе советской промышленности, много было истеричных заявлений о победе советской инженерной мысли, только стенды Бьюика и Кадиллака, Дженерал Электрик и прочих молча сокрушали любые аргументы стандартами жизни загнивающего американского Запада.
Они гуляли по уже пустеющему выставочному комплексу.
- Пойдем, пойдем, - потянул Андрей ее туда, где джаз-бэнд выдувал и выстукивал сумасшедший ритм необузданного черного джаза.
- Тебе нравится джаз?
Ноги Молотова сами собой отстукивали негритянские такты:
- Это божественно!
Барабанщик, колоритный негр с большими лиловыми губами и пухлым лицом, широко улыбаясь, подмигнул и махнул Андрею рукой, как бы приглашая подойти.
- А знаешь, в своем пионерском детстве я был барабанщиком, – улыбнулся Молотов Дженни.
Музыкант же, видимо почувствовав в этом огромном человеке безупречное чувство такта, вдруг кинул ему свои палочки и усадил за барабаны. Чуть сбиваясь поначалу, с помощью барабанщика Молотов начал выстукивать интуитивно ритмы этой заводной американской музыки. Конечно, не обходилось без ошибок, но у Молотова очень неплохо выходило, и когда группа доиграла мелодию, музыканты, повернувшись к Андрею, начали аплодировать.
- Браво! - улыбнулась Дженнифер.
Барабанщик, подойдя к Молотову, протянул ему руку для пожатия, но вместо этого Андрей неожиданно подхватил и несколько раз подбросил в воздух невысокого черного музыканта, чем привел в восторг всех остальных.
- Раньше ты не питал таких теплых чувств к черным, - улыбнулась Дженни, когда они немного отошли.
- Раньше я не видел этих, – рассмеялся Андрей - они отличные парни, а играют просто волшебно!

***

Вереницами тянулись визитеры в кабинет начальника Амурского пароходства, телефон практически не умолкал. Едва поблагодарит Захватов за очередное поздравление, а трубка коснется телефонного рычага, как тут же снова звонок.
- Ладно, Володя, поздравления от тебя я сейчас не принимаю. Только слово «поздравляю» скажешь - выгоню к чертовой матери! – улыбнулся начальник пароходства, – все, иди! А в шесть часов жду в банкетном зале нашего ДК.

Столы в банкетном зале были накрыты человек на сто пятьдесят, расставлены буквой «П». В торце Захватов с женой расположились, секретарь крайкома, секретарь горкома и прочие особо важные персоны. А остальные рассаживались по бокам.
Имея врожденную пунктуальность, Володя даже на те мероприятия, на которые положено опаздывать минут на десять, все равно приходил вовремя.
- Владимир, ты чего там уселся? Иди сюда! - махнул Захватов.

Гости смотрели на Либермана и гадали, кто это между Козаченко и Дубовым, секретарем крайкома сидит, шептались по углам: «Может из министерства кто?»

- Молодой человек, так значит, это Вы меня чуть не угробили? – лукаво прищурился Дубов.
Козаченко отвернулся, еле сдерживая смех: он тоже вспомнил совещание, посвященное борьбе с китайскими жопами.
- В каком смысле? Разве я имел честь встречаться с Вами раньше? - удивился Либерман.
- Нет, раньше мы не встречались.
- Тогда каким же образом я покушался на Вашу жизнь?
Видя недоумение Володи, секретарь крайкома, наконец, расплылся в улыбке:
- Я чуть не подавился до смерти, когда Николай Саныч рассказал про портрет Мао.

- Ну, ты со всеми уже познакомился? - похлопал по плечу Либермана Захватов, когда гости разбрелись из-за стола. – Я ведь не зря тебя сюда посадил. Знаешь, через пару-тройку лет мне  на пенсию, а тебе с ними еще работать.
- В смысле?
- В прямом! Порт ты вытянул, и на следующий год я тебя снова в Хабаровск вернуть хочу своим заместителем, и именно твою задницу для своего кресла хочу подготовить.
- Да ну, Зиновий Георгиевич…
- Без да ну! – оборвал его Захватов. – Кстати, познакомься, это наша Звезда, прима Хабаровского театра музыкальной комедии, Юлия Василькова.
- Василькова, с ударением на «И», – поправила, улыбаясь, молодая женщина.
Еще за столом Володя заметил соседку напротив, красота которой словно примагнитила его взгляд. Весь вечер, разговаривая с Дубовым и шутя с Козаченко, он украдкой всматривался в ее лицо, мгновенно отворачиваясь в смущении, когда встречался с ней глазами.
А ее удивило и даже заинтриговало такое стеснение. От персон, сидящих рядом с Либерманом, она зачастую ловила куда более откровенные взгляды, а порой и выслушивала просто бестактные предложения.
- Очень приятно. Владимир, –  он почувствовал, как уши у него разгораются огнем. «Черт, неужели она заметила, что я смотрел на нее за столом?!».
Конечно, она заметила, как и то, что он покраснел, как мальчишка.
- Может, пригласите меня на танец?
Безумно красивая и дерзкая, казалось, ничто не могло ее смутить, она без умолку острила, порой укалывая его смелыми шутками, но Володя словно разучился говорить. Лишь
улыбался в ответ  и не мог отвести взгляда, неуклюже кружась в танце, наступая ей на ноги и сшибая стоящих рядом людей.
- Музыка!
- Да?
- Музыка больше не играет, – остановила его Юля, заливаясь от смеха. – почему я не видела Вас раньше?
- Сейчас я работаю в Комсомольске-на-Амуре. А я Вас раньше видел, когда жил в Хабаровске, правда, не так близко. Я был на Ваших спектаклях.


***

Словно загипнотизированный он ушел вместе с ней.
Новенький «Москвич», отдельная квартира, одежды и наряды, которые привозили ее влиятельные любовники специально из-за границы - она принадлежала к новой коммунистической «аристократии», начавшей зарождаться после смерти Сталина.
- Послушайте Юлия, а Вы уверены, что хотите сесть за руль? Ведь Вы все-таки «после банкета».
Она лишь рассмеялась в ответ.

По выработанной годами привычке Владимир проснулся в половине седьмого утра, хотя заснул лишь час назад. Рядом, безмятежно раскинувшись на широченной кровати и  разбросав свои золотые локоны по подушке, спала богиня. Даже во сне она была прекрасна. «Если женщина красива утром, значит, она действительна, красива» -  вспомнился старый афоризм. Сев в кресло напротив,  он не мог отвести от нее взгляда. Володя не понимал живопись, лицезреть часами «мазню» на холсте считал не самым продуктивным занятием. Он любил живую природу, но упиваться пейзажами в бездействии его не особенно тянуло. Сейчас же он смотрел и  не мог насладиться видом шедевра,  созданного самой жизнью. Бросив случайный взгляд на часы, Володя пришел в ужас: «Черт, уже десять, через час нужно быть у Захватова!»

***

- Товарищ Хавинсон! От лица всего советского народа, я хочу выразить Вам поддержку в борьбе за наше общее дело! Мы верим, что Вас не устрашат никакие преграды в бою за светлое будущее рабочего класса Америки! – провожавшие американскую гостью в аэропорт комсомольцы громким «Ура!» присоединились к словам своего  вожака.
Андрей подошел к Дженни, и крепко обняв, прижал к себе. Ни у нее, ни у него не было сил сказать ни слова. Казалось, неизбежность расставания своей безысходностью раздавит их хрупкие тела, и, не имея больше сил терпеть эту муку, Дженни первая поцеловала Андрея:
- Я буду ждать тебя! – резко повернувшись,  она решительным шагом ушла за линию пограничного контроля.
Молотов смотрел ей вслед, и больше всего ему хотелось умереть в этот самый миг.  Разлука, словно огромная черная дыра, разлилась внутри него, сжигая все ощущения и эмоции. И, казалось,  не было сил стоять, дышать, просто продолжать жить.
А Дженнифер все шла и шла, не оборачиваясь к самолету, который унесет ее по другую сторону железного занавеса, как если бы на другую планету. Она знала, стоит ей лишь на мгновенье оглянуться, и она уже не сможет улететь.

***

На следующий день по приезду в Комсомольск Андрей сразу же направился в кабинет Либермана, как только у того кончилась планерка.
- Ну здравствуй, дорогой, – раскинув руки в приветственном объятии, кинулся к нему Володя. Однако от чего-то лицо Молотова не показалось ему особенно радостным.
- Здравствуй, Лазаревич.
- Так я и думал, так и знал… - бормоча себе под нос, Володя подошел к окну.
Андрей молча сидел за его спиной, уставившись в стол.
- Ну, и какие у тебя планы на будущее? – вдруг спросил Либерман, отвернувшись от окна.
- Володя, ты поможешь мне? – в первый раз капитан назвал Либермана Володей. Несмотря на их близкую дружбу, он обычно все же обращался к нему по отчеству.
- Помогу в чем?
- У тебя же есть связи в пароходстве, может, похлопочешь? Устрой меня в Камчатское пароходство.
- Ты же знаешь, из страны тебя все равно не выпустят, забудь о загранице. Да это и не в моих силах.
- Дослушай меня, Лазаревич! Устрой меня в каботаж. Устрой хоть матросом на рейс из Владивостока к Мысу Шмидта на Чукотке.
- Я рад, что ты снова вернулся к жизни, снова в «большую авиацию» потянуло…
 Володю, мгновенно осознавшего всю безумность затеи Молотова, вдруг начала душить мысль: «А вдруг мой кабинет прослушивается? Нет, конечно, нет! Кто он такой, чтобы слушать его кабинет, да и где взять столько людей, чтобы слушать все кабинеты начальников портов. Но вдруг? Мысль эта стала невыносимой:
- Все, Андрей, пора за работу, поедем к «сыпучке».
- Готовить Ваше судно? – недоумевающе спросил Молотов.
- Нет, нет, не надо! Не сообщай экипажу. Я позвоню в «шестерку», ремонтникам, возьмем их моторку, – Либерман еле смог совладать с собой, теперь ему всюду стала мерещиться прослушка. А вдруг катер тоже?

Двигатель небольшой моторной лодки выл как раненый бизон, хотя нельзя сказать, что посудина была уж очень скоростной. Но именно это обстоятельство и успокаивало Володю.
- По-моему, ты сошел с ума!
- Я не могу больше оставаться здесь. Я должен попасть туда, в Америку!
- Ты знаешь, как патрулируется Берингов пролив? Да это самый охраняемый кусок государственной границы. Много вас таких, которые сигануть через него хотели…
- Я все это понимаю и отдаю себе отчет.
- Нет, ты не отдаешь себе отчета, Андрей. Ты умом тронулся!
- Володя, устрой меня на этот рейс! Я умоляю тебя!
- Ну, а как ты себе это представляешь? Возможно, я и смогу посодействовать твоему переводу в Камчатское пароходство, но именно на тот маршрут? Это же будет выглядеть очень подозрительно. Как мне мотивировать свою просьбу?
- Я не знаю
- Близкие родственники есть на Чукотке?
- Нет.
- Ну и как же тогда?
- Поэтому я и прошу тебя помочь. У тебя же всегда есть ответы на любые вопросы...
- Эх, Андрей, если бы это было так…Я вообще обязан доложить о тебе в компетентные органы…
- Твое право, – буркнул Андрей и уставился вдаль.
- Да брось, это я так. Попортишь ты мне шкуру!
- Прости, ты же знаешь, мне больше некого просить...
- Ладно, я подумаю, как это лучше устроить. А ты веди себя нейтрально и не вызывай подозрений. Ну ладно, разворачивай, пошли назад.
- А на «сыпучку»?
- Я там вчера был, просто с тобой хотел поговорить без лишних ушей.

***

- Ты очень часто стал ездить в Хабаровск.
- Да, грузопоток через порт растет, много всяких вопросов, – Володя закидывал вещи в сумку, стараясь не смотреть на Олю.
- Раньше ситуация в порту была гораздо хуже, и все же ты не ездил так часто туда.
- Оля, ну в чем дело? Я начальник порта, и в определенной степени себе не принадлежу. У меня много вопросов, которые необходимо решить.
- Вернешься послезавтра?
- Может быть.
- Может быть?
- Да, если все успею за четверг и пятницу, хотя, скорее всего, пересижу там выходные, и еще в понедельник будут встречи. Тогда вернусь во вторник - среду.
- На целую неделю? Обязательно решать все эти вопросы сейчас, когда у меня отпуск?
- Да.

***

По прибытию в Хабаровск Володя тут же отправился к Юле домой, у которой теперь всегда останавливался. Она встретила его жаркими поцелуями. Скинув вещи, с порога они упали на кровать в объятия друг друга. И лишь через пару часов, утолив жажду страсти, вышли, спасаясь от летней духоты, на затененный зеленью балкон.
- Володь, завтра вечером назад?
- Нет, я останусь до вторника.
- Здорово! Значит, проведем с тобой почти неделю. Сейчас театр не работает до начала сезона в сентябре, и у меня куча свободного времени.
- Я думал, что сейчас вы усиленно репетируете.
- Нет,  не очень.
- Слушай, а ты не хотела бы во второй половине августа приехать в Комсомольск, дать концерт для работников нашего порта? Да и просто мы бы могли провести время вместе.
- А жена?
- Оля будет в Москве.
- Я подумаю. Это надо будет согласовать с худруком.
- Я напишу официальное письмо администрации театра, это все легко решить.
Она улыбнулась, положив свою ладонь на высокий Володин лоб, плавно переходящий в большую залысину.
- Ты скоро станешь лысым.
- Это тебя пугает?
Ее рассмешила Володина реплика.
- Лысый мужчина это сексуально!
Володя упивался ее красотой. Он пожирал глазами каждую черточку ее лица, и утопал в изумрудных глазах.
- Выходи за меня замуж.
- Ты же женат, дурачок, – расхохоталась Юля.
- Я разведусь.
- Ну, зачем мне это надо? – продолжала смеяться Оля.
Либерман в действительности понял, как глупо он выглядел. Что, по сути, он мог предложить этой женщине? Замужество лишило бы ее свободы, высоких покровителей и влиятельных любовников, материальных благ и дорогих подарков.
– Не смущайся, милый. Просто у вас, мужчин, голова и причинное место не могут функционировать  одновременно…только что-нибудь одно, – она продолжала улыбаться, больно уязвляя его самолюбие.
Внутри него вдруг вскипела ярость, он встал и молча вышел, по пути собирая раскиданную одежду.
Юля скрылась в ванной и через несколько минут, не вытираясь, вошла в комнату. С нее текли ручейки воды, собираясь на полу в приличную лужу. Она никогда не извинялась перед мужчинами за свой острый язык, и, дождавшись, пока он, наконец, справится с галстуком, толкнула его на постель.
- Уйди, ты вся мокрая! Ты намочишь меня!
Но в ней было что-то, что позволяло настоять на своем: дерзость, внутренняя сила и сатанинская способность искушать. Обхватив его руками и ногами, она впилась в его губы поцелуем. Сделав слабую попытку освободиться, в следующее мгновение он забыл о том, что секунду назад собирался уйти и больше не вспоминать этого адреса, а гнев перерос в жгучее желание страсти.
Спустя мгновенье они вновь сплелись на вымокшей и смятой простыне.

               
                ***

Теплый ветер трепал ее густые черные волосы. На берегу Атлантики закуривая одну сигарету за другой, Дженни неподвижно сидела, то закрывая глаза, то всматриваясь рассеянным взглядом в линию горизонта.
- Дженнифер, – послышался сзади тихий голос отца.
- Папа, мне так тяжело.
- Я знаю.
- Я стучалась во все двери, меня считают сумасшедшей, и никто не хочет помочь.
- Да уж, железный занавес… – тяжело вздохнул Бенджамин, усаживаясь рядом на песок.
- Чугунный! Я боюсь за него, вдруг он сделает какую-нибудь глупость, а я даже не узнаю об этом.


***

- Оля, я вернулся!
Прибыв утром на теплоходе из Хабаровска, Володя отправился в портоуправление. За это время скопилась целая кипа бумаг и куча дел, поэтому домой он вернулся лишь к семи часам вечера. В коридоре стояли чемоданы.
– Оля, что происходит?
-  Ирочка, иди, подожди меня на улице, я сейчас выйду, – выпроводив ребенка, она повернулась к мужу – мы уезжаем в Москву к родителям.
- Ты же собиралась только через неделю. Надолго?
; Навсегда! Мне пора, поезд на Хабаровск уже через полчаса.
Оля взяла чемодан и направилась к выходу.
Сознание словно прошил разряд молнии, тускло заныло в животе.
- Остановись, - Владимир решительно схватил ее за руку, дернув назад.  Бросив чемодан, Оля со всего маха отвесила пощечину.
- Отпусти, мне больно! – лицо было чужим и жестким.
- Оля, пожалуйста, выслушай меня! – голос вдруг стал  предательски дрожать, он что-то мямлил, с трудом подбирая слова, и вдруг лицо его Олечки, скинув «железную маску», снова стало таким мягким и родным:
- Володя, я все знаю… нам было здорово вдвоем, давай не будем портить впечатления.
И поцеловав его на прощание, она выскочила на улицу, где уже ждало такси.
Он судорожно схватил воздух ртом, казалось, сердце рассекли надвое.

***

Теперь Либерман еще больше времени проводил в Хабаровске, а в Комсомольске пустоту, образовавшуюся отъездом Оли заполнял, погружаясь в работу и возвращаясь домой поздно вечером. Ему удалось согласовать перевод Молотова в Камчатское пароходство, и, к счастью,  не пришлось выдумывать сложных историй. Первая же предложенная вакансия оказалась вполне приемлемой: первым помощником капитана на рейс «Корсаков - мыс Шмидта». Уже в сентябре пришли бумаги на перевод.
- Ну что Андрей, вот бумаги, вот твоя трудовая. Пришло время прощаться.
Молотов тепло обнял Володю. Он не мог передать словами все те чувства, которые испытывал к теперь уже бывшему своему начальнику, и этим сильным и крепким объятием попытался выразить хотя бы малую толику той благодарности, которую в действительности испытывал к другу.
- Володя, я … я даже не знаю, что сказать… спасибо.
- Андрей, будь осторожен, –  шепотом в напутствие произнес Либерман и хлопнул Молотова по спине.
- Спасибо, Володя, спасибо.



Глава 7

- Оля, я говорил с Гришей, у них в КБ создают лабораторию систем охлаждения, и будут набирать персонал, с ноября выйдешь на работу.
Вот уже почти месяц, как Оля вернулась в Москву, сказав с порога с горькой усмешкой, что ее семейная жизнь закончилась, но, не выдержав недоуменных взглядов родителей, разрыдалась и попросила ни о чем ее не спрашивать. Папа  старался не задавать неудобных вопросов, хотя, конечно, родителей страшно взволновал и расстроил ее разрыв с Володей. К тому же, они видели, как тяжело переживает сама Оля. Осунувшаяся, с темными кругами под глазами, она, словно сомнамбула, двигалась по квартире, смотря в одну точку и рассеянно невпопад отвечая на вопросы. Садясь за стол, Оля подносила ко рту ложку, делала глоток, тут же отодвигая тарелку, и, поблагодарив, выходила из-за стола, а по ночам до рассвета стояла у окна, по несколько раз выходя на кухню и звякая графином с водой. Родители тоже не могли уснуть, тревожно прислушивались и тяжело вздыхали, не осмеливаясь уговорами причинить дочери лишние страдания.
- Оленька, - смущаясь деликатной темы, начала мама, - сегодня пришло письмо от Володи. Может быть, ты все-таки, слишком резка с ним?
- Это решенный вопрос! Спасибо вам с папой за участие, но на двадцатое сентября я взяла билеты на самолет, поеду разводиться, чтобы успеть до ноября. Она резко повернулась и вышла из комнаты, чтобы мама не заметила предательски набухших глаз.
Родителям очень нравился Володя, но характер своей дочери они знали.

***

Засунув бумаги в портфель, Дженни встала с кресла и тут же, теряя равновесие, схватилась за стол. Кружилась голова, и к горлу подступила волна тошноты. Кроме всего прочего все последние дни безумно хотелось курить, но мнение ее лечащего врача было категоричным.
В этот вечер она первый раз за несколько месяцев вызвала своего водителя Руби,  опасаясь этих головокружений, хотя обычно всегда сама предпочитала быть за рулем, что для многих из ее окружения казалось несколько экстравагантным.
- Миссис Хавинсон, - начал с вопросительной интонацией Руби.
- К папе, – нетерпеливо оборвала его Дженнифер и откинулась на заднее сидение, тут же погрузившись в глубину нахлынувших мыслей.
Ей показалось, что она лишь мгновение назад закрыла глаза, когда голос водителя известил, что они приехали.
Сквозь туман одолевающих ее мыслей и тревог она поцеловала отца и, как обычно по пятницам, зажгла свечи.
- Дженни, ты заболела?– нарушил за ужином молчание Бенджамин.
- А что, плохо выгляжу?
- Да неважно, прямо скажем.
- Папа, я хотела с тобой поговорить.
- Конечно, я слушаю тебя.
- Я беременна.
- Я знаю.
- Но откуда?
- Ты бросила курить, не пьешь вино, вся бледная.
- И что ты думаешь по этому поводу?
- Ты не представляешь Дженн, как я одинок. Твоя любовь - по ту сторону железного занавеса, и воссоединиться вам весьма трудно. Моя же любовь, все, что наполняло мою жизнь светом и смыслом, все то, ради чего я жил - уже там, откуда нет возврата.
На глазах у старика заблестели слезы, и у Дженни безумно защемило сердце. Она вдруг остро почувствовала враждебность и отчужденность  окружающего мира. Тоска и безысходность, жалость к отцу и к себе, отчаянье когда-либо еще увидеть Андрея и страшная всепоглощающая боль от невозможности что-либо изменить, словно железными тисками сжали душу. Закрыв лицо руками, Дженни разрыдалась. 
- Бог такой большой, а я такая маленькая, –  выдавила она сквозь слезы.
- Последние пятнадцать лет, – еле слышно проговорил отец, гладя ее по голове, – после того, как мы остались с тобой одни, я пытался найти утешение в работе. Я старался работать двадцать четыре часа в сутки и боялся остановиться, чтобы мысли об одиночестве не убили меня. Я много работал, и компания росла неимоверными темпами, но никакие миллионы не могут вернуть мне ни моей Мири, ни моего Джонни. Я выбивался из самой грязной улицы Бронкса, только чтобы наполнить достатком нашу жизнь. А потом родился Джонни. Тогда в стране были не лучшие времена. Ты родилась позже, когда мы уже могли позволить себе каждый день есть свежий хлеб и мясо. Мы
купили себе нашу первую квартирку. Сейчас она показалась бы крошечной, но тогда мы радовались этому приобретению безмерно. А сейчас есть все, но для кого? Самому мне всего этого не нужно. Дженни, ты беременна, и если хочешь знать, что я думаю по этому поводу… Да больше всего на свете, больше всех благ мира я бы хотел услышать в этом доме детский смех! Это был бы самый большой подарок от Господа, после всей той несправедливости и боли, которые были мне отпущены.


***

Тяжело раскачиваясь в осенних волнах Берингова моря, сухогруз «Мирный» плавно шел на север. Устремив тяжелый взгляд на восток, туда, где далеко за горизонтом раскинулся североамериканский континент, словно Нептун только что вышедший из морской пучины, возвышался на капитанском мостике огромный старпом. Он знал, где-то чуть справа впереди, скрываясь за тонкой линией горизонта, находится небольшой остров Святого Лаврентия, часть суши Соединенных Штатов Америки. Еще пару часов хода и все, что будет разделять его и мечту о свободе - это узкая полоска воды в двадцать морских миль. Что такое двадцать морских миль? Каких-то жалких тридцать шесть километров. Да он мог бы просто разбежавшись, нырнуть в воду прямо с капитанского мостика и если повезет,  если он не потеряет направление, если тело не сведут страшные судороги от холодной воды Берингова пролива, он добрался бы туда еще до исхода суток. Что такое шестнадцать часов  в штормовом северном море по сравнению с тем, что ему уже пришлось пережить?
Молотов перевел взгляд на часы. Его вахта подходила к концу. Он твердо решил осуществить задуманное в следующем рейсе. И чем выше карабкалось судно, чем севернее была широта, чем уже становилась полоска моря, отделяющая Советский Союз от Америки, тем больше нарастало возбуждение внутри него. Он не спал уже вторые сутки, вглядываясь в горизонт, пытаясь запомнить обстановку, рассмотреть корабли береговой охраны, пытаясь понять систему контроля морской границы.

***

Вернувшись из Комсомольска-на-Амуре к матери в Воронеж Даша, несмотря на все отговоры близких, приняла решение рожать. Душа ее жгуче болела, но выбросить из сердца образ мужчины, так жестоко расправившегося с ее любовью, девушка пока не могла. Больше всего на свете она хотела оставить себе его частичку,  чтобы знать, что это-то уж никто и никогда не сможет у нее отнять.

***

Сентябрь был на исходе. Холода круто набирали силу, и до конца навигации оставалось меньше месяца. В порту был настоящий аврал. Эшелоны шли нескончаемой чередой. Начальство торопило,  пытаясь успеть отправить грузы до окончания навигации. Погода стремительно портилась, и никто не мог сказать, когда захлопнется окно навигации. Решение о досрочном завершении судоходства ждали со дня на день. Под Комсомольском танкер водоизмещением двадцать тысяч тонн с авиационным керосином  столкнулся с буксиром-«толкачом», получил обширные повреждения и был отбуксирован в порт  для проведения ремонтных работ. Телефонный звонок из краевого комитета партии очень озадачил Либермана:
- Владимир Лазаревич, танкер нужно отремонтировать до послезавтра.
- Петр Игнатьевич, это невозможно!
- Товарищ Либерман – тон  первого секретаря стал жестким – неужели Вы думаете, если бы это был какой-нибудь обычный танкер, я самолично стал бы Вам звонить? Вы знаете, какая обстановка на китайской границе? Это танкер с керосином для пограничного авиаполка! Если до конца навигации он не успеет, это будет расценено как диверсия! Вы оставите без топлива на зиму пограничную авиабазу!
- Петр Игнатьевич, при всем моем уважении к Вам,  это невозможно. Я могу написать заявление об уходе, вы можете расстрелять меня, но я физически не могу сделать этого. Там требуются обширные сварочные работы, но нельзя варить судно с керосином, а свободных емкостей для нефтепродуктов у меня нет. Проще подтянуть другой танкер, перелить топливо и отправить его к пункту назначения.
- Я разговаривал с Захватовым! В Хабаровске есть два свободных танкера на шесть и восемь тысяч тон. А этот на двадцать! Суммировать умеешь?
- Но хотя бы четырнадцать тысяч тонн успели бы доставить.
- Без хотя бы! – вскипел Дубов – Делай что хочешь, но танкер должен быть в строю, срок два дня!
Володю очень удивило, что с этой проблемой к нему обратился не Захватов, а сам Дубов решил рулить вопросом организации доставки. Но следом за ним раздался звонок Захватова, который все объяснил.
- Володя, Дубов уже звонил, бесновался?
- Да.
- Тут дело государственной безопасности, его комитетчики за грудки взяли, да и меня уже отымели, ты - следующий. В общем, я думаю, ты все понял. Делай что хочешь, но полет на Луну ты должен осуществить. Срок - два дня.
- Но Зиновий Георгиевич…
- Ты что, не понял?
Было над чем задуматься. В одиннадцать двадцать он собрал всех ремонтников в первом доке.
- Товарищи, партия поставила нам архисложную и архиважную задачу. Посудина перед вами, повреждения вы можете оценить. Срок два дня. Что скажешь, Василий Иванович?
- Ну что тут можно сказать… Удар пришелся на правый борт, его вмяло от этого, вспучило палубу, оторвало по сварному шву палубы наливного отсека. Хорошо, что холодно, но керосином все равно воняет, так же разрыв корпуса по шестому шпангоуту… - бубнил бригадир ремонтной команды.
- Да товарищи, я вам не сказал самого главного – с горькой иронией усмехнулся Володя – у нас нет свободных емкостей для слива керосина.
- Ну, тогда все, пи…ц, - резюмировал бригадир – здесь сварочные работы нужны.
- Значит так, поступим следующим образом: американцы уже давно применяют технологию сварки в инертной среде, без доступа кислорода топливо все равно не загорится.
- А разве мы в Америке? – с кислой миной не унимался бригадир.
- Нет, но мы попробуем ее воспроизвести на отдельно взятом пространстве нашего порта. Я обратился к начальнику пожарной охраны города, он пообещал выделить спецбригаду по борьбе с пожарами на химпредприятиях. Они подвезут цистерны с углекислотой. Ее мы будем закачивать в резервуар, во-первых, она вытеснит кислород, во-вторых, это отличное охлаждение.
- Лазарич, ты не муру придумал? – резонно засомневался Иваныч, да и все остальные ремонтники смотрели на Либермана с недоверием – какая еще такая углекислота? Тут не рванет на х…все? – подобную фривольную лексику по отношению к начальнику порта не мог позволить себе ни один инженер,  даже из его ближайшего окружения, но в такие рабочие моменты Либерман разговаривал с ремонтниками простым и понятным им
языком, и они в свою очередь порой не выбирали выражений. Это называлось рабочим процессом.
- Да не должно...

К двум часам подъехали пожарные расчеты, и работа закипела. В резервуар непрерывно закачивали углекислоту, и судно буквально на глазах покрывалось инеем. Либерман нервно наблюдал за ходом работ, стоя за спиной рабочих.
В первый момент сварщик Печенкин боялся подойти с зажженной горелкой к судну, но понемногу осмелел и довольно лихо управлялся там наверху. Искры и жидкий металл летели во все стороны, но в углекислой среде керосин вел себя, словно вода, не имея никакого желания воспламеняться.  Сверху из трещины наружу перли белые клубы углекислого газа.
- А холодно, между прочим! Мужики, ватник принесите, что ли! – страх потихоньку отпускал ремонтников, и ему на смену приходила бравада.
Около семи часов вечера убедившись, что все идет как надо, Володя отправился в свой кабинет. На линии его уже ждал Захватов.
- Але.
- Володя, ну как дела?
- Ну,  все идет по плану. Пока без происшествий.
- Ой,  дикая идея варить с полным резервуаром…
- А у вас есть идеи получше, Зиновий Георгиевич?
- Слушай, ты хоть очистил док от посторонних людей?
- Конечно, и из соседних доков  все эвакуированы на всякий случай, не дай Бог.

***
Сварщик широко улыбнулся и загасил пламя.
- Ну что ребята, кажись здесь все! Это было здорово!
- Ну, слазь оттуда, еще в машинном требуется твоя помощь, – бригадир перекрестился. Было ощущение, будто с плеч упал огромный рюкзак с чугунными гирями. Это безумное, по его мнению, мероприятие прошло без сучка и задоринки. Сознание освободилось от гигантского груза ответственности, и теперь мозг требовал расслабления. Он представил себе заиндевевшую бутылку «Пшеничной», ожидающую его дома в холодильнике, и мечтательно заулыбался. В этот момент ему показалось, что танкер чуть тряхнуло, палуба нехотя вспучилась, разломившись по центру, и уже в следующую секунду взмыла высоко в небо, а огромная стена пламени вырвалась наружу, пожирая все на своем пути. Небо окрасилось алым заревом.
Страшный раскат оглушительного грома, словно, небеса раскололись надвое, прогремел над всей округой. Стекло в кабинете треснуло и медленно вывалилось из оконной рамы.
Бросив телефонную трубку на стол, Володя подбежал к окну.  Там вдалеке огромным столбом клубился черный дым, и поднимались гигантские языки огня.

***

Время шло отдельно от Либермана. Картина пылающего дока, обугленных тел, разбросанных человеческих фрагментов не выходила из головы. Туман густой пеленой окутал сознание, он невпопад отвечал на вопросы, не понимал времени суток.
- Итак, Либерман, - снова начал следователь – у Вас есть объяснение вашим действиям? Как Вам вообще в голову пришла мысль отдать распоряжение проводить сварочные работы на танкере, под завязку заполненном горючим?
- Я же уже говорил. Мне звонил Дубов, сказал, что дело государственной важности...
- Не надо на товарища Дубова кивать! – вдруг заорал во всю глотку следак – товарищ Дубов вам дал распоряжение грубо нарушать технику безопасности?
- Мы применяли углекислоту…
- Знаете что, Либерман, не надо морочить мне голову и давайте все на чистоту. Вот ордер прокурора на ваш арест. У нас двадцать два погибших и семеро тяжело раненых. «Халатность, повлекшая смерть двух и более лиц….. до восьми лет». Облегчите свою участь и давайте все детали по порядку.


***

Оставшись один, следователь Колесов нервно закурил. Дело попахивало недобрым оборотом: взрыв танкера, пограничная служба с сорванной поставкой авиационного керосина в один из самых напряженных участков, ярость гебистов, да еще замешанные в дело секретари обкома и горкома. Он еще раз перечитал показания Либермана. Конечно, не было никаких сомнений, что на  злосчастного начальника порта оказывали давление. Куда ему, собственно, было деваться, но такие показания никуда не годны: фамилия товарища Дубова, фамилия товарища Захватова, Савельева – секретаря Комсомольского горкома. Нет, таким показаниям все равно ходу не дадут. Бедняга, конечно, обречен, но Колесову больше всего на свете не хотелось заниматься этим делом. Если в первые дни он еще надеялся, что его заберут к себе чекисты, то сейчас оптимизм рассеялся окончательно. Он ждал звонка из высоких инстанций с указаниями дальнейших действий, но  этого не происходило, все заняли выжидательную позицию, и он понял, что расхлебывать придется ему одному: «Эх, парень, во что ты вляпался…» Если бы раздался  сейчас в его кабинете звоночек: «Либерману минимальный срок дадим и досрочное освобождение, но пусть перепишет показания как надо»! Да, это было бы лучшим решением.

***

Приехав ночным поездом из Хабаровска, Оля отправилась домой. Она уже достала свой ключ, чтобы открыть замок, когда увидела милицейскую печать на двери. В недоумении Оля вышла на улицу, где встретила соседку, жену главного инженера Раису. И узнав о трагическом происшествии в порту, с утра помчалась в следственный изолятор. Руководство изолятора, уступая Олиному напору, разрешило свидание, хотя по правилам,  требовалось  предварительное заявление.
Конвоир привел худого, осунувшегося мужчину с огромными, черными от бессонницы, кругами под глазами, в котором она с трудом увидела своего мужа.
- Как ты узнала?
- Соседка сказала.
- Ты сегодня приехала?
- Да.
- А зачем?
- Хотела оформить развод.
Володя тяжело вздохнул, в душе была пустота. Он не был слишком наивен, и все же поначалу надеялся на какое-то участие  Дубова или хотя бы Савельева, с которым их связывали давнишние  добрые отношения. Но вместо этого последовали недвусмысленные советы следователя не упоминать их фамилий на допросе. А вот теперь жена приехала за разводом.
- Хорошо, обойдемся без суда, напиши заявление в ЗАГС, пусть направят его сюда, я подпишу.
Оля молча вглядывалась в его обострившиеся скулы, потухшие глаза, читая в  них безнадежность и безысходность раздавленного тяжестью навалившихся обстоятельств и оставшегося в одиночестве.   Ей вдруг  стало стыдно, когда на секунду она ощутила в себе удовлетворение от злорадного чувства, что мужу сейчас невыносимо больно и горько, быть может, даже еще больнее, чем было ей.
- Развод не убежит, вернемся к этому вопросу позже. Что тебе нужно? Теплая одежда? Нижнее белье?
- Ничего.
Разговор никак не клеился, он не поднимал глаз. Просить ее о чем-то после того, как он поступил с ней, было унизительно, а обстоятельства для извинений не самые подходящие.
- Прекрати, я приду завтра, что тебе принести?

***

Андрей глубоко вздохнул, наблюдая за погрузкой мороженого мяса оленины, рогов, шкур и прочей экзотики. Уже темнело, хотя еще не было и четырех. Суровый чукотский край с каждым днем все больше попадал во владение полярной ночи. Ему было радостно, и грудь распирало нетерпение,  казалось, будто само небо помогает ему. Он удачно купил канистру спирта, чтобы бурно отметить свой тридцать третий День рождения, последний День рождения в Советском Союзе. Тридцать три года, магическое число…

***

Всю ночь Володя не спал, снова и снова прокручивая в голове события того злополучного дня, разбор завалов, опись фрагментов. В своей голове он снова и снова пытался склеить все детали и кусочки, воссоздать трагический момент взрыва. На следующий день на свидании с Олей он попросил ее передать Захватову его просьбу встретиться с ним. И уже через два дня конвой повел его не в комнату свиданий, а в кабинет начальника СИЗО, любезно предоставленный последним для высокого чиновника, коим являлся Зиновий Георгиевич.
- Здравствуй, Володя. Боже, ну и видок у тебя! Слушай, сам понимаешь, я делаю все, что в моих силах, но ситуация безрадостная. Я обращался и к Дубову и к Савельеву, с просьбой вмешаться, но они в отказ пошли. Их вмешательство сильно помогло бы, но …. суки – тяжело выдохнул Захватов.
- Да не будут они свои жопы подставлять. Я вот Вас о чем хотел попросить, Зиновий Георгиевич, скажите Козаченко, чтобы прислал экспертов-взрывников для независимой экспертизы места происшествия.
- А зачем? Что это даст?
- Я все время прокручиваю в голове тот день и фрагменты разрушенного судна. Понимаете, нестыковка с официальной версией.
- А ты что, так хорошо знаком со взрывным делом?
- Нет, но кое к каким выводам пришел. Сварочные работы проводили ближе к корме, однако, разрушения сильнее всего и самые мелкие фрагменты найдены именно в носовой части. Ближе к корме взрыв, напротив, вырывал уже огромные куски обшивки и балки целиком. Керосин детонирует медленно, все же керосин не тол, а, значит, очаг детонации был не на корме, где производились сварочные работы, а на носу. К корме же взрывная волна пришла уже широким фронтом, довольно равномерно распределяя свое чудовищное давление на корпус. Именно этим я и объясняю, что рубка практически не была разрушена, а была сорвана целиком и отброшена на тридцать метров в сторону. Носовая же часть разлетелась на мелкие кусочки. А должно-то быть все наоборот! - Володя судорожно сглотнул, на лбу выступили бисеринки пота -  кроме того, если бы сдетонировали поверхностные пары, вектор силы был бы направлен вниз и, возможно, чуть к носовой части, однако, большую часть керосина взрыв, напротив, бросил по направлению кормы и чуть вверх. То есть все говорит о том, что взрыв изначально произошел в нижней носовой части судна! А ведь экспертизы взрывной даже не проводили!
Больше всего Захватову хотелось верить, что Володя прав, но его слова казались бредом испуганного и измотанного человека.
- Хорошо, я попрошу об этом, хотя, честно говоря, очень сомневаюсь в твоих рассуждениях. Ну, подумай, а что заставило сдетонировать керосин на носу?
- А вот этого-то я и не знаю… - Володя бессильно откинулся на спинку стула.
- Даже если это окажется так, то будет мало одной экспертизы. Даже если ты прав, я подчеркиваю - если, то твоя судьба все равно будет в опасности, пока не будет установлена другая причина, и, желательно, чтобы она не имела никакого отношения к проводимым работам. Ну, например, подрыв торпедой, – попытался пошутить Захватов.
- Да, торпеда - это мало вероятно… – сокрушенно резюмировал Либерман.
- Вот-вот, а что тогда, если не сварочные работы, могло быть причиной подрыва?
- Даже в голову ничего не приходит, – Либерман уже сам засомневался в своих размышлениях – но все же попросите Козаченко.
- Попрошу.
***

Оля сидела в приемной первого секретаря Комсомольского горкома, судорожно сжимая в руках сумочку и упрямо уставившись в одну точку.
- Девушка, ну сколько раз Вам повторять, Михаил Петрович занят, и вообще у него прием по личным вопросам по вторникам по предварительной записи – монотонно  в очередной раз проговорила секретарша, которой осточертела эта сумасшедшая, четвертый час караулившая в приемной шефа.
В этот момент приоткрылась дверь кабинета, и на пороге появился Савельев.
- Машенька, я на обед!
Михаил Петрович! – Оля вскочила со стула и бросилась к нему – Я – жена Владимира Либермана, умоляю Вас, выслушайте меня!
Тот, помрачнев, развернулся и, не глядя Оле в глаза, открыл дверь своего кабинета, пропуская ее вперед. Жестом указав на стул и кинув тоскливый взгляд на часы, он, наконец, поднял голову:
- Здравствуйте, слушаю Вас…
- Михаил Петрович, Вы же знаете Володю столько лет, помните, сами говорили как-то, что обязаны ему орденом, помогите, умоляю Вас – слезы, вдруг, словно прорывая сдерживающую их преграду, полились из глаз. Оля, сжав зубы, упрямо терла их платком, будто пытаясь загнать обратно – Вы же понимаете, он действовал по приказу, спасите его!
У Вас такие связи! Объясните там, наверху, что Володя вынужден был пойти на этот риск! – захлебываясь словами и слезами, Оля пыталась поймать взгляд Савельева, но он упорно молчал, глядя в стол. В  душе боролись искреннее сочувствие Володе и его жене с нежеланием встревать в это дело, особенно сейчас, когда на прошлом заседании обкома Дубов намекнул о возможном переводе в область.  Наконец, поднявшись из-за стола, Савельев отошел к окну и стоя спиной, не поворачивая головы, растягивая паузы, будто каждое слово давалось ему с трудом, проговорил: «К сожалению, я ничего не могу сделать… мне очень жаль, правда... – и, резко повернувшись, вышел из кабинета.



***

-Товарищ генерал, к вам полковник Чернаков с раппортом, – протрещал селектор в кабинете у Козаченко.
- Пусть войдет.
- Товарищ генерал, полковник…
- Заходи, заходи – оборвав офицера, махнул рукой командующий округом. – Ну что, осмотрели место происшествия?
- Осмотрели, товарищ генерал. 
- Рапорт положи на стол, садись и давай мне свое мнение по порядку расскажи.
- Есть, товарищ генерал!
- И оставь ты это. Товарищ генерал, товарищ генерал! Отвлекает же! – эта армейская лексика с характерными длинными обращениями и неуклюжими, словно рубленными топором, тирадами, за которыми терялся главный смысл доклада, очень раздражала Козаченко в подобные моменты.
- Хорошо, Николай Саныч, – улыбнулся полковник.
- Давай все по порядку.
- Мы внимательно осмотрели место происшествия, и первые выводы, которые мы сделали: проводимые на судне сварочные работы не имели никакого отношения к детонации керосина.
- Ну не тяни, продолжай, – оживился генерал.
- Очаг детонации располагался с левой части по борту между вторым и третьим шпангоутом чуть выше ватерлинии.
- Так что же? Диверсия была? – подскочил в своем кресле Козаченко.
- На обломках носовой части обшивки обнаружены микрочастицы латуни и микрочастицы продуктов сгорания 6/7ФЛ.
- Что такое эти 6/7ФЛ?
- Вещество, применяемое в осколочно-фугасно-зажигательных снарядах.
- А частицы латуни, стало быть, от оболочки…Ну и дела…И откуда мог быть выпущен такой снаряд?
- Предположительно, из бортовой авиапушки НР-30.
- Ты хочешь сказать, что судно было расстреляно из авиапушки?
- Николай Саныч, я лишь доложил вам выводы саперного анализа, а делать подобные заявления не в моей компетенции. Но между нами, кто-то дал «лажу», и искать виновных следовало бы не в порту, а в нашем ведомстве.
- Ни хрена себе!…- генерал смачно выругался и резко вскочил с кресла, от чего папки, лежавшие близко к краю стола, с грохотом полетели на пол - Ладно, я понял. Ты свободен, но, я думаю, не надо объяснять, что  о результатах экспертизы кроме меня никто не должен знать.  И бойцам своим скажи!
- Само собой.
Отпустив полковника саперных войск, Козаченко потребовал принести журнал тренировочных полетов за двадцать восьмое сентября. Его внимание сразу же привлекли тренировочные стрельбы по конусу МиГов-19. Учения происходили над тайгой, в двадцати пяти километрах от Комсомольска, но пара отклонилась от заявленных курсов и вышла на одиннадцать километров северо-западнее квадрата учений, и в семнадцать тридцать семь МиГ-19 произвел залп по учебному конусу, что соответствовало времени подрыва танкера. Серьезного разбирательства по поводу инцидента не последовало, так как, несмотря на отклонение, летчики совершали свои маневры над безлюдными участками тайги, хотя пилоты и получили по взысканию.
Козаченко уже схватился за телефон, чтобы обрадовать Захватова, но, набрав первую цифру номера, повесил трубку. Сделав несколько шагов по кабинету, снова уселся за стол, подвинув к себе журнал полетов, снова и снова перечитывая записи, будто хотел выучить их наизусть: «Черт!». Ему нравился этот малый, Либерман, да и воспоминания о том злополучном полете, когда хладнокровие и смекалка молодого инженера спасла им всем жизнь, не давали покоя. Но обнародование факта подрыва танкера в результате стрельб военной авиации могло иметь далеко идущие последствия. Больше двух десятков погибших - это не шутки. Разве возможны такие катастрофы в Советском Союзе?  А уж если такое и происходит, то только не у военных. Дело все равно наверняка замнут, но сколько голов в округе полетит, включая голову самого Козаченко?!
Схватив папки, Козаченко с ревом  метнул их так яростно в стену, что картонки лопнули, и листы разлетелись по всему полу. Сидевший в приемной адъютант, зная крутой нрав шефа, не смел без вызова войти в кабинет, хотя и вздрогнул от раздавшегося оттуда грохота. Но, когда полчаса спустя прозвучал звонок, и молодой офицер переступил порог, он заметил только один выпавший листок под столом.


***

Какое-то волнение, особенно в  последние несколько дней, не давало покоя ни днем, ни ночью.  От безотчетного, всепоглощающего чувства тревоги она не находила места:  Андрей по-прежнему не давал о себе знать ни весточкой. Дженни прислонилась к огромному во всю стену окну своего кабинета, уставившись рассеянным взглядом на открывающуюся с тридцать восьмого этажа  панораму вечернего Нью-Йорка:
- Ну что, малыш, где наш папа сейчас? У тебя есть ответ?
Но малыш проявлял полное безразличие к тревогам матери, напоминая о себе лишь изредка приступами тошноты.
Ее задумчивость деликатно прервала секретарь:
- Простите, миссис Хавинсон, к вам просятся какие-то хасиды.
- Кто просится? – не поняла Дженни.
- Не знаю, они сказали, что они от Ребе, – секретарь опустила глаза в листок и медленно по слогам прочитала – Менахема Мендла Шнеерсона. Вы знаете, о ком идет речь?
- Пожалуй, догадываюсь, пригласи их.
В комнату зашли двое. Она видела таких же смешных людей несколько раз, когда бывала с отцом в синагоге на Восточном бульваре в Бруклине. Одетые в длинные черные сюртуки по последним веяниям моды Польши позапрошлого века, они казались странниками, потерявшимися во времени.
- Авраам Лиц – представился улыбчивый бородатый старик в большой широкополой черной шляпе от «Борсалино», подходя к ней. Второй, помоложе, но одетый в такой же наряд, словно брат - близнец, молча остался стоять у порога.
- Чем обязана вашему приходу?
- Мы пришли к Вам, чтобы помочь.
- Помочь мне? – искренне удивилась Дженни.
- Да, помочь Вам исполнить заповедь. Заповедь о пожертвовании «Цдока».
- Ах, так вот в чем заключается ваша помощь!
- Записано: «Цдока спасает жизнь».
- Но вроде бы мне ничего не угрожает, - попыталась улыбнуться Дженн, но в этот момент  тревога, охватившая ее, и страх за любимого, от которого сжалось все внутри, стерли улыбку, – Господи, убереги Андрея – прошептала она про себя.
Старик вскинул на нее свои морщинистые по уголкам, мудрые библейские глаза - взгляд его был суровым и осуждающим.
- Вам, возможно, нет, – хасид словно оборвал фразу на полуслове, будто хотел добавить еще что-то, но остановился. На секунду ей даже показалось, что он читает ее мысли, и в этот миг старик, покачав головой, сказал:
– Ну что же, тогда мы не будем Вас более задерживать. Благословит Вас Господь! Он решительно направился к двери.
- Нет, постойте! – она схватилась за бумажник, пересчитывая купюры, но, отбросив его в сторону, резко вырвала лист из чековой книжки. Движения ее были быстрыми и нервными, под нажимом ручки  перо деформировалось, оставляя глубокие царапины на чековом листе. Энергично написав единицу, Дженни пририсовала к ней пять нолей, и, отчеркнув сумму, протянула чек.
- А говорили, что Вам ничего не угрожает, – удивленно рассматривая цифру, улыбнулся старик.

***

Штаб округа уже давно опустел, но, несмотря на позднее время, в кабинете Козаченко все еще горел свет. Сжимая папку саперной экспертизы и журнал полетов, Николай Александрович откинулся на спинку стула, погрузившись в раздумья. Борьба, происходившая в его душе, не давала покоя вот уже несколько дней. От раздумий его оторвал телефон.
- Але, Коля, это Захватов. Я звонил домой, но мне сказали, ты на работе, – голос Захватова был таким удрученным, что этого было невозможно не заметить.
- Здравствуй, Зиновий. Стряслось что-то?
- Ты же знаешь… Я звоню сказать, завтра суд. Дела Володьки очень плохи. Они состряпали все против него.
Генерал молчал, стиснув челюсти до ломоты в зубах. Наконец, совладав с собой, спросил:
- Думаешь, вкатят ему на всю катушку?
- Очевидно. Слушай, а что от твоих взрывников слышно?
- Да ничего, что могло бы помочь, – из-за всех сил пытаясь придать голосу невозмутимость, начал Козаченко – взорвался керосин от неосторожного обращения с газосваркой, что тут скажешь…
- Ну да, я, честно говоря, ни на что и не рассчитывал, просто Либерман очень просил, –  Захватову, знавшему Козаченко много лет послышалось, вернее даже не столько послышалось, как почувствовалось, быть может на интуитивном уровне, что главком что-то недоговаривает – слушай, даже если так, ты же прекрасно представляешь, какое оказывалось давление. Не виноват Либерман! Может, сможешь чем помочь?
- Да ну, а чем? Самому Володьку страшно жаль, но что я могу? Это дело уже на такой высокий контроль взято, что тут даже я бессилен.
Захватов тяжело вздохнул:
- А что так поздно в кабинете?
- Да завтра с утра в Москву вылетаю на доклад сначала к министру, потом в ЦК в связи с обострением на границе.
- Подумай до отлета, может, есть возможность за какую-нибудь ниточку дернуть, я уже голову сломал, чем Либерману помочь можно.
- Да нет у меня никакой возможности, ты ж понимаешь, было бы что-то, уже сделал бы все, что смог.




***

Сухогруз «Мирный» взял курс к мысу Наварин и, словно греясь в лучах заходящего солнца, мерно покачивался в неспокойных водах Берингова моря.
- Так, ребята, празднуем без фанатизма, - усаживаясь за красиво сервированный коком стол, напутствовал капитан – Леха, ты особенно, тебе через час Серегу у штурвала менять. Ну а тебя, Андрюха, мы освободим от ночной вахты - ты именинник, и сегодня давай отдыхай.
«Только этого не хватало», - напрягся Андрей.
- Нет уж, Петр Ильич. Это несправедливо выйдет! Что же это, кто-то двойную вахту вместо меня нести будет?
- И слышать ничего не хочу! Ты именинник, и все, что тебя должно волновать, так это праздник, – настаивал капитан.
- Знаете что, я именинник и мое желание - закон! Мне праздник будет не в радость, если кто-то вместо меня трубить вахту будет. В два часа я заступаю перед Вами, как положено, и слышать ничего не хочу. А мужики хоть расслабятся да выпьют за мое здоровье, но я вот о чем хотел еще попросить: гулять - так гулять, и чтобы Вам тут не быть наблюдателем,  у меня просьба, вернее настойчивое пожелание, уж не откажите имениннику.
- Да о чем разговор, Андрюха, проси, о чем хочешь, сегодня твой день!
 - Вашу вахту я тоже хотел бы взять на себя.
- Да ну, Андрей, это уж слишком, хреновина какая-то получается: твой День рождения, а ты собираешься две вахты стоять, – как-то не очень настойчиво попытался возражать капитан. Откровенно говоря, мысли о предстоящей вахте с четырех до шести сильно отравляли ощущение праздника, и в глубине души капитан сухогруза очень обрадовался предложению Молотова, – хотя, коли хочешь, хрен с тобой, стой, а уж мы с мужиками поднимем за твое здоровье!
- Ну, тогда прошу всех за стол! Тридцать три года раз в жизни отмечаю!
Осатаневшие от однообразия быта моряки с радостью отнеслись к пирушке в честь Дня рождения старпома, всем не терпелось поскорее отведать приготовленного коком с особым старанием праздничного угощения и, конечно, как следует  выпить.
- Эх, крепок напиток вышел! - крякнул кто-то из команды, опрокинув первую стопку
- Как Менделеев завещал - сорок градусов. Развел по науке! – усмехнулся Андрей.
- За твое здоровье! – слышалось с разных концов стола, и команда с радостью опрокидывала стакан за стаканом.
Из машинного отделения подошел механик, а Леха сменил на посту Серегу, и последний  присоединился к празднеству. На борту оставался один трезвый человек. Это -  Кремчугов, стоящий в данный момент на вахте. Впрочем, в Лехе Андрей не сомневался, этот наверстает все, как только Андрей его сменит. Некоторые, умеренно пьющие члены команды, завершая застолье, отправлялись спать в каюты, остальные продолжали веселье, которое набирало обороты, перерастая, как и рассчитывал Андрей, из интеллигентного застолья в разнузданную пьянку.
- За нас, за морских волков! За настоящих мужиков! – поднял Молотов тост.
- Нет, постойте! Такой тост наливаем до краев!
- И залпом, как положено, – радостно добавил Андрей.
- Но Андрюха, и ты давай, доливай!
- Мне еще Лешку менять.
Андрей знал свои возможности. Он уже махнул грамм двести, но от состояния легкого опьянения еще отделяло не меньше литра, и все же следовало поостеречься с выпивкой.
- Эх, наливай! - Андрей залпом выпил двухсотграммовый стакан огненной воды, закусив лишь протяжным вдохом и чуть крякнув.
- Ну и матерый мужик! - одобрил  капитан, и вся команда повторила подвиг Молотова.
Стрелки часов неумолимо приближались к двум. Андрей уже не мог усидеть на месте, от охватившего его возбуждения он время от времени вскакивал, словно сидел не на стуле в кают-компании, а на раскаленной сковородке:
- Ну, мужики, пошел я Леху менять. И смотрите мне, не меньше трех штрафных ему!
Кое-кто, из совсем слабых, уже отрубился, положив голову между тарелок,  но в целом мужики были еще крепки и гуляли на всю катушку. Хотя на столе еще стояло литров семь, почему-то Молотов не сомневался, что пока они не будет осушены, праздник не закончится.
Из кают-компании по гулким металлическим переборкам до капитанской рубки доносились отголоски веселья. Андрей сосредоточено всматривался в горизонт и показания приборов. Еще раз сверившись с картой, он убедился в правильности выбора времени и места: до часа Х оставалось около семидесяти  минут.
«Итак, время начала - три пятьдесят, цель - остров Святого Лаврентия», - пробубнил он себе под нос. Шум из коридора заметно стих, хотя отдельные голоса самых стойких  доносились, но запас времени еще был. По мере продвижения вперед, густой туман стремительно разливался вокруг.  Облака свинцовой пеленой заволакивали небо, скрывая свет луны и звезд, от чего море становилось черным, и непроглядный мрак окутывал судно. Будто сами небеса решили помочь Андрею.
К назначенному часу шум веселья окончательно стих и Молотов, аккуратно шагая по железным ступеням, начал спускаться вниз на грузовую палубу. Проходя мимо кают-компании, он бросил взгляд на раскрытую дверь. Большая часть команды лежала, уткнувшись носом в стол, а где-то  в углу заплетающимися языками спорили о чем-то боцман с капитаном. Андрей уже миновал дверь, как кто-то навалился на него сзади, обхватив  руками. От неожиданности он вздрогнул и резко повернулся.
- О, Андрюха. Ты куда? – повиснув на могучих плечах старпома, пробубнил, еле ворочая языком, третий штурман.
- Тшш, отдохни, отдохни, – приговаривал Андрей, затаскивая в каюту обмякшее тело.
Выйдя на палубу, Молотов энергично принялся ручными лебедками шлюпочного крана откручивать спасательную лодку. Темень стояла такая, что делать все приходилась практически на ощупь. Сквозь туман пробивался лишь свет главных прожекторов и сигнальные огни. Сердце бешено колотилось, несмотря на пронизывающий ветер, на лбу выступил пот.
Наконец, спрыгнув в шлюпку, Андрей тут же резко навалился на весла. Душа его ликовала, он глубоко вдохнул воздух.
«Вот он - глоток свободы!» - все сильнее  налегая на огромные трехметровые весла, Андрей быстро удалялся от судна, и уже совсем скоро огни «Мирного» скрылись в тумане.

***

Уже глубокой ночью в окне Козаченко погас свет. Убрав папки и опечатав сейф своей личной печатью, Козаченко распорядился подать машину. «Надо будет уничтожить документы экспертизы по возвращению», - подумал он, запирая кабинет.



***

Андрей все сильнее налегал на весла, и лишь их скрип и приглушенное бульканье воды нарушало тишину ночи. Вдруг откуда-то из темноты послышался гул винтов быстроходного судна, и скоро туман прорезал пучок света мощного прожектора. По подсчетам Молотова он давно отдалился от советской зоны, и опасаться вроде было уже нечего. Значит, он достиг территориальных вод Америки, и появление сторожевого катера отразилось широкой улыбкой на его лице.  Андрей поднял весла и, встав во весь рост,  замахал руками, выкрикивая на английском:
- Я  из Советского Союза! Прошу политического убежища!
 Поймав его прожектором, корабль изменил курс, направившись к шлюпке. Но по мере приближения катера, в душе нарастала тревога. Мощный свет слепил глаза, и вдруг, когда, качнувшись на волне, луч прожектора чуть отклонился, Молотов отчетливо увидел кроваво красный флаг, развевающийся над палубой. В панике он навалился на весла, что было сил. Лодка стремительно разрезала волны под мощными и размашистыми гребками Андрея, но сторожевик быстро приближался.
- Немедленно прекратить движение или мы открываем огонь! - услышал он приказ из громкоговорителя, и уже в следующую секунду раздался треск бортового пулемета. В образовавшуюся пробоину начала быстро поступать вода. Молотов метнулся с лодки в воду словно торпеда: «Если не суждено ему увидеть Дженни, то лучше умереть, чем вернуться назад». Настигнув пустую шлюпку, катер скинул обороты двигателя, теперь он работал совсем тихо. Прожектор скользил по воде, прорубая пелену тумана и пытаясь высветить в черных волнах беглеца. Молотов перешел на брасс, стараясь делать плавные, медленные гребки, чтобы брызги воды не выдали его. От волнения дыхание срывалось. «Вон он!» - раздался чей-то крик с катера. Лицо Андрея осветилось пучком света. Нырнув, он успел услышать глухой треск и хлесткий звук пуль, устремившихся за ним в воду. Сначала он даже не почувствовал боли, только резкий толчок в спину нарушил его координацию. Вода, мгновенно окрасилась красным в луче прожектора. Вдох на поверхности дался с большим трудом. Горло переполнилось кровью, голова закружилась безумным волчком, и уже не один, а множество прожекторов вспыхнули в его голове, прежде чем,  укутав черной пеленой, сознание отпустило его.


Эпилог

Набрав высоту, самолет выровнялся. Разрешив Сашеньке отстегнуться, он взял внука на руки. Шустрый белокурый мальчуган был любимцем генерала.
- Дедушка, а нам в школе читали про Павлика Морозова, ведь он был настоящим пионером! А меня приняли в октябрята! – похвастался внук, чуть оттянув небольшую красную звездочку с профилем Ленина. – А скоро я буду тоже пионером, как он!
- Как кто? – переспросил Козаченко, оторвавшись от раздумий.
- Ну, как Павлик!
- Конечно, будешь, - усмехнулся генерал, потрепав пацана по голове.  Взгляд его упал на еле заметный шов, оставшийся на ковре у прохода в кабину пилотов после того злополучного полета.
«Сколько раз, не моргая,  заглядывал в глаза смерти, сколько раз  был под ураганным огнем на фронте, а тут за мундир испугался. Чем рискуешь ты, Коля? Досрочным уходом на пенсию? Год, два еще, и тебя все равно спишут. Привилегий лишиться? » - чувство невыносимого омерзения к самому себе охватило генерала. Закрыв на секунду глаза, он отчетливо увидел серую папку в опечатанном сейфе. Сдернув трубку переговорного устройства, он рявкнул:
- Разворачивай самолет!
- Простите, не понял? – недоуменно отозвался голос пилота.
- Разворачивай самолет! Летим назад! – в приступе охватившей его ярости прохрипел Козаченко.


***

Пытаясь ухватить обрывки уплывающего сознания, он из последних сил поднял над водой голову, и ему показалось, что он видит мираж. Откуда-то  из черноты снова вырвались прожектора, и вой сирен, вытеснив все остальные звуки, заглушил канонаду выстрелов. А может, они и вправду стихли… Сквозь мерцающий свет, где-то далеко звучала английская речь, он слышал, как надрывались мегафоны:
«Вы находитесь в территориальных водах Соединенных Штатов Америки!» И взвыв двигателем, советское судно поспешило скрыться. «Там человек за бортом!» - вскрикнул матрос патрульного катера под звездно-полосатым флагом. «Врача, врача!» - закричали сразу несколько голосов, когда раненого подняли на палубу.
- До госпиталя довезем? – спросил капитан судового доктора, когда тот закончил осмотр и оказал первую помощь.
- Рана тяжелая, большая потеря крови, правое легкое прострелено… Другой бы уже склеился, но этот уж очень могуч! Думаю,  довезем...



Homo Liber.



…И сказал Моисей Всесильному:
«Кто я такой, чтобы идти к фараону и чтобы вывести
сынов Израиля из Египта?
И сказал Всесильный: «Потому что я с тобой…»
Библия. Вторая книга Моисеева «Исход», гл.3





         Тем летом пятьдесят шестого в  Конакри то здесь, то там вспыхивали беспорядки. Банды радикалов громили французские магазины, били окна в офисах иностранных компаний. Полиция и малочисленные французские подразделения пытались навести порядок, но, как только они разгоняли толпу мародеров в одном месте, те собирались уже в другом.
Человек исполинских размеров, примеряющий очередную пару в маленьком торговом зале английской обувной мануфактуры, был явно в приподнятом настроении: «До чего же трудно достать удобную обувь в Советском Союзе! А если у тебя пятьдесят второй размер, то и вовсе хоть босым ходи круглый год... Теперь есть и ботиночки цивильные, и кеды, и зимние сапоги на шнуровке. И кто бы подумал, что в африканской дыре можно достать то, чего даже в Москве ни за какие коврижки не сыщешь?!» Уже третья пара, принесенная негритянским мальчишкой со склада и уважительно поданная хозяином-англичанином, сидела, как влитая. Повертев ногой в новом ботинке, покупатель причмокнул от удовольствия и полез в карман за бумажником. Расплатившись, он вдруг бросил взгляд на старую обувку и в растерянности посмотрел по сторонам. Понятливый англичанин, тут же что-то крикнул мальчишке на местном наречии, и тот, подбежав, поднял тяжеленные «бутсы» и потащил к стоящему в углу мусорному баку. «Yes, sir?” - на всякий случай уточнил, подмигнув, англичанин.  Провожая нагруженного покупателя к выходу, хозяин с тревогой выглянул за тяжелые кованые ворота и, пропустив вперед, с лязгом закрыл за его спиной замок.
Роскошный черный лимузин, заливая всю улицу серебром своего хрома, ехал, оставляя за собой огромные клубы пыли. Великан зачихал, наглотавшись сухой взвеси, мгновенно заполнившей весь рот, и сплюнул вязкую слюну на дорогу.   Автомобиль скоро уперся в завал на улице, и, постояв немного в «раздумьях», начал медленно разворачиваться, как вдруг из переулка выскочила толпа человек пятнадцать. Опьяненные погромами чернокожие люди окружили машину и стали крушить ее камнями и палками. Прищурившись от ослепляющего солнца, высокий человек с опаской пытался рассмотреть происходящее в нескольких десятках метров от него прямо по курсу. К аборигенам присоединились еще человек двадцать, настроенных не менее решительно.
Бережно придерживая стопку коробок, их обладатель уже свернул в близлежащий переулок и тут краем глаза увидел, как порядком разгоряченная толпа, выволокла из машины белокожую девушку. Человек на мгновение застыл в нерешительности, но затем, развернувшись и аккуратно поставив коробки на землю, быстрым шагом, переходящим в бег, устремился к толпе. Понимая ужас происходящего, он бежал все быстрее, бросая взгляды по сторонам в поисках чего-нибудь тяжелого: «Вот то, что надо!», - схватил бесформенный кусок бетонного блока за торчащую из него арматуру и, уже подбегая к толпе, замахнулся широко через плечо.
Тяжеленная бетонная чушка  вынесла из толпы несколько человек первым же ударом. Гигант словно булавой дробил кости обезумевших от ажиотажа аборигенов, каждый удар буквально прорубал брешь, высекая людей как кукурузные початки. Уцелевшие кинулись врассыпную, побросав палки и камни.
Пострадавшая лежала на земле и чуть слышно стонала. Ее одежда была порвана, сквозь прорехи виднелись кровоточащие ссадины. Он склонился над ней и аккуратно приподнял затылок, рука тут же ощутила теплую сырость.
- Как ты? – спросил он по-английски, не сообразив ничего умнее.
- Помогите мне добраться до американской миссии, - прошептала она, теряя сознание.
Он осторожно поднял ее на руки. 

Всю дорогу он бежал бегом, наконец, выскочил на улицу перед консульством.
Целый день в городе творились беспорядки, поэтому у входа дежурил дополнительный наряд полиции, а также морпехи из службы безопасности дипмиссии. Полицейские напряглись, заметив высоченного мужчину, бегущего в их направлении, но все-таки от белых полиция не ждала никаких бесчинств, да и вряд ли мужчина с женщиной на руках представлял угрозу. «Sir...” - начал старший наряда.
- На хер! – прорычал тот по-русски, увидев попытку преградить ему путь, и полицейский, невольно отшатнулся в сторону. А он, пробежав еще несколько метров к воротам миссии, уже кричал на охранников: - Открывайте, открывайте живо дверь! – добавляя крепкую русскую брань.
Генеральный консул разговаривал по телефону. Его собеседником в Нью-Йорке был президент «Bauxite group». В Гвинее находились огромные запасы алюминия, золота, алмазов и  других  ископаемых, причем добывать их здесь было довольно дешево.  После второй мировой многие компании устремили свои взоры в сторону Африки. Первоначально роль консульства сводилась к лоббированию интересов американских компаний перед французской администрацией, но теперь, когда активизировалась борьба за независимость, работы в миссии сильно прибавилось. Вопрос о независимости уже не стоял, стоял вопрос «когда», и Соединенные Штаты не собирались проигрывать битву за влияние над этим богатейшим регионом.
- Последнее время добывать руду в регионе становится менее прибыльно, растут издержки на охрану и безопасность. Французская администрация не справляется с задачей поддержания правопорядка в стране.
- Французская администрация спеклась, она уже не контролируют ситуацию, вторые сутки продолжаются беспорядки. Кстати, к вопросу о безопасности, Бен, твоя дочь пренебрегает элементарными правилами, сегодня она уехала на второй терминал вообще без охраны, хотя мы выделили ей двоих парней из нашей служ… - консул не успел договорить фразы, как откуда-то снизу из холла ворвался крик:
- ВРАЧА!
Исполин, перепачканный кровью, стоял в дверях с лежащей на его руках окровавленной девушкой. Каждый шаг казался ему слишком медленным, опасаясь за ее жизнь, он бежал на пределе сил, выжимая из себя максимум, поэтому дыхание его сейчас срывалось, в горле першило. Прошли только считанные секунды, как он влетел в главные ворота здания, но ему показалось, будто прошла вечность, а никакой реакции так и не последовало. И тогда, собрав оставшиеся силы, он снова прохрипел срывающимся голосом:
- Врача!
Захлопали двери всех кабинетов, ото всюду в холл  выскакивали люди, с центральной и с боковых лестниц бежали перепуганные сотрудники.

Когда суета утихла, генеральный консул США в Гвинее мистер Джордж Уоллес направился в комнату для отдыха, куда препроводили неизвестного человека.
- Ну, как, как она? – тут же встрепенулся гигант, едва тот успел войти в комнату.
- У нее сотрясение мозга, она потеряла довольно много крови, но, слава Богу, сейчас ее жизнь вне опасности. Мистер, простите, я не знаю Вашего имени, что произошло?
- Молотов, Андрей Молотов, капитан советского сухогруза, – увидев несколько удивленный взгляд консула, добавил – нет, я не родственник тому Молотову. Она ехала на машине, и на нее напали.
- Где это произошло?
- Я не очень хорошо знаю город, не знаю, что это была за улица, не обратил внимания, но это в восточной части, там, где английские предприятия, это километрах в трех-четырех отсюда, – в горле снова запершило, и он закашлялся.
- Попейте, - консул налил из графина стакан апельсинового сока, - доктор сказал, что Вам нужно отдохнуть какое-то время, и много пить, лучше сока.
Андрей, лишь кивнул головой, не отрываясь от стакана.
- Мы свяжемся с полицейским департаментом, вероятно, потребуются Ваши показания.
- Я бы попросил Вас не докладывать в полицию об инциденте.
Консул насторожился:
- Почему? Вас разыскивает полиция?
- Нет, нет, конечно, просто они все равно никого не арестуют, там была толпа, человек пятнадцать или больше, боюсь, когда я их разгонял, чтобы вытащить девушку, то мог зашибить кого-либо насмерть, и тогда единственным, кто ответит за это происшествие, буду я.
«Мало ли что произошло на самом деле…» - подумал Уоллес и решил дождаться, пока ребята из собственной службы безопасности съездят на место и все осмотрят, а до этого под благовидным предлогом надо было задержать гостя:
- Мистер Молотов, вы перенапряглись, ваш организм потерял много воды из-за физического напряжения и жары. Сейчас доктор окажет необходимую медицинскую помощь Дженни и осмотрит Вас.
- Так ее зовут Дженни...

***
Уже через час зеленый джип охраны с раскуроченным «Линкольном» на буксире въехал в ворота дипломатической миссии.
- Ну, что там произошло?
- Сэр, похоже, наш советский друг говорит правду. Нам  удалось опросить нескольких очевидцев, они подтвердили его рассказ.
- Что там сейчас?
- Несколько человек серьезно пострадали, один убит. Полиция также очень интересуется происшедшим, к нам у них возникло много вопросов. Инцидент имеет все шансы принять нехороший оборот.
- Если все так, то было бы неправильно сдавать полиции этого человека.
- Но сэр...
- Я с этим сам разберусь. Не сомневаюсь, мы сможем замять это дело.


***
«Ну и денек...» - вздохнул капитан, поднимаясь на судно уже в первом часу ночи.
- Андрей Викторович, где Вы были весь день?
«Вот, гнида, ведь не спится ему!» - с помполитом Молотову хотелось объясняться меньше всего. С одной стороны докладывать, что просидел шесть часов в американском
представительстве – попрощаться с капитанским мостиком и заграницей. С другой стороны – не сказать об этом тоже опасно: если об этом все же будет известно, то чекисты этого так просто не оставят.
- В американском консульстве.
Глаза помполита от этих слов чуть не выпали из глазниц. Он открыл рот, пытаясь найти подходящие слова, но процесс этот явно затянулся.
- Американский гражданин пострадал на улице, я помог добраться до миссии, пока туда – сюда, задержался, – не дожидаясь пока тот хоть что-нибудь родит, пояснил Молотов, и, желая закончить разговор, направился к себе в каюту.
Он очень устал, но заснуть никак не удавалось, не давало покоя ощущение, будто не хватало чего-то, будто что-то забыл.
- Ах, черт, обувь! – выругался Андрей, вскочил с кровати и кинулся бежать к тому месту, где оставил коробки. Да только где там! В Гвинее веревку бельевую без присмотра оставить нельзя на пять минут. А тут обувь! Это неважно, что она пятьдесят второго размера... А вот как ему теперь быть, это уже вопрос… всю свою валюту он на обувь истратил, больше долларов нет. Снова зиму в сапогах самодельных ходить? Да и из летней обуви – только полуботинки, на которых уже живого места нет, семь лет назад смастряченные в Одессе одним чудо-мастером.


Глава 1


Конец июля 1941 года. Эвакуация шла полным ходом: вывозили заводы и институты, архивы и культурные ценности. Огромные массы людей, как гигантское цунами, двигались с запада на восток, сметая на своем пути размеренную жизнь советских семей, увлекая за собой все новые и новые толпы народа.
- Володя, съешь ватрушку? 
Он рос в обычной советской семье. Отец работал бухгалтером на заводе сельхозмашин и чтобы прокормить семью брал дополнительную ставку, поэтому домашние его практически не видели. Маленький Володичка целый день был окружен любовью и заботой женской части семьи - мамы, бабушки и тетки.
Война в один момент круто изменила порядок вещей, как изменила судьбы миллионов других семей. Отца забрали на фронт в первые дни мобилизации. Женщины с одиннадцатилетним Володей вслед за соседями решили бежать из города.
Люди сгрудились на правом берегу Днепра с тюками, собаками, кошками и прочим домашним скарбом. Колоритные еврейские тетки кудахтали и толкались, тихо матерились старые хохлы. Моста не было, на левый берег людей переправляли на гребных лодках и небольших катерах.  Но мест на всех не хватало, наиболее предприимчивые перехватывали еще в воде вернувшиеся с другого берега плавсредства и, сунув в руку лодочнику мзду, закидывали вещи и запрыгивали сами. Бабушка беспомощно сидела на коричневом фанерном чемоданчике, прижимая к себе сумки, а мама с теткой растерянно переминались, пытаясь подойти к очередной посудине. Но каждый раз кто-то более шустрый опережал их, бесцеремонно оттолкнув. Володя на корточках у воды, с тревогой прижимая к себе небольшую собачку, тоскливо наблюдал как еще одна перегруженная баулами лодка неуклюже отплывает от берега. Наконец, увидев, как из-за излучины Днепра показался катер, он вскочил, замахал руками и, схватив за руку бабушку, потащил всех в сторону от толпы навстречу катеру. Оказавшись, таким образом, одними из первых у сходней, они смогли попасть на борт и перебраться на другой берег. Но до места посадки в поезд еще нужно было пешком преодолеть тридцать километров лесополосы. Основные железнодорожные пути уже перерезали ударные немецкие части. Рельсы положили прямо в поле, не доведя до Херсона тридцать километров. Переправившись, женщины, дети и старики шли с вещами под палящим украинским солнцем. Фашистские войска уже занимали окраины Херсона, не встречая, практически, никакого сопротивления, и  кто как мог пытался спастись, покидая свои дома. 
 





                ***
Люди шли, падая под тяжестью своих нош, бросая вещи, по мере того, как силы покидали их. Весь путь был устлан тюками и чемоданами.
Лесную дорогу преодолели к утру следующего дня. Некоторые вторые сутки здесь ждали поезда, хотя было неизвестно, придет ли он еще, или и эту дорогу уже разбомбили. В поле у железнодорожной ветки собралась огромная толпа.
- Самолеты!- завопил истошный женский голос , когда несколько штурмовиков на бреющем полете пронеслись над самыми головами.
Никто не мог предположить, что немцы будут стрелять по безоружным людям.  Поэтому, когда звено немецких асов открыло огонь из бортовых пулеметов, прошивая тела беззащитных старух и женщин с детьми, гигантская волна ужаса распространилась по огромной человеческой массе как взрыв, выключая сознание, превращая людей в стадо обезумевших животных. Люди метались в разные стороны, пригнувшись к земле и закрывая головы руками, как будто так можно спастись от пуль. Всего секунду назад они стояли все вместе, сейчас же сумасшедший вихрь людского ужаса подхватил кого куда. Володя никуда не бежал, его несло течение огромной силы, вокруг он видел лишь перекошенные лица, со всех сторон как горные лавины обрушивались возгласы отчаяния матерей, которые сжимали в руках части тел своих детей. Время для него шло очень медленно, эти полторы минуты, которые длился налет, казались вечностью. Когда все закончилось, он обнаружил себя у окраины леса. Люди кинулись искать раненых, потерявшихся родных, собирать вещи. Где его семейство, он не имел ни малейшего представления, как не имел представления, что с ними и все ли целы. Володя обреченно шел сквозь толпу, пытаясь  обнаружить знакомые лица.
На горизонте показался локомотив. Володя брел по полю, уже не питая надежды. Вдруг кто-то потянул его за штаны.
-Лолка, хорошая моя, нашлась!- бросился он целовать собаку в мохнатый нос.
Собачонка гавкнула и побежала, периодически останавливаясь и подавая голос. Володя, стараясь не отставать, бежал за ней. Наконец, Лолка  привела его к месту, где на чемодане сидела и навзрыд плакала женщина.
- Мама, мамочка, я здесь, все целы?
- Сынок! - бросились к нему мать с теткой, обнимая и покрывая поцелуями его лицо - слава Б-гу!
- Я уже думала, что никогда больше тебя не увижу, - мать судорожно прижимала его к себе.
- Погоди, – попытался отстраниться Володя - а где бабушка?
- Я не знаю, - женщина снова залилась слезами.
Собака продолжала надрывно лаять, будто пытаясь о чем-то сообщить.
- Мама, стойте с тетей  Бэллой здесь и никуда не уходите!
- А ты куда? – мать с теткой вдруг безотчетно почувствовали, что с этого момента ответственность за семью перешла к Володе.
- Я сейчас!
Он побежал следом за Лолкой, и через две минуты она привела его к растерянной бабушке.
Наконец, приготовились к посадке в поезд.
- А ведь это Лолка нас всех нашла, собрала. До чего умная псина!
- Да, но понимаешь, Володенька, в поезде мало места, нам не разрешат ее взять с собой!
- Мама, да ты что! Мы так обязаны ей! Что бы мы делали, если бы не она! Я без нее не сяду!



***

Наконец погрузились в обычные товарные вагоны. Люди набились так тесно, что воздуха не хватало, жутко пахло потом.
Поезд тронулся, быстро набирая ход. Все расселись прямо на полу на чемоданах или вещевых мешках. Мертвых не забрали - вагонов не хватало даже для живых, не говоря уже о том, что путь предстоял длинный, а июльская жара пощады не обещала. Сдвижные ворота вагона не закрывали, чтобы  воздух хоть как-то поступал внутрь. Володя устроился у самой двери и смотрел на проплывающую желтую степь, думая о том, что ждет их впереди. В этот момент сидевший рядом ужасно вонючий старик, схватил собачонку за хвост и выбросил в открытые ворота.
- Для людей места не хватает, а тут собак с собой тащат!
У Володи всегда было обостренное чувство справедливости, его затрясло, к горлу подступил комок, и слезы едва не брызнули из глаз. Лолка, верный друг, сослужившая им такую службу, улетела в проем открытой двери! Всей душою своей он хотел выбросить этого мерзкого старика туда же, и от собственного бессилия перехватило дыхание.
Всю ночь Володя украдкой вытирал слезы, вспоминая любимую собачонку.

***

Поезд шел долго, уже месяц как они жили в этом вагоне. Большинство путей были перерезаны. Поезд метался по дорожному лабиринту, пытаясь выйти из западни. В районе Мариуполя  попали в нейтральную полосу: с одной стороны стояли советские войска, с другой немецкие - снаряды пролетали над составом со страшным ревом.
До станицы Ольговская добрались лишь к концу сентября. Там пробыли неделю.
Было понятно, что немецкое вторжение неизбежно, поэтому, чтобы ничего не досталось противнику, в срочном порядке забивали весь скот и уничтожали плантации фруктов и овощей. Все ели до отвала: мясо носили тазами, фрукты мешками.

                ***

В столице с начала октября морозы стали набирать силу. Окна в квартирах полностью затянуло инеем, как в разгар зимы.
В бывшем доходном доме в Столешниковом переулке, в небольшой комнате многоквартирной коммуналки  перебирали книги беременная женщина и ее десятилетняя дочь. Доставая их из шкафа,  они делили их на 2 стопки: меньшую, куда откладывали оставленные книги и большую, предназначенную для топки камина. Дойдя до верхней полки, женщина достала пачку треугольных писем, которые раз в неделю приходили с фронта от мужа. Вздохнув, она присела на диван и стала перечитывать, разворачивая по очереди. 
; Мама, ну, что ты возишься? - обернулась темноволосая девочка
; Сейчас, сейчас, Оленька, — женщина провела рукой по влажным щекам
Дочка обхватила ее лицо руками и заглянув в печальные глаза, поцеловала: «Мам, давай, я поставлю чайку?»
       - Да я сама, заодно и поужинать нам соберу — и направилась в кухню.
Навстречу по длинному коридору шел сосед: «Жиды поганые, ничего-ничего, скоро придет немец, всех вас перестреляет, давно пора жилплощадь освободить», - он злобно толкнул беременную женщину, еле удержавшуюся на ногах.

                ***

Из Ольговской всех отправили поездом в Махачкалу. Дальше нужно было ехать морем через Каспий в порт Красноводска. Судов не хватало, поэтому вечером следующего дня всех погрузили на палубу танкера. Вообще-то танкер не приспособлен для транспортировки людей. Палуба танкера очень низкая, для того, чтобы волны ударяясь о борт, перекатывались через нее. Для многих  эвакуированных это обернулось трагедией. Ночью судно попало в шторм. Холодная октябрьская вода Каспия со страшной силой обрушивалась на палубу, накрывая ее обитателей. Володя начал читать рано, с трех лет, читал он и приключенческие романы, вроде "Дети капитана Гранта", "Остров сокровищ", и именно так он представлял себе страшную морскую бурю. Небо было черным, ветер такой силы, что невозможно было устоять на ногах. Чтобы не смыло волной за борт, он велел  матери, тетке и бабушке привязаться к ручке крышки наливного бака,  и, как мог, привязался сам. Несколько человек уже оказались за бортом. Конечно, никто спасательной операции не организовывал, они были обречены. Каждый держался, кто за что мог.  Худенький Володя, вцепившись из последних сил в железную скобу, судорожно съеживался, когда очередной вал накрывал его с головой. В какой-то момент  веревка оборвалась и порыв неистовой  стихии оторвал его от спасительного ограждения. Пытаясь по пути ухватиться за какие-то выступающие поверхности, за  лежащих на палубе людей, Володя с ужасом понимал, что все усилия его напрасны. Последнее, что он услышал, был истошный крик матери, как вдруг чья-то крепкая рука, схватив его за шиворот, отбросила от края палубы и подтянула к поручню металлического трапа. Ухватившись за него, Володя обернулся и увидел рослого светловолосого подростка, пытавшегося что-то прокричать сквозь какофонию бушующего моря и показывавшего глазами на поручень. Володя вцепился в металлический прут так, что побелели костяшки пальцев.  Через полтора часа, когда непогода стихла, руки, онемевшие  от холода и напряжения, невозможно было разжать.  Володя долго бродил по палубе, пытался отыскать своего спасителя, которого отчетливо запомнил, не смотря на тусклый свет судового фонаря в кромешной темноте, но так и не нашел среди спящих усталых людей.
Прибыв в Красноводск, беженцы столкнулись с другой проблемой: полным отсутствием питьевой воды и страшной жарой. Потом снова поездом в Ташкент и, наконец,  подводами до конечного пункта - кишлак Янги Базар.


***

Пятнадцатого октября было принято решение об эвакуации правительственных учреждений в Куйбышев. Ближняя дача Сталина была уже заминирована, его личные вещи упакованы в коробки и отправлены в эвакуацию. Второй день лежала Москва в дыму - жгли архивы. Власти распорядились продукты из магазинов раздать населению, чтобы не достались врагу. Жители за бесценок отдавали картины и антиквариат, выезды из города были запружены людьми - они шли на восток, не желая дожидаться прихода немцев. Мародеры грабили оставленные квартиры. Гитлер уже протрубил на весь мир, что Москва у его ног.
Гул дальней канонады заполнял комнату. Оля в темноте прижалась к матери, по щекам катились слезы:
- Мама, уходить надо. Все уходят, все бегут...
- Уходи Оленька, уходи из Москвы, иди с Мендельсонами, я не могу. Куда на восьмом месяце?
- Нет, я тебя не брошу, я без тебя никуда  не уйду, - девочка рыдала все сильней.
Мать вышла на кухню и поставила на плиту чайник.
- Пошла вон из кухни, жидовка, не видишь, я ем. Ты аппетит мне портишь! - сосед скинул чайник на пол.
- Но мне нужно вскипятить воды.
- А ну вон с кухни, скорее бы немцы вас всех прикончили! Как только они придут,
 я  лично, сука, тебя к ним отведу! - срываясь на визг, он ткнул беременную женщину кулаком в живот.
Оля, смотревшая на это из коридора, сжала губы и, накинув старенькое пальтишко, выскользнула на улицу. Темнело рано, освещение отключили уже несколько недель назад, чтобы вражеская авиация не могла найти целей. Столешников переулок лежал в кромешной темноте, дым от костров стелился низко, вдоль домов двигались темные силуэты с мешками награбленного на плечах. Десятилетняя девочка  упрямо шагала  среди мрака и хаоса, стиснув зубы.
               
                ***
Этим вечером после длинного и тяжелого дня человек,  любивший неожиданные поступки, плюхнувшись в машину, c характерным кавказским акцентом приказал:
- На ближнюю дачу.
Охрана встретила его с изумлением.
- Почему не горит свет? - удивленно спросил Он.
Часовые лихорадочно стали объяснять Ему, что дача уже заминирована, и все готово к подрыву.
- Немедленно разминируйте, натопите печку, а я пока буду работать, -  и, чуть помолчав, добавил - я из Москвы никуда не уезжаю, и вы остаетесь со мной. Москву не сдадим.
               

***

Оля подошла к центральной проходной грозного здания на Лубянской площади.
- Кудыть! - зашипел на нее часовой, когда девчонка попыталась пройти внутрь.
- Товарищ, я должна сообщить о предателях и коллаборционистах.
- О чем доложить? - опешил часовой.
- О коллаборционистах, - медленно выговаривая сложное слово, повторила девочка.
- Ладно, жди здесь, - и, зайдя в вестибюль, куда-то позвонил. Спустя десять минут  вышел невысокий мужчина в форме и переспросил еще раз:
- О чем ты хотела сообщить?
- О коллаборционистах, - в третий раз повторила она.
- Ишь, каких слов понахватались, - удивился чекист и, улыбнувшись, взял ее за руку, увлекая за собой.
Проведя ребенка в кабинет, он налил ей большую чашку горячего чая и поставил тарелку с конфетами и печеньем.
- Да не стесняйся, не стесняйся. Вон ручонки-то у тебя все синие, пей давай, отогревайся.
Она смотрела в мягкое и даже красивое лицо этого заботливого дядьки и совершенно не могла понять, почему мама с папой каждый раз вздрагивали и бледнели, когда люди в такой форме останавливались у их подъезда.
- Ну, что же ты хотела сообщить о предателях? - спросил он, когда на ее щеках, наконец,  появился румянец от горячего чая.
- Наши соседи говорят, что скоро им будет очень хорошо, потому что придут фашисты, а нас они выдадут немцам, потому что мы евреи, и тогда нас убьют, - сбивчиво прошептала Оля сквозь слезы.
- Тшшш, пионеры не плачут. Никто вас не убьет, немца в Москве не будет, это я тебе говорю! - одернул Олю чекист, присев перед ней на корточки, и держа ее за плечи, - а с предателями мы разберемся немедленно.
Они вместе вышли из здания и сели в стоящую у входа машину.
- Адрес какой?
- Столешников переулок 15, квартира шесть, - четко выпалила она.
Спустя двадцать минут в квартире по указанному адресу распахнулась дверь. Девочка зашла первой, и сама указала на комнату ненавистного соседа. НКВД-шник забарабанили кулаком в дверь, через несколько минут врага Советской власти вынули из постели и прямо в пижаме вывели из квартиры, разрешив лишь набросить поверх пальто.
- Ничего не бойся, - сказал на прощание Оле новый знакомый и, подмигнув матери, вышел.
Той же ночью в  домоуправлениях появились люди в форме НКВД. Управдомы, поверившие в безвластие, были арестованы и расстреляны, утром по всему городу брали мародеров и грабителей.


***

В кишлаке Володину семью поселили в заброшенном покосившемся глинобитном домишке. Мать - служащая, получала четыреста граммов хлеба, остальным, как иждивенцам, полагалась по двести пятьдесят. От постоянного чувства голода у Володи порой кружилась голова, деятельная натура его не могла с этим мириться. Природное любопытство привело его как-то на окраину  к сельской  кузнице, откуда с утра до вечера разносился мерный стук молота. Постояв несколько дней за спиной кузнеца  и с восторгом наблюдая за тем, как снопы оранжевых искр рассыпаются по полу, Володя решился:
- Дядя Оскар, возьмите меня в кузню к себе. Я буду делать, что скажете, возьмите, не пожалеете.
- Ладно, я буду давать тебе сто грамм хлеба в день, будешь ночью водить на пойку лошадей, которых приводят на ковку, убираться в кузне, утром перед моим приходом разжигать топку и чистить меха.

Теперь днем он работал на огороде, а ночью убирался в кузне и поил лошадей, кроме того, часто утром не уходил домой, а оставался рядом с кузнецом, с интересом наблюдая за тем, что тот делает. Спал Володя по три - четыре часа в день, иногда сам удивляясь, откуда у него такая ослиная выносливость.
Как-то поймав внимательный Володин взгляд, старый кузнец, усмехнувшись, подначил, кивнув головой на молот:
-Ну, что ты уставился, сколько не смотри, а пока в руке не сожмешь, не научишься. Иль боязно?
Володя молча подошел и, ухватив обеими ручонками молот, замахнулся, стараясь точно повторять заученные движения Оскара. Снайперски опустив боек ручника на распластанную подкову, мальчик оглянулся на кузнеца.
- Давай, парень, не боись, - одобрительно кивнул тот.
Володя снова и снова замахивал молот, высекая фейерверк огненых брызг, и уже не замечал ни наливающей руки тяжести железа, ни удивленно-восхищенного взгляда учителя. Тот смотрел, как ловко этот странный изнеженного вида мальчуган орудовал инструментом и с трудом верил своим глазам. Сколько лет он мечтал о таком ученике, чтобы передать секреты ремесла, но никто из местных пацанов, приставленных председателем в помощники, этому эвакуированному и в подметки не годился.
Расцвела душа сурового кузнеца, нарадоваться не мог на своего подмастерья.  А мальчишка уже пробовал сложные и тяжелые операции выполнять. И хоть порой шатало Володьку от молота, который больше него весил, и ноги подкашивались от того, что  забыл он, когда последний раз высыпался, но глаза все равно горели, и с вопросами не унимался.  Уже вроде  все секреты кузнечного дела старый мастер рассказал, всему, что знал научил, а мальчуган угомониться не мог:
- Дядя Оскар, а можно, когда ты уходишь вечером, я в кузне работать буду?
- Оставайся... смотри только, не загнись совсем.

Стал Володя ночами ковать финки да прочие причудливой формы ножи. Здорово получалось! Клинки у него как зеркало были отполированы. Только цветом они были  черным, а не серебряным как принято,  оттого, что верхний слой  он делал из стали высокоуглеродистой. Поэтому клинком этим гвозди да болты рубить можно было, а чтобы от боковых напряжений полотно не ломалось - нутро ковал из мягкой стали. Красота! Одному ножик продал, другому – и  потянулась вся шпана местная, да и не только местная, даже приходили из соседних кишлаков. Каждую ночь теперь Володя стоял у горна,  хлеб больше брать у кузнеца не было нужды, да и дома все были сыты.   Знаменитыми Володины клинки стали - уже как-то раз три тысячи за нож предлагали. Целое состояние! Хлеб на базаре стоил триста рублей за буханку. 
В один из дней  у кузни остановился новенький автобус – красивый такой, низ - синий, верх - голубой. Из машины вышел узбек в аккуратно подогнанной синей форме.
- Значит, НКВД, - догадался Володя.
Прошел мужчина мимо мальчугана в кузню. Достал из сумки полевой нож с клинком вороного цвета и к Оскару обратился:
- Твоя работа?
Пожал плечами кузнец, чем такой интерес вызван у грозной службы?
- Нет его,- ответил, махнув рукой на мальчишку.
Человек в погонах  подошел к Володе и недоверчиво окинул взглядом сверху вниз:
- Значит, твоих рук дело?
- Моих, - ответил Володя, не опуская глаз, - а что?
- Хороший нож, я хочу, чтобы ты сделал еще один, для начальника большого надо, в подарок… Я вернусь через неделю – не дожидаясь ответа, сказал на прощание , повернулся  и уехал.
- Кто это был, дядя Оскар?
- Не знаю точно, из райцентра видимо. Смотри Володька, огребешь ты неприятностей на свою задницу с этими ножами.
***
Уже и мать прибегала взволнованная - третий день сына дома нет. А он в кузне сидел, над своим шедевром трудился.
Решил остановиться на простой геометрии: вся красота - она ведь в скромности. Заточка обоюдоострая… ну, с заточкой еще повозиться предстоит. Лучше точить так, чтобы кромки сходились под углом двенадцать градусов, а уже режущую кромку точить под тридцать градусов. Если же все полотно точить так, нож всегда тупой будет, не наточить, чтоб волос резал, чтоб шелк на клинке под собственным весом расходился. Пожалуй, так двенадцать градусов схождение и оставим... Но двенадцатиградусная кромка хрупкая очень, выкрашиваться будет, сколы могут появиться...
 Хотя, -  рассуждал Володя, - оружие это делает не для фехтования и не для боев, поэтому и сколам взяться неоткуда будет, а вот остротой  клинка каждый похвастаться захочет. С рукояткой и ножнами возникли проблемы. Он бы из золота их сделал, да где же он здесь в кишлаке золото-то найдет! И дереву красному тут взяться было неоткуда, с трудом буковый брусок нашел, на целую буханку выменял!
Смотрел Володя, сам себя нахвалиться не мог: так клинок отполирован - в темноте светится! Глаз не оторвешь! Ручка удобная, точно под кисть выбрана, ножны из бука полированного, и узоры геометрические на них и на рукояти выжжены.  Даже жаль стало отдавать такую работу, как родное существо полюбил он свой нож, всю ночь крутил его в руках, наводя последний лоск.

***

- Что, Абрам, готово?
Взял важный гость в руки кинжал, из ножен выдернул, причмокнул.
- Ну, молодец, Абрам!
- Меня зовут Владимир.
- Да кто тебя спрашивает, ишь тоже мне Владимир! Хе, Владимир, понимаешь… ты шнобель-то видел свой в зеркале? Какой ты Владимир! Абрам ты самый настоящий. Ладно, не обижайся, держи.
Он протянул ему сетку, в которой лежала, как показалось Володе, огромная палка колбасы и повернулся к своему автобусу.
Как давно он не ел мяса! Как  мечтал о нем!
- Спасибо.
Помолчав, уже в спину чекисту, тихо сказал:
- Мне нужна коза.
- Чего тебе нужно? Да как ты смеешь, наглец!
- Мне, правда, нужна коза, - тихо повторил Володя, глядя своими бездонными глазами.
Тот вдруг дико расхохотался:
- И сколько же она стоит?
- Десять тысяч.
Помедлив, человек достал из внутреннего кармана деньги, отсчитал и протянул Володе:
- Ну, ты и наглец!
- Да, и еще! - крикнул он, уже забираясь в машину, - кончай свое производство. Уже два твоих изделия в делах об убийствах лежат. Смотри, привлечем, как соучастника!

Домой он пришел поздно вечером. Мать уже вернулась с работы, бабушка с теткой тоже были дома. За собой Володя вел козу, купленную на рынке. Этим же вечером у них с матерью состоялся серьезный разговор. Она умоляла его больше никогда не ходить в кузню, не водиться с местной шпаной и, уж тем более, держаться подальше от людей в синей форме. Володя под натиском материнских слез, да и помня слова своего грозного заказчика,  пообещал больше не делать ножей.

***

Всю ночь Москву заметало пургой.  Было еще очень темно за окном. Она, спрятавшись под одеяло, ежилась в кровати, когда услышала крики соседских ребят:
- Олька! Олька!
Выглянув в окно в одной нижней рубашке, спросила:
- Ну чего?
- Бежим скорее на Красную площадь! Там парад! - на ходу прокричали мальчишки и убежали.
Вскочив и наскоро хлебнув кипятку с горбушкой хлеба, Оля накинула пальто и побежала на главную площадь страны.
Чем ближе она приближалась к Кремлю, тем непонятнее и страшнее ей становилось.
"Неужели немцы заняли Москву? Откуда столько народу?"
 Наконец, она подбежала к зданию ГУМа.
Задрав голову, Оля смотрела туда, где вдалеке на трибуне еле виднелась фигурка маленького человека. Его лица нельзя было различить, но она знала, это Он.
Девочка смотрела, и по ее замерзшим щекам вдруг потекли теплые слезы.
- Чего рыдаешь? Это же Сталин! Сталин! Значит, мы победим, значит, Москву не сдадут!- ткнул ее в бок, оказавшийся рядом, знакомый пацан.
- Я знаю, знаю, - всхлипывая, пробубнила она и почувствовала, как  страх за себя и мать, сжимавший сердце последнее время, понемногу отпускает...

***

Все следующие дни Володя занимался огородом и пас козу.  Вообще, если кто-то думает, что пасти козу плевое дело, то он очень ошибается. Володя на всю жизнь запомнил: нет более вредного и шкодливого животного, чем коза. Стадо коров пасти легче, чем одну козу. Вы можете предложить ей лучшие сорта горных трав, но полезет она все равно за той, что растет в огороде у соседа.
В сорок третьем  семья переехала Ташкент. Там Володя поступил помощником токаря на минный завод, и, со свойственным ему любопытством и тягой к познанию, всерьез принялся изучать работу токарных станков.


                ***

Утро четвертого марта  сорок четвертого года взбудоражило все семейство Хавинсон. До американского континента яростные раскаты второй мировой войны докатывались еле слышимым эхом, но заявление  девятнадцатилетнего сына Джонатана всерьез обеспокоило родителей. Отец вот уже несколько минут стоял у окна, глядя на безлюдную в это время дорогу к пляжу, не проронив ни слова. Остальные молча сидели за столом - никто не осмеливался прервать его размышления. Постояв еще какое-то время в нерешительности, Бенджамин Хавинсон распахнул балконную дверь, и в комнату ворвался свежий атлантический воздух:
- Нет, это невозможно! Ты никуда не поедешь.
- Отец, - тихо, но с пугающей твердостью в голосе - начал Джонни, – я принял это решение и не собираюсь от него отступать. Я знаю, что причиняю этим вам с мамой боль, но ты должен понять меня, я долго размышлял, прежде, чем  записаться добровольцем в армию, но  после того, что я услышал от еврейских беженцев из Европы, которых мы встречали в феврале, ничто не может меня остановить. В  июне, после учебной подготовки нас отправят открывать второй фронт.
- Но, послушай, судьба этих людей меня волнует не меньше, чем тебя. Каждый день я молился, чтобы русские и англичане как можно быстрее разгромили фашистов и остановили этот чудовищный геноцид, а теперь, когда вступает американская армия, думаю, у Гитлера нет шансов. По-моему, здесь от тебя будет больше пользы. Я ни слова не сказал тебе, когда ты посреди года бросил занятия в университете и примчался, чтобы работать в «Объединенном призыве». Эти люди, бежавшие сюда, прибывают без денег, порой без документов, лишенные самого необходимого, и, мне кажется, что твоя помощь им больше пригодилась бы здесь.
- Отец, как ты можешь так говорить? Ты же сам слышал их, ты  знаешь о фабриках смерти по всей Европе!  Я не хочу и не могу отсиживаться здесь. А что касается беженцев, то, очевидно, что они больше нуждаются не в моем непосредственном участии, а в твоей финансовой помощи. К тому же, Дженни уже вполне способна меня заменить.
- Но Джонни, – не унимался отец.
- Все, хватит, - Мириам знаком попросила мужа замолчать – сынок, это самая тревожная новость, которую я  могла бы услышать, ты знаешь, что ты для меня значишь. Ты – вся моя жизнь, и сна мне теперь не будет, но я горжусь твоим решением, - она тяжело вздохнула и подошла к сыну -  в конце концов, хотя больше всего на свете я хотела бы, чтобы ты остался дома, на твоем месте я поступила бы так же!
В воздухе снова повисла пауза, и лишь четырнадцатилетняя сестренка Дженнифер, потянувшаяся к вазе с конфетами, кажется, не осознавала отчаянности такого шага. Для нее  старший брат уже был героем, и ей не терпелось увидеть его в военной форме.


***

- Теть Марусь, а можно я попробую на твоем станке?
- Ой, Володя, конечно! А я передохну пяток минут…
Рабочая смена у Маруси длилась двенадцать часов, потом бегом домой, а там тоже дел невпроворот: хозяйство, двое малых детей.
Отошла она от станка, присела на топчан в углу цеха, да и провалилась в сон. Провалилась мгновенно, так, как проваливается парашютист, шагнувший за борт. Гудели вокруг моторы, станки визжали так, что уши закладывало, но Маруся не слышала ни орущих станков, ни металлического визга, не чувствовала она вибрации, и только дальше несло ее в манящую черноту сна.
- Тетя Маруся! Тетя Маруся, просыпайся!
Открыла Маруся глаза. Что за черт! Присела на минутку, а мальчишка уже в бок толкает.
Вынырнула на мгновение из сна - чего тебе? – хочет спросить, а сон назад тянет: видит она кучерявую голову и снова в темноту  проваливается.
-Тетя Маруся, да просыпайся же, смена кончилась!
Как током шарахнуло от его слов! Должна была Маруся за смену отфрезеровать тридцать колпаков для минного детонатора. Если план не выполнить и двадцать девять сдать - могут вкатить строгий выговор, а если двадцать восемь - то и вовсе посадить за саботаж и срыв плана военного  производства. Подошла она с провалившимся сердцем к ящику для готовых изделий и почувствовала ту же звериную тоску, как тогда в тридцать седьмом, когда дождливой осенней ночью пришли за ее мужем. Наутро соседи здороваться перестали, хорошо, что дети, совсем маленькие еще – младшему только три месяца исполнилось, не понимали… 
А сейчас никак нельзя ей было детей сиротами оставить.
Сжалось все внутри, зажмурились глаза, и не было сил разомкнуть веки, страх, как цементом сковал. Неимоверным усилием распахнула их Маруся и… ахнула, глазам своим не могла поверить. Пересчитала – тридцать два. Размеры сверила, все точно сделано, так, как и положено.
- Как по батьке-то тебя, сынок?
- Лазаревич.
- Спас ты меня, Лазаревич, не знаю, как и благодарить. Ну, дай тебе Бог!



***

Этим августовским утром Бенджамин и Мириам, одетые во все темное, уже собирались уходить.
- Дженни, разве ты не пойдешь с нами на молитву?
- Нет, пап, сегодня прибывают новые беженцы из Европы, я с ребятами из «Объединенного призыва» должна встречать их.
- Но сегодня «Девятое ава», день наивысшей печали для нашего народа. В этот день были разрушены оба наших Храма.
- Знаю, но люди, которые прибудут сегодня, тоже полны печали, им потребуется помощь.
Бенджамин недовольно покачал головой и распахнул дверь, когда к дому подъехала черная машина, из которой вышли двое мужчин. Один был одет в строгий черный костюм, на другом была военная форма.
Протянув конверт, человек в военной форме сглотнул и  с видимым усилием тихо произнес:
- Сэр, Ваш сын героически погиб во время высадки в Нормандии, Америка гордится им.
Мириам, издав животный крик, упала  навзничь, потеряв сознание. Бенджамин  так и продолжал стоять, безвольно опустив руки вдоль тела и уставившись пустынным взглядом в лицо офицера. По щекам Дженни хлынули слезы, и, метнувшись к военному, она вырвала у него  конверт, протянутый ее отцу.




***
Закончилась первая смена в механическом цехе, позади двенадцать часов непрерывного гула, перемежающегося высокими визгливыми нотами токарно-режущих станков. Старший  мастер фрезерного участка Кожевников уставшей походкой, тяжело припадая на раненую правую ногу, осматривал начавший немного остывать к вечеру раскаленный нещадным ташкентским солнцем ангар. Все рабочие места уже убраны и подготовлены к следующей рабочей смене, только в дальнем углу на шпоночно-фрезерном станке худой кучерявый паренек увлеченно что-то замеряет штангенциркулем.
- Володя, ты  что, не наработался?
- Да я,  Иван Михайлович, понять хочу, можно ли повернуть заготовку таким образом, чтобы и канавку стружка не забивала, и размеры не сбивались…
- Ну, ладно-ладно,  изобретатель, давай, иди уже домой, а то и так ветром, поди, сдувает – ласково подтолкнул мастер парнишку.
Тот переступил, сделал было шаг, но вдруг как-то неловко подвернул ногу и свалился на кучу ветоши.
- Вот черт, онемела – Володя принялся  яростно растирать затекшую ногу.
Кожевников неуклюже подхватил его подмышки и помог дойти до раздевалки, приговаривая:
- Весу в  тебе, как у комара, как ты только  болванки от пола поднимаешь…доходяга…
И только когда  Володя уселся на лавку возле своего шкафчика, мастер, покачивая головой  и бормоча что-то себе под нос, вышел из цеха.

***

Советские войска форсировали Днепр и отогнали врага до самой границы. Украина была полностью освобождена. Пришло время собирать вещи и возвращаться домой.
Старший мастер токарного цеха Кожевников Иван Михайлович очень привязался к  худому  курчавому мальчишке, поэтому не мог не придти  попрощаться. Единственный сын Ивана Михайловича погиб на фронте еще в начале войны, и Володя за это время стал ему не просто другом и учеником,  а родным человеком.
Мастер прошел в комнату, повернулся лицом к его матери, помолчал несколько секунд и, сдерживая волнение, сказал:
- Твой сын будет великим токарем!
Женщина закрыла лицо руками и заплакала:
-Володя ведь не ходил в школу! У нас в семье все были образованными: и дед его, и прадед, а у нас с отцом и вовсе высшее образование.
Мастер ничего не сказал, повернулся и вышел.

***

Он стоял на пороге кабинета директрисы школы в военной форме с заколотым пустым рукавом при всех орденах, полученных на трех войнах:
- Дайте Либерману справку, что он учился у вас пятый, шестой и седьмой классы.
- Простите, я не могу ему дать такой справки, ведь он не учился!
- Но поймите, он талантливый парень, он все наверстает, и потом, он ведь не баклуши бил, а работал на военном заводе, где делал норму взрослого рабочего!
- Я все понимаю, но и вы поймите – это же противозаконно!
- Да отстань ты со своим законом! – вспылил мастер - я на фронте этот твой закон защищал, был ранен, контужен, переведен сюда, сутками не выходил из цеха, с такими вот мальчишками, как Володька, делал план, партия и правительство наградили меня орденами, и вот я стою перед тобой и прошу!
- При всем уважении к Вам, я не могу ему дать подобной справки.
- Ах ты, сукина дочь!- он тяжело опустился на стул — прости...я прошу, не надо ломать парню жизнь…

***

Вернувшись в Херсон, Либерманы  с удивлением обнаружили, что в квартире расположилась семья с тремя детьми и парализованным дедушкой. На пороге стояла   простоволосая усталая женщина с красными от стирки руками. Она  и рассказала, что их дом был разрушен при бомбардировке, и месяц назад в горисполкоме выдали ордер именно на это жилье. Растерянные женщины застыли друг против друга, не зная, что предпринять. Пауза затянулась. Бабушка устало опустилась на чемодан, тихо причитая: «Что же делать, что же делать...»
- Пошли в жилконтору, - дернул Володя мать за руку и, не дожидаясь, зашагал по ступенькам вниз.
В жилконторе им «популярно» объяснили, что, так как оплата за квартиру в течение 3-х лет не производилась, то и право на жилье семья Либерман потеряла.
; Но мы же были в эвакуации, а  здесь хозяйничали немцы — изумленно пробормотала мать Володи.
; Это ничего не значит — ядовито возразила толстая управдомша — кто хотел, договаривался заранее и оставлял деньги, а не драпал, сломя голову от страха. 
; И что же нам теперь делать? - с вызовом спросил Володя, стараясь не обращать внимания на колкость.
; Не знаю-не знаю — управдомша  злорадно окинула взглядом усталых женщин и сжавшего губы дерзкого подростка — идите в горисполком, может, вам другое жилье дадут — и хмыкнула напоследок.               
В приемной жилищного отдела горисполкома  сидело человек пятнадцать таких же горемык с чемоданами. Когда, наконец, подошла очередь, и мать с Володей зашли в кабинет,  они увидели за столом усталого седого фронтовика с обожженным лицом. Молча выслушав их историю, он так же молча написал что-то в блокноте, вырвал из него лист и сказал: «Поставьте на мою подпись печать у секретаря и идите по указанному здесь адресу. Там две комнаты, правда, без удобств, вас сейчас четверо, ничего другого все равно предложить не могу. Когда вернется с фронта хозяин, будет видно, может что-нибудь получше подберем.

                ***

Первого сентября Володя пришел в 8 класс новой школы, так как та, в которой он учился до войны, была разрушена во время боев за город. В 1943 году в школах ввели раздельное обучение мальчиков и девочек, поэтому в классе сидели, сверкая свежевымытыми и свежеподстриженными вихрами двадцать мальчишек. На последнем уроке Володю вызвала к доске учительница математики: «Ну, ребята, давайте освежим в памяти, на чем мы закончили занятия в прошлом году. Сейчас новенький расскажет нам о положительных и отрицательных числах, чем они отличаются друг от друга, а для наглядности нарисует численную ось».   
- Ну что же ты, бери мел, пиши.
Мальчишки, перешептываясь, оглядывали новенького. Володя сжался от стыда и унижения, он понятия не имел, о чем говорила учительница. Фальшивая справка, выпрошенная для него Кожевниковым, знаний в голове не прибавляла.
- Либерман, в чем дело, ты что, не знаешь?
Володя помотал опущенной головой.
; Так... ну, тогда... приведи пример простых дробей... не знаешь?! напиши уравнение с одним неизвестным...тоже мимо?  Замечательно! Чем же ты занимался в эвакуации, гусей пас? - под взрыв смеха одноклассников закончила учительница.
; Снаряды точил! - с пылающими щеками он выскочил из класса и, сжимая веки, чтобы не заплакать, бросился вон.
После звонка ватага ребят заскочила в туалет. Долговязый Женька, дружески хлопнув Володю по спине, позвал с ними на пустырь испытывать новый пистолет, найденный вчера в окопе за городом. После того, как из Херсона выгнали немцев, местные мальчишки все свободное время проводили на полях недавних боев, отыскивая всевозможное оружие разных калибров. У каждого уважающего себя пацана был целый арсенал, частью которого обменивались, разыгрывали в расшибалку и даже дарили на День рождения.

                ***
Услышав стук в окно, Володя выскочил на крыльцо. Веселая гурьба одноклассников уже заворачивала за угол дома, и только Женька, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, дожидался друга:
; Да брось ты свои учебники, айда с нами. Витька нашел новенький «вальтер» и целую обойму к нему, идем на пустырь, он обещал всем дать стрельнуть.               
Володя растерянно оглянулся на разложенные на столе книги. После школы до самой ночи, затирая учебники до дыр, он сидел, нагоняя программу. Но в этот раз искушение было слишком велико — отказаться почувствовать в руке тяжелый холод настоящего «вальтера» - было выше его сил. Крикнув матери, чтобы не волновалась, он следом за Женькой побежал догонять приятелей.

                ***
- Ну что, Либерман, последнюю контрольную ты написал очень неплохо. Выходи к доске, посмотрим, как ты будешь себя чувствовать с ней один на один, не прячась за спины товарищей, - учительница с ехидцей протянула ему мелок — реши написанные уравнения, вслух объясняя свои действия.
Когда мел бойко застучал по доске, а Володя начал подробное объяснение, математичка удивленно обернулась и с интересом смотрела на ученика, так быстро наверставшего чудовищный провал в учебе.
; Так-так, молодец, решил все правильно, а теперь вот такой пример посложнее попробуй — она что-то быстро написала на доске.               
Володя, на мгновение задумавшись, дописал ответ.         
Учительница озадаченно сверила решение со своим, записанным в тетради и протянула:
; все верно...Ну, а вот такую задачку, сможешь? — женщина вошла в азарт, и ей уже самой стало интересно насколько мальчишка смог наверстать упущенное.
Володя что-то быстро начал писать на доске, задумался, стер, снова написал, снова стер, наконец, обернулся и, виновато улыбнувшись, пожал плечами:
; я пока в этом месте не очень понял...
Учительница, похлопав его по плечу, подтолкнула на место:
- да ты и так у нас просто молодцом! Последняя задача была из следующего материала, — она хитровато подмигнула — я вам его завтра буду объяснять.

К концу девятого класса Володя был уже одним из лучших учеников. Выпускные сдал на отлично. Нужно было думать, куда поступать.

                ***
В редкие дни, когда Женька приглашал Володю к себе домой, он всегда с радостью бывал у них. Отец Женьки был известным в Херсоне хирургом. Его домашний кабинет просто поражал обилием книг. Володя как завороженный листал анатомический атлас, засыпая главу семейства бесконечными до неприличия вопросами.
- Геннадий Борисович, так что же, кость сверлят прямо насквозь?
- Ну да, и в отверстии фиксируют спицу.
; А потом?
; А потом, когда кость срастается, спицы извлекают. Человеческий организм сложная и самовосстанавливающаяся машина. Знаете мальчишки, а я по хорошему завидую вам.  Вы живете в удивительное время. Наука стоит на пороге грандиозных открытий. Мое поколение сделало важные шаги в медицине, но вашему поколению предстоит расширить эти знания, раскрутить сложную и удивительную машину человеческого тела на винтики, понять, как она действительно работает.
Володя, не отрываясь, разглядывал разворот со схемой кровеносной системы.
- Представь, все эти артерии вплоть до мельчайших капилляров разносят с кровью кислород и топливо к тканям, а вены отбирают углекислоту и продукты жизнедеятельности  24 часа в сутки, 365 дней в году. Если происходит порез или ссадина, тромбоциты запечатывают рану, а лейкоциты, безошибочно определив вторжение микробов, бросаются на их уничтожение, погибая в этой борьбе как двадцать восемь панфиловцев. Мы этого даже не замечаем, когда атака отбита, и болеем, если их сил не хватает.
- Геннадий Борисович, а как они узнают, что микробы это враги?
- А вот это еще предстоит выяснить.  Знаешь что, а заходите в четверг с Женькой ко мне в госпиталь после пяти, я покажу вам в микроскоп, как выглядят микробы.
Володя стал просто одержим медициной, видел себя только врачом - ученым и экспериментатором.
; Володя, почему ты так поздно? Когда ты собираешься делать уроки?
; Мама, я их уже сделал в школьной библиотеке. Мы сегодня с Женькой были у его отца в госпитале. Кстати, мам, а ты знала, что везде - на руках, на столах, на тарелках, даже только что вымытых, на самой чистой поверхности миллионы и миллионы микробов! Я их видел сегодня сам в микроскоп! Все решено: у меня приличный аттестат, я хорошо подготовлен. Не сомневаюсь, что сдам экзамены в медицинский на отлично! Вот и Женькин папа советует...
- Нет, Володенька, мы как раз говорили сегодня на эту тему с Адой. В Одесском медицинском не дают общежития, а у нас нет денег, и мы не сможем тебе помочь снимать жилье.  Да и стипендия в гражданском вузе маленькая: даже если снимать самый плохонький угол с кем-то напополам, ничего не останется. А у нас никого нет в Одессе, тебе не у кого будет остановиться. В общем, нам не потянуть учебу в медицинском. Ада говорит, что нужно поступать в мореходку. И стипендия там, как у военных, повышенная и общежитие бесплатное.
- Мама, ну какая еще мореходка?! Там же казарменное положение и военная дисциплина! Я не пойду в мореходку. Я вообще тогда не пойду учиться.
- Володя, разве не здорово быть моряком?
- Нет, не здорово. Я же сказал, что хочу быть врачом.
; Я понимаю, но если тебе категорически не нравится наш педагогический, то в Одессе остается только мореходка или водный институт. Общежитие предоставляют только там.
                ***
Всю неделю Володя пребывал в подавленном состоянии. Не было даже желания продолжать учиться. Он совсем было потерял всякий стимул. Однажды после школы забрел в городскую библиотеку:
- Простите, а у вас есть книги про порт?
- Про какой порт?
- Про морской... или речной. Вообще какие-нибудь книги про порт, портовые машины,  их устройство?
- Сейчас поищем... вот... не художественные книги, ведь так?
- Нет, не художественные.
-Есть про портовые краны. Будешь читать?
; Буду, спасибо. Я сяду в зале, но если Вы найдете что-то интересное, махните мне, пожалуйста.
Преодолевая апатию, Володя начал листать том. Страница за страницей, ему открывался удивительный мир сложных портовых машин, пронизанных километрами электрических кабелей, сходящихся к релейным каскадам, подобно нервным волокнам, сплетающимся в спинной мозг, опутанных гидравлическими шлангами, словно кровеносными сосудами. Лишь когда библиотекарша деликатно похлопала его по плечу, сообщая, что библиотека закрывается, Володя оторвался от чтения.
; Что ж, значит водный, - решил он, захлопывая книгу.

Глава 2

На первых лекциях в институте Володя изо всех сил напрягался, пытаясь понять преподавателей. Сидел и сам себе удивлялся, вроде способный к учению был всегда, а тут вдруг резко поглупел - так за предыдущие два года устал организм от учебы, что сознание непроницаемым для знаний стало, словно линия Маннергейма, и никакой силы воли не хватало, чтобы пробиться сквозь эту защиту.  Решил он не ходить больше на лекции. А какой смысл? Бывает, что объестся человек, например, апельсинами, и такая аллергия  у организма вырабатывается, что не принимает он их больше совсем, вот и с учебой, видимо, это случилось.

***

Шел как-то днем Володя по улице и, увидев надпись «Народный суд», решил зайти. А там как раз было открытое заседание – судились соседи по коммунальной квартире. Из-за чего был спор, непонятно, начало-то он пропустил. Когда зашел, судья - пухлая одесситка, рассматривала вещественное доказательство – кастрюлю с супом, в которую соседи всякого мусора набросали. А надо сказать, суд в Одессе, это не суд где-нибудь в Москве. Суд в Одессе - это театр комедии и трагедии сразу,  это действо уникальное, здесь люди не сдерживают своих эмоций, плачут от смеха и страданий, чаще конечно от смеха, но бывают здесь и драмы такой остроты, что Шекспиру  не выдумать.
Вот только «актеры» играли так, что Станиславский бы лопнул от  зависти.
Ходил теперь Володя в суд каждый день. Театры ему больше были не интересны, там лживо все казалось, поддельно как-то. На всякие дела он в суде насмотрелся: и разводы наблюдал и примирения. Однажды очень интересное дело слушал, которое даже вошло потом в учебники по юриспруденции. В конце сороковых в стране, как, впрочем, и последующие тридцать лет, был страшный дефицит практически всех товаров, особенно  тканей, и цены на отдельные виды на черном рынке порой в десять, а то и в двадцать раз превышали государственные. Некая одесская артель шила детских плюшевых мишек. Плюш брали по государственной цене на складе, лимит – на триста мишек в месяц. Мишек шили, сдавали в магазин, потом через своих людей скупали все игрушки в магазинах назад, снова плюшу у государства закупали, мишек снова в магазины сдавали, а материал по ценам черного рынка в двадцать раз дороже распродавали. И снова круг. Если какую игрушку и покупали мамаши для своего любимого чада, этот экземпляр и дошивали, материал все равно каждый раз оставался. Таким образом, они несколько лет работали и только деньги лопатой гребли. Погорели, как все великие разведчики - на случайности. Продавщица, молодая девчонка, нечаянно перьевой ручкой поставила  кляксу на лапе, испугалась, что у нее из зарплаты вычтут, и старательно сбагрила этого медведя покупателю при первой же возможности. Очень удивилась девочка, когда та же игрушка через некоторое время снова к ней вернулась. Рассказала она обо всем знакомому курсанту. А времена тогда были не простые, народу всюду вредители мерещились. Решил парень, будто шпионы шифровки в плюше передают. Он провел собственное расследование, пометил всех медведей аккуратненько, а когда они все меченые вернулись, кинулся в НКВД.
Володя неделю на слушания ходил, очень интересно было. Все-таки придумают же люди! Но наглядно показало дело - не бывает идеальных преступлений. Даже гений может погореть на случайности.
Но время шло, суд - это, конечно, очень интересно, но от сдачи сессии исправное посещение народного суда не освобождало. Сессию Володя сдал еле-еле, что называется «на брюхе прополз», точнее на шпаргалках. Второй семестр он уже учился, как положено. Полугодичного отдыха хватило, чтобы напитаться сил.
Пришло долгожданное лето, каникулы - время ехать домой.

***

Дома обстановка была очень напряженной: отец на фронте был несколько раз ранен и контужен, и сейчас у него медленно, но верно «ехала крыша»: он был раздражителен, часто выходил из себя, бывали случаи, когда кидался на мать без малейших на то оснований. Конечно, нужно было относиться с пониманием к этой ситуации, помнить о тяжелой контузии, нужно было осознать, это поведение – результат болезни, но категоричный Володя видел в этом только несправедливость и дурное обращение с матерью, а в причинах не хотел разбираться. Однажды, когда отец в очередной раз поднял на мать руку, он подошел, посмотрел ему в глаза и сказал:
- Я тебя предупреждал, чтобы ты так больше не делал?
Папаша Лазарь широко открыл рот, но слова не вылетели из его горла, их остановил кулак сына, врезавшийся в живот, и со стекленеющим взглядом он молча повалился на пол, судорожно хватая воздух.
- Володя, ты что!
- Сынок!
Тетка с матерью кричали нечто невразумительное, пытались успокоить и оттащить его, закрывая Лазаря своими телами, хотя Володя вовсе не собирался продолжать расправу, а сам в растерянности пытался поднять лежащего на полу отца.
После этого отец и вправду перестал кричать на мать, он больше вообще ни с кем не разговаривал, не общался, не садился за стол. Словно тень бродил по квартире, иногда, когда он сидел в углу, было слышно его тихое бормотание на святом языке. С утра до вечера он читал наизусть псалмы Давида, но ни Володя, ни кто другой не понимали этого бормотания. Эти слова звучали, словно из другого мира, другой, давно ушедшей эпохи, приплывали из того времени, когда он четырехлетним мальчишкой с огромными ясными глазами бегал между скамейками синагоги, теряя ермолку. Эти слова приплывали оттуда, где мужчины с библейскими лицами надевали непонятные коробочки на голову и накручивали такие забавные ремешки на руку, накрываясь большими белыми полотенцами. Но этот ребенок уже давно вырос и забыл слова святого языка. Теперь у него, как и у остальных, была другая религия. Теперь, как и миллионы других советских граждан, он должен был поклоняться святой троице – Марксу, Энгельсу, Ленину и славить великого апостола – Сталина.
Избегая домашнего дискомфорта, Володя много времени проводил со своими школьными приятелями, хотя порой с ними ему было скучновато.
В середине августа из Москвы приехала погостить старинная мамина подруга со своими дочерьми.
-Володя познакомься, это Оля, а это Маша.
Перед Володей стояли симпатичная серьезная девушка с черными волосами и округлыми, мягкими чертами лица и озорная кудрявая темноволосая девочка лет семи.
- Очень приятно.

***
С Ольгой они проводил дни напролет: гуляли по городу, ходили на пляж, плавали на многочисленные необитаемые и дикие острова днепровских плавней. Он рассказывал ей о своих приключениях в Средней Азии - как сражался со сворами собак, когда воровал яблоки, как ковал ножи, как играл на ташкентском базаре в орехи, принося домой в голодное суровое время каждый вечер мешок грецких орехов. Он умел рассказывать, а она слушала, смотря на него большими зелеными глазами, то смеясь, то удивляясь услышанному, но все чаще они оба, замолкая, смущенно смотрели друг другу в глаза, не зная, что сказать. Домой они приходили очень поздно. Это не могло не беспокоить их родителей, и мягко, но настойчиво их просили брать с собой на прогулки Олину сестренку. Конечно, наивно было думать, что Володя позволил бы себе «лишнего». Дело было даже не в воспитании, откровенно говоря, при полном бесстрашии и уверенности в себе, он был очень застенчив с девушками. Но родители все же волновались, и потому теперь всюду с ними была Маша, как некая, довольно странная, гарантия непорочности их отношений.
В августе вода в Днепре - как парное молоко. Да и деньки стояли ясные и теплые, большую часть времени компания проводила на пляже, а главное, Маша в воде все время плескалась, разговору не мешала.
- Сейчас в Москве такой антисемитизм, просто ужас. Мама боялась, что меня в институт не примут, но я все же поступила. Говорят, какая-то мизерная квота есть, так вот я, наверно, в нее и проскочила.
- Как в царской России, видимо, скоро черту оседлости введут.
Он пытался шутить, только почему-то Оленьке было не смешно - в Москве еврейский вопрос в конце сороковых стоял несколько острее, чем на Украине.
- Володя, ты зря улыбаешься, в Германии тоже начиналось постепенно, а потом людей газом травили и жгли в печах.
-  Знаю, но мы же не в Германии. Я не чувствую здесь особого антисемитизма, да и потом Сталин не антисемит. Я слышал, что до войны здесь в тюрьму сажали только за слово «жид». Даже анекдот такой ходил:
«Подходит один мужик к другому и спрашивает:
- Ты что здесь делаешь?
А тот отвечает:
- Да вот, трамвай подъеврееваю...»   Правда, после войны все несколько изменилось. Как-то я проходил мимо одного двора по дороге в школу, меня мальчишки «Зямой» стали дразнить и камни бросать. Я тогда завернул в газетку стальную трубу, и в очередной раз, проходя мимо этого двора,  ударил одного по плечу газеткой.
- И что дальше?
- А дальше он упал как подкошенный, я, видимо, ему ключицу сломал. Больше не дразнили.
- Не знаю я, чем это все кончится, по моему это все идет к… Смотри, вот поганка, только что была в воде, а уже где-то спряталась!
Посмотрел Володя на реку, а Машиной головки нигде не видно. У Володи екнуло сердце -  не похоже, чтобы баловалась девочка. Рванул к реке, ноги песок, словно миксером взбивают.  Врезался, как торпеда в легкую днепровскую волну. Увидел под водой девочку, подплыл  в два гребка, схватил ее и на берег, а она уж не шевелится. Представил Володя, как домой придет и скажет матери: «Утонула ваша дочурка» - словно тысячи струн где-то глубоко внутри оборвались. Оля стояла рядом  молча, лицо хуже, чем у утопленницы, в глазах ни слезинки, только безумная пустота.
Руки на грудь, раз, два, три, четыре - искусственное дыхание, и снова раз, два, три, четыре, выдох рот в рот… Да только зря все, не бьется сердце девочки. Сначала секунды в минуты превратились, потом в часы, теперь вечностью каждое мгновение потянулось, кажется, уж век сменился, и эпоха, только он один с этой девочкой на руках здесь. Понимал Володя, что нет возврата оттуда, где она сейчас, знал, что напрасно все, но продолжал: раз, два, три… И с губ его слетали мольбы к Всевышнему, только не замечал он, что на святом языке шептал, иначе очень бы удивился, потому что забыл давно эти слова. Молил Всевышнего, а сам продолжал: раз, два, три…и вдруг - чудо это было или усилия его оправдались? - только закашлялась девочка и заплакала. Как тысячетонный груз с плеч упал, позабыл разом Володя все свои клятвы Господу, улыбнулся устало - понятно, это его собственные усилия Машку с того света вытащили.

***
Последний день вместе - утром поезд в Москву. Молча просидели они весь день на берегу Днепра. А что говорить? Люди взрослые, никаких иллюзий. Договорились не писать друг другу - так лучше, что зря душу терзать?!
Глубокой ночью, когда все давно легли, она пришла к нему на веранду, где он спал. Были объятия, они жарко целовали друг друга. Володе хотелось прижать эту такую ставшую родной ему  девочку как можно ближе к себе, хотелось целовать каждую клеточку ее тела, хотелось… но, конечно, он не мог позволить себе большего. А утром Володя проводил ее до поезда, и внутри разлилась огромная, бездонная и бескрайняя пустота. С ним это было впервые, впервые в голове не было никаких мыслей, он ни о чем не думал. Просто шел, просто ел, просто ложился спать и вставал утром. Время существовало отдельно от него, он не ощущал его движения.

***

Нужно было наверстывать учебу за первый курс. Буханка хлеба да учебники – вот и  весь рацион на день. Скучно и нудно прошел учебный год, как путь бедуина в далекой Сахаре. Сессию он сдал досрочно - нужно было везти отца на обследование  в психиатрическую клинику в Днепропетровск.
Дома лежало письмо, которое он ждал весь год, и уже отчаялся получить, они ведь договорились не писать друг другу. Нарушить свое обещание первым он не мог, потому что не знал ее чувств, не знал, хотела ли получить его письмо. Он боялся быть навязчивым, но в душе продолжал ждать и надеяться.
В письме Оля была немногословна:
Здравствуй, Володя. Я помню, о чем мы с тобой договаривались, я помню, что обещали не писать друг другу. Много раз я садилась за стол и писала тебе, но так и не отправила ни одного письма. Прошел целый год, и вот сейчас я все-таки решилась. Пятого июля я приезжаю на две недели к бабушке с дедушкой в Кривой Рог, и больше всего на свете я хотела бы увидеть тебя. Если ты  хочешь нашей встречи и сможешь приехать – я буду ждать, если нет - я больше тебе не напишу.

Конечно, он обязательно будет там, чего бы это ему не стоило, но вот беда - обследование отцу назначено как раз на первое июля. Правда, лежать в клинике он должен будет не меньше месяца, а, значит, из Днепропетровска можно махнуть в Кривой Рог.

***

Отца положили  на обследование. Володя ночевал четыре дня в больнице на стульях,  чтобы днем водить отца на  консультации, да и не уехать было домой - билетов на поезд не достать. Сдав сессию раньше срока, он и так с трудом купил билеты. А пока был в Днепропетровске, закончился учебный год в большинстве институтов, кроме того, наступил сезон отпусков.
- Как же быть, как попасть в Кривой Рог? - сверлило в мозгу. К несчастью, кроме него, еще сотням таких же, кровь из носу, куда-то нужно было попасть: кому домой, кому на похороны, кому на свадьбу. И люди пытались любым способом влезть «зайцами» в поезд, хоть на крышу, хоть на подножку, да только и милиция не дремала: на перроне стояло оцепление,  милицейские патрули рядом с каждым вагоном. Володя посмотрел, прикинул и решил, что не выгорит здесь ничего «зайцам», не удастся прошмыгнуть в вагон. Он  рванул в аэропорт - а там не лучше. Пробежался по всем кассам – оказалось, на неделю вперед было все раскуплено, да и контроль здесь никак не меньше, чем на вокзале.
Володя вспомнил, что со вчерашнего дня ничего не ел. Забрел в буфет, купил там пирожок с чаем. Задумчиво жуя, уставился в одну точку – все пытался придумать, как попасть  к Оле.
- Эй, парень, парень, что с тобой? – затряс его за плечо какой-то мужичок – гляди, вон муха к тебе в стакан попала, сейчас проглотишь!
- Да? Что? Все со мной в порядке, задумался, видимо.
- А чего грустный такой?
- Да мне к девушке надо попасть в Кривой Рог. Из Москвы она приехала, через пять дней уезжает, а я не видел ее год, и очень мне ее увидеть нужно, а тут вон… – он махнул в сторону суматошной толпы.
- Да, дела…проблема…  ну, так и быть, слушай меня, я  лечу как раз в ту сторону, запчасти на машинотракторную станцию везу, заправиться сел, через час вылетаю. Но
здесь мне тебя не провести на борт, сам видишь – все оцеплено. Слышь, ты поди-ка сюда… - он подвел Володю к окну – Видишь поле, а за ним холм?
- Ну….
- Так вот, иди сейчас туда, я взлечу, а за холмом сяду, чтобы меня не видно было диспетчерам. Тут километров пять. Все, дуй давай! Через час взлет.
- Так Вы что, пилот?
- Дуй давай, тебе говорят!

Володя разогнался,  шаги все быстрее и быстрее. Дядька сказал, что через час у него взлет, а пройти с пяток километров нужно. Вот только как ни ускоряется Володя, а холм все не приближается... Вот он уже бегом бросился, дыхание перехватило, а цель ближе не становится – пошутил, что ли мужик, здесь не пять, а все десять километров будут! Расстояния в степи обманчивы. Кажется, что совсем рядом холмик, буквально два шага пройти, а на самом деле идешь, идешь, а он как был впереди в двух шагах, так там и маячит,  не приближается.
Наконец, добежал Володя до холма, спустился вниз по другую сторону, но не увидел никакого самолета и в помине.
- Ну, конечно, посмеялись надо мной, а я - дурак «купился», побежал. Вот идиот!
Сел в поле, чтобы продышаться, отдохнуть и назад брести. Вдруг где-то  вдалеке  послышался рокот, а за ним и сам «кукурузник»-одномоторник  стрекозой выплыл из-за холма и пошел на посадку.
- Ну, лезь назад!
У такого самолета две полости . Но сзади, где место для пассажира, огромный ящик стоял, и Володя никак там не мог поместиться.
- А куда садиться-то? Здесь ящик!
- Слушай парень, я же сказал, что везу запчасти на МТС, что ты мне мозги компостируешь! Ты летишь иль нет? Залазь на ящик и за стекло держись.
Самолет затарахтел, затрясся, и понесло его, не спеша вперед. Колеса оторвались от неровной поверхности, и по мере того, как поток воздуха сильнее набегал Володе  в лицо, ему страшно становилось: самолет не высоко летел, может метров двести - триста над землей, а все один черт, падать-то – больно. Он вцепился в защитный щиток так, что   руки побелели, ноги затекли, казалось, потоком воздуха того гляди сдует.
Изредка кинув взгляд вниз, он видел, как медленно, неспешно проплывали под ним поля. Часа три, а может и больше прошло, наконец, пошел самолет на снижение.
- Слышь, - повернулся к нему пилот, и заорал, что есть мочи – я тебя тут высажу, а то мне по балде дадут, если я с тобой на аэродром! Тут недалеко, дойдешь!
Поблагодарив летчика, Володя нетвердыми ногами ступил на землю, и почувствовал,   что ноги не слушаются, словно ватные, подламываются, не держат тело,  как будто тысячи иголок разом впились в кожу.  Кое-как разошелся - темнело уже, а идти прилично…

***

Встреча с Олей получилась жаркой - попал маятник любви в резонанс их чувств, накрыл горной лавиной. Дни пролетели, как один миг, и пришла пора снова расставаться.
- Володя, ты будешь писать?
- Конечно, я буду писать и ждать твоих писем. Мы обязательно будем вместе! Я хочу, чтобы ты была моей женой.
- Я тоже хочу, но пока об этом рано.
- Приезжай летом, в следующем году.
- Я люблю тебя!



***

Отца оставили в психиатрической клинике на лечении до двенадцатого сентября, потому в Одессу на учебу он прибыл вечерним поездом пятнадцатого, после того как съездил за папой в Днепропетровск. Уже изголодавшись по учебе, в приподнятом настроении брел с вокзала в свое общежитие пешком, наслаждаясь мягкой прохладой вечерней Одессы.
В  Доме культуры имени  Горького, как всегда по субботам, были танцы.
- Ну, ты, бля, крыса, тебя, кажется, предупреждали, чтобы мы тебя здесь больше не видели, - трое молодых парней в форме одесской мореходки окружили студента-водника.
Какие танцы в Одессе без драки? Но  трое забияк  даже не предполагали, что этот вечер войдет в анналы истории, и будет вспоминаться многими поколениями студентов.
- Ну, давайте, выйдем, – не очень уверенно предложил узкоплечий парень морякам, первым направившись к выходу.
- Давай, давай иди, придурок – самый здоровый из моряков отвесил пренебрежительный подзатыльник идущему впереди, впрочем, этот выпад остался без ответа.
Выйдя из дверей Дома культуры, парень резко рванул с крыльца, один из преследователей сорвался с места, готовый догнать паршивца, но со стоном повалился на землю, тут же получив оглушительный удар бутылкой по голове. По его лицу хлынула кровь вперемешку с дешевым молдавским вином. Со всех сторон на воинственную троицу посыпались тумаки. Вскоре, когда стих ураган ударов, узкоплечий парень, присев на корточки, приподнял за волосы окровавленную голову того самого, что отвесил ему в клубе подзатыльник:
- Это чтобы я тебя здесь больше не видел!

Решив сделать крюк, Володя спустился вниз к набережной, чтобы полюбоваться огнями города, отраженными зеркальной поверхностью Черного моря.

Хромая на левую ногу, и рассматривая дорогу перед собой тем глазом, что распух меньше другого и еще еле-еле открывался, морячок вбежал в здание общежития мореходки и, облокотившись на плечо дежурного, отчаянно ударил по кнопке сирены. Страшный рев «боевой тревоги» в один миг оглушил обитателей общежития. Те, кто уже улегся спать, вскакивали с постелей, судорожно натягивая штаны. Со всех этажей на лестницы выбегали толпы поправляющих на бегу одежду молодых парней и табунами устремлялись вниз.
- Водники! – завопил побитый, и вся орда, вывалившись на улицу, разбилась по ротам и отделениям.
Прохожие провожали удивленными взглядами  бегущую в сторону общежития водного института, как называли в народе ОИИМФ, толпу моряков.
Ворвавшись в общежитие, они принялись крушить все, что попадало под руки, включая мебель и физиономии случайно оказавшихся в вестибюле студентов.
Последние кинулись по этажам общежития, колотя в двери комнат ножками от стульев и чайниками. В отличие от мореходки, в стенах которой царили военные порядки, в гражданском институте не было предусмотрено сигнала боевой тревоги, поэтому оповещение чуть затянулось, давая морякам фору. Наконец, на всех этажах захлопали двери, некоторые студенты выбегали в одних трусах и вихрем сбегали по лестнице, попадая под шквал ударов противника. Все коридоры охватило студенческое сражение, но основная битва переместилась в столовую. Табуретки и ножки от столов мелькали в руках распаленных пацанов, как реквизит цирковых жонглеров.  Преподавательский состав уже был поднят на ноги, а весь город заполнил звук милицейских свистков.

Подойдя к общежитию, Володя с изумлением увидел толпу дерущихся. Собственно, потасовки между курсантами мореходки и студентами его Alma mater были весьма регулярным событием, но такая многочисленная битва случилась впервые. Настоящее же удивление его ждало внутри: десятки парней со страшным криком и ругательствами молотивших друг друга,  чем попало, не меньшее число поверженных, лежащих вокруг, пятна крови из разбитых носов и ртов, забрызгавшие  пол и стены. Пробираясь вглубь здания по коридору и закрываясь чемоданом от случайных ударов, он вдруг услышал громкий возглас своего соседа по комнате:
- Володька, давай сюда!
Он едва поднял глаза на приятеля, как сзади совсем близко раздался вопль, похожий на крик дикого бабуина, и воздух взорвал свист запущенного с большой скоростью предмета. Боковым зрением Володя успел увидеть стремительно летящий прямо ему в голову массивный табурет, но в последний момент чья-то рука резко остановила его на лету. Огромный парень в форме мореходного училища одной рукой мертвой хваткой держал за плечи нападающего, одновременно другой  подталкивая Володю:   
- Чего стоишь, иди, давай, быстрее!
Володя с благодарностью посмотрел на атлета, рост которого, по всей видимости, уходил за два метра. Лицо его показалось смутно знакомым, но где и при каких обстоятельствах они могли встречаться - в голову не пришло. В этот момент в здание ворвалась милицейская группа, растаскивая распаленных драчунов по разным углам, а особо агрессивных связывала попарно толстым тросом и распихивала по милицейским фургонам.


                ***

После четвертого курса летом студентов-водников отправили на  военные сборы для присвоения офицерского звания.
Володя проходил их по специальности военного водолаза. Это было славное время, которое он часто потом вспоминал. Во время учебы студенты жили голодно, на мизерную стипендию, основной едой были хлеб и картошка. На базе же водолазов кормили, как в Кремле: мясо, овощи, шоколад, на ужин давали красное вино. Тренировки проходили на море, а погода в тот год стояла отменная. Володе казалось - еще немного, и его «будка» не поместится в водолазном шлеме. Мичман, который их курировал, студентов жалел и не особенно напрягал с нагрузками:
- Товарищи студенты, сегодня тренировки в барокамере. Сильно мы вас давить не будем - 6 атмосфер. И еще очень рекомендую не пердеть, сидеть вам там восемь часов.

На пятом курсе Володе разрешили делать диплом-проект. Он спроектировал установку для загрузки судов сыпучими грузами. На защите поводов для тревоги не было, он получил «отлично».
Оставалось самая малость – распределение. Все стремились остаться в Одессе, либо же, на худой конец, попасть в Николаев - тоже не далеко. За теплое место под солнцем сражались «подкупом и угрозой, шантажом и обманом», поднимались на ноги родственники и знакомые, привлекались все возможные зацепки, и, тем не менее, на распределение выпускники шли взволнованные - никто не хотел покидать солнечного побережья Черного моря. Володя знал, что связей у него нет, а потому просто написал в заявлении: «Прошу направить в порт города Корсакова». Южная оконечность Сахалина! Самая удаленная точка на просторах огромного Советского Союза. Он рассуждал, что в Одессе пробиться будет в десятки раз сложнее, играют роль связи, знакомства, и прочее… что угодно, только не деловые качества или не они в первую очередь. А там, на краю земли, где он будет чуть ли не единственным дипломированным специалистом, быть может, он добьется большего.

Вызывали по одному. В зал, где сидела комиссия, заходили на «ватных» ногах.
- Володька, ты как всегда - само спокойствие! Тебя что, не волнует твоя судьба?
- Волнует, просто я думаю, у меня нет конкурентов.

Настал его черед.
Совершенно спокойно, без нервозности и волнения зашел в зал.
- Владимир Либерман?
- Да.
- Вы написали заявление в город Корсаков, но у нас к Вам будет иное предложение.
Надо сказать, эта фраза его очень удивила, в это время в разговор вмешался пожилой мужчина, сидевший в углу.
- Мы видели Ваш дипломный проект, нам специалистов, вроде Вас, здорово не хватает, предлагаем Вам работать в Министерстве обороны.
- Хорошо.
Будто от их предложения я могу отказаться! – улыбнулся он про себя и взял направление.
Перед отъездом, прощаясь с общежитием, которое было ему домом долгих  голодных пять лет, зашел в столовую и с усмешкой окинул взглядом прикрученные к полу после той памятной драки ножки скамеек.

***

Приехал Володя в Хабаровск, а дальше что? Адрес был указан странный: Хабаровск-6. А где он, этот шестой Хабаровск? Решил спросить на почте:
- Здравствуйте, вы не поможете мне найти этот адрес?
Дородная тетя посмотрела в листок и изобразила улыбку всеми своими железными зубами.
- Подождите минутку молодой человек, одну минутку, уж будьте любезны.
Володя удивился, надо же какой обходительный народ на Дальнем Востоке! Впрочем, его удивление рассеялось и все встало на свои места, когда, спустя несколько минут, рядом с почтой заскрипел тормозами милицейский газик.
- Пройдемте с нами, товарищ, - сказал с порога человек в форме и тоже как-то  неестественно улыбнулся.
Привезли его в отдел.
- Откуда у Вас этот адресочек, гражданин? - уже без всякой улыбки произнес оперативник.
На этот раз улыбнулся Володя и так же официально, будто передразнивая, произнес:
- Да вот, товарищ милиционер, направление на работу получил от Министерства обороны Союза Советских Социалистических республик.
Специально полностью и четко, делая ударение на каждом слове, он чеканил название грозного ведомства, протягивая бумагу с серпом и молотом, заверенную гербовой печатью.
Лейтенант прочитал направление и сделал телефонный звонок.
- Пожалуйста, можете подождать у меня, сейчас за Вами приедут.
Через двадцать минут в кабинет зашли двое из госбезопасности, снова тщательно проверили документы, посадили в машину и повезли.
Машина быстро выскочила из города на шоссе, и, пройдя по трассе километров пятнадцать, свернула на малоприметном перекрестке в лес. Дальше дорога проходила все время по тайге. Километров через пять показался контрольно-пропускной пункт. Там попросили всех выйти, посмотрели документы, отдали честь. Когда трогались, за окном слышался отчаянный лай сторожевых псов. Через пару километров снова проверка, точно такая же.
- Да, серьезная охрана, - с улыбкой произнес Владимир.
- Особо секретное военное производство, - ответил сидевший рядом чекист.
Подумать только - завод с городком обслуживающего персонала в диаметре километров пятнадцать, и кольцо безопасности, опоясывающее секретный объект, не меньшей ширины! А затеряно это все в дремучей тайге. Вот, например, Израиль - весь поперек всего-то шестьдесят километров. Как там такой объект разместишь?
 А Люксембург? Можно было б сразу всю страну колючей проволокой обносить. А здесь две тысячи квадратных километров затерялись где-то на бескрайних просторах, и - пойди, отыщи.



***

Все сотрудники военного завода невыездные, без особого разрешения покидать территорию никому было нельзя. Тут, конечно, и неплохая библиотека, и кинозал, да и отменная столовая, но все же лагерь - он и есть лагерь, хоть и комфортабельный. От этой мысли только  одно спасение Володе – работа. Главный технолог уже скрываться от него стал - каждый день молодой инженер ходит, задания просит.
- Вот неймется человеку, сидел бы как все, так ведь нет, выдашь ему задание на две недели - на следующий день приходит, мол, все сделано, извольте еще – сетовал Володин начальник.
Люди в неволе озлобляются. Даже когда вроде бы и бытовые условия хорошие, отсутствие свободы давит, как пресс, незаметно людей превращает в зверье. Одно развлечение в заводском общежитии знали – водку. Соберутся вечером - и понеслась: коллектив мужской, кто отказывался со всеми пить, того гнули, пока выделываться не прекратит. В тот вечер, как обычно, сидели, выпивали, вдруг кто-то вспомнил:
- А где новенький?
- Да черт его знает!
- Так позовите, как же так, не порядок! Что же мы, не люди что ли? О молодежи заботься нужно, помогать в коллективе адаптироваться, уга-га!
- Владимир, что же ты здесь, пойдем с нами, выпьем, посидим.
- Да нет спасибо, я прогуляться по территории собрался, осмотреться. Я вообще не пью.
- Да брось, пойдем, успеешь еще осмотреться, никуда все равно отсюда не денешься!
- Правда, спасибо, но я не хочу.
- Ты что же нас не уважаешь? – вскипятился здоровый, как буйвол, человек с мохнатыми  руками и огромными пудовыми кулаками.
- Я вас ни капли не уважаю, ни на грамм! За что мне вас уважать?
Яростью глаза налились у амбала, аж перекосило его от такой наглости. Но Володя пять лет прожил в мужском общежитии, знал - гнуться нельзя: один раз согнешься, потом уже поздно будет, нельзя слабость показывать, с первой минуты надо насмерть стоять.
А тот размахнулся, отвел назад  плечо, чтобы через сотую долю секунды со страшным ускорением выстрелить вперед, толкая кулак прямо в лицо, знал - одним ударом уложит. Володя тоже понимал, что силы неравные, но еще он знал – побеждает тот, кто сильнее духом. Ухватил за ножку  табурет, тяжелый такой, из соснового массива и, не дожидаясь, изо всех сил врубил с размаха противнику в грудь. Прошел табурет сквозь кулак, сквозь блок второй руки, и углом ударил в грудную клетку. Молча упал тот на пол и  лежал на спине с широко открытым ртом.  Даже какая-то неестественная картина получилась, прямо как в немом кино. А Володя поставил табуретку на пол и ушел тихо, ничего не сказав.
С тех пор никто больше его не трогал, никто не приставал, после работы чаще всего засиживался Володя вечерами в библиотеке. Однажды попался ему в руки научный журнал, а в нем статья: «Диэлектрик в электромагнитном поле». Очень интересная статья: оказывается диэлектрик, попадая в электромагнитное поле, старается двигаться по силовым линиям. И тут осенило Володю, как током ударило.
Завод выпускал корабельное оружие, в том числе шахты подачи снарядов. Шахта – рамная конструкция с раскосами, по ней снаряд из трюма к орудию подается. Красить их - целая проблема, кистью выкрасить – адский труд, конструкция высокая, и очень много элементов, а из пульверизатора еще хуже, только десять процентов краски на раме оседает, остальное летит на пол, на стены, на головы и в легкие маляров, опять же, перерасход краски огромный. Вот если бы подать на раму электромагнитное поле, так частички краски куда нужно полетели бы! Написал Володя подробную докладную записку директору.

***

- Владимир Лазаревич, берите на себя разработку системы и технологии окраски. Вот Вам пропуск для свободного выхода и спецразрешение от Минобороны, сами выбирайте, какие предприятия и НИИ хотите посетить. Думайте, что Вам нужно, любые материалы в этой области достанем.
Володя глянул в бумагу - серьезный документ, в духе: «...предъявителю сего мандата оказывать всяческую поддержку и помощь», да не просто, а за подписью замминистра.
Стал он ездить по предприятиям и  научным институтам, но с работой не торопился, знал -  как только дело сделает, сразу снова его в «лагерь» за колючую проволоку вернут, а ему, ой, как не хотелось обратно. Как-то раз в Хабаровске зашел в ресторан пообедать. За столиком соседствовал серьезный мужчина с депутатским значком на лацкане пиджака, разговорились:
- Владимир Михайлович.
- Владимир Лазаревич. Очень приятно.
 Собеседник рассказал о себе. Выяснилось, что он главный инженер хабаровского порта.
Володя, в свою очередь, поведал, что учился в ОИИМФ по специальности инженер-механик по оборудованию портов. Оказалось, что они оба окончили один институт. Так за приятными воспоминаниями скоротали вечер. Расставались со взаимной симпатией.
- Слушай, а может к нам? Нагрузка на порты с каждым годом все больше, грузы-то со стройматериалом на БАМ все через нас идут. Нам сейчас так толковых специалистов не хватает!
- Да ну что Вы, кто меня отпустит из Минобороны!
- Если согласен, то пусть тебя это не волнует.
- Я-то, конечно, согласен, вот мне резон за колючей проволокой всю жизнь сидеть!
- Погоди, я запишу полностью твои данные.
 На том и расстались. Володя вернулся на завод и продолжил работу над проектом. Надо сказать, он не питал никаких иллюзий. Через пару месяцев его вызвал директор:
- Ну что, Владимир, решили от нас сбежать?
- Михаил Петрович, с чего вы взяли?
- Ну, как же, вот пришла бумага по вашему ходатайству, Вас переводят. Разве мы мало для Вас сделали? Смотрите, за десять месяцев Вас повысили до ведущего технолога. Ну что Вам еще не хватает?
- Вы знаете, Михаил Петрович, я никаких ходатайств не писал, но, честно говоря, рад переводу. Поймите меня правильно, Вы прекрасно ко мне отнеслись, но дело в том, что здесь я, как в тюрьме. Мне свободы не хватает! А разработка окрасочной камеры практически завершена, теперь это дело техники, я больше в процессе не нужен.
- Ладно, Володя, жаль мне с тобой расставаться, отличный ты специалист, но тебя в целом понимаю, чувствую, у тебя большое будущее. Удачи тебе! Глядишь, еще свидимся...


Глава 3

Полным ходом началось строительство Байкало-Амурской магистрали: прорубили миллионы кубов горной породы, вывезли миллионы кубов земли, угробили сотни тысяч заключенных. Великая стройка, как черная дыра, поглощала бессчетное количество материалов. Порты Амура – восточные ворота БАМа, не успевали обслуживать транспорт, потому требовалось срочное расширение терминалов - строились по всему Амуру новые причалы, разгрузочные станции. Но Амурское пароходство не справлялось  с задачей партии.
- Здравствуйте, товарищи. Теперь так будет - каждую неделю все начальники портов будут лично мне отчитываться по количеству изготовленных крепежных стяжек. Это узкое место в строительстве новых причалов, поэтому снимайте людей, откуда хотите, организуйте третью, если необходимо, четвертую смену, но план выполняйте!

Суров начальник Амурского пароходства Захватов Зиновий Георгиевич. Но его можно понять, ему постоянно из министерства «хвост накручивали», министр водного транспорта лично звонил и грозил партийным взысканием. Хорошо еще, что далеко от Москвы, а то каждый день бы «на ковер» вызывали.

Присылали  тысячи рулонов катаного прута, его надо было нарубить, выровнять, резьбу нарезать. А нужно бессчетное количество таких стяжек. Сотни здоровых мужиков лерки крутили. Все резервы, казалось, уже задействованы, но поскольку  точить на станках эти стяжки было нельзя, приходилось резать вручную.

Порты не справлялись, каждую неделю начальники прибывали на совещание отчитываться о выполнении плана, но он не  выполнялся,  поэтому сидели молча, втянув головы в плечи в ожидании очередного выговора. Громил их начальник пароходства, но и сам  понимал - не хватает людей,  неоткуда дополнительно снять, что тут поделаешь?!

***

Механик хабаровского порта Владимир Либерман после утренней планерки постучал в кабинет главного инженера:
- Разрешите? Владимир Михайлович, я с просьбой: выделите мне один станок сверлильный и еще кое-чего тут по списку, я попробую решить проблему нарезки стяжек.

- Все тебе выделим, дорогой ты мой, был бы результат!

Володя рассудил, если гора не идет к Магомеду, то Магомед должен идти к горе. Раз деталь неровная, значит вращаться должна лерка -  из сверлильного станка сконструировал станок для нарезки резьбы. Не станок, а чудо вышло, вжик и готово!

***

-  ...так, что нам скажет начальник комсомольского порта?
- Мы, Зиновий Георгиевич, стараемся, как можем, 2500 сдали на этой неделе.
- А план у вас 4000! Работайте, делайте что-нибудь, на то Вы и руководитель. А если не справляетесь, так мы Вас освободим от ваших обязанностей. Так, дальше - Благовещенск.
- У нас 3200.
- Плохо, очень плохо работаете. Мы Вас на такую должность назначили, так не надо обманывать наше доверие. Что у нас в Хабаровске?
- Зиновий Георгиевич, план выполнили, 5000 сдали.
- Вот молодец, Александр Михалыч, из отстающих в лидеры вырываетесь! План вам 6000  на неделю.



***

За окном уже занялся рассвет, а она так и не смогла уснуть. Встав с постели, она накинула халат, вышла на террасу второго этажа и, щелкнув зажигалкой, закурила.
- Дженни, ты уже проснулась? – раздался сзади голос отца.
- Еще не уснула скорее.
- Волнуешься?
- Волнуюсь? Нет, скорее сомневаюсь в правильности решения.
Подойдя, отец обнял ее за плечи:
- Ты не хочешь выходить за Джозефа?
- Не знаю...
- Он не плохой парень, очень деловой…
- Да, он хороший человек, и, судя по всему, любит меня, да, он деловой и о таком муже мечтают многие женщины, это все так, но дело не в нем, скорее во мне… – задумчиво протянула, обернувшись к отцу, Дженни.
- Отчасти я тебя понимаю, но свадьба-то уже сегодня. Почему ты не сказала этого раньше? Хочешь отменить церемонию? – с укором в голосе спросил Бенджамин.
- Почему все на меня давят? – вспылила Дженнифер – Ты, Джо, я не знаю… Наверно, не надо ничего отменять, а то ведь перед приглашенными неудобно, – неуверенно добавила она.
- В конце концов, это твоя жизнь, поступай так, как тебе подсказывает сердце, только постарайся до трех часов все решить, – нахмурился отец, выходя и закрывая за собой дверь, в энергичном стуке которой явственно слышалось его недовольство дочерью.
- «Как подсказывает сердце»... А как оно подсказывает? Молчит предательски, предоставляя всю сложность выбора разуму. После прогулки по саду она заглянула в ежедневник: в одиннадцать приедет парикмахер, в двенадцать должны привезти платье.
Налив себе полный стакан виски, Дженни опрокинула его залпом, по телу разлилось тепло, а в голове появился легкий шум. «Ну вот, уже немного легче», - рассмеялась она,
глядя на себя в зеркало и, схватив бутылку, сделала еще несколько больших глотков, задержав дыхание.


***

Начальник хабаровского порта зашел в ангар, посмотрел – на душе потеплело, благостная улыбка заиграла на губах: раньше здесь крутили лерки десятки слесарей, а теперь в цехе  пусто, всех отправили в отгулы. Люди устали - без выходных сверхурочно много месяцев работали. Володя сидел в углу, чай с печеньем пил, да приятным мыслям предавался:  невеста из Москвы приехать скоро должна, как закончит институт свой, так и приедет. Обещал Александр Михайлович с жильем нормальным что-нибудь придумать, распорядился квартиру выделить в новом ведомственном доме, так на профкоме и заявил: «Такому работнику - не грех!». Раньше каждую неделю начальник порта на совещание, как на казнь шел, теперь - сплошные похвалы получает, в пример ставят.

- Володя, чай, смотрю, пьешь?
- Да, на две недели вперед нарезал, вон лежат.
- Молодец, что бы я делал без тебя?!
- Александр Михалыч, Вы бы в пароходстве не распространялись про это дело, а то ведь везде людей отрывают, человеко-часов затрачивается много. Узнают, заставят Вас для всего пароходства резать болты, оно Вам надо?
- Да ну, что я враг себе? Конечно, ни-ни. Кстати, невеста твоя, когда приезжать собирается?
- В июне диплом, к августу приедет.
- В общем, будет тебе квартира к этому времени, негоже молодой семье в общежитии ютиться!

***
- Что Хабаровск?
- Как обычно, план выполняем - 8000.
- Может, вы поделитесь с коллегами секретом успеха?
- Главное - людей заинтересовать, условия там…, обеды горячие наладили, просветительскую работу, опять же, ведем, о важности дела рассказываем…
Жарко от злости стало начальнику пароходства, гнев в голову ударил, но он сдержался  и тихо так, вкрадчиво произнес:
- Вот сейчас мы все и поедем к вам в порт, посмотрим, как дело у вас налажено.

***
Тулуп из овчины, шапка меховая, в ботинки двое носков шерстяных, а все равно, пока до работы добегал - ноги немели. От ветра из глаз слезы текли и тут же застывая, склеивали ресницы. Полностью уже было не открыть глаз, приходилось смотреть в щелку.  Придя в цех, Володя скорее наливал горячей воды в таз и отогревал свои конечности - никак не мог привыкнуть к здешним морозам. Хорошо еще, что никого нет, выделили ему одному небольшой цех. Вот и сейчас он, сидя на перевернутом ящике, ноги опустил в тазик с водой и наслаждался теплой негой. Вдруг в цех ввалилась целая толпа, сразу видно - начальственные особы, все в пыжиковых шапках, даже неудобно как-то. Володя засмущался, неловко натянул ботинки на мокрые ноги.

Первым в цех зашел Захватов, окинул тяжелым взглядом пустое пространство: никого нет, лерки никто не крутит, только в углу несметная гора стяжных болтов, и паренек какой-то странный в другом углу парит ноги в тазу.
- Ну, и где трудящиеся?
- Ну, как бы это сказать, - замялся Александр Михайлович - вон!
Он указал на стоящего в углу молодого человека.
- И все?
- Да, все.
- А ну, пусть покажет, как это он один столько нарезать успевает.
Володя подошел к станку, взял в руки заготовку, включил,  раз - и готово! Потом взял вторую заготовку, снова повернул - и все!  Третью, четвертую… Начальник пароходства посмотрел на него, молча развернулся и вышел, а за ним и вся свита.
Через два дня в порт пришло распоряжение: Либермана командировать в пароходство.
Володя расстроился, здесь ему уже и квартиру обещали, а там, в управлении - кто знает, когда жилье дадут?
- Александр Михалыч, так, а может я здесь, у Вас? Что мне пароходство, мне  и здесь не плохо.
- Ну, смотри, Володя, мы же не в армии, ты можешь и не ходить туда, официально ты здесь работаешь, без твоего заявления тебя перевести не могут. Конечно, мне хотелось бы, чтоб ты у меня здесь в порту остался.
На том и решили – и без Либермана у начальника пароходства много дел, да и кто такой этот Либерман, чтобы о нем помнить?  Неделя, другая прошла, казалось, в управлении про него забыли.

***

У Захватова очередное совещание, начальники портов отчитывались по итогам года.
1954 год был непростым, сооружали новые причалы, углубляли русло Амура, строили новые склады - большую работу проделали, но не меньше осталось и на следующий год: надо было расширять железнодорожную сеть в портах, оснащать причалы кранами, строить терминалы.  Скоро Новый год, настроение уже у всех праздничное, меньше десяти дней оставалось.
- Иван Яковлевич, вам уже пришли краны из министерства?
- Да, позавчера только эшелоны разгрузили. Два «Ганца» и «Деррик Хойст». За «Деррик Хойст» Вам особое спасибо, что помогли. Эх, с этим американским чудом мы десять раз план сделаем!
- Ну, старайтесь, будем надеяться, что нас не посрамите. Сергей Владимирович, а как у Вас дела в Благовещенске?
- Причалы сдали в срок, но терминалы оборудовать пока не получается, вы же знаете, у Главснаба не допросишься, чтоб в сетку включили, говорят, кончились лимиты на оборудование. Мы-то что могли, сделали.
- Раз не дают, значит, плохо просите, настойчивее надо быть. В следующем году постарайтесь. Ну что товарищи, встретимся в новом году, всех с наступающим, и не расслабляйтесь эти дни! Все свободны.
Когда уже расходились, Зиновий Георгиевич окликнул начальника хабаровского порта:
- Да, Александр Михайлович, к Вам у меня еще один вопрос, где, собственно, Либерман?
Тот не ожидал такого вопроса, думая, что уже давно забыли в пароходстве про молодого механика.
- Так, Зиновий Георгиевич, у меня в порту.
- А почему? Я же просил оформить перевод в пароходство на должность старшего инженера?
- Зиновий Георгиевич, да он, вроде, не хочет.
- Что? Не хочет?!  Чтоб до Нового года был перевод! А если перевода не будет, мы Вас куда-нибудь переведем на должность старшего кочегара. Шучу. Уж постарайтесь его уговорить.

***

Этим вечером она вернулась домой в приподнятом настроении и, пританцовывая с большим коричневым портфелем, тисненым красной кожей, словно первоклашка, получившая свою первую пятерку, загадочно улыбаясь, сообщила мужу радостную новость:
- Джо, угадай, кем меня сегодня назначили?
- Неужели сразу начальником финансово-аналитической группы?
- Мелко, мелко берешь! Совет директоров утвердил меня вице-президентом компании!
- Поздравляю, – фыркнул Джозеф, ехидно добавив – не мудрено получить в двадцать пять должность вице-президента, если твой отец президент и основной держатель акций.
Дженни, нахмурясь, исподлобья посмотрела на мужа:
- Да иди ты! Кроме папы за меня проголосовали и другие акционеры.
- Дорогая, ты так прекрасна в своей наивности!
Размахнувшись и слегка хлопнув мужа портфелем по спине, Дженни с досадой протянула:
- Все равно мог бы порадоваться за меня, вместо того, чтобы портить настроение в такой день!

***

Очень капризен Амур. В июне он пересыхает так, что суда иногда лежат по всему руслу на «брюхе», а в августе, когда талая вода с гор доходит до Хабаровска, часто выходит из берегов, затопляя прибрежные поселки и города.
В августе Володя собирался поехать в Херсон к родителям, и тихо, без лишнего шума, там дома расписаться с Олечкой. Уже и заявление было подано, но никак не получалось уехать -  чрезвычайное положение на Амуре, сильный паводок. Все пароходство на «ушах стояло», отпуск никому не давали, а кто в отпуске - тех срочно отзывали назад. Особенно бедственное положение было на участке Хабаровского порта в районе Покровки -  существовала реальная угроза затопления портовых терминалов и складов, а вместе с ними и всего поселка. Сутками напролет насыпали земляной вал, укрепляли берег, на самый крайний случай службы гражданской обороны должны были провести эвакуацию жителей. Руководители высокого ранга - начальник порта, зам начальника пароходства, председатель исполкома Покровки лично несли круглосуточную вахту. Но, кажется, обошлось, спадала вода, медленно, но спадала. Всем службам был дан отбой - все устали, измотаны. Руководителям больше не было необходимости нести вахту, но штаб пока все-таки решили не сворачивать - пусть теперь дежурят инженеры пароходства.
Пятнадцатого августа была смена Либермана - он старший. День с утра выдался спокойный, потихоньку падала вода, и, слава Богу — думал Володя, - глядишь, еще до сентября есть шанс попасть в Херсон.
- Ну что, ребята, два часа, ночь на дворе, еще немного посидим да можно ложиться, вроде, все спокойно. Оставим на всякий пожарный случай одного дежурного, каждые три часа меняться будем.
Не успел Володя договорить, как в комнату влетел начальник участка и срывающимся голосом закричал:
- Вода! Вода прибывает очень быстро! За двадцать минут почти десять сантиметров! До верхней точки насыпи меньше метра!
- Срочно звоните в пароходство, всех поднимать, всех оповестить! – распорядился Володя.
Но время шло, а оттуда никакого ответа. Запас времени - до того момента, как вода хлынет через край насыпи - меньше часа. Бульдозеры срочно нужны, но нигде не найти ни начальника порта, ни трактористов. Всем был дан отбой - воскресенье, ночь, а нужно срочно эвакуацию проводить, нужно предпринять целый комплекс мероприятий в порту, иначе последствия затопления будут страшные. Но как проводить такие масштабные действия, когда никого нет - все расслабились после десяти дней напряжения,  никто и предположить не мог, что вода снова будет прибывать с такой скоростью.
Можно, конечно, было сказать: « Моя хата с краю»,  потом все валить на руководство, поскольку не в его компетенции серьезные решения принимать. Но Володе такое и в голову не пришло, не в его натуре было зарывать голову в песок. Знал, что сейчас он крайний, и ему надо найти решение.
Стояли на путях три состава, груженые канадской мукой высшего сорта, приготовленные к отправке.  Из этой муки хлеб отменного качества  строителям БАМа должны были выпекать. Не все, конечно, строители ели такой хлебушек, в основном, охрана лагерей и руководители великой стройки, да еще комсомольские и партийные лидеры.
- Самый опасный участок в районе набережных! Там насыпь самая низкая, и скоро прорвет! Вагоны с мукой немедленно вскрывать и мешки по насыпи укладывать. И живее! – скомандовал Либерман.
- Что, да как Вы смеете, канадская мука! Кто Вы такой! Я не допущу, у Вас нет таких полномочий! Тут же пломбы, их нельзя вскрывать! – вопил начальник железнодорожной смены.
- Все меня поняли?! Включить сирену экстренного оповещения, все мужчины в поселке, которые могут стоять на ногах, мне нужны здесь! Пломбы срывать, мешки на спину - и на насыпь! Я здесь сейчас главный, мои приказы исполнять, мать вашу!
Организовали живую цепь: кидали мешки с мукой с рук на руки и ими поверх земляной насыпи строили  дамбу — укладывали как кирпичи,  часть потрошили, и пространство между мешками мукой засыпали. Мука вроде цемента, как только вода попадает на поверхность, сразу образуется липкая и непроницаемая корка. А темень, хоть глаз коли - электричество вырубили, потому что, если бы удержать воду не удалось – залило бы  подстанцию, такой фонтан искр был бы! А вода поднялась уже выше уровня насыпи, теперь ее сдерживала только мучная дамба.  Все уже выбились из сил, а подъем Амура быстрее, чем успевают наращивать дамбу. Каждый понимал - нельзя халтурить, и перекур не устроишь - в одном месте прорвет, рухнет вся дамба, и тогда смоет всех к чертовой матери и вместе с каменными глыбами перемелет, как эту самую канадскую муку мелкого помола. Руки уже мешки не держали, и, кажется, что это бег вверх, по эскалатору, который идет вниз. За два часа двадцать суточных норм сделали бригады грузчиков! Но не зря — вода остановилась, потом медленно на спад пошла, уже окончательно.  За три часа почти километр защитного сооружения построили высотой больше полутора метров. Как великая китайская стена протянулось величественная мучная дамба! Верхние ряды укладывали, когда нижние уже воду сдерживали.
Утром явилось все начальство. Начальник Амурского пароходства окинул взглядом мучное сооружение:
- Кто приказал? - задал он вопрос, указывая на насыпь.
- Я, Зиновий Георгиевич, – шагнул вперед Либерман.
- Завтра в девять совещание, всем явиться, а тебе, Либерман, в первую очередь! – не глядя на него, буркнул Захватов.

***
Оторвавшись от чтения отчета из Гвинейского филиала, она набрала номер президента компании:
- Пап, я хочу зайти. Ты свободен?
- Поднимайся.
Этим утром, они уже виделись на совещании, но отец старался не проявлять чувств на людях, зато сейчас он тепло обнял дочь, чмокнув ее в лоб.
- Папа, я хотела поговорить о Гвинее. Сейчас Гвинейские месторождения угля обеспечивают более сорока процентов дохода компании и более пятидесяти пяти процентов прибылей. Добывать там значительно прибыльнее даже с учетом расходов на транспортировку сырья в Америку.
- Да, да, Дженн, я тоже умею читать отчеты и делать простые выводы, к чему ты клонишь?
- Тогда я скажу прямо, имеет смысл расширять филиалы в Гвинее. Кроме того, возможно, следует заняться рудой цветных металлов.
- Все это потребует больших инвестиций, между тем ситуация там не очень понятна, и не очень ясны перспективы страны.  Если все же Франция решится в ближайшем будущем предоставить Гвинее независимость, то наши вложения могут не успеть окупиться.
- Все это так, и поэтому я думаю, мне стоит поехать туда. Если все-таки мы сочтем расширение бизнеса в Гвинее оправданным риском, то лучше мне самой контролировать финансовые инвестиции, потому что слишком много «серых» расходов, трудно в действительности установить, пошли те или иные средства на взятки и подкуп, или же их присвоили сами сотрудники.
- Разумно, хотя мне не хочется отпускать тебя в эту африканскую дыру. Это может быть просто небезопасно.
- А я, напротив, давно мечтала побывать в Африке, к тому же, зря что ли, мы содержим в нашем представительстве охранников – дармоедов? – лукаво подмигнула она отцу.
Этим вечером Дженни пришла домой позже обычного.
- Дорогая, в чем дело? Ты что, забыла? Сегодня же нам на благотворительный прием к Ронсам! Я уже звонил тебе в офис, мне ответили, что ты только что выехала. Ну, разве можно столько работать?- одетый в смокинг Джозеф бросился ей навстречу.
- Ой, прости, я совсем забыла, закрутилась с делами…
- Собирайся скорее! Мы уже опаздываем.
- Нет, нет, Джо, я не пойду, очень устала, да и обдумать еще кое-что нужно.
- Как это не пойдешь? Ты что, рехнулась?
- Ну, сходи один, в чем проблема?
- Как это в чем? – возмутился Джозеф, - я женатый человек, почему я должен туда идти один? Ты же знаешь, что это очень важный для меня прием, там будет сам губернатор и несколько высших чиновников из Белого дома.
- Слушай, отстань от меня, я для себя не вижу никакой пользы от этих людей. У меня много дел, я собираюсь в Гвинею, мне нужно многое сделать до этой поездки.
- Ах, вот как?! Ты уезжаешь в Африку? Со мной советоваться значит уже не нужно? Ты просто вот так вот ставишь меня перед фактом! И когда, если не секрет?
- В  следующем месяце, зачем откладывать?!
- Отлично, – нервно махнул рукой Джозеф и, резко повернувшись, вышел из гостиной.


***

Было проведено ведомственное расследование, теперь каждый член комиссии должен доложить свои результаты на совещании у начальника пароходства, а затем будет вынесено коллективное решение.
У Захватова было принято сначала высказываться младшим по чину, потом старшим, чтобы младшие старшим не смотрели в рот и свое мнение  не согласовывали - тогда сохраняется объективность.
Но члены комиссии  и без этого понимали, какая к черту объективность - превышение служебных полномочий, повлекшее материальный ущерб в особо крупных размерах! И так все ясно – кончена карьера у  парня, дай Бог, чтоб не загремел за решетку.
Володя сидел в конце длинного стола и молча смотрел на шеренгу начальников. Каждый из них вперед другого пытался вбить в крышку его гроба свой гвоздь:
- Немедленно его уволить с работы, без права занимать руководящие должности!
- Уволить? Я считаю, что материалы ведомственного расследования нужно передать в прокуратуру и инициировать уголовное дело!
- Три состава с мукой утопить в реке! Кем вообразил себя этот мальчишка! Он должен ответить за свои действия перед страной и партией!
 Володя, конечно, не был таким уж отчаянным и бесстрашным - в двадцать четыре года ему не хотелось быть уволенным без права работать по специальности, и уж тем более не хотелось в тюрьму. Но сейчас он еле сдерживал смех, настолько комичными выглядели жестикулирующие члены комиссии.
- Ну, а что нам скажет Либерман?
Все замерли в ожидании - вот сейчас, сейчас этот сопляк кинется в ноги, будет умолять о пощаде, сейчас он будет каяться...
Только начальник пароходства, как и прежде, сидел с непроницаемым лицом, не обронив ни единого слова.
- Что я скажу? – Володя вскинул брови – в тот момент я думал о спасении людей, а не о том, что мне за это будет!
От неожиданности лица сидевших за столом вытянулись, в кабинете повисла гробовая тишина.
Зиновий Георгиевич медленно поднял голову - это был его выход. Все смотрели на него, а он в глаза всем и каждому одновременно уперся тяжелым взглядом:
- Тут звучали реплики, что Либерман не может занимать должность старшего инженера пароходства. Я тоже так считаю…
После этих слов Захватов снова опустил голову, глядя куда-то в пол, но через секунду поднял и, посмотрев на Володю, произнес:
- Я думаю, что такого человека нужно назначить начальником службы портов пароходства.
 Для Захватова не нужно было никакого расследования, он с самого начала понимал, если бы воду сдержать не удалось, материальные потери были бы несопоставимы с тремя составами муки. Погибли бы сотни людей, вода смыла бы все постройки и полностью уничтожила инфраструктуру участка порта. В тот день решительность этого юного инженера определила исход дела, и если бы тогда оказалась не его смена, катастрофы было бы не избежать.
Сердце Володи бешено колотилось, выстукивая двести, если не все триста ударов в минуту.

***

- Владимир, ты уж извини, но отпуск тебе придется сократить. Двадцатого сентября, перед закрытием навигации у меня ревизорский объезд наших объектов. Я хотел бы, чтобы ты поехал со мной. Во-первых, потому, что я назначил тебя начальником службы портов, и тебе было бы полезно все посмотреть и ознакомиться вживую, а во-вторых, поездка будет дней двадцать, и мне хотелось бы узнать тебя поближе.
- Зиновий Георгиевич, поймите, до двадцатого сентября осталось девятнадцать дней. На Николаев ближайший самолет летает из Новосибирска, а на Новосибирск рейс будет только через пять дней. Мне от Николаева еще до Херсона добираться, просто элементарно не хватит времени, путь не близкий. Мы же подали заявление, у нас свадьба. Я билеты за месяц брал. А сейчас я уже ни на один рейс не попаду!
- Подожди.
Захватов подошел к телефону, снял трубку и набрал номер.
- Алло, Николай Саныча будьте любезны. Захватов.
…
- Алло, Коля, здравствуй. Ты говорил, что в Москву летишь?
…
- Завтра утром уже? Слушай у меня к тебе просьбочка, тут такие обстоятельства… захвати с собой одного человека. Я прошу. Сделай небольшой крюк, подхвати его в Хабаровске.
 Захватов повернулся к Володе:
- Завтра командующий Дальневосточным округом Козаченко в Москву летит, ты полетишь с ним на персональном самолете. Из Москвы в Николаев рейсы каждый день. Тебя мой водитель завтра утром отвезет на военный аэродром, так что беги сдавать билеты и собирай вещи, а двадцатого я тебя жду!

***

Поднялся Володя на борт – удивился, и не думал, что в Советском Союзе такие самолеты делают - тут тебе и кают-компания, и кабинет с библиотекой, и спальные каюты, отделка – ценными породами дерева, кожаные кресла расставлены вокруг журнального столика. Обычно с Дальнего Востока самолеты летели долго, делали множество посадок для дозаправки, но это был не обычный Ил-12, а его модифицированный вариант.  Ил-12-11 конструировался специально для высшего руководящего состава страны, поэтому запас топлива у него был на четыре тысячи километров, шумоизоляция не хуже чем в Роллс-Ройсе, а в полете возникало чувство, будто скользишь на яхте по океанскому простору в легкий бриз - плавность непередаваемая, ни тебе тряски, ни вибрации.
Полет долгий, около суток, но на ночевку не останавливались, только дважды садились на дозаправку. Все время полета главком держался несколько отстраненно, хотя без надменности, особо не разговаривал, да и Володя высокого чина не донимал вопросами.
Вот уж и Москва показалась внизу, огни аэродрома замерцали, только почему-то самолет слишком долго кружил над аэродромом: то шел на снижение, то вдруг вверх его резко тянуло, то снова вниз кидало.
Придвинул генерал к себе переговорное устройство, щелкнул кнопкой:
- В чем дело?
- Николай Саныч, переднее шасси не выходит.
- Так попытайся вытряхнуть.
- Пытаюсь, не выходит.
- На брюхо сажать будешь?
- Теперь уже и на брюхо не посадить - задние шасси из мотогондол вышли, назад не убираются, мы при посадке носом в землю зароемся.
- Так что делать?
- Не знаю, буду продолжать пытаться вытряхнуть переднюю стойку.
Володю поразило спокойствие, с которым выслушал командующий командира экипажа и, со свойственной ему непосредственностью, спросил:
- Николай Александрович, а если шасси помочь выйти?
- Интересно как? За борт полезешь?
- Нет, передняя стойка ведь находится где-то под нами?
Переговорное устройство было включено, поэтому пилоты слышали диалог в салоне.
- А что — мысль! Правда, если четыре гидравлические помпы не могут выдавить стойку, вы-то как поможете? Да и как пол расковырять?  Между прочим, обшивка прочная и толстый слой изоляции, - отозвался летчик.
- А нет на борту топора?
- Откуда?!
- Зато есть штык-ножи, – прервал Козаченко их диалог.
Казалось, в нем совсем нет волнения, выдавали только капельки пота, выступившие на бритом затылке.
Володя вместе с двумя генеральскими порученцами нещадно рвал ковровое напольное покрытие, но толстый слой фанеры, из которой был сделан пол, проковырять было не так-то просто. На обратной стороне штык-ножа есть небольшая пилка, но, чтобы начать ею пилить, надо было проткнуть лист толстой фанеры, а он никак не поддавался натиску клинка. С бешеной скоростью штык взлетал и снова врезался в пол. Наконец, в какой-то момент лезвие провалилось, проткнув изоляцию, и уперлось во второй слой фанеры. Это было неприятное открытие: оказывается, пол состоял из двух слоев толстой фанеры, между которыми находилась изоляция, представляя собой как бы двойной бутерброд.
- Ну, как идет? У нас горючего на час двадцать осталось.
- Стараемся, не так-то это просто…

Наконец показалась полость. Створки люка были приоткрыты, стойка чуть торчала наружу. Теперь нужно было расширить отверстие, чтобы можно было залезть в полость.
- Долго возитесь! У нас уже топливо заканчивается!
- Сейчас, сейчас, уже не много.
Шесть пар рук, как заведенные,  пилили и рвали фанеру.
- Я выхожу на полосу, больше кружить не могу. Будь, что будет!
Володя втиснулся в дырку, уперся локтями в края и встал на заклинившую стойку. Он видел, как приближается земля. Подпрыгивая на опоре, пытался выдавить наружу - ничего не выходило. Его комариного веса не хватало, а расстояние до земли стремительно сокращалось, захватывая дух. Изо всех сил он подпрыгивал и обеими ногами ударял по опоре шасси. До земли оставались считанные метры.
- Ну что?! – не выдержав, заорал летчик.
Володя в очередной раз подпрыгнул на балке и понял, что проваливается. Еле-еле он удержал себя локтями, чтобы не выпасть из самолета. Опора вышла, и, спустя несколько секунд, колеса соприкоснулись с землей. Он так и продолжал висеть, от встряски его кинуло на край дыры, и он сильно ударился ребрами. Дыхание перехватило, руки уже не могли держать, в этот момент главком с помощниками, ухватив его за подмышки, как котенка втянули внутрь.
Когда самолет, наконец, замер, Козаченко, перед тем, как выйти,  подошел к Володе, похлопал по плечу, с языка слетело короткое:
- Ну ты, бля, молодец!

***

У начальника пароходства был персональный разъездной теплоход «Жемчужина» -  красивое, двухпалубное судно, некогда принадлежавшее китайскому императору и подаренное Амурскому пароходству великим Мао.
Вместе с Володей в ревизорскую поездку Захватов пригласил своего приятеля - председателя Совета национальностей Ивана Черного. Для Черного это скорее был  туристический круиз по Амуру, нежели рабочая поездка.
Посетить предстояло три объекта: судоремонтная база в Ленинском,  порты Благовещенска и поселка Черняево. Вся поездка должна была продолжаться двадцать дней, на борту, кроме Захватова, Либермана и Черного, было еще 12 человек экипажа.
В распоряжение Володи предоставили  двухкомнатную каюту, скорее напоминающую номер шикарного отеля: спальня с огромной кроватью, уборная комната, гостиная, посреди которой стоял большой кожаный диван и журнальный столик красного дерева. У Захватова с Черным, понятно, тоже было никак не хуже.
Несмотря на то, что уже была середина осени, погода стояла изумительная. Теплоход плавно понесло вверх по течению, и, только вышли из города, за бортом раскинулся восхитительный пейзаж. Нетронутая, девственная тайга и природные пастельные краски способствовали умиротворению и расслаблению, навевая мысли о вечном.

***

В кают-компании стол накрыли на троих, экипаж питался отдельно. Стол скромный, без излишеств: ребрышки бараньи с пряностями нажарены, свежие овощи нарезаны и запотевший графин водочки из холодильника.
- Ну, за светлое будущее, товарищи!
Неспешно текла беседа, только, чем меньше оставалось в графине, тем больше Черный был Володей недоволен:
- А ты что не пьешь?
- Спасибо, Иван Степанович, я не любитель.
- Не любитель? Я, председатель совета национальностей, с тобой выпить желаю, а ты, значит, не любитель! Пей!
- Спасибо, я не хочу.
- Ты кому отказываешь! Значит, тебе наплевать, вроде как, на мои слова?! – завелся Черный.
- Оставь его, Степаныч, – засмеялся Захватов – знаешь, как его фамилия переводится? Свободный человек, homo liber по-латыни – он дружески хлопнул Либермана по плечу.
Володя тихо встал и вышел на палубу, на свежий воздух звездами полюбоваться. А небо! Кажется, посмотришь вверх и всю вселенную до самых ее окраин увидишь. Над тайгой огромный диск луны висел, освещая макушки деревьев мягким лимонным светом. Прохладный осенний ветерок нес речной воздух такой чистоты и свежести, что голова кружилась.

***
Утром завтракали вдвоем. Черный, видимо, после вчерашнего вечера еще не отошел и к завтраку не спустился, появился только к обеду. Поначалу держался холодно, но потом сквозь зубы проговорил:
- Слушай, я вчера не прав был, извини. Вообще ты молодец, крепкого характера.
- Семь лет по мужским общежитиям не проходят бесследно.
Все дружно рассмеялись, и обстановка потеплела.

***

Рассветало. Солнечные лучи нехотя пробивались сквозь утренний туман, медленно рассеивая ночную прохладу. Судно бросило якорь в двухстах километрах вверх по Амуру выше Ленинского. Володя, стоя у окна каюты,  наблюдал удивительную картину, как  китайцы из реки черпали воду. Вернее, один черпал и передавал второму, второй ведро уносил. Тут же следующий с пустым подскакивал, и работала вся эта система, как швейцарский хронометр: первая секунда – взял ведро, навесил на журавль, вторая секунда – опустил, зачерпнул воду, третья секунда – поднял, с журавля снял, четвертая – отдал ведро, взял у следующего пустое, и снова повторилась операция.  Полюбовался такими работниками Володя, пошел бриться - через час завтрак. После завтрака снова к борту, а китаец все там же – воду черпает, все те же четыре секунды на цикл. Ладно, с документами нужно поработать, кое-какие цифры посмотреть. Володя свой рабочий стол к окну каюты подтащил, чтобы не выпускать из виду диковинных работников: сидит, документы читает, одни цифирки с другими сравнивает, а сам нет-нет, да глянет в окно - не присели ли отдохнуть, не перекуривают ли? Нет, без остановки, четыре секунды, словно и не люди вовсе на том берегу, а чудо-насос воду качает. На обед позвали, так в кают-компании местечко он занял рядом с окном, разбирает его уже не на шутку: остановиться когда-нибудь этот механизм или он вечный? После обеда на левый борт палубы бегом побежал наблюдать.
- Владимир, куда это ты все время смотришь? И за обедом все в окно пялился.
- Да вот, Зиновий Георгиевич, интересная картина – видите, как работает? Обратите внимание, ровно секунда на операцию, четыре секунды цикл.
- Ну, вижу и что?
- А то, что встал я в полседьмого - он уже работал. Сейчас третий час, а китаец ни разу не остановился! Без единого перекура! Наш работник за первый час десять перекуров бы сделал, а к этому времени лежал бы в обнимку с ведром мертвецки пьяный. А у этого КПД сто процентов, в туалет не отходил не разу!
- Ты Григорьева знаешь?
- Петровича-то? Главного диспетчера Хабаровского порта? Да, да, я понял к чему Вы. Я не раз слышал от старого ворчуна: «Эх, мне бы бригаду китайцев, я бы на х.., все краны повыкидывал, и план бы всегда выполнял!».
- Так я тебе расскажу, что два года назад я возглавлял делегацию от министерства транспорта в Китае. Этот Григорьев тоже был в составе этой делегации. То, что мы увидели тогда в китайском порту, потрясло нас. Представь себе картину: причалы, ни единого крана, на траве сидит бригада китайцев – человек семьдесят. Пришвартовалось судно на погрузку. Бригадир свистнул – тут же все вскакивают, хватают коромысла, на которые подвешены корзины и бегут на склад. Пробегая через склад, они черпают сою и бегут на судно. Пробегая мимо люка, высыпают содержимое в трюм. Воистину завораживающее зрелище: судно начинало «тонуть» прямо на глазах.
- Да, ничего не скажешь, уникальная нация!
- Это точно. Знаешь, при их подходе к делу, за ними - будущее.

    
                ***

Оля, войдя в кухню, досадливо поморщилась: опять эта неряха – соседка после себя плиту не убрала и целую мойку грязной посуды оставила – воды в чайник не набрать.
К тому же по всей кухне пустые бутылки и остатки закуски после вчерашней поздней пьянки раскиданы.
- Зинаида Петровна, - позвала Оля – уберите за собой, мне обед готовить надо, а ни к плите, ни к раковине не подойти.
- Да пошла ты…- просипела еще не протрезвевшая соседка, нетвердой походкой пробиравшаяся в туалет.
- Если будешь материться, старая курва, я тебя вообще больше в кухню не пущу, – вскипела Оля
- Ой-ей-ей! Так я тебя жидовку пархатую и испугалась! - не успела договорить последнюю фразу соседка, как Оля, с детства болезненно реагировавшая на проявления антисемитизма, выхватила из раковины грязный половник и с размаху «заехала» ей по лбу с такой силой, что та, не удержавшись на ногах, рухнула посреди узкого коридора. Оля молча вернула половник в раковину, переступила через корчившуюся на полу со злобными ругательствами Зинаиду и закрыла дверь в свою комнату. 

***

Легли проблемы на стол тысячей страниц, а на плечи, пожалуй, тысячей тонн. Куда ни глянь - везде аврал, все требовало немедленного вмешательства, но за что схватиться раньше? Полистал Владимир письма, бумаги, решил - все может подождать, а вот в Райчихинский район нужно выезжать немедленно. Уголь в Райчихинском месторождении молодой, хреновый, прямо говоря, но зато лежит на поверхности пластами. Добывать его можно карьерным способом - это самый дешевый способ добычи, от того и такой интерес к месторождению. И все бы хорошо, да только глухомань, на 50 километров ни одной деревушки. Нагнали техники, вагончики поставили, а ни электричества, ни тепла ведь нет, не говоря о душе и уборной. По лету-то еще ничего, и за вагончиком справиться можно и из ведра водой помыться на улице - нормально. А сейчас ноябрь. Уже холода не шуточные, а скоро совсем  лютые морозы ударят, тогда, нужду справляя за вагончиком, к этому самому вагончику примерзнуть можно. Рабочие возмущались такими условиями жизни, многие уже самовольно уехали.

***

- Володя, не успели мы пожениться, ты уехал на двадцать дней с Захватовым. Приехал, месяца не прошло - ты снова уезжаешь. На сколько в этот раз?
- Олюшка, ты же все сама понимаешь.
- Конечно, понимаю. Но и ты меня пойми: мне трудно, здесь у меня никого нет, новое место. Ты все время на работе. А даже когда мы вместе, все равно где-то далеко. К тому же каждый день воевать приходится с соседкой – пьяницей.
- Все будет хорошо, сейчас трудный период, но это не навсегда, жизнь наладится. Я не знаю, сколько мне там придется провести время, может неделю, может месяц. А насчет квартиры, ты же знаешь - в следующем году, когда новый дом сдадут, нам с тобой там «двушка» уже распределена, осталось чуть-чуть потерпеть.
- Скорее бы… Я собрала тебе теплые вещи. Всегда носи шерстяные носки и не ходи расстегнутый на ветру, иначе подхватишь воспаление легких.
-Да, конечно.
Ему и в самом деле было непросто: получив назначение на должность начальника службы портов, он провалился в бездну хаоса, разгильдяйства и безответственности. Весь ужас состоял в том, что невозможно было провести ни одного решения - они утопали в этой отвратительной русской безалаберности. Опускались руки, пропал сон. Больше всего угнетало бессилие и невозможность переломить ситуацию.

***

- Ну, здравствуй, Володя.
Захватов обнял по-отечески Либермана, усадил в кресло.
- Рассказывай.
- Ну, что рассказывать, Вы и сами не хуже меня все знаете...Бытом возмущались, снабжением. Действительно, ведь хуже, чем в лагере условия. Кое-как организовали им отопление вагончиков, теплую душевую сколотили с баком для нагрева воды.
- А воду электричеством греть?
- Да нет, генератор-то дизельный, а туда зимой дизель проблемно доставлять. Просто к баку топку угольную приварили. Да продовольствия несколько бортов подтянули.
- Больше не возмущаются?
- Вроде успокоились, да и те, кто уехал оттуда, понемногу  возвращаются.
- Это хорошо, что тихо все разрешилось, – помолчал полминуты Захватов и добавил - и хорошо, что вдали от партийного глаза.
- Это точно, потому что партию они чистили не шуточно.
- Замяли и, слава Богу. Если бы об этой забастовке с антипартийными лозунгами стало известно, и им бы досталось и  наши головы с плеч слетели. Но вот что меня сейчас беспокоит, так это Комсомольский порт.
- Да, самый проблемный.
- Понимаешь, ко всем напастям рабочие на начальника порта телегу мне и в горком накатали.
- А из-за чего сыр-бор?
- Да дело в том, что сам он мужик хамоватый, и жена у него мерзопакостная баба. На, возьми, почитай, – протянул он Володе письмо от рабочих.

«Уважаемый Георгий Зиновьевич, пишут Вам простые рабочие Комсомольского порта. Защитите нас от бесчинств начальника … - начало было еще ничего, но высказаться хотел каждый, от чего письмо пестрило разными почерками - … на это жена его назвала меня драной кошкой. Я ж ей говорю, что какое право она имеет оскорблять меня, а она и говорит, что я сошка мелкая и чтобы не вякала…»

- Ну что же, укоротим язык, и гонор жене подрежем, – не скрывая улыбки, начал Володя – я, собственно, уже все равно готовил Вам рекомендацию о снятии начальника. Дела в этом порту хуже некуда.
- Да, кадровый вопрос очень острый. А кого вместо него?
- Я бы рекомендовал Зираховского.
- Главного инженера Хабаровского порта?
- Да, Владимир Михайлович грамотный специалист, я работал под его руководством после перевода в Хабаровский порт. Других кандидатур не вижу.
- Хорошо, Володя, готовь приказ, я подпишу, и поезжай в Комсомольск, посмотри там, что, да как,  и с местным горкомом согласуй кандидатуру Зираховского.

***

Снова отъезд, с такой работой и семью-то забудешь! Правда, на этот раз  в Комсомольск всего на два дня.
- Володя, я надеюсь, ты хоть Новый год дома проведешь?
- Ну зачем ты так? Это же короткая поездка, кстати, ты не хочешь в нашем ведомственном техникуме физику преподавать? У них по-моему эта вакансия свободна.
- Конечно, хочу! Я уже видеть эти стены не могу! Сижу целыми днями одна дома, скоро говорить-то разучусь.
- Ну, вот и хорошо, я им позвоню, думаю, они тоже обрадуются столичному специалисту, - подмигнул Володя, чмокнув жену.
***

Первым делом – в горком! В Советском Союзе партия всегда была главной силой, управляя всеми сторонами жизни советских людей, а уж кадровые решения в отношении руководящего состава и подавно сначала согласовывались там.
Владимир открыл дверь приемной и быстрым шагом направился к кабинету. Но на пути каждого «ходока» к высокому начальству было грозное препятствие – секретарша. Секретарши в Советском Союзе - особая каста, они были призваны оградить слуг советского народа от него самого, пресекать несанкционированное проникновение той
самой кухарки, которая по завету Ильича может управлять государством. Потому, увидев посетителя, нагло прущегося в святая святых – кабинет секретаря горкома партии, дамочка вскочила из-за стола, и уже широко раскрыла  рот, чтобы обрушиться на несчастного, разъяснив, что такое демократия по-советски. Только, очевидно, не было времени у наглого мальчишки ее слушать, не было у него желания ей улыбаться, объясняя цель визита, поэтому он махнул в ее сторону рукой, и рухнула от этого жеста назад в кресло «церберша», будто ее секретным энергетическим ударом шаолиньский монах поразил. На самом деле никакими сверхъестественными способностями этот молодой человек не обладал, просто у каждой профессии есть свои секреты и свои особенности. Главной особенностью профессии советской секретарши было безошибочно определять тех, для кого заветные двери всегда открыты, и эта отмашка, этот полный пренебрежения жест, был тайным паролем, тайным знаком, известным лишь избранным.
Молодой человек с кучерявой головой беспрепятственно скрылся за дверью.
- Добрый день, начальник службы портов…
- А-аа, Володя, я же говорил, что мы еще встретимся! Проходи, садись. Рад тебя видеть!
К своему большому удивлению Володя опознал в секретаре горкома бывшего директора, у которого работал на военном заводе в Хабаровске-6.
- Михаил Петрович, а Вы здесь как?
- Да вот, переведен на партийную работу. А вот ты, Володька, я смотрю, быстро прешь вверх, хотя я не сомневался, что так и будет, когда ты уходил от меня.
- Не жалеете, что сюда перешли?
- И жалею, и нет... Все-таки работа директора интереснее, есть место творческому подходу, видишь реальные результаты. Но с другой стороны меня постоянно тюкали все, кому не лень, а здесь я бог и царь.

Посидели за стаканчиком импортного коньяка, вспомнили работу на военном заводе:
- Кстати, Михаил Петрович, а как покрасочные системы-то?
- А вот, посмотри...
Он бережно достал с полки лакированную коробочку, открыл, а там орден Ленина на шелковой подушке переливался золотом и платиной.
- За внедрение передовой технологии! И, кстати, перевод сюда я после этого получил. Так что, в некотором роде я тебе обязан этим креслицем. С меня причитается!
 Кандидатуру Зираховского утвердили тут же без проблем. Старого директора тоже сняли тихо, без шума, и следующим утром Володя поездом вернулся в Хабаровск.



***

Новый год сродни тайфуну: две недели после грандиозной пьянки люди в себя придти не могут. Аварийность в этот период многократно возрастает.
- Ну как, Володя, дела?
- Да уже в норме, люди оклемались после праздника, везде работы по подготовке портов к навигации идут согласно графику. Только Комсомольский порт отстает. Да вы же сами там ситуацию знаете.
- Да знаю... А как у тебя самого дела? Как у Ольги?
- Вижу, Вы уже в курсе. Все в порядке, ориентировочно в конце июня родит.
- В общем, давай так, ты у нас готовишься папой стать, и жене ты сейчас дома нужен, поэтому я тебя от дел временно отстраняю, никаких командировок, все распихай заместителям, а тебе будет другое задание, не менее важное и ответственное.
- И какое же, Зиновий Георгиевич?
- Знаешь, что мы строим?
- Да много всего строим: строим третью площадку хабаровского порта, строим терминал сыпучих грузов в Комсомольске, строим наливной терминал в Благовещенске…
- Не верно. Мы строим коммунизм! И это будет одна из главных тем съезда партии, который Хрущев созывает в следующем году.
- А я тут при чем? Вы хотите, чтобы я к этому съезду коммунизм построил? Переоцениваете вы меня, Зиновий Георгиевич.
- Да нет, не переоцениваю. А задание тебе вот какое… ты фантастику любишь?
- Нет.
- Ну не суть, так вот, к съезду от всех министерств по всем отраслям промышленности потребовали доклады, как будет выглядеть отрасль при коммунизме, и как нам этого добиться. Вот этот доклад я и прошу тебя подготовить. Собственно, конечно, никаких реальных действий не будет, однако, отнестись к докладу надо серьезно. Похоже, что наиболее дельные предложения будут представлены Хрущеву.
- Очередная инициатива сверху?
- Прекрати ерничать, Володя. Задача ясна?
- Да Вы что, Зиновий Георгиевич, шутки-шутками, а  у меня дел по горло! В Комсомольске Зираховский - человек новый, ему помощь наша потребоваться может, в Благовещенске...
; Стоп, Володя, я, кажется, ясно изъясняюсь? - Захватов нахмурился - все дела в сторону!
Но, перехватив Володин взгляд, подмигнул:
; Будь больше с женой, уделяй ей время и пиши потихоньку эпос на тему светлого будущего.


***

Не привычно как-то, ни тебе забот, ни проблем, на работу утром ходить не нужно. Была сначала мысль пойти посмотреть отчеты, да составить заявку снабженцам, но... с Захватовым лучше не спорить — решил Володя.
Вроде бы плевое задание , но любое дело начинается со сбора информации. А как знать, что при коммунизме с пароходством будет? Одно ясно, коммунизм - это что-то светлое, при коммунизме должно быть лучше, иначе зачем этот коммунизм вообще нужен? А еще интересно узнать, как капиталисты решают проблемы речного судоходства. Известно из школьных учебников, что они рабочий класс угнетают , видимо, поэтому у них в портовых кранах удобная кабина, кресло с регулируемыми валиками, чтобы не затекала спина, чтобы крановщика радикулит не разбил. А в Советском Союзе рабочий может и на фанерной «сидушке» смену отсидеть, а потом, еле разогнувшись, ползти к дому, по дороге еще очередь отстояв в магазин за продуктами. В США «издеваются» над рабочими, в яркие комбинезоны наряжают, словно клоунов в цирке. А в СССР рабочий класс - гегемон, в спецовках ходит непонятного цвета, всевозможными маслами пропитанном, и запах идет такой от этих спецовок, что у неподготовленного человека кружиться голова начинает. Да и потом, в Америке у рабочего «отбирают» кровно заработанное всеми возможными способами: чтобы купить дом с лужайкой, ему приходится идти в кредитную кабалу. А в Союзе всем жилье предоставляют бесплатно, поэтому работяги ютятся  в коммуналке в одной комнате с женой, двумя детьми, родителями и кошкой на девятнадцати квадратных метрах. Опять же, мужичок наработается на тракторе, у которого колесная база с жестким закреплением на раму,  межпозвоночные диски себе разобьет, так его будут бесплатно лечить!
Придя в библиотеку пароходства, Володя попросил справочники и книги о речном флоте США. Библиотекарша пожала плечами:
- У нас ничего такого нет.
- Что, никаких? Посмотрите, должно же быть хоть что-то!
Женщина рылась в формулярах минут сорок:
- Вот! Одна есть, брошюра «Развитие речного флота США» за 1905 год.
Володя задумался, чего интересного может быть в справочнике за девятьсот пятый год? Технологии-то не стоят на месте, но все равно решил взять почитать за неимением лучшего и с каждой страницей все больше удивлялся.
Дочитал книжечку, обвел карандашом все необходимое и  решил отнести в секретариат, отдать перепечатать.  Вот только, если, не дай бог, всплывет, что достижения полувековой давности загнивающего капитализма - это наша несбыточная мечта на пути к коммунизму – голову снимут, поэтому нужно было аккуратно обложку и титульный лист отрезать лезвием. А еще существовала опасность, что кто-нибудь узнает содержание. Володя попросил библиотекаршу показать формуляр на эту книжку, посмотрел - мало вероятно: последний раз книгу в библиотеке в тридцать восьмом брали, семнадцать лет назад, такие книги не особенно пользовались спросом.
Кроме всего прочего, для доклада очень важно оформление — подумал Володя и заказал  в типографии красную обложку с золотым тиснением.

***

- Стой! – окрикнул вахтенный, преграждая путь мужчине, поднимающемуся по трапу.
- Мне нужен мистер Молотов, - по-английски объяснил посетитель.
Вахтенный понял только последнее слово, сказанное господином, одетым в застегнутый на все пуговицы, несмотря на невыносимую жару, белоснежный костюм.
- Коль, позови кэпа! – крикнул он куда-то в глубину судна.
- Чего орешь, здесь я, – уже спускаясь, оборвал вахтенного капитан.
- Мистер Молотов, Вы проявили доблесть и отвагу. Соединенные Штаты бесконечно благодарны Вам за спасение американской подданной. Мы были бы рады видеть Вас завтра в шесть, адрес Вам известен.
С одной стороны, капитану, конечно, хотелось увидеть девушку, с другой – снова идти в американское консульство - дополнительные неприятности.
 Хотя… - подумал он, - они все равно будут.
- Спасибо, я непременно приду. Как Дженни себя чувствует?
- Ей уже лучше.

***

- Андрей Викторович, нам нужно с тобой поговорить, – заглянул помполит в капитанскую каюту.
«Ну, началось...» - подумал капитан, - «скорость стука превышает скорость звука».
И, с трудом выдавив улыбку, вслух произнес:
- Проходите, проходите, Леонид Сергеевич.
- Я вот почему пришел, ты не в консульство ли американское собрался?
- Туда.
- Я не знаю, политически зрелое ли это решение, и не уверен, стоит ли тебе дружбу с империалистами водить.
- Так-то оно так, меня тоже такая мысль посещала. Но с другой стороны, не я к ним навязывался, они сами пригласили, как-то нехорошо отказываться. Что подумают о советских моряках? Не воспитаны, не дружелюбны…

***

Ужин в консульстве был скромный, стол накрыли на двоих.
- Проходите, присаживайтесь, мистер Молотов, – начал посол.
- Спасибо, к сожалению, я не знаю, как Вас звать.
- Джордж, зовите меня просто Джордж.
- Я слышал, есть погибшие. Полиция интересуется происшедшим?
- Мистер Молотов…
- Андрей, к чему такая официальность, прошу Вас, Андрей, – перебил консула капитан.
- Так вот, Андрей, не стоит беспокоиться, с полицией мы все уладили. Дело притормозят.
- Как Вам удалось об этом договориться?
- Пусть это будет нашей маленькой тайной, – Уоллесу совершенно не хотелось вдаваться в подробности подкупа местных чиновников и рассказывать этому советскому капитану, что консульство имеет специальный фонд «черных» денег, из которых оплачивается благосклонность местной бюрократии.
- Как чувствует себя Дженни?
- Гораздо лучше.
- Я могу ее увидеть?
- Не знаю, думаю, нужно спросить об этом ее саму.
Повисла пауза. Дипломат собирался предложить капитану вознаграждение, но боялся обидеть этим, зная, как русские щепетильны, поэтому разговор свелся к обсуждению жаркого климата и красот Африки. Наконец, консул решился:
- Андрей, я хотел сказать слова благодарности от имени своей страны и от себя лично, быть может, мы смогли бы что-то сделать для Вас? Я знаю, что у советских моряков проблемы с валютой.
У Андрея действительно существовала эта проблема, к тому же было очень обидно, что остался без обуви, но принять деньги от посла он не мог.
В конце концов, это что же, он за деньги женщину спас?!
- Джордж, Вы оскорбляете меня своим предложением. Достаточно тех слов, которые Вы уже произнесли.
- Простите, я, честно говоря, и сам сомневался, предложил, что называется, больше для протокола.
- Лучше проводите меня к Дженнифер.
 Они зашли в больничный блок американского консульства.
- Здравствуйте, Дженни, – несколько смущаясь, обратился капитан.
- Здравствуй, здравствуй, герой, – улыбка на лице женщины была искренней, хотя из-за ссадины в уголке рта слегка кривоватой.
- Как Вы?
- В порядке!
- Только настоящая  американка ответит, что она в порядке, находясь в больнице с забинтованной головой.
Дженни расхохоталась и протянула гиганту правую руку в знак приветствия. Шутка из уст этого русского великана выглядела для нее экзотикой.
- Мне сказали тебя зовут Андрей, – больше утверждая, чем спрашивая и продолжая все так же улыбаться, сказала она.
Капитан смотрел на стройную женщину в спортивном костюме, и удивлялся,  как белый бинт на темных волосах  мог не только не портить, а вроде бы даже дополнять образ.  Испугался даже этого моментально вспыхнувшего чувства нежности и умиления.
- Я рад, мисс, – и, сделав паузу, с вопросительной интонацией добавил - или миссис, я, к сожалению, не знаю Вашего полного имени.
- Миссис Хавинсон, но зови меня просто Дженни.
- Я рад, что Вы чувствуете себя лучше. Мне пора возвращаться на корабль.
- А знаешь, приходи завтра днем, я покажу тебе сад, у нас очень красивый сад. Уже давно созрели вишни и груши.
- Вишни?! Здесь в Африке? – удивился Андрей.
- Наш садовник и не такие чудеса творит. И потом, - женщина, потянулась к уху капитана, для чего ему пришлось сильно нагнуться, и, словно заговорщица, прошептала – каждый вечер Джордж ходит в сад, ободрал уже все плоды внизу. А мне сейчас трудновато лазить наверх по лестнице. Ты-то и без лестницы можешь с самого верха достать.
Капитан улыбнулся:
- Ну, что же, я не дам Вам остаться без фруктов.

***

Только направился капитан  к трапу, а помполит тут как тут:
- Андрей Викторович, в город собрались?
- Да, пойду по делам: в управление порта нужно зайти, на телеграф, дать телеграмму в наше пароходство, уточнить, с каким сухогрузом наши запчасти придут.
- Ну, так и я как раз в город хотел, вот и пройдемся вместе.
«Вот пиявка, но ничего, я от тебя избавлюсь», - решил капитан измором взять помполита, прибавив темп. А шаги-то огромные, так что помполит рядом уже на бег перешел.
- Андрей Викторович, а куда мы так спешим? Целый день впереди.
- Много дел, нужно разные места посетить, везде успеть, – и еще шагу прибавил.
Может через базарную площадь? Там народу много, потеряться очень легко. Нет, не выйдет, с его-то ростом он как колокольня над толпой возвышается, из любой точки его видно. Лучше по-другому:
- Ну, вот и пришли. Вы как, прогуляетесь, пока я в управлении?
- Да нет, я подожду внутри.
- Я ведь долго могу. Не знаю, сколько там пробуду.
- Ничего, я газетку почитаю.
«Ну, почитай, почитай газетку. В жарком, душном коридоре тебе полезно попариться будет».
Андрей зашел в кабинет начальника судоремонтной службы, а помполит пристроился напротив двери, сел, головой к стеночке прислонился. А дел у капитана всего на пять минут: уточнить ранее согласованный план постановки судна на ремонт. Вопрос скорее надуманный, просто у начальника этой службы кабинет имел служебный выход во двор управления. Андрей обратил на это внимание еще в прошлый визит. Вот через эту дверку  он и вышел, направляясь в американское консульство.
***

- Проходи, Володя.
- Спасибо, тезка. Я смотрю, подрастает твоя дочурка.
- Ты же знаешь, дети растут как грибы.
- Особенно, чужие, – хохотнул гость.
Либерман повернулся к жене и несколько извиняющимся тоном попросил:
- Оля, ты не дашь нам чайку, а мы пока поговорим.
- Хорошо, - в ее голосе явственно прозвучало недовольство.  Историю, в которую влип Зираховский, обсуждало все пароходство. Олю тоже разбирало любопытство, и она хотела услышать подробности из первых уст, поэтому было немного обидно, что ее попросили удалиться.
- Ну что, в пароходстве, наверно, мне уже все «кости перемыли»?
- Давай без дураков, ты меня знаешь давно, если хочешь, то рассказывай все, как есть, подумаем, что можно сделать.
- Ну что, на новогоднем «огоньке» увидел девицу, отпустил пару комплементов, она тоже интерес стала проявлять. Потанцевали, вышли покурить, сам не знаю, как оказались в какой-то комнатушке, то ли подсобка какая была, то ли что. Ну, у меня голова и выключилась: молодая, красивая, роскошная.  Какие уж тут тормоза?! Ну, я ей и вставил. А девица, скажу я тебе, горячая, раз, два, а ей все мало. Короче долго нас не было, ее мамаша, Сокольникова, бухгалтер в пароходстве, ну, ты ее знаешь?
- Знаю.
- Так вот, хватилась дочери, стала искать, видать услышала, проходя по коридору. А вопит она за этим делом, скажу я тебе!
- Кто вопит? Мамаша?
- Да нет, Лизка, дочь ее. Так вот, она ворвалась, подняла шум, на следующий же день в обком телегу настрочила.
- Ты все объяснил?
- Да, но только в Советском Союзе девушки в семнадцать лет сексом не занимаются. Ты же понимаешь… Я даже жениться на ней предложил.
- Жениться?!
- Представь себе, эта девчонка мне в душу запала. Мы с ней, несмотря на скандал, продолжаем общаться. И хотя разница в возрасте приличная, она за эти три месяца стала мне близким человеком. Только мамаша ее и слышать ничего не хочет. Требует расправы.
- Я неплохо знаю секретаря Комсомольского горкома, попробую с ним поговорить.
- Даже не звони ему. Бесполезно. Во-первых, телегу она в обком сразу накатала, а во-вторых, он бы все равно не стал вмешиваться. Да ладно, я еще молодой, с руками, если снимут, уеду в Горький назад, уж как-нибудь заработаю себе на кусок хлеба с маслом.
- Не горячись, ты же отличный специалист, найдем, если что, тебе место в Хабаровске.
- Нет, Володя, спасибо, здесь мне все равно работать не дадут, да и не о должности жалею больше. На самом деле я знаю, это смешно, но похоже я в Лизку влюбился, я всегда о такой мечтал. Да и не такой уж я старый! Мне только тридцать четыре. Через полгода ей восемнадцать будет, так вернусь за ней, распишемся. Там, в Горьком, в институт поступит. Я на самом деле ни о чем не жалею.
- И что, она согласна?
- Да, и мы с ней уже обо всем договорились.
- Тогда удачи! Надеюсь, у вас все будет хорошо.

***

- Ну, здравствуй, Андрей, я уже думала, ты не придешь.
- Никак не мог отвязаться от помполита.
- Кто это?
- Тот, кто должен следить за тем, чтобы я сюда не ходил.
- То есть? Как это?
- Понимаешь Дженни, ты капиталистка, угнетательница рабочего класса, и нам, советским морякам, запрещено контактировать с вами. Считается, что вы нас поймаете в свои сети и завербуете.
Девушка заулыбалась:
- Ну и как? Я поймала тебя в сеть?
- Кажется, да, – краснея, как мальчишка, ответил капитан, ловя себя на мысли, что этот чертенок в юбке безумно ему нравится.
- Пойдем в сад, на улице-то жара, а здесь в комнате и вовсе «филиал ада».
Сад в американском консульстве поражал своей буйной зеленью. Везде стояли разбрызгиватели, и в воздухе витала мелкая водная пыль, создавая уголок прохлады во всеобщем царстве испепеляющей жары.
- А на самом деле, тебе что-то будет, если узнают, что ты здесь?
- Во-первых, знают, во-вторых, я последний раз в заграничном плавании, как и последний раз в должности капитана. Может быть, меня даже арестуют и расстреляют на Родине, но это в самом худшем случае.
- Прекрати так шутить, - Дженни подошла к капитану, и, посмотрев своими темными глубокими глазами, тихо спросила – ты жалеешь, что оказался тогда там?
Андрей провалился в бесконечную черноту этого взгляда, ему даже показалось, что у него кружится голова.
- Нет, ведь иначе бы я не встретил тебя. Хотя мне жалко обуви, которой я из-за этого лишился, - лукаво подмигнул он.
Молотов, выросший в стране, где неаккуратно сказанное слово может привести к самым трагическим последствиям, давно разучился дурачиться. А уж если ты допущен за рубеж матушки Родины, то надзор за тобой двойной. Но сейчас рядом с этой «акулкой» капитализма, он почему-то чувствовал себя свободно, как мальчишка.

***

Духота невыносимая, «аромат» пота так и висел в воздухе. Рубаху помполит расстегнул уже до пупа - капитан четвертый час из кабинета не выходит. Решил сам туда. Дернул дверь – закрыто.
- Он сегодня до трех. Ушел уж давно, – буркнула проходящая мимо чернокожая старуха.
- Как ушел? Я ж здесь давно стою, никто не выходил.
- Так он через служебную домой уходит.
«Ну сука, ну погоди, я тебя с говном смешаю, я тебя …, да я…» - Леня-дятел, как его называла команда за способность бесперебойно «стучать», просто не находил слов. Его аж трясло, он чувствовал себя полным идиотом, и всю дорогу назад  выдумывал самые страшные кары капитану.

***

День пролетел как один миг, он сам не заметил, как стемнело. Огромный, как скала, сложенный, как молодой бог, русский капитан рассказывал о жизни в Советском Союзе, о комнате в коммуналке, долго объясняя, что это такое,  о том, как он ездил на картошку и сенозаготовки, когда учился в мореходке. А она рассказывала ему о своей трехэтажной
вилле, скучных светских раутах, о том, как любит она гонять на своей «Альфа-ромео» по широким американским дорогам вдоль Атлантики.
- А знаешь, я ведь никогда не сидел за рулем машины. С любым пароходом справлюсь, с любым катером, а машину вот не приходилось.
- Все, решено, завтра я буду учить тебя водить машину! Договорились?
 
***

Володя шел по коридору и вздыхал про себя, знал, предстоит тяжелый разговор с Захватовым. И дело не в том, что это Володя Зираховского рекомендовал, по этому поводу никогда Захватов не станет его корить, просто нужно было принимать срочное решение, что-то делать с Комсомольским портом.
- Добрый день, проходи. Как дома?
- Время летит, не успел оглянуться, как дочурка уже по квартире носится, и волосы такие же, как у меня кучерявые.
- Это точно, совсем мало ты с семьей бываешь. Как Оля?
- Дома больше сидеть не хочет, решила выходить на работу, как только ее мать приедет с Иркой нянчиться.
- Доклад твой всех в восторг привел. Его Хрущеву лично министр читал. Слушай, из тебя выйдет отличный фантаст!
- Вообще-то это был перепечатанный справочник «Развитие речного флота США» за девятьсот пятый год, и делов-то - прошедшее время на будущее заменил.
- Ты что, охренел? А если бы узналось? Да нам бы… Ладно, чего теперь, лучше скажи, какие у тебя мысли насчет Комсомольского порта?
- Не знаю, Зиновий Георгиевич, не знаю. Хороший Зираховский специалист, но на баб слаб.
- Дурак, прямо на Новогоднем огоньке трахнул несовершеннолетнюю девчонку!
- Он же не думал, что ее мамаша телеги секретарю обкома писать будет.
- Да чем он вообще думал!
- А главное подумаешь, он же не изнасиловал ее, она сама его на это спровоцировала.
- Спровоцировала?! Так верхней головой думать надо было, и на провокации не поддаваться.
- Ну, что теперь поделаешь...
- Ну и кого начальником порта назначить? Это был уже девятый за четыре года. Есть у тебя кандидатуры?
- Может Брянцева?
- Сам знаешь, не вытянет порт.
Повисла пауза. Володя все понял, но продолжал игру:
- А если попробовать Федорычева?
- Из той задницы, в которой порт находится, он тоже не вытянет.
- Знаю, а Васильев?
- Ладно, прекрати, – Захватову это словоблудие надоело – я знаю, кого назначить начальником порта в Комсомольске-на-Амуре.
- Кого?
- Тебя, тебя Володя.
- Да, я тоже не знаю кандидатуры лучше.
- Тогда готовься!
Стать начальником порта - вроде как понижение, но это иллюзия: де юре – понижение, де-факто -  несопоставимые возможности. Да и потом, работа чиновничья ему уже надоела, хотелось живого дела.

                ***

Жара стояла страшная, взмок капитан. На площади у центрального въезда в порт кипела жизнь: старые пикапы, телеги, запряженные быками, люди туда - сюда сновали как косяки сельдей. Но он сразу приметил черный автомобиль, рядом с которым стояла женщина, та самая, та единственная, ради которой Господь и создал весь этот дрянной мир. Улыбнулся и направился к ней, а она в ответ ему уже махала рукой. Да и как его было не заметить, даже в такой сумасшедшей толпе возвышался он над людьми, словно колосс, и, казалось, будто вся площадь могла уместиться на его ладони.  Ликовало все внутри у него, тысячи труб выдували в душе безумную симфонию.  Знал, конечно, что ему в спину еще одна пара глаз смотрела, но теперь не до этого было, все мысли в голове занимала  только Дженни. Ее образ убаюкивал Андрея на ночь и утром будил своей ласковой улыбкой.
Осторожно, стараясь слегка прикасаться, взял капитан ее руку,  а самому хотелось прижать девушку к себе, вознести над площадью, вознести над миром к самому солнцу и взлететь вдвоем, потому что от прикосновения к ней его могучее тело сделалось совсем невесомым.
Люди носились, площадь, словно гигантская карусель, где все кружится и вращается, только для них двоих время остановилась, словно изваяния застыли, глядя друг другу в глаза.
Андрей очнулся первым, неловко стало: вцепился ей в руку и не выпускает. Разъединил ладони, а Дженни только улыбнулась, то ли чтобы неловкость сгладить,  то ли чтобы скрыть легкую досаду, что он выпустил ее руку. Его огромная сила манила, притягивала как магнит. Она ловила себя на мысли, что с каждой секундой в ней все сильнее и сильнее разгорается огонь желания вцепиться в него изо всех сил, вцепиться, притягивая его к себе всем телом и упиваться, словно вампиру его беспредельной силой и энергией.
- Салют советским морякам! Я правильно сказала?
- Здравствуй, Дженни. Как себя чувствуешь?
- Не так плохо, благодаря тебе, – задорно ответила  девушка – готов сесть за руль?
- А может не надо? Да и за твое здоровье волнуюсь, все-таки колесной техникой я не управлял никогда, знаешь, больше как-то с водными видами транспорта имел дело.
- Андрей, ты что, боишься что ли?
- Да нет, конечно, чего бояться? – браво ответил капитан, он и в самом деле не слишком волновался. В конце концов, девчонка справляется, так уж у него-то точно проблем не возникнет.
Но на деле оказалось все не так просто: дергалась машина, то прыгнет, как кузнечик, то заглохнет, да еще все это в толпе. И как это вообще возможно? На педали смотреть, на рычаг передач, на панель приборов, да еще за ситуацией за окном следить надо! Ведь люди вокруг скачут, норовя непременно попасть под колеса, ослы да грузовики - голова кругом идет. А она сидит рядом и только смеется. А капитан уже весь в поту:
- И почему нужно в Африке на черной машине ездить?
Но, на удивление, очень скоро и педали стали понятными, и рычаг передач более податливым.
Под чутким руководством Дженни они доехали до французского района.
- Пойдем пообедаем в «Буржуа».
У Андрея екнуло в животе - как увидел здание ресторана, сразу понял, его годового лимита на валюту не хватит, чтобы там один бутерброд съесть.
- А хочешь, поехали к нам на корабль, у меня великолепный кок! – сделал хитрый маневр Андрей. Но Дженнифер была неумолима:
- Брось, зачем ехать. Здесь очень неплохо кормят.
Капитан насупился, а когда стали на стол подавать не блюда, а произведения кулинарного искусства, сделался совсем грустным, кусок не лез в горло.
Почти с ужасом он смотрел на вышколенного черного официанта в белоснежной рубашке, несущего на небольшом серебряном подносе счет.
- Оставь, Андрей, – взмахнула рукой Дженни, когда он стал доставать бумажник.
- Я сам могу заплатить. Не привык я, чтобы женщины за меня платили.
- Знаешь, давай не напрягать друг друга. Я обязана тебе жизнью, ты герой, но, кроме этого, ты капитан судна, хотя тебе еще нет тридцати, и весьма успешный мужчина. А то, что у тебя нет денег, виноват не ты, а этот, как его…- она хитро подмигнула – Ленин! Поэтому и только поэтому я плачу за обоих, что ни на одну секунду не умаляет твоего достоинства как мужчины.
Ход мысли Дженни сильно удивил его. Ведь и вправду, у американских капитанов есть деньги, выходит действительно в том, что у него нет денег, виноват не он. Оба дружно рассмеялись. Таким свободным Молотов не чувствовал себя никогда.
- Уже вечер, скоро зайдет солнце, я хотела показать тебе одно место.
Она быстро гнала  автомобиль на юг вдоль побережья, оставляя за собой столбы пыли. Тяжелую «пузатую» машину заносило на поворотах, и Дженни явно нравилась такая гонка, хотелось увидеть испуг в лице этого бесстрашного человека. капитан же не подавал виду, хотя правой рукой сжимал ручку двери. Выехав из города, они неслись по шоссе, но скоро крутым маневром Дженни рванула руль влево на малоприметную неровную дорогу, и машина, подлетая на кочках и буграх, помчалась к побережью.
Наконец, буйные деревья расступились, резкий солнечный луч ударил в лобовое стекло, а машина юзом летела к краю холма, к обрыву, поднимая огромное облако взвеси и пыли.
- Нервы мои испытываешь?
- Смотри, Андрей! Ты где-нибудь видел что-нибудь подобное?
Утес, укрытый буйной зеленью, врезался в океан. Огромный  диск солнца висел низко, почти сливаясь с горизонтом, оставляя красную дорожку на поверхности океана. А внизу у подножья утеса блестела прозрачная мелководная заводь, окрашенная пурпурным светом вечернего солнца, и мириады разных рыбок сновали там, переливаясь тысячами цветов, каждая на свой манер. Такой красоты он еще не видал, хотя в разных морях был, на разных континентах, да и в Союзе есть, чем полюбоваться. Но только здесь он дышал воздухом свободы, и к груди его прижималась женщина, одно прикосновение которой заставляло бешено стучать его сердце. И не было ни судна с поврежденным гребным валом, ни помполита,  ничего, только они двое среди неземной красоты стояли одни во всей Вселенной.

***

Ярко горят звезды ночного африканского неба. Лунный рог полыхает, освещая силуэт атлета, обнимающего хрупкую женщину.
- Андрей, завтра я возвращаюсь в Америку.
- Я знаю, Дженни, знаю.
- Откуда?
- Просто почувствовал.
Знает, завтра он вернется в тот мир, из которого она его извлекла на короткие счастливые мгновения. Две недели пролетели, словно на другой планете. Каждое утро капитан вставал и шел к ней, а потом и вовсе перестал возвращаться на корабль, они гуляли ночи напролет по диким и страшным закоулкам африканской дыры, и ей рядом с ним всегда было спокойно и уютно. Они спорили и дурачились, как дети, когда он оставался у нее. Она уже не представляла свою жизнь без него, ей казалось, что  в целом мире не была человека более близкого и родного, чем этот огромный русский капитан. Дженни смотрела на звезды, задрав голову вверх, потому что глаза уже затуманила пелена влаги, лишь шелохнуться и крупные слезинки покатятся по щекам, и изо всех сил она старалась удержать их на ресницах. Она схватила ртом воздух, и в тот же момент ее накрыла мощная лавина чувств, которую уже было не под силу сдержать. С ресниц слетела прозрачная  капля.
Они оба не питали никаких иллюзий, знали что расстаются навсегда. Она вернется в Америку, к своему мужу, за которого вышла по папиному совету, в мир большого бизнеса и полезных друзей. А он... он отправится по ту сторону железного занавеса. Они были не просто из разных стран и разных систем. Они жители параллельных миров, и лишь удивительная причуда судьбы свела их в одном месте в одно время. Эта встреча словно бритвой вспорола души обоих.
- Я никогда не забуду тебя, Дженни.

***
Вернулся капитан за полночь на корабль, и казалось ему, что зашло солнце навсегда, и впереди его ожидают лишь сумерки, неподвижные и вечные, как мертвая Атлантида. Но снова наступил рассвет, и, несмотря ни на что, дневное светило совершило еще один двенадцатичасовой переход с востока на запад в длинной череде подобных за миллиарды лет. Весь этот день он провел в постели, снова и снова прокручивая, словно архивную кинопленку, в своей голове кадры ее улыбки, прикосновений, их жарких поцелуев или просто мечтал. Но сил подняться с кровати и вернуться в реальный мир у него не было. Казалось, стоит лишь встать, вернуться в действительность, в которой нет Дженни, как эта действительность, словно дорожный каток тлеющее полено, раздавит сознание, и останутся на этой самой постели лишь догорающие искорки, некогда бывшие капитаном.
Так прошла неделя, пока в один из дней внизу он не услышал английскую речь.
- Добрый день, могу я видеть капитана Молотова? – обратился уже бывавший здесь джентльмен в белом костюме к вахтенному.
- Да здесь я, здесь, - прокричал Андрей, натягивая на бегу китель.
- Я по поручению миссис Хавинсон, она просила передать Вам эту коробку.
Удивленный капитан в большой упаковке нашел десять пар самой разнообразной обуви. Здесь были и классические туфли, и полуспортивные ботинки, кроссовки и зимние сапоги, безупречного английского качества, даже уютные домашние тапочки заботливо не забыла заказать Дженни. Только сейчас это не вызвало у Андрея восторга, его не распирало от счастья, как тогда. Он бережно вынул лишь ее письмо, и долго смотрел в пустоту, не решаясь распечатать конверт. Эта коробка, последняя весточка была как ее прощальная улыбка.

                ***

Близок сезон дождей, но солнце, словно предчувствуя свое скорое поражение, пытается напоследок испепелить и без того опустошенную землю Гвинеи. Молотов вытер могучей рукой пот со лба. Больше двух месяцев уже торчал советский экипаж в Конакри. У берегов островов Бижагош судно получило серьезное повреждение винтов и гребного вала, полтора месяца ждали запасные части. Их привез советский сухогруз, и вот уже три недели как тянулся ремонт, и не видно было ему конца. Потери от простоя колоссальные, начальство из Мурманского пароходства задергало телеграммами.
- Товарищи, я вот что хотел обсудить, уже третью неделю судно стоит на судоремонтных верфях, но фактически ничего не делается. Касса наша пуста, пароходство больше денег переводить нам не будет. Хоть караул кричи!
- Я предлагаю поднять шум, в самом деле, нужно идти к руководству ремонтных доков.
- Я с ними уже ругался, бесполезно.
- Тогда во французскую администрацию, пусть принимают меры!
- Во-первых, французы уже мало на что влияют, французская администрация - больше фикция, и сейчас они озадачены выкачкой ресурсов и спасением своих капиталов. То, что скоро придется предоставить колониям независимость, ясно всем, и повлиять на нашу ситуацию администрация не может, а главное не захочет. Какие еще предложения?
- Вы говорите, а я уже действую! Две недели я хожу в док и рассказываю рабочим об учении Маркса, о дружбе народов, о том, что их долг, как рабочих, помочь нам, советским морякам, их братьям в борьбе с капиталистическими угнетателями.
Тяжело посмотрел Молотов на помполита, продолжая вить косичку из двухсот миллиметровых гвоздей:
- Да отстань ты со своей херней, без тебя тошно.


***

Жара спала , а вместе с ней и напряжение еще одного дня ожидания. Андрей пересчитал мелочь в кармане, и, решив, что на кружку пива хватит, отправился в город.
Рядом с портом на прилегающей улице находился бар «Диамант», что в переводе означало бриллиант. На самом же деле это был довольно грязный припортовой кабак, где собирались матросы, коротавшие время пока их суда стояли под погрузкой, проститутки, контрабандисты и жулики всех мастей, но рядом с портом других заведений просто не было.
Капитан взял у барной стойки кружку вонючего мутного пива, осмотрелся, увидел  местечко за столиком.
- Можно? – обратился по-английски.
- Да, конечно.
Мужчина средних лет, со светлыми волосами был одет в гражданское без знаков различия, но у Молотова не возникло сомнений, что это американец.
- По делам здесь?
- Я капитан «Калифорнии», загружаемся рудой. А вы?
- Я тоже капитан советского судна «Ксения Корабельникова».
- А что возите?
- Сюда сельхозтехнику, отсюда ресурсы.
- Все отсюда возят ресурсы, кто лес, кто уран, кто уголь.
- А сколько вы здесь?
- Неделю, порт работает отвратительно, погрузка занимает очень много времени.
- И не говорите, мы здесь уже скоро три месяца.
Молотов поведал о затянувшемся ремонте американскому коллеге все, как есть, о бездействии ремонтных бригад, о стараниях помполита, который ходит уговаривать негров поторопиться с ремонтом и рассказывает о социальной справедливости, равноправии, классовой сознательности.
Янки усмехнулся:
- О классовой сознательности? Хочешь, я покажу тебе, что это такое ?
Он поднял руку и, обращаясь к официантке, вежливо произнес:
- Милочка, будь любезна мне глазунью и пятьдесят виски.
Молодая черная девушка легко кивнула головой и продолжила щебетание со своими подругами. Через пять минут американец вежливо напомнил ей же, что заказ. Девица продолжала что-то бурно обсуждать, не ведя ухом.
- Вот видишь, обратился он к русскому, так они отвечают на вежливость.
; Как же быть?
- А вот так! – американец встал и подошел к девице. Молча схватив за волосы, он энергично тряхнул ее.
- Яичницу и виски, живо, сука.
Через несколько минут черная девушка с виноватой улыбкой принесла стакан с выпивкой и еще шкворчащюю яичницу.
- Кстати, меня зовут Эндрю, -  дружелюбно произнес он, обращаясь к русскому.
- Меня Андрей, - с трудом переваривая увиденную сцену, ответил Молотов.
- Так мы еще и тезки! – обрадовался американец – ну что, я наглядно объяснил особенность общения с местным населением?
; Более чем! Все же, мне кажется, не стоило так обращаться с женщиной – не смог удержаться Андрей.
; Ну, мне пора на судно, завтра мы отходим. Удачи!


***

А может, в самом деле, это наиболее простое и действенное решение? Может к черту все эти жалобы и прочую бюрократическую ерунду? Может здесь, на черном континенте, в каменном веке от того и не работают все  эти инструменты цивилизованного мира, что, как и в доисторические времена, здесь правит только сила? – капитан ворочался всю ночь, осмысливая преподанный американцем урок. Утром спустился в ремонтный док, окинул взглядом обстановку: четверо рабочих пинают носок, набитый песком, шестеро сидят на лавке и курят, что-то оживленно обсуждая, еще один спал, накрыв лицо газетой. Капитан обвел палубу глазами, поискал бригадира. А вот и он, собственной персоной, в кости играет.
- Почему никто не работает?
- Жарко, успеется, - лениво ответил черный не очень молодой мужчина, продолжая кидать кости.
Андрей рывком поднял бригадира, как котенка, и коротким ударом отправил в нокаут, после чего, дернув за ворот сидевшего рядом с ним, швырнул на пол. На палубе наметилось оживление, ремонтники, схватившись за инструмент, устремились к рабочим местам. Капитана удивило, что никто не возмутился, более того, никто не удивился, значит, для них это была обычная практика. Результат воодушевил, и он решил закрепить успех, начав обход, никого не хотелось оставить «без внимания». Но ведь надо еще и так бить, чтобы не зашибить насмерть, чтобы руки-ноги не поломать, а то можно было лишить трудоспособности, поэтому кому оплеуху, кому пинок выдаст. Закипела работа, а Молотов за спинами ходит, словно наместник египетского фараона на строительстве великой пирамиды.
Темнело, закончен трудовой день. Осмотрел Андрей движительный узел и расплылся в  улыбке - за один день сделано больше, чем за предыдущих три недели. Осталось только гребные винты на вал присобачить, да так кое-что по мелочам. Такими темпами через пару дней все готово будет.


***
- Оля, ну зачем нам в Комсомольске этот старый сундук? – недовольно протянул Володя, перевязывая бечевкой собранные женой коробки с вещами.
- Это же еще бабушкин, к тому же он такой вместительный, в него можно кучу вещей запихнуть.
- Я клянусь тебе, что как только разберусь с делами, первое, что сделаю – сооружу тебе отличный стеллаж, наподобие того, какой я видел в немецком журнале у Захватова. Ты еще хвастаться перед подругами будешь!
- Ой, Володь, я даже не думала, что у нас с тобой за два года столько вещей накопилось! И как только мы их запакуем… – вздохнула в очередной раз Оля.


***

- Вашим поведением вы опозорили нашу страну и идеи коммунизма. Вот товарищи, наглядный пример того самого тлетворного влияния Запада! Вот что значит дружбу водить с этими капиталистами. Быстро вы понахватались от них! Мало того, что вступил в преступную связь с гражданкой враждебного государства, капитан советского судна, представитель Советского Союза в дружественной стране Африканского континента бил рабочих! Вы, товарищ Молотов, осквернили Ленинские ценности интернационализма, дружбы народов, подняли руку на товарищей по классу. В то время как Советский Союз борется с угнетением негров в США, вы устраиваете суд Линча!
- Да что мне было делать! У меня не было другого выхода.
; Помолчите, вы себя полностью дискредитировали, вам нет  оправдания. Здесь решение может быть только одно: исключить из партии и снять с работы. Вы сняты с работы без права занимать ответственные должности и, безусловно, в зарубежные поездки больше допускаться не будете. Сдайте удостоверение моряка, ваша виза аннулирована!
Понял Молотов, что в Мурманске оставаться уже нет смысла. Прикинул, куда бы податься, вспомнил, что двое приятелей с курса работают в Комсомольске-на-Амуре и решил махнуть к ним. По приезду выяснилось, что общежитие сходу дают только работникам порта. Единственная вакансия, которая там для него нашлась -  матрос разъездного катера начальника порта. Ну что ж, - махнул рукой Андрей — если уж суждено мне перекантоваться где-то, почему не здесь?

                ***

Зашел Володя в кабинет, присвистнул - комната метров пятьдесят квадратных, с большими окнами по двум стенам, стол в виде буквы «Т» расположен так, что окна за спиной и слева. И ведь не раз был в этом кабинете, да все как-то не обращал внимания, что он такой огромный. Там в пароходстве и должность была выше, а кабинет куда скромнее.
До планерки оставалось пятнадцать минут, открыл окно. В кабинет вместе со свежим ветерком ворвался гул порта. Где-то впереди портальные краны гудели на разные лады своими сложными механизмами, вдали слышен был приглушенный рокот мощных судовых дизелей, на погрузке неистово матерился бригадир, и его слова неслись над водной гладью Амура, вдоль причалов, мимо «сыпучки», мимо складов и затухали далеко за пределами порта. Ночная смена уже собиралась домой, а дневная еще не приступила к работе и сейчас, затягиваясь «Беломором», портовые рабочие обсуждали очередную смену начальника, гадая, что он за человек. Через пятнадцать минут грянет дневная смена оркестром тысячетонных механизмов, взревут многолитровые дизеля, заглушат они своим ревом высокохудожественные эпитеты несдержанного бригадира. Перегнулся Володя через подоконник - внизу ремонтники тащили огромный вал в цех, пыхтели шестеро работяг, останавливаясь каждые двадцать метров на передых. А это что за «кадр»? Подошел огромный матрос, улыбнулся, отпустил шутку, схватил вал под мышку и прогулочным шагом направился в цех.


                Глава 4

- Как же это получается, товарищи, что за прошлый год в порту недостача угля составляет семьдесят тысяч тонн? И за этот, пятьдесят седьмой, уже тринадцать тысяч недостачи набежало? А еще только начало июня! В чем дело?
- Да мы без понятия: грузим уголь, взвешиваем - одно значение, приходит по реке, вешаем - меньше вес угля в барже. Мистика какая-то!
Только Володе было не до мистики,  пахла вся эта чертовщина уголовщиной. Мечтал он о настоящем деле, а теперь вот назад в пароходство захотелось, потому как тут в порту какое полено не поднимет - везде гниль. Строчил он распоряжения тысячами в день, но не выполнял их никто - царило разгильдяйство, переходящее в саботаж. А тут еще эта мистика! Куда деваются тысячи тонн угля по дороге из Комсомольска в Благовещенск? А за него отвечать ведь нужно, как-то отчитываться. Да тут еще отношения с Китаем начали портиться стремительно, тоже проблема - если заблудится какое суденышко, вылетит на берег к бывшим братьям навек, так эти узкоглазые братья ловят членов команды и бросают в свои темницы. По всему Хабаровскому краю строго настрого капитанов предупреждали - в пограничных районах особое внимание!
Тысячи вопросов, и все нужно немедленно решать. Но самое главное - как заставить коллектив уважать себя? Чихают на его распоряжения и увещевания. Замов своих он сразу  уволил - руководящий состав статья трудового кодекса позволяет увольнять «в связи со служебным несоответствием». А остальных как? Если лентяй-халтурщик не опаздывает на работу, если не пьет в рабочее время, то трогать такого работника не моги, он гегемон! А  в порту таких - добрая половина.
Но с другой стороны, всех ведь карать и не надо. Придумал Володя метод, и назвал его «прожектор». Это когда из всего коллектива выхватываешь одного разгильдяя, который жить мешает, и с этой минуты он постоянно как бы под лучом прожектора, не надо распыляться на всех, можно сконцентрироваться на ком-то одном. А самое главное в этом деле - быть беспощадным. На всех рук не хватит, поэтому все внимание на одного: унижать и уничтожать, распинать и с дерьмом мешать, а остальные пусть стоят вокруг и смотрят. И уж будьте уверены, когда Вы отправитесь за вторым, толпа кинется врассыпную.
Вышел из строя импортный кран со страшно дорогими и хитрыми узлами и агрегатами.  Нужна была электросварка, причем  газовая никак не годилась - от ее пламени соседний каскад реле мог оплавиться, тогда  пришлось бы заказывать сложную автоматику в Америке, там, где и был кран произведен, а это песня на годы. Каждый час простоя такого механизма выливался порту в астрономическую сумму. Выделил Либерман бригаду, все ремонтные работы по минутам расписал, на ночь третью смену вывел, но вот проблема – технология электросварки только появилась, не был с ней знаком толком никто - один специалист на весь порт, сварщик  Гавриленко, мужик с гонором. Не успели все наладить за дневную смену, пять часов стрелки показали.
- Ну, все, смена-то кончилась. Бывайте.
- Ну, бля, Гавриленко, не говняйся, – возмутились мужики.
- Иван, я тебя прошу, останься сверхурочно, час простоя крана больших денег стоит порту, и так не справляемся с разгрузочными работами.
- Вам, Владимир Лазаревич, напомнить, что сверхурочно можно оставлять работать только с согласия работника? Так вот, я не согласен!
- Ты что сдурел, сегодня пятница, потом два дня выходных, а кран стоять будет?
- Ничем не могу помочь. - расстегивая на ходу спецовку.
Сорвался где-то глубоко внутри Володи спусковой механизм, открыл он тетрадочку, в которую все свои распоряжения записывал, почирикал ручкой:
- Вот: я, Либерман Владимир Лазаревич, сегодня 9 июля тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года клянусь уничтожить Гавриленко Ивана Савельевича. Точка. Ставлю подпись.
Переглянулись рабочие, не поняли шутки начальника.
- Это что еще за угрозы! Да я единственный специалист электросварщик тут. А вас начальников вон сколько сменилось!
- Я тебя предупредил.
- Да пошел ты!
Позвонив Оле, что срочно должен уехать, Володя взял билеты на вечерний поезд до Хабаровска, а утром пришел к своему бывшему директору:
- Александр Михайлович, у меня к Вам просьба, не могли бы Вы вызвать сейчас сварщика, который у вас по электросварке?
- Да, конечно, Володя, только что его вызывать, вон он на площадке. Сам ведь знаешь, сейчас горячая пора. А в чем дело?
- Да ремеслу хочу этому мудреному обучиться, подсобите?
Терпеливо весь день простоял Либерман рядом со сварщиком, на второй день сам варить попытался. Журил начальника комсомольского порта сварщик, отчитывал:
- Да ну, Лазаревич, пожжешь сейчас! Ровнее веди и быстрее, быстрее! Смотри, чтобы рука не дрожала! Руку, руку тверже держи!
Но ученик на учителя был не в обиде. К концу дня почти не хуже своего наставника справлялся.
- Вот, молодец, Лазаревич, так держать!

***

У сварщика Гавриленко оплата была сдельная. Приходил он каждый день на смену во время, на минуту опоздать боялся, иначе сразу можно было получить выговор за опоздание, но весь день «штаны протирал», потому как чуть что случалось - начальник порта надевал  робу и сам на объекте проводил сварочные работы.
- Ладно, простите меня, Владимир Лазаревич, я сижу, а зарплата мне не идет. Осознал я свою ошибку. Мне ж семью кормить, - понурившись стоял Гавриленко в кабинете Либермана.
Володя достал тетрадочку, открыл на соответствующей странице, прочел:
«Я, Либерман Владимир Лазаревич, сегодня 9 июля тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года клянусь уничтожить Гавриленко Ивана Савельевича. Либерман.»
- А я тебя предупреждал, по-человечески просил. Теперь только на себя пеняй!
- Тогда я пишу заявление об уходе по собственному желанию!
- А вот это хрен тебе с маслом! Заявление твое я не подпишу. Не выйдешь на работу -уволю за прогулы, будет тебе волчья запись в трудовой, а то и за тунеядство загремишь под суд. И только попробуй мне для своих халтур инструмент с предприятия  вынести -  за хищение государственного имущества на двадцать пять лет сядешь!

***

Лето в тот год выдалось на редкость жарким. Обливался потом в брезентовой робе Володя с электродом в руке, но отступать не собирался, только и во время сварки о недостаче угля думал, это – головная боль номер один. Погода сухая, дождей уже второй месяц нет. Посмотрел он на стоящее под погрузкой судно, и вдруг все у него в голове на свои места встало. Так вот в чем дело! Нагревается на таком солнце черный уголь и  испаряет всю влагу, невооруженным глазом видно как парит над баржей.
Нужно созывать межведомственную комиссию для изменения системы учета угля, а то пока из порта плывут баржи вверх по течению на электростанцию, сохнет уголь, испаряя тысячи тонн влаги, а порту приходится недостачу покрывать.


***

- Дорогая, ты сегодня не едешь в офис? Сегодня же Совет директоров, ты должна присутствовать, - Джозеф заглянул к ней в спальню.
На потолке висело огромное зеркало. Дженни лежала на спине, немигающе смотрела в отражение своих черных глаз и видела в них далекий берег Атлантического океана, испепеленный безжалостным солнцем, где она была так счастлива. В душе разливалась пустота.
- Я сама решу, куда и когда мне ехать, что я должна, а что не должна!

***

- Уже которую неделю у причала стоим! Новый начальник даже не удосужился заглянуть, познакомиться, вообще, говорят, «гнойный» мужик, не успел прийти, сразу болты стал закручивать.
- Да брось, ты сам знаешь, что в порту творится. Все правильно он делает, это еще хорошо, что тут не Африка, а то я способ один знаю, как экономические показатели предприятия улучшить, – усмехнулся огромный матрос.
- Эй, слышь, начальник идет!
- Где?
- Да вон в синем кителе, на нашивки посмотри!
- Здравствуйте, товарищи! Прошу прощения, что наше знакомство состоялось только сейчас. Как вы уже, наверное, знаете, мое имя Владимир Лазаревич. Надеюсь, я с вами буду работать долго и плодотворно.
- Предыдущие девять говорили так же.
- По-моему, это ответ не по уставу.
Ляпнул боцман шутку и сам себе язык прикусил. Ходят слухи, что новый начальник хоть и молодой, а особой лютостью отличается и лучше бы с ним отношения не портить.
-Ну, давайте знакомиться.
Вытянулась команда по струнке на причале вдоль судна.
- Кравченко Алексей. Моторист.
- Черных Константин. Кок.
- Рожков Сергей. Матрос.
- Молотов Андрей. Матрос.
Еще раз обмерил Володя глазами  Молотова - какое-то смутное чувство зашевелилось внутри.
- Так, а капитан где?
- Разрешите доложить? Капитана нет.
- Как нет?
- Нет, – с непроницаемым лицом докладывал огромный матрос.
- Почему?
- Запил, его уволили со службы еще до навигации, а другого пока не прислали.
- Кто же тогда командует судном?
- Я, товарищ начальник порта.
Еще больше удивился Володя: бардак какой-то, даже не механик, простой матрос выполняет обязанности капитана!

***

Закончилось совещание совета директоров, расходились солидные господа. Свернула она свои рулоны, убрала мудреные графики в портфель.
- Дженни, могу я с тобой поговорить? – догнал ее уже в дверях вопрос президента «Bauxite group».
- Да, конечно. Если в моем докладе что-то не понятно, на следующий неделе я закончу подробный отчет и сделаю детальный анализ по Гвинейским месторождениям.
- Нет, Дженни, я хотел поговорить с тобой на другую тему.
- Да, папа, я тебя внимательно слушаю, – сделав непонимающее лицо, ответила она, хотя уже знала, о чем пойдет речь.
- Что с тобой происходит, девочка?
- Все в порядке, папа, просто легкая меланхолия. Видимо, никак не включусь снова в ритм Нью-Йорка.
Он подошел к ней и обнял за плечи.
- Дженн, я говорил с Джозефом.  Да и вообще, последний месяц после возвращения из Африки ты сама не своя. Я уже давно не видел твоей улыбки. Кто он?
- Откуда ты знаешь?
- Послушай, я уже давно живу на свете. После смерти твоей мамы и гибели Джонни, ты - вся моя семья, нет более близкого и родного мне человека, и сейчас мне невыносимо видеть, что ты страдаешь.
- Я рассказывала тебе про того русского, который меня спас…
Бенджамин тяжело вздохнул.
- Но ты же сама знаешь, между вами непреодолимая пропасть. Ты даже не имеешь понятия, где он сейчас. Остается только смириться, и тебе нужно быть добрее к Джо, он славный парень, любит тебя.
- Папа, он меня бесит! Я решила с ним развестись.
- Дженн, подумай, не горячись.
- Это не обсуждается! И дело здесь не только в Андрее, может, его я никогда больше и не увижу, но и с Джо не буду. Он мне неприятен, черт возьми!
- Все! Все! – шутливо поднял вверх руки Бенджамин - поступай, как знаешь, если ты не любишь Джо, и он раздражает тебя, то к черту его, не отравляй себе жизнь, доченька.



***

Не спалось этой ночью Володе. Чтобы пересмотреть нормы учета массы угля при грузоперевозках нужно взаимодействие железнодорожников, речников, угольщиков и энергетиков, но никому это не надо, у него у одного во всей цепи баланс не сходится. У остальных не было таких проблем, потому и желания что-то менять, напрягаться – тоже. Не одну сотню писем написал Владимир - все без ответа, предлагал, просил, увещевал, умолял, только чиновники-бюрократы ничего менять не хотели.
Вдруг истошно загремел дверной звонок. Владимир посмотрел на часы – пол-четвертого утра.
- Да кто это?
- Владимир Лазаревич, собирайтесь, ЧП в порту, пожар!

Горел угольный склад, в радиусе двухсот метров стояли пожарные бригады, близко расположенные строения поливали, чтобы не произошло возгорания. Жар стоял такой, что ближе даже в специальных костюмах было не подойти. Светло вокруг стало от пламени, как днем. К складу шли железнодорожные пути, так температура была такая, что срывало рельсы со шпал, и они, пружиня, раскаленные, со страшным воем взлетали вверх красными булавами. Склад, словно огромный разъяренный дракон, изрыгал языки  пламени, металлические конструкции как воск плавились, шифер стрелял беспрерывной канонадой, и, казалось,  нет никакой возможности укротить эту огненную вакханалию. Развернули системы высокого давления, только тонкие струи воды, пролетая по воздуху полсотни метров, теряли напор, распыляясь большим облаком, превращались в пар и  испарялись, еще не достигнув очага пожара.
- И когда вы его так потушите?
- Сами не видите? Никогда! Пока само не догорит!
Прикинул Володя – гореть может долго. Нет, так дело не пойдет!
- Коля, у нас в ремонтном цеху «хреновина» венгерская лежит,  она в рабочем состоянии?
То, что Либерман назвал одним емким словом «хреновина» представляло собой насосную установку сверхвысокого давления, этакую мощную водяную пушку с дизельным приводом, которая применяться должна была для смыва грунта вокруг севших на мель судов. Однако ее применение на практике не представлялось возможным, так как судно во время работы этой системы было просто не удержать на месте никакими силами, не спасали ни якоря, ни тросы, потому что насосная система, со страшной силой выбрасывая
струю воды, играла роль водометного движетеля. А устанавливать подобный агрегат на массивную плавучую платформу было нецелесообразным, потому что эта платформа и подавно не сможет подойти к севшему на мель плавучему средству, так как имеет большую осадку и сядет на мель еще раньше нуждающегося в помощи.
- Да! А что?
- Вытаскивайте ее!
- Так, краном ее теперь цепляйте! – руководил операцией Либерман.
- А что вы хотите, Владимир Лазаревич?
- Уголь тушить, неужели не понятно?! Делайте то, что я вам говорю!
- Лазарич, не заведем все равно, дизель в воде заглохнет!
- Не заглохнет, одевайте  шланг на воздухозаборники!
- Все равно заводить нельзя! Реактивное усилие снесет ее на хрен!
- Тросами к столбам и деревьям вяжите!
- У нас шланга нет такого диаметра, чтобы на сопло одеть!
- И не надо! Отсюда стрелять будем!
- Отсюда почти двести метров!
- Больше сотни атмосфер! Добьет! Сопло, сопло задерите вверх!
- Задрано на максимум! Регулировка больше не позволяет! Когда ее проектировали, не думали, что из нее вверх будут стрелять!
- Да я вообще не знаю, о чем думали, когда ее проектировали!
Пока возились, уже утро наступило, рассвело. Врубили установку, ударил столб воды, сшибая берег, сваливая вековые сосны на своем пути.
- Стоп, выключите немедленно! Так мы еще больше разрушений устроим, чем пожар. Эх, вот если бы как-то прицелить ее…
- Разрешите, я попробую! – шагнул вперед Молотов, пришедший с утра в порт.
Он вошел в воду, и, упершись руками, стал приподнимать сопло тяжеленной установки, которую сюда поставили краном. Правда фактически нужно было лишь приподнять наиболее легкую часть, да архимедова сила в воде чуть облегчала задачу, и все же Володя сильно усомнился, что одному человеку под силу сдвинуть такую махину.
- Ну-ну, попробуй.
Капитан навалился и закряхтел, задирая выходной раструб кверху. И, взвалив на плечо, заорал:
- Врубайте!
- Только смотри, Андрей, чтобы у тебя чего не попало в струю, а то оторвет! Давление огромное! Башку разнесет, как яйцо!
Тросы снова напряглись, взревел многосильный дизель, и огромный столб воды сумасшедшего давления взмыл в небо, пролетая над макушками деревьев, над кранами, над постройками и цехами, туда, где адским пламенем полыхал угольный склад, угрожающий сжечь все вокруг.
- Ниже!
- Левее!
- Еще чуть ниже опусти!
- Так, зацепил, чуть-чуть правее! – страшным басом корректировал навесной огонь водяной артиллерии пожарный, что есть мочи орущий в мегафон.
- Есть! Так, так держи!
Впрочем, о том, что струя попала в цель, можно было не сообщать, огромные клубы пара, поднимающиеся высоко в небо, были видны на много километров вокруг.
Вся территория порта в мгновенье превратилась в огромную русскую парную.
- В пору веники приносить!
- Хорош! Теперь мы своими силами управимся!


Собрался народ в кабинете начальника. Андрея чествовали как героя: шум, гам, сначала хотели на руки его и в воздух бросать, правда, быстро сообразили, что идея эта мало выполнима, весу в нем было не многим меньше, чем в грузовике.
- Ну, Андрей, я ведь раньше не верил былинам про богатырей, а теперь вот засомневался, может и правда были.

Разошлись все по рабочим местам, только Либерман поил горячим чаем Молотова в своем кабинете:
- Я читал в твоем деле, ты раньше капитаном был...
- Ага, сухогруза.
- Как же в матросах-то оказался?
- Длинная это история, потом как-нибудь…на досуге…расскажу.

***

На столе ровным пламенем горели две плоские свечи. Наступила пятница, а, значит, как обычно, вся семья собиралась на шаббатний ужин. Вернее, раньше было именно так: бабушка с дедушкой, дядья, родители, они с братом Джонни, но это было слишком давно, кажется, в другой жизни. Сейчас их было здесь только двое.
- Папа, я хотела с тобой поговорить о наших карьерах в Гвинее.
- Да, в последнее время там много заморочек.
- Я думаю, мне надо снова туда поехать и на месте со всем разобраться.
- Дженни, стоит ли тебе туда возвращаться? Там не стало безопаснее.
- Мне кажется, там я смогла бы решить многие проблемы. К тому же, у меня есть подозрения, что деньги из черной кассы, которые предназначены для взяток местным чиновникам, приворовывает руководство гвинейского филиала.
- Может ты и права… Но пообещай мне, что не будешь пренебрегать охраной.

***

За любое ЧП кто-то должен быть наказан, но полистал следователь прокуратуры акт пожарной экспертизы, задумался. Наказать руководителя? Но он тут ни при чем, да к тому же секретарь горкома его уже отметил, поощрение по партийной линии выразил за находчивость, проявленную при тушении пожара.
А у пожарников тоже задача стояла не простая - поди, установи причину возгорания, когда там много часов адское пламя бушует. Что написать в заключении? Вследствие короткого замыкания? Да, так пишут чаще всего, если не очень понятно с чего все началось, только провода на этот раз не то, чтобы сгорели – вовсе испарились, да и потом, это значит, что кто-то из электриков должен сесть. Поджог? Но это вообще диверсия против государства. Лет двадцать назад, в тридцать седьмом, конечно бы нашли  целую сеть вредителей, а сейчас времена не те, поэтому в акте просто написали: самовозгорание.

***

Белоснежная яхта пришвартовалась к пирсу. Дженни остановилась, не дойдя до конца трапа, подняла глаза к небу и, щурясь, посмотрела на солнце.
Да, оно все такое же жестокое, и все так же нещадно жарит и без того черных людей, которым не повезло родиться под небом Африки.
Бессменный генеральный консул США в Гвинее встречал нью-йоркскую гостью у трапа в тенниске с коротким рукавом, а его загорелая лысина отбрасывала блики на солнце. Казалось, здесь все по-прежнему.
- Здравствуй, Дженнифер. С возвращением, – они обнялись, как старые друзья.
- Как ваши дела, Джордж?
- Многое, очень многое изменилось с тех пор, когда ты была здесь.

***

- Але, Зиновий Георгиевич?
- Здравствуй, Володя, ну что, разобрались с пожаром?
- Я как раз об этом хотел поговорить. Пожар этот случился как нельзя кстати, и очень мне помог.
- Не понял. Что ты такое говоришь?
- Сейчас я все объясню.  У меня на руках акт пожарников, причина пожара – самовозгорание угля. Очень жаркая погода стоит. Мне дано предписание поливать уголь водой для предотвращения подобных инцидентов в будущем. Так мы и поступаем. Но на судах, перевозящих уголь, тоже есть угроза возгорания, поэтому я прошу Вас подписать мне бумагу о том, чтобы капитаны всех судов, используя бортовые системы пожаротушения и откачки воды, этот уголь поливали.
- Зачем тебе такая бумага, попроси, они и так тебе не откажут.
- Да, кто-то не откажет, а кто-то и не подумает подчиниться, поэтому мне нужен официальный документ, предоставляющий мне подобные полномочия.
- Хорошо, подпишу. Только знаешь, у меня к тебе тоже предложение: я ухожу в Благовещенск, кстати, со мной Козаченко решил по Амуру прокатиться. Ты тоже подъезжай к нам туда водой.
- Не, ну что Вы, Зиновий Георгиевич, это далеко очень. Как я туда водой? Сейчас сезон горячий, а я на месяц покататься поеду?
- Володя, ты меня не дослушал, между прочим. Мне военные списали одну посудину очень интересную, ее еще в войну захватили. Раньше судно адмиралу японскому принадлежало, а может кому помельче, этого я не знаю. Особой роскошью не отличается, но удобная кают-компания, спальная каюта тоже весьма комфортабельная. Но уникально судно тем, что делает тридцать узлов! Так вот, мне оно без надобности, и я его хочу на баланс Комсомольского порта передать тебе в подарок, так сказать. Формируй команду, и приезжайте на следующей неделе за ним. Я пока распоряжусь, чтобы его полностью привели в порядок и подготовили к выходу. Сразу погрузитесь и пойдете в Благовещенск, а потом на нем и вернетесь в Комсомольск. Бумаги уже сегодня я все направлю вам.
- Зиновий Георгиевич, спасибо конечно, но это все равно займет время.
- Давай, Володя, я поговорить с тобой хотел, а здесь в кабинетной пыли обстановочка не та.

***

Не так уж сильно изменилась эта страна. Независимость, которую так желали, они получили, а богаче от этого не стали, и грязи на улицах не убавилось. Дженни шла через площадь к большому каменному зданию, где располагалась администрация порта, но теперь за ней, словно безмолвные тени, следовали трое крепких мужчин, призванных изрешетить любого, посягнувшего на ее жизнь.
- Здравствуйте, могу я рассчитывать на Вашу помощь? – обратилась она к главному диспетчеру Конакрийского порта.
- По какому вопросу?
- Мне нужно знать, раньше сюда регулярно ходил советский сухогруз «Ксения Корабельникова». Он все еще ходит этим маршрутом? – с трудом выговаривая причудливое звукосочетание названия судна, она протянула сложенный пополам тетрадный лист.
- Да, ходит сюда регулярно, как и прежде. Теперь много сюда ходит советских судов, а «Ксения Корабельникова» ходит сюда дважды в год. Они должны прибыть в середине июля, как и раньше.
Диспетчер больше всего уважал и любил американцев, потому что любые просьбы они подкрепляли зелеными портретами своих президентов. А он любил этих президентов всей своей душой и сердцем, любил больше, чем самый оголтелый американский патриот. Вот и сейчас, когда американка вышла, он аккуратно развернул лист, взял в руки новенькую, хрустящую двадцатидолларовую купюру, провел по ней нежно рукой, разглаживая складочку посередине, и бережно убрал в свою папку. Сегодня солнце светило для него!

***

Дженни быстрым шагом, почти переходящим на бег, поднялась по трапу. Сердце бешено колотилось, полное самых радужных надежд.
- Я хочу видеть капитана, – обратилась она к вахтенному.
Но ее лучезарная улыбка медленно сползла с лица, а внутри разлилась огромная волна разочарования, когда к ней вышел невысокий мужчина с темной бородой:
- Я вас слушаю?
- Простите, раньше на этом судне капитаном был Андрей Молотов? Я могу узнать, где он, что с ним?
- Я не намерен отвечать на подобные вопросы! Подобная информация не подлежит разглашению! И больше не приходите сюда. Я укажу вам выход, – его тон был очень грубым, а голос громким, ей даже показалось, что нарочито громким, чтобы слышали все члены команды, находящиеся по близости. Более того, он схватил ее за локоть и потянул к выходу.
Охрана, стоящая внизу напряглась, подобное отношение к госпоже Хавинсон – это был перебор даже для русских дикарей.
Отдалившись от вахтенных, бородатый капитан чуть слышно шепнул:
- В половине пятого, на рынке в самом начале рыбных рядов.

Дженни все поняла с первой минуты. Поведение капитана давало ясное представление о порядках в Советском Союзе, в одночасье вспомнились шутки Молотова, только теперь его слова, всплывающие из памяти, перестали быть столь забавными, пугая ее. Внутри нарастало чувство тревоги. А что если, правда…? Она пыталась отогнать от себя дурные мысли.
К указанному времени капитан не подошел, а появился лишь в начале шестого.
- Прошу прощения, мне нужно было убедиться, что за мной никто не следит.
- Давайте зайдем куда-нибудь, где можно было бы спокойно поговорить?
- Я думаю, что это не очень хорошая идея, боюсь, в каком-нибудь баре нас могут случайно увидеть.
- Пойдемте в машину, я точно знаю одно место, где ваших людей быть не может.
Они зашли в «Буржуа», двинулись вглубь зала и сели у дальнего столика. Раскрыв меню, капитан согласился с Дженнифер, тяжело вздохнув:
-Здесь нашим людям действительно нечего делать. Я знаю, Вас зовут Дженнифер, Андрей рассказывал мне о Вас.
- Вы друзья?
- Были ими.
- Так что произошло? – нетерпеливо форсировала она разговор.
- Дело Молотова было шумным и показательным. Когда они вернулись в порт приписки, помполит передал свой отчет в комитет партии. Пахло жареным, но уголовному делу все же хода давать не стали, однако Андрея выгнали с работы, и он переехал в Комсомольск-на-Амуре. Молотов больше не выездной.
- Комсомольск-на-Амуре, это где?
- Это в жопе, – выразился сочно капитан – на Дальнем Востоке. Он оставил мне для Вас письмо. Я, честно говоря, думал, что за ним никогда не придут.
- Вы можете сказать мне его адрес?
- Могу, но забудьте об этом. Все письма из-за границы сначала просматривают в КГБ, поэтому оно все равно не дойдет до адресата, а Андрею добавят экзекуций.
- Как же мне с ним связаться?
- Мы отходим двадцать первого июля. Больше не приходите никогда на корабль. Двадцатого, в то же время и там же, где встречались сегодня, я Вас буду ждать. Если меня не будет, значит, нет возможности для такой встречи. Я не хочу ставить под удар свою голову. Можете ему передать что-нибудь, но учтите, возможно, ваше послание будет идти очень долго, потому что я не рискну отправить его почтой. Постараюсь передать с оказией. Но мой вам совет: успокойтесь оба, вам все равно не суждено больше встретиться. А теперь мне пора, я бы попросил отвезти меня назад.

***

Она забралась с ногами на длинный капот «кадиллака» и всматривалась в горизонт. Тихая гладь океана отражала тысячи пылающих звезд, волны методично накатывали на берег, создавая тот же мотив, который они напевали здесь двум влюбленным в ночь прощания два года назад. Дженни посмотрела на луну и с силой выдохнула сигаретный дым.
«Черт возьми, дура, почему уехала в Америку без него? Зачем отпустила его на судно, зачем позволила вернуться назад. Думала, что это курортный роман, думала мимолетное увлечение». Два года прошло, а серые глаза огромного капитана все не отпускают, терзают сердце, вызывая сосущую тоску.
Сдаваться Дженни не умела. Она твердо решила, что попадет в Россию и найдет способ увидеть Андрея. Задача бесспорно сложная, но тем интереснее! Что бы из этого не вышло - она попытается.

***

Быстроходное судно пронеслось чуть дальше Благовещенска, сбавило ход, пришвартовалось к Захватовской «Жемчужине».
Вечером за ужином неспешно лилась беседа вокруг богато уставленного стола: все со спецраспределителя, чего только нет!
Дымит поросенок в яблоках, наполняя изысканными ароматами кают-кампанию. Генерал достал нож разрезать мясо, не нож – произведение искусства, глаз не отвести! Рукоять и ножны – из бука, отполированы так, словно и не деревянные, а из кости какой сделаны. На них выжжены простые геометрические узоры ровными дорожками.
И клинок острый. Легко, совсем без нажима орудует им Козаченко, мясо да кости режет словно масло.
- Интересный у Вас в руках экземпляр, Николай Саныч.
- Нож отличный!
- Откуда он?
- Его кажись, какой-то чурка-умелец подарил на День рождения начальнику узбекского НКВД. В сорок седьмом того вызвали в Москву и посадили, при себе у него был этот нож. Вещица понравилась Берии, и он взял ее себе. А в пятьдесят третьем мы, когда с Жуковым Берию пришли арестовывать, провели выемку документов и во время обыска  в столе обнаружили этот нож. Игрушка Георгию Константиновичу очень приглянулась, но Жуков был довольно суеверным: «Два хозяина не своей смертью кончили, знаешь, оружие свою судьбу имеет, и свою роль играет в судьбе того, кому принадлежит. Не буду я, пожалуй, принимать эту эстафету смерти. Может, проклял его тот азиат, что делал, они ж такие...». А я в эту ерунду не верю, кусок железа - он и есть кусок железа.
- Да и правильно. Не проклинал его мастер, да и не азиат это делал вовсе.
- Ты-то откуда знаешь? Так говоришь, будто рядом стоял.
-  Да примерно так.
- А ну-ка, давай колись, что еще за история?
- Дело было в эвакуации…
- Во бля… сюжет… И чего ты с такими руками начальником порта работаешь?! Мог бы зарабатывать в десять раз больше и геморроя не знать, с такими талантами сидел бы в теплом месте и спецпайки на дом получал!

Утром Володя хотел с Захватовым посидеть  над документами, взял с собой для подписи все необходимые бумаги, но слишком много вчера выпили за «мастера кузнечного дела» – Захватов вышел только в одиннадцать и даже слушать не стал, только везде свои подписи поставил, не читая. Нет, вообще-то начальник пароходства такой привычки не имел, но он знал, если документ готовил Либерман, можно быть спокойным и не проверять. Козаченко - большой ценитель оружия, больше всех пил за мастера с золотыми руками, поэтому оклемался лишь к обеду. Сентябрь стоял теплый, и стол сервировали на открытой палубе.
На берег вышел китайский пограничный отряд. Увидев судно с советским флагом, бойцы, как уже стало обычным в такой ситуации, скинув штаны, выпятили зады, выражая тем самым соответствующее отношение к своим советским «товарищам». При этом они что-то кричали на своем языке, виляли ягодицами и явно кривлялись.
- Черти, так бы и пальнул по чьей-нибудь желтой заднице, – бушевал генерал, размахивая табельным пистолетом – даже специальную комиссию пришлось создать, на следующей неделе будет заседание, посвященное борьбе с китайскими жопами. В Ленинском вон вообще людям на пляж не выйти, срам какой!
Володя поднялся из-за стола и направился в банкетный зал.
- Ты куда?
- Я сейчас, Николай Саныч.
 Судно было подарено в знак дружбы товарищем Мао, и, не смотря на то, что дружба эта разладилась, Володя заприметил его большой портрет в подсобке за камбузом. Либерман вышел с ним на палубу, и, подняв над собой, показал китайцам.
Кто-то из аборигенов, увидав какое святотатство они совершают, стал истошно орать - показывать задницу Великому Мао - это был верх политической неосмотрительности для китайских коммунистов. Узнай кто об этом, могли вздернуть  весь отряд на дереве. Натянув штаны, пограничники вытянулись по струнке.
Свое удивление, восхищение, да и все остальные эмоции Козаченко выражал двумя короткими русскими словами:
- Во бля.… А ну дай мне этот портрет, сейчас я им! – генерал схватил портрет Мао, и, поставив его на палубу, изобразил неприличное движение, призванное символизировать оральное сношение с товарищем Мао.
- Коля, Коля, не святотатствуй! Ты перегибаешь палку! Сейчас они нас тут пристрелят на хрен! – Захватов пытался успокоить не на шутку разошедшегося генерала. Подобного отношения к вождю китайцы могли и не выдержать, открыв огонь на поражение.

***

Бился в конвульсиях секретарь Хабаровского крайкома партии, аж слезы брызгали из глаз, рот разинул, словно окунь, выброшенный на берег. Не вовремя настигло его предложение  Козаченко. Выпалил генерал, воздуху побольше в грудь набрав, в тот самый момент, когда секретарь крайкома глоток воды сделал, и от этих слов вода встала в горле, словно лом, ни туда, ни сюда. Эх, помог бы кто, проявил заботу  о родном секретаре, но только ни у кого нет сил подойти, да треснуть нуждающегося по спине. Трясет высокопоставленных товарищей от дикого смеха. Вон катается под столом начальник краевого управления КГБ, словно колики на него нашли. Сам генерал Козаченко держится за живот, начальник краевой милиции бьется головой об стол. Бывает, когда тема серьезная, когда неординарное решение сложной задачи выдаст кто-то,  происходит разрядка. Тут самое главное всем сдержаться, зубы стиснув, не дать вырваться хохоту наружу. И вроде получилось у ответственных товарищей, несколько секунд стояла тишина, плотина человеческой воли пыталась сдержать эту стихию смеха, но  милицейский начальник не выдержал очередной подступившей к горлу волны, и в ту же секунду кабинет сотряс гомерический хохот.

***

Шли караваны судов вверх по Амуру с горами угля на борту. Работали могучие бортовые насосы системы пожаротушения, поливали уголь, чтоб не загорелся. В Комсомольском порту уже был случай самовозгорания, потому всем капитанам строгое предписание – уголь поливать.

***

Директор типографии поперхнулся, прочитав директиву, чуть не уронил очки. Пришел заказ от комитетчиков – тысяча полноцветных портретов Мао. И это в период такого острого противостояния между СССР и Китаем! А вдруг в недрах местного комитета заговор? Вдруг и все руководство края готовит диверсию? Может, решили выйти из состава Советского Союза и переметнуться на сторону Китая? Как иначе объяснить такой заказ? Может в Москву сообщить, может в ЦК телеграмму? Да ну его… -  потер виски -  раз заказывают, значит надо,  мое дело телячье!

***
 
А она снова обещание нарушила, без охраны уехала. Одна на высоком пустынном берегу сидит, дым сигаретный глотает вместе с пылью. С Атлантики дует слабый ветерок, только не несет он прохлады, не балует океанской свежестью. И курить-то совсем не хочется, но все равно, выбрасывая одну сигарету, она тут же закуривает другую. Где-то слева порт –
грязный, вонючий, пропахший угольной пылью, рыбой, гниющими фруктами. А вот, наконец, из-за покрытого зеленью утеса показался и неспешно взял курс на Мурманск советский сухогруз «Ксения Корабельникова» с  весточкой на борту, частичкой ее души. Медленно удаляясь, знакомый силуэт растворялся в зыбкой пелене горизонта, пока, превратившись в точку, не скрылся окончательно. Что дальше?! С силой размахнувшись, она бросила в океан окурок и направилась к машине.


***

Стучали молоточки дробилок, ударяли по угольным булыжникам, превращая их в мелкую пыль, мощный компрессор гнал  по шахте воздух и, подхватываемая быстрым потоком, она влетала в топку. Очень простая и надежная технология: если частичка достаточно мелкая, то поток ее поднимет, а если нет, то останется на молотилках, пока ее не размельчит. Топка такой электростанции зрелище не просто красивое – завораживающее!
Влетало облако угольной пыли вместе с воздушным потоком в топку, и тысячи частичек вспыхивали, рождая языки адской вакханалии. То вправо, то влево, а то вниз или вверх кидало завихрения пылающего тумана, и было похоже это огненное буйство на танец сатаны в горящей преисподней.
Вернее, это раньше так было, а сейчас совсем хило горела топка Благовещенской электростанции. Угольные сушки работали на пределе, все мощности были врублены, да только уже скоро энергии, вырабатываемой  электростанцией, не будет хватать, чтобы  просушить уголь для топки. Он совсем мокрый поступал из Комсомольского порта, хоть выжимай. Лупили молотилки угольные булыжники, но пыль не летела в котел, вместо нее какая-то каша налипала на дробилках и больше не радовал огненный сатана энергетиков своим танцем, стихия огня ослабла, а вместе с ней и электричество стало угасать. Никак не выдавала станция необходимой мощности. Сначала прекратили частичную подачу электричества на город, потом и главному потребителю – секретному военному производству, выпускающему агрегаты для атомных субмарин, не стало хватать. И главному энергетику не позавидуешь! Город отключили полностью – секретарь горкома лично пообещал «скальп снять», ограничил подачу на завод – через шесть минут сорок восемь секунд ворвался в кабинет начальник городского комитета госбезопасности, чуть пистолетом не размахивая, угрожал, что даже пулю тратить не будет, рукояткой в расстрельном подвале расколупает башку. А ему-то что делать? И многие советские руководители бывали в таком положении , многие посочувствовали бы несчастному энергетику, многие, но не все…

***

Володя листал страницы баланса и блаженно улыбался. Раньше каждый месяц недостача по углю росла, теперь все изменилось. Процесс сначала остановился, потом в обратную сторону пошел. Порт отгружал тонну угля, а на место аж полторы приходило. Отыграли практически полностью всю задолженность. Странная картина? Конечно, даже мистическая: только уголь попадает в порт - начинает сам собой страшно плодиться, в весе прибавляет, массой наливается. Но бумага есть бумага, ей нет дела до мистики. А цифры ясно говорили, что железнодорожники сдали порту за месяц пятнадцать тысяч тонн угля, а порт поставил потребителю двадцать одну тысячу тонн.
Смотрел начальник порта цифры и бубнил сам себе под нос: «Не наглей, Володя, не наглей!», но все же нужно было ему быстрее недостачу к нулю подвести, а она огромна, от того не притормозит, не придержит насосы, а только сильнее поливать уголь водой велит.
Он знал, что задыхаются электростанции, знал, что полощет начальство их руководство. Но разве не он предлагал созвать межведомственную комиссию, уговаривал пересмотреть нормы учета транспортируемого угля? Товарищи энергетики не захотели возиться, не захотели утруждать себя лишней работой, теперь им не на кого пенять!

***

Лето пятьдесят седьмого выдалось жарким, а вот осенью как-то быстро стали набирать обороты холода. Конец навигации назначили на второе октября. Нужно было сделать ревизию всех объектов и производственных площадок, кроме того, Захватов решил в конце каждого навигационного сезона устраивать конференцию начальников портов и главных инженеров  по проблемам амурского судоходства. Обмен опытом - дело полезное, проблем у всех много и все их решают по-своему, то, что для одних давно решенная задача, для других может быть большой головной болью. Этот год решили проводить конференцию в Ленинском, в следующем - другому порту выпадет честь, и так по очереди.

***
 
Начальники амурских портов с завистью смотрели на Володино судно: и маневренное и комфортабельное, мигом домой в Комсомольск домчит. Жаль, погода совсем испортилась, поднялось волнение на реке, дождь лупит проливной. Но в каюте тепло, уютно, только вот уснуть никак не получалось: рулевой гнал судно по штормовому Амуру, удары волн по корпусу отдавались толчками. Володя поднялся в кают-компанию - вся команда в сборе, у всех бессонница.
- А кто сейчас за штурвалом?
- Новенький, Ямцов. Гляньте, Владимир Лазаревич, за окно, видимость-то нулевая. Вот разбушевалась стихия!
Дождь за окном стоял сплошной стеной, словно тропический ливень, волны бились в борт, сотрясая катер, тяжелые капли барабанили по крыше, и, сливаясь с шумом ревущего где-то в глубине моторного отсека двигателя,  наполняли судно одним рокочущим воем.
- Раз никто не спит, может чайку заварить, да бутербродиков с чесночком нажарить? – вызвался кок.
Сели вокруг стола, разлили чай. Черный жареный хлеб, чесночком натертый, вмиг наполнил чудесным ароматом каюту.  Вдруг от страшной встряски чашки с кипятком, чайник, поднос с бутербродами полетели на Либермана, а его, как и всех остальных, вместе с креслами отбросило к стене.
- Черт возьми!
- Какого х… – вся команда устремилась наружу.
Судно на полном ходу вылетело на берег.
 - Так, господа-товарищи, берег пологий, – по коленям пробежал мандраж. Пологий в этом районе был китайский берег Амура, а советский - высокий, крутой.
Жидким студнем страх разливался по телу, передавался от одного к другому, и возвращался, многократно усиливаясь.
- Приехали…твою мать…
- Что делать?
- Хрен с ним, с судном, вплавь надо на наш берег! Поймают нас здесь китайцы, убьют ведь или в тюрьме сгноят в лучшем случае.
- Брось, в такой шторм, при нулевой видимости не доплыть! Просто берега не видно, снесет течением, потеряешь направление и будешь вдоль реки до посинения. Судно нужно выкапывать.
- Конец нам, конец! – завопил бросивший штурвал Ямцов.
- Заткнись, не ори!  Услышат тебя погранцы, всех нас погубишь, – Володя стал трясти молодого матроса за плечи.
- Убьют нас! Бля, убьют, – не унимался тот.
- Заткнись немедленно!
- Тише, тише, - пыталась успокоить паникера команда, но тот продолжал причитать и охать.
Подскочивший механик наотмашь дважды хлопнул Ямцова по лицу,чтобы привести в чувство. Команда растерянно топталась у борта, и в этот момент властный голос вернул всех к реальности:
- Так, Кравченко наверх в  рубку за штурвал! Заводи машину и реверс на полную! Рожков, Либерман, возьмите черпаки и к левому борту, ройте траншею в песке вдоль борта к носовой части. Я по правому борту буду рыть, – командовал Молотов.
Он давал четкие и ясные указания, и ни у кого не возникло желание сейчас оспаривать его приказы.
Завыл двигатель, винты дали обратный ход, струя врезалась в берег и, захлестывая в вырытые канавы, вымывала из под судна песок.
Моторист придерживал газ, не давая двигателю слишком большие обороты, но всем им казалось, что их слышно до самого Пекина. Подхлестываемые звуком ревущего мотора, вся команда гребла песок из под судна словно заведенные. Андрей черпал грунт большим ведром, и, хотя по левому борту он копал один, за пятнадцать минут было вырыто значительно больше, чем у Рожкова с Либерманом.
Кравцов приглушил двигатель, все напряглись. Где-то вдали отчетливо был слышен заливный лай собак.
- Все, ****ец…
- Тш…
Дождь лил стеной, на расстоянии нескольких метров не было видно практически ничего. Но лай собак приближался, китайские пограничники четко двигались в сторону судна.
Ямцов с криком рванулся в воду, но, пойманный за шкирку Молотовым, был заброшен на борт.
- Все на борт! – срывая голос, заорал Андрей – Кравченко, полный газ! – его крик слился с неистовым ревом двигателя.
Володя со вторым матросом изо всех сил рыли песок. Собаки в безудержной ярости лаяли, переходя на хрип, топот ног патруля был слышен совсем рядом.
- На борт!– снова заорал Молотов.
Либерман с матросом кинулись к заднему трапу и вскочили наверх. Струи, вырывающиеся из под винтов, врезались в песок и смывали его пластами. Андрей уперся в нос судна, на лбу вздулись вены, ноги по щиколотку утонули в слежавшемся песке, руки свело страшной судорогой.  У  Андрея лопались сосуды, и лицо наливалось багровыми кровоподтеками, превращаясь в один огромный синяк. Многотонное судно медленно подалось назад, съезжая с берега. Скатив его в воду, Молотов ухватился за ограждение палубы, и в этот момент Кравченко врубил полный ход. Из-под винтов вырвался столб воды, и судно понеслось прочь от китайского берега. Уже на полном ходу Володя с остальными членами команды затаскивали обессиленного Молотова на борт.

***

Роскошная вилла на атлантическом побережье, ароматы вин по тысяче долларов за бутылку и такого же дорогого парфюма.
Ей всегда был непонятен этот гламурный идиотизм. Сама она отличала вина лишь по цвету.
- Ах, этот аромат! Это предреволюционное Шато 1788 года! Изысканный букет!
- Мне больше по вкусу урожай 1834.
- А Вы, Дженнифер, какое предпочитаете?
Она подняла свой граненый бокал:
- А я, знаете ли, пью «Джек Дениэлс» по шесть долларов за бутылку. Слышали? Нет способа напиться дешевле!
Вообще-то она напивалась лишь однажды в своей жизни – перед собственной свадьбой. Причем напилась она тогда так, что свадьбу пришлось перенести на четыре дня. Сейчас же таковой цели у нее не было, просто эта игра в аристократию жуликов и мошенников, сделавших свои состояния на аферах и сомнительных махинациях, ее всегда раздражала. Какими романтичными ей казались времена неподдельного веселья и истинного благородства гангстеров времен сухого закона! Но те времена безвозвратно ушли.
- Дженнифер, не хочешь прогуляться по пляжу?
Она посмотрела исподлобья, скорчив при этом брезгливую гримасу, призванную изобразить высшую степень омерзения:
- Отвали, Малкольм!
- Зря ты так, я слышал, ты больше не замужем. Я знал, Джозеф для тебя не вариант – слизкий зануда. А вот я, напротив, сильная партия, – молодой широкоплечий мужчина со светлыми волосами и правильными чертами лица картинно улыбался – ах, да, я что-то слышал, миссис Хавинсон очарована русским медведем! Большой, мохнатый, в красной шапке и рычит! Я правильно его описал? Может, позвонишь Хрущеву и попросишь, чтобы тебе прислали его  сюда?
Ее взорвало, она уже сжала кулак, но в последний момент остановила себя.
Прижавшись к нему и чуть прикусив ухо, потянула его за руку:
- Малкольм, у меня есть идея! Пойдем со мной.
Бегом они пробежали через зал к парковке и плюхнулись в ее «Кадиллак».
Дженни утопила газ, с ревом машина понеслась по шоссе к Нью-Йорку. Она гнала, нарушая все правила движения, сквозь пригороды с шикарными виллами, сквозь деловой центр, туда, в сторону рабочих окраин.
Вскоре машина ворвалась в иную вселенную. Гарлем – район черных нищих окраин. Везде валялся мусор, вокруг стояли старые обветшалые здания.
- Куда мы едем, черт возьми? – Малкольм впервые попал в Гарлем. От здешних пейзажей ему сделалось не по себе. Лощеному белому мужчине в дорогом смокинге с бриллиантовыми запонками здесь было явно не место.
Машина продолжала лететь вглубь района, в самые его грязные и нищие кварталы, пока, наконец, не выскочила на пересечение двух широких улиц. Около глухой стены одного из зданий, выходящих на перекресток, горел большой костер, вокруг которого можно было заметить группу молодых людей.
- Я всегда знала – ты настоящий мужчина, – она нагнулась к нему и припала в поцелуе к его губам, одновременно потянув ручку двери, и уже в следующий миг сильным ударом вытолкнула его из машины, резко стартовав с места.
Озираясь, Малкольм растерянно оглядывал обступивших его аборигенов, которые в свою очередь никогда не встречали здесь подобных мистеров, так же как  никогда раньше эти люди, курившие дешевые наркотики и распивающие пятицентовое крепкое пиво, не видели машин, подобных той, какая только что скрылась отсюда.
А она мстительно хохотала всю дорогу назад: «Сильная партия! Лощеный хлыщ, тоже мне партия! Представляю, бедняга, наверное, уже с полными штанами! Встанет посреди пустой темной улицы и будет звать такси». Все это ее сейчас забавляло.
Следующим днем было воскресенье. Она встала поздно, около трех, позавтракала и села поработать с документами. В четыре позвонил отец Малкольма.
- Дженнифер, здравствуй, как твои дела?
- Спасибо, мистер Конетти, хорошо.
- Ты не могла бы позвать Мака?
- Странный вопрос, с чего Вы взяли, что он у меня?
- Но  вчера вечером вы ушли вместе.
- Да, но мы расстались в Нью-Йорке.
- Извини. Странно, просто он не забрал свою машину. Хотя наверняка завалился на какую-нибудь очередную вечеринку.

По утрам обычно Дженифер не могла есть. Поэтому, если ей приходилось вставать рано, она, не завтракая, собиралась и ехала в офис, а уж там после утреннего доклада референтов пила кофе и листала утренние газеты. В понедельник она увидела статью, сопровождавшуюся большой фотографией: «В Гарлеме убит сын главы брокерского агентства Джулиана Конетти - Малкольм Конетти». Корреспонденты на четырех полосах гадали, каким странным образом последний оказался в черном квартале Нью-Йорка, что там потерял и что искал.
«Да, наломала ты дровишек…».

Около пяти часов вечера встречи с Дженнифер попросил офицер комиссариата полиции.
- Миссис Хавинсон, я бы хотел задать Вам несколько вопросов.
- Пожалуйста, – пригласила его пройти Дженни.
- Я думаю, Вы уже догадываетесь о предмете нашей беседы.
- Вполне.
- Что ж, тогда сразу к делу. Когда Вы в последний раз видели Малкольма Конетти?
- Позавчера.
- Свидетели утверждают, что видели, как вы вместе уезжали с виллы мистера Пирса. Что было дальше?
- Дальше мы поехали в Нью-Йорк, по дороге поссорились, он попросил остановить машину и выпустить его. Так я и поступила. Это было в Гарлеме. Что было дальше, я узнала из газет.
- Простите, а зачем вы поехали в негритянский район?
- Полюбоваться пейзажами. Я ответила на Ваши вопросы?
- Знаете, миссис Хавинсон, я все рано Вам не верю.
- Да уж не думаете ли Вы, что это я его зарезала?
- Вероятно, в Ваших действиях нет состава преступления, и Вы чисты с точки зрения закона, но я чувствую, что это убийство на Вашей совести.
- Знаете что, раз я чиста перед законом, то и оставьте меня в покое, а совесть отдайте священникам, это их хлеб.
Ей было не по себе, напыщенного и самовлюбленного Малкольма все же было жаль, она чувствовала свою вину в его такой нелепой смерти, но вовсе не хотелось фигурировать в этом скандале и прятаться от журналистов:
- Да, и еще, лейтенант, если Ваши измышления появятся в прессе, я Вас засужу за распространение ложной информации. Я-то, в конце концов, отмоюсь, а Вам это будет стоить дорого.

***

Андрей проснулся, посмотрел на часы – одиннадцать. За окном холодно, противно, кончилась навигация, теперь можно подольше поспать, хотя в порту всегда работы достаточно – судно в порядок привести, подкрасить, узлы перебрать. Вообще-то это ремонтники делать должны, но так уж заведено, что судно начальника порта готовит сама команда. Нет, конечно, если необходим серьезный ремонт, то это в доке, а так, по мелочи — сами обходятся. Зимы в Комсомольске длинные, все успеется до весны, можно и «поберечь» работу. Начальник попался чудаковатый: обычно все требуют, чтобы подчиненные отсиживали «от звонка до звонка», согласно утвержденного графика, а этот Либерман, если работы нет, всех домой гонит, к женам, к детям. Правда, в случае аврала и сам круглые сутки на работе торчит и другим дух перевести не дает.
Ну и что делать, когда навигации нет? Хотя  дома тоже сидеть невмоготу. Побрился, умылся да побрел в порт.
Обычно, если работы не было - ремонтникам помогал. Его силище применение всегда  находилось: то гребной вал помочь снять, то перебранный двигатель на место поставить.
Но сегодня что-то совсем не было настроения, никого видеть не хотелось, пошел в ангар, где его судно зимует.
Тоскливо на душе, хоть караул кричи! Даже завидно было на других счастливчиков смотреть: вон механик, Кравченко Леха, второй раз женился, жена у него не работает, как кончилась навигация, все время в постели проводили. Мужики уж ставки делали – сколько он так сможет. Кто месяц, говорит, выдержит, кто - два. Вообще-то Леха здоровый, может и три месяца продержаться, но, конечно, не больше.
И не то, что бы капитан урод какой, девки вокруг него так и вились! Пробовал он пару романов закрутить, да только не принесли они ему радости. Не отпускала его мечта несбыточная: «Дженни… Будь ты неладна! Что же ты со мной сделала?! Как же мне забыть тебя…» Снилась она ему ночами, стоило глаза закрыть, как вырывалась душа и сквозь тайгу, сквозь пограничные кордоны и десятки рядов колючей проволоки, мимо разъяренных псов, над минными полями уносилась далеко-далеко на грязные улочки черного континента, и там, увидев ее улыбку, находила успокоение.
Он горько усмехнулся: «Интересно, помнит ли она меня? Хочет ли встречи со мной так, как я мечтаю о ней? Конечно, нет. Кто я был для нее? Так, экзотика, мимолетный роман, а даже если нет, все равно никогда более не суждено нам увидеться». И так невыносимо стало на душе у Андрея от этих мыслей, будто оборвалось что-то внутри, ком в горле встал, от обиды, от бессилия слезы на глаза навернулись.
Взял в руки метелку - этот процесс несколько отвлекал и успокаивал. Все свое внимание он концентрировал на валяющихся песчинках, собирая метлой их в одну аккуратную кучку. За этой механической работой минуты незаметно складывались в часы.
Около трех в ангар зашел диспетчер:
- Здравствуй, Андрей!
- Привет!
- А я думал, ты в седьмом, ремонтном.
- Да нет, вот решил прибраться.
- Там тебя у проходной мужик спрашивает, говорит, что твой бывший сослуживец, я вот решил размяться, сходить за тобой самому. Воздух свежий, морозный. Я ему сказал, чтобы в буфете тебя ждал.
Зашел Молотов в буфет:
- О, Колька, ты что ли?
- Здорово, Андрюха! Ну, как ты тут?
- Да ничего, спасибо.
- Свыкся в матросах?
- Да я не матрос уже, меня начальник порта капитаном своего судна поставил.
- Капитаном лодки, что ли?
- Да нет, у него приличная посудина. На начальника жаловаться не приходится, нормальный мужик. Как вы-то там?
- Да тоже ничего.
- Ты как здесь оказался-то?
-  К своим ездил в Благовещенск. После тебя капитаном Серегу Роднина у нас назначили, вот  он и попросил лично к тебе заехать, коробку передать.

По такому поводу зашли к Андрею в общежитие, посидели, былое вспомнили: как ходили на Кубу, как в Гвинею, вспоминали и тот последний рейс. Вечером капитан проводил на поезд старого приятеля. Уже когда пришел, вспомнил про коробку, распечатал, а там - белые лакированные туфли.
Это еще что за шутка? - посмотрел этикетку: «Made in Gvinee. W&B manoufactours Ltd.». Изготовлены на той самой мануфактуре в Конакри, где сшили обувь, которую подарила ему Дженни. Сердце забилось, как после трехкилометровой пробежки - на дне коробки он увидел конверт, резко рванув, капитан разорвал бумагу. На стол упало письмо и ее фотокарточка.




***

Володя зашел в затон повидать свое судно, навестить команду - все в сборе, отогреваются чаем, только Молотова нет.
- Добрый день!
- Здравствуйте, Владимир Лазаревич!
- Слушайте, а что с Молотовым? Давно я его не видел. И когда на прошлой неделе заходил, и на позапрошлой - его здесь не было.
Механик Кравцов подошел вплотную к начальнику порта, и чуть отвернувшись от остальных, как бы намекая на приватность разговора, начал:
- Понимаете, заболел Андрей, плохо ему.
- Да? А что с ним? Почему он не сообщил? Так ему нужно больничный оформить.
- Он, Владимир Лазаревич, душой заболел.
- Пьет что ли?
- Да… пропадает парень. Уж третью неделю. Ходили мы к нему поддержать как-то, уговаривали образумиться. Да только без толку все.
Почесал Володя затылок: «Надо же, алкоголиком оказался капитан. И ведь несколько раз перечитывал его личное дело: все сплошь положительный характеристики и вдруг на тебе: уволен за «поведение, порочащее образ советского моряка». Ну, теперь ясно в чем причина! А ведь хороший парень…»
Ушел с работы пораньше и, не заходя домой, направился в общагу к Андрею. Поднялся на второй этаж, постучал в дверь – тишина, затем еще раз, понастойчивей. Минут через пять открыл ссутулившийся, небритый Молотов в тельняшке с надорванным рукавом. Только распахнул он дверь, окатило Володю таким характерным «ароматом», что все стало ясно.
- Господи, во что ты превратился! И часто с тобой такое? – Либерман вошел в комнату и распахнул настежь окна. Внутрь ворвался холодный зимний воздух.
- Первый раз, Лазарич, первый раз, – бубнил Молотов.
- Андрей, в чем дело?
Он протянул Володе письмо и рухнул на стул.
- Андрей, прекрати, на кого ты похож? Объясни в чем дело? Я не понимаю по- английски.
- Лазарич, … - капитан бормотал что-то несвязное.
- Знаешь что, иди-ка ты в душ, вымойся, приведи себя в порядок. Давай, давай, а я пока тут приберусь у тебя.
Он проводил Андрея в душевую в конце коридора, помог раздеться и поставил его под воду. К этому моменту уже все общежитие обсуждало взаимоотношения начальника порта и Молотова. Скоро в душевой собралась приличная толпа любопытных.
- Что, зрелищ мало, вашу мать? А ну пошли все отсюда на хер! – любопытство обитателей общаги взорвало Володю – вышли все отсюда!
Он разогнал толпу и отправился в комнату Молотова наводить порядок.
- Владимир Лазаревич, да мы, это… помочь хотели. Вы уж нас ни это, … - заглянул один сознательный товарищ.
- Коли помочь, помогайте!
Одни выносили нескончаемые мешки с пустыми бутылками, другие подметали пол, третьи разбирали разбросанные по полу вещи, кто-то вытирал стол. Работа по приведению жилища в порядок закипела, и вскоре комната приобрела вполне пристойный вид.
- Спасибо всем, спасибо ребята! Все вместе мы страшная сила! Но я хочу, чтобы меня услышал каждый: кто будет сплетни распускать, судачить, словно баба, тех карать я буду самым жестоким образом. Вы меня знаете! Я всех предупреждаю!  Случилась с человеком беда, и нечего за его спиной шептаться. Все ясно?
- Да конечно, Владимир Лазаревич, оно само собой.
Нрав начальника порта уже знали все.
Через час в комнату вошел капитан. Еще на не очень твердых ногах, но все же посвежевший и выбритый.
- Совсем другое дело: вот, узнаю героя! А теперь давай по душам, что случилось? Что с тобой произошло? И что это за письмо?
- Понимаете, Владимир Лазаревич, я два с половиной года назад был в рейсе, в Конакри. А время там было смутное… – Андрей, уже успокоившись, начал свое повествование -
… и вот теперь она письмо передала. Понимаете? Она помнит меня, помнит! Она хочет быть со мной, она любит. А что я могу сделать? Как мне встретиться с ней? Как вырваться из этой тюрьмы?
- Да… ну дела…  - Володя молча выслушал рассказ Андрея и сейчас не находил слов. Он просто не имел представления, как можно разрешить эту ситуацию. Все задачи, которые он когда-либо перед собой ставил, рано или поздно бывали решены, а тут такая проблема, которую и помыслить-то невозможно. Хотел было посоветовать забыть навсегда, да жить дальше, но промолчал, и без того человеку тошно.
- Ладно, Андрей, вот что я тебе скажу: не знаю,  как помочь тебе и не представляю, как быть с этой бедой, но одно точно - водкой ее не излечить. Иногда судьба играет с нами в жестокие игры, и в то же время никогда нельзя знать, какой подарок она готовит в будущем. В любом случае ты должен перестать пить. Шансы, что ты ее еще увидишь, один на миллион или даже миллиард, но если ты сопьешься, если ты похоронишь себя сейчас, то не будет и этой мизерной возможности. Иногда жизнь вытворяет такие невероятные вещи, которые противоречат логике и законам здравого смысла. Но судьба благоволит к тем, кто борется, а к тем, кто сдался, она очень жестока и не прощает
слабости. Знаешь, я уже столько раз мог погибнуть, но ведь стою здесь, перед тобой. Я несколько раз перечитывал твое личное дело, всматривался в твое лицо. С первого момента, когда я увидел тебя на пирсе, меня не покидало ощущение, что мы уже встречались. Вот теперь я вспомнил все!
- Что вспомнил? – непонимающе пробормотал капитан.
- Когда я был мальчишкой, нас эвакуировали из Херсона. Я не буду описывать всех перипетий, но попали мы в Махачкалу, откуда на палубе танкера нас должны были доставить в Красноводск.
- Надо же, и нас тоже в Красноводск эвакуировали.
- Подожди, слушай меня дальше. Так вот, танкер попал в страшный шторм. Было безумно страшно. Я был щуплым худым мальчишкой, и вот очередная волна подхватила меня и понесла за борт. Я пытался цепляться за все подряд, но сила, которая несла меня к смерти, была просто космической против моих жалких усилий. Тогда один парень, словно щенка поймал меня за шиворот и спас мне жизнь. Я так и  не узнал, как его звать, кто он был, и куда делся потом, но его лицо помню до сих пор.
По ходу Володиного рассказа выражение интереса на лице Андрея сменялось неподдельной гримасой удивления: «Ни хрена себе!»
- Снова я встретился с этим парнем спустя девять лет, когда уже учился в одесском институте инженеров морского флота. Тогда, на втором курсе произошло одно знаменательное событие, про которое до сих пор ходят легенды – великая битва между студентами нашего института и ребятами из мореходки.
- Точно, было такое! - Лицо капитана вытянулось от изумления - Я учился в Одесской мореходке на последнем курсе и как раз был там!
- А я случайно оказался в эпицентре драки, и мне чуть не проломили башку, но меня выручил один курсант. Это был ты, Андрей. И, наконец, ты спас мне жизнь там, на пологом китайском берегу Амура. Я уже не знаю, во что верить! Бог это или судьба, а может ты мой ангел-хранитель?! Поэтому, и ты не вешай головы, живи дальше, может судьба еще смилостивится над вами, кто знает! Давай отоспись, завтра можешь не приходить в порт, а послезавтра чтоб был как штык, по тебе уже все соскучились.




Глава 5

Медленно, перетекая один в другой, тянулись нудные зимние дни, терзая душу Андрея, и ни в каком занятии не мог найти он успокоения. Не было желания никого видеть, ни с кем говорить.  Раньше был душой любой компании, на все порты, куда заходил в бытность капитаном сухогруза - известный шутник, а теперь стал совсем затворником. Сослуживцы уже рукой махнули, один Либерман беспокоился: «Надо же, как тоска мужика выжгла…» И так бы всю новогоднюю ночь с фотокарточкой наедине просидел, но начальник порта в приказном порядке на празднование нового, пятьдесят восьмого года с собой в Хабаровск на бал в Управление Амурского пароходства взял. Да только и там Молотов ни разу не улыбнулся.
Лишь когда началась навигация, он немного оживился. В управлении этим быстрым и маневренным судном с озорным характером он видел свою единственную радость и даже позволял себе небольшие хулиганства на воде, если случалось ходить без Либермана.
Но однажды случай, произошедший в середине июня, родил в голове дерзкую и пугающую его самого мысль.
Тем теплым вечером он нес вахту у причала, и уже стал собираться домой, как вдруг возле пирса лихим виражем, скрипнув тормозами, остановился служебный «москвич» начальника порта.
- Заводи посудину, Андрей! – выскочив из машины, скомандовал Либерман.
- Есть! А в чем дело?
- На фарватере дрейфует танкер, огни погашены, на связь никто не выходит, на радиозапросы не отвечает!
Уже через пятнадцать минут они пришвартовались к судну-призраку. Взбежав по трапу, Либерман кинулся в машинное отделение, и тут же его обдало страшным жаром. Ходовые котлы потрескались и оплавились, из топки во все щели вырывалось пламя. Втянув ладони в рукава и набросив на голову рубаху, он пробирался к переборке, разделяющей машинное отделение и грузовые емкости, в которых находился керосин. Дотронувшись до нее рукой, почувствовал ожог.
- Андрей! – заорал Володя что есть мочи – беги наверх, врубай противопожарную систему! Иначе сейчас здесь все на воздух взлетит!
Они включили на всю мощь системы пожаротушения, чтобы водой хоть как-то охладить наливной отсек и не допустить взрыва топлива.
А команду они нашли в кают-компании, все члены экипажа спокойно спали лицами в салате. Как выяснилась, у капитана танкера был День рождения, который они слишком крепко отметили. Суд был быстрым, капитан получил два года.
А у Андрея стал созревать план.

***

- Нет,  так дело не пойдет. Так и до «дурки» не далеко. Надо что-то делать с Молотовым – сетовал Володя.
- Да уж, как бирюк, совсем нелюдимый стал Андрюшка — Кравченко согласно кивал головой
- Слушай, у меня такая мысль, давайте в выходные устроим прогулку по воде за город с семьями и позовем с собой Дашку из планового отдела. Ей уж тоже до тридцати не далеко, а все одна.  Умница, ответственная, серьезная, да  и внешне хороша: высокая, с русой косой, Андрею под стать, настоящая русская красавица!
- Сторонится он женщин. Боюсь, ничего не выйдет.
- Выйдет, выйдет, сколько можно по любви давнишней сохнуть?! Все когда-то проходит…

***

Идет, не спеша, «Заря» по Амуру. Теплый июльский ветерок обдувает собравшуюся на палубе компанию, пробуждая в гуляющих приятную истому. На столе надрывается проигрыватель, разливая над водным зеркалом звуки старых романсов.
Кравченко поднялся в рубку:
- Андрей, может я тебя сменю? Пойди, развейся.
- А… да нет, спасибо, Леха, ты иди, вон у тебя жена заскучала уже. Я сам тут.
- Да и Лазаревич тебя за стол зовет. Давай!
Капитан посмотрел вниз на палубу, где стоял стол. Когда позвали Дарью Соснову из планового отдела, он сразу раскусил инициативу товарищей, но эта забота его не вдохновляла.
; И все же я тут побуду, спасибо.
«Что же ты такой упрямый-то?!» - подумал про себя Либерман и, взяв под руку хорошенькую экономистку, повел в рубку:
- Андрей, с Дашей, я думаю, ты знаком. Она захотела постоять на капитанском мостике. Ты ведь не откажешь такой симпатичной девушке? Короче, оставляю Дашеньку под твою опеку.
- Как это сложно, наверное, управлять кораблем, – она робко начала разговор.
- Нет, не очень, особенно если знать как, - улыбнулся Андрей  - да я никогда и не управлял кораблем, ведь корабль - это военное судно. Я ходил только на гражданских судах.
- Но здесь столько всяких ручек и приборов!
- Это ерунда, вот как-то мне довелось управлять «Кадиллаком» - это действительно было сложно, – усмехнулся он. Впрочем, Даша не поняла его шутки.
- А что это за рычаг?
- Это ручка хода.
- А можно нажать?
- Можно, но не сильно.
Девушка надавила на ручку от себя, и двигатель отозвался негромким воем, а судно, плавно ускоряясь, понеслось вперед.
- Нет, нет, не так быстро, – одернул ее капитан, придержав ее руку своей.
- Как здорово! Так быстро! – все здесь ей было удивительно.
Даша была красивой девушкой, с широким лицом и крупными правильными чертами, но, обладая высоким ростом, уходившим за метр восемьдесят и, хотя и достаточно стройной, но все тяжеловатой фигурой, она не особенно пользовалась успехом у мужчин. Она давно заметила в порту красивого могучего капитана, который был ей под стать, но повода для их знакомства раньше не представлялось.
- А можно, я постою за штурвалом?
- Давай, – пропустил он ее к управлению, встав чуть позади на всякий случай.
Окинув ее взглядом, вдруг разочарованно подумал: «Нет, все же как не похожа она на Дженни…» А они были и впрямь совсем разные. И, хотя Дженни тоже была не маленького роста, ее фигура отличалась женственностью: худенькие голени переходили в пышные бедра, а круглая попка дополняла силуэт настоящей женщины, как и узкая спина с тонкой талией. Капитан мотнул головой, словно прогоняя наваждение.
- Андрей, а расскажите, как вы прошлой осенью из Ленинского возвращались?
- Это когда к китаезам-то вылетели?
- Ага.
- Да ну, уж миллион раз, наверное, слышала.
- Так то через третьи руки, а интересно знать, как все было на самом деле.





***

Выехав из города, они проехали пару десятков миль, и, припарковавшись у одинокого и безлюдного в это время года кафе, вышли из машины. Молодая женщина была одета в меховую куртку, а пожилой господин в длинное драповое пальто. Холодный
океанический ветер пронизывал холодом, и мужчина, словно черепаха, втянул голову в плечи, пытаясь прикрыться поднятым воротником.
- Папа, ты читал сегодняшний «Timе’s»?
- Да, а что?
- Хрущев устраивает выставку в Москве.
Отец тяжело вздохнул, и несколько десятков метров они шли молча, пока, наконец, он не махнул рукой.
- Так вот зачем ты вытащила меня сюда! А я-то гадал, о чем будет этот наш «разговор по душам»…Хрен с тобой, ведь все равно не отступишься, подумаем, что можно сделать. Но, я не имею представления, сколько виз готовы будут выдать Советы, да и вообще  не очень верю, что из этой твоей затеи что-нибудь выйдет. А главное, не уверен, что даже если тебе
удастся попасть  в Союз, ты сможешь встретиться с этим твоим Андреем. Ну, как ты себе это представляешь?
- У меня на этот счет несколько идей, - воодушевленная тем, что отец согласился ее выслушать, начала Дженни - на следующей неделе я вылетаю в Кейптаун, а оттуда пересяду на рейс в Конакри. Попробую опять передать Андрею сообщение через капитана сухогруза, на котором он раньше плавал.
- А ты не думаешь, что в прошлый раз это была игра КГБ? Я уверен, что он не передавал ничего твоему капитану, и твоя посылка пылится где-нибудь на Лубянке.
- Не думаю. Мои сообщения носят исключительно личный характер. Из них понятно, что к Андрею я испытываю определенные чувства, и для контрразведки это не представляет никакого интереса.
- Какая наивность! Ты не знаешь порядков у русских. Там контрразведке интересно все. Они шпионят за всеми своими гражданами просто на всякий случай, а здесь такой криминал – связь с американкой!
- Обрати внимание, наша компания сотрудничает в Гвинее с ЦРУ, и, хотя, я мало, что  знаю об их делах, все же через меня проходят кое-какие документы, имена, детали легенды и прикрытия их разведчиков. Если бы письмо попало в руки КГБ, и они узнали о наших отношениях, то уж будь уверен, русские быстро бы раскопали, кто я такая и  чего стою. Без сомнений, они непременно постарались бы вступить со мной в контакт и завербовать, играя на чувствах или шантажируя судьбой Молотова. По крайней мере, так поступила бы я, и не думаю, что советские разведчики глупее, однако со мной такая работа не ведется. Я уверена, тот капитан не доложил в КГБ, об этом говорят все признаки.
- Может ты и права, но все же это только догадки, а прогнозировать русских, основываясь на догадках – рискованно. Они же дикие!
- Брось папа, я не люблю ярлыков. Люди как люди, не умней и не глупей американцев.
- Тебе видней…
- Итак, я уверена, что тот капитан не докладывал в КГБ, хотя у меня и нет уверенности, что он не выбросил посылку за борт, а действительно передал ее Андрею, мне остается только надеяться на его порядочность.
- И все равно бред какой-то! Ну, даже если вам по какому-то неимоверному стечению обстоятельств удастся встретиться, что дальше? Ну, увидишь ты его и что? В чемодане вывезешь в Америку?
- Я должна его увидеть!



***

Уютная койка мягкого вагона плавно покачивалась в такт колесам скорого поезда Хабаровск-Москва. Володя лежал с закрытыми глазами, но мысли, занятые предстоящим визитом в Министерство и практически нереальной задачей выбить на следующий год сверх лимита как минимум два портовых крана, не давали заснуть. Он в который раз мысленно выстраивал разговор с замминистра и свое выступление на коллегии, оттачивая убедительные формулировки. Последние два месяца выдались напряженными: портовые механизмы из-за изношенности один за другим выходили из строя, нехватка оборудования  сказывалась на выполнении плана, да тут еще два несчастных случая на втором участке, один из которых смертельный. Комиссия горкома закончила разбирательство буквально за два дня до отъезда, сделав соответствующие выводы и вынеся начальнику порта выговор по партийной линии. Поэтому Володя и решил ехать поездом, чтобы хотя бы отоспаться в дороге, а заодно и как следует подготовиться к визиту  в министерство. Обратно-то, конечно, самолетом – «со щитом», если удастся убедить руководство, либо «на щите», если поездка окажется бесполезной.
Москва, как обычно, встретила вокзальной суетой и окриками нахальных носильщиков.
Володя, подхватив портфель с документами и сменой белья, бодро направился ко входу в метро: до министерства четыре остановки, там прекрасный буфет, где можно успеть позавтракать до назначенной на 10 утра встречи с первым заместителем министра – разговор предстоит нелегкий.
Массивная красного дерева министерская дверь бесшумно закрылась, пропустив внутрь несолидного, с торчащими вверх черными кудрями вокруг высокого, начинающего лысеть лба, начальника порта. Войдя в приемную заместителя министра, он глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду, внутренне настроившись на затяжную борьбу. Отравленная чувством собственной значимости секретарша, кивнув на дверь кабинета, выдавила: «Пройдите, Вас ждут…»
Володя вприпрыжку сбежал по роскошной министерской лестнице к гардеробу. Несмотря на свою высокую должность, он не мог скрыть переполнявшую мальчишескую радость. Это надо же! Даже сам не ожидал, что так легко удастся убедить высокого министерского чиновника в необходимости приобретения Комсомольским портом непредусмотренных бюджетом кранов, хотя по обыкновению запасся серьезными расчетами и убедительным технико-экономическим обоснованием. На удивление, замминистра близко к сердцу принял нужды далекого окраинного порта и его настырного молодого начальника и пообещал со своей стороны поддержать просьбу на заседании коллегии министерства. А это даже больше, чем полдела, это - почти успех! Коллегия только через два дня, значит, можно будет побродить по старой Москве, а то и попробовать попасть в театр. В этом сезоне гремит новый спектакль в театре на Таганке.
Так, сначала надо заскочить в кондитерскую купить торт, и сразу в Столешников к теще с тестем, где его ждут к обеду. Они люди замечательные, и Володя искренне был к ним привязан, тесть Соломон Хацкелевич – член Союза журналистов и главный редактор единственного в стране еврейского журнала, вообще вызывал искреннее уважение. Выходец из маленького еврейского местечка на Украине, он, как и многие молодые представители неуемного еврейского племени, в 20-годы приехал в Москву, поступил на рабфак, перебиваясь с хлеба на воду, закончил Московский университет. Когда началась война, с первых дней ушел фронтовым корреспондентом, «с «лейкой» и блокнотом, а то и с пулеметом» дошел до Праги, был дважды ранен, редактировал газету Второго Украинского фронта  «За Родину». После войны опубликовал книжку, в которой рассказал о вкладе евреев в победу, о проценте награжденных боевыми орденами и медалями представителей разных национальностей, о евреях - Героях Советского Союза, за что и поплатился шестью годами ГУЛАГа в годы борьбы с «безродным космополитизмом». Спасла, как и многих, смерть Вождя всех народов, удалось выйти на свободу, оттрубив только половину срока. Несмотря на это, тесть сохранил глубочайшее внутреннее благородство и какую-то безграничную доброту не только по отношению к своим близким, но и вообще ко всем, с кем  так или иначе сталкивала жизнь. За все время знакомства Володя ни разу не слышал, чтобы он жаловался на свою судьбу или несправедливость властей. Даже тем своим знакомым, которые предпочли забыть после ареста не только его самого, но и жену с дочерьми, тесть находил оправдание.
Едва Володя дотронулся до звонка, как дверь квартиры  распахнулась:
-Володя! Ну, наконец-то! - теща с тестем радостно бросились обниматься, - а мы уж за тебя волнуемся, как ты там в министерстве! Ну, как, получилось? – засыпали они вопросами. Володя, улыбаясь, успевал одновременно обнимать тестя, целовать тещу, раздеваться и отвечать на вопросы.
На следующий день, проспав до полудня (сказалась разница в часовых поясах) и наскоро позавтракав, он отправился бродить по Москве. У него были свои любимые места, где приятно было пройтись, если во время командировок удавалось выкроить пару свободных часов. В первую очередь, это, конечно улочки  Арбата, откуда, проголодавшись, можно заскочить в любимый ресторан «Прага». Потом Патриаршии пруды, где гуляя, Володя живо представлял встречу Берлиоза с Воландом из книжки, которую ему еще в школе дал
прочитать друг Борис. Его родители были известными в Херсоне врачами, и первое издание с довоенных времен было только у них в домашней библиотеке.
Но сегодня обедать придется не в «Праге», тесть обещал освободиться к четырем часам и пригласил в «Столовую старых большевиков» или, как иронически он говорил, «недобитых ленинцев». Подходя к Главпочтампту, где они договорились встретиться, Володя еще издали увидел тестя, нетерпеливо расхаживающего у входа.
- Молодец, как всегда без опозданий! – приветствовал Соломон Хацкелевич – пошли, ты тоже уже, наверное, смертельно проголодался. Сейчас такой «цирк» увидишь!
Пройдя квартал, они остановились у входа в здание без опознавательных знаков. Подмигнув, тесть открыл дверь. Тесный вестибюль был заполнен благообразными старичками и старушками с палочками и костылями, в которых невозможно было опознать пламенных революционеров и бойцов, геройски добывавших в конце прошлого  века «эксами» деньги для нужд партии. Раздевшись, Володя с тестем прошли в обеденный зал. Столики стояли довольно тесно. По одну сторону зала находилась раздача, вдоль которой двигалась небольшая очередь из ветеранов революции и почетных пенсионеров с подносами, заставленными тарелками с едой, а по другую – небольшой буфет, где можно было купить кое-какие полуфабрикаты и деликатесы в виде копченой колбасы, икры и других благ кулинарии, недоступных простому москвичу.
Володя с тестем под пристальными взглядами старых большевиков пристроились в конец очереди. Вдруг какой-то дедуля с костылем под мышкой и в натянутой на уши буденовке времен Гражданской войны ткнул Володю кулаком в бок и с пристрастием, каким в свое время допрашивал в подвалах ВЧК, визгливым голосом спросил: «А Вы, молодой человек, на каком основании тут выстроились?»
- Это со мной! – резко повернулся тесть,
- А чем он заслужил такой почет? – не унимался старик.
Тесть раскрыл свой пропуск, в котором было указано, что предъявитель данного документа может провести с собой 1 лицо:
- Вот он – это лицо и есть! 
И тут дед взвился.  В течение десяти минут он выкрикивал, потрясая костылем, героические факты своей боевой биографии, начиная от царской каторги и заканчивая взятием Перекопа, пересыпая все это революционными лозунгами и одновременно пытаясь вытолкнуть Володю из очереди. Остальные обитатели столовой с интересом наблюдали, поддерживая выступающего одобрительными возгласами. Видно было, что инцидент вызывает у них живой интерес, позволяя вспомнить молодость и разнообразить унылое существование свежими эмоциями. В течение этого монолога Володя несколько раз пытался выйти, но Соломон Хацкелевич, усмехаясь и качая головой, крепко держал его за локоть. Неизвестно, сколько бы продолжалась эта пламенная речь, но вдруг возле буфета наметилось какое-то оживление, и с криками: «Сосиски дают!» - вся престарелая братия бросилась на штурм. Видимо, был еще порох в пороховницах, потому что старички и старушки, отчаянно работая локтями и коленями, пытались занять первые места у прилавка. Те, кто оказывался позади толпы,  ожесточенно били впереди стоящих палками по головам и спинам, недвусмысленно предлагая тем потесниться. Но, закаленные в революционных сражениях ветераны, осыпаемые градом ударов своих
боевых товарищей, только быстрее ввинчивались в толпу. Какой-то сообразительный дедок с растрепанной гривой седых волос забросил свою трость рукояткой вперед и, подтягиваясь на ней, как на канате, стремительно продвигался к прилавку. Соломон Хацкелевич с Володей, держась за животы и присев от смеха, остались у раздачи в полном одиночестве.
- Ну что, я говорил тебе, что будет цирк?
- А я сначала не понял, о чем Вы – ответил Володя, вытирая слезы.
Пока утомленные большевики рассматривали свои трофеи и подсчитывали понесенные потери в виде оторванных пуговиц и затоптанных головных уборов, Володя с тестем 
пообедали сытно, хотя и без особых изысков. Выйдя без потерь из этой точки общественного питания, они направились в редакцию журнала «Советиш Геймланд», которую возглавлял Соломон Хацкелевич, по дороге обсуждая неистовый темперамент буревестников революции.

                ***

- Ну что, Володенька, ждем вас всех летом в отпуск. Понимаю, что всего на несколько дней заедете перед Херсоном, но, все же, не лишайте и нас с матерью удовольствия внучку потискать - похлопывал тесть Владимира по спине, обнимая на прощание - рад за тебя,  что командировка  получилась удачной, и в министерстве тебе пошли навстречу, но не меньше рад и за нас с матерью, что повидались с тобой. Ты ведь знаешь, я не лукавлю, когда говорю, что ты нам как сын. Я хоть и люблю своих девчонок до жути, но всегда мечтал о таком сыне.
- Я знаю – Володя искренне расцеловался с тещей и тестем, и, подхватив портфель, вышел из квартиры: следовало поторопиться – до самолета оставалось не так уж много времени.


***

Где ни появлялись Андрей с Дашей, везде вызывали оживление - встречные на них оглядывались, любовались, провожали улыбкой: оба высоченные, голубоглазые, светловолосые, идеально сложенные, как атланты из затонувшего мира.
Да и в однообразных буднях небольшого городка их роман давал пищу языкам не только портовых кумушек, но и населению остальной части города. В кинотеатрах пару вежливо просили пересесть на последний ряд, чтобы всем, кто сзади,  не закрывали экран.
Они, конечно, пересаживались, посмеиваясь между собой и обмениваясь остротами.
Андрей постепенно привык к обществу  девушки, и если по какой-либо причине они не могли встретиться в этот день, то испытывал некоторый дискомфорт, а Даша вообще смотрела на него распахнутыми влюбленными глазами, и сердце ее каждый раз готово было выпрыгнуть из груди, когда он обнимал ее своими могучими руками.

***

Взмыленная после длительного перелета из Кейптауна в Конакри, никуда не заходя, она приказала везти ее в портоуправление. Разыскав уже знакомого диспетчера, она, словно подросток, переполняемый гормонами в предчувствии взрослых событий, накинулась на него:
- Сейчас у вас должна находиться «Ксения Корабельникова», на каком она причале?
- «Ксении Корабельниковой» нет в порту. Декабрьский рейс сняли. Теперь только в июле будет.
Внутри все оборвалось…
- «Дура! И черт меня дернул сюда ехать! Надо было раньше позвонить в порт и узнать, будет ли судно в декабре. Выставка в июне, судно здесь будет только в июле, и никакой иной связи…»
Все дни в Конакри она была словно в прострации. Мозг лихорадочно перебирал тысячи комбинаций, пытаясь найти решение, но каждый раз оно скатывалось к фантастике, не имеющей ничего общего с реальностью. Дженни  даже подумывала попробовать по  «голосу Америки» связаться с Андреем в одностороннем порядке, но это могло поставить под угрозу и без того малые шансы прорваться за железный занавес.
Вернувшись в Нью-Йорк, она в сотый раз пыталась найти в своей голове решение, как ей встретиться с Андреем: «Миллионы мужчин, десятки поклонников, а мысли только о том, кто на другом краю Земли, за железным занавесом. А может, это просто иллюзия, может, я занимаюсь самообманом? И влечет меня к нему только потому, что между нами пропасть? Может это лишь тяга к экзотике? Ну, увижу я его, и что скажу? И выйдет ли что-нибудь у нас?»
Но перед глазами, как в старой кинопленке, снова и снова прокручивались события  того июля, давая ответы на все вопросы: «Неважно суждено нам быть вместе до гробовой доски или один уикенд, но мы должны увидеться! А вдруг это все-таки судьба?!».
К тому же, больше всего Дженни ненавидела серость и пресность жизни. Все ее существо всегда тянулось к приключениям, она искала опасность. В конце пятидесятых Эдгар Гувер уже свернул головы большинству легендарных гангстеров прошлых лет, но из детства она помнила доброго дядю Меира, дядю Давида, да и других друзей ее отца. Когда она была еще юной девчонкой, они частенько заходили к ним. Теперь уже многих не было, только  старый лис Меир Лански раз в году приезжал на День рождения своего старинного приятеля.
«Эх, родилась я поздно, а родись лет на двадцать раньше, так затмила бы точно славу Голландца Шульца да Альфоцио Капоне», – засмеялась про себя Дженни.

                ***

Широкую сеть раскинуло ЦРУ по всей Африке. За богатейший континент развернулась борьба между державами.
Но не любили в секретные службы работать с непосвященными и выносить свои проблемы за стены организации, старались создавать собственные структуры обеспечения и прикрытия. Правда, стоило это дорого, а емкости африканских разведывательных сетей огромны. Море людей там трудилось, и каждого надо было обеспечить легендой, связью, поэтому разведывательная организация вынуждена была просить помощи у крупных компаний.
Джонатан Снайпс прошел в кабинет вице-президента «Boxit Group» Дженнифер Хавинсон. Его уже ждали.
- Добрый день, Джон.
- Здравствуй Дженнифер, ты все хорошеешь.
- Спасибо.
- Итак, я бы хотел сразу преступить к делу. Я уже передал вам список наших агентов, которые должны быть отправлены в Гвинею.
- Да, я видела, но у меня есть возражение. Дело в том, что я сама была недавно в нашем гвинейском офисе, у нас есть подозрения, что руководство филиала не чисто на руку. Если прислать ваших людей на должности финансовых аналитиков и консультантов, то их примут как моих лазутчиков, присланных для скрытого расследования махинаций. В этом случае за каждым их шагом будут следить, относиться настороженно. Они могут встретить противодействие с совсем иного фланга, нежели обычно. Лучше оформить геологическую экспедицию с целью разведки новых месторождений и переоценки существующих. А главное - эта легенда объяснит  частые поездки по стране  сотрудников и не привлечет внимание остальных.
- Дженнифер, как же приятно с тобой сотрудничать, из тебя получился бы хороший аналитик.
- Я и есть аналитик. Да и сфера моих исследований не особенно отличается от ваших. У меня к тебе тоже есть просьба.
- Да?
- Мне нужно разыскать в Советском Союзе одного человека.
- Ты знаешь, это против правил, тем более у русских проводить какие-либо мероприятия очень и очень опасно. Мы не можем рисковать сетью ради твоей просьбы.
- Но для меня это очень важно.
- Послушай, работа в Союзе совсем не то, что работа в Африке. Там у нас нет таких оперативных возможностей, да и потом ты, верно, не очень представляешь их порядков. Если только будет обнаружен интерес к кому-то у нашей службы, этого человека казнят за измену родине.  Да и, честно говоря, русский отдел на особом положении. Прости, мне очень жаль, но я не имею никакой возможности продавить у них твою просьбу.

***

Андрей окинул накрытый стол беглым взглядом и, улыбнувшись Даше, глубоко вдохнул аромат жаркого с перцем из глиняного горшочка:
- Мм.. божественно!
Все больше ему нравилась эта сытая беззаботная жизнь, старые раны на душе потихоньку рубцевались, а Дарья, окружив его теплом и уютом, словно раскрасила серую картинку его будней цветными карандашами.
Он вполне уютно чувствовал себя в ее тесной, но аккуратной служебной «однушке» в том же доме, где жил Либерман. Володя имел персональную машину, но обычно в Управление порта приходил пешком, да и идти было минут пятнадцать, не более. Так что теперь они часто вмести шли на работу, обсуждая по дороге некоторые из служебных вопросов, в которых начальнику порта требовался совет опытного капитана.
А Володю не могла не радовать перемена, происходящая с его другом - Андрей все чаще улыбался и шутил, на глазах молчун-нелюдим снова превращался в открытого веселого парня.

***

По возвращению домой ее ждало еще одно жестокое разочарование:
Проведя несколько минут в нерешительном молчании, отец начал в лоб:
- Дженни, ничего не выйдет.
- Почему?! – Она была совершенно ошарашена этим известием, рушилась ее последняя надежда.
- Я говорил с Руди, в делегацию «Понтиака» он тебя включить не может. Во-первых, их и так ЦРУ прессует, да политики за каждое место бьются, во-вторых, как мне объяснил Снайпс, «Советы» досконально проверяют каждого, кому выдают визу, а ты не безвестная Бетти Смит, продавщица бакалеи, про тебя «Нью-Йорк Таймс» пишет, это будет очевидной рокировкой. В конечном итоге они начнут проверять тебя, вскроют связь с Молотовым и все равно в визе тебе откажут или наоборот попробуют начать игру.
- Да, и в такой партии мне русских не переиграть, конечно, да и ввязываться в шпионские игры не хотелось бы...
 - Именно! Я рад, что ты это понимаешь.
- Ну что же, тогда остается последний шанс, звони Меиру, он очень нужен мне сейчас.
Лицо отца перекосилось от ужаса. Только он искренне порадовался, что дочери хватает ума не лезть в шпионские игры, как она решила прибегнуть к помощи мафии:
- Господи, он-то тебе чем здесь поможет?
- Папа, ты же сам меня учил, главное - правильно рассчитать партию и грамотно сделать ставки. Попроси приехать его как можно скорее, я нуждаюсь в его помощи.
- С меня хватит твоих авантюр! Тебе уже не пятнадцать! Ну, взгляни на себя со стороны, как подросток ты выдумала себе какую-то неземную любовь, носишься с ней, словно оголтелая! Может, ты просто заболела? – отец прислонил свою руку к ее лбу, будто в попытке диагностировать болезнь и продолжал неистово кричать на нее – Недавно ты вообще хорошего парня угробила ни за что! Что с тобой происходит, черт возьми?!
Дженни прижалась к его плечу и тихим, но металлическим голосом произнесла:
- Не говори со мной в таком тоне, – а затем, чуть помолчав уже мягче, будто маленькая девочка, добавила - да и вспомни себя, папа, ты ведь тоже был авантюристом в молодости.
Глаза отца смотрели жестко и холодно. Еще несколько секунд он сверлил ее своим тяжелым взглядом, но потом, вдруг обнял и приподнял,  рассмеявшись:
- Почему был? Не такой уж я и старик! Есть еще порох!

***

Холодным февральским утром, они как обычно, вместе шли пешком в порт:
- Слушай, Андрей, а может уже и расписаться вам время?
- Да думал я об этом, Лазарич. Но как-то сомнения меня терзают, маловато мы еще знаем друг друга. Поживем, дальше видно будет.
- Ну, дело твое, конечно, но ведь ты уже не мальчик.
- Но и не старик вроде пока.

***

В доме Хавинсонов большое событие. Скатерти сияют особой белизной, паркет нетерт до такого блеска, что светится в темноте, повар лучшие продукты закупил и теперь с особым усердием готовил кулинарные шедевры, достойные английского короля. К ним должна была пожаловать легенда - Меир Лански собственной персоной!
Дженнифер очень любила приезды Меира с детства, и сейчас она нетерпеливо ждала дома, когда отец, уехавший встречать старого друга в аэропорт, вернется.
Наконец, в окнах первого этажа блеснуло отражение фар, и в гостиную вошел отец , а за ним легкой, как бы пританцовывающей походкой, невысокий худощавый мужчина с зализанными назад по моде 30-х редеющими волосами.
- Дженни, иди сюда, моя красавица! – гость протянул к ней руки и обнял. Интонация же, с которой он обращался к ней, была такой, будто он приветствует пятнадцатилетнего подростка. – Как ты выросла!
- Дядя Меир, я выросла очень давно и с тех пор, как мы виделись в позапрошлом году,  ничуть не изменилась.
- Знаю, знаю, просто никак не привыкну, что дети давно взрослые, а мы - уже старики.
Перед ужином гостю дали отдохнуть с дороги, и в семь часов все трое собрались у накрытого стола.
- Итак, господа, что же заставило вас просить меня приехать? Какое важное дело?
- Соскучились очень, вот захотелось повидаться, – радушно ответил Бен.
- Брось, все больше хозяев предпочитают не открывать мне своих дверей. Теперь я опасный гость, за мной везде бегут борзые из Бюро, и ты не исключение, в последнее время тоже старался не пересекаться лишний раз со мной. Многие из тех, с кем я был когда-то дружен, давно на электрическом стуле закончили, иные стараются забыть дружбу со мной.
- Да прекрати, Меир, я никогда тебя не забывал.
- Бенни, не надо, я все понимаю и на тебя не в обиде. И раз сейчас ты просил меня приехать, дело действительно серьезное. Кстати, а ты уверен, что твой дом не прослушивают?
Бенджамин Хавинсон, вскочил со своего места, и, тыча вилкой в сторону Меира Лански, закричал:
- Никогда я не забываю старой дружбы, слышишь, НИКОГДА! И ты здесь не потому, что мне требуется твоя помощь, а потому, что ты мой друг! Мне плевать на борзых из ФБР, мой сын отдал жизнь за эту страну, пока они отсиживались в офисах! Мне плевать, какие комитеты несутся за тобой по пятам, я не сливаю друзей, а если мне начнут задавать вопросы, то мне есть что ответить!
- Ладно, ладно, Бенни, убедил, – примирительно махнул рукой гость, очевидно, его нисколько не напугал грозный тон хозяина - итак, сначала дело.
- О,кей, дядя Меир – начала Дженни – мне очень нужно попасть в Советский Союз.
Лански поперхнулся и выронил изо рта кусок нежнейшей куропатки.
- И чем я могу помочь тебе? А главное, зачем тебе туда?
- Не спрашивай, Меир, - вмешался отец - любовь доводит до ручки!
- Любовь - дело благородное.
- Пожалуйста, не перебивайте. Так вот, я все прикинула и решила действовать следующим образом: мне нужно, чтобы весной профсоюз организовал стачку на нашем терминале сыпучих грузов в Нью-Йоркском порту.
На этот раз от ее слов поперхнулся отец:
- Ты что, рехнулась, доченька?
- Именно!
- Так просто поговори об этом с председателем, это они всегда - пожалуйста.
- Да дослушайте меня, наконец! Мне нужна не просто забастовка, а с небольшим погромом, и чтобы была потасовка с полицией!
- Точно чокнулась!
- Дальше технология такая: я вмешиваюсь и своей грудью закрываю рабочих от бесчинств полиции. На следующий день во всех газетах с нашей подачи должно выйти мое заявление под заголовками «Дженнифер Хавинсон на баррикадах вместе с рабочими!», содержащее какую-нибудь коммунистическую белиберду. Далее я дам пресс- конференцию, где честно расскажу историю, произошедшую в Гвинее, поведав о том, как много мне рассказывал советский капитан о коммунизме, добре и справедливости, царящих в Советском Союзе. Я просто уверена, что после этого у Советов не возникнет никаких причин отказывать мне в визе, а мое пребывание в делегации от профсоюзов будет выглядеть вполне логично.
- Тогда -  вопрос: почему ты просто не можешь поехать в составе делегации от профсоюза? Зачем весь этот спектакль?
- Я вице-президент крупной компании, и если меня включат в профсоюз, это будет подозрительно.
- Ну и что? Знаешь, сколько закамуфлированных людей поедут в Союз? Ты думаешь, каждого будут проверять?
- Да не знаю я, будут или не будут! Видишь ли, может, конечно, Советы и будут смотреть сквозь пальцы на политиков и крупных бизнесменов в составе тех или иных делегаций,  желающих поглазеть на жизнь в Советском Союзе, которым не хватит места в президентской свите. Я пыталась попасть в делегацию от Сената и Конгресса, но во первых там и так все распределено между своими, хотя, конечно, я могла бы заплатить кому надо за эту поездку, и  для меня нашли бы место. Но визы выдают только в Москву, а Молотов живет на самом востоке страны! Я не могу ни написать ему письма, ни позвонить, ничего! Мне нужен информационный повод такой силы, чтобы обо мне напечатали в  советской прессе! Тогда, может быть, об этом узнает тот, ради кого я все это затеваю, и сможет приехать повидаться со мной.
- Ну и зачем весь этот коммунистический спектакль? Просто дай интервью, как ты была спасена отважным советским гражданином.
- Дядя Меир, в этом случае существует некоторая вероятность, что это действительно напечатает их пресса, но на первой ли полосе?  В центральной ли газете? Какова вероятность, что Андрей на Дальнем Востоке прочитает об этом? Ты видно не в курсе, о
чем пишет их пресса. Первым делом, конечно, удои в стране, а вторым - как угнетают рабочих в Америке и как тяжело им здесь жить. А вот если будет драка с полицией, если будут пострадавшие пролетарии от рук полицейских, если будет отважная коммунистка, к тому же узнавшая о светлых идеях равенства и братства от советского гражданина, то уж такой материальчик точно ляжет на первые полосы всех советских газет!
- А может он вообще газет не читает? – встрял отец.
- В Советском Союзе газеты читают все! - отрезала Дженни.
- А если он прочитает, но не поедет в Москву и вовсе не ждет тебя? Может, и имя твое забыл давно.
- Не забыл, любит и ждет, я в этом уверена!
- Боже мой, - Лански закатил глаза – как ты наивна, девочка! Хотя… чем черт не шутит… Ввяжемся, а там посмотрим. Короче, если я все правильно понял, от меня нужен профсоюзный наезд, затем организовать полицию и после включить тебя в профсоюзный комитет, подкуп прессы вы возьмете на себя?
- Именно, дядя Меир.
- Ну что ж, давай попробуем... А когда?
- В апреле. Здесь нужно, чтобы у них не было возможности отказать в визе «пламенной революционерке» Америки, но и не было времени раскопать всю полноту картины, сопоставить все известные случи контактов советских моряков с иностранцами и вычислить, что фигурантом был Молотов, а то они могут попробовать манипулировать мной, имея такие козыри на руках. Поэтому речь нигде не пойдет о Гвинее - в общих чертах: «дело было в Африке…», и год тоже конкретно не указывать.
- Ну и бред. Просто какой-то идиотский сон, – покачал головой отец.
- Папа, мне самой не вериться в реальность осуществления моего плана, но ничего умнее я придумать не смогла, если у тебя есть план лучше, с удовольствием тебя выслушаю.
- Ну, что тут скажешь, твоя дочь настоящая представительница поколения Homo liber! – усмехнулся Лански.
- Чувствую я, что эта ее «свобода» обойдется мне боком, – продолжал ворчать Бенджамин.
- Да ладно, Бенни, вспомни, как мы с тобой натянули египтян в сорок восьмом! – вдруг ни с того ни с сего ляпнул Меир – ведь то еще было дельце!
Оба дружно рассмеялись:
- Было время!
- Представляешь Дженн, - давясь от смеха, рассказывал Меир – в сорок восьмом израильтянам никто не продавал оружия, а на арабов это эмбарго почему-то не распространялось. Арабы готовились стереть Израиль с лица земли сразу после провозглашения им независимости. Египтяне закупили тонны оружия на десятки миллионов долларов в Америке и зафрахтовали девять судов у «ТрансМарин групп».
- Как?! У моего отца?!– вскинула брови Дженни.
- Именно!
- И вы им отказали?
Отец переглянулся с Лански:
- Зачем же? Нет, конечно, просто караван с оружием прибыл не в Каир, а в Хайфу! Потом египтяне пытались высудить у нас компенсацию, а когда проиграли дело в суде, прислали крепких ребят, чтобы укокошить меня, – усмехнулся отец.
- Но мы их уже ждали, – встрял Меир – они и вякнуть не успели! Как только сошли с самолета, мы их сразу погрузили в багажники, и больше их никто не видел.
- Ага, а мне из-за этого пришлось полгода ездить в университет, как идиотке с охраной! И вы еще смеете меня называть авантюристкой?! – улыбаясь, протянула Дженни.

***

В крохотной прихожей маленькой служебной квартиры стояла невероятная толкотня. На пятачке в полтора квадратных метра, где еще теснились вешалка и корзина для хранения картошки, двоим не развернуться, а этим солнечным, но еще морозным мартовским днем целая толпа собралась перед дверью. Гостей хозяева запускали порциями: разделись гости дорогие – пожалуйте за стол, в прихожей не задерживайтесь, другие пусть проходят.
Посреди комнаты был накрыт стол.  Наконец, все кое-как расселись, вжатые в стены  теснотой комнаты. Хотя Андрей старался аккуратно распечатать бутылку  шампанского, но она выстрелила как всегда  неожиданно.
- Итак, - поднялись Андрей с Дашей – мы вас сюда позвали, чтобы объявить…- они смущенно заулыбались - мы подали заявление.

***

Толстый лысоватый дядька залез в кузов грузовика и, неистово размахивая руками, орал:
- Мы здесь вкалываем по девять часов, но посмотрите, что мы с вами имеем?
Вокруг него собралась приличная толпа, которая время от времени поддерживала горлопана одобряющим криком.
Чуть поодаль от эпицентра событий стояла машина, из которой за всем происходящим наблюдали трое.
- Я смотрю,  грузовик подогнали вовремя, еще бы трибуну заранее сколотили, – саркастично съязвила Дженнифер.
- Ну так, моя прекрасная леди, ты же заказывала стихийный митинг?!
- Что-то маловато народу.
- Еще бы, люди работают, получают хорошую зарплату, растят детей, что им ввязываться во всякие авантюры! – пробурчал Бенджамин Хавинсон.
- Подожди, так всегда сначала. Народ – стадо, сейчас еще чуть подгоним крикунов, а дальше как снежный ком. Толпа как воронка, затягивает в себя людей, даже если они не очень понимают, зачем им туда надо.
И действительно, вокруг стихийно возникшей демонстрации стало собираться все больше народу.
- Так мы не только свой терминал остановим, но и весь порт парализуем, коллег по цеху подведем, – все качал головой отец.
- Это еще и лучше, раз сами решили понести убытки, так не в одиночку, пусть и конкуренты заплатят. Слушай меня, девочка, очень внимательно, – Меир повернулся к Дженни – скоро толпа пойдет громить ваш офис, там же на площади уже собираются полицейские наряды. Запомни вот этого копа, – он достал большую фотокарточку с изображением колоритного южанина – дальше нужно будет четко разыграть партию по нотам. Этот коп будет с левого края оцепления, туда же кинется наш горлопан. Ты должна будешь аккуратно туда встрять, и получишь от полисмена легонько дубинкой по лицу, это заснимет проинструктированный фотограф крупным планом. Когда вольешься в толпу, тебя окружат мои ребята. Чтобы ты не пострадала в пылу драки, они тебя прикроют, но все равно, будь очень аккуратна в разгоряченной толпе. Все ясно? Ты поняла под чью руку подставлять свое прекрасное личико?
- Да, дядя Меир, ты просто кудесник!

Уже через час Нью-Йоркский порт был полностью парализован, и, набрав критическую массу, толпа, распаленная пламенными речами борцов за справедливость, устремилась в направлении многочисленных офисов, где уже стояло полицейское оцепление.
- Эй, Меир, куда они идут?
- Черт его знает, наверное, напутали что-нибудь.
Выкатившись на площадь перед въездом в порт, толпа вдруг свернула налево и направилась к офису транспортной компании «Два континента», в то время как офис «ТрансМарин групп» находился наоборот справа.
- Что происходит?! Давай туда, к толпе! – нервно махнула рукой Дженни и метров за двести до места основной драки рабочих с полицией на ходу распахнула дверь машины, что водитель понял как сигнал к немедленной остановке.

- Ааа, проклятые копы, - неистово заорал буйный мордоворот и, ныряя, словно окунь, сквозь толпу, впился ногтями в лицо одного из полицейских, в это время еще один «профессиональный пролетарий» кинулся душить рядом стоящего полисмена. Наметанным глазом Бенджамин оценил ситуацию, наблюдая за всем происходящим из окна машины:
- Профессионалы, асы, сразу видно не впервой им это.
- Еще бы! Вспомни профсоюзные войны тридцатых! Мастера старой закалки! – похвалился Меир.
В это время Дженнифер бежала по площади туда, где уже толпа из шестисот – семисот человек устроила настоящее побоище с полицией! В ход шли кулаки и палки, вверх летели камни. От офиса «ТрансМарин групп» вслед за Дженни кинулись семеро крепких парней.
Работая локтями, она рвалась сквозь толпу к линии противостояния полиции и бесчинствующего по ее же заказу рабочего класса.
- Остановитесь! Не бейте людей! – кричала она полицейским, распихивая народ, хотя надо отметить, что полиция и не особенно распускала руки, в отличие от митингующей массы. За ней, подобно ледоколу, пробивающемуся сквозь ледяные торосы, следовали чуть сзади мордовороты Лански.
Дженнифер, продолжая выкрикивать призывы к прекращению насилия, прорвалась к полицейскому кордону, и, уже приметив фотографов, стоящих на балконе  здания напротив, приготовилась развернуться, чтобы  удачнее попасть в объектив. Так как заранее предупрежденный фотограф был на другой стороне площади, она уповала лишь на удачу и ловкость папарацци. Сейчас сюда в самый эпицентр происходящего побоища были направлены десятки объективов жадных до зрелищ фоторепортеров. Заводилы драки, узнав женщину, ослабили напор на полицейских и чуть отпрянули назад, как их и инструктировали, между полицией и толпой в этом месте образовалась небольшая брешь. Дженни обернулась, за считанную долю секунды пытаясь найти вдали объектив, направленный на нее, одновременно поправляя прическу, как вдруг неведомо откуда выскочивший пролетарий со всего маху залепил кулаком ей в нос.
Будто солнце взорвалось у нее перед глазами, земля, описав круг, стала уходить из под ног, и она повалилась навзничь.
Но уже через мгновение ее окружили семеро мужчин, образовав плотное защитное кольцо, и заорали:
- Прекратить! Человек пострадал!
Сигнал поняли находящиеся в толпе люди Меира, и по толпе тут же понеслось:
- Остановитесь, человек пострадал!
Распалить и втянуть в драку людей всегда проще, чем остановить, но технология была отработана с давних времен. В один момент сотня проинструктированных заранее людей в толпе образовала живые цепочки и, одновременно расставив руки, надавила в сторону противоположную напору. Через какое-то время движение толпы стихло.
Косоглазый массивный итальянец попытался взять Дженни на руки.
- Не надо, я сама пойду, но поддерживайте меня вдвоем, будто мне очень плохо.
А ей в этот момент и вправду было не слишком хорошо, нос наливался свинцом и сильно болел, по лицу расплывался отек, кружилась голова, вломил-то ей не посвященный в тему совсем даже не понарошку.
 

***

Отец протиснулся в больничную палату сквозь толпу журналистов:
- Ну, как ты, Дженни?
- Нос болит.
- Ты же этого хотела, моя дорогая коммунистка.
- Да уж, пострадала за идею.
- Не собираешься домой?
- Да можно было бы еще вчера, но нужно поболеть.  И еще, папа, не навещай меня слишком часто - у нас же как никак с тобой война.
- Срам-то какой мне на старости лет - с единственной дочерью разругаться! Все твои авантюры!
- Ну, извини, папуля, такая уж твоя роль в этой пьесе. Ты же глава корпорации, капиталист, угнетатель рабочего класса. У нас с тобой дружбы никак не может получиться.
- Ну-ну, я тебя вчера отправил в отставку с поста вице-президента компании, так журналисты просто как коршуны слетелись. Я чуть со стыда не сгорел на пресс-конференции. Как бессердечна ты, девочка, к старику! Вот полюбуйся, – он протянул  газету, где на трех полосах обмусоливали его разрыв с собственной дочерью.
- Отлично, они съели все! А завтра в холле госпиталя я тоже дам интервью.

***

В импровизированном конференц-зале госпиталя не протиснуться от репортеров, на столе батарея микрофонов, фотокамеры не переставая вспыхивают, оставляя перед глазами синие блики:
- Госпожа Хавинсон …
***

Посол Советского Союза в США постучал в комнату резидента.
- Да?
- Константин Александрович, у меня вот какой вопрос, может нам стоит связаться с этой Хавинсон? Я думаю, следует пригласить ее на выставку как почетного гостя. Какое ваше мнение на этот счет?
- Хавинсон, это чокнутая-то, которая погром в порту устроила?
- Да, но выходка ее может быть полезна для имиджа нашей страны. А интервью какие! Будто их  у нас в Комитете по пропаганде писали!
- Вот это и подозрительно. Наши ребята обратили на нее внимание. Но, в конце концов, на выставку можно пригласить, Александр Иванович. На выставку - это ж не в архив Лубянки, - хохотнул резидент.


***

Уже второй час она молча сидела в кресле своего домашнего кабинета и в мягком свете настольной лампы всматривалась в небольшой листок бумаги, который держала в руке. Вот она, виза, въездной документ в Союз Советских Социалистических Республик. Знакомый сотрудник из русского отдела подтвердил, что в «Известия» прошла большая статья, красочно расписавшая события в порту и приглашение миссис Хавинсон в качестве почетного гостя в СССР.
Все прошло,  как она и планировала, даже немного пугала та легкость, с которой  осуществился весь план. Но сейчас Дженни смотрела пустым взглядом в заветную бумажку, и ее терзали странные мысли.
Приедет ли он в Москву, а главное хочет ли она в действительности этой встречи.  Познабливающее чувство разлилось в душе Дженнифер, и она уже который час, не могла ответить себе, стоит ли… Стоит ли ехать туда, бередить старые раны? А может все зря, ведь прошло уже слишком много времени и эта встреча не нужна ни ей, ни ему?

***

После планерки Либерман настежь распахнул окно. Несмотря на то, что было еще очень рано, это июньское утро выдалось особенно жарким и душным. Скинув китель на спинку стула, он устроился просматривать газеты. Пролистав без интереса «Известия», он вдруг натолкнулся на большую фотографию какой-то молодой женщины со смутно знакомым лицом: «Хавинсон, Дженнифер Хавинсон …», он углубился в текст. По мере чтения ему становилось все более неуютно. Оторвавшись от очередного абзаца, Володя еще раз взглянул на большое четкое фото: «Так вот оно что… именно это завораживающее лицо с четко очерченными скулами и глубокими черными глазами он видел на фотографии, которую показывал Молотов». Свернув наскоро листы, Либерман уже выскочил из кабинета, чтобы  бежать к пирсу, но на полпути резко остановился в задумчивости, потер лоб, а затем, медленно развернувшись, побрел назад, на ходу придумывая доводы, почему ни в коем случае нельзя  сообщать об этом Андрею: «Только парень успокоился, только жизнь налаживаться стала… и незачем ему старые раны ковырять…»  Строго говоря, он знал, что поступает не правильно. Как бы там ни было, только Андрей вправе решать, хочет он увидеть Дженнифер или нет, и все же Владимир счел, что так будет лучше. Вернувшись в кабинет, он стоял у окна, погруженный в эти мысли, пока его не вернул на землю телефонный звонок:
- Алле.
На другом конце провода отозвался Захватов:
- Слушай, Володя, слышал, что в Москве устраивают выставку в Сокольниках?
- Конечно, Зиновий Георгиевич, вся  пресса об этом пишет.
- Так вот, нам на пароходство из министерства шесть приглашений прислали. Хочешь поехать? Я одно тебе отдам.
- А в газете написано, что вход свободный для всех.
- А на заборе что написано? – отозвалась после некоторого молчания трубка.
- Ах, ну да, - смутился Володя. – Мне, конечно, было бы очень интересно посмотреть выставку.
- Договорились. Извини, была бы возможность, дал два, и для Оли, но, сам понимаешь, есть еще люди, которых никак нельзя обидеть.
- Да, ладно, тем более нам все равно сейчас Ирку не с кем оставить.
- Выставка с двадцать третьего, но вход только с двадцать четвертого, первый день - открытие, сам Хрущев будет.



***

После смены Андрей зашел за Дашей, и вместе они отправились прогуляться по набережной, спасаясь от духоты июньского летнего вечера.
- Давай пригласим на свадьбу Кумачовых.
- Да ну, Лешка напьется, и будет дебоширить.
- Но Валька же моя подруга, а ее одну не пригласить, обидится.
- Тогда приглашай, что я тебе могу сказать?! Но начнет выкаблучиваться, я его выкину!
- Да, может и прилично себя вести будет, если ему не наливать.  Слушай, Андрей, ты читал сегодняшние «Известия»?
- Нет. Ты же помнишь эту шутку: в «Правде» нет известий, а в «Известиях» нет правды.
- В сегодняшнем номере была очень интересная статья про одну американку, которую в Африке спас от хулиганов советский капитан. Она заинтересовалась ленинскими идеями и даже уволилась с очень большой должности и посвятила себя защите интересов рабочих. А теперь советское руководство ее пригласило в качестве почетного гостя участвовать в американской выставке в Москве.
Молотов вдруг резко остановился и на секунду замер, впав в какое-то оцепенение, затем, резко развернувшись, схватил Дашу за плечи:
- Как зовут ее? Зовут ее как? 
- Да что с тобой? Я не помню… Длинная фамилия, как-то на Х кажется. А в чем дело-то?
- Где газета? – закричал он срывающимся голосом.
- Ну, на работе, по-моему, оставила, да объясни, наконец, в чем дело?
Но он, не ответив, рванул бегом в сторону города. Стоя в полной растерянности, Даша, пожимая плечами, смотрела вслед быстро удаляющейся фигуре Андрея.

- «Известия»! Дайте «Известия»! – от волнения с трудом выговаривая слова, прохрипел Молотов, судорожно выгребая из кармана мелочь.
- Нет «Известий», кончились, и вообще мы закрываемся, – буркнула недовольно продавщица, захлопнув форточку киоска.
И как когда-то он бежал по незнакомым улицам пыльного африканского городка с умирающей женщиной на руках, задыхаясь, но, не сбавляя скорости, он несся сейчас по Комсомольску в поисках открытого газетного киоска.
- У вас есть «Известия»?!!
- Да, пожалуйста.
Он бросил монеты на блюдце и, схватив газету, заминая листы, кинулся ее перелистывать, а, увидев на развороте большую фотографию, с которой на него смотрели черные глаза Дженни, замер.

В этот вечер он не вернулся к Даше, не зная, что ей сказать. А утром следующего дня пришел в кабинет к Либерману, тяжело опустился на стул и поднял воспаленные глаза:
- Лазаревич, послушай, Дженни приезжает в Москву на выставку!
Володя опустил голову и тяжело вздохнул. Черт! Все-таки узнал...
- Какая Дженни? – изобразил непонимание на лице начальник порта.
- Да Дженни же! Та самая, я же рассказывал о ней! Ну, помнишь? – нетерпеливо объяснял капитан.
- Ах, эта Дженни, да что ты говоришь?! Надо же… - отвел глаза Либерман.
- Я должен встретиться с ней!
 - Но Андрей, у тебя же свадьба двадцать второго!
- Значит, свадьбы не будет, - опустив глаза и терзаясь от стыда, произнес капитан.
- Ты с ума сошел! Что ты скажешь Даше?
- Не знаю… просто ума не приложу… она ведь уже подвенечное платье купила.
- Одумайся! Не езди никуда! Только-только стала налаживаться твоя жизнь!
- Я сам мучаюсь, но поверь, Лазаревич, не могу ничего с собой поделать.  Я должен увидеть ее!
- Да с чего ты взял, что она-то хочет тебя видеть?
- Я чувствую, она приезжает в Москву для того, чтобы увидеть меня, – Молотов снова тяжело вздохнул.
- Но может все-таки не сжигать мосты? Может, ты не будешь пока разрывать с Дашей?
- Это самое тяжелое объяснение в моей жизни, и больше всего на свете я бы хотел избежать его, ведь Дашка по-своему дорога мне, но я мужчина, и должен ей все сказать, как есть, а не морочить голову.
Владимир, отвернувшись к окну, замолчал. Тяжелая пауза показалась Андрею вечностью.
- Тогда поступим вот как, - начал Либерман тем своим тихим голосом, в котором слышалась особая интонация. Она всегда появлялась у него в, казалось бы, безвыходных ситуациях и неизменно вселяла в окружающих уверенность. Как только те, кто приходил к нему со своими проблемами, слышали эти нотки, то наперед знали: «Значит, Либерман нашел решение, значит, он знает ответ и на этот трудный вопрос…» - Андрей, я отдам тебе свое приглашение на выставку в Сокольниках. По крайней мере, тебе будет, где жить, потому что иначе гостиничный номер ввиду грандиозности мероприятия тебе будет не достать. Во-вторых,  Москва - большая, список проживающих тебе тоже ни одна гостиница не предоставит, значит,  найти Дженни ты сможешь только в павильонах выставки. Это тоже задача не из легких, выставочный комплекс огромный, целый город, но все же мало-мальски разрешимая, тем более, с твоим ростом. Командировку я тебе оформлю.
Не один раз Молотов за бессонную ночь задавался вопросами: «Где жить? Как найти Дженни в Москве? Как встретиться с ней?» и теперь не мог поверить своим ушам от счастья. Володя здесь и сейчас с легкостью дал ответы на все вопросы. Значит, не нужно будет ночевать на лавке с риском загреметь в милицию, не нужно будет караулить у входа в Сокольники с раннего утра, пытаясь найти в толпе входящих ее одну.  Кроме того, такое поведение наверняка привлекло бы  внимание компетентных органов, и он с большой вероятностью загремел бы в «кутузку». Дженни-то, понятно, и в голову не могло придти, с какими трудностями ему придется столкнуться.
- Володя, - сжав от волнения кулаки, прошептал Молотов, - я перед тобой в неоплатном  долгу!
- Ладно, будем считать, что три - один.
- То есть?
- Ты трижды спасал мне жизнь.
- Ах, ну да, - улыбнулся Андрей, - только тогда три - два.
- Почему?
- Ты не дал мне спиться.
Радостное томление Молотова отравляло лишь чувство неизбежного объяснения с Дашей. Она-то ни в чем не виновата и действительно искренне любила его.  Больше всего на свете Андрей не хотел причинить ей боль.  Но, купив на двадцать второе число билет на самолет, вечером он с тяжелым сердцем  направился к ней, бессознательно замедляя шаги по мере приближения к дому.  Он чувствовал неимоверную тяжесть, вся душа его протестовала против причинения такой чудовищной боли ничего не подозревающей девушке накануне свадьбы…

***

Даша, молча, словно в прострации, слушала Андрея. Его слова, будто падающие камни, раздавили ее сознание, и ей больше не хотелось ничего понимать. Казалось, сердце еле-еле толкает кровь, странная слабость сделала ноги ватными, а каждый вдох давался с неимоверным трудом. Легкими кивками головы, чтобы, не дай Бог, слезинки, уже набухшие в уголках глаз, не сорвались и не покатились по щекам, она просила прекратить эту пытку. Но Андрей, терзаемый чувством собственного предательства,  все говорил и говорил, пытаясь какими-то нелепыми, ненужными словами  сгладить свою вину, пока,
наконец, не выдержав, жестом она не показала ему на дверь. Больше всего на свете ей не хотелась разрыдаться при нем. Но как только он вышел, бесшумно прикрыв за собой входную дверь, Даша, не отдавая себе отчет в том, что делает, зачем-то достала  свадебное платье,  и в ту  же секунду, прорвав плотину, сдерживающую эмоции, из ее глаз покатились градом крупные слезы, и, упав лицом на кровать, она задохнулась от рыданий. Нет, она не кляла свою судьбу, не проклинала Андрея, а просто плакала навзрыд, обливая солеными слезами красивое белое платье, которое  сама шила себе вечерами в тайне от Молотова, с горечью думая о том сюрпризе, который она собиралась поведать жениху в день свадьбы.

А он, будто окаменев от тяжести груза сказанного, шел по берегу Амура, все никак не решаясь повернуть к своему  дому.

                ***

Все ее сомнения сменялись решимостью, и чем ближе становилось к часу Х, тем яростнее разгоралось в ней нетерпение. И сейчас, когда приятный женский голос попросил пассажиров пристегнуться, а в иллюминаторах показались огни аэропорта Внуково, ей требовалось просто неимоверное усилие, чтобы заставить себя усидеть на месте, несмотря на утомительнейший перелет с пересадкой в Лондоне.  Момент, когда она сделала первый шаг из самолета, казался столь грандиозным событием, что она упустила главную цель приезда. Этот маленький шаг по пыльной взлетно-посадочной полосе был апофеозом всех ее трудов и устремлений последнего года.



***

Андрей уже второй час сидел  одетый в своей комнате. До поезда на Хабаровск было еще четыре часа, поэтому идти на вокзал было рано, но все его чувства были напряжены в ожидании момента встречи с Ней. Минуты казались вечностью,  не было никаких мыслей, только страстное желание подстегнуть время. Все последние дни Молотов жил как в лихорадке,  снова и снова прокручивая в голове свой приезд в Москву, поход на выставку, поиск Дженни, но сейчас только стрелки  часов приковывали его внимание, и,  казалось,  словно вся Вселенная замерла ему назло. Закрыв глаза, Андрей сидел в тишине, ловя лишь чуть слышимое тиканье будильника. Каждый раз, высиживая отрезок времени длиною в вечность, он открывал их в надежде, что прошел хотя бы час, но стрелка успевала преодолеть путь лишь в две-три минуты.

***

- Как давно мы не гуляли вместе, - потягиваясь в приятной истоме и жмурясь от яркого солнца, пожаловалась Оля.
- С такой работой и где дом забудешь, - вздохнул Володя, забросив кудрявую дочурку на плечо.
- Погода не хуже, чем в Херсоне.
- Да уж. Когда я сюда в первый год приехал в начале осени, тоже так подумал, но только зимой, когда морозы пятидесятиградусные вдарили, понял, как люблю тепло.
 Либерман, вытянул шею и задрал лицо вверх, словно фотобатерею, желая подзарядиться энергией солнца:
 – Слушай, двадцать шестого у Захватова юбилей, наверно я поеду в Хабаровск, как думаешь, что можно ему подарить?
- А давай напольные часы, которые нам привез из Москвы папа, нам они все равно ни к чему.
- Да ну, они же огромные, как я их  допру?!
- Как-то же их папа из Москвы притащил.
- Не, придумай что-нибудь покомпактней. Может эту ручку, которую мне твой отец подарил? Она симпатичная и в коробочке красивой.
- Ты что, это же «Паркер», он специально для тебя ее из Чехословакии привез! Это же подарок!
- Да? Ну, ладно, – пожал плечами – хотя я все равно ей не пишу.
- Да делай что хочешь, но вообще ты не ценишь отношения людей. Тебе наплевать, он вот о тебе подумал, привез тебе подарок, а для тебя это так, ничего не значащая безделушка, – в голосе Оли зазвучала обида.
- Да ну, брось, ты прекрасно знаешь, как я отношусь к дяде Семе. Просто не люблю я всю эту чепуху - паркер, шмаркер.… Какая разница, чем писать? А здесь в Комсомольске, максимум, что есть приличного на полках в магазинах - это комплект из трех льняных полотенец.
- Красивая она, дорогая, и в Союзе ты такую нигде не купишь, а советские - мало того, что страшные,  еще и кляксы оставляют, а у тебя и так почерк не подарок.
Володя усмехнулся:
 – Господи, Оля,  этот «Паркер» же шариковый! Я  в загранке не бываю, ну где я здесь для него стержней найду?

***

Пройдя коридор пограничного контроля, Дженни чуть отстала от группы пассажиров, прибывших вместе с ней, пытаясь найти в зале высокого мужчину, но Молотова она не увидела. Вместо этого к ней подскочили  какие-то молодые люди с натянутыми улыбками и напряженными лицами, пытаясь подхватить ее багаж и лопоча приветствия на плохом английском.
- Простите, вы кто?
- Мы, представители комсомольской организации завода «Серп и Молот», горячо приветствуем Вас! Партия оказала нам честь взять Вас под опеку на время пребывания в Москве! – протараторил краснолицый парень.
Дженни поморщилась и протянула ему руку для пожатия:
- А нельзя оставить меня хотя бы на время в покое? Я очень устала с дороги.
- Да конечно, сейчас мы проедем в гостиницу, где вы сможете отдохнуть до пяти, а потом мы очень ждем вас для выступления на митинге рабочих нашего завода.
- А это обязательно?
- Да, вас будут ждать больше тысячи человек - ничуть не  смущаясь, командирским тоном ответил комсомолец.

Разочарованная тем, что в номер отеля Андрей так и не позвонил, но, еще согревая себя надеждой, что он вот-вот должен появиться, чертыхаясь, стала одеваться на встречу с рабочими. Ровно в пять в дверь постучали. Конечно, это был тот назойливый из аэропорта:
- Товарищ Хавинсон, пора выезжать!
В Красной Москве поражало все: грозная архитектура зданий, обостренная отсутствием рекламы и зазывных вывесок, создавала ощущение подавленности. Поражало своим
звучанием одиозное обращение «товарищ», да и назойливость комсомольца приводила в замешательство.

Наконец машина, очень похожая на послевоенный кадиллак, тот самый, на котором она учила вождению Андрея, но куда менее удобная, остановилась возле угловатого здания - Дворца культуры завода «Серп и Молот».
- Товарищи, по нашему приглашению в Москву приехала одна из самых активных борцов за освобождение рабочего класса в США, Дженнифер Хавинсон! – зал просто взорвался от оваций, будто сейчас на сцену должна выйти не заурядная американская миллионерша, а Мерилин Монро.

Проходя на сцену, Дженни обратила внимание на двоих мужчин, один из которых был ранее ей представлен как переводчик.
- Смотри, если она начнет пороть что-нибудь не то, переводи как надо и не теряйся, без пауз, все по текстам, которые репетировали. Если шутит, но не правильно, ты тоже шутку…
- Да все я помню. Уже сто раз обговорено.
- Смотри мне!
Она, конечно, не могла понять этого разговора, и, как бы кивнув переводчику, пригласила с собой к трибуне.
- Здравствуйте, товарищи – начала она – я очень благодарна вам и руководству Советского Союза за гостеприимство. С тех пор, как волею случая мне довелось пообщаться с вашим соотечественником, меня очень увлекло учение Маркса, и я уже давно мечтала побывать в Советском Союзе, чтобы  воочию увидеть общество будущего. Да, я глубоко убеждена, что именно такое будущее ждет весь мир, в котором общество свободно и лишено алчности, где навсегда покончено с пережитками рабовладельческого строя,  нам же этот путь только предстоит…
 Дженни старательно выговорила это без толики юмора и сарказма, но все же от  собственных слов к горлу подкатывали волны смеха, и тогда изо всех сил она впивалась зубами в нижнюю губу.  «Черт, видел бы меня сейчас папа!» - мелькнула мысль.
Она постаралась говорить не долго, чтобы как можно быстрее освободиться и ехать в гостиницу, но после ее выступления из зала бесконечной чередой шли идиотские вопросы о борьбе американских рабочих, об угнететелях-капиталистах и так далее в том же духе.
«Надо же, никто не задал  ни одного вопроса о жизни, о быте в Америке…», - она читала в глазах присутствующих неподдельный интерес, но все вопросы, задаваемые ей, лежали лишь в узком идеологическом коридоре. Несколько раз она хотела заговорить о простых человеческих понятиях, но решила не нарушать неписанных законов этой страны.
Вернувшись в гостиницу уже после девяти, она первым делам отправилась к стойке регистрации, узнать, не искал ли ее кто-нибудь, но ей вежливо ответили: «Нет, никто не спрашивал».
«А может он и вправду не желает меня видеть? Или просто не читал газет?» - терзалась в сомнениях Дженнифер, отделавшись, наконец,  от назойливых опекунов и наслаждаясь одиночеством в своем номере.  И хотя день выдался более чем насыщенным, она почувствовала странную пустоту: «Почему же Андрей до сих пор не дал о себе знать?» Более всего она боялась, что, отыграв безупречно американскую часть постановки, она упустила и не просчитала реалии Советского Союза. Из русского отдела ей подтвердили, что о ее приезде написала центральная газета, и было несколько перепечаток в местных изданиях. Он просто не может не знать, и даже если чувства Андрея к ней уже угасли, он бы все равно приехал повидать ее. Во всяком случае, так бы поступила сама Дженни. «Не могло ли КГБ воспрепятствовать этой встрече?». Она пыталась анализировать ситуацию, просто не имея исходных данных, поэтому не могла сделать верных выводов. На самом
деле, КГБ, конечно, обратило на нее внимание, но, то ли при подготовке такого грандиозного события, было не до того, то ли, рассчитывая приступить к ее обработке в Москве, люди из спецслужб не придали значения ее повествованию о храбром советском капитане и не стали его разыскивать.
Мысли в ее голове текли все медленнее, сказывалась разница во времени, очнулась она утром от настойчивого стука в дверь, и обнаружила, что заснула прямо в одежде, не разбирая постели.
- Кто?
- Это я, товарищ Хавинсон, – отозвался «конвоир», как прозвала его Дженни.
- В чем дело?
- Через час открытие выставки!

Дженни с интересом вместе со всеми остальными американцами, присутствующими в Сокольниках, наблюдала за эксцентричным советским лидером, но на самом деле ее мысли были заняты только одним: «Почему нет Андрея?». Не появился он и  в этот вечер.

***

С одной стороны Дженни импонировало советское гостеприимство: ей была предоставлена машина, и экскурсии у нее были индивидуальные, но в то же время она чувствовала себя заложницей графика мероприятий, навязанного ей.
- Сегодня второй день выставки. Вы сможет пообщаться, обменяться опытом с простыми советскими рабочими, инженерами, директорами.
- Да, да спасибо.
Как и в первый день, высадившись у служебного входа, они прошли на территорию комплекса.
То, что здесь творилось, никак не было похоже на вчерашний день. На открытии выставки Генеральный секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущев, хлебнув пепси-колы, в своей манере отрубил: «Говно эта Пепси-кола, наш Боржом лучше»! Сейчас же она увидела огромную очередь людей, буквально осаждавших стенд с известным напитком. Пытаясь найти кого-нибудь из знакомых, Дженнифер буквально втиснулась в павильон автомобильной компании «Бьюик».
- Джон! Я смотрю у тебя горячо! – крикнула она, увидев старого приятеля и пытаясь пробиться сквозь плотное кольцо людей, обступивших небольшой подиум, где были выставлены несколько автомобилей.
- Горячо не то слово, иногда я даже боюсь моргать, в страхе, что, закрыв глаза на мгновенье, я не увижу автомобилей, когда их открою, потому что их разберут по винтику! Народ здесь настолько любопытный, что пытается залезть в каждую щель, выяснить устройство каждого механизма. Наши механики даже устроили мини-лекции, которые в Америке были интересны лишь специалистам. Это что-то! Такого ажиотажного интереса я никогда и нигде не видел! Ребята из Пепси вообще в ауте!... Эй, эй, – ткнул в бок переводчику, скажи им, что не нужно пытаться отрывать крышку багажника, там ручка есть в салоне!

***

Андрей, влетев одним из первых на территорию выставочного комплекса в Сокольниках, быстрым шагом кинулся методично обходить павильон за павильоном. Он не видел экспонатов, не замечал очередей, всюду он высматривал девушку с черными кудрявыми волосами. Вот, впереди мелькнул чей-то темный затылок, и, распихивая людей локтями, он кинулся туда, но, нет, женщина обернулась - это явна не она и старше к тому же. Снова и снова с высоты своего роста он высматривал ЕЕ.
Виски стучали, в ногах чувствовалась дрожь, с которой ему никак не удавалось справиться. Задача казалась непосильной, он словно искал иголку в стоге сена, здесь сейчас находилось, наверное, не меньше пяти, а то и десяти тысяч человек. Андрей пытался спрашивать, не видел ли кто Дженнифер Хавинсон у американцев, представлявших здесь свою продукцию, но везде ему давали отрицательный ответ.
В павильон американского автопрома попасть было не легко. На входе образовалась самая настоящая пробка из людей, но Андрей, словно бульдозер, врезался в эту толпу, втолкнув стоявших перед ним внутрь …и тут время остановилось. Он судорожно схватил воздух,  казалось, земля сейчас уйдет из-под ног. Набрав полную грудь, Андрей приготовился закричать ЕЕ имя, но страшный спазм от волнения сковал его горло, и еле слышно он прошептал: «Дженн».

***

- Да, странно здесь все, – кивнула Дженнифер, и, повернув голову к выходу, застыла. Над толпой, как когда-то давно на припортовой площади в Конакри возвышался Атлет. Лицо этого высоченного, безупречно сложенного мужчины было перекошено, словно от боли, глаза напряженно смотрели на нее, а губы что-то шептали.
Она кинулась к нему с подиума, пробиваясь сквозь толпы людей и расталкивая их локтями. Вслед ей удивленно смотрел ее приятель, а комсомолец, следовавший за ней везде, недоуменно пытался понять, в чем дело. В этот момент округлились еще несколько глаз сотрудников комитета государственной безопасности, присматривающих за американцами.
 И тут Андрей, совладав со своим волнением, бросился навстречу. От его толчков люди вокруг  падали на землю, будто кегли. В несколько прыжков он пересек зал и, схватив ее на руки, прижал к себе.
Он молча смотрел на нее, а она на него, неуклюже болтая ногами в воздухе. И сотни глаз были устремлены на них, а эфир, взорванный рациями чекистов, раскалился:
- Что, что происходит?!
- Шестой, в чем дело?!
- Восьмой…

***

- Андрей, неужели это ты? – она снова и снова изучала каждую черточку его лица и никак не могла утолить жажды встречи.
- Дженни, ты не представляешь, каким кошмаром была разлука с тобой!
- Товарищ Хавинсон, у Вас все в порядке? – встрял вдруг с дурацким вопросом «опекун», безуспешно пытаясь отодвинуть могучего незнакомца.
- Сам не видишь, что не вовремя? – оборвал его Молотов и комсомолец, в растерянности пожав плечами, отошел в сторону, явно не понимая как поступить. На такой случай ему не было дано никаких инструкций.
- Пойдем отсюда, - Дженни потянула Андрея за руку к выходу. За ними направилась цепочка гебистов, в хвосте которой плелся комсомольский вожак.

Выйдя с территории выставочного комплекса, они взахлеб, перескакивая с одного на другое, перебивая друг друга, то, заливаясь смехом, то, останавливаясь и заглядывая в глаза, рассказывали о своей жизни, не обращая внимания на окружающих. Оперативники постепенно куда-то рассосались, и лишь комсомолец, словно дворняга,  тащился сзади, кусая себе губы. Он подался, было, быть третьим в компанию, но Молотов  не очень вежливо попросил его отвалить. Что же он напишет в раппорте за день? По обрывкам фраз, доносящихся изредка до него, он никак не мог уловить сути разговора.
Если бы они хоть говорили на русском, но они, словно заведенные, тараторили по- английски, что лишало бедолагу последних надежд разобрать смысл беседы.
- Слушай, а ему заняться нечем? Он уже второй час ходит за нами по пятам.
- У него работа такая, слышать, видеть и обо всем докладывать.
- Здесь органы безопасности не отличаются деликатностью.
- Не стоит затрагивать эту тему. Особенно в гостинице и при посторонних людях.
Конечно, еще в Америке Дженни была наслышана о порядках в Советском Союзе, но сейчас она почти физически ощутила присутствие вездесущего КГБ и атмосферу напряженности. Наверное, именно поэтому Советской культурой были рождены великие писатели, сатирики, музыканты и композиторы. Люди острее чувствуют здесь полутона и чуть слышимые интонации.
- Андрей, давай уедем вместе, – вдруг сказала она.
- Это невозможно.
- Давай зарегистрируем брак.
- Его не зарегистрируют.
- Но должен же быть выход!
- Запомни, то, что я тебе сейчас скажу, и больше не поднимай эту тему, – начал Андрей, еще крепче обнимая и прижимая к себе Дженни, а голос его стал таким тихим, что даже она еле различала его слова.
– Ты уедешь в Америку одна, и если в течение этого года я не дам о себе знать, забудь меня. Значит, меня больше нет в живых.
Дженни посмотрела на него с ужасом:
- Обещай, что все будет хорошо!
- Не уверен. Уже одно то, что я сейчас с тобой может очень дорого мне стоить.
- Эй, товарищ, - вдруг крикнула она своему провожатому. - А где машина? Мы едем в гостиницу!
- Так ведь еще же посещение Третьяковской галереи было запланировано на четыре часа, – затараторил обрадованный тем, что он снова при «объекте», комсомолец.
- К черту галерею, едем в гостиницу!

Уединившись в номере, Дженни потянула Андрея в ванную и, включив воду, шепотом начала:
- Тогда сделаем так: чтобы ты не пропал бесследно, не отходи от меня ни на шаг. На ночь останешься со мной.
- Нет, это не возможно. Посетители могут быть в номере только до одиннадцати.
- Я не думаю, что они начнут ломать дверь моего номера, так что ты не покинешь его.
- Это не спасет. Конечно, при тебе мне ничего не сделают, но ты не сможешь охранять меня вечно. И как только ты уедешь, за мной придут. В моей стране могут посадить за один лишь только вопрос: «сколько времени?», обращенный к иностранцу.
Дженни потянула его за руку в комнату.
- Мне нужно позвонить, а очень хочется, чтобы ты всегда был поле зрения.
Молотов хотел было пошутить, что уж из туалета-то его навряд ли выкрадут, но здесь в комнате, которая вся прослушивалась, нужно было быть очень аккуратным к словам.
Дженнифер же, набрав американское посольство, попросила соединить со вторым секретарем Алексом Вирсау, которого знала еще по университету.
- Алекс, здравствуй, мне нужна твоя помощь!
- Дженнифер, рад тебя слышать! Ты нынче здесь знаменитость, читал, читал о тебе. И чем же я могу тебе помочь?
- Мне нужно, чтобы ты связался с Совинформбюро и договорился о моей пресс-конференции, а так же пригласил представителей западной прессы.
- Дженнифер, тут тебе не Америка и пресс-конференции с бухты-барахты не собирают. Здесь свои правила.
Дженнифер поняла намек старого знакомого:
- Это очень интересно для советской стороны.
- Тогда может, что-нибудь и может получиться, но почему я должен помогать тебе?! Знаешь обычно то, что интересно Советам, не интересно нам, – жестко ответил дипломат. Одно дело, когда она несла просоветскую пропаганду там, в Америке, и совсем другое дело здесь. Участвовать в этом ему совсем не хотелось, как и рисковать своей карьерой.
- Алекс, во-первых, я прошу тебя о помощи как старого приятеля, а во-вторых, в данном случае интересы Америки никак не будут затронуты. Но считай, что от этого зависит моя жизнь. А тебя потом, может, еще и наградят.
«Да уж, наградят…» - повторил про себя Вирсау:
- Хорошо, но поклянись, что камня не бросишь в нашу сторону и не поддашься на провокации советских журналистов. Иначе сама договаривайся с информагентством. Дипломат знал порядки в Союзе и понимал, что договориться Дженни о пресс-конференции без помощи посольства будет практически невозможно, даже если это важно и актуально для советской стороны. Необходимо сделать столько согласований, обойти столько порогов, что элементарно не хватит времени.
- Алекс, даю слово, твоя карьера не пострадает!

Дипломат еще не набрал номера телефона информагентства, а там уже знали о странной просьбе госпожи Хавинсон. Все телефоны «Интуриста» прослушивались, как и все телефоны посольства, кроме, конечно, защищенных линий.

***

- Ну, и какое решение думаете принять? - начал директор информагентства, обращаясь к представителю из госбезопасности.
- Тут надо все хорошо взвесить, решение будет приниматься на другом уровне. Наше дело - передать вопрос выше по инстанции на Лубянку, –  нахмурился майор Кирсанов.

***
Уже через час в номере Дженни зазвонил телефон.
- Алло, товарищ Хавинсон?
- Да?
- Моя фамилия Петрунин, я звоню относительно Вашей просьбы созвать пресс-конференцию, чтобы согласовать некоторые детали. И, прежде всего, узнать, о чем Вы хотели рассказать?
- Видите ли, сегодня на выставке произошло одно экстраординарное событие. Вероятно, вы читали мое интервью, которое я давала еще в Америке, о том, с чего начался мой интерес к Советскому Союзу и о том, как меня спас один советский капитан. Кстати, насколько я слышала, это интервью было у вас перепечатано.
- Да, да, конечно, я с ним знаком.
- Так вот, сегодня на выставке я случайно встретила этого капитана. Я еще раз хотела бы поблагодарить советский народ и советское руководство за гостеприимство и представить героя, спасшего меня. Согласитесь, это меньшее, что я могу сделать для человека, которому я обязана жизнью.
- Безусловно, хотя я уверен, что он, как достойный гражданин Советского Союза сделал это не ради славы, на его месте так поступил бы любой советский человек!
- О да, он очень скромен, и всячески этому противится, но я считаю своим долгом еще раз поблагодарить его и советский народ за свое спасение.
- Хорошо, завтра в двенадцать за Вами приедут. Кстати, а где этот капитан сейчас? – задал вопрос человек, отлично знавший, где тот находится.
- Он сейчас у меня и пока со мной останется. Знаете, нам есть столько всего вспомнить! Ведь не возбраняется же встречаться друзьям?
- Да, да, конечно, хотя правила в советских гостиницах – начал, было, человек на другом конце провода, но потом, очевидно, махнул рукой, - хотя я думаю в этом случае можно сделать исключения. И все же, по возможности не задерживайте допоздна капитана, – вовремя спохватился собеседник.

Молотов же, все это время стоящий рядом, сразу понял план Дженни сделать его публичной фигурой и этим, в какой-то степени, обезопасить.  Но главное, этим интервью она переведет его в совершенно другой статус: из подозрительного типа, вступившего  в связь с иностранкой, он превратится в достойного сына советского народа, спасшего известного деятеля рабочего движения Америки.

Повесив трубку, она толкнула Андрея на кровать:
- Я так долго ждала этой встречи с тобой!
- Я тоже, Дженн, – но, прижав ее к себе, Андрей шепотом добавил – хотя меня смущает, что мы здесь не одни…
- Пусть это смущает извращенцев из КГБ!

***

Около двенадцати следующего дня в номер постучал некто, представившийся как  Михаил Георгиевич Петрунин, при этом не назвавший ни должности, ни структуры, которую он представляет. Впрочем, сомневаться в месте работы этого человека не приходилось. Вопросы, которые он задавал, скорее сами указывали на то, как должна пойти беседа, нежели требовали ответа.
- Ну что же, тогда пора выезжать, все уже, наверное, собрались, – а затем, по-русски обращаясь к Андрею, тихо произнес - смотри, без глупостей!

Следующим же утром центральные газеты наперебой рассказывали о теплой встрече американки со своим спасителем.
Все оставшееся время в Москве они проводили вместе. Опека органов, во всяком случае, зримая, пропала, и влюбленные в полной мере утоляли разлуку страстью.

***

Нусс… посмотрим, что пишут нам нового, - пробубнил Либерман, открывая «Известия» и усаживаясь удобнее в кресло после утреннего совещания. Газета пестрила репортажами с выставки в Сокольниках. Журналисты наперебой рассказывали о превосходстве советской экономической системы, которое явственно проявилось на этой выставке, но в каждом их слове чувствовалось неподдельное восхищение увиденными американскими экспонатами.
- О, а вот и наш голубчик! - усмехнулся Володя, открыв шестую страницу, на которой красовалась фотография Молотова и Дженни в окружении еще каких-то людей. В статье красочно описывалась теплая встреча старых друзей. От газеты его оторвал телефонный звонок.
- Але
- Володя, - в трубке послышался голос Захватова, - я хотел попросить тебя подъехать, один вопрос обсудить. Возьми билеты на двадцать пятое, да и назад не торопись, задержись здесь на пару дней.
- Конечно, буду.
Из года в год Захватов приглашал  Володю на свой День рождения не прямо, а всегда делал это таким странным образом, чтобы тот как бы случайно оказывался на торжестве.
В своей обычной манере… - усмехнулся Либерман, положив трубку.

***

Отгремела выставка в Сокольниках, разъезжались американские участники домой, впечатленные  Красной Москвой, а советские граждане, пораженные американскими достижениями, задумались. О чем размышляли советские лидеры, когда принимали решение об организации выставки - одному Богу известно, только показала эта выставка полную несостоятельность  советской экономики и советской идеологии. Много было сказано слов о победе советской промышленности, много было истеричных заявлений о победе советской инженерной мысли, только стенды Бьюика и Кадиллака, Дженерал Электрик и прочих молча сокрушали любые аргументы стандартами жизни загнивающего американского Запада.
Они гуляли по уже пустеющему выставочному комплексу.
- Пойдем, пойдем, - потянул Андрей ее туда, где джаз-бэнд выдувал и выстукивал сумасшедший ритм необузданного черного джаза.
- Тебе нравится джаз?
Ноги Молотова сами собой отстукивали негритянские такты:
- Это божественно!
Барабанщик, колоритный негр с большими лиловыми губами и пухлым лицом, широко улыбаясь, подмигнул и махнул Андрею рукой, как бы приглашая подойти.
- А знаешь, в своем пионерском детстве я был барабанщиком, – улыбнулся Молотов Дженни.
Музыкант же, видимо почувствовав в этом огромном человеке безупречное чувство такта, вдруг кинул ему свои палочки и усадил за барабаны. Чуть сбиваясь поначалу, с помощью барабанщика Молотов начал выстукивать интуитивно ритмы этой заводной американской музыки. Конечно, не обходилось без ошибок, но у Молотова очень неплохо выходило, и когда группа доиграла мелодию, музыканты, повернувшись к Андрею, начали аплодировать.
- Браво! - улыбнулась Дженнифер.
Барабанщик, подойдя к Молотову, протянул ему руку для пожатия, но вместо этого Андрей неожиданно подхватил и несколько раз подбросил в воздух невысокого черного музыканта, чем привел в восторг всех остальных.
- Раньше ты не питал таких теплых чувств к черным, - улыбнулась Дженни, когда они немного отошли.
- Раньше я не видел этих, – рассмеялся Андрей - они отличные парни, а играют просто волшебно!

***

Вереницами тянулись визитеры в кабинет начальника Амурского пароходства, телефон практически не умолкал. Едва поблагодарит Захватов за очередное поздравление, а трубка коснется телефонного рычага, как тут же снова звонок.
- Ладно, Володя, поздравления от тебя я сейчас не принимаю. Только слово «поздравляю» скажешь - выгоню к чертовой матери! – улыбнулся начальник пароходства, – все, иди! А в шесть часов жду в банкетном зале нашего ДК.

Столы в банкетном зале были накрыты человек на сто пятьдесят, расставлены буквой «П». В торце Захватов с женой расположились, секретарь крайкома, секретарь горкома и прочие особо важные персоны. А остальные рассаживались по бокам.
Имея врожденную пунктуальность, Володя даже на те мероприятия, на которые положено опаздывать минут на десять, все равно приходил вовремя.
- Владимир, ты чего там уселся? Иди сюда! - махнул Захватов.

Гости смотрели на Либермана и гадали, кто это между Козаченко и Дубовым, секретарем крайкома сидит, шептались по углам: «Может из министерства кто?»

- Молодой человек, так значит, это Вы меня чуть не угробили? – лукаво прищурился Дубов.
Козаченко отвернулся, еле сдерживая смех: он тоже вспомнил совещание, посвященное борьбе с китайскими жопами.
- В каком смысле? Разве я имел честь встречаться с Вами раньше? - удивился Либерман.
- Нет, раньше мы не встречались.
- Тогда каким же образом я покушался на Вашу жизнь?
Видя недоумение Володи, секретарь крайкома, наконец, расплылся в улыбке:
- Я чуть не подавился до смерти, когда Николай Саныч рассказал про портрет Мао.

- Ну, ты со всеми уже познакомился? - похлопал по плечу Либермана Захватов, когда гости разбрелись из-за стола. – Я ведь не зря тебя сюда посадил. Знаешь, через пару-тройку лет мне  на пенсию, а тебе с ними еще работать.
- В смысле?
- В прямом! Порт ты вытянул, и на следующий год я тебя снова в Хабаровск вернуть хочу своим заместителем, и именно твою задницу для своего кресла хочу подготовить.
- Да ну, Зиновий Георгиевич…
- Без да ну! – оборвал его Захватов. – Кстати, познакомься, это наша Звезда, прима Хабаровского театра музыкальной комедии, Юлия Василькова.
- Василькова, с ударением на «И», – поправила, улыбаясь, молодая женщина.
Еще за столом Володя заметил соседку напротив, красота которой словно примагнитила его взгляд. Весь вечер, разговаривая с Дубовым и шутя с Козаченко, он украдкой всматривался в ее лицо, мгновенно отворачиваясь в смущении, когда встречался с ней глазами.
А ее удивило и даже заинтриговало такое стеснение. От персон, сидящих рядом с Либерманом, она зачастую ловила куда более откровенные взгляды, а порой и выслушивала просто бестактные предложения.
- Очень приятно. Владимир, –  он почувствовал, как уши у него разгораются огнем. «Черт, неужели она заметила, что я смотрел на нее за столом?!».
Конечно, она заметила, как и то, что он покраснел, как мальчишка.
- Может, пригласите меня на танец?
Безумно красивая и дерзкая, казалось, ничто не могло ее смутить, она без умолку острила, порой укалывая его смелыми шутками, но Володя словно разучился говорить. Лишь
улыбался в ответ  и не мог отвести взгляда, неуклюже кружась в танце, наступая ей на ноги и сшибая стоящих рядом людей.
- Музыка!
- Да?
- Музыка больше не играет, – остановила его Юля, заливаясь от смеха. – почему я не видела Вас раньше?
- Сейчас я работаю в Комсомольске-на-Амуре. А я Вас раньше видел, когда жил в Хабаровске, правда, не так близко. Я был на Ваших спектаклях.


***

Словно загипнотизированный он ушел вместе с ней.
Новенький «Москвич», отдельная квартира, одежды и наряды, которые привозили ее влиятельные любовники специально из-за границы - она принадлежала к новой коммунистической «аристократии», начавшей зарождаться после смерти Сталина.
- Послушайте Юлия, а Вы уверены, что хотите сесть за руль? Ведь Вы все-таки «после банкета».
Она лишь рассмеялась в ответ.

По выработанной годами привычке Владимир проснулся в половине седьмого утра, хотя заснул лишь час назад. Рядом, безмятежно раскинувшись на широченной кровати и  разбросав свои золотые локоны по подушке, спала богиня. Даже во сне она была прекрасна. «Если женщина красива утром, значит, она действительна, красива» -  вспомнился старый афоризм. Сев в кресло напротив,  он не мог отвести от нее взгляда. Володя не понимал живопись, лицезреть часами «мазню» на холсте считал не самым продуктивным занятием. Он любил живую природу, но упиваться пейзажами в бездействии его не особенно тянуло. Сейчас же он смотрел и  не мог насладиться видом шедевра,  созданного самой жизнью. Бросив случайный взгляд на часы, Володя пришел в ужас: «Черт, уже десять, через час нужно быть у Захватова!»

***

- Товарищ Хавинсон! От лица всего советского народа, я хочу выразить Вам поддержку в борьбе за наше общее дело! Мы верим, что Вас не устрашат никакие преграды в бою за светлое будущее рабочего класса Америки! – провожавшие американскую гостью в аэропорт комсомольцы громким «Ура!» присоединились к словам своего  вожака.
Андрей подошел к Дженни, и крепко обняв, прижал к себе. Ни у нее, ни у него не было сил сказать ни слова. Казалось, неизбежность расставания своей безысходностью раздавит их хрупкие тела, и, не имея больше сил терпеть эту муку, Дженни первая поцеловала Андрея:
- Я буду ждать тебя! – резко повернувшись,  она решительным шагом ушла за линию пограничного контроля.
Молотов смотрел ей вслед, и больше всего ему хотелось умереть в этот самый миг.  Разлука, словно огромная черная дыра, разлилась внутри него, сжигая все ощущения и эмоции. И, казалось,  не было сил стоять, дышать, просто продолжать жить.
А Дженнифер все шла и шла, не оборачиваясь к самолету, который унесет ее по другую сторону железного занавеса, как если бы на другую планету. Она знала, стоит ей лишь на мгновенье оглянуться, и она уже не сможет улететь.

***

На следующий день по приезду в Комсомольск Андрей сразу же направился в кабинет Либермана, как только у того кончилась планерка.
- Ну здравствуй, дорогой, – раскинув руки в приветственном объятии, кинулся к нему Володя. Однако от чего-то лицо Молотова не показалось ему особенно радостным.
- Здравствуй, Лазаревич.
- Так я и думал, так и знал… - бормоча себе под нос, Володя подошел к окну.
Андрей молча сидел за его спиной, уставившись в стол.
- Ну, и какие у тебя планы на будущее? – вдруг спросил Либерман, отвернувшись от окна.
- Володя, ты поможешь мне? – в первый раз капитан назвал Либермана Володей. Несмотря на их близкую дружбу, он обычно все же обращался к нему по отчеству.
- Помогу в чем?
- У тебя же есть связи в пароходстве, может, похлопочешь? Устрой меня в Камчатское пароходство.
- Ты же знаешь, из страны тебя все равно не выпустят, забудь о загранице. Да это и не в моих силах.
- Дослушай меня, Лазаревич! Устрой меня в каботаж. Устрой хоть матросом на рейс из Владивостока к Мысу Шмидта на Чукотке.
- Я рад, что ты снова вернулся к жизни, снова в «большую авиацию» потянуло…
 Володю, мгновенно осознавшего всю безумность затеи Молотова, вдруг начала душить мысль: «А вдруг мой кабинет прослушивается? Нет, конечно, нет! Кто он такой, чтобы слушать его кабинет, да и где взять столько людей, чтобы слушать все кабинеты начальников портов. Но вдруг? Мысль эта стала невыносимой:
- Все, Андрей, пора за работу, поедем к «сыпучке».
- Готовить Ваше судно? – недоумевающе спросил Молотов.
- Нет, нет, не надо! Не сообщай экипажу. Я позвоню в «шестерку», ремонтникам, возьмем их моторку, – Либерман еле смог совладать с собой, теперь ему всюду стала мерещиться прослушка. А вдруг катер тоже?

Двигатель небольшой моторной лодки выл как раненый бизон, хотя нельзя сказать, что посудина была уж очень скоростной. Но именно это обстоятельство и успокаивало Володю.
- По-моему, ты сошел с ума!
- Я не могу больше оставаться здесь. Я должен попасть туда, в Америку!
- Ты знаешь, как патрулируется Берингов пролив? Да это самый охраняемый кусок государственной границы. Много вас таких, которые сигануть через него хотели…
- Я все это понимаю и отдаю себе отчет.
- Нет, ты не отдаешь себе отчета, Андрей. Ты умом тронулся!
- Володя, устрой меня на этот рейс! Я умоляю тебя!
- Ну, а как ты себе это представляешь? Возможно, я и смогу посодействовать твоему переводу в Камчатское пароходство, но именно на тот маршрут? Это же будет выглядеть очень подозрительно. Как мне мотивировать свою просьбу?
- Я не знаю
- Близкие родственники есть на Чукотке?
- Нет.
- Ну и как же тогда?
- Поэтому я и прошу тебя помочь. У тебя же всегда есть ответы на любые вопросы...
- Эх, Андрей, если бы это было так…Я вообще обязан доложить о тебе в компетентные органы…
- Твое право, – буркнул Андрей и уставился вдаль.
- Да брось, это я так. Попортишь ты мне шкуру!
- Прости, ты же знаешь, мне больше некого просить...
- Ладно, я подумаю, как это лучше устроить. А ты веди себя нейтрально и не вызывай подозрений. Ну ладно, разворачивай, пошли назад.
- А на «сыпучку»?
- Я там вчера был, просто с тобой хотел поговорить без лишних ушей.

***

- Ты очень часто стал ездить в Хабаровск.
- Да, грузопоток через порт растет, много всяких вопросов, – Володя закидывал вещи в сумку, стараясь не смотреть на Олю.
- Раньше ситуация в порту была гораздо хуже, и все же ты не ездил так часто туда.
- Оля, ну в чем дело? Я начальник порта, и в определенной степени себе не принадлежу. У меня много вопросов, которые необходимо решить.
- Вернешься послезавтра?
- Может быть.
- Может быть?
- Да, если все успею за четверг и пятницу, хотя, скорее всего, пересижу там выходные, и еще в понедельник будут встречи. Тогда вернусь во вторник - среду.
- На целую неделю? Обязательно решать все эти вопросы сейчас, когда у меня отпуск?
- Да.

***

По прибытию в Хабаровск Володя тут же отправился к Юле домой, у которой теперь всегда останавливался. Она встретила его жаркими поцелуями. Скинув вещи, с порога они упали на кровать в объятия друг друга. И лишь через пару часов, утолив жажду страсти, вышли, спасаясь от летней духоты, на затененный зеленью балкон.
- Володь, завтра вечером назад?
- Нет, я останусь до вторника.
- Здорово! Значит, проведем с тобой почти неделю. Сейчас театр не работает до начала сезона в сентябре, и у меня куча свободного времени.
- Я думал, что сейчас вы усиленно репетируете.
- Нет,  не очень.
- Слушай, а ты не хотела бы во второй половине августа приехать в Комсомольск, дать концерт для работников нашего порта? Да и просто мы бы могли провести время вместе.
- А жена?
- Оля будет в Москве.
- Я подумаю. Это надо будет согласовать с худруком.
- Я напишу официальное письмо администрации театра, это все легко решить.
Она улыбнулась, положив свою ладонь на высокий Володин лоб, плавно переходящий в большую залысину.
- Ты скоро станешь лысым.
- Это тебя пугает?
Ее рассмешила Володина реплика.
- Лысый мужчина это сексуально!
Володя упивался ее красотой. Он пожирал глазами каждую черточку ее лица, и утопал в изумрудных глазах.
- Выходи за меня замуж.
- Ты же женат, дурачок, – расхохоталась Юля.
- Я разведусь.
- Ну, зачем мне это надо? – продолжала смеяться Оля.
Либерман в действительности понял, как глупо он выглядел. Что, по сути, он мог предложить этой женщине? Замужество лишило бы ее свободы, высоких покровителей и влиятельных любовников, материальных благ и дорогих подарков.
– Не смущайся, милый. Просто у вас, мужчин, голова и причинное место не могут функционировать  одновременно…только что-нибудь одно, – она продолжала улыбаться, больно уязвляя его самолюбие.
Внутри него вдруг вскипела ярость, он встал и молча вышел, по пути собирая раскиданную одежду.
Юля скрылась в ванной и через несколько минут, не вытираясь, вошла в комнату. С нее текли ручейки воды, собираясь на полу в приличную лужу. Она никогда не извинялась перед мужчинами за свой острый язык, и, дождавшись, пока он, наконец, справится с галстуком, толкнула его на постель.
- Уйди, ты вся мокрая! Ты намочишь меня!
Но в ней было что-то, что позволяло настоять на своем: дерзость, внутренняя сила и сатанинская способность искушать. Обхватив его руками и ногами, она впилась в его губы поцелуем. Сделав слабую попытку освободиться, в следующее мгновение он забыл о том, что секунду назад собирался уйти и больше не вспоминать этого адреса, а гнев перерос в жгучее желание страсти.
Спустя мгновенье они вновь сплелись на вымокшей и смятой простыне.

               
                ***

Теплый ветер трепал ее густые черные волосы. На берегу Атлантики закуривая одну сигарету за другой, Дженни неподвижно сидела, то закрывая глаза, то всматриваясь рассеянным взглядом в линию горизонта.
- Дженнифер, – послышался сзади тихий голос отца.
- Папа, мне так тяжело.
- Я знаю.
- Я стучалась во все двери, меня считают сумасшедшей, и никто не хочет помочь.
- Да уж, железный занавес… – тяжело вздохнул Бенджамин, усаживаясь рядом на песок.
- Чугунный! Я боюсь за него, вдруг он сделает какую-нибудь глупость, а я даже не узнаю об этом.


***

- Оля, я вернулся!
Прибыв утром на теплоходе из Хабаровска, Володя отправился в портоуправление. За это время скопилась целая кипа бумаг и куча дел, поэтому домой он вернулся лишь к семи часам вечера. В коридоре стояли чемоданы.
– Оля, что происходит?
-  Ирочка, иди, подожди меня на улице, я сейчас выйду, – выпроводив ребенка, она повернулась к мужу – мы уезжаем в Москву к родителям.
- Ты же собиралась только через неделю. Надолго?
; Навсегда! Мне пора, поезд на Хабаровск уже через полчаса.
Оля взяла чемодан и направилась к выходу.
Сознание словно прошил разряд молнии, тускло заныло в животе.
- Остановись, - Владимир решительно схватил ее за руку, дернув назад.  Бросив чемодан, Оля со всего маха отвесила пощечину.
- Отпусти, мне больно! – лицо было чужим и жестким.
- Оля, пожалуйста, выслушай меня! – голос вдруг стал  предательски дрожать, он что-то мямлил, с трудом подбирая слова, и вдруг лицо его Олечки, скинув «железную маску», снова стало таким мягким и родным:
- Володя, я все знаю… нам было здорово вдвоем, давай не будем портить впечатления.
И поцеловав его на прощание, она выскочила на улицу, где уже ждало такси.
Он судорожно схватил воздух ртом, казалось, сердце рассекли надвое.

***

Теперь Либерман еще больше времени проводил в Хабаровске, а в Комсомольске пустоту, образовавшуюся отъездом Оли заполнял, погружаясь в работу и возвращаясь домой поздно вечером. Ему удалось согласовать перевод Молотова в Камчатское пароходство, и, к счастью,  не пришлось выдумывать сложных историй. Первая же предложенная вакансия оказалась вполне приемлемой: первым помощником капитана на рейс «Корсаков - мыс Шмидта». Уже в сентябре пришли бумаги на перевод.
- Ну что Андрей, вот бумаги, вот твоя трудовая. Пришло время прощаться.
Молотов тепло обнял Володю. Он не мог передать словами все те чувства, которые испытывал к теперь уже бывшему своему начальнику, и этим сильным и крепким объятием попытался выразить хотя бы малую толику той благодарности, которую в действительности испытывал к другу.
- Володя, я … я даже не знаю, что сказать… спасибо.
- Андрей, будь осторожен, –  шепотом в напутствие произнес Либерман и хлопнул Молотова по спине.
- Спасибо, Володя, спасибо.



Глава 7

- Оля, я говорил с Гришей, у них в КБ создают лабораторию систем охлаждения, и будут набирать персонал, с ноября выйдешь на работу.
Вот уже почти месяц, как Оля вернулась в Москву, сказав с порога с горькой усмешкой, что ее семейная жизнь закончилась, но, не выдержав недоуменных взглядов родителей, разрыдалась и попросила ни о чем ее не спрашивать. Папа  старался не задавать неудобных вопросов, хотя, конечно, родителей страшно взволновал и расстроил ее разрыв с Володей. К тому же, они видели, как тяжело переживает сама Оля. Осунувшаяся, с темными кругами под глазами, она, словно сомнамбула, двигалась по квартире, смотря в одну точку и рассеянно невпопад отвечая на вопросы. Садясь за стол, Оля подносила ко рту ложку, делала глоток, тут же отодвигая тарелку, и, поблагодарив, выходила из-за стола, а по ночам до рассвета стояла у окна, по несколько раз выходя на кухню и звякая графином с водой. Родители тоже не могли уснуть, тревожно прислушивались и тяжело вздыхали, не осмеливаясь уговорами причинить дочери лишние страдания.
- Оленька, - смущаясь деликатной темы, начала мама, - сегодня пришло письмо от Володи. Может быть, ты все-таки, слишком резка с ним?
- Это решенный вопрос! Спасибо вам с папой за участие, но на двадцатое сентября я взяла билеты на самолет, поеду разводиться, чтобы успеть до ноября. Она резко повернулась и вышла из комнаты, чтобы мама не заметила предательски набухших глаз.
Родителям очень нравился Володя, но характер своей дочери они знали.

***

Засунув бумаги в портфель, Дженни встала с кресла и тут же, теряя равновесие, схватилась за стол. Кружилась голова, и к горлу подступила волна тошноты. Кроме всего прочего все последние дни безумно хотелось курить, но мнение ее лечащего врача было категоричным.
В этот вечер она первый раз за несколько месяцев вызвала своего водителя Руби,  опасаясь этих головокружений, хотя обычно всегда сама предпочитала быть за рулем, что для многих из ее окружения казалось несколько экстравагантным.
- Миссис Хавинсон, - начал с вопросительной интонацией Руби.
- К папе, – нетерпеливо оборвала его Дженнифер и откинулась на заднее сидение, тут же погрузившись в глубину нахлынувших мыслей.
Ей показалось, что она лишь мгновение назад закрыла глаза, когда голос водителя известил, что они приехали.
Сквозь туман одолевающих ее мыслей и тревог она поцеловала отца и, как обычно по пятницам, зажгла свечи.
- Дженни, ты заболела?– нарушил за ужином молчание Бенджамин.
- А что, плохо выгляжу?
- Да неважно, прямо скажем.
- Папа, я хотела с тобой поговорить.
- Конечно, я слушаю тебя.
- Я беременна.
- Я знаю.
- Но откуда?
- Ты бросила курить, не пьешь вино, вся бледная.
- И что ты думаешь по этому поводу?
- Ты не представляешь Дженн, как я одинок. Твоя любовь - по ту сторону железного занавеса, и воссоединиться вам весьма трудно. Моя же любовь, все, что наполняло мою жизнь светом и смыслом, все то, ради чего я жил - уже там, откуда нет возврата.
На глазах у старика заблестели слезы, и у Дженни безумно защемило сердце. Она вдруг остро почувствовала враждебность и отчужденность  окружающего мира. Тоска и безысходность, жалость к отцу и к себе, отчаянье когда-либо еще увидеть Андрея и страшная всепоглощающая боль от невозможности что-либо изменить, словно железными тисками сжали душу. Закрыв лицо руками, Дженни разрыдалась. 
- Бог такой большой, а я такая маленькая, –  выдавила она сквозь слезы.
- Последние пятнадцать лет, – еле слышно проговорил отец, гладя ее по голове, – после того, как мы остались с тобой одни, я пытался найти утешение в работе. Я старался работать двадцать четыре часа в сутки и боялся остановиться, чтобы мысли об одиночестве не убили меня. Я много работал, и компания росла неимоверными темпами, но никакие миллионы не могут вернуть мне ни моей Мири, ни моего Джонни. Я выбивался из самой грязной улицы Бронкса, только чтобы наполнить достатком нашу жизнь. А потом родился Джонни. Тогда в стране были не лучшие времена. Ты родилась позже, когда мы уже могли позволить себе каждый день есть свежий хлеб и мясо. Мы
купили себе нашу первую квартирку. Сейчас она показалась бы крошечной, но тогда мы радовались этому приобретению безмерно. А сейчас есть все, но для кого? Самому мне всего этого не нужно. Дженни, ты беременна, и если хочешь знать, что я думаю по этому поводу… Да больше всего на свете, больше всех благ мира я бы хотел услышать в этом доме детский смех! Это был бы самый большой подарок от Господа, после всей той несправедливости и боли, которые были мне отпущены.


***

Тяжело раскачиваясь в осенних волнах Берингова моря, сухогруз «Мирный» плавно шел на север. Устремив тяжелый взгляд на восток, туда, где далеко за горизонтом раскинулся североамериканский континент, словно Нептун только что вышедший из морской пучины, возвышался на капитанском мостике огромный старпом. Он знал, где-то чуть справа впереди, скрываясь за тонкой линией горизонта, находится небольшой остров Святого Лаврентия, часть суши Соединенных Штатов Америки. Еще пару часов хода и все, что будет разделять его и мечту о свободе - это узкая полоска воды в двадцать морских миль. Что такое двадцать морских миль? Каких-то жалких тридцать шесть километров. Да он мог бы просто разбежавшись, нырнуть в воду прямо с капитанского мостика и если повезет,  если он не потеряет направление, если тело не сведут страшные судороги от холодной воды Берингова пролива, он добрался бы туда еще до исхода суток. Что такое шестнадцать часов  в штормовом северном море по сравнению с тем, что ему уже пришлось пережить?
Молотов перевел взгляд на часы. Его вахта подходила к концу. Он твердо решил осуществить задуманное в следующем рейсе. И чем выше карабкалось судно, чем севернее была широта, чем уже становилась полоска моря, отделяющая Советский Союз от Америки, тем больше нарастало возбуждение внутри него. Он не спал уже вторые сутки, вглядываясь в горизонт, пытаясь запомнить обстановку, рассмотреть корабли береговой охраны, пытаясь понять систему контроля морской границы.

***

Вернувшись из Комсомольска-на-Амуре к матери в Воронеж Даша, несмотря на все отговоры близких, приняла решение рожать. Душа ее жгуче болела, но выбросить из сердца образ мужчины, так жестоко расправившегося с ее любовью, девушка пока не могла. Больше всего на свете она хотела оставить себе его частичку,  чтобы знать, что это-то уж никто и никогда не сможет у нее отнять.

***

Сентябрь был на исходе. Холода круто набирали силу, и до конца навигации оставалось меньше месяца. В порту был настоящий аврал. Эшелоны шли нескончаемой чередой. Начальство торопило,  пытаясь успеть отправить грузы до окончания навигации. Погода стремительно портилась, и никто не мог сказать, когда захлопнется окно навигации. Решение о досрочном завершении судоходства ждали со дня на день. Под Комсомольском танкер водоизмещением двадцать тысяч тонн с авиационным керосином  столкнулся с буксиром-«толкачом», получил обширные повреждения и был отбуксирован в порт  для проведения ремонтных работ. Телефонный звонок из краевого комитета партии очень озадачил Либермана:
- Владимир Лазаревич, танкер нужно отремонтировать до послезавтра.
- Петр Игнатьевич, это невозможно!
- Товарищ Либерман – тон  первого секретаря стал жестким – неужели Вы думаете, если бы это был какой-нибудь обычный танкер, я самолично стал бы Вам звонить? Вы знаете, какая обстановка на китайской границе? Это танкер с керосином для пограничного авиаполка! Если до конца навигации он не успеет, это будет расценено как диверсия! Вы оставите без топлива на зиму пограничную авиабазу!
- Петр Игнатьевич, при всем моем уважении к Вам,  это невозможно. Я могу написать заявление об уходе, вы можете расстрелять меня, но я физически не могу сделать этого. Там требуются обширные сварочные работы, но нельзя варить судно с керосином, а свободных емкостей для нефтепродуктов у меня нет. Проще подтянуть другой танкер, перелить топливо и отправить его к пункту назначения.
- Я разговаривал с Захватовым! В Хабаровске есть два свободных танкера на шесть и восемь тысяч тон. А этот на двадцать! Суммировать умеешь?
- Но хотя бы четырнадцать тысяч тонн успели бы доставить.
- Без хотя бы! – вскипел Дубов – Делай что хочешь, но танкер должен быть в строю, срок два дня!
Володю очень удивило, что с этой проблемой к нему обратился не Захватов, а сам Дубов решил рулить вопросом организации доставки. Но следом за ним раздался звонок Захватова, который все объяснил.
- Володя, Дубов уже звонил, бесновался?
- Да.
- Тут дело государственной безопасности, его комитетчики за грудки взяли, да и меня уже отымели, ты - следующий. В общем, я думаю, ты все понял. Делай что хочешь, но полет на Луну ты должен осуществить. Срок - два дня.
- Но Зиновий Георгиевич…
- Ты что, не понял?
Было над чем задуматься. В одиннадцать двадцать он собрал всех ремонтников в первом доке.
- Товарищи, партия поставила нам архисложную и архиважную задачу. Посудина перед вами, повреждения вы можете оценить. Срок два дня. Что скажешь, Василий Иванович?
- Ну что тут можно сказать… Удар пришелся на правый борт, его вмяло от этого, вспучило палубу, оторвало по сварному шву палубы наливного отсека. Хорошо, что холодно, но керосином все равно воняет, так же разрыв корпуса по шестому шпангоуту… - бубнил бригадир ремонтной команды.
- Да товарищи, я вам не сказал самого главного – с горькой иронией усмехнулся Володя – у нас нет свободных емкостей для слива керосина.
- Ну, тогда все, пи…ц, - резюмировал бригадир – здесь сварочные работы нужны.
- Значит так, поступим следующим образом: американцы уже давно применяют технологию сварки в инертной среде, без доступа кислорода топливо все равно не загорится.
- А разве мы в Америке? – с кислой миной не унимался бригадир.
- Нет, но мы попробуем ее воспроизвести на отдельно взятом пространстве нашего порта. Я обратился к начальнику пожарной охраны города, он пообещал выделить спецбригаду по борьбе с пожарами на химпредприятиях. Они подвезут цистерны с углекислотой. Ее мы будем закачивать в резервуар, во-первых, она вытеснит кислород, во-вторых, это отличное охлаждение.
- Лазарич, ты не муру придумал? – резонно засомневался Иваныч, да и все остальные ремонтники смотрели на Либермана с недоверием – какая еще такая углекислота? Тут не рванет на х…все? – подобную фривольную лексику по отношению к начальнику порта не мог позволить себе ни один инженер,  даже из его ближайшего окружения, но в такие рабочие моменты Либерман разговаривал с ремонтниками простым и понятным им
языком, и они в свою очередь порой не выбирали выражений. Это называлось рабочим процессом.
- Да не должно...

К двум часам подъехали пожарные расчеты, и работа закипела. В резервуар непрерывно закачивали углекислоту, и судно буквально на глазах покрывалось инеем. Либерман нервно наблюдал за ходом работ, стоя за спиной рабочих.
В первый момент сварщик Печенкин боялся подойти с зажженной горелкой к судну, но понемногу осмелел и довольно лихо управлялся там наверху. Искры и жидкий металл летели во все стороны, но в углекислой среде керосин вел себя, словно вода, не имея никакого желания воспламеняться.  Сверху из трещины наружу перли белые клубы углекислого газа.
- А холодно, между прочим! Мужики, ватник принесите, что ли! – страх потихоньку отпускал ремонтников, и ему на смену приходила бравада.
Около семи часов вечера убедившись, что все идет как надо, Володя отправился в свой кабинет. На линии его уже ждал Захватов.
- Але.
- Володя, ну как дела?
- Ну,  все идет по плану. Пока без происшествий.
- Ой,  дикая идея варить с полным резервуаром…
- А у вас есть идеи получше, Зиновий Георгиевич?
- Слушай, ты хоть очистил док от посторонних людей?
- Конечно, и из соседних доков  все эвакуированы на всякий случай, не дай Бог.

***
Сварщик широко улыбнулся и загасил пламя.
- Ну что ребята, кажись здесь все! Это было здорово!
- Ну, слазь оттуда, еще в машинном требуется твоя помощь, – бригадир перекрестился. Было ощущение, будто с плеч упал огромный рюкзак с чугунными гирями. Это безумное, по его мнению, мероприятие прошло без сучка и задоринки. Сознание освободилось от гигантского груза ответственности, и теперь мозг требовал расслабления. Он представил себе заиндевевшую бутылку «Пшеничной», ожидающую его дома в холодильнике, и мечтательно заулыбался. В этот момент ему показалось, что танкер чуть тряхнуло, палуба нехотя вспучилась, разломившись по центру, и уже в следующую секунду взмыла высоко в небо, а огромная стена пламени вырвалась наружу, пожирая все на своем пути. Небо окрасилось алым заревом.
Страшный раскат оглушительного грома, словно, небеса раскололись надвое, прогремел над всей округой. Стекло в кабинете треснуло и медленно вывалилось из оконной рамы.
Бросив телефонную трубку на стол, Володя подбежал к окну.  Там вдалеке огромным столбом клубился черный дым, и поднимались гигантские языки огня.

***

Время шло отдельно от Либермана. Картина пылающего дока, обугленных тел, разбросанных человеческих фрагментов не выходила из головы. Туман густой пеленой окутал сознание, он невпопад отвечал на вопросы, не понимал времени суток.
- Итак, Либерман, - снова начал следователь – у Вас есть объяснение вашим действиям? Как Вам вообще в голову пришла мысль отдать распоряжение проводить сварочные работы на танкере, под завязку заполненном горючим?
- Я же уже говорил. Мне звонил Дубов, сказал, что дело государственной важности...
- Не надо на товарища Дубова кивать! – вдруг заорал во всю глотку следак – товарищ Дубов вам дал распоряжение грубо нарушать технику безопасности?
- Мы применяли углекислоту…
- Знаете что, Либерман, не надо морочить мне голову и давайте все на чистоту. Вот ордер прокурора на ваш арест. У нас двадцать два погибших и семеро тяжело раненых. «Халатность, повлекшая смерть двух и более лиц….. до восьми лет». Облегчите свою участь и давайте все детали по порядку.


***

Оставшись один, следователь Колесов нервно закурил. Дело попахивало недобрым оборотом: взрыв танкера, пограничная служба с сорванной поставкой авиационного керосина в один из самых напряженных участков, ярость гебистов, да еще замешанные в дело секретари обкома и горкома. Он еще раз перечитал показания Либермана. Конечно, не было никаких сомнений, что на  злосчастного начальника порта оказывали давление. Куда ему, собственно, было деваться, но такие показания никуда не годны: фамилия товарища Дубова, фамилия товарища Захватова, Савельева – секретаря Комсомольского горкома. Нет, таким показаниям все равно ходу не дадут. Бедняга, конечно, обречен, но Колесову больше всего на свете не хотелось заниматься этим делом. Если в первые дни он еще надеялся, что его заберут к себе чекисты, то сейчас оптимизм рассеялся окончательно. Он ждал звонка из высоких инстанций с указаниями дальнейших действий, но  этого не происходило, все заняли выжидательную позицию, и он понял, что расхлебывать придется ему одному: «Эх, парень, во что ты вляпался…» Если бы раздался  сейчас в его кабинете звоночек: «Либерману минимальный срок дадим и досрочное освобождение, но пусть перепишет показания как надо»! Да, это было бы лучшим решением.

***

Приехав ночным поездом из Хабаровска, Оля отправилась домой. Она уже достала свой ключ, чтобы открыть замок, когда увидела милицейскую печать на двери. В недоумении Оля вышла на улицу, где встретила соседку, жену главного инженера Раису. И узнав о трагическом происшествии в порту, с утра помчалась в следственный изолятор. Руководство изолятора, уступая Олиному напору, разрешило свидание, хотя по правилам,  требовалось  предварительное заявление.
Конвоир привел худого, осунувшегося мужчину с огромными, черными от бессонницы, кругами под глазами, в котором она с трудом увидела своего мужа.
- Как ты узнала?
- Соседка сказала.
- Ты сегодня приехала?
- Да.
- А зачем?
- Хотела оформить развод.
Володя тяжело вздохнул, в душе была пустота. Он не был слишком наивен, и все же поначалу надеялся на какое-то участие  Дубова или хотя бы Савельева, с которым их связывали давнишние  добрые отношения. Но вместо этого последовали недвусмысленные советы следователя не упоминать их фамилий на допросе. А вот теперь жена приехала за разводом.
- Хорошо, обойдемся без суда, напиши заявление в ЗАГС, пусть направят его сюда, я подпишу.
Оля молча вглядывалась в его обострившиеся скулы, потухшие глаза, читая в  них безнадежность и безысходность раздавленного тяжестью навалившихся обстоятельств и оставшегося в одиночестве.   Ей вдруг  стало стыдно, когда на секунду она ощутила в себе удовлетворение от злорадного чувства, что мужу сейчас невыносимо больно и горько, быть может, даже еще больнее, чем было ей.
- Развод не убежит, вернемся к этому вопросу позже. Что тебе нужно? Теплая одежда? Нижнее белье?
- Ничего.
Разговор никак не клеился, он не поднимал глаз. Просить ее о чем-то после того, как он поступил с ней, было унизительно, а обстоятельства для извинений не самые подходящие.
- Прекрати, я приду завтра, что тебе принести?

***

Андрей глубоко вздохнул, наблюдая за погрузкой мороженого мяса оленины, рогов, шкур и прочей экзотики. Уже темнело, хотя еще не было и четырех. Суровый чукотский край с каждым днем все больше попадал во владение полярной ночи. Ему было радостно, и грудь распирало нетерпение,  казалось, будто само небо помогает ему. Он удачно купил канистру спирта, чтобы бурно отметить свой тридцать третий День рождения, последний День рождения в Советском Союзе. Тридцать три года, магическое число…

***

Всю ночь Володя не спал, снова и снова прокручивая в голове события того злополучного дня, разбор завалов, опись фрагментов. В своей голове он снова и снова пытался склеить все детали и кусочки, воссоздать трагический момент взрыва. На следующий день на свидании с Олей он попросил ее передать Захватову его просьбу встретиться с ним. И уже через два дня конвой повел его не в комнату свиданий, а в кабинет начальника СИЗО, любезно предоставленный последним для высокого чиновника, коим являлся Зиновий Георгиевич.
- Здравствуй, Володя. Боже, ну и видок у тебя! Слушай, сам понимаешь, я делаю все, что в моих силах, но ситуация безрадостная. Я обращался и к Дубову и к Савельеву, с просьбой вмешаться, но они в отказ пошли. Их вмешательство сильно помогло бы, но …. суки – тяжело выдохнул Захватов.
- Да не будут они свои жопы подставлять. Я вот Вас о чем хотел попросить, Зиновий Георгиевич, скажите Козаченко, чтобы прислал экспертов-взрывников для независимой экспертизы места происшествия.
- А зачем? Что это даст?
- Я все время прокручиваю в голове тот день и фрагменты разрушенного судна. Понимаете, нестыковка с официальной версией.
- А ты что, так хорошо знаком со взрывным делом?
- Нет, но кое к каким выводам пришел. Сварочные работы проводили ближе к корме, однако, разрушения сильнее всего и самые мелкие фрагменты найдены именно в носовой части. Ближе к корме взрыв, напротив, вырывал уже огромные куски обшивки и балки целиком. Керосин детонирует медленно, все же керосин не тол, а, значит, очаг детонации был не на корме, где производились сварочные работы, а на носу. К корме же взрывная волна пришла уже широким фронтом, довольно равномерно распределяя свое чудовищное давление на корпус. Именно этим я и объясняю, что рубка практически не была разрушена, а была сорвана целиком и отброшена на тридцать метров в сторону. Носовая же часть разлетелась на мелкие кусочки. А должно-то быть все наоборот! - Володя судорожно сглотнул, на лбу выступили бисеринки пота -  кроме того, если бы сдетонировали поверхностные пары, вектор силы был бы направлен вниз и, возможно, чуть к носовой части, однако, большую часть керосина взрыв, напротив, бросил по направлению кормы и чуть вверх. То есть все говорит о том, что взрыв изначально произошел в нижней носовой части судна! А ведь экспертизы взрывной даже не проводили!
Больше всего Захватову хотелось верить, что Володя прав, но его слова казались бредом испуганного и измотанного человека.
- Хорошо, я попрошу об этом, хотя, честно говоря, очень сомневаюсь в твоих рассуждениях. Ну, подумай, а что заставило сдетонировать керосин на носу?
- А вот этого-то я и не знаю… - Володя бессильно откинулся на спинку стула.
- Даже если это окажется так, то будет мало одной экспертизы. Даже если ты прав, я подчеркиваю - если, то твоя судьба все равно будет в опасности, пока не будет установлена другая причина, и, желательно, чтобы она не имела никакого отношения к проводимым работам. Ну, например, подрыв торпедой, – попытался пошутить Захватов.
- Да, торпеда - это мало вероятно… – сокрушенно резюмировал Либерман.
- Вот-вот, а что тогда, если не сварочные работы, могло быть причиной подрыва?
- Даже в голову ничего не приходит, – Либерман уже сам засомневался в своих размышлениях – но все же попросите Козаченко.
- Попрошу.
***

Оля сидела в приемной первого секретаря Комсомольского горкома, судорожно сжимая в руках сумочку и упрямо уставившись в одну точку.
- Девушка, ну сколько раз Вам повторять, Михаил Петрович занят, и вообще у него прием по личным вопросам по вторникам по предварительной записи – монотонно  в очередной раз проговорила секретарша, которой осточертела эта сумасшедшая, четвертый час караулившая в приемной шефа.
В этот момент приоткрылась дверь кабинета, и на пороге появился Савельев.
- Машенька, я на обед!
Михаил Петрович! – Оля вскочила со стула и бросилась к нему – Я – жена Владимира Либермана, умоляю Вас, выслушайте меня!
Тот, помрачнев, развернулся и, не глядя Оле в глаза, открыл дверь своего кабинета, пропуская ее вперед. Жестом указав на стул и кинув тоскливый взгляд на часы, он, наконец, поднял голову:
- Здравствуйте, слушаю Вас…
- Михаил Петрович, Вы же знаете Володю столько лет, помните, сами говорили как-то, что обязаны ему орденом, помогите, умоляю Вас – слезы, вдруг, словно прорывая сдерживающую их преграду, полились из глаз. Оля, сжав зубы, упрямо терла их платком, будто пытаясь загнать обратно – Вы же понимаете, он действовал по приказу, спасите его!
У Вас такие связи! Объясните там, наверху, что Володя вынужден был пойти на этот риск! – захлебываясь словами и слезами, Оля пыталась поймать взгляд Савельева, но он упорно молчал, глядя в стол. В  душе боролись искреннее сочувствие Володе и его жене с нежеланием встревать в это дело, особенно сейчас, когда на прошлом заседании обкома Дубов намекнул о возможном переводе в область.  Наконец, поднявшись из-за стола, Савельев отошел к окну и стоя спиной, не поворачивая головы, растягивая паузы, будто каждое слово давалось ему с трудом, проговорил: «К сожалению, я ничего не могу сделать… мне очень жаль, правда... – и, резко повернувшись, вышел из кабинета.



***

-Товарищ генерал, к вам полковник Чернаков с раппортом, – протрещал селектор в кабинете у Козаченко.
- Пусть войдет.
- Товарищ генерал, полковник…
- Заходи, заходи – оборвав офицера, махнул рукой командующий округом. – Ну что, осмотрели место происшествия?
- Осмотрели, товарищ генерал. 
- Рапорт положи на стол, садись и давай мне свое мнение по порядку расскажи.
- Есть, товарищ генерал!
- И оставь ты это. Товарищ генерал, товарищ генерал! Отвлекает же! – эта армейская лексика с характерными длинными обращениями и неуклюжими, словно рубленными топором, тирадами, за которыми терялся главный смысл доклада, очень раздражала Козаченко в подобные моменты.
- Хорошо, Николай Саныч, – улыбнулся полковник.
- Давай все по порядку.
- Мы внимательно осмотрели место происшествия, и первые выводы, которые мы сделали: проводимые на судне сварочные работы не имели никакого отношения к детонации керосина.
- Ну не тяни, продолжай, – оживился генерал.
- Очаг детонации располагался с левой части по борту между вторым и третьим шпангоутом чуть выше ватерлинии.
- Так что же? Диверсия была? – подскочил в своем кресле Козаченко.
- На обломках носовой части обшивки обнаружены микрочастицы латуни и микрочастицы продуктов сгорания 6/7ФЛ.
- Что такое эти 6/7ФЛ?
- Вещество, применяемое в осколочно-фугасно-зажигательных снарядах.
- А частицы латуни, стало быть, от оболочки…Ну и дела…И откуда мог быть выпущен такой снаряд?
- Предположительно, из бортовой авиапушки НР-30.
- Ты хочешь сказать, что судно было расстреляно из авиапушки?
- Николай Саныч, я лишь доложил вам выводы саперного анализа, а делать подобные заявления не в моей компетенции. Но между нами, кто-то дал «лажу», и искать виновных следовало бы не в порту, а в нашем ведомстве.
- Ни хрена себе!…- генерал смачно выругался и резко вскочил с кресла, от чего папки, лежавшие близко к краю стола, с грохотом полетели на пол - Ладно, я понял. Ты свободен, но, я думаю, не надо объяснять, что  о результатах экспертизы кроме меня никто не должен знать.  И бойцам своим скажи!
- Само собой.
Отпустив полковника саперных войск, Козаченко потребовал принести журнал тренировочных полетов за двадцать восьмое сентября. Его внимание сразу же привлекли тренировочные стрельбы по конусу МиГов-19. Учения происходили над тайгой, в двадцати пяти километрах от Комсомольска, но пара отклонилась от заявленных курсов и вышла на одиннадцать километров северо-западнее квадрата учений, и в семнадцать тридцать семь МиГ-19 произвел залп по учебному конусу, что соответствовало времени подрыва танкера. Серьезного разбирательства по поводу инцидента не последовало, так как, несмотря на отклонение, летчики совершали свои маневры над безлюдными участками тайги, хотя пилоты и получили по взысканию.
Козаченко уже схватился за телефон, чтобы обрадовать Захватова, но, набрав первую цифру номера, повесил трубку. Сделав несколько шагов по кабинету, снова уселся за стол, подвинув к себе журнал полетов, снова и снова перечитывая записи, будто хотел выучить их наизусть: «Черт!». Ему нравился этот малый, Либерман, да и воспоминания о том злополучном полете, когда хладнокровие и смекалка молодого инженера спасла им всем жизнь, не давали покоя. Но обнародование факта подрыва танкера в результате стрельб военной авиации могло иметь далеко идущие последствия. Больше двух десятков погибших - это не шутки. Разве возможны такие катастрофы в Советском Союзе?  А уж если такое и происходит, то только не у военных. Дело все равно наверняка замнут, но сколько голов в округе полетит, включая голову самого Козаченко?!
Схватив папки, Козаченко с ревом  метнул их так яростно в стену, что картонки лопнули, и листы разлетелись по всему полу. Сидевший в приемной адъютант, зная крутой нрав шефа, не смел без вызова войти в кабинет, хотя и вздрогнул от раздавшегося оттуда грохота. Но, когда полчаса спустя прозвучал звонок, и молодой офицер переступил порог, он заметил только один выпавший листок под столом.


***

Какое-то волнение, особенно в  последние несколько дней, не давало покоя ни днем, ни ночью.  От безотчетного, всепоглощающего чувства тревоги она не находила места:  Андрей по-прежнему не давал о себе знать ни весточкой. Дженни прислонилась к огромному во всю стену окну своего кабинета, уставившись рассеянным взглядом на открывающуюся с тридцать восьмого этажа  панораму вечернего Нью-Йорка:
- Ну что, малыш, где наш папа сейчас? У тебя есть ответ?
Но малыш проявлял полное безразличие к тревогам матери, напоминая о себе лишь изредка приступами тошноты.
Ее задумчивость деликатно прервала секретарь:
- Простите, миссис Хавинсон, к вам просятся какие-то хасиды.
- Кто просится? – не поняла Дженни.
- Не знаю, они сказали, что они от Ребе, – секретарь опустила глаза в листок и медленно по слогам прочитала – Менахема Мендла Шнеерсона. Вы знаете, о ком идет речь?
- Пожалуй, догадываюсь, пригласи их.
В комнату зашли двое. Она видела таких же смешных людей несколько раз, когда бывала с отцом в синагоге на Восточном бульваре в Бруклине. Одетые в длинные черные сюртуки по последним веяниям моды Польши позапрошлого века, они казались странниками, потерявшимися во времени.
- Авраам Лиц – представился улыбчивый бородатый старик в большой широкополой черной шляпе от «Борсалино», подходя к ней. Второй, помоложе, но одетый в такой же наряд, словно брат - близнец, молча остался стоять у порога.
- Чем обязана вашему приходу?
- Мы пришли к Вам, чтобы помочь.
- Помочь мне? – искренне удивилась Дженни.
- Да, помочь Вам исполнить заповедь. Заповедь о пожертвовании «Цдока».
- Ах, так вот в чем заключается ваша помощь!
- Записано: «Цдока спасает жизнь».
- Но вроде бы мне ничего не угрожает, - попыталась улыбнуться Дженн, но в этот момент  тревога, охватившая ее, и страх за любимого, от которого сжалось все внутри, стерли улыбку, – Господи, убереги Андрея – прошептала она про себя.
Старик вскинул на нее свои морщинистые по уголкам, мудрые библейские глаза - взгляд его был суровым и осуждающим.
- Вам, возможно, нет, – хасид словно оборвал фразу на полуслове, будто хотел добавить еще что-то, но остановился. На секунду ей даже показалось, что он читает ее мысли, и в этот миг старик, покачав головой, сказал:
– Ну что же, тогда мы не будем Вас более задерживать. Благословит Вас Господь! Он решительно направился к двери.
- Нет, постойте! – она схватилась за бумажник, пересчитывая купюры, но, отбросив его в сторону, резко вырвала лист из чековой книжки. Движения ее были быстрыми и нервными, под нажимом ручки  перо деформировалось, оставляя глубокие царапины на чековом листе. Энергично написав единицу, Дженни пририсовала к ней пять нолей, и, отчеркнув сумму, протянула чек.
- А говорили, что Вам ничего не угрожает, – удивленно рассматривая цифру, улыбнулся старик.

***

Штаб округа уже давно опустел, но, несмотря на позднее время, в кабинете Козаченко все еще горел свет. Сжимая папку саперной экспертизы и журнал полетов, Николай Александрович откинулся на спинку стула, погрузившись в раздумья. Борьба, происходившая в его душе, не давала покоя вот уже несколько дней. От раздумий его оторвал телефон.
- Але, Коля, это Захватов. Я звонил домой, но мне сказали, ты на работе, – голос Захватова был таким удрученным, что этого было невозможно не заметить.
- Здравствуй, Зиновий. Стряслось что-то?
- Ты же знаешь… Я звоню сказать, завтра суд. Дела Володьки очень плохи. Они состряпали все против него.
Генерал молчал, стиснув челюсти до ломоты в зубах. Наконец, совладав с собой, спросил:
- Думаешь, вкатят ему на всю катушку?
- Очевидно. Слушай, а что от твоих взрывников слышно?
- Да ничего, что могло бы помочь, – из-за всех сил пытаясь придать голосу невозмутимость, начал Козаченко – взорвался керосин от неосторожного обращения с газосваркой, что тут скажешь…
- Ну да, я, честно говоря, ни на что и не рассчитывал, просто Либерман очень просил, –  Захватову, знавшему Козаченко много лет послышалось, вернее даже не столько послышалось, как почувствовалось, быть может на интуитивном уровне, что главком что-то недоговаривает – слушай, даже если так, ты же прекрасно представляешь, какое оказывалось давление. Не виноват Либерман! Может, сможешь чем помочь?
- Да ну, а чем? Самому Володьку страшно жаль, но что я могу? Это дело уже на такой высокий контроль взято, что тут даже я бессилен.
Захватов тяжело вздохнул:
- А что так поздно в кабинете?
- Да завтра с утра в Москву вылетаю на доклад сначала к министру, потом в ЦК в связи с обострением на границе.
- Подумай до отлета, может, есть возможность за какую-нибудь ниточку дернуть, я уже голову сломал, чем Либерману помочь можно.
- Да нет у меня никакой возможности, ты ж понимаешь, было бы что-то, уже сделал бы все, что смог.




***

Сухогруз «Мирный» взял курс к мысу Наварин и, словно греясь в лучах заходящего солнца, мерно покачивался в неспокойных водах Берингова моря.
- Так, ребята, празднуем без фанатизма, - усаживаясь за красиво сервированный коком стол, напутствовал капитан – Леха, ты особенно, тебе через час Серегу у штурвала менять. Ну а тебя, Андрюха, мы освободим от ночной вахты - ты именинник, и сегодня давай отдыхай.
«Только этого не хватало», - напрягся Андрей.
- Нет уж, Петр Ильич. Это несправедливо выйдет! Что же это, кто-то двойную вахту вместо меня нести будет?
- И слышать ничего не хочу! Ты именинник, и все, что тебя должно волновать, так это праздник, – настаивал капитан.
- Знаете что, я именинник и мое желание - закон! Мне праздник будет не в радость, если кто-то вместо меня трубить вахту будет. В два часа я заступаю перед Вами, как положено, и слышать ничего не хочу. А мужики хоть расслабятся да выпьют за мое здоровье, но я вот о чем хотел еще попросить: гулять - так гулять, и чтобы Вам тут не быть наблюдателем,  у меня просьба, вернее настойчивое пожелание, уж не откажите имениннику.
- Да о чем разговор, Андрюха, проси, о чем хочешь, сегодня твой день!
 - Вашу вахту я тоже хотел бы взять на себя.
- Да ну, Андрей, это уж слишком, хреновина какая-то получается: твой День рождения, а ты собираешься две вахты стоять, – как-то не очень настойчиво попытался возражать капитан. Откровенно говоря, мысли о предстоящей вахте с четырех до шести сильно отравляли ощущение праздника, и в глубине души капитан сухогруза очень обрадовался предложению Молотова, – хотя, коли хочешь, хрен с тобой, стой, а уж мы с мужиками поднимем за твое здоровье!
- Ну, тогда прошу всех за стол! Тридцать три года раз в жизни отмечаю!
Осатаневшие от однообразия быта моряки с радостью отнеслись к пирушке в честь Дня рождения старпома, всем не терпелось поскорее отведать приготовленного коком с особым старанием праздничного угощения и, конечно, как следует  выпить.
- Эх, крепок напиток вышел! - крякнул кто-то из команды, опрокинув первую стопку
- Как Менделеев завещал - сорок градусов. Развел по науке! – усмехнулся Андрей.
- За твое здоровье! – слышалось с разных концов стола, и команда с радостью опрокидывала стакан за стаканом.
Из машинного отделения подошел механик, а Леха сменил на посту Серегу, и последний  присоединился к празднеству. На борту оставался один трезвый человек. Это -  Кремчугов, стоящий в данный момент на вахте. Впрочем, в Лехе Андрей не сомневался, этот наверстает все, как только Андрей его сменит. Некоторые, умеренно пьющие члены команды, завершая застолье, отправлялись спать в каюты, остальные продолжали веселье, которое набирало обороты, перерастая, как и рассчитывал Андрей, из интеллигентного застолья в разнузданную пьянку.
- За нас, за морских волков! За настоящих мужиков! – поднял Молотов тост.
- Нет, постойте! Такой тост наливаем до краев!
- И залпом, как положено, – радостно добавил Андрей.
- Но Андрюха, и ты давай, доливай!
- Мне еще Лешку менять.
Андрей знал свои возможности. Он уже махнул грамм двести, но от состояния легкого опьянения еще отделяло не меньше литра, и все же следовало поостеречься с выпивкой.
- Эх, наливай! - Андрей залпом выпил двухсотграммовый стакан огненной воды, закусив лишь протяжным вдохом и чуть крякнув.
- Ну и матерый мужик! - одобрил  капитан, и вся команда повторила подвиг Молотова.
Стрелки часов неумолимо приближались к двум. Андрей уже не мог усидеть на месте, от охватившего его возбуждения он время от времени вскакивал, словно сидел не на стуле в кают-компании, а на раскаленной сковородке:
- Ну, мужики, пошел я Леху менять. И смотрите мне, не меньше трех штрафных ему!
Кое-кто, из совсем слабых, уже отрубился, положив голову между тарелок,  но в целом мужики были еще крепки и гуляли на всю катушку. Хотя на столе еще стояло литров семь, почему-то Молотов не сомневался, что пока они не будет осушены, праздник не закончится.
Из кают-компании по гулким металлическим переборкам до капитанской рубки доносились отголоски веселья. Андрей сосредоточено всматривался в горизонт и показания приборов. Еще раз сверившись с картой, он убедился в правильности выбора времени и места: до часа Х оставалось около семидесяти  минут.
«Итак, время начала - три пятьдесят, цель - остров Святого Лаврентия», - пробубнил он себе под нос. Шум из коридора заметно стих, хотя отдельные голоса самых стойких  доносились, но запас времени еще был. По мере продвижения вперед, густой туман стремительно разливался вокруг.  Облака свинцовой пеленой заволакивали небо, скрывая свет луны и звезд, от чего море становилось черным, и непроглядный мрак окутывал судно. Будто сами небеса решили помочь Андрею.
К назначенному часу шум веселья окончательно стих и Молотов, аккуратно шагая по железным ступеням, начал спускаться вниз на грузовую палубу. Проходя мимо кают-компании, он бросил взгляд на раскрытую дверь. Большая часть команды лежала, уткнувшись носом в стол, а где-то  в углу заплетающимися языками спорили о чем-то боцман с капитаном. Андрей уже миновал дверь, как кто-то навалился на него сзади, обхватив  руками. От неожиданности он вздрогнул и резко повернулся.
- О, Андрюха. Ты куда? – повиснув на могучих плечах старпома, пробубнил, еле ворочая языком, третий штурман.
- Тшш, отдохни, отдохни, – приговаривал Андрей, затаскивая в каюту обмякшее тело.
Выйдя на палубу, Молотов энергично принялся ручными лебедками шлюпочного крана откручивать спасательную лодку. Темень стояла такая, что делать все приходилась практически на ощупь. Сквозь туман пробивался лишь свет главных прожекторов и сигнальные огни. Сердце бешено колотилось, несмотря на пронизывающий ветер, на лбу выступил пот.
Наконец, спрыгнув в шлюпку, Андрей тут же резко навалился на весла. Душа его ликовала, он глубоко вдохнул воздух.
«Вот он - глоток свободы!» - все сильнее  налегая на огромные трехметровые весла, Андрей быстро удалялся от судна, и уже совсем скоро огни «Мирного» скрылись в тумане.

***

Уже глубокой ночью в окне Козаченко погас свет. Убрав папки и опечатав сейф своей личной печатью, Козаченко распорядился подать машину. «Надо будет уничтожить документы экспертизы по возвращению», - подумал он, запирая кабинет.



***

Андрей все сильнее налегал на весла, и лишь их скрип и приглушенное бульканье воды нарушало тишину ночи. Вдруг откуда-то из темноты послышался гул винтов быстроходного судна, и скоро туман прорезал пучок света мощного прожектора. По подсчетам Молотова он давно отдалился от советской зоны, и опасаться вроде было уже нечего. Значит, он достиг территориальных вод Америки, и появление сторожевого катера отразилось широкой улыбкой на его лице.  Андрей поднял весла и, встав во весь рост,  замахал руками, выкрикивая на английском:
- Я  из Советского Союза! Прошу политического убежища!
 Поймав его прожектором, корабль изменил курс, направившись к шлюпке. Но по мере приближения катера, в душе нарастала тревога. Мощный свет слепил глаза, и вдруг, когда, качнувшись на волне, луч прожектора чуть отклонился, Молотов отчетливо увидел кроваво красный флаг, развевающийся над палубой. В панике он навалился на весла, что было сил. Лодка стремительно разрезала волны под мощными и размашистыми гребками Андрея, но сторожевик быстро приближался.
- Немедленно прекратить движение или мы открываем огонь! - услышал он приказ из громкоговорителя, и уже в следующую секунду раздался треск бортового пулемета. В образовавшуюся пробоину начала быстро поступать вода. Молотов метнулся с лодки в воду словно торпеда: «Если не суждено ему увидеть Дженни, то лучше умереть, чем вернуться назад». Настигнув пустую шлюпку, катер скинул обороты двигателя, теперь он работал совсем тихо. Прожектор скользил по воде, прорубая пелену тумана и пытаясь высветить в черных волнах беглеца. Молотов перешел на брасс, стараясь делать плавные, медленные гребки, чтобы брызги воды не выдали его. От волнения дыхание срывалось. «Вон он!» - раздался чей-то крик с катера. Лицо Андрея осветилось пучком света. Нырнув, он успел услышать глухой треск и хлесткий звук пуль, устремившихся за ним в воду. Сначала он даже не почувствовал боли, только резкий толчок в спину нарушил его координацию. Вода, мгновенно окрасилась красным в луче прожектора. Вдох на поверхности дался с большим трудом. Горло переполнилось кровью, голова закружилась безумным волчком, и уже не один, а множество прожекторов вспыхнули в его голове, прежде чем,  укутав черной пеленой, сознание отпустило его.


Эпилог

Набрав высоту, самолет выровнялся. Разрешив Сашеньке отстегнуться, он взял внука на руки. Шустрый белокурый мальчуган был любимцем генерала.
- Дедушка, а нам в школе читали про Павлика Морозова, ведь он был настоящим пионером! А меня приняли в октябрята! – похвастался внук, чуть оттянув небольшую красную звездочку с профилем Ленина. – А скоро я буду тоже пионером, как он!
- Как кто? – переспросил Козаченко, оторвавшись от раздумий.
- Ну, как Павлик!
- Конечно, будешь, - усмехнулся генерал, потрепав пацана по голове.  Взгляд его упал на еле заметный шов, оставшийся на ковре у прохода в кабину пилотов после того злополучного полета.
«Сколько раз, не моргая,  заглядывал в глаза смерти, сколько раз  был под ураганным огнем на фронте, а тут за мундир испугался. Чем рискуешь ты, Коля? Досрочным уходом на пенсию? Год, два еще, и тебя все равно спишут. Привилегий лишиться? » - чувство невыносимого омерзения к самому себе охватило генерала. Закрыв на секунду глаза, он отчетливо увидел серую папку в опечатанном сейфе. Сдернув трубку переговорного устройства, он рявкнул:
- Разворачивай самолет!
- Простите, не понял? – недоуменно отозвался голос пилота.
- Разворачивай самолет! Летим назад! – в приступе охватившей его ярости прохрипел Козаченко.


***

Пытаясь ухватить обрывки уплывающего сознания, он из последних сил поднял над водой голову, и ему показалось, что он видит мираж. Откуда-то  из черноты снова вырвались прожектора, и вой сирен, вытеснив все остальные звуки, заглушил канонаду выстрелов. А может, они и вправду стихли… Сквозь мерцающий свет, где-то далеко звучала английская речь, он слышал, как надрывались мегафоны:
«Вы находитесь в территориальных водах Соединенных Штатов Америки!» И взвыв двигателем, советское судно поспешило скрыться. «Там человек за бортом!» - вскрикнул матрос патрульного катера под звездно-полосатым флагом. «Врача, врача!» - закричали сразу несколько голосов, когда раненого подняли на палубу.
- До госпиталя довезем? – спросил капитан судового доктора, когда тот закончил осмотр и оказал первую помощь.
- Рана тяжелая, большая потеря крови, правое легкое прострелено… Другой бы уже склеился, но этот уж очень могуч! Думаю,  довезем...



Homo Liber.



…И сказал Моисей Всесильному:
«Кто я такой, чтобы идти к фараону и чтобы вывести
сынов Израиля из Египта?
И сказал Всесильный: «Потому что я с тобой…»
Библия. Вторая книга Моисеева «Исход», гл.3





         Тем летом пятьдесят шестого в  Конакри то здесь, то там вспыхивали беспорядки. Банды радикалов громили французские магазины, били окна в офисах иностранных компаний. Полиция и малочисленные французские подразделения пытались навести порядок, но, как только они разгоняли толпу мародеров в одном месте, те собирались уже в другом.
Человек исполинских размеров, примеряющий очередную пару в маленьком торговом зале английской обувной мануфактуры, был явно в приподнятом настроении: «До чего же трудно достать удобную обувь в Советском Союзе! А если у тебя пятьдесят второй размер, то и вовсе хоть босым ходи круглый год... Теперь есть и ботиночки цивильные, и кеды, и зимние сапоги на шнуровке. И кто бы подумал, что в африканской дыре можно достать то, чего даже в Москве ни за какие коврижки не сыщешь?!» Уже третья пара, принесенная негритянским мальчишкой со склада и уважительно поданная хозяином-англичанином, сидела, как влитая. Повертев ногой в новом ботинке, покупатель причмокнул от удовольствия и полез в карман за бумажником. Расплатившись, он вдруг бросил взгляд на старую обувку и в растерянности посмотрел по сторонам. Понятливый англичанин, тут же что-то крикнул мальчишке на местном наречии, и тот, подбежав, поднял тяжеленные «бутсы» и потащил к стоящему в углу мусорному баку. «Yes, sir?” - на всякий случай уточнил, подмигнув, англичанин.  Провожая нагруженного покупателя к выходу, хозяин с тревогой выглянул за тяжелые кованые ворота и, пропустив вперед, с лязгом закрыл за его спиной замок.
Роскошный черный лимузин, заливая всю улицу серебром своего хрома, ехал, оставляя за собой огромные клубы пыли. Великан зачихал, наглотавшись сухой взвеси, мгновенно заполнившей весь рот, и сплюнул вязкую слюну на дорогу.   Автомобиль скоро уперся в завал на улице, и, постояв немного в «раздумьях», начал медленно разворачиваться, как вдруг из переулка выскочила толпа человек пятнадцать. Опьяненные погромами чернокожие люди окружили машину и стали крушить ее камнями и палками. Прищурившись от ослепляющего солнца, высокий человек с опаской пытался рассмотреть происходящее в нескольких десятках метров от него прямо по курсу. К аборигенам присоединились еще человек двадцать, настроенных не менее решительно.
Бережно придерживая стопку коробок, их обладатель уже свернул в близлежащий переулок и тут краем глаза увидел, как порядком разгоряченная толпа, выволокла из машины белокожую девушку. Человек на мгновение застыл в нерешительности, но затем, развернувшись и аккуратно поставив коробки на землю, быстрым шагом, переходящим в бег, устремился к толпе. Понимая ужас происходящего, он бежал все быстрее, бросая взгляды по сторонам в поисках чего-нибудь тяжелого: «Вот то, что надо!», - схватил бесформенный кусок бетонного блока за торчащую из него арматуру и, уже подбегая к толпе, замахнулся широко через плечо.
Тяжеленная бетонная чушка  вынесла из толпы несколько человек первым же ударом. Гигант словно булавой дробил кости обезумевших от ажиотажа аборигенов, каждый удар буквально прорубал брешь, высекая людей как кукурузные початки. Уцелевшие кинулись врассыпную, побросав палки и камни.
Пострадавшая лежала на земле и чуть слышно стонала. Ее одежда была порвана, сквозь прорехи виднелись кровоточащие ссадины. Он склонился над ней и аккуратно приподнял затылок, рука тут же ощутила теплую сырость.
- Как ты? – спросил он по-английски, не сообразив ничего умнее.
- Помогите мне добраться до американской миссии, - прошептала она, теряя сознание.
Он осторожно поднял ее на руки. 

Всю дорогу он бежал бегом, наконец, выскочил на улицу перед консульством.
Целый день в городе творились беспорядки, поэтому у входа дежурил дополнительный наряд полиции, а также морпехи из службы безопасности дипмиссии. Полицейские напряглись, заметив высоченного мужчину, бегущего в их направлении, но все-таки от белых полиция не ждала никаких бесчинств, да и вряд ли мужчина с женщиной на руках представлял угрозу. «Sir...” - начал старший наряда.
- На хер! – прорычал тот по-русски, увидев попытку преградить ему путь, и полицейский, невольно отшатнулся в сторону. А он, пробежав еще несколько метров к воротам миссии, уже кричал на охранников: - Открывайте, открывайте живо дверь! – добавляя крепкую русскую брань.
Генеральный консул разговаривал по телефону. Его собеседником в Нью-Йорке был президент «Bauxite group». В Гвинее находились огромные запасы алюминия, золота, алмазов и  других  ископаемых, причем добывать их здесь было довольно дешево.  После второй мировой многие компании устремили свои взоры в сторону Африки. Первоначально роль консульства сводилась к лоббированию интересов американских компаний перед французской администрацией, но теперь, когда активизировалась борьба за независимость, работы в миссии сильно прибавилось. Вопрос о независимости уже не стоял, стоял вопрос «когда», и Соединенные Штаты не собирались проигрывать битву за влияние над этим богатейшим регионом.
- Последнее время добывать руду в регионе становится менее прибыльно, растут издержки на охрану и безопасность. Французская администрация не справляется с задачей поддержания правопорядка в стране.
- Французская администрация спеклась, она уже не контролируют ситуацию, вторые сутки продолжаются беспорядки. Кстати, к вопросу о безопасности, Бен, твоя дочь пренебрегает элементарными правилами, сегодня она уехала на второй терминал вообще без охраны, хотя мы выделили ей двоих парней из нашей служ… - консул не успел договорить фразы, как откуда-то снизу из холла ворвался крик:
- ВРАЧА!
Исполин, перепачканный кровью, стоял в дверях с лежащей на его руках окровавленной девушкой. Каждый шаг казался ему слишком медленным, опасаясь за ее жизнь, он бежал на пределе сил, выжимая из себя максимум, поэтому дыхание его сейчас срывалось, в горле першило. Прошли только считанные секунды, как он влетел в главные ворота здания, но ему показалось, будто прошла вечность, а никакой реакции так и не последовало. И тогда, собрав оставшиеся силы, он снова прохрипел срывающимся голосом:
- Врача!
Захлопали двери всех кабинетов, ото всюду в холл  выскакивали люди, с центральной и с боковых лестниц бежали перепуганные сотрудники.

Когда суета утихла, генеральный консул США в Гвинее мистер Джордж Уоллес направился в комнату для отдыха, куда препроводили неизвестного человека.
- Ну, как, как она? – тут же встрепенулся гигант, едва тот успел войти в комнату.
- У нее сотрясение мозга, она потеряла довольно много крови, но, слава Богу, сейчас ее жизнь вне опасности. Мистер, простите, я не знаю Вашего имени, что произошло?
- Молотов, Андрей Молотов, капитан советского сухогруза, – увидев несколько удивленный взгляд консула, добавил – нет, я не родственник тому Молотову. Она ехала на машине, и на нее напали.
- Где это произошло?
- Я не очень хорошо знаю город, не знаю, что это была за улица, не обратил внимания, но это в восточной части, там, где английские предприятия, это километрах в трех-четырех отсюда, – в горле снова запершило, и он закашлялся.
- Попейте, - консул налил из графина стакан апельсинового сока, - доктор сказал, что Вам нужно отдохнуть какое-то время, и много пить, лучше сока.
Андрей, лишь кивнул головой, не отрываясь от стакана.
- Мы свяжемся с полицейским департаментом, вероятно, потребуются Ваши показания.
- Я бы попросил Вас не докладывать в полицию об инциденте.
Консул насторожился:
- Почему? Вас разыскивает полиция?
- Нет, нет, конечно, просто они все равно никого не арестуют, там была толпа, человек пятнадцать или больше, боюсь, когда я их разгонял, чтобы вытащить девушку, то мог зашибить кого-либо насмерть, и тогда единственным, кто ответит за это происшествие, буду я.
«Мало ли что произошло на самом деле…» - подумал Уоллес и решил дождаться, пока ребята из собственной службы безопасности съездят на место и все осмотрят, а до этого под благовидным предлогом надо было задержать гостя:
- Мистер Молотов, вы перенапряглись, ваш организм потерял много воды из-за физического напряжения и жары. Сейчас доктор окажет необходимую медицинскую помощь Дженни и осмотрит Вас.
- Так ее зовут Дженни...

***
Уже через час зеленый джип охраны с раскуроченным «Линкольном» на буксире въехал в ворота дипломатической миссии.
- Ну, что там произошло?
- Сэр, похоже, наш советский друг говорит правду. Нам  удалось опросить нескольких очевидцев, они подтвердили его рассказ.
- Что там сейчас?
- Несколько человек серьезно пострадали, один убит. Полиция также очень интересуется происшедшим, к нам у них возникло много вопросов. Инцидент имеет все шансы принять нехороший оборот.
- Если все так, то было бы неправильно сдавать полиции этого человека.
- Но сэр...
- Я с этим сам разберусь. Не сомневаюсь, мы сможем замять это дело.


***
«Ну и денек...» - вздохнул капитан, поднимаясь на судно уже в первом часу ночи.
- Андрей Викторович, где Вы были весь день?
«Вот, гнида, ведь не спится ему!» - с помполитом Молотову хотелось объясняться меньше всего. С одной стороны докладывать, что просидел шесть часов в американском
представительстве – попрощаться с капитанским мостиком и заграницей. С другой стороны – не сказать об этом тоже опасно: если об этом все же будет известно, то чекисты этого так просто не оставят.
- В американском консульстве.
Глаза помполита от этих слов чуть не выпали из глазниц. Он открыл рот, пытаясь найти подходящие слова, но процесс этот явно затянулся.
- Американский гражданин пострадал на улице, я помог добраться до миссии, пока туда – сюда, задержался, – не дожидаясь пока тот хоть что-нибудь родит, пояснил Молотов, и, желая закончить разговор, направился к себе в каюту.
Он очень устал, но заснуть никак не удавалось, не давало покоя ощущение, будто не хватало чего-то, будто что-то забыл.
- Ах, черт, обувь! – выругался Андрей, вскочил с кровати и кинулся бежать к тому месту, где оставил коробки. Да только где там! В Гвинее веревку бельевую без присмотра оставить нельзя на пять минут. А тут обувь! Это неважно, что она пятьдесят второго размера... А вот как ему теперь быть, это уже вопрос… всю свою валюту он на обувь истратил, больше долларов нет. Снова зиму в сапогах самодельных ходить? Да и из летней обуви – только полуботинки, на которых уже живого места нет, семь лет назад смастряченные в Одессе одним чудо-мастером.


Глава 1


Конец июля 1941 года. Эвакуация шла полным ходом: вывозили заводы и институты, архивы и культурные ценности. Огромные массы людей, как гигантское цунами, двигались с запада на восток, сметая на своем пути размеренную жизнь советских семей, увлекая за собой все новые и новые толпы народа.
- Володя, съешь ватрушку? 
Он рос в обычной советской семье. Отец работал бухгалтером на заводе сельхозмашин и чтобы прокормить семью брал дополнительную ставку, поэтому домашние его практически не видели. Маленький Володичка целый день был окружен любовью и заботой женской части семьи - мамы, бабушки и тетки.
Война в один момент круто изменила порядок вещей, как изменила судьбы миллионов других семей. Отца забрали на фронт в первые дни мобилизации. Женщины с одиннадцатилетним Володей вслед за соседями решили бежать из города.
Люди сгрудились на правом берегу Днепра с тюками, собаками, кошками и прочим домашним скарбом. Колоритные еврейские тетки кудахтали и толкались, тихо матерились старые хохлы. Моста не было, на левый берег людей переправляли на гребных лодках и небольших катерах.  Но мест на всех не хватало, наиболее предприимчивые перехватывали еще в воде вернувшиеся с другого берега плавсредства и, сунув в руку лодочнику мзду, закидывали вещи и запрыгивали сами. Бабушка беспомощно сидела на коричневом фанерном чемоданчике, прижимая к себе сумки, а мама с теткой растерянно переминались, пытаясь подойти к очередной посудине. Но каждый раз кто-то более шустрый опережал их, бесцеремонно оттолкнув. Володя на корточках у воды, с тревогой прижимая к себе небольшую собачку, тоскливо наблюдал как еще одна перегруженная баулами лодка неуклюже отплывает от берега. Наконец, увидев, как из-за излучины Днепра показался катер, он вскочил, замахал руками и, схватив за руку бабушку, потащил всех в сторону от толпы навстречу катеру. Оказавшись, таким образом, одними из первых у сходней, они смогли попасть на борт и перебраться на другой берег. Но до места посадки в поезд еще нужно было пешком преодолеть тридцать километров лесополосы. Основные железнодорожные пути уже перерезали ударные немецкие части. Рельсы положили прямо в поле, не доведя до Херсона тридцать километров. Переправившись, женщины, дети и старики шли с вещами под палящим украинским солнцем. Фашистские войска уже занимали окраины Херсона, не встречая, практически, никакого сопротивления, и  кто как мог пытался спастись, покидая свои дома. 
 





                ***
Люди шли, падая под тяжестью своих нош, бросая вещи, по мере того, как силы покидали их. Весь путь был устлан тюками и чемоданами.
Лесную дорогу преодолели к утру следующего дня. Некоторые вторые сутки здесь ждали поезда, хотя было неизвестно, придет ли он еще, или и эту дорогу уже разбомбили. В поле у железнодорожной ветки собралась огромная толпа.
- Самолеты!- завопил истошный женский голос , когда несколько штурмовиков на бреющем полете пронеслись над самыми головами.
Никто не мог предположить, что немцы будут стрелять по безоружным людям.  Поэтому, когда звено немецких асов открыло огонь из бортовых пулеметов, прошивая тела беззащитных старух и женщин с детьми, гигантская волна ужаса распространилась по огромной человеческой массе как взрыв, выключая сознание, превращая людей в стадо обезумевших животных. Люди метались в разные стороны, пригнувшись к земле и закрывая головы руками, как будто так можно спастись от пуль. Всего секунду назад они стояли все вместе, сейчас же сумасшедший вихрь людского ужаса подхватил кого куда. Володя никуда не бежал, его несло течение огромной силы, вокруг он видел лишь перекошенные лица, со всех сторон как горные лавины обрушивались возгласы отчаяния матерей, которые сжимали в руках части тел своих детей. Время для него шло очень медленно, эти полторы минуты, которые длился налет, казались вечностью. Когда все закончилось, он обнаружил себя у окраины леса. Люди кинулись искать раненых, потерявшихся родных, собирать вещи. Где его семейство, он не имел ни малейшего представления, как не имел представления, что с ними и все ли целы. Володя обреченно шел сквозь толпу, пытаясь  обнаружить знакомые лица.
На горизонте показался локомотив. Володя брел по полю, уже не питая надежды. Вдруг кто-то потянул его за штаны.
-Лолка, хорошая моя, нашлась!- бросился он целовать собаку в мохнатый нос.
Собачонка гавкнула и побежала, периодически останавливаясь и подавая голос. Володя, стараясь не отставать, бежал за ней. Наконец, Лолка  привела его к месту, где на чемодане сидела и навзрыд плакала женщина.
- Мама, мамочка, я здесь, все целы?
- Сынок! - бросились к нему мать с теткой, обнимая и покрывая поцелуями его лицо - слава Б-гу!
- Я уже думала, что никогда больше тебя не увижу, - мать судорожно прижимала его к себе.
- Погоди, – попытался отстраниться Володя - а где бабушка?
- Я не знаю, - женщина снова залилась слезами.
Собака продолжала надрывно лаять, будто пытаясь о чем-то сообщить.
- Мама, стойте с тетей  Бэллой здесь и никуда не уходите!
- А ты куда? – мать с теткой вдруг безотчетно почувствовали, что с этого момента ответственность за семью перешла к Володе.
- Я сейчас!
Он побежал следом за Лолкой, и через две минуты она привела его к растерянной бабушке.
Наконец, приготовились к посадке в поезд.
- А ведь это Лолка нас всех нашла, собрала. До чего умная псина!
- Да, но понимаешь, Володенька, в поезде мало места, нам не разрешат ее взять с собой!
- Мама, да ты что! Мы так обязаны ей! Что бы мы делали, если бы не она! Я без нее не сяду!



***

Наконец погрузились в обычные товарные вагоны. Люди набились так тесно, что воздуха не хватало, жутко пахло потом.
Поезд тронулся, быстро набирая ход. Все расселись прямо на полу на чемоданах или вещевых мешках. Мертвых не забрали - вагонов не хватало даже для живых, не говоря уже о том, что путь предстоял длинный, а июльская жара пощады не обещала. Сдвижные ворота вагона не закрывали, чтобы  воздух хоть как-то поступал внутрь. Володя устроился у самой двери и смотрел на проплывающую желтую степь, думая о том, что ждет их впереди. В этот момент сидевший рядом ужасно вонючий старик, схватил собачонку за хвост и выбросил в открытые ворота.
- Для людей места не хватает, а тут собак с собой тащат!
У Володи всегда было обостренное чувство справедливости, его затрясло, к горлу подступил комок, и слезы едва не брызнули из глаз. Лолка, верный друг, сослужившая им такую службу, улетела в проем открытой двери! Всей душою своей он хотел выбросить этого мерзкого старика туда же, и от собственного бессилия перехватило дыхание.
Всю ночь Володя украдкой вытирал слезы, вспоминая любимую собачонку.

***

Поезд шел долго, уже месяц как они жили в этом вагоне. Большинство путей были перерезаны. Поезд метался по дорожному лабиринту, пытаясь выйти из западни. В районе Мариуполя  попали в нейтральную полосу: с одной стороны стояли советские войска, с другой немецкие - снаряды пролетали над составом со страшным ревом.
До станицы Ольговская добрались лишь к концу сентября. Там пробыли неделю.
Было понятно, что немецкое вторжение неизбежно, поэтому, чтобы ничего не досталось противнику, в срочном порядке забивали весь скот и уничтожали плантации фруктов и овощей. Все ели до отвала: мясо носили тазами, фрукты мешками.

                ***

В столице с начала октября морозы стали набирать силу. Окна в квартирах полностью затянуло инеем, как в разгар зимы.
В бывшем доходном доме в Столешниковом переулке, в небольшой комнате многоквартирной коммуналки  перебирали книги беременная женщина и ее десятилетняя дочь. Доставая их из шкафа,  они делили их на 2 стопки: меньшую, куда откладывали оставленные книги и большую, предназначенную для топки камина. Дойдя до верхней полки, женщина достала пачку треугольных писем, которые раз в неделю приходили с фронта от мужа. Вздохнув, она присела на диван и стала перечитывать, разворачивая по очереди. 
; Мама, ну, что ты возишься? - обернулась темноволосая девочка
; Сейчас, сейчас, Оленька, — женщина провела рукой по влажным щекам
Дочка обхватила ее лицо руками и заглянув в печальные глаза, поцеловала: «Мам, давай, я поставлю чайку?»
       - Да я сама, заодно и поужинать нам соберу — и направилась в кухню.
Навстречу по длинному коридору шел сосед: «Жиды поганые, ничего-ничего, скоро придет немец, всех вас перестреляет, давно пора жилплощадь освободить», - он злобно толкнул беременную женщину, еле удержавшуюся на ногах.

                ***

Из Ольговской всех отправили поездом в Махачкалу. Дальше нужно было ехать морем через Каспий в порт Красноводска. Судов не хватало, поэтому вечером следующего дня всех погрузили на палубу танкера. Вообще-то танкер не приспособлен для транспортировки людей. Палуба танкера очень низкая, для того, чтобы волны ударяясь о борт, перекатывались через нее. Для многих  эвакуированных это обернулось трагедией. Ночью судно попало в шторм. Холодная октябрьская вода Каспия со страшной силой обрушивалась на палубу, накрывая ее обитателей. Володя начал читать рано, с трех лет, читал он и приключенческие романы, вроде "Дети капитана Гранта", "Остров сокровищ", и именно так он представлял себе страшную морскую бурю. Небо было черным, ветер такой силы, что невозможно было устоять на ногах. Чтобы не смыло волной за борт, он велел  матери, тетке и бабушке привязаться к ручке крышки наливного бака,  и, как мог, привязался сам. Несколько человек уже оказались за бортом. Конечно, никто спасательной операции не организовывал, они были обречены. Каждый держался, кто за что мог.  Худенький Володя, вцепившись из последних сил в железную скобу, судорожно съеживался, когда очередной вал накрывал его с головой. В какой-то момент  веревка оборвалась и порыв неистовой  стихии оторвал его от спасительного ограждения. Пытаясь по пути ухватиться за какие-то выступающие поверхности, за  лежащих на палубе людей, Володя с ужасом понимал, что все усилия его напрасны. Последнее, что он услышал, был истошный крик матери, как вдруг чья-то крепкая рука, схватив его за шиворот, отбросила от края палубы и подтянула к поручню металлического трапа. Ухватившись за него, Володя обернулся и увидел рослого светловолосого подростка, пытавшегося что-то прокричать сквозь какофонию бушующего моря и показывавшего глазами на поручень. Володя вцепился в металлический прут так, что побелели костяшки пальцев.  Через полтора часа, когда непогода стихла, руки, онемевшие  от холода и напряжения, невозможно было разжать.  Володя долго бродил по палубе, пытался отыскать своего спасителя, которого отчетливо запомнил, не смотря на тусклый свет судового фонаря в кромешной темноте, но так и не нашел среди спящих усталых людей.
Прибыв в Красноводск, беженцы столкнулись с другой проблемой: полным отсутствием питьевой воды и страшной жарой. Потом снова поездом в Ташкент и, наконец,  подводами до конечного пункта - кишлак Янги Базар.


***

Пятнадцатого октября было принято решение об эвакуации правительственных учреждений в Куйбышев. Ближняя дача Сталина была уже заминирована, его личные вещи упакованы в коробки и отправлены в эвакуацию. Второй день лежала Москва в дыму - жгли архивы. Власти распорядились продукты из магазинов раздать населению, чтобы не достались врагу. Жители за бесценок отдавали картины и антиквариат, выезды из города были запружены людьми - они шли на восток, не желая дожидаться прихода немцев. Мародеры грабили оставленные квартиры. Гитлер уже протрубил на весь мир, что Москва у его ног.
Гул дальней канонады заполнял комнату. Оля в темноте прижалась к матери, по щекам катились слезы:
- Мама, уходить надо. Все уходят, все бегут...
- Уходи Оленька, уходи из Москвы, иди с Мендельсонами, я не могу. Куда на восьмом месяце?
- Нет, я тебя не брошу, я без тебя никуда  не уйду, - девочка рыдала все сильней.
Мать вышла на кухню и поставила на плиту чайник.
- Пошла вон из кухни, жидовка, не видишь, я ем. Ты аппетит мне портишь! - сосед скинул чайник на пол.
- Но мне нужно вскипятить воды.
- А ну вон с кухни, скорее бы немцы вас всех прикончили! Как только они придут,
 я  лично, сука, тебя к ним отведу! - срываясь на визг, он ткнул беременную женщину кулаком в живот.
Оля, смотревшая на это из коридора, сжала губы и, накинув старенькое пальтишко, выскользнула на улицу. Темнело рано, освещение отключили уже несколько недель назад, чтобы вражеская авиация не могла найти целей. Столешников переулок лежал в кромешной темноте, дым от костров стелился низко, вдоль домов двигались темные силуэты с мешками награбленного на плечах. Десятилетняя девочка  упрямо шагала  среди мрака и хаоса, стиснув зубы.
               
                ***
Этим вечером после длинного и тяжелого дня человек,  любивший неожиданные поступки, плюхнувшись в машину, c характерным кавказским акцентом приказал:
- На ближнюю дачу.
Охрана встретила его с изумлением.
- Почему не горит свет? - удивленно спросил Он.
Часовые лихорадочно стали объяснять Ему, что дача уже заминирована, и все готово к подрыву.
- Немедленно разминируйте, натопите печку, а я пока буду работать, -  и, чуть помолчав, добавил - я из Москвы никуда не уезжаю, и вы остаетесь со мной. Москву не сдадим.
               

***

Оля подошла к центральной проходной грозного здания на Лубянской площади.
- Кудыть! - зашипел на нее часовой, когда девчонка попыталась пройти внутрь.
- Товарищ, я должна сообщить о предателях и коллаборционистах.
- О чем доложить? - опешил часовой.
- О коллаборционистах, - медленно выговаривая сложное слово, повторила девочка.
- Ладно, жди здесь, - и, зайдя в вестибюль, куда-то позвонил. Спустя десять минут  вышел невысокий мужчина в форме и переспросил еще раз:
- О чем ты хотела сообщить?
- О коллаборционистах, - в третий раз повторила она.
- Ишь, каких слов понахватались, - удивился чекист и, улыбнувшись, взял ее за руку, увлекая за собой.
Проведя ребенка в кабинет, он налил ей большую чашку горячего чая и поставил тарелку с конфетами и печеньем.
- Да не стесняйся, не стесняйся. Вон ручонки-то у тебя все синие, пей давай, отогревайся.
Она смотрела в мягкое и даже красивое лицо этого заботливого дядьки и совершенно не могла понять, почему мама с папой каждый раз вздрагивали и бледнели, когда люди в такой форме останавливались у их подъезда.
- Ну, что же ты хотела сообщить о предателях? - спросил он, когда на ее щеках, наконец,  появился румянец от горячего чая.
- Наши соседи говорят, что скоро им будет очень хорошо, потому что придут фашисты, а нас они выдадут немцам, потому что мы евреи, и тогда нас убьют, - сбивчиво прошептала Оля сквозь слезы.
- Тшшш, пионеры не плачут. Никто вас не убьет, немца в Москве не будет, это я тебе говорю! - одернул Олю чекист, присев перед ней на корточки, и держа ее за плечи, - а с предателями мы разберемся немедленно.
Они вместе вышли из здания и сели в стоящую у входа машину.
- Адрес какой?
- Столешников переулок 15, квартира шесть, - четко выпалила она.
Спустя двадцать минут в квартире по указанному адресу распахнулась дверь. Девочка зашла первой, и сама указала на комнату ненавистного соседа. НКВД-шник забарабанили кулаком в дверь, через несколько минут врага Советской власти вынули из постели и прямо в пижаме вывели из квартиры, разрешив лишь набросить поверх пальто.
- Ничего не бойся, - сказал на прощание Оле новый знакомый и, подмигнув матери, вышел.
Той же ночью в  домоуправлениях появились люди в форме НКВД. Управдомы, поверившие в безвластие, были арестованы и расстреляны, утром по всему городу брали мародеров и грабителей.


***

В кишлаке Володину семью поселили в заброшенном покосившемся глинобитном домишке. Мать - служащая, получала четыреста граммов хлеба, остальным, как иждивенцам, полагалась по двести пятьдесят. От постоянного чувства голода у Володи порой кружилась голова, деятельная натура его не могла с этим мириться. Природное любопытство привело его как-то на окраину  к сельской  кузнице, откуда с утра до вечера разносился мерный стук молота. Постояв несколько дней за спиной кузнеца  и с восторгом наблюдая за тем, как снопы оранжевых искр рассыпаются по полу, Володя решился:
- Дядя Оскар, возьмите меня в кузню к себе. Я буду делать, что скажете, возьмите, не пожалеете.
- Ладно, я буду давать тебе сто грамм хлеба в день, будешь ночью водить на пойку лошадей, которых приводят на ковку, убираться в кузне, утром перед моим приходом разжигать топку и чистить меха.

Теперь днем он работал на огороде, а ночью убирался в кузне и поил лошадей, кроме того, часто утром не уходил домой, а оставался рядом с кузнецом, с интересом наблюдая за тем, что тот делает. Спал Володя по три - четыре часа в день, иногда сам удивляясь, откуда у него такая ослиная выносливость.
Как-то поймав внимательный Володин взгляд, старый кузнец, усмехнувшись, подначил, кивнув головой на молот:
-Ну, что ты уставился, сколько не смотри, а пока в руке не сожмешь, не научишься. Иль боязно?
Володя молча подошел и, ухватив обеими ручонками молот, замахнулся, стараясь точно повторять заученные движения Оскара. Снайперски опустив боек ручника на распластанную подкову, мальчик оглянулся на кузнеца.
- Давай, парень, не боись, - одобрительно кивнул тот.
Володя снова и снова замахивал молот, высекая фейерверк огненых брызг, и уже не замечал ни наливающей руки тяжести железа, ни удивленно-восхищенного взгляда учителя. Тот смотрел, как ловко этот странный изнеженного вида мальчуган орудовал инструментом и с трудом верил своим глазам. Сколько лет он мечтал о таком ученике, чтобы передать секреты ремесла, но никто из местных пацанов, приставленных председателем в помощники, этому эвакуированному и в подметки не годился.
Расцвела душа сурового кузнеца, нарадоваться не мог на своего подмастерья.  А мальчишка уже пробовал сложные и тяжелые операции выполнять. И хоть порой шатало Володьку от молота, который больше него весил, и ноги подкашивались от того, что  забыл он, когда последний раз высыпался, но глаза все равно горели, и с вопросами не унимался.  Уже вроде  все секреты кузнечного дела старый мастер рассказал, всему, что знал научил, а мальчуган угомониться не мог:
- Дядя Оскар, а можно, когда ты уходишь вечером, я в кузне работать буду?
- Оставайся... смотри только, не загнись совсем.

Стал Володя ночами ковать финки да прочие причудливой формы ножи. Здорово получалось! Клинки у него как зеркало были отполированы. Только цветом они были  черным, а не серебряным как принято,  оттого, что верхний слой  он делал из стали высокоуглеродистой. Поэтому клинком этим гвозди да болты рубить можно было, а чтобы от боковых напряжений полотно не ломалось - нутро ковал из мягкой стали. Красота! Одному ножик продал, другому – и  потянулась вся шпана местная, да и не только местная, даже приходили из соседних кишлаков. Каждую ночь теперь Володя стоял у горна,  хлеб больше брать у кузнеца не было нужды, да и дома все были сыты.   Знаменитыми Володины клинки стали - уже как-то раз три тысячи за нож предлагали. Целое состояние! Хлеб на базаре стоил триста рублей за буханку. 
В один из дней  у кузни остановился новенький автобус – красивый такой, низ - синий, верх - голубой. Из машины вышел узбек в аккуратно подогнанной синей форме.
- Значит, НКВД, - догадался Володя.
Прошел мужчина мимо мальчугана в кузню. Достал из сумки полевой нож с клинком вороного цвета и к Оскару обратился:
- Твоя работа?
Пожал плечами кузнец, чем такой интерес вызван у грозной службы?
- Нет его,- ответил, махнув рукой на мальчишку.
Человек в погонах  подошел к Володе и недоверчиво окинул взглядом сверху вниз:
- Значит, твоих рук дело?
- Моих, - ответил Володя, не опуская глаз, - а что?
- Хороший нож, я хочу, чтобы ты сделал еще один, для начальника большого надо, в подарок… Я вернусь через неделю – не дожидаясь ответа, сказал на прощание , повернулся  и уехал.
- Кто это был, дядя Оскар?
- Не знаю точно, из райцентра видимо. Смотри Володька, огребешь ты неприятностей на свою задницу с этими ножами.
***
Уже и мать прибегала взволнованная - третий день сына дома нет. А он в кузне сидел, над своим шедевром трудился.
Решил остановиться на простой геометрии: вся красота - она ведь в скромности. Заточка обоюдоострая… ну, с заточкой еще повозиться предстоит. Лучше точить так, чтобы кромки сходились под углом двенадцать градусов, а уже режущую кромку точить под тридцать градусов. Если же все полотно точить так, нож всегда тупой будет, не наточить, чтоб волос резал, чтоб шелк на клинке под собственным весом расходился. Пожалуй, так двенадцать градусов схождение и оставим... Но двенадцатиградусная кромка хрупкая очень, выкрашиваться будет, сколы могут появиться...
 Хотя, -  рассуждал Володя, - оружие это делает не для фехтования и не для боев, поэтому и сколам взяться неоткуда будет, а вот остротой  клинка каждый похвастаться захочет. С рукояткой и ножнами возникли проблемы. Он бы из золота их сделал, да где же он здесь в кишлаке золото-то найдет! И дереву красному тут взяться было неоткуда, с трудом буковый брусок нашел, на целую буханку выменял!
Смотрел Володя, сам себя нахвалиться не мог: так клинок отполирован - в темноте светится! Глаз не оторвешь! Ручка удобная, точно под кисть выбрана, ножны из бука полированного, и узоры геометрические на них и на рукояти выжжены.  Даже жаль стало отдавать такую работу, как родное существо полюбил он свой нож, всю ночь крутил его в руках, наводя последний лоск.

***

- Что, Абрам, готово?
Взял важный гость в руки кинжал, из ножен выдернул, причмокнул.
- Ну, молодец, Абрам!
- Меня зовут Владимир.
- Да кто тебя спрашивает, ишь тоже мне Владимир! Хе, Владимир, понимаешь… ты шнобель-то видел свой в зеркале? Какой ты Владимир! Абрам ты самый настоящий. Ладно, не обижайся, держи.
Он протянул ему сетку, в которой лежала, как показалось Володе, огромная палка колбасы и повернулся к своему автобусу.
Как давно он не ел мяса! Как  мечтал о нем!
- Спасибо.
Помолчав, уже в спину чекисту, тихо сказал:
- Мне нужна коза.
- Чего тебе нужно? Да как ты смеешь, наглец!
- Мне, правда, нужна коза, - тихо повторил Володя, глядя своими бездонными глазами.
Тот вдруг дико расхохотался:
- И сколько же она стоит?
- Десять тысяч.
Помедлив, человек достал из внутреннего кармана деньги, отсчитал и протянул Володе:
- Ну, ты и наглец!
- Да, и еще! - крикнул он, уже забираясь в машину, - кончай свое производство. Уже два твоих изделия в делах об убийствах лежат. Смотри, привлечем, как соучастника!

Домой он пришел поздно вечером. Мать уже вернулась с работы, бабушка с теткой тоже были дома. За собой Володя вел козу, купленную на рынке. Этим же вечером у них с матерью состоялся серьезный разговор. Она умоляла его больше никогда не ходить в кузню, не водиться с местной шпаной и, уж тем более, держаться подальше от людей в синей форме. Володя под натиском материнских слез, да и помня слова своего грозного заказчика,  пообещал больше не делать ножей.

***

Всю ночь Москву заметало пургой.  Было еще очень темно за окном. Она, спрятавшись под одеяло, ежилась в кровати, когда услышала крики соседских ребят:
- Олька! Олька!
Выглянув в окно в одной нижней рубашке, спросила:
- Ну чего?
- Бежим скорее на Красную площадь! Там парад! - на ходу прокричали мальчишки и убежали.
Вскочив и наскоро хлебнув кипятку с горбушкой хлеба, Оля накинула пальто и побежала на главную площадь страны.
Чем ближе она приближалась к Кремлю, тем непонятнее и страшнее ей становилось.
"Неужели немцы заняли Москву? Откуда столько народу?"
 Наконец, она подбежала к зданию ГУМа.
Задрав голову, Оля смотрела туда, где вдалеке на трибуне еле виднелась фигурка маленького человека. Его лица нельзя было различить, но она знала, это Он.
Девочка смотрела, и по ее замерзшим щекам вдруг потекли теплые слезы.
- Чего рыдаешь? Это же Сталин! Сталин! Значит, мы победим, значит, Москву не сдадут!- ткнул ее в бок, оказавшийся рядом, знакомый пацан.
- Я знаю, знаю, - всхлипывая, пробубнила она и почувствовала, как  страх за себя и мать, сжимавший сердце последнее время, понемногу отпускает...

***

Все следующие дни Володя занимался огородом и пас козу.  Вообще, если кто-то думает, что пасти козу плевое дело, то он очень ошибается. Володя на всю жизнь запомнил: нет более вредного и шкодливого животного, чем коза. Стадо коров пасти легче, чем одну козу. Вы можете предложить ей лучшие сорта горных трав, но полезет она все равно за той, что растет в огороде у соседа.
В сорок третьем  семья переехала Ташкент. Там Володя поступил помощником токаря на минный завод, и, со свойственным ему любопытством и тягой к познанию, всерьез принялся изучать работу токарных станков.


                ***

Утро четвертого марта  сорок четвертого года взбудоражило все семейство Хавинсон. До американского континента яростные раскаты второй мировой войны докатывались еле слышимым эхом, но заявление  девятнадцатилетнего сына Джонатана всерьез обеспокоило родителей. Отец вот уже несколько минут стоял у окна, глядя на безлюдную в это время дорогу к пляжу, не проронив ни слова. Остальные молча сидели за столом - никто не осмеливался прервать его размышления. Постояв еще какое-то время в нерешительности, Бенджамин Хавинсон распахнул балконную дверь, и в комнату ворвался свежий атлантический воздух:
- Нет, это невозможно! Ты никуда не поедешь.
- Отец, - тихо, но с пугающей твердостью в голосе - начал Джонни, – я принял это решение и не собираюсь от него отступать. Я знаю, что причиняю этим вам с мамой боль, но ты должен понять меня, я долго размышлял, прежде, чем  записаться добровольцем в армию, но  после того, что я услышал от еврейских беженцев из Европы, которых мы встречали в феврале, ничто не может меня остановить. В  июне, после учебной подготовки нас отправят открывать второй фронт.
- Но, послушай, судьба этих людей меня волнует не меньше, чем тебя. Каждый день я молился, чтобы русские и англичане как можно быстрее разгромили фашистов и остановили этот чудовищный геноцид, а теперь, когда вступает американская армия, думаю, у Гитлера нет шансов. По-моему, здесь от тебя будет больше пользы. Я ни слова не сказал тебе, когда ты посреди года бросил занятия в университете и примчался, чтобы работать в «Объединенном призыве». Эти люди, бежавшие сюда, прибывают без денег, порой без документов, лишенные самого необходимого, и, мне кажется, что твоя помощь им больше пригодилась бы здесь.
- Отец, как ты можешь так говорить? Ты же сам слышал их, ты  знаешь о фабриках смерти по всей Европе!  Я не хочу и не могу отсиживаться здесь. А что касается беженцев, то, очевидно, что они больше нуждаются не в моем непосредственном участии, а в твоей финансовой помощи. К тому же, Дженни уже вполне способна меня заменить.
- Но Джонни, – не унимался отец.
- Все, хватит, - Мириам знаком попросила мужа замолчать – сынок, это самая тревожная новость, которую я  могла бы услышать, ты знаешь, что ты для меня значишь. Ты – вся моя жизнь, и сна мне теперь не будет, но я горжусь твоим решением, - она тяжело вздохнула и подошла к сыну -  в конце концов, хотя больше всего на свете я хотела бы, чтобы ты остался дома, на твоем месте я поступила бы так же!
В воздухе снова повисла пауза, и лишь четырнадцатилетняя сестренка Дженнифер, потянувшаяся к вазе с конфетами, кажется, не осознавала отчаянности такого шага. Для нее  старший брат уже был героем, и ей не терпелось увидеть его в военной форме.


***

- Теть Марусь, а можно я попробую на твоем станке?
- Ой, Володя, конечно! А я передохну пяток минут…
Рабочая смена у Маруси длилась двенадцать часов, потом бегом домой, а там тоже дел невпроворот: хозяйство, двое малых детей.
Отошла она от станка, присела на топчан в углу цеха, да и провалилась в сон. Провалилась мгновенно, так, как проваливается парашютист, шагнувший за борт. Гудели вокруг моторы, станки визжали так, что уши закладывало, но Маруся не слышала ни орущих станков, ни металлического визга, не чувствовала она вибрации, и только дальше несло ее в манящую черноту сна.
- Тетя Маруся! Тетя Маруся, просыпайся!
Открыла Маруся глаза. Что за черт! Присела на минутку, а мальчишка уже в бок толкает.
Вынырнула на мгновение из сна - чего тебе? – хочет спросить, а сон назад тянет: видит она кучерявую голову и снова в темноту  проваливается.
-Тетя Маруся, да просыпайся же, смена кончилась!
Как током шарахнуло от его слов! Должна была Маруся за смену отфрезеровать тридцать колпаков для минного детонатора. Если план не выполнить и двадцать девять сдать - могут вкатить строгий выговор, а если двадцать восемь - то и вовсе посадить за саботаж и срыв плана военного  производства. Подошла она с провалившимся сердцем к ящику для готовых изделий и почувствовала ту же звериную тоску, как тогда в тридцать седьмом, когда дождливой осенней ночью пришли за ее мужем. Наутро соседи здороваться перестали, хорошо, что дети, совсем маленькие еще – младшему только три месяца исполнилось, не понимали… 
А сейчас никак нельзя ей было детей сиротами оставить.
Сжалось все внутри, зажмурились глаза, и не было сил разомкнуть веки, страх, как цементом сковал. Неимоверным усилием распахнула их Маруся и… ахнула, глазам своим не могла поверить. Пересчитала – тридцать два. Размеры сверила, все точно сделано, так, как и положено.
- Как по батьке-то тебя, сынок?
- Лазаревич.
- Спас ты меня, Лазаревич, не знаю, как и благодарить. Ну, дай тебе Бог!



***

Этим августовским утром Бенджамин и Мириам, одетые во все темное, уже собирались уходить.
- Дженни, разве ты не пойдешь с нами на молитву?
- Нет, пап, сегодня прибывают новые беженцы из Европы, я с ребятами из «Объединенного призыва» должна встречать их.
- Но сегодня «Девятое ава», день наивысшей печали для нашего народа. В этот день были разрушены оба наших Храма.
- Знаю, но люди, которые прибудут сегодня, тоже полны печали, им потребуется помощь.
Бенджамин недовольно покачал головой и распахнул дверь, когда к дому подъехала черная машина, из которой вышли двое мужчин. Один был одет в строгий черный костюм, на другом была военная форма.
Протянув конверт, человек в военной форме сглотнул и  с видимым усилием тихо произнес:
- Сэр, Ваш сын героически погиб во время высадки в Нормандии, Америка гордится им.
Мириам, издав животный крик, упала  навзничь, потеряв сознание. Бенджамин  так и продолжал стоять, безвольно опустив руки вдоль тела и уставившись пустынным взглядом в лицо офицера. По щекам Дженни хлынули слезы, и, метнувшись к военному, она вырвала у него  конверт, протянутый ее отцу.




***
Закончилась первая смена в механическом цехе, позади двенадцать часов непрерывного гула, перемежающегося высокими визгливыми нотами токарно-режущих станков. Старший  мастер фрезерного участка Кожевников уставшей походкой, тяжело припадая на раненую правую ногу, осматривал начавший немного остывать к вечеру раскаленный нещадным ташкентским солнцем ангар. Все рабочие места уже убраны и подготовлены к следующей рабочей смене, только в дальнем углу на шпоночно-фрезерном станке худой кучерявый паренек увлеченно что-то замеряет штангенциркулем.
- Володя, ты  что, не наработался?
- Да я,  Иван Михайлович, понять хочу, можно ли повернуть заготовку таким образом, чтобы и канавку стружка не забивала, и размеры не сбивались…
- Ну, ладно-ладно,  изобретатель, давай, иди уже домой, а то и так ветром, поди, сдувает – ласково подтолкнул мастер парнишку.
Тот переступил, сделал было шаг, но вдруг как-то неловко подвернул ногу и свалился на кучу ветоши.
- Вот черт, онемела – Володя принялся  яростно растирать затекшую ногу.
Кожевников неуклюже подхватил его подмышки и помог дойти до раздевалки, приговаривая:
- Весу в  тебе, как у комара, как ты только  болванки от пола поднимаешь…доходяга…
И только когда  Володя уселся на лавку возле своего шкафчика, мастер, покачивая головой  и бормоча что-то себе под нос, вышел из цеха.

***

Советские войска форсировали Днепр и отогнали врага до самой границы. Украина была полностью освобождена. Пришло время собирать вещи и возвращаться домой.
Старший мастер токарного цеха Кожевников Иван Михайлович очень привязался к  худому  курчавому мальчишке, поэтому не мог не придти  попрощаться. Единственный сын Ивана Михайловича погиб на фронте еще в начале войны, и Володя за это время стал ему не просто другом и учеником,  а родным человеком.
Мастер прошел в комнату, повернулся лицом к его матери, помолчал несколько секунд и, сдерживая волнение, сказал:
- Твой сын будет великим токарем!
Женщина закрыла лицо руками и заплакала:
-Володя ведь не ходил в школу! У нас в семье все были образованными: и дед его, и прадед, а у нас с отцом и вовсе высшее образование.
Мастер ничего не сказал, повернулся и вышел.

***

Он стоял на пороге кабинета директрисы школы в военной форме с заколотым пустым рукавом при всех орденах, полученных на трех войнах:
- Дайте Либерману справку, что он учился у вас пятый, шестой и седьмой классы.
- Простите, я не могу ему дать такой справки, ведь он не учился!
- Но поймите, он талантливый парень, он все наверстает, и потом, он ведь не баклуши бил, а работал на военном заводе, где делал норму взрослого рабочего!
- Я все понимаю, но и вы поймите – это же противозаконно!
- Да отстань ты со своим законом! – вспылил мастер - я на фронте этот твой закон защищал, был ранен, контужен, переведен сюда, сутками не выходил из цеха, с такими вот мальчишками, как Володька, делал план, партия и правительство наградили меня орденами, и вот я стою перед тобой и прошу!
- При всем уважении к Вам, я не могу ему дать подобной справки.
- Ах ты, сукина дочь!- он тяжело опустился на стул — прости...я прошу, не надо ломать парню жизнь…

***

Вернувшись в Херсон, Либерманы  с удивлением обнаружили, что в квартире расположилась семья с тремя детьми и парализованным дедушкой. На пороге стояла   простоволосая усталая женщина с красными от стирки руками. Она  и рассказала, что их дом был разрушен при бомбардировке, и месяц назад в горисполкоме выдали ордер именно на это жилье. Растерянные женщины застыли друг против друга, не зная, что предпринять. Пауза затянулась. Бабушка устало опустилась на чемодан, тихо причитая: «Что же делать, что же делать...»
- Пошли в жилконтору, - дернул Володя мать за руку и, не дожидаясь, зашагал по ступенькам вниз.
В жилконторе им «популярно» объяснили, что, так как оплата за квартиру в течение 3-х лет не производилась, то и право на жилье семья Либерман потеряла.
; Но мы же были в эвакуации, а  здесь хозяйничали немцы — изумленно пробормотала мать Володи.
; Это ничего не значит — ядовито возразила толстая управдомша — кто хотел, договаривался заранее и оставлял деньги, а не драпал, сломя голову от страха. 
; И что же нам теперь делать? - с вызовом спросил Володя, стараясь не обращать внимания на колкость.
; Не знаю-не знаю — управдомша  злорадно окинула взглядом усталых женщин и сжавшего губы дерзкого подростка — идите в горисполком, может, вам другое жилье дадут — и хмыкнула напоследок.               
В приемной жилищного отдела горисполкома  сидело человек пятнадцать таких же горемык с чемоданами. Когда, наконец, подошла очередь, и мать с Володей зашли в кабинет,  они увидели за столом усталого седого фронтовика с обожженным лицом. Молча выслушав их историю, он так же молча написал что-то в блокноте, вырвал из него лист и сказал: «Поставьте на мою подпись печать у секретаря и идите по указанному здесь адресу. Там две комнаты, правда, без удобств, вас сейчас четверо, ничего другого все равно предложить не могу. Когда вернется с фронта хозяин, будет видно, может что-нибудь получше подберем.

                ***

Первого сентября Володя пришел в 8 класс новой школы, так как та, в которой он учился до войны, была разрушена во время боев за город. В 1943 году в школах ввели раздельное обучение мальчиков и девочек, поэтому в классе сидели, сверкая свежевымытыми и свежеподстриженными вихрами двадцать мальчишек. На последнем уроке Володю вызвала к доске учительница математики: «Ну, ребята, давайте освежим в памяти, на чем мы закончили занятия в прошлом году. Сейчас новенький расскажет нам о положительных и отрицательных числах, чем они отличаются друг от друга, а для наглядности нарисует численную ось».   
- Ну что же ты, бери мел, пиши.
Мальчишки, перешептываясь, оглядывали новенького. Володя сжался от стыда и унижения, он понятия не имел, о чем говорила учительница. Фальшивая справка, выпрошенная для него Кожевниковым, знаний в голове не прибавляла.
- Либерман, в чем дело, ты что, не знаешь?
Володя помотал опущенной головой.
; Так... ну, тогда... приведи пример простых дробей... не знаешь?! напиши уравнение с одним неизвестным...тоже мимо?  Замечательно! Чем же ты занимался в эвакуации, гусей пас? - под взрыв смеха одноклассников закончила учительница.
; Снаряды точил! - с пылающими щеками он выскочил из класса и, сжимая веки, чтобы не заплакать, бросился вон.
После звонка ватага ребят заскочила в туалет. Долговязый Женька, дружески хлопнув Володю по спине, позвал с ними на пустырь испытывать новый пистолет, найденный вчера в окопе за городом. После того, как из Херсона выгнали немцев, местные мальчишки все свободное время проводили на полях недавних боев, отыскивая всевозможное оружие разных калибров. У каждого уважающего себя пацана был целый арсенал, частью которого обменивались, разыгрывали в расшибалку и даже дарили на День рождения.

                ***
Услышав стук в окно, Володя выскочил на крыльцо. Веселая гурьба одноклассников уже заворачивала за угол дома, и только Женька, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, дожидался друга:
; Да брось ты свои учебники, айда с нами. Витька нашел новенький «вальтер» и целую обойму к нему, идем на пустырь, он обещал всем дать стрельнуть.               
Володя растерянно оглянулся на разложенные на столе книги. После школы до самой ночи, затирая учебники до дыр, он сидел, нагоняя программу. Но в этот раз искушение было слишком велико — отказаться почувствовать в руке тяжелый холод настоящего «вальтера» - было выше его сил. Крикнув матери, чтобы не волновалась, он следом за Женькой побежал догонять приятелей.

                ***
- Ну что, Либерман, последнюю контрольную ты написал очень неплохо. Выходи к доске, посмотрим, как ты будешь себя чувствовать с ней один на один, не прячась за спины товарищей, - учительница с ехидцей протянула ему мелок — реши написанные уравнения, вслух объясняя свои действия.
Когда мел бойко застучал по доске, а Володя начал подробное объяснение, математичка удивленно обернулась и с интересом смотрела на ученика, так быстро наверставшего чудовищный провал в учебе.
; Так-так, молодец, решил все правильно, а теперь вот такой пример посложнее попробуй — она что-то быстро написала на доске.               
Володя, на мгновение задумавшись, дописал ответ.         
Учительница озадаченно сверила решение со своим, записанным в тетради и протянула:
; все верно...Ну, а вот такую задачку, сможешь? — женщина вошла в азарт, и ей уже самой стало интересно насколько мальчишка смог наверстать упущенное.
Володя что-то быстро начал писать на доске, задумался, стер, снова написал, снова стер, наконец, обернулся и, виновато улыбнувшись, пожал плечами:
; я пока в этом месте не очень понял...
Учительница, похлопав его по плечу, подтолкнула на место:
- да ты и так у нас просто молодцом! Последняя задача была из следующего материала, — она хитровато подмигнула — я вам его завтра буду объяснять.

К концу девятого класса Володя был уже одним из лучших учеников. Выпускные сдал на отлично. Нужно было думать, куда поступать.

                ***
В редкие дни, когда Женька приглашал Володю к себе домой, он всегда с радостью бывал у них. Отец Женьки был известным в Херсоне хирургом. Его домашний кабинет просто поражал обилием книг. Володя как завороженный листал анатомический атлас, засыпая главу семейства бесконечными до неприличия вопросами.
- Геннадий Борисович, так что же, кость сверлят прямо насквозь?
- Ну да, и в отверстии фиксируют спицу.
; А потом?
; А потом, когда кость срастается, спицы извлекают. Человеческий организм сложная и самовосстанавливающаяся машина. Знаете мальчишки, а я по хорошему завидую вам.  Вы живете в удивительное время. Наука стоит на пороге грандиозных открытий. Мое поколение сделало важные шаги в медицине, но вашему поколению предстоит расширить эти знания, раскрутить сложную и удивительную машину человеческого тела на винтики, понять, как она действительно работает.
Володя, не отрываясь, разглядывал разворот со схемой кровеносной системы.
- Представь, все эти артерии вплоть до мельчайших капилляров разносят с кровью кислород и топливо к тканям, а вены отбирают углекислоту и продукты жизнедеятельности  24 часа в сутки, 365 дней в году. Если происходит порез или ссадина, тромбоциты запечатывают рану, а лейкоциты, безошибочно определив вторжение микробов, бросаются на их уничтожение, погибая в этой борьбе как двадцать восемь панфиловцев. Мы этого даже не замечаем, когда атака отбита, и болеем, если их сил не хватает.
- Геннадий Борисович, а как они узнают, что микробы это враги?
- А вот это еще предстоит выяснить.  Знаешь что, а заходите в четверг с Женькой ко мне в госпиталь после пяти, я покажу вам в микроскоп, как выглядят микробы.
Володя стал просто одержим медициной, видел себя только врачом - ученым и экспериментатором.
; Володя, почему ты так поздно? Когда ты собираешься делать уроки?
; Мама, я их уже сделал в школьной библиотеке. Мы сегодня с Женькой были у его отца в госпитале. Кстати, мам, а ты знала, что везде - на руках, на столах, на тарелках, даже только что вымытых, на самой чистой поверхности миллионы и миллионы микробов! Я их видел сегодня сам в микроскоп! Все решено: у меня приличный аттестат, я хорошо подготовлен. Не сомневаюсь, что сдам экзамены в медицинский на отлично! Вот и Женькин папа советует...
- Нет, Володенька, мы как раз говорили сегодня на эту тему с Адой. В Одесском медицинском не дают общежития, а у нас нет денег, и мы не сможем тебе помочь снимать жилье.  Да и стипендия в гражданском вузе маленькая: даже если снимать самый плохонький угол с кем-то напополам, ничего не останется. А у нас никого нет в Одессе, тебе не у кого будет остановиться. В общем, нам не потянуть учебу в медицинском. Ада говорит, что нужно поступать в мореходку. И стипендия там, как у военных, повышенная и общежитие бесплатное.
- Мама, ну какая еще мореходка?! Там же казарменное положение и военная дисциплина! Я не пойду в мореходку. Я вообще тогда не пойду учиться.
- Володя, разве не здорово быть моряком?
- Нет, не здорово. Я же сказал, что хочу быть врачом.
; Я понимаю, но если тебе категорически не нравится наш педагогический, то в Одессе остается только мореходка или водный институт. Общежитие предоставляют только там.
                ***
Всю неделю Володя пребывал в подавленном состоянии. Не было даже желания продолжать учиться. Он совсем было потерял всякий стимул. Однажды после школы забрел в городскую библиотеку:
- Простите, а у вас есть книги про порт?
- Про какой порт?
- Про морской... или речной. Вообще какие-нибудь книги про порт, портовые машины,  их устройство?
- Сейчас поищем... вот... не художественные книги, ведь так?
- Нет, не художественные.
-Есть про портовые краны. Будешь читать?
; Буду, спасибо. Я сяду в зале, но если Вы найдете что-то интересное, махните мне, пожалуйста.
Преодолевая апатию, Володя начал листать том. Страница за страницей, ему открывался удивительный мир сложных портовых машин, пронизанных километрами электрических кабелей, сходящихся к релейным каскадам, подобно нервным волокнам, сплетающимся в спинной мозг, опутанных гидравлическими шлангами, словно кровеносными сосудами. Лишь когда библиотекарша деликатно похлопала его по плечу, сообщая, что библиотека закрывается, Володя оторвался от чтения.
; Что ж, значит водный, - решил он, захлопывая книгу.

Глава 2

На первых лекциях в институте Володя изо всех сил напрягался, пытаясь понять преподавателей. Сидел и сам себе удивлялся, вроде способный к учению был всегда, а тут вдруг резко поглупел - так за предыдущие два года устал организм от учебы, что сознание непроницаемым для знаний стало, словно линия Маннергейма, и никакой силы воли не хватало, чтобы пробиться сквозь эту защиту.  Решил он не ходить больше на лекции. А какой смысл? Бывает, что объестся человек, например, апельсинами, и такая аллергия  у организма вырабатывается, что не принимает он их больше совсем, вот и с учебой, видимо, это случилось.

***

Шел как-то днем Володя по улице и, увидев надпись «Народный суд», решил зайти. А там как раз было открытое заседание – судились соседи по коммунальной квартире. Из-за чего был спор, непонятно, начало-то он пропустил. Когда зашел, судья - пухлая одесситка, рассматривала вещественное доказательство – кастрюлю с супом, в которую соседи всякого мусора набросали. А надо сказать, суд в Одессе, это не суд где-нибудь в Москве. Суд в Одессе - это театр комедии и трагедии сразу,  это действо уникальное, здесь люди не сдерживают своих эмоций, плачут от смеха и страданий, чаще конечно от смеха, но бывают здесь и драмы такой остроты, что Шекспиру  не выдумать.
Вот только «актеры» играли так, что Станиславский бы лопнул от  зависти.
Ходил теперь Володя в суд каждый день. Театры ему больше были не интересны, там лживо все казалось, поддельно как-то. На всякие дела он в суде насмотрелся: и разводы наблюдал и примирения. Однажды очень интересное дело слушал, которое даже вошло потом в учебники по юриспруденции. В конце сороковых в стране, как, впрочем, и последующие тридцать лет, был страшный дефицит практически всех товаров, особенно  тканей, и цены на отдельные виды на черном рынке порой в десять, а то и в двадцать раз превышали государственные. Некая одесская артель шила детских плюшевых мишек. Плюш брали по государственной цене на складе, лимит – на триста мишек в месяц. Мишек шили, сдавали в магазин, потом через своих людей скупали все игрушки в магазинах назад, снова плюшу у государства закупали, мишек снова в магазины сдавали, а материал по ценам черного рынка в двадцать раз дороже распродавали. И снова круг. Если какую игрушку и покупали мамаши для своего любимого чада, этот экземпляр и дошивали, материал все равно каждый раз оставался. Таким образом, они несколько лет работали и только деньги лопатой гребли. Погорели, как все великие разведчики - на случайности. Продавщица, молодая девчонка, нечаянно перьевой ручкой поставила  кляксу на лапе, испугалась, что у нее из зарплаты вычтут, и старательно сбагрила этого медведя покупателю при первой же возможности. Очень удивилась девочка, когда та же игрушка через некоторое время снова к ней вернулась. Рассказала она обо всем знакомому курсанту. А времена тогда были не простые, народу всюду вредители мерещились. Решил парень, будто шпионы шифровки в плюше передают. Он провел собственное расследование, пометил всех медведей аккуратненько, а когда они все меченые вернулись, кинулся в НКВД.
Володя неделю на слушания ходил, очень интересно было. Все-таки придумают же люди! Но наглядно показало дело - не бывает идеальных преступлений. Даже гений может погореть на случайности.
Но время шло, суд - это, конечно, очень интересно, но от сдачи сессии исправное посещение народного суда не освобождало. Сессию Володя сдал еле-еле, что называется «на брюхе прополз», точнее на шпаргалках. Второй семестр он уже учился, как положено. Полугодичного отдыха хватило, чтобы напитаться сил.
Пришло долгожданное лето, каникулы - время ехать домой.

***

Дома обстановка была очень напряженной: отец на фронте был несколько раз ранен и контужен, и сейчас у него медленно, но верно «ехала крыша»: он был раздражителен, часто выходил из себя, бывали случаи, когда кидался на мать без малейших на то оснований. Конечно, нужно было относиться с пониманием к этой ситуации, помнить о тяжелой контузии, нужно было осознать, это поведение – результат болезни, но категоричный Володя видел в этом только несправедливость и дурное обращение с матерью, а в причинах не хотел разбираться. Однажды, когда отец в очередной раз поднял на мать руку, он подошел, посмотрел ему в глаза и сказал:
- Я тебя предупреждал, чтобы ты так больше не делал?
Папаша Лазарь широко открыл рот, но слова не вылетели из его горла, их остановил кулак сына, врезавшийся в живот, и со стекленеющим взглядом он молча повалился на пол, судорожно хватая воздух.
- Володя, ты что!
- Сынок!
Тетка с матерью кричали нечто невразумительное, пытались успокоить и оттащить его, закрывая Лазаря своими телами, хотя Володя вовсе не собирался продолжать расправу, а сам в растерянности пытался поднять лежащего на полу отца.
После этого отец и вправду перестал кричать на мать, он больше вообще ни с кем не разговаривал, не общался, не садился за стол. Словно тень бродил по квартире, иногда, когда он сидел в углу, было слышно его тихое бормотание на святом языке. С утра до вечера он читал наизусть псалмы Давида, но ни Володя, ни кто другой не понимали этого бормотания. Эти слова звучали, словно из другого мира, другой, давно ушедшей эпохи, приплывали из того времени, когда он четырехлетним мальчишкой с огромными ясными глазами бегал между скамейками синагоги, теряя ермолку. Эти слова приплывали оттуда, где мужчины с библейскими лицами надевали непонятные коробочки на голову и накручивали такие забавные ремешки на руку, накрываясь большими белыми полотенцами. Но этот ребенок уже давно вырос и забыл слова святого языка. Теперь у него, как и у остальных, была другая религия. Теперь, как и миллионы других советских граждан, он должен был поклоняться святой троице – Марксу, Энгельсу, Ленину и славить великого апостола – Сталина.
Избегая домашнего дискомфорта, Володя много времени проводил со своими школьными приятелями, хотя порой с ними ему было скучновато.
В середине августа из Москвы приехала погостить старинная мамина подруга со своими дочерьми.
-Володя познакомься, это Оля, а это Маша.
Перед Володей стояли симпатичная серьезная девушка с черными волосами и округлыми, мягкими чертами лица и озорная кудрявая темноволосая девочка лет семи.
- Очень приятно.

***
С Ольгой они проводил дни напролет: гуляли по городу, ходили на пляж, плавали на многочисленные необитаемые и дикие острова днепровских плавней. Он рассказывал ей о своих приключениях в Средней Азии - как сражался со сворами собак, когда воровал яблоки, как ковал ножи, как играл на ташкентском базаре в орехи, принося домой в голодное суровое время каждый вечер мешок грецких орехов. Он умел рассказывать, а она слушала, смотря на него большими зелеными глазами, то смеясь, то удивляясь услышанному, но все чаще они оба, замолкая, смущенно смотрели друг другу в глаза, не зная, что сказать. Домой они приходили очень поздно. Это не могло не беспокоить их родителей, и мягко, но настойчиво их просили брать с собой на прогулки Олину сестренку. Конечно, наивно было думать, что Володя позволил бы себе «лишнего». Дело было даже не в воспитании, откровенно говоря, при полном бесстрашии и уверенности в себе, он был очень застенчив с девушками. Но родители все же волновались, и потому теперь всюду с ними была Маша, как некая, довольно странная, гарантия непорочности их отношений.
В августе вода в Днепре - как парное молоко. Да и деньки стояли ясные и теплые, большую часть времени компания проводила на пляже, а главное, Маша в воде все время плескалась, разговору не мешала.
- Сейчас в Москве такой антисемитизм, просто ужас. Мама боялась, что меня в институт не примут, но я все же поступила. Говорят, какая-то мизерная квота есть, так вот я, наверно, в нее и проскочила.
- Как в царской России, видимо, скоро черту оседлости введут.
Он пытался шутить, только почему-то Оленьке было не смешно - в Москве еврейский вопрос в конце сороковых стоял несколько острее, чем на Украине.
- Володя, ты зря улыбаешься, в Германии тоже начиналось постепенно, а потом людей газом травили и жгли в печах.
-  Знаю, но мы же не в Германии. Я не чувствую здесь особого антисемитизма, да и потом Сталин не антисемит. Я слышал, что до войны здесь в тюрьму сажали только за слово «жид». Даже анекдот такой ходил:
«Подходит один мужик к другому и спрашивает:
- Ты что здесь делаешь?
А тот отвечает:
- Да вот, трамвай подъеврееваю...»   Правда, после войны все несколько изменилось. Как-то я проходил мимо одного двора по дороге в школу, меня мальчишки «Зямой» стали дразнить и камни бросать. Я тогда завернул в газетку стальную трубу, и в очередной раз, проходя мимо этого двора,  ударил одного по плечу газеткой.
- И что дальше?
- А дальше он упал как подкошенный, я, видимо, ему ключицу сломал. Больше не дразнили.
- Не знаю я, чем это все кончится, по моему это все идет к… Смотри, вот поганка, только что была в воде, а уже где-то спряталась!
Посмотрел Володя на реку, а Машиной головки нигде не видно. У Володи екнуло сердце -  не похоже, чтобы баловалась девочка. Рванул к реке, ноги песок, словно миксером взбивают.  Врезался, как торпеда в легкую днепровскую волну. Увидел под водой девочку, подплыл  в два гребка, схватил ее и на берег, а она уж не шевелится. Представил Володя, как домой придет и скажет матери: «Утонула ваша дочурка» - словно тысячи струн где-то глубоко внутри оборвались. Оля стояла рядом  молча, лицо хуже, чем у утопленницы, в глазах ни слезинки, только безумная пустота.
Руки на грудь, раз, два, три, четыре - искусственное дыхание, и снова раз, два, три, четыре, выдох рот в рот… Да только зря все, не бьется сердце девочки. Сначала секунды в минуты превратились, потом в часы, теперь вечностью каждое мгновение потянулось, кажется, уж век сменился, и эпоха, только он один с этой девочкой на руках здесь. Понимал Володя, что нет возврата оттуда, где она сейчас, знал, что напрасно все, но продолжал: раз, два, три… И с губ его слетали мольбы к Всевышнему, только не замечал он, что на святом языке шептал, иначе очень бы удивился, потому что забыл давно эти слова. Молил Всевышнего, а сам продолжал: раз, два, три…и вдруг - чудо это было или усилия его оправдались? - только закашлялась девочка и заплакала. Как тысячетонный груз с плеч упал, позабыл разом Володя все свои клятвы Господу, улыбнулся устало - понятно, это его собственные усилия Машку с того света вытащили.

***
Последний день вместе - утром поезд в Москву. Молча просидели они весь день на берегу Днепра. А что говорить? Люди взрослые, никаких иллюзий. Договорились не писать друг другу - так лучше, что зря душу терзать?!
Глубокой ночью, когда все давно легли, она пришла к нему на веранду, где он спал. Были объятия, они жарко целовали друг друга. Володе хотелось прижать эту такую ставшую родной ему  девочку как можно ближе к себе, хотелось целовать каждую клеточку ее тела, хотелось… но, конечно, он не мог позволить себе большего. А утром Володя проводил ее до поезда, и внутри разлилась огромная, бездонная и бескрайняя пустота. С ним это было впервые, впервые в голове не было никаких мыслей, он ни о чем не думал. Просто шел, просто ел, просто ложился спать и вставал утром. Время существовало отдельно от него, он не ощущал его движения.

***

Нужно было наверстывать учебу за первый курс. Буханка хлеба да учебники – вот и  весь рацион на день. Скучно и нудно прошел учебный год, как путь бедуина в далекой Сахаре. Сессию он сдал досрочно - нужно было везти отца на обследование  в психиатрическую клинику в Днепропетровск.
Дома лежало письмо, которое он ждал весь год, и уже отчаялся получить, они ведь договорились не писать друг другу. Нарушить свое обещание первым он не мог, потому что не знал ее чувств, не знал, хотела ли получить его письмо. Он боялся быть навязчивым, но в душе продолжал ждать и надеяться.
В письме Оля была немногословна:
Здравствуй, Володя. Я помню, о чем мы с тобой договаривались, я помню, что обещали не писать друг другу. Много раз я садилась за стол и писала тебе, но так и не отправила ни одного письма. Прошел целый год, и вот сейчас я все-таки решилась. Пятого июля я приезжаю на две недели к бабушке с дедушкой в Кривой Рог, и больше всего на свете я хотела бы увидеть тебя. Если ты  хочешь нашей встречи и сможешь приехать – я буду ждать, если нет - я больше тебе не напишу.

Конечно, он обязательно будет там, чего бы это ему не стоило, но вот беда - обследование отцу назначено как раз на первое июля. Правда, лежать в клинике он должен будет не меньше месяца, а, значит, из Днепропетровска можно махнуть в Кривой Рог.

***

Отца положили  на обследование. Володя ночевал четыре дня в больнице на стульях,  чтобы днем водить отца на  консультации, да и не уехать было домой - билетов на поезд не достать. Сдав сессию раньше срока, он и так с трудом купил билеты. А пока был в Днепропетровске, закончился учебный год в большинстве институтов, кроме того, наступил сезон отпусков.
- Как же быть, как попасть в Кривой Рог? - сверлило в мозгу. К несчастью, кроме него, еще сотням таких же, кровь из носу, куда-то нужно было попасть: кому домой, кому на похороны, кому на свадьбу. И люди пытались любым способом влезть «зайцами» в поезд, хоть на крышу, хоть на подножку, да только и милиция не дремала: на перроне стояло оцепление,  милицейские патрули рядом с каждым вагоном. Володя посмотрел, прикинул и решил, что не выгорит здесь ничего «зайцам», не удастся прошмыгнуть в вагон. Он  рванул в аэропорт - а там не лучше. Пробежался по всем кассам – оказалось, на неделю вперед было все раскуплено, да и контроль здесь никак не меньше, чем на вокзале.
Володя вспомнил, что со вчерашнего дня ничего не ел. Забрел в буфет, купил там пирожок с чаем. Задумчиво жуя, уставился в одну точку – все пытался придумать, как попасть  к Оле.
- Эй, парень, парень, что с тобой? – затряс его за плечо какой-то мужичок – гляди, вон муха к тебе в стакан попала, сейчас проглотишь!
- Да? Что? Все со мной в порядке, задумался, видимо.
- А чего грустный такой?
- Да мне к девушке надо попасть в Кривой Рог. Из Москвы она приехала, через пять дней уезжает, а я не видел ее год, и очень мне ее увидеть нужно, а тут вон… – он махнул в сторону суматошной толпы.
- Да, дела…проблема…  ну, так и быть, слушай меня, я  лечу как раз в ту сторону, запчасти на машинотракторную станцию везу, заправиться сел, через час вылетаю. Но
здесь мне тебя не провести на борт, сам видишь – все оцеплено. Слышь, ты поди-ка сюда… - он подвел Володю к окну – Видишь поле, а за ним холм?
- Ну….
- Так вот, иди сейчас туда, я взлечу, а за холмом сяду, чтобы меня не видно было диспетчерам. Тут километров пять. Все, дуй давай! Через час взлет.
- Так Вы что, пилот?
- Дуй давай, тебе говорят!

Володя разогнался,  шаги все быстрее и быстрее. Дядька сказал, что через час у него взлет, а пройти с пяток километров нужно. Вот только как ни ускоряется Володя, а холм все не приближается... Вот он уже бегом бросился, дыхание перехватило, а цель ближе не становится – пошутил, что ли мужик, здесь не пять, а все десять километров будут! Расстояния в степи обманчивы. Кажется, что совсем рядом холмик, буквально два шага пройти, а на самом деле идешь, идешь, а он как был впереди в двух шагах, так там и маячит,  не приближается.
Наконец, добежал Володя до холма, спустился вниз по другую сторону, но не увидел никакого самолета и в помине.
- Ну, конечно, посмеялись надо мной, а я - дурак «купился», побежал. Вот идиот!
Сел в поле, чтобы продышаться, отдохнуть и назад брести. Вдруг где-то  вдалеке  послышался рокот, а за ним и сам «кукурузник»-одномоторник  стрекозой выплыл из-за холма и пошел на посадку.
- Ну, лезь назад!
У такого самолета две полости . Но сзади, где место для пассажира, огромный ящик стоял, и Володя никак там не мог поместиться.
- А куда садиться-то? Здесь ящик!
- Слушай парень, я же сказал, что везу запчасти на МТС, что ты мне мозги компостируешь! Ты летишь иль нет? Залазь на ящик и за стекло держись.
Самолет затарахтел, затрясся, и понесло его, не спеша вперед. Колеса оторвались от неровной поверхности, и по мере того, как поток воздуха сильнее набегал Володе  в лицо, ему страшно становилось: самолет не высоко летел, может метров двести - триста над землей, а все один черт, падать-то – больно. Он вцепился в защитный щиток так, что   руки побелели, ноги затекли, казалось, потоком воздуха того гляди сдует.
Изредка кинув взгляд вниз, он видел, как медленно, неспешно проплывали под ним поля. Часа три, а может и больше прошло, наконец, пошел самолет на снижение.
- Слышь, - повернулся к нему пилот, и заорал, что есть мочи – я тебя тут высажу, а то мне по балде дадут, если я с тобой на аэродром! Тут недалеко, дойдешь!
Поблагодарив летчика, Володя нетвердыми ногами ступил на землю, и почувствовал,   что ноги не слушаются, словно ватные, подламываются, не держат тело,  как будто тысячи иголок разом впились в кожу.  Кое-как разошелся - темнело уже, а идти прилично…

***

Встреча с Олей получилась жаркой - попал маятник любви в резонанс их чувств, накрыл горной лавиной. Дни пролетели, как один миг, и пришла пора снова расставаться.
- Володя, ты будешь писать?
- Конечно, я буду писать и ждать твоих писем. Мы обязательно будем вместе! Я хочу, чтобы ты была моей женой.
- Я тоже хочу, но пока об этом рано.
- Приезжай летом, в следующем году.
- Я люблю тебя!



***

Отца оставили в психиатрической клинике на лечении до двенадцатого сентября, потому в Одессу на учебу он прибыл вечерним поездом пятнадцатого, после того как съездил за папой в Днепропетровск. Уже изголодавшись по учебе, в приподнятом настроении брел с вокзала в свое общежитие пешком, наслаждаясь мягкой прохладой вечерней Одессы.
В  Доме культуры имени  Горького, как всегда по субботам, были танцы.
- Ну, ты, бля, крыса, тебя, кажется, предупреждали, чтобы мы тебя здесь больше не видели, - трое молодых парней в форме одесской мореходки окружили студента-водника.
Какие танцы в Одессе без драки? Но  трое забияк  даже не предполагали, что этот вечер войдет в анналы истории, и будет вспоминаться многими поколениями студентов.
- Ну, давайте, выйдем, – не очень уверенно предложил узкоплечий парень морякам, первым направившись к выходу.
- Давай, давай иди, придурок – самый здоровый из моряков отвесил пренебрежительный подзатыльник идущему впереди, впрочем, этот выпад остался без ответа.
Выйдя из дверей Дома культуры, парень резко рванул с крыльца, один из преследователей сорвался с места, готовый догнать паршивца, но со стоном повалился на землю, тут же получив оглушительный удар бутылкой по голове. По его лицу хлынула кровь вперемешку с дешевым молдавским вином. Со всех сторон на воинственную троицу посыпались тумаки. Вскоре, когда стих ураган ударов, узкоплечий парень, присев на корточки, приподнял за волосы окровавленную голову того самого, что отвесил ему в клубе подзатыльник:
- Это чтобы я тебя здесь больше не видел!

Решив сделать крюк, Володя спустился вниз к набережной, чтобы полюбоваться огнями города, отраженными зеркальной поверхностью Черного моря.

Хромая на левую ногу, и рассматривая дорогу перед собой тем глазом, что распух меньше другого и еще еле-еле открывался, морячок вбежал в здание общежития мореходки и, облокотившись на плечо дежурного, отчаянно ударил по кнопке сирены. Страшный рев «боевой тревоги» в один миг оглушил обитателей общежития. Те, кто уже улегся спать, вскакивали с постелей, судорожно натягивая штаны. Со всех этажей на лестницы выбегали толпы поправляющих на бегу одежду молодых парней и табунами устремлялись вниз.
- Водники! – завопил побитый, и вся орда, вывалившись на улицу, разбилась по ротам и отделениям.
Прохожие провожали удивленными взглядами  бегущую в сторону общежития водного института, как называли в народе ОИИМФ, толпу моряков.
Ворвавшись в общежитие, они принялись крушить все, что попадало под руки, включая мебель и физиономии случайно оказавшихся в вестибюле студентов.
Последние кинулись по этажам общежития, колотя в двери комнат ножками от стульев и чайниками. В отличие от мореходки, в стенах которой царили военные порядки, в гражданском институте не было предусмотрено сигнала боевой тревоги, поэтому оповещение чуть затянулось, давая морякам фору. Наконец, на всех этажах захлопали двери, некоторые студенты выбегали в одних трусах и вихрем сбегали по лестнице, попадая под шквал ударов противника. Все коридоры охватило студенческое сражение, но основная битва переместилась в столовую. Табуретки и ножки от столов мелькали в руках распаленных пацанов, как реквизит цирковых жонглеров.  Преподавательский состав уже был поднят на ноги, а весь город заполнил звук милицейских свистков.

Подойдя к общежитию, Володя с изумлением увидел толпу дерущихся. Собственно, потасовки между курсантами мореходки и студентами его Alma mater были весьма регулярным событием, но такая многочисленная битва случилась впервые. Настоящее же удивление его ждало внутри: десятки парней со страшным криком и ругательствами молотивших друг друга,  чем попало, не меньшее число поверженных, лежащих вокруг, пятна крови из разбитых носов и ртов, забрызгавшие  пол и стены. Пробираясь вглубь здания по коридору и закрываясь чемоданом от случайных ударов, он вдруг услышал громкий возглас своего соседа по комнате:
- Володька, давай сюда!
Он едва поднял глаза на приятеля, как сзади совсем близко раздался вопль, похожий на крик дикого бабуина, и воздух взорвал свист запущенного с большой скоростью предмета. Боковым зрением Володя успел увидеть стремительно летящий прямо ему в голову массивный табурет, но в последний момент чья-то рука резко остановила его на лету. Огромный парень в форме мореходного училища одной рукой мертвой хваткой держал за плечи нападающего, одновременно другой  подталкивая Володю:   
- Чего стоишь, иди, давай, быстрее!
Володя с благодарностью посмотрел на атлета, рост которого, по всей видимости, уходил за два метра. Лицо его показалось смутно знакомым, но где и при каких обстоятельствах они могли встречаться - в голову не пришло. В этот момент в здание ворвалась милицейская группа, растаскивая распаленных драчунов по разным углам, а особо агрессивных связывала попарно толстым тросом и распихивала по милицейским фургонам.


                ***

После четвертого курса летом студентов-водников отправили на  военные сборы для присвоения офицерского звания.
Володя проходил их по специальности военного водолаза. Это было славное время, которое он часто потом вспоминал. Во время учебы студенты жили голодно, на мизерную стипендию, основной едой были хлеб и картошка. На базе же водолазов кормили, как в Кремле: мясо, овощи, шоколад, на ужин давали красное вино. Тренировки проходили на море, а погода в тот год стояла отменная. Володе казалось - еще немного, и его «будка» не поместится в водолазном шлеме. Мичман, который их курировал, студентов жалел и не особенно напрягал с нагрузками:
- Товарищи студенты, сегодня тренировки в барокамере. Сильно мы вас давить не будем - 6 атмосфер. И еще очень рекомендую не пердеть, сидеть вам там восемь часов.

На пятом курсе Володе разрешили делать диплом-проект. Он спроектировал установку для загрузки судов сыпучими грузами. На защите поводов для тревоги не было, он получил «отлично».
Оставалось самая малость – распределение. Все стремились остаться в Одессе, либо же, на худой конец, попасть в Николаев - тоже не далеко. За теплое место под солнцем сражались «подкупом и угрозой, шантажом и обманом», поднимались на ноги родственники и знакомые, привлекались все возможные зацепки, и, тем не менее, на распределение выпускники шли взволнованные - никто не хотел покидать солнечного побережья Черного моря. Володя знал, что связей у него нет, а потому просто написал в заявлении: «Прошу направить в порт города Корсакова». Южная оконечность Сахалина! Самая удаленная точка на просторах огромного Советского Союза. Он рассуждал, что в Одессе пробиться будет в десятки раз сложнее, играют роль связи, знакомства, и прочее… что угодно, только не деловые качества или не они в первую очередь. А там, на краю земли, где он будет чуть ли не единственным дипломированным специалистом, быть может, он добьется большего.

Вызывали по одному. В зал, где сидела комиссия, заходили на «ватных» ногах.
- Володька, ты как всегда - само спокойствие! Тебя что, не волнует твоя судьба?
- Волнует, просто я думаю, у меня нет конкурентов.

Настал его черед.
Совершенно спокойно, без нервозности и волнения зашел в зал.
- Владимир Либерман?
- Да.
- Вы написали заявление в город Корсаков, но у нас к Вам будет иное предложение.
Надо сказать, эта фраза его очень удивила, в это время в разговор вмешался пожилой мужчина, сидевший в углу.
- Мы видели Ваш дипломный проект, нам специалистов, вроде Вас, здорово не хватает, предлагаем Вам работать в Министерстве обороны.
- Хорошо.
Будто от их предложения я могу отказаться! – улыбнулся он про себя и взял направление.
Перед отъездом, прощаясь с общежитием, которое было ему домом долгих  голодных пять лет, зашел в столовую и с усмешкой окинул взглядом прикрученные к полу после той памятной драки ножки скамеек.

***

Приехал Володя в Хабаровск, а дальше что? Адрес был указан странный: Хабаровск-6. А где он, этот шестой Хабаровск? Решил спросить на почте:
- Здравствуйте, вы не поможете мне найти этот адрес?
Дородная тетя посмотрела в листок и изобразила улыбку всеми своими железными зубами.
- Подождите минутку молодой человек, одну минутку, уж будьте любезны.
Володя удивился, надо же какой обходительный народ на Дальнем Востоке! Впрочем, его удивление рассеялось и все встало на свои места, когда, спустя несколько минут, рядом с почтой заскрипел тормозами милицейский газик.
- Пройдемте с нами, товарищ, - сказал с порога человек в форме и тоже как-то  неестественно улыбнулся.
Привезли его в отдел.
- Откуда у Вас этот адресочек, гражданин? - уже без всякой улыбки произнес оперативник.
На этот раз улыбнулся Володя и так же официально, будто передразнивая, произнес:
- Да вот, товарищ милиционер, направление на работу получил от Министерства обороны Союза Советских Социалистических республик.
Специально полностью и четко, делая ударение на каждом слове, он чеканил название грозного ведомства, протягивая бумагу с серпом и молотом, заверенную гербовой печатью.
Лейтенант прочитал направление и сделал телефонный звонок.
- Пожалуйста, можете подождать у меня, сейчас за Вами приедут.
Через двадцать минут в кабинет зашли двое из госбезопасности, снова тщательно проверили документы, посадили в машину и повезли.
Машина быстро выскочила из города на шоссе, и, пройдя по трассе километров пятнадцать, свернула на малоприметном перекрестке в лес. Дальше дорога проходила все время по тайге. Километров через пять показался контрольно-пропускной пункт. Там попросили всех выйти, посмотрели документы, отдали честь. Когда трогались, за окном слышался отчаянный лай сторожевых псов. Через пару километров снова проверка, точно такая же.
- Да, серьезная охрана, - с улыбкой произнес Владимир.
- Особо секретное военное производство, - ответил сидевший рядом чекист.
Подумать только - завод с городком обслуживающего персонала в диаметре километров пятнадцать, и кольцо безопасности, опоясывающее секретный объект, не меньшей ширины! А затеряно это все в дремучей тайге. Вот, например, Израиль - весь поперек всего-то шестьдесят километров. Как там такой объект разместишь?
 А Люксембург? Можно было б сразу всю страну колючей проволокой обносить. А здесь две тысячи квадратных километров затерялись где-то на бескрайних просторах, и - пойди, отыщи.



***

Все сотрудники военного завода невыездные, без особого разрешения покидать территорию никому было нельзя. Тут, конечно, и неплохая библиотека, и кинозал, да и отменная столовая, но все же лагерь - он и есть лагерь, хоть и комфортабельный. От этой мысли только  одно спасение Володе – работа. Главный технолог уже скрываться от него стал - каждый день молодой инженер ходит, задания просит.
- Вот неймется человеку, сидел бы как все, так ведь нет, выдашь ему задание на две недели - на следующий день приходит, мол, все сделано, извольте еще – сетовал Володин начальник.
Люди в неволе озлобляются. Даже когда вроде бы и бытовые условия хорошие, отсутствие свободы давит, как пресс, незаметно людей превращает в зверье. Одно развлечение в заводском общежитии знали – водку. Соберутся вечером - и понеслась: коллектив мужской, кто отказывался со всеми пить, того гнули, пока выделываться не прекратит. В тот вечер, как обычно, сидели, выпивали, вдруг кто-то вспомнил:
- А где новенький?
- Да черт его знает!
- Так позовите, как же так, не порядок! Что же мы, не люди что ли? О молодежи заботься нужно, помогать в коллективе адаптироваться, уга-га!
- Владимир, что же ты здесь, пойдем с нами, выпьем, посидим.
- Да нет спасибо, я прогуляться по территории собрался, осмотреться. Я вообще не пью.
- Да брось, пойдем, успеешь еще осмотреться, никуда все равно отсюда не денешься!
- Правда, спасибо, но я не хочу.
- Ты что же нас не уважаешь? – вскипятился здоровый, как буйвол, человек с мохнатыми  руками и огромными пудовыми кулаками.
- Я вас ни капли не уважаю, ни на грамм! За что мне вас уважать?
Яростью глаза налились у амбала, аж перекосило его от такой наглости. Но Володя пять лет прожил в мужском общежитии, знал - гнуться нельзя: один раз согнешься, потом уже поздно будет, нельзя слабость показывать, с первой минуты надо насмерть стоять.
А тот размахнулся, отвел назад  плечо, чтобы через сотую долю секунды со страшным ускорением выстрелить вперед, толкая кулак прямо в лицо, знал - одним ударом уложит. Володя тоже понимал, что силы неравные, но еще он знал – побеждает тот, кто сильнее духом. Ухватил за ножку  табурет, тяжелый такой, из соснового массива и, не дожидаясь, изо всех сил врубил с размаха противнику в грудь. Прошел табурет сквозь кулак, сквозь блок второй руки, и углом ударил в грудную клетку. Молча упал тот на пол и  лежал на спине с широко открытым ртом.  Даже какая-то неестественная картина получилась, прямо как в немом кино. А Володя поставил табуретку на пол и ушел тихо, ничего не сказав.
С тех пор никто больше его не трогал, никто не приставал, после работы чаще всего засиживался Володя вечерами в библиотеке. Однажды попался ему в руки научный журнал, а в нем статья: «Диэлектрик в электромагнитном поле». Очень интересная статья: оказывается диэлектрик, попадая в электромагнитное поле, старается двигаться по силовым линиям. И тут осенило Володю, как током ударило.
Завод выпускал корабельное оружие, в том числе шахты подачи снарядов. Шахта – рамная конструкция с раскосами, по ней снаряд из трюма к орудию подается. Красить их - целая проблема, кистью выкрасить – адский труд, конструкция высокая, и очень много элементов, а из пульверизатора еще хуже, только десять процентов краски на раме оседает, остальное летит на пол, на стены, на головы и в легкие маляров, опять же, перерасход краски огромный. Вот если бы подать на раму электромагнитное поле, так частички краски куда нужно полетели бы! Написал Володя подробную докладную записку директору.

***

- Владимир Лазаревич, берите на себя разработку системы и технологии окраски. Вот Вам пропуск для свободного выхода и спецразрешение от Минобороны, сами выбирайте, какие предприятия и НИИ хотите посетить. Думайте, что Вам нужно, любые материалы в этой области достанем.
Володя глянул в бумагу - серьезный документ, в духе: «...предъявителю сего мандата оказывать всяческую поддержку и помощь», да не просто, а за подписью замминистра.
Стал он ездить по предприятиям и  научным институтам, но с работой не торопился, знал -  как только дело сделает, сразу снова его в «лагерь» за колючую проволоку вернут, а ему, ой, как не хотелось обратно. Как-то раз в Хабаровске зашел в ресторан пообедать. За столиком соседствовал серьезный мужчина с депутатским значком на лацкане пиджака, разговорились:
- Владимир Михайлович.
- Владимир Лазаревич. Очень приятно.
 Собеседник рассказал о себе. Выяснилось, что он главный инженер хабаровского порта.
Володя, в свою очередь, поведал, что учился в ОИИМФ по специальности инженер-механик по оборудованию портов. Оказалось, что они оба окончили один институт. Так за приятными воспоминаниями скоротали вечер. Расставались со взаимной симпатией.
- Слушай, а может к нам? Нагрузка на порты с каждым годом все больше, грузы-то со стройматериалом на БАМ все через нас идут. Нам сейчас так толковых специалистов не хватает!
- Да ну что Вы, кто меня отпустит из Минобороны!
- Если согласен, то пусть тебя это не волнует.
- Я-то, конечно, согласен, вот мне резон за колючей проволокой всю жизнь сидеть!
- Погоди, я запишу полностью твои данные.
 На том и расстались. Володя вернулся на завод и продолжил работу над проектом. Надо сказать, он не питал никаких иллюзий. Через пару месяцев его вызвал директор:
- Ну что, Владимир, решили от нас сбежать?
- Михаил Петрович, с чего вы взяли?
- Ну, как же, вот пришла бумага по вашему ходатайству, Вас переводят. Разве мы мало для Вас сделали? Смотрите, за десять месяцев Вас повысили до ведущего технолога. Ну что Вам еще не хватает?
- Вы знаете, Михаил Петрович, я никаких ходатайств не писал, но, честно говоря, рад переводу. Поймите меня правильно, Вы прекрасно ко мне отнеслись, но дело в том, что здесь я, как в тюрьме. Мне свободы не хватает! А разработка окрасочной камеры практически завершена, теперь это дело техники, я больше в процессе не нужен.
- Ладно, Володя, жаль мне с тобой расставаться, отличный ты специалист, но тебя в целом понимаю, чувствую, у тебя большое будущее. Удачи тебе! Глядишь, еще свидимся...


Глава 3

Полным ходом началось строительство Байкало-Амурской магистрали: прорубили миллионы кубов горной породы, вывезли миллионы кубов земли, угробили сотни тысяч заключенных. Великая стройка, как черная дыра, поглощала бессчетное количество материалов. Порты Амура – восточные ворота БАМа, не успевали обслуживать транспорт, потому требовалось срочное расширение терминалов - строились по всему Амуру новые причалы, разгрузочные станции. Но Амурское пароходство не справлялось  с задачей партии.
- Здравствуйте, товарищи. Теперь так будет - каждую неделю все начальники портов будут лично мне отчитываться по количеству изготовленных крепежных стяжек. Это узкое место в строительстве новых причалов, поэтому снимайте людей, откуда хотите, организуйте третью, если необходимо, четвертую смену, но план выполняйте!

Суров начальник Амурского пароходства Захватов Зиновий Георгиевич. Но его можно понять, ему постоянно из министерства «хвост накручивали», министр водного транспорта лично звонил и грозил партийным взысканием. Хорошо еще, что далеко от Москвы, а то каждый день бы «на ковер» вызывали.

Присылали  тысячи рулонов катаного прута, его надо было нарубить, выровнять, резьбу нарезать. А нужно бессчетное количество таких стяжек. Сотни здоровых мужиков лерки крутили. Все резервы, казалось, уже задействованы, но поскольку  точить на станках эти стяжки было нельзя, приходилось резать вручную.

Порты не справлялись, каждую неделю начальники прибывали на совещание отчитываться о выполнении плана, но он не  выполнялся,  поэтому сидели молча, втянув головы в плечи в ожидании очередного выговора. Громил их начальник пароходства, но и сам  понимал - не хватает людей,  неоткуда дополнительно снять, что тут поделаешь?!

***

Механик хабаровского порта Владимир Либерман после утренней планерки постучал в кабинет главного инженера:
- Разрешите? Владимир Михайлович, я с просьбой: выделите мне один станок сверлильный и еще кое-чего тут по списку, я попробую решить проблему нарезки стяжек.

- Все тебе выделим, дорогой ты мой, был бы результат!

Володя рассудил, если гора не идет к Магомеду, то Магомед должен идти к горе. Раз деталь неровная, значит вращаться должна лерка -  из сверлильного станка сконструировал станок для нарезки резьбы. Не станок, а чудо вышло, вжик и готово!

***

-  ...так, что нам скажет начальник комсомольского порта?
- Мы, Зиновий Георгиевич, стараемся, как можем, 2500 сдали на этой неделе.
- А план у вас 4000! Работайте, делайте что-нибудь, на то Вы и руководитель. А если не справляетесь, так мы Вас освободим от ваших обязанностей. Так, дальше - Благовещенск.
- У нас 3200.
- Плохо, очень плохо работаете. Мы Вас на такую должность назначили, так не надо обманывать наше доверие. Что у нас в Хабаровске?
- Зиновий Георгиевич, план выполнили, 5000 сдали.
- Вот молодец, Александр Михалыч, из отстающих в лидеры вырываетесь! План вам 6000  на неделю.



***

За окном уже занялся рассвет, а она так и не смогла уснуть. Встав с постели, она накинула халат, вышла на террасу второго этажа и, щелкнув зажигалкой, закурила.
- Дженни, ты уже проснулась? – раздался сзади голос отца.
- Еще не уснула скорее.
- Волнуешься?
- Волнуюсь? Нет, скорее сомневаюсь в правильности решения.
Подойдя, отец обнял ее за плечи:
- Ты не хочешь выходить за Джозефа?
- Не знаю...
- Он не плохой парень, очень деловой…
- Да, он хороший человек, и, судя по всему, любит меня, да, он деловой и о таком муже мечтают многие женщины, это все так, но дело не в нем, скорее во мне… – задумчиво протянула, обернувшись к отцу, Дженни.
- Отчасти я тебя понимаю, но свадьба-то уже сегодня. Почему ты не сказала этого раньше? Хочешь отменить церемонию? – с укором в голосе спросил Бенджамин.
- Почему все на меня давят? – вспылила Дженнифер – Ты, Джо, я не знаю… Наверно, не надо ничего отменять, а то ведь перед приглашенными неудобно, – неуверенно добавила она.
- В конце концов, это твоя жизнь, поступай так, как тебе подсказывает сердце, только постарайся до трех часов все решить, – нахмурился отец, выходя и закрывая за собой дверь, в энергичном стуке которой явственно слышалось его недовольство дочерью.
- «Как подсказывает сердце»... А как оно подсказывает? Молчит предательски, предоставляя всю сложность выбора разуму. После прогулки по саду она заглянула в ежедневник: в одиннадцать приедет парикмахер, в двенадцать должны привезти платье.
Налив себе полный стакан виски, Дженни опрокинула его залпом, по телу разлилось тепло, а в голове появился легкий шум. «Ну вот, уже немного легче», - рассмеялась она,
глядя на себя в зеркало и, схватив бутылку, сделала еще несколько больших глотков, задержав дыхание.


***

Начальник хабаровского порта зашел в ангар, посмотрел – на душе потеплело, благостная улыбка заиграла на губах: раньше здесь крутили лерки десятки слесарей, а теперь в цехе  пусто, всех отправили в отгулы. Люди устали - без выходных сверхурочно много месяцев работали. Володя сидел в углу, чай с печеньем пил, да приятным мыслям предавался:  невеста из Москвы приехать скоро должна, как закончит институт свой, так и приедет. Обещал Александр Михайлович с жильем нормальным что-нибудь придумать, распорядился квартиру выделить в новом ведомственном доме, так на профкоме и заявил: «Такому работнику - не грех!». Раньше каждую неделю начальник порта на совещание, как на казнь шел, теперь - сплошные похвалы получает, в пример ставят.

- Володя, чай, смотрю, пьешь?
- Да, на две недели вперед нарезал, вон лежат.
- Молодец, что бы я делал без тебя?!
- Александр Михалыч, Вы бы в пароходстве не распространялись про это дело, а то ведь везде людей отрывают, человеко-часов затрачивается много. Узнают, заставят Вас для всего пароходства резать болты, оно Вам надо?
- Да ну, что я враг себе? Конечно, ни-ни. Кстати, невеста твоя, когда приезжать собирается?
- В июне диплом, к августу приедет.
- В общем, будет тебе квартира к этому времени, негоже молодой семье в общежитии ютиться!

***
- Что Хабаровск?
- Как обычно, план выполняем - 8000.
- Может, вы поделитесь с коллегами секретом успеха?
- Главное - людей заинтересовать, условия там…, обеды горячие наладили, просветительскую работу, опять же, ведем, о важности дела рассказываем…
Жарко от злости стало начальнику пароходства, гнев в голову ударил, но он сдержался  и тихо так, вкрадчиво произнес:
- Вот сейчас мы все и поедем к вам в порт, посмотрим, как дело у вас налажено.

***
Тулуп из овчины, шапка меховая, в ботинки двое носков шерстяных, а все равно, пока до работы добегал - ноги немели. От ветра из глаз слезы текли и тут же застывая, склеивали ресницы. Полностью уже было не открыть глаз, приходилось смотреть в щелку.  Придя в цех, Володя скорее наливал горячей воды в таз и отогревал свои конечности - никак не мог привыкнуть к здешним морозам. Хорошо еще, что никого нет, выделили ему одному небольшой цех. Вот и сейчас он, сидя на перевернутом ящике, ноги опустил в тазик с водой и наслаждался теплой негой. Вдруг в цех ввалилась целая толпа, сразу видно - начальственные особы, все в пыжиковых шапках, даже неудобно как-то. Володя засмущался, неловко натянул ботинки на мокрые ноги.

Первым в цех зашел Захватов, окинул тяжелым взглядом пустое пространство: никого нет, лерки никто не крутит, только в углу несметная гора стяжных болтов, и паренек какой-то странный в другом углу парит ноги в тазу.
- Ну, и где трудящиеся?
- Ну, как бы это сказать, - замялся Александр Михайлович - вон!
Он указал на стоящего в углу молодого человека.
- И все?
- Да, все.
- А ну, пусть покажет, как это он один столько нарезать успевает.
Володя подошел к станку, взял в руки заготовку, включил,  раз - и готово! Потом взял вторую заготовку, снова повернул - и все!  Третью, четвертую… Начальник пароходства посмотрел на него, молча развернулся и вышел, а за ним и вся свита.
Через два дня в порт пришло распоряжение: Либермана командировать в пароходство.
Володя расстроился, здесь ему уже и квартиру обещали, а там, в управлении - кто знает, когда жилье дадут?
- Александр Михалыч, так, а может я здесь, у Вас? Что мне пароходство, мне  и здесь не плохо.
- Ну, смотри, Володя, мы же не в армии, ты можешь и не ходить туда, официально ты здесь работаешь, без твоего заявления тебя перевести не могут. Конечно, мне хотелось бы, чтоб ты у меня здесь в порту остался.
На том и решили – и без Либермана у начальника пароходства много дел, да и кто такой этот Либерман, чтобы о нем помнить?  Неделя, другая прошла, казалось, в управлении про него забыли.

***

У Захватова очередное совещание, начальники портов отчитывались по итогам года.
1954 год был непростым, сооружали новые причалы, углубляли русло Амура, строили новые склады - большую работу проделали, но не меньше осталось и на следующий год: надо было расширять железнодорожную сеть в портах, оснащать причалы кранами, строить терминалы.  Скоро Новый год, настроение уже у всех праздничное, меньше десяти дней оставалось.
- Иван Яковлевич, вам уже пришли краны из министерства?
- Да, позавчера только эшелоны разгрузили. Два «Ганца» и «Деррик Хойст». За «Деррик Хойст» Вам особое спасибо, что помогли. Эх, с этим американским чудом мы десять раз план сделаем!
- Ну, старайтесь, будем надеяться, что нас не посрамите. Сергей Владимирович, а как у Вас дела в Благовещенске?
- Причалы сдали в срок, но терминалы оборудовать пока не получается, вы же знаете, у Главснаба не допросишься, чтоб в сетку включили, говорят, кончились лимиты на оборудование. Мы-то что могли, сделали.
- Раз не дают, значит, плохо просите, настойчивее надо быть. В следующем году постарайтесь. Ну что товарищи, встретимся в новом году, всех с наступающим, и не расслабляйтесь эти дни! Все свободны.
Когда уже расходились, Зиновий Георгиевич окликнул начальника хабаровского порта:
- Да, Александр Михайлович, к Вам у меня еще один вопрос, где, собственно, Либерман?
Тот не ожидал такого вопроса, думая, что уже давно забыли в пароходстве про молодого механика.
- Так, Зиновий Георгиевич, у меня в порту.
- А почему? Я же просил оформить перевод в пароходство на должность старшего инженера?
- Зиновий Георгиевич, да он, вроде, не хочет.
- Что? Не хочет?!  Чтоб до Нового года был перевод! А если перевода не будет, мы Вас куда-нибудь переведем на должность старшего кочегара. Шучу. Уж постарайтесь его уговорить.

***

Этим вечером она вернулась домой в приподнятом настроении и, пританцовывая с большим коричневым портфелем, тисненым красной кожей, словно первоклашка, получившая свою первую пятерку, загадочно улыбаясь, сообщила мужу радостную новость:
- Джо, угадай, кем меня сегодня назначили?
- Неужели сразу начальником финансово-аналитической группы?
- Мелко, мелко берешь! Совет директоров утвердил меня вице-президентом компании!
- Поздравляю, – фыркнул Джозеф, ехидно добавив – не мудрено получить в двадцать пять должность вице-президента, если твой отец президент и основной держатель акций.
Дженни, нахмурясь, исподлобья посмотрела на мужа:
- Да иди ты! Кроме папы за меня проголосовали и другие акционеры.
- Дорогая, ты так прекрасна в своей наивности!
Размахнувшись и слегка хлопнув мужа портфелем по спине, Дженни с досадой протянула:
- Все равно мог бы порадоваться за меня, вместо того, чтобы портить настроение в такой день!

***

Очень капризен Амур. В июне он пересыхает так, что суда иногда лежат по всему руслу на «брюхе», а в августе, когда талая вода с гор доходит до Хабаровска, часто выходит из берегов, затопляя прибрежные поселки и города.
В августе Володя собирался поехать в Херсон к родителям, и тихо, без лишнего шума, там дома расписаться с Олечкой. Уже и заявление было подано, но никак не получалось уехать -  чрезвычайное положение на Амуре, сильный паводок. Все пароходство на «ушах стояло», отпуск никому не давали, а кто в отпуске - тех срочно отзывали назад. Особенно бедственное положение было на участке Хабаровского порта в районе Покровки -  существовала реальная угроза затопления портовых терминалов и складов, а вместе с ними и всего поселка. Сутками напролет насыпали земляной вал, укрепляли берег, на самый крайний случай службы гражданской обороны должны были провести эвакуацию жителей. Руководители высокого ранга - начальник порта, зам начальника пароходства, председатель исполкома Покровки лично несли круглосуточную вахту. Но, кажется, обошлось, спадала вода, медленно, но спадала. Всем службам был дан отбой - все устали, измотаны. Руководителям больше не было необходимости нести вахту, но штаб пока все-таки решили не сворачивать - пусть теперь дежурят инженеры пароходства.
Пятнадцатого августа была смена Либермана - он старший. День с утра выдался спокойный, потихоньку падала вода, и, слава Богу — думал Володя, - глядишь, еще до сентября есть шанс попасть в Херсон.
- Ну что, ребята, два часа, ночь на дворе, еще немного посидим да можно ложиться, вроде, все спокойно. Оставим на всякий пожарный случай одного дежурного, каждые три часа меняться будем.
Не успел Володя договорить, как в комнату влетел начальник участка и срывающимся голосом закричал:
- Вода! Вода прибывает очень быстро! За двадцать минут почти десять сантиметров! До верхней точки насыпи меньше метра!
- Срочно звоните в пароходство, всех поднимать, всех оповестить! – распорядился Володя.
Но время шло, а оттуда никакого ответа. Запас времени - до того момента, как вода хлынет через край насыпи - меньше часа. Бульдозеры срочно нужны, но нигде не найти ни начальника порта, ни трактористов. Всем был дан отбой - воскресенье, ночь, а нужно срочно эвакуацию проводить, нужно предпринять целый комплекс мероприятий в порту, иначе последствия затопления будут страшные. Но как проводить такие масштабные действия, когда никого нет - все расслабились после десяти дней напряжения,  никто и предположить не мог, что вода снова будет прибывать с такой скоростью.
Можно, конечно, было сказать: « Моя хата с краю»,  потом все валить на руководство, поскольку не в его компетенции серьезные решения принимать. Но Володе такое и в голову не пришло, не в его натуре было зарывать голову в песок. Знал, что сейчас он крайний, и ему надо найти решение.
Стояли на путях три состава, груженые канадской мукой высшего сорта, приготовленные к отправке.  Из этой муки хлеб отменного качества  строителям БАМа должны были выпекать. Не все, конечно, строители ели такой хлебушек, в основном, охрана лагерей и руководители великой стройки, да еще комсомольские и партийные лидеры.
- Самый опасный участок в районе набережных! Там насыпь самая низкая, и скоро прорвет! Вагоны с мукой немедленно вскрывать и мешки по насыпи укладывать. И живее! – скомандовал Либерман.
- Что, да как Вы смеете, канадская мука! Кто Вы такой! Я не допущу, у Вас нет таких полномочий! Тут же пломбы, их нельзя вскрывать! – вопил начальник железнодорожной смены.
- Все меня поняли?! Включить сирену экстренного оповещения, все мужчины в поселке, которые могут стоять на ногах, мне нужны здесь! Пломбы срывать, мешки на спину - и на насыпь! Я здесь сейчас главный, мои приказы исполнять, мать вашу!
Организовали живую цепь: кидали мешки с мукой с рук на руки и ими поверх земляной насыпи строили  дамбу — укладывали как кирпичи,  часть потрошили, и пространство между мешками мукой засыпали. Мука вроде цемента, как только вода попадает на поверхность, сразу образуется липкая и непроницаемая корка. А темень, хоть глаз коли - электричество вырубили, потому что, если бы удержать воду не удалось – залило бы  подстанцию, такой фонтан искр был бы! А вода поднялась уже выше уровня насыпи, теперь ее сдерживала только мучная дамба.  Все уже выбились из сил, а подъем Амура быстрее, чем успевают наращивать дамбу. Каждый понимал - нельзя халтурить, и перекур не устроишь - в одном месте прорвет, рухнет вся дамба, и тогда смоет всех к чертовой матери и вместе с каменными глыбами перемелет, как эту самую канадскую муку мелкого помола. Руки уже мешки не держали, и, кажется, что это бег вверх, по эскалатору, который идет вниз. За два часа двадцать суточных норм сделали бригады грузчиков! Но не зря — вода остановилась, потом медленно на спад пошла, уже окончательно.  За три часа почти километр защитного сооружения построили высотой больше полутора метров. Как великая китайская стена протянулось величественная мучная дамба! Верхние ряды укладывали, когда нижние уже воду сдерживали.
Утром явилось все начальство. Начальник Амурского пароходства окинул взглядом мучное сооружение:
- Кто приказал? - задал он вопрос, указывая на насыпь.
- Я, Зиновий Георгиевич, – шагнул вперед Либерман.
- Завтра в девять совещание, всем явиться, а тебе, Либерман, в первую очередь! – не глядя на него, буркнул Захватов.

***
Оторвавшись от чтения отчета из Гвинейского филиала, она набрала номер президента компании:
- Пап, я хочу зайти. Ты свободен?
- Поднимайся.
Этим утром, они уже виделись на совещании, но отец старался не проявлять чувств на людях, зато сейчас он тепло обнял дочь, чмокнув ее в лоб.
- Папа, я хотела поговорить о Гвинее. Сейчас Гвинейские месторождения угля обеспечивают более сорока процентов дохода компании и более пятидесяти пяти процентов прибылей. Добывать там значительно прибыльнее даже с учетом расходов на транспортировку сырья в Америку.
- Да, да, Дженн, я тоже умею читать отчеты и делать простые выводы, к чему ты клонишь?
- Тогда я скажу прямо, имеет смысл расширять филиалы в Гвинее. Кроме того, возможно, следует заняться рудой цветных металлов.
- Все это потребует больших инвестиций, между тем ситуация там не очень понятна, и не очень ясны перспективы страны.  Если все же Франция решится в ближайшем будущем предоставить Гвинее независимость, то наши вложения могут не успеть окупиться.
- Все это так, и поэтому я думаю, мне стоит поехать туда. Если все-таки мы сочтем расширение бизнеса в Гвинее оправданным риском, то лучше мне самой контролировать финансовые инвестиции, потому что слишком много «серых» расходов, трудно в действительности установить, пошли те или иные средства на взятки и подкуп, или же их присвоили сами сотрудники.
- Разумно, хотя мне не хочется отпускать тебя в эту африканскую дыру. Это может быть просто небезопасно.
- А я, напротив, давно мечтала побывать в Африке, к тому же, зря что ли, мы содержим в нашем представительстве охранников – дармоедов? – лукаво подмигнула она отцу.
Этим вечером Дженни пришла домой позже обычного.
- Дорогая, в чем дело? Ты что, забыла? Сегодня же нам на благотворительный прием к Ронсам! Я уже звонил тебе в офис, мне ответили, что ты только что выехала. Ну, разве можно столько работать?- одетый в смокинг Джозеф бросился ей навстречу.
- Ой, прости, я совсем забыла, закрутилась с делами…
- Собирайся скорее! Мы уже опаздываем.
- Нет, нет, Джо, я не пойду, очень устала, да и обдумать еще кое-что нужно.
- Как это не пойдешь? Ты что, рехнулась?
- Ну, сходи один, в чем проблема?
- Как это в чем? – возмутился Джозеф, - я женатый человек, почему я должен туда идти один? Ты же знаешь, что это очень важный для меня прием, там будет сам губернатор и несколько высших чиновников из Белого дома.
- Слушай, отстань от меня, я для себя не вижу никакой пользы от этих людей. У меня много дел, я собираюсь в Гвинею, мне нужно многое сделать до этой поездки.
- Ах, вот как?! Ты уезжаешь в Африку? Со мной советоваться значит уже не нужно? Ты просто вот так вот ставишь меня перед фактом! И когда, если не секрет?
- В  следующем месяце, зачем откладывать?!
- Отлично, – нервно махнул рукой Джозеф и, резко повернувшись, вышел из гостиной.


***

Было проведено ведомственное расследование, теперь каждый член комиссии должен доложить свои результаты на совещании у начальника пароходства, а затем будет вынесено коллективное решение.
У Захватова было принято сначала высказываться младшим по чину, потом старшим, чтобы младшие старшим не смотрели в рот и свое мнение  не согласовывали - тогда сохраняется объективность.
Но члены комиссии  и без этого понимали, какая к черту объективность - превышение служебных полномочий, повлекшее материальный ущерб в особо крупных размерах! И так все ясно – кончена карьера у  парня, дай Бог, чтоб не загремел за решетку.
Володя сидел в конце длинного стола и молча смотрел на шеренгу начальников. Каждый из них вперед другого пытался вбить в крышку его гроба свой гвоздь:
- Немедленно его уволить с работы, без права занимать руководящие должности!
- Уволить? Я считаю, что материалы ведомственного расследования нужно передать в прокуратуру и инициировать уголовное дело!
- Три состава с мукой утопить в реке! Кем вообразил себя этот мальчишка! Он должен ответить за свои действия перед страной и партией!
 Володя, конечно, не был таким уж отчаянным и бесстрашным - в двадцать четыре года ему не хотелось быть уволенным без права работать по специальности, и уж тем более не хотелось в тюрьму. Но сейчас он еле сдерживал смех, настолько комичными выглядели жестикулирующие члены комиссии.
- Ну, а что нам скажет Либерман?
Все замерли в ожидании - вот сейчас, сейчас этот сопляк кинется в ноги, будет умолять о пощаде, сейчас он будет каяться...
Только начальник пароходства, как и прежде, сидел с непроницаемым лицом, не обронив ни единого слова.
- Что я скажу? – Володя вскинул брови – в тот момент я думал о спасении людей, а не о том, что мне за это будет!
От неожиданности лица сидевших за столом вытянулись, в кабинете повисла гробовая тишина.
Зиновий Георгиевич медленно поднял голову - это был его выход. Все смотрели на него, а он в глаза всем и каждому одновременно уперся тяжелым взглядом:
- Тут звучали реплики, что Либерман не может занимать должность старшего инженера пароходства. Я тоже так считаю…
После этих слов Захватов снова опустил голову, глядя куда-то в пол, но через секунду поднял и, посмотрев на Володю, произнес:
- Я думаю, что такого человека нужно назначить начальником службы портов пароходства.
 Для Захватова не нужно было никакого расследования, он с самого начала понимал, если бы воду сдержать не удалось, материальные потери были бы несопоставимы с тремя составами муки. Погибли бы сотни людей, вода смыла бы все постройки и полностью уничтожила инфраструктуру участка порта. В тот день решительность этого юного инженера определила исход дела, и если бы тогда оказалась не его смена, катастрофы было бы не избежать.
Сердце Володи бешено колотилось, выстукивая двести, если не все триста ударов в минуту.

***

- Владимир, ты уж извини, но отпуск тебе придется сократить. Двадцатого сентября, перед закрытием навигации у меня ревизорский объезд наших объектов. Я хотел бы, чтобы ты поехал со мной. Во-первых, потому, что я назначил тебя начальником службы портов, и тебе было бы полезно все посмотреть и ознакомиться вживую, а во-вторых, поездка будет дней двадцать, и мне хотелось бы узнать тебя поближе.
- Зиновий Георгиевич, поймите, до двадцатого сентября осталось девятнадцать дней. На Николаев ближайший самолет летает из Новосибирска, а на Новосибирск рейс будет только через пять дней. Мне от Николаева еще до Херсона добираться, просто элементарно не хватит времени, путь не близкий. Мы же подали заявление, у нас свадьба. Я билеты за месяц брал. А сейчас я уже ни на один рейс не попаду!
- Подожди.
Захватов подошел к телефону, снял трубку и набрал номер.
- Алло, Николай Саныча будьте любезны. Захватов.
…
- Алло, Коля, здравствуй. Ты говорил, что в Москву летишь?
…
- Завтра утром уже? Слушай у меня к тебе просьбочка, тут такие обстоятельства… захвати с собой одного человека. Я прошу. Сделай небольшой крюк, подхвати его в Хабаровске.
 Захватов повернулся к Володе:
- Завтра командующий Дальневосточным округом Козаченко в Москву летит, ты полетишь с ним на персональном самолете. Из Москвы в Николаев рейсы каждый день. Тебя мой водитель завтра утром отвезет на военный аэродром, так что беги сдавать билеты и собирай вещи, а двадцатого я тебя жду!

***

Поднялся Володя на борт – удивился, и не думал, что в Советском Союзе такие самолеты делают - тут тебе и кают-компания, и кабинет с библиотекой, и спальные каюты, отделка – ценными породами дерева, кожаные кресла расставлены вокруг журнального столика. Обычно с Дальнего Востока самолеты летели долго, делали множество посадок для дозаправки, но это был не обычный Ил-12, а его модифицированный вариант.  Ил-12-11 конструировался специально для высшего руководящего состава страны, поэтому запас топлива у него был на четыре тысячи километров, шумоизоляция не хуже чем в Роллс-Ройсе, а в полете возникало чувство, будто скользишь на яхте по океанскому простору в легкий бриз - плавность непередаваемая, ни тебе тряски, ни вибрации.
Полет долгий, около суток, но на ночевку не останавливались, только дважды садились на дозаправку. Все время полета главком держался несколько отстраненно, хотя без надменности, особо не разговаривал, да и Володя высокого чина не донимал вопросами.
Вот уж и Москва показалась внизу, огни аэродрома замерцали, только почему-то самолет слишком долго кружил над аэродромом: то шел на снижение, то вдруг вверх его резко тянуло, то снова вниз кидало.
Придвинул генерал к себе переговорное устройство, щелкнул кнопкой:
- В чем дело?
- Николай Саныч, переднее шасси не выходит.
- Так попытайся вытряхнуть.
- Пытаюсь, не выходит.
- На брюхо сажать будешь?
- Теперь уже и на брюхо не посадить - задние шасси из мотогондол вышли, назад не убираются, мы при посадке носом в землю зароемся.
- Так что делать?
- Не знаю, буду продолжать пытаться вытряхнуть переднюю стойку.
Володю поразило спокойствие, с которым выслушал командующий командира экипажа и, со свойственной ему непосредственностью, спросил:
- Николай Александрович, а если шасси помочь выйти?
- Интересно как? За борт полезешь?
- Нет, передняя стойка ведь находится где-то под нами?
Переговорное устройство было включено, поэтому пилоты слышали диалог в салоне.
- А что — мысль! Правда, если четыре гидравлические помпы не могут выдавить стойку, вы-то как поможете? Да и как пол расковырять?  Между прочим, обшивка прочная и толстый слой изоляции, - отозвался летчик.
- А нет на борту топора?
- Откуда?!
- Зато есть штык-ножи, – прервал Козаченко их диалог.
Казалось, в нем совсем нет волнения, выдавали только капельки пота, выступившие на бритом затылке.
Володя вместе с двумя генеральскими порученцами нещадно рвал ковровое напольное покрытие, но толстый слой фанеры, из которой был сделан пол, проковырять было не так-то просто. На обратной стороне штык-ножа есть небольшая пилка, но, чтобы начать ею пилить, надо было проткнуть лист толстой фанеры, а он никак не поддавался натиску клинка. С бешеной скоростью штык взлетал и снова врезался в пол. Наконец, в какой-то момент лезвие провалилось, проткнув изоляцию, и уперлось во второй слой фанеры. Это было неприятное открытие: оказывается, пол состоял из двух слоев толстой фанеры, между которыми находилась изоляция, представляя собой как бы двойной бутерброд.
- Ну, как идет? У нас горючего на час двадцать осталось.
- Стараемся, не так-то это просто…

Наконец показалась полость. Створки люка были приоткрыты, стойка чуть торчала наружу. Теперь нужно было расширить отверстие, чтобы можно было залезть в полость.
- Долго возитесь! У нас уже топливо заканчивается!
- Сейчас, сейчас, уже не много.
Шесть пар рук, как заведенные,  пилили и рвали фанеру.
- Я выхожу на полосу, больше кружить не могу. Будь, что будет!
Володя втиснулся в дырку, уперся локтями в края и встал на заклинившую стойку. Он видел, как приближается земля. Подпрыгивая на опоре, пытался выдавить наружу - ничего не выходило. Его комариного веса не хватало, а расстояние до земли стремительно сокращалось, захватывая дух. Изо всех сил он подпрыгивал и обеими ногами ударял по опоре шасси. До земли оставались считанные метры.
- Ну что?! – не выдержав, заорал летчик.
Володя в очередной раз подпрыгнул на балке и понял, что проваливается. Еле-еле он удержал себя локтями, чтобы не выпасть из самолета. Опора вышла, и, спустя несколько секунд, колеса соприкоснулись с землей. Он так и продолжал висеть, от встряски его кинуло на край дыры, и он сильно ударился ребрами. Дыхание перехватило, руки уже не могли держать, в этот момент главком с помощниками, ухватив его за подмышки, как котенка втянули внутрь.
Когда самолет, наконец, замер, Козаченко, перед тем, как выйти,  подошел к Володе, похлопал по плечу, с языка слетело короткое:
- Ну ты, бля, молодец!

***

У начальника пароходства был персональный разъездной теплоход «Жемчужина» -  красивое, двухпалубное судно, некогда принадлежавшее китайскому императору и подаренное Амурскому пароходству великим Мао.
Вместе с Володей в ревизорскую поездку Захватов пригласил своего приятеля - председателя Совета национальностей Ивана Черного. Для Черного это скорее был  туристический круиз по Амуру, нежели рабочая поездка.
Посетить предстояло три объекта: судоремонтная база в Ленинском,  порты Благовещенска и поселка Черняево. Вся поездка должна была продолжаться двадцать дней, на борту, кроме Захватова, Либермана и Черного, было еще 12 человек экипажа.
В распоряжение Володи предоставили  двухкомнатную каюту, скорее напоминающую номер шикарного отеля: спальня с огромной кроватью, уборная комната, гостиная, посреди которой стоял большой кожаный диван и журнальный столик красного дерева. У Захватова с Черным, понятно, тоже было никак не хуже.
Несмотря на то, что уже была середина осени, погода стояла изумительная. Теплоход плавно понесло вверх по течению, и, только вышли из города, за бортом раскинулся восхитительный пейзаж. Нетронутая, девственная тайга и природные пастельные краски способствовали умиротворению и расслаблению, навевая мысли о вечном.

***

В кают-компании стол накрыли на троих, экипаж питался отдельно. Стол скромный, без излишеств: ребрышки бараньи с пряностями нажарены, свежие овощи нарезаны и запотевший графин водочки из холодильника.
- Ну, за светлое будущее, товарищи!
Неспешно текла беседа, только, чем меньше оставалось в графине, тем больше Черный был Володей недоволен:
- А ты что не пьешь?
- Спасибо, Иван Степанович, я не любитель.
- Не любитель? Я, председатель совета национальностей, с тобой выпить желаю, а ты, значит, не любитель! Пей!
- Спасибо, я не хочу.
- Ты кому отказываешь! Значит, тебе наплевать, вроде как, на мои слова?! – завелся Черный.
- Оставь его, Степаныч, – засмеялся Захватов – знаешь, как его фамилия переводится? Свободный человек, homo liber по-латыни – он дружески хлопнул Либермана по плечу.
Володя тихо встал и вышел на палубу, на свежий воздух звездами полюбоваться. А небо! Кажется, посмотришь вверх и всю вселенную до самых ее окраин увидишь. Над тайгой огромный диск луны висел, освещая макушки деревьев мягким лимонным светом. Прохладный осенний ветерок нес речной воздух такой чистоты и свежести, что голова кружилась.

***
Утром завтракали вдвоем. Черный, видимо, после вчерашнего вечера еще не отошел и к завтраку не спустился, появился только к обеду. Поначалу держался холодно, но потом сквозь зубы проговорил:
- Слушай, я вчера не прав был, извини. Вообще ты молодец, крепкого характера.
- Семь лет по мужским общежитиям не проходят бесследно.
Все дружно рассмеялись, и обстановка потеплела.

***

Рассветало. Солнечные лучи нехотя пробивались сквозь утренний туман, медленно рассеивая ночную прохладу. Судно бросило якорь в двухстах километрах вверх по Амуру выше Ленинского. Володя, стоя у окна каюты,  наблюдал удивительную картину, как  китайцы из реки черпали воду. Вернее, один черпал и передавал второму, второй ведро уносил. Тут же следующий с пустым подскакивал, и работала вся эта система, как швейцарский хронометр: первая секунда – взял ведро, навесил на журавль, вторая секунда – опустил, зачерпнул воду, третья секунда – поднял, с журавля снял, четвертая – отдал ведро, взял у следующего пустое, и снова повторилась операция.  Полюбовался такими работниками Володя, пошел бриться - через час завтрак. После завтрака снова к борту, а китаец все там же – воду черпает, все те же четыре секунды на цикл. Ладно, с документами нужно поработать, кое-какие цифры посмотреть. Володя свой рабочий стол к окну каюты подтащил, чтобы не выпускать из виду диковинных работников: сидит, документы читает, одни цифирки с другими сравнивает, а сам нет-нет, да глянет в окно - не присели ли отдохнуть, не перекуривают ли? Нет, без остановки, четыре секунды, словно и не люди вовсе на том берегу, а чудо-насос воду качает. На обед позвали, так в кают-компании местечко он занял рядом с окном, разбирает его уже не на шутку: остановиться когда-нибудь этот механизм или он вечный? После обеда на левый борт палубы бегом побежал наблюдать.
- Владимир, куда это ты все время смотришь? И за обедом все в окно пялился.
- Да вот, Зиновий Георгиевич, интересная картина – видите, как работает? Обратите внимание, ровно секунда на операцию, четыре секунды цикл.
- Ну, вижу и что?
- А то, что встал я в полседьмого - он уже работал. Сейчас третий час, а китаец ни разу не остановился! Без единого перекура! Наш работник за первый час десять перекуров бы сделал, а к этому времени лежал бы в обнимку с ведром мертвецки пьяный. А у этого КПД сто процентов, в туалет не отходил не разу!
- Ты Григорьева знаешь?
- Петровича-то? Главного диспетчера Хабаровского порта? Да, да, я понял к чему Вы. Я не раз слышал от старого ворчуна: «Эх, мне бы бригаду китайцев, я бы на х.., все краны повыкидывал, и план бы всегда выполнял!».
- Так я тебе расскажу, что два года назад я возглавлял делегацию от министерства транспорта в Китае. Этот Григорьев тоже был в составе этой делегации. То, что мы увидели тогда в китайском порту, потрясло нас. Представь себе картину: причалы, ни единого крана, на траве сидит бригада китайцев – человек семьдесят. Пришвартовалось судно на погрузку. Бригадир свистнул – тут же все вскакивают, хватают коромысла, на которые подвешены корзины и бегут на склад. Пробегая через склад, они черпают сою и бегут на судно. Пробегая мимо люка, высыпают содержимое в трюм. Воистину завораживающее зрелище: судно начинало «тонуть» прямо на глазах.
- Да, ничего не скажешь, уникальная нация!
- Это точно. Знаешь, при их подходе к делу, за ними - будущее.

    
                ***

Оля, войдя в кухню, досадливо поморщилась: опять эта неряха – соседка после себя плиту не убрала и целую мойку грязной посуды оставила – воды в чайник не набрать.
К тому же по всей кухне пустые бутылки и остатки закуски после вчерашней поздней пьянки раскиданы.
- Зинаида Петровна, - позвала Оля – уберите за собой, мне обед готовить надо, а ни к плите, ни к раковине не подойти.
- Да пошла ты…- просипела еще не протрезвевшая соседка, нетвердой походкой пробиравшаяся в туалет.
- Если будешь материться, старая курва, я тебя вообще больше в кухню не пущу, – вскипела Оля
- Ой-ей-ей! Так я тебя жидовку пархатую и испугалась! - не успела договорить последнюю фразу соседка, как Оля, с детства болезненно реагировавшая на проявления антисемитизма, выхватила из раковины грязный половник и с размаху «заехала» ей по лбу с такой силой, что та, не удержавшись на ногах, рухнула посреди узкого коридора. Оля молча вернула половник в раковину, переступила через корчившуюся на полу со злобными ругательствами Зинаиду и закрыла дверь в свою комнату. 

***

Легли проблемы на стол тысячей страниц, а на плечи, пожалуй, тысячей тонн. Куда ни глянь - везде аврал, все требовало немедленного вмешательства, но за что схватиться раньше? Полистал Владимир письма, бумаги, решил - все может подождать, а вот в Райчихинский район нужно выезжать немедленно. Уголь в Райчихинском месторождении молодой, хреновый, прямо говоря, но зато лежит на поверхности пластами. Добывать его можно карьерным способом - это самый дешевый способ добычи, от того и такой интерес к месторождению. И все бы хорошо, да только глухомань, на 50 километров ни одной деревушки. Нагнали техники, вагончики поставили, а ни электричества, ни тепла ведь нет, не говоря о душе и уборной. По лету-то еще ничего, и за вагончиком справиться можно и из ведра водой помыться на улице - нормально. А сейчас ноябрь. Уже холода не шуточные, а скоро совсем  лютые морозы ударят, тогда, нужду справляя за вагончиком, к этому самому вагончику примерзнуть можно. Рабочие возмущались такими условиями жизни, многие уже самовольно уехали.

***

- Володя, не успели мы пожениться, ты уехал на двадцать дней с Захватовым. Приехал, месяца не прошло - ты снова уезжаешь. На сколько в этот раз?
- Олюшка, ты же все сама понимаешь.
- Конечно, понимаю. Но и ты меня пойми: мне трудно, здесь у меня никого нет, новое место. Ты все время на работе. А даже когда мы вместе, все равно где-то далеко. К тому же каждый день воевать приходится с соседкой – пьяницей.
- Все будет хорошо, сейчас трудный период, но это не навсегда, жизнь наладится. Я не знаю, сколько мне там придется провести время, может неделю, может месяц. А насчет квартиры, ты же знаешь - в следующем году, когда новый дом сдадут, нам с тобой там «двушка» уже распределена, осталось чуть-чуть потерпеть.
- Скорее бы… Я собрала тебе теплые вещи. Всегда носи шерстяные носки и не ходи расстегнутый на ветру, иначе подхватишь воспаление легких.
-Да, конечно.
Ему и в самом деле было непросто: получив назначение на должность начальника службы портов, он провалился в бездну хаоса, разгильдяйства и безответственности. Весь ужас состоял в том, что невозможно было провести ни одного решения - они утопали в этой отвратительной русской безалаберности. Опускались руки, пропал сон. Больше всего угнетало бессилие и невозможность переломить ситуацию.

***

- Ну, здравствуй, Володя.
Захватов обнял по-отечески Либермана, усадил в кресло.
- Рассказывай.
- Ну, что рассказывать, Вы и сами не хуже меня все знаете...Бытом возмущались, снабжением. Действительно, ведь хуже, чем в лагере условия. Кое-как организовали им отопление вагончиков, теплую душевую сколотили с баком для нагрева воды.
- А воду электричеством греть?
- Да нет, генератор-то дизельный, а туда зимой дизель проблемно доставлять. Просто к баку топку угольную приварили. Да продовольствия несколько бортов подтянули.
- Больше не возмущаются?
- Вроде успокоились, да и те, кто уехал оттуда, понемногу  возвращаются.
- Это хорошо, что тихо все разрешилось, – помолчал полминуты Захватов и добавил - и хорошо, что вдали от партийного глаза.
- Это точно, потому что партию они чистили не шуточно.
- Замяли и, слава Богу. Если бы об этой забастовке с антипартийными лозунгами стало известно, и им бы досталось и  наши головы с плеч слетели. Но вот что меня сейчас беспокоит, так это Комсомольский порт.
- Да, самый проблемный.
- Понимаешь, ко всем напастям рабочие на начальника порта телегу мне и в горком накатали.
- А из-за чего сыр-бор?
- Да дело в том, что сам он мужик хамоватый, и жена у него мерзопакостная баба. На, возьми, почитай, – протянул он Володе письмо от рабочих.

«Уважаемый Георгий Зиновьевич, пишут Вам простые рабочие Комсомольского порта. Защитите нас от бесчинств начальника … - начало было еще ничего, но высказаться хотел каждый, от чего письмо пестрило разными почерками - … на это жена его назвала меня драной кошкой. Я ж ей говорю, что какое право она имеет оскорблять меня, а она и говорит, что я сошка мелкая и чтобы не вякала…»

- Ну что же, укоротим язык, и гонор жене подрежем, – не скрывая улыбки, начал Володя – я, собственно, уже все равно готовил Вам рекомендацию о снятии начальника. Дела в этом порту хуже некуда.
- Да, кадровый вопрос очень острый. А кого вместо него?
- Я бы рекомендовал Зираховского.
- Главного инженера Хабаровского порта?
- Да, Владимир Михайлович грамотный специалист, я работал под его руководством после перевода в Хабаровский порт. Других кандидатур не вижу.
- Хорошо, Володя, готовь приказ, я подпишу, и поезжай в Комсомольск, посмотри там, что, да как,  и с местным горкомом согласуй кандидатуру Зираховского.

***

Снова отъезд, с такой работой и семью-то забудешь! Правда, на этот раз  в Комсомольск всего на два дня.
- Володя, я надеюсь, ты хоть Новый год дома проведешь?
- Ну зачем ты так? Это же короткая поездка, кстати, ты не хочешь в нашем ведомственном техникуме физику преподавать? У них по-моему эта вакансия свободна.
- Конечно, хочу! Я уже видеть эти стены не могу! Сижу целыми днями одна дома, скоро говорить-то разучусь.
- Ну, вот и хорошо, я им позвоню, думаю, они тоже обрадуются столичному специалисту, - подмигнул Володя, чмокнув жену.
***

Первым делом – в горком! В Советском Союзе партия всегда была главной силой, управляя всеми сторонами жизни советских людей, а уж кадровые решения в отношении руководящего состава и подавно сначала согласовывались там.
Владимир открыл дверь приемной и быстрым шагом направился к кабинету. Но на пути каждого «ходока» к высокому начальству было грозное препятствие – секретарша. Секретарши в Советском Союзе - особая каста, они были призваны оградить слуг советского народа от него самого, пресекать несанкционированное проникновение той
самой кухарки, которая по завету Ильича может управлять государством. Потому, увидев посетителя, нагло прущегося в святая святых – кабинет секретаря горкома партии, дамочка вскочила из-за стола, и уже широко раскрыла  рот, чтобы обрушиться на несчастного, разъяснив, что такое демократия по-советски. Только, очевидно, не было времени у наглого мальчишки ее слушать, не было у него желания ей улыбаться, объясняя цель визита, поэтому он махнул в ее сторону рукой, и рухнула от этого жеста назад в кресло «церберша», будто ее секретным энергетическим ударом шаолиньский монах поразил. На самом деле никакими сверхъестественными способностями этот молодой человек не обладал, просто у каждой профессии есть свои секреты и свои особенности. Главной особенностью профессии советской секретарши было безошибочно определять тех, для кого заветные двери всегда открыты, и эта отмашка, этот полный пренебрежения жест, был тайным паролем, тайным знаком, известным лишь избранным.
Молодой человек с кучерявой головой беспрепятственно скрылся за дверью.
- Добрый день, начальник службы портов…
- А-аа, Володя, я же говорил, что мы еще встретимся! Проходи, садись. Рад тебя видеть!
К своему большому удивлению Володя опознал в секретаре горкома бывшего директора, у которого работал на военном заводе в Хабаровске-6.
- Михаил Петрович, а Вы здесь как?
- Да вот, переведен на партийную работу. А вот ты, Володька, я смотрю, быстро прешь вверх, хотя я не сомневался, что так и будет, когда ты уходил от меня.
- Не жалеете, что сюда перешли?
- И жалею, и нет... Все-таки работа директора интереснее, есть место творческому подходу, видишь реальные результаты. Но с другой стороны меня постоянно тюкали все, кому не лень, а здесь я бог и царь.

Посидели за стаканчиком импортного коньяка, вспомнили работу на военном заводе:
- Кстати, Михаил Петрович, а как покрасочные системы-то?
- А вот, посмотри...
Он бережно достал с полки лакированную коробочку, открыл, а там орден Ленина на шелковой подушке переливался золотом и платиной.
- За внедрение передовой технологии! И, кстати, перевод сюда я после этого получил. Так что, в некотором роде я тебе обязан этим креслицем. С меня причитается!
 Кандидатуру Зираховского утвердили тут же без проблем. Старого директора тоже сняли тихо, без шума, и следующим утром Володя поездом вернулся в Хабаровск.



***

Новый год сродни тайфуну: две недели после грандиозной пьянки люди в себя придти не могут. Аварийность в этот период многократно возрастает.
- Ну как, Володя, дела?
- Да уже в норме, люди оклемались после праздника, везде работы по подготовке портов к навигации идут согласно графику. Только Комсомольский порт отстает. Да вы же сами там ситуацию знаете.
- Да знаю... А как у тебя самого дела? Как у Ольги?
- Вижу, Вы уже в курсе. Все в порядке, ориентировочно в конце июня родит.
- В общем, давай так, ты у нас готовишься папой стать, и жене ты сейчас дома нужен, поэтому я тебя от дел временно отстраняю, никаких командировок, все распихай заместителям, а тебе будет другое задание, не менее важное и ответственное.
- И какое же, Зиновий Георгиевич?
- Знаешь, что мы строим?
- Да много всего строим: строим третью площадку хабаровского порта, строим терминал сыпучих грузов в Комсомольске, строим наливной терминал в Благовещенске…
- Не верно. Мы строим коммунизм! И это будет одна из главных тем съезда партии, который Хрущев созывает в следующем году.
- А я тут при чем? Вы хотите, чтобы я к этому съезду коммунизм построил? Переоцениваете вы меня, Зиновий Георгиевич.
- Да нет, не переоцениваю. А задание тебе вот какое… ты фантастику любишь?
- Нет.
- Ну не суть, так вот, к съезду от всех министерств по всем отраслям промышленности потребовали доклады, как будет выглядеть отрасль при коммунизме, и как нам этого добиться. Вот этот доклад я и прошу тебя подготовить. Собственно, конечно, никаких реальных действий не будет, однако, отнестись к докладу надо серьезно. Похоже, что наиболее дельные предложения будут представлены Хрущеву.
- Очередная инициатива сверху?
- Прекрати ерничать, Володя. Задача ясна?
- Да Вы что, Зиновий Георгиевич, шутки-шутками, а  у меня дел по горло! В Комсомольске Зираховский - человек новый, ему помощь наша потребоваться может, в Благовещенске...
; Стоп, Володя, я, кажется, ясно изъясняюсь? - Захватов нахмурился - все дела в сторону!
Но, перехватив Володин взгляд, подмигнул:
; Будь больше с женой, уделяй ей время и пиши потихоньку эпос на тему светлого будущего.


***

Не привычно как-то, ни тебе забот, ни проблем, на работу утром ходить не нужно. Была сначала мысль пойти посмотреть отчеты, да составить заявку снабженцам, но... с Захватовым лучше не спорить — решил Володя.
Вроде бы плевое задание , но любое дело начинается со сбора информации. А как знать, что при коммунизме с пароходством будет? Одно ясно, коммунизм - это что-то светлое, при коммунизме должно быть лучше, иначе зачем этот коммунизм вообще нужен? А еще интересно узнать, как капиталисты решают проблемы речного судоходства. Известно из школьных учебников, что они рабочий класс угнетают , видимо, поэтому у них в портовых кранах удобная кабина, кресло с регулируемыми валиками, чтобы не затекала спина, чтобы крановщика радикулит не разбил. А в Советском Союзе рабочий может и на фанерной «сидушке» смену отсидеть, а потом, еле разогнувшись, ползти к дому, по дороге еще очередь отстояв в магазин за продуктами. В США «издеваются» над рабочими, в яркие комбинезоны наряжают, словно клоунов в цирке. А в СССР рабочий класс - гегемон, в спецовках ходит непонятного цвета, всевозможными маслами пропитанном, и запах идет такой от этих спецовок, что у неподготовленного человека кружиться голова начинает. Да и потом, в Америке у рабочего «отбирают» кровно заработанное всеми возможными способами: чтобы купить дом с лужайкой, ему приходится идти в кредитную кабалу. А в Союзе всем жилье предоставляют бесплатно, поэтому работяги ютятся  в коммуналке в одной комнате с женой, двумя детьми, родителями и кошкой на девятнадцати квадратных метрах. Опять же, мужичок наработается на тракторе, у которого колесная база с жестким закреплением на раму,  межпозвоночные диски себе разобьет, так его будут бесплатно лечить!
Придя в библиотеку пароходства, Володя попросил справочники и книги о речном флоте США. Библиотекарша пожала плечами:
- У нас ничего такого нет.
- Что, никаких? Посмотрите, должно же быть хоть что-то!
Женщина рылась в формулярах минут сорок:
- Вот! Одна есть, брошюра «Развитие речного флота США» за 1905 год.
Володя задумался, чего интересного может быть в справочнике за девятьсот пятый год? Технологии-то не стоят на месте, но все равно решил взять почитать за неимением лучшего и с каждой страницей все больше удивлялся.
Дочитал книжечку, обвел карандашом все необходимое и  решил отнести в секретариат, отдать перепечатать.  Вот только, если, не дай бог, всплывет, что достижения полувековой давности загнивающего капитализма - это наша несбыточная мечта на пути к коммунизму – голову снимут, поэтому нужно было аккуратно обложку и титульный лист отрезать лезвием. А еще существовала опасность, что кто-нибудь узнает содержание. Володя попросил библиотекаршу показать формуляр на эту книжку, посмотрел - мало вероятно: последний раз книгу в библиотеке в тридцать восьмом брали, семнадцать лет назад, такие книги не особенно пользовались спросом.
Кроме всего прочего, для доклада очень важно оформление — подумал Володя и заказал  в типографии красную обложку с золотым тиснением.

***

- Стой! – окрикнул вахтенный, преграждая путь мужчине, поднимающемуся по трапу.
- Мне нужен мистер Молотов, - по-английски объяснил посетитель.
Вахтенный понял только последнее слово, сказанное господином, одетым в застегнутый на все пуговицы, несмотря на невыносимую жару, белоснежный костюм.
- Коль, позови кэпа! – крикнул он куда-то в глубину судна.
- Чего орешь, здесь я, – уже спускаясь, оборвал вахтенного капитан.
- Мистер Молотов, Вы проявили доблесть и отвагу. Соединенные Штаты бесконечно благодарны Вам за спасение американской подданной. Мы были бы рады видеть Вас завтра в шесть, адрес Вам известен.
С одной стороны, капитану, конечно, хотелось увидеть девушку, с другой – снова идти в американское консульство - дополнительные неприятности.
 Хотя… - подумал он, - они все равно будут.
- Спасибо, я непременно приду. Как Дженни себя чувствует?
- Ей уже лучше.

***

- Андрей Викторович, нам нужно с тобой поговорить, – заглянул помполит в капитанскую каюту.
«Ну, началось...» - подумал капитан, - «скорость стука превышает скорость звука».
И, с трудом выдавив улыбку, вслух произнес:
- Проходите, проходите, Леонид Сергеевич.
- Я вот почему пришел, ты не в консульство ли американское собрался?
- Туда.
- Я не знаю, политически зрелое ли это решение, и не уверен, стоит ли тебе дружбу с империалистами водить.
- Так-то оно так, меня тоже такая мысль посещала. Но с другой стороны, не я к ним навязывался, они сами пригласили, как-то нехорошо отказываться. Что подумают о советских моряках? Не воспитаны, не дружелюбны…

***

Ужин в консульстве был скромный, стол накрыли на двоих.
- Проходите, присаживайтесь, мистер Молотов, – начал посол.
- Спасибо, к сожалению, я не знаю, как Вас звать.
- Джордж, зовите меня просто Джордж.
- Я слышал, есть погибшие. Полиция интересуется происшедшим?
- Мистер Молотов…
- Андрей, к чему такая официальность, прошу Вас, Андрей, – перебил консула капитан.
- Так вот, Андрей, не стоит беспокоиться, с полицией мы все уладили. Дело притормозят.
- Как Вам удалось об этом договориться?
- Пусть это будет нашей маленькой тайной, – Уоллесу совершенно не хотелось вдаваться в подробности подкупа местных чиновников и рассказывать этому советскому капитану, что консульство имеет специальный фонд «черных» денег, из которых оплачивается благосклонность местной бюрократии.
- Как чувствует себя Дженни?
- Гораздо лучше.
- Я могу ее увидеть?
- Не знаю, думаю, нужно спросить об этом ее саму.
Повисла пауза. Дипломат собирался предложить капитану вознаграждение, но боялся обидеть этим, зная, как русские щепетильны, поэтому разговор свелся к обсуждению жаркого климата и красот Африки. Наконец, консул решился:
- Андрей, я хотел сказать слова благодарности от имени своей страны и от себя лично, быть может, мы смогли бы что-то сделать для Вас? Я знаю, что у советских моряков проблемы с валютой.
У Андрея действительно существовала эта проблема, к тому же было очень обидно, что остался без обуви, но принять деньги от посла он не мог.
В конце концов, это что же, он за деньги женщину спас?!
- Джордж, Вы оскорбляете меня своим предложением. Достаточно тех слов, которые Вы уже произнесли.
- Простите, я, честно говоря, и сам сомневался, предложил, что называется, больше для протокола.
- Лучше проводите меня к Дженнифер.
 Они зашли в больничный блок американского консульства.
- Здравствуйте, Дженни, – несколько смущаясь, обратился капитан.
- Здравствуй, здравствуй, герой, – улыбка на лице женщины была искренней, хотя из-за ссадины в уголке рта слегка кривоватой.
- Как Вы?
- В порядке!
- Только настоящая  американка ответит, что она в порядке, находясь в больнице с забинтованной головой.
Дженни расхохоталась и протянула гиганту правую руку в знак приветствия. Шутка из уст этого русского великана выглядела для нее экзотикой.
- Мне сказали тебя зовут Андрей, – больше утверждая, чем спрашивая и продолжая все так же улыбаться, сказала она.
Капитан смотрел на стройную женщину в спортивном костюме, и удивлялся,  как белый бинт на темных волосах  мог не только не портить, а вроде бы даже дополнять образ.  Испугался даже этого моментально вспыхнувшего чувства нежности и умиления.
- Я рад, мисс, – и, сделав паузу, с вопросительной интонацией добавил - или миссис, я, к сожалению, не знаю Вашего полного имени.
- Миссис Хавинсон, но зови меня просто Дженни.
- Я рад, что Вы чувствуете себя лучше. Мне пора возвращаться на корабль.
- А знаешь, приходи завтра днем, я покажу тебе сад, у нас очень красивый сад. Уже давно созрели вишни и груши.
- Вишни?! Здесь в Африке? – удивился Андрей.
- Наш садовник и не такие чудеса творит. И потом, - женщина, потянулась к уху капитана, для чего ему пришлось сильно нагнуться, и, словно заговорщица, прошептала – каждый вечер Джордж ходит в сад, ободрал уже все плоды внизу. А мне сейчас трудновато лазить наверх по лестнице. Ты-то и без лестницы можешь с самого верха достать.
Капитан улыбнулся:
- Ну, что же, я не дам Вам остаться без фруктов.

***

Только направился капитан  к трапу, а помполит тут как тут:
- Андрей Викторович, в город собрались?
- Да, пойду по делам: в управление порта нужно зайти, на телеграф, дать телеграмму в наше пароходство, уточнить, с каким сухогрузом наши запчасти придут.
- Ну, так и я как раз в город хотел, вот и пройдемся вместе.
«Вот пиявка, но ничего, я от тебя избавлюсь», - решил капитан измором взять помполита, прибавив темп. А шаги-то огромные, так что помполит рядом уже на бег перешел.
- Андрей Викторович, а куда мы так спешим? Целый день впереди.
- Много дел, нужно разные места посетить, везде успеть, – и еще шагу прибавил.
Может через базарную площадь? Там народу много, потеряться очень легко. Нет, не выйдет, с его-то ростом он как колокольня над толпой возвышается, из любой точки его видно. Лучше по-другому:
- Ну, вот и пришли. Вы как, прогуляетесь, пока я в управлении?
- Да нет, я подожду внутри.
- Я ведь долго могу. Не знаю, сколько там пробуду.
- Ничего, я газетку почитаю.
«Ну, почитай, почитай газетку. В жарком, душном коридоре тебе полезно попариться будет».
Андрей зашел в кабинет начальника судоремонтной службы, а помполит пристроился напротив двери, сел, головой к стеночке прислонился. А дел у капитана всего на пять минут: уточнить ранее согласованный план постановки судна на ремонт. Вопрос скорее надуманный, просто у начальника этой службы кабинет имел служебный выход во двор управления. Андрей обратил на это внимание еще в прошлый визит. Вот через эту дверку  он и вышел, направляясь в американское консульство.
***

- Проходи, Володя.
- Спасибо, тезка. Я смотрю, подрастает твоя дочурка.
- Ты же знаешь, дети растут как грибы.
- Особенно, чужие, – хохотнул гость.
Либерман повернулся к жене и несколько извиняющимся тоном попросил:
- Оля, ты не дашь нам чайку, а мы пока поговорим.
- Хорошо, - в ее голосе явственно прозвучало недовольство.  Историю, в которую влип Зираховский, обсуждало все пароходство. Олю тоже разбирало любопытство, и она хотела услышать подробности из первых уст, поэтому было немного обидно, что ее попросили удалиться.
- Ну что, в пароходстве, наверно, мне уже все «кости перемыли»?
- Давай без дураков, ты меня знаешь давно, если хочешь, то рассказывай все, как есть, подумаем, что можно сделать.
- Ну что, на новогоднем «огоньке» увидел девицу, отпустил пару комплементов, она тоже интерес стала проявлять. Потанцевали, вышли покурить, сам не знаю, как оказались в какой-то комнатушке, то ли подсобка какая была, то ли что. Ну, у меня голова и выключилась: молодая, красивая, роскошная.  Какие уж тут тормоза?! Ну, я ей и вставил. А девица, скажу я тебе, горячая, раз, два, а ей все мало. Короче долго нас не было, ее мамаша, Сокольникова, бухгалтер в пароходстве, ну, ты ее знаешь?
- Знаю.
- Так вот, хватилась дочери, стала искать, видать услышала, проходя по коридору. А вопит она за этим делом, скажу я тебе!
- Кто вопит? Мамаша?
- Да нет, Лизка, дочь ее. Так вот, она ворвалась, подняла шум, на следующий же день в обком телегу настрочила.
- Ты все объяснил?
- Да, но только в Советском Союзе девушки в семнадцать лет сексом не занимаются. Ты же понимаешь… Я даже жениться на ней предложил.
- Жениться?!
- Представь себе, эта девчонка мне в душу запала. Мы с ней, несмотря на скандал, продолжаем общаться. И хотя разница в возрасте приличная, она за эти три месяца стала мне близким человеком. Только мамаша ее и слышать ничего не хочет. Требует расправы.
- Я неплохо знаю секретаря Комсомольского горкома, попробую с ним поговорить.
- Даже не звони ему. Бесполезно. Во-первых, телегу она в обком сразу накатала, а во-вторых, он бы все равно не стал вмешиваться. Да ладно, я еще молодой, с руками, если снимут, уеду в Горький назад, уж как-нибудь заработаю себе на кусок хлеба с маслом.
- Не горячись, ты же отличный специалист, найдем, если что, тебе место в Хабаровске.
- Нет, Володя, спасибо, здесь мне все равно работать не дадут, да и не о должности жалею больше. На самом деле я знаю, это смешно, но похоже я в Лизку влюбился, я всегда о такой мечтал. Да и не такой уж я старый! Мне только тридцать четыре. Через полгода ей восемнадцать будет, так вернусь за ней, распишемся. Там, в Горьком, в институт поступит. Я на самом деле ни о чем не жалею.
- И что, она согласна?
- Да, и мы с ней уже обо всем договорились.
- Тогда удачи! Надеюсь, у вас все будет хорошо.

***

- Ну, здравствуй, Андрей, я уже думала, ты не придешь.
- Никак не мог отвязаться от помполита.
- Кто это?
- Тот, кто должен следить за тем, чтобы я сюда не ходил.
- То есть? Как это?
- Понимаешь Дженни, ты капиталистка, угнетательница рабочего класса, и нам, советским морякам, запрещено контактировать с вами. Считается, что вы нас поймаете в свои сети и завербуете.
Девушка заулыбалась:
- Ну и как? Я поймала тебя в сеть?
- Кажется, да, – краснея, как мальчишка, ответил капитан, ловя себя на мысли, что этот чертенок в юбке безумно ему нравится.
- Пойдем в сад, на улице-то жара, а здесь в комнате и вовсе «филиал ада».
Сад в американском консульстве поражал своей буйной зеленью. Везде стояли разбрызгиватели, и в воздухе витала мелкая водная пыль, создавая уголок прохлады во всеобщем царстве испепеляющей жары.
- А на самом деле, тебе что-то будет, если узнают, что ты здесь?
- Во-первых, знают, во-вторых, я последний раз в заграничном плавании, как и последний раз в должности капитана. Может быть, меня даже арестуют и расстреляют на Родине, но это в самом худшем случае.
- Прекрати так шутить, - Дженни подошла к капитану, и, посмотрев своими темными глубокими глазами, тихо спросила – ты жалеешь, что оказался тогда там?
Андрей провалился в бесконечную черноту этого взгляда, ему даже показалось, что у него кружится голова.
- Нет, ведь иначе бы я не встретил тебя. Хотя мне жалко обуви, которой я из-за этого лишился, - лукаво подмигнул он.
Молотов, выросший в стране, где неаккуратно сказанное слово может привести к самым трагическим последствиям, давно разучился дурачиться. А уж если ты допущен за рубеж матушки Родины, то надзор за тобой двойной. Но сейчас рядом с этой «акулкой» капитализма, он почему-то чувствовал себя свободно, как мальчишка.

***

Духота невыносимая, «аромат» пота так и висел в воздухе. Рубаху помполит расстегнул уже до пупа - капитан четвертый час из кабинета не выходит. Решил сам туда. Дернул дверь – закрыто.
- Он сегодня до трех. Ушел уж давно, – буркнула проходящая мимо чернокожая старуха.
- Как ушел? Я ж здесь давно стою, никто не выходил.
- Так он через служебную домой уходит.
«Ну сука, ну погоди, я тебя с говном смешаю, я тебя …, да я…» - Леня-дятел, как его называла команда за способность бесперебойно «стучать», просто не находил слов. Его аж трясло, он чувствовал себя полным идиотом, и всю дорогу назад  выдумывал самые страшные кары капитану.

***

День пролетел как один миг, он сам не заметил, как стемнело. Огромный, как скала, сложенный, как молодой бог, русский капитан рассказывал о жизни в Советском Союзе, о комнате в коммуналке, долго объясняя, что это такое,  о том, как он ездил на картошку и сенозаготовки, когда учился в мореходке. А она рассказывала ему о своей трехэтажной
вилле, скучных светских раутах, о том, как любит она гонять на своей «Альфа-ромео» по широким американским дорогам вдоль Атлантики.
- А знаешь, я ведь никогда не сидел за рулем машины. С любым пароходом справлюсь, с любым катером, а машину вот не приходилось.
- Все, решено, завтра я буду учить тебя водить машину! Договорились?
 
***

Володя шел по коридору и вздыхал про себя, знал, предстоит тяжелый разговор с Захватовым. И дело не в том, что это Володя Зираховского рекомендовал, по этому поводу никогда Захватов не станет его корить, просто нужно было принимать срочное решение, что-то делать с Комсомольским портом.
- Добрый день, проходи. Как дома?
- Время летит, не успел оглянуться, как дочурка уже по квартире носится, и волосы такие же, как у меня кучерявые.
- Это точно, совсем мало ты с семьей бываешь. Как Оля?
- Дома больше сидеть не хочет, решила выходить на работу, как только ее мать приедет с Иркой нянчиться.
- Доклад твой всех в восторг привел. Его Хрущеву лично министр читал. Слушай, из тебя выйдет отличный фантаст!
- Вообще-то это был перепечатанный справочник «Развитие речного флота США» за девятьсот пятый год, и делов-то - прошедшее время на будущее заменил.
- Ты что, охренел? А если бы узналось? Да нам бы… Ладно, чего теперь, лучше скажи, какие у тебя мысли насчет Комсомольского порта?
- Не знаю, Зиновий Георгиевич, не знаю. Хороший Зираховский специалист, но на баб слаб.
- Дурак, прямо на Новогоднем огоньке трахнул несовершеннолетнюю девчонку!
- Он же не думал, что ее мамаша телеги секретарю обкома писать будет.
- Да чем он вообще думал!
- А главное подумаешь, он же не изнасиловал ее, она сама его на это спровоцировала.
- Спровоцировала?! Так верхней головой думать надо было, и на провокации не поддаваться.
- Ну, что теперь поделаешь...
- Ну и кого начальником порта назначить? Это был уже девятый за четыре года. Есть у тебя кандидатуры?
- Может Брянцева?
- Сам знаешь, не вытянет порт.
Повисла пауза. Володя все понял, но продолжал игру:
- А если попробовать Федорычева?
- Из той задницы, в которой порт находится, он тоже не вытянет.
- Знаю, а Васильев?
- Ладно, прекрати, – Захватову это словоблудие надоело – я знаю, кого назначить начальником порта в Комсомольске-на-Амуре.
- Кого?
- Тебя, тебя Володя.
- Да, я тоже не знаю кандидатуры лучше.
- Тогда готовься!
Стать начальником порта - вроде как понижение, но это иллюзия: де юре – понижение, де-факто -  несопоставимые возможности. Да и потом, работа чиновничья ему уже надоела, хотелось живого дела.

                ***

Жара стояла страшная, взмок капитан. На площади у центрального въезда в порт кипела жизнь: старые пикапы, телеги, запряженные быками, люди туда - сюда сновали как косяки сельдей. Но он сразу приметил черный автомобиль, рядом с которым стояла женщина, та самая, та единственная, ради которой Господь и создал весь этот дрянной мир. Улыбнулся и направился к ней, а она в ответ ему уже махала рукой. Да и как его было не заметить, даже в такой сумасшедшей толпе возвышался он над людьми, словно колосс, и, казалось, будто вся площадь могла уместиться на его ладони.  Ликовало все внутри у него, тысячи труб выдували в душе безумную симфонию.  Знал, конечно, что ему в спину еще одна пара глаз смотрела, но теперь не до этого было, все мысли в голове занимала  только Дженни. Ее образ убаюкивал Андрея на ночь и утром будил своей ласковой улыбкой.
Осторожно, стараясь слегка прикасаться, взял капитан ее руку,  а самому хотелось прижать девушку к себе, вознести над площадью, вознести над миром к самому солнцу и взлететь вдвоем, потому что от прикосновения к ней его могучее тело сделалось совсем невесомым.
Люди носились, площадь, словно гигантская карусель, где все кружится и вращается, только для них двоих время остановилась, словно изваяния застыли, глядя друг другу в глаза.
Андрей очнулся первым, неловко стало: вцепился ей в руку и не выпускает. Разъединил ладони, а Дженни только улыбнулась, то ли чтобы неловкость сгладить,  то ли чтобы скрыть легкую досаду, что он выпустил ее руку. Его огромная сила манила, притягивала как магнит. Она ловила себя на мысли, что с каждой секундой в ней все сильнее и сильнее разгорается огонь желания вцепиться в него изо всех сил, вцепиться, притягивая его к себе всем телом и упиваться, словно вампиру его беспредельной силой и энергией.
- Салют советским морякам! Я правильно сказала?
- Здравствуй, Дженни. Как себя чувствуешь?
- Не так плохо, благодаря тебе, – задорно ответила  девушка – готов сесть за руль?
- А может не надо? Да и за твое здоровье волнуюсь, все-таки колесной техникой я не управлял никогда, знаешь, больше как-то с водными видами транспорта имел дело.
- Андрей, ты что, боишься что ли?
- Да нет, конечно, чего бояться? – браво ответил капитан, он и в самом деле не слишком волновался. В конце концов, девчонка справляется, так уж у него-то точно проблем не возникнет.
Но на деле оказалось все не так просто: дергалась машина, то прыгнет, как кузнечик, то заглохнет, да еще все это в толпе. И как это вообще возможно? На педали смотреть, на рычаг передач, на панель приборов, да еще за ситуацией за окном следить надо! Ведь люди вокруг скачут, норовя непременно попасть под колеса, ослы да грузовики - голова кругом идет. А она сидит рядом и только смеется. А капитан уже весь в поту:
- И почему нужно в Африке на черной машине ездить?
Но, на удивление, очень скоро и педали стали понятными, и рычаг передач более податливым.
Под чутким руководством Дженни они доехали до французского района.
- Пойдем пообедаем в «Буржуа».
У Андрея екнуло в животе - как увидел здание ресторана, сразу понял, его годового лимита на валюту не хватит, чтобы там один бутерброд съесть.
- А хочешь, поехали к нам на корабль, у меня великолепный кок! – сделал хитрый маневр Андрей. Но Дженнифер была неумолима:
- Брось, зачем ехать. Здесь очень неплохо кормят.
Капитан насупился, а когда стали на стол подавать не блюда, а произведения кулинарного искусства, сделался совсем грустным, кусок не лез в горло.
Почти с ужасом он смотрел на вышколенного черного официанта в белоснежной рубашке, несущего на небольшом серебряном подносе счет.
- Оставь, Андрей, – взмахнула рукой Дженни, когда он стал доставать бумажник.
- Я сам могу заплатить. Не привык я, чтобы женщины за меня платили.
- Знаешь, давай не напрягать друг друга. Я обязана тебе жизнью, ты герой, но, кроме этого, ты капитан судна, хотя тебе еще нет тридцати, и весьма успешный мужчина. А то, что у тебя нет денег, виноват не ты, а этот, как его…- она хитро подмигнула – Ленин! Поэтому и только поэтому я плачу за обоих, что ни на одну секунду не умаляет твоего достоинства как мужчины.
Ход мысли Дженни сильно удивил его. Ведь и вправду, у американских капитанов есть деньги, выходит действительно в том, что у него нет денег, виноват не он. Оба дружно рассмеялись. Таким свободным Молотов не чувствовал себя никогда.
- Уже вечер, скоро зайдет солнце, я хотела показать тебе одно место.
Она быстро гнала  автомобиль на юг вдоль побережья, оставляя за собой столбы пыли. Тяжелую «пузатую» машину заносило на поворотах, и Дженни явно нравилась такая гонка, хотелось увидеть испуг в лице этого бесстрашного человека. капитан же не подавал виду, хотя правой рукой сжимал ручку двери. Выехав из города, они неслись по шоссе, но скоро крутым маневром Дженни рванула руль влево на малоприметную неровную дорогу, и машина, подлетая на кочках и буграх, помчалась к побережью.
Наконец, буйные деревья расступились, резкий солнечный луч ударил в лобовое стекло, а машина юзом летела к краю холма, к обрыву, поднимая огромное облако взвеси и пыли.
- Нервы мои испытываешь?
- Смотри, Андрей! Ты где-нибудь видел что-нибудь подобное?
Утес, укрытый буйной зеленью, врезался в океан. Огромный  диск солнца висел низко, почти сливаясь с горизонтом, оставляя красную дорожку на поверхности океана. А внизу у подножья утеса блестела прозрачная мелководная заводь, окрашенная пурпурным светом вечернего солнца, и мириады разных рыбок сновали там, переливаясь тысячами цветов, каждая на свой манер. Такой красоты он еще не видал, хотя в разных морях был, на разных континентах, да и в Союзе есть, чем полюбоваться. Но только здесь он дышал воздухом свободы, и к груди его прижималась женщина, одно прикосновение которой заставляло бешено стучать его сердце. И не было ни судна с поврежденным гребным валом, ни помполита,  ничего, только они двое среди неземной красоты стояли одни во всей Вселенной.

***

Ярко горят звезды ночного африканского неба. Лунный рог полыхает, освещая силуэт атлета, обнимающего хрупкую женщину.
- Андрей, завтра я возвращаюсь в Америку.
- Я знаю, Дженни, знаю.
- Откуда?
- Просто почувствовал.
Знает, завтра он вернется в тот мир, из которого она его извлекла на короткие счастливые мгновения. Две недели пролетели, словно на другой планете. Каждое утро капитан вставал и шел к ней, а потом и вовсе перестал возвращаться на корабль, они гуляли ночи напролет по диким и страшным закоулкам африканской дыры, и ей рядом с ним всегда было спокойно и уютно. Они спорили и дурачились, как дети, когда он оставался у нее. Она уже не представляла свою жизнь без него, ей казалось, что  в целом мире не была человека более близкого и родного, чем этот огромный русский капитан. Дженни смотрела на звезды, задрав голову вверх, потому что глаза уже затуманила пелена влаги, лишь шелохнуться и крупные слезинки покатятся по щекам, и изо всех сил она старалась удержать их на ресницах. Она схватила ртом воздух, и в тот же момент ее накрыла мощная лавина чувств, которую уже было не под силу сдержать. С ресниц слетела прозрачная  капля.
Они оба не питали никаких иллюзий, знали что расстаются навсегда. Она вернется в Америку, к своему мужу, за которого вышла по папиному совету, в мир большого бизнеса и полезных друзей. А он... он отправится по ту сторону железного занавеса. Они были не просто из разных стран и разных систем. Они жители параллельных миров, и лишь удивительная причуда судьбы свела их в одном месте в одно время. Эта встреча словно бритвой вспорола души обоих.
- Я никогда не забуду тебя, Дженни.

***
Вернулся капитан за полночь на корабль, и казалось ему, что зашло солнце навсегда, и впереди его ожидают лишь сумерки, неподвижные и вечные, как мертвая Атлантида. Но снова наступил рассвет, и, несмотря ни на что, дневное светило совершило еще один двенадцатичасовой переход с востока на запад в длинной череде подобных за миллиарды лет. Весь этот день он провел в постели, снова и снова прокручивая, словно архивную кинопленку, в своей голове кадры ее улыбки, прикосновений, их жарких поцелуев или просто мечтал. Но сил подняться с кровати и вернуться в реальный мир у него не было. Казалось, стоит лишь встать, вернуться в действительность, в которой нет Дженни, как эта действительность, словно дорожный каток тлеющее полено, раздавит сознание, и останутся на этой самой постели лишь догорающие искорки, некогда бывшие капитаном.
Так прошла неделя, пока в один из дней внизу он не услышал английскую речь.
- Добрый день, могу я видеть капитана Молотова? – обратился уже бывавший здесь джентльмен в белом костюме к вахтенному.
- Да здесь я, здесь, - прокричал Андрей, натягивая на бегу китель.
- Я по поручению миссис Хавинсон, она просила передать Вам эту коробку.
Удивленный капитан в большой упаковке нашел десять пар самой разнообразной обуви. Здесь были и классические туфли, и полуспортивные ботинки, кроссовки и зимние сапоги, безупречного английского качества, даже уютные домашние тапочки заботливо не забыла заказать Дженни. Только сейчас это не вызвало у Андрея восторга, его не распирало от счастья, как тогда. Он бережно вынул лишь ее письмо, и долго смотрел в пустоту, не решаясь распечатать конверт. Эта коробка, последняя весточка была как ее прощальная улыбка.

                ***

Близок сезон дождей, но солнце, словно предчувствуя свое скорое поражение, пытается напоследок испепелить и без того опустошенную землю Гвинеи. Молотов вытер могучей рукой пот со лба. Больше двух месяцев уже торчал советский экипаж в Конакри. У берегов островов Бижагош судно получило серьезное повреждение винтов и гребного вала, полтора месяца ждали запасные части. Их привез советский сухогруз, и вот уже три недели как тянулся ремонт, и не видно было ему конца. Потери от простоя колоссальные, начальство из Мурманского пароходства задергало телеграммами.
- Товарищи, я вот что хотел обсудить, уже третью неделю судно стоит на судоремонтных верфях, но фактически ничего не делается. Касса наша пуста, пароходство больше денег переводить нам не будет. Хоть караул кричи!
- Я предлагаю поднять шум, в самом деле, нужно идти к руководству ремонтных доков.
- Я с ними уже ругался, бесполезно.
- Тогда во французскую администрацию, пусть принимают меры!
- Во-первых, французы уже мало на что влияют, французская администрация - больше фикция, и сейчас они озадачены выкачкой ресурсов и спасением своих капиталов. То, что скоро придется предоставить колониям независимость, ясно всем, и повлиять на нашу ситуацию администрация не может, а главное не захочет. Какие еще предложения?
- Вы говорите, а я уже действую! Две недели я хожу в док и рассказываю рабочим об учении Маркса, о дружбе народов, о том, что их долг, как рабочих, помочь нам, советским морякам, их братьям в борьбе с капиталистическими угнетателями.
Тяжело посмотрел Молотов на помполита, продолжая вить косичку из двухсот миллиметровых гвоздей:
- Да отстань ты со своей херней, без тебя тошно.


***

Жара спала , а вместе с ней и напряжение еще одного дня ожидания. Андрей пересчитал мелочь в кармане, и, решив, что на кружку пива хватит, отправился в город.
Рядом с портом на прилегающей улице находился бар «Диамант», что в переводе означало бриллиант. На самом же деле это был довольно грязный припортовой кабак, где собирались матросы, коротавшие время пока их суда стояли под погрузкой, проститутки, контрабандисты и жулики всех мастей, но рядом с портом других заведений просто не было.
Капитан взял у барной стойки кружку вонючего мутного пива, осмотрелся, увидел  местечко за столиком.
- Можно? – обратился по-английски.
- Да, конечно.
Мужчина средних лет, со светлыми волосами был одет в гражданское без знаков различия, но у Молотова не возникло сомнений, что это американец.
- По делам здесь?
- Я капитан «Калифорнии», загружаемся рудой. А вы?
- Я тоже капитан советского судна «Ксения Корабельникова».
- А что возите?
- Сюда сельхозтехнику, отсюда ресурсы.
- Все отсюда возят ресурсы, кто лес, кто уран, кто уголь.
- А сколько вы здесь?
- Неделю, порт работает отвратительно, погрузка занимает очень много времени.
- И не говорите, мы здесь уже скоро три месяца.
Молотов поведал о затянувшемся ремонте американскому коллеге все, как есть, о бездействии ремонтных бригад, о стараниях помполита, который ходит уговаривать негров поторопиться с ремонтом и рассказывает о социальной справедливости, равноправии, классовой сознательности.
Янки усмехнулся:
- О классовой сознательности? Хочешь, я покажу тебе, что это такое ?
Он поднял руку и, обращаясь к официантке, вежливо произнес:
- Милочка, будь любезна мне глазунью и пятьдесят виски.
Молодая черная девушка легко кивнула головой и продолжила щебетание со своими подругами. Через пять минут американец вежливо напомнил ей же, что заказ. Девица продолжала что-то бурно обсуждать, не ведя ухом.
- Вот видишь, обратился он к русскому, так они отвечают на вежливость.
; Как же быть?
- А вот так! – американец встал и подошел к девице. Молча схватив за волосы, он энергично тряхнул ее.
- Яичницу и виски, живо, сука.
Через несколько минут черная девушка с виноватой улыбкой принесла стакан с выпивкой и еще шкворчащюю яичницу.
- Кстати, меня зовут Эндрю, -  дружелюбно произнес он, обращаясь к русскому.
- Меня Андрей, - с трудом переваривая увиденную сцену, ответил Молотов.
- Так мы еще и тезки! – обрадовался американец – ну что, я наглядно объяснил особенность общения с местным населением?
; Более чем! Все же, мне кажется, не стоило так обращаться с женщиной – не смог удержаться Андрей.
; Ну, мне пора на судно, завтра мы отходим. Удачи!


***

А может, в самом деле, это наиболее простое и действенное решение? Может к черту все эти жалобы и прочую бюрократическую ерунду? Может здесь, на черном континенте, в каменном веке от того и не работают все  эти инструменты цивилизованного мира, что, как и в доисторические времена, здесь правит только сила? – капитан ворочался всю ночь, осмысливая преподанный американцем урок. Утром спустился в ремонтный док, окинул взглядом обстановку: четверо рабочих пинают носок, набитый песком, шестеро сидят на лавке и курят, что-то оживленно обсуждая, еще один спал, накрыв лицо газетой. Капитан обвел палубу глазами, поискал бригадира. А вот и он, собственной персоной, в кости играет.
- Почему никто не работает?
- Жарко, успеется, - лениво ответил черный не очень молодой мужчина, продолжая кидать кости.
Андрей рывком поднял бригадира, как котенка, и коротким ударом отправил в нокаут, после чего, дернув за ворот сидевшего рядом с ним, швырнул на пол. На палубе наметилось оживление, ремонтники, схватившись за инструмент, устремились к рабочим местам. Капитана удивило, что никто не возмутился, более того, никто не удивился, значит, для них это была обычная практика. Результат воодушевил, и он решил закрепить успех, начав обход, никого не хотелось оставить «без внимания». Но ведь надо еще и так бить, чтобы не зашибить насмерть, чтобы руки-ноги не поломать, а то можно было лишить трудоспособности, поэтому кому оплеуху, кому пинок выдаст. Закипела работа, а Молотов за спинами ходит, словно наместник египетского фараона на строительстве великой пирамиды.
Темнело, закончен трудовой день. Осмотрел Андрей движительный узел и расплылся в  улыбке - за один день сделано больше, чем за предыдущих три недели. Осталось только гребные винты на вал присобачить, да так кое-что по мелочам. Такими темпами через пару дней все готово будет.


***
- Оля, ну зачем нам в Комсомольске этот старый сундук? – недовольно протянул Володя, перевязывая бечевкой собранные женой коробки с вещами.
- Это же еще бабушкин, к тому же он такой вместительный, в него можно кучу вещей запихнуть.
- Я клянусь тебе, что как только разберусь с делами, первое, что сделаю – сооружу тебе отличный стеллаж, наподобие того, какой я видел в немецком журнале у Захватова. Ты еще хвастаться перед подругами будешь!
- Ой, Володь, я даже не думала, что у нас с тобой за два года столько вещей накопилось! И как только мы их запакуем… – вздохнула в очередной раз Оля.


***

- Вашим поведением вы опозорили нашу страну и идеи коммунизма. Вот товарищи, наглядный пример того самого тлетворного влияния Запада! Вот что значит дружбу водить с этими капиталистами. Быстро вы понахватались от них! Мало того, что вступил в преступную связь с гражданкой враждебного государства, капитан советского судна, представитель Советского Союза в дружественной стране Африканского континента бил рабочих! Вы, товарищ Молотов, осквернили Ленинские ценности интернационализма, дружбы народов, подняли руку на товарищей по классу. В то время как Советский Союз борется с угнетением негров в США, вы устраиваете суд Линча!
- Да что мне было делать! У меня не было другого выхода.
; Помолчите, вы себя полностью дискредитировали, вам нет  оправдания. Здесь решение может быть только одно: исключить из партии и снять с работы. Вы сняты с работы без права занимать ответственные должности и, безусловно, в зарубежные поездки больше допускаться не будете. Сдайте удостоверение моряка, ваша виза аннулирована!
Понял Молотов, что в Мурманске оставаться уже нет смысла. Прикинул, куда бы податься, вспомнил, что двое приятелей с курса работают в Комсомольске-на-Амуре и решил махнуть к ним. По приезду выяснилось, что общежитие сходу дают только работникам порта. Единственная вакансия, которая там для него нашлась -  матрос разъездного катера начальника порта. Ну что ж, - махнул рукой Андрей — если уж суждено мне перекантоваться где-то, почему не здесь?

                ***

Зашел Володя в кабинет, присвистнул - комната метров пятьдесят квадратных, с большими окнами по двум стенам, стол в виде буквы «Т» расположен так, что окна за спиной и слева. И ведь не раз был в этом кабинете, да все как-то не обращал внимания, что он такой огромный. Там в пароходстве и должность была выше, а кабинет куда скромнее.
До планерки оставалось пятнадцать минут, открыл окно. В кабинет вместе со свежим ветерком ворвался гул порта. Где-то впереди портальные краны гудели на разные лады своими сложными механизмами, вдали слышен был приглушенный рокот мощных судовых дизелей, на погрузке неистово матерился бригадир, и его слова неслись над водной гладью Амура, вдоль причалов, мимо «сыпучки», мимо складов и затухали далеко за пределами порта. Ночная смена уже собиралась домой, а дневная еще не приступила к работе и сейчас, затягиваясь «Беломором», портовые рабочие обсуждали очередную смену начальника, гадая, что он за человек. Через пятнадцать минут грянет дневная смена оркестром тысячетонных механизмов, взревут многолитровые дизеля, заглушат они своим ревом высокохудожественные эпитеты несдержанного бригадира. Перегнулся Володя через подоконник - внизу ремонтники тащили огромный вал в цех, пыхтели шестеро работяг, останавливаясь каждые двадцать метров на передых. А это что за «кадр»? Подошел огромный матрос, улыбнулся, отпустил шутку, схватил вал под мышку и прогулочным шагом направился в цех.


                Глава 4

- Как же это получается, товарищи, что за прошлый год в порту недостача угля составляет семьдесят тысяч тонн? И за этот, пятьдесят седьмой, уже тринадцать тысяч недостачи набежало? А еще только начало июня! В чем дело?
- Да мы без понятия: грузим уголь, взвешиваем - одно значение, приходит по реке, вешаем - меньше вес угля в барже. Мистика какая-то!
Только Володе было не до мистики,  пахла вся эта чертовщина уголовщиной. Мечтал он о настоящем деле, а теперь вот назад в пароходство захотелось, потому как тут в порту какое полено не поднимет - везде гниль. Строчил он распоряжения тысячами в день, но не выполнял их никто - царило разгильдяйство, переходящее в саботаж. А тут еще эта мистика! Куда деваются тысячи тонн угля по дороге из Комсомольска в Благовещенск? А за него отвечать ведь нужно, как-то отчитываться. Да тут еще отношения с Китаем начали портиться стремительно, тоже проблема - если заблудится какое суденышко, вылетит на берег к бывшим братьям навек, так эти узкоглазые братья ловят членов команды и бросают в свои темницы. По всему Хабаровскому краю строго настрого капитанов предупреждали - в пограничных районах особое внимание!
Тысячи вопросов, и все нужно немедленно решать. Но самое главное - как заставить коллектив уважать себя? Чихают на его распоряжения и увещевания. Замов своих он сразу  уволил - руководящий состав статья трудового кодекса позволяет увольнять «в связи со служебным несоответствием». А остальных как? Если лентяй-халтурщик не опаздывает на работу, если не пьет в рабочее время, то трогать такого работника не моги, он гегемон! А  в порту таких - добрая половина.
Но с другой стороны, всех ведь карать и не надо. Придумал Володя метод, и назвал его «прожектор». Это когда из всего коллектива выхватываешь одного разгильдяя, который жить мешает, и с этой минуты он постоянно как бы под лучом прожектора, не надо распыляться на всех, можно сконцентрироваться на ком-то одном. А самое главное в этом деле - быть беспощадным. На всех рук не хватит, поэтому все внимание на одного: унижать и уничтожать, распинать и с дерьмом мешать, а остальные пусть стоят вокруг и смотрят. И уж будьте уверены, когда Вы отправитесь за вторым, толпа кинется врассыпную.
Вышел из строя импортный кран со страшно дорогими и хитрыми узлами и агрегатами.  Нужна была электросварка, причем  газовая никак не годилась - от ее пламени соседний каскад реле мог оплавиться, тогда  пришлось бы заказывать сложную автоматику в Америке, там, где и был кран произведен, а это песня на годы. Каждый час простоя такого механизма выливался порту в астрономическую сумму. Выделил Либерман бригаду, все ремонтные работы по минутам расписал, на ночь третью смену вывел, но вот проблема – технология электросварки только появилась, не был с ней знаком толком никто - один специалист на весь порт, сварщик  Гавриленко, мужик с гонором. Не успели все наладить за дневную смену, пять часов стрелки показали.
- Ну, все, смена-то кончилась. Бывайте.
- Ну, бля, Гавриленко, не говняйся, – возмутились мужики.
- Иван, я тебя прошу, останься сверхурочно, час простоя крана больших денег стоит порту, и так не справляемся с разгрузочными работами.
- Вам, Владимир Лазаревич, напомнить, что сверхурочно можно оставлять работать только с согласия работника? Так вот, я не согласен!
- Ты что сдурел, сегодня пятница, потом два дня выходных, а кран стоять будет?
- Ничем не могу помочь. - расстегивая на ходу спецовку.
Сорвался где-то глубоко внутри Володи спусковой механизм, открыл он тетрадочку, в которую все свои распоряжения записывал, почирикал ручкой:
- Вот: я, Либерман Владимир Лазаревич, сегодня 9 июля тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года клянусь уничтожить Гавриленко Ивана Савельевича. Точка. Ставлю подпись.
Переглянулись рабочие, не поняли шутки начальника.
- Это что еще за угрозы! Да я единственный специалист электросварщик тут. А вас начальников вон сколько сменилось!
- Я тебя предупредил.
- Да пошел ты!
Позвонив Оле, что срочно должен уехать, Володя взял билеты на вечерний поезд до Хабаровска, а утром пришел к своему бывшему директору:
- Александр Михайлович, у меня к Вам просьба, не могли бы Вы вызвать сейчас сварщика, который у вас по электросварке?
- Да, конечно, Володя, только что его вызывать, вон он на площадке. Сам ведь знаешь, сейчас горячая пора. А в чем дело?
- Да ремеслу хочу этому мудреному обучиться, подсобите?
Терпеливо весь день простоял Либерман рядом со сварщиком, на второй день сам варить попытался. Журил начальника комсомольского порта сварщик, отчитывал:
- Да ну, Лазаревич, пожжешь сейчас! Ровнее веди и быстрее, быстрее! Смотри, чтобы рука не дрожала! Руку, руку тверже держи!
Но ученик на учителя был не в обиде. К концу дня почти не хуже своего наставника справлялся.
- Вот, молодец, Лазаревич, так держать!

***

У сварщика Гавриленко оплата была сдельная. Приходил он каждый день на смену во время, на минуту опоздать боялся, иначе сразу можно было получить выговор за опоздание, но весь день «штаны протирал», потому как чуть что случалось - начальник порта надевал  робу и сам на объекте проводил сварочные работы.
- Ладно, простите меня, Владимир Лазаревич, я сижу, а зарплата мне не идет. Осознал я свою ошибку. Мне ж семью кормить, - понурившись стоял Гавриленко в кабинете Либермана.
Володя достал тетрадочку, открыл на соответствующей странице, прочел:
«Я, Либерман Владимир Лазаревич, сегодня 9 июля тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года клянусь уничтожить Гавриленко Ивана Савельевича. Либерман.»
- А я тебя предупреждал, по-человечески просил. Теперь только на себя пеняй!
- Тогда я пишу заявление об уходе по собственному желанию!
- А вот это хрен тебе с маслом! Заявление твое я не подпишу. Не выйдешь на работу -уволю за прогулы, будет тебе волчья запись в трудовой, а то и за тунеядство загремишь под суд. И только попробуй мне для своих халтур инструмент с предприятия  вынести -  за хищение государственного имущества на двадцать пять лет сядешь!

***

Лето в тот год выдалось на редкость жарким. Обливался потом в брезентовой робе Володя с электродом в руке, но отступать не собирался, только и во время сварки о недостаче угля думал, это – головная боль номер один. Погода сухая, дождей уже второй месяц нет. Посмотрел он на стоящее под погрузкой судно, и вдруг все у него в голове на свои места встало. Так вот в чем дело! Нагревается на таком солнце черный уголь и  испаряет всю влагу, невооруженным глазом видно как парит над баржей.
Нужно созывать межведомственную комиссию для изменения системы учета угля, а то пока из порта плывут баржи вверх по течению на электростанцию, сохнет уголь, испаряя тысячи тонн влаги, а порту приходится недостачу покрывать.


***

- Дорогая, ты сегодня не едешь в офис? Сегодня же Совет директоров, ты должна присутствовать, - Джозеф заглянул к ней в спальню.
На потолке висело огромное зеркало. Дженни лежала на спине, немигающе смотрела в отражение своих черных глаз и видела в них далекий берег Атлантического океана, испепеленный безжалостным солнцем, где она была так счастлива. В душе разливалась пустота.
- Я сама решу, куда и когда мне ехать, что я должна, а что не должна!

***

- Уже которую неделю у причала стоим! Новый начальник даже не удосужился заглянуть, познакомиться, вообще, говорят, «гнойный» мужик, не успел прийти, сразу болты стал закручивать.
- Да брось, ты сам знаешь, что в порту творится. Все правильно он делает, это еще хорошо, что тут не Африка, а то я способ один знаю, как экономические показатели предприятия улучшить, – усмехнулся огромный матрос.
- Эй, слышь, начальник идет!
- Где?
- Да вон в синем кителе, на нашивки посмотри!
- Здравствуйте, товарищи! Прошу прощения, что наше знакомство состоялось только сейчас. Как вы уже, наверное, знаете, мое имя Владимир Лазаревич. Надеюсь, я с вами буду работать долго и плодотворно.
- Предыдущие девять говорили так же.
- По-моему, это ответ не по уставу.
Ляпнул боцман шутку и сам себе язык прикусил. Ходят слухи, что новый начальник хоть и молодой, а особой лютостью отличается и лучше бы с ним отношения не портить.
-Ну, давайте знакомиться.
Вытянулась команда по струнке на причале вдоль судна.
- Кравченко Алексей. Моторист.
- Черных Константин. Кок.
- Рожков Сергей. Матрос.
- Молотов Андрей. Матрос.
Еще раз обмерил Володя глазами  Молотова - какое-то смутное чувство зашевелилось внутри.
- Так, а капитан где?
- Разрешите доложить? Капитана нет.
- Как нет?
- Нет, – с непроницаемым лицом докладывал огромный матрос.
- Почему?
- Запил, его уволили со службы еще до навигации, а другого пока не прислали.
- Кто же тогда командует судном?
- Я, товарищ начальник порта.
Еще больше удивился Володя: бардак какой-то, даже не механик, простой матрос выполняет обязанности капитана!

***

Закончилось совещание совета директоров, расходились солидные господа. Свернула она свои рулоны, убрала мудреные графики в портфель.
- Дженни, могу я с тобой поговорить? – догнал ее уже в дверях вопрос президента «Bauxite group».
- Да, конечно. Если в моем докладе что-то не понятно, на следующий неделе я закончу подробный отчет и сделаю детальный анализ по Гвинейским месторождениям.
- Нет, Дженни, я хотел поговорить с тобой на другую тему.
- Да, папа, я тебя внимательно слушаю, – сделав непонимающее лицо, ответила она, хотя уже знала, о чем пойдет речь.
- Что с тобой происходит, девочка?
- Все в порядке, папа, просто легкая меланхолия. Видимо, никак не включусь снова в ритм Нью-Йорка.
Он подошел к ней и обнял за плечи.
- Дженн, я говорил с Джозефом.  Да и вообще, последний месяц после возвращения из Африки ты сама не своя. Я уже давно не видел твоей улыбки. Кто он?
- Откуда ты знаешь?
- Послушай, я уже давно живу на свете. После смерти твоей мамы и гибели Джонни, ты - вся моя семья, нет более близкого и родного мне человека, и сейчас мне невыносимо видеть, что ты страдаешь.
- Я рассказывала тебе про того русского, который меня спас…
Бенджамин тяжело вздохнул.
- Но ты же сама знаешь, между вами непреодолимая пропасть. Ты даже не имеешь понятия, где он сейчас. Остается только смириться, и тебе нужно быть добрее к Джо, он славный парень, любит тебя.
- Папа, он меня бесит! Я решила с ним развестись.
- Дженн, подумай, не горячись.
- Это не обсуждается! И дело здесь не только в Андрее, может, его я никогда больше и не увижу, но и с Джо не буду. Он мне неприятен, черт возьми!
- Все! Все! – шутливо поднял вверх руки Бенджамин - поступай, как знаешь, если ты не любишь Джо, и он раздражает тебя, то к черту его, не отравляй себе жизнь, доченька.



***

Не спалось этой ночью Володе. Чтобы пересмотреть нормы учета массы угля при грузоперевозках нужно взаимодействие железнодорожников, речников, угольщиков и энергетиков, но никому это не надо, у него у одного во всей цепи баланс не сходится. У остальных не было таких проблем, потому и желания что-то менять, напрягаться – тоже. Не одну сотню писем написал Владимир - все без ответа, предлагал, просил, увещевал, умолял, только чиновники-бюрократы ничего менять не хотели.
Вдруг истошно загремел дверной звонок. Владимир посмотрел на часы – пол-четвертого утра.
- Да кто это?
- Владимир Лазаревич, собирайтесь, ЧП в порту, пожар!

Горел угольный склад, в радиусе двухсот метров стояли пожарные бригады, близко расположенные строения поливали, чтобы не произошло возгорания. Жар стоял такой, что ближе даже в специальных костюмах было не подойти. Светло вокруг стало от пламени, как днем. К складу шли железнодорожные пути, так температура была такая, что срывало рельсы со шпал, и они, пружиня, раскаленные, со страшным воем взлетали вверх красными булавами. Склад, словно огромный разъяренный дракон, изрыгал языки  пламени, металлические конструкции как воск плавились, шифер стрелял беспрерывной канонадой, и, казалось,  нет никакой возможности укротить эту огненную вакханалию. Развернули системы высокого давления, только тонкие струи воды, пролетая по воздуху полсотни метров, теряли напор, распыляясь большим облаком, превращались в пар и  испарялись, еще не достигнув очага пожара.
- И когда вы его так потушите?
- Сами не видите? Никогда! Пока само не догорит!
Прикинул Володя – гореть может долго. Нет, так дело не пойдет!
- Коля, у нас в ремонтном цеху «хреновина» венгерская лежит,  она в рабочем состоянии?
То, что Либерман назвал одним емким словом «хреновина» представляло собой насосную установку сверхвысокого давления, этакую мощную водяную пушку с дизельным приводом, которая применяться должна была для смыва грунта вокруг севших на мель судов. Однако ее применение на практике не представлялось возможным, так как судно во время работы этой системы было просто не удержать на месте никакими силами, не спасали ни якоря, ни тросы, потому что насосная система, со страшной силой выбрасывая
струю воды, играла роль водометного движетеля. А устанавливать подобный агрегат на массивную плавучую платформу было нецелесообразным, потому что эта платформа и подавно не сможет подойти к севшему на мель плавучему средству, так как имеет большую осадку и сядет на мель еще раньше нуждающегося в помощи.
- Да! А что?
- Вытаскивайте ее!
- Так, краном ее теперь цепляйте! – руководил операцией Либерман.
- А что вы хотите, Владимир Лазаревич?
- Уголь тушить, неужели не понятно?! Делайте то, что я вам говорю!
- Лазарич, не заведем все равно, дизель в воде заглохнет!
- Не заглохнет, одевайте  шланг на воздухозаборники!
- Все равно заводить нельзя! Реактивное усилие снесет ее на хрен!
- Тросами к столбам и деревьям вяжите!
- У нас шланга нет такого диаметра, чтобы на сопло одеть!
- И не надо! Отсюда стрелять будем!
- Отсюда почти двести метров!
- Больше сотни атмосфер! Добьет! Сопло, сопло задерите вверх!
- Задрано на максимум! Регулировка больше не позволяет! Когда ее проектировали, не думали, что из нее вверх будут стрелять!
- Да я вообще не знаю, о чем думали, когда ее проектировали!
Пока возились, уже утро наступило, рассвело. Врубили установку, ударил столб воды, сшибая берег, сваливая вековые сосны на своем пути.
- Стоп, выключите немедленно! Так мы еще больше разрушений устроим, чем пожар. Эх, вот если бы как-то прицелить ее…
- Разрешите, я попробую! – шагнул вперед Молотов, пришедший с утра в порт.
Он вошел в воду, и, упершись руками, стал приподнимать сопло тяжеленной установки, которую сюда поставили краном. Правда фактически нужно было лишь приподнять наиболее легкую часть, да архимедова сила в воде чуть облегчала задачу, и все же Володя сильно усомнился, что одному человеку под силу сдвинуть такую махину.
- Ну-ну, попробуй.
Капитан навалился и закряхтел, задирая выходной раструб кверху. И, взвалив на плечо, заорал:
- Врубайте!
- Только смотри, Андрей, чтобы у тебя чего не попало в струю, а то оторвет! Давление огромное! Башку разнесет, как яйцо!
Тросы снова напряглись, взревел многосильный дизель, и огромный столб воды сумасшедшего давления взмыл в небо, пролетая над макушками деревьев, над кранами, над постройками и цехами, туда, где адским пламенем полыхал угольный склад, угрожающий сжечь все вокруг.
- Ниже!
- Левее!
- Еще чуть ниже опусти!
- Так, зацепил, чуть-чуть правее! – страшным басом корректировал навесной огонь водяной артиллерии пожарный, что есть мочи орущий в мегафон.
- Есть! Так, так держи!
Впрочем, о том, что струя попала в цель, можно было не сообщать, огромные клубы пара, поднимающиеся высоко в небо, были видны на много километров вокруг.
Вся территория порта в мгновенье превратилась в огромную русскую парную.
- В пору веники приносить!
- Хорош! Теперь мы своими силами управимся!


Собрался народ в кабинете начальника. Андрея чествовали как героя: шум, гам, сначала хотели на руки его и в воздух бросать, правда, быстро сообразили, что идея эта мало выполнима, весу в нем было не многим меньше, чем в грузовике.
- Ну, Андрей, я ведь раньше не верил былинам про богатырей, а теперь вот засомневался, может и правда были.

Разошлись все по рабочим местам, только Либерман поил горячим чаем Молотова в своем кабинете:
- Я читал в твоем деле, ты раньше капитаном был...
- Ага, сухогруза.
- Как же в матросах-то оказался?
- Длинная это история, потом как-нибудь…на досуге…расскажу.

***

На столе ровным пламенем горели две плоские свечи. Наступила пятница, а, значит, как обычно, вся семья собиралась на шаббатний ужин. Вернее, раньше было именно так: бабушка с дедушкой, дядья, родители, они с братом Джонни, но это было слишком давно, кажется, в другой жизни. Сейчас их было здесь только двое.
- Папа, я хотела с тобой поговорить о наших карьерах в Гвинее.
- Да, в последнее время там много заморочек.
- Я думаю, мне надо снова туда поехать и на месте со всем разобраться.
- Дженни, стоит ли тебе туда возвращаться? Там не стало безопаснее.
- Мне кажется, там я смогла бы решить многие проблемы. К тому же, у меня есть подозрения, что деньги из черной кассы, которые предназначены для взяток местным чиновникам, приворовывает руководство гвинейского филиала.
- Может ты и права… Но пообещай мне, что не будешь пренебрегать охраной.

***

За любое ЧП кто-то должен быть наказан, но полистал следователь прокуратуры акт пожарной экспертизы, задумался. Наказать руководителя? Но он тут ни при чем, да к тому же секретарь горкома его уже отметил, поощрение по партийной линии выразил за находчивость, проявленную при тушении пожара.
А у пожарников тоже задача стояла не простая - поди, установи причину возгорания, когда там много часов адское пламя бушует. Что написать в заключении? Вследствие короткого замыкания? Да, так пишут чаще всего, если не очень понятно с чего все началось, только провода на этот раз не то, чтобы сгорели – вовсе испарились, да и потом, это значит, что кто-то из электриков должен сесть. Поджог? Но это вообще диверсия против государства. Лет двадцать назад, в тридцать седьмом, конечно бы нашли  целую сеть вредителей, а сейчас времена не те, поэтому в акте просто написали: самовозгорание.

***

Белоснежная яхта пришвартовалась к пирсу. Дженни остановилась, не дойдя до конца трапа, подняла глаза к небу и, щурясь, посмотрела на солнце.
Да, оно все такое же жестокое, и все так же нещадно жарит и без того черных людей, которым не повезло родиться под небом Африки.
Бессменный генеральный консул США в Гвинее встречал нью-йоркскую гостью у трапа в тенниске с коротким рукавом, а его загорелая лысина отбрасывала блики на солнце. Казалось, здесь все по-прежнему.
- Здравствуй, Дженнифер. С возвращением, – они обнялись, как старые друзья.
- Как ваши дела, Джордж?
- Многое, очень многое изменилось с тех пор, когда ты была здесь.

***

- Але, Зиновий Георгиевич?
- Здравствуй, Володя, ну что, разобрались с пожаром?
- Я как раз об этом хотел поговорить. Пожар этот случился как нельзя кстати, и очень мне помог.
- Не понял. Что ты такое говоришь?
- Сейчас я все объясню.  У меня на руках акт пожарников, причина пожара – самовозгорание угля. Очень жаркая погода стоит. Мне дано предписание поливать уголь водой для предотвращения подобных инцидентов в будущем. Так мы и поступаем. Но на судах, перевозящих уголь, тоже есть угроза возгорания, поэтому я прошу Вас подписать мне бумагу о том, чтобы капитаны всех судов, используя бортовые системы пожаротушения и откачки воды, этот уголь поливали.
- Зачем тебе такая бумага, попроси, они и так тебе не откажут.
- Да, кто-то не откажет, а кто-то и не подумает подчиниться, поэтому мне нужен официальный документ, предоставляющий мне подобные полномочия.
- Хорошо, подпишу. Только знаешь, у меня к тебе тоже предложение: я ухожу в Благовещенск, кстати, со мной Козаченко решил по Амуру прокатиться. Ты тоже подъезжай к нам туда водой.
- Не, ну что Вы, Зиновий Георгиевич, это далеко очень. Как я туда водой? Сейчас сезон горячий, а я на месяц покататься поеду?
- Володя, ты меня не дослушал, между прочим. Мне военные списали одну посудину очень интересную, ее еще в войну захватили. Раньше судно адмиралу японскому принадлежало, а может кому помельче, этого я не знаю. Особой роскошью не отличается, но удобная кают-компания, спальная каюта тоже весьма комфортабельная. Но уникально судно тем, что делает тридцать узлов! Так вот, мне оно без надобности, и я его хочу на баланс Комсомольского порта передать тебе в подарок, так сказать. Формируй команду, и приезжайте на следующей неделе за ним. Я пока распоряжусь, чтобы его полностью привели в порядок и подготовили к выходу. Сразу погрузитесь и пойдете в Благовещенск, а потом на нем и вернетесь в Комсомольск. Бумаги уже сегодня я все направлю вам.
- Зиновий Георгиевич, спасибо конечно, но это все равно займет время.
- Давай, Володя, я поговорить с тобой хотел, а здесь в кабинетной пыли обстановочка не та.

***

Не так уж сильно изменилась эта страна. Независимость, которую так желали, они получили, а богаче от этого не стали, и грязи на улицах не убавилось. Дженни шла через площадь к большому каменному зданию, где располагалась администрация порта, но теперь за ней, словно безмолвные тени, следовали трое крепких мужчин, призванных изрешетить любого, посягнувшего на ее жизнь.
- Здравствуйте, могу я рассчитывать на Вашу помощь? – обратилась она к главному диспетчеру Конакрийского порта.
- По какому вопросу?
- Мне нужно знать, раньше сюда регулярно ходил советский сухогруз «Ксения Корабельникова». Он все еще ходит этим маршрутом? – с трудом выговаривая причудливое звукосочетание названия судна, она протянула сложенный пополам тетрадный лист.
- Да, ходит сюда регулярно, как и прежде. Теперь много сюда ходит советских судов, а «Ксения Корабельникова» ходит сюда дважды в год. Они должны прибыть в середине июля, как и раньше.
Диспетчер больше всего уважал и любил американцев, потому что любые просьбы они подкрепляли зелеными портретами своих президентов. А он любил этих президентов всей своей душой и сердцем, любил больше, чем самый оголтелый американский патриот. Вот и сейчас, когда американка вышла, он аккуратно развернул лист, взял в руки новенькую, хрустящую двадцатидолларовую купюру, провел по ней нежно рукой, разглаживая складочку посередине, и бережно убрал в свою папку. Сегодня солнце светило для него!

***

Дженни быстрым шагом, почти переходящим на бег, поднялась по трапу. Сердце бешено колотилось, полное самых радужных надежд.
- Я хочу видеть капитана, – обратилась она к вахтенному.
Но ее лучезарная улыбка медленно сползла с лица, а внутри разлилась огромная волна разочарования, когда к ней вышел невысокий мужчина с темной бородой:
- Я вас слушаю?
- Простите, раньше на этом судне капитаном был Андрей Молотов? Я могу узнать, где он, что с ним?
- Я не намерен отвечать на подобные вопросы! Подобная информация не подлежит разглашению! И больше не приходите сюда. Я укажу вам выход, – его тон был очень грубым, а голос громким, ей даже показалось, что нарочито громким, чтобы слышали все члены команды, находящиеся по близости. Более того, он схватил ее за локоть и потянул к выходу.
Охрана, стоящая внизу напряглась, подобное отношение к госпоже Хавинсон – это был перебор даже для русских дикарей.
Отдалившись от вахтенных, бородатый капитан чуть слышно шепнул:
- В половине пятого, на рынке в самом начале рыбных рядов.

Дженни все поняла с первой минуты. Поведение капитана давало ясное представление о порядках в Советском Союзе, в одночасье вспомнились шутки Молотова, только теперь его слова, всплывающие из памяти, перестали быть столь забавными, пугая ее. Внутри нарастало чувство тревоги. А что если, правда…? Она пыталась отогнать от себя дурные мысли.
К указанному времени капитан не подошел, а появился лишь в начале шестого.
- Прошу прощения, мне нужно было убедиться, что за мной никто не следит.
- Давайте зайдем куда-нибудь, где можно было бы спокойно поговорить?
- Я думаю, что это не очень хорошая идея, боюсь, в каком-нибудь баре нас могут случайно увидеть.
- Пойдемте в машину, я точно знаю одно место, где ваших людей быть не может.
Они зашли в «Буржуа», двинулись вглубь зала и сели у дальнего столика. Раскрыв меню, капитан согласился с Дженнифер, тяжело вздохнув:
-Здесь нашим людям действительно нечего делать. Я знаю, Вас зовут Дженнифер, Андрей рассказывал мне о Вас.
- Вы друзья?
- Были ими.
- Так что произошло? – нетерпеливо форсировала она разговор.
- Дело Молотова было шумным и показательным. Когда они вернулись в порт приписки, помполит передал свой отчет в комитет партии. Пахло жареным, но уголовному делу все же хода давать не стали, однако Андрея выгнали с работы, и он переехал в Комсомольск-на-Амуре. Молотов больше не выездной.
- Комсомольск-на-Амуре, это где?
- Это в жопе, – выразился сочно капитан – на Дальнем Востоке. Он оставил мне для Вас письмо. Я, честно говоря, думал, что за ним никогда не придут.
- Вы можете сказать мне его адрес?
- Могу, но забудьте об этом. Все письма из-за границы сначала просматривают в КГБ, поэтому оно все равно не дойдет до адресата, а Андрею добавят экзекуций.
- Как же мне с ним связаться?
- Мы отходим двадцать первого июля. Больше не приходите никогда на корабль. Двадцатого, в то же время и там же, где встречались сегодня, я Вас буду ждать. Если меня не будет, значит, нет возможности для такой встречи. Я не хочу ставить под удар свою голову. Можете ему передать что-нибудь, но учтите, возможно, ваше послание будет идти очень долго, потому что я не рискну отправить его почтой. Постараюсь передать с оказией. Но мой вам совет: успокойтесь оба, вам все равно не суждено больше встретиться. А теперь мне пора, я бы попросил отвезти меня назад.

***

Она забралась с ногами на длинный капот «кадиллака» и всматривалась в горизонт. Тихая гладь океана отражала тысячи пылающих звезд, волны методично накатывали на берег, создавая тот же мотив, который они напевали здесь двум влюбленным в ночь прощания два года назад. Дженни посмотрела на луну и с силой выдохнула сигаретный дым.
«Черт возьми, дура, почему уехала в Америку без него? Зачем отпустила его на судно, зачем позволила вернуться назад. Думала, что это курортный роман, думала мимолетное увлечение». Два года прошло, а серые глаза огромного капитана все не отпускают, терзают сердце, вызывая сосущую тоску.
Сдаваться Дженни не умела. Она твердо решила, что попадет в Россию и найдет способ увидеть Андрея. Задача бесспорно сложная, но тем интереснее! Что бы из этого не вышло - она попытается.

***

Быстроходное судно пронеслось чуть дальше Благовещенска, сбавило ход, пришвартовалось к Захватовской «Жемчужине».
Вечером за ужином неспешно лилась беседа вокруг богато уставленного стола: все со спецраспределителя, чего только нет!
Дымит поросенок в яблоках, наполняя изысканными ароматами кают-кампанию. Генерал достал нож разрезать мясо, не нож – произведение искусства, глаз не отвести! Рукоять и ножны – из бука, отполированы так, словно и не деревянные, а из кости какой сделаны. На них выжжены простые геометрические узоры ровными дорожками.
И клинок острый. Легко, совсем без нажима орудует им Козаченко, мясо да кости режет словно масло.
- Интересный у Вас в руках экземпляр, Николай Саныч.
- Нож отличный!
- Откуда он?
- Его кажись, какой-то чурка-умелец подарил на День рождения начальнику узбекского НКВД. В сорок седьмом того вызвали в Москву и посадили, при себе у него был этот нож. Вещица понравилась Берии, и он взял ее себе. А в пятьдесят третьем мы, когда с Жуковым Берию пришли арестовывать, провели выемку документов и во время обыска  в столе обнаружили этот нож. Игрушка Георгию Константиновичу очень приглянулась, но Жуков был довольно суеверным: «Два хозяина не своей смертью кончили, знаешь, оружие свою судьбу имеет, и свою роль играет в судьбе того, кому принадлежит. Не буду я, пожалуй, принимать эту эстафету смерти. Может, проклял его тот азиат, что делал, они ж такие...». А я в эту ерунду не верю, кусок железа - он и есть кусок железа.
- Да и правильно. Не проклинал его мастер, да и не азиат это делал вовсе.
- Ты-то откуда знаешь? Так говоришь, будто рядом стоял.
-  Да примерно так.
- А ну-ка, давай колись, что еще за история?
- Дело было в эвакуации…
- Во бля… сюжет… И чего ты с такими руками начальником порта работаешь?! Мог бы зарабатывать в десять раз больше и геморроя не знать, с такими талантами сидел бы в теплом месте и спецпайки на дом получал!

Утром Володя хотел с Захватовым посидеть  над документами, взял с собой для подписи все необходимые бумаги, но слишком много вчера выпили за «мастера кузнечного дела» – Захватов вышел только в одиннадцать и даже слушать не стал, только везде свои подписи поставил, не читая. Нет, вообще-то начальник пароходства такой привычки не имел, но он знал, если документ готовил Либерман, можно быть спокойным и не проверять. Козаченко - большой ценитель оружия, больше всех пил за мастера с золотыми руками, поэтому оклемался лишь к обеду. Сентябрь стоял теплый, и стол сервировали на открытой палубе.
На берег вышел китайский пограничный отряд. Увидев судно с советским флагом, бойцы, как уже стало обычным в такой ситуации, скинув штаны, выпятили зады, выражая тем самым соответствующее отношение к своим советским «товарищам». При этом они что-то кричали на своем языке, виляли ягодицами и явно кривлялись.
- Черти, так бы и пальнул по чьей-нибудь желтой заднице, – бушевал генерал, размахивая табельным пистолетом – даже специальную комиссию пришлось создать, на следующей неделе будет заседание, посвященное борьбе с китайскими жопами. В Ленинском вон вообще людям на пляж не выйти, срам какой!
Володя поднялся из-за стола и направился в банкетный зал.
- Ты куда?
- Я сейчас, Николай Саныч.
 Судно было подарено в знак дружбы товарищем Мао, и, не смотря на то, что дружба эта разладилась, Володя заприметил его большой портрет в подсобке за камбузом. Либерман вышел с ним на палубу, и, подняв над собой, показал китайцам.
Кто-то из аборигенов, увидав какое святотатство они совершают, стал истошно орать - показывать задницу Великому Мао - это был верх политической неосмотрительности для китайских коммунистов. Узнай кто об этом, могли вздернуть  весь отряд на дереве. Натянув штаны, пограничники вытянулись по струнке.
Свое удивление, восхищение, да и все остальные эмоции Козаченко выражал двумя короткими русскими словами:
- Во бля.… А ну дай мне этот портрет, сейчас я им! – генерал схватил портрет Мао, и, поставив его на палубу, изобразил неприличное движение, призванное символизировать оральное сношение с товарищем Мао.
- Коля, Коля, не святотатствуй! Ты перегибаешь палку! Сейчас они нас тут пристрелят на хрен! – Захватов пытался успокоить не на шутку разошедшегося генерала. Подобного отношения к вождю китайцы могли и не выдержать, открыв огонь на поражение.

***

Бился в конвульсиях секретарь Хабаровского крайкома партии, аж слезы брызгали из глаз, рот разинул, словно окунь, выброшенный на берег. Не вовремя настигло его предложение  Козаченко. Выпалил генерал, воздуху побольше в грудь набрав, в тот самый момент, когда секретарь крайкома глоток воды сделал, и от этих слов вода встала в горле, словно лом, ни туда, ни сюда. Эх, помог бы кто, проявил заботу  о родном секретаре, но только ни у кого нет сил подойти, да треснуть нуждающегося по спине. Трясет высокопоставленных товарищей от дикого смеха. Вон катается под столом начальник краевого управления КГБ, словно колики на него нашли. Сам генерал Козаченко держится за живот, начальник краевой милиции бьется головой об стол. Бывает, когда тема серьезная, когда неординарное решение сложной задачи выдаст кто-то,  происходит разрядка. Тут самое главное всем сдержаться, зубы стиснув, не дать вырваться хохоту наружу. И вроде получилось у ответственных товарищей, несколько секунд стояла тишина, плотина человеческой воли пыталась сдержать эту стихию смеха, но  милицейский начальник не выдержал очередной подступившей к горлу волны, и в ту же секунду кабинет сотряс гомерический хохот.

***

Шли караваны судов вверх по Амуру с горами угля на борту. Работали могучие бортовые насосы системы пожаротушения, поливали уголь, чтоб не загорелся. В Комсомольском порту уже был случай самовозгорания, потому всем капитанам строгое предписание – уголь поливать.

***

Директор типографии поперхнулся, прочитав директиву, чуть не уронил очки. Пришел заказ от комитетчиков – тысяча полноцветных портретов Мао. И это в период такого острого противостояния между СССР и Китаем! А вдруг в недрах местного комитета заговор? Вдруг и все руководство края готовит диверсию? Может, решили выйти из состава Советского Союза и переметнуться на сторону Китая? Как иначе объяснить такой заказ? Может в Москву сообщить, может в ЦК телеграмму? Да ну его… -  потер виски -  раз заказывают, значит надо,  мое дело телячье!

***
 
А она снова обещание нарушила, без охраны уехала. Одна на высоком пустынном берегу сидит, дым сигаретный глотает вместе с пылью. С Атлантики дует слабый ветерок, только не несет он прохлады, не балует океанской свежестью. И курить-то совсем не хочется, но все равно, выбрасывая одну сигарету, она тут же закуривает другую. Где-то слева порт –
грязный, вонючий, пропахший угольной пылью, рыбой, гниющими фруктами. А вот, наконец, из-за покрытого зеленью утеса показался и неспешно взял курс на Мурманск советский сухогруз «Ксения Корабельникова» с  весточкой на борту, частичкой ее души. Медленно удаляясь, знакомый силуэт растворялся в зыбкой пелене горизонта, пока, превратившись в точку, не скрылся окончательно. Что дальше?! С силой размахнувшись, она бросила в океан окурок и направилась к машине.


***

Стучали молоточки дробилок, ударяли по угольным булыжникам, превращая их в мелкую пыль, мощный компрессор гнал  по шахте воздух и, подхватываемая быстрым потоком, она влетала в топку. Очень простая и надежная технология: если частичка достаточно мелкая, то поток ее поднимет, а если нет, то останется на молотилках, пока ее не размельчит. Топка такой электростанции зрелище не просто красивое – завораживающее!
Влетало облако угольной пыли вместе с воздушным потоком в топку, и тысячи частичек вспыхивали, рождая языки адской вакханалии. То вправо, то влево, а то вниз или вверх кидало завихрения пылающего тумана, и было похоже это огненное буйство на танец сатаны в горящей преисподней.
Вернее, это раньше так было, а сейчас совсем хило горела топка Благовещенской электростанции. Угольные сушки работали на пределе, все мощности были врублены, да только уже скоро энергии, вырабатываемой  электростанцией, не будет хватать, чтобы  просушить уголь для топки. Он совсем мокрый поступал из Комсомольского порта, хоть выжимай. Лупили молотилки угольные булыжники, но пыль не летела в котел, вместо нее какая-то каша налипала на дробилках и больше не радовал огненный сатана энергетиков своим танцем, стихия огня ослабла, а вместе с ней и электричество стало угасать. Никак не выдавала станция необходимой мощности. Сначала прекратили частичную подачу электричества на город, потом и главному потребителю – секретному военному производству, выпускающему агрегаты для атомных субмарин, не стало хватать. И главному энергетику не позавидуешь! Город отключили полностью – секретарь горкома лично пообещал «скальп снять», ограничил подачу на завод – через шесть минут сорок восемь секунд ворвался в кабинет начальник городского комитета госбезопасности, чуть пистолетом не размахивая, угрожал, что даже пулю тратить не будет, рукояткой в расстрельном подвале расколупает башку. А ему-то что делать? И многие советские руководители бывали в таком положении , многие посочувствовали бы несчастному энергетику, многие, но не все…

***

Володя листал страницы баланса и блаженно улыбался. Раньше каждый месяц недостача по углю росла, теперь все изменилось. Процесс сначала остановился, потом в обратную сторону пошел. Порт отгружал тонну угля, а на место аж полторы приходило. Отыграли практически полностью всю задолженность. Странная картина? Конечно, даже мистическая: только уголь попадает в порт - начинает сам собой страшно плодиться, в весе прибавляет, массой наливается. Но бумага есть бумага, ей нет дела до мистики. А цифры ясно говорили, что железнодорожники сдали порту за месяц пятнадцать тысяч тонн угля, а порт поставил потребителю двадцать одну тысячу тонн.
Смотрел начальник порта цифры и бубнил сам себе под нос: «Не наглей, Володя, не наглей!», но все же нужно было ему быстрее недостачу к нулю подвести, а она огромна, от того не притормозит, не придержит насосы, а только сильнее поливать уголь водой велит.
Он знал, что задыхаются электростанции, знал, что полощет начальство их руководство. Но разве не он предлагал созвать межведомственную комиссию, уговаривал пересмотреть нормы учета транспортируемого угля? Товарищи энергетики не захотели возиться, не захотели утруждать себя лишней работой, теперь им не на кого пенять!

***

Лето пятьдесят седьмого выдалось жарким, а вот осенью как-то быстро стали набирать обороты холода. Конец навигации назначили на второе октября. Нужно было сделать ревизию всех объектов и производственных площадок, кроме того, Захватов решил в конце каждого навигационного сезона устраивать конференцию начальников портов и главных инженеров  по проблемам амурского судоходства. Обмен опытом - дело полезное, проблем у всех много и все их решают по-своему, то, что для одних давно решенная задача, для других может быть большой головной болью. Этот год решили проводить конференцию в Ленинском, в следующем - другому порту выпадет честь, и так по очереди.

***
 
Начальники амурских портов с завистью смотрели на Володино судно: и маневренное и комфортабельное, мигом домой в Комсомольск домчит. Жаль, погода совсем испортилась, поднялось волнение на реке, дождь лупит проливной. Но в каюте тепло, уютно, только вот уснуть никак не получалось: рулевой гнал судно по штормовому Амуру, удары волн по корпусу отдавались толчками. Володя поднялся в кают-компанию - вся команда в сборе, у всех бессонница.
- А кто сейчас за штурвалом?
- Новенький, Ямцов. Гляньте, Владимир Лазаревич, за окно, видимость-то нулевая. Вот разбушевалась стихия!
Дождь за окном стоял сплошной стеной, словно тропический ливень, волны бились в борт, сотрясая катер, тяжелые капли барабанили по крыше, и, сливаясь с шумом ревущего где-то в глубине моторного отсека двигателя,  наполняли судно одним рокочущим воем.
- Раз никто не спит, может чайку заварить, да бутербродиков с чесночком нажарить? – вызвался кок.
Сели вокруг стола, разлили чай. Черный жареный хлеб, чесночком натертый, вмиг наполнил чудесным ароматом каюту.  Вдруг от страшной встряски чашки с кипятком, чайник, поднос с бутербродами полетели на Либермана, а его, как и всех остальных, вместе с креслами отбросило к стене.
- Черт возьми!
- Какого х… – вся команда устремилась наружу.
Судно на полном ходу вылетело на берег.
 - Так, господа-товарищи, берег пологий, – по коленям пробежал мандраж. Пологий в этом районе был китайский берег Амура, а советский - высокий, крутой.
Жидким студнем страх разливался по телу, передавался от одного к другому, и возвращался, многократно усиливаясь.
- Приехали…твою мать…
- Что делать?
- Хрен с ним, с судном, вплавь надо на наш берег! Поймают нас здесь китайцы, убьют ведь или в тюрьме сгноят в лучшем случае.
- Брось, в такой шторм, при нулевой видимости не доплыть! Просто берега не видно, снесет течением, потеряешь направление и будешь вдоль реки до посинения. Судно нужно выкапывать.
- Конец нам, конец! – завопил бросивший штурвал Ямцов.
- Заткнись, не ори!  Услышат тебя погранцы, всех нас погубишь, – Володя стал трясти молодого матроса за плечи.
- Убьют нас! Бля, убьют, – не унимался тот.
- Заткнись немедленно!
- Тише, тише, - пыталась успокоить паникера команда, но тот продолжал причитать и охать.
Подскочивший механик наотмашь дважды хлопнул Ямцова по лицу,чтобы привести в чувство. Команда растерянно топталась у борта, и в этот момент властный голос вернул всех к реальности:
- Так, Кравченко наверх в  рубку за штурвал! Заводи машину и реверс на полную! Рожков, Либерман, возьмите черпаки и к левому борту, ройте траншею в песке вдоль борта к носовой части. Я по правому борту буду рыть, – командовал Молотов.
Он давал четкие и ясные указания, и ни у кого не возникло желание сейчас оспаривать его приказы.
Завыл двигатель, винты дали обратный ход, струя врезалась в берег и, захлестывая в вырытые канавы, вымывала из под судна песок.
Моторист придерживал газ, не давая двигателю слишком большие обороты, но всем им казалось, что их слышно до самого Пекина. Подхлестываемые звуком ревущего мотора, вся команда гребла песок из под судна словно заведенные. Андрей черпал грунт большим ведром, и, хотя по левому борту он копал один, за пятнадцать минут было вырыто значительно больше, чем у Рожкова с Либерманом.
Кравцов приглушил двигатель, все напряглись. Где-то вдали отчетливо был слышен заливный лай собак.
- Все, ****ец…
- Тш…
Дождь лил стеной, на расстоянии нескольких метров не было видно практически ничего. Но лай собак приближался, китайские пограничники четко двигались в сторону судна.
Ямцов с криком рванулся в воду, но, пойманный за шкирку Молотовым, был заброшен на борт.
- Все на борт! – срывая голос, заорал Андрей – Кравченко, полный газ! – его крик слился с неистовым ревом двигателя.
Володя со вторым матросом изо всех сил рыли песок. Собаки в безудержной ярости лаяли, переходя на хрип, топот ног патруля был слышен совсем рядом.
- На борт!– снова заорал Молотов.
Либерман с матросом кинулись к заднему трапу и вскочили наверх. Струи, вырывающиеся из под винтов, врезались в песок и смывали его пластами. Андрей уперся в нос судна, на лбу вздулись вены, ноги по щиколотку утонули в слежавшемся песке, руки свело страшной судорогой.  У  Андрея лопались сосуды, и лицо наливалось багровыми кровоподтеками, превращаясь в один огромный синяк. Многотонное судно медленно подалось назад, съезжая с берега. Скатив его в воду, Молотов ухватился за ограждение палубы, и в этот момент Кравченко врубил полный ход. Из-под винтов вырвался столб воды, и судно понеслось прочь от китайского берега. Уже на полном ходу Володя с остальными членами команды затаскивали обессиленного Молотова на борт.

***

Роскошная вилла на атлантическом побережье, ароматы вин по тысяче долларов за бутылку и такого же дорогого парфюма.
Ей всегда был непонятен этот гламурный идиотизм. Сама она отличала вина лишь по цвету.
- Ах, этот аромат! Это предреволюционное Шато 1788 года! Изысканный букет!
- Мне больше по вкусу урожай 1834.
- А Вы, Дженнифер, какое предпочитаете?
Она подняла свой граненый бокал:
- А я, знаете ли, пью «Джек Дениэлс» по шесть долларов за бутылку. Слышали? Нет способа напиться дешевле!
Вообще-то она напивалась лишь однажды в своей жизни – перед собственной свадьбой. Причем напилась она тогда так, что свадьбу пришлось перенести на четыре дня. Сейчас же таковой цели у нее не было, просто эта игра в аристократию жуликов и мошенников, сделавших свои состояния на аферах и сомнительных махинациях, ее всегда раздражала. Какими романтичными ей казались времена неподдельного веселья и истинного благородства гангстеров времен сухого закона! Но те времена безвозвратно ушли.
- Дженнифер, не хочешь прогуляться по пляжу?
Она посмотрела исподлобья, скорчив при этом брезгливую гримасу, призванную изобразить высшую степень омерзения:
- Отвали, Малкольм!
- Зря ты так, я слышал, ты больше не замужем. Я знал, Джозеф для тебя не вариант – слизкий зануда. А вот я, напротив, сильная партия, – молодой широкоплечий мужчина со светлыми волосами и правильными чертами лица картинно улыбался – ах, да, я что-то слышал, миссис Хавинсон очарована русским медведем! Большой, мохнатый, в красной шапке и рычит! Я правильно его описал? Может, позвонишь Хрущеву и попросишь, чтобы тебе прислали его  сюда?
Ее взорвало, она уже сжала кулак, но в последний момент остановила себя.
Прижавшись к нему и чуть прикусив ухо, потянула его за руку:
- Малкольм, у меня есть идея! Пойдем со мной.
Бегом они пробежали через зал к парковке и плюхнулись в ее «Кадиллак».
Дженни утопила газ, с ревом машина понеслась по шоссе к Нью-Йорку. Она гнала, нарушая все правила движения, сквозь пригороды с шикарными виллами, сквозь деловой центр, туда, в сторону рабочих окраин.
Вскоре машина ворвалась в иную вселенную. Гарлем – район черных нищих окраин. Везде валялся мусор, вокруг стояли старые обветшалые здания.
- Куда мы едем, черт возьми? – Малкольм впервые попал в Гарлем. От здешних пейзажей ему сделалось не по себе. Лощеному белому мужчине в дорогом смокинге с бриллиантовыми запонками здесь было явно не место.
Машина продолжала лететь вглубь района, в самые его грязные и нищие кварталы, пока, наконец, не выскочила на пересечение двух широких улиц. Около глухой стены одного из зданий, выходящих на перекресток, горел большой костер, вокруг которого можно было заметить группу молодых людей.
- Я всегда знала – ты настоящий мужчина, – она нагнулась к нему и припала в поцелуе к его губам, одновременно потянув ручку двери, и уже в следующий миг сильным ударом вытолкнула его из машины, резко стартовав с места.
Озираясь, Малкольм растерянно оглядывал обступивших его аборигенов, которые в свою очередь никогда не встречали здесь подобных мистеров, так же как  никогда раньше эти люди, курившие дешевые наркотики и распивающие пятицентовое крепкое пиво, не видели машин, подобных той, какая только что скрылась отсюда.
А она мстительно хохотала всю дорогу назад: «Сильная партия! Лощеный хлыщ, тоже мне партия! Представляю, бедняга, наверное, уже с полными штанами! Встанет посреди пустой темной улицы и будет звать такси». Все это ее сейчас забавляло.
Следующим днем было воскресенье. Она встала поздно, около трех, позавтракала и села поработать с документами. В четыре позвонил отец Малкольма.
- Дженнифер, здравствуй, как твои дела?
- Спасибо, мистер Конетти, хорошо.
- Ты не могла бы позвать Мака?
- Странный вопрос, с чего Вы взяли, что он у меня?
- Но  вчера вечером вы ушли вместе.
- Да, но мы расстались в Нью-Йорке.
- Извини. Странно, просто он не забрал свою машину. Хотя наверняка завалился на какую-нибудь очередную вечеринку.

По утрам обычно Дженифер не могла есть. Поэтому, если ей приходилось вставать рано, она, не завтракая, собиралась и ехала в офис, а уж там после утреннего доклада референтов пила кофе и листала утренние газеты. В понедельник она увидела статью, сопровождавшуюся большой фотографией: «В Гарлеме убит сын главы брокерского агентства Джулиана Конетти - Малкольм Конетти». Корреспонденты на четырех полосах гадали, каким странным образом последний оказался в черном квартале Нью-Йорка, что там потерял и что искал.
«Да, наломала ты дровишек…».

Около пяти часов вечера встречи с Дженнифер попросил офицер комиссариата полиции.
- Миссис Хавинсон, я бы хотел задать Вам несколько вопросов.
- Пожалуйста, – пригласила его пройти Дженни.
- Я думаю, Вы уже догадываетесь о предмете нашей беседы.
- Вполне.
- Что ж, тогда сразу к делу. Когда Вы в последний раз видели Малкольма Конетти?
- Позавчера.
- Свидетели утверждают, что видели, как вы вместе уезжали с виллы мистера Пирса. Что было дальше?
- Дальше мы поехали в Нью-Йорк, по дороге поссорились, он попросил остановить машину и выпустить его. Так я и поступила. Это было в Гарлеме. Что было дальше, я узнала из газет.
- Простите, а зачем вы поехали в негритянский район?
- Полюбоваться пейзажами. Я ответила на Ваши вопросы?
- Знаете, миссис Хавинсон, я все рано Вам не верю.
- Да уж не думаете ли Вы, что это я его зарезала?
- Вероятно, в Ваших действиях нет состава преступления, и Вы чисты с точки зрения закона, но я чувствую, что это убийство на Вашей совести.
- Знаете что, раз я чиста перед законом, то и оставьте меня в покое, а совесть отдайте священникам, это их хлеб.
Ей было не по себе, напыщенного и самовлюбленного Малкольма все же было жаль, она чувствовала свою вину в его такой нелепой смерти, но вовсе не хотелось фигурировать в этом скандале и прятаться от журналистов:
- Да, и еще, лейтенант, если Ваши измышления появятся в прессе, я Вас засужу за распространение ложной информации. Я-то, в конце концов, отмоюсь, а Вам это будет стоить дорого.

***

Андрей проснулся, посмотрел на часы – одиннадцать. За окном холодно, противно, кончилась навигация, теперь можно подольше поспать, хотя в порту всегда работы достаточно – судно в порядок привести, подкрасить, узлы перебрать. Вообще-то это ремонтники делать должны, но так уж заведено, что судно начальника порта готовит сама команда. Нет, конечно, если необходим серьезный ремонт, то это в доке, а так, по мелочи — сами обходятся. Зимы в Комсомольске длинные, все успеется до весны, можно и «поберечь» работу. Начальник попался чудаковатый: обычно все требуют, чтобы подчиненные отсиживали «от звонка до звонка», согласно утвержденного графика, а этот Либерман, если работы нет, всех домой гонит, к женам, к детям. Правда, в случае аврала и сам круглые сутки на работе торчит и другим дух перевести не дает.
Ну и что делать, когда навигации нет? Хотя  дома тоже сидеть невмоготу. Побрился, умылся да побрел в порт.
Обычно, если работы не было - ремонтникам помогал. Его силище применение всегда  находилось: то гребной вал помочь снять, то перебранный двигатель на место поставить.
Но сегодня что-то совсем не было настроения, никого видеть не хотелось, пошел в ангар, где его судно зимует.
Тоскливо на душе, хоть караул кричи! Даже завидно было на других счастливчиков смотреть: вон механик, Кравченко Леха, второй раз женился, жена у него не работает, как кончилась навигация, все время в постели проводили. Мужики уж ставки делали – сколько он так сможет. Кто месяц, говорит, выдержит, кто - два. Вообще-то Леха здоровый, может и три месяца продержаться, но, конечно, не больше.
И не то, что бы капитан урод какой, девки вокруг него так и вились! Пробовал он пару романов закрутить, да только не принесли они ему радости. Не отпускала его мечта несбыточная: «Дженни… Будь ты неладна! Что же ты со мной сделала?! Как же мне забыть тебя…» Снилась она ему ночами, стоило глаза закрыть, как вырывалась душа и сквозь тайгу, сквозь пограничные кордоны и десятки рядов колючей проволоки, мимо разъяренных псов, над минными полями уносилась далеко-далеко на грязные улочки черного континента, и там, увидев ее улыбку, находила успокоение.
Он горько усмехнулся: «Интересно, помнит ли она меня? Хочет ли встречи со мной так, как я мечтаю о ней? Конечно, нет. Кто я был для нее? Так, экзотика, мимолетный роман, а даже если нет, все равно никогда более не суждено нам увидеться». И так невыносимо стало на душе у Андрея от этих мыслей, будто оборвалось что-то внутри, ком в горле встал, от обиды, от бессилия слезы на глаза навернулись.
Взял в руки метелку - этот процесс несколько отвлекал и успокаивал. Все свое внимание он концентрировал на валяющихся песчинках, собирая метлой их в одну аккуратную кучку. За этой механической работой минуты незаметно складывались в часы.
Около трех в ангар зашел диспетчер:
- Здравствуй, Андрей!
- Привет!
- А я думал, ты в седьмом, ремонтном.
- Да нет, вот решил прибраться.
- Там тебя у проходной мужик спрашивает, говорит, что твой бывший сослуживец, я вот решил размяться, сходить за тобой самому. Воздух свежий, морозный. Я ему сказал, чтобы в буфете тебя ждал.
Зашел Молотов в буфет:
- О, Колька, ты что ли?
- Здорово, Андрюха! Ну, как ты тут?
- Да ничего, спасибо.
- Свыкся в матросах?
- Да я не матрос уже, меня начальник порта капитаном своего судна поставил.
- Капитаном лодки, что ли?
- Да нет, у него приличная посудина. На начальника жаловаться не приходится, нормальный мужик. Как вы-то там?
- Да тоже ничего.
- Ты как здесь оказался-то?
-  К своим ездил в Благовещенск. После тебя капитаном Серегу Роднина у нас назначили, вот  он и попросил лично к тебе заехать, коробку передать.

По такому поводу зашли к Андрею в общежитие, посидели, былое вспомнили: как ходили на Кубу, как в Гвинею, вспоминали и тот последний рейс. Вечером капитан проводил на поезд старого приятеля. Уже когда пришел, вспомнил про коробку, распечатал, а там - белые лакированные туфли.
Это еще что за шутка? - посмотрел этикетку: «Made in Gvinee. W&B manoufactours Ltd.». Изготовлены на той самой мануфактуре в Конакри, где сшили обувь, которую подарила ему Дженни. Сердце забилось, как после трехкилометровой пробежки - на дне коробки он увидел конверт, резко рванув, капитан разорвал бумагу. На стол упало письмо и ее фотокарточка.




***

Володя зашел в затон повидать свое судно, навестить команду - все в сборе, отогреваются чаем, только Молотова нет.
- Добрый день!
- Здравствуйте, Владимир Лазаревич!
- Слушайте, а что с Молотовым? Давно я его не видел. И когда на прошлой неделе заходил, и на позапрошлой - его здесь не было.
Механик Кравцов подошел вплотную к начальнику порта, и чуть отвернувшись от остальных, как бы намекая на приватность разговора, начал:
- Понимаете, заболел Андрей, плохо ему.
- Да? А что с ним? Почему он не сообщил? Так ему нужно больничный оформить.
- Он, Владимир Лазаревич, душой заболел.
- Пьет что ли?
- Да… пропадает парень. Уж третью неделю. Ходили мы к нему поддержать как-то, уговаривали образумиться. Да только без толку все.
Почесал Володя затылок: «Надо же, алкоголиком оказался капитан. И ведь несколько раз перечитывал его личное дело: все сплошь положительный характеристики и вдруг на тебе: уволен за «поведение, порочащее образ советского моряка». Ну, теперь ясно в чем причина! А ведь хороший парень…»
Ушел с работы пораньше и, не заходя домой, направился в общагу к Андрею. Поднялся на второй этаж, постучал в дверь – тишина, затем еще раз, понастойчивей. Минут через пять открыл ссутулившийся, небритый Молотов в тельняшке с надорванным рукавом. Только распахнул он дверь, окатило Володю таким характерным «ароматом», что все стало ясно.
- Господи, во что ты превратился! И часто с тобой такое? – Либерман вошел в комнату и распахнул настежь окна. Внутрь ворвался холодный зимний воздух.
- Первый раз, Лазарич, первый раз, – бубнил Молотов.
- Андрей, в чем дело?
Он протянул Володе письмо и рухнул на стул.
- Андрей, прекрати, на кого ты похож? Объясни в чем дело? Я не понимаю по- английски.
- Лазарич, … - капитан бормотал что-то несвязное.
- Знаешь что, иди-ка ты в душ, вымойся, приведи себя в порядок. Давай, давай, а я пока тут приберусь у тебя.
Он проводил Андрея в душевую в конце коридора, помог раздеться и поставил его под воду. К этому моменту уже все общежитие обсуждало взаимоотношения начальника порта и Молотова. Скоро в душевой собралась приличная толпа любопытных.
- Что, зрелищ мало, вашу мать? А ну пошли все отсюда на хер! – любопытство обитателей общаги взорвало Володю – вышли все отсюда!
Он разогнал толпу и отправился в комнату Молотова наводить порядок.
- Владимир Лазаревич, да мы, это… помочь хотели. Вы уж нас ни это, … - заглянул один сознательный товарищ.
- Коли помочь, помогайте!
Одни выносили нескончаемые мешки с пустыми бутылками, другие подметали пол, третьи разбирали разбросанные по полу вещи, кто-то вытирал стол. Работа по приведению жилища в порядок закипела, и вскоре комната приобрела вполне пристойный вид.
- Спасибо всем, спасибо ребята! Все вместе мы страшная сила! Но я хочу, чтобы меня услышал каждый: кто будет сплетни распускать, судачить, словно баба, тех карать я буду самым жестоким образом. Вы меня знаете! Я всех предупреждаю!  Случилась с человеком беда, и нечего за его спиной шептаться. Все ясно?
- Да конечно, Владимир Лазаревич, оно само собой.
Нрав начальника порта уже знали все.
Через час в комнату вошел капитан. Еще на не очень твердых ногах, но все же посвежевший и выбритый.
- Совсем другое дело: вот, узнаю героя! А теперь давай по душам, что случилось? Что с тобой произошло? И что это за письмо?
- Понимаете, Владимир Лазаревич, я два с половиной года назад был в рейсе, в Конакри. А время там было смутное… – Андрей, уже успокоившись, начал свое повествование -
… и вот теперь она письмо передала. Понимаете? Она помнит меня, помнит! Она хочет быть со мной, она любит. А что я могу сделать? Как мне встретиться с ней? Как вырваться из этой тюрьмы?
- Да… ну дела…  - Володя молча выслушал рассказ Андрея и сейчас не находил слов. Он просто не имел представления, как можно разрешить эту ситуацию. Все задачи, которые он когда-либо перед собой ставил, рано или поздно бывали решены, а тут такая проблема, которую и помыслить-то невозможно. Хотел было посоветовать забыть навсегда, да жить дальше, но промолчал, и без того человеку тошно.
- Ладно, Андрей, вот что я тебе скажу: не знаю,  как помочь тебе и не представляю, как быть с этой бедой, но одно точно - водкой ее не излечить. Иногда судьба играет с нами в жестокие игры, и в то же время никогда нельзя знать, какой подарок она готовит в будущем. В любом случае ты должен перестать пить. Шансы, что ты ее еще увидишь, один на миллион или даже миллиард, но если ты сопьешься, если ты похоронишь себя сейчас, то не будет и этой мизерной возможности. Иногда жизнь вытворяет такие невероятные вещи, которые противоречат логике и законам здравого смысла. Но судьба благоволит к тем, кто борется, а к тем, кто сдался, она очень жестока и не прощает
слабости. Знаешь, я уже столько раз мог погибнуть, но ведь стою здесь, перед тобой. Я несколько раз перечитывал твое личное дело, всматривался в твое лицо. С первого момента, когда я увидел тебя на пирсе, меня не покидало ощущение, что мы уже встречались. Вот теперь я вспомнил все!
- Что вспомнил? – непонимающе пробормотал капитан.
- Когда я был мальчишкой, нас эвакуировали из Херсона. Я не буду описывать всех перипетий, но попали мы в Махачкалу, откуда на палубе танкера нас должны были доставить в Красноводск.
- Надо же, и нас тоже в Красноводск эвакуировали.
- Подожди, слушай меня дальше. Так вот, танкер попал в страшный шторм. Было безумно страшно. Я был щуплым худым мальчишкой, и вот очередная волна подхватила меня и понесла за борт. Я пытался цепляться за все подряд, но сила, которая несла меня к смерти, была просто космической против моих жалких усилий. Тогда один парень, словно щенка поймал меня за шиворот и спас мне жизнь. Я так и  не узнал, как его звать, кто он был, и куда делся потом, но его лицо помню до сих пор.
По ходу Володиного рассказа выражение интереса на лице Андрея сменялось неподдельной гримасой удивления: «Ни хрена себе!»
- Снова я встретился с этим парнем спустя девять лет, когда уже учился в одесском институте инженеров морского флота. Тогда, на втором курсе произошло одно знаменательное событие, про которое до сих пор ходят легенды – великая битва между студентами нашего института и ребятами из мореходки.
- Точно, было такое! - Лицо капитана вытянулось от изумления - Я учился в Одесской мореходке на последнем курсе и как раз был там!
- А я случайно оказался в эпицентре драки, и мне чуть не проломили башку, но меня выручил один курсант. Это был ты, Андрей. И, наконец, ты спас мне жизнь там, на пологом китайском берегу Амура. Я уже не знаю, во что верить! Бог это или судьба, а может ты мой ангел-хранитель?! Поэтому, и ты не вешай головы, живи дальше, может судьба еще смилостивится над вами, кто знает! Давай отоспись, завтра можешь не приходить в порт, а послезавтра чтоб был как штык, по тебе уже все соскучились.




Глава 5

Медленно, перетекая один в другой, тянулись нудные зимние дни, терзая душу Андрея, и ни в каком занятии не мог найти он успокоения. Не было желания никого видеть, ни с кем говорить.  Раньше был душой любой компании, на все порты, куда заходил в бытность капитаном сухогруза - известный шутник, а теперь стал совсем затворником. Сослуживцы уже рукой махнули, один Либерман беспокоился: «Надо же, как тоска мужика выжгла…» И так бы всю новогоднюю ночь с фотокарточкой наедине просидел, но начальник порта в приказном порядке на празднование нового, пятьдесят восьмого года с собой в Хабаровск на бал в Управление Амурского пароходства взял. Да только и там Молотов ни разу не улыбнулся.
Лишь когда началась навигация, он немного оживился. В управлении этим быстрым и маневренным судном с озорным характером он видел свою единственную радость и даже позволял себе небольшие хулиганства на воде, если случалось ходить без Либермана.
Но однажды случай, произошедший в середине июня, родил в голове дерзкую и пугающую его самого мысль.
Тем теплым вечером он нес вахту у причала, и уже стал собираться домой, как вдруг возле пирса лихим виражем, скрипнув тормозами, остановился служебный «москвич» начальника порта.
- Заводи посудину, Андрей! – выскочив из машины, скомандовал Либерман.
- Есть! А в чем дело?
- На фарватере дрейфует танкер, огни погашены, на связь никто не выходит, на радиозапросы не отвечает!
Уже через пятнадцать минут они пришвартовались к судну-призраку. Взбежав по трапу, Либерман кинулся в машинное отделение, и тут же его обдало страшным жаром. Ходовые котлы потрескались и оплавились, из топки во все щели вырывалось пламя. Втянув ладони в рукава и набросив на голову рубаху, он пробирался к переборке, разделяющей машинное отделение и грузовые емкости, в которых находился керосин. Дотронувшись до нее рукой, почувствовал ожог.
- Андрей! – заорал Володя что есть мочи – беги наверх, врубай противопожарную систему! Иначе сейчас здесь все на воздух взлетит!
Они включили на всю мощь системы пожаротушения, чтобы водой хоть как-то охладить наливной отсек и не допустить взрыва топлива.
А команду они нашли в кают-компании, все члены экипажа спокойно спали лицами в салате. Как выяснилась, у капитана танкера был День рождения, который они слишком крепко отметили. Суд был быстрым, капитан получил два года.
А у Андрея стал созревать план.

***

- Нет,  так дело не пойдет. Так и до «дурки» не далеко. Надо что-то делать с Молотовым – сетовал Володя.
- Да уж, как бирюк, совсем нелюдимый стал Андрюшка — Кравченко согласно кивал головой
- Слушай, у меня такая мысль, давайте в выходные устроим прогулку по воде за город с семьями и позовем с собой Дашку из планового отдела. Ей уж тоже до тридцати не далеко, а все одна.  Умница, ответственная, серьезная, да  и внешне хороша: высокая, с русой косой, Андрею под стать, настоящая русская красавица!
- Сторонится он женщин. Боюсь, ничего не выйдет.
- Выйдет, выйдет, сколько можно по любви давнишней сохнуть?! Все когда-то проходит…

***

Идет, не спеша, «Заря» по Амуру. Теплый июльский ветерок обдувает собравшуюся на палубе компанию, пробуждая в гуляющих приятную истому. На столе надрывается проигрыватель, разливая над водным зеркалом звуки старых романсов.
Кравченко поднялся в рубку:
- Андрей, может я тебя сменю? Пойди, развейся.
- А… да нет, спасибо, Леха, ты иди, вон у тебя жена заскучала уже. Я сам тут.
- Да и Лазаревич тебя за стол зовет. Давай!
Капитан посмотрел вниз на палубу, где стоял стол. Когда позвали Дарью Соснову из планового отдела, он сразу раскусил инициативу товарищей, но эта забота его не вдохновляла.
; И все же я тут побуду, спасибо.
«Что же ты такой упрямый-то?!» - подумал про себя Либерман и, взяв под руку хорошенькую экономистку, повел в рубку:
- Андрей, с Дашей, я думаю, ты знаком. Она захотела постоять на капитанском мостике. Ты ведь не откажешь такой симпатичной девушке? Короче, оставляю Дашеньку под твою опеку.
- Как это сложно, наверное, управлять кораблем, – она робко начала разговор.
- Нет, не очень, особенно если знать как, - улыбнулся Андрей  - да я никогда и не управлял кораблем, ведь корабль - это военное судно. Я ходил только на гражданских судах.
- Но здесь столько всяких ручек и приборов!
- Это ерунда, вот как-то мне довелось управлять «Кадиллаком» - это действительно было сложно, – усмехнулся он. Впрочем, Даша не поняла его шутки.
- А что это за рычаг?
- Это ручка хода.
- А можно нажать?
- Можно, но не сильно.
Девушка надавила на ручку от себя, и двигатель отозвался негромким воем, а судно, плавно ускоряясь, понеслось вперед.
- Нет, нет, не так быстро, – одернул ее капитан, придержав ее руку своей.
- Как здорово! Так быстро! – все здесь ей было удивительно.
Даша была красивой девушкой, с широким лицом и крупными правильными чертами, но, обладая высоким ростом, уходившим за метр восемьдесят и, хотя и достаточно стройной, но все тяжеловатой фигурой, она не особенно пользовалась успехом у мужчин. Она давно заметила в порту красивого могучего капитана, который был ей под стать, но повода для их знакомства раньше не представлялось.
- А можно, я постою за штурвалом?
- Давай, – пропустил он ее к управлению, встав чуть позади на всякий случай.
Окинув ее взглядом, вдруг разочарованно подумал: «Нет, все же как не похожа она на Дженни…» А они были и впрямь совсем разные. И, хотя Дженни тоже была не маленького роста, ее фигура отличалась женственностью: худенькие голени переходили в пышные бедра, а круглая попка дополняла силуэт настоящей женщины, как и узкая спина с тонкой талией. Капитан мотнул головой, словно прогоняя наваждение.
- Андрей, а расскажите, как вы прошлой осенью из Ленинского возвращались?
- Это когда к китаезам-то вылетели?
- Ага.
- Да ну, уж миллион раз, наверное, слышала.
- Так то через третьи руки, а интересно знать, как все было на самом деле.





***

Выехав из города, они проехали пару десятков миль, и, припарковавшись у одинокого и безлюдного в это время года кафе, вышли из машины. Молодая женщина была одета в меховую куртку, а пожилой господин в длинное драповое пальто. Холодный
океанический ветер пронизывал холодом, и мужчина, словно черепаха, втянул голову в плечи, пытаясь прикрыться поднятым воротником.
- Папа, ты читал сегодняшний «Timе’s»?
- Да, а что?
- Хрущев устраивает выставку в Москве.
Отец тяжело вздохнул, и несколько десятков метров они шли молча, пока, наконец, он не махнул рукой.
- Так вот зачем ты вытащила меня сюда! А я-то гадал, о чем будет этот наш «разговор по душам»…Хрен с тобой, ведь все равно не отступишься, подумаем, что можно сделать. Но, я не имею представления, сколько виз готовы будут выдать Советы, да и вообще  не очень верю, что из этой твоей затеи что-нибудь выйдет. А главное, не уверен, что даже если тебе
удастся попасть  в Союз, ты сможешь встретиться с этим твоим Андреем. Ну, как ты себе это представляешь?
- У меня на этот счет несколько идей, - воодушевленная тем, что отец согласился ее выслушать, начала Дженни - на следующей неделе я вылетаю в Кейптаун, а оттуда пересяду на рейс в Конакри. Попробую опять передать Андрею сообщение через капитана сухогруза, на котором он раньше плавал.
- А ты не думаешь, что в прошлый раз это была игра КГБ? Я уверен, что он не передавал ничего твоему капитану, и твоя посылка пылится где-нибудь на Лубянке.
- Не думаю. Мои сообщения носят исключительно личный характер. Из них понятно, что к Андрею я испытываю определенные чувства, и для контрразведки это не представляет никакого интереса.
- Какая наивность! Ты не знаешь порядков у русских. Там контрразведке интересно все. Они шпионят за всеми своими гражданами просто на всякий случай, а здесь такой криминал – связь с американкой!
- Обрати внимание, наша компания сотрудничает в Гвинее с ЦРУ, и, хотя, я мало, что  знаю об их делах, все же через меня проходят кое-какие документы, имена, детали легенды и прикрытия их разведчиков. Если бы письмо попало в руки КГБ, и они узнали о наших отношениях, то уж будь уверен, русские быстро бы раскопали, кто я такая и  чего стою. Без сомнений, они непременно постарались бы вступить со мной в контакт и завербовать, играя на чувствах или шантажируя судьбой Молотова. По крайней мере, так поступила бы я, и не думаю, что советские разведчики глупее, однако со мной такая работа не ведется. Я уверена, тот капитан не доложил в КГБ, об этом говорят все признаки.
- Может ты и права, но все же это только догадки, а прогнозировать русских, основываясь на догадках – рискованно. Они же дикие!
- Брось папа, я не люблю ярлыков. Люди как люди, не умней и не глупей американцев.
- Тебе видней…
- Итак, я уверена, что тот капитан не докладывал в КГБ, хотя у меня и нет уверенности, что он не выбросил посылку за борт, а действительно передал ее Андрею, мне остается только надеяться на его порядочность.
- И все равно бред какой-то! Ну, даже если вам по какому-то неимоверному стечению обстоятельств удастся встретиться, что дальше? Ну, увидишь ты его и что? В чемодане вывезешь в Америку?
- Я должна его увидеть!



***

Уютная койка мягкого вагона плавно покачивалась в такт колесам скорого поезда Хабаровск-Москва. Володя лежал с закрытыми глазами, но мысли, занятые предстоящим визитом в Министерство и практически нереальной задачей выбить на следующий год сверх лимита как минимум два портовых крана, не давали заснуть. Он в который раз мысленно выстраивал разговор с замминистра и свое выступление на коллегии, оттачивая убедительные формулировки. Последние два месяца выдались напряженными: портовые механизмы из-за изношенности один за другим выходили из строя, нехватка оборудования  сказывалась на выполнении плана, да тут еще два несчастных случая на втором участке, один из которых смертельный. Комиссия горкома закончила разбирательство буквально за два дня до отъезда, сделав соответствующие выводы и вынеся начальнику порта выговор по партийной линии. Поэтому Володя и решил ехать поездом, чтобы хотя бы отоспаться в дороге, а заодно и как следует подготовиться к визиту  в министерство. Обратно-то, конечно, самолетом – «со щитом», если удастся убедить руководство, либо «на щите», если поездка окажется бесполезной.
Москва, как обычно, встретила вокзальной суетой и окриками нахальных носильщиков.
Володя, подхватив портфель с документами и сменой белья, бодро направился ко входу в метро: до министерства четыре остановки, там прекрасный буфет, где можно успеть позавтракать до назначенной на 10 утра встречи с первым заместителем министра – разговор предстоит нелегкий.
Массивная красного дерева министерская дверь бесшумно закрылась, пропустив внутрь несолидного, с торчащими вверх черными кудрями вокруг высокого, начинающего лысеть лба, начальника порта. Войдя в приемную заместителя министра, он глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду, внутренне настроившись на затяжную борьбу. Отравленная чувством собственной значимости секретарша, кивнув на дверь кабинета, выдавила: «Пройдите, Вас ждут…»
Володя вприпрыжку сбежал по роскошной министерской лестнице к гардеробу. Несмотря на свою высокую должность, он не мог скрыть переполнявшую мальчишескую радость. Это надо же! Даже сам не ожидал, что так легко удастся убедить высокого министерского чиновника в необходимости приобретения Комсомольским портом непредусмотренных бюджетом кранов, хотя по обыкновению запасся серьезными расчетами и убедительным технико-экономическим обоснованием. На удивление, замминистра близко к сердцу принял нужды далекого окраинного порта и его настырного молодого начальника и пообещал со своей стороны поддержать просьбу на заседании коллегии министерства. А это даже больше, чем полдела, это - почти успех! Коллегия только через два дня, значит, можно будет побродить по старой Москве, а то и попробовать попасть в театр. В этом сезоне гремит новый спектакль в театре на Таганке.
Так, сначала надо заскочить в кондитерскую купить торт, и сразу в Столешников к теще с тестем, где его ждут к обеду. Они люди замечательные, и Володя искренне был к ним привязан, тесть Соломон Хацкелевич – член Союза журналистов и главный редактор единственного в стране еврейского журнала, вообще вызывал искреннее уважение. Выходец из маленького еврейского местечка на Украине, он, как и многие молодые представители неуемного еврейского племени, в 20-годы приехал в Москву, поступил на рабфак, перебиваясь с хлеба на воду, закончил Московский университет. Когда началась война, с первых дней ушел фронтовым корреспондентом, «с «лейкой» и блокнотом, а то и с пулеметом» дошел до Праги, был дважды ранен, редактировал газету Второго Украинского фронта  «За Родину». После войны опубликовал книжку, в которой рассказал о вкладе евреев в победу, о проценте награжденных боевыми орденами и медалями представителей разных национальностей, о евреях - Героях Советского Союза, за что и поплатился шестью годами ГУЛАГа в годы борьбы с «безродным космополитизмом». Спасла, как и многих, смерть Вождя всех народов, удалось выйти на свободу, оттрубив только половину срока. Несмотря на это, тесть сохранил глубочайшее внутреннее благородство и какую-то безграничную доброту не только по отношению к своим близким, но и вообще ко всем, с кем  так или иначе сталкивала жизнь. За все время знакомства Володя ни разу не слышал, чтобы он жаловался на свою судьбу или несправедливость властей. Даже тем своим знакомым, которые предпочли забыть после ареста не только его самого, но и жену с дочерьми, тесть находил оправдание.
Едва Володя дотронулся до звонка, как дверь квартиры  распахнулась:
-Володя! Ну, наконец-то! - теща с тестем радостно бросились обниматься, - а мы уж за тебя волнуемся, как ты там в министерстве! Ну, как, получилось? – засыпали они вопросами. Володя, улыбаясь, успевал одновременно обнимать тестя, целовать тещу, раздеваться и отвечать на вопросы.
На следующий день, проспав до полудня (сказалась разница в часовых поясах) и наскоро позавтракав, он отправился бродить по Москве. У него были свои любимые места, где приятно было пройтись, если во время командировок удавалось выкроить пару свободных часов. В первую очередь, это, конечно улочки  Арбата, откуда, проголодавшись, можно заскочить в любимый ресторан «Прага». Потом Патриаршии пруды, где гуляя, Володя живо представлял встречу Берлиоза с Воландом из книжки, которую ему еще в школе дал
прочитать друг Борис. Его родители были известными в Херсоне врачами, и первое издание с довоенных времен было только у них в домашней библиотеке.
Но сегодня обедать придется не в «Праге», тесть обещал освободиться к четырем часам и пригласил в «Столовую старых большевиков» или, как иронически он говорил, «недобитых ленинцев». Подходя к Главпочтампту, где они договорились встретиться, Володя еще издали увидел тестя, нетерпеливо расхаживающего у входа.
- Молодец, как всегда без опозданий! – приветствовал Соломон Хацкелевич – пошли, ты тоже уже, наверное, смертельно проголодался. Сейчас такой «цирк» увидишь!
Пройдя квартал, они остановились у входа в здание без опознавательных знаков. Подмигнув, тесть открыл дверь. Тесный вестибюль был заполнен благообразными старичками и старушками с палочками и костылями, в которых невозможно было опознать пламенных революционеров и бойцов, геройски добывавших в конце прошлого  века «эксами» деньги для нужд партии. Раздевшись, Володя с тестем прошли в обеденный зал. Столики стояли довольно тесно. По одну сторону зала находилась раздача, вдоль которой двигалась небольшая очередь из ветеранов революции и почетных пенсионеров с подносами, заставленными тарелками с едой, а по другую – небольшой буфет, где можно было купить кое-какие полуфабрикаты и деликатесы в виде копченой колбасы, икры и других благ кулинарии, недоступных простому москвичу.
Володя с тестем под пристальными взглядами старых большевиков пристроились в конец очереди. Вдруг какой-то дедуля с костылем под мышкой и в натянутой на уши буденовке времен Гражданской войны ткнул Володю кулаком в бок и с пристрастием, каким в свое время допрашивал в подвалах ВЧК, визгливым голосом спросил: «А Вы, молодой человек, на каком основании тут выстроились?»
- Это со мной! – резко повернулся тесть,
- А чем он заслужил такой почет? – не унимался старик.
Тесть раскрыл свой пропуск, в котором было указано, что предъявитель данного документа может провести с собой 1 лицо:
- Вот он – это лицо и есть! 
И тут дед взвился.  В течение десяти минут он выкрикивал, потрясая костылем, героические факты своей боевой биографии, начиная от царской каторги и заканчивая взятием Перекопа, пересыпая все это революционными лозунгами и одновременно пытаясь вытолкнуть Володю из очереди. Остальные обитатели столовой с интересом наблюдали, поддерживая выступающего одобрительными возгласами. Видно было, что инцидент вызывает у них живой интерес, позволяя вспомнить молодость и разнообразить унылое существование свежими эмоциями. В течение этого монолога Володя несколько раз пытался выйти, но Соломон Хацкелевич, усмехаясь и качая головой, крепко держал его за локоть. Неизвестно, сколько бы продолжалась эта пламенная речь, но вдруг возле буфета наметилось какое-то оживление, и с криками: «Сосиски дают!» - вся престарелая братия бросилась на штурм. Видимо, был еще порох в пороховницах, потому что старички и старушки, отчаянно работая локтями и коленями, пытались занять первые места у прилавка. Те, кто оказывался позади толпы,  ожесточенно били впереди стоящих палками по головам и спинам, недвусмысленно предлагая тем потесниться. Но, закаленные в революционных сражениях ветераны, осыпаемые градом ударов своих
боевых товарищей, только быстрее ввинчивались в толпу. Какой-то сообразительный дедок с растрепанной гривой седых волос забросил свою трость рукояткой вперед и, подтягиваясь на ней, как на канате, стремительно продвигался к прилавку. Соломон Хацкелевич с Володей, держась за животы и присев от смеха, остались у раздачи в полном одиночестве.
- Ну что, я говорил тебе, что будет цирк?
- А я сначала не понял, о чем Вы – ответил Володя, вытирая слезы.
Пока утомленные большевики рассматривали свои трофеи и подсчитывали понесенные потери в виде оторванных пуговиц и затоптанных головных уборов, Володя с тестем 
пообедали сытно, хотя и без особых изысков. Выйдя без потерь из этой точки общественного питания, они направились в редакцию журнала «Советиш Геймланд», которую возглавлял Соломон Хацкелевич, по дороге обсуждая неистовый темперамент буревестников революции.

                ***

- Ну что, Володенька, ждем вас всех летом в отпуск. Понимаю, что всего на несколько дней заедете перед Херсоном, но, все же, не лишайте и нас с матерью удовольствия внучку потискать - похлопывал тесть Владимира по спине, обнимая на прощание - рад за тебя,  что командировка  получилась удачной, и в министерстве тебе пошли навстречу, но не меньше рад и за нас с матерью, что повидались с тобой. Ты ведь знаешь, я не лукавлю, когда говорю, что ты нам как сын. Я хоть и люблю своих девчонок до жути, но всегда мечтал о таком сыне.
- Я знаю – Володя искренне расцеловался с тещей и тестем, и, подхватив портфель, вышел из квартиры: следовало поторопиться – до самолета оставалось не так уж много времени.


***

Где ни появлялись Андрей с Дашей, везде вызывали оживление - встречные на них оглядывались, любовались, провожали улыбкой: оба высоченные, голубоглазые, светловолосые, идеально сложенные, как атланты из затонувшего мира.
Да и в однообразных буднях небольшого городка их роман давал пищу языкам не только портовых кумушек, но и населению остальной части города. В кинотеатрах пару вежливо просили пересесть на последний ряд, чтобы всем, кто сзади,  не закрывали экран.
Они, конечно, пересаживались, посмеиваясь между собой и обмениваясь остротами.
Андрей постепенно привык к обществу  девушки, и если по какой-либо причине они не могли встретиться в этот день, то испытывал некоторый дискомфорт, а Даша вообще смотрела на него распахнутыми влюбленными глазами, и сердце ее каждый раз готово было выпрыгнуть из груди, когда он обнимал ее своими могучими руками.

***

Взмыленная после длительного перелета из Кейптауна в Конакри, никуда не заходя, она приказала везти ее в портоуправление. Разыскав уже знакомого диспетчера, она, словно подросток, переполняемый гормонами в предчувствии взрослых событий, накинулась на него:
- Сейчас у вас должна находиться «Ксения Корабельникова», на каком она причале?
- «Ксении Корабельниковой» нет в порту. Декабрьский рейс сняли. Теперь только в июле будет.
Внутри все оборвалось…
- «Дура! И черт меня дернул сюда ехать! Надо было раньше позвонить в порт и узнать, будет ли судно в декабре. Выставка в июне, судно здесь будет только в июле, и никакой иной связи…»
Все дни в Конакри она была словно в прострации. Мозг лихорадочно перебирал тысячи комбинаций, пытаясь найти решение, но каждый раз оно скатывалось к фантастике, не имеющей ничего общего с реальностью. Дженни  даже подумывала попробовать по  «голосу Америки» связаться с Андреем в одностороннем порядке, но это могло поставить под угрозу и без того малые шансы прорваться за железный занавес.
Вернувшись в Нью-Йорк, она в сотый раз пыталась найти в своей голове решение, как ей встретиться с Андреем: «Миллионы мужчин, десятки поклонников, а мысли только о том, кто на другом краю Земли, за железным занавесом. А может, это просто иллюзия, может, я занимаюсь самообманом? И влечет меня к нему только потому, что между нами пропасть? Может это лишь тяга к экзотике? Ну, увижу я его, и что скажу? И выйдет ли что-нибудь у нас?»
Но перед глазами, как в старой кинопленке, снова и снова прокручивались события  того июля, давая ответы на все вопросы: «Неважно суждено нам быть вместе до гробовой доски или один уикенд, но мы должны увидеться! А вдруг это все-таки судьба?!».
К тому же, больше всего Дженни ненавидела серость и пресность жизни. Все ее существо всегда тянулось к приключениям, она искала опасность. В конце пятидесятых Эдгар Гувер уже свернул головы большинству легендарных гангстеров прошлых лет, но из детства она помнила доброго дядю Меира, дядю Давида, да и других друзей ее отца. Когда она была еще юной девчонкой, они частенько заходили к ним. Теперь уже многих не было, только  старый лис Меир Лански раз в году приезжал на День рождения своего старинного приятеля.
«Эх, родилась я поздно, а родись лет на двадцать раньше, так затмила бы точно славу Голландца Шульца да Альфоцио Капоне», – засмеялась про себя Дженни.

                ***

Широкую сеть раскинуло ЦРУ по всей Африке. За богатейший континент развернулась борьба между державами.
Но не любили в секретные службы работать с непосвященными и выносить свои проблемы за стены организации, старались создавать собственные структуры обеспечения и прикрытия. Правда, стоило это дорого, а емкости африканских разведывательных сетей огромны. Море людей там трудилось, и каждого надо было обеспечить легендой, связью, поэтому разведывательная организация вынуждена была просить помощи у крупных компаний.
Джонатан Снайпс прошел в кабинет вице-президента «Boxit Group» Дженнифер Хавинсон. Его уже ждали.
- Добрый день, Джон.
- Здравствуй Дженнифер, ты все хорошеешь.
- Спасибо.
- Итак, я бы хотел сразу преступить к делу. Я уже передал вам список наших агентов, которые должны быть отправлены в Гвинею.
- Да, я видела, но у меня есть возражение. Дело в том, что я сама была недавно в нашем гвинейском офисе, у нас есть подозрения, что руководство филиала не чисто на руку. Если прислать ваших людей на должности финансовых аналитиков и консультантов, то их примут как моих лазутчиков, присланных для скрытого расследования махинаций. В этом случае за каждым их шагом будут следить, относиться настороженно. Они могут встретить противодействие с совсем иного фланга, нежели обычно. Лучше оформить геологическую экспедицию с целью разведки новых месторождений и переоценки существующих. А главное - эта легенда объяснит  частые поездки по стране  сотрудников и не привлечет внимание остальных.
- Дженнифер, как же приятно с тобой сотрудничать, из тебя получился бы хороший аналитик.
- Я и есть аналитик. Да и сфера моих исследований не особенно отличается от ваших. У меня к тебе тоже есть просьба.
- Да?
- Мне нужно разыскать в Советском Союзе одного человека.
- Ты знаешь, это против правил, тем более у русских проводить какие-либо мероприятия очень и очень опасно. Мы не можем рисковать сетью ради твоей просьбы.
- Но для меня это очень важно.
- Послушай, работа в Союзе совсем не то, что работа в Африке. Там у нас нет таких оперативных возможностей, да и потом ты, верно, не очень представляешь их порядков. Если только будет обнаружен интерес к кому-то у нашей службы, этого человека казнят за измену родине.  Да и, честно говоря, русский отдел на особом положении. Прости, мне очень жаль, но я не имею никакой возможности продавить у них твою просьбу.

***

Андрей окинул накрытый стол беглым взглядом и, улыбнувшись Даше, глубоко вдохнул аромат жаркого с перцем из глиняного горшочка:
- Мм.. божественно!
Все больше ему нравилась эта сытая беззаботная жизнь, старые раны на душе потихоньку рубцевались, а Дарья, окружив его теплом и уютом, словно раскрасила серую картинку его будней цветными карандашами.
Он вполне уютно чувствовал себя в ее тесной, но аккуратной служебной «однушке» в том же доме, где жил Либерман. Володя имел персональную машину, но обычно в Управление порта приходил пешком, да и идти было минут пятнадцать, не более. Так что теперь они часто вмести шли на работу, обсуждая по дороге некоторые из служебных вопросов, в которых начальнику порта требовался совет опытного капитана.
А Володю не могла не радовать перемена, происходящая с его другом - Андрей все чаще улыбался и шутил, на глазах молчун-нелюдим снова превращался в открытого веселого парня.

***

По возвращению домой ее ждало еще одно жестокое разочарование:
Проведя несколько минут в нерешительном молчании, отец начал в лоб:
- Дженни, ничего не выйдет.
- Почему?! – Она была совершенно ошарашена этим известием, рушилась ее последняя надежда.
- Я говорил с Руди, в делегацию «Понтиака» он тебя включить не может. Во-первых, их и так ЦРУ прессует, да политики за каждое место бьются, во-вторых, как мне объяснил Снайпс, «Советы» досконально проверяют каждого, кому выдают визу, а ты не безвестная Бетти Смит, продавщица бакалеи, про тебя «Нью-Йорк Таймс» пишет, это будет очевидной рокировкой. В конечном итоге они начнут проверять тебя, вскроют связь с Молотовым и все равно в визе тебе откажут или наоборот попробуют начать игру.
- Да, и в такой партии мне русских не переиграть, конечно, да и ввязываться в шпионские игры не хотелось бы...
 - Именно! Я рад, что ты это понимаешь.
- Ну что же, тогда остается последний шанс, звони Меиру, он очень нужен мне сейчас.
Лицо отца перекосилось от ужаса. Только он искренне порадовался, что дочери хватает ума не лезть в шпионские игры, как она решила прибегнуть к помощи мафии:
- Господи, он-то тебе чем здесь поможет?
- Папа, ты же сам меня учил, главное - правильно рассчитать партию и грамотно сделать ставки. Попроси приехать его как можно скорее, я нуждаюсь в его помощи.
- С меня хватит твоих авантюр! Тебе уже не пятнадцать! Ну, взгляни на себя со стороны, как подросток ты выдумала себе какую-то неземную любовь, носишься с ней, словно оголтелая! Может, ты просто заболела? – отец прислонил свою руку к ее лбу, будто в попытке диагностировать болезнь и продолжал неистово кричать на нее – Недавно ты вообще хорошего парня угробила ни за что! Что с тобой происходит, черт возьми?!
Дженни прижалась к его плечу и тихим, но металлическим голосом произнесла:
- Не говори со мной в таком тоне, – а затем, чуть помолчав уже мягче, будто маленькая девочка, добавила - да и вспомни себя, папа, ты ведь тоже был авантюристом в молодости.
Глаза отца смотрели жестко и холодно. Еще несколько секунд он сверлил ее своим тяжелым взглядом, но потом, вдруг обнял и приподнял,  рассмеявшись:
- Почему был? Не такой уж я и старик! Есть еще порох!

***

Холодным февральским утром, они как обычно, вместе шли пешком в порт:
- Слушай, Андрей, а может уже и расписаться вам время?
- Да думал я об этом, Лазарич. Но как-то сомнения меня терзают, маловато мы еще знаем друг друга. Поживем, дальше видно будет.
- Ну, дело твое, конечно, но ведь ты уже не мальчик.
- Но и не старик вроде пока.

***

В доме Хавинсонов большое событие. Скатерти сияют особой белизной, паркет нетерт до такого блеска, что светится в темноте, повар лучшие продукты закупил и теперь с особым усердием готовил кулинарные шедевры, достойные английского короля. К ним должна была пожаловать легенда - Меир Лански собственной персоной!
Дженнифер очень любила приезды Меира с детства, и сейчас она нетерпеливо ждала дома, когда отец, уехавший встречать старого друга в аэропорт, вернется.
Наконец, в окнах первого этажа блеснуло отражение фар, и в гостиную вошел отец , а за ним легкой, как бы пританцовывающей походкой, невысокий худощавый мужчина с зализанными назад по моде 30-х редеющими волосами.
- Дженни, иди сюда, моя красавица! – гость протянул к ней руки и обнял. Интонация же, с которой он обращался к ней, была такой, будто он приветствует пятнадцатилетнего подростка. – Как ты выросла!
- Дядя Меир, я выросла очень давно и с тех пор, как мы виделись в позапрошлом году,  ничуть не изменилась.
- Знаю, знаю, просто никак не привыкну, что дети давно взрослые, а мы - уже старики.
Перед ужином гостю дали отдохнуть с дороги, и в семь часов все трое собрались у накрытого стола.
- Итак, господа, что же заставило вас просить меня приехать? Какое важное дело?
- Соскучились очень, вот захотелось повидаться, – радушно ответил Бен.
- Брось, все больше хозяев предпочитают не открывать мне своих дверей. Теперь я опасный гость, за мной везде бегут борзые из Бюро, и ты не исключение, в последнее время тоже старался не пересекаться лишний раз со мной. Многие из тех, с кем я был когда-то дружен, давно на электрическом стуле закончили, иные стараются забыть дружбу со мной.
- Да прекрати, Меир, я никогда тебя не забывал.
- Бенни, не надо, я все понимаю и на тебя не в обиде. И раз сейчас ты просил меня приехать, дело действительно серьезное. Кстати, а ты уверен, что твой дом не прослушивают?
Бенджамин Хавинсон, вскочил со своего места, и, тыча вилкой в сторону Меира Лански, закричал:
- Никогда я не забываю старой дружбы, слышишь, НИКОГДА! И ты здесь не потому, что мне требуется твоя помощь, а потому, что ты мой друг! Мне плевать на борзых из ФБР, мой сын отдал жизнь за эту страну, пока они отсиживались в офисах! Мне плевать, какие комитеты несутся за тобой по пятам, я не сливаю друзей, а если мне начнут задавать вопросы, то мне есть что ответить!
- Ладно, ладно, Бенни, убедил, – примирительно махнул рукой гость, очевидно, его нисколько не напугал грозный тон хозяина - итак, сначала дело.
- О,кей, дядя Меир – начала Дженни – мне очень нужно попасть в Советский Союз.
Лански поперхнулся и выронил изо рта кусок нежнейшей куропатки.
- И чем я могу помочь тебе? А главное, зачем тебе туда?
- Не спрашивай, Меир, - вмешался отец - любовь доводит до ручки!
- Любовь - дело благородное.
- Пожалуйста, не перебивайте. Так вот, я все прикинула и решила действовать следующим образом: мне нужно, чтобы весной профсоюз организовал стачку на нашем терминале сыпучих грузов в Нью-Йоркском порту.
На этот раз от ее слов поперхнулся отец:
- Ты что, рехнулась, доченька?
- Именно!
- Так просто поговори об этом с председателем, это они всегда - пожалуйста.
- Да дослушайте меня, наконец! Мне нужна не просто забастовка, а с небольшим погромом, и чтобы была потасовка с полицией!
- Точно чокнулась!
- Дальше технология такая: я вмешиваюсь и своей грудью закрываю рабочих от бесчинств полиции. На следующий день во всех газетах с нашей подачи должно выйти мое заявление под заголовками «Дженнифер Хавинсон на баррикадах вместе с рабочими!», содержащее какую-нибудь коммунистическую белиберду. Далее я дам пресс- конференцию, где честно расскажу историю, произошедшую в Гвинее, поведав о том, как много мне рассказывал советский капитан о коммунизме, добре и справедливости, царящих в Советском Союзе. Я просто уверена, что после этого у Советов не возникнет никаких причин отказывать мне в визе, а мое пребывание в делегации от профсоюзов будет выглядеть вполне логично.
- Тогда -  вопрос: почему ты просто не можешь поехать в составе делегации от профсоюза? Зачем весь этот спектакль?
- Я вице-президент крупной компании, и если меня включат в профсоюз, это будет подозрительно.
- Ну и что? Знаешь, сколько закамуфлированных людей поедут в Союз? Ты думаешь, каждого будут проверять?
- Да не знаю я, будут или не будут! Видишь ли, может, конечно, Советы и будут смотреть сквозь пальцы на политиков и крупных бизнесменов в составе тех или иных делегаций,  желающих поглазеть на жизнь в Советском Союзе, которым не хватит места в президентской свите. Я пыталась попасть в делегацию от Сената и Конгресса, но во первых там и так все распределено между своими, хотя, конечно, я могла бы заплатить кому надо за эту поездку, и  для меня нашли бы место. Но визы выдают только в Москву, а Молотов живет на самом востоке страны! Я не могу ни написать ему письма, ни позвонить, ничего! Мне нужен информационный повод такой силы, чтобы обо мне напечатали в  советской прессе! Тогда, может быть, об этом узнает тот, ради кого я все это затеваю, и сможет приехать повидаться со мной.
- Ну и зачем весь этот коммунистический спектакль? Просто дай интервью, как ты была спасена отважным советским гражданином.
- Дядя Меир, в этом случае существует некоторая вероятность, что это действительно напечатает их пресса, но на первой ли полосе?  В центральной ли газете? Какова вероятность, что Андрей на Дальнем Востоке прочитает об этом? Ты видно не в курсе, о
чем пишет их пресса. Первым делом, конечно, удои в стране, а вторым - как угнетают рабочих в Америке и как тяжело им здесь жить. А вот если будет драка с полицией, если будут пострадавшие пролетарии от рук полицейских, если будет отважная коммунистка, к тому же узнавшая о светлых идеях равенства и братства от советского гражданина, то уж такой материальчик точно ляжет на первые полосы всех советских газет!
- А может он вообще газет не читает? – встрял отец.
- В Советском Союзе газеты читают все! - отрезала Дженни.
- А если он прочитает, но не поедет в Москву и вовсе не ждет тебя? Может, и имя твое забыл давно.
- Не забыл, любит и ждет, я в этом уверена!
- Боже мой, - Лански закатил глаза – как ты наивна, девочка! Хотя… чем черт не шутит… Ввяжемся, а там посмотрим. Короче, если я все правильно понял, от меня нужен профсоюзный наезд, затем организовать полицию и после включить тебя в профсоюзный комитет, подкуп прессы вы возьмете на себя?
- Именно, дядя Меир.
- Ну что ж, давай попробуем... А когда?
- В апреле. Здесь нужно, чтобы у них не было возможности отказать в визе «пламенной революционерке» Америки, но и не было времени раскопать всю полноту картины, сопоставить все известные случи контактов советских моряков с иностранцами и вычислить, что фигурантом был Молотов, а то они могут попробовать манипулировать мной, имея такие козыри на руках. Поэтому речь нигде не пойдет о Гвинее - в общих чертах: «дело было в Африке…», и год тоже конкретно не указывать.
- Ну и бред. Просто какой-то идиотский сон, – покачал головой отец.
- Папа, мне самой не вериться в реальность осуществления моего плана, но ничего умнее я придумать не смогла, если у тебя есть план лучше, с удовольствием тебя выслушаю.
- Ну, что тут скажешь, твоя дочь настоящая представительница поколения Homo liber! – усмехнулся Лански.
- Чувствую я, что эта ее «свобода» обойдется мне боком, – продолжал ворчать Бенджамин.
- Да ладно, Бенни, вспомни, как мы с тобой натянули египтян в сорок восьмом! – вдруг ни с того ни с сего ляпнул Меир – ведь то еще было дельце!
Оба дружно рассмеялись:
- Было время!
- Представляешь Дженн, - давясь от смеха, рассказывал Меир – в сорок восьмом израильтянам никто не продавал оружия, а на арабов это эмбарго почему-то не распространялось. Арабы готовились стереть Израиль с лица земли сразу после провозглашения им независимости. Египтяне закупили тонны оружия на десятки миллионов долларов в Америке и зафрахтовали девять судов у «ТрансМарин групп».
- Как?! У моего отца?!– вскинула брови Дженни.
- Именно!
- И вы им отказали?
Отец переглянулся с Лански:
- Зачем же? Нет, конечно, просто караван с оружием прибыл не в Каир, а в Хайфу! Потом египтяне пытались высудить у нас компенсацию, а когда проиграли дело в суде, прислали крепких ребят, чтобы укокошить меня, – усмехнулся отец.
- Но мы их уже ждали, – встрял Меир – они и вякнуть не успели! Как только сошли с самолета, мы их сразу погрузили в багажники, и больше их никто не видел.
- Ага, а мне из-за этого пришлось полгода ездить в университет, как идиотке с охраной! И вы еще смеете меня называть авантюристкой?! – улыбаясь, протянула Дженни.

***

В крохотной прихожей маленькой служебной квартиры стояла невероятная толкотня. На пятачке в полтора квадратных метра, где еще теснились вешалка и корзина для хранения картошки, двоим не развернуться, а этим солнечным, но еще морозным мартовским днем целая толпа собралась перед дверью. Гостей хозяева запускали порциями: разделись гости дорогие – пожалуйте за стол, в прихожей не задерживайтесь, другие пусть проходят.
Посреди комнаты был накрыт стол.  Наконец, все кое-как расселись, вжатые в стены  теснотой комнаты. Хотя Андрей старался аккуратно распечатать бутылку  шампанского, но она выстрелила как всегда  неожиданно.
- Итак, - поднялись Андрей с Дашей – мы вас сюда позвали, чтобы объявить…- они смущенно заулыбались - мы подали заявление.

***

Толстый лысоватый дядька залез в кузов грузовика и, неистово размахивая руками, орал:
- Мы здесь вкалываем по девять часов, но посмотрите, что мы с вами имеем?
Вокруг него собралась приличная толпа, которая время от времени поддерживала горлопана одобряющим криком.
Чуть поодаль от эпицентра событий стояла машина, из которой за всем происходящим наблюдали трое.
- Я смотрю,  грузовик подогнали вовремя, еще бы трибуну заранее сколотили, – саркастично съязвила Дженнифер.
- Ну так, моя прекрасная леди, ты же заказывала стихийный митинг?!
- Что-то маловато народу.
- Еще бы, люди работают, получают хорошую зарплату, растят детей, что им ввязываться во всякие авантюры! – пробурчал Бенджамин Хавинсон.
- Подожди, так всегда сначала. Народ – стадо, сейчас еще чуть подгоним крикунов, а дальше как снежный ком. Толпа как воронка, затягивает в себя людей, даже если они не очень понимают, зачем им туда надо.
И действительно, вокруг стихийно возникшей демонстрации стало собираться все больше народу.
- Так мы не только свой терминал остановим, но и весь порт парализуем, коллег по цеху подведем, – все качал головой отец.
- Это еще и лучше, раз сами решили понести убытки, так не в одиночку, пусть и конкуренты заплатят. Слушай меня, девочка, очень внимательно, – Меир повернулся к Дженни – скоро толпа пойдет громить ваш офис, там же на площади уже собираются полицейские наряды. Запомни вот этого копа, – он достал большую фотокарточку с изображением колоритного южанина – дальше нужно будет четко разыграть партию по нотам. Этот коп будет с левого края оцепления, туда же кинется наш горлопан. Ты должна будешь аккуратно туда встрять, и получишь от полисмена легонько дубинкой по лицу, это заснимет проинструктированный фотограф крупным планом. Когда вольешься в толпу, тебя окружат мои ребята. Чтобы ты не пострадала в пылу драки, они тебя прикроют, но все равно, будь очень аккуратна в разгоряченной толпе. Все ясно? Ты поняла под чью руку подставлять свое прекрасное личико?
- Да, дядя Меир, ты просто кудесник!

Уже через час Нью-Йоркский порт был полностью парализован, и, набрав критическую массу, толпа, распаленная пламенными речами борцов за справедливость, устремилась в направлении многочисленных офисов, где уже стояло полицейское оцепление.
- Эй, Меир, куда они идут?
- Черт его знает, наверное, напутали что-нибудь.
Выкатившись на площадь перед въездом в порт, толпа вдруг свернула налево и направилась к офису транспортной компании «Два континента», в то время как офис «ТрансМарин групп» находился наоборот справа.
- Что происходит?! Давай туда, к толпе! – нервно махнула рукой Дженни и метров за двести до места основной драки рабочих с полицией на ходу распахнула дверь машины, что водитель понял как сигнал к немедленной остановке.

- Ааа, проклятые копы, - неистово заорал буйный мордоворот и, ныряя, словно окунь, сквозь толпу, впился ногтями в лицо одного из полицейских, в это время еще один «профессиональный пролетарий» кинулся душить рядом стоящего полисмена. Наметанным глазом Бенджамин оценил ситуацию, наблюдая за всем происходящим из окна машины:
- Профессионалы, асы, сразу видно не впервой им это.
- Еще бы! Вспомни профсоюзные войны тридцатых! Мастера старой закалки! – похвалился Меир.
В это время Дженнифер бежала по площади туда, где уже толпа из шестисот – семисот человек устроила настоящее побоище с полицией! В ход шли кулаки и палки, вверх летели камни. От офиса «ТрансМарин групп» вслед за Дженни кинулись семеро крепких парней.
Работая локтями, она рвалась сквозь толпу к линии противостояния полиции и бесчинствующего по ее же заказу рабочего класса.
- Остановитесь! Не бейте людей! – кричала она полицейским, распихивая народ, хотя надо отметить, что полиция и не особенно распускала руки, в отличие от митингующей массы. За ней, подобно ледоколу, пробивающемуся сквозь ледяные торосы, следовали чуть сзади мордовороты Лански.
Дженнифер, продолжая выкрикивать призывы к прекращению насилия, прорвалась к полицейскому кордону, и, уже приметив фотографов, стоящих на балконе  здания напротив, приготовилась развернуться, чтобы  удачнее попасть в объектив. Так как заранее предупрежденный фотограф был на другой стороне площади, она уповала лишь на удачу и ловкость папарацци. Сейчас сюда в самый эпицентр происходящего побоища были направлены десятки объективов жадных до зрелищ фоторепортеров. Заводилы драки, узнав женщину, ослабили напор на полицейских и чуть отпрянули назад, как их и инструктировали, между полицией и толпой в этом месте образовалась небольшая брешь. Дженни обернулась, за считанную долю секунды пытаясь найти вдали объектив, направленный на нее, одновременно поправляя прическу, как вдруг неведомо откуда выскочивший пролетарий со всего маху залепил кулаком ей в нос.
Будто солнце взорвалось у нее перед глазами, земля, описав круг, стала уходить из под ног, и она повалилась навзничь.
Но уже через мгновение ее окружили семеро мужчин, образовав плотное защитное кольцо, и заорали:
- Прекратить! Человек пострадал!
Сигнал поняли находящиеся в толпе люди Меира, и по толпе тут же понеслось:
- Остановитесь, человек пострадал!
Распалить и втянуть в драку людей всегда проще, чем остановить, но технология была отработана с давних времен. В один момент сотня проинструктированных заранее людей в толпе образовала живые цепочки и, одновременно расставив руки, надавила в сторону противоположную напору. Через какое-то время движение толпы стихло.
Косоглазый массивный итальянец попытался взять Дженни на руки.
- Не надо, я сама пойду, но поддерживайте меня вдвоем, будто мне очень плохо.
А ей в этот момент и вправду было не слишком хорошо, нос наливался свинцом и сильно болел, по лицу расплывался отек, кружилась голова, вломил-то ей не посвященный в тему совсем даже не понарошку.
 

***

Отец протиснулся в больничную палату сквозь толпу журналистов:
- Ну, как ты, Дженни?
- Нос болит.
- Ты же этого хотела, моя дорогая коммунистка.
- Да уж, пострадала за идею.
- Не собираешься домой?
- Да можно было бы еще вчера, но нужно поболеть.  И еще, папа, не навещай меня слишком часто - у нас же как никак с тобой война.
- Срам-то какой мне на старости лет - с единственной дочерью разругаться! Все твои авантюры!
- Ну, извини, папуля, такая уж твоя роль в этой пьесе. Ты же глава корпорации, капиталист, угнетатель рабочего класса. У нас с тобой дружбы никак не может получиться.
- Ну-ну, я тебя вчера отправил в отставку с поста вице-президента компании, так журналисты просто как коршуны слетелись. Я чуть со стыда не сгорел на пресс-конференции. Как бессердечна ты, девочка, к старику! Вот полюбуйся, – он протянул  газету, где на трех полосах обмусоливали его разрыв с собственной дочерью.
- Отлично, они съели все! А завтра в холле госпиталя я тоже дам интервью.

***

В импровизированном конференц-зале госпиталя не протиснуться от репортеров, на столе батарея микрофонов, фотокамеры не переставая вспыхивают, оставляя перед глазами синие блики:
- Госпожа Хавинсон …
***

Посол Советского Союза в США постучал в комнату резидента.
- Да?
- Константин Александрович, у меня вот какой вопрос, может нам стоит связаться с этой Хавинсон? Я думаю, следует пригласить ее на выставку как почетного гостя. Какое ваше мнение на этот счет?
- Хавинсон, это чокнутая-то, которая погром в порту устроила?
- Да, но выходка ее может быть полезна для имиджа нашей страны. А интервью какие! Будто их  у нас в Комитете по пропаганде писали!
- Вот это и подозрительно. Наши ребята обратили на нее внимание. Но, в конце концов, на выставку можно пригласить, Александр Иванович. На выставку - это ж не в архив Лубянки, - хохотнул резидент.


***

Уже второй час она молча сидела в кресле своего домашнего кабинета и в мягком свете настольной лампы всматривалась в небольшой листок бумаги, который держала в руке. Вот она, виза, въездной документ в Союз Советских Социалистических Республик. Знакомый сотрудник из русского отдела подтвердил, что в «Известия» прошла большая статья, красочно расписавшая события в порту и приглашение миссис Хавинсон в качестве почетного гостя в СССР.
Все прошло,  как она и планировала, даже немного пугала та легкость, с которой  осуществился весь план. Но сейчас Дженни смотрела пустым взглядом в заветную бумажку, и ее терзали странные мысли.
Приедет ли он в Москву, а главное хочет ли она в действительности этой встречи.  Познабливающее чувство разлилось в душе Дженнифер, и она уже который час, не могла ответить себе, стоит ли… Стоит ли ехать туда, бередить старые раны? А может все зря, ведь прошло уже слишком много времени и эта встреча не нужна ни ей, ни ему?

***

После планерки Либерман настежь распахнул окно. Несмотря на то, что было еще очень рано, это июньское утро выдалось особенно жарким и душным. Скинув китель на спинку стула, он устроился просматривать газеты. Пролистав без интереса «Известия», он вдруг натолкнулся на большую фотографию какой-то молодой женщины со смутно знакомым лицом: «Хавинсон, Дженнифер Хавинсон …», он углубился в текст. По мере чтения ему становилось все более неуютно. Оторвавшись от очередного абзаца, Володя еще раз взглянул на большое четкое фото: «Так вот оно что… именно это завораживающее лицо с четко очерченными скулами и глубокими черными глазами он видел на фотографии, которую показывал Молотов». Свернув наскоро листы, Либерман уже выскочил из кабинета, чтобы  бежать к пирсу, но на полпути резко остановился в задумчивости, потер лоб, а затем, медленно развернувшись, побрел назад, на ходу придумывая доводы, почему ни в коем случае нельзя  сообщать об этом Андрею: «Только парень успокоился, только жизнь налаживаться стала… и незачем ему старые раны ковырять…»  Строго говоря, он знал, что поступает не правильно. Как бы там ни было, только Андрей вправе решать, хочет он увидеть Дженнифер или нет, и все же Владимир счел, что так будет лучше. Вернувшись в кабинет, он стоял у окна, погруженный в эти мысли, пока его не вернул на землю телефонный звонок:
- Алле.
На другом конце провода отозвался Захватов:
- Слушай, Володя, слышал, что в Москве устраивают выставку в Сокольниках?
- Конечно, Зиновий Георгиевич, вся  пресса об этом пишет.
- Так вот, нам на пароходство из министерства шесть приглашений прислали. Хочешь поехать? Я одно тебе отдам.
- А в газете написано, что вход свободный для всех.
- А на заборе что написано? – отозвалась после некоторого молчания трубка.
- Ах, ну да, - смутился Володя. – Мне, конечно, было бы очень интересно посмотреть выставку.
- Договорились. Извини, была бы возможность, дал два, и для Оли, но, сам понимаешь, есть еще люди, которых никак нельзя обидеть.
- Да, ладно, тем более нам все равно сейчас Ирку не с кем оставить.
- Выставка с двадцать третьего, но вход только с двадцать четвертого, первый день - открытие, сам Хрущев будет.



***

После смены Андрей зашел за Дашей, и вместе они отправились прогуляться по набережной, спасаясь от духоты июньского летнего вечера.
- Давай пригласим на свадьбу Кумачовых.
- Да ну, Лешка напьется, и будет дебоширить.
- Но Валька же моя подруга, а ее одну не пригласить, обидится.
- Тогда приглашай, что я тебе могу сказать?! Но начнет выкаблучиваться, я его выкину!
- Да, может и прилично себя вести будет, если ему не наливать.  Слушай, Андрей, ты читал сегодняшние «Известия»?
- Нет. Ты же помнишь эту шутку: в «Правде» нет известий, а в «Известиях» нет правды.
- В сегодняшнем номере была очень интересная статья про одну американку, которую в Африке спас от хулиганов советский капитан. Она заинтересовалась ленинскими идеями и даже уволилась с очень большой должности и посвятила себя защите интересов рабочих. А теперь советское руководство ее пригласило в качестве почетного гостя участвовать в американской выставке в Москве.
Молотов вдруг резко остановился и на секунду замер, впав в какое-то оцепенение, затем, резко развернувшись, схватил Дашу за плечи:
- Как зовут ее? Зовут ее как? 
- Да что с тобой? Я не помню… Длинная фамилия, как-то на Х кажется. А в чем дело-то?
- Где газета? – закричал он срывающимся голосом.
- Ну, на работе, по-моему, оставила, да объясни, наконец, в чем дело?
Но он, не ответив, рванул бегом в сторону города. Стоя в полной растерянности, Даша, пожимая плечами, смотрела вслед быстро удаляющейся фигуре Андрея.

- «Известия»! Дайте «Известия»! – от волнения с трудом выговаривая слова, прохрипел Молотов, судорожно выгребая из кармана мелочь.
- Нет «Известий», кончились, и вообще мы закрываемся, – буркнула недовольно продавщица, захлопнув форточку киоска.
И как когда-то он бежал по незнакомым улицам пыльного африканского городка с умирающей женщиной на руках, задыхаясь, но, не сбавляя скорости, он несся сейчас по Комсомольску в поисках открытого газетного киоска.
- У вас есть «Известия»?!!
- Да, пожалуйста.
Он бросил монеты на блюдце и, схватив газету, заминая листы, кинулся ее перелистывать, а, увидев на развороте большую фотографию, с которой на него смотрели черные глаза Дженни, замер.

В этот вечер он не вернулся к Даше, не зная, что ей сказать. А утром следующего дня пришел в кабинет к Либерману, тяжело опустился на стул и поднял воспаленные глаза:
- Лазаревич, послушай, Дженни приезжает в Москву на выставку!
Володя опустил голову и тяжело вздохнул. Черт! Все-таки узнал...
- Какая Дженни? – изобразил непонимание на лице начальник порта.
- Да Дженни же! Та самая, я же рассказывал о ней! Ну, помнишь? – нетерпеливо объяснял капитан.
- Ах, эта Дженни, да что ты говоришь?! Надо же… - отвел глаза Либерман.
- Я должен встретиться с ней!
 - Но Андрей, у тебя же свадьба двадцать второго!
- Значит, свадьбы не будет, - опустив глаза и терзаясь от стыда, произнес капитан.
- Ты с ума сошел! Что ты скажешь Даше?
- Не знаю… просто ума не приложу… она ведь уже подвенечное платье купила.
- Одумайся! Не езди никуда! Только-только стала налаживаться твоя жизнь!
- Я сам мучаюсь, но поверь, Лазаревич, не могу ничего с собой поделать.  Я должен увидеть ее!
- Да с чего ты взял, что она-то хочет тебя видеть?
- Я чувствую, она приезжает в Москву для того, чтобы увидеть меня, – Молотов снова тяжело вздохнул.
- Но может все-таки не сжигать мосты? Может, ты не будешь пока разрывать с Дашей?
- Это самое тяжелое объяснение в моей жизни, и больше всего на свете я бы хотел избежать его, ведь Дашка по-своему дорога мне, но я мужчина, и должен ей все сказать, как есть, а не морочить голову.
Владимир, отвернувшись к окну, замолчал. Тяжелая пауза показалась Андрею вечностью.
- Тогда поступим вот как, - начал Либерман тем своим тихим голосом, в котором слышалась особая интонация. Она всегда появлялась у него в, казалось бы, безвыходных ситуациях и неизменно вселяла в окружающих уверенность. Как только те, кто приходил к нему со своими проблемами, слышали эти нотки, то наперед знали: «Значит, Либерман нашел решение, значит, он знает ответ и на этот трудный вопрос…» - Андрей, я отдам тебе свое приглашение на выставку в Сокольниках. По крайней мере, тебе будет, где жить, потому что иначе гостиничный номер ввиду грандиозности мероприятия тебе будет не достать. Во-вторых,  Москва - большая, список проживающих тебе тоже ни одна гостиница не предоставит, значит,  найти Дженни ты сможешь только в павильонах выставки. Это тоже задача не из легких, выставочный комплекс огромный, целый город, но все же мало-мальски разрешимая, тем более, с твоим ростом. Командировку я тебе оформлю.
Не один раз Молотов за бессонную ночь задавался вопросами: «Где жить? Как найти Дженни в Москве? Как встретиться с ней?» и теперь не мог поверить своим ушам от счастья. Володя здесь и сейчас с легкостью дал ответы на все вопросы. Значит, не нужно будет ночевать на лавке с риском загреметь в милицию, не нужно будет караулить у входа в Сокольники с раннего утра, пытаясь найти в толпе входящих ее одну.  Кроме того, такое поведение наверняка привлекло бы  внимание компетентных органов, и он с большой вероятностью загремел бы в «кутузку». Дженни-то, понятно, и в голову не могло придти, с какими трудностями ему придется столкнуться.
- Володя, - сжав от волнения кулаки, прошептал Молотов, - я перед тобой в неоплатном  долгу!
- Ладно, будем считать, что три - один.
- То есть?
- Ты трижды спасал мне жизнь.
- Ах, ну да, - улыбнулся Андрей, - только тогда три - два.
- Почему?
- Ты не дал мне спиться.
Радостное томление Молотова отравляло лишь чувство неизбежного объяснения с Дашей. Она-то ни в чем не виновата и действительно искренне любила его.  Больше всего на свете Андрей не хотел причинить ей боль.  Но, купив на двадцать второе число билет на самолет, вечером он с тяжелым сердцем  направился к ней, бессознательно замедляя шаги по мере приближения к дому.  Он чувствовал неимоверную тяжесть, вся душа его протестовала против причинения такой чудовищной боли ничего не подозревающей девушке накануне свадьбы…

***

Даша, молча, словно в прострации, слушала Андрея. Его слова, будто падающие камни, раздавили ее сознание, и ей больше не хотелось ничего понимать. Казалось, сердце еле-еле толкает кровь, странная слабость сделала ноги ватными, а каждый вдох давался с неимоверным трудом. Легкими кивками головы, чтобы, не дай Бог, слезинки, уже набухшие в уголках глаз, не сорвались и не покатились по щекам, она просила прекратить эту пытку. Но Андрей, терзаемый чувством собственного предательства,  все говорил и говорил, пытаясь какими-то нелепыми, ненужными словами  сгладить свою вину, пока,
наконец, не выдержав, жестом она не показала ему на дверь. Больше всего на свете ей не хотелась разрыдаться при нем. Но как только он вышел, бесшумно прикрыв за собой входную дверь, Даша, не отдавая себе отчет в том, что делает, зачем-то достала  свадебное платье,  и в ту  же секунду, прорвав плотину, сдерживающую эмоции, из ее глаз покатились градом крупные слезы, и, упав лицом на кровать, она задохнулась от рыданий. Нет, она не кляла свою судьбу, не проклинала Андрея, а просто плакала навзрыд, обливая солеными слезами красивое белое платье, которое  сама шила себе вечерами в тайне от Молотова, с горечью думая о том сюрпризе, который она собиралась поведать жениху в день свадьбы.

А он, будто окаменев от тяжести груза сказанного, шел по берегу Амура, все никак не решаясь повернуть к своему  дому.

                ***

Все ее сомнения сменялись решимостью, и чем ближе становилось к часу Х, тем яростнее разгоралось в ней нетерпение. И сейчас, когда приятный женский голос попросил пассажиров пристегнуться, а в иллюминаторах показались огни аэропорта Внуково, ей требовалось просто неимоверное усилие, чтобы заставить себя усидеть на месте, несмотря на утомительнейший перелет с пересадкой в Лондоне.  Момент, когда она сделала первый шаг из самолета, казался столь грандиозным событием, что она упустила главную цель приезда. Этот маленький шаг по пыльной взлетно-посадочной полосе был апофеозом всех ее трудов и устремлений последнего года.



***

Андрей уже второй час сидел  одетый в своей комнате. До поезда на Хабаровск было еще четыре часа, поэтому идти на вокзал было рано, но все его чувства были напряжены в ожидании момента встречи с Ней. Минуты казались вечностью,  не было никаких мыслей, только страстное желание подстегнуть время. Все последние дни Молотов жил как в лихорадке,  снова и снова прокручивая в голове свой приезд в Москву, поход на выставку, поиск Дженни, но сейчас только стрелки  часов приковывали его внимание, и,  казалось,  словно вся Вселенная замерла ему назло. Закрыв глаза, Андрей сидел в тишине, ловя лишь чуть слышимое тиканье будильника. Каждый раз, высиживая отрезок времени длиною в вечность, он открывал их в надежде, что прошел хотя бы час, но стрелка успевала преодолеть путь лишь в две-три минуты.

***

- Как давно мы не гуляли вместе, - потягиваясь в приятной истоме и жмурясь от яркого солнца, пожаловалась Оля.
- С такой работой и где дом забудешь, - вздохнул Володя, забросив кудрявую дочурку на плечо.
- Погода не хуже, чем в Херсоне.
- Да уж. Когда я сюда в первый год приехал в начале осени, тоже так подумал, но только зимой, когда морозы пятидесятиградусные вдарили, понял, как люблю тепло.
 Либерман, вытянул шею и задрал лицо вверх, словно фотобатерею, желая подзарядиться энергией солнца:
 – Слушай, двадцать шестого у Захватова юбилей, наверно я поеду в Хабаровск, как думаешь, что можно ему подарить?
- А давай напольные часы, которые нам привез из Москвы папа, нам они все равно ни к чему.
- Да ну, они же огромные, как я их  допру?!
- Как-то же их папа из Москвы притащил.
- Не, придумай что-нибудь покомпактней. Может эту ручку, которую мне твой отец подарил? Она симпатичная и в коробочке красивой.
- Ты что, это же «Паркер», он специально для тебя ее из Чехословакии привез! Это же подарок!
- Да? Ну, ладно, – пожал плечами – хотя я все равно ей не пишу.
- Да делай что хочешь, но вообще ты не ценишь отношения людей. Тебе наплевать, он вот о тебе подумал, привез тебе подарок, а для тебя это так, ничего не значащая безделушка, – в голосе Оли зазвучала обида.
- Да ну, брось, ты прекрасно знаешь, как я отношусь к дяде Семе. Просто не люблю я всю эту чепуху - паркер, шмаркер.… Какая разница, чем писать? А здесь в Комсомольске, максимум, что есть приличного на полках в магазинах - это комплект из трех льняных полотенец.
- Красивая она, дорогая, и в Союзе ты такую нигде не купишь, а советские - мало того, что страшные,  еще и кляксы оставляют, а у тебя и так почерк не подарок.
Володя усмехнулся:
 – Господи, Оля,  этот «Паркер» же шариковый! Я  в загранке не бываю, ну где я здесь для него стержней найду?

***

Пройдя коридор пограничного контроля, Дженни чуть отстала от группы пассажиров, прибывших вместе с ней, пытаясь найти в зале высокого мужчину, но Молотова она не увидела. Вместо этого к ней подскочили  какие-то молодые люди с натянутыми улыбками и напряженными лицами, пытаясь подхватить ее багаж и лопоча приветствия на плохом английском.
- Простите, вы кто?
- Мы, представители комсомольской организации завода «Серп и Молот», горячо приветствуем Вас! Партия оказала нам честь взять Вас под опеку на время пребывания в Москве! – протараторил краснолицый парень.
Дженни поморщилась и протянула ему руку для пожатия:
- А нельзя оставить меня хотя бы на время в покое? Я очень устала с дороги.
- Да конечно, сейчас мы проедем в гостиницу, где вы сможете отдохнуть до пяти, а потом мы очень ждем вас для выступления на митинге рабочих нашего завода.
- А это обязательно?
- Да, вас будут ждать больше тысячи человек - ничуть не  смущаясь, командирским тоном ответил комсомолец.

Разочарованная тем, что в номер отеля Андрей так и не позвонил, но, еще согревая себя надеждой, что он вот-вот должен появиться, чертыхаясь, стала одеваться на встречу с рабочими. Ровно в пять в дверь постучали. Конечно, это был тот назойливый из аэропорта:
- Товарищ Хавинсон, пора выезжать!
В Красной Москве поражало все: грозная архитектура зданий, обостренная отсутствием рекламы и зазывных вывесок, создавала ощущение подавленности. Поражало своим
звучанием одиозное обращение «товарищ», да и назойливость комсомольца приводила в замешательство.

Наконец машина, очень похожая на послевоенный кадиллак, тот самый, на котором она учила вождению Андрея, но куда менее удобная, остановилась возле угловатого здания - Дворца культуры завода «Серп и Молот».
- Товарищи, по нашему приглашению в Москву приехала одна из самых активных борцов за освобождение рабочего класса в США, Дженнифер Хавинсон! – зал просто взорвался от оваций, будто сейчас на сцену должна выйти не заурядная американская миллионерша, а Мерилин Монро.

Проходя на сцену, Дженни обратила внимание на двоих мужчин, один из которых был ранее ей представлен как переводчик.
- Смотри, если она начнет пороть что-нибудь не то, переводи как надо и не теряйся, без пауз, все по текстам, которые репетировали. Если шутит, но не правильно, ты тоже шутку…
- Да все я помню. Уже сто раз обговорено.
- Смотри мне!
Она, конечно, не могла понять этого разговора, и, как бы кивнув переводчику, пригласила с собой к трибуне.
- Здравствуйте, товарищи – начала она – я очень благодарна вам и руководству Советского Союза за гостеприимство. С тех пор, как волею случая мне довелось пообщаться с вашим соотечественником, меня очень увлекло учение Маркса, и я уже давно мечтала побывать в Советском Союзе, чтобы  воочию увидеть общество будущего. Да, я глубоко убеждена, что именно такое будущее ждет весь мир, в котором общество свободно и лишено алчности, где навсегда покончено с пережитками рабовладельческого строя,  нам же этот путь только предстоит…
 Дженни старательно выговорила это без толики юмора и сарказма, но все же от  собственных слов к горлу подкатывали волны смеха, и тогда изо всех сил она впивалась зубами в нижнюю губу.  «Черт, видел бы меня сейчас папа!» - мелькнула мысль.
Она постаралась говорить не долго, чтобы как можно быстрее освободиться и ехать в гостиницу, но после ее выступления из зала бесконечной чередой шли идиотские вопросы о борьбе американских рабочих, об угнететелях-капиталистах и так далее в том же духе.
«Надо же, никто не задал  ни одного вопроса о жизни, о быте в Америке…», - она читала в глазах присутствующих неподдельный интерес, но все вопросы, задаваемые ей, лежали лишь в узком идеологическом коридоре. Несколько раз она хотела заговорить о простых человеческих понятиях, но решила не нарушать неписанных законов этой страны.
Вернувшись в гостиницу уже после девяти, она первым делам отправилась к стойке регистрации, узнать, не искал ли ее кто-нибудь, но ей вежливо ответили: «Нет, никто не спрашивал».
«А может он и вправду не желает меня видеть? Или просто не читал газет?» - терзалась в сомнениях Дженнифер, отделавшись, наконец,  от назойливых опекунов и наслаждаясь одиночеством в своем номере.  И хотя день выдался более чем насыщенным, она почувствовала странную пустоту: «Почему же Андрей до сих пор не дал о себе знать?» Более всего она боялась, что, отыграв безупречно американскую часть постановки, она упустила и не просчитала реалии Советского Союза. Из русского отдела ей подтвердили, что о ее приезде написала центральная газета, и было несколько перепечаток в местных изданиях. Он просто не может не знать, и даже если чувства Андрея к ней уже угасли, он бы все равно приехал повидать ее. Во всяком случае, так бы поступила сама Дженни. «Не могло ли КГБ воспрепятствовать этой встрече?». Она пыталась анализировать ситуацию, просто не имея исходных данных, поэтому не могла сделать верных выводов. На самом
деле, КГБ, конечно, обратило на нее внимание, но, то ли при подготовке такого грандиозного события, было не до того, то ли, рассчитывая приступить к ее обработке в Москве, люди из спецслужб не придали значения ее повествованию о храбром советском капитане и не стали его разыскивать.
Мысли в ее голове текли все медленнее, сказывалась разница во времени, очнулась она утром от настойчивого стука в дверь, и обнаружила, что заснула прямо в одежде, не разбирая постели.
- Кто?
- Это я, товарищ Хавинсон, – отозвался «конвоир», как прозвала его Дженни.
- В чем дело?
- Через час открытие выставки!

Дженни с интересом вместе со всеми остальными американцами, присутствующими в Сокольниках, наблюдала за эксцентричным советским лидером, но на самом деле ее мысли были заняты только одним: «Почему нет Андрея?». Не появился он и  в этот вечер.

***

С одной стороны Дженни импонировало советское гостеприимство: ей была предоставлена машина, и экскурсии у нее были индивидуальные, но в то же время она чувствовала себя заложницей графика мероприятий, навязанного ей.
- Сегодня второй день выставки. Вы сможет пообщаться, обменяться опытом с простыми советскими рабочими, инженерами, директорами.
- Да, да спасибо.
Как и в первый день, высадившись у служебного входа, они прошли на территорию комплекса.
То, что здесь творилось, никак не было похоже на вчерашний день. На открытии выставки Генеральный секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущев, хлебнув пепси-колы, в своей манере отрубил: «Говно эта Пепси-кола, наш Боржом лучше»! Сейчас же она увидела огромную очередь людей, буквально осаждавших стенд с известным напитком. Пытаясь найти кого-нибудь из знакомых, Дженнифер буквально втиснулась в павильон автомобильной компании «Бьюик».
- Джон! Я смотрю у тебя горячо! – крикнула она, увидев старого приятеля и пытаясь пробиться сквозь плотное кольцо людей, обступивших небольшой подиум, где были выставлены несколько автомобилей.
- Горячо не то слово, иногда я даже боюсь моргать, в страхе, что, закрыв глаза на мгновенье, я не увижу автомобилей, когда их открою, потому что их разберут по винтику! Народ здесь настолько любопытный, что пытается залезть в каждую щель, выяснить устройство каждого механизма. Наши механики даже устроили мини-лекции, которые в Америке были интересны лишь специалистам. Это что-то! Такого ажиотажного интереса я никогда и нигде не видел! Ребята из Пепси вообще в ауте!... Эй, эй, – ткнул в бок переводчику, скажи им, что не нужно пытаться отрывать крышку багажника, там ручка есть в салоне!

***

Андрей, влетев одним из первых на территорию выставочного комплекса в Сокольниках, быстрым шагом кинулся методично обходить павильон за павильоном. Он не видел экспонатов, не замечал очередей, всюду он высматривал девушку с черными кудрявыми волосами. Вот, впереди мелькнул чей-то темный затылок, и, распихивая людей локтями, он кинулся туда, но, нет, женщина обернулась - это явна не она и старше к тому же. Снова и снова с высоты своего роста он высматривал ЕЕ.
Виски стучали, в ногах чувствовалась дрожь, с которой ему никак не удавалось справиться. Задача казалась непосильной, он словно искал иголку в стоге сена, здесь сейчас находилось, наверное, не меньше пяти, а то и десяти тысяч человек. Андрей пытался спрашивать, не видел ли кто Дженнифер Хавинсон у американцев, представлявших здесь свою продукцию, но везде ему давали отрицательный ответ.
В павильон американского автопрома попасть было не легко. На входе образовалась самая настоящая пробка из людей, но Андрей, словно бульдозер, врезался в эту толпу, втолкнув стоявших перед ним внутрь …и тут время остановилось. Он судорожно схватил воздух,  казалось, земля сейчас уйдет из-под ног. Набрав полную грудь, Андрей приготовился закричать ЕЕ имя, но страшный спазм от волнения сковал его горло, и еле слышно он прошептал: «Дженн».

***

- Да, странно здесь все, – кивнула Дженнифер, и, повернув голову к выходу, застыла. Над толпой, как когда-то давно на припортовой площади в Конакри возвышался Атлет. Лицо этого высоченного, безупречно сложенного мужчины было перекошено, словно от боли, глаза напряженно смотрели на нее, а губы что-то шептали.
Она кинулась к нему с подиума, пробиваясь сквозь толпы людей и расталкивая их локтями. Вслед ей удивленно смотрел ее приятель, а комсомолец, следовавший за ней везде, недоуменно пытался понять, в чем дело. В этот момент округлились еще несколько глаз сотрудников комитета государственной безопасности, присматривающих за американцами.
 И тут Андрей, совладав со своим волнением, бросился навстречу. От его толчков люди вокруг  падали на землю, будто кегли. В несколько прыжков он пересек зал и, схватив ее на руки, прижал к себе.
Он молча смотрел на нее, а она на него, неуклюже болтая ногами в воздухе. И сотни глаз были устремлены на них, а эфир, взорванный рациями чекистов, раскалился:
- Что, что происходит?!
- Шестой, в чем дело?!
- Восьмой…

***

- Андрей, неужели это ты? – она снова и снова изучала каждую черточку его лица и никак не могла утолить жажды встречи.
- Дженни, ты не представляешь, каким кошмаром была разлука с тобой!
- Товарищ Хавинсон, у Вас все в порядке? – встрял вдруг с дурацким вопросом «опекун», безуспешно пытаясь отодвинуть могучего незнакомца.
- Сам не видишь, что не вовремя? – оборвал его Молотов и комсомолец, в растерянности пожав плечами, отошел в сторону, явно не понимая как поступить. На такой случай ему не было дано никаких инструкций.
- Пойдем отсюда, - Дженни потянула Андрея за руку к выходу. За ними направилась цепочка гебистов, в хвосте которой плелся комсомольский вожак.

Выйдя с территории выставочного комплекса, они взахлеб, перескакивая с одного на другое, перебивая друг друга, то, заливаясь смехом, то, останавливаясь и заглядывая в глаза, рассказывали о своей жизни, не обращая внимания на окружающих. Оперативники постепенно куда-то рассосались, и лишь комсомолец, словно дворняга,  тащился сзади, кусая себе губы. Он подался, было, быть третьим в компанию, но Молотов  не очень вежливо попросил его отвалить. Что же он напишет в раппорте за день? По обрывкам фраз, доносящихся изредка до него, он никак не мог уловить сути разговора.
Если бы они хоть говорили на русском, но они, словно заведенные, тараторили по- английски, что лишало бедолагу последних надежд разобрать смысл беседы.
- Слушай, а ему заняться нечем? Он уже второй час ходит за нами по пятам.
- У него работа такая, слышать, видеть и обо всем докладывать.
- Здесь органы безопасности не отличаются деликатностью.
- Не стоит затрагивать эту тему. Особенно в гостинице и при посторонних людях.
Конечно, еще в Америке Дженни была наслышана о порядках в Советском Союзе, но сейчас она почти физически ощутила присутствие вездесущего КГБ и атмосферу напряженности. Наверное, именно поэтому Советской культурой были рождены великие писатели, сатирики, музыканты и композиторы. Люди острее чувствуют здесь полутона и чуть слышимые интонации.
- Андрей, давай уедем вместе, – вдруг сказала она.
- Это невозможно.
- Давай зарегистрируем брак.
- Его не зарегистрируют.
- Но должен же быть выход!
- Запомни, то, что я тебе сейчас скажу, и больше не поднимай эту тему, – начал Андрей, еще крепче обнимая и прижимая к себе Дженни, а голос его стал таким тихим, что даже она еле различала его слова.
– Ты уедешь в Америку одна, и если в течение этого года я не дам о себе знать, забудь меня. Значит, меня больше нет в живых.
Дженни посмотрела на него с ужасом:
- Обещай, что все будет хорошо!
- Не уверен. Уже одно то, что я сейчас с тобой может очень дорого мне стоить.
- Эй, товарищ, - вдруг крикнула она своему провожатому. - А где машина? Мы едем в гостиницу!
- Так ведь еще же посещение Третьяковской галереи было запланировано на четыре часа, – затараторил обрадованный тем, что он снова при «объекте», комсомолец.
- К черту галерею, едем в гостиницу!

Уединившись в номере, Дженни потянула Андрея в ванную и, включив воду, шепотом начала:
- Тогда сделаем так: чтобы ты не пропал бесследно, не отходи от меня ни на шаг. На ночь останешься со мной.
- Нет, это не возможно. Посетители могут быть в номере только до одиннадцати.
- Я не думаю, что они начнут ломать дверь моего номера, так что ты не покинешь его.
- Это не спасет. Конечно, при тебе мне ничего не сделают, но ты не сможешь охранять меня вечно. И как только ты уедешь, за мной придут. В моей стране могут посадить за один лишь только вопрос: «сколько времени?», обращенный к иностранцу.
Дженни потянула его за руку в комнату.
- Мне нужно позвонить, а очень хочется, чтобы ты всегда был поле зрения.
Молотов хотел было пошутить, что уж из туалета-то его навряд ли выкрадут, но здесь в комнате, которая вся прослушивалась, нужно было быть очень аккуратным к словам.
Дженнифер же, набрав американское посольство, попросила соединить со вторым секретарем Алексом Вирсау, которого знала еще по университету.
- Алекс, здравствуй, мне нужна твоя помощь!
- Дженнифер, рад тебя слышать! Ты нынче здесь знаменитость, читал, читал о тебе. И чем же я могу тебе помочь?
- Мне нужно, чтобы ты связался с Совинформбюро и договорился о моей пресс-конференции, а так же пригласил представителей западной прессы.
- Дженнифер, тут тебе не Америка и пресс-конференции с бухты-барахты не собирают. Здесь свои правила.
Дженнифер поняла намек старого знакомого:
- Это очень интересно для советской стороны.
- Тогда может, что-нибудь и может получиться, но почему я должен помогать тебе?! Знаешь обычно то, что интересно Советам, не интересно нам, – жестко ответил дипломат. Одно дело, когда она несла просоветскую пропаганду там, в Америке, и совсем другое дело здесь. Участвовать в этом ему совсем не хотелось, как и рисковать своей карьерой.
- Алекс, во-первых, я прошу тебя о помощи как старого приятеля, а во-вторых, в данном случае интересы Америки никак не будут затронуты. Но считай, что от этого зависит моя жизнь. А тебя потом, может, еще и наградят.
«Да уж, наградят…» - повторил про себя Вирсау:
- Хорошо, но поклянись, что камня не бросишь в нашу сторону и не поддашься на провокации советских журналистов. Иначе сама договаривайся с информагентством. Дипломат знал порядки в Союзе и понимал, что договориться Дженни о пресс-конференции без помощи посольства будет практически невозможно, даже если это важно и актуально для советской стороны. Необходимо сделать столько согласований, обойти столько порогов, что элементарно не хватит времени.
- Алекс, даю слово, твоя карьера не пострадает!

Дипломат еще не набрал номера телефона информагентства, а там уже знали о странной просьбе госпожи Хавинсон. Все телефоны «Интуриста» прослушивались, как и все телефоны посольства, кроме, конечно, защищенных линий.

***

- Ну, и какое решение думаете принять? - начал директор информагентства, обращаясь к представителю из госбезопасности.
- Тут надо все хорошо взвесить, решение будет приниматься на другом уровне. Наше дело - передать вопрос выше по инстанции на Лубянку, –  нахмурился майор Кирсанов.

***
Уже через час в номере Дженни зазвонил телефон.
- Алло, товарищ Хавинсон?
- Да?
- Моя фамилия Петрунин, я звоню относительно Вашей просьбы созвать пресс-конференцию, чтобы согласовать некоторые детали. И, прежде всего, узнать, о чем Вы хотели рассказать?
- Видите ли, сегодня на выставке произошло одно экстраординарное событие. Вероятно, вы читали мое интервью, которое я давала еще в Америке, о том, с чего начался мой интерес к Советскому Союзу и о том, как меня спас один советский капитан. Кстати, насколько я слышала, это интервью было у вас перепечатано.
- Да, да, конечно, я с ним знаком.
- Так вот, сегодня на выставке я случайно встретила этого капитана. Я еще раз хотела бы поблагодарить советский народ и советское руководство за гостеприимство и представить героя, спасшего меня. Согласитесь, это меньшее, что я могу сделать для человека, которому я обязана жизнью.
- Безусловно, хотя я уверен, что он, как достойный гражданин Советского Союза сделал это не ради славы, на его месте так поступил бы любой советский человек!
- О да, он очень скромен, и всячески этому противится, но я считаю своим долгом еще раз поблагодарить его и советский народ за свое спасение.
- Хорошо, завтра в двенадцать за Вами приедут. Кстати, а где этот капитан сейчас? – задал вопрос человек, отлично знавший, где тот находится.
- Он сейчас у меня и пока со мной останется. Знаете, нам есть столько всего вспомнить! Ведь не возбраняется же встречаться друзьям?
- Да, да, конечно, хотя правила в советских гостиницах – начал, было, человек на другом конце провода, но потом, очевидно, махнул рукой, - хотя я думаю в этом случае можно сделать исключения. И все же, по возможности не задерживайте допоздна капитана, – вовремя спохватился собеседник.

Молотов же, все это время стоящий рядом, сразу понял план Дженни сделать его публичной фигурой и этим, в какой-то степени, обезопасить.  Но главное, этим интервью она переведет его в совершенно другой статус: из подозрительного типа, вступившего  в связь с иностранкой, он превратится в достойного сына советского народа, спасшего известного деятеля рабочего движения Америки.

Повесив трубку, она толкнула Андрея на кровать:
- Я так долго ждала этой встречи с тобой!
- Я тоже, Дженн, – но, прижав ее к себе, Андрей шепотом добавил – хотя меня смущает, что мы здесь не одни…
- Пусть это смущает извращенцев из КГБ!

***

Около двенадцати следующего дня в номер постучал некто, представившийся как  Михаил Георгиевич Петрунин, при этом не назвавший ни должности, ни структуры, которую он представляет. Впрочем, сомневаться в месте работы этого человека не приходилось. Вопросы, которые он задавал, скорее сами указывали на то, как должна пойти беседа, нежели требовали ответа.
- Ну что же, тогда пора выезжать, все уже, наверное, собрались, – а затем, по-русски обращаясь к Андрею, тихо произнес - смотри, без глупостей!

Следующим же утром центральные газеты наперебой рассказывали о теплой встрече американки со своим спасителем.
Все оставшееся время в Москве они проводили вместе. Опека органов, во всяком случае, зримая, пропала, и влюбленные в полной мере утоляли разлуку страстью.

***

Нусс… посмотрим, что пишут нам нового, - пробубнил Либерман, открывая «Известия» и усаживаясь удобнее в кресло после утреннего совещания. Газета пестрила репортажами с выставки в Сокольниках. Журналисты наперебой рассказывали о превосходстве советской экономической системы, которое явственно проявилось на этой выставке, но в каждом их слове чувствовалось неподдельное восхищение увиденными американскими экспонатами.
- О, а вот и наш голубчик! - усмехнулся Володя, открыв шестую страницу, на которой красовалась фотография Молотова и Дженни в окружении еще каких-то людей. В статье красочно описывалась теплая встреча старых друзей. От газеты его оторвал телефонный звонок.
- Але
- Володя, - в трубке послышался голос Захватова, - я хотел попросить тебя подъехать, один вопрос обсудить. Возьми билеты на двадцать пятое, да и назад не торопись, задержись здесь на пару дней.
- Конечно, буду.
Из года в год Захватов приглашал  Володю на свой День рождения не прямо, а всегда делал это таким странным образом, чтобы тот как бы случайно оказывался на торжестве.
В своей обычной манере… - усмехнулся Либерман, положив трубку.

***

Отгремела выставка в Сокольниках, разъезжались американские участники домой, впечатленные  Красной Москвой, а советские граждане, пораженные американскими достижениями, задумались. О чем размышляли советские лидеры, когда принимали решение об организации выставки - одному Богу известно, только показала эта выставка полную несостоятельность  советской экономики и советской идеологии. Много было сказано слов о победе советской промышленности, много было истеричных заявлений о победе советской инженерной мысли, только стенды Бьюика и Кадиллака, Дженерал Электрик и прочих молча сокрушали любые аргументы стандартами жизни загнивающего американского Запада.
Они гуляли по уже пустеющему выставочному комплексу.
- Пойдем, пойдем, - потянул Андрей ее туда, где джаз-бэнд выдувал и выстукивал сумасшедший ритм необузданного черного джаза.
- Тебе нравится джаз?
Ноги Молотова сами собой отстукивали негритянские такты:
- Это божественно!
Барабанщик, колоритный негр с большими лиловыми губами и пухлым лицом, широко улыбаясь, подмигнул и махнул Андрею рукой, как бы приглашая подойти.
- А знаешь, в своем пионерском детстве я был барабанщиком, – улыбнулся Молотов Дженни.
Музыкант же, видимо почувствовав в этом огромном человеке безупречное чувство такта, вдруг кинул ему свои палочки и усадил за барабаны. Чуть сбиваясь поначалу, с помощью барабанщика Молотов начал выстукивать интуитивно ритмы этой заводной американской музыки. Конечно, не обходилось без ошибок, но у Молотова очень неплохо выходило, и когда группа доиграла мелодию, музыканты, повернувшись к Андрею, начали аплодировать.
- Браво! - улыбнулась Дженнифер.
Барабанщик, подойдя к Молотову, протянул ему руку для пожатия, но вместо этого Андрей неожиданно подхватил и несколько раз подбросил в воздух невысокого черного музыканта, чем привел в восторг всех остальных.
- Раньше ты не питал таких теплых чувств к черным, - улыбнулась Дженни, когда они немного отошли.
- Раньше я не видел этих, – рассмеялся Андрей - они отличные парни, а играют просто волшебно!

***

Вереницами тянулись визитеры в кабинет начальника Амурского пароходства, телефон практически не умолкал. Едва поблагодарит Захватов за очередное поздравление, а трубка коснется телефонного рычага, как тут же снова звонок.
- Ладно, Володя, поздравления от тебя я сейчас не принимаю. Только слово «поздравляю» скажешь - выгоню к чертовой матери! – улыбнулся начальник пароходства, – все, иди! А в шесть часов жду в банкетном зале нашего ДК.

Столы в банкетном зале были накрыты человек на сто пятьдесят, расставлены буквой «П». В торце Захватов с женой расположились, секретарь крайкома, секретарь горкома и прочие особо важные персоны. А остальные рассаживались по бокам.
Имея врожденную пунктуальность, Володя даже на те мероприятия, на которые положено опаздывать минут на десять, все равно приходил вовремя.
- Владимир, ты чего там уселся? Иди сюда! - махнул Захватов.

Гости смотрели на Либермана и гадали, кто это между Козаченко и Дубовым, секретарем крайкома сидит, шептались по углам: «Может из министерства кто?»

- Молодой человек, так значит, это Вы меня чуть не угробили? – лукаво прищурился Дубов.
Козаченко отвернулся, еле сдерживая смех: он тоже вспомнил совещание, посвященное борьбе с китайскими жопами.
- В каком смысле? Разве я имел честь встречаться с Вами раньше? - удивился Либерман.
- Нет, раньше мы не встречались.
- Тогда каким же образом я покушался на Вашу жизнь?
Видя недоумение Володи, секретарь крайкома, наконец, расплылся в улыбке:
- Я чуть не подавился до смерти, когда Николай Саныч рассказал про портрет Мао.

- Ну, ты со всеми уже познакомился? - похлопал по плечу Либермана Захватов, когда гости разбрелись из-за стола. – Я ведь не зря тебя сюда посадил. Знаешь, через пару-тройку лет мне  на пенсию, а тебе с ними еще работать.
- В смысле?
- В прямом! Порт ты вытянул, и на следующий год я тебя снова в Хабаровск вернуть хочу своим заместителем, и именно твою задницу для своего кресла хочу подготовить.
- Да ну, Зиновий Георгиевич…
- Без да ну! – оборвал его Захватов. – Кстати, познакомься, это наша Звезда, прима Хабаровского театра музыкальной комедии, Юлия Василькова.
- Василькова, с ударением на «И», – поправила, улыбаясь, молодая женщина.
Еще за столом Володя заметил соседку напротив, красота которой словно примагнитила его взгляд. Весь вечер, разговаривая с Дубовым и шутя с Козаченко, он украдкой всматривался в ее лицо, мгновенно отворачиваясь в смущении, когда встречался с ней глазами.
А ее удивило и даже заинтриговало такое стеснение. От персон, сидящих рядом с Либерманом, она зачастую ловила куда более откровенные взгляды, а порой и выслушивала просто бестактные предложения.
- Очень приятно. Владимир, –  он почувствовал, как уши у него разгораются огнем. «Черт, неужели она заметила, что я смотрел на нее за столом?!».
Конечно, она заметила, как и то, что он покраснел, как мальчишка.
- Может, пригласите меня на танец?
Безумно красивая и дерзкая, казалось, ничто не могло ее смутить, она без умолку острила, порой укалывая его смелыми шутками, но Володя словно разучился говорить. Лишь
улыбался в ответ  и не мог отвести взгляда, неуклюже кружась в танце, наступая ей на ноги и сшибая стоящих рядом людей.
- Музыка!
- Да?
- Музыка больше не играет, – остановила его Юля, заливаясь от смеха. – почему я не видела Вас раньше?
- Сейчас я работаю в Комсомольске-на-Амуре. А я Вас раньше видел, когда жил в Хабаровске, правда, не так близко. Я был на Ваших спектаклях.


***

Словно загипнотизированный он ушел вместе с ней.
Новенький «Москвич», отдельная квартира, одежды и наряды, которые привозили ее влиятельные любовники специально из-за границы - она принадлежала к новой коммунистической «аристократии», начавшей зарождаться после смерти Сталина.
- Послушайте Юлия, а Вы уверены, что хотите сесть за руль? Ведь Вы все-таки «после банкета».
Она лишь рассмеялась в ответ.

По выработанной годами привычке Владимир проснулся в половине седьмого утра, хотя заснул лишь час назад. Рядом, безмятежно раскинувшись на широченной кровати и  разбросав свои золотые локоны по подушке, спала богиня. Даже во сне она была прекрасна. «Если женщина красива утром, значит, она действительна, красива» -  вспомнился старый афоризм. Сев в кресло напротив,  он не мог отвести от нее взгляда. Володя не понимал живопись, лицезреть часами «мазню» на холсте считал не самым продуктивным занятием. Он любил живую природу, но упиваться пейзажами в бездействии его не особенно тянуло. Сейчас же он смотрел и  не мог насладиться видом шедевра,  созданного самой жизнью. Бросив случайный взгляд на часы, Володя пришел в ужас: «Черт, уже десять, через час нужно быть у Захватова!»

***

- Товарищ Хавинсон! От лица всего советского народа, я хочу выразить Вам поддержку в борьбе за наше общее дело! Мы верим, что Вас не устрашат никакие преграды в бою за светлое будущее рабочего класса Америки! – провожавшие американскую гостью в аэропорт комсомольцы громким «Ура!» присоединились к словам своего  вожака.
Андрей подошел к Дженни, и крепко обняв, прижал к себе. Ни у нее, ни у него не было сил сказать ни слова. Казалось, неизбежность расставания своей безысходностью раздавит их хрупкие тела, и, не имея больше сил терпеть эту муку, Дженни первая поцеловала Андрея:
- Я буду ждать тебя! – резко повернувшись,  она решительным шагом ушла за линию пограничного контроля.
Молотов смотрел ей вслед, и больше всего ему хотелось умереть в этот самый миг.  Разлука, словно огромная черная дыра, разлилась внутри него, сжигая все ощущения и эмоции. И, казалось,  не было сил стоять, дышать, просто продолжать жить.
А Дженнифер все шла и шла, не оборачиваясь к самолету, который унесет ее по другую сторону железного занавеса, как если бы на другую планету. Она знала, стоит ей лишь на мгновенье оглянуться, и она уже не сможет улететь.

***

На следующий день по приезду в Комсомольск Андрей сразу же направился в кабинет Либермана, как только у того кончилась планерка.
- Ну здравствуй, дорогой, – раскинув руки в приветственном объятии, кинулся к нему Володя. Однако от чего-то лицо Молотова не показалось ему особенно радостным.
- Здравствуй, Лазаревич.
- Так я и думал, так и знал… - бормоча себе под нос, Володя подошел к окну.
Андрей молча сидел за его спиной, уставившись в стол.
- Ну, и какие у тебя планы на будущее? – вдруг спросил Либерман, отвернувшись от окна.
- Володя, ты поможешь мне? – в первый раз капитан назвал Либермана Володей. Несмотря на их близкую дружбу, он обычно все же обращался к нему по отчеству.
- Помогу в чем?
- У тебя же есть связи в пароходстве, может, похлопочешь? Устрой меня в Камчатское пароходство.
- Ты же знаешь, из страны тебя все равно не выпустят, забудь о загранице. Да это и не в моих силах.
- Дослушай меня, Лазаревич! Устрой меня в каботаж. Устрой хоть матросом на рейс из Владивостока к Мысу Шмидта на Чукотке.
- Я рад, что ты снова вернулся к жизни, снова в «большую авиацию» потянуло…
 Володю, мгновенно осознавшего всю безумность затеи Молотова, вдруг начала душить мысль: «А вдруг мой кабинет прослушивается? Нет, конечно, нет! Кто он такой, чтобы слушать его кабинет, да и где взять столько людей, чтобы слушать все кабинеты начальников портов. Но вдруг? Мысль эта стала невыносимой:
- Все, Андрей, пора за работу, поедем к «сыпучке».
- Готовить Ваше судно? – недоумевающе спросил Молотов.
- Нет, нет, не надо! Не сообщай экипажу. Я позвоню в «шестерку», ремонтникам, возьмем их моторку, – Либерман еле смог совладать с собой, теперь ему всюду стала мерещиться прослушка. А вдруг катер тоже?

Двигатель небольшой моторной лодки выл как раненый бизон, хотя нельзя сказать, что посудина была уж очень скоростной. Но именно это обстоятельство и успокаивало Володю.
- По-моему, ты сошел с ума!
- Я не могу больше оставаться здесь. Я должен попасть туда, в Америку!
- Ты знаешь, как патрулируется Берингов пролив? Да это самый охраняемый кусок государственной границы. Много вас таких, которые сигануть через него хотели…
- Я все это понимаю и отдаю себе отчет.
- Нет, ты не отдаешь себе отчета, Андрей. Ты умом тронулся!
- Володя, устрой меня на этот рейс! Я умоляю тебя!
- Ну, а как ты себе это представляешь? Возможно, я и смогу посодействовать твоему переводу в Камчатское пароходство, но именно на тот маршрут? Это же будет выглядеть очень подозрительно. Как мне мотивировать свою просьбу?
- Я не знаю
- Близкие родственники есть на Чукотке?
- Нет.
- Ну и как же тогда?
- Поэтому я и прошу тебя помочь. У тебя же всегда есть ответы на любые вопросы...
- Эх, Андрей, если бы это было так…Я вообще обязан доложить о тебе в компетентные органы…
- Твое право, – буркнул Андрей и уставился вдаль.
- Да брось, это я так. Попортишь ты мне шкуру!
- Прости, ты же знаешь, мне больше некого просить...
- Ладно, я подумаю, как это лучше устроить. А ты веди себя нейтрально и не вызывай подозрений. Ну ладно, разворачивай, пошли назад.
- А на «сыпучку»?
- Я там вчера был, просто с тобой хотел поговорить без лишних ушей.

***

- Ты очень часто стал ездить в Хабаровск.
- Да, грузопоток через порт растет, много всяких вопросов, – Володя закидывал вещи в сумку, стараясь не смотреть на Олю.
- Раньше ситуация в порту была гораздо хуже, и все же ты не ездил так часто туда.
- Оля, ну в чем дело? Я начальник порта, и в определенной степени себе не принадлежу. У меня много вопросов, которые необходимо решить.
- Вернешься послезавтра?
- Может быть.
- Может быть?
- Да, если все успею за четверг и пятницу, хотя, скорее всего, пересижу там выходные, и еще в понедельник будут встречи. Тогда вернусь во вторник - среду.
- На целую неделю? Обязательно решать все эти вопросы сейчас, когда у меня отпуск?
- Да.

***

По прибытию в Хабаровск Володя тут же отправился к Юле домой, у которой теперь всегда останавливался. Она встретила его жаркими поцелуями. Скинув вещи, с порога они упали на кровать в объятия друг друга. И лишь через пару часов, утолив жажду страсти, вышли, спасаясь от летней духоты, на затененный зеленью балкон.
- Володь, завтра вечером назад?
- Нет, я останусь до вторника.
- Здорово! Значит, проведем с тобой почти неделю. Сейчас театр не работает до начала сезона в сентябре, и у меня куча свободного времени.
- Я думал, что сейчас вы усиленно репетируете.
- Нет,  не очень.
- Слушай, а ты не хотела бы во второй половине августа приехать в Комсомольск, дать концерт для работников нашего порта? Да и просто мы бы могли провести время вместе.
- А жена?
- Оля будет в Москве.
- Я подумаю. Это надо будет согласовать с худруком.
- Я напишу официальное письмо администрации театра, это все легко решить.
Она улыбнулась, положив свою ладонь на высокий Володин лоб, плавно переходящий в большую залысину.
- Ты скоро станешь лысым.
- Это тебя пугает?
Ее рассмешила Володина реплика.
- Лысый мужчина это сексуально!
Володя упивался ее красотой. Он пожирал глазами каждую черточку ее лица, и утопал в изумрудных глазах.
- Выходи за меня замуж.
- Ты же женат, дурачок, – расхохоталась Юля.
- Я разведусь.
- Ну, зачем мне это надо? – продолжала смеяться Оля.
Либерман в действительности понял, как глупо он выглядел. Что, по сути, он мог предложить этой женщине? Замужество лишило бы ее свободы, высоких покровителей и влиятельных любовников, материальных благ и дорогих подарков.
– Не смущайся, милый. Просто у вас, мужчин, голова и причинное место не могут функционировать  одновременно…только что-нибудь одно, – она продолжала улыбаться, больно уязвляя его самолюбие.
Внутри него вдруг вскипела ярость, он встал и молча вышел, по пути собирая раскиданную одежду.
Юля скрылась в ванной и через несколько минут, не вытираясь, вошла в комнату. С нее текли ручейки воды, собираясь на полу в приличную лужу. Она никогда не извинялась перед мужчинами за свой острый язык, и, дождавшись, пока он, наконец, справится с галстуком, толкнула его на постель.
- Уйди, ты вся мокрая! Ты намочишь меня!
Но в ней было что-то, что позволяло настоять на своем: дерзость, внутренняя сила и сатанинская способность искушать. Обхватив его руками и ногами, она впилась в его губы поцелуем. Сделав слабую попытку освободиться, в следующее мгновение он забыл о том, что секунду назад собирался уйти и больше не вспоминать этого адреса, а гнев перерос в жгучее желание страсти.
Спустя мгновенье они вновь сплелись на вымокшей и смятой простыне.

               
                ***

Теплый ветер трепал ее густые черные волосы. На берегу Атлантики закуривая одну сигарету за другой, Дженни неподвижно сидела, то закрывая глаза, то всматриваясь рассеянным взглядом в линию горизонта.
- Дженнифер, – послышался сзади тихий голос отца.
- Папа, мне так тяжело.
- Я знаю.
- Я стучалась во все двери, меня считают сумасшедшей, и никто не хочет помочь.
- Да уж, железный занавес… – тяжело вздохнул Бенджамин, усаживаясь рядом на песок.
- Чугунный! Я боюсь за него, вдруг он сделает какую-нибудь глупость, а я даже не узнаю об этом.


***

- Оля, я вернулся!
Прибыв утром на теплоходе из Хабаровска, Володя отправился в портоуправление. За это время скопилась целая кипа бумаг и куча дел, поэтому домой он вернулся лишь к семи часам вечера. В коридоре стояли чемоданы.
– Оля, что происходит?
-  Ирочка, иди, подожди меня на улице, я сейчас выйду, – выпроводив ребенка, она повернулась к мужу – мы уезжаем в Москву к родителям.
- Ты же собиралась только через неделю. Надолго?
; Навсегда! Мне пора, поезд на Хабаровск уже через полчаса.
Оля взяла чемодан и направилась к выходу.
Сознание словно прошил разряд молнии, тускло заныло в животе.
- Остановись, - Владимир решительно схватил ее за руку, дернув назад.  Бросив чемодан, Оля со всего маха отвесила пощечину.
- Отпусти, мне больно! – лицо было чужим и жестким.
- Оля, пожалуйста, выслушай меня! – голос вдруг стал  предательски дрожать, он что-то мямлил, с трудом подбирая слова, и вдруг лицо его Олечки, скинув «железную маску», снова стало таким мягким и родным:
- Володя, я все знаю… нам было здорово вдвоем, давай не будем портить впечатления.
И поцеловав его на прощание, она выскочила на улицу, где уже ждало такси.
Он судорожно схватил воздух ртом, казалось, сердце рассекли надвое.

***

Теперь Либерман еще больше времени проводил в Хабаровске, а в Комсомольске пустоту, образовавшуюся отъездом Оли заполнял, погружаясь в работу и возвращаясь домой поздно вечером. Ему удалось согласовать перевод Молотова в Камчатское пароходство, и, к счастью,  не пришлось выдумывать сложных историй. Первая же предложенная вакансия оказалась вполне приемлемой: первым помощником капитана на рейс «Корсаков - мыс Шмидта». Уже в сентябре пришли бумаги на перевод.
- Ну что Андрей, вот бумаги, вот твоя трудовая. Пришло время прощаться.
Молотов тепло обнял Володю. Он не мог передать словами все те чувства, которые испытывал к теперь уже бывшему своему начальнику, и этим сильным и крепким объятием попытался выразить хотя бы малую толику той благодарности, которую в действительности испытывал к другу.
- Володя, я … я даже не знаю, что сказать… спасибо.
- Андрей, будь осторожен, –  шепотом в напутствие произнес Либерман и хлопнул Молотова по спине.
- Спасибо, Володя, спасибо.



Глава 7

- Оля, я говорил с Гришей, у них в КБ создают лабораторию систем охлаждения, и будут набирать персонал, с ноября выйдешь на работу.
Вот уже почти месяц, как Оля вернулась в Москву, сказав с порога с горькой усмешкой, что ее семейная жизнь закончилась, но, не выдержав недоуменных взглядов родителей, разрыдалась и попросила ни о чем ее не спрашивать. Папа  старался не задавать неудобных вопросов, хотя, конечно, родителей страшно взволновал и расстроил ее разрыв с Володей. К тому же, они видели, как тяжело переживает сама Оля. Осунувшаяся, с темными кругами под глазами, она, словно сомнамбула, двигалась по квартире, смотря в одну точку и рассеянно невпопад отвечая на вопросы. Садясь за стол, Оля подносила ко рту ложку, делала глоток, тут же отодвигая тарелку, и, поблагодарив, выходила из-за стола, а по ночам до рассвета стояла у окна, по несколько раз выходя на кухню и звякая графином с водой. Родители тоже не могли уснуть, тревожно прислушивались и тяжело вздыхали, не осмеливаясь уговорами причинить дочери лишние страдания.
- Оленька, - смущаясь деликатной темы, начала мама, - сегодня пришло письмо от Володи. Может быть, ты все-таки, слишком резка с ним?
- Это решенный вопрос! Спасибо вам с папой за участие, но на двадцатое сентября я взяла билеты на самолет, поеду разводиться, чтобы успеть до ноября. Она резко повернулась и вышла из комнаты, чтобы мама не заметила предательски набухших глаз.
Родителям очень нравился Володя, но характер своей дочери они знали.

***

Засунув бумаги в портфель, Дженни встала с кресла и тут же, теряя равновесие, схватилась за стол. Кружилась голова, и к горлу подступила волна тошноты. Кроме всего прочего все последние дни безумно хотелось курить, но мнение ее лечащего врача было категоричным.
В этот вечер она первый раз за несколько месяцев вызвала своего водителя Руби,  опасаясь этих головокружений, хотя обычно всегда сама предпочитала быть за рулем, что для многих из ее окружения казалось несколько экстравагантным.
- Миссис Хавинсон, - начал с вопросительной интонацией Руби.
- К папе, – нетерпеливо оборвала его Дженнифер и откинулась на заднее сидение, тут же погрузившись в глубину нахлынувших мыслей.
Ей показалось, что она лишь мгновение назад закрыла глаза, когда голос водителя известил, что они приехали.
Сквозь туман одолевающих ее мыслей и тревог она поцеловала отца и, как обычно по пятницам, зажгла свечи.
- Дженни, ты заболела?– нарушил за ужином молчание Бенджамин.
- А что, плохо выгляжу?
- Да неважно, прямо скажем.
- Папа, я хотела с тобой поговорить.
- Конечно, я слушаю тебя.
- Я беременна.
- Я знаю.
- Но откуда?
- Ты бросила курить, не пьешь вино, вся бледная.
- И что ты думаешь по этому поводу?
- Ты не представляешь Дженн, как я одинок. Твоя любовь - по ту сторону железного занавеса, и воссоединиться вам весьма трудно. Моя же любовь, все, что наполняло мою жизнь светом и смыслом, все то, ради чего я жил - уже там, откуда нет возврата.
На глазах у старика заблестели слезы, и у Дженни безумно защемило сердце. Она вдруг остро почувствовала враждебность и отчужденность  окружающего мира. Тоска и безысходность, жалость к отцу и к себе, отчаянье когда-либо еще увидеть Андрея и страшная всепоглощающая боль от невозможности что-либо изменить, словно железными тисками сжали душу. Закрыв лицо руками, Дженни разрыдалась. 
- Бог такой большой, а я такая маленькая, –  выдавила она сквозь слезы.
- Последние пятнадцать лет, – еле слышно проговорил отец, гладя ее по голове, – после того, как мы остались с тобой одни, я пытался найти утешение в работе. Я старался работать двадцать четыре часа в сутки и боялся остановиться, чтобы мысли об одиночестве не убили меня. Я много работал, и компания росла неимоверными темпами, но никакие миллионы не могут вернуть мне ни моей Мири, ни моего Джонни. Я выбивался из самой грязной улицы Бронкса, только чтобы наполнить достатком нашу жизнь. А потом родился Джонни. Тогда в стране были не лучшие времена. Ты родилась позже, когда мы уже могли позволить себе каждый день есть свежий хлеб и мясо. Мы
купили себе нашу первую квартирку. Сейчас она показалась бы крошечной, но тогда мы радовались этому приобретению безмерно. А сейчас есть все, но для кого? Самому мне всего этого не нужно. Дженни, ты беременна, и если хочешь знать, что я думаю по этому поводу… Да больше всего на свете, больше всех благ мира я бы хотел услышать в этом доме детский смех! Это был бы самый большой подарок от Господа, после всей той несправедливости и боли, которые были мне отпущены.


***

Тяжело раскачиваясь в осенних волнах Берингова моря, сухогруз «Мирный» плавно шел на север. Устремив тяжелый взгляд на восток, туда, где далеко за горизонтом раскинулся североамериканский континент, словно Нептун только что вышедший из морской пучины, возвышался на капитанском мостике огромный старпом. Он знал, где-то чуть справа впереди, скрываясь за тонкой линией горизонта, находится небольшой остров Святого Лаврентия, часть суши Соединенных Штатов Америки. Еще пару часов хода и все, что будет разделять его и мечту о свободе - это узкая полоска воды в двадцать морских миль. Что такое двадцать морских миль? Каких-то жалких тридцать шесть километров. Да он мог бы просто разбежавшись, нырнуть в воду прямо с капитанского мостика и если повезет,  если он не потеряет направление, если тело не сведут страшные судороги от холодной воды Берингова пролива, он добрался бы туда еще до исхода суток. Что такое шестнадцать часов  в штормовом северном море по сравнению с тем, что ему уже пришлось пережить?
Молотов перевел взгляд на часы. Его вахта подходила к концу. Он твердо решил осуществить задуманное в следующем рейсе. И чем выше карабкалось судно, чем севернее была широта, чем уже становилась полоска моря, отделяющая Советский Союз от Америки, тем больше нарастало возбуждение внутри него. Он не спал уже вторые сутки, вглядываясь в горизонт, пытаясь запомнить обстановку, рассмотреть корабли береговой охраны, пытаясь понять систему контроля морской границы.

***

Вернувшись из Комсомольска-на-Амуре к матери в Воронеж Даша, несмотря на все отговоры близких, приняла решение рожать. Душа ее жгуче болела, но выбросить из сердца образ мужчины, так жестоко расправившегося с ее любовью, девушка пока не могла. Больше всего на свете она хотела оставить себе его частичку,  чтобы знать, что это-то уж никто и никогда не сможет у нее отнять.

***

Сентябрь был на исходе. Холода круто набирали силу, и до конца навигации оставалось меньше месяца. В порту был настоящий аврал. Эшелоны шли нескончаемой чередой. Начальство торопило,  пытаясь успеть отправить грузы до окончания навигации. Погода стремительно портилась, и никто не мог сказать, когда захлопнется окно навигации. Решение о досрочном завершении судоходства ждали со дня на день. Под Комсомольском танкер водоизмещением двадцать тысяч тонн с авиационным керосином  столкнулся с буксиром-«толкачом», получил обширные повреждения и был отбуксирован в порт  для проведения ремонтных работ. Телефонный звонок из краевого комитета партии очень озадачил Либермана:
- Владимир Лазаревич, танкер нужно отремонтировать до послезавтра.
- Петр Игнатьевич, это невозможно!
- Товарищ Либерман – тон  первого секретаря стал жестким – неужели Вы думаете, если бы это был какой-нибудь обычный танкер, я самолично стал бы Вам звонить? Вы знаете, какая обстановка на китайской границе? Это танкер с керосином для пограничного авиаполка! Если до конца навигации он не успеет, это будет расценено как диверсия! Вы оставите без топлива на зиму пограничную авиабазу!
- Петр Игнатьевич, при всем моем уважении к Вам,  это невозможно. Я могу написать заявление об уходе, вы можете расстрелять меня, но я физически не могу сделать этого. Там требуются обширные сварочные работы, но нельзя варить судно с керосином, а свободных емкостей для нефтепродуктов у меня нет. Проще подтянуть другой танкер, перелить топливо и отправить его к пункту назначения.
- Я разговаривал с Захватовым! В Хабаровске есть два свободных танкера на шесть и восемь тысяч тон. А этот на двадцать! Суммировать умеешь?
- Но хотя бы четырнадцать тысяч тонн успели бы доставить.
- Без хотя бы! – вскипел Дубов – Делай что хочешь, но танкер должен быть в строю, срок два дня!
Володю очень удивило, что с этой проблемой к нему обратился не Захватов, а сам Дубов решил рулить вопросом организации доставки. Но следом за ним раздался звонок Захватова, который все объяснил.
- Володя, Дубов уже звонил, бесновался?
- Да.
- Тут дело государственной безопасности, его комитетчики за грудки взяли, да и меня уже отымели, ты - следующий. В общем, я думаю, ты все понял. Делай что хочешь, но полет на Луну ты должен осуществить. Срок - два дня.
- Но Зиновий Георгиевич…
- Ты что, не понял?
Было над чем задуматься. В одиннадцать двадцать он собрал всех ремонтников в первом доке.
- Товарищи, партия поставила нам архисложную и архиважную задачу. Посудина перед вами, повреждения вы можете оценить. Срок два дня. Что скажешь, Василий Иванович?
- Ну что тут можно сказать… Удар пришелся на правый борт, его вмяло от этого, вспучило палубу, оторвало по сварному шву палубы наливного отсека. Хорошо, что холодно, но керосином все равно воняет, так же разрыв корпуса по шестому шпангоуту… - бубнил бригадир ремонтной команды.
- Да товарищи, я вам не сказал самого главного – с горькой иронией усмехнулся Володя – у нас нет свободных емкостей для слива керосина.
- Ну, тогда все, пи…ц, - резюмировал бригадир – здесь сварочные работы нужны.
- Значит так, поступим следующим образом: американцы уже давно применяют технологию сварки в инертной среде, без доступа кислорода топливо все равно не загорится.
- А разве мы в Америке? – с кислой миной не унимался бригадир.
- Нет, но мы попробуем ее воспроизвести на отдельно взятом пространстве нашего порта. Я обратился к начальнику пожарной охраны города, он пообещал выделить спецбригаду по борьбе с пожарами на химпредприятиях. Они подвезут цистерны с углекислотой. Ее мы будем закачивать в резервуар, во-первых, она вытеснит кислород, во-вторых, это отличное охлаждение.
- Лазарич, ты не муру придумал? – резонно засомневался Иваныч, да и все остальные ремонтники смотрели на Либермана с недоверием – какая еще такая углекислота? Тут не рванет на х…все? – подобную фривольную лексику по отношению к начальнику порта не мог позволить себе ни один инженер,  даже из его ближайшего окружения, но в такие рабочие моменты Либерман разговаривал с ремонтниками простым и понятным им
языком, и они в свою очередь порой не выбирали выражений. Это называлось рабочим процессом.
- Да не должно...

К двум часам подъехали пожарные расчеты, и работа закипела. В резервуар непрерывно закачивали углекислоту, и судно буквально на глазах покрывалось инеем. Либерман нервно наблюдал за ходом работ, стоя за спиной рабочих.
В первый момент сварщик Печенкин боялся подойти с зажженной горелкой к судну, но понемногу осмелел и довольно лихо управлялся там наверху. Искры и жидкий металл летели во все стороны, но в углекислой среде керосин вел себя, словно вода, не имея никакого желания воспламеняться.  Сверху из трещины наружу перли белые клубы углекислого газа.
- А холодно, между прочим! Мужики, ватник принесите, что ли! – страх потихоньку отпускал ремонтников, и ему на смену приходила бравада.
Около семи часов вечера убедившись, что все идет как надо, Володя отправился в свой кабинет. На линии его уже ждал Захватов.
- Але.
- Володя, ну как дела?
- Ну,  все идет по плану. Пока без происшествий.
- Ой,  дикая идея варить с полным резервуаром…
- А у вас есть идеи получше, Зиновий Георгиевич?
- Слушай, ты хоть очистил док от посторонних людей?
- Конечно, и из соседних доков  все эвакуированы на всякий случай, не дай Бог.

***
Сварщик широко улыбнулся и загасил пламя.
- Ну что ребята, кажись здесь все! Это было здорово!
- Ну, слазь оттуда, еще в машинном требуется твоя помощь, – бригадир перекрестился. Было ощущение, будто с плеч упал огромный рюкзак с чугунными гирями. Это безумное, по его мнению, мероприятие прошло без сучка и задоринки. Сознание освободилось от гигантского груза ответственности, и теперь мозг требовал расслабления. Он представил себе заиндевевшую бутылку «Пшеничной», ожидающую его дома в холодильнике, и мечтательно заулыбался. В этот момент ему показалось, что танкер чуть тряхнуло, палуба нехотя вспучилась, разломившись по центру, и уже в следующую секунду взмыла высоко в небо, а огромная стена пламени вырвалась наружу, пожирая все на своем пути. Небо окрасилось алым заревом.
Страшный раскат оглушительного грома, словно, небеса раскололись надвое, прогремел над всей округой. Стекло в кабинете треснуло и медленно вывалилось из оконной рамы.
Бросив телефонную трубку на стол, Володя подбежал к окну.  Там вдалеке огромным столбом клубился черный дым, и поднимались гигантские языки огня.

***

Время шло отдельно от Либермана. Картина пылающего дока, обугленных тел, разбросанных человеческих фрагментов не выходила из головы. Туман густой пеленой окутал сознание, он невпопад отвечал на вопросы, не понимал времени суток.
- Итак, Либерман, - снова начал следователь – у Вас есть объяснение вашим действиям? Как Вам вообще в голову пришла мысль отдать распоряжение проводить сварочные работы на танкере, под завязку заполненном горючим?
- Я же уже говорил. Мне звонил Дубов, сказал, что дело государственной важности...
- Не надо на товарища Дубова кивать! – вдруг заорал во всю глотку следак – товарищ Дубов вам дал распоряжение грубо нарушать технику безопасности?
- Мы применяли углекислоту…
- Знаете что, Либерман, не надо морочить мне голову и давайте все на чистоту. Вот ордер прокурора на ваш арест. У нас двадцать два погибших и семеро тяжело раненых. «Халатность, повлекшая смерть двух и более лиц….. до восьми лет». Облегчите свою участь и давайте все детали по порядку.


***

Оставшись один, следователь Колесов нервно закурил. Дело попахивало недобрым оборотом: взрыв танкера, пограничная служба с сорванной поставкой авиационного керосина в один из самых напряженных участков, ярость гебистов, да еще замешанные в дело секретари обкома и горкома. Он еще раз перечитал показания Либермана. Конечно, не было никаких сомнений, что на  злосчастного начальника порта оказывали давление. Куда ему, собственно, было деваться, но такие показания никуда не годны: фамилия товарища Дубова, фамилия товарища Захватова, Савельева – секретаря Комсомольского горкома. Нет, таким показаниям все равно ходу не дадут. Бедняга, конечно, обречен, но Колесову больше всего на свете не хотелось заниматься этим делом. Если в первые дни он еще надеялся, что его заберут к себе чекисты, то сейчас оптимизм рассеялся окончательно. Он ждал звонка из высоких инстанций с указаниями дальнейших действий, но  этого не происходило, все заняли выжидательную позицию, и он понял, что расхлебывать придется ему одному: «Эх, парень, во что ты вляпался…» Если бы раздался  сейчас в его кабинете звоночек: «Либерману минимальный срок дадим и досрочное освобождение, но пусть перепишет показания как надо»! Да, это было бы лучшим решением.

***

Приехав ночным поездом из Хабаровска, Оля отправилась домой. Она уже достала свой ключ, чтобы открыть замок, когда увидела милицейскую печать на двери. В недоумении Оля вышла на улицу, где встретила соседку, жену главного инженера Раису. И узнав о трагическом происшествии в порту, с утра помчалась в следственный изолятор. Руководство изолятора, уступая Олиному напору, разрешило свидание, хотя по правилам,  требовалось  предварительное заявление.
Конвоир привел худого, осунувшегося мужчину с огромными, черными от бессонницы, кругами под глазами, в котором она с трудом увидела своего мужа.
- Как ты узнала?
- Соседка сказала.
- Ты сегодня приехала?
- Да.
- А зачем?
- Хотела оформить развод.
Володя тяжело вздохнул, в душе была пустота. Он не был слишком наивен, и все же поначалу надеялся на какое-то участие  Дубова или хотя бы Савельева, с которым их связывали давнишние  добрые отношения. Но вместо этого последовали недвусмысленные советы следователя не упоминать их фамилий на допросе. А вот теперь жена приехала за разводом.
- Хорошо, обойдемся без суда, напиши заявление в ЗАГС, пусть направят его сюда, я подпишу.
Оля молча вглядывалась в его обострившиеся скулы, потухшие глаза, читая в  них безнадежность и безысходность раздавленного тяжестью навалившихся обстоятельств и оставшегося в одиночестве.   Ей вдруг  стало стыдно, когда на секунду она ощутила в себе удовлетворение от злорадного чувства, что мужу сейчас невыносимо больно и горько, быть может, даже еще больнее, чем было ей.
- Развод не убежит, вернемся к этому вопросу позже. Что тебе нужно? Теплая одежда? Нижнее белье?
- Ничего.
Разговор никак не клеился, он не поднимал глаз. Просить ее о чем-то после того, как он поступил с ней, было унизительно, а обстоятельства для извинений не самые подходящие.
- Прекрати, я приду завтра, что тебе принести?

***

Андрей глубоко вздохнул, наблюдая за погрузкой мороженого мяса оленины, рогов, шкур и прочей экзотики. Уже темнело, хотя еще не было и четырех. Суровый чукотский край с каждым днем все больше попадал во владение полярной ночи. Ему было радостно, и грудь распирало нетерпение,  казалось, будто само небо помогает ему. Он удачно купил канистру спирта, чтобы бурно отметить свой тридцать третий День рождения, последний День рождения в Советском Союзе. Тридцать три года, магическое число…

***

Всю ночь Володя не спал, снова и снова прокручивая в голове события того злополучного дня, разбор завалов, опись фрагментов. В своей голове он снова и снова пытался склеить все детали и кусочки, воссоздать трагический момент взрыва. На следующий день на свидании с Олей он попросил ее передать Захватову его просьбу встретиться с ним. И уже через два дня конвой повел его не в комнату свиданий, а в кабинет начальника СИЗО, любезно предоставленный последним для высокого чиновника, коим являлся Зиновий Георгиевич.
- Здравствуй, Володя. Боже, ну и видок у тебя! Слушай, сам понимаешь, я делаю все, что в моих силах, но ситуация безрадостная. Я обращался и к Дубову и к Савельеву, с просьбой вмешаться, но они в отказ пошли. Их вмешательство сильно помогло бы, но …. суки – тяжело выдохнул Захватов.
- Да не будут они свои жопы подставлять. Я вот Вас о чем хотел попросить, Зиновий Георгиевич, скажите Козаченко, чтобы прислал экспертов-взрывников для независимой экспертизы места происшествия.
- А зачем? Что это даст?
- Я все время прокручиваю в голове тот день и фрагменты разрушенного судна. Понимаете, нестыковка с официальной версией.
- А ты что, так хорошо знаком со взрывным делом?
- Нет, но кое к каким выводам пришел. Сварочные работы проводили ближе к корме, однако, разрушения сильнее всего и самые мелкие фрагменты найдены именно в носовой части. Ближе к корме взрыв, напротив, вырывал уже огромные куски обшивки и балки целиком. Керосин детонирует медленно, все же керосин не тол, а, значит, очаг детонации был не на корме, где производились сварочные работы, а на носу. К корме же взрывная волна пришла уже широким фронтом, довольно равномерно распределяя свое чудовищное давление на корпус. Именно этим я и объясняю, что рубка практически не была разрушена, а была сорвана целиком и отброшена на тридцать метров в сторону. Носовая же часть разлетелась на мелкие кусочки. А должно-то быть все наоборот! - Володя судорожно сглотнул, на лбу выступили бисеринки пота -  кроме того, если бы сдетонировали поверхностные пары, вектор силы был бы направлен вниз и, возможно, чуть к носовой части, однако, большую часть керосина взрыв, напротив, бросил по направлению кормы и чуть вверх. То есть все говорит о том, что взрыв изначально произошел в нижней носовой части судна! А ведь экспертизы взрывной даже не проводили!
Больше всего Захватову хотелось верить, что Володя прав, но его слова казались бредом испуганного и измотанного человека.
- Хорошо, я попрошу об этом, хотя, честно говоря, очень сомневаюсь в твоих рассуждениях. Ну, подумай, а что заставило сдетонировать керосин на носу?
- А вот этого-то я и не знаю… - Володя бессильно откинулся на спинку стула.
- Даже если это окажется так, то будет мало одной экспертизы. Даже если ты прав, я подчеркиваю - если, то твоя судьба все равно будет в опасности, пока не будет установлена другая причина, и, желательно, чтобы она не имела никакого отношения к проводимым работам. Ну, например, подрыв торпедой, – попытался пошутить Захватов.
- Да, торпеда - это мало вероятно… – сокрушенно резюмировал Либерман.
- Вот-вот, а что тогда, если не сварочные работы, могло быть причиной подрыва?
- Даже в голову ничего не приходит, – Либерман уже сам засомневался в своих размышлениях – но все же попросите Козаченко.
- Попрошу.
***

Оля сидела в приемной первого секретаря Комсомольского горкома, судорожно сжимая в руках сумочку и упрямо уставившись в одну точку.
- Девушка, ну сколько раз Вам повторять, Михаил Петрович занят, и вообще у него прием по личным вопросам по вторникам по предварительной записи – монотонно  в очередной раз проговорила секретарша, которой осточертела эта сумасшедшая, четвертый час караулившая в приемной шефа.
В этот момент приоткрылась дверь кабинета, и на пороге появился Савельев.
- Машенька, я на обед!
Михаил Петрович! – Оля вскочила со стула и бросилась к нему – Я – жена Владимира Либермана, умоляю Вас, выслушайте меня!
Тот, помрачнев, развернулся и, не глядя Оле в глаза, открыл дверь своего кабинета, пропуская ее вперед. Жестом указав на стул и кинув тоскливый взгляд на часы, он, наконец, поднял голову:
- Здравствуйте, слушаю Вас…
- Михаил Петрович, Вы же знаете Володю столько лет, помните, сами говорили как-то, что обязаны ему орденом, помогите, умоляю Вас – слезы, вдруг, словно прорывая сдерживающую их преграду, полились из глаз. Оля, сжав зубы, упрямо терла их платком, будто пытаясь загнать обратно – Вы же понимаете, он действовал по приказу, спасите его!
У Вас такие связи! Объясните там, наверху, что Володя вынужден был пойти на этот риск! – захлебываясь словами и слезами, Оля пыталась поймать взгляд Савельева, но он упорно молчал, глядя в стол. В  душе боролись искреннее сочувствие Володе и его жене с нежеланием встревать в это дело, особенно сейчас, когда на прошлом заседании обкома Дубов намекнул о возможном переводе в область.  Наконец, поднявшись из-за стола, Савельев отошел к окну и стоя спиной, не поворачивая головы, растягивая паузы, будто каждое слово давалось ему с трудом, проговорил: «К сожалению, я ничего не могу сделать… мне очень жаль, правда... – и, резко повернувшись, вышел из кабинета.



***

-Товарищ генерал, к вам полковник Чернаков с раппортом, – протрещал селектор в кабинете у Козаченко.
- Пусть войдет.
- Товарищ генерал, полковник…
- Заходи, заходи – оборвав офицера, махнул рукой командующий округом. – Ну что, осмотрели место происшествия?
- Осмотрели, товарищ генерал. 
- Рапорт положи на стол, садись и давай мне свое мнение по порядку расскажи.
- Есть, товарищ генерал!
- И оставь ты это. Товарищ генерал, товарищ генерал! Отвлекает же! – эта армейская лексика с характерными длинными обращениями и неуклюжими, словно рубленными топором, тирадами, за которыми терялся главный смысл доклада, очень раздражала Козаченко в подобные моменты.
- Хорошо, Николай Саныч, – улыбнулся полковник.
- Давай все по порядку.
- Мы внимательно осмотрели место происшествия, и первые выводы, которые мы сделали: проводимые на судне сварочные работы не имели никакого отношения к детонации керосина.
- Ну не тяни, продолжай, – оживился генерал.
- Очаг детонации располагался с левой части по борту между вторым и третьим шпангоутом чуть выше ватерлинии.
- Так что же? Диверсия была? – подскочил в своем кресле Козаченко.
- На обломках носовой части обшивки обнаружены микрочастицы латуни и микрочастицы продуктов сгорания 6/7ФЛ.
- Что такое эти 6/7ФЛ?
- Вещество, применяемое в осколочно-фугасно-зажигательных снарядах.
- А частицы латуни, стало быть, от оболочки…Ну и дела…И откуда мог быть выпущен такой снаряд?
- Предположительно, из бортовой авиапушки НР-30.
- Ты хочешь сказать, что судно было расстреляно из авиапушки?
- Николай Саныч, я лишь доложил вам выводы саперного анализа, а делать подобные заявления не в моей компетенции. Но между нами, кто-то дал «лажу», и искать виновных следовало бы не в порту, а в нашем ведомстве.
- Ни хрена себе!…- генерал смачно выругался и резко вскочил с кресла, от чего папки, лежавшие близко к краю стола, с грохотом полетели на пол - Ладно, я понял. Ты свободен, но, я думаю, не надо объяснять, что  о результатах экспертизы кроме меня никто не должен знать.  И бойцам своим скажи!
- Само собой.
Отпустив полковника саперных войск, Козаченко потребовал принести журнал тренировочных полетов за двадцать восьмое сентября. Его внимание сразу же привлекли тренировочные стрельбы по конусу МиГов-19. Учения происходили над тайгой, в двадцати пяти километрах от Комсомольска, но пара отклонилась от заявленных курсов и вышла на одиннадцать километров северо-западнее квадрата учений, и в семнадцать тридцать семь МиГ-19 произвел залп по учебному конусу, что соответствовало времени подрыва танкера. Серьезного разбирательства по поводу инцидента не последовало, так как, несмотря на отклонение, летчики совершали свои маневры над безлюдными участками тайги, хотя пилоты и получили по взысканию.
Козаченко уже схватился за телефон, чтобы обрадовать Захватова, но, набрав первую цифру номера, повесил трубку. Сделав несколько шагов по кабинету, снова уселся за стол, подвинув к себе журнал полетов, снова и снова перечитывая записи, будто хотел выучить их наизусть: «Черт!». Ему нравился этот малый, Либерман, да и воспоминания о том злополучном полете, когда хладнокровие и смекалка молодого инженера спасла им всем жизнь, не давали покоя. Но обнародование факта подрыва танкера в результате стрельб военной авиации могло иметь далеко идущие последствия. Больше двух десятков погибших - это не шутки. Разве возможны такие катастрофы в Советском Союзе?  А уж если такое и происходит, то только не у военных. Дело все равно наверняка замнут, но сколько голов в округе полетит, включая голову самого Козаченко?!
Схватив папки, Козаченко с ревом  метнул их так яростно в стену, что картонки лопнули, и листы разлетелись по всему полу. Сидевший в приемной адъютант, зная крутой нрав шефа, не смел без вызова войти в кабинет, хотя и вздрогнул от раздавшегося оттуда грохота. Но, когда полчаса спустя прозвучал звонок, и молодой офицер переступил порог, он заметил только один выпавший листок под столом.


***

Какое-то волнение, особенно в  последние несколько дней, не давало покоя ни днем, ни ночью.  От безотчетного, всепоглощающего чувства тревоги она не находила места:  Андрей по-прежнему не давал о себе знать ни весточкой. Дженни прислонилась к огромному во всю стену окну своего кабинета, уставившись рассеянным взглядом на открывающуюся с тридцать восьмого этажа  панораму вечернего Нью-Йорка:
- Ну что, малыш, где наш папа сейчас? У тебя есть ответ?
Но малыш проявлял полное безразличие к тревогам матери, напоминая о себе лишь изредка приступами тошноты.
Ее задумчивость деликатно прервала секретарь:
- Простите, миссис Хавинсон, к вам просятся какие-то хасиды.
- Кто просится? – не поняла Дженни.
- Не знаю, они сказали, что они от Ребе, – секретарь опустила глаза в листок и медленно по слогам прочитала – Менахема Мендла Шнеерсона. Вы знаете, о ком идет речь?
- Пожалуй, догадываюсь, пригласи их.
В комнату зашли двое. Она видела таких же смешных людей несколько раз, когда бывала с отцом в синагоге на Восточном бульваре в Бруклине. Одетые в длинные черные сюртуки по последним веяниям моды Польши позапрошлого века, они казались странниками, потерявшимися во времени.
- Авраам Лиц – представился улыбчивый бородатый старик в большой широкополой черной шляпе от «Борсалино», подходя к ней. Второй, помоложе, но одетый в такой же наряд, словно брат - близнец, молча остался стоять у порога.
- Чем обязана вашему приходу?
- Мы пришли к Вам, чтобы помочь.
- Помочь мне? – искренне удивилась Дженни.
- Да, помочь Вам исполнить заповедь. Заповедь о пожертвовании «Цдока».
- Ах, так вот в чем заключается ваша помощь!
- Записано: «Цдока спасает жизнь».
- Но вроде бы мне ничего не угрожает, - попыталась улыбнуться Дженн, но в этот момент  тревога, охватившая ее, и страх за любимого, от которого сжалось все внутри, стерли улыбку, – Господи, убереги Андрея – прошептала она про себя.
Старик вскинул на нее свои морщинистые по уголкам, мудрые библейские глаза - взгляд его был суровым и осуждающим.
- Вам, возможно, нет, – хасид словно оборвал фразу на полуслове, будто хотел добавить еще что-то, но остановился. На секунду ей даже показалось, что он читает ее мысли, и в этот миг старик, покачав головой, сказал:
– Ну что же, тогда мы не будем Вас более задерживать. Благословит Вас Господь! Он решительно направился к двери.
- Нет, постойте! – она схватилась за бумажник, пересчитывая купюры, но, отбросив его в сторону, резко вырвала лист из чековой книжки. Движения ее были быстрыми и нервными, под нажимом ручки  перо деформировалось, оставляя глубокие царапины на чековом листе. Энергично написав единицу, Дженни пририсовала к ней пять нолей, и, отчеркнув сумму, протянула чек.
- А говорили, что Вам ничего не угрожает, – удивленно рассматривая цифру, улыбнулся старик.

***

Штаб округа уже давно опустел, но, несмотря на позднее время, в кабинете Козаченко все еще горел свет. Сжимая папку саперной экспертизы и журнал полетов, Николай Александрович откинулся на спинку стула, погрузившись в раздумья. Борьба, происходившая в его душе, не давала покоя вот уже несколько дней. От раздумий его оторвал телефон.
- Але, Коля, это Захватов. Я звонил домой, но мне сказали, ты на работе, – голос Захватова был таким удрученным, что этого было невозможно не заметить.
- Здравствуй, Зиновий. Стряслось что-то?
- Ты же знаешь… Я звоню сказать, завтра суд. Дела Володьки очень плохи. Они состряпали все против него.
Генерал молчал, стиснув челюсти до ломоты в зубах. Наконец, совладав с собой, спросил:
- Думаешь, вкатят ему на всю катушку?
- Очевидно. Слушай, а что от твоих взрывников слышно?
- Да ничего, что могло бы помочь, – из-за всех сил пытаясь придать голосу невозмутимость, начал Козаченко – взорвался керосин от неосторожного обращения с газосваркой, что тут скажешь…
- Ну да, я, честно говоря, ни на что и не рассчитывал, просто Либерман очень просил, –  Захватову, знавшему Козаченко много лет послышалось, вернее даже не столько послышалось, как почувствовалось, быть может на интуитивном уровне, что главком что-то недоговаривает – слушай, даже если так, ты же прекрасно представляешь, какое оказывалось давление. Не виноват Либерман! Может, сможешь чем помочь?
- Да ну, а чем? Самому Володьку страшно жаль, но что я могу? Это дело уже на такой высокий контроль взято, что тут даже я бессилен.
Захватов тяжело вздохнул:
- А что так поздно в кабинете?
- Да завтра с утра в Москву вылетаю на доклад сначала к министру, потом в ЦК в связи с обострением на границе.
- Подумай до отлета, может, есть возможность за какую-нибудь ниточку дернуть, я уже голову сломал, чем Либерману помочь можно.
- Да нет у меня никакой возможности, ты ж понимаешь, было бы что-то, уже сделал бы все, что смог.




***

Сухогруз «Мирный» взял курс к мысу Наварин и, словно греясь в лучах заходящего солнца, мерно покачивался в неспокойных водах Берингова моря.
- Так, ребята, празднуем без фанатизма, - усаживаясь за красиво сервированный коком стол, напутствовал капитан – Леха, ты особенно, тебе через час Серегу у штурвала менять. Ну а тебя, Андрюха, мы освободим от ночной вахты - ты именинник, и сегодня давай отдыхай.
«Только этого не хватало», - напрягся Андрей.
- Нет уж, Петр Ильич. Это несправедливо выйдет! Что же это, кто-то двойную вахту вместо меня нести будет?
- И слышать ничего не хочу! Ты именинник, и все, что тебя должно волновать, так это праздник, – настаивал капитан.
- Знаете что, я именинник и мое желание - закон! Мне праздник будет не в радость, если кто-то вместо меня трубить вахту будет. В два часа я заступаю перед Вами, как положено, и слышать ничего не хочу. А мужики хоть расслабятся да выпьют за мое здоровье, но я вот о чем хотел еще попросить: гулять - так гулять, и чтобы Вам тут не быть наблюдателем,  у меня просьба, вернее настойчивое пожелание, уж не откажите имениннику.
- Да о чем разговор, Андрюха, проси, о чем хочешь, сегодня твой день!
 - Вашу вахту я тоже хотел бы взять на себя.
- Да ну, Андрей, это уж слишком, хреновина какая-то получается: твой День рождения, а ты собираешься две вахты стоять, – как-то не очень настойчиво попытался возражать капитан. Откровенно говоря, мысли о предстоящей вахте с четырех до шести сильно отравляли ощущение праздника, и в глубине души капитан сухогруза очень обрадовался предложению Молотова, – хотя, коли хочешь, хрен с тобой, стой, а уж мы с мужиками поднимем за твое здоровье!
- Ну, тогда прошу всех за стол! Тридцать три года раз в жизни отмечаю!
Осатаневшие от однообразия быта моряки с радостью отнеслись к пирушке в честь Дня рождения старпома, всем не терпелось поскорее отведать приготовленного коком с особым старанием праздничного угощения и, конечно, как следует  выпить.
- Эх, крепок напиток вышел! - крякнул кто-то из команды, опрокинув первую стопку
- Как Менделеев завещал - сорок градусов. Развел по науке! – усмехнулся Андрей.
- За твое здоровье! – слышалось с разных концов стола, и команда с радостью опрокидывала стакан за стаканом.
Из машинного отделения подошел механик, а Леха сменил на посту Серегу, и последний  присоединился к празднеству. На борту оставался один трезвый человек. Это -  Кремчугов, стоящий в данный момент на вахте. Впрочем, в Лехе Андрей не сомневался, этот наверстает все, как только Андрей его сменит. Некоторые, умеренно пьющие члены команды, завершая застолье, отправлялись спать в каюты, остальные продолжали веселье, которое набирало обороты, перерастая, как и рассчитывал Андрей, из интеллигентного застолья в разнузданную пьянку.
- За нас, за морских волков! За настоящих мужиков! – поднял Молотов тост.
- Нет, постойте! Такой тост наливаем до краев!
- И залпом, как положено, – радостно добавил Андрей.
- Но Андрюха, и ты давай, доливай!
- Мне еще Лешку менять.
Андрей знал свои возможности. Он уже махнул грамм двести, но от состояния легкого опьянения еще отделяло не меньше литра, и все же следовало поостеречься с выпивкой.
- Эх, наливай! - Андрей залпом выпил двухсотграммовый стакан огненной воды, закусив лишь протяжным вдохом и чуть крякнув.
- Ну и матерый мужик! - одобрил  капитан, и вся команда повторила подвиг Молотова.
Стрелки часов неумолимо приближались к двум. Андрей уже не мог усидеть на месте, от охватившего его возбуждения он время от времени вскакивал, словно сидел не на стуле в кают-компании, а на раскаленной сковородке:
- Ну, мужики, пошел я Леху менять. И смотрите мне, не меньше трех штрафных ему!
Кое-кто, из совсем слабых, уже отрубился, положив голову между тарелок,  но в целом мужики были еще крепки и гуляли на всю катушку. Хотя на столе еще стояло литров семь, почему-то Молотов не сомневался, что пока они не будет осушены, праздник не закончится.
Из кают-компании по гулким металлическим переборкам до капитанской рубки доносились отголоски веселья. Андрей сосредоточено всматривался в горизонт и показания приборов. Еще раз сверившись с картой, он убедился в правильности выбора времени и места: до часа Х оставалось около семидесяти  минут.
«Итак, время начала - три пятьдесят, цель - остров Святого Лаврентия», - пробубнил он себе под нос. Шум из коридора заметно стих, хотя отдельные голоса самых стойких  доносились, но запас времени еще был. По мере продвижения вперед, густой туман стремительно разливался вокруг.  Облака свинцовой пеленой заволакивали небо, скрывая свет луны и звезд, от чего море становилось черным, и непроглядный мрак окутывал судно. Будто сами небеса решили помочь Андрею.
К назначенному часу шум веселья окончательно стих и Молотов, аккуратно шагая по железным ступеням, начал спускаться вниз на грузовую палубу. Проходя мимо кают-компании, он бросил взгляд на раскрытую дверь. Большая часть команды лежала, уткнувшись носом в стол, а где-то  в углу заплетающимися языками спорили о чем-то боцман с капитаном. Андрей уже миновал дверь, как кто-то навалился на него сзади, обхватив  руками. От неожиданности он вздрогнул и резко повернулся.
- О, Андрюха. Ты куда? – повиснув на могучих плечах старпома, пробубнил, еле ворочая языком, третий штурман.
- Тшш, отдохни, отдохни, – приговаривал Андрей, затаскивая в каюту обмякшее тело.
Выйдя на палубу, Молотов энергично принялся ручными лебедками шлюпочного крана откручивать спасательную лодку. Темень стояла такая, что делать все приходилась практически на ощупь. Сквозь туман пробивался лишь свет главных прожекторов и сигнальные огни. Сердце бешено колотилось, несмотря на пронизывающий ветер, на лбу выступил пот.
Наконец, спрыгнув в шлюпку, Андрей тут же резко навалился на весла. Душа его ликовала, он глубоко вдохнул воздух.
«Вот он - глоток свободы!» - все сильнее  налегая на огромные трехметровые весла, Андрей быстро удалялся от судна, и уже совсем скоро огни «Мирного» скрылись в тумане.

***

Уже глубокой ночью в окне Козаченко погас свет. Убрав папки и опечатав сейф своей личной печатью, Козаченко распорядился подать машину. «Надо будет уничтожить документы экспертизы по возвращению», - подумал он, запирая кабинет.



***

Андрей все сильнее налегал на весла, и лишь их скрип и приглушенное бульканье воды нарушало тишину ночи. Вдруг откуда-то из темноты послышался гул винтов быстроходного судна, и скоро туман прорезал пучок света мощного прожектора. По подсчетам Молотова он давно отдалился от советской зоны, и опасаться вроде было уже нечего. Значит, он достиг территориальных вод Америки, и появление сторожевого катера отразилось широкой улыбкой на его лице.  Андрей поднял весла и, встав во весь рост,  замахал руками, выкрикивая на английском:
- Я  из Советского Союза! Прошу политического убежища!
 Поймав его прожектором, корабль изменил курс, направившись к шлюпке. Но по мере приближения катера, в душе нарастала тревога. Мощный свет слепил глаза, и вдруг, когда, качнувшись на волне, луч прожектора чуть отклонился, Молотов отчетливо увидел кроваво красный флаг, развевающийся над палубой. В панике он навалился на весла, что было сил. Лодка стремительно разрезала волны под мощными и размашистыми гребками Андрея, но сторожевик быстро приближался.
- Немедленно прекратить движение или мы открываем огонь! - услышал он приказ из громкоговорителя, и уже в следующую секунду раздался треск бортового пулемета. В образовавшуюся пробоину начала быстро поступать вода. Молотов метнулся с лодки в воду словно торпеда: «Если не суждено ему увидеть Дженни, то лучше умереть, чем вернуться назад». Настигнув пустую шлюпку, катер скинул обороты двигателя, теперь он работал совсем тихо. Прожектор скользил по воде, прорубая пелену тумана и пытаясь высветить в черных волнах беглеца. Молотов перешел на брасс, стараясь делать плавные, медленные гребки, чтобы брызги воды не выдали его. От волнения дыхание срывалось. «Вон он!» - раздался чей-то крик с катера. Лицо Андрея осветилось пучком света. Нырнув, он успел услышать глухой треск и хлесткий звук пуль, устремившихся за ним в воду. Сначала он даже не почувствовал боли, только резкий толчок в спину нарушил его координацию. Вода, мгновенно окрасилась красным в луче прожектора. Вдох на поверхности дался с большим трудом. Горло переполнилось кровью, голова закружилась безумным волчком, и уже не один, а множество прожекторов вспыхнули в его голове, прежде чем,  укутав черной пеленой, сознание отпустило его.


Эпилог

Набрав высоту, самолет выровнялся. Разрешив Сашеньке отстегнуться, он взял внука на руки. Шустрый белокурый мальчуган был любимцем генерала.
- Дедушка, а нам в школе читали про Павлика Морозова, ведь он был настоящим пионером! А меня приняли в октябрята! – похвастался внук, чуть оттянув небольшую красную звездочку с профилем Ленина. – А скоро я буду тоже пионером, как он!
- Как кто? – переспросил Козаченко, оторвавшись от раздумий.
- Ну, как Павлик!
- Конечно, будешь, - усмехнулся генерал, потрепав пацана по голове.  Взгляд его упал на еле заметный шов, оставшийся на ковре у прохода в кабину пилотов после того злополучного полета.
«Сколько раз, не моргая,  заглядывал в глаза смерти, сколько раз  был под ураганным огнем на фронте, а тут за мундир испугался. Чем рискуешь ты, Коля? Досрочным уходом на пенсию? Год, два еще, и тебя все равно спишут. Привилегий лишиться? » - чувство невыносимого омерзения к самому себе охватило генерала. Закрыв на секунду глаза, он отчетливо увидел серую папку в опечатанном сейфе. Сдернув трубку переговорного устройства, он рявкнул:
- Разворачивай самолет!
- Простите, не понял? – недоуменно отозвался голос пилота.
- Разворачивай самолет! Летим назад! – в приступе охватившей его ярости прохрипел Козаченко.


***

Пытаясь ухватить обрывки уплывающего сознания, он из последних сил поднял над водой голову, и ему показалось, что он видит мираж. Откуда-то  из черноты снова вырвались прожектора, и вой сирен, вытеснив все остальные звуки, заглушил канонаду выстрелов. А может, они и вправду стихли… Сквозь мерцающий свет, где-то далеко звучала английская речь, он слышал, как надрывались мегафоны:
«Вы находитесь в территориальных водах Соединенных Штатов Америки!» И взвыв двигателем, советское судно поспешило скрыться. «Там человек за бортом!» - вскрикнул матрос патрульного катера под звездно-полосатым флагом. «Врача, врача!» - закричали сразу несколько голосов, когда раненого подняли на палубу.
- До госпиталя довезем? – спросил капитан судового доктора, когда тот закончил осмотр и оказал первую помощь.
- Рана тяжелая, большая потеря крови, правое легкое прострелено… Другой бы уже склеился, но этот уж очень могуч! Думаю,  довезем...



Homo Liber.



…И сказал Моисей Всесильному:
«Кто я такой, чтобы идти к фараону и чтобы вывести
сынов Израиля из Египта?
И сказал Всесильный: «Потому что я с тобой…»
Библия. Вторая книга Моисеева «Исход», гл.3





         Тем летом пятьдесят шестого в  Конакри то здесь, то там вспыхивали беспорядки. Банды радикалов громили французские магазины, били окна в офисах иностранных компаний. Полиция и малочисленные французские подразделения пытались навести порядок, но, как только они разгоняли толпу мародеров в одном месте, те собирались уже в другом.
Человек исполинских размеров, примеряющий очередную пару в маленьком торговом зале английской обувной мануфактуры, был явно в приподнятом настроении: «До чего же трудно достать удобную обувь в Советском Союзе! А если у тебя пятьдесят второй размер, то и вовсе хоть босым ходи круглый год... Теперь есть и ботиночки цивильные, и кеды, и зимние сапоги на шнуровке. И кто бы подумал, что в африканской дыре можно достать то, чего даже в Москве ни за какие коврижки не сыщешь?!» Уже третья пара, принесенная негритянским мальчишкой со склада и уважительно поданная хозяином-англичанином, сидела, как влитая. Повертев ногой в новом ботинке, покупатель причмокнул от удовольствия и полез в карман за бумажником. Расплатившись, он вдруг бросил взгляд на старую обувку и в растерянности посмотрел по сторонам. Понятливый англичанин, тут же что-то крикнул мальчишке на местном наречии, и тот, подбежав, поднял тяжеленные «бутсы» и потащил к стоящему в углу мусорному баку. «Yes, sir?” - на всякий случай уточнил, подмигнув, англичанин.  Провожая нагруженного покупателя к выходу, хозяин с тревогой выглянул за тяжелые кованые ворота и, пропустив вперед, с лязгом закрыл за его спиной замок.
Роскошный черный лимузин, заливая всю улицу серебром своего хрома, ехал, оставляя за собой огромные клубы пыли. Великан зачихал, наглотавшись сухой взвеси, мгновенно заполнившей весь рот, и сплюнул вязкую слюну на дорогу.   Автомобиль скоро уперся в завал на улице, и, постояв немного в «раздумьях», начал медленно разворачиваться, как вдруг из переулка выскочила толпа человек пятнадцать. Опьяненные погромами чернокожие люди окружили машину и стали крушить ее камнями и палками. Прищурившись от ослепляющего солнца, высокий человек с опаской пытался рассмотреть происходящее в нескольких десятках метров от него прямо по курсу. К аборигенам присоединились еще человек двадцать, настроенных не менее решительно.
Бережно придерживая стопку коробок, их обладатель уже свернул в близлежащий переулок и тут краем глаза увидел, как порядком разгоряченная толпа, выволокла из машины белокожую девушку. Человек на мгновение застыл в нерешительности, но затем, развернувшись и аккуратно поставив коробки на землю, быстрым шагом, переходящим в бег, устремился к толпе. Понимая ужас происходящего, он бежал все быстрее, бросая взгляды по сторонам в поисках чего-нибудь тяжелого: «Вот то, что надо!», - схватил бесформенный кусок бетонного блока за торчащую из него арматуру и, уже подбегая к толпе, замахнулся широко через плечо.
Тяжеленная бетонная чушка  вынесла из толпы несколько человек первым же ударом. Гигант словно булавой дробил кости обезумевших от ажиотажа аборигенов, каждый удар буквально прорубал брешь, высекая людей как кукурузные початки. Уцелевшие кинулись врассыпную, побросав палки и камни.
Пострадавшая лежала на земле и чуть слышно стонала. Ее одежда была порвана, сквозь прорехи виднелись кровоточащие ссадины. Он склонился над ней и аккуратно приподнял затылок, рука тут же ощутила теплую сырость.
- Как ты? – спросил он по-английски, не сообразив ничего умнее.
- Помогите мне добраться до американской миссии, - прошептала она, теряя сознание.
Он осторожно поднял ее на руки. 

Всю дорогу он бежал бегом, наконец, выскочил на улицу перед консульством.
Целый день в городе творились беспорядки, поэтому у входа дежурил дополнительный наряд полиции, а также морпехи из службы безопасности дипмиссии. Полицейские напряглись, заметив высоченного мужчину, бегущего в их направлении, но все-таки от белых полиция не ждала никаких бесчинств, да и вряд ли мужчина с женщиной на руках представлял угрозу. «Sir...” - начал старший наряда.
- На хер! – прорычал тот по-русски, увидев попытку преградить ему путь, и полицейский, невольно отшатнулся в сторону. А он, пробежав еще несколько метров к воротам миссии, уже кричал на охранников: - Открывайте, открывайте живо дверь! – добавляя крепкую русскую брань.
Генеральный консул разговаривал по телефону. Его собеседником в Нью-Йорке был президент «Bauxite group». В Гвинее находились огромные запасы алюминия, золота, алмазов и  других  ископаемых, причем добывать их здесь было довольно дешево.  После второй мировой многие компании устремили свои взоры в сторону Африки. Первоначально роль консульства сводилась к лоббированию интересов американских компаний перед французской администрацией, но теперь, когда активизировалась борьба за независимость, работы в миссии сильно прибавилось. Вопрос о независимости уже не стоял, стоял вопрос «когда», и Соединенные Штаты не собирались проигрывать битву за влияние над этим богатейшим регионом.
- Последнее время добывать руду в регионе становится менее прибыльно, растут издержки на охрану и безопасность. Французская администрация не справляется с задачей поддержания правопорядка в стране.
- Французская администрация спеклась, она уже не контролируют ситуацию, вторые сутки продолжаются беспорядки. Кстати, к вопросу о безопасности, Бен, твоя дочь пренебрегает элементарными правилами, сегодня она уехала на второй терминал вообще без охраны, хотя мы выделили ей двоих парней из нашей служ… - консул не успел договорить фразы, как откуда-то снизу из холла ворвался крик:
- ВРАЧА!
Исполин, перепачканный кровью, стоял в дверях с лежащей на его руках окровавленной девушкой. Каждый шаг казался ему слишком медленным, опасаясь за ее жизнь, он бежал на пределе сил, выжимая из себя максимум, поэтому дыхание его сейчас срывалось, в горле першило. Прошли только считанные секунды, как он влетел в главные ворота здания, но ему показалось, будто прошла вечность, а никакой реакции так и не последовало. И тогда, собрав оставшиеся силы, он снова прохрипел срывающимся голосом:
- Врача!
Захлопали двери всех кабинетов, ото всюду в холл  выскакивали люди, с центральной и с боковых лестниц бежали перепуганные сотрудники.

Когда суета утихла, генеральный консул США в Гвинее мистер Джордж Уоллес направился в комнату для отдыха, куда препроводили неизвестного человека.
- Ну, как, как она? – тут же встрепенулся гигант, едва тот успел войти в комнату.
- У нее сотрясение мозга, она потеряла довольно много крови, но, слава Богу, сейчас ее жизнь вне опасности. Мистер, простите, я не знаю Вашего имени, что произошло?
- Молотов, Андрей Молотов, капитан советского сухогруза, – увидев несколько удивленный взгляд консула, добавил – нет, я не родственник тому Молотову. Она ехала на машине, и на нее напали.
- Где это произошло?
- Я не очень хорошо знаю город, не знаю, что это была за улица, не обратил внимания, но это в восточной части, там, где английские предприятия, это километрах в трех-четырех отсюда, – в горле снова запершило, и он закашлялся.
- Попейте, - консул налил из графина стакан апельсинового сока, - доктор сказал, что Вам нужно отдохнуть какое-то время, и много пить, лучше сока.
Андрей, лишь кивнул головой, не отрываясь от стакана.
- Мы свяжемся с полицейским департаментом, вероятно, потребуются Ваши показания.
- Я бы попросил Вас не докладывать в полицию об инциденте.
Консул насторожился:
- Почему? Вас разыскивает полиция?
- Нет, нет, конечно, просто они все равно никого не арестуют, там была толпа, человек пятнадцать или больше, боюсь, когда я их разгонял, чтобы вытащить девушку, то мог зашибить кого-либо насмерть, и тогда единственным, кто ответит за это происшествие, буду я.
«Мало ли что произошло на самом деле…» - подумал Уоллес и решил дождаться, пока ребята из собственной службы безопасности съездят на место и все осмотрят, а до этого под благовидным предлогом надо было задержать гостя:
- Мистер Молотов, вы перенапряглись, ваш организм потерял много воды из-за физического напряжения и жары. Сейчас доктор окажет необходимую медицинскую помощь Дженни и осмотрит Вас.
- Так ее зовут Дженни...

***
Уже через час зеленый джип охраны с раскуроченным «Линкольном» на буксире въехал в ворота дипломатической миссии.
- Ну, что там произошло?
- Сэр, похоже, наш советский друг говорит правду. Нам  удалось опросить нескольких очевидцев, они подтвердили его рассказ.
- Что там сейчас?
- Несколько человек серьезно пострадали, один убит. Полиция также очень интересуется происшедшим, к нам у них возникло много вопросов. Инцидент имеет все шансы принять нехороший оборот.
- Если все так, то было бы неправильно сдавать полиции этого человека.
- Но сэр...
- Я с этим сам разберусь. Не сомневаюсь, мы сможем замять это дело.


***
«Ну и денек...» - вздохнул капитан, поднимаясь на судно уже в первом часу ночи.
- Андрей Викторович, где Вы были весь день?
«Вот, гнида, ведь не спится ему!» - с помполитом Молотову хотелось объясняться меньше всего. С одной стороны докладывать, что просидел шесть часов в американском
представительстве – попрощаться с капитанским мостиком и заграницей. С другой стороны – не сказать об этом тоже опасно: если об этом все же будет известно, то чекисты этого так просто не оставят.
- В американском консульстве.
Глаза помполита от этих слов чуть не выпали из глазниц. Он открыл рот, пытаясь найти подходящие слова, но процесс этот явно затянулся.
- Американский гражданин пострадал на улице, я помог добраться до миссии, пока туда – сюда, задержался, – не дожидаясь пока тот хоть что-нибудь родит, пояснил Молотов, и, желая закончить разговор, направился к себе в каюту.
Он очень устал, но заснуть никак не удавалось, не давало покоя ощущение, будто не хватало чего-то, будто что-то забыл.
- Ах, черт, обувь! – выругался Андрей, вскочил с кровати и кинулся бежать к тому месту, где оставил коробки. Да только где там! В Гвинее веревку бельевую без присмотра оставить нельзя на пять минут. А тут обувь! Это неважно, что она пятьдесят второго размера... А вот как ему теперь быть, это уже вопрос… всю свою валюту он на обувь истратил, больше долларов нет. Снова зиму в сапогах самодельных ходить? Да и из летней обуви – только полуботинки, на которых уже живого места нет, семь лет назад смастряченные в Одессе одним чудо-мастером.


Глава 1


Конец июля 1941 года. Эвакуация шла полным ходом: вывозили заводы и институты, архивы и культурные ценности. Огромные массы людей, как гигантское цунами, двигались с запада на восток, сметая на своем пути размеренную жизнь советских семей, увлекая за собой все новые и новые толпы народа.
- Володя, съешь ватрушку? 
Он рос в обычной советской семье. Отец работал бухгалтером на заводе сельхозмашин и чтобы прокормить семью брал дополнительную ставку, поэтому домашние его практически не видели. Маленький Володичка целый день был окружен любовью и заботой женской части семьи - мамы, бабушки и тетки.
Война в один момент круто изменила порядок вещей, как изменила судьбы миллионов других семей. Отца забрали на фронт в первые дни мобилизации. Женщины с одиннадцатилетним Володей вслед за соседями решили бежать из города.
Люди сгрудились на правом берегу Днепра с тюками, собаками, кошками и прочим домашним скарбом. Колоритные еврейские тетки кудахтали и толкались, тихо матерились старые хохлы. Моста не было, на левый берег людей переправляли на гребных лодках и небольших катерах.  Но мест на всех не хватало, наиболее предприимчивые перехватывали еще в воде вернувшиеся с другого берега плавсредства и, сунув в руку лодочнику мзду, закидывали вещи и запрыгивали сами. Бабушка беспомощно сидела на коричневом фанерном чемоданчике, прижимая к себе сумки, а мама с теткой растерянно переминались, пытаясь подойти к очередной посудине. Но каждый раз кто-то более шустрый опережал их, бесцеремонно оттолкнув. Володя на корточках у воды, с тревогой прижимая к себе небольшую собачку, тоскливо наблюдал как еще одна перегруженная баулами лодка неуклюже отплывает от берега. Наконец, увидев, как из-за излучины Днепра показался катер, он вскочил, замахал руками и, схватив за руку бабушку, потащил всех в сторону от толпы навстречу катеру. Оказавшись, таким образом, одними из первых у сходней, они смогли попасть на борт и перебраться на другой берег. Но до места посадки в поезд еще нужно было пешком преодолеть тридцать километров лесополосы. Основные железнодорожные пути уже перерезали ударные немецкие части. Рельсы положили прямо в поле, не доведя до Херсона тридцать километров. Переправившись, женщины, дети и старики шли с вещами под палящим украинским солнцем. Фашистские войска уже занимали окраины Херсона, не встречая, практически, никакого сопротивления, и  кто как мог пытался спастись, покидая свои дома. 
 





                ***
Люди шли, падая под тяжестью своих нош, бросая вещи, по мере того, как силы покидали их. Весь путь был устлан тюками и чемоданами.
Лесную дорогу преодолели к утру следующего дня. Некоторые вторые сутки здесь ждали поезда, хотя было неизвестно, придет ли он еще, или и эту дорогу уже разбомбили. В поле у железнодорожной ветки собралась огромная толпа.
- Самолеты!- завопил истошный женский голос , когда несколько штурмовиков на бреющем полете пронеслись над самыми головами.
Никто не мог предположить, что немцы будут стрелять по безоружным людям.  Поэтому, когда звено немецких асов открыло огонь из бортовых пулеметов, прошивая тела беззащитных старух и женщин с детьми, гигантская волна ужаса распространилась по огромной человеческой массе как взрыв, выключая сознание, превращая людей в стадо обезумевших животных. Люди метались в разные стороны, пригнувшись к земле и закрывая головы руками, как будто так можно спастись от пуль. Всего секунду назад они стояли все вместе, сейчас же сумасшедший вихрь людского ужаса подхватил кого куда. Володя никуда не бежал, его несло течение огромной силы, вокруг он видел лишь перекошенные лица, со всех сторон как горные лавины обрушивались возгласы отчаяния матерей, которые сжимали в руках части тел своих детей. Время для него шло очень медленно, эти полторы минуты, которые длился налет, казались вечностью. Когда все закончилось, он обнаружил себя у окраины леса. Люди кинулись искать раненых, потерявшихся родных, собирать вещи. Где его семейство, он не имел ни малейшего представления, как не имел представления, что с ними и все ли целы. Володя обреченно шел сквозь толпу, пытаясь  обнаружить знакомые лица.
На горизонте показался локомотив. Володя брел по полю, уже не питая надежды. Вдруг кто-то потянул его за штаны.
-Лолка, хорошая моя, нашлась!- бросился он целовать собаку в мохнатый нос.
Собачонка гавкнула и побежала, периодически останавливаясь и подавая голос. Володя, стараясь не отставать, бежал за ней. Наконец, Лолка  привела его к месту, где на чемодане сидела и навзрыд плакала женщина.
- Мама, мамочка, я здесь, все целы?
- Сынок! - бросились к нему мать с теткой, обнимая и покрывая поцелуями его лицо - слава Б-гу!
- Я уже думала, что никогда больше тебя не увижу, - мать судорожно прижимала его к себе.
- Погоди, – попытался отстраниться Володя - а где бабушка?
- Я не знаю, - женщина снова залилась слезами.
Собака продолжала надрывно лаять, будто пытаясь о чем-то сообщить.
- Мама, стойте с тетей  Бэллой здесь и никуда не уходите!
- А ты куда? – мать с теткой вдруг безотчетно почувствовали, что с этого момента ответственность за семью перешла к Володе.
- Я сейчас!
Он побежал следом за Лолкой, и через две минуты она привела его к растерянной бабушке.
Наконец, приготовились к посадке в поезд.
- А ведь это Лолка нас всех нашла, собрала. До чего умная псина!
- Да, но понимаешь, Володенька, в поезде мало места, нам не разрешат ее взять с собой!
- Мама, да ты что! Мы так обязаны ей! Что бы мы делали, если бы не она! Я без нее не сяду!



***

Наконец погрузились в обычные товарные вагоны. Люди набились так тесно, что воздуха не хватало, жутко пахло потом.
Поезд тронулся, быстро набирая ход. Все расселись прямо на полу на чемоданах или вещевых мешках. Мертвых не забрали - вагонов не хватало даже для живых, не говоря уже о том, что путь предстоял длинный, а июльская жара пощады не обещала. Сдвижные ворота вагона не закрывали, чтобы  воздух хоть как-то поступал внутрь. Володя устроился у самой двери и смотрел на проплывающую желтую степь, думая о том, что ждет их впереди. В этот момент сидевший рядом ужасно вонючий старик, схватил собачонку за хвост и выбросил в открытые ворота.
- Для людей места не хватает, а тут собак с собой тащат!
У Володи всегда было обостренное чувство справедливости, его затрясло, к горлу подступил комок, и слезы едва не брызнули из глаз. Лолка, верный друг, сослужившая им такую службу, улетела в проем открытой двери! Всей душою своей он хотел выбросить этого мерзкого старика туда же, и от собственного бессилия перехватило дыхание.
Всю ночь Володя украдкой вытирал слезы, вспоминая любимую собачонку.

***

Поезд шел долго, уже месяц как они жили в этом вагоне. Большинство путей были перерезаны. Поезд метался по дорожному лабиринту, пытаясь выйти из западни. В районе Мариуполя  попали в нейтральную полосу: с одной стороны стояли советские войска, с другой немецкие - снаряды пролетали над составом со страшным ревом.
До станицы Ольговская добрались лишь к концу сентября. Там пробыли неделю.
Было понятно, что немецкое вторжение неизбежно, поэтому, чтобы ничего не досталось противнику, в срочном порядке забивали весь скот и уничтожали плантации фруктов и овощей. Все ели до отвала: мясо носили тазами, фрукты мешками.

                ***

В столице с начала октября морозы стали набирать силу. Окна в квартирах полностью затянуло инеем, как в разгар зимы.
В бывшем доходном доме в Столешниковом переулке, в небольшой комнате многоквартирной коммуналки  перебирали книги беременная женщина и ее десятилетняя дочь. Доставая их из шкафа,  они делили их на 2 стопки: меньшую, куда откладывали оставленные книги и большую, предназначенную для топки камина. Дойдя до верхней полки, женщина достала пачку треугольных писем, которые раз в неделю приходили с фронта от мужа. Вздохнув, она присела на диван и стала перечитывать, разворачивая по очереди. 
; Мама, ну, что ты возишься? - обернулась темноволосая девочка
; Сейчас, сейчас, Оленька, — женщина провела рукой по влажным щекам
Дочка обхватила ее лицо руками и заглянув в печальные глаза, поцеловала: «Мам, давай, я поставлю чайку?»
       - Да я сама, заодно и поужинать нам соберу — и направилась в кухню.
Навстречу по длинному коридору шел сосед: «Жиды поганые, ничего-ничего, скоро придет немец, всех вас перестреляет, давно пора жилплощадь освободить», - он злобно толкнул беременную женщину, еле удержавшуюся на ногах.

                ***

Из Ольговской всех отправили поездом в Махачкалу. Дальше нужно было ехать морем через Каспий в порт Красноводска. Судов не хватало, поэтому вечером следующего дня всех погрузили на палубу танкера. Вообще-то танкер не приспособлен для транспортировки людей. Палуба танкера очень низкая, для того, чтобы волны ударяясь о борт, перекатывались через нее. Для многих  эвакуированных это обернулось трагедией. Ночью судно попало в шторм. Холодная октябрьская вода Каспия со страшной силой обрушивалась на палубу, накрывая ее обитателей. Володя начал читать рано, с трех лет, читал он и приключенческие романы, вроде "Дети капитана Гранта", "Остров сокровищ", и именно так он представлял себе страшную морскую бурю. Небо было черным, ветер такой силы, что невозможно было устоять на ногах. Чтобы не смыло волной за борт, он велел  матери, тетке и бабушке привязаться к ручке крышки наливного бака,  и, как мог, привязался сам. Несколько человек уже оказались за бортом. Конечно, никто спасательной операции не организовывал, они были обречены. Каждый держался, кто за что мог.  Худенький Володя, вцепившись из последних сил в железную скобу, судорожно съеживался, когда очередной вал накрывал его с головой. В какой-то момент  веревка оборвалась и порыв неистовой  стихии оторвал его от спасительного ограждения. Пытаясь по пути ухватиться за какие-то выступающие поверхности, за  лежащих на палубе людей, Володя с ужасом понимал, что все усилия его напрасны. Последнее, что он услышал, был истошный крик матери, как вдруг чья-то крепкая рука, схватив его за шиворот, отбросила от края палубы и подтянула к поручню металлического трапа. Ухватившись за него, Володя обернулся и увидел рослого светловолосого подростка, пытавшегося что-то прокричать сквозь какофонию бушующего моря и показывавшего глазами на поручень. Володя вцепился в металлический прут так, что побелели костяшки пальцев.  Через полтора часа, когда непогода стихла, руки, онемевшие  от холода и напряжения, невозможно было разжать.  Володя долго бродил по палубе, пытался отыскать своего спасителя, которого отчетливо запомнил, не смотря на тусклый свет судового фонаря в кромешной темноте, но так и не нашел среди спящих усталых людей.
Прибыв в Красноводск, беженцы столкнулись с другой проблемой: полным отсутствием питьевой воды и страшной жарой. Потом снова поездом в Ташкент и, наконец,  подводами до конечного пункта - кишлак Янги Базар.


***

Пятнадцатого октября было принято решение об эвакуации правительственных учреждений в Куйбышев. Ближняя дача Сталина была уже заминирована, его личные вещи упакованы в коробки и отправлены в эвакуацию. Второй день лежала Москва в дыму - жгли архивы. Власти распорядились продукты из магазинов раздать населению, чтобы не достались врагу. Жители за бесценок отдавали картины и антиквариат, выезды из города были запружены людьми - они шли на восток, не желая дожидаться прихода немцев. Мародеры грабили оставленные квартиры. Гитлер уже протрубил на весь мир, что Москва у его ног.
Гул дальней канонады заполнял комнату. Оля в темноте прижалась к матери, по щекам катились слезы:
- Мама, уходить надо. Все уходят, все бегут...
- Уходи Оленька, уходи из Москвы, иди с Мендельсонами, я не могу. Куда на восьмом месяце?
- Нет, я тебя не брошу, я без тебя никуда  не уйду, - девочка рыдала все сильней.
Мать вышла на кухню и поставила на плиту чайник.
- Пошла вон из кухни, жидовка, не видишь, я ем. Ты аппетит мне портишь! - сосед скинул чайник на пол.
- Но мне нужно вскипятить воды.
- А ну вон с кухни, скорее бы немцы вас всех прикончили! Как только они придут,
 я  лично, сука, тебя к ним отведу! - срываясь на визг, он ткнул беременную женщину кулаком в живот.
Оля, смотревшая на это из коридора, сжала губы и, накинув старенькое пальтишко, выскользнула на улицу. Темнело рано, освещение отключили уже несколько недель назад, чтобы вражеская авиация не могла найти целей. Столешников переулок лежал в кромешной темноте, дым от костров стелился низко, вдоль домов двигались темные силуэты с мешками награбленного на плечах. Десятилетняя девочка  упрямо шагала  среди мрака и хаоса, стиснув зубы.
               
                ***
Этим вечером после длинного и тяжелого дня человек,  любивший неожиданные поступки, плюхнувшись в машину, c характерным кавказским акцентом приказал:
- На ближнюю дачу.
Охрана встретила его с изумлением.
- Почему не горит свет? - удивленно спросил Он.
Часовые лихорадочно стали объяснять Ему, что дача уже заминирована, и все готово к подрыву.
- Немедленно разминируйте, натопите печку, а я пока буду работать, -  и, чуть помолчав, добавил - я из Москвы никуда не уезжаю, и вы остаетесь со мной. Москву не сдадим.
               

***

Оля подошла к центральной проходной грозного здания на Лубянской площади.
- Кудыть! - зашипел на нее часовой, когда девчонка попыталась пройти внутрь.
- Товарищ, я должна сообщить о предателях и коллаборционистах.
- О чем доложить? - опешил часовой.
- О коллаборционистах, - медленно выговаривая сложное слово, повторила девочка.
- Ладно, жди здесь, - и, зайдя в вестибюль, куда-то позвонил. Спустя десять минут  вышел невысокий мужчина в форме и переспросил еще раз:
- О чем ты хотела сообщить?
- О коллаборционистах, - в третий раз повторила она.
- Ишь, каких слов понахватались, - удивился чекист и, улыбнувшись, взял ее за руку, увлекая за собой.
Проведя ребенка в кабинет, он налил ей большую чашку горячего чая и поставил тарелку с конфетами и печеньем.
- Да не стесняйся, не стесняйся. Вон ручонки-то у тебя все синие, пей давай, отогревайся.
Она смотрела в мягкое и даже красивое лицо этого заботливого дядьки и совершенно не могла понять, почему мама с папой каждый раз вздрагивали и бледнели, когда люди в такой форме останавливались у их подъезда.
- Ну, что же ты хотела сообщить о предателях? - спросил он, когда на ее щеках, наконец,  появился румянец от горячего чая.
- Наши соседи говорят, что скоро им будет очень хорошо, потому что придут фашисты, а нас они выдадут немцам, потому что мы евреи, и тогда нас убьют, - сбивчиво прошептала Оля сквозь слезы.
- Тшшш, пионеры не плачут. Никто вас не убьет, немца в Москве не будет, это я тебе говорю! - одернул Олю чекист, присев перед ней на корточки, и держа ее за плечи, - а с предателями мы разберемся немедленно.
Они вместе вышли из здания и сели в стоящую у входа машину.
- Адрес какой?
- Столешников переулок 15, квартира шесть, - четко выпалила она.
Спустя двадцать минут в квартире по указанному адресу распахнулась дверь. Девочка зашла первой, и сама указала на комнату ненавистного соседа. НКВД-шник забарабанили кулаком в дверь, через несколько минут врага Советской власти вынули из постели и прямо в пижаме вывели из квартиры, разрешив лишь набросить поверх пальто.
- Ничего не бойся, - сказал на прощание Оле новый знакомый и, подмигнув матери, вышел.
Той же ночью в  домоуправлениях появились люди в форме НКВД. Управдомы, поверившие в безвластие, были арестованы и расстреляны, утром по всему городу брали мародеров и грабителей.


***

В кишлаке Володину семью поселили в заброшенном покосившемся глинобитном домишке. Мать - служащая, получала четыреста граммов хлеба, остальным, как иждивенцам, полагалась по двести пятьдесят. От постоянного чувства голода у Володи порой кружилась голова, деятельная натура его не могла с этим мириться. Природное любопытство привело его как-то на окраину  к сельской  кузнице, откуда с утра до вечера разносился мерный стук молота. Постояв несколько дней за спиной кузнеца  и с восторгом наблюдая за тем, как снопы оранжевых искр рассыпаются по полу, Володя решился:
- Дядя Оскар, возьмите меня в кузню к себе. Я буду делать, что скажете, возьмите, не пожалеете.
- Ладно, я буду давать тебе сто грамм хлеба в день, будешь ночью водить на пойку лошадей, которых приводят на ковку, убираться в кузне, утром перед моим приходом разжигать топку и чистить меха.

Теперь днем он работал на огороде, а ночью убирался в кузне и поил лошадей, кроме того, часто утром не уходил домой, а оставался рядом с кузнецом, с интересом наблюдая за тем, что тот делает. Спал Володя по три - четыре часа в день, иногда сам удивляясь, откуда у него такая ослиная выносливость.
Как-то поймав внимательный Володин взгляд, старый кузнец, усмехнувшись, подначил, кивнув головой на молот:
-Ну, что ты уставился, сколько не смотри, а пока в руке не сожмешь, не научишься. Иль боязно?
Володя молча подошел и, ухватив обеими ручонками молот, замахнулся, стараясь точно повторять заученные движения Оскара. Снайперски опустив боек ручника на распластанную подкову, мальчик оглянулся на кузнеца.
- Давай, парень, не боись, - одобрительно кивнул тот.
Володя снова и снова замахивал молот, высекая фейерверк огненых брызг, и уже не замечал ни наливающей руки тяжести железа, ни удивленно-восхищенного взгляда учителя. Тот смотрел, как ловко этот странный изнеженного вида мальчуган орудовал инструментом и с трудом верил своим глазам. Сколько лет он мечтал о таком ученике, чтобы передать секреты ремесла, но никто из местных пацанов, приставленных председателем в помощники, этому эвакуированному и в подметки не годился.
Расцвела душа сурового кузнеца, нарадоваться не мог на своего подмастерья.  А мальчишка уже пробовал сложные и тяжелые операции выполнять. И хоть порой шатало Володьку от молота, который больше него весил, и ноги подкашивались от того, что  забыл он, когда последний раз высыпался, но глаза все равно горели, и с вопросами не унимался.  Уже вроде  все секреты кузнечного дела старый мастер рассказал, всему, что знал научил, а мальчуган угомониться не мог:
- Дядя Оскар, а можно, когда ты уходишь вечером, я в кузне работать буду?
- Оставайся... смотри только, не загнись совсем.

Стал Володя ночами ковать финки да прочие причудливой формы ножи. Здорово получалось! Клинки у него как зеркало были отполированы. Только цветом они были  черным, а не серебряным как принято,  оттого, что верхний слой  он делал из стали высокоуглеродистой. Поэтому клинком этим гвозди да болты рубить можно было, а чтобы от боковых напряжений полотно не ломалось - нутро ковал из мягкой стали. Красота! Одному ножик продал, другому – и  потянулась вся шпана местная, да и не только местная, даже приходили из соседних кишлаков. Каждую ночь теперь Володя стоял у горна,  хлеб больше брать у кузнеца не было нужды, да и дома все были сыты.   Знаменитыми Володины клинки стали - уже как-то раз три тысячи за нож предлагали. Целое состояние! Хлеб на базаре стоил триста рублей за буханку. 
В один из дней  у кузни остановился новенький автобус – красивый такой, низ - синий, верх - голубой. Из машины вышел узбек в аккуратно подогнанной синей форме.
- Значит, НКВД, - догадался Володя.
Прошел мужчина мимо мальчугана в кузню. Достал из сумки полевой нож с клинком вороного цвета и к Оскару обратился:
- Твоя работа?
Пожал плечами кузнец, чем такой интерес вызван у грозной службы?
- Нет его,- ответил, махнув рукой на мальчишку.
Человек в погонах  подошел к Володе и недоверчиво окинул взглядом сверху вниз:
- Значит, твоих рук дело?
- Моих, - ответил Володя, не опуская глаз, - а что?
- Хороший нож, я хочу, чтобы ты сделал еще один, для начальника большого надо, в подарок… Я вернусь через неделю – не дожидаясь ответа, сказал на прощание , повернулся  и уехал.
- Кто это был, дядя Оскар?
- Не знаю точно, из райцентра видимо. Смотри Володька, огребешь ты неприятностей на свою задницу с этими ножами.
***
Уже и мать прибегала взволнованная - третий день сына дома нет. А он в кузне сидел, над своим шедевром трудился.
Решил остановиться на простой геометрии: вся красота - она ведь в скромности. Заточка обоюдоострая… ну, с заточкой еще повозиться предстоит. Лучше точить так, чтобы кромки сходились под углом двенадцать градусов, а уже режущую кромку точить под тридцать градусов. Если же все полотно точить так, нож всегда тупой будет, не наточить, чтоб волос резал, чтоб шелк на клинке под собственным весом расходился. Пожалуй, так двенадцать градусов схождение и оставим... Но двенадцатиградусная кромка хрупкая очень, выкрашиваться будет, сколы могут появиться...
 Хотя, -  рассуждал Володя, - оружие это делает не для фехтования и не для боев, поэтому и сколам взяться неоткуда будет, а вот остротой  клинка каждый похвастаться захочет. С рукояткой и ножнами возникли проблемы. Он бы из золота их сделал, да где же он здесь в кишлаке золото-то найдет! И дереву красному тут взяться было неоткуда, с трудом буковый брусок нашел, на целую буханку выменял!
Смотрел Володя, сам себя нахвалиться не мог: так клинок отполирован - в темноте светится! Глаз не оторвешь! Ручка удобная, точно под кисть выбрана, ножны из бука полированного, и узоры геометрические на них и на рукояти выжжены.  Даже жаль стало отдавать такую работу, как родное существо полюбил он свой нож, всю ночь крутил его в руках, наводя последний лоск.

***

- Что, Абрам, готово?
Взял важный гость в руки кинжал, из ножен выдернул, причмокнул.
- Ну, молодец, Абрам!
- Меня зовут Владимир.
- Да кто тебя спрашивает, ишь тоже мне Владимир! Хе, Владимир, понимаешь… ты шнобель-то видел свой в зеркале? Какой ты Владимир! Абрам ты самый настоящий. Ладно, не обижайся, держи.
Он протянул ему сетку, в которой лежала, как показалось Володе, огромная палка колбасы и повернулся к своему автобусу.
Как давно он не ел мяса! Как  мечтал о нем!
- Спасибо.
Помолчав, уже в спину чекисту, тихо сказал:
- Мне нужна коза.
- Чего тебе нужно? Да как ты смеешь, наглец!
- Мне, правда, нужна коза, - тихо повторил Володя, глядя своими бездонными глазами.
Тот вдруг дико расхохотался:
- И сколько же она стоит?
- Десять тысяч.
Помедлив, человек достал из внутреннего кармана деньги, отсчитал и протянул Володе:
- Ну, ты и наглец!
- Да, и еще! - крикнул он, уже забираясь в машину, - кончай свое производство. Уже два твоих изделия в делах об убийствах лежат. Смотри, привлечем, как соучастника!

Домой он пришел поздно вечером. Мать уже вернулась с работы, бабушка с теткой тоже были дома. За собой Володя вел козу, купленную на рынке. Этим же вечером у них с матерью состоялся серьезный разговор. Она умоляла его больше никогда не ходить в кузню, не водиться с местной шпаной и, уж тем более, держаться подальше от людей в синей форме. Володя под натиском материнских слез, да и помня слова своего грозного заказчика,  пообещал больше не делать ножей.

***

Всю ночь Москву заметало пургой.  Было еще очень темно за окном. Она, спрятавшись под одеяло, ежилась в кровати, когда услышала крики соседских ребят:
- Олька! Олька!
Выглянув в окно в одной нижней рубашке, спросила:
- Ну чего?
- Бежим скорее на Красную площадь! Там парад! - на ходу прокричали мальчишки и убежали.
Вскочив и наскоро хлебнув кипятку с горбушкой хлеба, Оля накинула пальто и побежала на главную площадь страны.
Чем ближе она приближалась к Кремлю, тем непонятнее и страшнее ей становилось.
"Неужели немцы заняли Москву? Откуда столько народу?"
 Наконец, она подбежала к зданию ГУМа.
Задрав голову, Оля смотрела туда, где вдалеке на трибуне еле виднелась фигурка маленького человека. Его лица нельзя было различить, но она знала, это Он.
Девочка смотрела, и по ее замерзшим щекам вдруг потекли теплые слезы.
- Чего рыдаешь? Это же Сталин! Сталин! Значит, мы победим, значит, Москву не сдадут!- ткнул ее в бок, оказавшийся рядом, знакомый пацан.
- Я знаю, знаю, - всхлипывая, пробубнила она и почувствовала, как  страх за себя и мать, сжимавший сердце последнее время, понемногу отпускает...

***

Все следующие дни Володя занимался огородом и пас козу.  Вообще, если кто-то думает, что пасти козу плевое дело, то он очень ошибается. Володя на всю жизнь запомнил: нет более вредного и шкодливого животного, чем коза. Стадо коров пасти легче, чем одну козу. Вы можете предложить ей лучшие сорта горных трав, но полезет она все равно за той, что растет в огороде у соседа.
В сорок третьем  семья переехала Ташкент. Там Володя поступил помощником токаря на минный завод, и, со свойственным ему любопытством и тягой к познанию, всерьез принялся изучать работу токарных станков.


                ***

Утро четвертого марта  сорок четвертого года взбудоражило все семейство Хавинсон. До американского континента яростные раскаты второй мировой войны докатывались еле слышимым эхом, но заявление  девятнадцатилетнего сына Джонатана всерьез обеспокоило родителей. Отец вот уже несколько минут стоял у окна, глядя на безлюдную в это время дорогу к пляжу, не проронив ни слова. Остальные молча сидели за столом - никто не осмеливался прервать его размышления. Постояв еще какое-то время в нерешительности, Бенджамин Хавинсон распахнул балконную дверь, и в комнату ворвался свежий атлантический воздух:
- Нет, это невозможно! Ты никуда не поедешь.
- Отец, - тихо, но с пугающей твердостью в голосе - начал Джонни, – я принял это решение и не собираюсь от него отступать. Я знаю, что причиняю этим вам с мамой боль, но ты должен понять меня, я долго размышлял, прежде, чем  записаться добровольцем в армию, но  после того, что я услышал от еврейских беженцев из Европы, которых мы встречали в феврале, ничто не может меня остановить. В  июне, после учебной подготовки нас отправят открывать второй фронт.
- Но, послушай, судьба этих людей меня волнует не меньше, чем тебя. Каждый день я молился, чтобы русские и англичане как можно быстрее разгромили фашистов и остановили этот чудовищный геноцид, а теперь, когда вступает американская армия, думаю, у Гитлера нет шансов. По-моему, здесь от тебя будет больше пользы. Я ни слова не сказал тебе, когда ты посреди года бросил занятия в университете и примчался, чтобы работать в «Объединенном призыве». Эти люди, бежавшие сюда, прибывают без денег, порой без документов, лишенные самого необходимого, и, мне кажется, что твоя помощь им больше пригодилась бы здесь.
- Отец, как ты можешь так говорить? Ты же сам слышал их, ты  знаешь о фабриках смерти по всей Европе!  Я не хочу и не могу отсиживаться здесь. А что касается беженцев, то, очевидно, что они больше нуждаются не в моем непосредственном участии, а в твоей финансовой помощи. К тому же, Дженни уже вполне способна меня заменить.
- Но Джонни, – не унимался отец.
- Все, хватит, - Мириам знаком попросила мужа замолчать – сынок, это самая тревожная новость, которую я  могла бы услышать, ты знаешь, что ты для меня значишь. Ты – вся моя жизнь, и сна мне теперь не будет, но я горжусь твоим решением, - она тяжело вздохнула и подошла к сыну -  в конце концов, хотя больше всего на свете я хотела бы, чтобы ты остался дома, на твоем месте я поступила бы так же!
В воздухе снова повисла пауза, и лишь четырнадцатилетняя сестренка Дженнифер, потянувшаяся к вазе с конфетами, кажется, не осознавала отчаянности такого шага. Для нее  старший брат уже был героем, и ей не терпелось увидеть его в военной форме.


***

- Теть Марусь, а можно я попробую на твоем станке?
- Ой, Володя, конечно! А я передохну пяток минут…
Рабочая смена у Маруси длилась двенадцать часов, потом бегом домой, а там тоже дел невпроворот: хозяйство, двое малых детей.
Отошла она от станка, присела на топчан в углу цеха, да и провалилась в сон. Провалилась мгновенно, так, как проваливается парашютист, шагнувший за борт. Гудели вокруг моторы, станки визжали так, что уши закладывало, но Маруся не слышала ни орущих станков, ни металлического визга, не чувствовала она вибрации, и только дальше несло ее в манящую черноту сна.
- Тетя Маруся! Тетя Маруся, просыпайся!
Открыла Маруся глаза. Что за черт! Присела на минутку, а мальчишка уже в бок толкает.
Вынырнула на мгновение из сна - чего тебе? – хочет спросить, а сон назад тянет: видит она кучерявую голову и снова в темноту  проваливается.
-Тетя Маруся, да просыпайся же, смена кончилась!
Как током шарахнуло от его слов! Должна была Маруся за смену отфрезеровать тридцать колпаков для минного детонатора. Если план не выполнить и двадцать девять сдать - могут вкатить строгий выговор, а если двадцать восемь - то и вовсе посадить за саботаж и срыв плана военного  производства. Подошла она с провалившимся сердцем к ящику для готовых изделий и почувствовала ту же звериную тоску, как тогда в тридцать седьмом, когда дождливой осенней ночью пришли за ее мужем. Наутро соседи здороваться перестали, хорошо, что дети, совсем маленькие еще – младшему только три месяца исполнилось, не понимали… 
А сейчас никак нельзя ей было детей сиротами оставить.
Сжалось все внутри, зажмурились глаза, и не было сил разомкнуть веки, страх, как цементом сковал. Неимоверным усилием распахнула их Маруся и… ахнула, глазам своим не могла поверить. Пересчитала – тридцать два. Размеры сверила, все точно сделано, так, как и положено.
- Как по батьке-то тебя, сынок?
- Лазаревич.
- Спас ты меня, Лазаревич, не знаю, как и благодарить. Ну, дай тебе Бог!



***

Этим августовским утром Бенджамин и Мириам, одетые во все темное, уже собирались уходить.
- Дженни, разве ты не пойдешь с нами на молитву?
- Нет, пап, сегодня прибывают новые беженцы из Европы, я с ребятами из «Объединенного призыва» должна встречать их.
- Но сегодня «Девятое ава», день наивысшей печали для нашего народа. В этот день были разрушены оба наших Храма.
- Знаю, но люди, которые прибудут сегодня, тоже полны печали, им потребуется помощь.
Бенджамин недовольно покачал головой и распахнул дверь, когда к дому подъехала черная машина, из которой вышли двое мужчин. Один был одет в строгий черный костюм, на другом была военная форма.
Протянув конверт, человек в военной форме сглотнул и  с видимым усилием тихо произнес:
- Сэр, Ваш сын героически погиб во время высадки в Нормандии, Америка гордится им.
Мириам, издав животный крик, упала  навзничь, потеряв сознание. Бенджамин  так и продолжал стоять, безвольно опустив руки вдоль тела и уставившись пустынным взглядом в лицо офицера. По щекам Дженни хлынули слезы, и, метнувшись к военному, она вырвала у него  конверт, протянутый ее отцу.




***
Закончилась первая смена в механическом цехе, позади двенадцать часов непрерывного гула, перемежающегося высокими визгливыми нотами токарно-режущих станков. Старший  мастер фрезерного участка Кожевников уставшей походкой, тяжело припадая на раненую правую ногу, осматривал начавший немного остывать к вечеру раскаленный нещадным ташкентским солнцем ангар. Все рабочие места уже убраны и подготовлены к следующей рабочей смене, только в дальнем углу на шпоночно-фрезерном станке худой кучерявый паренек увлеченно что-то замеряет штангенциркулем.
- Володя, ты  что, не наработался?
- Да я,  Иван Михайлович, понять хочу, можно ли повернуть заготовку таким образом, чтобы и канавку стружка не забивала, и размеры не сбивались…
- Ну, ладно-ладно,  изобретатель, давай, иди уже домой, а то и так ветром, поди, сдувает – ласково подтолкнул мастер парнишку.
Тот переступил, сделал было шаг, но вдруг как-то неловко подвернул ногу и свалился на кучу ветоши.
- Вот черт, онемела – Володя принялся  яростно растирать затекшую ногу.
Кожевников неуклюже подхватил его подмышки и помог дойти до раздевалки, приговаривая:
- Весу в  тебе, как у комара, как ты только  болванки от пола поднимаешь…доходяга…
И только когда  Володя уселся на лавку возле своего шкафчика, мастер, покачивая головой  и бормоча что-то себе под нос, вышел из цеха.

***

Советские войска форсировали Днепр и отогнали врага до самой границы. Украина была полностью освобождена. Пришло время собирать вещи и возвращаться домой.
Старший мастер токарного цеха Кожевников Иван Михайлович очень привязался к  худому  курчавому мальчишке, поэтому не мог не придти  попрощаться. Единственный сын Ивана Михайловича погиб на фронте еще в начале войны, и Володя за это время стал ему не просто другом и учеником,  а родным человеком.
Мастер прошел в комнату, повернулся лицом к его матери, помолчал несколько секунд и, сдерживая волнение, сказал:
- Твой сын будет великим токарем!
Женщина закрыла лицо руками и заплакала:
-Володя ведь не ходил в школу! У нас в семье все были образованными: и дед его, и прадед, а у нас с отцом и вовсе высшее образование.
Мастер ничего не сказал, повернулся и вышел.

***

Он стоял на пороге кабинета директрисы школы в военной форме с заколотым пустым рукавом при всех орденах, полученных на трех войнах:
- Дайте Либерману справку, что он учился у вас пятый, шестой и седьмой классы.
- Простите, я не могу ему дать такой справки, ведь он не учился!
- Но поймите, он талантливый парень, он все наверстает, и потом, он ведь не баклуши бил, а работал на военном заводе, где делал норму взрослого рабочего!
- Я все понимаю, но и вы поймите – это же противозаконно!
- Да отстань ты со своим законом! – вспылил мастер - я на фронте этот твой закон защищал, был ранен, контужен, переведен сюда, сутками не выходил из цеха, с такими вот мальчишками, как Володька, делал план, партия и правительство наградили меня орденами, и вот я стою перед тобой и прошу!
- При всем уважении к Вам, я не могу ему дать подобной справки.
- Ах ты, сукина дочь!- он тяжело опустился на стул — прости...я прошу, не надо ломать парню жизнь…

***

Вернувшись в Херсон, Либерманы  с удивлением обнаружили, что в квартире расположилась семья с тремя детьми и парализованным дедушкой. На пороге стояла   простоволосая усталая женщина с красными от стирки руками. Она  и рассказала, что их дом был разрушен при бомбардировке, и месяц назад в горисполкоме выдали ордер именно на это жилье. Растерянные женщины застыли друг против друга, не зная, что предпринять. Пауза затянулась. Бабушка устало опустилась на чемодан, тихо причитая: «Что же делать, что же делать...»
- Пошли в жилконтору, - дернул Володя мать за руку и, не дожидаясь, зашагал по ступенькам вниз.
В жилконторе им «популярно» объяснили, что, так как оплата за квартиру в течение 3-х лет не производилась, то и право на жилье семья Либерман потеряла.
; Но мы же были в эвакуации, а  здесь хозяйничали немцы — изумленно пробормотала мать Володи.
; Это ничего не значит — ядовито возразила толстая управдомша — кто хотел, договаривался заранее и оставлял деньги, а не драпал, сломя голову от страха. 
; И что же нам теперь делать? - с вызовом спросил Володя, стараясь не обращать внимания на колкость.
; Не знаю-не знаю — управдомша  злорадно окинула взглядом усталых женщин и сжавшего губы дерзкого подростка — идите в горисполком, может, вам другое жилье дадут — и хмыкнула напоследок.               
В приемной жилищного отдела горисполкома  сидело человек пятнадцать таких же горемык с чемоданами. Когда, наконец, подошла очередь, и мать с Володей зашли в кабинет,  они увидели за столом усталого седого фронтовика с обожженным лицом. Молча выслушав их историю, он так же молча написал что-то в блокноте, вырвал из него лист и сказал: «Поставьте на мою подпись печать у секретаря и идите по указанному здесь адресу. Там две комнаты, правда, без удобств, вас сейчас четверо, ничего другого все равно предложить не могу. Когда вернется с фронта хозяин, будет видно, может что-нибудь получше подберем.

                ***

Первого сентября Володя пришел в 8 класс новой школы, так как та, в которой он учился до войны, была разрушена во время боев за город. В 1943 году в школах ввели раздельное обучение мальчиков и девочек, поэтому в классе сидели, сверкая свежевымытыми и свежеподстриженными вихрами двадцать мальчишек. На последнем уроке Володю вызвала к доске учительница математики: «Ну, ребята, давайте освежим в памяти, на чем мы закончили занятия в прошлом году. Сейчас новенький расскажет нам о положительных и отрицательных числах, чем они отличаются друг от друга, а для наглядности нарисует численную ось».   
- Ну что же ты, бери мел, пиши.
Мальчишки, перешептываясь, оглядывали новенького. Володя сжался от стыда и унижения, он понятия не имел, о чем говорила учительница. Фальшивая справка, выпрошенная для него Кожевниковым, знаний в голове не прибавляла.
- Либерман, в чем дело, ты что, не знаешь?
Володя помотал опущенной головой.
; Так... ну, тогда... приведи пример простых дробей... не знаешь?! напиши уравнение с одним неизвестным...тоже мимо?  Замечательно! Чем же ты занимался в эвакуации, гусей пас? - под взрыв смеха одноклассников закончила учительница.
; Снаряды точил! - с пылающими щеками он выскочил из класса и, сжимая веки, чтобы не заплакать, бросился вон.
После звонка ватага ребят заскочила в туалет. Долговязый Женька, дружески хлопнув Володю по спине, позвал с ними на пустырь испытывать новый пистолет, найденный вчера в окопе за городом. После того, как из Херсона выгнали немцев, местные мальчишки все свободное время проводили на полях недавних боев, отыскивая всевозможное оружие разных калибров. У каждого уважающего себя пацана был целый арсенал, частью которого обменивались, разыгрывали в расшибалку и даже дарили на День рождения.

                ***
Услышав стук в окно, Володя выскочил на крыльцо. Веселая гурьба одноклассников уже заворачивала за угол дома, и только Женька, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, дожидался друга:
; Да брось ты свои учебники, айда с нами. Витька нашел новенький «вальтер» и целую обойму к нему, идем на пустырь, он обещал всем дать стрельнуть.               
Володя растерянно оглянулся на разложенные на столе книги. После школы до самой ночи, затирая учебники до дыр, он сидел, нагоняя программу. Но в этот раз искушение было слишком велико — отказаться почувствовать в руке тяжелый холод настоящего «вальтера» - было выше его сил. Крикнув матери, чтобы не волновалась, он следом за Женькой побежал догонять приятелей.

                ***
- Ну что, Либерман, последнюю контрольную ты написал очень неплохо. Выходи к доске, посмотрим, как ты будешь себя чувствовать с ней один на один, не прячась за спины товарищей, - учительница с ехидцей протянула ему мелок — реши написанные уравнения, вслух объясняя свои действия.
Когда мел бойко застучал по доске, а Володя начал подробное объяснение, математичка удивленно обернулась и с интересом смотрела на ученика, так быстро наверставшего чудовищный провал в учебе.
; Так-так, молодец, решил все правильно, а теперь вот такой пример посложнее попробуй — она что-то быстро написала на доске.               
Володя, на мгновение задумавшись, дописал ответ.         
Учительница озадаченно сверила решение со своим, записанным в тетради и протянула:
; все верно...Ну, а вот такую задачку, сможешь? — женщина вошла в азарт, и ей уже самой стало интересно насколько мальчишка смог наверстать упущенное.
Володя что-то быстро начал писать на доске, задумался, стер, снова написал, снова стер, наконец, обернулся и, виновато улыбнувшись, пожал плечами:
; я пока в этом месте не очень понял...
Учительница, похлопав его по плечу, подтолкнула на место:
- да ты и так у нас просто молодцом! Последняя задача была из следующего материала, — она хитровато подмигнула — я вам его завтра буду объяснять.

К концу девятого класса Володя был уже одним из лучших учеников. Выпускные сдал на отлично. Нужно было думать, куда поступать.

                ***
В редкие дни, когда Женька приглашал Володю к себе домой, он всегда с радостью бывал у них. Отец Женьки был известным в Херсоне хирургом. Его домашний кабинет просто поражал обилием книг. Володя как завороженный листал анатомический атлас, засыпая главу семейства бесконечными до неприличия вопросами.
- Геннадий Борисович, так что же, кость сверлят прямо насквозь?
- Ну да, и в отверстии фиксируют спицу.
; А потом?
; А потом, когда кость срастается, спицы извлекают. Человеческий организм сложная и самовосстанавливающаяся машина. Знаете мальчишки, а я по хорошему завидую вам.  Вы живете в удивительное время. Наука стоит на пороге грандиозных открытий. Мое поколение сделало важные шаги в медицине, но вашему поколению предстоит расширить эти знания, раскрутить сложную и удивительную машину человеческого тела на винтики, понять, как она действительно работает.
Володя, не отрываясь, разглядывал разворот со схемой кровеносной системы.
- Представь, все эти артерии вплоть до мельчайших капилляров разносят с кровью кислород и топливо к тканям, а вены отбирают углекислоту и продукты жизнедеятельности  24 часа в сутки, 365 дней в году. Если происходит порез или ссадина, тромбоциты запечатывают рану, а лейкоциты, безошибочно определив вторжение микробов, бросаются на их уничтожение, погибая в этой борьбе как двадцать восемь панфиловцев. Мы этого даже не замечаем, когда атака отбита, и болеем, если их сил не хватает.
- Геннадий Борисович, а как они узнают, что микробы это враги?
- А вот это еще предстоит выяснить.  Знаешь что, а заходите в четверг с Женькой ко мне в госпиталь после пяти, я покажу вам в микроскоп, как выглядят микробы.
Володя стал просто одержим медициной, видел себя только врачом - ученым и экспериментатором.
; Володя, почему ты так поздно? Когда ты собираешься делать уроки?
; Мама, я их уже сделал в школьной библиотеке. Мы сегодня с Женькой были у его отца в госпитале. Кстати, мам, а ты знала, что везде - на руках, на столах, на тарелках, даже только что вымытых, на самой чистой поверхности миллионы и миллионы микробов! Я их видел сегодня сам в микроскоп! Все решено: у меня приличный аттестат, я хорошо подготовлен. Не сомневаюсь, что сдам экзамены в медицинский на отлично! Вот и Женькин папа советует...
- Нет, Володенька, мы как раз говорили сегодня на эту тему с Адой. В Одесском медицинском не дают общежития, а у нас нет денег, и мы не сможем тебе помочь снимать жилье.  Да и стипендия в гражданском вузе маленькая: даже если снимать самый плохонький угол с кем-то напополам, ничего не останется. А у нас никого нет в Одессе, тебе не у кого будет остановиться. В общем, нам не потянуть учебу в медицинском. Ада говорит, что нужно поступать в мореходку. И стипендия там, как у военных, повышенная и общежитие бесплатное.
- Мама, ну какая еще мореходка?! Там же казарменное положение и военная дисциплина! Я не пойду в мореходку. Я вообще тогда не пойду учиться.
- Володя, разве не здорово быть моряком?
- Нет, не здорово. Я же сказал, что хочу быть врачом.
; Я понимаю, но если тебе категорически не нравится наш педагогический, то в Одессе остается только мореходка или водный институт. Общежитие предоставляют только там.
                ***
Всю неделю Володя пребывал в подавленном состоянии. Не было даже желания продолжать учиться. Он совсем было потерял всякий стимул. Однажды после школы забрел в городскую библиотеку:
- Простите, а у вас есть книги про порт?
- Про какой порт?
- Про морской... или речной. Вообще какие-нибудь книги про порт, портовые машины,  их устройство?
- Сейчас поищем... вот... не художественные книги, ведь так?
- Нет, не художественные.
-Есть про портовые краны. Будешь читать?
; Буду, спасибо. Я сяду в зале, но если Вы найдете что-то интересное, махните мне, пожалуйста.
Преодолевая апатию, Володя начал листать том. Страница за страницей, ему открывался удивительный мир сложных портовых машин, пронизанных километрами электрических кабелей, сходящихся к релейным каскадам, подобно нервным волокнам, сплетающимся в спинной мозг, опутанных гидравлическими шлангами, словно кровеносными сосудами. Лишь когда библиотекарша деликатно похлопала его по плечу, сообщая, что библиотека закрывается, Володя оторвался от чтения.
; Что ж, значит водный, - решил он, захлопывая книгу.

Глава 2

На первых лекциях в институте Володя изо всех сил напрягался, пытаясь понять преподавателей. Сидел и сам себе удивлялся, вроде способный к учению был всегда, а тут вдруг резко поглупел - так за предыдущие два года устал организм от учебы, что сознание непроницаемым для знаний стало, словно линия Маннергейма, и никакой силы воли не хватало, чтобы пробиться сквозь эту защиту.  Решил он не ходить больше на лекции. А какой смысл? Бывает, что объестся человек, например, апельсинами, и такая аллергия  у организма вырабатывается, что не принимает он их больше совсем, вот и с учебой, видимо, это случилось.

***

Шел как-то днем Володя по улице и, увидев надпись «Народный суд», решил зайти. А там как раз было открытое заседание – судились соседи по коммунальной квартире. Из-за чего был спор, непонятно, начало-то он пропустил. Когда зашел, судья - пухлая одесситка, рассматривала вещественное доказательство – кастрюлю с супом, в которую соседи всякого мусора набросали. А надо сказать, суд в Одессе, это не суд где-нибудь в Москве. Суд в Одессе - это театр комедии и трагедии сразу,  это действо уникальное, здесь люди не сдерживают своих эмоций, плачут от смеха и страданий, чаще конечно от смеха, но бывают здесь и драмы такой остроты, что Шекспиру  не выдумать.
Вот только «актеры» играли так, что Станиславский бы лопнул от  зависти.
Ходил теперь Володя в суд каждый день. Театры ему больше были не интересны, там лживо все казалось, поддельно как-то. На всякие дела он в суде насмотрелся: и разводы наблюдал и примирения. Однажды очень интересное дело слушал, которое даже вошло потом в учебники по юриспруденции. В конце сороковых в стране, как, впрочем, и последующие тридцать лет, был страшный дефицит практически всех товаров, особенно  тканей, и цены на отдельные виды на черном рынке порой в десять, а то и в двадцать раз превышали государственные. Некая одесская артель шила детских плюшевых мишек. Плюш брали по государственной цене на складе, лимит – на триста мишек в месяц. Мишек шили, сдавали в магазин, потом через своих людей скупали все игрушки в магазинах назад, снова плюшу у государства закупали, мишек снова в магазины сдавали, а материал по ценам черного рынка в двадцать раз дороже распродавали. И снова круг. Если какую игрушку и покупали мамаши для своего любимого чада, этот экземпляр и дошивали, материал все равно каждый раз оставался. Таким образом, они несколько лет работали и только деньги лопатой гребли. Погорели, как все великие разведчики - на случайности. Продавщица, молодая девчонка, нечаянно перьевой ручкой поставила  кляксу на лапе, испугалась, что у нее из зарплаты вычтут, и старательно сбагрила этого медведя покупателю при первой же возможности. Очень удивилась девочка, когда та же игрушка через некоторое время снова к ней вернулась. Рассказала она обо всем знакомому курсанту. А времена тогда были не простые, народу всюду вредители мерещились. Решил парень, будто шпионы шифровки в плюше передают. Он провел собственное расследование, пометил всех медведей аккуратненько, а когда они все меченые вернулись, кинулся в НКВД.
Володя неделю на слушания ходил, очень интересно было. Все-таки придумают же люди! Но наглядно показало дело - не бывает идеальных преступлений. Даже гений может погореть на случайности.
Но время шло, суд - это, конечно, очень интересно, но от сдачи сессии исправное посещение народного суда не освобождало. Сессию Володя сдал еле-еле, что называется «на брюхе прополз», точнее на шпаргалках. Второй семестр он уже учился, как положено. Полугодичного отдыха хватило, чтобы напитаться сил.
Пришло долгожданное лето, каникулы - время ехать домой.

***

Дома обстановка была очень напряженной: отец на фронте был несколько раз ранен и контужен, и сейчас у него медленно, но верно «ехала крыша»: он был раздражителен, часто выходил из себя, бывали случаи, когда кидался на мать без малейших на то оснований. Конечно, нужно было относиться с пониманием к этой ситуации, помнить о тяжелой контузии, нужно было осознать, это поведение – результат болезни, но категоричный Володя видел в этом только несправедливость и дурное обращение с матерью, а в причинах не хотел разбираться. Однажды, когда отец в очередной раз поднял на мать руку, он подошел, посмотрел ему в глаза и сказал:
- Я тебя предупреждал, чтобы ты так больше не делал?
Папаша Лазарь широко открыл рот, но слова не вылетели из его горла, их остановил кулак сына, врезавшийся в живот, и со стекленеющим взглядом он молча повалился на пол, судорожно хватая воздух.
- Володя, ты что!
- Сынок!
Тетка с матерью кричали нечто невразумительное, пытались успокоить и оттащить его, закрывая Лазаря своими телами, хотя Володя вовсе не собирался продолжать расправу, а сам в растерянности пытался поднять лежащего на полу отца.
После этого отец и вправду перестал кричать на мать, он больше вообще ни с кем не разговаривал, не общался, не садился за стол. Словно тень бродил по квартире, иногда, когда он сидел в углу, было слышно его тихое бормотание на святом языке. С утра до вечера он читал наизусть псалмы Давида, но ни Володя, ни кто другой не понимали этого бормотания. Эти слова звучали, словно из другого мира, другой, давно ушедшей эпохи, приплывали из того времени, когда он четырехлетним мальчишкой с огромными ясными глазами бегал между скамейками синагоги, теряя ермолку. Эти слова приплывали оттуда, где мужчины с библейскими лицами надевали непонятные коробочки на голову и накручивали такие забавные ремешки на руку, накрываясь большими белыми полотенцами. Но этот ребенок уже давно вырос и забыл слова святого языка. Теперь у него, как и у остальных, была другая религия. Теперь, как и миллионы других советских граждан, он должен был поклоняться святой троице – Марксу, Энгельсу, Ленину и славить великого апостола – Сталина.
Избегая домашнего дискомфорта, Володя много времени проводил со своими школьными приятелями, хотя порой с ними ему было скучновато.
В середине августа из Москвы приехала погостить старинная мамина подруга со своими дочерьми.
-Володя познакомься, это Оля, а это Маша.
Перед Володей стояли симпатичная серьезная девушка с черными волосами и округлыми, мягкими чертами лица и озорная кудрявая темноволосая девочка лет семи.
- Очень приятно.

***
С Ольгой они проводил дни напролет: гуляли по городу, ходили на пляж, плавали на многочисленные необитаемые и дикие острова днепровских плавней. Он рассказывал ей о своих приключениях в Средней Азии - как сражался со сворами собак, когда воровал яблоки, как ковал ножи, как играл на ташкентском базаре в орехи, принося домой в голодное суровое время каждый вечер мешок грецких орехов. Он умел рассказывать, а она слушала, смотря на него большими зелеными глазами, то смеясь, то удивляясь услышанному, но все чаще они оба, замолкая, смущенно смотрели друг другу в глаза, не зная, что сказать. Домой они приходили очень поздно. Это не могло не беспокоить их родителей, и мягко, но настойчиво их просили брать с собой на прогулки Олину сестренку. Конечно, наивно было думать, что Володя позволил бы себе «лишнего». Дело было даже не в воспитании, откровенно говоря, при полном бесстрашии и уверенности в себе, он был очень застенчив с девушками. Но родители все же волновались, и потому теперь всюду с ними была Маша, как некая, довольно странная, гарантия непорочности их отношений.
В августе вода в Днепре - как парное молоко. Да и деньки стояли ясные и теплые, большую часть времени компания проводила на пляже, а главное, Маша в воде все время плескалась, разговору не мешала.
- Сейчас в Москве такой антисемитизм, просто ужас. Мама боялась, что меня в институт не примут, но я все же поступила. Говорят, какая-то мизерная квота есть, так вот я, наверно, в нее и проскочила.
- Как в царской России, видимо, скоро черту оседлости введут.
Он пытался шутить, только почему-то Оленьке было не смешно - в Москве еврейский вопрос в конце сороковых стоял несколько острее, чем на Украине.
- Володя, ты зря улыбаешься, в Германии тоже начиналось постепенно, а потом людей газом травили и жгли в печах.
-  Знаю, но мы же не в Германии. Я не чувствую здесь особого антисемитизма, да и потом Сталин не антисемит. Я слышал, что до войны здесь в тюрьму сажали только за слово «жид». Даже анекдот такой ходил:
«Подходит один мужик к другому и спрашивает:
- Ты что здесь делаешь?
А тот отвечает:
- Да вот, трамвай подъеврееваю...»   Правда, после войны все несколько изменилось. Как-то я проходил мимо одного двора по дороге в школу, меня мальчишки «Зямой» стали дразнить и камни бросать. Я тогда завернул в газетку стальную трубу, и в очередной раз, проходя мимо этого двора,  ударил одного по плечу газеткой.
- И что дальше?
- А дальше он упал как подкошенный, я, видимо, ему ключицу сломал. Больше не дразнили.
- Не знаю я, чем это все кончится, по моему это все идет к… Смотри, вот поганка, только что была в воде, а уже где-то спряталась!
Посмотрел Володя на реку, а Машиной головки нигде не видно. У Володи екнуло сердце -  не похоже, чтобы баловалась девочка. Рванул к реке, ноги песок, словно миксером взбивают.  Врезался, как торпеда в легкую днепровскую волну. Увидел под водой девочку, подплыл  в два гребка, схватил ее и на берег, а она уж не шевелится. Представил Володя, как домой придет и скажет матери: «Утонула ваша дочурка» - словно тысячи струн где-то глубоко внутри оборвались. Оля стояла рядом  молча, лицо хуже, чем у утопленницы, в глазах ни слезинки, только безумная пустота.
Руки на грудь, раз, два, три, четыре - искусственное дыхание, и снова раз, два, три, четыре, выдох рот в рот… Да только зря все, не бьется сердце девочки. Сначала секунды в минуты превратились, потом в часы, теперь вечностью каждое мгновение потянулось, кажется, уж век сменился, и эпоха, только он один с этой девочкой на руках здесь. Понимал Володя, что нет возврата оттуда, где она сейчас, знал, что напрасно все, но продолжал: раз, два, три… И с губ его слетали мольбы к Всевышнему, только не замечал он, что на святом языке шептал, иначе очень бы удивился, потому что забыл давно эти слова. Молил Всевышнего, а сам продолжал: раз, два, три…и вдруг - чудо это было или усилия его оправдались? - только закашлялась девочка и заплакала. Как тысячетонный груз с плеч упал, позабыл разом Володя все свои клятвы Господу, улыбнулся устало - понятно, это его собственные усилия Машку с того света вытащили.

***
Последний день вместе - утром поезд в Москву. Молча просидели они весь день на берегу Днепра. А что говорить? Люди взрослые, никаких иллюзий. Договорились не писать друг другу - так лучше, что зря душу терзать?!
Глубокой ночью, когда все давно легли, она пришла к нему на веранду, где он спал. Были объятия, они жарко целовали друг друга. Володе хотелось прижать эту такую ставшую родной ему  девочку как можно ближе к себе, хотелось целовать каждую клеточку ее тела, хотелось… но, конечно, он не мог позволить себе большего. А утром Володя проводил ее до поезда, и внутри разлилась огромная, бездонная и бескрайняя пустота. С ним это было впервые, впервые в голове не было никаких мыслей, он ни о чем не думал. Просто шел, просто ел, просто ложился спать и вставал утром. Время существовало отдельно от него, он не ощущал его движения.

***

Нужно было наверстывать учебу за первый курс. Буханка хлеба да учебники – вот и  весь рацион на день. Скучно и нудно прошел учебный год, как путь бедуина в далекой Сахаре. Сессию он сдал досрочно - нужно было везти отца на обследование  в психиатрическую клинику в Днепропетровск.
Дома лежало письмо, которое он ждал весь год, и уже отчаялся получить, они ведь договорились не писать друг другу. Нарушить свое обещание первым он не мог, потому что не знал ее чувств, не знал, хотела ли получить его письмо. Он боялся быть навязчивым, но в душе продолжал ждать и надеяться.
В письме Оля была немногословна:
Здравствуй, Володя. Я помню, о чем мы с тобой договаривались, я помню, что обещали не писать друг другу. Много раз я садилась за стол и писала тебе, но так и не отправила ни одного письма. Прошел целый год, и вот сейчас я все-таки решилась. Пятого июля я приезжаю на две недели к бабушке с дедушкой в Кривой Рог, и больше всего на свете я хотела бы увидеть тебя. Если ты  хочешь нашей встречи и сможешь приехать – я буду ждать, если нет - я больше тебе не напишу.

Конечно, он обязательно будет там, чего бы это ему не стоило, но вот беда - обследование отцу назначено как раз на первое июля. Правда, лежать в клинике он должен будет не меньше месяца, а, значит, из Днепропетровска можно махнуть в Кривой Рог.

***

Отца положили  на обследование. Володя ночевал четыре дня в больнице на стульях,  чтобы днем водить отца на  консультации, да и не уехать было домой - билетов на поезд не достать. Сдав сессию раньше срока, он и так с трудом купил билеты. А пока был в Днепропетровске, закончился учебный год в большинстве институтов, кроме того, наступил сезон отпусков.
- Как же быть, как попасть в Кривой Рог? - сверлило в мозгу. К несчастью, кроме него, еще сотням таких же, кровь из носу, куда-то нужно было попасть: кому домой, кому на похороны, кому на свадьбу. И люди пытались любым способом влезть «зайцами» в поезд, хоть на крышу, хоть на подножку, да только и милиция не дремала: на перроне стояло оцепление,  милицейские патрули рядом с каждым вагоном. Володя посмотрел, прикинул и решил, что не выгорит здесь ничего «зайцам», не удастся прошмыгнуть в вагон. Он  рванул в аэропорт - а там не лучше. Пробежался по всем кассам – оказалось, на неделю вперед было все раскуплено, да и контроль здесь никак не меньше, чем на вокзале.
Володя вспомнил, что со вчерашнего дня ничего не ел. Забрел в буфет, купил там пирожок с чаем. Задумчиво жуя, уставился в одну точку – все пытался придумать, как попасть  к Оле.
- Эй, парень, парень, что с тобой? – затряс его за плечо какой-то мужичок – гляди, вон муха к тебе в стакан попала, сейчас проглотишь!
- Да? Что? Все со мной в порядке, задумался, видимо.
- А чего грустный такой?
- Да мне к девушке надо попасть в Кривой Рог. Из Москвы она приехала, через пять дней уезжает, а я не видел ее год, и очень мне ее увидеть нужно, а тут вон… – он махнул в сторону суматошной толпы.
- Да, дела…проблема…  ну, так и быть, слушай меня, я  лечу как раз в ту сторону, запчасти на машинотракторную станцию везу, заправиться сел, через час вылетаю. Но
здесь мне тебя не провести на борт, сам видишь – все оцеплено. Слышь, ты поди-ка сюда… - он подвел Володю к окну – Видишь поле, а за ним холм?
- Ну….
- Так вот, иди сейчас туда, я взлечу, а за холмом сяду, чтобы меня не видно было диспетчерам. Тут километров пять. Все, дуй давай! Через час взлет.
- Так Вы что, пилот?
- Дуй давай, тебе говорят!

Володя разогнался,  шаги все быстрее и быстрее. Дядька сказал, что через час у него взлет, а пройти с пяток километров нужно. Вот только как ни ускоряется Володя, а холм все не приближается... Вот он уже бегом бросился, дыхание перехватило, а цель ближе не становится – пошутил, что ли мужик, здесь не пять, а все десять километров будут! Расстояния в степи обманчивы. Кажется, что совсем рядом холмик, буквально два шага пройти, а на самом деле идешь, идешь, а он как был впереди в двух шагах, так там и маячит,  не приближается.
Наконец, добежал Володя до холма, спустился вниз по другую сторону, но не увидел никакого самолета и в помине.
- Ну, конечно, посмеялись надо мной, а я - дурак «купился», побежал. Вот идиот!
Сел в поле, чтобы продышаться, отдохнуть и назад брести. Вдруг где-то  вдалеке  послышался рокот, а за ним и сам «кукурузник»-одномоторник  стрекозой выплыл из-за холма и пошел на посадку.
- Ну, лезь назад!
У такого самолета две полости . Но сзади, где место для пассажира, огромный ящик стоял, и Володя никак там не мог поместиться.
- А куда садиться-то? Здесь ящик!
- Слушай парень, я же сказал, что везу запчасти на МТС, что ты мне мозги компостируешь! Ты летишь иль нет? Залазь на ящик и за стекло держись.
Самолет затарахтел, затрясся, и понесло его, не спеша вперед. Колеса оторвались от неровной поверхности, и по мере того, как поток воздуха сильнее набегал Володе  в лицо, ему страшно становилось: самолет не высоко летел, может метров двести - триста над землей, а все один черт, падать-то – больно. Он вцепился в защитный щиток так, что   руки побелели, ноги затекли, казалось, потоком воздуха того гляди сдует.
Изредка кинув взгляд вниз, он видел, как медленно, неспешно проплывали под ним поля. Часа три, а может и больше прошло, наконец, пошел самолет на снижение.
- Слышь, - повернулся к нему пилот, и заорал, что есть мочи – я тебя тут высажу, а то мне по балде дадут, если я с тобой на аэродром! Тут недалеко, дойдешь!
Поблагодарив летчика, Володя нетвердыми ногами ступил на землю, и почувствовал,   что ноги не слушаются, словно ватные, подламываются, не держат тело,  как будто тысячи иголок разом впились в кожу.  Кое-как разошелся - темнело уже, а идти прилично…

***

Встреча с Олей получилась жаркой - попал маятник любви в резонанс их чувств, накрыл горной лавиной. Дни пролетели, как один миг, и пришла пора снова расставаться.
- Володя, ты будешь писать?
- Конечно, я буду писать и ждать твоих писем. Мы обязательно будем вместе! Я хочу, чтобы ты была моей женой.
- Я тоже хочу, но пока об этом рано.
- Приезжай летом, в следующем году.
- Я люблю тебя!



***

Отца оставили в психиатрической клинике на лечении до двенадцатого сентября, потому в Одессу на учебу он прибыл вечерним поездом пятнадцатого, после того как съездил за папой в Днепропетровск. Уже изголодавшись по учебе, в приподнятом настроении брел с вокзала в свое общежитие пешком, наслаждаясь мягкой прохладой вечерней Одессы.
В  Доме культуры имени  Горького, как всегда по субботам, были танцы.
- Ну, ты, бля, крыса, тебя, кажется, предупреждали, чтобы мы тебя здесь больше не видели, - трое молодых парней в форме одесской мореходки окружили студента-водника.
Какие танцы в Одессе без драки? Но  трое забияк  даже не предполагали, что этот вечер войдет в анналы истории, и будет вспоминаться многими поколениями студентов.
- Ну, давайте, выйдем, – не очень уверенно предложил узкоплечий парень морякам, первым направившись к выходу.
- Давай, давай иди, придурок – самый здоровый из моряков отвесил пренебрежительный подзатыльник идущему впереди, впрочем, этот выпад остался без ответа.
Выйдя из дверей Дома культуры, парень резко рванул с крыльца, один из преследователей сорвался с места, готовый догнать паршивца, но со стоном повалился на землю, тут же получив оглушительный удар бутылкой по голове. По его лицу хлынула кровь вперемешку с дешевым молдавским вином. Со всех сторон на воинственную троицу посыпались тумаки. Вскоре, когда стих ураган ударов, узкоплечий парень, присев на корточки, приподнял за волосы окровавленную голову того самого, что отвесил ему в клубе подзатыльник:
- Это чтобы я тебя здесь больше не видел!

Решив сделать крюк, Володя спустился вниз к набережной, чтобы полюбоваться огнями города, отраженными зеркальной поверхностью Черного моря.

Хромая на левую ногу, и рассматривая дорогу перед собой тем глазом, что распух меньше другого и еще еле-еле открывался, морячок вбежал в здание общежития мореходки и, облокотившись на плечо дежурного, отчаянно ударил по кнопке сирены. Страшный рев «боевой тревоги» в один миг оглушил обитателей общежития. Те, кто уже улегся спать, вскакивали с постелей, судорожно натягивая штаны. Со всех этажей на лестницы выбегали толпы поправляющих на бегу одежду молодых парней и табунами устремлялись вниз.
- Водники! – завопил побитый, и вся орда, вывалившись на улицу, разбилась по ротам и отделениям.
Прохожие провожали удивленными взглядами  бегущую в сторону общежития водного института, как называли в народе ОИИМФ, толпу моряков.
Ворвавшись в общежитие, они принялись крушить все, что попадало под руки, включая мебель и физиономии случайно оказавшихся в вестибюле студентов.
Последние кинулись по этажам общежития, колотя в двери комнат ножками от стульев и чайниками. В отличие от мореходки, в стенах которой царили военные порядки, в гражданском институте не было предусмотрено сигнала боевой тревоги, поэтому оповещение чуть затянулось, давая морякам фору. Наконец, на всех этажах захлопали двери, некоторые студенты выбегали в одних трусах и вихрем сбегали по лестнице, попадая под шквал ударов противника. Все коридоры охватило студенческое сражение, но основная битва переместилась в столовую. Табуретки и ножки от столов мелькали в руках распаленных пацанов, как реквизит цирковых жонглеров.  Преподавательский состав уже был поднят на ноги, а весь город заполнил звук милицейских свистков.

Подойдя к общежитию, Володя с изумлением увидел толпу дерущихся. Собственно, потасовки между курсантами мореходки и студентами его Alma mater были весьма регулярным событием, но такая многочисленная битва случилась впервые. Настоящее же удивление его ждало внутри: десятки парней со страшным криком и ругательствами молотивших друг друга,  чем попало, не меньшее число поверженных, лежащих вокруг, пятна крови из разбитых носов и ртов, забрызгавшие  пол и стены. Пробираясь вглубь здания по коридору и закрываясь чемоданом от случайных ударов, он вдруг услышал громкий возглас своего соседа по комнате:
- Володька, давай сюда!
Он едва поднял глаза на приятеля, как сзади совсем близко раздался вопль, похожий на крик дикого бабуина, и воздух взорвал свист запущенного с большой скоростью предмета. Боковым зрением Володя успел увидеть стремительно летящий прямо ему в голову массивный табурет, но в последний момент чья-то рука резко остановила его на лету. Огромный парень в форме мореходного училища одной рукой мертвой хваткой держал за плечи нападающего, одновременно другой  подталкивая Володю:   
- Чего стоишь, иди, давай, быстрее!
Володя с благодарностью посмотрел на атлета, рост которого, по всей видимости, уходил за два метра. Лицо его показалось смутно знакомым, но где и при каких обстоятельствах они могли встречаться - в голову не пришло. В этот момент в здание ворвалась милицейская группа, растаскивая распаленных драчунов по разным углам, а особо агрессивных связывала попарно толстым тросом и распихивала по милицейским фургонам.


                ***

После четвертого курса летом студентов-водников отправили на  военные сборы для присвоения офицерского звания.
Володя проходил их по специальности военного водолаза. Это было славное время, которое он часто потом вспоминал. Во время учебы студенты жили голодно, на мизерную стипендию, основной едой были хлеб и картошка. На базе же водолазов кормили, как в Кремле: мясо, овощи, шоколад, на ужин давали красное вино. Тренировки проходили на море, а погода в тот год стояла отменная. Володе казалось - еще немного, и его «будка» не поместится в водолазном шлеме. Мичман, который их курировал, студентов жалел и не особенно напрягал с нагрузками:
- Товарищи студенты, сегодня тренировки в барокамере. Сильно мы вас давить не будем - 6 атмосфер. И еще очень рекомендую не пердеть, сидеть вам там восемь часов.

На пятом курсе Володе разрешили делать диплом-проект. Он спроектировал установку для загрузки судов сыпучими грузами. На защите поводов для тревоги не было, он получил «отлично».
Оставалось самая малость – распределение. Все стремились остаться в Одессе, либо же, на худой конец, попасть в Николаев - тоже не далеко. За теплое место под солнцем сражались «подкупом и угрозой, шантажом и обманом», поднимались на ноги родственники и знакомые, привлекались все возможные зацепки, и, тем не менее, на распределение выпускники шли взволнованные - никто не хотел покидать солнечного побережья Черного моря. Володя знал, что связей у него нет, а потому просто написал в заявлении: «Прошу направить в порт города Корсакова». Южная оконечность Сахалина! Самая удаленная точка на просторах огромного Советского Союза. Он рассуждал, что в Одессе пробиться будет в десятки раз сложнее, играют роль связи, знакомства, и прочее… что угодно, только не деловые качества или не они в первую очередь. А там, на краю земли, где он будет чуть ли не единственным дипломированным специалистом, быть может, он добьется большего.

Вызывали по одному. В зал, где сидела комиссия, заходили на «ватных» ногах.
- Володька, ты как всегда - само спокойствие! Тебя что, не волнует твоя судьба?
- Волнует, просто я думаю, у меня нет конкурентов.

Настал его черед.
Совершенно спокойно, без нервозности и волнения зашел в зал.
- Владимир Либерман?
- Да.
- Вы написали заявление в город Корсаков, но у нас к Вам будет иное предложение.
Надо сказать, эта фраза его очень удивила, в это время в разговор вмешался пожилой мужчина, сидевший в углу.
- Мы видели Ваш дипломный проект, нам специалистов, вроде Вас, здорово не хватает, предлагаем Вам работать в Министерстве обороны.
- Хорошо.
Будто от их предложения я могу отказаться! – улыбнулся он про себя и взял направление.
Перед отъездом, прощаясь с общежитием, которое было ему домом долгих  голодных пять лет, зашел в столовую и с усмешкой окинул взглядом прикрученные к полу после той памятной драки ножки скамеек.

***

Приехал Володя в Хабаровск, а дальше что? Адрес был указан странный: Хабаровск-6. А где он, этот шестой Хабаровск? Решил спросить на почте:
- Здравствуйте, вы не поможете мне найти этот адрес?
Дородная тетя посмотрела в листок и изобразила улыбку всеми своими железными зубами.
- Подождите минутку молодой человек, одну минутку, уж будьте любезны.
Володя удивился, надо же какой обходительный народ на Дальнем Востоке! Впрочем, его удивление рассеялось и все встало на свои места, когда, спустя несколько минут, рядом с почтой заскрипел тормозами милицейский газик.
- Пройдемте с нами, товарищ, - сказал с порога человек в форме и тоже как-то  неестественно улыбнулся.
Привезли его в отдел.
- Откуда у Вас этот адресочек, гражданин? - уже без всякой улыбки произнес оперативник.
На этот раз улыбнулся Володя и так же официально, будто передразнивая, произнес:
- Да вот, товарищ милиционер, направление на работу получил от Министерства обороны Союза Советских Социалистических республик.
Специально полностью и четко, делая ударение на каждом слове, он чеканил название грозного ведомства, протягивая бумагу с серпом и молотом, заверенную гербовой печатью.
Лейтенант прочитал направление и сделал телефонный звонок.
- Пожалуйста, можете подождать у меня, сейчас за Вами приедут.
Через двадцать минут в кабинет зашли двое из госбезопасности, снова тщательно проверили документы, посадили в машину и повезли.
Машина быстро выскочила из города на шоссе, и, пройдя по трассе километров пятнадцать, свернула на малоприметном перекрестке в лес. Дальше дорога проходила все время по тайге. Километров через пять показался контрольно-пропускной пункт. Там попросили всех выйти, посмотрели документы, отдали честь. Когда трогались, за окном слышался отчаянный лай сторожевых псов. Через пару километров снова проверка, точно такая же.
- Да, серьезная охрана, - с улыбкой произнес Владимир.
- Особо секретное военное производство, - ответил сидевший рядом чекист.
Подумать только - завод с городком обслуживающего персонала в диаметре километров пятнадцать, и кольцо безопасности, опоясывающее секретный объект, не меньшей ширины! А затеряно это все в дремучей тайге. Вот, например, Израиль - весь поперек всего-то шестьдесят километров. Как там такой объект разместишь?
 А Люксембург? Можно было б сразу всю страну колючей проволокой обносить. А здесь две тысячи квадратных километров затерялись где-то на бескрайних просторах, и - пойди, отыщи.



***

Все сотрудники военного завода невыездные, без особого разрешения покидать территорию никому было нельзя. Тут, конечно, и неплохая библиотека, и кинозал, да и отменная столовая, но все же лагерь - он и есть лагерь, хоть и комфортабельный. От этой мысли только  одно спасение Володе – работа. Главный технолог уже скрываться от него стал - каждый день молодой инженер ходит, задания просит.
- Вот неймется человеку, сидел бы как все, так ведь нет, выдашь ему задание на две недели - на следующий день приходит, мол, все сделано, извольте еще – сетовал Володин начальник.
Люди в неволе озлобляются. Даже когда вроде бы и бытовые условия хорошие, отсутствие свободы давит, как пресс, незаметно людей превращает в зверье. Одно развлечение в заводском общежитии знали – водку. Соберутся вечером - и понеслась: коллектив мужской, кто отказывался со всеми пить, того гнули, пока выделываться не прекратит. В тот вечер, как обычно, сидели, выпивали, вдруг кто-то вспомнил:
- А где новенький?
- Да черт его знает!
- Так позовите, как же так, не порядок! Что же мы, не люди что ли? О молодежи заботься нужно, помогать в коллективе адаптироваться, уга-га!
- Владимир, что же ты здесь, пойдем с нами, выпьем, посидим.
- Да нет спасибо, я прогуляться по территории собрался, осмотреться. Я вообще не пью.
- Да брось, пойдем, успеешь еще осмотреться, никуда все равно отсюда не денешься!
- Правда, спасибо, но я не хочу.
- Ты что же нас не уважаешь? – вскипятился здоровый, как буйвол, человек с мохнатыми  руками и огромными пудовыми кулаками.
- Я вас ни капли не уважаю, ни на грамм! За что мне вас уважать?
Яростью глаза налились у амбала, аж перекосило его от такой наглости. Но Володя пять лет прожил в мужском общежитии, знал - гнуться нельзя: один раз согнешься, потом уже поздно будет, нельзя слабость показывать, с первой минуты надо насмерть стоять.
А тот размахнулся, отвел назад  плечо, чтобы через сотую долю секунды со страшным ускорением выстрелить вперед, толкая кулак прямо в лицо, знал - одним ударом уложит. Володя тоже понимал, что силы неравные, но еще он знал – побеждает тот, кто сильнее духом. Ухватил за ножку  табурет, тяжелый такой, из соснового массива и, не дожидаясь, изо всех сил врубил с размаха противнику в грудь. Прошел табурет сквозь кулак, сквозь блок второй руки, и углом ударил в грудную клетку. Молча упал тот на пол и  лежал на спине с широко открытым ртом.  Даже какая-то неестественная картина получилась, прямо как в немом кино. А Володя поставил табуретку на пол и ушел тихо, ничего не сказав.
С тех пор никто больше его не трогал, никто не приставал, после работы чаще всего засиживался Володя вечерами в библиотеке. Однажды попался ему в руки научный журнал, а в нем статья: «Диэлектрик в электромагнитном поле». Очень интересная статья: оказывается диэлектрик, попадая в электромагнитное поле, старается двигаться по силовым линиям. И тут осенило Володю, как током ударило.
Завод выпускал корабельное оружие, в том числе шахты подачи снарядов. Шахта – рамная конструкция с раскосами, по ней снаряд из трюма к орудию подается. Красить их - целая проблема, кистью выкрасить – адский труд, конструкция высокая, и очень много элементов, а из пульверизатора еще хуже, только десять процентов краски на раме оседает, остальное летит на пол, на стены, на головы и в легкие маляров, опять же, перерасход краски огромный. Вот если бы подать на раму электромагнитное поле, так частички краски куда нужно полетели бы! Написал Володя подробную докладную записку директору.

***

- Владимир Лазаревич, берите на себя разработку системы и технологии окраски. Вот Вам пропуск для свободного выхода и спецразрешение от Минобороны, сами выбирайте, какие предприятия и НИИ хотите посетить. Думайте, что Вам нужно, любые материалы в этой области достанем.
Володя глянул в бумагу - серьезный документ, в духе: «...предъявителю сего мандата оказывать всяческую поддержку и помощь», да не просто, а за подписью замминистра.
Стал он ездить по предприятиям и  научным институтам, но с работой не торопился, знал -  как только дело сделает, сразу снова его в «лагерь» за колючую проволоку вернут, а ему, ой, как не хотелось обратно. Как-то раз в Хабаровске зашел в ресторан пообедать. За столиком соседствовал серьезный мужчина с депутатским значком на лацкане пиджака, разговорились:
- Владимир Михайлович.
- Владимир Лазаревич. Очень приятно.
 Собеседник рассказал о себе. Выяснилось, что он главный инженер хабаровского порта.
Володя, в свою очередь, поведал, что учился в ОИИМФ по специальности инженер-механик по оборудованию портов. Оказалось, что они оба окончили один институт. Так за приятными воспоминаниями скоротали вечер. Расставались со взаимной симпатией.
- Слушай, а может к нам? Нагрузка на порты с каждым годом все больше, грузы-то со стройматериалом на БАМ все через нас идут. Нам сейчас так толковых специалистов не хватает!
- Да ну что Вы, кто меня отпустит из Минобороны!
- Если согласен, то пусть тебя это не волнует.
- Я-то, конечно, согласен, вот мне резон за колючей проволокой всю жизнь сидеть!
- Погоди, я запишу полностью твои данные.
 На том и расстались. Володя вернулся на завод и продолжил работу над проектом. Надо сказать, он не питал никаких иллюзий. Через пару месяцев его вызвал директор:
- Ну что, Владимир, решили от нас сбежать?
- Михаил Петрович, с чего вы взяли?
- Ну, как же, вот пришла бумага по вашему ходатайству, Вас переводят. Разве мы мало для Вас сделали? Смотрите, за десять месяцев Вас повысили до ведущего технолога. Ну что Вам еще не хватает?
- Вы знаете, Михаил Петрович, я никаких ходатайств не писал, но, честно говоря, рад переводу. Поймите меня правильно, Вы прекрасно ко мне отнеслись, но дело в том, что здесь я, как в тюрьме. Мне свободы не хватает! А разработка окрасочной камеры практически завершена, теперь это дело техники, я больше в процессе не нужен.
- Ладно, Володя, жаль мне с тобой расставаться, отличный ты специалист, но тебя в целом понимаю, чувствую, у тебя большое будущее. Удачи тебе! Глядишь, еще свидимся...


Глава 3

Полным ходом началось строительство Байкало-Амурской магистрали: прорубили миллионы кубов горной породы, вывезли миллионы кубов земли, угробили сотни тысяч заключенных. Великая стройка, как черная дыра, поглощала бессчетное количество материалов. Порты Амура – восточные ворота БАМа, не успевали обслуживать транспорт, потому требовалось срочное расширение терминалов - строились по всему Амуру новые причалы, разгрузочные станции. Но Амурское пароходство не справлялось  с задачей партии.
- Здравствуйте, товарищи. Теперь так будет - каждую неделю все начальники портов будут лично мне отчитываться по количеству изготовленных крепежных стяжек. Это узкое место в строительстве новых причалов, поэтому снимайте людей, откуда хотите, организуйте третью, если необходимо, четвертую смену, но план выполняйте!

Суров начальник Амурского пароходства Захватов Зиновий Георгиевич. Но его можно понять, ему постоянно из министерства «хвост накручивали», министр водного транспорта лично звонил и грозил партийным взысканием. Хорошо еще, что далеко от Москвы, а то каждый день бы «на ковер» вызывали.

Присылали  тысячи рулонов катаного прута, его надо было нарубить, выровнять, резьбу нарезать. А нужно бессчетное количество таких стяжек. Сотни здоровых мужиков лерки крутили. Все резервы, казалось, уже задействованы, но поскольку  точить на станках эти стяжки было нельзя, приходилось резать вручную.

Порты не справлялись, каждую неделю начальники прибывали на совещание отчитываться о выполнении плана, но он не  выполнялся,  поэтому сидели молча, втянув головы в плечи в ожидании очередного выговора. Громил их начальник пароходства, но и сам  понимал - не хватает людей,  неоткуда дополнительно снять, что тут поделаешь?!

***

Механик хабаровского порта Владимир Либерман после утренней планерки постучал в кабинет главного инженера:
- Разрешите? Владимир Михайлович, я с просьбой: выделите мне один станок сверлильный и еще кое-чего тут по списку, я попробую решить проблему нарезки стяжек.

- Все тебе выделим, дорогой ты мой, был бы результат!

Володя рассудил, если гора не идет к Магомеду, то Магомед должен идти к горе. Раз деталь неровная, значит вращаться должна лерка -  из сверлильного станка сконструировал станок для нарезки резьбы. Не станок, а чудо вышло, вжик и готово!

***

-  ...так, что нам скажет начальник комсомольского порта?
- Мы, Зиновий Георгиевич, стараемся, как можем, 2500 сдали на этой неделе.
- А план у вас 4000! Работайте, делайте что-нибудь, на то Вы и руководитель. А если не справляетесь, так мы Вас освободим от ваших обязанностей. Так, дальше - Благовещенск.
- У нас 3200.
- Плохо, очень плохо работаете. Мы Вас на такую должность назначили, так не надо обманывать наше доверие. Что у нас в Хабаровске?
- Зиновий Георгиевич, план выполнили, 5000 сдали.
- Вот молодец, Александр Михалыч, из отстающих в лидеры вырываетесь! План вам 6000  на неделю.



***

За окном уже занялся рассвет, а она так и не смогла уснуть. Встав с постели, она накинула халат, вышла на террасу второго этажа и, щелкнув зажигалкой, закурила.
- Дженни, ты уже проснулась? – раздался сзади голос отца.
- Еще не уснула скорее.
- Волнуешься?
- Волнуюсь? Нет, скорее сомневаюсь в правильности решения.
Подойдя, отец обнял ее за плечи:
- Ты не хочешь выходить за Джозефа?
- Не знаю...
- Он не плохой парень, очень деловой…
- Да, он хороший человек, и, судя по всему, любит меня, да, он деловой и о таком муже мечтают многие женщины, это все так, но дело не в нем, скорее во мне… – задумчиво протянула, обернувшись к отцу, Дженни.
- Отчасти я тебя понимаю, но свадьба-то уже сегодня. Почему ты не сказала этого раньше? Хочешь отменить церемонию? – с укором в голосе спросил Бенджамин.
- Почему все на меня давят? – вспылила Дженнифер – Ты, Джо, я не знаю… Наверно, не надо ничего отменять, а то ведь перед приглашенными неудобно, – неуверенно добавила она.
- В конце концов, это твоя жизнь, поступай так, как тебе подсказывает сердце, только постарайся до трех часов все решить, – нахмурился отец, выходя и закрывая за собой дверь, в энергичном стуке которой явственно слышалось его недовольство дочерью.
- «Как подсказывает сердце»... А как оно подсказывает? Молчит предательски, предоставляя всю сложность выбора разуму. После прогулки по саду она заглянула в ежедневник: в одиннадцать приедет парикмахер, в двенадцать должны привезти платье.
Налив себе полный стакан виски, Дженни опрокинула его залпом, по телу разлилось тепло, а в голове появился легкий шум. «Ну вот, уже немного легче», - рассмеялась она,
глядя на себя в зеркало и, схватив бутылку, сделала еще несколько больших глотков, задержав дыхание.


***

Начальник хабаровского порта зашел в ангар, посмотрел – на душе потеплело, благостная улыбка заиграла на губах: раньше здесь крутили лерки десятки слесарей, а теперь в цехе  пусто, всех отправили в отгулы. Люди устали - без выходных сверхурочно много месяцев работали. Володя сидел в углу, чай с печеньем пил, да приятным мыслям предавался:  невеста из Москвы приехать скоро должна, как закончит институт свой, так и приедет. Обещал Александр Михайлович с жильем нормальным что-нибудь придумать, распорядился квартиру выделить в новом ведомственном доме, так на профкоме и заявил: «Такому работнику - не грех!». Раньше каждую неделю начальник порта на совещание, как на казнь шел, теперь - сплошные похвалы получает, в пример ставят.

- Володя, чай, смотрю, пьешь?
- Да, на две недели вперед нарезал, вон лежат.
- Молодец, что бы я делал без тебя?!
- Александр Михалыч, Вы бы в пароходстве не распространялись про это дело, а то ведь везде людей отрывают, человеко-часов затрачивается много. Узнают, заставят Вас для всего пароходства резать болты, оно Вам надо?
- Да ну, что я враг себе? Конечно, ни-ни. Кстати, невеста твоя, когда приезжать собирается?
- В июне диплом, к августу приедет.
- В общем, будет тебе квартира к этому времени, негоже молодой семье в общежитии ютиться!

***
- Что Хабаровск?
- Как обычно, план выполняем - 8000.
- Может, вы поделитесь с коллегами секретом успеха?
- Главное - людей заинтересовать, условия там…, обеды горячие наладили, просветительскую работу, опять же, ведем, о важности дела рассказываем…
Жарко от злости стало начальнику пароходства, гнев в голову ударил, но он сдержался  и тихо так, вкрадчиво произнес:
- Вот сейчас мы все и поедем к вам в порт, посмотрим, как дело у вас налажено.

***
Тулуп из овчины, шапка меховая, в ботинки двое носков шерстяных, а все равно, пока до работы добегал - ноги немели. От ветра из глаз слезы текли и тут же застывая, склеивали ресницы. Полностью уже было не открыть глаз, приходилось смотреть в щелку.  Придя в цех, Володя скорее наливал горячей воды в таз и отогревал свои конечности - никак не мог привыкнуть к здешним морозам. Хорошо еще, что никого нет, выделили ему одному небольшой цех. Вот и сейчас он, сидя на перевернутом ящике, ноги опустил в тазик с водой и наслаждался теплой негой. Вдруг в цех ввалилась целая толпа, сразу видно - начальственные особы, все в пыжиковых шапках, даже неудобно как-то. Володя засмущался, неловко натянул ботинки на мокрые ноги.

Первым в цех зашел Захватов, окинул тяжелым взглядом пустое пространство: никого нет, лерки никто не крутит, только в углу несметная гора стяжных болтов, и паренек какой-то странный в другом углу парит ноги в тазу.
- Ну, и где трудящиеся?
- Ну, как бы это сказать, - замялся Александр Михайлович - вон!
Он указал на стоящего в углу молодого человека.
- И все?
- Да, все.
- А ну, пусть покажет, как это он один столько нарезать успевает.
Володя подошел к станку, взял в руки заготовку, включил,  раз - и готово! Потом взял вторую заготовку, снова повернул - и все!  Третью, четвертую… Начальник пароходства посмотрел на него, молча развернулся и вышел, а за ним и вся свита.
Через два дня в порт пришло распоряжение: Либермана командировать в пароходство.
Володя расстроился, здесь ему уже и квартиру обещали, а там, в управлении - кто знает, когда жилье дадут?
- Александр Михалыч, так, а может я здесь, у Вас? Что мне пароходство, мне  и здесь не плохо.
- Ну, смотри, Володя, мы же не в армии, ты можешь и не ходить туда, официально ты здесь работаешь, без твоего заявления тебя перевести не могут. Конечно, мне хотелось бы, чтоб ты у меня здесь в порту остался.
На том и решили – и без Либермана у начальника пароходства много дел, да и кто такой этот Либерман, чтобы о нем помнить?  Неделя, другая прошла, казалось, в управлении про него забыли.

***

У Захватова очередное совещание, начальники портов отчитывались по итогам года.
1954 год был непростым, сооружали новые причалы, углубляли русло Амура, строили новые склады - большую работу проделали, но не меньше осталось и на следующий год: надо было расширять железнодорожную сеть в портах, оснащать причалы кранами, строить терминалы.  Скоро Новый год, настроение уже у всех праздничное, меньше десяти дней оставалось.
- Иван Яковлевич, вам уже пришли краны из министерства?
- Да, позавчера только эшелоны разгрузили. Два «Ганца» и «Деррик Хойст». За «Деррик Хойст» Вам особое спасибо, что помогли. Эх, с этим американским чудом мы десять раз план сделаем!
- Ну, старайтесь, будем надеяться, что нас не посрамите. Сергей Владимирович, а как у Вас дела в Благовещенске?
- Причалы сдали в срок, но терминалы оборудовать пока не получается, вы же знаете, у Главснаба не допросишься, чтоб в сетку включили, говорят, кончились лимиты на оборудование. Мы-то что могли, сделали.
- Раз не дают, значит, плохо просите, настойчивее надо быть. В следующем году постарайтесь. Ну что товарищи, встретимся в новом году, всех с наступающим, и не расслабляйтесь эти дни! Все свободны.
Когда уже расходились, Зиновий Георгиевич окликнул начальника хабаровского порта:
- Да, Александр Михайлович, к Вам у меня еще один вопрос, где, собственно, Либерман?
Тот не ожидал такого вопроса, думая, что уже давно забыли в пароходстве про молодого механика.
- Так, Зиновий Георгиевич, у меня в порту.
- А почему? Я же просил оформить перевод в пароходство на должность старшего инженера?
- Зиновий Георгиевич, да он, вроде, не хочет.
- Что? Не хочет?!  Чтоб до Нового года был перевод! А если перевода не будет, мы Вас куда-нибудь переведем на должность старшего кочегара. Шучу. Уж постарайтесь его уговорить.

***

Этим вечером она вернулась домой в приподнятом настроении и, пританцовывая с большим коричневым портфелем, тисненым красной кожей, словно первоклашка, получившая свою первую пятерку, загадочно улыбаясь, сообщила мужу радостную новость:
- Джо, угадай, кем меня сегодня назначили?
- Неужели сразу начальником финансово-аналитической группы?
- Мелко, мелко берешь! Совет директоров утвердил меня вице-президентом компании!
- Поздравляю, – фыркнул Джозеф, ехидно добавив – не мудрено получить в двадцать пять должность вице-президента, если твой отец президент и основной держатель акций.
Дженни, нахмурясь, исподлобья посмотрела на мужа:
- Да иди ты! Кроме папы за меня проголосовали и другие акционеры.
- Дорогая, ты так прекрасна в своей наивности!
Размахнувшись и слегка хлопнув мужа портфелем по спине, Дженни с досадой протянула:
- Все равно мог бы порадоваться за меня, вместо того, чтобы портить настроение в такой день!

***

Очень капризен Амур. В июне он пересыхает так, что суда иногда лежат по всему руслу на «брюхе», а в августе, когда талая вода с гор доходит до Хабаровска, часто выходит из берегов, затопляя прибрежные поселки и города.
В августе Володя собирался поехать в Херсон к родителям, и тихо, без лишнего шума, там дома расписаться с Олечкой. Уже и заявление было подано, но никак не получалось уехать -  чрезвычайное положение на Амуре, сильный паводок. Все пароходство на «ушах стояло», отпуск никому не давали, а кто в отпуске - тех срочно отзывали назад. Особенно бедственное положение было на участке Хабаровского порта в районе Покровки -  существовала реальная угроза затопления портовых терминалов и складов, а вместе с ними и всего поселка. Сутками напролет насыпали земляной вал, укрепляли берег, на самый крайний случай службы гражданской обороны должны были провести эвакуацию жителей. Руководители высокого ранга - начальник порта, зам начальника пароходства, председатель исполкома Покровки лично несли круглосуточную вахту. Но, кажется, обошлось, спадала вода, медленно, но спадала. Всем службам был дан отбой - все устали, измотаны. Руководителям больше не было необходимости нести вахту, но штаб пока все-таки решили не сворачивать - пусть теперь дежурят инженеры пароходства.
Пятнадцатого августа была смена Либермана - он старший. День с утра выдался спокойный, потихоньку падала вода, и, слава Богу — думал Володя, - глядишь, еще до сентября есть шанс попасть в Херсон.
- Ну что, ребята, два часа, ночь на дворе, еще немного посидим да можно ложиться, вроде, все спокойно. Оставим на всякий пожарный случай одного дежурного, каждые три часа меняться будем.
Не успел Володя договорить, как в комнату влетел начальник участка и срывающимся голосом закричал:
- Вода! Вода прибывает очень быстро! За двадцать минут почти десять сантиметров! До верхней точки насыпи меньше метра!
- Срочно звоните в пароходство, всех поднимать, всех оповестить! – распорядился Володя.
Но время шло, а оттуда никакого ответа. Запас времени - до того момента, как вода хлынет через край насыпи - меньше часа. Бульдозеры срочно нужны, но нигде не найти ни начальника порта, ни трактористов. Всем был дан отбой - воскресенье, ночь, а нужно срочно эвакуацию проводить, нужно предпринять целый комплекс мероприятий в порту, иначе последствия затопления будут страшные. Но как проводить такие масштабные действия, когда никого нет - все расслабились после десяти дней напряжения,  никто и предположить не мог, что вода снова будет прибывать с такой скоростью.
Можно, конечно, было сказать: « Моя хата с краю»,  потом все валить на руководство, поскольку не в его компетенции серьезные решения принимать. Но Володе такое и в голову не пришло, не в его натуре было зарывать голову в песок. Знал, что сейчас он крайний, и ему надо найти решение.
Стояли на путях три состава, груженые канадской мукой высшего сорта, приготовленные к отправке.  Из этой муки хлеб отменного качества  строителям БАМа должны были выпекать. Не все, конечно, строители ели такой хлебушек, в основном, охрана лагерей и руководители великой стройки, да еще комсомольские и партийные лидеры.
- Самый опасный участок в районе набережных! Там насыпь самая низкая, и скоро прорвет! Вагоны с мукой немедленно вскрывать и мешки по насыпи укладывать. И живее! – скомандовал Либерман.
- Что, да как Вы смеете, канадская мука! Кто Вы такой! Я не допущу, у Вас нет таких полномочий! Тут же пломбы, их нельзя вскрывать! – вопил начальник железнодорожной смены.
- Все меня поняли?! Включить сирену экстренного оповещения, все мужчины в поселке, которые могут стоять на ногах, мне нужны здесь! Пломбы срывать, мешки на спину - и на насыпь! Я здесь сейчас главный, мои приказы исполнять, мать вашу!
Организовали живую цепь: кидали мешки с мукой с рук на руки и ими поверх земляной насыпи строили  дамбу — укладывали как кирпичи,  часть потрошили, и пространство между мешками мукой засыпали. Мука вроде цемента, как только вода попадает на поверхность, сразу образуется липкая и непроницаемая корка. А темень, хоть глаз коли - электричество вырубили, потому что, если бы удержать воду не удалось – залило бы  подстанцию, такой фонтан искр был бы! А вода поднялась уже выше уровня насыпи, теперь ее сдерживала только мучная дамба.  Все уже выбились из сил, а подъем Амура быстрее, чем успевают наращивать дамбу. Каждый понимал - нельзя халтурить, и перекур не устроишь - в одном месте прорвет, рухнет вся дамба, и тогда смоет всех к чертовой матери и вместе с каменными глыбами перемелет, как эту самую канадскую муку мелкого помола. Руки уже мешки не держали, и, кажется, что это бег вверх, по эскалатору, который идет вниз. За два часа двадцать суточных норм сделали бригады грузчиков! Но не зря — вода остановилась, потом медленно на спад пошла, уже окончательно.  За три часа почти километр защитного сооружения построили высотой больше полутора метров. Как великая китайская стена протянулось величественная мучная дамба! Верхние ряды укладывали, когда нижние уже воду сдерживали.
Утром явилось все начальство. Начальник Амурского пароходства окинул взглядом мучное сооружение:
- Кто приказал? - задал он вопрос, указывая на насыпь.
- Я, Зиновий Георгиевич, – шагнул вперед Либерман.
- Завтра в девять совещание, всем явиться, а тебе, Либерман, в первую очередь! – не глядя на него, буркнул Захватов.

***
Оторвавшись от чтения отчета из Гвинейского филиала, она набрала номер президента компании:
- Пап, я хочу зайти. Ты свободен?
- Поднимайся.
Этим утром, они уже виделись на совещании, но отец старался не проявлять чувств на людях, зато сейчас он тепло обнял дочь, чмокнув ее в лоб.
- Папа, я хотела поговорить о Гвинее. Сейчас Гвинейские месторождения угля обеспечивают более сорока процентов дохода компании и более пятидесяти пяти процентов прибылей. Добывать там значительно прибыльнее даже с учетом расходов на транспортировку сырья в Америку.
- Да, да, Дженн, я тоже умею читать отчеты и делать простые выводы, к чему ты клонишь?
- Тогда я скажу прямо, имеет смысл расширять филиалы в Гвинее. Кроме того, возможно, следует заняться рудой цветных металлов.
- Все это потребует больших инвестиций, между тем ситуация там не очень понятна, и не очень ясны перспективы страны.  Если все же Франция решится в ближайшем будущем предоставить Гвинее независимость, то наши вложения могут не успеть окупиться.
- Все это так, и поэтому я думаю, мне стоит поехать туда. Если все-таки мы сочтем расширение бизнеса в Гвинее оправданным риском, то лучше мне самой контролировать финансовые инвестиции, потому что слишком много «серых» расходов, трудно в действительности установить, пошли те или иные средства на взятки и подкуп, или же их присвоили сами сотрудники.
- Разумно, хотя мне не хочется отпускать тебя в эту африканскую дыру. Это может быть просто небезопасно.
- А я, напротив, давно мечтала побывать в Африке, к тому же, зря что ли, мы содержим в нашем представительстве охранников – дармоедов? – лукаво подмигнула она отцу.
Этим вечером Дженни пришла домой позже обычного.
- Дорогая, в чем дело? Ты что, забыла? Сегодня же нам на благотворительный прием к Ронсам! Я уже звонил тебе в офис, мне ответили, что ты только что выехала. Ну, разве можно столько работать?- одетый в смокинг Джозеф бросился ей навстречу.
- Ой, прости, я совсем забыла, закрутилась с делами…
- Собирайся скорее! Мы уже опаздываем.
- Нет, нет, Джо, я не пойду, очень устала, да и обдумать еще кое-что нужно.
- Как это не пойдешь? Ты что, рехнулась?
- Ну, сходи один, в чем проблема?
- Как это в чем? – возмутился Джозеф, - я женатый человек, почему я должен туда идти один? Ты же знаешь, что это очень важный для меня прием, там будет сам губернатор и несколько высших чиновников из Белого дома.
- Слушай, отстань от меня, я для себя не вижу никакой пользы от этих людей. У меня много дел, я собираюсь в Гвинею, мне нужно многое сделать до этой поездки.
- Ах, вот как?! Ты уезжаешь в Африку? Со мной советоваться значит уже не нужно? Ты просто вот так вот ставишь меня перед фактом! И когда, если не секрет?
- В  следующем месяце, зачем откладывать?!
- Отлично, – нервно махнул рукой Джозеф и, резко повернувшись, вышел из гостиной.


***

Было проведено ведомственное расследование, теперь каждый член комиссии должен доложить свои результаты на совещании у начальника пароходства, а затем будет вынесено коллективное решение.
У Захватова было принято сначала высказываться младшим по чину, потом старшим, чтобы младшие старшим не смотрели в рот и свое мнение  не согласовывали - тогда сохраняется объективность.
Но члены комиссии  и без этого понимали, какая к черту объективность - превышение служебных полномочий, повлекшее материальный ущерб в особо крупных размерах! И так все ясно – кончена карьера у  парня, дай Бог, чтоб не загремел за решетку.
Володя сидел в конце длинного стола и молча смотрел на шеренгу начальников. Каждый из них вперед другого пытался вбить в крышку его гроба свой гвоздь:
- Немедленно его уволить с работы, без права занимать руководящие должности!
- Уволить? Я считаю, что материалы ведомственного расследования нужно передать в прокуратуру и инициировать уголовное дело!
- Три состава с мукой утопить в реке! Кем вообразил себя этот мальчишка! Он должен ответить за свои действия перед страной и партией!
 Володя, конечно, не был таким уж отчаянным и бесстрашным - в двадцать четыре года ему не хотелось быть уволенным без права работать по специальности, и уж тем более не хотелось в тюрьму. Но сейчас он еле сдерживал смех, настолько комичными выглядели жестикулирующие члены комиссии.
- Ну, а что нам скажет Либерман?
Все замерли в ожидании - вот сейчас, сейчас этот сопляк кинется в ноги, будет умолять о пощаде, сейчас он будет каяться...
Только начальник пароходства, как и прежде, сидел с непроницаемым лицом, не обронив ни единого слова.
- Что я скажу? – Володя вскинул брови – в тот момент я думал о спасении людей, а не о том, что мне за это будет!
От неожиданности лица сидевших за столом вытянулись, в кабинете повисла гробовая тишина.
Зиновий Георгиевич медленно поднял голову - это был его выход. Все смотрели на него, а он в глаза всем и каждому одновременно уперся тяжелым взглядом:
- Тут звучали реплики, что Либерман не может занимать должность старшего инженера пароходства. Я тоже так считаю…
После этих слов Захватов снова опустил голову, глядя куда-то в пол, но через секунду поднял и, посмотрев на Володю, произнес:
- Я думаю, что такого человека нужно назначить начальником службы портов пароходства.
 Для Захватова не нужно было никакого расследования, он с самого начала понимал, если бы воду сдержать не удалось, материальные потери были бы несопоставимы с тремя составами муки. Погибли бы сотни людей, вода смыла бы все постройки и полностью уничтожила инфраструктуру участка порта. В тот день решительность этого юного инженера определила исход дела, и если бы тогда оказалась не его смена, катастрофы было бы не избежать.
Сердце Володи бешено колотилось, выстукивая двести, если не все триста ударов в минуту.

***

- Владимир, ты уж извини, но отпуск тебе придется сократить. Двадцатого сентября, перед закрытием навигации у меня ревизорский объезд наших объектов. Я хотел бы, чтобы ты поехал со мной. Во-первых, потому, что я назначил тебя начальником службы портов, и тебе было бы полезно все посмотреть и ознакомиться вживую, а во-вторых, поездка будет дней двадцать, и мне хотелось бы узнать тебя поближе.
- Зиновий Георгиевич, поймите, до двадцатого сентября осталось девятнадцать дней. На Николаев ближайший самолет летает из Новосибирска, а на Новосибирск рейс будет только через пять дней. Мне от Николаева еще до Херсона добираться, просто элементарно не хватит времени, путь не близкий. Мы же подали заявление, у нас свадьба. Я билеты за месяц брал. А сейчас я уже ни на один рейс не попаду!
- Подожди.
Захватов подошел к телефону, снял трубку и набрал номер.
- Алло, Николай Саныча будьте любезны. Захватов.
…
- Алло, Коля, здравствуй. Ты говорил, что в Москву летишь?
…
- Завтра утром уже? Слушай у меня к тебе просьбочка, тут такие обстоятельства… захвати с собой одного человека. Я прошу. Сделай небольшой крюк, подхвати его в Хабаровске.
 Захватов повернулся к Володе:
- Завтра командующий Дальневосточным округом Козаченко в Москву летит, ты полетишь с ним на персональном самолете. Из Москвы в Николаев рейсы каждый день. Тебя мой водитель завтра утром отвезет на военный аэродром, так что беги сдавать билеты и собирай вещи, а двадцатого я тебя жду!

***

Поднялся Володя на борт – удивился, и не думал, что в Советском Союзе такие самолеты делают - тут тебе и кают-компания, и кабинет с библиотекой, и спальные каюты, отделка – ценными породами дерева, кожаные кресла расставлены вокруг журнального столика. Обычно с Дальнего Востока самолеты летели долго, делали множество посадок для дозаправки, но это был не обычный Ил-12, а его модифицированный вариант.  Ил-12-11 конструировался специально для высшего руководящего состава страны, поэтому запас топлива у него был на четыре тысячи километров, шумоизоляция не хуже чем в Роллс-Ройсе, а в полете возникало чувство, будто скользишь на яхте по океанскому простору в легкий бриз - плавность непередаваемая, ни тебе тряски, ни вибрации.
Полет долгий, около суток, но на ночевку не останавливались, только дважды садились на дозаправку. Все время полета главком держался несколько отстраненно, хотя без надменности, особо не разговаривал, да и Володя высокого чина не донимал вопросами.
Вот уж и Москва показалась внизу, огни аэродрома замерцали, только почему-то самолет слишком долго кружил над аэродромом: то шел на снижение, то вдруг вверх его резко тянуло, то снова вниз кидало.
Придвинул генерал к себе переговорное устройство, щелкнул кнопкой:
- В чем дело?
- Николай Саныч, переднее шасси не выходит.
- Так попытайся вытряхнуть.
- Пытаюсь, не выходит.
- На брюхо сажать будешь?
- Теперь уже и на брюхо не посадить - задние шасси из мотогондол вышли, назад не убираются, мы при посадке носом в землю зароемся.
- Так что делать?
- Не знаю, буду продолжать пытаться вытряхнуть переднюю стойку.
Володю поразило спокойствие, с которым выслушал командующий командира экипажа и, со свойственной ему непосредственностью, спросил:
- Николай Александрович, а если шасси помочь выйти?
- Интересно как? За борт полезешь?
- Нет, передняя стойка ведь находится где-то под нами?
Переговорное устройство было включено, поэтому пилоты слышали диалог в салоне.
- А что — мысль! Правда, если четыре гидравлические помпы не могут выдавить стойку, вы-то как поможете? Да и как пол расковырять?  Между прочим, обшивка прочная и толстый слой изоляции, - отозвался летчик.
- А нет на борту топора?
- Откуда?!
- Зато есть штык-ножи, – прервал Козаченко их диалог.
Казалось, в нем совсем нет волнения, выдавали только капельки пота, выступившие на бритом затылке.
Володя вместе с двумя генеральскими порученцами нещадно рвал ковровое напольное покрытие, но толстый слой фанеры, из которой был сделан пол, проковырять было не так-то просто. На обратной стороне штык-ножа есть небольшая пилка, но, чтобы начать ею пилить, надо было проткнуть лист толстой фанеры, а он никак не поддавался натиску клинка. С бешеной скоростью штык взлетал и снова врезался в пол. Наконец, в какой-то момент лезвие провалилось, проткнув изоляцию, и уперлось во второй слой фанеры. Это было неприятное открытие: оказывается, пол состоял из двух слоев толстой фанеры, между которыми находилась изоляция, представляя собой как бы двойной бутерброд.
- Ну, как идет? У нас горючего на час двадцать осталось.
- Стараемся, не так-то это просто…

Наконец показалась полость. Створки люка были приоткрыты, стойка чуть торчала наружу. Теперь нужно было расширить отверстие, чтобы можно было залезть в полость.
- Долго возитесь! У нас уже топливо заканчивается!
- Сейчас, сейчас, уже не много.
Шесть пар рук, как заведенные,  пилили и рвали фанеру.
- Я выхожу на полосу, больше кружить не могу. Будь, что будет!
Володя втиснулся в дырку, уперся локтями в края и встал на заклинившую стойку. Он видел, как приближается земля. Подпрыгивая на опоре, пытался выдавить наружу - ничего не выходило. Его комариного веса не хватало, а расстояние до земли стремительно сокращалось, захватывая дух. Изо всех сил он подпрыгивал и обеими ногами ударял по опоре шасси. До земли оставались считанные метры.
- Ну что?! – не выдержав, заорал летчик.
Володя в очередной раз подпрыгнул на балке и понял, что проваливается. Еле-еле он удержал себя локтями, чтобы не выпасть из самолета. Опора вышла, и, спустя несколько секунд, колеса соприкоснулись с землей. Он так и продолжал висеть, от встряски его кинуло на край дыры, и он сильно ударился ребрами. Дыхание перехватило, руки уже не могли держать, в этот момент главком с помощниками, ухватив его за подмышки, как котенка втянули внутрь.
Когда самолет, наконец, замер, Козаченко, перед тем, как выйти,  подошел к Володе, похлопал по плечу, с языка слетело короткое:
- Ну ты, бля, молодец!

***

У начальника пароходства был персональный разъездной теплоход «Жемчужина» -  красивое, двухпалубное судно, некогда принадлежавшее китайскому императору и подаренное Амурскому пароходству великим Мао.
Вместе с Володей в ревизорскую поездку Захватов пригласил своего приятеля - председателя Совета национальностей Ивана Черного. Для Черного это скорее был  туристический круиз по Амуру, нежели рабочая поездка.
Посетить предстояло три объекта: судоремонтная база в Ленинском,  порты Благовещенска и поселка Черняево. Вся поездка должна была продолжаться двадцать дней, на борту, кроме Захватова, Либермана и Черного, было еще 12 человек экипажа.
В распоряжение Володи предоставили  двухкомнатную каюту, скорее напоминающую номер шикарного отеля: спальня с огромной кроватью, уборная комната, гостиная, посреди которой стоял большой кожаный диван и журнальный столик красного дерева. У Захватова с Черным, понятно, тоже было никак не хуже.
Несмотря на то, что уже была середина осени, погода стояла изумительная. Теплоход плавно понесло вверх по течению, и, только вышли из города, за бортом раскинулся восхитительный пейзаж. Нетронутая, девственная тайга и природные пастельные краски способствовали умиротворению и расслаблению, навевая мысли о вечном.

***

В кают-компании стол накрыли на троих, экипаж питался отдельно. Стол скромный, без излишеств: ребрышки бараньи с пряностями нажарены, свежие овощи нарезаны и запотевший графин водочки из холодильника.
- Ну, за светлое будущее, товарищи!
Неспешно текла беседа, только, чем меньше оставалось в графине, тем больше Черный был Володей недоволен:
- А ты что не пьешь?
- Спасибо, Иван Степанович, я не любитель.
- Не любитель? Я, председатель совета национальностей, с тобой выпить желаю, а ты, значит, не любитель! Пей!
- Спасибо, я не хочу.
- Ты кому отказываешь! Значит, тебе наплевать, вроде как, на мои слова?! – завелся Черный.
- Оставь его, Степаныч, – засмеялся Захватов – знаешь, как его фамилия переводится? Свободный человек, homo liber по-латыни – он дружески хлопнул Либермана по плечу.
Володя тихо встал и вышел на палубу, на свежий воздух звездами полюбоваться. А небо! Кажется, посмотришь вверх и всю вселенную до самых ее окраин увидишь. Над тайгой огромный диск луны висел, освещая макушки деревьев мягким лимонным светом. Прохладный осенний ветерок нес речной воздух такой чистоты и свежести, что голова кружилась.

***
Утром завтракали вдвоем. Черный, видимо, после вчерашнего вечера еще не отошел и к завтраку не спустился, появился только к обеду. Поначалу держался холодно, но потом сквозь зубы проговорил:
- Слушай, я вчера не прав был, извини. Вообще ты молодец, крепкого характера.
- Семь лет по мужским общежитиям не проходят бесследно.
Все дружно рассмеялись, и обстановка потеплела.

***

Рассветало. Солнечные лучи нехотя пробивались сквозь утренний туман, медленно рассеивая ночную прохладу. Судно бросило якорь в двухстах километрах вверх по Амуру выше Ленинского. Володя, стоя у окна каюты,  наблюдал удивительную картину, как  китайцы из реки черпали воду. Вернее, один черпал и передавал второму, второй ведро уносил. Тут же следующий с пустым подскакивал, и работала вся эта система, как швейцарский хронометр: первая секунда – взял ведро, навесил на журавль, вторая секунда – опустил, зачерпнул воду, третья секунда – поднял, с журавля снял, четвертая – отдал ведро, взял у следующего пустое, и снова повторилась операция.  Полюбовался такими работниками Володя, пошел бриться - через час завтрак. После завтрака снова к борту, а китаец все там же – воду черпает, все те же четыре секунды на цикл. Ладно, с документами нужно поработать, кое-какие цифры посмотреть. Володя свой рабочий стол к окну каюты подтащил, чтобы не выпускать из виду диковинных работников: сидит, документы читает, одни цифирки с другими сравнивает, а сам нет-нет, да глянет в окно - не присели ли отдохнуть, не перекуривают ли? Нет, без остановки, четыре секунды, словно и не люди вовсе на том берегу, а чудо-насос воду качает. На обед позвали, так в кают-компании местечко он занял рядом с окном, разбирает его уже не на шутку: остановиться когда-нибудь этот механизм или он вечный? После обеда на левый борт палубы бегом побежал наблюдать.
- Владимир, куда это ты все время смотришь? И за обедом все в окно пялился.
- Да вот, Зиновий Георгиевич, интересная картина – видите, как работает? Обратите внимание, ровно секунда на операцию, четыре секунды цикл.
- Ну, вижу и что?
- А то, что встал я в полседьмого - он уже работал. Сейчас третий час, а китаец ни разу не остановился! Без единого перекура! Наш работник за первый час десять перекуров бы сделал, а к этому времени лежал бы в обнимку с ведром мертвецки пьяный. А у этого КПД сто процентов, в туалет не отходил не разу!
- Ты Григорьева знаешь?
- Петровича-то? Главного диспетчера Хабаровского порта? Да, да, я понял к чему Вы. Я не раз слышал от старого ворчуна: «Эх, мне бы бригаду китайцев, я бы на х.., все краны повыкидывал, и план бы всегда выполнял!».
- Так я тебе расскажу, что два года назад я возглавлял делегацию от министерства транспорта в Китае. Этот Григорьев тоже был в составе этой делегации. То, что мы увидели тогда в китайском порту, потрясло нас. Представь себе картину: причалы, ни единого крана, на траве сидит бригада китайцев – человек семьдесят. Пришвартовалось судно на погрузку. Бригадир свистнул – тут же все вскакивают, хватают коромысла, на которые подвешены корзины и бегут на склад. Пробегая через склад, они черпают сою и бегут на судно. Пробегая мимо люка, высыпают содержимое в трюм. Воистину завораживающее зрелище: судно начинало «тонуть» прямо на глазах.
- Да, ничего не скажешь, уникальная нация!
- Это точно. Знаешь, при их подходе к делу, за ними - будущее.

    
                ***

Оля, войдя в кухню, досадливо поморщилась: опять эта неряха – соседка после себя плиту не убрала и целую мойку грязной посуды оставила – воды в чайник не набрать.
К тому же по всей кухне пустые бутылки и остатки закуски после вчерашней поздней пьянки раскиданы.
- Зинаида Петровна, - позвала Оля – уберите за собой, мне обед готовить надо, а ни к плите, ни к раковине не подойти.
- Да пошла ты…- просипела еще не протрезвевшая соседка, нетвердой походкой пробиравшаяся в туалет.
- Если будешь материться, старая курва, я тебя вообще больше в кухню не пущу, – вскипела Оля
- Ой-ей-ей! Так я тебя жидовку пархатую и испугалась! - не успела договорить последнюю фразу соседка, как Оля, с детства болезненно реагировавшая на проявления антисемитизма, выхватила из раковины грязный половник и с размаху «заехала» ей по лбу с такой силой, что та, не удержавшись на ногах, рухнула посреди узкого коридора. Оля молча вернула половник в раковину, переступила через корчившуюся на полу со злобными ругательствами Зинаиду и закрыла дверь в свою комнату. 

***

Легли проблемы на стол тысячей страниц, а на плечи, пожалуй, тысячей тонн. Куда ни глянь - везде аврал, все требовало немедленного вмешательства, но за что схватиться раньше? Полистал Владимир письма, бумаги, решил - все может подождать, а вот в Райчихинский район нужно выезжать немедленно. Уголь в Райчихинском месторождении молодой, хреновый, прямо говоря, но зато лежит на поверхности пластами. Добывать его можно карьерным способом - это самый дешевый способ добычи, от того и такой интерес к месторождению. И все бы хорошо, да только глухомань, на 50 километров ни одной деревушки. Нагнали техники, вагончики поставили, а ни электричества, ни тепла ведь нет, не говоря о душе и уборной. По лету-то еще ничего, и за вагончиком справиться можно и из ведра водой помыться на улице - нормально. А сейчас ноябрь. Уже холода не шуточные, а скоро совсем  лютые морозы ударят, тогда, нужду справляя за вагончиком, к этому самому вагончику примерзнуть можно. Рабочие возмущались такими условиями жизни, многие уже самовольно уехали.

***

- Володя, не успели мы пожениться, ты уехал на двадцать дней с Захватовым. Приехал, месяца не прошло - ты снова уезжаешь. На сколько в этот раз?
- Олюшка, ты же все сама понимаешь.
- Конечно, понимаю. Но и ты меня пойми: мне трудно, здесь у меня никого нет, новое место. Ты все время на работе. А даже когда мы вместе, все равно где-то далеко. К тому же каждый день воевать приходится с соседкой – пьяницей.
- Все будет хорошо, сейчас трудный период, но это не навсегда, жизнь наладится. Я не знаю, сколько мне там придется провести время, может неделю, может месяц. А насчет квартиры, ты же знаешь - в следующем году, когда новый дом сдадут, нам с тобой там «двушка» уже распределена, осталось чуть-чуть потерпеть.
- Скорее бы… Я собрала тебе теплые вещи. Всегда носи шерстяные носки и не ходи расстегнутый на ветру, иначе подхватишь воспаление легких.
-Да, конечно.
Ему и в самом деле было непросто: получив назначение на должность начальника службы портов, он провалился в бездну хаоса, разгильдяйства и безответственности. Весь ужас состоял в том, что невозможно было провести ни одного решения - они утопали в этой отвратительной русской безалаберности. Опускались руки, пропал сон. Больше всего угнетало бессилие и невозможность переломить ситуацию.

***

- Ну, здравствуй, Володя.
Захватов обнял по-отечески Либермана, усадил в кресло.
- Рассказывай.
- Ну, что рассказывать, Вы и сами не хуже меня все знаете...Бытом возмущались, снабжением. Действительно, ведь хуже, чем в лагере условия. Кое-как организовали им отопление вагончиков, теплую душевую сколотили с баком для нагрева воды.
- А воду электричеством греть?
- Да нет, генератор-то дизельный, а туда зимой дизель проблемно доставлять. Просто к баку топку угольную приварили. Да продовольствия несколько бортов подтянули.
- Больше не возмущаются?
- Вроде успокоились, да и те, кто уехал оттуда, понемногу  возвращаются.
- Это хорошо, что тихо все разрешилось, – помолчал полминуты Захватов и добавил - и хорошо, что вдали от партийного глаза.
- Это точно, потому что партию они чистили не шуточно.
- Замяли и, слава Богу. Если бы об этой забастовке с антипартийными лозунгами стало известно, и им бы досталось и  наши головы с плеч слетели. Но вот что меня сейчас беспокоит, так это Комсомольский порт.
- Да, самый проблемный.
- Понимаешь, ко всем напастям рабочие на начальника порта телегу мне и в горком накатали.
- А из-за чего сыр-бор?
- Да дело в том, что сам он мужик хамоватый, и жена у него мерзопакостная баба. На, возьми, почитай, – протянул он Володе письмо от рабочих.

«Уважаемый Георгий Зиновьевич, пишут Вам простые рабочие Комсомольского порта. Защитите нас от бесчинств начальника … - начало было еще ничего, но высказаться хотел каждый, от чего письмо пестрило разными почерками - … на это жена его назвала меня драной кошкой. Я ж ей говорю, что какое право она имеет оскорблять меня, а она и говорит, что я сошка мелкая и чтобы не вякала…»

- Ну что же, укоротим язык, и гонор жене подрежем, – не скрывая улыбки, начал Володя – я, собственно, уже все равно готовил Вам рекомендацию о снятии начальника. Дела в этом порту хуже некуда.
- Да, кадровый вопрос очень острый. А кого вместо него?
- Я бы рекомендовал Зираховского.
- Главного инженера Хабаровского порта?
- Да, Владимир Михайлович грамотный специалист, я работал под его руководством после перевода в Хабаровский порт. Других кандидатур не вижу.
- Хорошо, Володя, готовь приказ, я подпишу, и поезжай в Комсомольск, посмотри там, что, да как,  и с местным горкомом согласуй кандидатуру Зираховского.

***

Снова отъезд, с такой работой и семью-то забудешь! Правда, на этот раз  в Комсомольск всего на два дня.
- Володя, я надеюсь, ты хоть Новый год дома проведешь?
- Ну зачем ты так? Это же короткая поездка, кстати, ты не хочешь в нашем ведомственном техникуме физику преподавать? У них по-моему эта вакансия свободна.
- Конечно, хочу! Я уже видеть эти стены не могу! Сижу целыми днями одна дома, скоро говорить-то разучусь.
- Ну, вот и хорошо, я им позвоню, думаю, они тоже обрадуются столичному специалисту, - подмигнул Володя, чмокнув жену.
***

Первым делом – в горком! В Советском Союзе партия всегда была главной силой, управляя всеми сторонами жизни советских людей, а уж кадровые решения в отношении руководящего состава и подавно сначала согласовывались там.
Владимир открыл дверь приемной и быстрым шагом направился к кабинету. Но на пути каждого «ходока» к высокому начальству было грозное препятствие – секретарша. Секретарши в Советском Союзе - особая каста, они были призваны оградить слуг советского народа от него самого, пресекать несанкционированное проникновение той
самой кухарки, которая по завету Ильича может управлять государством. Потому, увидев посетителя, нагло прущегося в святая святых – кабинет секретаря горкома партии, дамочка вскочила из-за стола, и уже широко раскрыла  рот, чтобы обрушиться на несчастного, разъяснив, что такое демократия по-советски. Только, очевидно, не было времени у наглого мальчишки ее слушать, не было у него желания ей улыбаться, объясняя цель визита, поэтому он махнул в ее сторону рукой, и рухнула от этого жеста назад в кресло «церберша», будто ее секретным энергетическим ударом шаолиньский монах поразил. На самом деле никакими сверхъестественными способностями этот молодой человек не обладал, просто у каждой профессии есть свои секреты и свои особенности. Главной особенностью профессии советской секретарши было безошибочно определять тех, для кого заветные двери всегда открыты, и эта отмашка, этот полный пренебрежения жест, был тайным паролем, тайным знаком, известным лишь избранным.
Молодой человек с кучерявой головой беспрепятственно скрылся за дверью.
- Добрый день, начальник службы портов…
- А-аа, Володя, я же говорил, что мы еще встретимся! Проходи, садись. Рад тебя видеть!
К своему большому удивлению Володя опознал в секретаре горкома бывшего директора, у которого работал на военном заводе в Хабаровске-6.
- Михаил Петрович, а Вы здесь как?
- Да вот, переведен на партийную работу. А вот ты, Володька, я смотрю, быстро прешь вверх, хотя я не сомневался, что так и будет, когда ты уходил от меня.
- Не жалеете, что сюда перешли?
- И жалею, и нет... Все-таки работа директора интереснее, есть место творческому подходу, видишь реальные результаты. Но с другой стороны меня постоянно тюкали все, кому не лень, а здесь я бог и царь.

Посидели за стаканчиком импортного коньяка, вспомнили работу на военном заводе:
- Кстати, Михаил Петрович, а как покрасочные системы-то?
- А вот, посмотри...
Он бережно достал с полки лакированную коробочку, открыл, а там орден Ленина на шелковой подушке переливался золотом и платиной.
- За внедрение передовой технологии! И, кстати, перевод сюда я после этого получил. Так что, в некотором роде я тебе обязан этим креслицем. С меня причитается!
 Кандидатуру Зираховского утвердили тут же без проблем. Старого директора тоже сняли тихо, без шума, и следующим утром Володя поездом вернулся в Хабаровск.



***

Новый год сродни тайфуну: две недели после грандиозной пьянки люди в себя придти не могут. Аварийность в этот период многократно возрастает.
- Ну как, Володя, дела?
- Да уже в норме, люди оклемались после праздника, везде работы по подготовке портов к навигации идут согласно графику. Только Комсомольский порт отстает. Да вы же сами там ситуацию знаете.
- Да знаю... А как у тебя самого дела? Как у Ольги?
- Вижу, Вы уже в курсе. Все в порядке, ориентировочно в конце июня родит.
- В общем, давай так, ты у нас готовишься папой стать, и жене ты сейчас дома нужен, поэтому я тебя от дел временно отстраняю, никаких командировок, все распихай заместителям, а тебе будет другое задание, не менее важное и ответственное.
- И какое же, Зиновий Георгиевич?
- Знаешь, что мы строим?
- Да много всего строим: строим третью площадку хабаровского порта, строим терминал сыпучих грузов в Комсомольске, строим наливной терминал в Благовещенске…
- Не верно. Мы строим коммунизм! И это будет одна из главных тем съезда партии, который Хрущев созывает в следующем году.
- А я тут при чем? Вы хотите, чтобы я к этому съезду коммунизм построил? Переоцениваете вы меня, Зиновий Георгиевич.
- Да нет, не переоцениваю. А задание тебе вот какое… ты фантастику любишь?
- Нет.
- Ну не суть, так вот, к съезду от всех министерств по всем отраслям промышленности потребовали доклады, как будет выглядеть отрасль при коммунизме, и как нам этого добиться. Вот этот доклад я и прошу тебя подготовить. Собственно, конечно, никаких реальных действий не будет, однако, отнестись к докладу надо серьезно. Похоже, что наиболее дельные предложения будут представлены Хрущеву.
- Очередная инициатива сверху?
- Прекрати ерничать, Володя. Задача ясна?
- Да Вы что, Зиновий Георгиевич, шутки-шутками, а  у меня дел по горло! В Комсомольске Зираховский - человек новый, ему помощь наша потребоваться может, в Благовещенске...
; Стоп, Володя, я, кажется, ясно изъясняюсь? - Захватов нахмурился - все дела в сторону!
Но, перехватив Володин взгляд, подмигнул:
; Будь больше с женой, уделяй ей время и пиши потихоньку эпос на тему светлого будущего.


***

Не привычно как-то, ни тебе забот, ни проблем, на работу утром ходить не нужно. Была сначала мысль пойти посмотреть отчеты, да составить заявку снабженцам, но... с Захватовым лучше не спорить — решил Володя.
Вроде бы плевое задание , но любое дело начинается со сбора информации. А как знать, что при коммунизме с пароходством будет? Одно ясно, коммунизм - это что-то светлое, при коммунизме должно быть лучше, иначе зачем этот коммунизм вообще нужен? А еще интересно узнать, как капиталисты решают проблемы речного судоходства. Известно из школьных учебников, что они рабочий класс угнетают , видимо, поэтому у них в портовых кранах удобная кабина, кресло с регулируемыми валиками, чтобы не затекала спина, чтобы крановщика радикулит не разбил. А в Советском Союзе рабочий может и на фанерной «сидушке» смену отсидеть, а потом, еле разогнувшись, ползти к дому, по дороге еще очередь отстояв в магазин за продуктами. В США «издеваются» над рабочими, в яркие комбинезоны наряжают, словно клоунов в цирке. А в СССР рабочий класс - гегемон, в спецовках ходит непонятного цвета, всевозможными маслами пропитанном, и запах идет такой от этих спецовок, что у неподготовленного человека кружиться голова начинает. Да и потом, в Америке у рабочего «отбирают» кровно заработанное всеми возможными способами: чтобы купить дом с лужайкой, ему приходится идти в кредитную кабалу. А в Союзе всем жилье предоставляют бесплатно, поэтому работяги ютятся  в коммуналке в одной комнате с женой, двумя детьми, родителями и кошкой на девятнадцати квадратных метрах. Опять же, мужичок наработается на тракторе, у которого колесная база с жестким закреплением на раму,  межпозвоночные диски себе разобьет, так его будут бесплатно лечить!
Придя в библиотеку пароходства, Володя попросил справочники и книги о речном флоте США. Библиотекарша пожала плечами:
- У нас ничего такого нет.
- Что, никаких? Посмотрите, должно же быть хоть что-то!
Женщина рылась в формулярах минут сорок:
- Вот! Одна есть, брошюра «Развитие речного флота США» за 1905 год.
Володя задумался, чего интересного может быть в справочнике за девятьсот пятый год? Технологии-то не стоят на месте, но все равно решил взять почитать за неимением лучшего и с каждой страницей все больше удивлялся.
Дочитал книжечку, обвел карандашом все необходимое и  решил отнести в секретариат, отдать перепечатать.  Вот только, если, не дай бог, всплывет, что достижения полувековой давности загнивающего капитализма - это наша несбыточная мечта на пути к коммунизму – голову снимут, поэтому нужно было аккуратно обложку и титульный лист отрезать лезвием. А еще существовала опасность, что кто-нибудь узнает содержание. Володя попросил библиотекаршу показать формуляр на эту книжку, посмотрел - мало вероятно: последний раз книгу в библиотеке в тридцать восьмом брали, семнадцать лет назад, такие книги не особенно пользовались спросом.
Кроме всего прочего, для доклада очень важно оформление — подумал Володя и заказал  в типографии красную обложку с золотым тиснением.

***

- Стой! – окрикнул вахтенный, преграждая путь мужчине, поднимающемуся по трапу.
- Мне нужен мистер Молотов, - по-английски объяснил посетитель.
Вахтенный понял только последнее слово, сказанное господином, одетым в застегнутый на все пуговицы, несмотря на невыносимую жару, белоснежный костюм.
- Коль, позови кэпа! – крикнул он куда-то в глубину судна.
- Чего орешь, здесь я, – уже спускаясь, оборвал вахтенного капитан.
- Мистер Молотов, Вы проявили доблесть и отвагу. Соединенные Штаты бесконечно благодарны Вам за спасение американской подданной. Мы были бы рады видеть Вас завтра в шесть, адрес Вам известен.
С одной стороны, капитану, конечно, хотелось увидеть девушку, с другой – снова идти в американское консульство - дополнительные неприятности.
 Хотя… - подумал он, - они все равно будут.
- Спасибо, я непременно приду. Как Дженни себя чувствует?
- Ей уже лучше.

***

- Андрей Викторович, нам нужно с тобой поговорить, – заглянул помполит в капитанскую каюту.
«Ну, началось...» - подумал капитан, - «скорость стука превышает скорость звука».
И, с трудом выдавив улыбку, вслух произнес:
- Проходите, проходите, Леонид Сергеевич.
- Я вот почему пришел, ты не в консульство ли американское собрался?
- Туда.
- Я не знаю, политически зрелое ли это решение, и не уверен, стоит ли тебе дружбу с империалистами водить.
- Так-то оно так, меня тоже такая мысль посещала. Но с другой стороны, не я к ним навязывался, они сами пригласили, как-то нехорошо отказываться. Что подумают о советских моряках? Не воспитаны, не дружелюбны…

***

Ужин в консульстве был скромный, стол накрыли на двоих.
- Проходите, присаживайтесь, мистер Молотов, – начал посол.
- Спасибо, к сожалению, я не знаю, как Вас звать.
- Джордж, зовите меня просто Джордж.
- Я слышал, есть погибшие. Полиция интересуется происшедшим?
- Мистер Молотов…
- Андрей, к чему такая официальность, прошу Вас, Андрей, – перебил консула капитан.
- Так вот, Андрей, не стоит беспокоиться, с полицией мы все уладили. Дело притормозят.
- Как Вам удалось об этом договориться?
- Пусть это будет нашей маленькой тайной, – Уоллесу совершенно не хотелось вдаваться в подробности подкупа местных чиновников и рассказывать этому советскому капитану, что консульство имеет специальный фонд «черных» денег, из которых оплачивается благосклонность местной бюрократии.
- Как чувствует себя Дженни?
- Гораздо лучше.
- Я могу ее увидеть?
- Не знаю, думаю, нужно спросить об этом ее саму.
Повисла пауза. Дипломат собирался предложить капитану вознаграждение, но боялся обидеть этим, зная, как русские щепетильны, поэтому разговор свелся к обсуждению жаркого климата и красот Африки. Наконец, консул решился:
- Андрей, я хотел сказать слова благодарности от имени своей страны и от себя лично, быть может, мы смогли бы что-то сделать для Вас? Я знаю, что у советских моряков проблемы с валютой.
У Андрея действительно существовала эта проблема, к тому же было очень обидно, что остался без обуви, но принять деньги от посла он не мог.
В конце концов, это что же, он за деньги женщину спас?!
- Джордж, Вы оскорбляете меня своим предложением. Достаточно тех слов, которые Вы уже произнесли.
- Простите, я, честно говоря, и сам сомневался, предложил, что называется, больше для протокола.
- Лучше проводите меня к Дженнифер.
 Они зашли в больничный блок американского консульства.
- Здравствуйте, Дженни, – несколько смущаясь, обратился капитан.
- Здравствуй, здравствуй, герой, – улыбка на лице женщины была искренней, хотя из-за ссадины в уголке рта слегка кривоватой.
- Как Вы?
- В порядке!
- Только настоящая  американка ответит, что она в порядке, находясь в больнице с забинтованной головой.
Дженни расхохоталась и протянула гиганту правую руку в знак приветствия. Шутка из уст этого русского великана выглядела для нее экзотикой.
- Мне сказали тебя зовут Андрей, – больше утверждая, чем спрашивая и продолжая все так же улыбаться, сказала она.
Капитан смотрел на стройную женщину в спортивном костюме, и удивлялся,  как белый бинт на темных волосах  мог не только не портить, а вроде бы даже дополнять образ.  Испугался даже этого моментально вспыхнувшего чувства нежности и умиления.
- Я рад, мисс, – и, сделав паузу, с вопросительной интонацией добавил - или миссис, я, к сожалению, не знаю Вашего полного имени.
- Миссис Хавинсон, но зови меня просто Дженни.
- Я рад, что Вы чувствуете себя лучше. Мне пора возвращаться на корабль.
- А знаешь, приходи завтра днем, я покажу тебе сад, у нас очень красивый сад. Уже давно созрели вишни и груши.
- Вишни?! Здесь в Африке? – удивился Андрей.
- Наш садовник и не такие чудеса творит. И потом, - женщина, потянулась к уху капитана, для чего ему пришлось сильно нагнуться, и, словно заговорщица, прошептала – каждый вечер Джордж ходит в сад, ободрал уже все плоды внизу. А мне сейчас трудновато лазить наверх по лестнице. Ты-то и без лестницы можешь с самого верха достать.
Капитан улыбнулся:
- Ну, что же, я не дам Вам остаться без фруктов.

***

Только направился капитан  к трапу, а помполит тут как тут:
- Андрей Викторович, в город собрались?
- Да, пойду по делам: в управление порта нужно зайти, на телеграф, дать телеграмму в наше пароходство, уточнить, с каким сухогрузом наши запчасти придут.
- Ну, так и я как раз в город хотел, вот и пройдемся вместе.
«Вот пиявка, но ничего, я от тебя избавлюсь», - решил капитан измором взять помполита, прибавив темп. А шаги-то огромные, так что помполит рядом уже на бег перешел.
- Андрей Викторович, а куда мы так спешим? Целый день впереди.
- Много дел, нужно разные места посетить, везде успеть, – и еще шагу прибавил.
Может через базарную площадь? Там народу много, потеряться очень легко. Нет, не выйдет, с его-то ростом он как колокольня над толпой возвышается, из любой точки его видно. Лучше по-другому:
- Ну, вот и пришли. Вы как, прогуляетесь, пока я в управлении?
- Да нет, я подожду внутри.
- Я ведь долго могу. Не знаю, сколько там пробуду.
- Ничего, я газетку почитаю.
«Ну, почитай, почитай газетку. В жарком, душном коридоре тебе полезно попариться будет».
Андрей зашел в кабинет начальника судоремонтной службы, а помполит пристроился напротив двери, сел, головой к стеночке прислонился. А дел у капитана всего на пять минут: уточнить ранее согласованный план постановки судна на ремонт. Вопрос скорее надуманный, просто у начальника этой службы кабинет имел служебный выход во двор управления. Андрей обратил на это внимание еще в прошлый визит. Вот через эту дверку  он и вышел, направляясь в американское консульство.
***

- Проходи, Володя.
- Спасибо, тезка. Я смотрю, подрастает твоя дочурка.
- Ты же знаешь, дети растут как грибы.
- Особенно, чужие, – хохотнул гость.
Либерман повернулся к жене и несколько извиняющимся тоном попросил:
- Оля, ты не дашь нам чайку, а мы пока поговорим.
- Хорошо, - в ее голосе явственно прозвучало недовольство.  Историю, в которую влип Зираховский, обсуждало все пароходство. Олю тоже разбирало любопытство, и она хотела услышать подробности из первых уст, поэтому было немного обидно, что ее попросили удалиться.
- Ну что, в пароходстве, наверно, мне уже все «кости перемыли»?
- Давай без дураков, ты меня знаешь давно, если хочешь, то рассказывай все, как есть, подумаем, что можно сделать.
- Ну что, на новогоднем «огоньке» увидел девицу, отпустил пару комплементов, она тоже интерес стала проявлять. Потанцевали, вышли покурить, сам не знаю, как оказались в какой-то комнатушке, то ли подсобка какая была, то ли что. Ну, у меня голова и выключилась: молодая, красивая, роскошная.  Какие уж тут тормоза?! Ну, я ей и вставил. А девица, скажу я тебе, горячая, раз, два, а ей все мало. Короче долго нас не было, ее мамаша, Сокольникова, бухгалтер в пароходстве, ну, ты ее знаешь?
- Знаю.
- Так вот, хватилась дочери, стала искать, видать услышала, проходя по коридору. А вопит она за этим делом, скажу я тебе!
- Кто вопит? Мамаша?
- Да нет, Лизка, дочь ее. Так вот, она ворвалась, подняла шум, на следующий же день в обком телегу настрочила.
- Ты все объяснил?
- Да, но только в Советском Союзе девушки в семнадцать лет сексом не занимаются. Ты же понимаешь… Я даже жениться на ней предложил.
- Жениться?!
- Представь себе, эта девчонка мне в душу запала. Мы с ней, несмотря на скандал, продолжаем общаться. И хотя разница в возрасте приличная, она за эти три месяца стала мне близким человеком. Только мамаша ее и слышать ничего не хочет. Требует расправы.
- Я неплохо знаю секретаря Комсомольского горкома, попробую с ним поговорить.
- Даже не звони ему. Бесполезно. Во-первых, телегу она в обком сразу накатала, а во-вторых, он бы все равно не стал вмешиваться. Да ладно, я еще молодой, с руками, если снимут, уеду в Горький назад, уж как-нибудь заработаю себе на кусок хлеба с маслом.
- Не горячись, ты же отличный специалист, найдем, если что, тебе место в Хабаровске.
- Нет, Володя, спасибо, здесь мне все равно работать не дадут, да и не о должности жалею больше. На самом деле я знаю, это смешно, но похоже я в Лизку влюбился, я всегда о такой мечтал. Да и не такой уж я старый! Мне только тридцать четыре. Через полгода ей восемнадцать будет, так вернусь за ней, распишемся. Там, в Горьком, в институт поступит. Я на самом деле ни о чем не жалею.
- И что, она согласна?
- Да, и мы с ней уже обо всем договорились.
- Тогда удачи! Надеюсь, у вас все будет хорошо.

***

- Ну, здравствуй, Андрей, я уже думала, ты не придешь.
- Никак не мог отвязаться от помполита.
- Кто это?
- Тот, кто должен следить за тем, чтобы я сюда не ходил.
- То есть? Как это?
- Понимаешь Дженни, ты капиталистка, угнетательница рабочего класса, и нам, советским морякам, запрещено контактировать с вами. Считается, что вы нас поймаете в свои сети и завербуете.
Девушка заулыбалась:
- Ну и как? Я поймала тебя в сеть?
- Кажется, да, – краснея, как мальчишка, ответил капитан, ловя себя на мысли, что этот чертенок в юбке безумно ему нравится.
- Пойдем в сад, на улице-то жара, а здесь в комнате и вовсе «филиал ада».
Сад в американском консульстве поражал своей буйной зеленью. Везде стояли разбрызгиватели, и в воздухе витала мелкая водная пыль, создавая уголок прохлады во всеобщем царстве испепеляющей жары.
- А на самом деле, тебе что-то будет, если узнают, что ты здесь?
- Во-первых, знают, во-вторых, я последний раз в заграничном плавании, как и последний раз в должности капитана. Может быть, меня даже арестуют и расстреляют на Родине, но это в самом худшем случае.
- Прекрати так шутить, - Дженни подошла к капитану, и, посмотрев своими темными глубокими глазами, тихо спросила – ты жалеешь, что оказался тогда там?
Андрей провалился в бесконечную черноту этого взгляда, ему даже показалось, что у него кружится голова.
- Нет, ведь иначе бы я не встретил тебя. Хотя мне жалко обуви, которой я из-за этого лишился, - лукаво подмигнул он.
Молотов, выросший в стране, где неаккуратно сказанное слово может привести к самым трагическим последствиям, давно разучился дурачиться. А уж если ты допущен за рубеж матушки Родины, то надзор за тобой двойной. Но сейчас рядом с этой «акулкой» капитализма, он почему-то чувствовал себя свободно, как мальчишка.

***

Духота невыносимая, «аромат» пота так и висел в воздухе. Рубаху помполит расстегнул уже до пупа - капитан четвертый час из кабинета не выходит. Решил сам туда. Дернул дверь – закрыто.
- Он сегодня до трех. Ушел уж давно, – буркнула проходящая мимо чернокожая старуха.
- Как ушел? Я ж здесь давно стою, никто не выходил.
- Так он через служебную домой уходит.
«Ну сука, ну погоди, я тебя с говном смешаю, я тебя …, да я…» - Леня-дятел, как его называла команда за способность бесперебойно «стучать», просто не находил слов. Его аж трясло, он чувствовал себя полным идиотом, и всю дорогу назад  выдумывал самые страшные кары капитану.

***

День пролетел как один миг, он сам не заметил, как стемнело. Огромный, как скала, сложенный, как молодой бог, русский капитан рассказывал о жизни в Советском Союзе, о комнате в коммуналке, долго объясняя, что это такое,  о том, как он ездил на картошку и сенозаготовки, когда учился в мореходке. А она рассказывала ему о своей трехэтажной
вилле, скучных светских раутах, о том, как любит она гонять на своей «Альфа-ромео» по широким американским дорогам вдоль Атлантики.
- А знаешь, я ведь никогда не сидел за рулем машины. С любым пароходом справлюсь, с любым катером, а машину вот не приходилось.
- Все, решено, завтра я буду учить тебя водить машину! Договорились?
 
***

Володя шел по коридору и вздыхал про себя, знал, предстоит тяжелый разговор с Захватовым. И дело не в том, что это Володя Зираховского рекомендовал, по этому поводу никогда Захватов не станет его корить, просто нужно было принимать срочное решение, что-то делать с Комсомольским портом.
- Добрый день, проходи. Как дома?
- Время летит, не успел оглянуться, как дочурка уже по квартире носится, и волосы такие же, как у меня кучерявые.
- Это точно, совсем мало ты с семьей бываешь. Как Оля?
- Дома больше сидеть не хочет, решила выходить на работу, как только ее мать приедет с Иркой нянчиться.
- Доклад твой всех в восторг привел. Его Хрущеву лично министр читал. Слушай, из тебя выйдет отличный фантаст!
- Вообще-то это был перепечатанный справочник «Развитие речного флота США» за девятьсот пятый год, и делов-то - прошедшее время на будущее заменил.
- Ты что, охренел? А если бы узналось? Да нам бы… Ладно, чего теперь, лучше скажи, какие у тебя мысли насчет Комсомольского порта?
- Не знаю, Зиновий Георгиевич, не знаю. Хороший Зираховский специалист, но на баб слаб.
- Дурак, прямо на Новогоднем огоньке трахнул несовершеннолетнюю девчонку!
- Он же не думал, что ее мамаша телеги секретарю обкома писать будет.
- Да чем он вообще думал!
- А главное подумаешь, он же не изнасиловал ее, она сама его на это спровоцировала.
- Спровоцировала?! Так верхней головой думать надо было, и на провокации не поддаваться.
- Ну, что теперь поделаешь...
- Ну и кого начальником порта назначить? Это был уже девятый за четыре года. Есть у тебя кандидатуры?
- Может Брянцева?
- Сам знаешь, не вытянет порт.
Повисла пауза. Володя все понял, но продолжал игру:
- А если попробовать Федорычева?
- Из той задницы, в которой порт находится, он тоже не вытянет.
- Знаю, а Васильев?
- Ладно, прекрати, – Захватову это словоблудие надоело – я знаю, кого назначить начальником порта в Комсомольске-на-Амуре.
- Кого?
- Тебя, тебя Володя.
- Да, я тоже не знаю кандидатуры лучше.
- Тогда готовься!
Стать начальником порта - вроде как понижение, но это иллюзия: де юре – понижение, де-факто -  несопоставимые возможности. Да и потом, работа чиновничья ему уже надоела, хотелось живого дела.

                ***

Жара стояла страшная, взмок капитан. На площади у центрального въезда в порт кипела жизнь: старые пикапы, телеги, запряженные быками, люди туда - сюда сновали как косяки сельдей. Но он сразу приметил черный автомобиль, рядом с которым стояла женщина, та самая, та единственная, ради которой Господь и создал весь этот дрянной мир. Улыбнулся и направился к ней, а она в ответ ему уже махала рукой. Да и как его было не заметить, даже в такой сумасшедшей толпе возвышался он над людьми, словно колосс, и, казалось, будто вся площадь могла уместиться на его ладони.  Ликовало все внутри у него, тысячи труб выдували в душе безумную симфонию.  Знал, конечно, что ему в спину еще одна пара глаз смотрела, но теперь не до этого было, все мысли в голове занимала  только Дженни. Ее образ убаюкивал Андрея на ночь и утром будил своей ласковой улыбкой.
Осторожно, стараясь слегка прикасаться, взял капитан ее руку,  а самому хотелось прижать девушку к себе, вознести над площадью, вознести над миром к самому солнцу и взлететь вдвоем, потому что от прикосновения к ней его могучее тело сделалось совсем невесомым.
Люди носились, площадь, словно гигантская карусель, где все кружится и вращается, только для них двоих время остановилась, словно изваяния застыли, глядя друг другу в глаза.
Андрей очнулся первым, неловко стало: вцепился ей в руку и не выпускает. Разъединил ладони, а Дженни только улыбнулась, то ли чтобы неловкость сгладить,  то ли чтобы скрыть легкую досаду, что он выпустил ее руку. Его огромная сила манила, притягивала как магнит. Она ловила себя на мысли, что с каждой секундой в ней все сильнее и сильнее разгорается огонь желания вцепиться в него изо всех сил, вцепиться, притягивая его к себе всем телом и упиваться, словно вампиру его беспредельной силой и энергией.
- Салют советским морякам! Я правильно сказала?
- Здравствуй, Дженни. Как себя чувствуешь?
- Не так плохо, благодаря тебе, – задорно ответила  девушка – готов сесть за руль?
- А может не надо? Да и за твое здоровье волнуюсь, все-таки колесной техникой я не управлял никогда, знаешь, больше как-то с водными видами транспорта имел дело.
- Андрей, ты что, боишься что ли?
- Да нет, конечно, чего бояться? – браво ответил капитан, он и в самом деле не слишком волновался. В конце концов, девчонка справляется, так уж у него-то точно проблем не возникнет.
Но на деле оказалось все не так просто: дергалась машина, то прыгнет, как кузнечик, то заглохнет, да еще все это в толпе. И как это вообще возможно? На педали смотреть, на рычаг передач, на панель приборов, да еще за ситуацией за окном следить надо! Ведь люди вокруг скачут, норовя непременно попасть под колеса, ослы да грузовики - голова кругом идет. А она сидит рядом и только смеется. А капитан уже весь в поту:
- И почему нужно в Африке на черной машине ездить?
Но, на удивление, очень скоро и педали стали понятными, и рычаг передач более податливым.
Под чутким руководством Дженни они доехали до французского района.
- Пойдем пообедаем в «Буржуа».
У Андрея екнуло в животе - как увидел здание ресторана, сразу понял, его годового лимита на валюту не хватит, чтобы там один бутерброд съесть.
- А хочешь, поехали к нам на корабль, у меня великолепный кок! – сделал хитрый маневр Андрей. Но Дженнифер была неумолима:
- Брось, зачем ехать. Здесь очень неплохо кормят.
Капитан насупился, а когда стали на стол подавать не блюда, а произведения кулинарного искусства, сделался совсем грустным, кусок не лез в горло.
Почти с ужасом он смотрел на вышколенного черного официанта в белоснежной рубашке, несущего на небольшом серебряном подносе счет.
- Оставь, Андрей, – взмахнула рукой Дженни, когда он стал доставать бумажник.
- Я сам могу заплатить. Не привык я, чтобы женщины за меня платили.
- Знаешь, давай не напрягать друг друга. Я обязана тебе жизнью, ты герой, но, кроме этого, ты капитан судна, хотя тебе еще нет тридцати, и весьма успешный мужчина. А то, что у тебя нет денег, виноват не ты, а этот, как его…- она хитро подмигнула – Ленин! Поэтому и только поэтому я плачу за обоих, что ни на одну секунду не умаляет твоего достоинства как мужчины.
Ход мысли Дженни сильно удивил его. Ведь и вправду, у американских капитанов есть деньги, выходит действительно в том, что у него нет денег, виноват не он. Оба дружно рассмеялись. Таким свободным Молотов не чувствовал себя никогда.
- Уже вечер, скоро зайдет солнце, я хотела показать тебе одно место.
Она быстро гнала  автомобиль на юг вдоль побережья, оставляя за собой столбы пыли. Тяжелую «пузатую» машину заносило на поворотах, и Дженни явно нравилась такая гонка, хотелось увидеть испуг в лице этого бесстрашного человека. капитан же не подавал виду, хотя правой рукой сжимал ручку двери. Выехав из города, они неслись по шоссе, но скоро крутым маневром Дженни рванула руль влево на малоприметную неровную дорогу, и машина, подлетая на кочках и буграх, помчалась к побережью.
Наконец, буйные деревья расступились, резкий солнечный луч ударил в лобовое стекло, а машина юзом летела к краю холма, к обрыву, поднимая огромное облако взвеси и пыли.
- Нервы мои испытываешь?
- Смотри, Андрей! Ты где-нибудь видел что-нибудь подобное?
Утес, укрытый буйной зеленью, врезался в океан. Огромный  диск солнца висел низко, почти сливаясь с горизонтом, оставляя красную дорожку на поверхности океана. А внизу у подножья утеса блестела прозрачная мелководная заводь, окрашенная пурпурным светом вечернего солнца, и мириады разных рыбок сновали там, переливаясь тысячами цветов, каждая на свой манер. Такой красоты он еще не видал, хотя в разных морях был, на разных континентах, да и в Союзе есть, чем полюбоваться. Но только здесь он дышал воздухом свободы, и к груди его прижималась женщина, одно прикосновение которой заставляло бешено стучать его сердце. И не было ни судна с поврежденным гребным валом, ни помполита,  ничего, только они двое среди неземной красоты стояли одни во всей Вселенной.

***

Ярко горят звезды ночного африканского неба. Лунный рог полыхает, освещая силуэт атлета, обнимающего хрупкую женщину.
- Андрей, завтра я возвращаюсь в Америку.
- Я знаю, Дженни, знаю.
- Откуда?
- Просто почувствовал.
Знает, завтра он вернется в тот мир, из которого она его извлекла на короткие счастливые мгновения. Две недели пролетели, словно на другой планете. Каждое утро капитан вставал и шел к ней, а потом и вовсе перестал возвращаться на корабль, они гуляли ночи напролет по диким и страшным закоулкам африканской дыры, и ей рядом с ним всегда было спокойно и уютно. Они спорили и дурачились, как дети, когда он оставался у нее. Она уже не представляла свою жизнь без него, ей казалось, что  в целом мире не была человека более близкого и родного, чем этот огромный русский капитан. Дженни смотрела на звезды, задрав голову вверх, потому что глаза уже затуманила пелена влаги, лишь шелохнуться и крупные слезинки покатятся по щекам, и изо всех сил она старалась удержать их на ресницах. Она схватила ртом воздух, и в тот же момент ее накрыла мощная лавина чувств, которую уже было не под силу сдержать. С ресниц слетела прозрачная  капля.
Они оба не питали никаких иллюзий, знали что расстаются навсегда. Она вернется в Америку, к своему мужу, за которого вышла по папиному совету, в мир большого бизнеса и полезных друзей. А он... он отправится по ту сторону железного занавеса. Они были не просто из разных стран и разных систем. Они жители параллельных миров, и лишь удивительная причуда судьбы свела их в одном месте в одно время. Эта встреча словно бритвой вспорола души обоих.
- Я никогда не забуду тебя, Дженни.

***
Вернулся капитан за полночь на корабль, и казалось ему, что зашло солнце навсегда, и впереди его ожидают лишь сумерки, неподвижные и вечные, как мертвая Атлантида. Но снова наступил рассвет, и, несмотря ни на что, дневное светило совершило еще один двенадцатичасовой переход с востока на запад в длинной череде подобных за миллиарды лет. Весь этот день он провел в постели, снова и снова прокручивая, словно архивную кинопленку, в своей голове кадры ее улыбки, прикосновений, их жарких поцелуев или просто мечтал. Но сил подняться с кровати и вернуться в реальный мир у него не было. Казалось, стоит лишь встать, вернуться в действительность, в которой нет Дженни, как эта действительность, словно дорожный каток тлеющее полено, раздавит сознание, и останутся на этой самой постели лишь догорающие искорки, некогда бывшие капитаном.
Так прошла неделя, пока в один из дней внизу он не услышал английскую речь.
- Добрый день, могу я видеть капитана Молотова? – обратился уже бывавший здесь джентльмен в белом костюме к вахтенному.
- Да здесь я, здесь, - прокричал Андрей, натягивая на бегу китель.
- Я по поручению миссис Хавинсон, она просила передать Вам эту коробку.
Удивленный капитан в большой упаковке нашел десять пар самой разнообразной обуви. Здесь были и классические туфли, и полуспортивные ботинки, кроссовки и зимние сапоги, безупречного английского качества, даже уютные домашние тапочки заботливо не забыла заказать Дженни. Только сейчас это не вызвало у Андрея восторга, его не распирало от счастья, как тогда. Он бережно вынул лишь ее письмо, и долго смотрел в пустоту, не решаясь распечатать конверт. Эта коробка, последняя весточка была как ее прощальная улыбка.

                ***

Близок сезон дождей, но солнце, словно предчувствуя свое скорое поражение, пытается напоследок испепелить и без того опустошенную землю Гвинеи. Молотов вытер могучей рукой пот со лба. Больше двух месяцев уже торчал советский экипаж в Конакри. У берегов островов Бижагош судно получило серьезное повреждение винтов и гребного вала, полтора месяца ждали запасные части. Их привез советский сухогруз, и вот уже три недели как тянулся ремонт, и не видно было ему конца. Потери от простоя колоссальные, начальство из Мурманского пароходства задергало телеграммами.
- Товарищи, я вот что хотел обсудить, уже третью неделю судно стоит на судоремонтных верфях, но фактически ничего не делается. Касса наша пуста, пароходство больше денег переводить нам не будет. Хоть караул кричи!
- Я предлагаю поднять шум, в самом деле, нужно идти к руководству ремонтных доков.
- Я с ними уже ругался, бесполезно.
- Тогда во французскую администрацию, пусть принимают меры!
- Во-первых, французы уже мало на что влияют, французская администрация - больше фикция, и сейчас они озадачены выкачкой ресурсов и спасением своих капиталов. То, что скоро придется предоставить колониям независимость, ясно всем, и повлиять на нашу ситуацию администрация не может, а главное не захочет. Какие еще предложения?
- Вы говорите, а я уже действую! Две недели я хожу в док и рассказываю рабочим об учении Маркса, о дружбе народов, о том, что их долг, как рабочих, помочь нам, советским морякам, их братьям в борьбе с капиталистическими угнетателями.
Тяжело посмотрел Молотов на помполита, продолжая вить косичку из двухсот миллиметровых гвоздей:
- Да отстань ты со своей херней, без тебя тошно.


***

Жара спала , а вместе с ней и напряжение еще одного дня ожидания. Андрей пересчитал мелочь в кармане, и, решив, что на кружку пива хватит, отправился в город.
Рядом с портом на прилегающей улице находился бар «Диамант», что в переводе означало бриллиант. На самом же деле это был довольно грязный припортовой кабак, где собирались матросы, коротавшие время пока их суда стояли под погрузкой, проститутки, контрабандисты и жулики всех мастей, но рядом с портом других заведений просто не было.
Капитан взял у барной стойки кружку вонючего мутного пива, осмотрелся, увидел  местечко за столиком.
- Можно? – обратился по-английски.
- Да, конечно.
Мужчина средних лет, со светлыми волосами был одет в гражданское без знаков различия, но у Молотова не возникло сомнений, что это американец.
- По делам здесь?
- Я капитан «Калифорнии», загружаемся рудой. А вы?
- Я тоже капитан советского судна «Ксения Корабельникова».
- А что возите?
- Сюда сельхозтехнику, отсюда ресурсы.
- Все отсюда возят ресурсы, кто лес, кто уран, кто уголь.
- А сколько вы здесь?
- Неделю, порт работает отвратительно, погрузка занимает очень много времени.
- И не говорите, мы здесь уже скоро три месяца.
Молотов поведал о затянувшемся ремонте американскому коллеге все, как есть, о бездействии ремонтных бригад, о стараниях помполита, который ходит уговаривать негров поторопиться с ремонтом и рассказывает о социальной справедливости, равноправии, классовой сознательности.
Янки усмехнулся:
- О классовой сознательности? Хочешь, я покажу тебе, что это такое ?
Он поднял руку и, обращаясь к официантке, вежливо произнес:
- Милочка, будь любезна мне глазунью и пятьдесят виски.
Молодая черная девушка легко кивнула головой и продолжила щебетание со своими подругами. Через пять минут американец вежливо напомнил ей же, что заказ. Девица продолжала что-то бурно обсуждать, не ведя ухом.
- Вот видишь, обратился он к русскому, так они отвечают на вежливость.
; Как же быть?
- А вот так! – американец встал и подошел к девице. Молча схватив за волосы, он энергично тряхнул ее.
- Яичницу и виски, живо, сука.
Через несколько минут черная девушка с виноватой улыбкой принесла стакан с выпивкой и еще шкворчащюю яичницу.
- Кстати, меня зовут Эндрю, -  дружелюбно произнес он, обращаясь к русскому.
- Меня Андрей, - с трудом переваривая увиденную сцену, ответил Молотов.
- Так мы еще и тезки! – обрадовался американец – ну что, я наглядно объяснил особенность общения с местным населением?
; Более чем! Все же, мне кажется, не стоило так обращаться с женщиной – не смог удержаться Андрей.
; Ну, мне пора на судно, завтра мы отходим. Удачи!


***

А может, в самом деле, это наиболее простое и действенное решение? Может к черту все эти жалобы и прочую бюрократическую ерунду? Может здесь, на черном континенте, в каменном веке от того и не работают все  эти инструменты цивилизованного мира, что, как и в доисторические времена, здесь правит только сила? – капитан ворочался всю ночь, осмысливая преподанный американцем урок. Утром спустился в ремонтный док, окинул взглядом обстановку: четверо рабочих пинают носок, набитый песком, шестеро сидят на лавке и курят, что-то оживленно обсуждая, еще один спал, накрыв лицо газетой. Капитан обвел палубу глазами, поискал бригадира. А вот и он, собственной персоной, в кости играет.
- Почему никто не работает?
- Жарко, успеется, - лениво ответил черный не очень молодой мужчина, продолжая кидать кости.
Андрей рывком поднял бригадира, как котенка, и коротким ударом отправил в нокаут, после чего, дернув за ворот сидевшего рядом с ним, швырнул на пол. На палубе наметилось оживление, ремонтники, схватившись за инструмент, устремились к рабочим местам. Капитана удивило, что никто не возмутился, более того, никто не удивился, значит, для них это была обычная практика. Результат воодушевил, и он решил закрепить успех, начав обход, никого не хотелось оставить «без внимания». Но ведь надо еще и так бить, чтобы не зашибить насмерть, чтобы руки-ноги не поломать, а то можно было лишить трудоспособности, поэтому кому оплеуху, кому пинок выдаст. Закипела работа, а Молотов за спинами ходит, словно наместник египетского фараона на строительстве великой пирамиды.
Темнело, закончен трудовой день. Осмотрел Андрей движительный узел и расплылся в  улыбке - за один день сделано больше, чем за предыдущих три недели. Осталось только гребные винты на вал присобачить, да так кое-что по мелочам. Такими темпами через пару дней все готово будет.


***
- Оля, ну зачем нам в Комсомольске этот старый сундук? – недовольно протянул Володя, перевязывая бечевкой собранные женой коробки с вещами.
- Это же еще бабушкин, к тому же он такой вместительный, в него можно кучу вещей запихнуть.
- Я клянусь тебе, что как только разберусь с делами, первое, что сделаю – сооружу тебе отличный стеллаж, наподобие того, какой я видел в немецком журнале у Захватова. Ты еще хвастаться перед подругами будешь!
- Ой, Володь, я даже не думала, что у нас с тобой за два года столько вещей накопилось! И как только мы их запакуем… – вздохнула в очередной раз Оля.


***

- Вашим поведением вы опозорили нашу страну и идеи коммунизма. Вот товарищи, наглядный пример того самого тлетворного влияния Запада! Вот что значит дружбу водить с этими капиталистами. Быстро вы понахватались от них! Мало того, что вступил в преступную связь с гражданкой враждебного государства, капитан советского судна, представитель Советского Союза в дружественной стране Африканского континента бил рабочих! Вы, товарищ Молотов, осквернили Ленинские ценности интернационализма, дружбы народов, подняли руку на товарищей по классу. В то время как Советский Союз борется с угнетением негров в США, вы устраиваете суд Линча!
- Да что мне было делать! У меня не было другого выхода.
; Помолчите, вы себя полностью дискредитировали, вам нет  оправдания. Здесь решение может быть только одно: исключить из партии и снять с работы. Вы сняты с работы без права занимать ответственные должности и, безусловно, в зарубежные поездки больше допускаться не будете. Сдайте удостоверение моряка, ваша виза аннулирована!
Понял Молотов, что в Мурманске оставаться уже нет смысла. Прикинул, куда бы податься, вспомнил, что двое приятелей с курса работают в Комсомольске-на-Амуре и решил махнуть к ним. По приезду выяснилось, что общежитие сходу дают только работникам порта. Единственная вакансия, которая там для него нашлась -  матрос разъездного катера начальника порта. Ну что ж, - махнул рукой Андрей — если уж суждено мне перекантоваться где-то, почему не здесь?

                ***

Зашел Володя в кабинет, присвистнул - комната метров пятьдесят квадратных, с большими окнами по двум стенам, стол в виде буквы «Т» расположен так, что окна за спиной и слева. И ведь не раз был в этом кабинете, да все как-то не обращал внимания, что он такой огромный. Там в пароходстве и должность была выше, а кабинет куда скромнее.
До планерки оставалось пятнадцать минут, открыл окно. В кабинет вместе со свежим ветерком ворвался гул порта. Где-то впереди портальные краны гудели на разные лады своими сложными механизмами, вдали слышен был приглушенный рокот мощных судовых дизелей, на погрузке неистово матерился бригадир, и его слова неслись над водной гладью Амура, вдоль причалов, мимо «сыпучки», мимо складов и затухали далеко за пределами порта. Ночная смена уже собиралась домой, а дневная еще не приступила к работе и сейчас, затягиваясь «Беломором», портовые рабочие обсуждали очередную смену начальника, гадая, что он за человек. Через пятнадцать минут грянет дневная смена оркестром тысячетонных механизмов, взревут многолитровые дизеля, заглушат они своим ревом высокохудожественные эпитеты несдержанного бригадира. Перегнулся Володя через подоконник - внизу ремонтники тащили огромный вал в цех, пыхтели шестеро работяг, останавливаясь каждые двадцать метров на передых. А это что за «кадр»? Подошел огромный матрос, улыбнулся, отпустил шутку, схватил вал под мышку и прогулочным шагом направился в цех.


                Глава 4

- Как же это получается, товарищи, что за прошлый год в порту недостача угля составляет семьдесят тысяч тонн? И за этот, пятьдесят седьмой, уже тринадцать тысяч недостачи набежало? А еще только начало июня! В чем дело?
- Да мы без понятия: грузим уголь, взвешиваем - одно значение, приходит по реке, вешаем - меньше вес угля в барже. Мистика какая-то!
Только Володе было не до мистики,  пахла вся эта чертовщина уголовщиной. Мечтал он о настоящем деле, а теперь вот назад в пароходство захотелось, потому как тут в порту какое полено не поднимет - везде гниль. Строчил он распоряжения тысячами в день, но не выполнял их никто - царило разгильдяйство, переходящее в саботаж. А тут еще эта мистика! Куда деваются тысячи тонн угля по дороге из Комсомольска в Благовещенск? А за него отвечать ведь нужно, как-то отчитываться. Да тут еще отношения с Китаем начали портиться стремительно, тоже проблема - если заблудится какое суденышко, вылетит на берег к бывшим братьям навек, так эти узкоглазые братья ловят членов команды и бросают в свои темницы. По всему Хабаровскому краю строго настрого капитанов предупреждали - в пограничных районах особое внимание!
Тысячи вопросов, и все нужно немедленно решать. Но самое главное - как заставить коллектив уважать себя? Чихают на его распоряжения и увещевания. Замов своих он сразу  уволил - руководящий состав статья трудового кодекса позволяет увольнять «в связи со служебным несоответствием». А остальных как? Если лентяй-халтурщик не опаздывает на работу, если не пьет в рабочее время, то трогать такого работника не моги, он гегемон! А  в порту таких - добрая половина.
Но с другой стороны, всех ведь карать и не надо. Придумал Володя метод, и назвал его «прожектор». Это когда из всего коллектива выхватываешь одного разгильдяя, который жить мешает, и с этой минуты он постоянно как бы под лучом прожектора, не надо распыляться на всех, можно сконцентрироваться на ком-то одном. А самое главное в этом деле - быть беспощадным. На всех рук не хватит, поэтому все внимание на одного: унижать и уничтожать, распинать и с дерьмом мешать, а остальные пусть стоят вокруг и смотрят. И уж будьте уверены, когда Вы отправитесь за вторым, толпа кинется врассыпную.
Вышел из строя импортный кран со страшно дорогими и хитрыми узлами и агрегатами.  Нужна была электросварка, причем  газовая никак не годилась - от ее пламени соседний каскад реле мог оплавиться, тогда  пришлось бы заказывать сложную автоматику в Америке, там, где и был кран произведен, а это песня на годы. Каждый час простоя такого механизма выливался порту в астрономическую сумму. Выделил Либерман бригаду, все ремонтные работы по минутам расписал, на ночь третью смену вывел, но вот проблема – технология электросварки только появилась, не был с ней знаком толком никто - один специалист на весь порт, сварщик  Гавриленко, мужик с гонором. Не успели все наладить за дневную смену, пять часов стрелки показали.
- Ну, все, смена-то кончилась. Бывайте.
- Ну, бля, Гавриленко, не говняйся, – возмутились мужики.
- Иван, я тебя прошу, останься сверхурочно, час простоя крана больших денег стоит порту, и так не справляемся с разгрузочными работами.
- Вам, Владимир Лазаревич, напомнить, что сверхурочно можно оставлять работать только с согласия работника? Так вот, я не согласен!
- Ты что сдурел, сегодня пятница, потом два дня выходных, а кран стоять будет?
- Ничем не могу помочь. - расстегивая на ходу спецовку.
Сорвался где-то глубоко внутри Володи спусковой механизм, открыл он тетрадочку, в которую все свои распоряжения записывал, почирикал ручкой:
- Вот: я, Либерман Владимир Лазаревич, сегодня 9 июля тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года клянусь уничтожить Гавриленко Ивана Савельевича. Точка. Ставлю подпись.
Переглянулись рабочие, не поняли шутки начальника.
- Это что еще за угрозы! Да я единственный специалист электросварщик тут. А вас начальников вон сколько сменилось!
- Я тебя предупредил.
- Да пошел ты!
Позвонив Оле, что срочно должен уехать, Володя взял билеты на вечерний поезд до Хабаровска, а утром пришел к своему бывшему директору:
- Александр Михайлович, у меня к Вам просьба, не могли бы Вы вызвать сейчас сварщика, который у вас по электросварке?
- Да, конечно, Володя, только что его вызывать, вон он на площадке. Сам ведь знаешь, сейчас горячая пора. А в чем дело?
- Да ремеслу хочу этому мудреному обучиться, подсобите?
Терпеливо весь день простоял Либерман рядом со сварщиком, на второй день сам варить попытался. Журил начальника комсомольского порта сварщик, отчитывал:
- Да ну, Лазаревич, пожжешь сейчас! Ровнее веди и быстрее, быстрее! Смотри, чтобы рука не дрожала! Руку, руку тверже держи!
Но ученик на учителя был не в обиде. К концу дня почти не хуже своего наставника справлялся.
- Вот, молодец, Лазаревич, так держать!

***

У сварщика Гавриленко оплата была сдельная. Приходил он каждый день на смену во время, на минуту опоздать боялся, иначе сразу можно было получить выговор за опоздание, но весь день «штаны протирал», потому как чуть что случалось - начальник порта надевал  робу и сам на объекте проводил сварочные работы.
- Ладно, простите меня, Владимир Лазаревич, я сижу, а зарплата мне не идет. Осознал я свою ошибку. Мне ж семью кормить, - понурившись стоял Гавриленко в кабинете Либермана.
Володя достал тетрадочку, открыл на соответствующей странице, прочел:
«Я, Либерман Владимир Лазаревич, сегодня 9 июля тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года клянусь уничтожить Гавриленко Ивана Савельевича. Либерман.»
- А я тебя предупреждал, по-человечески просил. Теперь только на себя пеняй!
- Тогда я пишу заявление об уходе по собственному желанию!
- А вот это хрен тебе с маслом! Заявление твое я не подпишу. Не выйдешь на работу -уволю за прогулы, будет тебе волчья запись в трудовой, а то и за тунеядство загремишь под суд. И только попробуй мне для своих халтур инструмент с предприятия  вынести -  за хищение государственного имущества на двадцать пять лет сядешь!

***

Лето в тот год выдалось на редкость жарким. Обливался потом в брезентовой робе Володя с электродом в руке, но отступать не собирался, только и во время сварки о недостаче угля думал, это – головная боль номер один. Погода сухая, дождей уже второй месяц нет. Посмотрел он на стоящее под погрузкой судно, и вдруг все у него в голове на свои места встало. Так вот в чем дело! Нагревается на таком солнце черный уголь и  испаряет всю влагу, невооруженным глазом видно как парит над баржей.
Нужно созывать межведомственную комиссию для изменения системы учета угля, а то пока из порта плывут баржи вверх по течению на электростанцию, сохнет уголь, испаряя тысячи тонн влаги, а порту приходится недостачу покрывать.


***

- Дорогая, ты сегодня не едешь в офис? Сегодня же Совет директоров, ты должна присутствовать, - Джозеф заглянул к ней в спальню.
На потолке висело огромное зеркало. Дженни лежала на спине, немигающе смотрела в отражение своих черных глаз и видела в них далекий берег Атлантического океана, испепеленный безжалостным солнцем, где она была так счастлива. В душе разливалась пустота.
- Я сама решу, куда и когда мне ехать, что я должна, а что не должна!

***

- Уже которую неделю у причала стоим! Новый начальник даже не удосужился заглянуть, познакомиться, вообще, говорят, «гнойный» мужик, не успел прийти, сразу болты стал закручивать.
- Да брось, ты сам знаешь, что в порту творится. Все правильно он делает, это еще хорошо, что тут не Африка, а то я способ один знаю, как экономические показатели предприятия улучшить, – усмехнулся огромный матрос.
- Эй, слышь, начальник идет!
- Где?
- Да вон в синем кителе, на нашивки посмотри!
- Здравствуйте, товарищи! Прошу прощения, что наше знакомство состоялось только сейчас. Как вы уже, наверное, знаете, мое имя Владимир Лазаревич. Надеюсь, я с вами буду работать долго и плодотворно.
- Предыдущие девять говорили так же.
- По-моему, это ответ не по уставу.
Ляпнул боцман шутку и сам себе язык прикусил. Ходят слухи, что новый начальник хоть и молодой, а особой лютостью отличается и лучше бы с ним отношения не портить.
-Ну, давайте знакомиться.
Вытянулась команда по струнке на причале вдоль судна.
- Кравченко Алексей. Моторист.
- Черных Константин. Кок.
- Рожков Сергей. Матрос.
- Молотов Андрей. Матрос.
Еще раз обмерил Володя глазами  Молотова - какое-то смутное чувство зашевелилось внутри.
- Так, а капитан где?
- Разрешите доложить? Капитана нет.
- Как нет?
- Нет, – с непроницаемым лицом докладывал огромный матрос.
- Почему?
- Запил, его уволили со службы еще до навигации, а другого пока не прислали.
- Кто же тогда командует судном?
- Я, товарищ начальник порта.
Еще больше удивился Володя: бардак какой-то, даже не механик, простой матрос выполняет обязанности капитана!

***

Закончилось совещание совета директоров, расходились солидные господа. Свернула она свои рулоны, убрала мудреные графики в портфель.
- Дженни, могу я с тобой поговорить? – догнал ее уже в дверях вопрос президента «Bauxite group».
- Да, конечно. Если в моем докладе что-то не понятно, на следующий неделе я закончу подробный отчет и сделаю детальный анализ по Гвинейским месторождениям.
- Нет, Дженни, я хотел поговорить с тобой на другую тему.
- Да, папа, я тебя внимательно слушаю, – сделав непонимающее лицо, ответила она, хотя уже знала, о чем пойдет речь.
- Что с тобой происходит, девочка?
- Все в порядке, папа, просто легкая меланхолия. Видимо, никак не включусь снова в ритм Нью-Йорка.
Он подошел к ней и обнял за плечи.
- Дженн, я говорил с Джозефом.  Да и вообще, последний месяц после возвращения из Африки ты сама не своя. Я уже давно не видел твоей улыбки. Кто он?
- Откуда ты знаешь?
- Послушай, я уже давно живу на свете. После смерти твоей мамы и гибели Джонни, ты - вся моя семья, нет более близкого и родного мне человека, и сейчас мне невыносимо видеть, что ты страдаешь.
- Я рассказывала тебе про того русского, который меня спас…
Бенджамин тяжело вздохнул.
- Но ты же сама знаешь, между вами непреодолимая пропасть. Ты даже не имеешь понятия, где он сейчас. Остается только смириться, и тебе нужно быть добрее к Джо, он славный парень, любит тебя.
- Папа, он меня бесит! Я решила с ним развестись.
- Дженн, подумай, не горячись.
- Это не обсуждается! И дело здесь не только в Андрее, может, его я никогда больше и не увижу, но и с Джо не буду. Он мне неприятен, черт возьми!
- Все! Все! – шутливо поднял вверх руки Бенджамин - поступай, как знаешь, если ты не любишь Джо, и он раздражает тебя, то к черту его, не отравляй себе жизнь, доченька.



***

Не спалось этой ночью Володе. Чтобы пересмотреть нормы учета массы угля при грузоперевозках нужно взаимодействие железнодорожников, речников, угольщиков и энергетиков, но никому это не надо, у него у одного во всей цепи баланс не сходится. У остальных не было таких проблем, потому и желания что-то менять, напрягаться – тоже. Не одну сотню писем написал Владимир - все без ответа, предлагал, просил, увещевал, умолял, только чиновники-бюрократы ничего менять не хотели.
Вдруг истошно загремел дверной звонок. Владимир посмотрел на часы – пол-четвертого утра.
- Да кто это?
- Владимир Лазаревич, собирайтесь, ЧП в порту, пожар!

Горел угольный склад, в радиусе двухсот метров стояли пожарные бригады, близко расположенные строения поливали, чтобы не произошло возгорания. Жар стоял такой, что ближе даже в специальных костюмах было не подойти. Светло вокруг стало от пламени, как днем. К складу шли железнодорожные пути, так температура была такая, что срывало рельсы со шпал, и они, пружиня, раскаленные, со страшным воем взлетали вверх красными булавами. Склад, словно огромный разъяренный дракон, изрыгал языки  пламени, металлические конструкции как воск плавились, шифер стрелял беспрерывной канонадой, и, казалось,  нет никакой возможности укротить эту огненную вакханалию. Развернули системы высокого давления, только тонкие струи воды, пролетая по воздуху полсотни метров, теряли напор, распыляясь большим облаком, превращались в пар и  испарялись, еще не достигнув очага пожара.
- И когда вы его так потушите?
- Сами не видите? Никогда! Пока само не догорит!
Прикинул Володя – гореть может долго. Нет, так дело не пойдет!
- Коля, у нас в ремонтном цеху «хреновина» венгерская лежит,  она в рабочем состоянии?
То, что Либерман назвал одним емким словом «хреновина» представляло собой насосную установку сверхвысокого давления, этакую мощную водяную пушку с дизельным приводом, которая применяться должна была для смыва грунта вокруг севших на мель судов. Однако ее применение на практике не представлялось возможным, так как судно во время работы этой системы было просто не удержать на месте никакими силами, не спасали ни якоря, ни тросы, потому что насосная система, со страшной силой выбрасывая
струю воды, играла роль водометного движетеля. А устанавливать подобный агрегат на массивную плавучую платформу было нецелесообразным, потому что эта платформа и подавно не сможет подойти к севшему на мель плавучему средству, так как имеет большую осадку и сядет на мель еще раньше нуждающегося в помощи.
- Да! А что?
- Вытаскивайте ее!
- Так, краном ее теперь цепляйте! – руководил операцией Либерман.
- А что вы хотите, Владимир Лазаревич?
- Уголь тушить, неужели не понятно?! Делайте то, что я вам говорю!
- Лазарич, не заведем все равно, дизель в воде заглохнет!
- Не заглохнет, одевайте  шланг на воздухозаборники!
- Все равно заводить нельзя! Реактивное усилие снесет ее на хрен!
- Тросами к столбам и деревьям вяжите!
- У нас шланга нет такого диаметра, чтобы на сопло одеть!
- И не надо! Отсюда стрелять будем!
- Отсюда почти двести метров!
- Больше сотни атмосфер! Добьет! Сопло, сопло задерите вверх!
- Задрано на максимум! Регулировка больше не позволяет! Когда ее проектировали, не думали, что из нее вверх будут стрелять!
- Да я вообще не знаю, о чем думали, когда ее проектировали!
Пока возились, уже утро наступило, рассвело. Врубили установку, ударил столб воды, сшибая берег, сваливая вековые сосны на своем пути.
- Стоп, выключите немедленно! Так мы еще больше разрушений устроим, чем пожар. Эх, вот если бы как-то прицелить ее…
- Разрешите, я попробую! – шагнул вперед Молотов, пришедший с утра в порт.
Он вошел в воду, и, упершись руками, стал приподнимать сопло тяжеленной установки, которую сюда поставили краном. Правда фактически нужно было лишь приподнять наиболее легкую часть, да архимедова сила в воде чуть облегчала задачу, и все же Володя сильно усомнился, что одному человеку под силу сдвинуть такую махину.
- Ну-ну, попробуй.
Капитан навалился и закряхтел, задирая выходной раструб кверху. И, взвалив на плечо, заорал:
- Врубайте!
- Только смотри, Андрей, чтобы у тебя чего не попало в струю, а то оторвет! Давление огромное! Башку разнесет, как яйцо!
Тросы снова напряглись, взревел многосильный дизель, и огромный столб воды сумасшедшего давления взмыл в небо, пролетая над макушками деревьев, над кранами, над постройками и цехами, туда, где адским пламенем полыхал угольный склад, угрожающий сжечь все вокруг.
- Ниже!
- Левее!
- Еще чуть ниже опусти!
- Так, зацепил, чуть-чуть правее! – страшным басом корректировал навесной огонь водяной артиллерии пожарный, что есть мочи орущий в мегафон.
- Есть! Так, так держи!
Впрочем, о том, что струя попала в цель, можно было не сообщать, огромные клубы пара, поднимающиеся высоко в небо, были видны на много километров вокруг.
Вся территория порта в мгновенье превратилась в огромную русскую парную.
- В пору веники приносить!
- Хорош! Теперь мы своими силами управимся!


Собрался народ в кабинете начальника. Андрея чествовали как героя: шум, гам, сначала хотели на руки его и в воздух бросать, правда, быстро сообразили, что идея эта мало выполнима, весу в нем было не многим меньше, чем в грузовике.
- Ну, Андрей, я ведь раньше не верил былинам про богатырей, а теперь вот засомневался, может и правда были.

Разошлись все по рабочим местам, только Либерман поил горячим чаем Молотова в своем кабинете:
- Я читал в твоем деле, ты раньше капитаном был...
- Ага, сухогруза.
- Как же в матросах-то оказался?
- Длинная это история, потом как-нибудь…на досуге…расскажу.

***

На столе ровным пламенем горели две плоские свечи. Наступила пятница, а, значит, как обычно, вся семья собиралась на шаббатний ужин. Вернее, раньше было именно так: бабушка с дедушкой, дядья, родители, они с братом Джонни, но это было слишком давно, кажется, в другой жизни. Сейчас их было здесь только двое.
- Папа, я хотела с тобой поговорить о наших карьерах в Гвинее.
- Да, в последнее время там много заморочек.
- Я думаю, мне надо снова туда поехать и на месте со всем разобраться.
- Дженни, стоит ли тебе туда возвращаться? Там не стало безопаснее.
- Мне кажется, там я смогла бы решить многие проблемы. К тому же, у меня есть подозрения, что деньги из черной кассы, которые предназначены для взяток местным чиновникам, приворовывает руководство гвинейского филиала.
- Может ты и права… Но пообещай мне, что не будешь пренебрегать охраной.

***

За любое ЧП кто-то должен быть наказан, но полистал следователь прокуратуры акт пожарной экспертизы, задумался. Наказать руководителя? Но он тут ни при чем, да к тому же секретарь горкома его уже отметил, поощрение по партийной линии выразил за находчивость, проявленную при тушении пожара.
А у пожарников тоже задача стояла не простая - поди, установи причину возгорания, когда там много часов адское пламя бушует. Что написать в заключении? Вследствие короткого замыкания? Да, так пишут чаще всего, если не очень понятно с чего все началось, только провода на этот раз не то, чтобы сгорели – вовсе испарились, да и потом, это значит, что кто-то из электриков должен сесть. Поджог? Но это вообще диверсия против государства. Лет двадцать назад, в тридцать седьмом, конечно бы нашли  целую сеть вредителей, а сейчас времена не те, поэтому в акте просто написали: самовозгорание.

***

Белоснежная яхта пришвартовалась к пирсу. Дженни остановилась, не дойдя до конца трапа, подняла глаза к небу и, щурясь, посмотрела на солнце.
Да, оно все такое же жестокое, и все так же нещадно жарит и без того черных людей, которым не повезло родиться под небом Африки.
Бессменный генеральный консул США в Гвинее встречал нью-йоркскую гостью у трапа в тенниске с коротким рукавом, а его загорелая лысина отбрасывала блики на солнце. Казалось, здесь все по-прежнему.
- Здравствуй, Дженнифер. С возвращением, – они обнялись, как старые друзья.
- Как ваши дела, Джордж?
- Многое, очень многое изменилось с тех пор, когда ты была здесь.

***

- Але, Зиновий Георгиевич?
- Здравствуй, Володя, ну что, разобрались с пожаром?
- Я как раз об этом хотел поговорить. Пожар этот случился как нельзя кстати, и очень мне помог.
- Не понял. Что ты такое говоришь?
- Сейчас я все объясню.  У меня на руках акт пожарников, причина пожара – самовозгорание угля. Очень жаркая погода стоит. Мне дано предписание поливать уголь водой для предотвращения подобных инцидентов в будущем. Так мы и поступаем. Но на судах, перевозящих уголь, тоже есть угроза возгорания, поэтому я прошу Вас подписать мне бумагу о том, чтобы капитаны всех судов, используя бортовые системы пожаротушения и откачки воды, этот уголь поливали.
- Зачем тебе такая бумага, попроси, они и так тебе не откажут.
- Да, кто-то не откажет, а кто-то и не подумает подчиниться, поэтому мне нужен официальный документ, предоставляющий мне подобные полномочия.
- Хорошо, подпишу. Только знаешь, у меня к тебе тоже предложение: я ухожу в Благовещенск, кстати, со мной Козаченко решил по Амуру прокатиться. Ты тоже подъезжай к нам туда водой.
- Не, ну что Вы, Зиновий Георгиевич, это далеко очень. Как я туда водой? Сейчас сезон горячий, а я на месяц покататься поеду?
- Володя, ты меня не дослушал, между прочим. Мне военные списали одну посудину очень интересную, ее еще в войну захватили. Раньше судно адмиралу японскому принадлежало, а может кому помельче, этого я не знаю. Особой роскошью не отличается, но удобная кают-компания, спальная каюта тоже весьма комфортабельная. Но уникально судно тем, что делает тридцать узлов! Так вот, мне оно без надобности, и я его хочу на баланс Комсомольского порта передать тебе в подарок, так сказать. Формируй команду, и приезжайте на следующей неделе за ним. Я пока распоряжусь, чтобы его полностью привели в порядок и подготовили к выходу. Сразу погрузитесь и пойдете в Благовещенск, а потом на нем и вернетесь в Комсомольск. Бумаги уже сегодня я все направлю вам.
- Зиновий Георгиевич, спасибо конечно, но это все равно займет время.
- Давай, Володя, я поговорить с тобой хотел, а здесь в кабинетной пыли обстановочка не та.

***

Не так уж сильно изменилась эта страна. Независимость, которую так желали, они получили, а богаче от этого не стали, и грязи на улицах не убавилось. Дженни шла через площадь к большому каменному зданию, где располагалась администрация порта, но теперь за ней, словно безмолвные тени, следовали трое крепких мужчин, призванных изрешетить любого, посягнувшего на ее жизнь.
- Здравствуйте, могу я рассчитывать на Вашу помощь? – обратилась она к главному диспетчеру Конакрийского порта.
- По какому вопросу?
- Мне нужно знать, раньше сюда регулярно ходил советский сухогруз «Ксения Корабельникова». Он все еще ходит этим маршрутом? – с трудом выговаривая причудливое звукосочетание названия судна, она протянула сложенный пополам тетрадный лист.
- Да, ходит сюда регулярно, как и прежде. Теперь много сюда ходит советских судов, а «Ксения Корабельникова» ходит сюда дважды в год. Они должны прибыть в середине июля, как и раньше.
Диспетчер больше всего уважал и любил американцев, потому что любые просьбы они подкрепляли зелеными портретами своих президентов. А он любил этих президентов всей своей душой и сердцем, любил больше, чем самый оголтелый американский патриот. Вот и сейчас, когда американка вышла, он аккуратно развернул лист, взял в руки новенькую, хрустящую двадцатидолларовую купюру, провел по ней нежно рукой, разглаживая складочку посередине, и бережно убрал в свою папку. Сегодня солнце светило для него!

***

Дженни быстрым шагом, почти переходящим на бег, поднялась по трапу. Сердце бешено колотилось, полное самых радужных надежд.
- Я хочу видеть капитана, – обратилась она к вахтенному.
Но ее лучезарная улыбка медленно сползла с лица, а внутри разлилась огромная волна разочарования, когда к ней вышел невысокий мужчина с темной бородой:
- Я вас слушаю?
- Простите, раньше на этом судне капитаном был Андрей Молотов? Я могу узнать, где он, что с ним?
- Я не намерен отвечать на подобные вопросы! Подобная информация не подлежит разглашению! И больше не приходите сюда. Я укажу вам выход, – его тон был очень грубым, а голос громким, ей даже показалось, что нарочито громким, чтобы слышали все члены команды, находящиеся по близости. Более того, он схватил ее за локоть и потянул к выходу.
Охрана, стоящая внизу напряглась, подобное отношение к госпоже Хавинсон – это был перебор даже для русских дикарей.
Отдалившись от вахтенных, бородатый капитан чуть слышно шепнул:
- В половине пятого, на рынке в самом начале рыбных рядов.

Дженни все поняла с первой минуты. Поведение капитана давало ясное представление о порядках в Советском Союзе, в одночасье вспомнились шутки Молотова, только теперь его слова, всплывающие из памяти, перестали быть столь забавными, пугая ее. Внутри нарастало чувство тревоги. А что если, правда…? Она пыталась отогнать от себя дурные мысли.
К указанному времени капитан не подошел, а появился лишь в начале шестого.
- Прошу прощения, мне нужно было убедиться, что за мной никто не следит.
- Давайте зайдем куда-нибудь, где можно было бы спокойно поговорить?
- Я думаю, что это не очень хорошая идея, боюсь, в каком-нибудь баре нас могут случайно увидеть.
- Пойдемте в машину, я точно знаю одно место, где ваших людей быть не может.
Они зашли в «Буржуа», двинулись вглубь зала и сели у дальнего столика. Раскрыв меню, капитан согласился с Дженнифер, тяжело вздохнув:
-Здесь нашим людям действительно нечего делать. Я знаю, Вас зовут Дженнифер, Андрей рассказывал мне о Вас.
- Вы друзья?
- Были ими.
- Так что произошло? – нетерпеливо форсировала она разговор.
- Дело Молотова было шумным и показательным. Когда они вернулись в порт приписки, помполит передал свой отчет в комитет партии. Пахло жареным, но уголовному делу все же хода давать не стали, однако Андрея выгнали с работы, и он переехал в Комсомольск-на-Амуре. Молотов больше не выездной.
- Комсомольск-на-Амуре, это где?
- Это в жопе, – выразился сочно капитан – на Дальнем Востоке. Он оставил мне для Вас письмо. Я, честно говоря, думал, что за ним никогда не придут.
- Вы можете сказать мне его адрес?
- Могу, но забудьте об этом. Все письма из-за границы сначала просматривают в КГБ, поэтому оно все равно не дойдет до адресата, а Андрею добавят экзекуций.
- Как же мне с ним связаться?
- Мы отходим двадцать первого июля. Больше не приходите никогда на корабль. Двадцатого, в то же время и там же, где встречались сегодня, я Вас буду ждать. Если меня не будет, значит, нет возможности для такой встречи. Я не хочу ставить под удар свою голову. Можете ему передать что-нибудь, но учтите, возможно, ваше послание будет идти очень долго, потому что я не рискну отправить его почтой. Постараюсь передать с оказией. Но мой вам совет: успокойтесь оба, вам все равно не суждено больше встретиться. А теперь мне пора, я бы попросил отвезти меня назад.

***

Она забралась с ногами на длинный капот «кадиллака» и всматривалась в горизонт. Тихая гладь океана отражала тысячи пылающих звезд, волны методично накатывали на берег, создавая тот же мотив, который они напевали здесь двум влюбленным в ночь прощания два года назад. Дженни посмотрела на луну и с силой выдохнула сигаретный дым.
«Черт возьми, дура, почему уехала в Америку без него? Зачем отпустила его на судно, зачем позволила вернуться назад. Думала, что это курортный роман, думала мимолетное увлечение». Два года прошло, а серые глаза огромного капитана все не отпускают, терзают сердце, вызывая сосущую тоску.
Сдаваться Дженни не умела. Она твердо решила, что попадет в Россию и найдет способ увидеть Андрея. Задача бесспорно сложная, но тем интереснее! Что бы из этого не вышло - она попытается.

***

Быстроходное судно пронеслось чуть дальше Благовещенска, сбавило ход, пришвартовалось к Захватовской «Жемчужине».
Вечером за ужином неспешно лилась беседа вокруг богато уставленного стола: все со спецраспределителя, чего только нет!
Дымит поросенок в яблоках, наполняя изысканными ароматами кают-кампанию. Генерал достал нож разрезать мясо, не нож – произведение искусства, глаз не отвести! Рукоять и ножны – из бука, отполированы так, словно и не деревянные, а из кости какой сделаны. На них выжжены простые геометрические узоры ровными дорожками.
И клинок острый. Легко, совсем без нажима орудует им Козаченко, мясо да кости режет словно масло.
- Интересный у Вас в руках экземпляр, Николай Саныч.
- Нож отличный!
- Откуда он?
- Его кажись, какой-то чурка-умелец подарил на День рождения начальнику узбекского НКВД. В сорок седьмом того вызвали в Москву и посадили, при себе у него был этот нож. Вещица понравилась Берии, и он взял ее себе. А в пятьдесят третьем мы, когда с Жуковым Берию пришли арестовывать, провели выемку документов и во время обыска  в столе обнаружили этот нож. Игрушка Георгию Константиновичу очень приглянулась, но Жуков был довольно суеверным: «Два хозяина не своей смертью кончили, знаешь, оружие свою судьбу имеет, и свою роль играет в судьбе того, кому принадлежит. Не буду я, пожалуй, принимать эту эстафету смерти. Может, проклял его тот азиат, что делал, они ж такие...». А я в эту ерунду не верю, кусок железа - он и есть кусок железа.
- Да и правильно. Не проклинал его мастер, да и не азиат это делал вовсе.
- Ты-то откуда знаешь? Так говоришь, будто рядом стоял.
-  Да примерно так.
- А ну-ка, давай колись, что еще за история?
- Дело было в эвакуации…
- Во бля… сюжет… И чего ты с такими руками начальником порта работаешь?! Мог бы зарабатывать в десять раз больше и геморроя не знать, с такими талантами сидел бы в теплом месте и спецпайки на дом получал!

Утром Володя хотел с Захватовым посидеть  над документами, взял с собой для подписи все необходимые бумаги, но слишком много вчера выпили за «мастера кузнечного дела» – Захватов вышел только в одиннадцать и даже слушать не стал, только везде свои подписи поставил, не читая. Нет, вообще-то начальник пароходства такой привычки не имел, но он знал, если документ готовил Либерман, можно быть спокойным и не проверять. Козаченко - большой ценитель оружия, больше всех пил за мастера с золотыми руками, поэтому оклемался лишь к обеду. Сентябрь стоял теплый, и стол сервировали на открытой палубе.
На берег вышел китайский пограничный отряд. Увидев судно с советским флагом, бойцы, как уже стало обычным в такой ситуации, скинув штаны, выпятили зады, выражая тем самым соответствующее отношение к своим советским «товарищам». При этом они что-то кричали на своем языке, виляли ягодицами и явно кривлялись.
- Черти, так бы и пальнул по чьей-нибудь желтой заднице, – бушевал генерал, размахивая табельным пистолетом – даже специальную комиссию пришлось создать, на следующей неделе будет заседание, посвященное борьбе с китайскими жопами. В Ленинском вон вообще людям на пляж не выйти, срам какой!
Володя поднялся из-за стола и направился в банкетный зал.
- Ты куда?
- Я сейчас, Николай Саныч.
 Судно было подарено в знак дружбы товарищем Мао, и, не смотря на то, что дружба эта разладилась, Володя заприметил его большой портрет в подсобке за камбузом. Либерман вышел с ним на палубу, и, подняв над собой, показал китайцам.
Кто-то из аборигенов, увидав какое святотатство они совершают, стал истошно орать - показывать задницу Великому Мао - это был верх политической неосмотрительности для китайских коммунистов. Узнай кто об этом, могли вздернуть  весь отряд на дереве. Натянув штаны, пограничники вытянулись по струнке.
Свое удивление, восхищение, да и все остальные эмоции Козаченко выражал двумя короткими русскими словами:
- Во бля.… А ну дай мне этот портрет, сейчас я им! – генерал схватил портрет Мао, и, поставив его на палубу, изобразил неприличное движение, призванное символизировать оральное сношение с товарищем Мао.
- Коля, Коля, не святотатствуй! Ты перегибаешь палку! Сейчас они нас тут пристрелят на хрен! – Захватов пытался успокоить не на шутку разошедшегося генерала. Подобного отношения к вождю китайцы могли и не выдержать, открыв огонь на поражение.

***

Бился в конвульсиях секретарь Хабаровского крайкома партии, аж слезы брызгали из глаз, рот разинул, словно окунь, выброшенный на берег. Не вовремя настигло его предложение  Козаченко. Выпалил генерал, воздуху побольше в грудь набрав, в тот самый момент, когда секретарь крайкома глоток воды сделал, и от этих слов вода встала в горле, словно лом, ни туда, ни сюда. Эх, помог бы кто, проявил заботу  о родном секретаре, но только ни у кого нет сил подойти, да треснуть нуждающегося по спине. Трясет высокопоставленных товарищей от дикого смеха. Вон катается под столом начальник краевого управления КГБ, словно колики на него нашли. Сам генерал Козаченко держится за живот, начальник краевой милиции бьется головой об стол. Бывает, когда тема серьезная, когда неординарное решение сложной задачи выдаст кто-то,  происходит разрядка. Тут самое главное всем сдержаться, зубы стиснув, не дать вырваться хохоту наружу. И вроде получилось у ответственных товарищей, несколько секунд стояла тишина, плотина человеческой воли пыталась сдержать эту стихию смеха, но  милицейский начальник не выдержал очередной подступившей к горлу волны, и в ту же секунду кабинет сотряс гомерический хохот.

***

Шли караваны судов вверх по Амуру с горами угля на борту. Работали могучие бортовые насосы системы пожаротушения, поливали уголь, чтоб не загорелся. В Комсомольском порту уже был случай самовозгорания, потому всем капитанам строгое предписание – уголь поливать.

***

Директор типографии поперхнулся, прочитав директиву, чуть не уронил очки. Пришел заказ от комитетчиков – тысяча полноцветных портретов Мао. И это в период такого острого противостояния между СССР и Китаем! А вдруг в недрах местного комитета заговор? Вдруг и все руководство края готовит диверсию? Может, решили выйти из состава Советского Союза и переметнуться на сторону Китая? Как иначе объяснить такой заказ? Может в Москву сообщить, может в ЦК телеграмму? Да ну его… -  потер виски -  раз заказывают, значит надо,  мое дело телячье!

***
 
А она снова обещание нарушила, без охраны уехала. Одна на высоком пустынном берегу сидит, дым сигаретный глотает вместе с пылью. С Атлантики дует слабый ветерок, только не несет он прохлады, не балует океанской свежестью. И курить-то совсем не хочется, но все равно, выбрасывая одну сигарету, она тут же закуривает другую. Где-то слева порт –
грязный, вонючий, пропахший угольной пылью, рыбой, гниющими фруктами. А вот, наконец, из-за покрытого зеленью утеса показался и неспешно взял курс на Мурманск советский сухогруз «Ксения Корабельникова» с  весточкой на борту, частичкой ее души. Медленно удаляясь, знакомый силуэт растворялся в зыбкой пелене горизонта, пока, превратившись в точку, не скрылся окончательно. Что дальше?! С силой размахнувшись, она бросила в океан окурок и направилась к машине.


***

Стучали молоточки дробилок, ударяли по угольным булыжникам, превращая их в мелкую пыль, мощный компрессор гнал  по шахте воздух и, подхватываемая быстрым потоком, она влетала в топку. Очень простая и надежная технология: если частичка достаточно мелкая, то поток ее поднимет, а если нет, то останется на молотилках, пока ее не размельчит. Топка такой электростанции зрелище не просто красивое – завораживающее!
Влетало облако угольной пыли вместе с воздушным потоком в топку, и тысячи частичек вспыхивали, рождая языки адской вакханалии. То вправо, то влево, а то вниз или вверх кидало завихрения пылающего тумана, и было похоже это огненное буйство на танец сатаны в горящей преисподней.
Вернее, это раньше так было, а сейчас совсем хило горела топка Благовещенской электростанции. Угольные сушки работали на пределе, все мощности были врублены, да только уже скоро энергии, вырабатываемой  электростанцией, не будет хватать, чтобы  просушить уголь для топки. Он совсем мокрый поступал из Комсомольского порта, хоть выжимай. Лупили молотилки угольные булыжники, но пыль не летела в котел, вместо нее какая-то каша налипала на дробилках и больше не радовал огненный сатана энергетиков своим танцем, стихия огня ослабла, а вместе с ней и электричество стало угасать. Никак не выдавала станция необходимой мощности. Сначала прекратили частичную подачу электричества на город, потом и главному потребителю – секретному военному производству, выпускающему агрегаты для атомных субмарин, не стало хватать. И главному энергетику не позавидуешь! Город отключили полностью – секретарь горкома лично пообещал «скальп снять», ограничил подачу на завод – через шесть минут сорок восемь секунд ворвался в кабинет начальник городского комитета госбезопасности, чуть пистолетом не размахивая, угрожал, что даже пулю тратить не будет, рукояткой в расстрельном подвале расколупает башку. А ему-то что делать? И многие советские руководители бывали в таком положении , многие посочувствовали бы несчастному энергетику, многие, но не все…

***

Володя листал страницы баланса и блаженно улыбался. Раньше каждый месяц недостача по углю росла, теперь все изменилось. Процесс сначала остановился, потом в обратную сторону пошел. Порт отгружал тонну угля, а на место аж полторы приходило. Отыграли практически полностью всю задолженность. Странная картина? Конечно, даже мистическая: только уголь попадает в порт - начинает сам собой страшно плодиться, в весе прибавляет, массой наливается. Но бумага есть бумага, ей нет дела до мистики. А цифры ясно говорили, что железнодорожники сдали порту за месяц пятнадцать тысяч тонн угля, а порт поставил потребителю двадцать одну тысячу тонн.
Смотрел начальник порта цифры и бубнил сам себе под нос: «Не наглей, Володя, не наглей!», но все же нужно было ему быстрее недостачу к нулю подвести, а она огромна, от того не притормозит, не придержит насосы, а только сильнее поливать уголь водой велит.
Он знал, что задыхаются электростанции, знал, что полощет начальство их руководство. Но разве не он предлагал созвать межведомственную комиссию, уговаривал пересмотреть нормы учета транспортируемого угля? Товарищи энергетики не захотели возиться, не захотели утруждать себя лишней работой, теперь им не на кого пенять!

***

Лето пятьдесят седьмого выдалось жарким, а вот осенью как-то быстро стали набирать обороты холода. Конец навигации назначили на второе октября. Нужно было сделать ревизию всех объектов и производственных площадок, кроме того, Захватов решил в конце каждого навигационного сезона устраивать конференцию начальников портов и главных инженеров  по проблемам амурского судоходства. Обмен опытом - дело полезное, проблем у всех много и все их решают по-своему, то, что для одних давно решенная задача, для других может быть большой головной болью. Этот год решили проводить конференцию в Ленинском, в следующем - другому порту выпадет честь, и так по очереди.

***
 
Начальники амурских портов с завистью смотрели на Володино судно: и маневренное и комфортабельное, мигом домой в Комсомольск домчит. Жаль, погода совсем испортилась, поднялось волнение на реке, дождь лупит проливной. Но в каюте тепло, уютно, только вот уснуть никак не получалось: рулевой гнал судно по штормовому Амуру, удары волн по корпусу отдавались толчками. Володя поднялся в кают-компанию - вся команда в сборе, у всех бессонница.
- А кто сейчас за штурвалом?
- Новенький, Ямцов. Гляньте, Владимир Лазаревич, за окно, видимость-то нулевая. Вот разбушевалась стихия!
Дождь за окном стоял сплошной стеной, словно тропический ливень, волны бились в борт, сотрясая катер, тяжелые капли барабанили по крыше, и, сливаясь с шумом ревущего где-то в глубине моторного отсека двигателя,  наполняли судно одним рокочущим воем.
- Раз никто не спит, может чайку заварить, да бутербродиков с чесночком нажарить? – вызвался кок.
Сели вокруг стола, разлили чай. Черный жареный хлеб, чесночком натертый, вмиг наполнил чудесным ароматом каюту.  Вдруг от страшной встряски чашки с кипятком, чайник, поднос с бутербродами полетели на Либермана, а его, как и всех остальных, вместе с креслами отбросило к стене.
- Черт возьми!
- Какого х… – вся команда устремилась наружу.
Судно на полном ходу вылетело на берег.
 - Так, господа-товарищи, берег пологий, – по коленям пробежал мандраж. Пологий в этом районе был китайский берег Амура, а советский - высокий, крутой.
Жидким студнем страх разливался по телу, передавался от одного к другому, и возвращался, многократно усиливаясь.
- Приехали…твою мать…
- Что делать?
- Хрен с ним, с судном, вплавь надо на наш берег! Поймают нас здесь китайцы, убьют ведь или в тюрьме сгноят в лучшем случае.
- Брось, в такой шторм, при нулевой видимости не доплыть! Просто берега не видно, снесет течением, потеряешь направление и будешь вдоль реки до посинения. Судно нужно выкапывать.
- Конец нам, конец! – завопил бросивший штурвал Ямцов.
- Заткнись, не ори!  Услышат тебя погранцы, всех нас погубишь, – Володя стал трясти молодого матроса за плечи.
- Убьют нас! Бля, убьют, – не унимался тот.
- Заткнись немедленно!
- Тише, тише, - пыталась успокоить паникера команда, но тот продолжал причитать и охать.
Подскочивший механик наотмашь дважды хлопнул Ямцова по лицу,чтобы привести в чувство. Команда растерянно топталась у борта, и в этот момент властный голос вернул всех к реальности:
- Так, Кравченко наверх в  рубку за штурвал! Заводи машину и реверс на полную! Рожков, Либерман, возьмите черпаки и к левому борту, ройте траншею в песке вдоль борта к носовой части. Я по правому борту буду рыть, – командовал Молотов.
Он давал четкие и ясные указания, и ни у кого не возникло желание сейчас оспаривать его приказы.
Завыл двигатель, винты дали обратный ход, струя врезалась в берег и, захлестывая в вырытые канавы, вымывала из под судна песок.
Моторист придерживал газ, не давая двигателю слишком большие обороты, но всем им казалось, что их слышно до самого Пекина. Подхлестываемые звуком ревущего мотора, вся команда гребла песок из под судна словно заведенные. Андрей черпал грунт большим ведром, и, хотя по левому борту он копал один, за пятнадцать минут было вырыто значительно больше, чем у Рожкова с Либерманом.
Кравцов приглушил двигатель, все напряглись. Где-то вдали отчетливо был слышен заливный лай собак.
- Все, ****ец…
- Тш…
Дождь лил стеной, на расстоянии нескольких метров не было видно практически ничего. Но лай собак приближался, китайские пограничники четко двигались в сторону судна.
Ямцов с криком рванулся в воду, но, пойманный за шкирку Молотовым, был заброшен на борт.
- Все на борт! – срывая голос, заорал Андрей – Кравченко, полный газ! – его крик слился с неистовым ревом двигателя.
Володя со вторым матросом изо всех сил рыли песок. Собаки в безудержной ярости лаяли, переходя на хрип, топот ног патруля был слышен совсем рядом.
- На борт!– снова заорал Молотов.
Либерман с матросом кинулись к заднему трапу и вскочили наверх. Струи, вырывающиеся из под винтов, врезались в песок и смывали его пластами. Андрей уперся в нос судна, на лбу вздулись вены, ноги по щиколотку утонули в слежавшемся песке, руки свело страшной судорогой.  У  Андрея лопались сосуды, и лицо наливалось багровыми кровоподтеками, превращаясь в один огромный синяк. Многотонное судно медленно подалось назад, съезжая с берега. Скатив его в воду, Молотов ухватился за ограждение палубы, и в этот момент Кравченко врубил полный ход. Из-под винтов вырвался столб воды, и судно понеслось прочь от китайского берега. Уже на полном ходу Володя с остальными членами команды затаскивали обессиленного Молотова на борт.

***

Роскошная вилла на атлантическом побережье, ароматы вин по тысяче долларов за бутылку и такого же дорогого парфюма.
Ей всегда был непонятен этот гламурный идиотизм. Сама она отличала вина лишь по цвету.
- Ах, этот аромат! Это предреволюционное Шато 1788 года! Изысканный букет!
- Мне больше по вкусу урожай 1834.
- А Вы, Дженнифер, какое предпочитаете?
Она подняла свой граненый бокал:
- А я, знаете ли, пью «Джек Дениэлс» по шесть долларов за бутылку. Слышали? Нет способа напиться дешевле!
Вообще-то она напивалась лишь однажды в своей жизни – перед собственной свадьбой. Причем напилась она тогда так, что свадьбу пришлось перенести на четыре дня. Сейчас же таковой цели у нее не было, просто эта игра в аристократию жуликов и мошенников, сделавших свои состояния на аферах и сомнительных махинациях, ее всегда раздражала. Какими романтичными ей казались времена неподдельного веселья и истинного благородства гангстеров времен сухого закона! Но те времена безвозвратно ушли.
- Дженнифер, не хочешь прогуляться по пляжу?
Она посмотрела исподлобья, скорчив при этом брезгливую гримасу, призванную изобразить высшую степень омерзения:
- Отвали, Малкольм!
- Зря ты так, я слышал, ты больше не замужем. Я знал, Джозеф для тебя не вариант – слизкий зануда. А вот я, напротив, сильная партия, – молодой широкоплечий мужчина со светлыми волосами и правильными чертами лица картинно улыбался – ах, да, я что-то слышал, миссис Хавинсон очарована русским медведем! Большой, мохнатый, в красной шапке и рычит! Я правильно его описал? Может, позвонишь Хрущеву и попросишь, чтобы тебе прислали его  сюда?
Ее взорвало, она уже сжала кулак, но в последний момент остановила себя.
Прижавшись к нему и чуть прикусив ухо, потянула его за руку:
- Малкольм, у меня есть идея! Пойдем со мной.
Бегом они пробежали через зал к парковке и плюхнулись в ее «Кадиллак».
Дженни утопила газ, с ревом машина понеслась по шоссе к Нью-Йорку. Она гнала, нарушая все правила движения, сквозь пригороды с шикарными виллами, сквозь деловой центр, туда, в сторону рабочих окраин.
Вскоре машина ворвалась в иную вселенную. Гарлем – район черных нищих окраин. Везде валялся мусор, вокруг стояли старые обветшалые здания.
- Куда мы едем, черт возьми? – Малкольм впервые попал в Гарлем. От здешних пейзажей ему сделалось не по себе. Лощеному белому мужчине в дорогом смокинге с бриллиантовыми запонками здесь было явно не место.
Машина продолжала лететь вглубь района, в самые его грязные и нищие кварталы, пока, наконец, не выскочила на пересечение двух широких улиц. Около глухой стены одного из зданий, выходящих на перекресток, горел большой костер, вокруг которого можно было заметить группу молодых людей.
- Я всегда знала – ты настоящий мужчина, – она нагнулась к нему и припала в поцелуе к его губам, одновременно потянув ручку двери, и уже в следующий миг сильным ударом вытолкнула его из машины, резко стартовав с места.
Озираясь, Малкольм растерянно оглядывал обступивших его аборигенов, которые в свою очередь никогда не встречали здесь подобных мистеров, так же как  никогда раньше эти люди, курившие дешевые наркотики и распивающие пятицентовое крепкое пиво, не видели машин, подобных той, какая только что скрылась отсюда.
А она мстительно хохотала всю дорогу назад: «Сильная партия! Лощеный хлыщ, тоже мне партия! Представляю, бедняга, наверное, уже с полными штанами! Встанет посреди пустой темной улицы и будет звать такси». Все это ее сейчас забавляло.
Следующим днем было воскресенье. Она встала поздно, около трех, позавтракала и села поработать с документами. В четыре позвонил отец Малкольма.
- Дженнифер, здравствуй, как твои дела?
- Спасибо, мистер Конетти, хорошо.
- Ты не могла бы позвать Мака?
- Странный вопрос, с чего Вы взяли, что он у меня?
- Но  вчера вечером вы ушли вместе.
- Да, но мы расстались в Нью-Йорке.
- Извини. Странно, просто он не забрал свою машину. Хотя наверняка завалился на какую-нибудь очередную вечеринку.

По утрам обычно Дженифер не могла есть. Поэтому, если ей приходилось вставать рано, она, не завтракая, собиралась и ехала в офис, а уж там после утреннего доклада референтов пила кофе и листала утренние газеты. В понедельник она увидела статью, сопровождавшуюся большой фотографией: «В Гарлеме убит сын главы брокерского агентства Джулиана Конетти - Малкольм Конетти». Корреспонденты на четырех полосах гадали, каким странным образом последний оказался в черном квартале Нью-Йорка, что там потерял и что искал.
«Да, наломала ты дровишек…».

Около пяти часов вечера встречи с Дженнифер попросил офицер комиссариата полиции.
- Миссис Хавинсон, я бы хотел задать Вам несколько вопросов.
- Пожалуйста, – пригласила его пройти Дженни.
- Я думаю, Вы уже догадываетесь о предмете нашей беседы.
- Вполне.
- Что ж, тогда сразу к делу. Когда Вы в последний раз видели Малкольма Конетти?
- Позавчера.
- Свидетели утверждают, что видели, как вы вместе уезжали с виллы мистера Пирса. Что было дальше?
- Дальше мы поехали в Нью-Йорк, по дороге поссорились, он попросил остановить машину и выпустить его. Так я и поступила. Это было в Гарлеме. Что было дальше, я узнала из газет.
- Простите, а зачем вы поехали в негритянский район?
- Полюбоваться пейзажами. Я ответила на Ваши вопросы?
- Знаете, миссис Хавинсон, я все рано Вам не верю.
- Да уж не думаете ли Вы, что это я его зарезала?
- Вероятно, в Ваших действиях нет состава преступления, и Вы чисты с точки зрения закона, но я чувствую, что это убийство на Вашей совести.
- Знаете что, раз я чиста перед законом, то и оставьте меня в покое, а совесть отдайте священникам, это их хлеб.
Ей было не по себе, напыщенного и самовлюбленного Малкольма все же было жаль, она чувствовала свою вину в его такой нелепой смерти, но вовсе не хотелось фигурировать в этом скандале и прятаться от журналистов:
- Да, и еще, лейтенант, если Ваши измышления появятся в прессе, я Вас засужу за распространение ложной информации. Я-то, в конце концов, отмоюсь, а Вам это будет стоить дорого.

***

Андрей проснулся, посмотрел на часы – одиннадцать. За окном холодно, противно, кончилась навигация, теперь можно подольше поспать, хотя в порту всегда работы достаточно – судно в порядок привести, подкрасить, узлы перебрать. Вообще-то это ремонтники делать должны, но так уж заведено, что судно начальника порта готовит сама команда. Нет, конечно, если необходим серьезный ремонт, то это в доке, а так, по мелочи — сами обходятся. Зимы в Комсомольске длинные, все успеется до весны, можно и «поберечь» работу. Начальник попался чудаковатый: обычно все требуют, чтобы подчиненные отсиживали «от звонка до звонка», согласно утвержденного графика, а этот Либерман, если работы нет, всех домой гонит, к женам, к детям. Правда, в случае аврала и сам круглые сутки на работе торчит и другим дух перевести не дает.
Ну и что делать, когда навигации нет? Хотя  дома тоже сидеть невмоготу. Побрился, умылся да побрел в порт.
Обычно, если работы не было - ремонтникам помогал. Его силище применение всегда  находилось: то гребной вал помочь снять, то перебранный двигатель на место поставить.
Но сегодня что-то совсем не было настроения, никого видеть не хотелось, пошел в ангар, где его судно зимует.
Тоскливо на душе, хоть караул кричи! Даже завидно было на других счастливчиков смотреть: вон механик, Кравченко Леха, второй раз женился, жена у него не работает, как кончилась навигация, все время в постели проводили. Мужики уж ставки делали – сколько он так сможет. Кто месяц, говорит, выдержит, кто - два. Вообще-то Леха здоровый, может и три месяца продержаться, но, конечно, не больше.
И не то, что бы капитан урод какой, девки вокруг него так и вились! Пробовал он пару романов закрутить, да только не принесли они ему радости. Не отпускала его мечта несбыточная: «Дженни… Будь ты неладна! Что же ты со мной сделала?! Как же мне забыть тебя…» Снилась она ему ночами, стоило глаза закрыть, как вырывалась душа и сквозь тайгу, сквозь пограничные кордоны и десятки рядов колючей проволоки, мимо разъяренных псов, над минными полями уносилась далеко-далеко на грязные улочки черного континента, и там, увидев ее улыбку, находила успокоение.
Он горько усмехнулся: «Интересно, помнит ли она меня? Хочет ли встречи со мной так, как я мечтаю о ней? Конечно, нет. Кто я был для нее? Так, экзотика, мимолетный роман, а даже если нет, все равно никогда более не суждено нам увидеться». И так невыносимо стало на душе у Андрея от этих мыслей, будто оборвалось что-то внутри, ком в горле встал, от обиды, от бессилия слезы на глаза навернулись.
Взял в руки метелку - этот процесс несколько отвлекал и успокаивал. Все свое внимание он концентрировал на валяющихся песчинках, собирая метлой их в одну аккуратную кучку. За этой механической работой минуты незаметно складывались в часы.
Около трех в ангар зашел диспетчер:
- Здравствуй, Андрей!
- Привет!
- А я думал, ты в седьмом, ремонтном.
- Да нет, вот решил прибраться.
- Там тебя у проходной мужик спрашивает, говорит, что твой бывший сослуживец, я вот решил размяться, сходить за тобой самому. Воздух свежий, морозный. Я ему сказал, чтобы в буфете тебя ждал.
Зашел Молотов в буфет:
- О, Колька, ты что ли?
- Здорово, Андрюха! Ну, как ты тут?
- Да ничего, спасибо.
- Свыкся в матросах?
- Да я не матрос уже, меня начальник порта капитаном своего судна поставил.
- Капитаном лодки, что ли?
- Да нет, у него приличная посудина. На начальника жаловаться не приходится, нормальный мужик. Как вы-то там?
- Да тоже ничего.
- Ты как здесь оказался-то?
-  К своим ездил в Благовещенск. После тебя капитаном Серегу Роднина у нас назначили, вот  он и попросил лично к тебе заехать, коробку передать.

По такому поводу зашли к Андрею в общежитие, посидели, былое вспомнили: как ходили на Кубу, как в Гвинею, вспоминали и тот последний рейс. Вечером капитан проводил на поезд старого приятеля. Уже когда пришел, вспомнил про коробку, распечатал, а там - белые лакированные туфли.
Это еще что за шутка? - посмотрел этикетку: «Made in Gvinee. W&B manoufactours Ltd.». Изготовлены на той самой мануфактуре в Конакри, где сшили обувь, которую подарила ему Дженни. Сердце забилось, как после трехкилометровой пробежки - на дне коробки он увидел конверт, резко рванув, капитан разорвал бумагу. На стол упало письмо и ее фотокарточка.




***

Володя зашел в затон повидать свое судно, навестить команду - все в сборе, отогреваются чаем, только Молотова нет.
- Добрый день!
- Здравствуйте, Владимир Лазаревич!
- Слушайте, а что с Молотовым? Давно я его не видел. И когда на прошлой неделе заходил, и на позапрошлой - его здесь не было.
Механик Кравцов подошел вплотную к начальнику порта, и чуть отвернувшись от остальных, как бы намекая на приватность разговора, начал:
- Понимаете, заболел Андрей, плохо ему.
- Да? А что с ним? Почему он не сообщил? Так ему нужно больничный оформить.
- Он, Владимир Лазаревич, душой заболел.
- Пьет что ли?
- Да… пропадает парень. Уж третью неделю. Ходили мы к нему поддержать как-то, уговаривали образумиться. Да только без толку все.
Почесал Володя затылок: «Надо же, алкоголиком оказался капитан. И ведь несколько раз перечитывал его личное дело: все сплошь положительный характеристики и вдруг на тебе: уволен за «поведение, порочащее образ советского моряка». Ну, теперь ясно в чем причина! А ведь хороший парень…»
Ушел с работы пораньше и, не заходя домой, направился в общагу к Андрею. Поднялся на второй этаж, постучал в дверь – тишина, затем еще раз, понастойчивей. Минут через пять открыл ссутулившийся, небритый Молотов в тельняшке с надорванным рукавом. Только распахнул он дверь, окатило Володю таким характерным «ароматом», что все стало ясно.
- Господи, во что ты превратился! И часто с тобой такое? – Либерман вошел в комнату и распахнул настежь окна. Внутрь ворвался холодный зимний воздух.
- Первый раз, Лазарич, первый раз, – бубнил Молотов.
- Андрей, в чем дело?
Он протянул Володе письмо и рухнул на стул.
- Андрей, прекрати, на кого ты похож? Объясни в чем дело? Я не понимаю по- английски.
- Лазарич, … - капитан бормотал что-то несвязное.
- Знаешь что, иди-ка ты в душ, вымойся, приведи себя в порядок. Давай, давай, а я пока тут приберусь у тебя.
Он проводил Андрея в душевую в конце коридора, помог раздеться и поставил его под воду. К этому моменту уже все общежитие обсуждало взаимоотношения начальника порта и Молотова. Скоро в душевой собралась приличная толпа любопытных.
- Что, зрелищ мало, вашу мать? А ну пошли все отсюда на хер! – любопытство обитателей общаги взорвало Володю – вышли все отсюда!
Он разогнал толпу и отправился в комнату Молотова наводить порядок.
- Владимир Лазаревич, да мы, это… помочь хотели. Вы уж нас ни это, … - заглянул один сознательный товарищ.
- Коли помочь, помогайте!
Одни выносили нескончаемые мешки с пустыми бутылками, другие подметали пол, третьи разбирали разбросанные по полу вещи, кто-то вытирал стол. Работа по приведению жилища в порядок закипела, и вскоре комната приобрела вполне пристойный вид.
- Спасибо всем, спасибо ребята! Все вместе мы страшная сила! Но я хочу, чтобы меня услышал каждый: кто будет сплетни распускать, судачить, словно баба, тех карать я буду самым жестоким образом. Вы меня знаете! Я всех предупреждаю!  Случилась с человеком беда, и нечего за его спиной шептаться. Все ясно?
- Да конечно, Владимир Лазаревич, оно само собой.
Нрав начальника порта уже знали все.
Через час в комнату вошел капитан. Еще на не очень твердых ногах, но все же посвежевший и выбритый.
- Совсем другое дело: вот, узнаю героя! А теперь давай по душам, что случилось? Что с тобой произошло? И что это за письмо?
- Понимаете, Владимир Лазаревич, я два с половиной года назад был в рейсе, в Конакри. А время там было смутное… – Андрей, уже успокоившись, начал свое повествование -
… и вот теперь она письмо передала. Понимаете? Она помнит меня, помнит! Она хочет быть со мной, она любит. А что я могу сделать? Как мне встретиться с ней? Как вырваться из этой тюрьмы?
- Да… ну дела…  - Володя молча выслушал рассказ Андрея и сейчас не находил слов. Он просто не имел представления, как можно разрешить эту ситуацию. Все задачи, которые он когда-либо перед собой ставил, рано или поздно бывали решены, а тут такая проблема, которую и помыслить-то невозможно. Хотел было посоветовать забыть навсегда, да жить дальше, но промолчал, и без того человеку тошно.
- Ладно, Андрей, вот что я тебе скажу: не знаю,  как помочь тебе и не представляю, как быть с этой бедой, но одно точно - водкой ее не излечить. Иногда судьба играет с нами в жестокие игры, и в то же время никогда нельзя знать, какой подарок она готовит в будущем. В любом случае ты должен перестать пить. Шансы, что ты ее еще увидишь, один на миллион или даже миллиард, но если ты сопьешься, если ты похоронишь себя сейчас, то не будет и этой мизерной возможности. Иногда жизнь вытворяет такие невероятные вещи, которые противоречат логике и законам здравого смысла. Но судьба благоволит к тем, кто борется, а к тем, кто сдался, она очень жестока и не прощает
слабости. Знаешь, я уже столько раз мог погибнуть, но ведь стою здесь, перед тобой. Я несколько раз перечитывал твое личное дело, всматривался в твое лицо. С первого момента, когда я увидел тебя на пирсе, меня не покидало ощущение, что мы уже встречались. Вот теперь я вспомнил все!
- Что вспомнил? – непонимающе пробормотал капитан.
- Когда я был мальчишкой, нас эвакуировали из Херсона. Я не буду описывать всех перипетий, но попали мы в Махачкалу, откуда на палубе танкера нас должны были доставить в Красноводск.
- Надо же, и нас тоже в Красноводск эвакуировали.
- Подожди, слушай меня дальше. Так вот, танкер попал в страшный шторм. Было безумно страшно. Я был щуплым худым мальчишкой, и вот очередная волна подхватила меня и понесла за борт. Я пытался цепляться за все подряд, но сила, которая несла меня к смерти, была просто космической против моих жалких усилий. Тогда один парень, словно щенка поймал меня за шиворот и спас мне жизнь. Я так и  не узнал, как его звать, кто он был, и куда делся потом, но его лицо помню до сих пор.
По ходу Володиного рассказа выражение интереса на лице Андрея сменялось неподдельной гримасой удивления: «Ни хрена себе!»
- Снова я встретился с этим парнем спустя девять лет, когда уже учился в одесском институте инженеров морского флота. Тогда, на втором курсе произошло одно знаменательное событие, про которое до сих пор ходят легенды – великая битва между студентами нашего института и ребятами из мореходки.
- Точно, было такое! - Лицо капитана вытянулось от изумления - Я учился в Одесской мореходке на последнем курсе и как раз был там!
- А я случайно оказался в эпицентре драки, и мне чуть не проломили башку, но меня выручил один курсант. Это был ты, Андрей. И, наконец, ты спас мне жизнь там, на пологом китайском берегу Амура. Я уже не знаю, во что верить! Бог это или судьба, а может ты мой ангел-хранитель?! Поэтому, и ты не вешай головы, живи дальше, может судьба еще смилостивится над вами, кто знает! Давай отоспись, завтра можешь не приходить в порт, а послезавтра чтоб был как штык, по тебе уже все соскучились.




Глава 5

Медленно, перетекая один в другой, тянулись нудные зимние дни, терзая душу Андрея, и ни в каком занятии не мог найти он успокоения. Не было желания никого видеть, ни с кем говорить.  Раньше был душой любой компании, на все порты, куда заходил в бытность капитаном сухогруза - известный шутник, а теперь стал совсем затворником. Сослуживцы уже рукой махнули, один Либерман беспокоился: «Надо же, как тоска мужика выжгла…» И так бы всю новогоднюю ночь с фотокарточкой наедине просидел, но начальник порта в приказном порядке на празднование нового, пятьдесят восьмого года с собой в Хабаровск на бал в Управление Амурского пароходства взял. Да только и там Молотов ни разу не улыбнулся.
Лишь когда началась навигация, он немного оживился. В управлении этим быстрым и маневренным судном с озорным характером он видел свою единственную радость и даже позволял себе небольшие хулиганства на воде, если случалось ходить без Либермана.
Но однажды случай, произошедший в середине июня, родил в голове дерзкую и пугающую его самого мысль.
Тем теплым вечером он нес вахту у причала, и уже стал собираться домой, как вдруг возле пирса лихим виражем, скрипнув тормозами, остановился служебный «москвич» начальника порта.
- Заводи посудину, Андрей! – выскочив из машины, скомандовал Либерман.
- Есть! А в чем дело?
- На фарватере дрейфует танкер, огни погашены, на связь никто не выходит, на радиозапросы не отвечает!
Уже через пятнадцать минут они пришвартовались к судну-призраку. Взбежав по трапу, Либерман кинулся в машинное отделение, и тут же его обдало страшным жаром. Ходовые котлы потрескались и оплавились, из топки во все щели вырывалось пламя. Втянув ладони в рукава и набросив на голову рубаху, он пробирался к переборке, разделяющей машинное отделение и грузовые емкости, в которых находился керосин. Дотронувшись до нее рукой, почувствовал ожог.
- Андрей! – заорал Володя что есть мочи – беги наверх, врубай противопожарную систему! Иначе сейчас здесь все на воздух взлетит!
Они включили на всю мощь системы пожаротушения, чтобы водой хоть как-то охладить наливной отсек и не допустить взрыва топлива.
А команду они нашли в кают-компании, все члены экипажа спокойно спали лицами в салате. Как выяснилась, у капитана танкера был День рождения, который они слишком крепко отметили. Суд был быстрым, капитан получил два года.
А у Андрея стал созревать план.

***

- Нет,  так дело не пойдет. Так и до «дурки» не далеко. Надо что-то делать с Молотовым – сетовал Володя.
- Да уж, как бирюк, совсем нелюдимый стал Андрюшка — Кравченко согласно кивал головой
- Слушай, у меня такая мысль, давайте в выходные устроим прогулку по воде за город с семьями и позовем с собой Дашку из планового отдела. Ей уж тоже до тридцати не далеко, а все одна.  Умница, ответственная, серьезная, да  и внешне хороша: высокая, с русой косой, Андрею под стать, настоящая русская красавица!
- Сторонится он женщин. Боюсь, ничего не выйдет.
- Выйдет, выйдет, сколько можно по любви давнишней сохнуть?! Все когда-то проходит…

***

Идет, не спеша, «Заря» по Амуру. Теплый июльский ветерок обдувает собравшуюся на палубе компанию, пробуждая в гуляющих приятную истому. На столе надрывается проигрыватель, разливая над водным зеркалом звуки старых романсов.
Кравченко поднялся в рубку:
- Андрей, может я тебя сменю? Пойди, развейся.
- А… да нет, спасибо, Леха, ты иди, вон у тебя жена заскучала уже. Я сам тут.
- Да и Лазаревич тебя за стол зовет. Давай!
Капитан посмотрел вниз на палубу, где стоял стол. Когда позвали Дарью Соснову из планового отдела, он сразу раскусил инициативу товарищей, но эта забота его не вдохновляла.
; И все же я тут побуду, спасибо.
«Что же ты такой упрямый-то?!» - подумал про себя Либерман и, взяв под руку хорошенькую экономистку, повел в рубку:
- Андрей, с Дашей, я думаю, ты знаком. Она захотела постоять на капитанском мостике. Ты ведь не откажешь такой симпатичной девушке? Короче, оставляю Дашеньку под твою опеку.
- Как это сложно, наверное, управлять кораблем, – она робко начала разговор.
- Нет, не очень, особенно если знать как, - улыбнулся Андрей  - да я никогда и не управлял кораблем, ведь корабль - это военное судно. Я ходил только на гражданских судах.
- Но здесь столько всяких ручек и приборов!
- Это ерунда, вот как-то мне довелось управлять «Кадиллаком» - это действительно было сложно, – усмехнулся он. Впрочем, Даша не поняла его шутки.
- А что это за рычаг?
- Это ручка хода.
- А можно нажать?
- Можно, но не сильно.
Девушка надавила на ручку от себя, и двигатель отозвался негромким воем, а судно, плавно ускоряясь, понеслось вперед.
- Нет, нет, не так быстро, – одернул ее капитан, придержав ее руку своей.
- Как здорово! Так быстро! – все здесь ей было удивительно.
Даша была красивой девушкой, с широким лицом и крупными правильными чертами, но, обладая высоким ростом, уходившим за метр восемьдесят и, хотя и достаточно стройной, но все тяжеловатой фигурой, она не особенно пользовалась успехом у мужчин. Она давно заметила в порту красивого могучего капитана, который был ей под стать, но повода для их знакомства раньше не представлялось.
- А можно, я постою за штурвалом?
- Давай, – пропустил он ее к управлению, встав чуть позади на всякий случай.
Окинув ее взглядом, вдруг разочарованно подумал: «Нет, все же как не похожа она на Дженни…» А они были и впрямь совсем разные. И, хотя Дженни тоже была не маленького роста, ее фигура отличалась женственностью: худенькие голени переходили в пышные бедра, а круглая попка дополняла силуэт настоящей женщины, как и узкая спина с тонкой талией. Капитан мотнул головой, словно прогоняя наваждение.
- Андрей, а расскажите, как вы прошлой осенью из Ленинского возвращались?
- Это когда к китаезам-то вылетели?
- Ага.
- Да ну, уж миллион раз, наверное, слышала.
- Так то через третьи руки, а интересно знать, как все было на самом деле.





***

Выехав из города, они проехали пару десятков миль, и, припарковавшись у одинокого и безлюдного в это время года кафе, вышли из машины. Молодая женщина была одета в меховую куртку, а пожилой господин в длинное драповое пальто. Холодный
океанический ветер пронизывал холодом, и мужчина, словно черепаха, втянул голову в плечи, пытаясь прикрыться поднятым воротником.
- Папа, ты читал сегодняшний «Timе’s»?
- Да, а что?
- Хрущев устраивает выставку в Москве.
Отец тяжело вздохнул, и несколько десятков метров они шли молча, пока, наконец, он не махнул рукой.
- Так вот зачем ты вытащила меня сюда! А я-то гадал, о чем будет этот наш «разговор по душам»…Хрен с тобой, ведь все равно не отступишься, подумаем, что можно сделать. Но, я не имею представления, сколько виз готовы будут выдать Советы, да и вообще  не очень верю, что из этой твоей затеи что-нибудь выйдет. А главное, не уверен, что даже если тебе
удастся попасть  в Союз, ты сможешь встретиться с этим твоим Андреем. Ну, как ты себе это представляешь?
- У меня на этот счет несколько идей, - воодушевленная тем, что отец согласился ее выслушать, начала Дженни - на следующей неделе я вылетаю в Кейптаун, а оттуда пересяду на рейс в Конакри. Попробую опять передать Андрею сообщение через капитана сухогруза, на котором он раньше плавал.
- А ты не думаешь, что в прошлый раз это была игра КГБ? Я уверен, что он не передавал ничего твоему капитану, и твоя посылка пылится где-нибудь на Лубянке.
- Не думаю. Мои сообщения носят исключительно личный характер. Из них понятно, что к Андрею я испытываю определенные чувства, и для контрразведки это не представляет никакого интереса.
- Какая наивность! Ты не знаешь порядков у русских. Там контрразведке интересно все. Они шпионят за всеми своими гражданами просто на всякий случай, а здесь такой криминал – связь с американкой!
- Обрати внимание, наша компания сотрудничает в Гвинее с ЦРУ, и, хотя, я мало, что  знаю об их делах, все же через меня проходят кое-какие документы, имена, детали легенды и прикрытия их разведчиков. Если бы письмо попало в руки КГБ, и они узнали о наших отношениях, то уж будь уверен, русские быстро бы раскопали, кто я такая и  чего стою. Без сомнений, они непременно постарались бы вступить со мной в контакт и завербовать, играя на чувствах или шантажируя судьбой Молотова. По крайней мере, так поступила бы я, и не думаю, что советские разведчики глупее, однако со мной такая работа не ведется. Я уверена, тот капитан не доложил в КГБ, об этом говорят все признаки.
- Может ты и права, но все же это только догадки, а прогнозировать русских, основываясь на догадках – рискованно. Они же дикие!
- Брось папа, я не люблю ярлыков. Люди как люди, не умней и не глупей американцев.
- Тебе видней…
- Итак, я уверена, что тот капитан не докладывал в КГБ, хотя у меня и нет уверенности, что он не выбросил посылку за борт, а действительно передал ее Андрею, мне остается только надеяться на его порядочность.
- И все равно бред какой-то! Ну, даже если вам по какому-то неимоверному стечению обстоятельств удастся встретиться, что дальше? Ну, увидишь ты его и что? В чемодане вывезешь в Америку?
- Я должна его увидеть!



***

Уютная койка мягкого вагона плавно покачивалась в такт колесам скорого поезда Хабаровск-Москва. Володя лежал с закрытыми глазами, но мысли, занятые предстоящим визитом в Министерство и практически нереальной задачей выбить на следующий год сверх лимита как минимум два портовых крана, не давали заснуть. Он в который раз мысленно выстраивал разговор с замминистра и свое выступление на коллегии, оттачивая убедительные формулировки. Последние два месяца выдались напряженными: портовые механизмы из-за изношенности один за другим выходили из строя, нехватка оборудования  сказывалась на выполнении плана, да тут еще два несчастных случая на втором участке, один из которых смертельный. Комиссия горкома закончила разбирательство буквально за два дня до отъезда, сделав соответствующие выводы и вынеся начальнику порта выговор по партийной линии. Поэтому Володя и решил ехать поездом, чтобы хотя бы отоспаться в дороге, а заодно и как следует подготовиться к визиту  в министерство. Обратно-то, конечно, самолетом – «со щитом», если удастся убедить руководство, либо «на щите», если поездка окажется бесполезной.
Москва, как обычно, встретила вокзальной суетой и окриками нахальных носильщиков.
Володя, подхватив портфель с документами и сменой белья, бодро направился ко входу в метро: до министерства четыре остановки, там прекрасный буфет, где можно успеть позавтракать до назначенной на 10 утра встречи с первым заместителем министра – разговор предстоит нелегкий.
Массивная красного дерева министерская дверь бесшумно закрылась, пропустив внутрь несолидного, с торчащими вверх черными кудрями вокруг высокого, начинающего лысеть лба, начальника порта. Войдя в приемную заместителя министра, он глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду, внутренне настроившись на затяжную борьбу. Отравленная чувством собственной значимости секретарша, кивнув на дверь кабинета, выдавила: «Пройдите, Вас ждут…»
Володя вприпрыжку сбежал по роскошной министерской лестнице к гардеробу. Несмотря на свою высокую должность, он не мог скрыть переполнявшую мальчишескую радость. Это надо же! Даже сам не ожидал, что так легко удастся убедить высокого министерского чиновника в необходимости приобретения Комсомольским портом непредусмотренных бюджетом кранов, хотя по обыкновению запасся серьезными расчетами и убедительным технико-экономическим обоснованием. На удивление, замминистра близко к сердцу принял нужды далекого окраинного порта и его настырного молодого начальника и пообещал со своей стороны поддержать просьбу на заседании коллегии министерства. А это даже больше, чем полдела, это - почти успех! Коллегия только через два дня, значит, можно будет побродить по старой Москве, а то и попробовать попасть в театр. В этом сезоне гремит новый спектакль в театре на Таганке.
Так, сначала надо заскочить в кондитерскую купить торт, и сразу в Столешников к теще с тестем, где его ждут к обеду. Они люди замечательные, и Володя искренне был к ним привязан, тесть Соломон Хацкелевич – член Союза журналистов и главный редактор единственного в стране еврейского журнала, вообще вызывал искреннее уважение. Выходец из маленького еврейского местечка на Украине, он, как и многие молодые представители неуемного еврейского племени, в 20-годы приехал в Москву, поступил на рабфак, перебиваясь с хлеба на воду, закончил Московский университет. Когда началась война, с первых дней ушел фронтовым корреспондентом, «с «лейкой» и блокнотом, а то и с пулеметом» дошел до Праги, был дважды ранен, редактировал газету Второго Украинского фронта  «За Родину». После войны опубликовал книжку, в которой рассказал о вкладе евреев в победу, о проценте награжденных боевыми орденами и медалями представителей разных национальностей, о евреях - Героях Советского Союза, за что и поплатился шестью годами ГУЛАГа в годы борьбы с «безродным космополитизмом». Спасла, как и многих, смерть Вождя всех народов, удалось выйти на свободу, оттрубив только половину срока. Несмотря на это, тесть сохранил глубочайшее внутреннее благородство и какую-то безграничную доброту не только по отношению к своим близким, но и вообще ко всем, с кем  так или иначе сталкивала жизнь. За все время знакомства Володя ни разу не слышал, чтобы он жаловался на свою судьбу или несправедливость властей. Даже тем своим знакомым, которые предпочли забыть после ареста не только его самого, но и жену с дочерьми, тесть находил оправдание.
Едва Володя дотронулся до звонка, как дверь квартиры  распахнулась:
-Володя! Ну, наконец-то! - теща с тестем радостно бросились обниматься, - а мы уж за тебя волнуемся, как ты там в министерстве! Ну, как, получилось? – засыпали они вопросами. Володя, улыбаясь, успевал одновременно обнимать тестя, целовать тещу, раздеваться и отвечать на вопросы.
На следующий день, проспав до полудня (сказалась разница в часовых поясах) и наскоро позавтракав, он отправился бродить по Москве. У него были свои любимые места, где приятно было пройтись, если во время командировок удавалось выкроить пару свободных часов. В первую очередь, это, конечно улочки  Арбата, откуда, проголодавшись, можно заскочить в любимый ресторан «Прага». Потом Патриаршии пруды, где гуляя, Володя живо представлял встречу Берлиоза с Воландом из книжки, которую ему еще в школе дал
прочитать друг Борис. Его родители были известными в Херсоне врачами, и первое издание с довоенных времен было только у них в домашней библиотеке.
Но сегодня обедать придется не в «Праге», тесть обещал освободиться к четырем часам и пригласил в «Столовую старых большевиков» или, как иронически он говорил, «недобитых ленинцев». Подходя к Главпочтампту, где они договорились встретиться, Володя еще издали увидел тестя, нетерпеливо расхаживающего у входа.
- Молодец, как всегда без опозданий! – приветствовал Соломон Хацкелевич – пошли, ты тоже уже, наверное, смертельно проголодался. Сейчас такой «цирк» увидишь!
Пройдя квартал, они остановились у входа в здание без опознавательных знаков. Подмигнув, тесть открыл дверь. Тесный вестибюль был заполнен благообразными старичками и старушками с палочками и костылями, в которых невозможно было опознать пламенных революционеров и бойцов, геройски добывавших в конце прошлого  века «эксами» деньги для нужд партии. Раздевшись, Володя с тестем прошли в обеденный зал. Столики стояли довольно тесно. По одну сторону зала находилась раздача, вдоль которой двигалась небольшая очередь из ветеранов революции и почетных пенсионеров с подносами, заставленными тарелками с едой, а по другую – небольшой буфет, где можно было купить кое-какие полуфабрикаты и деликатесы в виде копченой колбасы, икры и других благ кулинарии, недоступных простому москвичу.
Володя с тестем под пристальными взглядами старых большевиков пристроились в конец очереди. Вдруг какой-то дедуля с костылем под мышкой и в натянутой на уши буденовке времен Гражданской войны ткнул Володю кулаком в бок и с пристрастием, каким в свое время допрашивал в подвалах ВЧК, визгливым голосом спросил: «А Вы, молодой человек, на каком основании тут выстроились?»
- Это со мной! – резко повернулся тесть,
- А чем он заслужил такой почет? – не унимался старик.
Тесть раскрыл свой пропуск, в котором было указано, что предъявитель данного документа может провести с собой 1 лицо:
- Вот он – это лицо и есть! 
И тут дед взвился.  В течение десяти минут он выкрикивал, потрясая костылем, героические факты своей боевой биографии, начиная от царской каторги и заканчивая взятием Перекопа, пересыпая все это революционными лозунгами и одновременно пытаясь вытолкнуть Володю из очереди. Остальные обитатели столовой с интересом наблюдали, поддерживая выступающего одобрительными возгласами. Видно было, что инцидент вызывает у них живой интерес, позволяя вспомнить молодость и разнообразить унылое существование свежими эмоциями. В течение этого монолога Володя несколько раз пытался выйти, но Соломон Хацкелевич, усмехаясь и качая головой, крепко держал его за локоть. Неизвестно, сколько бы продолжалась эта пламенная речь, но вдруг возле буфета наметилось какое-то оживление, и с криками: «Сосиски дают!» - вся престарелая братия бросилась на штурм. Видимо, был еще порох в пороховницах, потому что старички и старушки, отчаянно работая локтями и коленями, пытались занять первые места у прилавка. Те, кто оказывался позади толпы,  ожесточенно били впереди стоящих палками по головам и спинам, недвусмысленно предлагая тем потесниться. Но, закаленные в революционных сражениях ветераны, осыпаемые градом ударов своих
боевых товарищей, только быстрее ввинчивались в толпу. Какой-то сообразительный дедок с растрепанной гривой седых волос забросил свою трость рукояткой вперед и, подтягиваясь на ней, как на канате, стремительно продвигался к прилавку. Соломон Хацкелевич с Володей, держась за животы и присев от смеха, остались у раздачи в полном одиночестве.
- Ну что, я говорил тебе, что будет цирк?
- А я сначала не понял, о чем Вы – ответил Володя, вытирая слезы.
Пока утомленные большевики рассматривали свои трофеи и подсчитывали понесенные потери в виде оторванных пуговиц и затоптанных головных уборов, Володя с тестем 
пообедали сытно, хотя и без особых изысков. Выйдя без потерь из этой точки общественного питания, они направились в редакцию журнала «Советиш Геймланд», которую возглавлял Соломон Хацкелевич, по дороге обсуждая неистовый темперамент буревестников революции.

                ***

- Ну что, Володенька, ждем вас всех летом в отпуск. Понимаю, что всего на несколько дней заедете перед Херсоном, но, все же, не лишайте и нас с матерью удовольствия внучку потискать - похлопывал тесть Владимира по спине, обнимая на прощание - рад за тебя,  что командировка  получилась удачной, и в министерстве тебе пошли навстречу, но не меньше рад и за нас с матерью, что повидались с тобой. Ты ведь знаешь, я не лукавлю, когда говорю, что ты нам как сын. Я хоть и люблю своих девчонок до жути, но всегда мечтал о таком сыне.
- Я знаю – Володя искренне расцеловался с тещей и тестем, и, подхватив портфель, вышел из квартиры: следовало поторопиться – до самолета оставалось не так уж много времени.


***

Где ни появлялись Андрей с Дашей, везде вызывали оживление - встречные на них оглядывались, любовались, провожали улыбкой: оба высоченные, голубоглазые, светловолосые, идеально сложенные, как атланты из затонувшего мира.
Да и в однообразных буднях небольшого городка их роман давал пищу языкам не только портовых кумушек, но и населению остальной части города. В кинотеатрах пару вежливо просили пересесть на последний ряд, чтобы всем, кто сзади,  не закрывали экран.
Они, конечно, пересаживались, посмеиваясь между собой и обмениваясь остротами.
Андрей постепенно привык к обществу  девушки, и если по какой-либо причине они не могли встретиться в этот день, то испытывал некоторый дискомфорт, а Даша вообще смотрела на него распахнутыми влюбленными глазами, и сердце ее каждый раз готово было выпрыгнуть из груди, когда он обнимал ее своими могучими руками.

***

Взмыленная после длительного перелета из Кейптауна в Конакри, никуда не заходя, она приказала везти ее в портоуправление. Разыскав уже знакомого диспетчера, она, словно подросток, переполняемый гормонами в предчувствии взрослых событий, накинулась на него:
- Сейчас у вас должна находиться «Ксения Корабельникова», на каком она причале?
- «Ксении Корабельниковой» нет в порту. Декабрьский рейс сняли. Теперь только в июле будет.
Внутри все оборвалось…
- «Дура! И черт меня дернул сюда ехать! Надо было раньше позвонить в порт и узнать, будет ли судно в декабре. Выставка в июне, судно здесь будет только в июле, и никакой иной связи…»
Все дни в Конакри она была словно в прострации. Мозг лихорадочно перебирал тысячи комбинаций, пытаясь найти решение, но каждый раз оно скатывалось к фантастике, не имеющей ничего общего с реальностью. Дженни  даже подумывала попробовать по  «голосу Америки» связаться с Андреем в одностороннем порядке, но это могло поставить под угрозу и без того малые шансы прорваться за железный занавес.
Вернувшись в Нью-Йорк, она в сотый раз пыталась найти в своей голове решение, как ей встретиться с Андреем: «Миллионы мужчин, десятки поклонников, а мысли только о том, кто на другом краю Земли, за железным занавесом. А может, это просто иллюзия, может, я занимаюсь самообманом? И влечет меня к нему только потому, что между нами пропасть? Может это лишь тяга к экзотике? Ну, увижу я его, и что скажу? И выйдет ли что-нибудь у нас?»
Но перед глазами, как в старой кинопленке, снова и снова прокручивались события  того июля, давая ответы на все вопросы: «Неважно суждено нам быть вместе до гробовой доски или один уикенд, но мы должны увидеться! А вдруг это все-таки судьба?!».
К тому же, больше всего Дженни ненавидела серость и пресность жизни. Все ее существо всегда тянулось к приключениям, она искала опасность. В конце пятидесятых Эдгар Гувер уже свернул головы большинству легендарных гангстеров прошлых лет, но из детства она помнила доброго дядю Меира, дядю Давида, да и других друзей ее отца. Когда она была еще юной девчонкой, они частенько заходили к ним. Теперь уже многих не было, только  старый лис Меир Лански раз в году приезжал на День рождения своего старинного приятеля.
«Эх, родилась я поздно, а родись лет на двадцать раньше, так затмила бы точно славу Голландца Шульца да Альфоцио Капоне», – засмеялась про себя Дженни.

                ***

Широкую сеть раскинуло ЦРУ по всей Африке. За богатейший континент развернулась борьба между державами.
Но не любили в секретные службы работать с непосвященными и выносить свои проблемы за стены организации, старались создавать собственные структуры обеспечения и прикрытия. Правда, стоило это дорого, а емкости африканских разведывательных сетей огромны. Море людей там трудилось, и каждого надо было обеспечить легендой, связью, поэтому разведывательная организация вынуждена была просить помощи у крупных компаний.
Джонатан Снайпс прошел в кабинет вице-президента «Boxit Group» Дженнифер Хавинсон. Его уже ждали.
- Добрый день, Джон.
- Здравствуй Дженнифер, ты все хорошеешь.
- Спасибо.
- Итак, я бы хотел сразу преступить к делу. Я уже передал вам список наших агентов, которые должны быть отправлены в Гвинею.
- Да, я видела, но у меня есть возражение. Дело в том, что я сама была недавно в нашем гвинейском офисе, у нас есть подозрения, что руководство филиала не чисто на руку. Если прислать ваших людей на должности финансовых аналитиков и консультантов, то их примут как моих лазутчиков, присланных для скрытого расследования махинаций. В этом случае за каждым их шагом будут следить, относиться настороженно. Они могут встретить противодействие с совсем иного фланга, нежели обычно. Лучше оформить геологическую экспедицию с целью разведки новых месторождений и переоценки существующих. А главное - эта легенда объяснит  частые поездки по стране  сотрудников и не привлечет внимание остальных.
- Дженнифер, как же приятно с тобой сотрудничать, из тебя получился бы хороший аналитик.
- Я и есть аналитик. Да и сфера моих исследований не особенно отличается от ваших. У меня к тебе тоже есть просьба.
- Да?
- Мне нужно разыскать в Советском Союзе одного человека.
- Ты знаешь, это против правил, тем более у русских проводить какие-либо мероприятия очень и очень опасно. Мы не можем рисковать сетью ради твоей просьбы.
- Но для меня это очень важно.
- Послушай, работа в Союзе совсем не то, что работа в Африке. Там у нас нет таких оперативных возможностей, да и потом ты, верно, не очень представляешь их порядков. Если только будет обнаружен интерес к кому-то у нашей службы, этого человека казнят за измену родине.  Да и, честно говоря, русский отдел на особом положении. Прости, мне очень жаль, но я не имею никакой возможности продавить у них твою просьбу.

***

Андрей окинул накрытый стол беглым взглядом и, улыбнувшись Даше, глубоко вдохнул аромат жаркого с перцем из глиняного горшочка:
- Мм.. божественно!
Все больше ему нравилась эта сытая беззаботная жизнь, старые раны на душе потихоньку рубцевались, а Дарья, окружив его теплом и уютом, словно раскрасила серую картинку его будней цветными карандашами.
Он вполне уютно чувствовал себя в ее тесной, но аккуратной служебной «однушке» в том же доме, где жил Либерман. Володя имел персональную машину, но обычно в Управление порта приходил пешком, да и идти было минут пятнадцать, не более. Так что теперь они часто вмести шли на работу, обсуждая по дороге некоторые из служебных вопросов, в которых начальнику порта требовался совет опытного капитана.
А Володю не могла не радовать перемена, происходящая с его другом - Андрей все чаще улыбался и шутил, на глазах молчун-нелюдим снова превращался в открытого веселого парня.

***

По возвращению домой ее ждало еще одно жестокое разочарование:
Проведя несколько минут в нерешительном молчании, отец начал в лоб:
- Дженни, ничего не выйдет.
- Почему?! – Она была совершенно ошарашена этим известием, рушилась ее последняя надежда.
- Я говорил с Руди, в делегацию «Понтиака» он тебя включить не может. Во-первых, их и так ЦРУ прессует, да политики за каждое место бьются, во-вторых, как мне объяснил Снайпс, «Советы» досконально проверяют каждого, кому выдают визу, а ты не безвестная Бетти Смит, продавщица бакалеи, про тебя «Нью-Йорк Таймс» пишет, это будет очевидной рокировкой. В конечном итоге они начнут проверять тебя, вскроют связь с Молотовым и все равно в визе тебе откажут или наоборот попробуют начать игру.
- Да, и в такой партии мне русских не переиграть, конечно, да и ввязываться в шпионские игры не хотелось бы...
 - Именно! Я рад, что ты это понимаешь.
- Ну что же, тогда остается последний шанс, звони Меиру, он очень нужен мне сейчас.
Лицо отца перекосилось от ужаса. Только он искренне порадовался, что дочери хватает ума не лезть в шпионские игры, как она решила прибегнуть к помощи мафии:
- Господи, он-то тебе чем здесь поможет?
- Папа, ты же сам меня учил, главное - правильно рассчитать партию и грамотно сделать ставки. Попроси приехать его как можно скорее, я нуждаюсь в его помощи.
- С меня хватит твоих авантюр! Тебе уже не пятнадцать! Ну, взгляни на себя со стороны, как подросток ты выдумала себе какую-то неземную любовь, носишься с ней, словно оголтелая! Может, ты просто заболела? – отец прислонил свою руку к ее лбу, будто в попытке диагностировать болезнь и продолжал неистово кричать на нее – Недавно ты вообще хорошего парня угробила ни за что! Что с тобой происходит, черт возьми?!
Дженни прижалась к его плечу и тихим, но металлическим голосом произнесла:
- Не говори со мной в таком тоне, – а затем, чуть помолчав уже мягче, будто маленькая девочка, добавила - да и вспомни себя, папа, ты ведь тоже был авантюристом в молодости.
Глаза отца смотрели жестко и холодно. Еще несколько секунд он сверлил ее своим тяжелым взглядом, но потом, вдруг обнял и приподнял,  рассмеявшись:
- Почему был? Не такой уж я и старик! Есть еще порох!

***

Холодным февральским утром, они как обычно, вместе шли пешком в порт:
- Слушай, Андрей, а может уже и расписаться вам время?
- Да думал я об этом, Лазарич. Но как-то сомнения меня терзают, маловато мы еще знаем друг друга. Поживем, дальше видно будет.
- Ну, дело твое, конечно, но ведь ты уже не мальчик.
- Но и не старик вроде пока.

***

В доме Хавинсонов большое событие. Скатерти сияют особой белизной, паркет нетерт до такого блеска, что светится в темноте, повар лучшие продукты закупил и теперь с особым усердием готовил кулинарные шедевры, достойные английского короля. К ним должна была пожаловать легенда - Меир Лански собственной персоной!
Дженнифер очень любила приезды Меира с детства, и сейчас она нетерпеливо ждала дома, когда отец, уехавший встречать старого друга в аэропорт, вернется.
Наконец, в окнах первого этажа блеснуло отражение фар, и в гостиную вошел отец , а за ним легкой, как бы пританцовывающей походкой, невысокий худощавый мужчина с зализанными назад по моде 30-х редеющими волосами.
- Дженни, иди сюда, моя красавица! – гость протянул к ней руки и обнял. Интонация же, с которой он обращался к ней, была такой, будто он приветствует пятнадцатилетнего подростка. – Как ты выросла!
- Дядя Меир, я выросла очень давно и с тех пор, как мы виделись в позапрошлом году,  ничуть не изменилась.
- Знаю, знаю, просто никак не привыкну, что дети давно взрослые, а мы - уже старики.
Перед ужином гостю дали отдохнуть с дороги, и в семь часов все трое собрались у накрытого стола.
- Итак, господа, что же заставило вас просить меня приехать? Какое важное дело?
- Соскучились очень, вот захотелось повидаться, – радушно ответил Бен.
- Брось, все больше хозяев предпочитают не открывать мне своих дверей. Теперь я опасный гость, за мной везде бегут борзые из Бюро, и ты не исключение, в последнее время тоже старался не пересекаться лишний раз со мной. Многие из тех, с кем я был когда-то дружен, давно на электрическом стуле закончили, иные стараются забыть дружбу со мной.
- Да прекрати, Меир, я никогда тебя не забывал.
- Бенни, не надо, я все понимаю и на тебя не в обиде. И раз сейчас ты просил меня приехать, дело действительно серьезное. Кстати, а ты уверен, что твой дом не прослушивают?
Бенджамин Хавинсон, вскочил со своего места, и, тыча вилкой в сторону Меира Лански, закричал:
- Никогда я не забываю старой дружбы, слышишь, НИКОГДА! И ты здесь не потому, что мне требуется твоя помощь, а потому, что ты мой друг! Мне плевать на борзых из ФБР, мой сын отдал жизнь за эту страну, пока они отсиживались в офисах! Мне плевать, какие комитеты несутся за тобой по пятам, я не сливаю друзей, а если мне начнут задавать вопросы, то мне есть что ответить!
- Ладно, ладно, Бенни, убедил, – примирительно махнул рукой гость, очевидно, его нисколько не напугал грозный тон хозяина - итак, сначала дело.
- О,кей, дядя Меир – начала Дженни – мне очень нужно попасть в Советский Союз.
Лански поперхнулся и выронил изо рта кусок нежнейшей куропатки.
- И чем я могу помочь тебе? А главное, зачем тебе туда?
- Не спрашивай, Меир, - вмешался отец - любовь доводит до ручки!
- Любовь - дело благородное.
- Пожалуйста, не перебивайте. Так вот, я все прикинула и решила действовать следующим образом: мне нужно, чтобы весной профсоюз организовал стачку на нашем терминале сыпучих грузов в Нью-Йоркском порту.
На этот раз от ее слов поперхнулся отец:
- Ты что, рехнулась, доченька?
- Именно!
- Так просто поговори об этом с председателем, это они всегда - пожалуйста.
- Да дослушайте меня, наконец! Мне нужна не просто забастовка, а с небольшим погромом, и чтобы была потасовка с полицией!
- Точно чокнулась!
- Дальше технология такая: я вмешиваюсь и своей грудью закрываю рабочих от бесчинств полиции. На следующий день во всех газетах с нашей подачи должно выйти мое заявление под заголовками «Дженнифер Хавинсон на баррикадах вместе с рабочими!», содержащее какую-нибудь коммунистическую белиберду. Далее я дам пресс- конференцию, где честно расскажу историю, произошедшую в Гвинее, поведав о том, как много мне рассказывал советский капитан о коммунизме, добре и справедливости, царящих в Советском Союзе. Я просто уверена, что после этого у Советов не возникнет никаких причин отказывать мне в визе, а мое пребывание в делегации от профсоюзов будет выглядеть вполне логично.
- Тогда -  вопрос: почему ты просто не можешь поехать в составе делегации от профсоюза? Зачем весь этот спектакль?
- Я вице-президент крупной компании, и если меня включат в профсоюз, это будет подозрительно.
- Ну и что? Знаешь, сколько закамуфлированных людей поедут в Союз? Ты думаешь, каждого будут проверять?
- Да не знаю я, будут или не будут! Видишь ли, может, конечно, Советы и будут смотреть сквозь пальцы на политиков и крупных бизнесменов в составе тех или иных делегаций,  желающих поглазеть на жизнь в Советском Союзе, которым не хватит места в президентской свите. Я пыталась попасть в делегацию от Сената и Конгресса, но во первых там и так все распределено между своими, хотя, конечно, я могла бы заплатить кому надо за эту поездку, и  для меня нашли бы место. Но визы выдают только в Москву, а Молотов живет на самом востоке страны! Я не могу ни написать ему письма, ни позвонить, ничего! Мне нужен информационный повод такой силы, чтобы обо мне напечатали в  советской прессе! Тогда, может быть, об этом узнает тот, ради кого я все это затеваю, и сможет приехать повидаться со мной.
- Ну и зачем весь этот коммунистический спектакль? Просто дай интервью, как ты была спасена отважным советским гражданином.
- Дядя Меир, в этом случае существует некоторая вероятность, что это действительно напечатает их пресса, но на первой ли полосе?  В центральной ли газете? Какова вероятность, что Андрей на Дальнем Востоке прочитает об этом? Ты видно не в курсе, о
чем пишет их пресса. Первым делом, конечно, удои в стране, а вторым - как угнетают рабочих в Америке и как тяжело им здесь жить. А вот если будет драка с полицией, если будут пострадавшие пролетарии от рук полицейских, если будет отважная коммунистка, к тому же узнавшая о светлых идеях равенства и братства от советского гражданина, то уж такой материальчик точно ляжет на первые полосы всех советских газет!
- А может он вообще газет не читает? – встрял отец.
- В Советском Союзе газеты читают все! - отрезала Дженни.
- А если он прочитает, но не поедет в Москву и вовсе не ждет тебя? Может, и имя твое забыл давно.
- Не забыл, любит и ждет, я в этом уверена!
- Боже мой, - Лански закатил глаза – как ты наивна, девочка! Хотя… чем черт не шутит… Ввяжемся, а там посмотрим. Короче, если я все правильно понял, от меня нужен профсоюзный наезд, затем организовать полицию и после включить тебя в профсоюзный комитет, подкуп прессы вы возьмете на себя?
- Именно, дядя Меир.
- Ну что ж, давай попробуем... А когда?
- В апреле. Здесь нужно, чтобы у них не было возможности отказать в визе «пламенной революционерке» Америки, но и не было времени раскопать всю полноту картины, сопоставить все известные случи контактов советских моряков с иностранцами и вычислить, что фигурантом был Молотов, а то они могут попробовать манипулировать мной, имея такие козыри на руках. Поэтому речь нигде не пойдет о Гвинее - в общих чертах: «дело было в Африке…», и год тоже конкретно не указывать.
- Ну и бред. Просто какой-то идиотский сон, – покачал головой отец.
- Папа, мне самой не вериться в реальность осуществления моего плана, но ничего умнее я придумать не смогла, если у тебя есть план лучше, с удовольствием тебя выслушаю.
- Ну, что тут скажешь, твоя дочь настоящая представительница поколения Homo liber! – усмехнулся Лански.
- Чувствую я, что эта ее «свобода» обойдется мне боком, – продолжал ворчать Бенджамин.
- Да ладно, Бенни, вспомни, как мы с тобой натянули египтян в сорок восьмом! – вдруг ни с того ни с сего ляпнул Меир – ведь то еще было дельце!
Оба дружно рассмеялись:
- Было время!
- Представляешь Дженн, - давясь от смеха, рассказывал Меир – в сорок восьмом израильтянам никто не продавал оружия, а на арабов это эмбарго почему-то не распространялось. Арабы готовились стереть Израиль с лица земли сразу после провозглашения им независимости. Египтяне закупили тонны оружия на десятки миллионов долларов в Америке и зафрахтовали девять судов у «ТрансМарин групп».
- Как?! У моего отца?!– вскинула брови Дженни.
- Именно!
- И вы им отказали?
Отец переглянулся с Лански:
- Зачем же? Нет, конечно, просто караван с оружием прибыл не в Каир, а в Хайфу! Потом египтяне пытались высудить у нас компенсацию, а когда проиграли дело в суде, прислали крепких ребят, чтобы укокошить меня, – усмехнулся отец.
- Но мы их уже ждали, – встрял Меир – они и вякнуть не успели! Как только сошли с самолета, мы их сразу погрузили в багажники, и больше их никто не видел.
- Ага, а мне из-за этого пришлось полгода ездить в университет, как идиотке с охраной! И вы еще смеете меня называть авантюристкой?! – улыбаясь, протянула Дженни.

***

В крохотной прихожей маленькой служебной квартиры стояла невероятная толкотня. На пятачке в полтора квадратных метра, где еще теснились вешалка и корзина для хранения картошки, двоим не развернуться, а этим солнечным, но еще морозным мартовским днем целая толпа собралась перед дверью. Гостей хозяева запускали порциями: разделись гости дорогие – пожалуйте за стол, в прихожей не задерживайтесь, другие пусть проходят.
Посреди комнаты был накрыт стол.  Наконец, все кое-как расселись, вжатые в стены  теснотой комнаты. Хотя Андрей старался аккуратно распечатать бутылку  шампанского, но она выстрелила как всегда  неожиданно.
- Итак, - поднялись Андрей с Дашей – мы вас сюда позвали, чтобы объявить…- они смущенно заулыбались - мы подали заявление.

***

Толстый лысоватый дядька залез в кузов грузовика и, неистово размахивая руками, орал:
- Мы здесь вкалываем по девять часов, но посмотрите, что мы с вами имеем?
Вокруг него собралась приличная толпа, которая время от времени поддерживала горлопана одобряющим криком.
Чуть поодаль от эпицентра событий стояла машина, из которой за всем происходящим наблюдали трое.
- Я смотрю,  грузовик подогнали вовремя, еще бы трибуну заранее сколотили, – саркастично съязвила Дженнифер.
- Ну так, моя прекрасная леди, ты же заказывала стихийный митинг?!
- Что-то маловато народу.
- Еще бы, люди работают, получают хорошую зарплату, растят детей, что им ввязываться во всякие авантюры! – пробурчал Бенджамин Хавинсон.
- Подожди, так всегда сначала. Народ – стадо, сейчас еще чуть подгоним крикунов, а дальше как снежный ком. Толпа как воронка, затягивает в себя людей, даже если они не очень понимают, зачем им туда надо.
И действительно, вокруг стихийно возникшей демонстрации стало собираться все больше народу.
- Так мы не только свой терминал остановим, но и весь порт парализуем, коллег по цеху подведем, – все качал головой отец.
- Это еще и лучше, раз сами решили понести убытки, так не в одиночку, пусть и конкуренты заплатят. Слушай меня, девочка, очень внимательно, – Меир повернулся к Дженни – скоро толпа пойдет громить ваш офис, там же на площади уже собираются полицейские наряды. Запомни вот этого копа, – он достал большую фотокарточку с изображением колоритного южанина – дальше нужно будет четко разыграть партию по нотам. Этот коп будет с левого края оцепления, туда же кинется наш горлопан. Ты должна будешь аккуратно туда встрять, и получишь от полисмена легонько дубинкой по лицу, это заснимет проинструктированный фотограф крупным планом. Когда вольешься в толпу, тебя окружат мои ребята. Чтобы ты не пострадала в пылу драки, они тебя прикроют, но все равно, будь очень аккуратна в разгоряченной толпе. Все ясно? Ты поняла под чью руку подставлять свое прекрасное личико?
- Да, дядя Меир, ты просто кудесник!

Уже через час Нью-Йоркский порт был полностью парализован, и, набрав критическую массу, толпа, распаленная пламенными речами борцов за справедливость, устремилась в направлении многочисленных офисов, где уже стояло полицейское оцепление.
- Эй, Меир, куда они идут?
- Черт его знает, наверное, напутали что-нибудь.
Выкатившись на площадь перед въездом в порт, толпа вдруг свернула налево и направилась к офису транспортной компании «Два континента», в то время как офис «ТрансМарин групп» находился наоборот справа.
- Что происходит?! Давай туда, к толпе! – нервно махнула рукой Дженни и метров за двести до места основной драки рабочих с полицией на ходу распахнула дверь машины, что водитель понял как сигнал к немедленной остановке.

- Ааа, проклятые копы, - неистово заорал буйный мордоворот и, ныряя, словно окунь, сквозь толпу, впился ногтями в лицо одного из полицейских, в это время еще один «профессиональный пролетарий» кинулся душить рядом стоящего полисмена. Наметанным глазом Бенджамин оценил ситуацию, наблюдая за всем происходящим из окна машины:
- Профессионалы, асы, сразу видно не впервой им это.
- Еще бы! Вспомни профсоюзные войны тридцатых! Мастера старой закалки! – похвалился Меир.
В это время Дженнифер бежала по площади туда, где уже толпа из шестисот – семисот человек устроила настоящее побоище с полицией! В ход шли кулаки и палки, вверх летели камни. От офиса «ТрансМарин групп» вслед за Дженни кинулись семеро крепких парней.
Работая локтями, она рвалась сквозь толпу к линии противостояния полиции и бесчинствующего по ее же заказу рабочего класса.
- Остановитесь! Не бейте людей! – кричала она полицейским, распихивая народ, хотя надо отметить, что полиция и не особенно распускала руки, в отличие от митингующей массы. За ней, подобно ледоколу, пробивающемуся сквозь ледяные торосы, следовали чуть сзади мордовороты Лански.
Дженнифер, продолжая выкрикивать призывы к прекращению насилия, прорвалась к полицейскому кордону, и, уже приметив фотографов, стоящих на балконе  здания напротив, приготовилась развернуться, чтобы  удачнее попасть в объектив. Так как заранее предупрежденный фотограф был на другой стороне площади, она уповала лишь на удачу и ловкость папарацци. Сейчас сюда в самый эпицентр происходящего побоища были направлены десятки объективов жадных до зрелищ фоторепортеров. Заводилы драки, узнав женщину, ослабили напор на полицейских и чуть отпрянули назад, как их и инструктировали, между полицией и толпой в этом месте образовалась небольшая брешь. Дженни обернулась, за считанную долю секунды пытаясь найти вдали объектив, направленный на нее, одновременно поправляя прическу, как вдруг неведомо откуда выскочивший пролетарий со всего маху залепил кулаком ей в нос.
Будто солнце взорвалось у нее перед глазами, земля, описав круг, стала уходить из под ног, и она повалилась навзничь.
Но уже через мгновение ее окружили семеро мужчин, образовав плотное защитное кольцо, и заорали:
- Прекратить! Человек пострадал!
Сигнал поняли находящиеся в толпе люди Меира, и по толпе тут же понеслось:
- Остановитесь, человек пострадал!
Распалить и втянуть в драку людей всегда проще, чем остановить, но технология была отработана с давних времен. В один момент сотня проинструктированных заранее людей в толпе образовала живые цепочки и, одновременно расставив руки, надавила в сторону противоположную напору. Через какое-то время движение толпы стихло.
Косоглазый массивный итальянец попытался взять Дженни на руки.
- Не надо, я сама пойду, но поддерживайте меня вдвоем, будто мне очень плохо.
А ей в этот момент и вправду было не слишком хорошо, нос наливался свинцом и сильно болел, по лицу расплывался отек, кружилась голова, вломил-то ей не посвященный в тему совсем даже не понарошку.
 

***

Отец протиснулся в больничную палату сквозь толпу журналистов:
- Ну, как ты, Дженни?
- Нос болит.
- Ты же этого хотела, моя дорогая коммунистка.
- Да уж, пострадала за идею.
- Не собираешься домой?
- Да можно было бы еще вчера, но нужно поболеть.  И еще, папа, не навещай меня слишком часто - у нас же как никак с тобой война.
- Срам-то какой мне на старости лет - с единственной дочерью разругаться! Все твои авантюры!
- Ну, извини, папуля, такая уж твоя роль в этой пьесе. Ты же глава корпорации, капиталист, угнетатель рабочего класса. У нас с тобой дружбы никак не может получиться.
- Ну-ну, я тебя вчера отправил в отставку с поста вице-президента компании, так журналисты просто как коршуны слетелись. Я чуть со стыда не сгорел на пресс-конференции. Как бессердечна ты, девочка, к старику! Вот полюбуйся, – он протянул  газету, где на трех полосах обмусоливали его разрыв с собственной дочерью.
- Отлично, они съели все! А завтра в холле госпиталя я тоже дам интервью.

***

В импровизированном конференц-зале госпиталя не протиснуться от репортеров, на столе батарея микрофонов, фотокамеры не переставая вспыхивают, оставляя перед глазами синие блики:
- Госпожа Хавинсон …
***

Посол Советского Союза в США постучал в комнату резидента.
- Да?
- Константин Александрович, у меня вот какой вопрос, может нам стоит связаться с этой Хавинсон? Я думаю, следует пригласить ее на выставку как почетного гостя. Какое ваше мнение на этот счет?
- Хавинсон, это чокнутая-то, которая погром в порту устроила?
- Да, но выходка ее может быть полезна для имиджа нашей страны. А интервью какие! Будто их  у нас в Комитете по пропаганде писали!
- Вот это и подозрительно. Наши ребята обратили на нее внимание. Но, в конце концов, на выставку можно пригласить, Александр Иванович. На выставку - это ж не в архив Лубянки, - хохотнул резидент.


***

Уже второй час она молча сидела в кресле своего домашнего кабинета и в мягком свете настольной лампы всматривалась в небольшой листок бумаги, который держала в руке. Вот она, виза, въездной документ в Союз Советских Социалистических Республик. Знакомый сотрудник из русского отдела подтвердил, что в «Известия» прошла большая статья, красочно расписавшая события в порту и приглашение миссис Хавинсон в качестве почетного гостя в СССР.
Все прошло,  как она и планировала, даже немного пугала та легкость, с которой  осуществился весь план. Но сейчас Дженни смотрела пустым взглядом в заветную бумажку, и ее терзали странные мысли.
Приедет ли он в Москву, а главное хочет ли она в действительности этой встречи.  Познабливающее чувство разлилось в душе Дженнифер, и она уже который час, не могла ответить себе, стоит ли… Стоит ли ехать туда, бередить старые раны? А может все зря, ведь прошло уже слишком много времени и эта встреча не нужна ни ей, ни ему?

***

После планерки Либерман настежь распахнул окно. Несмотря на то, что было еще очень рано, это июньское утро выдалось особенно жарким и душным. Скинув китель на спинку стула, он устроился просматривать газеты. Пролистав без интереса «Известия», он вдруг натолкнулся на большую фотографию какой-то молодой женщины со смутно знакомым лицом: «Хавинсон, Дженнифер Хавинсон …», он углубился в текст. По мере чтения ему становилось все более неуютно. Оторвавшись от очередного абзаца, Володя еще раз взглянул на большое четкое фото: «Так вот оно что… именно это завораживающее лицо с четко очерченными скулами и глубокими черными глазами он видел на фотографии, которую показывал Молотов». Свернув наскоро листы, Либерман уже выскочил из кабинета, чтобы  бежать к пирсу, но на полпути резко остановился в задумчивости, потер лоб, а затем, медленно развернувшись, побрел назад, на ходу придумывая доводы, почему ни в коем случае нельзя  сообщать об этом Андрею: «Только парень успокоился, только жизнь налаживаться стала… и незачем ему старые раны ковырять…»  Строго говоря, он знал, что поступает не правильно. Как бы там ни было, только Андрей вправе решать, хочет он увидеть Дженнифер или нет, и все же Владимир счел, что так будет лучше. Вернувшись в кабинет, он стоял у окна, погруженный в эти мысли, пока его не вернул на землю телефонный звонок:
- Алле.
На другом конце провода отозвался Захватов:
- Слушай, Володя, слышал, что в Москве устраивают выставку в Сокольниках?
- Конечно, Зиновий Георгиевич, вся  пресса об этом пишет.
- Так вот, нам на пароходство из министерства шесть приглашений прислали. Хочешь поехать? Я одно тебе отдам.
- А в газете написано, что вход свободный для всех.
- А на заборе что написано? – отозвалась после некоторого молчания трубка.
- Ах, ну да, - смутился Володя. – Мне, конечно, было бы очень интересно посмотреть выставку.
- Договорились. Извини, была бы возможность, дал два, и для Оли, но, сам понимаешь, есть еще люди, которых никак нельзя обидеть.
- Да, ладно, тем более нам все равно сейчас Ирку не с кем оставить.
- Выставка с двадцать третьего, но вход только с двадцать четвертого, первый день - открытие, сам Хрущев будет.



***

После смены Андрей зашел за Дашей, и вместе они отправились прогуляться по набережной, спасаясь от духоты июньского летнего вечера.
- Давай пригласим на свадьбу Кумачовых.
- Да ну, Лешка напьется, и будет дебоширить.
- Но Валька же моя подруга, а ее одну не пригласить, обидится.
- Тогда приглашай, что я тебе могу сказать?! Но начнет выкаблучиваться, я его выкину!
- Да, может и прилично себя вести будет, если ему не наливать.  Слушай, Андрей, ты читал сегодняшние «Известия»?
- Нет. Ты же помнишь эту шутку: в «Правде» нет известий, а в «Известиях» нет правды.
- В сегодняшнем номере была очень интересная статья про одну американку, которую в Африке спас от хулиганов советский капитан. Она заинтересовалась ленинскими идеями и даже уволилась с очень большой должности и посвятила себя защите интересов рабочих. А теперь советское руководство ее пригласило в качестве почетного гостя участвовать в американской выставке в Москве.
Молотов вдруг резко остановился и на секунду замер, впав в какое-то оцепенение, затем, резко развернувшись, схватил Дашу за плечи:
- Как зовут ее? Зовут ее как? 
- Да что с тобой? Я не помню… Длинная фамилия, как-то на Х кажется. А в чем дело-то?
- Где газета? – закричал он срывающимся голосом.
- Ну, на работе, по-моему, оставила, да объясни, наконец, в чем дело?
Но он, не ответив, рванул бегом в сторону города. Стоя в полной растерянности, Даша, пожимая плечами, смотрела вслед быстро удаляющейся фигуре Андрея.

- «Известия»! Дайте «Известия»! – от волнения с трудом выговаривая слова, прохрипел Молотов, судорожно выгребая из кармана мелочь.
- Нет «Известий», кончились, и вообще мы закрываемся, – буркнула недовольно продавщица, захлопнув форточку киоска.
И как когда-то он бежал по незнакомым улицам пыльного африканского городка с умирающей женщиной на руках, задыхаясь, но, не сбавляя скорости, он несся сейчас по Комсомольску в поисках открытого газетного киоска.
- У вас есть «Известия»?!!
- Да, пожалуйста.
Он бросил монеты на блюдце и, схватив газету, заминая листы, кинулся ее перелистывать, а, увидев на развороте большую фотографию, с которой на него смотрели черные глаза Дженни, замер.

В этот вечер он не вернулся к Даше, не зная, что ей сказать. А утром следующего дня пришел в кабинет к Либерману, тяжело опустился на стул и поднял воспаленные глаза:
- Лазаревич, послушай, Дженни приезжает в Москву на выставку!
Володя опустил голову и тяжело вздохнул. Черт! Все-таки узнал...
- Какая Дженни? – изобразил непонимание на лице начальник порта.
- Да Дженни же! Та самая, я же рассказывал о ней! Ну, помнишь? – нетерпеливо объяснял капитан.
- Ах, эта Дженни, да что ты говоришь?! Надо же… - отвел глаза Либерман.
- Я должен встретиться с ней!
 - Но Андрей, у тебя же свадьба двадцать второго!
- Значит, свадьбы не будет, - опустив глаза и терзаясь от стыда, произнес капитан.
- Ты с ума сошел! Что ты скажешь Даше?
- Не знаю… просто ума не приложу… она ведь уже подвенечное платье купила.
- Одумайся! Не езди никуда! Только-только стала налаживаться твоя жизнь!
- Я сам мучаюсь, но поверь, Лазаревич, не могу ничего с собой поделать.  Я должен увидеть ее!
- Да с чего ты взял, что она-то хочет тебя видеть?
- Я чувствую, она приезжает в Москву для того, чтобы увидеть меня, – Молотов снова тяжело вздохнул.
- Но может все-таки не сжигать мосты? Может, ты не будешь пока разрывать с Дашей?
- Это самое тяжелое объяснение в моей жизни, и больше всего на свете я бы хотел избежать его, ведь Дашка по-своему дорога мне, но я мужчина, и должен ей все сказать, как есть, а не морочить голову.
Владимир, отвернувшись к окну, замолчал. Тяжелая пауза показалась Андрею вечностью.
- Тогда поступим вот как, - начал Либерман тем своим тихим голосом, в котором слышалась особая интонация. Она всегда появлялась у него в, казалось бы, безвыходных ситуациях и неизменно вселяла в окружающих уверенность. Как только те, кто приходил к нему со своими проблемами, слышали эти нотки, то наперед знали: «Значит, Либерман нашел решение, значит, он знает ответ и на этот трудный вопрос…» - Андрей, я отдам тебе свое приглашение на выставку в Сокольниках. По крайней мере, тебе будет, где жить, потому что иначе гостиничный номер ввиду грандиозности мероприятия тебе будет не достать. Во-вторых,  Москва - большая, список проживающих тебе тоже ни одна гостиница не предоставит, значит,  найти Дженни ты сможешь только в павильонах выставки. Это тоже задача не из легких, выставочный комплекс огромный, целый город, но все же мало-мальски разрешимая, тем более, с твоим ростом. Командировку я тебе оформлю.
Не один раз Молотов за бессонную ночь задавался вопросами: «Где жить? Как найти Дженни в Москве? Как встретиться с ней?» и теперь не мог поверить своим ушам от счастья. Володя здесь и сейчас с легкостью дал ответы на все вопросы. Значит, не нужно будет ночевать на лавке с риском загреметь в милицию, не нужно будет караулить у входа в Сокольники с раннего утра, пытаясь найти в толпе входящих ее одну.  Кроме того, такое поведение наверняка привлекло бы  внимание компетентных органов, и он с большой вероятностью загремел бы в «кутузку». Дженни-то, понятно, и в голову не могло придти, с какими трудностями ему придется столкнуться.
- Володя, - сжав от волнения кулаки, прошептал Молотов, - я перед тобой в неоплатном  долгу!
- Ладно, будем считать, что три - один.
- То есть?
- Ты трижды спасал мне жизнь.
- Ах, ну да, - улыбнулся Андрей, - только тогда три - два.
- Почему?
- Ты не дал мне спиться.
Радостное томление Молотова отравляло лишь чувство неизбежного объяснения с Дашей. Она-то ни в чем не виновата и действительно искренне любила его.  Больше всего на свете Андрей не хотел причинить ей боль.  Но, купив на двадцать второе число билет на самолет, вечером он с тяжелым сердцем  направился к ней, бессознательно замедляя шаги по мере приближения к дому.  Он чувствовал неимоверную тяжесть, вся душа его протестовала против причинения такой чудовищной боли ничего не подозревающей девушке накануне свадьбы…

***

Даша, молча, словно в прострации, слушала Андрея. Его слова, будто падающие камни, раздавили ее сознание, и ей больше не хотелось ничего понимать. Казалось, сердце еле-еле толкает кровь, странная слабость сделала ноги ватными, а каждый вдох давался с неимоверным трудом. Легкими кивками головы, чтобы, не дай Бог, слезинки, уже набухшие в уголках глаз, не сорвались и не покатились по щекам, она просила прекратить эту пытку. Но Андрей, терзаемый чувством собственного предательства,  все говорил и говорил, пытаясь какими-то нелепыми, ненужными словами  сгладить свою вину, пока,
наконец, не выдержав, жестом она не показала ему на дверь. Больше всего на свете ей не хотелась разрыдаться при нем. Но как только он вышел, бесшумно прикрыв за собой входную дверь, Даша, не отдавая себе отчет в том, что делает, зачем-то достала  свадебное платье,  и в ту  же секунду, прорвав плотину, сдерживающую эмоции, из ее глаз покатились градом крупные слезы, и, упав лицом на кровать, она задохнулась от рыданий. Нет, она не кляла свою судьбу, не проклинала Андрея, а просто плакала навзрыд, обливая солеными слезами красивое белое платье, которое  сама шила себе вечерами в тайне от Молотова, с горечью думая о том сюрпризе, который она собиралась поведать жениху в день свадьбы.

А он, будто окаменев от тяжести груза сказанного, шел по берегу Амура, все никак не решаясь повернуть к своему  дому.

                ***

Все ее сомнения сменялись решимостью, и чем ближе становилось к часу Х, тем яростнее разгоралось в ней нетерпение. И сейчас, когда приятный женский голос попросил пассажиров пристегнуться, а в иллюминаторах показались огни аэропорта Внуково, ей требовалось просто неимоверное усилие, чтобы заставить себя усидеть на месте, несмотря на утомительнейший перелет с пересадкой в Лондоне.  Момент, когда она сделала первый шаг из самолета, казался столь грандиозным событием, что она упустила главную цель приезда. Этот маленький шаг по пыльной взлетно-посадочной полосе был апофеозом всех ее трудов и устремлений последнего года.



***

Андрей уже второй час сидел  одетый в своей комнате. До поезда на Хабаровск было еще четыре часа, поэтому идти на вокзал было рано, но все его чувства были напряжены в ожидании момента встречи с Ней. Минуты казались вечностью,  не было никаких мыслей, только страстное желание подстегнуть время. Все последние дни Молотов жил как в лихорадке,  снова и снова прокручивая в голове свой приезд в Москву, поход на выставку, поиск Дженни, но сейчас только стрелки  часов приковывали его внимание, и,  казалось,  словно вся Вселенная замерла ему назло. Закрыв глаза, Андрей сидел в тишине, ловя лишь чуть слышимое тиканье будильника. Каждый раз, высиживая отрезок времени длиною в вечность, он открывал их в надежде, что прошел хотя бы час, но стрелка успевала преодолеть путь лишь в две-три минуты.

***

- Как давно мы не гуляли вместе, - потягиваясь в приятной истоме и жмурясь от яркого солнца, пожаловалась Оля.
- С такой работой и где дом забудешь, - вздохнул Володя, забросив кудрявую дочурку на плечо.
- Погода не хуже, чем в Херсоне.
- Да уж. Когда я сюда в первый год приехал в начале осени, тоже так подумал, но только зимой, когда морозы пятидесятиградусные вдарили, понял, как люблю тепло.
 Либерман, вытянул шею и задрал лицо вверх, словно фотобатерею, желая подзарядиться энергией солнца:
 – Слушай, двадцать шестого у Захватова юбилей, наверно я поеду в Хабаровск, как думаешь, что можно ему подарить?
- А давай напольные часы, которые нам привез из Москвы папа, нам они все равно ни к чему.
- Да ну, они же огромные, как я их  допру?!
- Как-то же их папа из Москвы притащил.
- Не, придумай что-нибудь покомпактней. Может эту ручку, которую мне твой отец подарил? Она симпатичная и в коробочке красивой.
- Ты что, это же «Паркер», он специально для тебя ее из Чехословакии привез! Это же подарок!
- Да? Ну, ладно, – пожал плечами – хотя я все равно ей не пишу.
- Да делай что хочешь, но вообще ты не ценишь отношения людей. Тебе наплевать, он вот о тебе подумал, привез тебе подарок, а для тебя это так, ничего не значащая безделушка, – в голосе Оли зазвучала обида.
- Да ну, брось, ты прекрасно знаешь, как я отношусь к дяде Семе. Просто не люблю я всю эту чепуху - паркер, шмаркер.… Какая разница, чем писать? А здесь в Комсомольске, максимум, что есть приличного на полках в магазинах - это комплект из трех льняных полотенец.
- Красивая она, дорогая, и в Союзе ты такую нигде не купишь, а советские - мало того, что страшные,  еще и кляксы оставляют, а у тебя и так почерк не подарок.
Володя усмехнулся:
 – Господи, Оля,  этот «Паркер» же шариковый! Я  в загранке не бываю, ну где я здесь для него стержней найду?

***

Пройдя коридор пограничного контроля, Дженни чуть отстала от группы пассажиров, прибывших вместе с ней, пытаясь найти в зале высокого мужчину, но Молотова она не увидела. Вместо этого к ней подскочили  какие-то молодые люди с натянутыми улыбками и напряженными лицами, пытаясь подхватить ее багаж и лопоча приветствия на плохом английском.
- Простите, вы кто?
- Мы, представители комсомольской организации завода «Серп и Молот», горячо приветствуем Вас! Партия оказала нам честь взять Вас под опеку на время пребывания в Москве! – протараторил краснолицый парень.
Дженни поморщилась и протянула ему руку для пожатия:
- А нельзя оставить меня хотя бы на время в покое? Я очень устала с дороги.
- Да конечно, сейчас мы проедем в гостиницу, где вы сможете отдохнуть до пяти, а потом мы очень ждем вас для выступления на митинге рабочих нашего завода.
- А это обязательно?
- Да, вас будут ждать больше тысячи человек - ничуть не  смущаясь, командирским тоном ответил комсомолец.

Разочарованная тем, что в номер отеля Андрей так и не позвонил, но, еще согревая себя надеждой, что он вот-вот должен появиться, чертыхаясь, стала одеваться на встречу с рабочими. Ровно в пять в дверь постучали. Конечно, это был тот назойливый из аэропорта:
- Товарищ Хавинсон, пора выезжать!
В Красной Москве поражало все: грозная архитектура зданий, обостренная отсутствием рекламы и зазывных вывесок, создавала ощущение подавленности. Поражало своим
звучанием одиозное обращение «товарищ», да и назойливость комсомольца приводила в замешательство.

Наконец машина, очень похожая на послевоенный кадиллак, тот самый, на котором она учила вождению Андрея, но куда менее удобная, остановилась возле угловатого здания - Дворца культуры завода «Серп и Молот».
- Товарищи, по нашему приглашению в Москву приехала одна из самых активных борцов за освобождение рабочего класса в США, Дженнифер Хавинсон! – зал просто взорвался от оваций, будто сейчас на сцену должна выйти не заурядная американская миллионерша, а Мерилин Монро.

Проходя на сцену, Дженни обратила внимание на двоих мужчин, один из которых был ранее ей представлен как переводчик.
- Смотри, если она начнет пороть что-нибудь не то, переводи как надо и не теряйся, без пауз, все по текстам, которые репетировали. Если шутит, но не правильно, ты тоже шутку…
- Да все я помню. Уже сто раз обговорено.
- Смотри мне!
Она, конечно, не могла понять этого разговора, и, как бы кивнув переводчику, пригласила с собой к трибуне.
- Здравствуйте, товарищи – начала она – я очень благодарна вам и руководству Советского Союза за гостеприимство. С тех пор, как волею случая мне довелось пообщаться с вашим соотечественником, меня очень увлекло учение Маркса, и я уже давно мечтала побывать в Советском Союзе, чтобы  воочию увидеть общество будущего. Да, я глубоко убеждена, что именно такое будущее ждет весь мир, в котором общество свободно и лишено алчности, где навсегда покончено с пережитками рабовладельческого строя,  нам же этот путь только предстоит…
 Дженни старательно выговорила это без толики юмора и сарказма, но все же от  собственных слов к горлу подкатывали волны смеха, и тогда изо всех сил она впивалась зубами в нижнюю губу.  «Черт, видел бы меня сейчас папа!» - мелькнула мысль.
Она постаралась говорить не долго, чтобы как можно быстрее освободиться и ехать в гостиницу, но после ее выступления из зала бесконечной чередой шли идиотские вопросы о борьбе американских рабочих, об угнететелях-капиталистах и так далее в том же духе.
«Надо же, никто не задал  ни одного вопроса о жизни, о быте в Америке…», - она читала в глазах присутствующих неподдельный интерес, но все вопросы, задаваемые ей, лежали лишь в узком идеологическом коридоре. Несколько раз она хотела заговорить о простых человеческих понятиях, но решила не нарушать неписанных законов этой страны.
Вернувшись в гостиницу уже после девяти, она первым делам отправилась к стойке регистрации, узнать, не искал ли ее кто-нибудь, но ей вежливо ответили: «Нет, никто не спрашивал».
«А может он и вправду не желает меня видеть? Или просто не читал газет?» - терзалась в сомнениях Дженнифер, отделавшись, наконец,  от назойливых опекунов и наслаждаясь одиночеством в своем номере.  И хотя день выдался более чем насыщенным, она почувствовала странную пустоту: «Почему же Андрей до сих пор не дал о себе знать?» Более всего она боялась, что, отыграв безупречно американскую часть постановки, она упустила и не просчитала реалии Советского Союза. Из русского отдела ей подтвердили, что о ее приезде написала центральная газета, и было несколько перепечаток в местных изданиях. Он просто не может не знать, и даже если чувства Андрея к ней уже угасли, он бы все равно приехал повидать ее. Во всяком случае, так бы поступила сама Дженни. «Не могло ли КГБ воспрепятствовать этой встрече?». Она пыталась анализировать ситуацию, просто не имея исходных данных, поэтому не могла сделать верных выводов. На самом
деле, КГБ, конечно, обратило на нее внимание, но, то ли при подготовке такого грандиозного события, было не до того, то ли, рассчитывая приступить к ее обработке в Москве, люди из спецслужб не придали значения ее повествованию о храбром советском капитане и не стали его разыскивать.
Мысли в ее голове текли все медленнее, сказывалась разница во времени, очнулась она утром от настойчивого стука в дверь, и обнаружила, что заснула прямо в одежде, не разбирая постели.
- Кто?
- Это я, товарищ Хавинсон, – отозвался «конвоир», как прозвала его Дженни.
- В чем дело?
- Через час открытие выставки!

Дженни с интересом вместе со всеми остальными американцами, присутствующими в Сокольниках, наблюдала за эксцентричным советским лидером, но на самом деле ее мысли были заняты только одним: «Почему нет Андрея?». Не появился он и  в этот вечер.

***

С одной стороны Дженни импонировало советское гостеприимство: ей была предоставлена машина, и экскурсии у нее были индивидуальные, но в то же время она чувствовала себя заложницей графика мероприятий, навязанного ей.
- Сегодня второй день выставки. Вы сможет пообщаться, обменяться опытом с простыми советскими рабочими, инженерами, директорами.
- Да, да спасибо.
Как и в первый день, высадившись у служебного входа, они прошли на территорию комплекса.
То, что здесь творилось, никак не было похоже на вчерашний день. На открытии выставки Генеральный секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущев, хлебнув пепси-колы, в своей манере отрубил: «Говно эта Пепси-кола, наш Боржом лучше»! Сейчас же она увидела огромную очередь людей, буквально осаждавших стенд с известным напитком. Пытаясь найти кого-нибудь из знакомых, Дженнифер буквально втиснулась в павильон автомобильной компании «Бьюик».
- Джон! Я смотрю у тебя горячо! – крикнула она, увидев старого приятеля и пытаясь пробиться сквозь плотное кольцо людей, обступивших небольшой подиум, где были выставлены несколько автомобилей.
- Горячо не то слово, иногда я даже боюсь моргать, в страхе, что, закрыв глаза на мгновенье, я не увижу автомобилей, когда их открою, потому что их разберут по винтику! Народ здесь настолько любопытный, что пытается залезть в каждую щель, выяснить устройство каждого механизма. Наши механики даже устроили мини-лекции, которые в Америке были интересны лишь специалистам. Это что-то! Такого ажиотажного интереса я никогда и нигде не видел! Ребята из Пепси вообще в ауте!... Эй, эй, – ткнул в бок переводчику, скажи им, что не нужно пытаться отрывать крышку багажника, там ручка есть в салоне!

***

Андрей, влетев одним из первых на территорию выставочного комплекса в Сокольниках, быстрым шагом кинулся методично обходить павильон за павильоном. Он не видел экспонатов, не замечал очередей, всюду он высматривал девушку с черными кудрявыми волосами. Вот, впереди мелькнул чей-то темный затылок, и, распихивая людей локтями, он кинулся туда, но, нет, женщина обернулась - это явна не она и старше к тому же. Снова и снова с высоты своего роста он высматривал ЕЕ.
Виски стучали, в ногах чувствовалась дрожь, с которой ему никак не удавалось справиться. Задача казалась непосильной, он словно искал иголку в стоге сена, здесь сейчас находилось, наверное, не меньше пяти, а то и десяти тысяч человек. Андрей пытался спрашивать, не видел ли кто Дженнифер Хавинсон у американцев, представлявших здесь свою продукцию, но везде ему давали отрицательный ответ.
В павильон американского автопрома попасть было не легко. На входе образовалась самая настоящая пробка из людей, но Андрей, словно бульдозер, врезался в эту толпу, втолкнув стоявших перед ним внутрь …и тут время остановилось. Он судорожно схватил воздух,  казалось, земля сейчас уйдет из-под ног. Набрав полную грудь, Андрей приготовился закричать ЕЕ имя, но страшный спазм от волнения сковал его горло, и еле слышно он прошептал: «Дженн».

***

- Да, странно здесь все, – кивнула Дженнифер, и, повернув голову к выходу, застыла. Над толпой, как когда-то давно на припортовой площади в Конакри возвышался Атлет. Лицо этого высоченного, безупречно сложенного мужчины было перекошено, словно от боли, глаза напряженно смотрели на нее, а губы что-то шептали.
Она кинулась к нему с подиума, пробиваясь сквозь толпы людей и расталкивая их локтями. Вслед ей удивленно смотрел ее приятель, а комсомолец, следовавший за ней везде, недоуменно пытался понять, в чем дело. В этот момент округлились еще несколько глаз сотрудников комитета государственной безопасности, присматривающих за американцами.
 И тут Андрей, совладав со своим волнением, бросился навстречу. От его толчков люди вокруг  падали на землю, будто кегли. В несколько прыжков он пересек зал и, схватив ее на руки, прижал к себе.
Он молча смотрел на нее, а она на него, неуклюже болтая ногами в воздухе. И сотни глаз были устремлены на них, а эфир, взорванный рациями чекистов, раскалился:
- Что, что происходит?!
- Шестой, в чем дело?!
- Восьмой…

***

- Андрей, неужели это ты? – она снова и снова изучала каждую черточку его лица и никак не могла утолить жажды встречи.
- Дженни, ты не представляешь, каким кошмаром была разлука с тобой!
- Товарищ Хавинсон, у Вас все в порядке? – встрял вдруг с дурацким вопросом «опекун», безуспешно пытаясь отодвинуть могучего незнакомца.
- Сам не видишь, что не вовремя? – оборвал его Молотов и комсомолец, в растерянности пожав плечами, отошел в сторону, явно не понимая как поступить. На такой случай ему не было дано никаких инструкций.
- Пойдем отсюда, - Дженни потянула Андрея за руку к выходу. За ними направилась цепочка гебистов, в хвосте которой плелся комсомольский вожак.

Выйдя с территории выставочного комплекса, они взахлеб, перескакивая с одного на другое, перебивая друг друга, то, заливаясь смехом, то, останавливаясь и заглядывая в глаза, рассказывали о своей жизни, не обращая внимания на окружающих. Оперативники постепенно куда-то рассосались, и лишь комсомолец, словно дворняга,  тащился сзади, кусая себе губы. Он подался, было, быть третьим в компанию, но Молотов  не очень вежливо попросил его отвалить. Что же он напишет в раппорте за день? По обрывкам фраз, доносящихся изредка до него, он никак не мог уловить сути разговора.
Если бы они хоть говорили на русском, но они, словно заведенные, тараторили по- английски, что лишало бедолагу последних надежд разобрать смысл беседы.
- Слушай, а ему заняться нечем? Он уже второй час ходит за нами по пятам.
- У него работа такая, слышать, видеть и обо всем докладывать.
- Здесь органы безопасности не отличаются деликатностью.
- Не стоит затрагивать эту тему. Особенно в гостинице и при посторонних людях.
Конечно, еще в Америке Дженни была наслышана о порядках в Советском Союзе, но сейчас она почти физически ощутила присутствие вездесущего КГБ и атмосферу напряженности. Наверное, именно поэтому Советской культурой были рождены великие писатели, сатирики, музыканты и композиторы. Люди острее чувствуют здесь полутона и чуть слышимые интонации.
- Андрей, давай уедем вместе, – вдруг сказала она.
- Это невозможно.
- Давай зарегистрируем брак.
- Его не зарегистрируют.
- Но должен же быть выход!
- Запомни, то, что я тебе сейчас скажу, и больше не поднимай эту тему, – начал Андрей, еще крепче обнимая и прижимая к себе Дженни, а голос его стал таким тихим, что даже она еле различала его слова.
– Ты уедешь в Америку одна, и если в течение этого года я не дам о себе знать, забудь меня. Значит, меня больше нет в живых.
Дженни посмотрела на него с ужасом:
- Обещай, что все будет хорошо!
- Не уверен. Уже одно то, что я сейчас с тобой может очень дорого мне стоить.
- Эй, товарищ, - вдруг крикнула она своему провожатому. - А где машина? Мы едем в гостиницу!
- Так ведь еще же посещение Третьяковской галереи было запланировано на четыре часа, – затараторил обрадованный тем, что он снова при «объекте», комсомолец.
- К черту галерею, едем в гостиницу!

Уединившись в номере, Дженни потянула Андрея в ванную и, включив воду, шепотом начала:
- Тогда сделаем так: чтобы ты не пропал бесследно, не отходи от меня ни на шаг. На ночь останешься со мной.
- Нет, это не возможно. Посетители могут быть в номере только до одиннадцати.
- Я не думаю, что они начнут ломать дверь моего номера, так что ты не покинешь его.
- Это не спасет. Конечно, при тебе мне ничего не сделают, но ты не сможешь охранять меня вечно. И как только ты уедешь, за мной придут. В моей стране могут посадить за один лишь только вопрос: «сколько времени?», обращенный к иностранцу.
Дженни потянула его за руку в комнату.
- Мне нужно позвонить, а очень хочется, чтобы ты всегда был поле зрения.
Молотов хотел было пошутить, что уж из туалета-то его навряд ли выкрадут, но здесь в комнате, которая вся прослушивалась, нужно было быть очень аккуратным к словам.
Дженнифер же, набрав американское посольство, попросила соединить со вторым секретарем Алексом Вирсау, которого знала еще по университету.
- Алекс, здравствуй, мне нужна твоя помощь!
- Дженнифер, рад тебя слышать! Ты нынче здесь знаменитость, читал, читал о тебе. И чем же я могу тебе помочь?
- Мне нужно, чтобы ты связался с Совинформбюро и договорился о моей пресс-конференции, а так же пригласил представителей западной прессы.
- Дженнифер, тут тебе не Америка и пресс-конференции с бухты-барахты не собирают. Здесь свои правила.
Дженнифер поняла намек старого знакомого:
- Это очень интересно для советской стороны.
- Тогда может, что-нибудь и может получиться, но почему я должен помогать тебе?! Знаешь обычно то, что интересно Советам, не интересно нам, – жестко ответил дипломат. Одно дело, когда она несла просоветскую пропаганду там, в Америке, и совсем другое дело здесь. Участвовать в этом ему совсем не хотелось, как и рисковать своей карьерой.
- Алекс, во-первых, я прошу тебя о помощи как старого приятеля, а во-вторых, в данном случае интересы Америки никак не будут затронуты. Но считай, что от этого зависит моя жизнь. А тебя потом, может, еще и наградят.
«Да уж, наградят…» - повторил про себя Вирсау:
- Хорошо, но поклянись, что камня не бросишь в нашу сторону и не поддашься на провокации советских журналистов. Иначе сама договаривайся с информагентством. Дипломат знал порядки в Союзе и понимал, что договориться Дженни о пресс-конференции без помощи посольства будет практически невозможно, даже если это важно и актуально для советской стороны. Необходимо сделать столько согласований, обойти столько порогов, что элементарно не хватит времени.
- Алекс, даю слово, твоя карьера не пострадает!

Дипломат еще не набрал номера телефона информагентства, а там уже знали о странной просьбе госпожи Хавинсон. Все телефоны «Интуриста» прослушивались, как и все телефоны посольства, кроме, конечно, защищенных линий.

***

- Ну, и какое решение думаете принять? - начал директор информагентства, обращаясь к представителю из госбезопасности.
- Тут надо все хорошо взвесить, решение будет приниматься на другом уровне. Наше дело - передать вопрос выше по инстанции на Лубянку, –  нахмурился майор Кирсанов.

***
Уже через час в номере Дженни зазвонил телефон.
- Алло, товарищ Хавинсон?
- Да?
- Моя фамилия Петрунин, я звоню относительно Вашей просьбы созвать пресс-конференцию, чтобы согласовать некоторые детали. И, прежде всего, узнать, о чем Вы хотели рассказать?
- Видите ли, сегодня на выставке произошло одно экстраординарное событие. Вероятно, вы читали мое интервью, которое я давала еще в Америке, о том, с чего начался мой интерес к Советскому Союзу и о том, как меня спас один советский капитан. Кстати, насколько я слышала, это интервью было у вас перепечатано.
- Да, да, конечно, я с ним знаком.
- Так вот, сегодня на выставке я случайно встретила этого капитана. Я еще раз хотела бы поблагодарить советский народ и советское руководство за гостеприимство и представить героя, спасшего меня. Согласитесь, это меньшее, что я могу сделать для человека, которому я обязана жизнью.
- Безусловно, хотя я уверен, что он, как достойный гражданин Советского Союза сделал это не ради славы, на его месте так поступил бы любой советский человек!
- О да, он очень скромен, и всячески этому противится, но я считаю своим долгом еще раз поблагодарить его и советский народ за свое спасение.
- Хорошо, завтра в двенадцать за Вами приедут. Кстати, а где этот капитан сейчас? – задал вопрос человек, отлично знавший, где тот находится.
- Он сейчас у меня и пока со мной останется. Знаете, нам есть столько всего вспомнить! Ведь не возбраняется же встречаться друзьям?
- Да, да, конечно, хотя правила в советских гостиницах – начал, было, человек на другом конце провода, но потом, очевидно, махнул рукой, - хотя я думаю в этом случае можно сделать исключения. И все же, по возможности не задерживайте допоздна капитана, – вовремя спохватился собеседник.

Молотов же, все это время стоящий рядом, сразу понял план Дженни сделать его публичной фигурой и этим, в какой-то степени, обезопасить.  Но главное, этим интервью она переведет его в совершенно другой статус: из подозрительного типа, вступившего  в связь с иностранкой, он превратится в достойного сына советского народа, спасшего известного деятеля рабочего движения Америки.

Повесив трубку, она толкнула Андрея на кровать:
- Я так долго ждала этой встречи с тобой!
- Я тоже, Дженн, – но, прижав ее к себе, Андрей шепотом добавил – хотя меня смущает, что мы здесь не одни…
- Пусть это смущает извращенцев из КГБ!

***

Около двенадцати следующего дня в номер постучал некто, представившийся как  Михаил Георгиевич Петрунин, при этом не назвавший ни должности, ни структуры, которую он представляет. Впрочем, сомневаться в месте работы этого человека не приходилось. Вопросы, которые он задавал, скорее сами указывали на то, как должна пойти беседа, нежели требовали ответа.
- Ну что же, тогда пора выезжать, все уже, наверное, собрались, – а затем, по-русски обращаясь к Андрею, тихо произнес - смотри, без глупостей!

Следующим же утром центральные газеты наперебой рассказывали о теплой встрече американки со своим спасителем.
Все оставшееся время в Москве они проводили вместе. Опека органов, во всяком случае, зримая, пропала, и влюбленные в полной мере утоляли разлуку страстью.

***

Нусс… посмотрим, что пишут нам нового, - пробубнил Либерман, открывая «Известия» и усаживаясь удобнее в кресло после утреннего совещания. Газета пестрила репортажами с выставки в Сокольниках. Журналисты наперебой рассказывали о превосходстве советской экономической системы, которое явственно проявилось на этой выставке, но в каждом их слове чувствовалось неподдельное восхищение увиденными американскими экспонатами.
- О, а вот и наш голубчик! - усмехнулся Володя, открыв шестую страницу, на которой красовалась фотография Молотова и Дженни в окружении еще каких-то людей. В статье красочно описывалась теплая встреча старых друзей. От газеты его оторвал телефонный звонок.
- Але
- Володя, - в трубке послышался голос Захватова, - я хотел попросить тебя подъехать, один вопрос обсудить. Возьми билеты на двадцать пятое, да и назад не торопись, задержись здесь на пару дней.
- Конечно, буду.
Из года в год Захватов приглашал  Володю на свой День рождения не прямо, а всегда делал это таким странным образом, чтобы тот как бы случайно оказывался на торжестве.
В своей обычной манере… - усмехнулся Либерман, положив трубку.

***

Отгремела выставка в Сокольниках, разъезжались американские участники домой, впечатленные  Красной Москвой, а советские граждане, пораженные американскими достижениями, задумались. О чем размышляли советские лидеры, когда принимали решение об организации выставки - одному Богу известно, только показала эта выставка полную несостоятельность  советской экономики и советской идеологии. Много было сказано слов о победе советской промышленности, много было истеричных заявлений о победе советской инженерной мысли, только стенды Бьюика и Кадиллака, Дженерал Электрик и прочих молча сокрушали любые аргументы стандартами жизни загнивающего американского Запада.
Они гуляли по уже пустеющему выставочному комплексу.
- Пойдем, пойдем, - потянул Андрей ее туда, где джаз-бэнд выдувал и выстукивал сумасшедший ритм необузданного черного джаза.
- Тебе нравится джаз?
Ноги Молотова сами собой отстукивали негритянские такты:
- Это божественно!
Барабанщик, колоритный негр с большими лиловыми губами и пухлым лицом, широко улыбаясь, подмигнул и махнул Андрею рукой, как бы приглашая подойти.
- А знаешь, в своем пионерском детстве я был барабанщиком, – улыбнулся Молотов Дженни.
Музыкант же, видимо почувствовав в этом огромном человеке безупречное чувство такта, вдруг кинул ему свои палочки и усадил за барабаны. Чуть сбиваясь поначалу, с помощью барабанщика Молотов начал выстукивать интуитивно ритмы этой заводной американской музыки. Конечно, не обходилось без ошибок, но у Молотова очень неплохо выходило, и когда группа доиграла мелодию, музыканты, повернувшись к Андрею, начали аплодировать.
- Браво! - улыбнулась Дженнифер.
Барабанщик, подойдя к Молотову, протянул ему руку для пожатия, но вместо этого Андрей неожиданно подхватил и несколько раз подбросил в воздух невысокого черного музыканта, чем привел в восторг всех остальных.
- Раньше ты не питал таких теплых чувств к черным, - улыбнулась Дженни, когда они немного отошли.
- Раньше я не видел этих, – рассмеялся Андрей - они отличные парни, а играют просто волшебно!

***

Вереницами тянулись визитеры в кабинет начальника Амурского пароходства, телефон практически не умолкал. Едва поблагодарит Захватов за очередное поздравление, а трубка коснется телефонного рычага, как тут же снова звонок.
- Ладно, Володя, поздравления от тебя я сейчас не принимаю. Только слово «поздравляю» скажешь - выгоню к чертовой матери! – улыбнулся начальник пароходства, – все, иди! А в шесть часов жду в банкетном зале нашего ДК.

Столы в банкетном зале были накрыты человек на сто пятьдесят, расставлены буквой «П». В торце Захватов с женой расположились, секретарь крайкома, секретарь горкома и прочие особо важные персоны. А остальные рассаживались по бокам.
Имея врожденную пунктуальность, Володя даже на те мероприятия, на которые положено опаздывать минут на десять, все равно приходил вовремя.
- Владимир, ты чего там уселся? Иди сюда! - махнул Захватов.

Гости смотрели на Либермана и гадали, кто это между Козаченко и Дубовым, секретарем крайкома сидит, шептались по углам: «Может из министерства кто?»

- Молодой человек, так значит, это Вы меня чуть не угробили? – лукаво прищурился Дубов.
Козаченко отвернулся, еле сдерживая смех: он тоже вспомнил совещание, посвященное борьбе с китайскими жопами.
- В каком смысле? Разве я имел честь встречаться с Вами раньше? - удивился Либерман.
- Нет, раньше мы не встречались.
- Тогда каким же образом я покушался на Вашу жизнь?
Видя недоумение Володи, секретарь крайкома, наконец, расплылся в улыбке:
- Я чуть не подавился до смерти, когда Николай Саныч рассказал про портрет Мао.

- Ну, ты со всеми уже познакомился? - похлопал по плечу Либермана Захватов, когда гости разбрелись из-за стола. – Я ведь не зря тебя сюда посадил. Знаешь, через пару-тройку лет мне  на пенсию, а тебе с ними еще работать.
- В смысле?
- В прямом! Порт ты вытянул, и на следующий год я тебя снова в Хабаровск вернуть хочу своим заместителем, и именно твою задницу для своего кресла хочу подготовить.
- Да ну, Зиновий Георгиевич…
- Без да ну! – оборвал его Захватов. – Кстати, познакомься, это наша Звезда, прима Хабаровского театра музыкальной комедии, Юлия Василькова.
- Василькова, с ударением на «И», – поправила, улыбаясь, молодая женщина.
Еще за столом Володя заметил соседку напротив, красота которой словно примагнитила его взгляд. Весь вечер, разговаривая с Дубовым и шутя с Козаченко, он украдкой всматривался в ее лицо, мгновенно отворачиваясь в смущении, когда встречался с ней глазами.
А ее удивило и даже заинтриговало такое стеснение. От персон, сидящих рядом с Либерманом, она зачастую ловила куда более откровенные взгляды, а порой и выслушивала просто бестактные предложения.
- Очень приятно. Владимир, –  он почувствовал, как уши у него разгораются огнем. «Черт, неужели она заметила, что я смотрел на нее за столом?!».
Конечно, она заметила, как и то, что он покраснел, как мальчишка.
- Может, пригласите меня на танец?
Безумно красивая и дерзкая, казалось, ничто не могло ее смутить, она без умолку острила, порой укалывая его смелыми шутками, но Володя словно разучился говорить. Лишь
улыбался в ответ  и не мог отвести взгляда, неуклюже кружась в танце, наступая ей на ноги и сшибая стоящих рядом людей.
- Музыка!
- Да?
- Музыка больше не играет, – остановила его Юля, заливаясь от смеха. – почему я не видела Вас раньше?
- Сейчас я работаю в Комсомольске-на-Амуре. А я Вас раньше видел, когда жил в Хабаровске, правда, не так близко. Я был на Ваших спектаклях.


***

Словно загипнотизированный он ушел вместе с ней.
Новенький «Москвич», отдельная квартира, одежды и наряды, которые привозили ее влиятельные любовники специально из-за границы - она принадлежала к новой коммунистической «аристократии», начавшей зарождаться после смерти Сталина.
- Послушайте Юлия, а Вы уверены, что хотите сесть за руль? Ведь Вы все-таки «после банкета».
Она лишь рассмеялась в ответ.

По выработанной годами привычке Владимир проснулся в половине седьмого утра, хотя заснул лишь час назад. Рядом, безмятежно раскинувшись на широченной кровати и  разбросав свои золотые локоны по подушке, спала богиня. Даже во сне она была прекрасна. «Если женщина красива утром, значит, она действительна, красива» -  вспомнился старый афоризм. Сев в кресло напротив,  он не мог отвести от нее взгляда. Володя не понимал живопись, лицезреть часами «мазню» на холсте считал не самым продуктивным занятием. Он любил живую природу, но упиваться пейзажами в бездействии его не особенно тянуло. Сейчас же он смотрел и  не мог насладиться видом шедевра,  созданного самой жизнью. Бросив случайный взгляд на часы, Володя пришел в ужас: «Черт, уже десять, через час нужно быть у Захватова!»

***

- Товарищ Хавинсон! От лица всего советского народа, я хочу выразить Вам поддержку в борьбе за наше общее дело! Мы верим, что Вас не устрашат никакие преграды в бою за светлое будущее рабочего класса Америки! – провожавшие американскую гостью в аэропорт комсомольцы громким «Ура!» присоединились к словам своего  вожака.
Андрей подошел к Дженни, и крепко обняв, прижал к себе. Ни у нее, ни у него не было сил сказать ни слова. Казалось, неизбежность расставания своей безысходностью раздавит их хрупкие тела, и, не имея больше сил терпеть эту муку, Дженни первая поцеловала Андрея:
- Я буду ждать тебя! – резко повернувшись,  она решительным шагом ушла за линию пограничного контроля.
Молотов смотрел ей вслед, и больше всего ему хотелось умереть в этот самый миг.  Разлука, словно огромная черная дыра, разлилась внутри него, сжигая все ощущения и эмоции. И, казалось,  не было сил стоять, дышать, просто продолжать жить.
А Дженнифер все шла и шла, не оборачиваясь к самолету, который унесет ее по другую сторону железного занавеса, как если бы на другую планету. Она знала, стоит ей лишь на мгновенье оглянуться, и она уже не сможет улететь.

***

На следующий день по приезду в Комсомольск Андрей сразу же направился в кабинет Либермана, как только у того кончилась планерка.
- Ну здравствуй, дорогой, – раскинув руки в приветственном объятии, кинулся к нему Володя. Однако от чего-то лицо Молотова не показалось ему особенно радостным.
- Здравствуй, Лазаревич.
- Так я и думал, так и знал… - бормоча себе под нос, Володя подошел к окну.
Андрей молча сидел за его спиной, уставившись в стол.
- Ну, и какие у тебя планы на будущее? – вдруг спросил Либерман, отвернувшись от окна.
- Володя, ты поможешь мне? – в первый раз капитан назвал Либермана Володей. Несмотря на их близкую дружбу, он обычно все же обращался к нему по отчеству.
- Помогу в чем?
- У тебя же есть связи в пароходстве, может, похлопочешь? Устрой меня в Камчатское пароходство.
- Ты же знаешь, из страны тебя все равно не выпустят, забудь о загранице. Да это и не в моих силах.
- Дослушай меня, Лазаревич! Устрой меня в каботаж. Устрой хоть матросом на рейс из Владивостока к Мысу Шмидта на Чукотке.
- Я рад, что ты снова вернулся к жизни, снова в «большую авиацию» потянуло…
 Володю, мгновенно осознавшего всю безумность затеи Молотова, вдруг начала душить мысль: «А вдруг мой кабинет прослушивается? Нет, конечно, нет! Кто он такой, чтобы слушать его кабинет, да и где взять столько людей, чтобы слушать все кабинеты начальников портов. Но вдруг? Мысль эта стала невыносимой:
- Все, Андрей, пора за работу, поедем к «сыпучке».
- Готовить Ваше судно? – недоумевающе спросил Молотов.
- Нет, нет, не надо! Не сообщай экипажу. Я позвоню в «шестерку», ремонтникам, возьмем их моторку, – Либерман еле смог совладать с собой, теперь ему всюду стала мерещиться прослушка. А вдруг катер тоже?

Двигатель небольшой моторной лодки выл как раненый бизон, хотя нельзя сказать, что посудина была уж очень скоростной. Но именно это обстоятельство и успокаивало Володю.
- По-моему, ты сошел с ума!
- Я не могу больше оставаться здесь. Я должен попасть туда, в Америку!
- Ты знаешь, как патрулируется Берингов пролив? Да это самый охраняемый кусок государственной границы. Много вас таких, которые сигануть через него хотели…
- Я все это понимаю и отдаю себе отчет.
- Нет, ты не отдаешь себе отчета, Андрей. Ты умом тронулся!
- Володя, устрой меня на этот рейс! Я умоляю тебя!
- Ну, а как ты себе это представляешь? Возможно, я и смогу посодействовать твоему переводу в Камчатское пароходство, но именно на тот маршрут? Это же будет выглядеть очень подозрительно. Как мне мотивировать свою просьбу?
- Я не знаю
- Близкие родственники есть на Чукотке?
- Нет.
- Ну и как же тогда?
- Поэтому я и прошу тебя помочь. У тебя же всегда есть ответы на любые вопросы...
- Эх, Андрей, если бы это было так…Я вообще обязан доложить о тебе в компетентные органы…
- Твое право, – буркнул Андрей и уставился вдаль.
- Да брось, это я так. Попортишь ты мне шкуру!
- Прости, ты же знаешь, мне больше некого просить...
- Ладно, я подумаю, как это лучше устроить. А ты веди себя нейтрально и не вызывай подозрений. Ну ладно, разворачивай, пошли назад.
- А на «сыпучку»?
- Я там вчера был, просто с тобой хотел поговорить без лишних ушей.

***

- Ты очень часто стал ездить в Хабаровск.
- Да, грузопоток через порт растет, много всяких вопросов, – Володя закидывал вещи в сумку, стараясь не смотреть на Олю.
- Раньше ситуация в порту была гораздо хуже, и все же ты не ездил так часто туда.
- Оля, ну в чем дело? Я начальник порта, и в определенной степени себе не принадлежу. У меня много вопросов, которые необходимо решить.
- Вернешься послезавтра?
- Может быть.
- Может быть?
- Да, если все успею за четверг и пятницу, хотя, скорее всего, пересижу там выходные, и еще в понедельник будут встречи. Тогда вернусь во вторник - среду.
- На целую неделю? Обязательно решать все эти вопросы сейчас, когда у меня отпуск?
- Да.

***

По прибытию в Хабаровск Володя тут же отправился к Юле домой, у которой теперь всегда останавливался. Она встретила его жаркими поцелуями. Скинув вещи, с порога они упали на кровать в объятия друг друга. И лишь через пару часов, утолив жажду страсти, вышли, спасаясь от летней духоты, на затененный зеленью балкон.
- Володь, завтра вечером назад?
- Нет, я останусь до вторника.
- Здорово! Значит, проведем с тобой почти неделю. Сейчас театр не работает до начала сезона в сентябре, и у меня куча свободного времени.
- Я думал, что сейчас вы усиленно репетируете.
- Нет,  не очень.
- Слушай, а ты не хотела бы во второй половине августа приехать в Комсомольск, дать концерт для работников нашего порта? Да и просто мы бы могли провести время вместе.
- А жена?
- Оля будет в Москве.
- Я подумаю. Это надо будет согласовать с худруком.
- Я напишу официальное письмо администрации театра, это все легко решить.
Она улыбнулась, положив свою ладонь на высокий Володин лоб, плавно переходящий в большую залысину.
- Ты скоро станешь лысым.
- Это тебя пугает?
Ее рассмешила Володина реплика.
- Лысый мужчина это сексуально!
Володя упивался ее красотой. Он пожирал глазами каждую черточку ее лица, и утопал в изумрудных глазах.
- Выходи за меня замуж.
- Ты же женат, дурачок, – расхохоталась Юля.
- Я разведусь.
- Ну, зачем мне это надо? – продолжала смеяться Оля.
Либерман в действительности понял, как глупо он выглядел. Что, по сути, он мог предложить этой женщине? Замужество лишило бы ее свободы, высоких покровителей и влиятельных любовников, материальных благ и дорогих подарков.
– Не смущайся, милый. Просто у вас, мужчин, голова и причинное место не могут функционировать  одновременно…только что-нибудь одно, – она продолжала улыбаться, больно уязвляя его самолюбие.
Внутри него вдруг вскипела ярость, он встал и молча вышел, по пути собирая раскиданную одежду.
Юля скрылась в ванной и через несколько минут, не вытираясь, вошла в комнату. С нее текли ручейки воды, собираясь на полу в приличную лужу. Она никогда не извинялась перед мужчинами за свой острый язык, и, дождавшись, пока он, наконец, справится с галстуком, толкнула его на постель.
- Уйди, ты вся мокрая! Ты намочишь меня!
Но в ней было что-то, что позволяло настоять на своем: дерзость, внутренняя сила и сатанинская способность искушать. Обхватив его руками и ногами, она впилась в его губы поцелуем. Сделав слабую попытку освободиться, в следующее мгновение он забыл о том, что секунду назад собирался уйти и больше не вспоминать этого адреса, а гнев перерос в жгучее желание страсти.
Спустя мгновенье они вновь сплелись на вымокшей и смятой простыне.

               
                ***

Теплый ветер трепал ее густые черные волосы. На берегу Атлантики закуривая одну сигарету за другой, Дженни неподвижно сидела, то закрывая глаза, то всматриваясь рассеянным взглядом в линию горизонта.
- Дженнифер, – послышался сзади тихий голос отца.
- Папа, мне так тяжело.
- Я знаю.
- Я стучалась во все двери, меня считают сумасшедшей, и никто не хочет помочь.
- Да уж, железный занавес… – тяжело вздохнул Бенджамин, усаживаясь рядом на песок.
- Чугунный! Я боюсь за него, вдруг он сделает какую-нибудь глупость, а я даже не узнаю об этом.


***

- Оля, я вернулся!
Прибыв утром на теплоходе из Хабаровска, Володя отправился в портоуправление. За это время скопилась целая кипа бумаг и куча дел, поэтому домой он вернулся лишь к семи часам вечера. В коридоре стояли чемоданы.
– Оля, что происходит?
-  Ирочка, иди, подожди меня на улице, я сейчас выйду, – выпроводив ребенка, она повернулась к мужу – мы уезжаем в Москву к родителям.
- Ты же собиралась только через неделю. Надолго?
; Навсегда! Мне пора, поезд на Хабаровск уже через полчаса.
Оля взяла чемодан и направилась к выходу.
Сознание словно прошил разряд молнии, тускло заныло в животе.
- Остановись, - Владимир решительно схватил ее за руку, дернув назад.  Бросив чемодан, Оля со всего маха отвесила пощечину.
- Отпусти, мне больно! – лицо было чужим и жестким.
- Оля, пожалуйста, выслушай меня! – голос вдруг стал  предательски дрожать, он что-то мямлил, с трудом подбирая слова, и вдруг лицо его Олечки, скинув «железную маску», снова стало таким мягким и родным:
- Володя, я все знаю… нам было здорово вдвоем, давай не будем портить впечатления.
И поцеловав его на прощание, она выскочила на улицу, где уже ждало такси.
Он судорожно схватил воздух ртом, казалось, сердце рассекли надвое.

***

Теперь Либерман еще больше времени проводил в Хабаровске, а в Комсомольске пустоту, образовавшуюся отъездом Оли заполнял, погружаясь в работу и возвращаясь домой поздно вечером. Ему удалось согласовать перевод Молотова в Камчатское пароходство, и, к счастью,  не пришлось выдумывать сложных историй. Первая же предложенная вакансия оказалась вполне приемлемой: первым помощником капитана на рейс «Корсаков - мыс Шмидта». Уже в сентябре пришли бумаги на перевод.
- Ну что Андрей, вот бумаги, вот твоя трудовая. Пришло время прощаться.
Молотов тепло обнял Володю. Он не мог передать словами все те чувства, которые испытывал к теперь уже бывшему своему начальнику, и этим сильным и крепким объятием попытался выразить хотя бы малую толику той благодарности, которую в действительности испытывал к другу.
- Володя, я … я даже не знаю, что сказать… спасибо.
- Андрей, будь осторожен, –  шепотом в напутствие произнес Либерман и хлопнул Молотова по спине.
- Спасибо, Володя, спасибо.



Глава 7

- Оля, я говорил с Гришей, у них в КБ создают лабораторию систем охлаждения, и будут набирать персонал, с ноября выйдешь на работу.
Вот уже почти месяц, как Оля вернулась в Москву, сказав с порога с горькой усмешкой, что ее семейная жизнь закончилась, но, не выдержав недоуменных взглядов родителей, разрыдалась и попросила ни о чем ее не спрашивать. Папа  старался не задавать неудобных вопросов, хотя, конечно, родителей страшно взволновал и расстроил ее разрыв с Володей. К тому же, они видели, как тяжело переживает сама Оля. Осунувшаяся, с темными кругами под глазами, она, словно сомнамбула, двигалась по квартире, смотря в одну точку и рассеянно невпопад отвечая на вопросы. Садясь за стол, Оля подносила ко рту ложку, делала глоток, тут же отодвигая тарелку, и, поблагодарив, выходила из-за стола, а по ночам до рассвета стояла у окна, по несколько раз выходя на кухню и звякая графином с водой. Родители тоже не могли уснуть, тревожно прислушивались и тяжело вздыхали, не осмеливаясь уговорами причинить дочери лишние страдания.
- Оленька, - смущаясь деликатной темы, начала мама, - сегодня пришло письмо от Володи. Может быть, ты все-таки, слишком резка с ним?
- Это решенный вопрос! Спасибо вам с папой за участие, но на двадцатое сентября я взяла билеты на самолет, поеду разводиться, чтобы успеть до ноября. Она резко повернулась и вышла из комнаты, чтобы мама не заметила предательски набухших глаз.
Родителям очень нравился Володя, но характер своей дочери они знали.

***

Засунув бумаги в портфель, Дженни встала с кресла и тут же, теряя равновесие, схватилась за стол. Кружилась голова, и к горлу подступила волна тошноты. Кроме всего прочего все последние дни безумно хотелось курить, но мнение ее лечащего врача было категоричным.
В этот вечер она первый раз за несколько месяцев вызвала своего водителя Руби,  опасаясь этих головокружений, хотя обычно всегда сама предпочитала быть за рулем, что для многих из ее окружения казалось несколько экстравагантным.
- Миссис Хавинсон, - начал с вопросительной интонацией Руби.
- К папе, – нетерпеливо оборвала его Дженнифер и откинулась на заднее сидение, тут же погрузившись в глубину нахлынувших мыслей.
Ей показалось, что она лишь мгновение назад закрыла глаза, когда голос водителя известил, что они приехали.
Сквозь туман одолевающих ее мыслей и тревог она поцеловала отца и, как обычно по пятницам, зажгла свечи.
- Дженни, ты заболела?– нарушил за ужином молчание Бенджамин.
- А что, плохо выгляжу?
- Да неважно, прямо скажем.
- Папа, я хотела с тобой поговорить.
- Конечно, я слушаю тебя.
- Я беременна.
- Я знаю.
- Но откуда?
- Ты бросила курить, не пьешь вино, вся бледная.
- И что ты думаешь по этому поводу?
- Ты не представляешь Дженн, как я одинок. Твоя любовь - по ту сторону железного занавеса, и воссоединиться вам весьма трудно. Моя же любовь, все, что наполняло мою жизнь светом и смыслом, все то, ради чего я жил - уже там, откуда нет возврата.
На глазах у старика заблестели слезы, и у Дженни безумно защемило сердце. Она вдруг остро почувствовала враждебность и отчужденность  окружающего мира. Тоска и безысходность, жалость к отцу и к себе, отчаянье когда-либо еще увидеть Андрея и страшная всепоглощающая боль от невозможности что-либо изменить, словно железными тисками сжали душу. Закрыв лицо руками, Дженни разрыдалась. 
- Бог такой большой, а я такая маленькая, –  выдавила она сквозь слезы.
- Последние пятнадцать лет, – еле слышно проговорил отец, гладя ее по голове, – после того, как мы остались с тобой одни, я пытался найти утешение в работе. Я старался работать двадцать четыре часа в сутки и боялся остановиться, чтобы мысли об одиночестве не убили меня. Я много работал, и компания росла неимоверными темпами, но никакие миллионы не могут вернуть мне ни моей Мири, ни моего Джонни. Я выбивался из самой грязной улицы Бронкса, только чтобы наполнить достатком нашу жизнь. А потом родился Джонни. Тогда в стране были не лучшие времена. Ты родилась позже, когда мы уже могли позволить себе каждый день есть свежий хлеб и мясо. Мы
купили себе нашу первую квартирку. Сейчас она показалась бы крошечной, но тогда мы радовались этому приобретению безмерно. А сейчас есть все, но для кого? Самому мне всего этого не нужно. Дженни, ты беременна, и если хочешь знать, что я думаю по этому поводу… Да больше всего на свете, больше всех благ мира я бы хотел услышать в этом доме детский смех! Это был бы самый большой подарок от Господа, после всей той несправедливости и боли, которые были мне отпущены.


***

Тяжело раскачиваясь в осенних волнах Берингова моря, сухогруз «Мирный» плавно шел на север. Устремив тяжелый взгляд на восток, туда, где далеко за горизонтом раскинулся североамериканский континент, словно Нептун только что вышедший из морской пучины, возвышался на капитанском мостике огромный старпом. Он знал, где-то чуть справа впереди, скрываясь за тонкой линией горизонта, находится небольшой остров Святого Лаврентия, часть суши Соединенных Штатов Америки. Еще пару часов хода и все, что будет разделять его и мечту о свободе - это узкая полоска воды в двадцать морских миль. Что такое двадцать морских миль? Каких-то жалких тридцать шесть километров. Да он мог бы просто разбежавшись, нырнуть в воду прямо с капитанского мостика и если повезет,  если он не потеряет направление, если тело не сведут страшные судороги от холодной воды Берингова пролива, он добрался бы туда еще до исхода суток. Что такое шестнадцать часов  в штормовом северном море по сравнению с тем, что ему уже пришлось пережить?
Молотов перевел взгляд на часы. Его вахта подходила к концу. Он твердо решил осуществить задуманное в следующем рейсе. И чем выше карабкалось судно, чем севернее была широта, чем уже становилась полоска моря, отделяющая Советский Союз от Америки, тем больше нарастало возбуждение внутри него. Он не спал уже вторые сутки, вглядываясь в горизонт, пытаясь запомнить обстановку, рассмотреть корабли береговой охраны, пытаясь понять систему контроля морской границы.

***

Вернувшись из Комсомольска-на-Амуре к матери в Воронеж Даша, несмотря на все отговоры близких, приняла решение рожать. Душа ее жгуче болела, но выбросить из сердца образ мужчины, так жестоко расправившегося с ее любовью, девушка пока не могла. Больше всего на свете она хотела оставить себе его частичку,  чтобы знать, что это-то уж никто и никогда не сможет у нее отнять.

***

Сентябрь был на исходе. Холода круто набирали силу, и до конца навигации оставалось меньше месяца. В порту был настоящий аврал. Эшелоны шли нескончаемой чередой. Начальство торопило,  пытаясь успеть отправить грузы до окончания навигации. Погода стремительно портилась, и никто не мог сказать, когда захлопнется окно навигации. Решение о досрочном завершении судоходства ждали со дня на день. Под Комсомольском танкер водоизмещением двадцать тысяч тонн с авиационным керосином  столкнулся с буксиром-«толкачом», получил обширные повреждения и был отбуксирован в порт  для проведения ремонтных работ. Телефонный звонок из краевого комитета партии очень озадачил Либермана:
- Владимир Лазаревич, танкер нужно отремонтировать до послезавтра.
- Петр Игнатьевич, это невозможно!
- Товарищ Либерман – тон  первого секретаря стал жестким – неужели Вы думаете, если бы это был какой-нибудь обычный танкер, я самолично стал бы Вам звонить? Вы знаете, какая обстановка на китайской границе? Это танкер с керосином для пограничного авиаполка! Если до конца навигации он не успеет, это будет расценено как диверсия! Вы оставите без топлива на зиму пограничную авиабазу!
- Петр Игнатьевич, при всем моем уважении к Вам,  это невозможно. Я могу написать заявление об уходе, вы можете расстрелять меня, но я физически не могу сделать этого. Там требуются обширные сварочные работы, но нельзя варить судно с керосином, а свободных емкостей для нефтепродуктов у меня нет. Проще подтянуть другой танкер, перелить топливо и отправить его к пункту назначения.
- Я разговаривал с Захватовым! В Хабаровске есть два свободных танкера на шесть и восемь тысяч тон. А этот на двадцать! Суммировать умеешь?
- Но хотя бы четырнадцать тысяч тонн успели бы доставить.
- Без хотя бы! – вскипел Дубов – Делай что хочешь, но танкер должен быть в строю, срок два дня!
Володю очень удивило, что с этой проблемой к нему обратился не Захватов, а сам Дубов решил рулить вопросом организации доставки. Но следом за ним раздался звонок Захватова, который все объяснил.
- Володя, Дубов уже звонил, бесновался?
- Да.
- Тут дело государственной безопасности, его комитетчики за грудки взяли, да и меня уже отымели, ты - следующий. В общем, я думаю, ты все понял. Делай что хочешь, но полет на Луну ты должен осуществить. Срок - два дня.
- Но Зиновий Георгиевич…
- Ты что, не понял?
Было над чем задуматься. В одиннадцать двадцать он собрал всех ремонтников в первом доке.
- Товарищи, партия поставила нам архисложную и архиважную задачу. Посудина перед вами, повреждения вы можете оценить. Срок два дня. Что скажешь, Василий Иванович?
- Ну что тут можно сказать… Удар пришелся на правый борт, его вмяло от этого, вспучило палубу, оторвало по сварному шву палубы наливного отсека. Хорошо, что холодно, но керосином все равно воняет, так же разрыв корпуса по шестому шпангоуту… - бубнил бригадир ремонтной команды.
- Да товарищи, я вам не сказал самого главного – с горькой иронией усмехнулся Володя – у нас нет свободных емкостей для слива керосина.
- Ну, тогда все, пи…ц, - резюмировал бригадир – здесь сварочные работы нужны.
- Значит так, поступим следующим образом: американцы уже давно применяют технологию сварки в инертной среде, без доступа кислорода топливо все равно не загорится.
- А разве мы в Америке? – с кислой миной не унимался бригадир.
- Нет, но мы попробуем ее воспроизвести на отдельно взятом пространстве нашего порта. Я обратился к начальнику пожарной охраны города, он пообещал выделить спецбригаду по борьбе с пожарами на химпредприятиях. Они подвезут цистерны с углекислотой. Ее мы будем закачивать в резервуар, во-первых, она вытеснит кислород, во-вторых, это отличное охлаждение.
- Лазарич, ты не муру придумал? – резонно засомневался Иваныч, да и все остальные ремонтники смотрели на Либермана с недоверием – какая еще такая углекислота? Тут не рванет на х…все? – подобную фривольную лексику по отношению к начальнику порта не мог позволить себе ни один инженер,  даже из его ближайшего окружения, но в такие рабочие моменты Либерман разговаривал с ремонтниками простым и понятным им
языком, и они в свою очередь порой не выбирали выражений. Это называлось рабочим процессом.
- Да не должно...

К двум часам подъехали пожарные расчеты, и работа закипела. В резервуар непрерывно закачивали углекислоту, и судно буквально на глазах покрывалось инеем. Либерман нервно наблюдал за ходом работ, стоя за спиной рабочих.
В первый момент сварщик Печенкин боялся подойти с зажженной горелкой к судну, но понемногу осмелел и довольно лихо управлялся там наверху. Искры и жидкий металл летели во все стороны, но в углекислой среде керосин вел себя, словно вода, не имея никакого желания воспламеняться.  Сверху из трещины наружу перли белые клубы углекислого газа.
- А холодно, между прочим! Мужики, ватник принесите, что ли! – страх потихоньку отпускал ремонтников, и ему на смену приходила бравада.
Около семи часов вечера убедившись, что все идет как надо, Володя отправился в свой кабинет. На линии его уже ждал Захватов.
- Але.
- Володя, ну как дела?
- Ну,  все идет по плану. Пока без происшествий.
- Ой,  дикая идея варить с полным резервуаром…
- А у вас есть идеи получше, Зиновий Георгиевич?
- Слушай, ты хоть очистил док от посторонних людей?
- Конечно, и из соседних доков  все эвакуированы на всякий случай, не дай Бог.

***
Сварщик широко улыбнулся и загасил пламя.
- Ну что ребята, кажись здесь все! Это было здорово!
- Ну, слазь оттуда, еще в машинном требуется твоя помощь, – бригадир перекрестился. Было ощущение, будто с плеч упал огромный рюкзак с чугунными гирями. Это безумное, по его мнению, мероприятие прошло без сучка и задоринки. Сознание освободилось от гигантского груза ответственности, и теперь мозг требовал расслабления. Он представил себе заиндевевшую бутылку «Пшеничной», ожидающую его дома в холодильнике, и мечтательно заулыбался. В этот момент ему показалось, что танкер чуть тряхнуло, палуба нехотя вспучилась, разломившись по центру, и уже в следующую секунду взмыла высоко в небо, а огромная стена пламени вырвалась наружу, пожирая все на своем пути. Небо окрасилось алым заревом.
Страшный раскат оглушительного грома, словно, небеса раскололись надвое, прогремел над всей округой. Стекло в кабинете треснуло и медленно вывалилось из оконной рамы.
Бросив телефонную трубку на стол, Володя подбежал к окну.  Там вдалеке огромным столбом клубился черный дым, и поднимались гигантские языки огня.

***

Время шло отдельно от Либермана. Картина пылающего дока, обугленных тел, разбросанных человеческих фрагментов не выходила из головы. Туман густой пеленой окутал сознание, он невпопад отвечал на вопросы, не понимал времени суток.
- Итак, Либерман, - снова начал следователь – у Вас есть объяснение вашим действиям? Как Вам вообще в голову пришла мысль отдать распоряжение проводить сварочные работы на танкере, под завязку заполненном горючим?
- Я же уже говорил. Мне звонил Дубов, сказал, что дело государственной важности...
- Не надо на товарища Дубова кивать! – вдруг заорал во всю глотку следак – товарищ Дубов вам дал распоряжение грубо нарушать технику безопасности?
- Мы применяли углекислоту…
- Знаете что, Либерман, не надо морочить мне голову и давайте все на чистоту. Вот ордер прокурора на ваш арест. У нас двадцать два погибших и семеро тяжело раненых. «Халатность, повлекшая смерть двух и более лиц….. до восьми лет». Облегчите свою участь и давайте все детали по порядку.


***

Оставшись один, следователь Колесов нервно закурил. Дело попахивало недобрым оборотом: взрыв танкера, пограничная служба с сорванной поставкой авиационного керосина в один из самых напряженных участков, ярость гебистов, да еще замешанные в дело секретари обкома и горкома. Он еще раз перечитал показания Либермана. Конечно, не было никаких сомнений, что на  злосчастного начальника порта оказывали давление. Куда ему, собственно, было деваться, но такие показания никуда не годны: фамилия товарища Дубова, фамилия товарища Захватова, Савельева – секретаря Комсомольского горкома. Нет, таким показаниям все равно ходу не дадут. Бедняга, конечно, обречен, но Колесову больше всего на свете не хотелось заниматься этим делом. Если в первые дни он еще надеялся, что его заберут к себе чекисты, то сейчас оптимизм рассеялся окончательно. Он ждал звонка из высоких инстанций с указаниями дальнейших действий, но  этого не происходило, все заняли выжидательную позицию, и он понял, что расхлебывать придется ему одному: «Эх, парень, во что ты вляпался…» Если бы раздался  сейчас в его кабинете звоночек: «Либерману минимальный срок дадим и досрочное освобождение, но пусть перепишет показания как надо»! Да, это было бы лучшим решением.

***

Приехав ночным поездом из Хабаровска, Оля отправилась домой. Она уже достала свой ключ, чтобы открыть замок, когда увидела милицейскую печать на двери. В недоумении Оля вышла на улицу, где встретила соседку, жену главного инженера Раису. И узнав о трагическом происшествии в порту, с утра помчалась в следственный изолятор. Руководство изолятора, уступая Олиному напору, разрешило свидание, хотя по правилам,  требовалось  предварительное заявление.
Конвоир привел худого, осунувшегося мужчину с огромными, черными от бессонницы, кругами под глазами, в котором она с трудом увидела своего мужа.
- Как ты узнала?
- Соседка сказала.
- Ты сегодня приехала?
- Да.
- А зачем?
- Хотела оформить развод.
Володя тяжело вздохнул, в душе была пустота. Он не был слишком наивен, и все же поначалу надеялся на какое-то участие  Дубова или хотя бы Савельева, с которым их связывали давнишние  добрые отношения. Но вместо этого последовали недвусмысленные советы следователя не упоминать их фамилий на допросе. А вот теперь жена приехала за разводом.
- Хорошо, обойдемся без суда, напиши заявление в ЗАГС, пусть направят его сюда, я подпишу.
Оля молча вглядывалась в его обострившиеся скулы, потухшие глаза, читая в  них безнадежность и безысходность раздавленного тяжестью навалившихся обстоятельств и оставшегося в одиночестве.   Ей вдруг  стало стыдно, когда на секунду она ощутила в себе удовлетворение от злорадного чувства, что мужу сейчас невыносимо больно и горько, быть может, даже еще больнее, чем было ей.
- Развод не убежит, вернемся к этому вопросу позже. Что тебе нужно? Теплая одежда? Нижнее белье?
- Ничего.
Разговор никак не клеился, он не поднимал глаз. Просить ее о чем-то после того, как он поступил с ней, было унизительно, а обстоятельства для извинений не самые подходящие.
- Прекрати, я приду завтра, что тебе принести?

***

Андрей глубоко вздохнул, наблюдая за погрузкой мороженого мяса оленины, рогов, шкур и прочей экзотики. Уже темнело, хотя еще не было и четырех. Суровый чукотский край с каждым днем все больше попадал во владение полярной ночи. Ему было радостно, и грудь распирало нетерпение,  казалось, будто само небо помогает ему. Он удачно купил канистру спирта, чтобы бурно отметить свой тридцать третий День рождения, последний День рождения в Советском Союзе. Тридцать три года, магическое число…

***

Всю ночь Володя не спал, снова и снова прокручивая в голове события того злополучного дня, разбор завалов, опись фрагментов. В своей голове он снова и снова пытался склеить все детали и кусочки, воссоздать трагический момент взрыва. На следующий день на свидании с Олей он попросил ее передать Захватову его просьбу встретиться с ним. И уже через два дня конвой повел его не в комнату свиданий, а в кабинет начальника СИЗО, любезно предоставленный последним для высокого чиновника, коим являлся Зиновий Георгиевич.
- Здравствуй, Володя. Боже, ну и видок у тебя! Слушай, сам понимаешь, я делаю все, что в моих силах, но ситуация безрадостная. Я обращался и к Дубову и к Савельеву, с просьбой вмешаться, но они в отказ пошли. Их вмешательство сильно помогло бы, но …. суки – тяжело выдохнул Захватов.
- Да не будут они свои жопы подставлять. Я вот Вас о чем хотел попросить, Зиновий Георгиевич, скажите Козаченко, чтобы прислал экспертов-взрывников для независимой экспертизы места происшествия.
- А зачем? Что это даст?
- Я все время прокручиваю в голове тот день и фрагменты разрушенного судна. Понимаете, нестыковка с официальной версией.
- А ты что, так хорошо знаком со взрывным делом?
- Нет, но кое к каким выводам пришел. Сварочные работы проводили ближе к корме, однако, разрушения сильнее всего и самые мелкие фрагменты найдены именно в носовой части. Ближе к корме взрыв, напротив, вырывал уже огромные куски обшивки и балки целиком. Керосин детонирует медленно, все же керосин не тол, а, значит, очаг детонации был не на корме, где производились сварочные работы, а на носу. К корме же взрывная волна пришла уже широким фронтом, довольно равномерно распределяя свое чудовищное давление на корпус. Именно этим я и объясняю, что рубка практически не была разрушена, а была сорвана целиком и отброшена на тридцать метров в сторону. Носовая же часть разлетелась на мелкие кусочки. А должно-то быть все наоборот! - Володя судорожно сглотнул, на лбу выступили бисеринки пота -  кроме того, если бы сдетонировали поверхностные пары, вектор силы был бы направлен вниз и, возможно, чуть к носовой части, однако, большую часть керосина взрыв, напротив, бросил по направлению кормы и чуть вверх. То есть все говорит о том, что взрыв изначально произошел в нижней носовой части судна! А ведь экспертизы взрывной даже не проводили!
Больше всего Захватову хотелось верить, что Володя прав, но его слова казались бредом испуганного и измотанного человека.
- Хорошо, я попрошу об этом, хотя, честно говоря, очень сомневаюсь в твоих рассуждениях. Ну, подумай, а что заставило сдетонировать керосин на носу?
- А вот этого-то я и не знаю… - Володя бессильно откинулся на спинку стула.
- Даже если это окажется так, то будет мало одной экспертизы. Даже если ты прав, я подчеркиваю - если, то твоя судьба все равно будет в опасности, пока не будет установлена другая причина, и, желательно, чтобы она не имела никакого отношения к проводимым работам. Ну, например, подрыв торпедой, – попытался пошутить Захватов.
- Да, торпеда - это мало вероятно… – сокрушенно резюмировал Либерман.
- Вот-вот, а что тогда, если не сварочные работы, могло быть причиной подрыва?
- Даже в голову ничего не приходит, – Либерман уже сам засомневался в своих размышлениях – но все же попросите Козаченко.
- Попрошу.
***

Оля сидела в приемной первого секретаря Комсомольского горкома, судорожно сжимая в руках сумочку и упрямо уставившись в одну точку.
- Девушка, ну сколько раз Вам повторять, Михаил Петрович занят, и вообще у него прием по личным вопросам по вторникам по предварительной записи – монотонно  в очередной раз проговорила секретарша, которой осточертела эта сумасшедшая, четвертый час караулившая в приемной шефа.
В этот момент приоткрылась дверь кабинета, и на пороге появился Савельев.
- Машенька, я на обед!
Михаил Петрович! – Оля вскочила со стула и бросилась к нему – Я – жена Владимира Либермана, умоляю Вас, выслушайте меня!
Тот, помрачнев, развернулся и, не глядя Оле в глаза, открыл дверь своего кабинета, пропуская ее вперед. Жестом указав на стул и кинув тоскливый взгляд на часы, он, наконец, поднял голову:
- Здравствуйте, слушаю Вас…
- Михаил Петрович, Вы же знаете Володю столько лет, помните, сами говорили как-то, что обязаны ему орденом, помогите, умоляю Вас – слезы, вдруг, словно прорывая сдерживающую их преграду, полились из глаз. Оля, сжав зубы, упрямо терла их платком, будто пытаясь загнать обратно – Вы же понимаете, он действовал по приказу, спасите его!
У Вас такие связи! Объясните там, наверху, что Володя вынужден был пойти на этот риск! – захлебываясь словами и слезами, Оля пыталась поймать взгляд Савельева, но он упорно молчал, глядя в стол. В  душе боролись искреннее сочувствие Володе и его жене с нежеланием встревать в это дело, особенно сейчас, когда на прошлом заседании обкома Дубов намекнул о возможном переводе в область.  Наконец, поднявшись из-за стола, Савельев отошел к окну и стоя спиной, не поворачивая головы, растягивая паузы, будто каждое слово давалось ему с трудом, проговорил: «К сожалению, я ничего не могу сделать… мне очень жаль, правда... – и, резко повернувшись, вышел из кабинета.



***

-Товарищ генерал, к вам полковник Чернаков с раппортом, – протрещал селектор в кабинете у Козаченко.
- Пусть войдет.
- Товарищ генерал, полковник…
- Заходи, заходи – оборвав офицера, махнул рукой командующий округом. – Ну что, осмотрели место происшествия?
- Осмотрели, товарищ генерал. 
- Рапорт положи на стол, садись и давай мне свое мнение по порядку расскажи.
- Есть, товарищ генерал!
- И оставь ты это. Товарищ генерал, товарищ генерал! Отвлекает же! – эта армейская лексика с характерными длинными обращениями и неуклюжими, словно рубленными топором, тирадами, за которыми терялся главный смысл доклада, очень раздражала Козаченко в подобные моменты.
- Хорошо, Николай Саныч, – улыбнулся полковник.
- Давай все по порядку.
- Мы внимательно осмотрели место происшествия, и первые выводы, которые мы сделали: проводимые на судне сварочные работы не имели никакого отношения к детонации керосина.
- Ну не тяни, продолжай, – оживился генерал.
- Очаг детонации располагался с левой части по борту между вторым и третьим шпангоутом чуть выше ватерлинии.
- Так что же? Диверсия была? – подскочил в своем кресле Козаченко.
- На обломках носовой части обшивки обнаружены микрочастицы латуни и микрочастицы продуктов сгорания 6/7ФЛ.
- Что такое эти 6/7ФЛ?
- Вещество, применяемое в осколочно-фугасно-зажигательных снарядах.
- А частицы латуни, стало быть, от оболочки…Ну и дела…И откуда мог быть выпущен такой снаряд?
- Предположительно, из бортовой авиапушки НР-30.
- Ты хочешь сказать, что судно было расстреляно из авиапушки?
- Николай Саныч, я лишь доложил вам выводы саперного анализа, а делать подобные заявления не в моей компетенции. Но между нами, кто-то дал «лажу», и искать виновных следовало бы не в порту, а в нашем ведомстве.
- Ни хрена себе!…- генерал смачно выругался и резко вскочил с кресла, от чего папки, лежавшие близко к краю стола, с грохотом полетели на пол - Ладно, я понял. Ты свободен, но, я думаю, не надо объяснять, что  о результатах экспертизы кроме меня никто не должен знать.  И бойцам своим скажи!
- Само собой.
Отпустив полковника саперных войск, Козаченко потребовал принести журнал тренировочных полетов за двадцать восьмое сентября. Его внимание сразу же привлекли тренировочные стрельбы по конусу МиГов-19. Учения происходили над тайгой, в двадцати пяти километрах от Комсомольска, но пара отклонилась от заявленных курсов и вышла на одиннадцать километров северо-западнее квадрата учений, и в семнадцать тридцать семь МиГ-19 произвел залп по учебному конусу, что соответствовало времени подрыва танкера. Серьезного разбирательства по поводу инцидента не последовало, так как, несмотря на отклонение, летчики совершали свои маневры над безлюдными участками тайги, хотя пилоты и получили по взысканию.
Козаченко уже схватился за телефон, чтобы обрадовать Захватова, но, набрав первую цифру номера, повесил трубку. Сделав несколько шагов по кабинету, снова уселся за стол, подвинув к себе журнал полетов, снова и снова перечитывая записи, будто хотел выучить их наизусть: «Черт!». Ему нравился этот малый, Либерман, да и воспоминания о том злополучном полете, когда хладнокровие и смекалка молодого инженера спасла им всем жизнь, не давали покоя. Но обнародование факта подрыва танкера в результате стрельб военной авиации могло иметь далеко идущие последствия. Больше двух десятков погибших - это не шутки. Разве возможны такие катастрофы в Советском Союзе?  А уж если такое и происходит, то только не у военных. Дело все равно наверняка замнут, но сколько голов в округе полетит, включая голову самого Козаченко?!
Схватив папки, Козаченко с ревом  метнул их так яростно в стену, что картонки лопнули, и листы разлетелись по всему полу. Сидевший в приемной адъютант, зная крутой нрав шефа, не смел без вызова войти в кабинет, хотя и вздрогнул от раздавшегося оттуда грохота. Но, когда полчаса спустя прозвучал звонок, и молодой офицер переступил порог, он заметил только один выпавший листок под столом.


***

Какое-то волнение, особенно в  последние несколько дней, не давало покоя ни днем, ни ночью.  От безотчетного, всепоглощающего чувства тревоги она не находила места:  Андрей по-прежнему не давал о себе знать ни весточкой. Дженни прислонилась к огромному во всю стену окну своего кабинета, уставившись рассеянным взглядом на открывающуюся с тридцать восьмого этажа  панораму вечернего Нью-Йорка:
- Ну что, малыш, где наш папа сейчас? У тебя есть ответ?
Но малыш проявлял полное безразличие к тревогам матери, напоминая о себе лишь изредка приступами тошноты.
Ее задумчивость деликатно прервала секретарь:
- Простите, миссис Хавинсон, к вам просятся какие-то хасиды.
- Кто просится? – не поняла Дженни.
- Не знаю, они сказали, что они от Ребе, – секретарь опустила глаза в листок и медленно по слогам прочитала – Менахема Мендла Шнеерсона. Вы знаете, о ком идет речь?
- Пожалуй, догадываюсь, пригласи их.
В комнату зашли двое. Она видела таких же смешных людей несколько раз, когда бывала с отцом в синагоге на Восточном бульваре в Бруклине. Одетые в длинные черные сюртуки по последним веяниям моды Польши позапрошлого века, они казались странниками, потерявшимися во времени.
- Авраам Лиц – представился улыбчивый бородатый старик в большой широкополой черной шляпе от «Борсалино», подходя к ней. Второй, помоложе, но одетый в такой же наряд, словно брат - близнец, молча остался стоять у порога.
- Чем обязана вашему приходу?
- Мы пришли к Вам, чтобы помочь.
- Помочь мне? – искренне удивилась Дженни.
- Да, помочь Вам исполнить заповедь. Заповедь о пожертвовании «Цдока».
- Ах, так вот в чем заключается ваша помощь!
- Записано: «Цдока спасает жизнь».
- Но вроде бы мне ничего не угрожает, - попыталась улыбнуться Дженн, но в этот момент  тревога, охватившая ее, и страх за любимого, от которого сжалось все внутри, стерли улыбку, – Господи, убереги Андрея – прошептала она про себя.
Старик вскинул на нее свои морщинистые по уголкам, мудрые библейские глаза - взгляд его был суровым и осуждающим.
- Вам, возможно, нет, – хасид словно оборвал фразу на полуслове, будто хотел добавить еще что-то, но остановился. На секунду ей даже показалось, что он читает ее мысли, и в этот миг старик, покачав головой, сказал:
– Ну что же, тогда мы не будем Вас более задерживать. Благословит Вас Господь! Он решительно направился к двери.
- Нет, постойте! – она схватилась за бумажник, пересчитывая купюры, но, отбросив его в сторону, резко вырвала лист из чековой книжки. Движения ее были быстрыми и нервными, под нажимом ручки  перо деформировалось, оставляя глубокие царапины на чековом листе. Энергично написав единицу, Дженни пририсовала к ней пять нолей, и, отчеркнув сумму, протянула чек.
- А говорили, что Вам ничего не угрожает, – удивленно рассматривая цифру, улыбнулся старик.

***

Штаб округа уже давно опустел, но, несмотря на позднее время, в кабинете Козаченко все еще горел свет. Сжимая папку саперной экспертизы и журнал полетов, Николай Александрович откинулся на спинку стула, погрузившись в раздумья. Борьба, происходившая в его душе, не давала покоя вот уже несколько дней. От раздумий его оторвал телефон.
- Але, Коля, это Захватов. Я звонил домой, но мне сказали, ты на работе, – голос Захватова был таким удрученным, что этого было невозможно не заметить.
- Здравствуй, Зиновий. Стряслось что-то?
- Ты же знаешь… Я звоню сказать, завтра суд. Дела Володьки очень плохи. Они состряпали все против него.
Генерал молчал, стиснув челюсти до ломоты в зубах. Наконец, совладав с собой, спросил:
- Думаешь, вкатят ему на всю катушку?
- Очевидно. Слушай, а что от твоих взрывников слышно?
- Да ничего, что могло бы помочь, – из-за всех сил пытаясь придать голосу невозмутимость, начал Козаченко – взорвался керосин от неосторожного обращения с газосваркой, что тут скажешь…
- Ну да, я, честно говоря, ни на что и не рассчитывал, просто Либерман очень просил, –  Захватову, знавшему Козаченко много лет послышалось, вернее даже не столько послышалось, как почувствовалось, быть может на интуитивном уровне, что главком что-то недоговаривает – слушай, даже если так, ты же прекрасно представляешь, какое оказывалось давление. Не виноват Либерман! Может, сможешь чем помочь?
- Да ну, а чем? Самому Володьку страшно жаль, но что я могу? Это дело уже на такой высокий контроль взято, что тут даже я бессилен.
Захватов тяжело вздохнул:
- А что так поздно в кабинете?
- Да завтра с утра в Москву вылетаю на доклад сначала к министру, потом в ЦК в связи с обострением на границе.
- Подумай до отлета, может, есть возможность за какую-нибудь ниточку дернуть, я уже голову сломал, чем Либерману помочь можно.
- Да нет у меня никакой возможности, ты ж понимаешь, было бы что-то, уже сделал бы все, что смог.




***

Сухогруз «Мирный» взял курс к мысу Наварин и, словно греясь в лучах заходящего солнца, мерно покачивался в неспокойных водах Берингова моря.
- Так, ребята, празднуем без фанатизма, - усаживаясь за красиво сервированный коком стол, напутствовал капитан – Леха, ты особенно, тебе через час Серегу у штурвала менять. Ну а тебя, Андрюха, мы освободим от ночной вахты - ты именинник, и сегодня давай отдыхай.
«Только этого не хватало», - напрягся Андрей.
- Нет уж, Петр Ильич. Это несправедливо выйдет! Что же это, кто-то двойную вахту вместо меня нести будет?
- И слышать ничего не хочу! Ты именинник, и все, что тебя должно волновать, так это праздник, – настаивал капитан.
- Знаете что, я именинник и мое желание - закон! Мне праздник будет не в радость, если кто-то вместо меня трубить вахту будет. В два часа я заступаю перед Вами, как положено, и слышать ничего не хочу. А мужики хоть расслабятся да выпьют за мое здоровье, но я вот о чем хотел еще попросить: гулять - так гулять, и чтобы Вам тут не быть наблюдателем,  у меня просьба, вернее настойчивое пожелание, уж не откажите имениннику.
- Да о чем разговор, Андрюха, проси, о чем хочешь, сегодня твой день!
 - Вашу вахту я тоже хотел бы взять на себя.
- Да ну, Андрей, это уж слишком, хреновина какая-то получается: твой День рождения, а ты собираешься две вахты стоять, – как-то не очень настойчиво попытался возражать капитан. Откровенно говоря, мысли о предстоящей вахте с четырех до шести сильно отравляли ощущение праздника, и в глубине души капитан сухогруза очень обрадовался предложению Молотова, – хотя, коли хочешь, хрен с тобой, стой, а уж мы с мужиками поднимем за твое здоровье!
- Ну, тогда прошу всех за стол! Тридцать три года раз в жизни отмечаю!
Осатаневшие от однообразия быта моряки с радостью отнеслись к пирушке в честь Дня рождения старпома, всем не терпелось поскорее отведать приготовленного коком с особым старанием праздничного угощения и, конечно, как следует  выпить.
- Эх, крепок напиток вышел! - крякнул кто-то из команды, опрокинув первую стопку
- Как Менделеев завещал - сорок градусов. Развел по науке! – усмехнулся Андрей.
- За твое здоровье! – слышалось с разных концов стола, и команда с радостью опрокидывала стакан за стаканом.
Из машинного отделения подошел механик, а Леха сменил на посту Серегу, и последний  присоединился к празднеству. На борту оставался один трезвый человек. Это -  Кремчугов, стоящий в данный момент на вахте. Впрочем, в Лехе Андрей не сомневался, этот наверстает все, как только Андрей его сменит. Некоторые, умеренно пьющие члены команды, завершая застолье, отправлялись спать в каюты, остальные продолжали веселье, которое набирало обороты, перерастая, как и рассчитывал Андрей, из интеллигентного застолья в разнузданную пьянку.
- За нас, за морских волков! За настоящих мужиков! – поднял Молотов тост.
- Нет, постойте! Такой тост наливаем до краев!
- И залпом, как положено, – радостно добавил Андрей.
- Но Андрюха, и ты давай, доливай!
- Мне еще Лешку менять.
Андрей знал свои возможности. Он уже махнул грамм двести, но от состояния легкого опьянения еще отделяло не меньше литра, и все же следовало поостеречься с выпивкой.
- Эх, наливай! - Андрей залпом выпил двухсотграммовый стакан огненной воды, закусив лишь протяжным вдохом и чуть крякнув.
- Ну и матерый мужик! - одобрил  капитан, и вся команда повторила подвиг Молотова.
Стрелки часов неумолимо приближались к двум. Андрей уже не мог усидеть на месте, от охватившего его возбуждения он время от времени вскакивал, словно сидел не на стуле в кают-компании, а на раскаленной сковородке:
- Ну, мужики, пошел я Леху менять. И смотрите мне, не меньше трех штрафных ему!
Кое-кто, из совсем слабых, уже отрубился, положив голову между тарелок,  но в целом мужики были еще крепки и гуляли на всю катушку. Хотя на столе еще стояло литров семь, почему-то Молотов не сомневался, что пока они не будет осушены, праздник не закончится.
Из кают-компании по гулким металлическим переборкам до капитанской рубки доносились отголоски веселья. Андрей сосредоточено всматривался в горизонт и показания приборов. Еще раз сверившись с картой, он убедился в правильности выбора времени и места: до часа Х оставалось около семидесяти  минут.
«Итак, время начала - три пятьдесят, цель - остров Святого Лаврентия», - пробубнил он себе под нос. Шум из коридора заметно стих, хотя отдельные голоса самых стойких  доносились, но запас времени еще был. По мере продвижения вперед, густой туман стремительно разливался вокруг.  Облака свинцовой пеленой заволакивали небо, скрывая свет луны и звезд, от чего море становилось черным, и непроглядный мрак окутывал судно. Будто сами небеса решили помочь Андрею.
К назначенному часу шум веселья окончательно стих и Молотов, аккуратно шагая по железным ступеням, начал спускаться вниз на грузовую палубу. Проходя мимо кают-компании, он бросил взгляд на раскрытую дверь. Большая часть команды лежала, уткнувшись носом в стол, а где-то  в углу заплетающимися языками спорили о чем-то боцман с капитаном. Андрей уже миновал дверь, как кто-то навалился на него сзади, обхватив  руками. От неожиданности он вздрогнул и резко повернулся.
- О, Андрюха. Ты куда? – повиснув на могучих плечах старпома, пробубнил, еле ворочая языком, третий штурман.
- Тшш, отдохни, отдохни, – приговаривал Андрей, затаскивая в каюту обмякшее тело.
Выйдя на палубу, Молотов энергично принялся ручными лебедками шлюпочного крана откручивать спасательную лодку. Темень стояла такая, что делать все приходилась практически на ощупь. Сквозь туман пробивался лишь свет главных прожекторов и сигнальные огни. Сердце бешено колотилось, несмотря на пронизывающий ветер, на лбу выступил пот.
Наконец, спрыгнув в шлюпку, Андрей тут же резко навалился на весла. Душа его ликовала, он глубоко вдохнул воздух.
«Вот он - глоток свободы!» - все сильнее  налегая на огромные трехметровые весла, Андрей быстро удалялся от судна, и уже совсем скоро огни «Мирного» скрылись в тумане.

***

Уже глубокой ночью в окне Козаченко погас свет. Убрав папки и опечатав сейф своей личной печатью, Козаченко распорядился подать машину. «Надо будет уничтожить документы экспертизы по возвращению», - подумал он, запирая кабинет.



***

Андрей все сильнее налегал на весла, и лишь их скрип и приглушенное бульканье воды нарушало тишину ночи. Вдруг откуда-то из темноты послышался гул винтов быстроходного судна, и скоро туман прорезал пучок света мощного прожектора. По подсчетам Молотова он давно отдалился от советской зоны, и опасаться вроде было уже нечего. Значит, он достиг территориальных вод Америки, и появление сторожевого катера отразилось широкой улыбкой на его лице.  Андрей поднял весла и, встав во весь рост,  замахал руками, выкрикивая на английском:
- Я  из Советского Союза! Прошу политического убежища!
 Поймав его прожектором, корабль изменил курс, направившись к шлюпке. Но по мере приближения катера, в душе нарастала тревога. Мощный свет слепил глаза, и вдруг, когда, качнувшись на волне, луч прожектора чуть отклонился, Молотов отчетливо увидел кроваво красный флаг, развевающийся над палубой. В панике он навалился на весла, что было сил. Лодка стремительно разрезала волны под мощными и размашистыми гребками Андрея, но сторожевик быстро приближался.
- Немедленно прекратить движение или мы открываем огонь! - услышал он приказ из громкоговорителя, и уже в следующую секунду раздался треск бортового пулемета. В образовавшуюся пробоину начала быстро поступать вода. Молотов метнулся с лодки в воду словно торпеда: «Если не суждено ему увидеть Дженни, то лучше умереть, чем вернуться назад». Настигнув пустую шлюпку, катер скинул обороты двигателя, теперь он работал совсем тихо. Прожектор скользил по воде, прорубая пелену тумана и пытаясь высветить в черных волнах беглеца. Молотов перешел на брасс, стараясь делать плавные, медленные гребки, чтобы брызги воды не выдали его. От волнения дыхание срывалось. «Вон он!» - раздался чей-то крик с катера. Лицо Андрея осветилось пучком света. Нырнув, он успел услышать глухой треск и хлесткий звук пуль, устремившихся за ним в воду. Сначала он даже не почувствовал боли, только резкий толчок в спину нарушил его координацию. Вода, мгновенно окрасилась красным в луче прожектора. Вдох на поверхности дался с большим трудом. Горло переполнилось кровью, голова закружилась безумным волчком, и уже не один, а множество прожекторов вспыхнули в его голове, прежде чем,  укутав черной пеленой, сознание отпустило его.


Эпилог

Набрав высоту, самолет выровнялся. Разрешив Сашеньке отстегнуться, он взял внука на руки. Шустрый белокурый мальчуган был любимцем генерала.
- Дедушка, а нам в школе читали про Павлика Морозова, ведь он был настоящим пионером! А меня приняли в октябрята! – похвастался внук, чуть оттянув небольшую красную звездочку с профилем Ленина. – А скоро я буду тоже пионером, как он!
- Как кто? – переспросил Козаченко, оторвавшись от раздумий.
- Ну, как Павлик!
- Конечно, будешь, - усмехнулся генерал, потрепав пацана по голове.  Взгляд его упал на еле заметный шов, оставшийся на ковре у прохода в кабину пилотов после того злополучного полета.
«Сколько раз, не моргая,  заглядывал в глаза смерти, сколько раз  был под ураганным огнем на фронте, а тут за мундир испугался. Чем рискуешь ты, Коля? Досрочным уходом на пенсию? Год, два еще, и тебя все равно спишут. Привилегий лишиться? » - чувство невыносимого омерзения к самому себе охватило генерала. Закрыв на секунду глаза, он отчетливо увидел серую папку в опечатанном сейфе. Сдернув трубку переговорного устройства, он рявкнул:
- Разворачивай самолет!
- Простите, не понял? – недоуменно отозвался голос пилота.
- Разворачивай самолет! Летим назад! – в приступе охватившей его ярости прохрипел Козаченко.


***

Пытаясь ухватить обрывки уплывающего сознания, он из последних сил поднял над водой голову, и ему показалось, что он видит мираж. Откуда-то  из черноты снова вырвались прожектора, и вой сирен, вытеснив все остальные звуки, заглушил канонаду выстрелов. А может, они и вправду стихли… Сквозь мерцающий свет, где-то далеко звучала английская речь, он слышал, как надрывались мегафоны:
«Вы находитесь в территориальных водах Соединенных Штатов Америки!» И взвыв двигателем, советское судно поспешило скрыться. «Там человек за бортом!» - вскрикнул матрос патрульного катера под звездно-полосатым флагом. «Врача, врача!» - закричали сразу несколько голосов, когда раненого подняли на палубу.
- До госпиталя довезем? – спросил капитан судового доктора, когда тот закончил осмотр и оказал первую помощь.
- Рана тяжелая, большая потеря крови, правое легкое прострелено… Другой бы уже склеился, но этот уж очень могуч! Думаю,  довезем...



Homo Liber.



…И сказал Моисей Всесильному:
«Кто я такой, чтобы идти к фараону и чтобы вывести
сынов Израиля из Египта?
И сказал Всесильный: «Потому что я с тобой…»
Библия. Вторая книга Моисеева «Исход», гл.3





         Тем летом пятьдесят шестого в  Конакри то здесь, то там вспыхивали беспорядки. Банды радикалов громили французские магазины, били окна в офисах иностранных компаний. Полиция и малочисленные французские подразделения пытались навести порядок, но, как только они разгоняли толпу мародеров в одном месте, те собирались уже в другом.
Человек исполинских размеров, примеряющий очередную пару в маленьком торговом зале английской обувной мануфактуры, был явно в приподнятом настроении: «До чего же трудно достать удобную обувь в Советском Союзе! А если у тебя пятьдесят второй размер, то и вовсе хоть босым ходи круглый год... Теперь есть и ботиночки цивильные, и кеды, и зимние сапоги на шнуровке. И кто бы подумал, что в африканской дыре можно достать то, чего даже в Москве ни за какие коврижки не сыщешь?!» Уже третья пара, принесенная негритянским мальчишкой со склада и уважительно поданная хозяином-англичанином, сидела, как влитая. Повертев ногой в новом ботинке, покупатель причмокнул от удовольствия и полез в карман за бумажником. Расплатившись, он вдруг бросил взгляд на старую обувку и в растерянности посмотрел по сторонам. Понятливый англичанин, тут же что-то крикнул мальчишке на местном наречии, и тот, подбежав, поднял тяжеленные «бутсы» и потащил к стоящему в углу мусорному баку. «Yes, sir?” - на всякий случай уточнил, подмигнув, англичанин.  Провожая нагруженного покупателя к выходу, хозяин с тревогой выглянул за тяжелые кованые ворота и, пропустив вперед, с лязгом закрыл за его спиной замок.
Роскошный черный лимузин, заливая всю улицу серебром своего хрома, ехал, оставляя за собой огромные клубы пыли. Великан зачихал, наглотавшись сухой взвеси, мгновенно заполнившей весь рот, и сплюнул вязкую слюну на дорогу.   Автомобиль скоро уперся в завал на улице, и, постояв немного в «раздумьях», начал медленно разворачиваться, как вдруг из переулка выскочила толпа человек пятнадцать. Опьяненные погромами чернокожие люди окружили машину и стали крушить ее камнями и палками. Прищурившись от ослепляющего солнца, высокий человек с опаской пытался рассмотреть происходящее в нескольких десятках метров от него прямо по курсу. К аборигенам присоединились еще человек двадцать, настроенных не менее решительно.
Бережно придерживая стопку коробок, их обладатель уже свернул в близлежащий переулок и тут краем глаза увидел, как порядком разгоряченная толпа, выволокла из машины белокожую девушку. Человек на мгновение застыл в нерешительности, но затем, развернувшись и аккуратно поставив коробки на землю, быстрым шагом, переходящим в бег, устремился к толпе. Понимая ужас происходящего, он бежал все быстрее, бросая взгляды по сторонам в поисках чего-нибудь тяжелого: «Вот то, что надо!», - схватил бесформенный кусок бетонного блока за торчащую из него арматуру и, уже подбегая к толпе, замахнулся широко через плечо.
Тяжеленная бетонная чушка  вынесла из толпы несколько человек первым же ударом. Гигант словно булавой дробил кости обезумевших от ажиотажа аборигенов, каждый удар буквально прорубал брешь, высекая людей как кукурузные початки. Уцелевшие кинулись врассыпную, побросав палки и камни.
Пострадавшая лежала на земле и чуть слышно стонала. Ее одежда была порвана, сквозь прорехи виднелись кровоточащие ссадины. Он склонился над ней и аккуратно приподнял затылок, рука тут же ощутила теплую сырость.
- Как ты? – спросил он по-английски, не сообразив ничего умнее.
- Помогите мне добраться до американской миссии, - прошептала она, теряя сознание.
Он осторожно поднял ее на руки. 

Всю дорогу он бежал бегом, наконец, выскочил на улицу перед консульством.
Целый день в городе творились беспорядки, поэтому у входа дежурил дополнительный наряд полиции, а также морпехи из службы безопасности дипмиссии. Полицейские напряглись, заметив высоченного мужчину, бегущего в их направлении, но все-таки от белых полиция не ждала никаких бесчинств, да и вряд ли мужчина с женщиной на руках представлял угрозу. «Sir...” - начал старший наряда.
- На хер! – прорычал тот по-русски, увидев попытку преградить ему путь, и полицейский, невольно отшатнулся в сторону. А он, пробежав еще несколько метров к воротам миссии, уже кричал на охранников: - Открывайте, открывайте живо дверь! – добавляя крепкую русскую брань.
Генеральный консул разговаривал по телефону. Его собеседником в Нью-Йорке был президент «Bauxite group». В Гвинее находились огромные запасы алюминия, золота, алмазов и  других  ископаемых, причем добывать их здесь было довольно дешево.  После второй мировой многие компании устремили свои взоры в сторону Африки. Первоначально роль консульства сводилась к лоббированию интересов американских компаний перед французской администрацией, но теперь, когда активизировалась борьба за независимость, работы в миссии сильно прибавилось. Вопрос о независимости уже не стоял, стоял вопрос «когда», и Соединенные Штаты не собирались проигрывать битву за влияние над этим богатейшим регионом.
- Последнее время добывать руду в регионе становится менее прибыльно, растут издержки на охрану и безопасность. Французская администрация не справляется с задачей поддержания правопорядка в стране.
- Французская администрация спеклась, она уже не контролируют ситуацию, вторые сутки продолжаются беспорядки. Кстати, к вопросу о безопасности, Бен, твоя дочь пренебрегает элементарными правилами, сегодня она уехала на второй терминал вообще без охраны, хотя мы выделили ей двоих парней из нашей служ… - консул не успел договорить фразы, как откуда-то снизу из холла ворвался крик:
- ВРАЧА!
Исполин, перепачканный кровью, стоял в дверях с лежащей на его руках окровавленной девушкой. Каждый шаг казался ему слишком медленным, опасаясь за ее жизнь, он бежал на пределе сил, выжимая из себя максимум, поэтому дыхание его сейчас срывалось, в горле першило. Прошли только считанные секунды, как он влетел в главные ворота здания, но ему показалось, будто прошла вечность, а никакой реакции так и не последовало. И тогда, собрав оставшиеся силы, он снова прохрипел срывающимся голосом:
- Врача!
Захлопали двери всех кабинетов, ото всюду в холл  выскакивали люди, с центральной и с боковых лестниц бежали перепуганные сотрудники.

Когда суета утихла, генеральный консул США в Гвинее мистер Джордж Уоллес направился в комнату для отдыха, куда препроводили неизвестного человека.
- Ну, как, как она? – тут же встрепенулся гигант, едва тот успел войти в комнату.
- У нее сотрясение мозга, она потеряла довольно много крови, но, слава Богу, сейчас ее жизнь вне опасности. Мистер, простите, я не знаю Вашего имени, что произошло?
- Молотов, Андрей Молотов, капитан советского сухогруза, – увидев несколько удивленный взгляд консула, добавил – нет, я не родственник тому Молотову. Она ехала на машине, и на нее напали.
- Где это произошло?
- Я не очень хорошо знаю город, не знаю, что это была за улица, не обратил внимания, но это в восточной части, там, где английские предприятия, это километрах в трех-четырех отсюда, – в горле снова запершило, и он закашлялся.
- Попейте, - консул налил из графина стакан апельсинового сока, - доктор сказал, что Вам нужно отдохнуть какое-то время, и много пить, лучше сока.
Андрей, лишь кивнул головой, не отрываясь от стакана.
- Мы свяжемся с полицейским департаментом, вероятно, потребуются Ваши показания.
- Я бы попросил Вас не докладывать в полицию об инциденте.
Консул насторожился:
- Почему? Вас разыскивает полиция?
- Нет, нет, конечно, просто они все равно никого не арестуют, там была толпа, человек пятнадцать или больше, боюсь, когда я их разгонял, чтобы вытащить девушку, то мог зашибить кого-либо насмерть, и тогда единственным, кто ответит за это происшествие, буду я.
«Мало ли что произошло на самом деле…» - подумал Уоллес и решил дождаться, пока ребята из собственной службы безопасности съездят на место и все осмотрят, а до этого под благовидным предлогом надо было задержать гостя:
- Мистер Молотов, вы перенапряглись, ваш организм потерял много воды из-за физического напряжения и жары. Сейчас доктор окажет необходимую медицинскую помощь Дженни и осмотрит Вас.
- Так ее зовут Дженни...

***
Уже через час зеленый джип охраны с раскуроченным «Линкольном» на буксире въехал в ворота дипломатической миссии.
- Ну, что там произошло?
- Сэр, похоже, наш советский друг говорит правду. Нам  удалось опросить нескольких очевидцев, они подтвердили его рассказ.
- Что там сейчас?
- Несколько человек серьезно пострадали, один убит. Полиция также очень интересуется происшедшим, к нам у них возникло много вопросов. Инцидент имеет все шансы принять нехороший оборот.
- Если все так, то было бы неправильно сдавать полиции этого человека.
- Но сэр...
- Я с этим сам разберусь. Не сомневаюсь, мы сможем замять это дело.


***
«Ну и денек...» - вздохнул капитан, поднимаясь на судно уже в первом часу ночи.
- Андрей Викторович, где Вы были весь день?
«Вот, гнида, ведь не спится ему!» - с помполитом Молотову хотелось объясняться меньше всего. С одной стороны докладывать, что просидел шесть часов в американском
представительстве – попрощаться с капитанским мостиком и заграницей. С другой стороны – не сказать об этом тоже опасно: если об этом все же будет известно, то чекисты этого так просто не оставят.
- В американском консульстве.
Глаза помполита от этих слов чуть не выпали из глазниц. Он открыл рот, пытаясь найти подходящие слова, но процесс этот явно затянулся.
- Американский гражданин пострадал на улице, я помог добраться до миссии, пока туда – сюда, задержался, – не дожидаясь пока тот хоть что-нибудь родит, пояснил Молотов, и, желая закончить разговор, направился к себе в каюту.
Он очень устал, но заснуть никак не удавалось, не давало покоя ощущение, будто не хватало чего-то, будто что-то забыл.
- Ах, черт, обувь! – выругался Андрей, вскочил с кровати и кинулся бежать к тому месту, где оставил коробки. Да только где там! В Гвинее веревку бельевую без присмотра оставить нельзя на пять минут. А тут обувь! Это неважно, что она пятьдесят второго размера... А вот как ему теперь быть, это уже вопрос… всю свою валюту он на обувь истратил, больше долларов нет. Снова зиму в сапогах самодельных ходить? Да и из летней обуви – только полуботинки, на которых уже живого места нет, семь лет назад смастряченные в Одессе одним чудо-мастером.


Глава 1


Конец июля 1941 года. Эвакуация шла полным ходом: вывозили заводы и институты, архивы и культурные ценности. Огромные массы людей, как гигантское цунами, двигались с запада на восток, сметая на своем пути размеренную жизнь советских семей, увлекая за собой все новые и новые толпы народа.
- Володя, съешь ватрушку? 
Он рос в обычной советской семье. Отец работал бухгалтером на заводе сельхозмашин и чтобы прокормить семью брал дополнительную ставку, поэтому домашние его практически не видели. Маленький Володичка целый день был окружен любовью и заботой женской части семьи - мамы, бабушки и тетки.
Война в один момент круто изменила порядок вещей, как изменила судьбы миллионов других семей. Отца забрали на фронт в первые дни мобилизации. Женщины с одиннадцатилетним Володей вслед за соседями решили бежать из города.
Люди сгрудились на правом берегу Днепра с тюками, собаками, кошками и прочим домашним скарбом. Колоритные еврейские тетки кудахтали и толкались, тихо матерились старые хохлы. Моста не было, на левый берег людей переправляли на гребных лодках и небольших катерах.  Но мест на всех не хватало, наиболее предприимчивые перехватывали еще в воде вернувшиеся с другого берега плавсредства и, сунув в руку лодочнику мзду, закидывали вещи и запрыгивали сами. Бабушка беспомощно сидела на коричневом фанерном чемоданчике, прижимая к себе сумки, а мама с теткой растерянно переминались, пытаясь подойти к очередной посудине. Но каждый раз кто-то более шустрый опережал их, бесцеремонно оттолкнув. Володя на корточках у воды, с тревогой прижимая к себе небольшую собачку, тоскливо наблюдал как еще одна перегруженная баулами лодка неуклюже отплывает от берега. Наконец, увидев, как из-за излучины Днепра показался катер, он вскочил, замахал руками и, схватив за руку бабушку, потащил всех в сторону от толпы навстречу катеру. Оказавшись, таким образом, одними из первых у сходней, они смогли попасть на борт и перебраться на другой берег. Но до места посадки в поезд еще нужно было пешком преодолеть тридцать километров лесополосы. Основные железнодорожные пути уже перерезали ударные немецкие части. Рельсы положили прямо в поле, не доведя до Херсона тридцать километров. Переправившись, женщины, дети и старики шли с вещами под палящим украинским солнцем. Фашистские войска уже занимали окраины Херсона, не встречая, практически, никакого сопротивления, и  кто как мог пытался спастись, покидая свои дома. 
 





                ***
Люди шли, падая под тяжестью своих нош, бросая вещи, по мере того, как силы покидали их. Весь путь был устлан тюками и чемоданами.
Лесную дорогу преодолели к утру следующего дня. Некоторые вторые сутки здесь ждали поезда, хотя было неизвестно, придет ли он еще, или и эту дорогу уже разбомбили. В поле у железнодорожной ветки собралась огромная толпа.
- Самолеты!- завопил истошный женский голос , когда несколько штурмовиков на бреющем полете пронеслись над самыми головами.
Никто не мог предположить, что немцы будут стрелять по безоружным людям.  Поэтому, когда звено немецких асов открыло огонь из бортовых пулеметов, прошивая тела беззащитных старух и женщин с детьми, гигантская волна ужаса распространилась по огромной человеческой массе как взрыв, выключая сознание, превращая людей в стадо обезумевших животных. Люди метались в разные стороны, пригнувшись к земле и закрывая головы руками, как будто так можно спастись от пуль. Всего секунду назад они стояли все вместе, сейчас же сумасшедший вихрь людского ужаса подхватил кого куда. Володя никуда не бежал, его несло течение огромной силы, вокруг он видел лишь перекошенные лица, со всех сторон как горные лавины обрушивались возгласы отчаяния матерей, которые сжимали в руках части тел своих детей. Время для него шло очень медленно, эти полторы минуты, которые длился налет, казались вечностью. Когда все закончилось, он обнаружил себя у окраины леса. Люди кинулись искать раненых, потерявшихся родных, собирать вещи. Где его семейство, он не имел ни малейшего представления, как не имел представления, что с ними и все ли целы. Володя обреченно шел сквозь толпу, пытаясь  обнаружить знакомые лица.
На горизонте показался локомотив. Володя брел по полю, уже не питая надежды. Вдруг кто-то потянул его за штаны.
-Лолка, хорошая моя, нашлась!- бросился он целовать собаку в мохнатый нос.
Собачонка гавкнула и побежала, периодически останавливаясь и подавая голос. Володя, стараясь не отставать, бежал за ней. Наконец, Лолка  привела его к месту, где на чемодане сидела и навзрыд плакала женщина.
- Мама, мамочка, я здесь, все целы?
- Сынок! - бросились к нему мать с теткой, обнимая и покрывая поцелуями его лицо - слава Б-гу!
- Я уже думала, что никогда больше тебя не увижу, - мать судорожно прижимала его к себе.
- Погоди, – попытался отстраниться Володя - а где бабушка?
- Я не знаю, - женщина снова залилась слезами.
Собака продолжала надрывно лаять, будто пытаясь о чем-то сообщить.
- Мама, стойте с тетей  Бэллой здесь и никуда не уходите!
- А ты куда? – мать с теткой вдруг безотчетно почувствовали, что с этого момента ответственность за семью перешла к Володе.
- Я сейчас!
Он побежал следом за Лолкой, и через две минуты она привела его к растерянной бабушке.
Наконец, приготовились к посадке в поезд.
- А ведь это Лолка нас всех нашла, собрала. До чего умная псина!
- Да, но понимаешь, Володенька, в поезде мало места, нам не разрешат ее взять с собой!
- Мама, да ты что! Мы так обязаны ей! Что бы мы делали, если бы не она! Я без нее не сяду!



***

Наконец погрузились в обычные товарные вагоны. Люди набились так тесно, что воздуха не хватало, жутко пахло потом.
Поезд тронулся, быстро набирая ход. Все расселись прямо на полу на чемоданах или вещевых мешках. Мертвых не забрали - вагонов не хватало даже для живых, не говоря уже о том, что путь предстоял длинный, а июльская жара пощады не обещала. Сдвижные ворота вагона не закрывали, чтобы  воздух хоть как-то поступал внутрь. Володя устроился у самой двери и смотрел на проплывающую желтую степь, думая о том, что ждет их впереди. В этот момент сидевший рядом ужасно вонючий старик, схватил собачонку за хвост и выбросил в открытые ворота.
- Для людей места не хватает, а тут собак с собой тащат!
У Володи всегда было обостренное чувство справедливости, его затрясло, к горлу подступил комок, и слезы едва не брызнули из глаз. Лолка, верный друг, сослужившая им такую службу, улетела в проем открытой двери! Всей душою своей он хотел выбросить этого мерзкого старика туда же, и от собственного бессилия перехватило дыхание.
Всю ночь Володя украдкой вытирал слезы, вспоминая любимую собачонку.

***

Поезд шел долго, уже месяц как они жили в этом вагоне. Большинство путей были перерезаны. Поезд метался по дорожному лабиринту, пытаясь выйти из западни. В районе Мариуполя  попали в нейтральную полосу: с одной стороны стояли советские войска, с другой немецкие - снаряды пролетали над составом со страшным ревом.
До станицы Ольговская добрались лишь к концу сентября. Там пробыли неделю.
Было понятно, что немецкое вторжение неизбежно, поэтому, чтобы ничего не досталось противнику, в срочном порядке забивали весь скот и уничтожали плантации фруктов и овощей. Все ели до отвала: мясо носили тазами, фрукты мешками.

                ***

В столице с начала октября морозы стали набирать силу. Окна в квартирах полностью затянуло инеем, как в разгар зимы.
В бывшем доходном доме в Столешниковом переулке, в небольшой комнате многоквартирной коммуналки  перебирали книги беременная женщина и ее десятилетняя дочь. Доставая их из шкафа,  они делили их на 2 стопки: меньшую, куда откладывали оставленные книги и большую, предназначенную для топки камина. Дойдя до верхней полки, женщина достала пачку треугольных писем, которые раз в неделю приходили с фронта от мужа. Вздохнув, она присела на диван и стала перечитывать, разворачивая по очереди. 
; Мама, ну, что ты возишься? - обернулась темноволосая девочка
; Сейчас, сейчас, Оленька, — женщина провела рукой по влажным щекам
Дочка обхватила ее лицо руками и заглянув в печальные глаза, поцеловала: «Мам, давай, я поставлю чайку?»
       - Да я сама, заодно и поужинать нам соберу — и направилась в кухню.
Навстречу по длинному коридору шел сосед: «Жиды поганые, ничего-ничего, скоро придет немец, всех вас перестреляет, давно пора жилплощадь освободить», - он злобно толкнул беременную женщину, еле удержавшуюся на ногах.

                ***

Из Ольговской всех отправили поездом в Махачкалу. Дальше нужно было ехать морем через Каспий в порт Красноводска. Судов не хватало, поэтому вечером следующего дня всех погрузили на палубу танкера. Вообще-то танкер не приспособлен для транспортировки людей. Палуба танкера очень низкая, для того, чтобы волны ударяясь о борт, перекатывались через нее. Для многих  эвакуированных это обернулось трагедией. Ночью судно попало в шторм. Холодная октябрьская вода Каспия со страшной силой обрушивалась на палубу, накрывая ее обитателей. Володя начал читать рано, с трех лет, читал он и приключенческие романы, вроде "Дети капитана Гранта", "Остров сокровищ", и именно так он представлял себе страшную морскую бурю. Небо было черным, ветер такой силы, что невозможно было устоять на ногах. Чтобы не смыло волной за борт, он велел  матери, тетке и бабушке привязаться к ручке крышки наливного бака,  и, как мог, привязался сам. Несколько человек уже оказались за бортом. Конечно, никто спасательной операции не организовывал, они были обречены. Каждый держался, кто за что мог.  Худенький Володя, вцепившись из последних сил в железную скобу, судорожно съеживался, когда очередной вал накрывал его с головой. В какой-то момент  веревка оборвалась и порыв неистовой  стихии оторвал его от спасительного ограждения. Пытаясь по пути ухватиться за какие-то выступающие поверхности, за  лежащих на палубе людей, Володя с ужасом понимал, что все усилия его напрасны. Последнее, что он услышал, был истошный крик матери, как вдруг чья-то крепкая рука, схватив его за шиворот, отбросила от края палубы и подтянула к поручню металлического трапа. Ухватившись за него, Володя обернулся и увидел рослого светловолосого подростка, пытавшегося что-то прокричать сквозь какофонию бушующего моря и показывавшего глазами на поручень. Володя вцепился в металлический прут так, что побелели костяшки пальцев.  Через полтора часа, когда непогода стихла, руки, онемевшие  от холода и напряжения, невозможно было разжать.  Володя долго бродил по палубе, пытался отыскать своего спасителя, которого отчетливо запомнил, не смотря на тусклый свет судового фонаря в кромешной темноте, но так и не нашел среди спящих усталых людей.
Прибыв в Красноводск, беженцы столкнулись с другой проблемой: полным отсутствием питьевой воды и страшной жарой. Потом снова поездом в Ташкент и, наконец,  подводами до конечного пункта - кишлак Янги Базар.


***

Пятнадцатого октября было принято решение об эвакуации правительственных учреждений в Куйбышев. Ближняя дача Сталина была уже заминирована, его личные вещи упакованы в коробки и отправлены в эвакуацию. Второй день лежала Москва в дыму - жгли архивы. Власти распорядились продукты из магазинов раздать населению, чтобы не достались врагу. Жители за бесценок отдавали картины и антиквариат, выезды из города были запружены людьми - они шли на восток, не желая дожидаться прихода немцев. Мародеры грабили оставленные квартиры. Гитлер уже протрубил на весь мир, что Москва у его ног.
Гул дальней канонады заполнял комнату. Оля в темноте прижалась к матери, по щекам катились слезы:
- Мама, уходить надо. Все уходят, все бегут...
- Уходи Оленька, уходи из Москвы, иди с Мендельсонами, я не могу. Куда на восьмом месяце?
- Нет, я тебя не брошу, я без тебя никуда  не уйду, - девочка рыдала все сильней.
Мать вышла на кухню и поставила на плиту чайник.
- Пошла вон из кухни, жидовка, не видишь, я ем. Ты аппетит мне портишь! - сосед скинул чайник на пол.
- Но мне нужно вскипятить воды.
- А ну вон с кухни, скорее бы немцы вас всех прикончили! Как только они придут,
 я  лично, сука, тебя к ним отведу! - срываясь на визг, он ткнул беременную женщину кулаком в живот.
Оля, смотревшая на это из коридора, сжала губы и, накинув старенькое пальтишко, выскользнула на улицу. Темнело рано, освещение отключили уже несколько недель назад, чтобы вражеская авиация не могла найти целей. Столешников переулок лежал в кромешной темноте, дым от костров стелился низко, вдоль домов двигались темные силуэты с мешками награбленного на плечах. Десятилетняя девочка  упрямо шагала  среди мрака и хаоса, стиснув зубы.
               
                ***
Этим вечером после длинного и тяжелого дня человек,  любивший неожиданные поступки, плюхнувшись в машину, c характерным кавказским акцентом приказал:
- На ближнюю дачу.
Охрана встретила его с изумлением.
- Почему не горит свет? - удивленно спросил Он.
Часовые лихорадочно стали объяснять Ему, что дача уже заминирована, и все готово к подрыву.
- Немедленно разминируйте, натопите печку, а я пока буду работать, -  и, чуть помолчав, добавил - я из Москвы никуда не уезжаю, и вы остаетесь со мной. Москву не сдадим.
               

***

Оля подошла к центральной проходной грозного здания на Лубянской площади.
- Кудыть! - зашипел на нее часовой, когда девчонка попыталась пройти внутрь.
- Товарищ, я должна сообщить о предателях и коллаборционистах.
- О чем доложить? - опешил часовой.
- О коллаборционистах, - медленно выговаривая сложное слово, повторила девочка.
- Ладно, жди здесь, - и, зайдя в вестибюль, куда-то позвонил. Спустя десять минут  вышел невысокий мужчина в форме и переспросил еще раз:
- О чем ты хотела сообщить?
- О коллаборционистах, - в третий раз повторила она.
- Ишь, каких слов понахватались, - удивился чекист и, улыбнувшись, взял ее за руку, увлекая за собой.
Проведя ребенка в кабинет, он налил ей большую чашку горячего чая и поставил тарелку с конфетами и печеньем.
- Да не стесняйся, не стесняйся. Вон ручонки-то у тебя все синие, пей давай, отогревайся.
Она смотрела в мягкое и даже красивое лицо этого заботливого дядьки и совершенно не могла понять, почему мама с папой каждый раз вздрагивали и бледнели, когда люди в такой форме останавливались у их подъезда.
- Ну, что же ты хотела сообщить о предателях? - спросил он, когда на ее щеках, наконец,  появился румянец от горячего чая.
- Наши соседи говорят, что скоро им будет очень хорошо, потому что придут фашисты, а нас они выдадут немцам, потому что мы евреи, и тогда нас убьют, - сбивчиво прошептала Оля сквозь слезы.
- Тшшш, пионеры не плачут. Никто вас не убьет, немца в Москве не будет, это я тебе говорю! - одернул Олю чекист, присев перед ней на корточки, и держа ее за плечи, - а с предателями мы разберемся немедленно.
Они вместе вышли из здания и сели в стоящую у входа машину.
- Адрес какой?
- Столешников переулок 15, квартира шесть, - четко выпалила она.
Спустя двадцать минут в квартире по указанному адресу распахнулась дверь. Девочка зашла первой, и сама указала на комнату ненавистного соседа. НКВД-шник забарабанили кулаком в дверь, через несколько минут врага Советской власти вынули из постели и прямо в пижаме вывели из квартиры, разрешив лишь набросить поверх пальто.
- Ничего не бойся, - сказал на прощание Оле новый знакомый и, подмигнув матери, вышел.
Той же ночью в  домоуправлениях появились люди в форме НКВД. Управдомы, поверившие в безвластие, были арестованы и расстреляны, утром по всему городу брали мародеров и грабителей.


***

В кишлаке Володину семью поселили в заброшенном покосившемся глинобитном домишке. Мать - служащая, получала четыреста граммов хлеба, остальным, как иждивенцам, полагалась по двести пятьдесят. От постоянного чувства голода у Володи порой кружилась голова, деятельная натура его не могла с этим мириться. Природное любопытство привело его как-то на окраину  к сельской  кузнице, откуда с утра до вечера разносился мерный стук молота. Постояв несколько дней за спиной кузнеца  и с восторгом наблюдая за тем, как снопы оранжевых искр рассыпаются по полу, Володя решился:
- Дядя Оскар, возьмите меня в кузню к себе. Я буду делать, что скажете, возьмите, не пожалеете.
- Ладно, я буду давать тебе сто грамм хлеба в день, будешь ночью водить на пойку лошадей, которых приводят на ковку, убираться в кузне, утром перед моим приходом разжигать топку и чистить меха.

Теперь днем он работал на огороде, а ночью убирался в кузне и поил лошадей, кроме того, часто утром не уходил домой, а оставался рядом с кузнецом, с интересом наблюдая за тем, что тот делает. Спал Володя по три - четыре часа в день, иногда сам удивляясь, откуда у него такая ослиная выносливость.
Как-то поймав внимательный Володин взгляд, старый кузнец, усмехнувшись, подначил, кивнув головой на молот:
-Ну, что ты уставился, сколько не смотри, а пока в руке не сожмешь, не научишься. Иль боязно?
Володя молча подошел и, ухватив обеими ручонками молот, замахнулся, стараясь точно повторять заученные движения Оскара. Снайперски опустив боек ручника на распластанную подкову, мальчик оглянулся на кузнеца.
- Давай, парень, не боись, - одобрительно кивнул тот.
Володя снова и снова замахивал молот, высекая фейерверк огненых брызг, и уже не замечал ни наливающей руки тяжести железа, ни удивленно-восхищенного взгляда учителя. Тот смотрел, как ловко этот странный изнеженного вида мальчуган орудовал инструментом и с трудом верил своим глазам. Сколько лет он мечтал о таком ученике, чтобы передать секреты ремесла, но никто из местных пацанов, приставленных председателем в помощники, этому эвакуированному и в подметки не годился.
Расцвела душа сурового кузнеца, нарадоваться не мог на своего подмастерья.  А мальчишка уже пробовал сложные и тяжелые операции выполнять. И хоть порой шатало Володьку от молота, который больше него весил, и ноги подкашивались от того, что  забыл он, когда последний раз высыпался, но глаза все равно горели, и с вопросами не унимался.  Уже вроде  все секреты кузнечного дела старый мастер рассказал, всему, что знал научил, а мальчуган угомониться не мог:
- Дядя Оскар, а можно, когда ты уходишь вечером, я в кузне работать буду?
- Оставайся... смотри только, не загнись совсем.

Стал Володя ночами ковать финки да прочие причудливой формы ножи. Здорово получалось! Клинки у него как зеркало были отполированы. Только цветом они были  черным, а не серебряным как принято,  оттого, что верхний слой  он делал из стали высокоуглеродистой. Поэтому клинком этим гвозди да болты рубить можно было, а чтобы от боковых напряжений полотно не ломалось - нутро ковал из мягкой стали. Красота! Одному ножик продал, другому – и  потянулась вся шпана местная, да и не только местная, даже приходили из соседних кишлаков. Каждую ночь теперь Володя стоял у горна,  хлеб больше брать у кузнеца не было нужды, да и дома все были сыты.   Знаменитыми Володины клинки стали - уже как-то раз три тысячи за нож предлагали. Целое состояние! Хлеб на базаре стоил триста рублей за буханку. 
В один из дней  у кузни остановился новенький автобус – красивый такой, низ - синий, верх - голубой. Из машины вышел узбек в аккуратно подогнанной синей форме.
- Значит, НКВД, - догадался Володя.
Прошел мужчина мимо мальчугана в кузню. Достал из сумки полевой нож с клинком вороного цвета и к Оскару обратился:
- Твоя работа?
Пожал плечами кузнец, чем такой интерес вызван у грозной службы?
- Нет его,- ответил, махнув рукой на мальчишку.
Человек в погонах  подошел к Володе и недоверчиво окинул взглядом сверху вниз:
- Значит, твоих рук дело?
- Моих, - ответил Володя, не опуская глаз, - а что?
- Хороший нож, я хочу, чтобы ты сделал еще один, для начальника большого надо, в подарок… Я вернусь через неделю – не дожидаясь ответа, сказал на прощание , повернулся  и уехал.
- Кто это был, дядя Оскар?
- Не знаю точно, из райцентра видимо. Смотри Володька, огребешь ты неприятностей на свою задницу с этими ножами.
***
Уже и мать прибегала взволнованная - третий день сына дома нет. А он в кузне сидел, над своим шедевром трудился.
Решил остановиться на простой геометрии: вся красота - она ведь в скромности. Заточка обоюдоострая… ну, с заточкой еще повозиться предстоит. Лучше точить так, чтобы кромки сходились под углом двенадцать градусов, а уже режущую кромку точить под тридцать градусов. Если же все полотно точить так, нож всегда тупой будет, не наточить, чтоб волос резал, чтоб шелк на клинке под собственным весом расходился. Пожалуй, так двенадцать градусов схождение и оставим... Но двенадцатиградусная кромка хрупкая очень, выкрашиваться будет, сколы могут появиться...
 Хотя, -  рассуждал Володя, - оружие это делает не для фехтования и не для боев, поэтому и сколам взяться неоткуда будет, а вот остротой  клинка каждый похвастаться захочет. С рукояткой и ножнами возникли проблемы. Он бы из золота их сделал, да где же он здесь в кишлаке золото-то найдет! И дереву красному тут взяться было неоткуда, с трудом буковый брусок нашел, на целую буханку выменял!
Смотрел Володя, сам себя нахвалиться не мог: так клинок отполирован - в темноте светится! Глаз не оторвешь! Ручка удобная, точно под кисть выбрана, ножны из бука полированного, и узоры геометрические на них и на рукояти выжжены.  Даже жаль стало отдавать такую работу, как родное существо полюбил он свой нож, всю ночь крутил его в руках, наводя последний лоск.

***

- Что, Абрам, готово?
Взял важный гость в руки кинжал, из ножен выдернул, причмокнул.
- Ну, молодец, Абрам!
- Меня зовут Владимир.
- Да кто тебя спрашивает, ишь тоже мне Владимир! Хе, Владимир, понимаешь… ты шнобель-то видел свой в зеркале? Какой ты Владимир! Абрам ты самый настоящий. Ладно, не обижайся, держи.
Он протянул ему сетку, в которой лежала, как показалось Володе, огромная палка колбасы и повернулся к своему автобусу.
Как давно он не ел мяса! Как  мечтал о нем!
- Спасибо.
Помолчав, уже в спину чекисту, тихо сказал:
- Мне нужна коза.
- Чего тебе нужно? Да как ты смеешь, наглец!
- Мне, правда, нужна коза, - тихо повторил Володя, глядя своими бездонными глазами.
Тот вдруг дико расхохотался:
- И сколько же она стоит?
- Десять тысяч.
Помедлив, человек достал из внутреннего кармана деньги, отсчитал и протянул Володе:
- Ну, ты и наглец!
- Да, и еще! - крикнул он, уже забираясь в машину, - кончай свое производство. Уже два твоих изделия в делах об убийствах лежат. Смотри, привлечем, как соучастника!

Домой он пришел поздно вечером. Мать уже вернулась с работы, бабушка с теткой тоже были дома. За собой Володя вел козу, купленную на рынке. Этим же вечером у них с матерью состоялся серьезный разговор. Она умоляла его больше никогда не ходить в кузню, не водиться с местной шпаной и, уж тем более, держаться подальше от людей в синей форме. Володя под натиском материнских слез, да и помня слова своего грозного заказчика,  пообещал больше не делать ножей.

***

Всю ночь Москву заметало пургой.  Было еще очень темно за окном. Она, спрятавшись под одеяло, ежилась в кровати, когда услышала крики соседских ребят:
- Олька! Олька!
Выглянув в окно в одной нижней рубашке, спросила:
- Ну чего?
- Бежим скорее на Красную площадь! Там парад! - на ходу прокричали мальчишки и убежали.
Вскочив и наскоро хлебнув кипятку с горбушкой хлеба, Оля накинула пальто и побежала на главную площадь страны.
Чем ближе она приближалась к Кремлю, тем непонятнее и страшнее ей становилось.
"Неужели немцы заняли Москву? Откуда столько народу?"
 Наконец, она подбежала к зданию ГУМа.
Задрав голову, Оля смотрела туда, где вдалеке на трибуне еле виднелась фигурка маленького человека. Его лица нельзя было различить, но она знала, это Он.
Девочка смотрела, и по ее замерзшим щекам вдруг потекли теплые слезы.
- Чего рыдаешь? Это же Сталин! Сталин! Значит, мы победим, значит, Москву не сдадут!- ткнул ее в бок, оказавшийся рядом, знакомый пацан.
- Я знаю, знаю, - всхлипывая, пробубнила она и почувствовала, как  страх за себя и мать, сжимавший сердце последнее время, понемногу отпускает...

***

Все следующие дни Володя занимался огородом и пас козу.  Вообще, если кто-то думает, что пасти козу плевое дело, то он очень ошибается. Володя на всю жизнь запомнил: нет более вредного и шкодливого животного, чем коза. Стадо коров пасти легче, чем одну козу. Вы можете предложить ей лучшие сорта горных трав, но полезет она все равно за той, что растет в огороде у соседа.
В сорок третьем  семья переехала Ташкент. Там Володя поступил помощником токаря на минный завод, и, со свойственным ему любопытством и тягой к познанию, всерьез принялся изучать работу токарных станков.


                ***

Утро четвертого марта  сорок четвертого года взбудоражило все семейство Хавинсон. До американского континента яростные раскаты второй мировой войны докатывались еле слышимым эхом, но заявление  девятнадцатилетнего сына Джонатана всерьез обеспокоило родителей. Отец вот уже несколько минут стоял у окна, глядя на безлюдную в это время дорогу к пляжу, не проронив ни слова. Остальные молча сидели за столом - никто не осмеливался прервать его размышления. Постояв еще какое-то время в нерешительности, Бенджамин Хавинсон распахнул балконную дверь, и в комнату ворвался свежий атлантический воздух:
- Нет, это невозможно! Ты никуда не поедешь.
- Отец, - тихо, но с пугающей твердостью в голосе - начал Джонни, – я принял это решение и не собираюсь от него отступать. Я знаю, что причиняю этим вам с мамой боль, но ты должен понять меня, я долго размышлял, прежде, чем  записаться добровольцем в армию, но  после того, что я услышал от еврейских беженцев из Европы, которых мы встречали в феврале, ничто не может меня остановить. В  июне, после учебной подготовки нас отправят открывать второй фронт.
- Но, послушай, судьба этих людей меня волнует не меньше, чем тебя. Каждый день я молился, чтобы русские и англичане как можно быстрее разгромили фашистов и остановили этот чудовищный геноцид, а теперь, когда вступает американская армия, думаю, у Гитлера нет шансов. По-моему, здесь от тебя будет больше пользы. Я ни слова не сказал тебе, когда ты посреди года бросил занятия в университете и примчался, чтобы работать в «Объединенном призыве». Эти люди, бежавшие сюда, прибывают без денег, порой без документов, лишенные самого необходимого, и, мне кажется, что твоя помощь им больше пригодилась бы здесь.
- Отец, как ты можешь так говорить? Ты же сам слышал их, ты  знаешь о фабриках смерти по всей Европе!  Я не хочу и не могу отсиживаться здесь. А что касается беженцев, то, очевидно, что они больше нуждаются не в моем непосредственном участии, а в твоей финансовой помощи. К тому же, Дженни уже вполне способна меня заменить.
- Но Джонни, – не унимался отец.
- Все, хватит, - Мириам знаком попросила мужа замолчать – сынок, это самая тревожная новость, которую я  могла бы услышать, ты знаешь, что ты для меня значишь. Ты – вся моя жизнь, и сна мне теперь не будет, но я горжусь твоим решением, - она тяжело вздохнула и подошла к сыну -  в конце концов, хотя больше всего на свете я хотела бы, чтобы ты остался дома, на твоем месте я поступила бы так же!
В воздухе снова повисла пауза, и лишь четырнадцатилетняя сестренка Дженнифер, потянувшаяся к вазе с конфетами, кажется, не осознавала отчаянности такого шага. Для нее  старший брат уже был героем, и ей не терпелось увидеть его в военной форме.


***

- Теть Марусь, а можно я попробую на твоем станке?
- Ой, Володя, конечно! А я передохну пяток минут…
Рабочая смена у Маруси длилась двенадцать часов, потом бегом домой, а там тоже дел невпроворот: хозяйство, двое малых детей.
Отошла она от станка, присела на топчан в углу цеха, да и провалилась в сон. Провалилась мгновенно, так, как проваливается парашютист, шагнувший за борт. Гудели вокруг моторы, станки визжали так, что уши закладывало, но Маруся не слышала ни орущих станков, ни металлического визга, не чувствовала она вибрации, и только дальше несло ее в манящую черноту сна.
- Тетя Маруся! Тетя Маруся, просыпайся!
Открыла Маруся глаза. Что за черт! Присела на минутку, а мальчишка уже в бок толкает.
Вынырнула на мгновение из сна - чего тебе? – хочет спросить, а сон назад тянет: видит она кучерявую голову и снова в темноту  проваливается.
-Тетя Маруся, да просыпайся же, смена кончилась!
Как током шарахнуло от его слов! Должна была Маруся за смену отфрезеровать тридцать колпаков для минного детонатора. Если план не выполнить и двадцать девять сдать - могут вкатить строгий выговор, а если двадцать восемь - то и вовсе посадить за саботаж и срыв плана военного  производства. Подошла она с провалившимся сердцем к ящику для готовых изделий и почувствовала ту же звериную тоску, как тогда в тридцать седьмом, когда дождливой осенней ночью пришли за ее мужем. Наутро соседи здороваться перестали, хорошо, что дети, совсем маленькие еще – младшему только три месяца исполнилось, не понимали… 
А сейчас никак нельзя ей было детей сиротами оставить.
Сжалось все внутри, зажмурились глаза, и не было сил разомкнуть веки, страх, как цементом сковал. Неимоверным усилием распахнула их Маруся и… ахнула, глазам своим не могла поверить. Пересчитала – тридцать два. Размеры сверила, все точно сделано, так, как и положено.
- Как по батьке-то тебя, сынок?
- Лазаревич.
- Спас ты меня, Лазаревич, не знаю, как и благодарить. Ну, дай тебе Бог!



***

Этим августовским утром Бенджамин и Мириам, одетые во все темное, уже собирались уходить.
- Дженни, разве ты не пойдешь с нами на молитву?
- Нет, пап, сегодня прибывают новые беженцы из Европы, я с ребятами из «Объединенного призыва» должна встречать их.
- Но сегодня «Девятое ава», день наивысшей печали для нашего народа. В этот день были разрушены оба наших Храма.
- Знаю, но люди, которые прибудут сегодня, тоже полны печали, им потребуется помощь.
Бенджамин недовольно покачал головой и распахнул дверь, когда к дому подъехала черная машина, из которой вышли двое мужчин. Один был одет в строгий черный костюм, на другом была военная форма.
Протянув конверт, человек в военной форме сглотнул и  с видимым усилием тихо произнес:
- Сэр, Ваш сын героически погиб во время высадки в Нормандии, Америка гордится им.
Мириам, издав животный крик, упала  навзничь, потеряв сознание. Бенджамин  так и продолжал стоять, безвольно опустив руки вдоль тела и уставившись пустынным взглядом в лицо офицера. По щекам Дженни хлынули слезы, и, метнувшись к военному, она вырвала у него  конверт, протянутый ее отцу.




***
Закончилась первая смена в механическом цехе, позади двенадцать часов непрерывного гула, перемежающегося высокими визгливыми нотами токарно-режущих станков. Старший  мастер фрезерного участка Кожевников уставшей походкой, тяжело припадая на раненую правую ногу, осматривал начавший немного остывать к вечеру раскаленный нещадным ташкентским солнцем ангар. Все рабочие места уже убраны и подготовлены к следующей рабочей смене, только в дальнем углу на шпоночно-фрезерном станке худой кучерявый паренек увлеченно что-то замеряет штангенциркулем.
- Володя, ты  что, не наработался?
- Да я,  Иван Михайлович, понять хочу, можно ли повернуть заготовку таким образом, чтобы и канавку стружка не забивала, и размеры не сбивались…
- Ну, ладно-ладно,  изобретатель, давай, иди уже домой, а то и так ветром, поди, сдувает – ласково подтолкнул мастер парнишку.
Тот переступил, сделал было шаг, но вдруг как-то неловко подвернул ногу и свалился на кучу ветоши.
- Вот черт, онемела – Володя принялся  яростно растирать затекшую ногу.
Кожевников неуклюже подхватил его подмышки и помог дойти до раздевалки, приговаривая:
- Весу в  тебе, как у комара, как ты только  болванки от пола поднимаешь…доходяга…
И только когда  Володя уселся на лавку возле своего шкафчика, мастер, покачивая головой  и бормоча что-то себе под нос, вышел из цеха.

***

Советские войска форсировали Днепр и отогнали врага до самой границы. Украина была полностью освобождена. Пришло время собирать вещи и возвращаться домой.
Старший мастер токарного цеха Кожевников Иван Михайлович очень привязался к  худому  курчавому мальчишке, поэтому не мог не придти  попрощаться. Единственный сын Ивана Михайловича погиб на фронте еще в начале войны, и Володя за это время стал ему не просто другом и учеником,  а родным человеком.
Мастер прошел в комнату, повернулся лицом к его матери, помолчал несколько секунд и, сдерживая волнение, сказал:
- Твой сын будет великим токарем!
Женщина закрыла лицо руками и заплакала:
-Володя ведь не ходил в школу! У нас в семье все были образованными: и дед его, и прадед, а у нас с отцом и вовсе высшее образование.
Мастер ничего не сказал, повернулся и вышел.

***

Он стоял на пороге кабинета директрисы школы в военной форме с заколотым пустым рукавом при всех орденах, полученных на трех войнах:
- Дайте Либерману справку, что он учился у вас пятый, шестой и седьмой классы.
- Простите, я не могу ему дать такой справки, ведь он не учился!
- Но поймите, он талантливый парень, он все наверстает, и потом, он ведь не баклуши бил, а работал на военном заводе, где делал норму взрослого рабочего!
- Я все понимаю, но и вы поймите – это же противозаконно!
- Да отстань ты со своим законом! – вспылил мастер - я на фронте этот твой закон защищал, был ранен, контужен, переведен сюда, сутками не выходил из цеха, с такими вот мальчишками, как Володька, делал план, партия и правительство наградили меня орденами, и вот я стою перед тобой и прошу!
- При всем уважении к Вам, я не могу ему дать подобной справки.
- Ах ты, сукина дочь!- он тяжело опустился на стул — прости...я прошу, не надо ломать парню жизнь…

***

Вернувшись в Херсон, Либерманы  с удивлением обнаружили, что в квартире расположилась семья с тремя детьми и парализованным дедушкой. На пороге стояла   простоволосая усталая женщина с красными от стирки руками. Она  и рассказала, что их дом был разрушен при бомбардировке, и месяц назад в горисполкоме выдали ордер именно на это жилье. Растерянные женщины застыли друг против друга, не зная, что предпринять. Пауза затянулась. Бабушка устало опустилась на чемодан, тихо причитая: «Что же делать, что же делать...»
- Пошли в жилконтору, - дернул Володя мать за руку и, не дожидаясь, зашагал по ступенькам вниз.
В жилконторе им «популярно» объяснили, что, так как оплата за квартиру в течение 3-х лет не производилась, то и право на жилье семья Либерман потеряла.
; Но мы же были в эвакуации, а  здесь хозяйничали немцы — изумленно пробормотала мать Володи.
; Это ничего не значит — ядовито возразила толстая управдомша — кто хотел, договаривался заранее и оставлял деньги, а не драпал, сломя голову от страха. 
; И что же нам теперь делать? - с вызовом спросил Володя, стараясь не обращать внимания на колкость.
; Не знаю-не знаю — управдомша  злорадно окинула взглядом усталых женщин и сжавшего губы дерзкого подростка — идите в горисполком, может, вам другое жилье дадут — и хмыкнула напоследок.               
В приемной жилищного отдела горисполкома  сидело человек пятнадцать таких же горемык с чемоданами. Когда, наконец, подошла очередь, и мать с Володей зашли в кабинет,  они увидели за столом усталого седого фронтовика с обожженным лицом. Молча выслушав их историю, он так же молча написал что-то в блокноте, вырвал из него лист и сказал: «Поставьте на мою подпись печать у секретаря и идите по указанному здесь адресу. Там две комнаты, правда, без удобств, вас сейчас четверо, ничего другого все равно предложить не могу. Когда вернется с фронта хозяин, будет видно, может что-нибудь получше подберем.

                ***

Первого сентября Володя пришел в 8 класс новой школы, так как та, в которой он учился до войны, была разрушена во время боев за город. В 1943 году в школах ввели раздельное обучение мальчиков и девочек, поэтому в классе сидели, сверкая свежевымытыми и свежеподстриженными вихрами двадцать мальчишек. На последнем уроке Володю вызвала к доске учительница математики: «Ну, ребята, давайте освежим в памяти, на чем мы закончили занятия в прошлом году. Сейчас новенький расскажет нам о положительных и отрицательных числах, чем они отличаются друг от друга, а для наглядности нарисует численную ось».   
- Ну что же ты, бери мел, пиши.
Мальчишки, перешептываясь, оглядывали новенького. Володя сжался от стыда и унижения, он понятия не имел, о чем говорила учительница. Фальшивая справка, выпрошенная для него Кожевниковым, знаний в голове не прибавляла.
- Либерман, в чем дело, ты что, не знаешь?
Володя помотал опущенной головой.
; Так... ну, тогда... приведи пример простых дробей... не знаешь?! напиши уравнение с одним неизвестным...тоже мимо?  Замечательно! Чем же ты занимался в эвакуации, гусей пас? - под взрыв смеха одноклассников закончила учительница.
; Снаряды точил! - с пылающими щеками он выскочил из класса и, сжимая веки, чтобы не заплакать, бросился вон.
После звонка ватага ребят заскочила в туалет. Долговязый Женька, дружески хлопнув Володю по спине, позвал с ними на пустырь испытывать новый пистолет, найденный вчера в окопе за городом. После того, как из Херсона выгнали немцев, местные мальчишки все свободное время проводили на полях недавних боев, отыскивая всевозможное оружие разных калибров. У каждого уважающего себя пацана был целый арсенал, частью которого обменивались, разыгрывали в расшибалку и даже дарили на День рождения.

                ***
Услышав стук в окно, Володя выскочил на крыльцо. Веселая гурьба одноклассников уже заворачивала за угол дома, и только Женька, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, дожидался друга:
; Да брось ты свои учебники, айда с нами. Витька нашел новенький «вальтер» и целую обойму к нему, идем на пустырь, он обещал всем дать стрельнуть.               
Володя растерянно оглянулся на разложенные на столе книги. После школы до самой ночи, затирая учебники до дыр, он сидел, нагоняя программу. Но в этот раз искушение было слишком велико — отказаться почувствовать в руке тяжелый холод настоящего «вальтера» - было выше его сил. Крикнув матери, чтобы не волновалась, он следом за Женькой побежал догонять приятелей.

                ***
- Ну что, Либерман, последнюю контрольную ты написал очень неплохо. Выходи к доске, посмотрим, как ты будешь себя чувствовать с ней один на один, не прячась за спины товарищей, - учительница с ехидцей протянула ему мелок — реши написанные уравнения, вслух объясняя свои действия.
Когда мел бойко застучал по доске, а Володя начал подробное объяснение, математичка удивленно обернулась и с интересом смотрела на ученика, так быстро наверставшего чудовищный провал в учебе.
; Так-так, молодец, решил все правильно, а теперь вот такой пример посложнее попробуй — она что-то быстро написала на доске.               
Володя, на мгновение задумавшись, дописал ответ.         
Учительница озадаченно сверила решение со своим, записанным в тетради и протянула:
; все верно...Ну, а вот такую задачку, сможешь? — женщина вошла в азарт, и ей уже самой стало интересно насколько мальчишка смог наверстать упущенное.
Володя что-то быстро начал писать на доске, задумался, стер, снова написал, снова стер, наконец, обернулся и, виновато улыбнувшись, пожал плечами:
; я пока в этом месте не очень понял...
Учительница, похлопав его по плечу, подтолкнула на место:
- да ты и так у нас просто молодцом! Последняя задача была из следующего материала, — она хитровато подмигнула — я вам его завтра буду объяснять.

К концу девятого класса Володя был уже одним из лучших учеников. Выпускные сдал на отлично. Нужно было думать, куда поступать.

                ***
В редкие дни, когда Женька приглашал Володю к себе домой, он всегда с радостью бывал у них. Отец Женьки был известным в Херсоне хирургом. Его домашний кабинет просто поражал обилием книг. Володя как завороженный листал анатомический атлас, засыпая главу семейства бесконечными до неприличия вопросами.
- Геннадий Борисович, так что же, кость сверлят прямо насквозь?
- Ну да, и в отверстии фиксируют спицу.
; А потом?
; А потом, когда кость срастается, спицы извлекают. Человеческий организм сложная и самовосстанавливающаяся машина. Знаете мальчишки, а я по хорошему завидую вам.  Вы живете в удивительное время. Наука стоит на пороге грандиозных открытий. Мое поколение сделало важные шаги в медицине, но вашему поколению предстоит расширить эти знания, раскрутить сложную и удивительную машину человеческого тела на винтики, понять, как она действительно работает.
Володя, не отрываясь, разглядывал разворот со схемой кровеносной системы.
- Представь, все эти артерии вплоть до мельчайших капилляров разносят с кровью кислород и топливо к тканям, а вены отбирают углекислоту и продукты жизнедеятельности  24 часа в сутки, 365 дней в году. Если происходит порез или ссадина, тромбоциты запечатывают рану, а лейкоциты, безошибочно определив вторжение микробов, бросаются на их уничтожение, погибая в этой борьбе как двадцать восемь панфиловцев. Мы этого даже не замечаем, когда атака отбита, и болеем, если их сил не хватает.
- Геннадий Борисович, а как они узнают, что микробы это враги?
- А вот это еще предстоит выяснить.  Знаешь что, а заходите в четверг с Женькой ко мне в госпиталь после пяти, я покажу вам в микроскоп, как выглядят микробы.
Володя стал просто одержим медициной, видел себя только врачом - ученым и экспериментатором.
; Володя, почему ты так поздно? Когда ты собираешься делать уроки?
; Мама, я их уже сделал в школьной библиотеке. Мы сегодня с Женькой были у его отца в госпитале. Кстати, мам, а ты знала, что везде - на руках, на столах, на тарелках, даже только что вымытых, на самой чистой поверхности миллионы и миллионы микробов! Я их видел сегодня сам в микроскоп! Все решено: у меня приличный аттестат, я хорошо подготовлен. Не сомневаюсь, что сдам экзамены в медицинский на отлично! Вот и Женькин папа советует...
- Нет, Володенька, мы как раз говорили сегодня на эту тему с Адой. В Одесском медицинском не дают общежития, а у нас нет денег, и мы не сможем тебе помочь снимать жилье.  Да и стипендия в гражданском вузе маленькая: даже если снимать самый плохонький угол с кем-то напополам, ничего не останется. А у нас никого нет в Одессе, тебе не у кого будет остановиться. В общем, нам не потянуть учебу в медицинском. Ада говорит, что нужно поступать в мореходку. И стипендия там, как у военных, повышенная и общежитие бесплатное.
- Мама, ну какая еще мореходка?! Там же казарменное положение и военная дисциплина! Я не пойду в мореходку. Я вообще тогда не пойду учиться.
- Володя, разве не здорово быть моряком?
- Нет, не здорово. Я же сказал, что хочу быть врачом.
; Я понимаю, но если тебе категорически не нравится наш педагогический, то в Одессе остается только мореходка или водный институт. Общежитие предоставляют только там.
                ***
Всю неделю Володя пребывал в подавленном состоянии. Не было даже желания продолжать учиться. Он совсем было потерял всякий стимул. Однажды после школы забрел в городскую библиотеку:
- Простите, а у вас есть книги про порт?
- Про какой порт?
- Про морской... или речной. Вообще какие-нибудь книги про порт, портовые машины,  их устройство?
- Сейчас поищем... вот... не художественные книги, ведь так?
- Нет, не художественные.
-Есть про портовые краны. Будешь читать?
; Буду, спасибо. Я сяду в зале, но если Вы найдете что-то интересное, махните мне, пожалуйста.
Преодолевая апатию, Володя начал листать том. Страница за страницей, ему открывался удивительный мир сложных портовых машин, пронизанных километрами электрических кабелей, сходящихся к релейным каскадам, подобно нервным волокнам, сплетающимся в спинной мозг, опутанных гидравлическими шлангами, словно кровеносными сосудами. Лишь когда библиотекарша деликатно похлопала его по плечу, сообщая, что библиотека закрывается, Володя оторвался от чтения.
; Что ж, значит водный, - решил он, захлопывая книгу.

Глава 2

На первых лекциях в институте Володя изо всех сил напрягался, пытаясь понять преподавателей. Сидел и сам себе удивлялся, вроде способный к учению был всегда, а тут вдруг резко поглупел - так за предыдущие два года устал организм от учебы, что сознание непроницаемым для знаний стало, словно линия Маннергейма, и никакой силы воли не хватало, чтобы пробиться сквозь эту защиту.  Решил он не ходить больше на лекции. А какой смысл? Бывает, что объестся человек, например, апельсинами, и такая аллергия  у организма вырабатывается, что не принимает он их больше совсем, вот и с учебой, видимо, это случилось.

***

Шел как-то днем Володя по улице и, увидев надпись «Народный суд», решил зайти. А там как раз было открытое заседание – судились соседи по коммунальной квартире. Из-за чего был спор, непонятно, начало-то он пропустил. Когда зашел, судья - пухлая одесситка, рассматривала вещественное доказательство – кастрюлю с супом, в которую соседи всякого мусора набросали. А надо сказать, суд в Одессе, это не суд где-нибудь в Москве. Суд в Одессе - это театр комедии и трагедии сразу,  это действо уникальное, здесь люди не сдерживают своих эмоций, плачут от смеха и страданий, чаще конечно от смеха, но бывают здесь и драмы такой остроты, что Шекспиру  не выдумать.
Вот только «актеры» играли так, что Станиславский бы лопнул от  зависти.
Ходил теперь Володя в суд каждый день. Театры ему больше были не интересны, там лживо все казалось, поддельно как-то. На всякие дела он в суде насмотрелся: и разводы наблюдал и примирения. Однажды очень интересное дело слушал, которое даже вошло потом в учебники по юриспруденции. В конце сороковых в стране, как, впрочем, и последующие тридцать лет, был страшный дефицит практически всех товаров, особенно  тканей, и цены на отдельные виды на черном рынке порой в десять, а то и в двадцать раз превышали государственные. Некая одесская артель шила детских плюшевых мишек. Плюш брали по государственной цене на складе, лимит – на триста мишек в месяц. Мишек шили, сдавали в магазин, потом через своих людей скупали все игрушки в магазинах назад, снова плюшу у государства закупали, мишек снова в магазины сдавали, а материал по ценам черного рынка в двадцать раз дороже распродавали. И снова круг. Если какую игрушку и покупали мамаши для своего любимого чада, этот экземпляр и дошивали, материал все равно каждый раз оставался. Таким образом, они несколько лет работали и только деньги лопатой гребли. Погорели, как все великие разведчики - на случайности. Продавщица, молодая девчонка, нечаянно перьевой ручкой поставила  кляксу на лапе, испугалась, что у нее из зарплаты вычтут, и старательно сбагрила этого медведя покупателю при первой же возможности. Очень удивилась девочка, когда та же игрушка через некоторое время снова к ней вернулась. Рассказала она обо всем знакомому курсанту. А времена тогда были не простые, народу всюду вредители мерещились. Решил парень, будто шпионы шифровки в плюше передают. Он провел собственное расследование, пометил всех медведей аккуратненько, а когда они все меченые вернулись, кинулся в НКВД.
Володя неделю на слушания ходил, очень интересно было. Все-таки придумают же люди! Но наглядно показало дело - не бывает идеальных преступлений. Даже гений может погореть на случайности.
Но время шло, суд - это, конечно, очень интересно, но от сдачи сессии исправное посещение народного суда не освобождало. Сессию Володя сдал еле-еле, что называется «на брюхе прополз», точнее на шпаргалках. Второй семестр он уже учился, как положено. Полугодичного отдыха хватило, чтобы напитаться сил.
Пришло долгожданное лето, каникулы - время ехать домой.

***

Дома обстановка была очень напряженной: отец на фронте был несколько раз ранен и контужен, и сейчас у него медленно, но верно «ехала крыша»: он был раздражителен, часто выходил из себя, бывали случаи, когда кидался на мать без малейших на то оснований. Конечно, нужно было относиться с пониманием к этой ситуации, помнить о тяжелой контузии, нужно было осознать, это поведение – результат болезни, но категоричный Володя видел в этом только несправедливость и дурное обращение с матерью, а в причинах не хотел разбираться. Однажды, когда отец в очередной раз поднял на мать руку, он подошел, посмотрел ему в глаза и сказал:
- Я тебя предупреждал, чтобы ты так больше не делал?
Папаша Лазарь широко открыл рот, но слова не вылетели из его горла, их остановил кулак сына, врезавшийся в живот, и со стекленеющим взглядом он молча повалился на пол, судорожно хватая воздух.
- Володя, ты что!
- Сынок!
Тетка с матерью кричали нечто невразумительное, пытались успокоить и оттащить его, закрывая Лазаря своими телами, хотя Володя вовсе не собирался продолжать расправу, а сам в растерянности пытался поднять лежащего на полу отца.
После этого отец и вправду перестал кричать на мать, он больше вообще ни с кем не разговаривал, не общался, не садился за стол. Словно тень бродил по квартире, иногда, когда он сидел в углу, было слышно его тихое бормотание на святом языке. С утра до вечера он читал наизусть псалмы Давида, но ни Володя, ни кто другой не понимали этого бормотания. Эти слова звучали, словно из другого мира, другой, давно ушедшей эпохи, приплывали из того времени, когда он четырехлетним мальчишкой с огромными ясными глазами бегал между скамейками синагоги, теряя ермолку. Эти слова приплывали оттуда, где мужчины с библейскими лицами надевали непонятные коробочки на голову и накручивали такие забавные ремешки на руку, накрываясь большими белыми полотенцами. Но этот ребенок уже давно вырос и забыл слова святого языка. Теперь у него, как и у остальных, была другая религия. Теперь, как и миллионы других советских граждан, он должен был поклоняться святой троице – Марксу, Энгельсу, Ленину и славить великого апостола – Сталина.
Избегая домашнего дискомфорта, Володя много времени проводил со своими школьными приятелями, хотя порой с ними ему было скучновато.
В середине августа из Москвы приехала погостить старинная мамина подруга со своими дочерьми.
-Володя познакомься, это Оля, а это Маша.
Перед Володей стояли симпатичная серьезная девушка с черными волосами и округлыми, мягкими чертами лица и озорная кудрявая темноволосая девочка лет семи.
- Очень приятно.

***
С Ольгой они проводил дни напролет: гуляли по городу, ходили на пляж, плавали на многочисленные необитаемые и дикие острова днепровских плавней. Он рассказывал ей о своих приключениях в Средней Азии - как сражался со сворами собак, когда воровал яблоки, как ковал ножи, как играл на ташкентском базаре в орехи, принося домой в голодное суровое время каждый вечер мешок грецких орехов. Он умел рассказывать, а она слушала, смотря на него большими зелеными глазами, то смеясь, то удивляясь услышанному, но все чаще они оба, замолкая, смущенно смотрели друг другу в глаза, не зная, что сказать. Домой они приходили очень поздно. Это не могло не беспокоить их родителей, и мягко, но настойчиво их просили брать с собой на прогулки Олину сестренку. Конечно, наивно было думать, что Володя позволил бы себе «лишнего». Дело было даже не в воспитании, откровенно говоря, при полном бесстрашии и уверенности в себе, он был очень застенчив с девушками. Но родители все же волновались, и потому теперь всюду с ними была Маша, как некая, довольно странная, гарантия непорочности их отношений.
В августе вода в Днепре - как парное молоко. Да и деньки стояли ясные и теплые, большую часть времени компания проводила на пляже, а главное, Маша в воде все время плескалась, разговору не мешала.
- Сейчас в Москве такой антисемитизм, просто ужас. Мама боялась, что меня в институт не примут, но я все же поступила. Говорят, какая-то мизерная квота есть, так вот я, наверно, в нее и проскочила.
- Как в царской России, видимо, скоро черту оседлости введут.
Он пытался шутить, только почему-то Оленьке было не смешно - в Москве еврейский вопрос в конце сороковых стоял несколько острее, чем на Украине.
- Володя, ты зря улыбаешься, в Германии тоже начиналось постепенно, а потом людей газом травили и жгли в печах.
-  Знаю, но мы же не в Германии. Я не чувствую здесь особого антисемитизма, да и потом Сталин не антисемит. Я слышал, что до войны здесь в тюрьму сажали только за слово «жид». Даже анекдот такой ходил:
«Подходит один мужик к другому и спрашивает:
- Ты что здесь делаешь?
А тот отвечает:
- Да вот, трамвай подъеврееваю...»   Правда, после войны все несколько изменилось. Как-то я проходил мимо одного двора по дороге в школу, меня мальчишки «Зямой» стали дразнить и камни бросать. Я тогда завернул в газетку стальную трубу, и в очередной раз, проходя мимо этого двора,  ударил одного по плечу газеткой.
- И что дальше?
- А дальше он упал как подкошенный, я, видимо, ему ключицу сломал. Больше не дразнили.
- Не знаю я, чем это все кончится, по моему это все идет к… Смотри, вот поганка, только что была в воде, а уже где-то спряталась!
Посмотрел Володя на реку, а Машиной головки нигде не видно. У Володи екнуло сердце -  не похоже, чтобы баловалась девочка. Рванул к реке, ноги песок, словно миксером взбивают.  Врезался, как торпеда в легкую днепровскую волну. Увидел под водой девочку, подплыл  в два гребка, схватил ее и на берег, а она уж не шевелится. Представил Володя, как домой придет и скажет матери: «Утонула ваша дочурка» - словно тысячи струн где-то глубоко внутри оборвались. Оля стояла рядом  молча, лицо хуже, чем у утопленницы, в глазах ни слезинки, только безумная пустота.
Руки на грудь, раз, два, три, четыре - искусственное дыхание, и снова раз, два, три, четыре, выдох рот в рот… Да только зря все, не бьется сердце девочки. Сначала секунды в минуты превратились, потом в часы, теперь вечностью каждое мгновение потянулось, кажется, уж век сменился, и эпоха, только он один с этой девочкой на руках здесь. Понимал Володя, что нет возврата оттуда, где она сейчас, знал, что напрасно все, но продолжал: раз, два, три… И с губ его слетали мольбы к Всевышнему, только не замечал он, что на святом языке шептал, иначе очень бы удивился, потому что забыл давно эти слова. Молил Всевышнего, а сам продолжал: раз, два, три…и вдруг - чудо это было или усилия его оправдались? - только закашлялась девочка и заплакала. Как тысячетонный груз с плеч упал, позабыл разом Володя все свои клятвы Господу, улыбнулся устало - понятно, это его собственные усилия Машку с того света вытащили.

***
Последний день вместе - утром поезд в Москву. Молча просидели они весь день на берегу Днепра. А что говорить? Люди взрослые, никаких иллюзий. Договорились не писать друг другу - так лучше, что зря душу терзать?!
Глубокой ночью, когда все давно легли, она пришла к нему на веранду, где он спал. Были объятия, они жарко целовали друг друга. Володе хотелось прижать эту такую ставшую родной ему  девочку как можно ближе к себе, хотелось целовать каждую клеточку ее тела, хотелось… но, конечно, он не мог позволить себе большего. А утром Володя проводил ее до поезда, и внутри разлилась огромная, бездонная и бескрайняя пустота. С ним это было впервые, впервые в голове не было никаких мыслей, он ни о чем не думал. Просто шел, просто ел, просто ложился спать и вставал утром. Время существовало отдельно от него, он не ощущал его движения.

***

Нужно было наверстывать учебу за первый курс. Буханка хлеба да учебники – вот и  весь рацион на день. Скучно и нудно прошел учебный год, как путь бедуина в далекой Сахаре. Сессию он сдал досрочно - нужно было везти отца на обследование  в психиатрическую клинику в Днепропетровск.
Дома лежало письмо, которое он ждал весь год, и уже отчаялся получить, они ведь договорились не писать друг другу. Нарушить свое обещание первым он не мог, потому что не знал ее чувств, не знал, хотела ли получить его письмо. Он боялся быть навязчивым, но в душе продолжал ждать и надеяться.
В письме Оля была немногословна:
Здравствуй, Володя. Я помню, о чем мы с тобой договаривались, я помню, что обещали не писать друг другу. Много раз я садилась за стол и писала тебе, но так и не отправила ни одного письма. Прошел целый год, и вот сейчас я все-таки решилась. Пятого июля я приезжаю на две недели к бабушке с дедушкой в Кривой Рог, и больше всего на свете я хотела бы увидеть тебя. Если ты  хочешь нашей встречи и сможешь приехать – я буду ждать, если нет - я больше тебе не напишу.

Конечно, он обязательно будет там, чего бы это ему не стоило, но вот беда - обследование отцу назначено как раз на первое июля. Правда, лежать в клинике он должен будет не меньше месяца, а, значит, из Днепропетровска можно махнуть в Кривой Рог.

***

Отца положили  на обследование. Володя ночевал четыре дня в больнице на стульях,  чтобы днем водить отца на  консультации, да и не уехать было домой - билетов на поезд не достать. Сдав сессию раньше срока, он и так с трудом купил билеты. А пока был в Днепропетровске, закончился учебный год в большинстве институтов, кроме того, наступил сезон отпусков.
- Как же быть, как попасть в Кривой Рог? - сверлило в мозгу. К несчастью, кроме него, еще сотням таких же, кровь из носу, куда-то нужно было попасть: кому домой, кому на похороны, кому на свадьбу. И люди пытались любым способом влезть «зайцами» в поезд, хоть на крышу, хоть на подножку, да только и милиция не дремала: на перроне стояло оцепление,  милицейские патрули рядом с каждым вагоном. Володя посмотрел, прикинул и решил, что не выгорит здесь ничего «зайцам», не удастся прошмыгнуть в вагон. Он  рванул в аэропорт - а там не лучше. Пробежался по всем кассам – оказалось, на неделю вперед было все раскуплено, да и контроль здесь никак не меньше, чем на вокзале.
Володя вспомнил, что со вчерашнего дня ничего не ел. Забрел в буфет, купил там пирожок с чаем. Задумчиво жуя, уставился в одну точку – все пытался придумать, как попасть  к Оле.
- Эй, парень, парень, что с тобой? – затряс его за плечо какой-то мужичок – гляди, вон муха к тебе в стакан попала, сейчас проглотишь!
- Да? Что? Все со мной в порядке, задумался, видимо.
- А чего грустный такой?
- Да мне к девушке надо попасть в Кривой Рог. Из Москвы она приехала, через пять дней уезжает, а я не видел ее год, и очень мне ее увидеть нужно, а тут вон… – он махнул в сторону суматошной толпы.
- Да, дела…проблема…  ну, так и быть, слушай меня, я  лечу как раз в ту сторону, запчасти на машинотракторную станцию везу, заправиться сел, через час вылетаю. Но
здесь мне тебя не провести на борт, сам видишь – все оцеплено. Слышь, ты поди-ка сюда… - он подвел Володю к окну – Видишь поле, а за ним холм?
- Ну….
- Так вот, иди сейчас туда, я взлечу, а за холмом сяду, чтобы меня не видно было диспетчерам. Тут километров пять. Все, дуй давай! Через час взлет.
- Так Вы что, пилот?
- Дуй давай, тебе говорят!

Володя разогнался,  шаги все быстрее и быстрее. Дядька сказал, что через час у него взлет, а пройти с пяток километров нужно. Вот только как ни ускоряется Володя, а холм все не приближается... Вот он уже бегом бросился, дыхание перехватило, а цель ближе не становится – пошутил, что ли мужик, здесь не пять, а все десять километров будут! Расстояния в степи обманчивы. Кажется, что совсем рядом холмик, буквально два шага пройти, а на самом деле идешь, идешь, а он как был впереди в двух шагах, так там и маячит,  не приближается.
Наконец, добежал Володя до холма, спустился вниз по другую сторону, но не увидел никакого самолета и в помине.
- Ну, конечно, посмеялись надо мной, а я - дурак «купился», побежал. Вот идиот!
Сел в поле, чтобы продышаться, отдохнуть и назад брести. Вдруг где-то  вдалеке  послышался рокот, а за ним и сам «кукурузник»-одномоторник  стрекозой выплыл из-за холма и пошел на посадку.
- Ну, лезь назад!
У такого самолета две полости . Но сзади, где место для пассажира, огромный ящик стоял, и Володя никак там не мог поместиться.
- А куда садиться-то? Здесь ящик!
- Слушай парень, я же сказал, что везу запчасти на МТС, что ты мне мозги компостируешь! Ты летишь иль нет? Залазь на ящик и за стекло держись.
Самолет затарахтел, затрясся, и понесло его, не спеша вперед. Колеса оторвались от неровной поверхности, и по мере того, как поток воздуха сильнее набегал Володе  в лицо, ему страшно становилось: самолет не высоко летел, может метров двести - триста над землей, а все один черт, падать-то – больно. Он вцепился в защитный щиток так, что   руки побелели, ноги затекли, казалось, потоком воздуха того гляди сдует.
Изредка кинув взгляд вниз, он видел, как медленно, неспешно проплывали под ним поля. Часа три, а может и больше прошло, наконец, пошел самолет на снижение.
- Слышь, - повернулся к нему пилот, и заорал, что есть мочи – я тебя тут высажу, а то мне по балде дадут, если я с тобой на аэродром! Тут недалеко, дойдешь!
Поблагодарив летчика, Володя нетвердыми ногами ступил на землю, и почувствовал,   что ноги не слушаются, словно ватные, подламываются, не держат тело,  как будто тысячи иголок разом впились в кожу.  Кое-как разошелся - темнело уже, а идти прилично…

***

Встреча с Олей получилась жаркой - попал маятник любви в резонанс их чувств, накрыл горной лавиной. Дни пролетели, как один миг, и пришла пора снова расставаться.
- Володя, ты будешь писать?
- Конечно, я буду писать и ждать твоих писем. Мы обязательно будем вместе! Я хочу, чтобы ты была моей женой.
- Я тоже хочу, но пока об этом рано.
- Приезжай летом, в следующем году.
- Я люблю тебя!



***

Отца оставили в психиатрической клинике на лечении до двенадцатого сентября, потому в Одессу на учебу он прибыл вечерним поездом пятнадцатого, после того как съездил за папой в Днепропетровск. Уже изголодавшись по учебе, в приподнятом настроении брел с вокзала в свое общежитие пешком, наслаждаясь мягкой прохладой вечерней Одессы.
В  Доме культуры имени  Горького, как всегда по субботам, были танцы.
- Ну, ты, бля, крыса, тебя, кажется, предупреждали, чтобы мы тебя здесь больше не видели, - трое молодых парней в форме одесской мореходки окружили студента-водника.
Какие танцы в Одессе без драки? Но  трое забияк  даже не предполагали, что этот вечер войдет в анналы истории, и будет вспоминаться многими поколениями студентов.
- Ну, давайте, выйдем, – не очень уверенно предложил узкоплечий парень морякам, первым направившись к выходу.
- Давай, давай иди, придурок – самый здоровый из моряков отвесил пренебрежительный подзатыльник идущему впереди, впрочем, этот выпад остался без ответа.
Выйдя из дверей Дома культуры, парень резко рванул с крыльца, один из преследователей сорвался с места, готовый догнать паршивца, но со стоном повалился на землю, тут же получив оглушительный удар бутылкой по голове. По его лицу хлынула кровь вперемешку с дешевым молдавским вином. Со всех сторон на воинственную троицу посыпались тумаки. Вскоре, когда стих ураган ударов, узкоплечий парень, присев на корточки, приподнял за волосы окровавленную голову того самого, что отвесил ему в клубе подзатыльник:
- Это чтобы я тебя здесь больше не видел!

Решив сделать крюк, Володя спустился вниз к набережной, чтобы полюбоваться огнями города, отраженными зеркальной поверхностью Черного моря.

Хромая на левую ногу, и рассматривая дорогу перед собой тем глазом, что распух меньше другого и еще еле-еле открывался, морячок вбежал в здание общежития мореходки и, облокотившись на плечо дежурного, отчаянно ударил по кнопке сирены. Страшный рев «боевой тревоги» в один миг оглушил обитателей общежития. Те, кто уже улегся спать, вскакивали с постелей, судорожно натягивая штаны. Со всех этажей на лестницы выбегали толпы поправляющих на бегу одежду молодых парней и табунами устремлялись вниз.
- Водники! – завопил побитый, и вся орда, вывалившись на улицу, разбилась по ротам и отделениям.
Прохожие провожали удивленными взглядами  бегущую в сторону общежития водного института, как называли в народе ОИИМФ, толпу моряков.
Ворвавшись в общежитие, они принялись крушить все, что попадало под руки, включая мебель и физиономии случайно оказавшихся в вестибюле студентов.
Последние кинулись по этажам общежития, колотя в двери комнат ножками от стульев и чайниками. В отличие от мореходки, в стенах которой царили военные порядки, в гражданском институте не было предусмотрено сигнала боевой тревоги, поэтому оповещение чуть затянулось, давая морякам фору. Наконец, на всех этажах захлопали двери, некоторые студенты выбегали в одних трусах и вихрем сбегали по лестнице, попадая под шквал ударов противника. Все коридоры охватило студенческое сражение, но основная битва переместилась в столовую. Табуретки и ножки от столов мелькали в руках распаленных пацанов, как реквизит цирковых жонглеров.  Преподавательский состав уже был поднят на ноги, а весь город заполнил звук милицейских свистков.

Подойдя к общежитию, Володя с изумлением увидел толпу дерущихся. Собственно, потасовки между курсантами мореходки и студентами его Alma mater были весьма регулярным событием, но такая многочисленная битва случилась впервые. Настоящее же удивление его ждало внутри: десятки парней со страшным криком и ругательствами молотивших друг друга,  чем попало, не меньшее число поверженных, лежащих вокруг, пятна крови из разбитых носов и ртов, забрызгавшие  пол и стены. Пробираясь вглубь здания по коридору и закрываясь чемоданом от случайных ударов, он вдруг услышал громкий возглас своего соседа по комнате:
- Володька, давай сюда!
Он едва поднял глаза на приятеля, как сзади совсем близко раздался вопль, похожий на крик дикого бабуина, и воздух взорвал свист запущенного с большой скоростью предмета. Боковым зрением Володя успел увидеть стремительно летящий прямо ему в голову массивный табурет, но в последний момент чья-то рука резко остановила его на лету. Огромный парень в форме мореходного училища одной рукой мертвой хваткой держал за плечи нападающего, одновременно другой  подталкивая Володю:   
- Чего стоишь, иди, давай, быстрее!
Володя с благодарностью посмотрел на атлета, рост которого, по всей видимости, уходил за два метра. Лицо его показалось смутно знакомым, но где и при каких обстоятельствах они могли встречаться - в голову не пришло. В этот момент в здание ворвалась милицейская группа, растаскивая распаленных драчунов по разным углам, а особо агрессивных связывала попарно толстым тросом и распихивала по милицейским фургонам.


                ***

После четвертого курса летом студентов-водников отправили на  военные сборы для присвоения офицерского звания.
Володя проходил их по специальности военного водолаза. Это было славное время, которое он часто потом вспоминал. Во время учебы студенты жили голодно, на мизерную стипендию, основной едой были хлеб и картошка. На базе же водолазов кормили, как в Кремле: мясо, овощи, шоколад, на ужин давали красное вино. Тренировки проходили на море, а погода в тот год стояла отменная. Володе казалось - еще немного, и его «будка» не поместится в водолазном шлеме. Мичман, который их курировал, студентов жалел и не особенно напрягал с нагрузками:
- Товарищи студенты, сегодня тренировки в барокамере. Сильно мы вас давить не будем - 6 атмосфер. И еще очень рекомендую не пердеть, сидеть вам там восемь часов.

На пятом курсе Володе разрешили делать диплом-проект. Он спроектировал установку для загрузки судов сыпучими грузами. На защите поводов для тревоги не было, он получил «отлично».
Оставалось самая малость – распределение. Все стремились остаться в Одессе, либо же, на худой конец, попасть в Николаев - тоже не далеко. За теплое место под солнцем сражались «подкупом и угрозой, шантажом и обманом», поднимались на ноги родственники и знакомые, привлекались все возможные зацепки, и, тем не менее, на распределение выпускники шли взволнованные - никто не хотел покидать солнечного побережья Черного моря. Володя знал, что связей у него нет, а потому просто написал в заявлении: «Прошу направить в порт города Корсакова». Южная оконечность Сахалина! Самая удаленная точка на просторах огромного Советского Союза. Он рассуждал, что в Одессе пробиться будет в десятки раз сложнее, играют роль связи, знакомства, и прочее… что угодно, только не деловые качества или не они в первую очередь. А там, на краю земли, где он будет чуть ли не единственным дипломированным специалистом, быть может, он добьется большего.

Вызывали по одному. В зал, где сидела комиссия, заходили на «ватных» ногах.
- Володька, ты как всегда - само спокойствие! Тебя что, не волнует твоя судьба?
- Волнует, просто я думаю, у меня нет конкурентов.

Настал его черед.
Совершенно спокойно, без нервозности и волнения зашел в зал.
- Владимир Либерман?
- Да.
- Вы написали заявление в город Корсаков, но у нас к Вам будет иное предложение.
Надо сказать, эта фраза его очень удивила, в это время в разговор вмешался пожилой мужчина, сидевший в углу.
- Мы видели Ваш дипломный проект, нам специалистов, вроде Вас, здорово не хватает, предлагаем Вам работать в Министерстве обороны.
- Хорошо.
Будто от их предложения я могу отказаться! – улыбнулся он про себя и взял направление.
Перед отъездом, прощаясь с общежитием, которое было ему домом долгих  голодных пять лет, зашел в столовую и с усмешкой окинул взглядом прикрученные к полу после той памятной драки ножки скамеек.

***

Приехал Володя в Хабаровск, а дальше что? Адрес был указан странный: Хабаровск-6. А где он, этот шестой Хабаровск? Решил спросить на почте:
- Здравствуйте, вы не поможете мне найти этот адрес?
Дородная тетя посмотрела в листок и изобразила улыбку всеми своими железными зубами.
- Подождите минутку молодой человек, одну минутку, уж будьте любезны.
Володя удивился, надо же какой обходительный народ на Дальнем Востоке! Впрочем, его удивление рассеялось и все встало на свои места, когда, спустя несколько минут, рядом с почтой заскрипел тормозами милицейский газик.
- Пройдемте с нами, товарищ, - сказал с порога человек в форме и тоже как-то  неестественно улыбнулся.
Привезли его в отдел.
- Откуда у Вас этот адресочек, гражданин? - уже без всякой улыбки произнес оперативник.
На этот раз улыбнулся Володя и так же официально, будто передразнивая, произнес:
- Да вот, товарищ милиционер, направление на работу получил от Министерства обороны Союза Советских Социалистических республик.
Специально полностью и четко, делая ударение на каждом слове, он чеканил название грозного ведомства, протягивая бумагу с серпом и молотом, заверенную гербовой печатью.
Лейтенант прочитал направление и сделал телефонный звонок.
- Пожалуйста, можете подождать у меня, сейчас за Вами приедут.
Через двадцать минут в кабинет зашли двое из госбезопасности, снова тщательно проверили документы, посадили в машину и повезли.
Машина быстро выскочила из города на шоссе, и, пройдя по трассе километров пятнадцать, свернула на малоприметном перекрестке в лес. Дальше дорога проходила все время по тайге. Километров через пять показался контрольно-пропускной пункт. Там попросили всех выйти, посмотрели документы, отдали честь. Когда трогались, за окном слышался отчаянный лай сторожевых псов. Через пару километров снова проверка, точно такая же.
- Да, серьезная охрана, - с улыбкой произнес Владимир.
- Особо секретное военное производство, - ответил сидевший рядом чекист.
Подумать только - завод с городком обслуживающего персонала в диаметре километров пятнадцать, и кольцо безопасности, опоясывающее секретный объект, не меньшей ширины! А затеряно это все в дремучей тайге. Вот, например, Израиль - весь поперек всего-то шестьдесят километров. Как там такой объект разместишь?
 А Люксембург? Можно было б сразу всю страну колючей проволокой обносить. А здесь две тысячи квадратных километров затерялись где-то на бескрайних просторах, и - пойди, отыщи.



***

Все сотрудники военного завода невыездные, без особого разрешения покидать территорию никому было нельзя. Тут, конечно, и неплохая библиотека, и кинозал, да и отменная столовая, но все же лагерь - он и есть лагерь, хоть и комфортабельный. От этой мысли только  одно спасение Володе – работа. Главный технолог уже скрываться от него стал - каждый день молодой инженер ходит, задания просит.
- Вот неймется человеку, сидел бы как все, так ведь нет, выдашь ему задание на две недели - на следующий день приходит, мол, все сделано, извольте еще – сетовал Володин начальник.
Люди в неволе озлобляются. Даже когда вроде бы и бытовые условия хорошие, отсутствие свободы давит, как пресс, незаметно людей превращает в зверье. Одно развлечение в заводском общежитии знали – водку. Соберутся вечером - и понеслась: коллектив мужской, кто отказывался со всеми пить, того гнули, пока выделываться не прекратит. В тот вечер, как обычно, сидели, выпивали, вдруг кто-то вспомнил:
- А где новенький?
- Да черт его знает!
- Так позовите, как же так, не порядок! Что же мы, не люди что ли? О молодежи заботься нужно, помогать в коллективе адаптироваться, уга-га!
- Владимир, что же ты здесь, пойдем с нами, выпьем, посидим.
- Да нет спасибо, я прогуляться по территории собрался, осмотреться. Я вообще не пью.
- Да брось, пойдем, успеешь еще осмотреться, никуда все равно отсюда не денешься!
- Правда, спасибо, но я не хочу.
- Ты что же нас не уважаешь? – вскипятился здоровый, как буйвол, человек с мохнатыми  руками и огромными пудовыми кулаками.
- Я вас ни капли не уважаю, ни на грамм! За что мне вас уважать?
Яростью глаза налились у амбала, аж перекосило его от такой наглости. Но Володя пять лет прожил в мужском общежитии, знал - гнуться нельзя: один раз согнешься, потом уже поздно будет, нельзя слабость показывать, с первой минуты надо насмерть стоять.
А тот размахнулся, отвел назад  плечо, чтобы через сотую долю секунды со страшным ускорением выстрелить вперед, толкая кулак прямо в лицо, знал - одним ударом уложит. Володя тоже понимал, что силы неравные, но еще он знал – побеждает тот, кто сильнее духом. Ухватил за ножку  табурет, тяжелый такой, из соснового массива и, не дожидаясь, изо всех сил врубил с размаха противнику в грудь. Прошел табурет сквозь кулак, сквозь блок второй руки, и углом ударил в грудную клетку. Молча упал тот на пол и  лежал на спине с широко открытым ртом.  Даже какая-то неестественная картина получилась, прямо как в немом кино. А Володя поставил табуретку на пол и ушел тихо, ничего не сказав.
С тех пор никто больше его не трогал, никто не приставал, после работы чаще всего засиживался Володя вечерами в библиотеке. Однажды попался ему в руки научный журнал, а в нем статья: «Диэлектрик в электромагнитном поле». Очень интересная статья: оказывается диэлектрик, попадая в электромагнитное поле, старается двигаться по силовым линиям. И тут осенило Володю, как током ударило.
Завод выпускал корабельное оружие, в том числе шахты подачи снарядов. Шахта – рамная конструкция с раскосами, по ней снаряд из трюма к орудию подается. Красить их - целая проблема, кистью выкрасить – адский труд, конструкция высокая, и очень много элементов, а из пульверизатора еще хуже, только десять процентов краски на раме оседает, остальное летит на пол, на стены, на головы и в легкие маляров, опять же, перерасход краски огромный. Вот если бы подать на раму электромагнитное поле, так частички краски куда нужно полетели бы! Написал Володя подробную докладную записку директору.

***

- Владимир Лазаревич, берите на себя разработку системы и технологии окраски. Вот Вам пропуск для свободного выхода и спецразрешение от Минобороны, сами выбирайте, какие предприятия и НИИ хотите посетить. Думайте, что Вам нужно, любые материалы в этой области достанем.
Володя глянул в бумагу - серьезный документ, в духе: «...предъявителю сего мандата оказывать всяческую поддержку и помощь», да не просто, а за подписью замминистра.
Стал он ездить по предприятиям и  научным институтам, но с работой не торопился, знал -  как только дело сделает, сразу снова его в «лагерь» за колючую проволоку вернут, а ему, ой, как не хотелось обратно. Как-то раз в Хабаровске зашел в ресторан пообедать. За столиком соседствовал серьезный мужчина с депутатским значком на лацкане пиджака, разговорились:
- Владимир Михайлович.
- Владимир Лазаревич. Очень приятно.
 Собеседник рассказал о себе. Выяснилось, что он главный инженер хабаровского порта.
Володя, в свою очередь, поведал, что учился в ОИИМФ по специальности инженер-механик по оборудованию портов. Оказалось, что они оба окончили один институт. Так за приятными воспоминаниями скоротали вечер. Расставались со взаимной симпатией.
- Слушай, а может к нам? Нагрузка на порты с каждым годом все больше, грузы-то со стройматериалом на БАМ все через нас идут. Нам сейчас так толковых специалистов не хватает!
- Да ну что Вы, кто меня отпустит из Минобороны!
- Если согласен, то пусть тебя это не волнует.
- Я-то, конечно, согласен, вот мне резон за колючей проволокой всю жизнь сидеть!
- Погоди, я запишу полностью твои данные.
 На том и расстались. Володя вернулся на завод и продолжил работу над проектом. Надо сказать, он не питал никаких иллюзий. Через пару месяцев его вызвал директор:
- Ну что, Владимир, решили от нас сбежать?
- Михаил Петрович, с чего вы взяли?
- Ну, как же, вот пришла бумага по вашему ходатайству, Вас переводят. Разве мы мало для Вас сделали? Смотрите, за десять месяцев Вас повысили до ведущего технолога. Ну что Вам еще не хватает?
- Вы знаете, Михаил Петрович, я никаких ходатайств не писал, но, честно говоря, рад переводу. Поймите меня правильно, Вы прекрасно ко мне отнеслись, но дело в том, что здесь я, как в тюрьме. Мне свободы не хватает! А разработка окрасочной камеры практически завершена, теперь это дело техники, я больше в процессе не нужен.
- Ладно, Володя, жаль мне с тобой расставаться, отличный ты специалист, но тебя в целом понимаю, чувствую, у тебя большое будущее. Удачи тебе! Глядишь, еще свидимся...


Глава 3

Полным ходом началось строительство Байкало-Амурской магистрали: прорубили миллионы кубов горной породы, вывезли миллионы кубов земли, угробили сотни тысяч заключенных. Великая стройка, как черная дыра, поглощала бессчетное количество материалов. Порты Амура – восточные ворота БАМа, не успевали обслуживать транспорт, потому требовалось срочное расширение терминалов - строились по всему Амуру новые причалы, разгрузочные станции. Но Амурское пароходство не справлялось  с задачей партии.
- Здравствуйте, товарищи. Теперь так будет - каждую неделю все начальники портов будут лично мне отчитываться по количеству изготовленных крепежных стяжек. Это узкое место в строительстве новых причалов, поэтому снимайте людей, откуда хотите, организуйте третью, если необходимо, четвертую смену, но план выполняйте!

Суров начальник Амурского пароходства Захватов Зиновий Георгиевич. Но его можно понять, ему постоянно из министерства «хвост накручивали», министр водного транспорта лично звонил и грозил партийным взысканием. Хорошо еще, что далеко от Москвы, а то каждый день бы «на ковер» вызывали.

Присылали  тысячи рулонов катаного прута, его надо было нарубить, выровнять, резьбу нарезать. А нужно бессчетное количество таких стяжек. Сотни здоровых мужиков лерки крутили. Все резервы, казалось, уже задействованы, но поскольку  точить на станках эти стяжки было нельзя, приходилось резать вручную.

Порты не справлялись, каждую неделю начальники прибывали на совещание отчитываться о выполнении плана, но он не  выполнялся,  поэтому сидели молча, втянув головы в плечи в ожидании очередного выговора. Громил их начальник пароходства, но и сам  понимал - не хватает людей,  неоткуда дополнительно снять, что тут поделаешь?!

***

Механик хабаровского порта Владимир Либерман после утренней планерки постучал в кабинет главного инженера:
- Разрешите? Владимир Михайлович, я с просьбой: выделите мне один станок сверлильный и еще кое-чего тут по списку, я попробую решить проблему нарезки стяжек.

- Все тебе выделим, дорогой ты мой, был бы результат!

Володя рассудил, если гора не идет к Магомеду, то Магомед должен идти к горе. Раз деталь неровная, значит вращаться должна лерка -  из сверлильного станка сконструировал станок для нарезки резьбы. Не станок, а чудо вышло, вжик и готово!

***

-  ...так, что нам скажет начальник комсомольского порта?
- Мы, Зиновий Георгиевич, стараемся, как можем, 2500 сдали на этой неделе.
- А план у вас 4000! Работайте, делайте что-нибудь, на то Вы и руководитель. А если не справляетесь, так мы Вас освободим от ваших обязанностей. Так, дальше - Благовещенск.
- У нас 3200.
- Плохо, очень плохо работаете. Мы Вас на такую должность назначили, так не надо обманывать наше доверие. Что у нас в Хабаровске?
- Зиновий Георгиевич, план выполнили, 5000 сдали.
- Вот молодец, Александр Михалыч, из отстающих в лидеры вырываетесь! План вам 6000  на неделю.



***

За окном уже занялся рассвет, а она так и не смогла уснуть. Встав с постели, она накинула халат, вышла на террасу второго этажа и, щелкнув зажигалкой, закурила.
- Дженни, ты уже проснулась? – раздался сзади голос отца.
- Еще не уснула скорее.
- Волнуешься?
- Волнуюсь? Нет, скорее сомневаюсь в правильности решения.
Подойдя, отец обнял ее за плечи:
- Ты не хочешь выходить за Джозефа?
- Не знаю...
- Он не плохой парень, очень деловой…
- Да, он хороший человек, и, судя по всему, любит меня, да, он деловой и о таком муже мечтают многие женщины, это все так, но дело не в нем, скорее во мне… – задумчиво протянула, обернувшись к отцу, Дженни.
- Отчасти я тебя понимаю, но свадьба-то уже сегодня. Почему ты не сказала этого раньше? Хочешь отменить церемонию? – с укором в голосе спросил Бенджамин.
- Почему все на меня давят? – вспылила Дженнифер – Ты, Джо, я не знаю… Наверно, не надо ничего отменять, а то ведь перед приглашенными неудобно, – неуверенно добавила она.
- В конце концов, это твоя жизнь, поступай так, как тебе подсказывает сердце, только постарайся до трех часов все решить, – нахмурился отец, выходя и закрывая за собой дверь, в энергичном стуке которой явственно слышалось его недовольство дочерью.
- «Как подсказывает сердце»... А как оно подсказывает? Молчит предательски, предоставляя всю сложность выбора разуму. После прогулки по саду она заглянула в ежедневник: в одиннадцать приедет парикмахер, в двенадцать должны привезти платье.
Налив себе полный стакан виски, Дженни опрокинула его залпом, по телу разлилось тепло, а в голове появился легкий шум. «Ну вот, уже немного легче», - рассмеялась она,
глядя на себя в зеркало и, схватив бутылку, сделала еще несколько больших глотков, задержав дыхание.


***

Начальник хабаровского порта зашел в ангар, посмотрел – на душе потеплело, благостная улыбка заиграла на губах: раньше здесь крутили лерки десятки слесарей, а теперь в цехе  пусто, всех отправили в отгулы. Люди устали - без выходных сверхурочно много месяцев работали. Володя сидел в углу, чай с печеньем пил, да приятным мыслям предавался:  невеста из Москвы приехать скоро должна, как закончит институт свой, так и приедет. Обещал Александр Михайлович с жильем нормальным что-нибудь придумать, распорядился квартиру выделить в новом ведомственном доме, так на профкоме и заявил: «Такому работнику - не грех!». Раньше каждую неделю начальник порта на совещание, как на казнь шел, теперь - сплошные похвалы получает, в пример ставят.

- Володя, чай, смотрю, пьешь?
- Да, на две недели вперед нарезал, вон лежат.
- Молодец, что бы я делал без тебя?!
- Александр Михалыч, Вы бы в пароходстве не распространялись про это дело, а то ведь везде людей отрывают, человеко-часов затрачивается много. Узнают, заставят Вас для всего пароходства резать болты, оно Вам надо?
- Да ну, что я враг себе? Конечно, ни-ни. Кстати, невеста твоя, когда приезжать собирается?
- В июне диплом, к августу приедет.
- В общем, будет тебе квартира к этому времени, негоже молодой семье в общежитии ютиться!

***
- Что Хабаровск?
- Как обычно, план выполняем - 8000.
- Может, вы поделитесь с коллегами секретом успеха?
- Главное - людей заинтересовать, условия там…, обеды горячие наладили, просветительскую работу, опять же, ведем, о важности дела рассказываем…
Жарко от злости стало начальнику пароходства, гнев в голову ударил, но он сдержался  и тихо так, вкрадчиво произнес:
- Вот сейчас мы все и поедем к вам в порт, посмотрим, как дело у вас налажено.

***
Тулуп из овчины, шапка меховая, в ботинки двое носков шерстяных, а все равно, пока до работы добегал - ноги немели. От ветра из глаз слезы текли и тут же застывая, склеивали ресницы. Полностью уже было не открыть глаз, приходилось смотреть в щелку.  Придя в цех, Володя скорее наливал горячей воды в таз и отогревал свои конечности - никак не мог привыкнуть к здешним морозам. Хорошо еще, что никого нет, выделили ему одному небольшой цех. Вот и сейчас он, сидя на перевернутом ящике, ноги опустил в тазик с водой и наслаждался теплой негой. Вдруг в цех ввалилась целая толпа, сразу видно - начальственные особы, все в пыжиковых шапках, даже неудобно как-то. Володя засмущался, неловко натянул ботинки на мокрые ноги.

Первым в цех зашел Захватов, окинул тяжелым взглядом пустое пространство: никого нет, лерки никто не крутит, только в углу несметная гора стяжных болтов, и паренек какой-то странный в другом углу парит ноги в тазу.
- Ну, и где трудящиеся?
- Ну, как бы это сказать, - замялся Александр Михайлович - вон!
Он указал на стоящего в углу молодого человека.
- И все?
- Да, все.
- А ну, пусть покажет, как это он один столько нарезать успевает.
Володя подошел к станку, взял в руки заготовку, включил,  раз - и готово! Потом взял вторую заготовку, снова повернул - и все!  Третью, четвертую… Начальник пароходства посмотрел на него, молча развернулся и вышел, а за ним и вся свита.
Через два дня в порт пришло распоряжение: Либермана командировать в пароходство.
Володя расстроился, здесь ему уже и квартиру обещали, а там, в управлении - кто знает, когда жилье дадут?
- Александр Михалыч, так, а может я здесь, у Вас? Что мне пароходство, мне  и здесь не плохо.
- Ну, смотри, Володя, мы же не в армии, ты можешь и не ходить туда, официально ты здесь работаешь, без твоего заявления тебя перевести не могут. Конечно, мне хотелось бы, чтоб ты у меня здесь в порту остался.
На том и решили – и без Либермана у начальника пароходства много дел, да и кто такой этот Либерман, чтобы о нем помнить?  Неделя, другая прошла, казалось, в управлении про него забыли.

***

У Захватова очередное совещание, начальники портов отчитывались по итогам года.
1954 год был непростым, сооружали новые причалы, углубляли русло Амура, строили новые склады - большую работу проделали, но не меньше осталось и на следующий год: надо было расширять железнодорожную сеть в портах, оснащать причалы кранами, строить терминалы.  Скоро Новый год, настроение уже у всех праздничное, меньше десяти дней оставалось.
- Иван Яковлевич, вам уже пришли краны из министерства?
- Да, позавчера только эшелоны разгрузили. Два «Ганца» и «Деррик Хойст». За «Деррик Хойст» Вам особое спасибо, что помогли. Эх, с этим американским чудом мы десять раз план сделаем!
- Ну, старайтесь, будем надеяться, что нас не посрамите. Сергей Владимирович, а как у Вас дела в Благовещенске?
- Причалы сдали в срок, но терминалы оборудовать пока не получается, вы же знаете, у Главснаба не допросишься, чтоб в сетку включили, говорят, кончились лимиты на оборудование. Мы-то что могли, сделали.
- Раз не дают, значит, плохо просите, настойчивее надо быть. В следующем году постарайтесь. Ну что товарищи, встретимся в новом году, всех с наступающим, и не расслабляйтесь эти дни! Все свободны.
Когда уже расходились, Зиновий Георгиевич окликнул начальника хабаровского порта:
- Да, Александр Михайлович, к Вам у меня еще один вопрос, где, собственно, Либерман?
Тот не ожидал такого вопроса, думая, что уже давно забыли в пароходстве про молодого механика.
- Так, Зиновий Георгиевич, у меня в порту.
- А почему? Я же просил оформить перевод в пароходство на должность старшего инженера?
- Зиновий Георгиевич, да он, вроде, не хочет.
- Что? Не хочет?!  Чтоб до Нового года был перевод! А если перевода не будет, мы Вас куда-нибудь переведем на должность старшего кочегара. Шучу. Уж постарайтесь его уговорить.

***

Этим вечером она вернулась домой в приподнятом настроении и, пританцовывая с большим коричневым портфелем, тисненым красной кожей, словно первоклашка, получившая свою первую пятерку, загадочно улыбаясь, сообщила мужу радостную новость:
- Джо, угадай, кем меня сегодня назначили?
- Неужели сразу начальником финансово-аналитической группы?
- Мелко, мелко берешь! Совет директоров утвердил меня вице-президентом компании!
- Поздравляю, – фыркнул Джозеф, ехидно добавив – не мудрено получить в двадцать пять должность вице-президента, если твой отец президент и основной держатель акций.
Дженни, нахмурясь, исподлобья посмотрела на мужа:
- Да иди ты! Кроме папы за меня проголосовали и другие акционеры.
- Дорогая, ты так прекрасна в своей наивности!
Размахнувшись и слегка хлопнув мужа портфелем по спине, Дженни с досадой протянула:
- Все равно мог бы порадоваться за меня, вместо того, чтобы портить настроение в такой день!

***

Очень капризен Амур. В июне он пересыхает так, что суда иногда лежат по всему руслу на «брюхе», а в августе, когда талая вода с гор доходит до Хабаровска, часто выходит из берегов, затопляя прибрежные поселки и города.
В августе Володя собирался поехать в Херсон к родителям, и тихо, без лишнего шума, там дома расписаться с Олечкой. Уже и заявление было подано, но никак не получалось уехать -  чрезвычайное положение на Амуре, сильный паводок. Все пароходство на «ушах стояло», отпуск никому не давали, а кто в отпуске - тех срочно отзывали назад. Особенно бедственное положение было на участке Хабаровского порта в районе Покровки -  существовала реальная угроза затопления портовых терминалов и складов, а вместе с ними и всего поселка. Сутками напролет насыпали земляной вал, укрепляли берег, на самый крайний случай службы гражданской обороны должны были провести эвакуацию жителей. Руководители высокого ранга - начальник порта, зам начальника пароходства, председатель исполкома Покровки лично несли круглосуточную вахту. Но, кажется, обошлось, спадала вода, медленно, но спадала. Всем службам был дан отбой - все устали, измотаны. Руководителям больше не было необходимости нести вахту, но штаб пока все-таки решили не сворачивать - пусть теперь дежурят инженеры пароходства.
Пятнадцатого августа была смена Либермана - он старший. День с утра выдался спокойный, потихоньку падала вода, и, слава Богу — думал Володя, - глядишь, еще до сентября есть шанс попасть в Херсон.
- Ну что, ребята, два часа, ночь на дворе, еще немного посидим да можно ложиться, вроде, все спокойно. Оставим на всякий пожарный случай одного дежурного, каждые три часа меняться будем.
Не успел Володя договорить, как в комнату влетел начальник участка и срывающимся голосом закричал:
- Вода! Вода прибывает очень быстро! За двадцать минут почти десять сантиметров! До верхней точки насыпи меньше метра!
- Срочно звоните в пароходство, всех поднимать, всех оповестить! – распорядился Володя.
Но время шло, а оттуда никакого ответа. Запас времени - до того момента, как вода хлынет через край насыпи - меньше часа. Бульдозеры срочно нужны, но нигде не найти ни начальника порта, ни трактористов. Всем был дан отбой - воскресенье, ночь, а нужно срочно эвакуацию проводить, нужно предпринять целый комплекс мероприятий в порту, иначе последствия затопления будут страшные. Но как проводить такие масштабные действия, когда никого нет - все расслабились после десяти дней напряжения,  никто и предположить не мог, что вода снова будет прибывать с такой скоростью.
Можно, конечно, было сказать: « Моя хата с краю»,  потом все валить на руководство, поскольку не в его компетенции серьезные решения принимать. Но Володе такое и в голову не пришло, не в его натуре было зарывать голову в песок. Знал, что сейчас он крайний, и ему надо найти решение.
Стояли на путях три состава, груженые канадской мукой высшего сорта, приготовленные к отправке.  Из этой муки хлеб отменного качества  строителям БАМа должны были выпекать. Не все, конечно, строители ели такой хлебушек, в основном, охрана лагерей и руководители великой стройки, да еще комсомольские и партийные лидеры.
- Самый опасный участок в районе набережных! Там насыпь самая низкая, и скоро прорвет! Вагоны с мукой немедленно вскрывать и мешки по насыпи укладывать. И живее! – скомандовал Либерман.
- Что, да как Вы смеете, канадская мука! Кто Вы такой! Я не допущу, у Вас нет таких полномочий! Тут же пломбы, их нельзя вскрывать! – вопил начальник железнодорожной смены.
- Все меня поняли?! Включить сирену экстренного оповещения, все мужчины в поселке, которые могут стоять на ногах, мне нужны здесь! Пломбы срывать, мешки на спину - и на насыпь! Я здесь сейчас главный, мои приказы исполнять, мать вашу!
Организовали живую цепь: кидали мешки с мукой с рук на руки и ими поверх земляной насыпи строили  дамбу — укладывали как кирпичи,  часть потрошили, и пространство между мешками мукой засыпали. Мука вроде цемента, как только вода попадает на поверхность, сразу образуется липкая и непроницаемая корка. А темень, хоть глаз коли - электричество вырубили, потому что, если бы удержать воду не удалось – залило бы  подстанцию, такой фонтан искр был бы! А вода поднялась уже выше уровня насыпи, теперь ее сдерживала только мучная дамба.  Все уже выбились из сил, а подъем Амура быстрее, чем успевают наращивать дамбу. Каждый понимал - нельзя халтурить, и перекур не устроишь - в одном месте прорвет, рухнет вся дамба, и тогда смоет всех к чертовой матери и вместе с каменными глыбами перемелет, как эту самую канадскую муку мелкого помола. Руки уже мешки не держали, и, кажется, что это бег вверх, по эскалатору, который идет вниз. За два часа двадцать суточных норм сделали бригады грузчиков! Но не зря — вода остановилась, потом медленно на спад пошла, уже окончательно.  За три часа почти километр защитного сооружения построили высотой больше полутора метров. Как великая китайская стена протянулось величественная мучная дамба! Верхние ряды укладывали, когда нижние уже воду сдерживали.
Утром явилось все начальство. Начальник Амурского пароходства окинул взглядом мучное сооружение:
- Кто приказал? - задал он вопрос, указывая на насыпь.
- Я, Зиновий Георгиевич, – шагнул вперед Либерман.
- Завтра в девять совещание, всем явиться, а тебе, Либерман, в первую очередь! – не глядя на него, буркнул Захватов.

***
Оторвавшись от чтения отчета из Гвинейского филиала, она набрала номер президента компании:
- Пап, я хочу зайти. Ты свободен?
- Поднимайся.
Этим утром, они уже виделись на совещании, но отец старался не проявлять чувств на людях, зато сейчас он тепло обнял дочь, чмокнув ее в лоб.
- Папа, я хотела поговорить о Гвинее. Сейчас Гвинейские месторождения угля обеспечивают более сорока процентов дохода компании и более пятидесяти пяти процентов прибылей. Добывать там значительно прибыльнее даже с учетом расходов на транспортировку сырья в Америку.
- Да, да, Дженн, я тоже умею читать отчеты и делать простые выводы, к чему ты клонишь?
- Тогда я скажу прямо, имеет смысл расширять филиалы в Гвинее. Кроме того, возможно, следует заняться рудой цветных металлов.
- Все это потребует больших инвестиций, между тем ситуация там не очень понятна, и не очень ясны перспективы страны.  Если все же Франция решится в ближайшем будущем предоставить Гвинее независимость, то наши вложения могут не успеть окупиться.
- Все это так, и поэтому я думаю, мне стоит поехать туда. Если все-таки мы сочтем расширение бизнеса в Гвинее оправданным риском, то лучше мне самой контролировать финансовые инвестиции, потому что слишком много «серых» расходов, трудно в действительности установить, пошли те или иные средства на взятки и подкуп, или же их присвоили сами сотрудники.
- Разумно, хотя мне не хочется отпускать тебя в эту африканскую дыру. Это может быть просто небезопасно.
- А я, напротив, давно мечтала побывать в Африке, к тому же, зря что ли, мы содержим в нашем представительстве охранников – дармоедов? – лукаво подмигнула она отцу.
Этим вечером Дженни пришла домой позже обычного.
- Дорогая, в чем дело? Ты что, забыла? Сегодня же нам на благотворительный прием к Ронсам! Я уже звонил тебе в офис, мне ответили, что ты только что выехала. Ну, разве можно столько работать?- одетый в смокинг Джозеф бросился ей навстречу.
- Ой, прости, я совсем забыла, закрутилась с делами…
- Собирайся скорее! Мы уже опаздываем.
- Нет, нет, Джо, я не пойду, очень устала, да и обдумать еще кое-что нужно.
- Как это не пойдешь? Ты что, рехнулась?
- Ну, сходи один, в чем проблема?
- Как это в чем? – возмутился Джозеф, - я женатый человек, почему я должен туда идти один? Ты же знаешь, что это очень важный для меня прием, там будет сам губернатор и несколько высших чиновников из Белого дома.
- Слушай, отстань от меня, я для себя не вижу никакой пользы от этих людей. У меня много дел, я собираюсь в Гвинею, мне нужно многое сделать до этой поездки.
- Ах, вот как?! Ты уезжаешь в Африку? Со мной советоваться значит уже не нужно? Ты просто вот так вот ставишь меня перед фактом! И когда, если не секрет?
- В  следующем месяце, зачем откладывать?!
- Отлично, – нервно махнул рукой Джозеф и, резко повернувшись, вышел из гостиной.


***

Было проведено ведомственное расследование, теперь каждый член комиссии должен доложить свои результаты на совещании у начальника пароходства, а затем будет вынесено коллективное решение.
У Захватова было принято сначала высказываться младшим по чину, потом старшим, чтобы младшие старшим не смотрели в рот и свое мнение  не согласовывали - тогда сохраняется объективность.
Но члены комиссии  и без этого понимали, какая к черту объективность - превышение служебных полномочий, повлекшее материальный ущерб в особо крупных размерах! И так все ясно – кончена карьера у  парня, дай Бог, чтоб не загремел за решетку.
Володя сидел в конце длинного стола и молча смотрел на шеренгу начальников. Каждый из них вперед другого пытался вбить в крышку его гроба свой гвоздь:
- Немедленно его уволить с работы, без права занимать руководящие должности!
- Уволить? Я считаю, что материалы ведомственного расследования нужно передать в прокуратуру и инициировать уголовное дело!
- Три состава с мукой утопить в реке! Кем вообразил себя этот мальчишка! Он должен ответить за свои действия перед страной и партией!
 Володя, конечно, не был таким уж отчаянным и бесстрашным - в двадцать четыре года ему не хотелось быть уволенным без права работать по специальности, и уж тем более не хотелось в тюрьму. Но сейчас он еле сдерживал смех, настолько комичными выглядели жестикулирующие члены комиссии.
- Ну, а что нам скажет Либерман?
Все замерли в ожидании - вот сейчас, сейчас этот сопляк кинется в ноги, будет умолять о пощаде, сейчас он будет каяться...
Только начальник пароходства, как и прежде, сидел с непроницаемым лицом, не обронив ни единого слова.
- Что я скажу? – Володя вскинул брови – в тот момент я думал о спасении людей, а не о том, что мне за это будет!
От неожиданности лица сидевших за столом вытянулись, в кабинете повисла гробовая тишина.
Зиновий Георгиевич медленно поднял голову - это был его выход. Все смотрели на него, а он в глаза всем и каждому одновременно уперся тяжелым взглядом:
- Тут звучали реплики, что Либерман не может занимать должность старшего инженера пароходства. Я тоже так считаю…
После этих слов Захватов снова опустил голову, глядя куда-то в пол, но через секунду поднял и, посмотрев на Володю, произнес:
- Я думаю, что такого человека нужно назначить начальником службы портов пароходства.
 Для Захватова не нужно было никакого расследования, он с самого начала понимал, если бы воду сдержать не удалось, материальные потери были бы несопоставимы с тремя составами муки. Погибли бы сотни людей, вода смыла бы все постройки и полностью уничтожила инфраструктуру участка порта. В тот день решительность этого юного инженера определила исход дела, и если бы тогда оказалась не его смена, катастрофы было бы не избежать.
Сердце Володи бешено колотилось, выстукивая двести, если не все триста ударов в минуту.

***

- Владимир, ты уж извини, но отпуск тебе придется сократить. Двадцатого сентября, перед закрытием навигации у меня ревизорский объезд наших объектов. Я хотел бы, чтобы ты поехал со мной. Во-первых, потому, что я назначил тебя начальником службы портов, и тебе было бы полезно все посмотреть и ознакомиться вживую, а во-вторых, поездка будет дней двадцать, и мне хотелось бы узнать тебя поближе.
- Зиновий Георгиевич, поймите, до двадцатого сентября осталось девятнадцать дней. На Николаев ближайший самолет летает из Новосибирска, а на Новосибирск рейс будет только через пять дней. Мне от Николаева еще до Херсона добираться, просто элементарно не хватит времени, путь не близкий. Мы же подали заявление, у нас свадьба. Я билеты за месяц брал. А сейчас я уже ни на один рейс не попаду!
- Подожди.
Захватов подошел к телефону, снял трубку и набрал номер.
- Алло, Николай Саныча будьте любезны. Захватов.
…
- Алло, Коля, здравствуй. Ты говорил, что в Москву летишь?
…
- Завтра утром уже? Слушай у меня к тебе просьбочка, тут такие обстоятельства… захвати с собой одного человека. Я прошу. Сделай небольшой крюк, подхвати его в Хабаровске.
 Захватов повернулся к Володе:
- Завтра командующий Дальневосточным округом Козаченко в Москву летит, ты полетишь с ним на персональном самолете. Из Москвы в Николаев рейсы каждый день. Тебя мой водитель завтра утром отвезет на военный аэродром, так что беги сдавать билеты и собирай вещи, а двадцатого я тебя жду!

***

Поднялся Володя на борт – удивился, и не думал, что в Советском Союзе такие самолеты делают - тут тебе и кают-компания, и кабинет с библиотекой, и спальные каюты, отделка – ценными породами дерева, кожаные кресла расставлены вокруг журнального столика. Обычно с Дальнего Востока самолеты летели долго, делали множество посадок для дозаправки, но это был не обычный Ил-12, а его модифицированный вариант.  Ил-12-11 конструировался специально для высшего руководящего состава страны, поэтому запас топлива у него был на четыре тысячи километров, шумоизоляция не хуже чем в Роллс-Ройсе, а в полете возникало чувство, будто скользишь на яхте по океанскому простору в легкий бриз - плавность непередаваемая, ни тебе тряски, ни вибрации.
Полет долгий, около суток, но на ночевку не останавливались, только дважды садились на дозаправку. Все время полета главком держался несколько отстраненно, хотя без надменности, особо не разговаривал, да и Володя высокого чина не донимал вопросами.
Вот уж и Москва показалась внизу, огни аэродрома замерцали, только почему-то самолет слишком долго кружил над аэродромом: то шел на снижение, то вдруг вверх его резко тянуло, то снова вниз кидало.
Придвинул генерал к себе переговорное устройство, щелкнул кнопкой:
- В чем дело?
- Николай Саныч, переднее шасси не выходит.
- Так попытайся вытряхнуть.
- Пытаюсь, не выходит.
- На брюхо сажать будешь?
- Теперь уже и на брюхо не посадить - задние шасси из мотогондол вышли, назад не убираются, мы при посадке носом в землю зароемся.
- Так что делать?
- Не знаю, буду продолжать пытаться вытряхнуть переднюю стойку.
Володю поразило спокойствие, с которым выслушал командующий командира экипажа и, со свойственной ему непосредственностью, спросил:
- Николай Александрович, а если шасси помочь выйти?
- Интересно как? За борт полезешь?
- Нет, передняя стойка ведь находится где-то под нами?
Переговорное устройство было включено, поэтому пилоты слышали диалог в салоне.
- А что — мысль! Правда, если четыре гидравлические помпы не могут выдавить стойку, вы-то как поможете? Да и как пол расковырять?  Между прочим, обшивка прочная и толстый слой изоляции, - отозвался летчик.
- А нет на борту топора?
- Откуда?!
- Зато есть штык-ножи, – прервал Козаченко их диалог.
Казалось, в нем совсем нет волнения, выдавали только капельки пота, выступившие на бритом затылке.
Володя вместе с двумя генеральскими порученцами нещадно рвал ковровое напольное покрытие, но толстый слой фанеры, из которой был сделан пол, проковырять было не так-то просто. На обратной стороне штык-ножа есть небольшая пилка, но, чтобы начать ею пилить, надо было проткнуть лист толстой фанеры, а он никак не поддавался натиску клинка. С бешеной скоростью штык взлетал и снова врезался в пол. Наконец, в какой-то момент лезвие провалилось, проткнув изоляцию, и уперлось во второй слой фанеры. Это было неприятное открытие: оказывается, пол состоял из двух слоев толстой фанеры, между которыми находилась изоляция, представляя собой как бы двойной бутерброд.
- Ну, как идет? У нас горючего на час двадцать осталось.
- Стараемся, не так-то это просто…

Наконец показалась полость. Створки люка были приоткрыты, стойка чуть торчала наружу. Теперь нужно было расширить отверстие, чтобы можно было залезть в полость.
- Долго возитесь! У нас уже топливо заканчивается!
- Сейчас, сейчас, уже не много.
Шесть пар рук, как заведенные,  пилили и рвали фанеру.
- Я выхожу на полосу, больше кружить не могу. Будь, что будет!
Володя втиснулся в дырку, уперся локтями в края и встал на заклинившую стойку. Он видел, как приближается земля. Подпрыгивая на опоре, пытался выдавить наружу - ничего не выходило. Его комариного веса не хватало, а расстояние до земли стремительно сокращалось, захватывая дух. Изо всех сил он подпрыгивал и обеими ногами ударял по опоре шасси. До земли оставались считанные метры.
- Ну что?! – не выдержав, заорал летчик.
Володя в очередной раз подпрыгнул на балке и понял, что проваливается. Еле-еле он удержал себя локтями, чтобы не выпасть из самолета. Опора вышла, и, спустя несколько секунд, колеса соприкоснулись с землей. Он так и продолжал висеть, от встряски его кинуло на край дыры, и он сильно ударился ребрами. Дыхание перехватило, руки уже не могли держать, в этот момент главком с помощниками, ухватив его за подмышки, как котенка втянули внутрь.
Когда самолет, наконец, замер, Козаченко, перед тем, как выйти,  подошел к Володе, похлопал по плечу, с языка слетело короткое:
- Ну ты, бля, молодец!

***

У начальника пароходства был персональный разъездной теплоход «Жемчужина» -  красивое, двухпалубное судно, некогда принадлежавшее китайскому императору и подаренное Амурскому пароходству великим Мао.
Вместе с Володей в ревизорскую поездку Захватов пригласил своего приятеля - председателя Совета национальностей Ивана Черного. Для Черного это скорее был  туристический круиз по Амуру, нежели рабочая поездка.
Посетить предстояло три объекта: судоремонтная база в Ленинском,  порты Благовещенска и поселка Черняево. Вся поездка должна была продолжаться двадцать дней, на борту, кроме Захватова, Либермана и Черного, было еще 12 человек экипажа.
В распоряжение Володи предоставили  двухкомнатную каюту, скорее напоминающую номер шикарного отеля: спальня с огромной кроватью, уборная комната, гостиная, посреди которой стоял большой кожаный диван и журнальный столик красного дерева. У Захватова с Черным, понятно, тоже было никак не хуже.
Несмотря на то, что уже была середина осени, погода стояла изумительная. Теплоход плавно понесло вверх по течению, и, только вышли из города, за бортом раскинулся восхитительный пейзаж. Нетронутая, девственная тайга и природные пастельные краски способствовали умиротворению и расслаблению, навевая мысли о вечном.

***

В кают-компании стол накрыли на троих, экипаж питался отдельно. Стол скромный, без излишеств: ребрышки бараньи с пряностями нажарены, свежие овощи нарезаны и запотевший графин водочки из холодильника.
- Ну, за светлое будущее, товарищи!
Неспешно текла беседа, только, чем меньше оставалось в графине, тем больше Черный был Володей недоволен:
- А ты что не пьешь?
- Спасибо, Иван Степанович, я не любитель.
- Не любитель? Я, председатель совета национальностей, с тобой выпить желаю, а ты, значит, не любитель! Пей!
- Спасибо, я не хочу.
- Ты кому отказываешь! Значит, тебе наплевать, вроде как, на мои слова?! – завелся Черный.
- Оставь его, Степаныч, – засмеялся Захватов – знаешь, как его фамилия переводится? Свободный человек, homo liber по-латыни – он дружески хлопнул Либермана по плечу.
Володя тихо встал и вышел на палубу, на свежий воздух звездами полюбоваться. А небо! Кажется, посмотришь вверх и всю вселенную до самых ее окраин увидишь. Над тайгой огромный диск луны висел, освещая макушки деревьев мягким лимонным светом. Прохладный осенний ветерок нес речной воздух такой чистоты и свежести, что голова кружилась.

***
Утром завтракали вдвоем. Черный, видимо, после вчерашнего вечера еще не отошел и к завтраку не спустился, появился только к обеду. Поначалу держался холодно, но потом сквозь зубы проговорил:
- Слушай, я вчера не прав был, извини. Вообще ты молодец, крепкого характера.
- Семь лет по мужским общежитиям не проходят бесследно.
Все дружно рассмеялись, и обстановка потеплела.

***

Рассветало. Солнечные лучи нехотя пробивались сквозь утренний туман, медленно рассеивая ночную прохладу. Судно бросило якорь в двухстах километрах вверх по Амуру выше Ленинского. Володя, стоя у окна каюты,  наблюдал удивительную картину, как  китайцы из реки черпали воду. Вернее, один черпал и передавал второму, второй ведро уносил. Тут же следующий с пустым подскакивал, и работала вся эта система, как швейцарский хронометр: первая секунда – взял ведро, навесил на журавль, вторая секунда – опустил, зачерпнул воду, третья секунда – поднял, с журавля снял, четвертая – отдал ведро, взял у следующего пустое, и снова повторилась операция.  Полюбовался такими работниками Володя, пошел бриться - через час завтрак. После завтрака снова к борту, а китаец все там же – воду черпает, все те же четыре секунды на цикл. Ладно, с документами нужно поработать, кое-какие цифры посмотреть. Володя свой рабочий стол к окну каюты подтащил, чтобы не выпускать из виду диковинных работников: сидит, документы читает, одни цифирки с другими сравнивает, а сам нет-нет, да глянет в окно - не присели ли отдохнуть, не перекуривают ли? Нет, без остановки, четыре секунды, словно и не люди вовсе на том берегу, а чудо-насос воду качает. На обед позвали, так в кают-компании местечко он занял рядом с окном, разбирает его уже не на шутку: остановиться когда-нибудь этот механизм или он вечный? После обеда на левый борт палубы бегом побежал наблюдать.
- Владимир, куда это ты все время смотришь? И за обедом все в окно пялился.
- Да вот, Зиновий Георгиевич, интересная картина – видите, как работает? Обратите внимание, ровно секунда на операцию, четыре секунды цикл.
- Ну, вижу и что?
- А то, что встал я в полседьмого - он уже работал. Сейчас третий час, а китаец ни разу не остановился! Без единого перекура! Наш работник за первый час десять перекуров бы сделал, а к этому времени лежал бы в обнимку с ведром мертвецки пьяный. А у этого КПД сто процентов, в туалет не отходил не разу!
- Ты Григорьева знаешь?
- Петровича-то? Главного диспетчера Хабаровского порта? Да, да, я понял к чему Вы. Я не раз слышал от старого ворчуна: «Эх, мне бы бригаду китайцев, я бы на х.., все краны повыкидывал, и план бы всегда выполнял!».
- Так я тебе расскажу, что два года назад я возглавлял делегацию от министерства транспорта в Китае. Этот Григорьев тоже был в составе этой делегации. То, что мы увидели тогда в китайском порту, потрясло нас. Представь себе картину: причалы, ни единого крана, на траве сидит бригада китайцев – человек семьдесят. Пришвартовалось судно на погрузку. Бригадир свистнул – тут же все вскакивают, хватают коромысла, на которые подвешены корзины и бегут на склад. Пробегая через склад, они черпают сою и бегут на судно. Пробегая мимо люка, высыпают содержимое в трюм. Воистину завораживающее зрелище: судно начинало «тонуть» прямо на глазах.
- Да, ничего не скажешь, уникальная нация!
- Это точно. Знаешь, при их подходе к делу, за ними - будущее.

    
                ***

Оля, войдя в кухню, досадливо поморщилась: опять эта неряха – соседка после себя плиту не убрала и целую мойку грязной посуды оставила – воды в чайник не набрать.
К тому же по всей кухне пустые бутылки и остатки закуски после вчерашней поздней пьянки раскиданы.
- Зинаида Петровна, - позвала Оля – уберите за собой, мне обед готовить надо, а ни к плите, ни к раковине не подойти.
- Да пошла ты…- просипела еще не протрезвевшая соседка, нетвердой походкой пробиравшаяся в туалет.
- Если будешь материться, старая курва, я тебя вообще больше в кухню не пущу, – вскипела Оля
- Ой-ей-ей! Так я тебя жидовку пархатую и испугалась! - не успела договорить последнюю фразу соседка, как Оля, с детства болезненно реагировавшая на проявления антисемитизма, выхватила из раковины грязный половник и с размаху «заехала» ей по лбу с такой силой, что та, не удержавшись на ногах, рухнула посреди узкого коридора. Оля молча вернула половник в раковину, переступила через корчившуюся на полу со злобными ругательствами Зинаиду и закрыла дверь в свою комнату. 

***

Легли проблемы на стол тысячей страниц, а на плечи, пожалуй, тысячей тонн. Куда ни глянь - везде аврал, все требовало немедленного вмешательства, но за что схватиться раньше? Полистал Владимир письма, бумаги, решил - все может подождать, а вот в Райчихинский район нужно выезжать немедленно. Уголь в Райчихинском месторождении молодой, хреновый, прямо говоря, но зато лежит на поверхности пластами. Добывать его можно карьерным способом - это самый дешевый способ добычи, от того и такой интерес к месторождению. И все бы хорошо, да только глухомань, на 50 километров ни одной деревушки. Нагнали техники, вагончики поставили, а ни электричества, ни тепла ведь нет, не говоря о душе и уборной. По лету-то еще ничего, и за вагончиком справиться можно и из ведра водой помыться на улице - нормально. А сейчас ноябрь. Уже холода не шуточные, а скоро совсем  лютые морозы ударят, тогда, нужду справляя за вагончиком, к этому самому вагончику примерзнуть можно. Рабочие возмущались такими условиями жизни, многие уже самовольно уехали.

***

- Володя, не успели мы пожениться, ты уехал на двадцать дней с Захватовым. Приехал, месяца не прошло - ты снова уезжаешь. На сколько в этот раз?
- Олюшка, ты же все сама понимаешь.
- Конечно, понимаю. Но и ты меня пойми: мне трудно, здесь у меня никого нет, новое место. Ты все время на работе. А даже когда мы вместе, все равно где-то далеко. К тому же каждый день воевать приходится с соседкой – пьяницей.
- Все будет хорошо, сейчас трудный период, но это не навсегда, жизнь наладится. Я не знаю, сколько мне там придется провести время, может неделю, может месяц. А насчет квартиры, ты же знаешь - в следующем году, когда новый дом сдадут, нам с тобой там «двушка» уже распределена, осталось чуть-чуть потерпеть.
- Скорее бы… Я собрала тебе теплые вещи. Всегда носи шерстяные носки и не ходи расстегнутый на ветру, иначе подхватишь воспаление легких.
-Да, конечно.
Ему и в самом деле было непросто: получив назначение на должность начальника службы портов, он провалился в бездну хаоса, разгильдяйства и безответственности. Весь ужас состоял в том, что невозможно было провести ни одного решения - они утопали в этой отвратительной русской безалаберности. Опускались руки, пропал сон. Больше всего угнетало бессилие и невозможность переломить ситуацию.

***

- Ну, здравствуй, Володя.
Захватов обнял по-отечески Либермана, усадил в кресло.
- Рассказывай.
- Ну, что рассказывать, Вы и сами не хуже меня все знаете...Бытом возмущались, снабжением. Действительно, ведь хуже, чем в лагере условия. Кое-как организовали им отопление вагончиков, теплую душевую сколотили с баком для нагрева воды.
- А воду электричеством греть?
- Да нет, генератор-то дизельный, а туда зимой дизель проблемно доставлять. Просто к баку топку угольную приварили. Да продовольствия несколько бортов подтянули.
- Больше не возмущаются?
- Вроде успокоились, да и те, кто уехал оттуда, понемногу  возвращаются.
- Это хорошо, что тихо все разрешилось, – помолчал полминуты Захватов и добавил - и хорошо, что вдали от партийного глаза.
- Это точно, потому что партию они чистили не шуточно.
- Замяли и, слава Богу. Если бы об этой забастовке с антипартийными лозунгами стало известно, и им бы досталось и  наши головы с плеч слетели. Но вот что меня сейчас беспокоит, так это Комсомольский порт.
- Да, самый проблемный.
- Понимаешь, ко всем напастям рабочие на начальника порта телегу мне и в горком накатали.
- А из-за чего сыр-бор?
- Да дело в том, что сам он мужик хамоватый, и жена у него мерзопакостная баба. На, возьми, почитай, – протянул он Володе письмо от рабочих.

«Уважаемый Георгий Зиновьевич, пишут Вам простые рабочие Комсомольского порта. Защитите нас от бесчинств начальника … - начало было еще ничего, но высказаться хотел каждый, от чего письмо пестрило разными почерками - … на это жена его назвала меня драной кошкой. Я ж ей говорю, что какое право она имеет оскорблять меня, а она и говорит, что я сошка мелкая и чтобы не вякала…»

- Ну что же, укоротим язык, и гонор жене подрежем, – не скрывая улыбки, начал Володя – я, собственно, уже все равно готовил Вам рекомендацию о снятии начальника. Дела в этом порту хуже некуда.
- Да, кадровый вопрос очень острый. А кого вместо него?
- Я бы рекомендовал Зираховского.
- Главного инженера Хабаровского порта?
- Да, Владимир Михайлович грамотный специалист, я работал под его руководством после перевода в Хабаровский порт. Других кандидатур не вижу.
- Хорошо, Володя, готовь приказ, я подпишу, и поезжай в Комсомольск, посмотри там, что, да как,  и с местным горкомом согласуй кандидатуру Зираховского.

***

Снова отъезд, с такой работой и семью-то забудешь! Правда, на этот раз  в Комсомольск всего на два дня.
- Володя, я надеюсь, ты хоть Новый год дома проведешь?
- Ну зачем ты так? Это же короткая поездка, кстати, ты не хочешь в нашем ведомственном техникуме физику преподавать? У них по-моему эта вакансия свободна.
- Конечно, хочу! Я уже видеть эти стены не могу! Сижу целыми днями одна дома, скоро говорить-то разучусь.
- Ну, вот и хорошо, я им позвоню, думаю, они тоже обрадуются столичному специалисту, - подмигнул Володя, чмокнув жену.
***

Первым делом – в горком! В Советском Союзе партия всегда была главной силой, управляя всеми сторонами жизни советских людей, а уж кадровые решения в отношении руководящего состава и подавно сначала согласовывались там.
Владимир открыл дверь приемной и быстрым шагом направился к кабинету. Но на пути каждого «ходока» к высокому начальству было грозное препятствие – секретарша. Секретарши в Советском Союзе - особая каста, они были призваны оградить слуг советского народа от него самого, пресекать несанкционированное проникновение той
самой кухарки, которая по завету Ильича может управлять государством. Потому, увидев посетителя, нагло прущегося в святая святых – кабинет секретаря горкома партии, дамочка вскочила из-за стола, и уже широко раскрыла  рот, чтобы обрушиться на несчастного, разъяснив, что такое демократия по-советски. Только, очевидно, не было времени у наглого мальчишки ее слушать, не было у него желания ей улыбаться, объясняя цель визита, поэтому он махнул в ее сторону рукой, и рухнула от этого жеста назад в кресло «церберша», будто ее секретным энергетическим ударом шаолиньский монах поразил. На самом деле никакими сверхъестественными способностями этот молодой человек не обладал, просто у каждой профессии есть свои секреты и свои особенности. Главной особенностью профессии советской секретарши было безошибочно определять тех, для кого заветные двери всегда открыты, и эта отмашка, этот полный пренебрежения жест, был тайным паролем, тайным знаком, известным лишь избранным.
Молодой человек с кучерявой головой беспрепятственно скрылся за дверью.
- Добрый день, начальник службы портов…
- А-аа, Володя, я же говорил, что мы еще встретимся! Проходи, садись. Рад тебя видеть!
К своему большому удивлению Володя опознал в секретаре горкома бывшего директора, у которого работал на военном заводе в Хабаровске-6.
- Михаил Петрович, а Вы здесь как?
- Да вот, переведен на партийную работу. А вот ты, Володька, я смотрю, быстро прешь вверх, хотя я не сомневался, что так и будет, когда ты уходил от меня.
- Не жалеете, что сюда перешли?
- И жалею, и нет... Все-таки работа директора интереснее, есть место творческому подходу, видишь реальные результаты. Но с другой стороны меня постоянно тюкали все, кому не лень, а здесь я бог и царь.

Посидели за стаканчиком импортного коньяка, вспомнили работу на военном заводе:
- Кстати, Михаил Петрович, а как покрасочные системы-то?
- А вот, посмотри...
Он бережно достал с полки лакированную коробочку, открыл, а там орден Ленина на шелковой подушке переливался золотом и платиной.
- За внедрение передовой технологии! И, кстати, перевод сюда я после этого получил. Так что, в некотором роде я тебе обязан этим креслицем. С меня причитается!
 Кандидатуру Зираховского утвердили тут же без проблем. Старого директора тоже сняли тихо, без шума, и следующим утром Володя поездом вернулся в Хабаровск.



***

Новый год сродни тайфуну: две недели после грандиозной пьянки люди в себя придти не могут. Аварийность в этот период многократно возрастает.
- Ну как, Володя, дела?
- Да уже в норме, люди оклемались после праздника, везде работы по подготовке портов к навигации идут согласно графику. Только Комсомольский порт отстает. Да вы же сами там ситуацию знаете.
- Да знаю... А как у тебя самого дела? Как у Ольги?
- Вижу, Вы уже в курсе. Все в порядке, ориентировочно в конце июня родит.
- В общем, давай так, ты у нас готовишься папой стать, и жене ты сейчас дома нужен, поэтому я тебя от дел временно отстраняю, никаких командировок, все распихай заместителям, а тебе будет другое задание, не менее важное и ответственное.
- И какое же, Зиновий Георгиевич?
- Знаешь, что мы строим?
- Да много всего строим: строим третью площадку хабаровского порта, строим терминал сыпучих грузов в Комсомольске, строим наливной терминал в Благовещенске…
- Не верно. Мы строим коммунизм! И это будет одна из главных тем съезда партии, который Хрущев созывает в следующем году.
- А я тут при чем? Вы хотите, чтобы я к этому съезду коммунизм построил? Переоцениваете вы меня, Зиновий Георгиевич.
- Да нет, не переоцениваю. А задание тебе вот какое… ты фантастику любишь?
- Нет.
- Ну не суть, так вот, к съезду от всех министерств по всем отраслям промышленности потребовали доклады, как будет выглядеть отрасль при коммунизме, и как нам этого добиться. Вот этот доклад я и прошу тебя подготовить. Собственно, конечно, никаких реальных действий не будет, однако, отнестись к докладу надо серьезно. Похоже, что наиболее дельные предложения будут представлены Хрущеву.
- Очередная инициатива сверху?
- Прекрати ерничать, Володя. Задача ясна?
- Да Вы что, Зиновий Георгиевич, шутки-шутками, а  у меня дел по горло! В Комсомольске Зираховский - человек новый, ему помощь наша потребоваться может, в Благовещенске...
; Стоп, Володя, я, кажется, ясно изъясняюсь? - Захватов нахмурился - все дела в сторону!
Но, перехватив Володин взгляд, подмигнул:
; Будь больше с женой, уделяй ей время и пиши потихоньку эпос на тему светлого будущего.


***

Не привычно как-то, ни тебе забот, ни проблем, на работу утром ходить не нужно. Была сначала мысль пойти посмотреть отчеты, да составить заявку снабженцам, но... с Захватовым лучше не спорить — решил Володя.
Вроде бы плевое задание , но любое дело начинается со сбора информации. А как знать, что при коммунизме с пароходством будет? Одно ясно, коммунизм - это что-то светлое, при коммунизме должно быть лучше, иначе зачем этот коммунизм вообще нужен? А еще интересно узнать, как капиталисты решают проблемы речного судоходства. Известно из школьных учебников, что они рабочий класс угнетают , видимо, поэтому у них в портовых кранах удобная кабина, кресло с регулируемыми валиками, чтобы не затекала спина, чтобы крановщика радикулит не разбил. А в Советском Союзе рабочий может и на фанерной «сидушке» смену отсидеть, а потом, еле разогнувшись, ползти к дому, по дороге еще очередь отстояв в магазин за продуктами. В США «издеваются» над рабочими, в яркие комбинезоны наряжают, словно клоунов в цирке. А в СССР рабочий класс - гегемон, в спецовках ходит непонятного цвета, всевозможными маслами пропитанном, и запах идет такой от этих спецовок, что у неподготовленного человека кружиться голова начинает. Да и потом, в Америке у рабочего «отбирают» кровно заработанное всеми возможными способами: чтобы купить дом с лужайкой, ему приходится идти в кредитную кабалу. А в Союзе всем жилье предоставляют бесплатно, поэтому работяги ютятся  в коммуналке в одной комнате с женой, двумя детьми, родителями и кошкой на девятнадцати квадратных метрах. Опять же, мужичок наработается на тракторе, у которого колесная база с жестким закреплением на раму,  межпозвоночные диски себе разобьет, так его будут бесплатно лечить!
Придя в библиотеку пароходства, Володя попросил справочники и книги о речном флоте США. Библиотекарша пожала плечами:
- У нас ничего такого нет.
- Что, никаких? Посмотрите, должно же быть хоть что-то!
Женщина рылась в формулярах минут сорок:
- Вот! Одна есть, брошюра «Развитие речного флота США» за 1905 год.
Володя задумался, чего интересного может быть в справочнике за девятьсот пятый год? Технологии-то не стоят на месте, но все равно решил взять почитать за неимением лучшего и с каждой страницей все больше удивлялся.
Дочитал книжечку, обвел карандашом все необходимое и  решил отнести в секретариат, отдать перепечатать.  Вот только, если, не дай бог, всплывет, что достижения полувековой давности загнивающего капитализма - это наша несбыточная мечта на пути к коммунизму – голову снимут, поэтому нужно было аккуратно обложку и титульный лист отрезать лезвием. А еще существовала опасность, что кто-нибудь узнает содержание. Володя попросил библиотекаршу показать формуляр на эту книжку, посмотрел - мало вероятно: последний раз книгу в библиотеке в тридцать восьмом брали, семнадцать лет назад, такие книги не особенно пользовались спросом.
Кроме всего прочего, для доклада очень важно оформление — подумал Володя и заказал  в типографии красную обложку с золотым тиснением.

***

- Стой! – окрикнул вахтенный, преграждая путь мужчине, поднимающемуся по трапу.
- Мне нужен мистер Молотов, - по-английски объяснил посетитель.
Вахтенный понял только последнее слово, сказанное господином, одетым в застегнутый на все пуговицы, несмотря на невыносимую жару, белоснежный костюм.
- Коль, позови кэпа! – крикнул он куда-то в глубину судна.
- Чего орешь, здесь я, – уже спускаясь, оборвал вахтенного капитан.
- Мистер Молотов, Вы проявили доблесть и отвагу. Соединенные Штаты бесконечно благодарны Вам за спасение американской подданной. Мы были бы рады видеть Вас завтра в шесть, адрес Вам известен.
С одной стороны, капитану, конечно, хотелось увидеть девушку, с другой – снова идти в американское консульство - дополнительные неприятности.
 Хотя… - подумал он, - они все равно будут.
- Спасибо, я непременно приду. Как Дженни себя чувствует?
- Ей уже лучше.

***

- Андрей Викторович, нам нужно с тобой поговорить, – заглянул помполит в капитанскую каюту.
«Ну, началось...» - подумал капитан, - «скорость стука превышает скорость звука».
И, с трудом выдавив улыбку, вслух произнес:
- Проходите, проходите, Леонид Сергеевич.
- Я вот почему пришел, ты не в консульство ли американское собрался?
- Туда.
- Я не знаю, политически зрелое ли это решение, и не уверен, стоит ли тебе дружбу с империалистами водить.
- Так-то оно так, меня тоже такая мысль посещала. Но с другой стороны, не я к ним навязывался, они сами пригласили, как-то нехорошо отказываться. Что подумают о советских моряках? Не воспитаны, не дружелюбны…

***

Ужин в консульстве был скромный, стол накрыли на двоих.
- Проходите, присаживайтесь, мистер Молотов, – начал посол.
- Спасибо, к сожалению, я не знаю, как Вас звать.
- Джордж, зовите меня просто Джордж.
- Я слышал, есть погибшие. Полиция интересуется происшедшим?
- Мистер Молотов…
- Андрей, к чему такая официальность, прошу Вас, Андрей, – перебил консула капитан.
- Так вот, Андрей, не стоит беспокоиться, с полицией мы все уладили. Дело притормозят.
- Как Вам удалось об этом договориться?
- Пусть это будет нашей маленькой тайной, – Уоллесу совершенно не хотелось вдаваться в подробности подкупа местных чиновников и рассказывать этому советскому капитану, что консульство имеет специальный фонд «черных» денег, из которых оплачивается благосклонность местной бюрократии.
- Как чувствует себя Дженни?
- Гораздо лучше.
- Я могу ее увидеть?
- Не знаю, думаю, нужно спросить об этом ее саму.
Повисла пауза. Дипломат собирался предложить капитану вознаграждение, но боялся обидеть этим, зная, как русские щепетильны, поэтому разговор свелся к обсуждению жаркого климата и красот Африки. Наконец, консул решился:
- Андрей, я хотел сказать слова благодарности от имени своей страны и от себя лично, быть может, мы смогли бы что-то сделать для Вас? Я знаю, что у советских моряков проблемы с валютой.
У Андрея действительно существовала эта проблема, к тому же было очень обидно, что остался без обуви, но принять деньги от посла он не мог.
В конце концов, это что же, он за деньги женщину спас?!
- Джордж, Вы оскорбляете меня своим предложением. Достаточно тех слов, которые Вы уже произнесли.
- Простите, я, честно говоря, и сам сомневался, предложил, что называется, больше для протокола.
- Лучше проводите меня к Дженнифер.
 Они зашли в больничный блок американского консульства.
- Здравствуйте, Дженни, – несколько смущаясь, обратился капитан.
- Здравствуй, здравствуй, герой, – улыбка на лице женщины была искренней, хотя из-за ссадины в уголке рта слегка кривоватой.
- Как Вы?
- В порядке!
- Только настоящая  американка ответит, что она в порядке, находясь в больнице с забинтованной головой.
Дженни расхохоталась и протянула гиганту правую руку в знак приветствия. Шутка из уст этого русского великана выглядела для нее экзотикой.
- Мне сказали тебя зовут Андрей, – больше утверждая, чем спрашивая и продолжая все так же улыбаться, сказала она.
Капитан смотрел на стройную женщину в спортивном костюме, и удивлялся,  как белый бинт на темных волосах  мог не только не портить, а вроде бы даже дополнять образ.  Испугался даже этого моментально вспыхнувшего чувства нежности и умиления.
- Я рад, мисс, – и, сделав паузу, с вопросительной интонацией добавил - или миссис, я, к сожалению, не знаю Вашего полного имени.
- Миссис Хавинсон, но зови меня просто Дженни.
- Я рад, что Вы чувствуете себя лучше. Мне пора возвращаться на корабль.
- А знаешь, приходи завтра днем, я покажу тебе сад, у нас очень красивый сад. Уже давно созрели вишни и груши.
- Вишни?! Здесь в Африке? – удивился Андрей.
- Наш садовник и не такие чудеса творит. И потом, - женщина, потянулась к уху капитана, для чего ему пришлось сильно нагнуться, и, словно заговорщица, прошептала – каждый вечер Джордж ходит в сад, ободрал уже все плоды внизу. А мне сейчас трудновато лазить наверх по лестнице. Ты-то и без лестницы можешь с самого верха достать.
Капитан улыбнулся:
- Ну, что же, я не дам Вам остаться без фруктов.

***

Только направился капитан  к трапу, а помполит тут как тут:
- Андрей Викторович, в город собрались?
- Да, пойду по делам: в управление порта нужно зайти, на телеграф, дать телеграмму в наше пароходство, уточнить, с каким сухогрузом наши запчасти придут.
- Ну, так и я как раз в город хотел, вот и пройдемся вместе.
«Вот пиявка, но ничего, я от тебя избавлюсь», - решил капитан измором взять помполита, прибавив темп. А шаги-то огромные, так что помполит рядом уже на бег перешел.
- Андрей Викторович, а куда мы так спешим? Целый день впереди.
- Много дел, нужно разные места посетить, везде успеть, – и еще шагу прибавил.
Может через базарную площадь? Там народу много, потеряться очень легко. Нет, не выйдет, с его-то ростом он как колокольня над толпой возвышается, из любой точки его видно. Лучше по-другому:
- Ну, вот и пришли. Вы как, прогуляетесь, пока я в управлении?
- Да нет, я подожду внутри.
- Я ведь долго могу. Не знаю, сколько там пробуду.
- Ничего, я газетку почитаю.
«Ну, почитай, почитай газетку. В жарком, душном коридоре тебе полезно попариться будет».
Андрей зашел в кабинет начальника судоремонтной службы, а помполит пристроился напротив двери, сел, головой к стеночке прислонился. А дел у капитана всего на пять минут: уточнить ранее согласованный план постановки судна на ремонт. Вопрос скорее надуманный, просто у начальника этой службы кабинет имел служебный выход во двор управления. Андрей обратил на это внимание еще в прошлый визит. Вот через эту дверку  он и вышел, направляясь в американское консульство.
***

- Проходи, Володя.
- Спасибо, тезка. Я смотрю, подрастает твоя дочурка.
- Ты же знаешь, дети растут как грибы.
- Особенно, чужие, – хохотнул гость.
Либерман повернулся к жене и несколько извиняющимся тоном попросил:
- Оля, ты не дашь нам чайку, а мы пока поговорим.
- Хорошо, - в ее голосе явственно прозвучало недовольство.  Историю, в которую влип Зираховский, обсуждало все пароходство. Олю тоже разбирало любопытство, и она хотела услышать подробности из первых уст, поэтому было немного обидно, что ее попросили удалиться.
- Ну что, в пароходстве, наверно, мне уже все «кости перемыли»?
- Давай без дураков, ты меня знаешь давно, если хочешь, то рассказывай все, как есть, подумаем, что можно сделать.
- Ну что, на новогоднем «огоньке» увидел девицу, отпустил пару комплементов, она тоже интерес стала проявлять. Потанцевали, вышли покурить, сам не знаю, как оказались в какой-то комнатушке, то ли подсобка какая была, то ли что. Ну, у меня голова и выключилась: молодая, красивая, роскошная.  Какие уж тут тормоза?! Ну, я ей и вставил. А девица, скажу я тебе, горячая, раз, два, а ей все мало. Короче долго нас не было, ее мамаша, Сокольникова, бухгалтер в пароходстве, ну, ты ее знаешь?
- Знаю.
- Так вот, хватилась дочери, стала искать, видать услышала, проходя по коридору. А вопит она за этим делом, скажу я тебе!
- Кто вопит? Мамаша?
- Да нет, Лизка, дочь ее. Так вот, она ворвалась, подняла шум, на следующий же день в обком телегу настрочила.
- Ты все объяснил?
- Да, но только в Советском Союзе девушки в семнадцать лет сексом не занимаются. Ты же понимаешь… Я даже жениться на ней предложил.
- Жениться?!
- Представь себе, эта девчонка мне в душу запала. Мы с ней, несмотря на скандал, продолжаем общаться. И хотя разница в возрасте приличная, она за эти три месяца стала мне близким человеком. Только мамаша ее и слышать ничего не хочет. Требует расправы.
- Я неплохо знаю секретаря Комсомольского горкома, попробую с ним поговорить.
- Даже не звони ему. Бесполезно. Во-первых, телегу она в обком сразу накатала, а во-вторых, он бы все равно не стал вмешиваться. Да ладно, я еще молодой, с руками, если снимут, уеду в Горький назад, уж как-нибудь заработаю себе на кусок хлеба с маслом.
- Не горячись, ты же отличный специалист, найдем, если что, тебе место в Хабаровске.
- Нет, Володя, спасибо, здесь мне все равно работать не дадут, да и не о должности жалею больше. На самом деле я знаю, это смешно, но похоже я в Лизку влюбился, я всегда о такой мечтал. Да и не такой уж я старый! Мне только тридцать четыре. Через полгода ей восемнадцать будет, так вернусь за ней, распишемся. Там, в Горьком, в институт поступит. Я на самом деле ни о чем не жалею.
- И что, она согласна?
- Да, и мы с ней уже обо всем договорились.
- Тогда удачи! Надеюсь, у вас все будет хорошо.

***

- Ну, здравствуй, Андрей, я уже думала, ты не придешь.
- Никак не мог отвязаться от помполита.
- Кто это?
- Тот, кто должен следить за тем, чтобы я сюда не ходил.
- То есть? Как это?
- Понимаешь Дженни, ты капиталистка, угнетательница рабочего класса, и нам, советским морякам, запрещено контактировать с вами. Считается, что вы нас поймаете в свои сети и завербуете.
Девушка заулыбалась:
- Ну и как? Я поймала тебя в сеть?
- Кажется, да, – краснея, как мальчишка, ответил капитан, ловя себя на мысли, что этот чертенок в юбке безумно ему нравится.
- Пойдем в сад, на улице-то жара, а здесь в комнате и вовсе «филиал ада».
Сад в американском консульстве поражал своей буйной зеленью. Везде стояли разбрызгиватели, и в воздухе витала мелкая водная пыль, создавая уголок прохлады во всеобщем царстве испепеляющей жары.
- А на самом деле, тебе что-то будет, если узнают, что ты здесь?
- Во-первых, знают, во-вторых, я последний раз в заграничном плавании, как и последний раз в должности капитана. Может быть, меня даже арестуют и расстреляют на Родине, но это в самом худшем случае.
- Прекрати так шутить, - Дженни подошла к капитану, и, посмотрев своими темными глубокими глазами, тихо спросила – ты жалеешь, что оказался тогда там?
Андрей провалился в бесконечную черноту этого взгляда, ему даже показалось, что у него кружится голова.
- Нет, ведь иначе бы я не встретил тебя. Хотя мне жалко обуви, которой я из-за этого лишился, - лукаво подмигнул он.
Молотов, выросший в стране, где неаккуратно сказанное слово может привести к самым трагическим последствиям, давно разучился дурачиться. А уж если ты допущен за рубеж матушки Родины, то надзор за тобой двойной. Но сейчас рядом с этой «акулкой» капитализма, он почему-то чувствовал себя свободно, как мальчишка.

***

Духота невыносимая, «аромат» пота так и висел в воздухе. Рубаху помполит расстегнул уже до пупа - капитан четвертый час из кабинета не выходит. Решил сам туда. Дернул дверь – закрыто.
- Он сегодня до трех. Ушел уж давно, – буркнула проходящая мимо чернокожая старуха.
- Как ушел? Я ж здесь давно стою, никто не выходил.
- Так он через служебную домой уходит.
«Ну сука, ну погоди, я тебя с говном смешаю, я тебя …, да я…» - Леня-дятел, как его называла команда за способность бесперебойно «стучать», просто не находил слов. Его аж трясло, он чувствовал себя полным идиотом, и всю дорогу назад  выдумывал самые страшные кары капитану.

***

День пролетел как один миг, он сам не заметил, как стемнело. Огромный, как скала, сложенный, как молодой бог, русский капитан рассказывал о жизни в Советском Союзе, о комнате в коммуналке, долго объясняя, что это такое,  о том, как он ездил на картошку и сенозаготовки, когда учился в мореходке. А она рассказывала ему о своей трехэтажной
вилле, скучных светских раутах, о том, как любит она гонять на своей «Альфа-ромео» по широким американским дорогам вдоль Атлантики.
- А знаешь, я ведь никогда не сидел за рулем машины. С любым пароходом справлюсь, с любым катером, а машину вот не приходилось.
- Все, решено, завтра я буду учить тебя водить машину! Договорились?
 
***

Володя шел по коридору и вздыхал про себя, знал, предстоит тяжелый разговор с Захватовым. И дело не в том, что это Володя Зираховского рекомендовал, по этому поводу никогда Захватов не станет его корить, просто нужно было принимать срочное решение, что-то делать с Комсомольским портом.
- Добрый день, проходи. Как дома?
- Время летит, не успел оглянуться, как дочурка уже по квартире носится, и волосы такие же, как у меня кучерявые.
- Это точно, совсем мало ты с семьей бываешь. Как Оля?
- Дома больше сидеть не хочет, решила выходить на работу, как только ее мать приедет с Иркой нянчиться.
- Доклад твой всех в восторг привел. Его Хрущеву лично министр читал. Слушай, из тебя выйдет отличный фантаст!
- Вообще-то это был перепечатанный справочник «Развитие речного флота США» за девятьсот пятый год, и делов-то - прошедшее время на будущее заменил.
- Ты что, охренел? А если бы узналось? Да нам бы… Ладно, чего теперь, лучше скажи, какие у тебя мысли насчет Комсомольского порта?
- Не знаю, Зиновий Георгиевич, не знаю. Хороший Зираховский специалист, но на баб слаб.
- Дурак, прямо на Новогоднем огоньке трахнул несовершеннолетнюю девчонку!
- Он же не думал, что ее мамаша телеги секретарю обкома писать будет.
- Да чем он вообще думал!
- А главное подумаешь, он же не изнасиловал ее, она сама его на это спровоцировала.
- Спровоцировала?! Так верхней головой думать надо было, и на провокации не поддаваться.
- Ну, что теперь поделаешь...
- Ну и кого начальником порта назначить? Это был уже девятый за четыре года. Есть у тебя кандидатуры?
- Может Брянцева?
- Сам знаешь, не вытянет порт.
Повисла пауза. Володя все понял, но продолжал игру:
- А если попробовать Федорычева?
- Из той задницы, в которой порт находится, он тоже не вытянет.
- Знаю, а Васильев?
- Ладно, прекрати, – Захватову это словоблудие надоело – я знаю, кого назначить начальником порта в Комсомольске-на-Амуре.
- Кого?
- Тебя, тебя Володя.
- Да, я тоже не знаю кандидатуры лучше.
- Тогда готовься!
Стать начальником порта - вроде как понижение, но это иллюзия: де юре – понижение, де-факто -  несопоставимые возможности. Да и потом, работа чиновничья ему уже надоела, хотелось живого дела.

                ***

Жара стояла страшная, взмок капитан. На площади у центрального въезда в порт кипела жизнь: старые пикапы, телеги, запряженные быками, люди туда - сюда сновали как косяки сельдей. Но он сразу приметил черный автомобиль, рядом с которым стояла женщина, та самая, та единственная, ради которой Господь и создал весь этот дрянной мир. Улыбнулся и направился к ней, а она в ответ ему уже махала рукой. Да и как его было не заметить, даже в такой сумасшедшей толпе возвышался он над людьми, словно колосс, и, казалось, будто вся площадь могла уместиться на его ладони.  Ликовало все внутри у него, тысячи труб выдували в душе безумную симфонию.  Знал, конечно, что ему в спину еще одна пара глаз смотрела, но теперь не до этого было, все мысли в голове занимала  только Дженни. Ее образ убаюкивал Андрея на ночь и утром будил своей ласковой улыбкой.
Осторожно, стараясь слегка прикасаться, взял капитан ее руку,  а самому хотелось прижать девушку к себе, вознести над площадью, вознести над миром к самому солнцу и взлететь вдвоем, потому что от прикосновения к ней его могучее тело сделалось совсем невесомым.
Люди носились, площадь, словно гигантская карусель, где все кружится и вращается, только для них двоих время остановилась, словно изваяния застыли, глядя друг другу в глаза.
Андрей очнулся первым, неловко стало: вцепился ей в руку и не выпускает. Разъединил ладони, а Дженни только улыбнулась, то ли чтобы неловкость сгладить,  то ли чтобы скрыть легкую досаду, что он выпустил ее руку. Его огромная сила манила, притягивала как магнит. Она ловила себя на мысли, что с каждой секундой в ней все сильнее и сильнее разгорается огонь желания вцепиться в него изо всех сил, вцепиться, притягивая его к себе всем телом и упиваться, словно вампиру его беспредельной силой и энергией.
- Салют советским морякам! Я правильно сказала?
- Здравствуй, Дженни. Как себя чувствуешь?
- Не так плохо, благодаря тебе, – задорно ответила  девушка – готов сесть за руль?
- А может не надо? Да и за твое здоровье волнуюсь, все-таки колесной техникой я не управлял никогда, знаешь, больше как-то с водными видами транспорта имел дело.
- Андрей, ты что, боишься что ли?
- Да нет, конечно, чего бояться? – браво ответил капитан, он и в самом деле не слишком волновался. В конце концов, девчонка справляется, так уж у него-то точно проблем не возникнет.
Но на деле оказалось все не так просто: дергалась машина, то прыгнет, как кузнечик, то заглохнет, да еще все это в толпе. И как это вообще возможно? На педали смотреть, на рычаг передач, на панель приборов, да еще за ситуацией за окном следить надо! Ведь люди вокруг скачут, норовя непременно попасть под колеса, ослы да грузовики - голова кругом идет. А она сидит рядом и только смеется. А капитан уже весь в поту:
- И почему нужно в Африке на черной машине ездить?
Но, на удивление, очень скоро и педали стали понятными, и рычаг передач более податливым.
Под чутким руководством Дженни они доехали до французского района.
- Пойдем пообедаем в «Буржуа».
У Андрея екнуло в животе - как увидел здание ресторана, сразу понял, его годового лимита на валюту не хватит, чтобы там один бутерброд съесть.
- А хочешь, поехали к нам на корабль, у меня великолепный кок! – сделал хитрый маневр Андрей. Но Дженнифер была неумолима:
- Брось, зачем ехать. Здесь очень неплохо кормят.
Капитан насупился, а когда стали на стол подавать не блюда, а произведения кулинарного искусства, сделался совсем грустным, кусок не лез в горло.
Почти с ужасом он смотрел на вышколенного черного официанта в белоснежной рубашке, несущего на небольшом серебряном подносе счет.
- Оставь, Андрей, – взмахнула рукой Дженни, когда он стал доставать бумажник.
- Я сам могу заплатить. Не привык я, чтобы женщины за меня платили.
- Знаешь, давай не напрягать друг друга. Я обязана тебе жизнью, ты герой, но, кроме этого, ты капитан судна, хотя тебе еще нет тридцати, и весьма успешный мужчина. А то, что у тебя нет денег, виноват не ты, а этот, как его…- она хитро подмигнула – Ленин! Поэтому и только поэтому я плачу за обоих, что ни на одну секунду не умаляет твоего достоинства как мужчины.
Ход мысли Дженни сильно удивил его. Ведь и вправду, у американских капитанов есть деньги, выходит действительно в том, что у него нет денег, виноват не он. Оба дружно рассмеялись. Таким свободным Молотов не чувствовал себя никогда.
- Уже вечер, скоро зайдет солнце, я хотела показать тебе одно место.
Она быстро гнала  автомобиль на юг вдоль побережья, оставляя за собой столбы пыли. Тяжелую «пузатую» машину заносило на поворотах, и Дженни явно нравилась такая гонка, хотелось увидеть испуг в лице этого бесстрашного человека. капитан же не подавал виду, хотя правой рукой сжимал ручку двери. Выехав из города, они неслись по шоссе, но скоро крутым маневром Дженни рванула руль влево на малоприметную неровную дорогу, и машина, подлетая на кочках и буграх, помчалась к побережью.
Наконец, буйные деревья расступились, резкий солнечный луч ударил в лобовое стекло, а машина юзом летела к краю холма, к обрыву, поднимая огромное облако взвеси и пыли.
- Нервы мои испытываешь?
- Смотри, Андрей! Ты где-нибудь видел что-нибудь подобное?
Утес, укрытый буйной зеленью, врезался в океан. Огромный  диск солнца висел низко, почти сливаясь с горизонтом, оставляя красную дорожку на поверхности океана. А внизу у подножья утеса блестела прозрачная мелководная заводь, окрашенная пурпурным светом вечернего солнца, и мириады разных рыбок сновали там, переливаясь тысячами цветов, каждая на свой манер. Такой красоты он еще не видал, хотя в разных морях был, на разных континентах, да и в Союзе есть, чем полюбоваться. Но только здесь он дышал воздухом свободы, и к груди его прижималась женщина, одно прикосновение которой заставляло бешено стучать его сердце. И не было ни судна с поврежденным гребным валом, ни помполита,  ничего, только они двое среди неземной красоты стояли одни во всей Вселенной.

***

Ярко горят звезды ночного африканского неба. Лунный рог полыхает, освещая силуэт атлета, обнимающего хрупкую женщину.
- Андрей, завтра я возвращаюсь в Америку.
- Я знаю, Дженни, знаю.
- Откуда?
- Просто почувствовал.
Знает, завтра он вернется в тот мир, из которого она его извлекла на короткие счастливые мгновения. Две недели пролетели, словно на другой планете. Каждое утро капитан вставал и шел к ней, а потом и вовсе перестал возвращаться на корабль, они гуляли ночи напролет по диким и страшным закоулкам африканской дыры, и ей рядом с ним всегда было спокойно и уютно. Они спорили и дурачились, как дети, когда он оставался у нее. Она уже не представляла свою жизнь без него, ей казалось, что  в целом мире не была человека более близкого и родного, чем этот огромный русский капитан. Дженни смотрела на звезды, задрав голову вверх, потому что глаза уже затуманила пелена влаги, лишь шелохнуться и крупные слезинки покатятся по щекам, и изо всех сил она старалась удержать их на ресницах. Она схватила ртом воздух, и в тот же момент ее накрыла мощная лавина чувств, которую уже было не под силу сдержать. С ресниц слетела прозрачная  капля.
Они оба не питали никаких иллюзий, знали что расстаются навсегда. Она вернется в Америку, к своему мужу, за которого вышла по папиному совету, в мир большого бизнеса и полезных друзей. А он... он отправится по ту сторону железного занавеса. Они были не просто из разных стран и разных систем. Они жители параллельных миров, и лишь удивительная причуда судьбы свела их в одном месте в одно время. Эта встреча словно бритвой вспорола души обоих.
- Я никогда не забуду тебя, Дженни.

***
Вернулся капитан за полночь на корабль, и казалось ему, что зашло солнце навсегда, и впереди его ожидают лишь сумерки, неподвижные и вечные, как мертвая Атлантида. Но снова наступил рассвет, и, несмотря ни на что, дневное светило совершило еще один двенадцатичасовой переход с востока на запад в длинной череде подобных за миллиарды лет. Весь этот день он провел в постели, снова и снова прокручивая, словно архивную кинопленку, в своей голове кадры ее улыбки, прикосновений, их жарких поцелуев или просто мечтал. Но сил подняться с кровати и вернуться в реальный мир у него не было. Казалось, стоит лишь встать, вернуться в действительность, в которой нет Дженни, как эта действительность, словно дорожный каток тлеющее полено, раздавит сознание, и останутся на этой самой постели лишь догорающие искорки, некогда бывшие капитаном.
Так прошла неделя, пока в один из дней внизу он не услышал английскую речь.
- Добрый день, могу я видеть капитана Молотова? – обратился уже бывавший здесь джентльмен в белом костюме к вахтенному.
- Да здесь я, здесь, - прокричал Андрей, натягивая на бегу китель.
- Я по поручению миссис Хавинсон, она просила передать Вам эту коробку.
Удивленный капитан в большой упаковке нашел десять пар самой разнообразной обуви. Здесь были и классические туфли, и полуспортивные ботинки, кроссовки и зимние сапоги, безупречного английского качества, даже уютные домашние тапочки заботливо не забыла заказать Дженни. Только сейчас это не вызвало у Андрея восторга, его не распирало от счастья, как тогда. Он бережно вынул лишь ее письмо, и долго смотрел в пустоту, не решаясь распечатать конверт. Эта коробка, последняя весточка была как ее прощальная улыбка.

                ***

Близок сезон дождей, но солнце, словно предчувствуя свое скорое поражение, пытается напоследок испепелить и без того опустошенную землю Гвинеи. Молотов вытер могучей рукой пот со лба. Больше двух месяцев уже торчал советский экипаж в Конакри. У берегов островов Бижагош судно получило серьезное повреждение винтов и гребного вала, полтора месяца ждали запасные части. Их привез советский сухогруз, и вот уже три недели как тянулся ремонт, и не видно было ему конца. Потери от простоя колоссальные, начальство из Мурманского пароходства задергало телеграммами.
- Товарищи, я вот что хотел обсудить, уже третью неделю судно стоит на судоремонтных верфях, но фактически ничего не делается. Касса наша пуста, пароходство больше денег переводить нам не будет. Хоть караул кричи!
- Я предлагаю поднять шум, в самом деле, нужно идти к руководству ремонтных доков.
- Я с ними уже ругался, бесполезно.
- Тогда во французскую администрацию, пусть принимают меры!
- Во-первых, французы уже мало на что влияют, французская администрация - больше фикция, и сейчас они озадачены выкачкой ресурсов и спасением своих капиталов. То, что скоро придется предоставить колониям независимость, ясно всем, и повлиять на нашу ситуацию администрация не может, а главное не захочет. Какие еще предложения?
- Вы говорите, а я уже действую! Две недели я хожу в док и рассказываю рабочим об учении Маркса, о дружбе народов, о том, что их долг, как рабочих, помочь нам, советским морякам, их братьям в борьбе с капиталистическими угнетателями.
Тяжело посмотрел Молотов на помполита, продолжая вить косичку из двухсот миллиметровых гвоздей:
- Да отстань ты со своей херней, без тебя тошно.


***

Жара спала , а вместе с ней и напряжение еще одного дня ожидания. Андрей пересчитал мелочь в кармане, и, решив, что на кружку пива хватит, отправился в город.
Рядом с портом на прилегающей улице находился бар «Диамант», что в переводе означало бриллиант. На самом же деле это был довольно грязный припортовой кабак, где собирались матросы, коротавшие время пока их суда стояли под погрузкой, проститутки, контрабандисты и жулики всех мастей, но рядом с портом других заведений просто не было.
Капитан взял у барной стойки кружку вонючего мутного пива, осмотрелся, увидел  местечко за столиком.
- Можно? – обратился по-английски.
- Да, конечно.
Мужчина средних лет, со светлыми волосами был одет в гражданское без знаков различия, но у Молотова не возникло сомнений, что это американец.
- По делам здесь?
- Я капитан «Калифорнии», загружаемся рудой. А вы?
- Я тоже капитан советского судна «Ксения Корабельникова».
- А что возите?
- Сюда сельхозтехнику, отсюда ресурсы.
- Все отсюда возят ресурсы, кто лес, кто уран, кто уголь.
- А сколько вы здесь?
- Неделю, порт работает отвратительно, погрузка занимает очень много времени.
- И не говорите, мы здесь уже скоро три месяца.
Молотов поведал о затянувшемся ремонте американскому коллеге все, как есть, о бездействии ремонтных бригад, о стараниях помполита, который ходит уговаривать негров поторопиться с ремонтом и рассказывает о социальной справедливости, равноправии, классовой сознательности.
Янки усмехнулся:
- О классовой сознательности? Хочешь, я покажу тебе, что это такое ?
Он поднял руку и, обращаясь к официантке, вежливо произнес:
- Милочка, будь любезна мне глазунью и пятьдесят виски.
Молодая черная девушка легко кивнула головой и продолжила щебетание со своими подругами. Через пять минут американец вежливо напомнил ей же, что заказ. Девица продолжала что-то бурно обсуждать, не ведя ухом.
- Вот видишь, обратился он к русскому, так они отвечают на вежливость.
; Как же быть?
- А вот так! – американец встал и подошел к девице. Молча схватив за волосы, он энергично тряхнул ее.
- Яичницу и виски, живо, сука.
Через несколько минут черная девушка с виноватой улыбкой принесла стакан с выпивкой и еще шкворчащюю яичницу.
- Кстати, меня зовут Эндрю, -  дружелюбно произнес он, обращаясь к русскому.
- Меня Андрей, - с трудом переваривая увиденную сцену, ответил Молотов.
- Так мы еще и тезки! – обрадовался американец – ну что, я наглядно объяснил особенность общения с местным населением?
; Более чем! Все же, мне кажется, не стоило так обращаться с женщиной – не смог удержаться Андрей.
; Ну, мне пора на судно, завтра мы отходим. Удачи!


***

А может, в самом деле, это наиболее простое и действенное решение? Может к черту все эти жалобы и прочую бюрократическую ерунду? Может здесь, на черном континенте, в каменном веке от того и не работают все  эти инструменты цивилизованного мира, что, как и в доисторические времена, здесь правит только сила? – капитан ворочался всю ночь, осмысливая преподанный американцем урок. Утром спустился в ремонтный док, окинул взглядом обстановку: четверо рабочих пинают носок, набитый песком, шестеро сидят на лавке и курят, что-то оживленно обсуждая, еще один спал, накрыв лицо газетой. Капитан обвел палубу глазами, поискал бригадира. А вот и он, собственной персоной, в кости играет.
- Почему никто не работает?
- Жарко, успеется, - лениво ответил черный не очень молодой мужчина, продолжая кидать кости.
Андрей рывком поднял бригадира, как котенка, и коротким ударом отправил в нокаут, после чего, дернув за ворот сидевшего рядом с ним, швырнул на пол. На палубе наметилось оживление, ремонтники, схватившись за инструмент, устремились к рабочим местам. Капитана удивило, что никто не возмутился, более того, никто не удивился, значит, для них это была обычная практика. Результат воодушевил, и он решил закрепить успех, начав обход, никого не хотелось оставить «без внимания». Но ведь надо еще и так бить, чтобы не зашибить насмерть, чтобы руки-ноги не поломать, а то можно было лишить трудоспособности, поэтому кому оплеуху, кому пинок выдаст. Закипела работа, а Молотов за спинами ходит, словно наместник египетского фараона на строительстве великой пирамиды.
Темнело, закончен трудовой день. Осмотрел Андрей движительный узел и расплылся в  улыбке - за один день сделано больше, чем за предыдущих три недели. Осталось только гребные винты на вал присобачить, да так кое-что по мелочам. Такими темпами через пару дней все готово будет.


***
- Оля, ну зачем нам в Комсомольске этот старый сундук? – недовольно протянул Володя, перевязывая бечевкой собранные женой коробки с вещами.
- Это же еще бабушкин, к тому же он такой вместительный, в него можно кучу вещей запихнуть.
- Я клянусь тебе, что как только разберусь с делами, первое, что сделаю – сооружу тебе отличный стеллаж, наподобие того, какой я видел в немецком журнале у Захватова. Ты еще хвастаться перед подругами будешь!
- Ой, Володь, я даже не думала, что у нас с тобой за два года столько вещей накопилось! И как только мы их запакуем… – вздохнула в очередной раз Оля.


***

- Вашим поведением вы опозорили нашу страну и идеи коммунизма. Вот товарищи, наглядный пример того самого тлетворного влияния Запада! Вот что значит дружбу водить с этими капиталистами. Быстро вы понахватались от них! Мало того, что вступил в преступную связь с гражданкой враждебного государства, капитан советского судна, представитель Советского Союза в дружественной стране Африканского континента бил рабочих! Вы, товарищ Молотов, осквернили Ленинские ценности интернационализма, дружбы народов, подняли руку на товарищей по классу. В то время как Советский Союз борется с угнетением негров в США, вы устраиваете суд Линча!
- Да что мне было делать! У меня не было другого выхода.
; Помолчите, вы себя полностью дискредитировали, вам нет  оправдания. Здесь решение может быть только одно: исключить из партии и снять с работы. Вы сняты с работы без права занимать ответственные должности и, безусловно, в зарубежные поездки больше допускаться не будете. Сдайте удостоверение моряка, ваша виза аннулирована!
Понял Молотов, что в Мурманске оставаться уже нет смысла. Прикинул, куда бы податься, вспомнил, что двое приятелей с курса работают в Комсомольске-на-Амуре и решил махнуть к ним. По приезду выяснилось, что общежитие сходу дают только работникам порта. Единственная вакансия, которая там для него нашлась -  матрос разъездного катера начальника порта. Ну что ж, - махнул рукой Андрей — если уж суждено мне перекантоваться где-то, почему не здесь?

                ***

Зашел Володя в кабинет, присвистнул - комната метров пятьдесят квадратных, с большими окнами по двум стенам, стол в виде буквы «Т» расположен так, что окна за спиной и слева. И ведь не раз был в этом кабинете, да все как-то не обращал внимания, что он такой огромный. Там в пароходстве и должность была выше, а кабинет куда скромнее.
До планерки оставалось пятнадцать минут, открыл окно. В кабинет вместе со свежим ветерком ворвался гул порта. Где-то впереди портальные краны гудели на разные лады своими сложными механизмами, вдали слышен был приглушенный рокот мощных судовых дизелей, на погрузке неистово матерился бригадир, и его слова неслись над водной гладью Амура, вдоль причалов, мимо «сыпучки», мимо складов и затухали далеко за пределами порта. Ночная смена уже собиралась домой, а дневная еще не приступила к работе и сейчас, затягиваясь «Беломором», портовые рабочие обсуждали очередную смену начальника, гадая, что он за человек. Через пятнадцать минут грянет дневная смена оркестром тысячетонных механизмов, взревут многолитровые дизеля, заглушат они своим ревом высокохудожественные эпитеты несдержанного бригадира. Перегнулся Володя через подоконник - внизу ремонтники тащили огромный вал в цех, пыхтели шестеро работяг, останавливаясь каждые двадцать метров на передых. А это что за «кадр»? Подошел огромный матрос, улыбнулся, отпустил шутку, схватил вал под мышку и прогулочным шагом направился в цех.


                Глава 4

- Как же это получается, товарищи, что за прошлый год в порту недостача угля составляет семьдесят тысяч тонн? И за этот, пятьдесят седьмой, уже тринадцать тысяч недостачи набежало? А еще только начало июня! В чем дело?
- Да мы без понятия: грузим уголь, взвешиваем - одно значение, приходит по реке, вешаем - меньше вес угля в барже. Мистика какая-то!
Только Володе было не до мистики,  пахла вся эта чертовщина уголовщиной. Мечтал он о настоящем деле, а теперь вот назад в пароходство захотелось, потому как тут в порту какое полено не поднимет - везде гниль. Строчил он распоряжения тысячами в день, но не выполнял их никто - царило разгильдяйство, переходящее в саботаж. А тут еще эта мистика! Куда деваются тысячи тонн угля по дороге из Комсомольска в Благовещенск? А за него отвечать ведь нужно, как-то отчитываться. Да тут еще отношения с Китаем начали портиться стремительно, тоже проблема - если заблудится какое суденышко, вылетит на берег к бывшим братьям навек, так эти узкоглазые братья ловят членов команды и бросают в свои темницы. По всему Хабаровскому краю строго настрого капитанов предупреждали - в пограничных районах особое внимание!
Тысячи вопросов, и все нужно немедленно решать. Но самое главное - как заставить коллектив уважать себя? Чихают на его распоряжения и увещевания. Замов своих он сразу  уволил - руководящий состав статья трудового кодекса позволяет увольнять «в связи со служебным несоответствием». А остальных как? Если лентяй-халтурщик не опаздывает на работу, если не пьет в рабочее время, то трогать такого работника не моги, он гегемон! А  в порту таких - добрая половина.
Но с другой стороны, всех ведь карать и не надо. Придумал Володя метод, и назвал его «прожектор». Это когда из всего коллектива выхватываешь одного разгильдяя, который жить мешает, и с этой минуты он постоянно как бы под лучом прожектора, не надо распыляться на всех, можно сконцентрироваться на ком-то одном. А самое главное в этом деле - быть беспощадным. На всех рук не хватит, поэтому все внимание на одного: унижать и уничтожать, распинать и с дерьмом мешать, а остальные пусть стоят вокруг и смотрят. И уж будьте уверены, когда Вы отправитесь за вторым, толпа кинется врассыпную.
Вышел из строя импортный кран со страшно дорогими и хитрыми узлами и агрегатами.  Нужна была электросварка, причем  газовая никак не годилась - от ее пламени соседний каскад реле мог оплавиться, тогда  пришлось бы заказывать сложную автоматику в Америке, там, где и был кран произведен, а это песня на годы. Каждый час простоя такого механизма выливался порту в астрономическую сумму. Выделил Либерман бригаду, все ремонтные работы по минутам расписал, на ночь третью смену вывел, но вот проблема – технология электросварки только появилась, не был с ней знаком толком никто - один специалист на весь порт, сварщик  Гавриленко, мужик с гонором. Не успели все наладить за дневную смену, пять часов стрелки показали.
- Ну, все, смена-то кончилась. Бывайте.
- Ну, бля, Гавриленко, не говняйся, – возмутились мужики.
- Иван, я тебя прошу, останься сверхурочно, час простоя крана больших денег стоит порту, и так не справляемся с разгрузочными работами.
- Вам, Владимир Лазаревич, напомнить, что сверхурочно можно оставлять работать только с согласия работника? Так вот, я не согласен!
- Ты что сдурел, сегодня пятница, потом два дня выходных, а кран стоять будет?
- Ничем не могу помочь. - расстегивая на ходу спецовку.
Сорвался где-то глубоко внутри Володи спусковой механизм, открыл он тетрадочку, в которую все свои распоряжения записывал, почирикал ручкой:
- Вот: я, Либерман Владимир Лазаревич, сегодня 9 июля тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года клянусь уничтожить Гавриленко Ивана Савельевича. Точка. Ставлю подпись.
Переглянулись рабочие, не поняли шутки начальника.
- Это что еще за угрозы! Да я единственный специалист электросварщик тут. А вас начальников вон сколько сменилось!
- Я тебя предупредил.
- Да пошел ты!
Позвонив Оле, что срочно должен уехать, Володя взял билеты на вечерний поезд до Хабаровска, а утром пришел к своему бывшему директору:
- Александр Михайлович, у меня к Вам просьба, не могли бы Вы вызвать сейчас сварщика, который у вас по электросварке?
- Да, конечно, Володя, только что его вызывать, вон он на площадке. Сам ведь знаешь, сейчас горячая пора. А в чем дело?
- Да ремеслу хочу этому мудреному обучиться, подсобите?
Терпеливо весь день простоял Либерман рядом со сварщиком, на второй день сам варить попытался. Журил начальника комсомольского порта сварщик, отчитывал:
- Да ну, Лазаревич, пожжешь сейчас! Ровнее веди и быстрее, быстрее! Смотри, чтобы рука не дрожала! Руку, руку тверже держи!
Но ученик на учителя был не в обиде. К концу дня почти не хуже своего наставника справлялся.
- Вот, молодец, Лазаревич, так держать!

***

У сварщика Гавриленко оплата была сдельная. Приходил он каждый день на смену во время, на минуту опоздать боялся, иначе сразу можно было получить выговор за опоздание, но весь день «штаны протирал», потому как чуть что случалось - начальник порта надевал  робу и сам на объекте проводил сварочные работы.
- Ладно, простите меня, Владимир Лазаревич, я сижу, а зарплата мне не идет. Осознал я свою ошибку. Мне ж семью кормить, - понурившись стоял Гавриленко в кабинете Либермана.
Володя достал тетрадочку, открыл на соответствующей странице, прочел:
«Я, Либерман Владимир Лазаревич, сегодня 9 июля тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года клянусь уничтожить Гавриленко Ивана Савельевича. Либерман.»
- А я тебя предупреждал, по-человечески просил. Теперь только на себя пеняй!
- Тогда я пишу заявление об уходе по собственному желанию!
- А вот это хрен тебе с маслом! Заявление твое я не подпишу. Не выйдешь на работу -уволю за прогулы, будет тебе волчья запись в трудовой, а то и за тунеядство загремишь под суд. И только попробуй мне для своих халтур инструмент с предприятия  вынести -  за хищение государственного имущества на двадцать пять лет сядешь!

***

Лето в тот год выдалось на редкость жарким. Обливался потом в брезентовой робе Володя с электродом в руке, но отступать не собирался, только и во время сварки о недостаче угля думал, это – головная боль номер один. Погода сухая, дождей уже второй месяц нет. Посмотрел он на стоящее под погрузкой судно, и вдруг все у него в голове на свои места встало. Так вот в чем дело! Нагревается на таком солнце черный уголь и  испаряет всю влагу, невооруженным глазом видно как парит над баржей.
Нужно созывать межведомственную комиссию для изменения системы учета угля, а то пока из порта плывут баржи вверх по течению на электростанцию, сохнет уголь, испаряя тысячи тонн влаги, а порту приходится недостачу покрывать.


***

- Дорогая, ты сегодня не едешь в офис? Сегодня же Совет директоров, ты должна присутствовать, - Джозеф заглянул к ней в спальню.
На потолке висело огромное зеркало. Дженни лежала на спине, немигающе смотрела в отражение своих черных глаз и видела в них далекий берег Атлантического океана, испепеленный безжалостным солнцем, где она была так счастлива. В душе разливалась пустота.
- Я сама решу, куда и когда мне ехать, что я должна, а что не должна!

***

- Уже которую неделю у причала стоим! Новый начальник даже не удосужился заглянуть, познакомиться, вообще, говорят, «гнойный» мужик, не успел прийти, сразу болты стал закручивать.
- Да брось, ты сам знаешь, что в порту творится. Все правильно он делает, это еще хорошо, что тут не Африка, а то я способ один знаю, как экономические показатели предприятия улучшить, – усмехнулся огромный матрос.
- Эй, слышь, начальник идет!
- Где?
- Да вон в синем кителе, на нашивки посмотри!
- Здравствуйте, товарищи! Прошу прощения, что наше знакомство состоялось только сейчас. Как вы уже, наверное, знаете, мое имя Владимир Лазаревич. Надеюсь, я с вами буду работать долго и плодотворно.
- Предыдущие девять говорили так же.
- По-моему, это ответ не по уставу.
Ляпнул боцман шутку и сам себе язык прикусил. Ходят слухи, что новый начальник хоть и молодой, а особой лютостью отличается и лучше бы с ним отношения не портить.
-Ну, давайте знакомиться.
Вытянулась команда по струнке на причале вдоль судна.
- Кравченко Алексей. Моторист.
- Черных Константин. Кок.
- Рожков Сергей. Матрос.
- Молотов Андрей. Матрос.
Еще раз обмерил Володя глазами  Молотова - какое-то смутное чувство зашевелилось внутри.
- Так, а капитан где?
- Разрешите доложить? Капитана нет.
- Как нет?
- Нет, – с непроницаемым лицом докладывал огромный матрос.
- Почему?
- Запил, его уволили со службы еще до навигации, а другого пока не прислали.
- Кто же тогда командует судном?
- Я, товарищ начальник порта.
Еще больше удивился Володя: бардак какой-то, даже не механик, простой матрос выполняет обязанности капитана!

***

Закончилось совещание совета директоров, расходились солидные господа. Свернула она свои рулоны, убрала мудреные графики в портфель.
- Дженни, могу я с тобой поговорить? – догнал ее уже в дверях вопрос президента «Bauxite group».
- Да, конечно. Если в моем докладе что-то не понятно, на следующий неделе я закончу подробный отчет и сделаю детальный анализ по Гвинейским месторождениям.
- Нет, Дженни, я хотел поговорить с тобой на другую тему.
- Да, папа, я тебя внимательно слушаю, – сделав непонимающее лицо, ответила она, хотя уже знала, о чем пойдет речь.
- Что с тобой происходит, девочка?
- Все в порядке, папа, просто легкая меланхолия. Видимо, никак не включусь снова в ритм Нью-Йорка.
Он подошел к ней и обнял за плечи.
- Дженн, я говорил с Джозефом.  Да и вообще, последний месяц после возвращения из Африки ты сама не своя. Я уже давно не видел твоей улыбки. Кто он?
- Откуда ты знаешь?
- Послушай, я уже давно живу на свете. После смерти твоей мамы и гибели Джонни, ты - вся моя семья, нет более близкого и родного мне человека, и сейчас мне невыносимо видеть, что ты страдаешь.
- Я рассказывала тебе про того русского, который меня спас…
Бенджамин тяжело вздохнул.
- Но ты же сама знаешь, между вами непреодолимая пропасть. Ты даже не имеешь понятия, где он сейчас. Остается только смириться, и тебе нужно быть добрее к Джо, он славный парень, любит тебя.
- Папа, он меня бесит! Я решила с ним развестись.
- Дженн, подумай, не горячись.
- Это не обсуждается! И дело здесь не только в Андрее, может, его я никогда больше и не увижу, но и с Джо не буду. Он мне неприятен, черт возьми!
- Все! Все! – шутливо поднял вверх руки Бенджамин - поступай, как знаешь, если ты не любишь Джо, и он раздражает тебя, то к черту его, не отравляй себе жизнь, доченька.



***

Не спалось этой ночью Володе. Чтобы пересмотреть нормы учета массы угля при грузоперевозках нужно взаимодействие железнодорожников, речников, угольщиков и энергетиков, но никому это не надо, у него у одного во всей цепи баланс не сходится. У остальных не было таких проблем, потому и желания что-то менять, напрягаться – тоже. Не одну сотню писем написал Владимир - все без ответа, предлагал, просил, увещевал, умолял, только чиновники-бюрократы ничего менять не хотели.
Вдруг истошно загремел дверной звонок. Владимир посмотрел на часы – пол-четвертого утра.
- Да кто это?
- Владимир Лазаревич, собирайтесь, ЧП в порту, пожар!

Горел угольный склад, в радиусе двухсот метров стояли пожарные бригады, близко расположенные строения поливали, чтобы не произошло возгорания. Жар стоял такой, что ближе даже в специальных костюмах было не подойти. Светло вокруг стало от пламени, как днем. К складу шли железнодорожные пути, так температура была такая, что срывало рельсы со шпал, и они, пружиня, раскаленные, со страшным воем взлетали вверх красными булавами. Склад, словно огромный разъяренный дракон, изрыгал языки  пламени, металлические конструкции как воск плавились, шифер стрелял беспрерывной канонадой, и, казалось,  нет никакой возможности укротить эту огненную вакханалию. Развернули системы высокого давления, только тонкие струи воды, пролетая по воздуху полсотни метров, теряли напор, распыляясь большим облаком, превращались в пар и  испарялись, еще не достигнув очага пожара.
- И когда вы его так потушите?
- Сами не видите? Никогда! Пока само не догорит!
Прикинул Володя – гореть может долго. Нет, так дело не пойдет!
- Коля, у нас в ремонтном цеху «хреновина» венгерская лежит,  она в рабочем состоянии?
То, что Либерман назвал одним емким словом «хреновина» представляло собой насосную установку сверхвысокого давления, этакую мощную водяную пушку с дизельным приводом, которая применяться должна была для смыва грунта вокруг севших на мель судов. Однако ее применение на практике не представлялось возможным, так как судно во время работы этой системы было просто не удержать на месте никакими силами, не спасали ни якоря, ни тросы, потому что насосная система, со страшной силой выбрасывая
струю воды, играла роль водометного движетеля. А устанавливать подобный агрегат на массивную плавучую платформу было нецелесообразным, потому что эта платформа и подавно не сможет подойти к севшему на мель плавучему средству, так как имеет большую осадку и сядет на мель еще раньше нуждающегося в помощи.
- Да! А что?
- Вытаскивайте ее!
- Так, краном ее теперь цепляйте! – руководил операцией Либерман.
- А что вы хотите, Владимир Лазаревич?
- Уголь тушить, неужели не понятно?! Делайте то, что я вам говорю!
- Лазарич, не заведем все равно, дизель в воде заглохнет!
- Не заглохнет, одевайте  шланг на воздухозаборники!
- Все равно заводить нельзя! Реактивное усилие снесет ее на хрен!
- Тросами к столбам и деревьям вяжите!
- У нас шланга нет такого диаметра, чтобы на сопло одеть!
- И не надо! Отсюда стрелять будем!
- Отсюда почти двести метров!
- Больше сотни атмосфер! Добьет! Сопло, сопло задерите вверх!
- Задрано на максимум! Регулировка больше не позволяет! Когда ее проектировали, не думали, что из нее вверх будут стрелять!
- Да я вообще не знаю, о чем думали, когда ее проектировали!
Пока возились, уже утро наступило, рассвело. Врубили установку, ударил столб воды, сшибая берег, сваливая вековые сосны на своем пути.
- Стоп, выключите немедленно! Так мы еще больше разрушений устроим, чем пожар. Эх, вот если бы как-то прицелить ее…
- Разрешите, я попробую! – шагнул вперед Молотов, пришедший с утра в порт.
Он вошел в воду, и, упершись руками, стал приподнимать сопло тяжеленной установки, которую сюда поставили краном. Правда фактически нужно было лишь приподнять наиболее легкую часть, да архимедова сила в воде чуть облегчала задачу, и все же Володя сильно усомнился, что одному человеку под силу сдвинуть такую махину.
- Ну-ну, попробуй.
Капитан навалился и закряхтел, задирая выходной раструб кверху. И, взвалив на плечо, заорал:
- Врубайте!
- Только смотри, Андрей, чтобы у тебя чего не попало в струю, а то оторвет! Давление огромное! Башку разнесет, как яйцо!
Тросы снова напряглись, взревел многосильный дизель, и огромный столб воды сумасшедшего давления взмыл в небо, пролетая над макушками деревьев, над кранами, над постройками и цехами, туда, где адским пламенем полыхал угольный склад, угрожающий сжечь все вокруг.
- Ниже!
- Левее!
- Еще чуть ниже опусти!
- Так, зацепил, чуть-чуть правее! – страшным басом корректировал навесной огонь водяной артиллерии пожарный, что есть мочи орущий в мегафон.
- Есть! Так, так держи!
Впрочем, о том, что струя попала в цель, можно было не сообщать, огромные клубы пара, поднимающиеся высоко в небо, были видны на много километров вокруг.
Вся территория порта в мгновенье превратилась в огромную русскую парную.
- В пору веники приносить!
- Хорош! Теперь мы своими силами управимся!


Собрался народ в кабинете начальника. Андрея чествовали как героя: шум, гам, сначала хотели на руки его и в воздух бросать, правда, быстро сообразили, что идея эта мало выполнима, весу в нем было не многим меньше, чем в грузовике.
- Ну, Андрей, я ведь раньше не верил былинам про богатырей, а теперь вот засомневался, может и правда были.

Разошлись все по рабочим местам, только Либерман поил горячим чаем Молотова в своем кабинете:
- Я читал в твоем деле, ты раньше капитаном был...
- Ага, сухогруза.
- Как же в матросах-то оказался?
- Длинная это история, потом как-нибудь…на досуге…расскажу.

***

На столе ровным пламенем горели две плоские свечи. Наступила пятница, а, значит, как обычно, вся семья собиралась на шаббатний ужин. Вернее, раньше было именно так: бабушка с дедушкой, дядья, родители, они с братом Джонни, но это было слишком давно, кажется, в другой жизни. Сейчас их было здесь только двое.
- Папа, я хотела с тобой поговорить о наших карьерах в Гвинее.
- Да, в последнее время там много заморочек.
- Я думаю, мне надо снова туда поехать и на месте со всем разобраться.
- Дженни, стоит ли тебе туда возвращаться? Там не стало безопаснее.
- Мне кажется, там я смогла бы решить многие проблемы. К тому же, у меня есть подозрения, что деньги из черной кассы, которые предназначены для взяток местным чиновникам, приворовывает руководство гвинейского филиала.
- Может ты и права… Но пообещай мне, что не будешь пренебрегать охраной.

***

За любое ЧП кто-то должен быть наказан, но полистал следователь прокуратуры акт пожарной экспертизы, задумался. Наказать руководителя? Но он тут ни при чем, да к тому же секретарь горкома его уже отметил, поощрение по партийной линии выразил за находчивость, проявленную при тушении пожара.
А у пожарников тоже задача стояла не простая - поди, установи причину возгорания, когда там много часов адское пламя бушует. Что написать в заключении? Вследствие короткого замыкания? Да, так пишут чаще всего, если не очень понятно с чего все началось, только провода на этот раз не то, чтобы сгорели – вовсе испарились, да и потом, это значит, что кто-то из электриков должен сесть. Поджог? Но это вообще диверсия против государства. Лет двадцать назад, в тридцать седьмом, конечно бы нашли  целую сеть вредителей, а сейчас времена не те, поэтому в акте просто написали: самовозгорание.

***

Белоснежная яхта пришвартовалась к пирсу. Дженни остановилась, не дойдя до конца трапа, подняла глаза к небу и, щурясь, посмотрела на солнце.
Да, оно все такое же жестокое, и все так же нещадно жарит и без того черных людей, которым не повезло родиться под небом Африки.
Бессменный генеральный консул США в Гвинее встречал нью-йоркскую гостью у трапа в тенниске с коротким рукавом, а его загорелая лысина отбрасывала блики на солнце. Казалось, здесь все по-прежнему.
- Здравствуй, Дженнифер. С возвращением, – они обнялись, как старые друзья.
- Как ваши дела, Джордж?
- Многое, очень многое изменилось с тех пор, когда ты была здесь.

***

- Але, Зиновий Георгиевич?
- Здравствуй, Володя, ну что, разобрались с пожаром?
- Я как раз об этом хотел поговорить. Пожар этот случился как нельзя кстати, и очень мне помог.
- Не понял. Что ты такое говоришь?
- Сейчас я все объясню.  У меня на руках акт пожарников, причина пожара – самовозгорание угля. Очень жаркая погода стоит. Мне дано предписание поливать уголь водой для предотвращения подобных инцидентов в будущем. Так мы и поступаем. Но на судах, перевозящих уголь, тоже есть угроза возгорания, поэтому я прошу Вас подписать мне бумагу о том, чтобы капитаны всех судов, используя бортовые системы пожаротушения и откачки воды, этот уголь поливали.
- Зачем тебе такая бумага, попроси, они и так тебе не откажут.
- Да, кто-то не откажет, а кто-то и не подумает подчиниться, поэтому мне нужен официальный документ, предоставляющий мне подобные полномочия.
- Хорошо, подпишу. Только знаешь, у меня к тебе тоже предложение: я ухожу в Благовещенск, кстати, со мной Козаченко решил по Амуру прокатиться. Ты тоже подъезжай к нам туда водой.
- Не, ну что Вы, Зиновий Георгиевич, это далеко очень. Как я туда водой? Сейчас сезон горячий, а я на месяц покататься поеду?
- Володя, ты меня не дослушал, между прочим. Мне военные списали одну посудину очень интересную, ее еще в войну захватили. Раньше судно адмиралу японскому принадлежало, а может кому помельче, этого я не знаю. Особой роскошью не отличается, но удобная кают-компания, спальная каюта тоже весьма комфортабельная. Но уникально судно тем, что делает тридцать узлов! Так вот, мне оно без надобности, и я его хочу на баланс Комсомольского порта передать тебе в подарок, так сказать. Формируй команду, и приезжайте на следующей неделе за ним. Я пока распоряжусь, чтобы его полностью привели в порядок и подготовили к выходу. Сразу погрузитесь и пойдете в Благовещенск, а потом на нем и вернетесь в Комсомольск. Бумаги уже сегодня я все направлю вам.
- Зиновий Георгиевич, спасибо конечно, но это все равно займет время.
- Давай, Володя, я поговорить с тобой хотел, а здесь в кабинетной пыли обстановочка не та.

***

Не так уж сильно изменилась эта страна. Независимость, которую так желали, они получили, а богаче от этого не стали, и грязи на улицах не убавилось. Дженни шла через площадь к большому каменному зданию, где располагалась администрация порта, но теперь за ней, словно безмолвные тени, следовали трое крепких мужчин, призванных изрешетить любого, посягнувшего на ее жизнь.
- Здравствуйте, могу я рассчитывать на Вашу помощь? – обратилась она к главному диспетчеру Конакрийского порта.
- По какому вопросу?
- Мне нужно знать, раньше сюда регулярно ходил советский сухогруз «Ксения Корабельникова». Он все еще ходит этим маршрутом? – с трудом выговаривая причудливое звукосочетание названия судна, она протянула сложенный пополам тетрадный лист.
- Да, ходит сюда регулярно, как и прежде. Теперь много сюда ходит советских судов, а «Ксения Корабельникова» ходит сюда дважды в год. Они должны прибыть в середине июля, как и раньше.
Диспетчер больше всего уважал и любил американцев, потому что любые просьбы они подкрепляли зелеными портретами своих президентов. А он любил этих президентов всей своей душой и сердцем, любил больше, чем самый оголтелый американский патриот. Вот и сейчас, когда американка вышла, он аккуратно развернул лист, взял в руки новенькую, хрустящую двадцатидолларовую купюру, провел по ней нежно рукой, разглаживая складочку посередине, и бережно убрал в свою папку. Сегодня солнце светило для него!

***

Дженни быстрым шагом, почти переходящим на бег, поднялась по трапу. Сердце бешено колотилось, полное самых радужных надежд.
- Я хочу видеть капитана, – обратилась она к вахтенному.
Но ее лучезарная улыбка медленно сползла с лица, а внутри разлилась огромная волна разочарования, когда к ней вышел невысокий мужчина с темной бородой:
- Я вас слушаю?
- Простите, раньше на этом судне капитаном был Андрей Молотов? Я могу узнать, где он, что с ним?
- Я не намерен отвечать на подобные вопросы! Подобная информация не подлежит разглашению! И больше не приходите сюда. Я укажу вам выход, – его тон был очень грубым, а голос громким, ей даже показалось, что нарочито громким, чтобы слышали все члены команды, находящиеся по близости. Более того, он схватил ее за локоть и потянул к выходу.
Охрана, стоящая внизу напряглась, подобное отношение к госпоже Хавинсон – это был перебор даже для русских дикарей.
Отдалившись от вахтенных, бородатый капитан чуть слышно шепнул:
- В половине пятого, на рынке в самом начале рыбных рядов.

Дженни все поняла с первой минуты. Поведение капитана давало ясное представление о порядках в Советском Союзе, в одночасье вспомнились шутки Молотова, только теперь его слова, всплывающие из памяти, перестали быть столь забавными, пугая ее. Внутри нарастало чувство тревоги. А что если, правда…? Она пыталась отогнать от себя дурные мысли.
К указанному времени капитан не подошел, а появился лишь в начале шестого.
- Прошу прощения, мне нужно было убедиться, что за мной никто не следит.
- Давайте зайдем куда-нибудь, где можно было бы спокойно поговорить?
- Я думаю, что это не очень хорошая идея, боюсь, в каком-нибудь баре нас могут случайно увидеть.
- Пойдемте в машину, я точно знаю одно место, где ваших людей быть не может.
Они зашли в «Буржуа», двинулись вглубь зала и сели у дальнего столика. Раскрыв меню, капитан согласился с Дженнифер, тяжело вздохнув:
-Здесь нашим людям действительно нечего делать. Я знаю, Вас зовут Дженнифер, Андрей рассказывал мне о Вас.
- Вы друзья?
- Были ими.
- Так что произошло? – нетерпеливо форсировала она разговор.
- Дело Молотова было шумным и показательным. Когда они вернулись в порт приписки, помполит передал свой отчет в комитет партии. Пахло жареным, но уголовному делу все же хода давать не стали, однако Андрея выгнали с работы, и он переехал в Комсомольск-на-Амуре. Молотов больше не выездной.
- Комсомольск-на-Амуре, это где?
- Это в жопе, – выразился сочно капитан – на Дальнем Востоке. Он оставил мне для Вас письмо. Я, честно говоря, думал, что за ним никогда не придут.
- Вы можете сказать мне его адрес?
- Могу, но забудьте об этом. Все письма из-за границы сначала просматривают в КГБ, поэтому оно все равно не дойдет до адресата, а Андрею добавят экзекуций.
- Как же мне с ним связаться?
- Мы отходим двадцать первого июля. Больше не приходите никогда на корабль. Двадцатого, в то же время и там же, где встречались сегодня, я Вас буду ждать. Если меня не будет, значит, нет возможности для такой встречи. Я не хочу ставить под удар свою голову. Можете ему передать что-нибудь, но учтите, возможно, ваше послание будет идти очень долго, потому что я не рискну отправить его почтой. Постараюсь передать с оказией. Но мой вам совет: успокойтесь оба, вам все равно не суждено больше встретиться. А теперь мне пора, я бы попросил отвезти меня назад.

***

Она забралась с ногами на длинный капот «кадиллака» и всматривалась в горизонт. Тихая гладь океана отражала тысячи пылающих звезд, волны методично накатывали на берег, создавая тот же мотив, который они напевали здесь двум влюбленным в ночь прощания два года назад. Дженни посмотрела на луну и с силой выдохнула сигаретный дым.
«Черт возьми, дура, почему уехала в Америку без него? Зачем отпустила его на судно, зачем позволила вернуться назад. Думала, что это курортный роман, думала мимолетное увлечение». Два года прошло, а серые глаза огромного капитана все не отпускают, терзают сердце, вызывая сосущую тоску.
Сдаваться Дженни не умела. Она твердо решила, что попадет в Россию и найдет способ увидеть Андрея. Задача бесспорно сложная, но тем интереснее! Что бы из этого не вышло - она попытается.

***

Быстроходное судно пронеслось чуть дальше Благовещенска, сбавило ход, пришвартовалось к Захватовской «Жемчужине».
Вечером за ужином неспешно лилась беседа вокруг богато уставленного стола: все со спецраспределителя, чего только нет!
Дымит поросенок в яблоках, наполняя изысканными ароматами кают-кампанию. Генерал достал нож разрезать мясо, не нож – произведение искусства, глаз не отвести! Рукоять и ножны – из бука, отполированы так, словно и не деревянные, а из кости какой сделаны. На них выжжены простые геометрические узоры ровными дорожками.
И клинок острый. Легко, совсем без нажима орудует им Козаченко, мясо да кости режет словно масло.
- Интересный у Вас в руках экземпляр, Николай Саныч.
- Нож отличный!
- Откуда он?
- Его кажись, какой-то чурка-умелец подарил на День рождения начальнику узбекского НКВД. В сорок седьмом того вызвали в Москву и посадили, при себе у него был этот нож. Вещица понравилась Берии, и он взял ее себе. А в пятьдесят третьем мы, когда с Жуковым Берию пришли арестовывать, провели выемку документов и во время обыска  в столе обнаружили этот нож. Игрушка Георгию Константиновичу очень приглянулась, но Жуков был довольно суеверным: «Два хозяина не своей смертью кончили, знаешь, оружие свою судьбу имеет, и свою роль играет в судьбе того, кому принадлежит. Не буду я, пожалуй, принимать эту эстафету смерти. Может, проклял его тот азиат, что делал, они ж такие...». А я в эту ерунду не верю, кусок железа - он и есть кусок железа.
- Да и правильно. Не проклинал его мастер, да и не азиат это делал вовсе.
- Ты-то откуда знаешь? Так говоришь, будто рядом стоял.
-  Да примерно так.
- А ну-ка, давай колись, что еще за история?
- Дело было в эвакуации…
- Во бля… сюжет… И чего ты с такими руками начальником порта работаешь?! Мог бы зарабатывать в десять раз больше и геморроя не знать, с такими талантами сидел бы в теплом месте и спецпайки на дом получал!

Утром Володя хотел с Захватовым посидеть  над документами, взял с собой для подписи все необходимые бумаги, но слишком много вчера выпили за «мастера кузнечного дела» – Захватов вышел только в одиннадцать и даже слушать не стал, только везде свои подписи поставил, не читая. Нет, вообще-то начальник пароходства такой привычки не имел, но он знал, если документ готовил Либерман, можно быть спокойным и не проверять. Козаченко - большой ценитель оружия, больше всех пил за мастера с золотыми руками, поэтому оклемался лишь к обеду. Сентябрь стоял теплый, и стол сервировали на открытой палубе.
На берег вышел китайский пограничный отряд. Увидев судно с советским флагом, бойцы, как уже стало обычным в такой ситуации, скинув штаны, выпятили зады, выражая тем самым соответствующее отношение к своим советским «товарищам». При этом они что-то кричали на своем языке, виляли ягодицами и явно кривлялись.
- Черти, так бы и пальнул по чьей-нибудь желтой заднице, – бушевал генерал, размахивая табельным пистолетом – даже специальную комиссию пришлось создать, на следующей неделе будет заседание, посвященное борьбе с китайскими жопами. В Ленинском вон вообще людям на пляж не выйти, срам какой!
Володя поднялся из-за стола и направился в банкетный зал.
- Ты куда?
- Я сейчас, Николай Саныч.
 Судно было подарено в знак дружбы товарищем Мао, и, не смотря на то, что дружба эта разладилась, Володя заприметил его большой портрет в подсобке за камбузом. Либерман вышел с ним на палубу, и, подняв над собой, показал китайцам.
Кто-то из аборигенов, увидав какое святотатство они совершают, стал истошно орать - показывать задницу Великому Мао - это был верх политической неосмотрительности для китайских коммунистов. Узнай кто об этом, могли вздернуть  весь отряд на дереве. Натянув штаны, пограничники вытянулись по струнке.
Свое удивление, восхищение, да и все остальные эмоции Козаченко выражал двумя короткими русскими словами:
- Во бля.… А ну дай мне этот портрет, сейчас я им! – генерал схватил портрет Мао, и, поставив его на палубу, изобразил неприличное движение, призванное символизировать оральное сношение с товарищем Мао.
- Коля, Коля, не святотатствуй! Ты перегибаешь палку! Сейчас они нас тут пристрелят на хрен! – Захватов пытался успокоить не на шутку разошедшегося генерала. Подобного отношения к вождю китайцы могли и не выдержать, открыв огонь на поражение.

***

Бился в конвульсиях секретарь Хабаровского крайкома партии, аж слезы брызгали из глаз, рот разинул, словно окунь, выброшенный на берег. Не вовремя настигло его предложение  Козаченко. Выпалил генерал, воздуху побольше в грудь набрав, в тот самый момент, когда секретарь крайкома глоток воды сделал, и от этих слов вода встала в горле, словно лом, ни туда, ни сюда. Эх, помог бы кто, проявил заботу  о родном секретаре, но только ни у кого нет сил подойти, да треснуть нуждающегося по спине. Трясет высокопоставленных товарищей от дикого смеха. Вон катается под столом начальник краевого управления КГБ, словно колики на него нашли. Сам генерал Козаченко держится за живот, начальник краевой милиции бьется головой об стол. Бывает, когда тема серьезная, когда неординарное решение сложной задачи выдаст кто-то,  происходит разрядка. Тут самое главное всем сдержаться, зубы стиснув, не дать вырваться хохоту наружу. И вроде получилось у ответственных товарищей, несколько секунд стояла тишина, плотина человеческой воли пыталась сдержать эту стихию смеха, но  милицейский начальник не выдержал очередной подступившей к горлу волны, и в ту же секунду кабинет сотряс гомерический хохот.

***

Шли караваны судов вверх по Амуру с горами угля на борту. Работали могучие бортовые насосы системы пожаротушения, поливали уголь, чтоб не загорелся. В Комсомольском порту уже был случай самовозгорания, потому всем капитанам строгое предписание – уголь поливать.

***

Директор типографии поперхнулся, прочитав директиву, чуть не уронил очки. Пришел заказ от комитетчиков – тысяча полноцветных портретов Мао. И это в период такого острого противостояния между СССР и Китаем! А вдруг в недрах местного комитета заговор? Вдруг и все руководство края готовит диверсию? Может, решили выйти из состава Советского Союза и переметнуться на сторону Китая? Как иначе объяснить такой заказ? Может в Москву сообщить, может в ЦК телеграмму? Да ну его… -  потер виски -  раз заказывают, значит надо,  мое дело телячье!

***
 
А она снова обещание нарушила, без охраны уехала. Одна на высоком пустынном берегу сидит, дым сигаретный глотает вместе с пылью. С Атлантики дует слабый ветерок, только не несет он прохлады, не балует океанской свежестью. И курить-то совсем не хочется, но все равно, выбрасывая одну сигарету, она тут же закуривает другую. Где-то слева порт –
грязный, вонючий, пропахший угольной пылью, рыбой, гниющими фруктами. А вот, наконец, из-за покрытого зеленью утеса показался и неспешно взял курс на Мурманск советский сухогруз «Ксения Корабельникова» с  весточкой на борту, частичкой ее души. Медленно удаляясь, знакомый силуэт растворялся в зыбкой пелене горизонта, пока, превратившись в точку, не скрылся окончательно. Что дальше?! С силой размахнувшись, она бросила в океан окурок и направилась к машине.


***

Стучали молоточки дробилок, ударяли по угольным булыжникам, превращая их в мелкую пыль, мощный компрессор гнал  по шахте воздух и, подхватываемая быстрым потоком, она влетала в топку. Очень простая и надежная технология: если частичка достаточно мелкая, то поток ее поднимет, а если нет, то останется на молотилках, пока ее не размельчит. Топка такой электростанции зрелище не просто красивое – завораживающее!
Влетало облако угольной пыли вместе с воздушным потоком в топку, и тысячи частичек вспыхивали, рождая языки адской вакханалии. То вправо, то влево, а то вниз или вверх кидало завихрения пылающего тумана, и было похоже это огненное буйство на танец сатаны в горящей преисподней.
Вернее, это раньше так было, а сейчас совсем хило горела топка Благовещенской электростанции. Угольные сушки работали на пределе, все мощности были врублены, да только уже скоро энергии, вырабатываемой  электростанцией, не будет хватать, чтобы  просушить уголь для топки. Он совсем мокрый поступал из Комсомольского порта, хоть выжимай. Лупили молотилки угольные булыжники, но пыль не летела в котел, вместо нее какая-то каша налипала на дробилках и больше не радовал огненный сатана энергетиков своим танцем, стихия огня ослабла, а вместе с ней и электричество стало угасать. Никак не выдавала станция необходимой мощности. Сначала прекратили частичную подачу электричества на город, потом и главному потребителю – секретному военному производству, выпускающему агрегаты для атомных субмарин, не стало хватать. И главному энергетику не позавидуешь! Город отключили полностью – секретарь горкома лично пообещал «скальп снять», ограничил подачу на завод – через шесть минут сорок восемь секунд ворвался в кабинет начальник городского комитета госбезопасности, чуть пистолетом не размахивая, угрожал, что даже пулю тратить не будет, рукояткой в расстрельном подвале расколупает башку. А ему-то что делать? И многие советские руководители бывали в таком положении , многие посочувствовали бы несчастному энергетику, многие, но не все…

***

Володя листал страницы баланса и блаженно улыбался. Раньше каждый месяц недостача по углю росла, теперь все изменилось. Процесс сначала остановился, потом в обратную сторону пошел. Порт отгружал тонну угля, а на место аж полторы приходило. Отыграли практически полностью всю задолженность. Странная картина? Конечно, даже мистическая: только уголь попадает в порт - начинает сам собой страшно плодиться, в весе прибавляет, массой наливается. Но бумага есть бумага, ей нет дела до мистики. А цифры ясно говорили, что железнодорожники сдали порту за месяц пятнадцать тысяч тонн угля, а порт поставил потребителю двадцать одну тысячу тонн.
Смотрел начальник порта цифры и бубнил сам себе под нос: «Не наглей, Володя, не наглей!», но все же нужно было ему быстрее недостачу к нулю подвести, а она огромна, от того не притормозит, не придержит насосы, а только сильнее поливать уголь водой велит.
Он знал, что задыхаются электростанции, знал, что полощет начальство их руководство. Но разве не он предлагал созвать межведомственную комиссию, уговаривал пересмотреть нормы учета транспортируемого угля? Товарищи энергетики не захотели возиться, не захотели утруждать себя лишней работой, теперь им не на кого пенять!

***

Лето пятьдесят седьмого выдалось жарким, а вот осенью как-то быстро стали набирать обороты холода. Конец навигации назначили на второе октября. Нужно было сделать ревизию всех объектов и производственных площадок, кроме того, Захватов решил в конце каждого навигационного сезона устраивать конференцию начальников портов и главных инженеров  по проблемам амурского судоходства. Обмен опытом - дело полезное, проблем у всех много и все их решают по-своему, то, что для одних давно решенная задача, для других может быть большой головной болью. Этот год решили проводить конференцию в Ленинском, в следующем - другому порту выпадет честь, и так по очереди.

***
 
Начальники амурских портов с завистью смотрели на Володино судно: и маневренное и комфортабельное, мигом домой в Комсомольск домчит. Жаль, погода совсем испортилась, поднялось волнение на реке, дождь лупит проливной. Но в каюте тепло, уютно, только вот уснуть никак не получалось: рулевой гнал судно по штормовому Амуру, удары волн по корпусу отдавались толчками. Володя поднялся в кают-компанию - вся команда в сборе, у всех бессонница.
- А кто сейчас за штурвалом?
- Новенький, Ямцов. Гляньте, Владимир Лазаревич, за окно, видимость-то нулевая. Вот разбушевалась стихия!
Дождь за окном стоял сплошной стеной, словно тропический ливень, волны бились в борт, сотрясая катер, тяжелые капли барабанили по крыше, и, сливаясь с шумом ревущего где-то в глубине моторного отсека двигателя,  наполняли судно одним рокочущим воем.
- Раз никто не спит, может чайку заварить, да бутербродиков с чесночком нажарить? – вызвался кок.
Сели вокруг стола, разлили чай. Черный жареный хлеб, чесночком натертый, вмиг наполнил чудесным ароматом каюту.  Вдруг от страшной встряски чашки с кипятком, чайник, поднос с бутербродами полетели на Либермана, а его, как и всех остальных, вместе с креслами отбросило к стене.
- Черт возьми!
- Какого х… – вся команда устремилась наружу.
Судно на полном ходу вылетело на берег.
 - Так, господа-товарищи, берег пологий, – по коленям пробежал мандраж. Пологий в этом районе был китайский берег Амура, а советский - высокий, крутой.
Жидким студнем страх разливался по телу, передавался от одного к другому, и возвращался, многократно усиливаясь.
- Приехали…твою мать…
- Что делать?
- Хрен с ним, с судном, вплавь надо на наш берег! Поймают нас здесь китайцы, убьют ведь или в тюрьме сгноят в лучшем случае.
- Брось, в такой шторм, при нулевой видимости не доплыть! Просто берега не видно, снесет течением, потеряешь направление и будешь вдоль реки до посинения. Судно нужно выкапывать.
- Конец нам, конец! – завопил бросивший штурвал Ямцов.
- Заткнись, не ори!  Услышат тебя погранцы, всех нас погубишь, – Володя стал трясти молодого матроса за плечи.
- Убьют нас! Бля, убьют, – не унимался тот.
- Заткнись немедленно!
- Тише, тише, - пыталась успокоить паникера команда, но тот продолжал причитать и охать.
Подскочивший механик наотмашь дважды хлопнул Ямцова по лицу,чтобы привести в чувство. Команда растерянно топталась у борта, и в этот момент властный голос вернул всех к реальности:
- Так, Кравченко наверх в  рубку за штурвал! Заводи машину и реверс на полную! Рожков, Либерман, возьмите черпаки и к левому борту, ройте траншею в песке вдоль борта к носовой части. Я по правому борту буду рыть, – командовал Молотов.
Он давал четкие и ясные указания, и ни у кого не возникло желание сейчас оспаривать его приказы.
Завыл двигатель, винты дали обратный ход, струя врезалась в берег и, захлестывая в вырытые канавы, вымывала из под судна песок.
Моторист придерживал газ, не давая двигателю слишком большие обороты, но всем им казалось, что их слышно до самого Пекина. Подхлестываемые звуком ревущего мотора, вся команда гребла песок из под судна словно заведенные. Андрей черпал грунт большим ведром, и, хотя по левому борту он копал один, за пятнадцать минут было вырыто значительно больше, чем у Рожкова с Либерманом.
Кравцов приглушил двигатель, все напряглись. Где-то вдали отчетливо был слышен заливный лай собак.
- Все, ****ец…
- Тш…
Дождь лил стеной, на расстоянии нескольких метров не было видно практически ничего. Но лай собак приближался, китайские пограничники четко двигались в сторону судна.
Ямцов с криком рванулся в воду, но, пойманный за шкирку Молотовым, был заброшен на борт.
- Все на борт! – срывая голос, заорал Андрей – Кравченко, полный газ! – его крик слился с неистовым ревом двигателя.
Володя со вторым матросом изо всех сил рыли песок. Собаки в безудержной ярости лаяли, переходя на хрип, топот ног патруля был слышен совсем рядом.
- На борт!– снова заорал Молотов.
Либерман с матросом кинулись к заднему трапу и вскочили наверх. Струи, вырывающиеся из под винтов, врезались в песок и смывали его пластами. Андрей уперся в нос судна, на лбу вздулись вены, ноги по щиколотку утонули в слежавшемся песке, руки свело страшной судорогой.  У  Андрея лопались сосуды, и лицо наливалось багровыми кровоподтеками, превращаясь в один огромный синяк. Многотонное судно медленно подалось назад, съезжая с берега. Скатив его в воду, Молотов ухватился за ограждение палубы, и в этот момент Кравченко врубил полный ход. Из-под винтов вырвался столб воды, и судно понеслось прочь от китайского берега. Уже на полном ходу Володя с остальными членами команды затаскивали обессиленного Молотова на борт.

***

Роскошная вилла на атлантическом побережье, ароматы вин по тысяче долларов за бутылку и такого же дорогого парфюма.
Ей всегда был непонятен этот гламурный идиотизм. Сама она отличала вина лишь по цвету.
- Ах, этот аромат! Это предреволюционное Шато 1788 года! Изысканный букет!
- Мне больше по вкусу урожай 1834.
- А Вы, Дженнифер, какое предпочитаете?
Она подняла свой граненый бокал:
- А я, знаете ли, пью «Джек Дениэлс» по шесть долларов за бутылку. Слышали? Нет способа напиться дешевле!
Вообще-то она напивалась лишь однажды в своей жизни – перед собственной свадьбой. Причем напилась она тогда так, что свадьбу пришлось перенести на четыре дня. Сейчас же таковой цели у нее не было, просто эта игра в аристократию жуликов и мошенников, сделавших свои состояния на аферах и сомнительных махинациях, ее всегда раздражала. Какими романтичными ей казались времена неподдельного веселья и истинного благородства гангстеров времен сухого закона! Но те времена безвозвратно ушли.
- Дженнифер, не хочешь прогуляться по пляжу?
Она посмотрела исподлобья, скорчив при этом брезгливую гримасу, призванную изобразить высшую степень омерзения:
- Отвали, Малкольм!
- Зря ты так, я слышал, ты больше не замужем. Я знал, Джозеф для тебя не вариант – слизкий зануда. А вот я, напротив, сильная партия, – молодой широкоплечий мужчина со светлыми волосами и правильными чертами лица картинно улыбался – ах, да, я что-то слышал, миссис Хавинсон очарована русским медведем! Большой, мохнатый, в красной шапке и рычит! Я правильно его описал? Может, позвонишь Хрущеву и попросишь, чтобы тебе прислали его  сюда?
Ее взорвало, она уже сжала кулак, но в последний момент остановила себя.
Прижавшись к нему и чуть прикусив ухо, потянула его за руку:
- Малкольм, у меня есть идея! Пойдем со мной.
Бегом они пробежали через зал к парковке и плюхнулись в ее «Кадиллак».
Дженни утопила газ, с ревом машина понеслась по шоссе к Нью-Йорку. Она гнала, нарушая все правила движения, сквозь пригороды с шикарными виллами, сквозь деловой центр, туда, в сторону рабочих окраин.
Вскоре машина ворвалась в иную вселенную. Гарлем – район черных нищих окраин. Везде валялся мусор, вокруг стояли старые обветшалые здания.
- Куда мы едем, черт возьми? – Малкольм впервые попал в Гарлем. От здешних пейзажей ему сделалось не по себе. Лощеному белому мужчине в дорогом смокинге с бриллиантовыми запонками здесь было явно не место.
Машина продолжала лететь вглубь района, в самые его грязные и нищие кварталы, пока, наконец, не выскочила на пересечение двух широких улиц. Около глухой стены одного из зданий, выходящих на перекресток, горел большой костер, вокруг которого можно было заметить группу молодых людей.
- Я всегда знала – ты настоящий мужчина, – она нагнулась к нему и припала в поцелуе к его губам, одновременно потянув ручку двери, и уже в следующий миг сильным ударом вытолкнула его из машины, резко стартовав с места.
Озираясь, Малкольм растерянно оглядывал обступивших его аборигенов, которые в свою очередь никогда не встречали здесь подобных мистеров, так же как  никогда раньше эти люди, курившие дешевые наркотики и распивающие пятицентовое крепкое пиво, не видели машин, подобных той, какая только что скрылась отсюда.
А она мстительно хохотала всю дорогу назад: «Сильная партия! Лощеный хлыщ, тоже мне партия! Представляю, бедняга, наверное, уже с полными штанами! Встанет посреди пустой темной улицы и будет звать такси». Все это ее сейчас забавляло.
Следующим днем было воскресенье. Она встала поздно, около трех, позавтракала и села поработать с документами. В четыре позвонил отец Малкольма.
- Дженнифер, здравствуй, как твои дела?
- Спасибо, мистер Конетти, хорошо.
- Ты не могла бы позвать Мака?
- Странный вопрос, с чего Вы взяли, что он у меня?
- Но  вчера вечером вы ушли вместе.
- Да, но мы расстались в Нью-Йорке.
- Извини. Странно, просто он не забрал свою машину. Хотя наверняка завалился на какую-нибудь очередную вечеринку.

По утрам обычно Дженифер не могла есть. Поэтому, если ей приходилось вставать рано, она, не завтракая, собиралась и ехала в офис, а уж там после утреннего доклада референтов пила кофе и листала утренние газеты. В понедельник она увидела статью, сопровождавшуюся большой фотографией: «В Гарлеме убит сын главы брокерского агентства Джулиана Конетти - Малкольм Конетти». Корреспонденты на четырех полосах гадали, каким странным образом последний оказался в черном квартале Нью-Йорка, что там потерял и что искал.
«Да, наломала ты дровишек…».

Около пяти часов вечера встречи с Дженнифер попросил офицер комиссариата полиции.
- Миссис Хавинсон, я бы хотел задать Вам несколько вопросов.
- Пожалуйста, – пригласила его пройти Дженни.
- Я думаю, Вы уже догадываетесь о предмете нашей беседы.
- Вполне.
- Что ж, тогда сразу к делу. Когда Вы в последний раз видели Малкольма Конетти?
- Позавчера.
- Свидетели утверждают, что видели, как вы вместе уезжали с виллы мистера Пирса. Что было дальше?
- Дальше мы поехали в Нью-Йорк, по дороге поссорились, он попросил остановить машину и выпустить его. Так я и поступила. Это было в Гарлеме. Что было дальше, я узнала из газет.
- Простите, а зачем вы поехали в негритянский район?
- Полюбоваться пейзажами. Я ответила на Ваши вопросы?
- Знаете, миссис Хавинсон, я все рано Вам не верю.
- Да уж не думаете ли Вы, что это я его зарезала?
- Вероятно, в Ваших действиях нет состава преступления, и Вы чисты с точки зрения закона, но я чувствую, что это убийство на Вашей совести.
- Знаете что, раз я чиста перед законом, то и оставьте меня в покое, а совесть отдайте священникам, это их хлеб.
Ей было не по себе, напыщенного и самовлюбленного Малкольма все же было жаль, она чувствовала свою вину в его такой нелепой смерти, но вовсе не хотелось фигурировать в этом скандале и прятаться от журналистов:
- Да, и еще, лейтенант, если Ваши измышления появятся в прессе, я Вас засужу за распространение ложной информации. Я-то, в конце концов, отмоюсь, а Вам это будет стоить дорого.

***

Андрей проснулся, посмотрел на часы – одиннадцать. За окном холодно, противно, кончилась навигация, теперь можно подольше поспать, хотя в порту всегда работы достаточно – судно в порядок привести, подкрасить, узлы перебрать. Вообще-то это ремонтники делать должны, но так уж заведено, что судно начальника порта готовит сама команда. Нет, конечно, если необходим серьезный ремонт, то это в доке, а так, по мелочи — сами обходятся. Зимы в Комсомольске длинные, все успеется до весны, можно и «поберечь» работу. Начальник попался чудаковатый: обычно все требуют, чтобы подчиненные отсиживали «от звонка до звонка», согласно утвержденного графика, а этот Либерман, если работы нет, всех домой гонит, к женам, к детям. Правда, в случае аврала и сам круглые сутки на работе торчит и другим дух перевести не дает.
Ну и что делать, когда навигации нет? Хотя  дома тоже сидеть невмоготу. Побрился, умылся да побрел в порт.
Обычно, если работы не было - ремонтникам помогал. Его силище применение всегда  находилось: то гребной вал помочь снять, то перебранный двигатель на место поставить.
Но сегодня что-то совсем не было настроения, никого видеть не хотелось, пошел в ангар, где его судно зимует.
Тоскливо на душе, хоть караул кричи! Даже завидно было на других счастливчиков смотреть: вон механик, Кравченко Леха, второй раз женился, жена у него не работает, как кончилась навигация, все время в постели проводили. Мужики уж ставки делали – сколько он так сможет. Кто месяц, говорит, выдержит, кто - два. Вообще-то Леха здоровый, может и три месяца продержаться, но, конечно, не больше.
И не то, что бы капитан урод какой, девки вокруг него так и вились! Пробовал он пару романов закрутить, да только не принесли они ему радости. Не отпускала его мечта несбыточная: «Дженни… Будь ты неладна! Что же ты со мной сделала?! Как же мне забыть тебя…» Снилась она ему ночами, стоило глаза закрыть, как вырывалась душа и сквозь тайгу, сквозь пограничные кордоны и десятки рядов колючей проволоки, мимо разъяренных псов, над минными полями уносилась далеко-далеко на грязные улочки черного континента, и там, увидев ее улыбку, находила успокоение.
Он горько усмехнулся: «Интересно, помнит ли она меня? Хочет ли встречи со мной так, как я мечтаю о ней? Конечно, нет. Кто я был для нее? Так, экзотика, мимолетный роман, а даже если нет, все равно никогда более не суждено нам увидеться». И так невыносимо стало на душе у Андрея от этих мыслей, будто оборвалось что-то внутри, ком в горле встал, от обиды, от бессилия слезы на глаза навернулись.
Взял в руки метелку - этот процесс несколько отвлекал и успокаивал. Все свое внимание он концентрировал на валяющихся песчинках, собирая метлой их в одну аккуратную кучку. За этой механической работой минуты незаметно складывались в часы.
Около трех в ангар зашел диспетчер:
- Здравствуй, Андрей!
- Привет!
- А я думал, ты в седьмом, ремонтном.
- Да нет, вот решил прибраться.
- Там тебя у проходной мужик спрашивает, говорит, что твой бывший сослуживец, я вот решил размяться, сходить за тобой самому. Воздух свежий, морозный. Я ему сказал, чтобы в буфете тебя ждал.
Зашел Молотов в буфет:
- О, Колька, ты что ли?
- Здорово, Андрюха! Ну, как ты тут?
- Да ничего, спасибо.
- Свыкся в матросах?
- Да я не матрос уже, меня начальник порта капитаном своего судна поставил.
- Капитаном лодки, что ли?
- Да нет, у него приличная посудина. На начальника жаловаться не приходится, нормальный мужик. Как вы-то там?
- Да тоже ничего.
- Ты как здесь оказался-то?
-  К своим ездил в Благовещенск. После тебя капитаном Серегу Роднина у нас назначили, вот  он и попросил лично к тебе заехать, коробку передать.

По такому поводу зашли к Андрею в общежитие, посидели, былое вспомнили: как ходили на Кубу, как в Гвинею, вспоминали и тот последний рейс. Вечером капитан проводил на поезд старого приятеля. Уже когда пришел, вспомнил про коробку, распечатал, а там - белые лакированные туфли.
Это еще что за шутка? - посмотрел этикетку: «Made in Gvinee. W&B manoufactours Ltd.». Изготовлены на той самой мануфактуре в Конакри, где сшили обувь, которую подарила ему Дженни. Сердце забилось, как после трехкилометровой пробежки - на дне коробки он увидел конверт, резко рванув, капитан разорвал бумагу. На стол упало письмо и ее фотокарточка.




***

Володя зашел в затон повидать свое судно, навестить команду - все в сборе, отогреваются чаем, только Молотова нет.
- Добрый день!
- Здравствуйте, Владимир Лазаревич!
- Слушайте, а что с Молотовым? Давно я его не видел. И когда на прошлой неделе заходил, и на позапрошлой - его здесь не было.
Механик Кравцов подошел вплотную к начальнику порта, и чуть отвернувшись от остальных, как бы намекая на приватность разговора, начал:
- Понимаете, заболел Андрей, плохо ему.
- Да? А что с ним? Почему он не сообщил? Так ему нужно больничный оформить.
- Он, Владимир Лазаревич, душой заболел.
- Пьет что ли?
- Да… пропадает парень. Уж третью неделю. Ходили мы к нему поддержать как-то, уговаривали образумиться. Да только без толку все.
Почесал Володя затылок: «Надо же, алкоголиком оказался капитан. И ведь несколько раз перечитывал его личное дело: все сплошь положительный характеристики и вдруг на тебе: уволен за «поведение, порочащее образ советского моряка». Ну, теперь ясно в чем причина! А ведь хороший парень…»
Ушел с работы пораньше и, не заходя домой, направился в общагу к Андрею. Поднялся на второй этаж, постучал в дверь – тишина, затем еще раз, понастойчивей. Минут через пять открыл ссутулившийся, небритый Молотов в тельняшке с надорванным рукавом. Только распахнул он дверь, окатило Володю таким характерным «ароматом», что все стало ясно.
- Господи, во что ты превратился! И часто с тобой такое? – Либерман вошел в комнату и распахнул настежь окна. Внутрь ворвался холодный зимний воздух.
- Первый раз, Лазарич, первый раз, – бубнил Молотов.
- Андрей, в чем дело?
Он протянул Володе письмо и рухнул на стул.
- Андрей, прекрати, на кого ты похож? Объясни в чем дело? Я не понимаю по- английски.
- Лазарич, … - капитан бормотал что-то несвязное.
- Знаешь что, иди-ка ты в душ, вымойся, приведи себя в порядок. Давай, давай, а я пока тут приберусь у тебя.
Он проводил Андрея в душевую в конце коридора, помог раздеться и поставил его под воду. К этому моменту уже все общежитие обсуждало взаимоотношения начальника порта и Молотова. Скоро в душевой собралась приличная толпа любопытных.
- Что, зрелищ мало, вашу мать? А ну пошли все отсюда на хер! – любопытство обитателей общаги взорвало Володю – вышли все отсюда!
Он разогнал толпу и отправился в комнату Молотова наводить порядок.
- Владимир Лазаревич, да мы, это… помочь хотели. Вы уж нас ни это, … - заглянул один сознательный товарищ.
- Коли помочь, помогайте!
Одни выносили нескончаемые мешки с пустыми бутылками, другие подметали пол, третьи разбирали разбросанные по полу вещи, кто-то вытирал стол. Работа по приведению жилища в порядок закипела, и вскоре комната приобрела вполне пристойный вид.
- Спасибо всем, спасибо ребята! Все вместе мы страшная сила! Но я хочу, чтобы меня услышал каждый: кто будет сплетни распускать, судачить, словно баба, тех карать я буду самым жестоким образом. Вы меня знаете! Я всех предупреждаю!  Случилась с человеком беда, и нечего за его спиной шептаться. Все ясно?
- Да конечно, Владимир Лазаревич, оно само собой.
Нрав начальника порта уже знали все.
Через час в комнату вошел капитан. Еще на не очень твердых ногах, но все же посвежевший и выбритый.
- Совсем другое дело: вот, узнаю героя! А теперь давай по душам, что случилось? Что с тобой произошло? И что это за письмо?
- Понимаете, Владимир Лазаревич, я два с половиной года назад был в рейсе, в Конакри. А время там было смутное… – Андрей, уже успокоившись, начал свое повествование -
… и вот теперь она письмо передала. Понимаете? Она помнит меня, помнит! Она хочет быть со мной, она любит. А что я могу сделать? Как мне встретиться с ней? Как вырваться из этой тюрьмы?
- Да… ну дела…  - Володя молча выслушал рассказ Андрея и сейчас не находил слов. Он просто не имел представления, как можно разрешить эту ситуацию. Все задачи, которые он когда-либо перед собой ставил, рано или поздно бывали решены, а тут такая проблема, которую и помыслить-то невозможно. Хотел было посоветовать забыть навсегда, да жить дальше, но промолчал, и без того человеку тошно.
- Ладно, Андрей, вот что я тебе скажу: не знаю,  как помочь тебе и не представляю, как быть с этой бедой, но одно точно - водкой ее не излечить. Иногда судьба играет с нами в жестокие игры, и в то же время никогда нельзя знать, какой подарок она готовит в будущем. В любом случае ты должен перестать пить. Шансы, что ты ее еще увидишь, один на миллион или даже миллиард, но если ты сопьешься, если ты похоронишь себя сейчас, то не будет и этой мизерной возможности. Иногда жизнь вытворяет такие невероятные вещи, которые противоречат логике и законам здравого смысла. Но судьба благоволит к тем, кто борется, а к тем, кто сдался, она очень жестока и не прощает
слабости. Знаешь, я уже столько раз мог погибнуть, но ведь стою здесь, перед тобой. Я несколько раз перечитывал твое личное дело, всматривался в твое лицо. С первого момента, когда я увидел тебя на пирсе, меня не покидало ощущение, что мы уже встречались. Вот теперь я вспомнил все!
- Что вспомнил? – непонимающе пробормотал капитан.
- Когда я был мальчишкой, нас эвакуировали из Херсона. Я не буду описывать всех перипетий, но попали мы в Махачкалу, откуда на палубе танкера нас должны были доставить в Красноводск.
- Надо же, и нас тоже в Красноводск эвакуировали.
- Подожди, слушай меня дальше. Так вот, танкер попал в страшный шторм. Было безумно страшно. Я был щуплым худым мальчишкой, и вот очередная волна подхватила меня и понесла за борт. Я пытался цепляться за все подряд, но сила, которая несла меня к смерти, была просто космической против моих жалких усилий. Тогда один парень, словно щенка поймал меня за шиворот и спас мне жизнь. Я так и  не узнал, как его звать, кто он был, и куда делся потом, но его лицо помню до сих пор.
По ходу Володиного рассказа выражение интереса на лице Андрея сменялось неподдельной гримасой удивления: «Ни хрена себе!»
- Снова я встретился с этим парнем спустя девять лет, когда уже учился в одесском институте инженеров морского флота. Тогда, на втором курсе произошло одно знаменательное событие, про которое до сих пор ходят легенды – великая битва между студентами нашего института и ребятами из мореходки.
- Точно, было такое! - Лицо капитана вытянулось от изумления - Я учился в Одесской мореходке на последнем курсе и как раз был там!
- А я случайно оказался в эпицентре драки, и мне чуть не проломили башку, но меня выручил один курсант. Это был ты, Андрей. И, наконец, ты спас мне жизнь там, на пологом китайском берегу Амура. Я уже не знаю, во что верить! Бог это или судьба, а может ты мой ангел-хранитель?! Поэтому, и ты не вешай головы, живи дальше, может судьба еще смилостивится над вами, кто знает! Давай отоспись, завтра можешь не приходить в порт, а послезавтра чтоб был как штык, по тебе уже все соскучились.




Глава 5

Медленно, перетекая один в другой, тянулись нудные зимние дни, терзая душу Андрея, и ни в каком занятии не мог найти он успокоения. Не было желания никого видеть, ни с кем говорить.  Раньше был душой любой компании, на все порты, куда заходил в бытность капитаном сухогруза - известный шутник, а теперь стал совсем затворником. Сослуживцы уже рукой махнули, один Либерман беспокоился: «Надо же, как тоска мужика выжгла…» И так бы всю новогоднюю ночь с фотокарточкой наедине просидел, но начальник порта в приказном порядке на празднование нового, пятьдесят восьмого года с собой в Хабаровск на бал в Управление Амурского пароходства взял. Да только и там Молотов ни разу не улыбнулся.
Лишь когда началась навигация, он немного оживился. В управлении этим быстрым и маневренным судном с озорным характером он видел свою единственную радость и даже позволял себе небольшие хулиганства на воде, если случалось ходить без Либермана.
Но однажды случай, произошедший в середине июня, родил в голове дерзкую и пугающую его самого мысль.
Тем теплым вечером он нес вахту у причала, и уже стал собираться домой, как вдруг возле пирса лихим виражем, скрипнув тормозами, остановился служебный «москвич» начальника порта.
- Заводи посудину, Андрей! – выскочив из машины, скомандовал Либерман.
- Есть! А в чем дело?
- На фарватере дрейфует танкер, огни погашены, на связь никто не выходит, на радиозапросы не отвечает!
Уже через пятнадцать минут они пришвартовались к судну-призраку. Взбежав по трапу, Либерман кинулся в машинное отделение, и тут же его обдало страшным жаром. Ходовые котлы потрескались и оплавились, из топки во все щели вырывалось пламя. Втянув ладони в рукава и набросив на голову рубаху, он пробирался к переборке, разделяющей машинное отделение и грузовые емкости, в которых находился керосин. Дотронувшись до нее рукой, почувствовал ожог.
- Андрей! – заорал Володя что есть мочи – беги наверх, врубай противопожарную систему! Иначе сейчас здесь все на воздух взлетит!
Они включили на всю мощь системы пожаротушения, чтобы водой хоть как-то охладить наливной отсек и не допустить взрыва топлива.
А команду они нашли в кают-компании, все члены экипажа спокойно спали лицами в салате. Как выяснилась, у капитана танкера был День рождения, который они слишком крепко отметили. Суд был быстрым, капитан получил два года.
А у Андрея стал созревать план.

***

- Нет,  так дело не пойдет. Так и до «дурки» не далеко. Надо что-то делать с Молотовым – сетовал Володя.
- Да уж, как бирюк, совсем нелюдимый стал Андрюшка — Кравченко согласно кивал головой
- Слушай, у меня такая мысль, давайте в выходные устроим прогулку по воде за город с семьями и позовем с собой Дашку из планового отдела. Ей уж тоже до тридцати не далеко, а все одна.  Умница, ответственная, серьезная, да  и внешне хороша: высокая, с русой косой, Андрею под стать, настоящая русская красавица!
- Сторонится он женщин. Боюсь, ничего не выйдет.
- Выйдет, выйдет, сколько можно по любви давнишней сохнуть?! Все когда-то проходит…

***

Идет, не спеша, «Заря» по Амуру. Теплый июльский ветерок обдувает собравшуюся на палубе компанию, пробуждая в гуляющих приятную истому. На столе надрывается проигрыватель, разливая над водным зеркалом звуки старых романсов.
Кравченко поднялся в рубку:
- Андрей, может я тебя сменю? Пойди, развейся.
- А… да нет, спасибо, Леха, ты иди, вон у тебя жена заскучала уже. Я сам тут.
- Да и Лазаревич тебя за стол зовет. Давай!
Капитан посмотрел вниз на палубу, где стоял стол. Когда позвали Дарью Соснову из планового отдела, он сразу раскусил инициативу товарищей, но эта забота его не вдохновляла.
; И все же я тут побуду, спасибо.
«Что же ты такой упрямый-то?!» - подумал про себя Либерман и, взяв под руку хорошенькую экономистку, повел в рубку:
- Андрей, с Дашей, я думаю, ты знаком. Она захотела постоять на капитанском мостике. Ты ведь не откажешь такой симпатичной девушке? Короче, оставляю Дашеньку под твою опеку.
- Как это сложно, наверное, управлять кораблем, – она робко начала разговор.
- Нет, не очень, особенно если знать как, - улыбнулся Андрей  - да я никогда и не управлял кораблем, ведь корабль - это военное судно. Я ходил только на гражданских судах.
- Но здесь столько всяких ручек и приборов!
- Это ерунда, вот как-то мне довелось управлять «Кадиллаком» - это действительно было сложно, – усмехнулся он. Впрочем, Даша не поняла его шутки.
- А что это за рычаг?
- Это ручка хода.
- А можно нажать?
- Можно, но не сильно.
Девушка надавила на ручку от себя, и двигатель отозвался негромким воем, а судно, плавно ускоряясь, понеслось вперед.
- Нет, нет, не так быстро, – одернул ее капитан, придержав ее руку своей.
- Как здорово! Так быстро! – все здесь ей было удивительно.
Даша была красивой девушкой, с широким лицом и крупными правильными чертами, но, обладая высоким ростом, уходившим за метр восемьдесят и, хотя и достаточно стройной, но все тяжеловатой фигурой, она не особенно пользовалась успехом у мужчин. Она давно заметила в порту красивого могучего капитана, который был ей под стать, но повода для их знакомства раньше не представлялось.
- А можно, я постою за штурвалом?
- Давай, – пропустил он ее к управлению, встав чуть позади на всякий случай.
Окинув ее взглядом, вдруг разочарованно подумал: «Нет, все же как не похожа она на Дженни…» А они были и впрямь совсем разные. И, хотя Дженни тоже была не маленького роста, ее фигура отличалась женственностью: худенькие голени переходили в пышные бедра, а круглая попка дополняла силуэт настоящей женщины, как и узкая спина с тонкой талией. Капитан мотнул головой, словно прогоняя наваждение.
- Андрей, а расскажите, как вы прошлой осенью из Ленинского возвращались?
- Это когда к китаезам-то вылетели?
- Ага.
- Да ну, уж миллион раз, наверное, слышала.
- Так то через третьи руки, а интересно знать, как все было на самом деле.





***

Выехав из города, они проехали пару десятков миль, и, припарковавшись у одинокого и безлюдного в это время года кафе, вышли из машины. Молодая женщина была одета в меховую куртку, а пожилой господин в длинное драповое пальто. Холодный
океанический ветер пронизывал холодом, и мужчина, словно черепаха, втянул голову в плечи, пытаясь прикрыться поднятым воротником.
- Папа, ты читал сегодняшний «Timе’s»?
- Да, а что?
- Хрущев устраивает выставку в Москве.
Отец тяжело вздохнул, и несколько десятков метров они шли молча, пока, наконец, он не махнул рукой.
- Так вот зачем ты вытащила меня сюда! А я-то гадал, о чем будет этот наш «разговор по душам»…Хрен с тобой, ведь все равно не отступишься, подумаем, что можно сделать. Но, я не имею представления, сколько виз готовы будут выдать Советы, да и вообще  не очень верю, что из этой твоей затеи что-нибудь выйдет. А главное, не уверен, что даже если тебе
удастся попасть  в Союз, ты сможешь встретиться с этим твоим Андреем. Ну, как ты себе это представляешь?
- У меня на этот счет несколько идей, - воодушевленная тем, что отец согласился ее выслушать, начала Дженни - на следующей неделе я вылетаю в Кейптаун, а оттуда пересяду на рейс в Конакри. Попробую опять передать Андрею сообщение через капитана сухогруза, на котором он раньше плавал.
- А ты не думаешь, что в прошлый раз это была игра КГБ? Я уверен, что он не передавал ничего твоему капитану, и твоя посылка пылится где-нибудь на Лубянке.
- Не думаю. Мои сообщения носят исключительно личный характер. Из них понятно, что к Андрею я испытываю определенные чувства, и для контрразведки это не представляет никакого интереса.
- Какая наивность! Ты не знаешь порядков у русских. Там контрразведке интересно все. Они шпионят за всеми своими гражданами просто на всякий случай, а здесь такой криминал – связь с американкой!
- Обрати внимание, наша компания сотрудничает в Гвинее с ЦРУ, и, хотя, я мало, что  знаю об их делах, все же через меня проходят кое-какие документы, имена, детали легенды и прикрытия их разведчиков. Если бы письмо попало в руки КГБ, и они узнали о наших отношениях, то уж будь уверен, русские быстро бы раскопали, кто я такая и  чего стою. Без сомнений, они непременно постарались бы вступить со мной в контакт и завербовать, играя на чувствах или шантажируя судьбой Молотова. По крайней мере, так поступила бы я, и не думаю, что советские разведчики глупее, однако со мной такая работа не ведется. Я уверена, тот капитан не доложил в КГБ, об этом говорят все признаки.
- Может ты и права, но все же это только догадки, а прогнозировать русских, основываясь на догадках – рискованно. Они же дикие!
- Брось папа, я не люблю ярлыков. Люди как люди, не умней и не глупей американцев.
- Тебе видней…
- Итак, я уверена, что тот капитан не докладывал в КГБ, хотя у меня и нет уверенности, что он не выбросил посылку за борт, а действительно передал ее Андрею, мне остается только надеяться на его порядочность.
- И все равно бред какой-то! Ну, даже если вам по какому-то неимоверному стечению обстоятельств удастся встретиться, что дальше? Ну, увидишь ты его и что? В чемодане вывезешь в Америку?
- Я должна его увидеть!



***

Уютная койка мягкого вагона плавно покачивалась в такт колесам скорого поезда Хабаровск-Москва. Володя лежал с закрытыми глазами, но мысли, занятые предстоящим визитом в Министерство и практически нереальной задачей выбить на следующий год сверх лимита как минимум два портовых крана, не давали заснуть. Он в который раз мысленно выстраивал разговор с замминистра и свое выступление на коллегии, оттачивая убедительные формулировки. Последние два месяца выдались напряженными: портовые механизмы из-за изношенности один за другим выходили из строя, нехватка оборудования  сказывалась на выполнении плана, да тут еще два несчастных случая на втором участке, один из которых смертельный. Комиссия горкома закончила разбирательство буквально за два дня до отъезда, сделав соответствующие выводы и вынеся начальнику порта выговор по партийной линии. Поэтому Володя и решил ехать поездом, чтобы хотя бы отоспаться в дороге, а заодно и как следует подготовиться к визиту  в министерство. Обратно-то, конечно, самолетом – «со щитом», если удастся убедить руководство, либо «на щите», если поездка окажется бесполезной.
Москва, как обычно, встретила вокзальной суетой и окриками нахальных носильщиков.
Володя, подхватив портфель с документами и сменой белья, бодро направился ко входу в метро: до министерства четыре остановки, там прекрасный буфет, где можно успеть позавтракать до назначенной на 10 утра встречи с первым заместителем министра – разговор предстоит нелегкий.
Массивная красного дерева министерская дверь бесшумно закрылась, пропустив внутрь несолидного, с торчащими вверх черными кудрями вокруг высокого, начинающего лысеть лба, начальника порта. Войдя в приемную заместителя министра, он глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду, внутренне настроившись на затяжную борьбу. Отравленная чувством собственной значимости секретарша, кивнув на дверь кабинета, выдавила: «Пройдите, Вас ждут…»
Володя вприпрыжку сбежал по роскошной министерской лестнице к гардеробу. Несмотря на свою высокую должность, он не мог скрыть переполнявшую мальчишескую радость. Это надо же! Даже сам не ожидал, что так легко удастся убедить высокого министерского чиновника в необходимости приобретения Комсомольским портом непредусмотренных бюджетом кранов, хотя по обыкновению запасся серьезными расчетами и убедительным технико-экономическим обоснованием. На удивление, замминистра близко к сердцу принял нужды далекого окраинного порта и его настырного молодого начальника и пообещал со своей стороны поддержать просьбу на заседании коллегии министерства. А это даже больше, чем полдела, это - почти успех! Коллегия только через два дня, значит, можно будет побродить по старой Москве, а то и попробовать попасть в театр. В этом сезоне гремит новый спектакль в театре на Таганке.
Так, сначала надо заскочить в кондитерскую купить торт, и сразу в Столешников к теще с тестем, где его ждут к обеду. Они люди замечательные, и Володя искренне был к ним привязан, тесть Соломон Хацкелевич – член Союза журналистов и главный редактор единственного в стране еврейского журнала, вообще вызывал искреннее уважение. Выходец из маленького еврейского местечка на Украине, он, как и многие молодые представители неуемного еврейского племени, в 20-годы приехал в Москву, поступил на рабфак, перебиваясь с хлеба на воду, закончил Московский университет. Когда началась война, с первых дней ушел фронтовым корреспондентом, «с «лейкой» и блокнотом, а то и с пулеметом» дошел до Праги, был дважды ранен, редактировал газету Второго Украинского фронта  «За Родину». После войны опубликовал книжку, в которой рассказал о вкладе евреев в победу, о проценте награжденных боевыми орденами и медалями представителей разных национальностей, о евреях - Героях Советского Союза, за что и поплатился шестью годами ГУЛАГа в годы борьбы с «безродным космополитизмом». Спасла, как и многих, смерть Вождя всех народов, удалось выйти на свободу, оттрубив только половину срока. Несмотря на это, тесть сохранил глубочайшее внутреннее благородство и какую-то безграничную доброту не только по отношению к своим близким, но и вообще ко всем, с кем  так или иначе сталкивала жизнь. За все время знакомства Володя ни разу не слышал, чтобы он жаловался на свою судьбу или несправедливость властей. Даже тем своим знакомым, которые предпочли забыть после ареста не только его самого, но и жену с дочерьми, тесть находил оправдание.
Едва Володя дотронулся до звонка, как дверь квартиры  распахнулась:
-Володя! Ну, наконец-то! - теща с тестем радостно бросились обниматься, - а мы уж за тебя волнуемся, как ты там в министерстве! Ну, как, получилось? – засыпали они вопросами. Володя, улыбаясь, успевал одновременно обнимать тестя, целовать тещу, раздеваться и отвечать на вопросы.
На следующий день, проспав до полудня (сказалась разница в часовых поясах) и наскоро позавтракав, он отправился бродить по Москве. У него были свои любимые места, где приятно было пройтись, если во время командировок удавалось выкроить пару свободных часов. В первую очередь, это, конечно улочки  Арбата, откуда, проголодавшись, можно заскочить в любимый ресторан «Прага». Потом Патриаршии пруды, где гуляя, Володя живо представлял встречу Берлиоза с Воландом из книжки, которую ему еще в школе дал
прочитать друг Борис. Его родители были известными в Херсоне врачами, и первое издание с довоенных времен было только у них в домашней библиотеке.
Но сегодня обедать придется не в «Праге», тесть обещал освободиться к четырем часам и пригласил в «Столовую старых большевиков» или, как иронически он говорил, «недобитых ленинцев». Подходя к Главпочтампту, где они договорились встретиться, Володя еще издали увидел тестя, нетерпеливо расхаживающего у входа.
- Молодец, как всегда без опозданий! – приветствовал Соломон Хацкелевич – пошли, ты тоже уже, наверное, смертельно проголодался. Сейчас такой «цирк» увидишь!
Пройдя квартал, они остановились у входа в здание без опознавательных знаков. Подмигнув, тесть открыл дверь. Тесный вестибюль был заполнен благообразными старичками и старушками с палочками и костылями, в которых невозможно было опознать пламенных революционеров и бойцов, геройски добывавших в конце прошлого  века «эксами» деньги для нужд партии. Раздевшись, Володя с тестем прошли в обеденный зал. Столики стояли довольно тесно. По одну сторону зала находилась раздача, вдоль которой двигалась небольшая очередь из ветеранов революции и почетных пенсионеров с подносами, заставленными тарелками с едой, а по другую – небольшой буфет, где можно было купить кое-какие полуфабрикаты и деликатесы в виде копченой колбасы, икры и других благ кулинарии, недоступных простому москвичу.
Володя с тестем под пристальными взглядами старых большевиков пристроились в конец очереди. Вдруг какой-то дедуля с костылем под мышкой и в натянутой на уши буденовке времен Гражданской войны ткнул Володю кулаком в бок и с пристрастием, каким в свое время допрашивал в подвалах ВЧК, визгливым голосом спросил: «А Вы, молодой человек, на каком основании тут выстроились?»
- Это со мной! – резко повернулся тесть,
- А чем он заслужил такой почет? – не унимался старик.
Тесть раскрыл свой пропуск, в котором было указано, что предъявитель данного документа может провести с собой 1 лицо:
- Вот он – это лицо и есть! 
И тут дед взвился.  В течение десяти минут он выкрикивал, потрясая костылем, героические факты своей боевой биографии, начиная от царской каторги и заканчивая взятием Перекопа, пересыпая все это революционными лозунгами и одновременно пытаясь вытолкнуть Володю из очереди. Остальные обитатели столовой с интересом наблюдали, поддерживая выступающего одобрительными возгласами. Видно было, что инцидент вызывает у них живой интерес, позволяя вспомнить молодость и разнообразить унылое существование свежими эмоциями. В течение этого монолога Володя несколько раз пытался выйти, но Соломон Хацкелевич, усмехаясь и качая головой, крепко держал его за локоть. Неизвестно, сколько бы продолжалась эта пламенная речь, но вдруг возле буфета наметилось какое-то оживление, и с криками: «Сосиски дают!» - вся престарелая братия бросилась на штурм. Видимо, был еще порох в пороховницах, потому что старички и старушки, отчаянно работая локтями и коленями, пытались занять первые места у прилавка. Те, кто оказывался позади толпы,  ожесточенно били впереди стоящих палками по головам и спинам, недвусмысленно предлагая тем потесниться. Но, закаленные в революционных сражениях ветераны, осыпаемые градом ударов своих
боевых товарищей, только быстрее ввинчивались в толпу. Какой-то сообразительный дедок с растрепанной гривой седых волос забросил свою трость рукояткой вперед и, подтягиваясь на ней, как на канате, стремительно продвигался к прилавку. Соломон Хацкелевич с Володей, держась за животы и присев от смеха, остались у раздачи в полном одиночестве.
- Ну что, я говорил тебе, что будет цирк?
- А я сначала не понял, о чем Вы – ответил Володя, вытирая слезы.
Пока утомленные большевики рассматривали свои трофеи и подсчитывали понесенные потери в виде оторванных пуговиц и затоптанных головных уборов, Володя с тестем 
пообедали сытно, хотя и без особых изысков. Выйдя без потерь из этой точки общественного питания, они направились в редакцию журнала «Советиш Геймланд», которую возглавлял Соломон Хацкелевич, по дороге обсуждая неистовый темперамент буревестников революции.

                ***

- Ну что, Володенька, ждем вас всех летом в отпуск. Понимаю, что всего на несколько дней заедете перед Херсоном, но, все же, не лишайте и нас с матерью удовольствия внучку потискать - похлопывал тесть Владимира по спине, обнимая на прощание - рад за тебя,  что командировка  получилась удачной, и в министерстве тебе пошли навстречу, но не меньше рад и за нас с матерью, что повидались с тобой. Ты ведь знаешь, я не лукавлю, когда говорю, что ты нам как сын. Я хоть и люблю своих девчонок до жути, но всегда мечтал о таком сыне.
- Я знаю – Володя искренне расцеловался с тещей и тестем, и, подхватив портфель, вышел из квартиры: следовало поторопиться – до самолета оставалось не так уж много времени.


***

Где ни появлялись Андрей с Дашей, везде вызывали оживление - встречные на них оглядывались, любовались, провожали улыбкой: оба высоченные, голубоглазые, светловолосые, идеально сложенные, как атланты из затонувшего мира.
Да и в однообразных буднях небольшого городка их роман давал пищу языкам не только портовых кумушек, но и населению остальной части города. В кинотеатрах пару вежливо просили пересесть на последний ряд, чтобы всем, кто сзади,  не закрывали экран.
Они, конечно, пересаживались, посмеиваясь между собой и обмениваясь остротами.
Андрей постепенно привык к обществу  девушки, и если по какой-либо причине они не могли встретиться в этот день, то испытывал некоторый дискомфорт, а Даша вообще смотрела на него распахнутыми влюбленными глазами, и сердце ее каждый раз готово было выпрыгнуть из груди, когда он обнимал ее своими могучими руками.

***

Взмыленная после длительного перелета из Кейптауна в Конакри, никуда не заходя, она приказала везти ее в портоуправление. Разыскав уже знакомого диспетчера, она, словно подросток, переполняемый гормонами в предчувствии взрослых событий, накинулась на него:
- Сейчас у вас должна находиться «Ксения Корабельникова», на каком она причале?
- «Ксении Корабельниковой» нет в порту. Декабрьский рейс сняли. Теперь только в июле будет.
Внутри все оборвалось…
- «Дура! И черт меня дернул сюда ехать! Надо было раньше позвонить в порт и узнать, будет ли судно в декабре. Выставка в июне, судно здесь будет только в июле, и никакой иной связи…»
Все дни в Конакри она была словно в прострации. Мозг лихорадочно перебирал тысячи комбинаций, пытаясь найти решение, но каждый раз оно скатывалось к фантастике, не имеющей ничего общего с реальностью. Дженни  даже подумывала попробовать по  «голосу Америки» связаться с Андреем в одностороннем порядке, но это могло поставить под угрозу и без того малые шансы прорваться за железный занавес.
Вернувшись в Нью-Йорк, она в сотый раз пыталась найти в своей голове решение, как ей встретиться с Андреем: «Миллионы мужчин, десятки поклонников, а мысли только о том, кто на другом краю Земли, за железным занавесом. А может, это просто иллюзия, может, я занимаюсь самообманом? И влечет меня к нему только потому, что между нами пропасть? Может это лишь тяга к экзотике? Ну, увижу я его, и что скажу? И выйдет ли что-нибудь у нас?»
Но перед глазами, как в старой кинопленке, снова и снова прокручивались события  того июля, давая ответы на все вопросы: «Неважно суждено нам быть вместе до гробовой доски или один уикенд, но мы должны увидеться! А вдруг это все-таки судьба?!».
К тому же, больше всего Дженни ненавидела серость и пресность жизни. Все ее существо всегда тянулось к приключениям, она искала опасность. В конце пятидесятых Эдгар Гувер уже свернул головы большинству легендарных гангстеров прошлых лет, но из детства она помнила доброго дядю Меира, дядю Давида, да и других друзей ее отца. Когда она была еще юной девчонкой, они частенько заходили к ним. Теперь уже многих не было, только  старый лис Меир Лански раз в году приезжал на День рождения своего старинного приятеля.
«Эх, родилась я поздно, а родись лет на двадцать раньше, так затмила бы точно славу Голландца Шульца да Альфоцио Капоне», – засмеялась про себя Дженни.

                ***

Широкую сеть раскинуло ЦРУ по всей Африке. За богатейший континент развернулась борьба между державами.
Но не любили в секретные службы работать с непосвященными и выносить свои проблемы за стены организации, старались создавать собственные структуры обеспечения и прикрытия. Правда, стоило это дорого, а емкости африканских разведывательных сетей огромны. Море людей там трудилось, и каждого надо было обеспечить легендой, связью, поэтому разведывательная организация вынуждена была просить помощи у крупных компаний.
Джонатан Снайпс прошел в кабинет вице-президента «Boxit Group» Дженнифер Хавинсон. Его уже ждали.
- Добрый день, Джон.
- Здравствуй Дженнифер, ты все хорошеешь.
- Спасибо.
- Итак, я бы хотел сразу преступить к делу. Я уже передал вам список наших агентов, которые должны быть отправлены в Гвинею.
- Да, я видела, но у меня есть возражение. Дело в том, что я сама была недавно в нашем гвинейском офисе, у нас есть подозрения, что руководство филиала не чисто на руку. Если прислать ваших людей на должности финансовых аналитиков и консультантов, то их примут как моих лазутчиков, присланных для скрытого расследования махинаций. В этом случае за каждым их шагом будут следить, относиться настороженно. Они могут встретить противодействие с совсем иного фланга, нежели обычно. Лучше оформить геологическую экспедицию с целью разведки новых месторождений и переоценки существующих. А главное - эта легенда объяснит  частые поездки по стране  сотрудников и не привлечет внимание остальных.
- Дженнифер, как же приятно с тобой сотрудничать, из тебя получился бы хороший аналитик.
- Я и есть аналитик. Да и сфера моих исследований не особенно отличается от ваших. У меня к тебе тоже есть просьба.
- Да?
- Мне нужно разыскать в Советском Союзе одного человека.
- Ты знаешь, это против правил, тем более у русских проводить какие-либо мероприятия очень и очень опасно. Мы не можем рисковать сетью ради твоей просьбы.
- Но для меня это очень важно.
- Послушай, работа в Союзе совсем не то, что работа в Африке. Там у нас нет таких оперативных возможностей, да и потом ты, верно, не очень представляешь их порядков. Если только будет обнаружен интерес к кому-то у нашей службы, этого человека казнят за измену родине.  Да и, честно говоря, русский отдел на особом положении. Прости, мне очень жаль, но я не имею никакой возможности продавить у них твою просьбу.

***

Андрей окинул накрытый стол беглым взглядом и, улыбнувшись Даше, глубоко вдохнул аромат жаркого с перцем из глиняного горшочка:
- Мм.. божественно!
Все больше ему нравилась эта сытая беззаботная жизнь, старые раны на душе потихоньку рубцевались, а Дарья, окружив его теплом и уютом, словно раскрасила серую картинку его будней цветными карандашами.
Он вполне уютно чувствовал себя в ее тесной, но аккуратной служебной «однушке» в том же доме, где жил Либерман. Володя имел персональную машину, но обычно в Управление порта приходил пешком, да и идти было минут пятнадцать, не более. Так что теперь они часто вмести шли на работу, обсуждая по дороге некоторые из служебных вопросов, в которых начальнику порта требовался совет опытного капитана.
А Володю не могла не радовать перемена, происходящая с его другом - Андрей все чаще улыбался и шутил, на глазах молчун-нелюдим снова превращался в открытого веселого парня.

***

По возвращению домой ее ждало еще одно жестокое разочарование:
Проведя несколько минут в нерешительном молчании, отец начал в лоб:
- Дженни, ничего не выйдет.
- Почему?! – Она была совершенно ошарашена этим известием, рушилась ее последняя надежда.
- Я говорил с Руди, в делегацию «Понтиака» он тебя включить не может. Во-первых, их и так ЦРУ прессует, да политики за каждое место бьются, во-вторых, как мне объяснил Снайпс, «Советы» досконально проверяют каждого, кому выдают визу, а ты не безвестная Бетти Смит, продавщица бакалеи, про тебя «Нью-Йорк Таймс» пишет, это будет очевидной рокировкой. В конечном итоге они начнут проверять тебя, вскроют связь с Молотовым и все равно в визе тебе откажут или наоборот попробуют начать игру.
- Да, и в такой партии мне русских не переиграть, конечно, да и ввязываться в шпионские игры не хотелось бы...
 - Именно! Я рад, что ты это понимаешь.
- Ну что же, тогда остается последний шанс, звони Меиру, он очень нужен мне сейчас.
Лицо отца перекосилось от ужаса. Только он искренне порадовался, что дочери хватает ума не лезть в шпионские игры, как она решила прибегнуть к помощи мафии:
- Господи, он-то тебе чем здесь поможет?
- Папа, ты же сам меня учил, главное - правильно рассчитать партию и грамотно сделать ставки. Попроси приехать его как можно скорее, я нуждаюсь в его помощи.
- С меня хватит твоих авантюр! Тебе уже не пятнадцать! Ну, взгляни на себя со стороны, как подросток ты выдумала себе какую-то неземную любовь, носишься с ней, словно оголтелая! Может, ты просто заболела? – отец прислонил свою руку к ее лбу, будто в попытке диагностировать болезнь и продолжал неистово кричать на нее – Недавно ты вообще хорошего парня угробила ни за что! Что с тобой происходит, черт возьми?!
Дженни прижалась к его плечу и тихим, но металлическим голосом произнесла:
- Не говори со мной в таком тоне, – а затем, чуть помолчав уже мягче, будто маленькая девочка, добавила - да и вспомни себя, папа, ты ведь тоже был авантюристом в молодости.
Глаза отца смотрели жестко и холодно. Еще несколько секунд он сверлил ее своим тяжелым взглядом, но потом, вдруг обнял и приподнял,  рассмеявшись:
- Почему был? Не такой уж я и старик! Есть еще порох!

***

Холодным февральским утром, они как обычно, вместе шли пешком в порт:
- Слушай, Андрей, а может уже и расписаться вам время?
- Да думал я об этом, Лазарич. Но как-то сомнения меня терзают, маловато мы еще знаем друг друга. Поживем, дальше видно будет.
- Ну, дело твое, конечно, но ведь ты уже не мальчик.
- Но и не старик вроде пока.

***

В доме Хавинсонов большое событие. Скатерти сияют особой белизной, паркет нетерт до такого блеска, что светится в темноте, повар лучшие продукты закупил и теперь с особым усердием готовил кулинарные шедевры, достойные английского короля. К ним должна была пожаловать легенда - Меир Лански собственной персоной!
Дженнифер очень любила приезды Меира с детства, и сейчас она нетерпеливо ждала дома, когда отец, уехавший встречать старого друга в аэропорт, вернется.
Наконец, в окнах первого этажа блеснуло отражение фар, и в гостиную вошел отец , а за ним легкой, как бы пританцовывающей походкой, невысокий худощавый мужчина с зализанными назад по моде 30-х редеющими волосами.
- Дженни, иди сюда, моя красавица! – гость протянул к ней руки и обнял. Интонация же, с которой он обращался к ней, была такой, будто он приветствует пятнадцатилетнего подростка. – Как ты выросла!
- Дядя Меир, я выросла очень давно и с тех пор, как мы виделись в позапрошлом году,  ничуть не изменилась.
- Знаю, знаю, просто никак не привыкну, что дети давно взрослые, а мы - уже старики.
Перед ужином гостю дали отдохнуть с дороги, и в семь часов все трое собрались у накрытого стола.
- Итак, господа, что же заставило вас просить меня приехать? Какое важное дело?
- Соскучились очень, вот захотелось повидаться, – радушно ответил Бен.
- Брось, все больше хозяев предпочитают не открывать мне своих дверей. Теперь я опасный гость, за мной везде бегут борзые из Бюро, и ты не исключение, в последнее время тоже старался не пересекаться лишний раз со мной. Многие из тех, с кем я был когда-то дружен, давно на электрическом стуле закончили, иные стараются забыть дружбу со мной.
- Да прекрати, Меир, я никогда тебя не забывал.
- Бенни, не надо, я все понимаю и на тебя не в обиде. И раз сейчас ты просил меня приехать, дело действительно серьезное. Кстати, а ты уверен, что твой дом не прослушивают?
Бенджамин Хавинсон, вскочил со своего места, и, тыча вилкой в сторону Меира Лански, закричал:
- Никогда я не забываю старой дружбы, слышишь, НИКОГДА! И ты здесь не потому, что мне требуется твоя помощь, а потому, что ты мой друг! Мне плевать на борзых из ФБР, мой сын отдал жизнь за эту страну, пока они отсиживались в офисах! Мне плевать, какие комитеты несутся за тобой по пятам, я не сливаю друзей, а если мне начнут задавать вопросы, то мне есть что ответить!
- Ладно, ладно, Бенни, убедил, – примирительно махнул рукой гость, очевидно, его нисколько не напугал грозный тон хозяина - итак, сначала дело.
- О,кей, дядя Меир – начала Дженни – мне очень нужно попасть в Советский Союз.
Лански поперхнулся и выронил изо рта кусок нежнейшей куропатки.
- И чем я могу помочь тебе? А главное, зачем тебе туда?
- Не спрашивай, Меир, - вмешался отец - любовь доводит до ручки!
- Любовь - дело благородное.
- Пожалуйста, не перебивайте. Так вот, я все прикинула и решила действовать следующим образом: мне нужно, чтобы весной профсоюз организовал стачку на нашем терминале сыпучих грузов в Нью-Йоркском порту.
На этот раз от ее слов поперхнулся отец:
- Ты что, рехнулась, доченька?
- Именно!
- Так просто поговори об этом с председателем, это они всегда - пожалуйста.
- Да дослушайте меня, наконец! Мне нужна не просто забастовка, а с небольшим погромом, и чтобы была потасовка с полицией!
- Точно чокнулась!
- Дальше технология такая: я вмешиваюсь и своей грудью закрываю рабочих от бесчинств полиции. На следующий день во всех газетах с нашей подачи должно выйти мое заявление под заголовками «Дженнифер Хавинсон на баррикадах вместе с рабочими!», содержащее какую-нибудь коммунистическую белиберду. Далее я дам пресс- конференцию, где честно расскажу историю, произошедшую в Гвинее, поведав о том, как много мне рассказывал советский капитан о коммунизме, добре и справедливости, царящих в Советском Союзе. Я просто уверена, что после этого у Советов не возникнет никаких причин отказывать мне в визе, а мое пребывание в делегации от профсоюзов будет выглядеть вполне логично.
- Тогда -  вопрос: почему ты просто не можешь поехать в составе делегации от профсоюза? Зачем весь этот спектакль?
- Я вице-президент крупной компании, и если меня включат в профсоюз, это будет подозрительно.
- Ну и что? Знаешь, сколько закамуфлированных людей поедут в Союз? Ты думаешь, каждого будут проверять?
- Да не знаю я, будут или не будут! Видишь ли, может, конечно, Советы и будут смотреть сквозь пальцы на политиков и крупных бизнесменов в составе тех или иных делегаций,  желающих поглазеть на жизнь в Советском Союзе, которым не хватит места в президентской свите. Я пыталась попасть в делегацию от Сената и Конгресса, но во первых там и так все распределено между своими, хотя, конечно, я могла бы заплатить кому надо за эту поездку, и  для меня нашли бы место. Но визы выдают только в Москву, а Молотов живет на самом востоке страны! Я не могу ни написать ему письма, ни позвонить, ничего! Мне нужен информационный повод такой силы, чтобы обо мне напечатали в  советской прессе! Тогда, может быть, об этом узнает тот, ради кого я все это затеваю, и сможет приехать повидаться со мной.
- Ну и зачем весь этот коммунистический спектакль? Просто дай интервью, как ты была спасена отважным советским гражданином.
- Дядя Меир, в этом случае существует некоторая вероятность, что это действительно напечатает их пресса, но на первой ли полосе?  В центральной ли газете? Какова вероятность, что Андрей на Дальнем Востоке прочитает об этом? Ты видно не в курсе, о
чем пишет их пресса. Первым делом, конечно, удои в стране, а вторым - как угнетают рабочих в Америке и как тяжело им здесь жить. А вот если будет драка с полицией, если будут пострадавшие пролетарии от рук полицейских, если будет отважная коммунистка, к тому же узнавшая о светлых идеях равенства и братства от советского гражданина, то уж такой материальчик точно ляжет на первые полосы всех советских газет!
- А может он вообще газет не читает? – встрял отец.
- В Советском Союзе газеты читают все! - отрезала Дженни.
- А если он прочитает, но не поедет в Москву и вовсе не ждет тебя? Может, и имя твое забыл давно.
- Не забыл, любит и ждет, я в этом уверена!
- Боже мой, - Лански закатил глаза – как ты наивна, девочка! Хотя… чем черт не шутит… Ввяжемся, а там посмотрим. Короче, если я все правильно понял, от меня нужен профсоюзный наезд, затем организовать полицию и после включить тебя в профсоюзный комитет, подкуп прессы вы возьмете на себя?
- Именно, дядя Меир.
- Ну что ж, давай попробуем... А когда?
- В апреле. Здесь нужно, чтобы у них не было возможности отказать в визе «пламенной революционерке» Америки, но и не было времени раскопать всю полноту картины, сопоставить все известные случи контактов советских моряков с иностранцами и вычислить, что фигурантом был Молотов, а то они могут попробовать манипулировать мной, имея такие козыри на руках. Поэтому речь нигде не пойдет о Гвинее - в общих чертах: «дело было в Африке…», и год тоже конкретно не указывать.
- Ну и бред. Просто какой-то идиотский сон, – покачал головой отец.
- Папа, мне самой не вериться в реальность осуществления моего плана, но ничего умнее я придумать не смогла, если у тебя есть план лучше, с удовольствием тебя выслушаю.
- Ну, что тут скажешь, твоя дочь настоящая представительница поколения Homo liber! – усмехнулся Лански.
- Чувствую я, что эта ее «свобода» обойдется мне боком, – продолжал ворчать Бенджамин.
- Да ладно, Бенни, вспомни, как мы с тобой натянули египтян в сорок восьмом! – вдруг ни с того ни с сего ляпнул Меир – ведь то еще было дельце!
Оба дружно рассмеялись:
- Было время!
- Представляешь Дженн, - давясь от смеха, рассказывал Меир – в сорок восьмом израильтянам никто не продавал оружия, а на арабов это эмбарго почему-то не распространялось. Арабы готовились стереть Израиль с лица земли сразу после провозглашения им независимости. Египтяне закупили тонны оружия на десятки миллионов долларов в Америке и зафрахтовали девять судов у «ТрансМарин групп».
- Как?! У моего отца?!– вскинула брови Дженни.
- Именно!
- И вы им отказали?
Отец переглянулся с Лански:
- Зачем же? Нет, конечно, просто караван с оружием прибыл не в Каир, а в Хайфу! Потом египтяне пытались высудить у нас компенсацию, а когда проиграли дело в суде, прислали крепких ребят, чтобы укокошить меня, – усмехнулся отец.
- Но мы их уже ждали, – встрял Меир – они и вякнуть не успели! Как только сошли с самолета, мы их сразу погрузили в багажники, и больше их никто не видел.
- Ага, а мне из-за этого пришлось полгода ездить в университет, как идиотке с охраной! И вы еще смеете меня называть авантюристкой?! – улыбаясь, протянула Дженни.

***

В крохотной прихожей маленькой служебной квартиры стояла невероятная толкотня. На пятачке в полтора квадратных метра, где еще теснились вешалка и корзина для хранения картошки, двоим не развернуться, а этим солнечным, но еще морозным мартовским днем целая толпа собралась перед дверью. Гостей хозяева запускали порциями: разделись гости дорогие – пожалуйте за стол, в прихожей не задерживайтесь, другие пусть проходят.
Посреди комнаты был накрыт стол.  Наконец, все кое-как расселись, вжатые в стены  теснотой комнаты. Хотя Андрей старался аккуратно распечатать бутылку  шампанского, но она выстрелила как всегда  неожиданно.
- Итак, - поднялись Андрей с Дашей – мы вас сюда позвали, чтобы объявить…- они смущенно заулыбались - мы подали заявление.

***

Толстый лысоватый дядька залез в кузов грузовика и, неистово размахивая руками, орал:
- Мы здесь вкалываем по девять часов, но посмотрите, что мы с вами имеем?
Вокруг него собралась приличная толпа, которая время от времени поддерживала горлопана одобряющим криком.
Чуть поодаль от эпицентра событий стояла машина, из которой за всем происходящим наблюдали трое.
- Я смотрю,  грузовик подогнали вовремя, еще бы трибуну заранее сколотили, – саркастично съязвила Дженнифер.
- Ну так, моя прекрасная леди, ты же заказывала стихийный митинг?!
- Что-то маловато народу.
- Еще бы, люди работают, получают хорошую зарплату, растят детей, что им ввязываться во всякие авантюры! – пробурчал Бенджамин Хавинсон.
- Подожди, так всегда сначала. Народ – стадо, сейчас еще чуть подгоним крикунов, а дальше как снежный ком. Толпа как воронка, затягивает в себя людей, даже если они не очень понимают, зачем им туда надо.
И действительно, вокруг стихийно возникшей демонстрации стало собираться все больше народу.
- Так мы не только свой терминал остановим, но и весь порт парализуем, коллег по цеху подведем, – все качал головой отец.
- Это еще и лучше, раз сами решили понести убытки, так не в одиночку, пусть и конкуренты заплатят. Слушай меня, девочка, очень внимательно, – Меир повернулся к Дженни – скоро толпа пойдет громить ваш офис, там же на площади уже собираются полицейские наряды. Запомни вот этого копа, – он достал большую фотокарточку с изображением колоритного южанина – дальше нужно будет четко разыграть партию по нотам. Этот коп будет с левого края оцепления, туда же кинется наш горлопан. Ты должна будешь аккуратно туда встрять, и получишь от полисмена легонько дубинкой по лицу, это заснимет проинструктированный фотограф крупным планом. Когда вольешься в толпу, тебя окружат мои ребята. Чтобы ты не пострадала в пылу драки, они тебя прикроют, но все равно, будь очень аккуратна в разгоряченной толпе. Все ясно? Ты поняла под чью руку подставлять свое прекрасное личико?
- Да, дядя Меир, ты просто кудесник!

Уже через час Нью-Йоркский порт был полностью парализован, и, набрав критическую массу, толпа, распаленная пламенными речами борцов за справедливость, устремилась в направлении многочисленных офисов, где уже стояло полицейское оцепление.
- Эй, Меир, куда они идут?
- Черт его знает, наверное, напутали что-нибудь.
Выкатившись на площадь перед въездом в порт, толпа вдруг свернула налево и направилась к офису транспортной компании «Два континента», в то время как офис «ТрансМарин групп» находился наоборот справа.
- Что происходит?! Давай туда, к толпе! – нервно махнула рукой Дженни и метров за двести до места основной драки рабочих с полицией на ходу распахнула дверь машины, что водитель понял как сигнал к немедленной остановке.

- Ааа, проклятые копы, - неистово заорал буйный мордоворот и, ныряя, словно окунь, сквозь толпу, впился ногтями в лицо одного из полицейских, в это время еще один «профессиональный пролетарий» кинулся душить рядом стоящего полисмена. Наметанным глазом Бенджамин оценил ситуацию, наблюдая за всем происходящим из окна машины:
- Профессионалы, асы, сразу видно не впервой им это.
- Еще бы! Вспомни профсоюзные войны тридцатых! Мастера старой закалки! – похвалился Меир.
В это время Дженнифер бежала по площади туда, где уже толпа из шестисот – семисот человек устроила настоящее побоище с полицией! В ход шли кулаки и палки, вверх летели камни. От офиса «ТрансМарин групп» вслед за Дженни кинулись семеро крепких парней.
Работая локтями, она рвалась сквозь толпу к линии противостояния полиции и бесчинствующего по ее же заказу рабочего класса.
- Остановитесь! Не бейте людей! – кричала она полицейским, распихивая народ, хотя надо отметить, что полиция и не особенно распускала руки, в отличие от митингующей массы. За ней, подобно ледоколу, пробивающемуся сквозь ледяные торосы, следовали чуть сзади мордовороты Лански.
Дженнифер, продолжая выкрикивать призывы к прекращению насилия, прорвалась к полицейскому кордону, и, уже приметив фотографов, стоящих на балконе  здания напротив, приготовилась развернуться, чтобы  удачнее попасть в объектив. Так как заранее предупрежденный фотограф был на другой стороне площади, она уповала лишь на удачу и ловкость папарацци. Сейчас сюда в самый эпицентр происходящего побоища были направлены десятки объективов жадных до зрелищ фоторепортеров. Заводилы драки, узнав женщину, ослабили напор на полицейских и чуть отпрянули назад, как их и инструктировали, между полицией и толпой в этом месте образовалась небольшая брешь. Дженни обернулась, за считанную долю секунды пытаясь найти вдали объектив, направленный на нее, одновременно поправляя прическу, как вдруг неведомо откуда выскочивший пролетарий со всего маху залепил кулаком ей в нос.
Будто солнце взорвалось у нее перед глазами, земля, описав круг, стала уходить из под ног, и она повалилась навзничь.
Но уже через мгновение ее окружили семеро мужчин, образовав плотное защитное кольцо, и заорали:
- Прекратить! Человек пострадал!
Сигнал поняли находящиеся в толпе люди Меира, и по толпе тут же понеслось:
- Остановитесь, человек пострадал!
Распалить и втянуть в драку людей всегда проще, чем остановить, но технология была отработана с давних времен. В один момент сотня проинструктированных заранее людей в толпе образовала живые цепочки и, одновременно расставив руки, надавила в сторону противоположную напору. Через какое-то время движение толпы стихло.
Косоглазый массивный итальянец попытался взять Дженни на руки.
- Не надо, я сама пойду, но поддерживайте меня вдвоем, будто мне очень плохо.
А ей в этот момент и вправду было не слишком хорошо, нос наливался свинцом и сильно болел, по лицу расплывался отек, кружилась голова, вломил-то ей не посвященный в тему совсем даже не понарошку.
 

***

Отец протиснулся в больничную палату сквозь толпу журналистов:
- Ну, как ты, Дженни?
- Нос болит.
- Ты же этого хотела, моя дорогая коммунистка.
- Да уж, пострадала за идею.
- Не собираешься домой?
- Да можно было бы еще вчера, но нужно поболеть.  И еще, папа, не навещай меня слишком часто - у нас же как никак с тобой война.
- Срам-то какой мне на старости лет - с единственной дочерью разругаться! Все твои авантюры!
- Ну, извини, папуля, такая уж твоя роль в этой пьесе. Ты же глава корпорации, капиталист, угнетатель рабочего класса. У нас с тобой дружбы никак не может получиться.
- Ну-ну, я тебя вчера отправил в отставку с поста вице-президента компании, так журналисты просто как коршуны слетелись. Я чуть со стыда не сгорел на пресс-конференции. Как бессердечна ты, девочка, к старику! Вот полюбуйся, – он протянул  газету, где на трех полосах обмусоливали его разрыв с собственной дочерью.
- Отлично, они съели все! А завтра в холле госпиталя я тоже дам интервью.

***

В импровизированном конференц-зале госпиталя не протиснуться от репортеров, на столе батарея микрофонов, фотокамеры не переставая вспыхивают, оставляя перед глазами синие блики:
- Госпожа Хавинсон …
***

Посол Советского Союза в США постучал в комнату резидента.
- Да?
- Константин Александрович, у меня вот какой вопрос, может нам стоит связаться с этой Хавинсон? Я думаю, следует пригласить ее на выставку как почетного гостя. Какое ваше мнение на этот счет?
- Хавинсон, это чокнутая-то, которая погром в порту устроила?
- Да, но выходка ее может быть полезна для имиджа нашей страны. А интервью какие! Будто их  у нас в Комитете по пропаганде писали!
- Вот это и подозрительно. Наши ребята обратили на нее внимание. Но, в конце концов, на выставку можно пригласить, Александр Иванович. На выставку - это ж не в архив Лубянки, - хохотнул резидент.


***

Уже второй час она молча сидела в кресле своего домашнего кабинета и в мягком свете настольной лампы всматривалась в небольшой листок бумаги, который держала в руке. Вот она, виза, въездной документ в Союз Советских Социалистических Республик. Знакомый сотрудник из русского отдела подтвердил, что в «Известия» прошла большая статья, красочно расписавшая события в порту и приглашение миссис Хавинсон в качестве почетного гостя в СССР.
Все прошло,  как она и планировала, даже немного пугала та легкость, с которой  осуществился весь план. Но сейчас Дженни смотрела пустым взглядом в заветную бумажку, и ее терзали странные мысли.
Приедет ли он в Москву, а главное хочет ли она в действительности этой встречи.  Познабливающее чувство разлилось в душе Дженнифер, и она уже который час, не могла ответить себе, стоит ли… Стоит ли ехать туда, бередить старые раны? А может все зря, ведь прошло уже слишком много времени и эта встреча не нужна ни ей, ни ему?

***

После планерки Либерман настежь распахнул окно. Несмотря на то, что было еще очень рано, это июньское утро выдалось особенно жарким и душным. Скинув китель на спинку стула, он устроился просматривать газеты. Пролистав без интереса «Известия», он вдруг натолкнулся на большую фотографию какой-то молодой женщины со смутно знакомым лицом: «Хавинсон, Дженнифер Хавинсон …», он углубился в текст. По мере чтения ему становилось все более неуютно. Оторвавшись от очередного абзаца, Володя еще раз взглянул на большое четкое фото: «Так вот оно что… именно это завораживающее лицо с четко очерченными скулами и глубокими черными глазами он видел на фотографии, которую показывал Молотов». Свернув наскоро листы, Либерман уже выскочил из кабинета, чтобы  бежать к пирсу, но на полпути резко остановился в задумчивости, потер лоб, а затем, медленно развернувшись, побрел назад, на ходу придумывая доводы, почему ни в коем случае нельзя  сообщать об этом Андрею: «Только парень успокоился, только жизнь налаживаться стала… и незачем ему старые раны ковырять…»  Строго говоря, он знал, что поступает не правильно. Как бы там ни было, только Андрей вправе решать, хочет он увидеть Дженнифер или нет, и все же Владимир счел, что так будет лучше. Вернувшись в кабинет, он стоял у окна, погруженный в эти мысли, пока его не вернул на землю телефонный звонок:
- Алле.
На другом конце провода отозвался Захватов:
- Слушай, Володя, слышал, что в Москве устраивают выставку в Сокольниках?
- Конечно, Зиновий Георгиевич, вся  пресса об этом пишет.
- Так вот, нам на пароходство из министерства шесть приглашений прислали. Хочешь поехать? Я одно тебе отдам.
- А в газете написано, что вход свободный для всех.
- А на заборе что написано? – отозвалась после некоторого молчания трубка.
- Ах, ну да, - смутился Володя. – Мне, конечно, было бы очень интересно посмотреть выставку.
- Договорились. Извини, была бы возможность, дал два, и для Оли, но, сам понимаешь, есть еще люди, которых никак нельзя обидеть.
- Да, ладно, тем более нам все равно сейчас Ирку не с кем оставить.
- Выставка с двадцать третьего, но вход только с двадцать четвертого, первый день - открытие, сам Хрущев будет.



***

После смены Андрей зашел за Дашей, и вместе они отправились прогуляться по набережной, спасаясь от духоты июньского летнего вечера.
- Давай пригласим на свадьбу Кумачовых.
- Да ну, Лешка напьется, и будет дебоширить.
- Но Валька же моя подруга, а ее одну не пригласить, обидится.
- Тогда приглашай, что я тебе могу сказать?! Но начнет выкаблучиваться, я его выкину!
- Да, может и прилично себя вести будет, если ему не наливать.  Слушай, Андрей, ты читал сегодняшние «Известия»?
- Нет. Ты же помнишь эту шутку: в «Правде» нет известий, а в «Известиях» нет правды.
- В сегодняшнем номере была очень интересная статья про одну американку, которую в Африке спас от хулиганов советский капитан. Она заинтересовалась ленинскими идеями и даже уволилась с очень большой должности и посвятила себя защите интересов рабочих. А теперь советское руководство ее пригласило в качестве почетного гостя участвовать в американской выставке в Москве.
Молотов вдруг резко остановился и на секунду замер, впав в какое-то оцепенение, затем, резко развернувшись, схватил Дашу за плечи:
- Как зовут ее? Зовут ее как? 
- Да что с тобой? Я не помню… Длинная фамилия, как-то на Х кажется. А в чем дело-то?
- Где газета? – закричал он срывающимся голосом.
- Ну, на работе, по-моему, оставила, да объясни, наконец, в чем дело?
Но он, не ответив, рванул бегом в сторону города. Стоя в полной растерянности, Даша, пожимая плечами, смотрела вслед быстро удаляющейся фигуре Андрея.

- «Известия»! Дайте «Известия»! – от волнения с трудом выговаривая слова, прохрипел Молотов, судорожно выгребая из кармана мелочь.
- Нет «Известий», кончились, и вообще мы закрываемся, – буркнула недовольно продавщица, захлопнув форточку киоска.
И как когда-то он бежал по незнакомым улицам пыльного африканского городка с умирающей женщиной на руках, задыхаясь, но, не сбавляя скорости, он несся сейчас по Комсомольску в поисках открытого газетного киоска.
- У вас есть «Известия»?!!
- Да, пожалуйста.
Он бросил монеты на блюдце и, схватив газету, заминая листы, кинулся ее перелистывать, а, увидев на развороте большую фотографию, с которой на него смотрели черные глаза Дженни, замер.

В этот вечер он не вернулся к Даше, не зная, что ей сказать. А утром следующего дня пришел в кабинет к Либерману, тяжело опустился на стул и поднял воспаленные глаза:
- Лазаревич, послушай, Дженни приезжает в Москву на выставку!
Володя опустил голову и тяжело вздохнул. Черт! Все-таки узнал...
- Какая Дженни? – изобразил непонимание на лице начальник порта.
- Да Дженни же! Та самая, я же рассказывал о ней! Ну, помнишь? – нетерпеливо объяснял капитан.
- Ах, эта Дженни, да что ты говоришь?! Надо же… - отвел глаза Либерман.
- Я должен встретиться с ней!
 - Но Андрей, у тебя же свадьба двадцать второго!
- Значит, свадьбы не будет, - опустив глаза и терзаясь от стыда, произнес капитан.
- Ты с ума сошел! Что ты скажешь Даше?
- Не знаю… просто ума не приложу… она ведь уже подвенечное платье купила.
- Одумайся! Не езди никуда! Только-только стала налаживаться твоя жизнь!
- Я сам мучаюсь, но поверь, Лазаревич, не могу ничего с собой поделать.  Я должен увидеть ее!
- Да с чего ты взял, что она-то хочет тебя видеть?
- Я чувствую, она приезжает в Москву для того, чтобы увидеть меня, – Молотов снова тяжело вздохнул.
- Но может все-таки не сжигать мосты? Может, ты не будешь пока разрывать с Дашей?
- Это самое тяжелое объяснение в моей жизни, и больше всего на свете я бы хотел избежать его, ведь Дашка по-своему дорога мне, но я мужчина, и должен ей все сказать, как есть, а не морочить голову.
Владимир, отвернувшись к окну, замолчал. Тяжелая пауза показалась Андрею вечностью.
- Тогда поступим вот как, - начал Либерман тем своим тихим голосом, в котором слышалась особая интонация. Она всегда появлялась у него в, казалось бы, безвыходных ситуациях и неизменно вселяла в окружающих уверенность. Как только те, кто приходил к нему со своими проблемами, слышали эти нотки, то наперед знали: «Значит, Либерман нашел решение, значит, он знает ответ и на этот трудный вопрос…» - Андрей, я отдам тебе свое приглашение на выставку в Сокольниках. По крайней мере, тебе будет, где жить, потому что иначе гостиничный номер ввиду грандиозности мероприятия тебе будет не достать. Во-вторых,  Москва - большая, список проживающих тебе тоже ни одна гостиница не предоставит, значит,  найти Дженни ты сможешь только в павильонах выставки. Это тоже задача не из легких, выставочный комплекс огромный, целый город, но все же мало-мальски разрешимая, тем более, с твоим ростом. Командировку я тебе оформлю.
Не один раз Молотов за бессонную ночь задавался вопросами: «Где жить? Как найти Дженни в Москве? Как встретиться с ней?» и теперь не мог поверить своим ушам от счастья. Володя здесь и сейчас с легкостью дал ответы на все вопросы. Значит, не нужно будет ночевать на лавке с риском загреметь в милицию, не нужно будет караулить у входа в Сокольники с раннего утра, пытаясь найти в толпе входящих ее одну.  Кроме того, такое поведение наверняка привлекло бы  внимание компетентных органов, и он с большой вероятностью загремел бы в «кутузку». Дженни-то, понятно, и в голову не могло придти, с какими трудностями ему придется столкнуться.
- Володя, - сжав от волнения кулаки, прошептал Молотов, - я перед тобой в неоплатном  долгу!
- Ладно, будем считать, что три - один.
- То есть?
- Ты трижды спасал мне жизнь.
- Ах, ну да, - улыбнулся Андрей, - только тогда три - два.
- Почему?
- Ты не дал мне спиться.
Радостное томление Молотова отравляло лишь чувство неизбежного объяснения с Дашей. Она-то ни в чем не виновата и действительно искренне любила его.  Больше всего на свете Андрей не хотел причинить ей боль.  Но, купив на двадцать второе число билет на самолет, вечером он с тяжелым сердцем  направился к ней, бессознательно замедляя шаги по мере приближения к дому.  Он чувствовал неимоверную тяжесть, вся душа его протестовала против причинения такой чудовищной боли ничего не подозревающей девушке накануне свадьбы…

***

Даша, молча, словно в прострации, слушала Андрея. Его слова, будто падающие камни, раздавили ее сознание, и ей больше не хотелось ничего понимать. Казалось, сердце еле-еле толкает кровь, странная слабость сделала ноги ватными, а каждый вдох давался с неимоверным трудом. Легкими кивками головы, чтобы, не дай Бог, слезинки, уже набухшие в уголках глаз, не сорвались и не покатились по щекам, она просила прекратить эту пытку. Но Андрей, терзаемый чувством собственного предательства,  все говорил и говорил, пытаясь какими-то нелепыми, ненужными словами  сгладить свою вину, пока,
наконец, не выдержав, жестом она не показала ему на дверь. Больше всего на свете ей не хотелась разрыдаться при нем. Но как только он вышел, бесшумно прикрыв за собой входную дверь, Даша, не отдавая себе отчет в том, что делает, зачем-то достала  свадебное платье,  и в ту  же секунду, прорвав плотину, сдерживающую эмоции, из ее глаз покатились градом крупные слезы, и, упав лицом на кровать, она задохнулась от рыданий. Нет, она не кляла свою судьбу, не проклинала Андрея, а просто плакала навзрыд, обливая солеными слезами красивое белое платье, которое  сама шила себе вечерами в тайне от Молотова, с горечью думая о том сюрпризе, который она собиралась поведать жениху в день свадьбы.

А он, будто окаменев от тяжести груза сказанного, шел по берегу Амура, все никак не решаясь повернуть к своему  дому.

                ***

Все ее сомнения сменялись решимостью, и чем ближе становилось к часу Х, тем яростнее разгоралось в ней нетерпение. И сейчас, когда приятный женский голос попросил пассажиров пристегнуться, а в иллюминаторах показались огни аэропорта Внуково, ей требовалось просто неимоверное усилие, чтобы заставить себя усидеть на месте, несмотря на утомительнейший перелет с пересадкой в Лондоне.  Момент, когда она сделала первый шаг из самолета, казался столь грандиозным событием, что она упустила главную цель приезда. Этот маленький шаг по пыльной взлетно-посадочной полосе был апофеозом всех ее трудов и устремлений последнего года.



***

Андрей уже второй час сидел  одетый в своей комнате. До поезда на Хабаровск было еще четыре часа, поэтому идти на вокзал было рано, но все его чувства были напряжены в ожидании момента встречи с Ней. Минуты казались вечностью,  не было никаких мыслей, только страстное желание подстегнуть время. Все последние дни Молотов жил как в лихорадке,  снова и снова прокручивая в голове свой приезд в Москву, поход на выставку, поиск Дженни, но сейчас только стрелки  часов приковывали его внимание, и,  казалось,  словно вся Вселенная замерла ему назло. Закрыв глаза, Андрей сидел в тишине, ловя лишь чуть слышимое тиканье будильника. Каждый раз, высиживая отрезок времени длиною в вечность, он открывал их в надежде, что прошел хотя бы час, но стрелка успевала преодолеть путь лишь в две-три минуты.

***

- Как давно мы не гуляли вместе, - потягиваясь в приятной истоме и жмурясь от яркого солнца, пожаловалась Оля.
- С такой работой и где дом забудешь, - вздохнул Володя, забросив кудрявую дочурку на плечо.
- Погода не хуже, чем в Херсоне.
- Да уж. Когда я сюда в первый год приехал в начале осени, тоже так подумал, но только зимой, когда морозы пятидесятиградусные вдарили, понял, как люблю тепло.
 Либерман, вытянул шею и задрал лицо вверх, словно фотобатерею, желая подзарядиться энергией солнца:
 – Слушай, двадцать шестого у Захватова юбилей, наверно я поеду в Хабаровск, как думаешь, что можно ему подарить?
- А давай напольные часы, которые нам привез из Москвы папа, нам они все равно ни к чему.
- Да ну, они же огромные, как я их  допру?!
- Как-то же их папа из Москвы притащил.
- Не, придумай что-нибудь покомпактней. Может эту ручку, которую мне твой отец подарил? Она симпатичная и в коробочке красивой.
- Ты что, это же «Паркер», он специально для тебя ее из Чехословакии привез! Это же подарок!
- Да? Ну, ладно, – пожал плечами – хотя я все равно ей не пишу.
- Да делай что хочешь, но вообще ты не ценишь отношения людей. Тебе наплевать, он вот о тебе подумал, привез тебе подарок, а для тебя это так, ничего не значащая безделушка, – в голосе Оли зазвучала обида.
- Да ну, брось, ты прекрасно знаешь, как я отношусь к дяде Семе. Просто не люблю я всю эту чепуху - паркер, шмаркер.… Какая разница, чем писать? А здесь в Комсомольске, максимум, что есть приличного на полках в магазинах - это комплект из трех льняных полотенец.
- Красивая она, дорогая, и в Союзе ты такую нигде не купишь, а советские - мало того, что страшные,  еще и кляксы оставляют, а у тебя и так почерк не подарок.
Володя усмехнулся:
 – Господи, Оля,  этот «Паркер» же шариковый! Я  в загранке не бываю, ну где я здесь для него стержней найду?

***

Пройдя коридор пограничного контроля, Дженни чуть отстала от группы пассажиров, прибывших вместе с ней, пытаясь найти в зале высокого мужчину, но Молотова она не увидела. Вместо этого к ней подскочили  какие-то молодые люди с натянутыми улыбками и напряженными лицами, пытаясь подхватить ее багаж и лопоча приветствия на плохом английском.
- Простите, вы кто?
- Мы, представители комсомольской организации завода «Серп и Молот», горячо приветствуем Вас! Партия оказала нам честь взять Вас под опеку на время пребывания в Москве! – протараторил краснолицый парень.
Дженни поморщилась и протянула ему руку для пожатия:
- А нельзя оставить меня хотя бы на время в покое? Я очень устала с дороги.
- Да конечно, сейчас мы проедем в гостиницу, где вы сможете отдохнуть до пяти, а потом мы очень ждем вас для выступления на митинге рабочих нашего завода.
- А это обязательно?
- Да, вас будут ждать больше тысячи человек - ничуть не  смущаясь, командирским тоном ответил комсомолец.

Разочарованная тем, что в номер отеля Андрей так и не позвонил, но, еще согревая себя надеждой, что он вот-вот должен появиться, чертыхаясь, стала одеваться на встречу с рабочими. Ровно в пять в дверь постучали. Конечно, это был тот назойливый из аэропорта:
- Товарищ Хавинсон, пора выезжать!
В Красной Москве поражало все: грозная архитектура зданий, обостренная отсутствием рекламы и зазывных вывесок, создавала ощущение подавленности. Поражало своим
звучанием одиозное обращение «товарищ», да и назойливость комсомольца приводила в замешательство.

Наконец машина, очень похожая на послевоенный кадиллак, тот самый, на котором она учила вождению Андрея, но куда менее удобная, остановилась возле угловатого здания - Дворца культуры завода «Серп и Молот».
- Товарищи, по нашему приглашению в Москву приехала одна из самых активных борцов за освобождение рабочего класса в США, Дженнифер Хавинсон! – зал просто взорвался от оваций, будто сейчас на сцену должна выйти не заурядная американская миллионерша, а Мерилин Монро.

Проходя на сцену, Дженни обратила внимание на двоих мужчин, один из которых был ранее ей представлен как переводчик.
- Смотри, если она начнет пороть что-нибудь не то, переводи как надо и не теряйся, без пауз, все по текстам, которые репетировали. Если шутит, но не правильно, ты тоже шутку…
- Да все я помню. Уже сто раз обговорено.
- Смотри мне!
Она, конечно, не могла понять этого разговора, и, как бы кивнув переводчику, пригласила с собой к трибуне.
- Здравствуйте, товарищи – начала она – я очень благодарна вам и руководству Советского Союза за гостеприимство. С тех пор, как волею случая мне довелось пообщаться с вашим соотечественником, меня очень увлекло учение Маркса, и я уже давно мечтала побывать в Советском Союзе, чтобы  воочию увидеть общество будущего. Да, я глубоко убеждена, что именно такое будущее ждет весь мир, в котором общество свободно и лишено алчности, где навсегда покончено с пережитками рабовладельческого строя,  нам же этот путь только предстоит…
 Дженни старательно выговорила это без толики юмора и сарказма, но все же от  собственных слов к горлу подкатывали волны смеха, и тогда изо всех сил она впивалась зубами в нижнюю губу.  «Черт, видел бы меня сейчас папа!» - мелькнула мысль.
Она постаралась говорить не долго, чтобы как можно быстрее освободиться и ехать в гостиницу, но после ее выступления из зала бесконечной чередой шли идиотские вопросы о борьбе американских рабочих, об угнететелях-капиталистах и так далее в том же духе.
«Надо же, никто не задал  ни одного вопроса о жизни, о быте в Америке…», - она читала в глазах присутствующих неподдельный интерес, но все вопросы, задаваемые ей, лежали лишь в узком идеологическом коридоре. Несколько раз она хотела заговорить о простых человеческих понятиях, но решила не нарушать неписанных законов этой страны.
Вернувшись в гостиницу уже после девяти, она первым делам отправилась к стойке регистрации, узнать, не искал ли ее кто-нибудь, но ей вежливо ответили: «Нет, никто не спрашивал».
«А может он и вправду не желает меня видеть? Или просто не читал газет?» - терзалась в сомнениях Дженнифер, отделавшись, наконец,  от назойливых опекунов и наслаждаясь одиночеством в своем номере.  И хотя день выдался более чем насыщенным, она почувствовала странную пустоту: «Почему же Андрей до сих пор не дал о себе знать?» Более всего она боялась, что, отыграв безупречно американскую часть постановки, она упустила и не просчитала реалии Советского Союза. Из русского отдела ей подтвердили, что о ее приезде написала центральная газета, и было несколько перепечаток в местных изданиях. Он просто не может не знать, и даже если чувства Андрея к ней уже угасли, он бы все равно приехал повидать ее. Во всяком случае, так бы поступила сама Дженни. «Не могло ли КГБ воспрепятствовать этой встрече?». Она пыталась анализировать ситуацию, просто не имея исходных данных, поэтому не могла сделать верных выводов. На самом
деле, КГБ, конечно, обратило на нее внимание, но, то ли при подготовке такого грандиозного события, было не до того, то ли, рассчитывая приступить к ее обработке в Москве, люди из спецслужб не придали значения ее повествованию о храбром советском капитане и не стали его разыскивать.
Мысли в ее голове текли все медленнее, сказывалась разница во времени, очнулась она утром от настойчивого стука в дверь, и обнаружила, что заснула прямо в одежде, не разбирая постели.
- Кто?
- Это я, товарищ Хавинсон, – отозвался «конвоир», как прозвала его Дженни.
- В чем дело?
- Через час открытие выставки!

Дженни с интересом вместе со всеми остальными американцами, присутствующими в Сокольниках, наблюдала за эксцентричным советским лидером, но на самом деле ее мысли были заняты только одним: «Почему нет Андрея?». Не появился он и  в этот вечер.

***

С одной стороны Дженни импонировало советское гостеприимство: ей была предоставлена машина, и экскурсии у нее были индивидуальные, но в то же время она чувствовала себя заложницей графика мероприятий, навязанного ей.
- Сегодня второй день выставки. Вы сможет пообщаться, обменяться опытом с простыми советскими рабочими, инженерами, директорами.
- Да, да спасибо.
Как и в первый день, высадившись у служебного входа, они прошли на территорию комплекса.
То, что здесь творилось, никак не было похоже на вчерашний день. На открытии выставки Генеральный секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущев, хлебнув пепси-колы, в своей манере отрубил: «Говно эта Пепси-кола, наш Боржом лучше»! Сейчас же она увидела огромную очередь людей, буквально осаждавших стенд с известным напитком. Пытаясь найти кого-нибудь из знакомых, Дженнифер буквально втиснулась в павильон автомобильной компании «Бьюик».
- Джон! Я смотрю у тебя горячо! – крикнула она, увидев старого приятеля и пытаясь пробиться сквозь плотное кольцо людей, обступивших небольшой подиум, где были выставлены несколько автомобилей.
- Горячо не то слово, иногда я даже боюсь моргать, в страхе, что, закрыв глаза на мгновенье, я не увижу автомобилей, когда их открою, потому что их разберут по винтику! Народ здесь настолько любопытный, что пытается залезть в каждую щель, выяснить устройство каждого механизма. Наши механики даже устроили мини-лекции, которые в Америке были интересны лишь специалистам. Это что-то! Такого ажиотажного интереса я никогда и нигде не видел! Ребята из Пепси вообще в ауте!... Эй, эй, – ткнул в бок переводчику, скажи им, что не нужно пытаться отрывать крышку багажника, там ручка есть в салоне!

***

Андрей, влетев одним из первых на территорию выставочного комплекса в Сокольниках, быстрым шагом кинулся методично обходить павильон за павильоном. Он не видел экспонатов, не замечал очередей, всюду он высматривал девушку с черными кудрявыми волосами. Вот, впереди мелькнул чей-то темный затылок, и, распихивая людей локтями, он кинулся туда, но, нет, женщина обернулась - это явна не она и старше к тому же. Снова и снова с высоты своего роста он высматривал ЕЕ.
Виски стучали, в ногах чувствовалась дрожь, с которой ему никак не удавалось справиться. Задача казалась непосильной, он словно искал иголку в стоге сена, здесь сейчас находилось, наверное, не меньше пяти, а то и десяти тысяч человек. Андрей пытался спрашивать, не видел ли кто Дженнифер Хавинсон у американцев, представлявших здесь свою продукцию, но везде ему давали отрицательный ответ.
В павильон американского автопрома попасть было не легко. На входе образовалась самая настоящая пробка из людей, но Андрей, словно бульдозер, врезался в эту толпу, втолкнув стоявших перед ним внутрь …и тут время остановилось. Он судорожно схватил воздух,  казалось, земля сейчас уйдет из-под ног. Набрав полную грудь, Андрей приготовился закричать ЕЕ имя, но страшный спазм от волнения сковал его горло, и еле слышно он прошептал: «Дженн».

***

- Да, странно здесь все, – кивнула Дженнифер, и, повернув голову к выходу, застыла. Над толпой, как когда-то давно на припортовой площади в Конакри возвышался Атлет. Лицо этого высоченного, безупречно сложенного мужчины было перекошено, словно от боли, глаза напряженно смотрели на нее, а губы что-то шептали.
Она кинулась к нему с подиума, пробиваясь сквозь толпы людей и расталкивая их локтями. Вслед ей удивленно смотрел ее приятель, а комсомолец, следовавший за ней везде, недоуменно пытался понять, в чем дело. В этот момент округлились еще несколько глаз сотрудников комитета государственной безопасности, присматривающих за американцами.
 И тут Андрей, совладав со своим волнением, бросился навстречу. От его толчков люди вокруг  падали на землю, будто кегли. В несколько прыжков он пересек зал и, схватив ее на руки, прижал к себе.
Он молча смотрел на нее, а она на него, неуклюже болтая ногами в воздухе. И сотни глаз были устремлены на них, а эфир, взорванный рациями чекистов, раскалился:
- Что, что происходит?!
- Шестой, в чем дело?!
- Восьмой…

***

- Андрей, неужели это ты? – она снова и снова изучала каждую черточку его лица и никак не могла утолить жажды встречи.
- Дженни, ты не представляешь, каким кошмаром была разлука с тобой!
- Товарищ Хавинсон, у Вас все в порядке? – встрял вдруг с дурацким вопросом «опекун», безуспешно пытаясь отодвинуть могучего незнакомца.
- Сам не видишь, что не вовремя? – оборвал его Молотов и комсомолец, в растерянности пожав плечами, отошел в сторону, явно не понимая как поступить. На такой случай ему не было дано никаких инструкций.
- Пойдем отсюда, - Дженни потянула Андрея за руку к выходу. За ними направилась цепочка гебистов, в хвосте которой плелся комсомольский вожак.

Выйдя с территории выставочного комплекса, они взахлеб, перескакивая с одного на другое, перебивая друг друга, то, заливаясь смехом, то, останавливаясь и заглядывая в глаза, рассказывали о своей жизни, не обращая внимания на окружающих. Оперативники постепенно куда-то рассосались, и лишь комсомолец, словно дворняга,  тащился сзади, кусая себе губы. Он подался, было, быть третьим в компанию, но Молотов  не очень вежливо попросил его отвалить. Что же он напишет в раппорте за день? По обрывкам фраз, доносящихся изредка до него, он никак не мог уловить сути разговора.
Если бы они хоть говорили на русском, но они, словно заведенные, тараторили по- английски, что лишало бедолагу последних надежд разобрать смысл беседы.
- Слушай, а ему заняться нечем? Он уже второй час ходит за нами по пятам.
- У него работа такая, слышать, видеть и обо всем докладывать.
- Здесь органы безопасности не отличаются деликатностью.
- Не стоит затрагивать эту тему. Особенно в гостинице и при посторонних людях.
Конечно, еще в Америке Дженни была наслышана о порядках в Советском Союзе, но сейчас она почти физически ощутила присутствие вездесущего КГБ и атмосферу напряженности. Наверное, именно поэтому Советской культурой были рождены великие писатели, сатирики, музыканты и композиторы. Люди острее чувствуют здесь полутона и чуть слышимые интонации.
- Андрей, давай уедем вместе, – вдруг сказала она.
- Это невозможно.
- Давай зарегистрируем брак.
- Его не зарегистрируют.
- Но должен же быть выход!
- Запомни, то, что я тебе сейчас скажу, и больше не поднимай эту тему, – начал Андрей, еще крепче обнимая и прижимая к себе Дженни, а голос его стал таким тихим, что даже она еле различала его слова.
– Ты уедешь в Америку одна, и если в течение этого года я не дам о себе знать, забудь меня. Значит, меня больше нет в живых.
Дженни посмотрела на него с ужасом:
- Обещай, что все будет хорошо!
- Не уверен. Уже одно то, что я сейчас с тобой может очень дорого мне стоить.
- Эй, товарищ, - вдруг крикнула она своему провожатому. - А где машина? Мы едем в гостиницу!
- Так ведь еще же посещение Третьяковской галереи было запланировано на четыре часа, – затараторил обрадованный тем, что он снова при «объекте», комсомолец.
- К черту галерею, едем в гостиницу!

Уединившись в номере, Дженни потянула Андрея в ванную и, включив воду, шепотом начала:
- Тогда сделаем так: чтобы ты не пропал бесследно, не отходи от меня ни на шаг. На ночь останешься со мной.
- Нет, это не возможно. Посетители могут быть в номере только до одиннадцати.
- Я не думаю, что они начнут ломать дверь моего номера, так что ты не покинешь его.
- Это не спасет. Конечно, при тебе мне ничего не сделают, но ты не сможешь охранять меня вечно. И как только ты уедешь, за мной придут. В моей стране могут посадить за один лишь только вопрос: «сколько времени?», обращенный к иностранцу.
Дженни потянула его за руку в комнату.
- Мне нужно позвонить, а очень хочется, чтобы ты всегда был поле зрения.
Молотов хотел было пошутить, что уж из туалета-то его навряд ли выкрадут, но здесь в комнате, которая вся прослушивалась, нужно было быть очень аккуратным к словам.
Дженнифер же, набрав американское посольство, попросила соединить со вторым секретарем Алексом Вирсау, которого знала еще по университету.
- Алекс, здравствуй, мне нужна твоя помощь!
- Дженнифер, рад тебя слышать! Ты нынче здесь знаменитость, читал, читал о тебе. И чем же я могу тебе помочь?
- Мне нужно, чтобы ты связался с Совинформбюро и договорился о моей пресс-конференции, а так же пригласил представителей западной прессы.
- Дженнифер, тут тебе не Америка и пресс-конференции с бухты-барахты не собирают. Здесь свои правила.
Дженнифер поняла намек старого знакомого:
- Это очень интересно для советской стороны.
- Тогда может, что-нибудь и может получиться, но почему я должен помогать тебе?! Знаешь обычно то, что интересно Советам, не интересно нам, – жестко ответил дипломат. Одно дело, когда она несла просоветскую пропаганду там, в Америке, и совсем другое дело здесь. Участвовать в этом ему совсем не хотелось, как и рисковать своей карьерой.
- Алекс, во-первых, я прошу тебя о помощи как старого приятеля, а во-вторых, в данном случае интересы Америки никак не будут затронуты. Но считай, что от этого зависит моя жизнь. А тебя потом, может, еще и наградят.
«Да уж, наградят…» - повторил про себя Вирсау:
- Хорошо, но поклянись, что камня не бросишь в нашу сторону и не поддашься на провокации советских журналистов. Иначе сама договаривайся с информагентством. Дипломат знал порядки в Союзе и понимал, что договориться Дженни о пресс-конференции без помощи посольства будет практически невозможно, даже если это важно и актуально для советской стороны. Необходимо сделать столько согласований, обойти столько порогов, что элементарно не хватит времени.
- Алекс, даю слово, твоя карьера не пострадает!

Дипломат еще не набрал номера телефона информагентства, а там уже знали о странной просьбе госпожи Хавинсон. Все телефоны «Интуриста» прослушивались, как и все телефоны посольства, кроме, конечно, защищенных линий.

***

- Ну, и какое решение думаете принять? - начал директор информагентства, обращаясь к представителю из госбезопасности.
- Тут надо все хорошо взвесить, решение будет приниматься на другом уровне. Наше дело - передать вопрос выше по инстанции на Лубянку, –  нахмурился майор Кирсанов.

***
Уже через час в номере Дженни зазвонил телефон.
- Алло, товарищ Хавинсон?
- Да?
- Моя фамилия Петрунин, я звоню относительно Вашей просьбы созвать пресс-конференцию, чтобы согласовать некоторые детали. И, прежде всего, узнать, о чем Вы хотели рассказать?
- Видите ли, сегодня на выставке произошло одно экстраординарное событие. Вероятно, вы читали мое интервью, которое я давала еще в Америке, о том, с чего начался мой интерес к Советскому Союзу и о том, как меня спас один советский капитан. Кстати, насколько я слышала, это интервью было у вас перепечатано.
- Да, да, конечно, я с ним знаком.
- Так вот, сегодня на выставке я случайно встретила этого капитана. Я еще раз хотела бы поблагодарить советский народ и советское руководство за гостеприимство и представить героя, спасшего меня. Согласитесь, это меньшее, что я могу сделать для человека, которому я обязана жизнью.
- Безусловно, хотя я уверен, что он, как достойный гражданин Советского Союза сделал это не ради славы, на его месте так поступил бы любой советский человек!
- О да, он очень скромен, и всячески этому противится, но я считаю своим долгом еще раз поблагодарить его и советский народ за свое спасение.
- Хорошо, завтра в двенадцать за Вами приедут. Кстати, а где этот капитан сейчас? – задал вопрос человек, отлично знавший, где тот находится.
- Он сейчас у меня и пока со мной останется. Знаете, нам есть столько всего вспомнить! Ведь не возбраняется же встречаться друзьям?
- Да, да, конечно, хотя правила в советских гостиницах – начал, было, человек на другом конце провода, но потом, очевидно, махнул рукой, - хотя я думаю в этом случае можно сделать исключения. И все же, по возможности не задерживайте допоздна капитана, – вовремя спохватился собеседник.

Молотов же, все это время стоящий рядом, сразу понял план Дженни сделать его публичной фигурой и этим, в какой-то степени, обезопасить.  Но главное, этим интервью она переведет его в совершенно другой статус: из подозрительного типа, вступившего  в связь с иностранкой, он превратится в достойного сына советского народа, спасшего известного деятеля рабочего движения Америки.

Повесив трубку, она толкнула Андрея на кровать:
- Я так долго ждала этой встречи с тобой!
- Я тоже, Дженн, – но, прижав ее к себе, Андрей шепотом добавил – хотя меня смущает, что мы здесь не одни…
- Пусть это смущает извращенцев из КГБ!

***

Около двенадцати следующего дня в номер постучал некто, представившийся как  Михаил Георгиевич Петрунин, при этом не назвавший ни должности, ни структуры, которую он представляет. Впрочем, сомневаться в месте работы этого человека не приходилось. Вопросы, которые он задавал, скорее сами указывали на то, как должна пойти беседа, нежели требовали ответа.
- Ну что же, тогда пора выезжать, все уже, наверное, собрались, – а затем, по-русски обращаясь к Андрею, тихо произнес - смотри, без глупостей!

Следующим же утром центральные газеты наперебой рассказывали о теплой встрече американки со своим спасителем.
Все оставшееся время в Москве они проводили вместе. Опека органов, во всяком случае, зримая, пропала, и влюбленные в полной мере утоляли разлуку страстью.

***

Нусс… посмотрим, что пишут нам нового, - пробубнил Либерман, открывая «Известия» и усаживаясь удобнее в кресло после утреннего совещания. Газета пестрила репортажами с выставки в Сокольниках. Журналисты наперебой рассказывали о превосходстве советской экономической системы, которое явственно проявилось на этой выставке, но в каждом их слове чувствовалось неподдельное восхищение увиденными американскими экспонатами.
- О, а вот и наш голубчик! - усмехнулся Володя, открыв шестую страницу, на которой красовалась фотография Молотова и Дженни в окружении еще каких-то людей. В статье красочно описывалась теплая встреча старых друзей. От газеты его оторвал телефонный звонок.
- Але
- Володя, - в трубке послышался голос Захватова, - я хотел попросить тебя подъехать, один вопрос обсудить. Возьми билеты на двадцать пятое, да и назад не торопись, задержись здесь на пару дней.
- Конечно, буду.
Из года в год Захватов приглашал  Володю на свой День рождения не прямо, а всегда делал это таким странным образом, чтобы тот как бы случайно оказывался на торжестве.
В своей обычной манере… - усмехнулся Либерман, положив трубку.

***

Отгремела выставка в Сокольниках, разъезжались американские участники домой, впечатленные  Красной Москвой, а советские граждане, пораженные американскими достижениями, задумались. О чем размышляли советские лидеры, когда принимали решение об организации выставки - одному Богу известно, только показала эта выставка полную несостоятельность  советской экономики и советской идеологии. Много было сказано слов о победе советской промышленности, много было истеричных заявлений о победе советской инженерной мысли, только стенды Бьюика и Кадиллака, Дженерал Электрик и прочих молча сокрушали любые аргументы стандартами жизни загнивающего американского Запада.
Они гуляли по уже пустеющему выставочному комплексу.
- Пойдем, пойдем, - потянул Андрей ее туда, где джаз-бэнд выдувал и выстукивал сумасшедший ритм необузданного черного джаза.
- Тебе нравится джаз?
Ноги Молотова сами собой отстукивали негритянские такты:
- Это божественно!
Барабанщик, колоритный негр с большими лиловыми губами и пухлым лицом, широко улыбаясь, подмигнул и махнул Андрею рукой, как бы приглашая подойти.
- А знаешь, в своем пионерском детстве я был барабанщиком, – улыбнулся Молотов Дженни.
Музыкант же, видимо почувствовав в этом огромном человеке безупречное чувство такта, вдруг кинул ему свои палочки и усадил за барабаны. Чуть сбиваясь поначалу, с помощью барабанщика Молотов начал выстукивать интуитивно ритмы этой заводной американской музыки. Конечно, не обходилось без ошибок, но у Молотова очень неплохо выходило, и когда группа доиграла мелодию, музыканты, повернувшись к Андрею, начали аплодировать.
- Браво! - улыбнулась Дженнифер.
Барабанщик, подойдя к Молотову, протянул ему руку для пожатия, но вместо этого Андрей неожиданно подхватил и несколько раз подбросил в воздух невысокого черного музыканта, чем привел в восторг всех остальных.
- Раньше ты не питал таких теплых чувств к черным, - улыбнулась Дженни, когда они немного отошли.
- Раньше я не видел этих, – рассмеялся Андрей - они отличные парни, а играют просто волшебно!

***

Вереницами тянулись визитеры в кабинет начальника Амурского пароходства, телефон практически не умолкал. Едва поблагодарит Захватов за очередное поздравление, а трубка коснется телефонного рычага, как тут же снова звонок.
- Ладно, Володя, поздравления от тебя я сейчас не принимаю. Только слово «поздравляю» скажешь - выгоню к чертовой матери! – улыбнулся начальник пароходства, – все, иди! А в шесть часов жду в банкетном зале нашего ДК.

Столы в банкетном зале были накрыты человек на сто пятьдесят, расставлены буквой «П». В торце Захватов с женой расположились, секретарь крайкома, секретарь горкома и прочие особо важные персоны. А остальные рассаживались по бокам.
Имея врожденную пунктуальность, Володя даже на те мероприятия, на которые положено опаздывать минут на десять, все равно приходил вовремя.
- Владимир, ты чего там уселся? Иди сюда! - махнул Захватов.

Гости смотрели на Либермана и гадали, кто это между Козаченко и Дубовым, секретарем крайкома сидит, шептались по углам: «Может из министерства кто?»

- Молодой человек, так значит, это Вы меня чуть не угробили? – лукаво прищурился Дубов.
Козаченко отвернулся, еле сдерживая смех: он тоже вспомнил совещание, посвященное борьбе с китайскими жопами.
- В каком смысле? Разве я имел честь встречаться с Вами раньше? - удивился Либерман.
- Нет, раньше мы не встречались.
- Тогда каким же образом я покушался на Вашу жизнь?
Видя недоумение Володи, секретарь крайкома, наконец, расплылся в улыбке:
- Я чуть не подавился до смерти, когда Николай Саныч рассказал про портрет Мао.

- Ну, ты со всеми уже познакомился? - похлопал по плечу Либермана Захватов, когда гости разбрелись из-за стола. – Я ведь не зря тебя сюда посадил. Знаешь, через пару-тройку лет мне  на пенсию, а тебе с ними еще работать.
- В смысле?
- В прямом! Порт ты вытянул, и на следующий год я тебя снова в Хабаровск вернуть хочу своим заместителем, и именно твою задницу для своего кресла хочу подготовить.
- Да ну, Зиновий Георгиевич…
- Без да ну! – оборвал его Захватов. – Кстати, познакомься, это наша Звезда, прима Хабаровского театра музыкальной комедии, Юлия Василькова.
- Василькова, с ударением на «И», – поправила, улыбаясь, молодая женщина.
Еще за столом Володя заметил соседку напротив, красота которой словно примагнитила его взгляд. Весь вечер, разговаривая с Дубовым и шутя с Козаченко, он украдкой всматривался в ее лицо, мгновенно отворачиваясь в смущении, когда встречался с ней глазами.
А ее удивило и даже заинтриговало такое стеснение. От персон, сидящих рядом с Либерманом, она зачастую ловила куда более откровенные взгляды, а порой и выслушивала просто бестактные предложения.
- Очень приятно. Владимир, –  он почувствовал, как уши у него разгораются огнем. «Черт, неужели она заметила, что я смотрел на нее за столом?!».
Конечно, она заметила, как и то, что он покраснел, как мальчишка.
- Может, пригласите меня на танец?
Безумно красивая и дерзкая, казалось, ничто не могло ее смутить, она без умолку острила, порой укалывая его смелыми шутками, но Володя словно разучился говорить. Лишь
улыбался в ответ  и не мог отвести взгляда, неуклюже кружась в танце, наступая ей на ноги и сшибая стоящих рядом людей.
- Музыка!
- Да?
- Музыка больше не играет, – остановила его Юля, заливаясь от смеха. – почему я не видела Вас раньше?
- Сейчас я работаю в Комсомольске-на-Амуре. А я Вас раньше видел, когда жил в Хабаровске, правда, не так близко. Я был на Ваших спектаклях.


***

Словно загипнотизированный он ушел вместе с ней.
Новенький «Москвич», отдельная квартира, одежды и наряды, которые привозили ее влиятельные любовники специально из-за границы - она принадлежала к новой коммунистической «аристократии», начавшей зарождаться после смерти Сталина.
- Послушайте Юлия, а Вы уверены, что хотите сесть за руль? Ведь Вы все-таки «после банкета».
Она лишь рассмеялась в ответ.

По выработанной годами привычке Владимир проснулся в половине седьмого утра, хотя заснул лишь час назад. Рядом, безмятежно раскинувшись на широченной кровати и  разбросав свои золотые локоны по подушке, спала богиня. Даже во сне она была прекрасна. «Если женщина красива утром, значит, она действительна, красива» -  вспомнился старый афоризм. Сев в кресло напротив,  он не мог отвести от нее взгляда. Володя не понимал живопись, лицезреть часами «мазню» на холсте считал не самым продуктивным занятием. Он любил живую природу, но упиваться пейзажами в бездействии его не особенно тянуло. Сейчас же он смотрел и  не мог насладиться видом шедевра,  созданного самой жизнью. Бросив случайный взгляд на часы, Володя пришел в ужас: «Черт, уже десять, через час нужно быть у Захватова!»

***

- Товарищ Хавинсон! От лица всего советского народа, я хочу выразить Вам поддержку в борьбе за наше общее дело! Мы верим, что Вас не устрашат никакие преграды в бою за светлое будущее рабочего класса Америки! – провожавшие американскую гостью в аэропорт комсомольцы громким «Ура!» присоединились к словам своего  вожака.
Андрей подошел к Дженни, и крепко обняв, прижал к себе. Ни у нее, ни у него не было сил сказать ни слова. Казалось, неизбежность расставания своей безысходностью раздавит их хрупкие тела, и, не имея больше сил терпеть эту муку, Дженни первая поцеловала Андрея:
- Я буду ждать тебя! – резко повернувшись,  она решительным шагом ушла за линию пограничного контроля.
Молотов смотрел ей вслед, и больше всего ему хотелось умереть в этот самый миг.  Разлука, словно огромная черная дыра, разлилась внутри него, сжигая все ощущения и эмоции. И, казалось,  не было сил стоять, дышать, просто продолжать жить.
А Дженнифер все шла и шла, не оборачиваясь к самолету, который унесет ее по другую сторону железного занавеса, как если бы на другую планету. Она знала, стоит ей лишь на мгновенье оглянуться, и она уже не сможет улететь.

***

На следующий день по приезду в Комсомольск Андрей сразу же направился в кабинет Либермана, как только у того кончилась планерка.
- Ну здравствуй, дорогой, – раскинув руки в приветственном объятии, кинулся к нему Володя. Однако от чего-то лицо Молотова не показалось ему особенно радостным.
- Здравствуй, Лазаревич.
- Так я и думал, так и знал… - бормоча себе под нос, Володя подошел к окну.
Андрей молча сидел за его спиной, уставившись в стол.
- Ну, и какие у тебя планы на будущее? – вдруг спросил Либерман, отвернувшись от окна.
- Володя, ты поможешь мне? – в первый раз капитан назвал Либермана Володей. Несмотря на их близкую дружбу, он обычно все же обращался к нему по отчеству.
- Помогу в чем?
- У тебя же есть связи в пароходстве, может, похлопочешь? Устрой меня в Камчатское пароходство.
- Ты же знаешь, из страны тебя все равно не выпустят, забудь о загранице. Да это и не в моих силах.
- Дослушай меня, Лазаревич! Устрой меня в каботаж. Устрой хоть матросом на рейс из Владивостока к Мысу Шмидта на Чукотке.
- Я рад, что ты снова вернулся к жизни, снова в «большую авиацию» потянуло…
 Володю, мгновенно осознавшего всю безумность затеи Молотова, вдруг начала душить мысль: «А вдруг мой кабинет прослушивается? Нет, конечно, нет! Кто он такой, чтобы слушать его кабинет, да и где взять столько людей, чтобы слушать все кабинеты начальников портов. Но вдруг? Мысль эта стала невыносимой:
- Все, Андрей, пора за работу, поедем к «сыпучке».
- Готовить Ваше судно? – недоумевающе спросил Молотов.
- Нет, нет, не надо! Не сообщай экипажу. Я позвоню в «шестерку», ремонтникам, возьмем их моторку, – Либерман еле смог совладать с собой, теперь ему всюду стала мерещиться прослушка. А вдруг катер тоже?

Двигатель небольшой моторной лодки выл как раненый бизон, хотя нельзя сказать, что посудина была уж очень скоростной. Но именно это обстоятельство и успокаивало Володю.
- По-моему, ты сошел с ума!
- Я не могу больше оставаться здесь. Я должен попасть туда, в Америку!
- Ты знаешь, как патрулируется Берингов пролив? Да это самый охраняемый кусок государственной границы. Много вас таких, которые сигануть через него хотели…
- Я все это понимаю и отдаю себе отчет.
- Нет, ты не отдаешь себе отчета, Андрей. Ты умом тронулся!
- Володя, устрой меня на этот рейс! Я умоляю тебя!
- Ну, а как ты себе это представляешь? Возможно, я и смогу посодействовать твоему переводу в Камчатское пароходство, но именно на тот маршрут? Это же будет выглядеть очень подозрительно. Как мне мотивировать свою просьбу?
- Я не знаю
- Близкие родственники есть на Чукотке?
- Нет.
- Ну и как же тогда?
- Поэтому я и прошу тебя помочь. У тебя же всегда есть ответы на любые вопросы...
- Эх, Андрей, если бы это было так…Я вообще обязан доложить о тебе в компетентные органы…
- Твое право, – буркнул Андрей и уставился вдаль.
- Да брось, это я так. Попортишь ты мне шкуру!
- Прости, ты же знаешь, мне больше некого просить...
- Ладно, я подумаю, как это лучше устроить. А ты веди себя нейтрально и не вызывай подозрений. Ну ладно, разворачивай, пошли назад.
- А на «сыпучку»?
- Я там вчера был, просто с тобой хотел поговорить без лишних ушей.

***

- Ты очень часто стал ездить в Хабаровск.
- Да, грузопоток через порт растет, много всяких вопросов, – Володя закидывал вещи в сумку, стараясь не смотреть на Олю.
- Раньше ситуация в порту была гораздо хуже, и все же ты не ездил так часто туда.
- Оля, ну в чем дело? Я начальник порта, и в определенной степени себе не принадлежу. У меня много вопросов, которые необходимо решить.
- Вернешься послезавтра?
- Может быть.
- Может быть?
- Да, если все успею за четверг и пятницу, хотя, скорее всего, пересижу там выходные, и еще в понедельник будут встречи. Тогда вернусь во вторник - среду.
- На целую неделю? Обязательно решать все эти вопросы сейчас, когда у меня отпуск?
- Да.

***

По прибытию в Хабаровск Володя тут же отправился к Юле домой, у которой теперь всегда останавливался. Она встретила его жаркими поцелуями. Скинув вещи, с порога они упали на кровать в объятия друг друга. И лишь через пару часов, утолив жажду страсти, вышли, спасаясь от летней духоты, на затененный зеленью балкон.
- Володь, завтра вечером назад?
- Нет, я останусь до вторника.
- Здорово! Значит, проведем с тобой почти неделю. Сейчас театр не работает до начала сезона в сентябре, и у меня куча свободного времени.
- Я думал, что сейчас вы усиленно репетируете.
- Нет,  не очень.
- Слушай, а ты не хотела бы во второй половине августа приехать в Комсомольск, дать концерт для работников нашего порта? Да и просто мы бы могли провести время вместе.
- А жена?
- Оля будет в Москве.
- Я подумаю. Это надо будет согласовать с худруком.
- Я напишу официальное письмо администрации театра, это все легко решить.
Она улыбнулась, положив свою ладонь на высокий Володин лоб, плавно переходящий в большую залысину.
- Ты скоро станешь лысым.
- Это тебя пугает?
Ее рассмешила Володина реплика.
- Лысый мужчина это сексуально!
Володя упивался ее красотой. Он пожирал глазами каждую черточку ее лица, и утопал в изумрудных глазах.
- Выходи за меня замуж.
- Ты же женат, дурачок, – расхохоталась Юля.
- Я разведусь.
- Ну, зачем мне это надо? – продолжала смеяться Оля.
Либерман в действительности понял, как глупо он выглядел. Что, по сути, он мог предложить этой женщине? Замужество лишило бы ее свободы, высоких покровителей и влиятельных любовников, материальных благ и дорогих подарков.
– Не смущайся, милый. Просто у вас, мужчин, голова и причинное место не могут функционировать  одновременно…только что-нибудь одно, – она продолжала улыбаться, больно уязвляя его самолюбие.
Внутри него вдруг вскипела ярость, он встал и молча вышел, по пути собирая раскиданную одежду.
Юля скрылась в ванной и через несколько минут, не вытираясь, вошла в комнату. С нее текли ручейки воды, собираясь на полу в приличную лужу. Она никогда не извинялась перед мужчинами за свой острый язык, и, дождавшись, пока он, наконец, справится с галстуком, толкнула его на постель.
- Уйди, ты вся мокрая! Ты намочишь меня!
Но в ней было что-то, что позволяло настоять на своем: дерзость, внутренняя сила и сатанинская способность искушать. Обхватив его руками и ногами, она впилась в его губы поцелуем. Сделав слабую попытку освободиться, в следующее мгновение он забыл о том, что секунду назад собирался уйти и больше не вспоминать этого адреса, а гнев перерос в жгучее желание страсти.
Спустя мгновенье они вновь сплелись на вымокшей и смятой простыне.

               
                ***

Теплый ветер трепал ее густые черные волосы. На берегу Атлантики закуривая одну сигарету за другой, Дженни неподвижно сидела, то закрывая глаза, то всматриваясь рассеянным взглядом в линию горизонта.
- Дженнифер, – послышался сзади тихий голос отца.
- Папа, мне так тяжело.
- Я знаю.
- Я стучалась во все двери, меня считают сумасшедшей, и никто не хочет помочь.
- Да уж, железный занавес… – тяжело вздохнул Бенджамин, усаживаясь рядом на песок.
- Чугунный! Я боюсь за него, вдруг он сделает какую-нибудь глупость, а я даже не узнаю об этом.


***

- Оля, я вернулся!
Прибыв утром на теплоходе из Хабаровска, Володя отправился в портоуправление. За это время скопилась целая кипа бумаг и куча дел, поэтому домой он вернулся лишь к семи часам вечера. В коридоре стояли чемоданы.
– Оля, что происходит?
-  Ирочка, иди, подожди меня на улице, я сейчас выйду, – выпроводив ребенка, она повернулась к мужу – мы уезжаем в Москву к родителям.
- Ты же собиралась только через неделю. Надолго?
; Навсегда! Мне пора, поезд на Хабаровск уже через полчаса.
Оля взяла чемодан и направилась к выходу.
Сознание словно прошил разряд молнии, тускло заныло в животе.
- Остановись, - Владимир решительно схватил ее за руку, дернув назад.  Бросив чемодан, Оля со всего маха отвесила пощечину.
- Отпусти, мне больно! – лицо было чужим и жестким.
- Оля, пожалуйста, выслушай меня! – голос вдруг стал  предательски дрожать, он что-то мямлил, с трудом подбирая слова, и вдруг лицо его Олечки, скинув «железную маску», снова стало таким мягким и родным:
- Володя, я все знаю… нам было здорово вдвоем, давай не будем портить впечатления.
И поцеловав его на прощание, она выскочила на улицу, где уже ждало такси.
Он судорожно схватил воздух ртом, казалось, сердце рассекли надвое.

***

Теперь Либерман еще больше времени проводил в Хабаровске, а в Комсомольске пустоту, образовавшуюся отъездом Оли заполнял, погружаясь в работу и возвращаясь домой поздно вечером. Ему удалось согласовать перевод Молотова в Камчатское пароходство, и, к счастью,  не пришлось выдумывать сложных историй. Первая же предложенная вакансия оказалась вполне приемлемой: первым помощником капитана на рейс «Корсаков - мыс Шмидта». Уже в сентябре пришли бумаги на перевод.
- Ну что Андрей, вот бумаги, вот твоя трудовая. Пришло время прощаться.
Молотов тепло обнял Володю. Он не мог передать словами все те чувства, которые испытывал к теперь уже бывшему своему начальнику, и этим сильным и крепким объятием попытался выразить хотя бы малую толику той благодарности, которую в действительности испытывал к другу.
- Володя, я … я даже не знаю, что сказать… спасибо.
- Андрей, будь осторожен, –  шепотом в напутствие произнес Либерман и хлопнул Молотова по спине.
- Спасибо, Володя, спасибо.



Глава 7

- Оля, я говорил с Гришей, у них в КБ создают лабораторию систем охлаждения, и будут набирать персонал, с ноября выйдешь на работу.
Вот уже почти месяц, как Оля вернулась в Москву, сказав с порога с горькой усмешкой, что ее семейная жизнь закончилась, но, не выдержав недоуменных взглядов родителей, разрыдалась и попросила ни о чем ее не спрашивать. Папа  старался не задавать неудобных вопросов, хотя, конечно, родителей страшно взволновал и расстроил ее разрыв с Володей. К тому же, они видели, как тяжело переживает сама Оля. Осунувшаяся, с темными кругами под глазами, она, словно сомнамбула, двигалась по квартире, смотря в одну точку и рассеянно невпопад отвечая на вопросы. Садясь за стол, Оля подносила ко рту ложку, делала глоток, тут же отодвигая тарелку, и, поблагодарив, выходила из-за стола, а по ночам до рассвета стояла у окна, по несколько раз выходя на кухню и звякая графином с водой. Родители тоже не могли уснуть, тревожно прислушивались и тяжело вздыхали, не осмеливаясь уговорами причинить дочери лишние страдания.
- Оленька, - смущаясь деликатной темы, начала мама, - сегодня пришло письмо от Володи. Может быть, ты все-таки, слишком резка с ним?
- Это решенный вопрос! Спасибо вам с папой за участие, но на двадцатое сентября я взяла билеты на самолет, поеду разводиться, чтобы успеть до ноября. Она резко повернулась и вышла из комнаты, чтобы мама не заметила предательски набухших глаз.
Родителям очень нравился Володя, но характер своей дочери они знали.

***

Засунув бумаги в портфель, Дженни встала с кресла и тут же, теряя равновесие, схватилась за стол. Кружилась голова, и к горлу подступила волна тошноты. Кроме всего прочего все последние дни безумно хотелось курить, но мнение ее лечащего врача было категоричным.
В этот вечер она первый раз за несколько месяцев вызвала своего водителя Руби,  опасаясь этих головокружений, хотя обычно всегда сама предпочитала быть за рулем, что для многих из ее окружения казалось несколько экстравагантным.
- Миссис Хавинсон, - начал с вопросительной интонацией Руби.
- К папе, – нетерпеливо оборвала его Дженнифер и откинулась на заднее сидение, тут же погрузившись в глубину нахлынувших мыслей.
Ей показалось, что она лишь мгновение назад закрыла глаза, когда голос водителя известил, что они приехали.
Сквозь туман одолевающих ее мыслей и тревог она поцеловала отца и, как обычно по пятницам, зажгла свечи.
- Дженни, ты заболела?– нарушил за ужином молчание Бенджамин.
- А что, плохо выгляжу?
- Да неважно, прямо скажем.
- Папа, я хотела с тобой поговорить.
- Конечно, я слушаю тебя.
- Я беременна.
- Я знаю.
- Но откуда?
- Ты бросила курить, не пьешь вино, вся бледная.
- И что ты думаешь по этому поводу?
- Ты не представляешь Дженн, как я одинок. Твоя любовь - по ту сторону железного занавеса, и воссоединиться вам весьма трудно. Моя же любовь, все, что наполняло мою жизнь светом и смыслом, все то, ради чего я жил - уже там, откуда нет возврата.
На глазах у старика заблестели слезы, и у Дженни безумно защемило сердце. Она вдруг остро почувствовала враждебность и отчужденность  окружающего мира. Тоска и безысходность, жалость к отцу и к себе, отчаянье когда-либо еще увидеть Андрея и страшная всепоглощающая боль от невозможности что-либо изменить, словно железными тисками сжали душу. Закрыв лицо руками, Дженни разрыдалась. 
- Бог такой большой, а я такая маленькая, –  выдавила она сквозь слезы.
- Последние пятнадцать лет, – еле слышно проговорил отец, гладя ее по голове, – после того, как мы остались с тобой одни, я пытался найти утешение в работе. Я старался работать двадцать четыре часа в сутки и боялся остановиться, чтобы мысли об одиночестве не убили меня. Я много работал, и компания росла неимоверными темпами, но никакие миллионы не могут вернуть мне ни моей Мири, ни моего Джонни. Я выбивался из самой грязной улицы Бронкса, только чтобы наполнить достатком нашу жизнь. А потом родился Джонни. Тогда в стране были не лучшие времена. Ты родилась позже, когда мы уже могли позволить себе каждый день есть свежий хлеб и мясо. Мы
купили себе нашу первую квартирку. Сейчас она показалась бы крошечной, но тогда мы радовались этому приобретению безмерно. А сейчас есть все, но для кого? Самому мне всего этого не нужно. Дженни, ты беременна, и если хочешь знать, что я думаю по этому поводу… Да больше всего на свете, больше всех благ мира я бы хотел услышать в этом доме детский смех! Это был бы самый большой подарок от Господа, после всей той несправедливости и боли, которые были мне отпущены.


***

Тяжело раскачиваясь в осенних волнах Берингова моря, сухогруз «Мирный» плавно шел на север. Устремив тяжелый взгляд на восток, туда, где далеко за горизонтом раскинулся североамериканский континент, словно Нептун только что вышедший из морской пучины, возвышался на капитанском мостике огромный старпом. Он знал, где-то чуть справа впереди, скрываясь за тонкой линией горизонта, находится небольшой остров Святого Лаврентия, часть суши Соединенных Штатов Америки. Еще пару часов хода и все, что будет разделять его и мечту о свободе - это узкая полоска воды в двадцать морских миль. Что такое двадцать морских миль? Каких-то жалких тридцать шесть километров. Да он мог бы просто разбежавшись, нырнуть в воду прямо с капитанского мостика и если повезет,  если он не потеряет направление, если тело не сведут страшные судороги от холодной воды Берингова пролива, он добрался бы туда еще до исхода суток. Что такое шестнадцать часов  в штормовом северном море по сравнению с тем, что ему уже пришлось пережить?
Молотов перевел взгляд на часы. Его вахта подходила к концу. Он твердо решил осуществить задуманное в следующем рейсе. И чем выше карабкалось судно, чем севернее была широта, чем уже становилась полоска моря, отделяющая Советский Союз от Америки, тем больше нарастало возбуждение внутри него. Он не спал уже вторые сутки, вглядываясь в горизонт, пытаясь запомнить обстановку, рассмотреть корабли береговой охраны, пытаясь понять систему контроля морской границы.

***

Вернувшись из Комсомольска-на-Амуре к матери в Воронеж Даша, несмотря на все отговоры близких, приняла решение рожать. Душа ее жгуче болела, но выбросить из сердца образ мужчины, так жестоко расправившегося с ее любовью, девушка пока не могла. Больше всего на свете она хотела оставить себе его частичку,  чтобы знать, что это-то уж никто и никогда не сможет у нее отнять.

***

Сентябрь был на исходе. Холода круто набирали силу, и до конца навигации оставалось меньше месяца. В порту был настоящий аврал. Эшелоны шли нескончаемой чередой. Начальство торопило,  пытаясь успеть отправить грузы до окончания навигации. Погода стремительно портилась, и никто не мог сказать, когда захлопнется окно навигации. Решение о досрочном завершении судоходства ждали со дня на день. Под Комсомольском танкер водоизмещением двадцать тысяч тонн с авиационным керосином  столкнулся с буксиром-«толкачом», получил обширные повреждения и был отбуксирован в порт  для проведения ремонтных работ. Телефонный звонок из краевого комитета партии очень озадачил Либермана:
- Владимир Лазаревич, танкер нужно отремонтировать до послезавтра.
- Петр Игнатьевич, это невозможно!
- Товарищ Либерман – тон  первого секретаря стал жестким – неужели Вы думаете, если бы это был какой-нибудь обычный танкер, я самолично стал бы Вам звонить? Вы знаете, какая обстановка на китайской границе? Это танкер с керосином для пограничного авиаполка! Если до конца навигации он не успеет, это будет расценено как диверсия! Вы оставите без топлива на зиму пограничную авиабазу!
- Петр Игнатьевич, при всем моем уважении к Вам,  это невозможно. Я могу написать заявление об уходе, вы можете расстрелять меня, но я физически не могу сделать этого. Там требуются обширные сварочные работы, но нельзя варить судно с керосином, а свободных емкостей для нефтепродуктов у меня нет. Проще подтянуть другой танкер, перелить топливо и отправить его к пункту назначения.
- Я разговаривал с Захватовым! В Хабаровске есть два свободных танкера на шесть и восемь тысяч тон. А этот на двадцать! Суммировать умеешь?
- Но хотя бы четырнадцать тысяч тонн успели бы доставить.
- Без хотя бы! – вскипел Дубов – Делай что хочешь, но танкер должен быть в строю, срок два дня!
Володю очень удивило, что с этой проблемой к нему обратился не Захватов, а сам Дубов решил рулить вопросом организации доставки. Но следом за ним раздался звонок Захватова, который все объяснил.
- Володя, Дубов уже звонил, бесновался?
- Да.
- Тут дело государственной безопасности, его комитетчики за грудки взяли, да и меня уже отымели, ты - следующий. В общем, я думаю, ты все понял. Делай что хочешь, но полет на Луну ты должен осуществить. Срок - два дня.
- Но Зиновий Георгиевич…
- Ты что, не понял?
Было над чем задуматься. В одиннадцать двадцать он собрал всех ремонтников в первом доке.
- Товарищи, партия поставила нам архисложную и архиважную задачу. Посудина перед вами, повреждения вы можете оценить. Срок два дня. Что скажешь, Василий Иванович?
- Ну что тут можно сказать… Удар пришелся на правый борт, его вмяло от этого, вспучило палубу, оторвало по сварному шву палубы наливного отсека. Хорошо, что холодно, но керосином все равно воняет, так же разрыв корпуса по шестому шпангоуту… - бубнил бригадир ремонтной команды.
- Да товарищи, я вам не сказал самого главного – с горькой иронией усмехнулся Володя – у нас нет свободных емкостей для слива керосина.
- Ну, тогда все, пи…ц, - резюмировал бригадир – здесь сварочные работы нужны.
- Значит так, поступим следующим образом: американцы уже давно применяют технологию сварки в инертной среде, без доступа кислорода топливо все равно не загорится.
- А разве мы в Америке? – с кислой миной не унимался бригадир.
- Нет, но мы попробуем ее воспроизвести на отдельно взятом пространстве нашего порта. Я обратился к начальнику пожарной охраны города, он пообещал выделить спецбригаду по борьбе с пожарами на химпредприятиях. Они подвезут цистерны с углекислотой. Ее мы будем закачивать в резервуар, во-первых, она вытеснит кислород, во-вторых, это отличное охлаждение.
- Лазарич, ты не муру придумал? – резонно засомневался Иваныч, да и все остальные ремонтники смотрели на Либермана с недоверием – какая еще такая углекислота? Тут не рванет на х…все? – подобную фривольную лексику по отношению к начальнику порта не мог позволить себе ни один инженер,  даже из его ближайшего окружения, но в такие рабочие моменты Либерман разговаривал с ремонтниками простым и понятным им
языком, и они в свою очередь порой не выбирали выражений. Это называлось рабочим процессом.
- Да не должно...

К двум часам подъехали пожарные расчеты, и работа закипела. В резервуар непрерывно закачивали углекислоту, и судно буквально на глазах покрывалось инеем. Либерман нервно наблюдал за ходом работ, стоя за спиной рабочих.
В первый момент сварщик Печенкин боялся подойти с зажженной горелкой к судну, но понемногу осмелел и довольно лихо управлялся там наверху. Искры и жидкий металл летели во все стороны, но в углекислой среде керосин вел себя, словно вода, не имея никакого желания воспламеняться.  Сверху из трещины наружу перли белые клубы углекислого газа.
- А холодно, между прочим! Мужики, ватник принесите, что ли! – страх потихоньку отпускал ремонтников, и ему на смену приходила бравада.
Около семи часов вечера убедившись, что все идет как надо, Володя отправился в свой кабинет. На линии его уже ждал Захватов.
- Але.
- Володя, ну как дела?
- Ну,  все идет по плану. Пока без происшествий.
- Ой,  дикая идея варить с полным резервуаром…
- А у вас есть идеи получше, Зиновий Георгиевич?
- Слушай, ты хоть очистил док от посторонних людей?
- Конечно, и из соседних доков  все эвакуированы на всякий случай, не дай Бог.

***
Сварщик широко улыбнулся и загасил пламя.
- Ну что ребята, кажись здесь все! Это было здорово!
- Ну, слазь оттуда, еще в машинном требуется твоя помощь, – бригадир перекрестился. Было ощущение, будто с плеч упал огромный рюкзак с чугунными гирями. Это безумное, по его мнению, мероприятие прошло без сучка и задоринки. Сознание освободилось от гигантского груза ответственности, и теперь мозг требовал расслабления. Он представил себе заиндевевшую бутылку «Пшеничной», ожидающую его дома в холодильнике, и мечтательно заулыбался. В этот момент ему показалось, что танкер чуть тряхнуло, палуба нехотя вспучилась, разломившись по центру, и уже в следующую секунду взмыла высоко в небо, а огромная стена пламени вырвалась наружу, пожирая все на своем пути. Небо окрасилось алым заревом.
Страшный раскат оглушительного грома, словно, небеса раскололись надвое, прогремел над всей округой. Стекло в кабинете треснуло и медленно вывалилось из оконной рамы.
Бросив телефонную трубку на стол, Володя подбежал к окну.  Там вдалеке огромным столбом клубился черный дым, и поднимались гигантские языки огня.

***

Время шло отдельно от Либермана. Картина пылающего дока, обугленных тел, разбросанных человеческих фрагментов не выходила из головы. Туман густой пеленой окутал сознание, он невпопад отвечал на вопросы, не понимал времени суток.
- Итак, Либерман, - снова начал следователь – у Вас есть объяснение вашим действиям? Как Вам вообще в голову пришла мысль отдать распоряжение проводить сварочные работы на танкере, под завязку заполненном горючим?
- Я же уже говорил. Мне звонил Дубов, сказал, что дело государственной важности...
- Не надо на товарища Дубова кивать! – вдруг заорал во всю глотку следак – товарищ Дубов вам дал распоряжение грубо нарушать технику безопасности?
- Мы применяли углекислоту…
- Знаете что, Либерман, не надо морочить мне голову и давайте все на чистоту. Вот ордер прокурора на ваш арест. У нас двадцать два погибших и семеро тяжело раненых. «Халатность, повлекшая смерть двух и более лиц….. до восьми лет». Облегчите свою участь и давайте все детали по порядку.


***

Оставшись один, следователь Колесов нервно закурил. Дело попахивало недобрым оборотом: взрыв танкера, пограничная служба с сорванной поставкой авиационного керосина в один из самых напряженных участков, ярость гебистов, да еще замешанные в дело секретари обкома и горкома. Он еще раз перечитал показания Либермана. Конечно, не было никаких сомнений, что на  злосчастного начальника порта оказывали давление. Куда ему, собственно, было деваться, но такие показания никуда не годны: фамилия товарища Дубова, фамилия товарища Захватова, Савельева – секретаря Комсомольского горкома. Нет, таким показаниям все равно ходу не дадут. Бедняга, конечно, обречен, но Колесову больше всего на свете не хотелось заниматься этим делом. Если в первые дни он еще надеялся, что его заберут к себе чекисты, то сейчас оптимизм рассеялся окончательно. Он ждал звонка из высоких инстанций с указаниями дальнейших действий, но  этого не происходило, все заняли выжидательную позицию, и он понял, что расхлебывать придется ему одному: «Эх, парень, во что ты вляпался…» Если бы раздался  сейчас в его кабинете звоночек: «Либерману минимальный срок дадим и досрочное освобождение, но пусть перепишет показания как надо»! Да, это было бы лучшим решением.

***

Приехав ночным поездом из Хабаровска, Оля отправилась домой. Она уже достала свой ключ, чтобы открыть замок, когда увидела милицейскую печать на двери. В недоумении Оля вышла на улицу, где встретила соседку, жену главного инженера Раису. И узнав о трагическом происшествии в порту, с утра помчалась в следственный изолятор. Руководство изолятора, уступая Олиному напору, разрешило свидание, хотя по правилам,  требовалось  предварительное заявление.
Конвоир привел худого, осунувшегося мужчину с огромными, черными от бессонницы, кругами под глазами, в котором она с трудом увидела своего мужа.
- Как ты узнала?
- Соседка сказала.
- Ты сегодня приехала?
- Да.
- А зачем?
- Хотела оформить развод.
Володя тяжело вздохнул, в душе была пустота. Он не был слишком наивен, и все же поначалу надеялся на какое-то участие  Дубова или хотя бы Савельева, с которым их связывали давнишние  добрые отношения. Но вместо этого последовали недвусмысленные советы следователя не упоминать их фамилий на допросе. А вот теперь жена приехала за разводом.
- Хорошо, обойдемся без суда, напиши заявление в ЗАГС, пусть направят его сюда, я подпишу.
Оля молча вглядывалась в его обострившиеся скулы, потухшие глаза, читая в  них безнадежность и безысходность раздавленного тяжестью навалившихся обстоятельств и оставшегося в одиночестве.   Ей вдруг  стало стыдно, когда на секунду она ощутила в себе удовлетворение от злорадного чувства, что мужу сейчас невыносимо больно и горько, быть может, даже еще больнее, чем было ей.
- Развод не убежит, вернемся к этому вопросу позже. Что тебе нужно? Теплая одежда? Нижнее белье?
- Ничего.
Разговор никак не клеился, он не поднимал глаз. Просить ее о чем-то после того, как он поступил с ней, было унизительно, а обстоятельства для извинений не самые подходящие.
- Прекрати, я приду завтра, что тебе принести?

***

Андрей глубоко вздохнул, наблюдая за погрузкой мороженого мяса оленины, рогов, шкур и прочей экзотики. Уже темнело, хотя еще не было и четырех. Суровый чукотский край с каждым днем все больше попадал во владение полярной ночи. Ему было радостно, и грудь распирало нетерпение,  казалось, будто само небо помогает ему. Он удачно купил канистру спирта, чтобы бурно отметить свой тридцать третий День рождения, последний День рождения в Советском Союзе. Тридцать три года, магическое число…

***

Всю ночь Володя не спал, снова и снова прокручивая в голове события того злополучного дня, разбор завалов, опись фрагментов. В своей голове он снова и снова пытался склеить все детали и кусочки, воссоздать трагический момент взрыва. На следующий день на свидании с Олей он попросил ее передать Захватову его просьбу встретиться с ним. И уже через два дня конвой повел его не в комнату свиданий, а в кабинет начальника СИЗО, любезно предоставленный последним для высокого чиновника, коим являлся Зиновий Георгиевич.
- Здравствуй, Володя. Боже, ну и видок у тебя! Слушай, сам понимаешь, я делаю все, что в моих силах, но ситуация безрадостная. Я обращался и к Дубову и к Савельеву, с просьбой вмешаться, но они в отказ пошли. Их вмешательство сильно помогло бы, но …. суки – тяжело выдохнул Захватов.
- Да не будут они свои жопы подставлять. Я вот Вас о чем хотел попросить, Зиновий Георгиевич, скажите Козаченко, чтобы прислал экспертов-взрывников для независимой экспертизы места происшествия.
- А зачем? Что это даст?
- Я все время прокручиваю в голове тот день и фрагменты разрушенного судна. Понимаете, нестыковка с официальной версией.
- А ты что, так хорошо знаком со взрывным делом?
- Нет, но кое к каким выводам пришел. Сварочные работы проводили ближе к корме, однако, разрушения сильнее всего и самые мелкие фрагменты найдены именно в носовой части. Ближе к корме взрыв, напротив, вырывал уже огромные куски обшивки и балки целиком. Керосин детонирует медленно, все же керосин не тол, а, значит, очаг детонации был не на корме, где производились сварочные работы, а на носу. К корме же взрывная волна пришла уже широким фронтом, довольно равномерно распределяя свое чудовищное давление на корпус. Именно этим я и объясняю, что рубка практически не была разрушена, а была сорвана целиком и отброшена на тридцать метров в сторону. Носовая же часть разлетелась на мелкие кусочки. А должно-то быть все наоборот! - Володя судорожно сглотнул, на лбу выступили бисеринки пота -  кроме того, если бы сдетонировали поверхностные пары, вектор силы был бы направлен вниз и, возможно, чуть к носовой части, однако, большую часть керосина взрыв, напротив, бросил по направлению кормы и чуть вверх. То есть все говорит о том, что взрыв изначально произошел в нижней носовой части судна! А ведь экспертизы взрывной даже не проводили!
Больше всего Захватову хотелось верить, что Володя прав, но его слова казались бредом испуганного и измотанного человека.
- Хорошо, я попрошу об этом, хотя, честно говоря, очень сомневаюсь в твоих рассуждениях. Ну, подумай, а что заставило сдетонировать керосин на носу?
- А вот этого-то я и не знаю… - Володя бессильно откинулся на спинку стула.
- Даже если это окажется так, то будет мало одной экспертизы. Даже если ты прав, я подчеркиваю - если, то твоя судьба все равно будет в опасности, пока не будет установлена другая причина, и, желательно, чтобы она не имела никакого отношения к проводимым работам. Ну, например, подрыв торпедой, – попытался пошутить Захватов.
- Да, торпеда - это мало вероятно… – сокрушенно резюмировал Либерман.
- Вот-вот, а что тогда, если не сварочные работы, могло быть причиной подрыва?
- Даже в голову ничего не приходит, – Либерман уже сам засомневался в своих размышлениях – но все же попросите Козаченко.
- Попрошу.
***

Оля сидела в приемной первого секретаря Комсомольского горкома, судорожно сжимая в руках сумочку и упрямо уставившись в одну точку.
- Девушка, ну сколько раз Вам повторять, Михаил Петрович занят, и вообще у него прием по личным вопросам по вторникам по предварительной записи – монотонно  в очередной раз проговорила секретарша, которой осточертела эта сумасшедшая, четвертый час караулившая в приемной шефа.
В этот момент приоткрылась дверь кабинета, и на пороге появился Савельев.
- Машенька, я на обед!
Михаил Петрович! – Оля вскочила со стула и бросилась к нему – Я – жена Владимира Либермана, умоляю Вас, выслушайте меня!
Тот, помрачнев, развернулся и, не глядя Оле в глаза, открыл дверь своего кабинета, пропуская ее вперед. Жестом указав на стул и кинув тоскливый взгляд на часы, он, наконец, поднял голову:
- Здравствуйте, слушаю Вас…
- Михаил Петрович, Вы же знаете Володю столько лет, помните, сами говорили как-то, что обязаны ему орденом, помогите, умоляю Вас – слезы, вдруг, словно прорывая сдерживающую их преграду, полились из глаз. Оля, сжав зубы, упрямо терла их платком, будто пытаясь загнать обратно – Вы же понимаете, он действовал по приказу, спасите его!
У Вас такие связи! Объясните там, наверху, что Володя вынужден был пойти на этот риск! – захлебываясь словами и слезами, Оля пыталась поймать взгляд Савельева, но он упорно молчал, глядя в стол. В  душе боролись искреннее сочувствие Володе и его жене с нежеланием встревать в это дело, особенно сейчас, когда на прошлом заседании обкома Дубов намекнул о возможном переводе в область.  Наконец, поднявшись из-за стола, Савельев отошел к окну и стоя спиной, не поворачивая головы, растягивая паузы, будто каждое слово давалось ему с трудом, проговорил: «К сожалению, я ничего не могу сделать… мне очень жаль, правда... – и, резко повернувшись, вышел из кабинета.



***

-Товарищ генерал, к вам полковник Чернаков с раппортом, – протрещал селектор в кабинете у Козаченко.
- Пусть войдет.
- Товарищ генерал, полковник…
- Заходи, заходи – оборвав офицера, махнул рукой командующий округом. – Ну что, осмотрели место происшествия?
- Осмотрели, товарищ генерал. 
- Рапорт положи на стол, садись и давай мне свое мнение по порядку расскажи.
- Есть, товарищ генерал!
- И оставь ты это. Товарищ генерал, товарищ генерал! Отвлекает же! – эта армейская лексика с характерными длинными обращениями и неуклюжими, словно рубленными топором, тирадами, за которыми терялся главный смысл доклада, очень раздражала Козаченко в подобные моменты.
- Хорошо, Николай Саныч, – улыбнулся полковник.
- Давай все по порядку.
- Мы внимательно осмотрели место происшествия, и первые выводы, которые мы сделали: проводимые на судне сварочные работы не имели никакого отношения к детонации керосина.
- Ну не тяни, продолжай, – оживился генерал.
- Очаг детонации располагался с левой части по борту между вторым и третьим шпангоутом чуть выше ватерлинии.
- Так что же? Диверсия была? – подскочил в своем кресле Козаченко.
- На обломках носовой части обшивки обнаружены микрочастицы латуни и микрочастицы продуктов сгорания 6/7ФЛ.
- Что такое эти 6/7ФЛ?
- Вещество, применяемое в осколочно-фугасно-зажигательных снарядах.
- А частицы латуни, стало быть, от оболочки…Ну и дела…И откуда мог быть выпущен такой снаряд?
- Предположительно, из бортовой авиапушки НР-30.
- Ты хочешь сказать, что судно было расстреляно из авиапушки?
- Николай Саныч, я лишь доложил вам выводы саперного анализа, а делать подобные заявления не в моей компетенции. Но между нами, кто-то дал «лажу», и искать виновных следовало бы не в порту, а в нашем ведомстве.
- Ни хрена себе!…- генерал смачно выругался и резко вскочил с кресла, от чего папки, лежавшие близко к краю стола, с грохотом полетели на пол - Ладно, я понял. Ты свободен, но, я думаю, не надо объяснять, что  о результатах экспертизы кроме меня никто не должен знать.  И бойцам своим скажи!
- Само собой.
Отпустив полковника саперных войск, Козаченко потребовал принести журнал тренировочных полетов за двадцать восьмое сентября. Его внимание сразу же привлекли тренировочные стрельбы по конусу МиГов-19. Учения происходили над тайгой, в двадцати пяти километрах от Комсомольска, но пара отклонилась от заявленных курсов и вышла на одиннадцать километров северо-западнее квадрата учений, и в семнадцать тридцать семь МиГ-19 произвел залп по учебному конусу, что соответствовало времени подрыва танкера. Серьезного разбирательства по поводу инцидента не последовало, так как, несмотря на отклонение, летчики совершали свои маневры над безлюдными участками тайги, хотя пилоты и получили по взысканию.
Козаченко уже схватился за телефон, чтобы обрадовать Захватова, но, набрав первую цифру номера, повесил трубку. Сделав несколько шагов по кабинету, снова уселся за стол, подвинув к себе журнал полетов, снова и снова перечитывая записи, будто хотел выучить их наизусть: «Черт!». Ему нравился этот малый, Либерман, да и воспоминания о том злополучном полете, когда хладнокровие и смекалка молодого инженера спасла им всем жизнь, не давали покоя. Но обнародование факта подрыва танкера в результате стрельб военной авиации могло иметь далеко идущие последствия. Больше двух десятков погибших - это не шутки. Разве возможны такие катастрофы в Советском Союзе?  А уж если такое и происходит, то только не у военных. Дело все равно наверняка замнут, но сколько голов в округе полетит, включая голову самого Козаченко?!
Схватив папки, Козаченко с ревом  метнул их так яростно в стену, что картонки лопнули, и листы разлетелись по всему полу. Сидевший в приемной адъютант, зная крутой нрав шефа, не смел без вызова войти в кабинет, хотя и вздрогнул от раздавшегося оттуда грохота. Но, когда полчаса спустя прозвучал звонок, и молодой офицер переступил порог, он заметил только один выпавший листок под столом.


***

Какое-то волнение, особенно в  последние несколько дней, не давало покоя ни днем, ни ночью.  От безотчетного, всепоглощающего чувства тревоги она не находила места:  Андрей по-прежнему не давал о себе знать ни весточкой. Дженни прислонилась к огромному во всю стену окну своего кабинета, уставившись рассеянным взглядом на открывающуюся с тридцать восьмого этажа  панораму вечернего Нью-Йорка:
- Ну что, малыш, где наш папа сейчас? У тебя есть ответ?
Но малыш проявлял полное безразличие к тревогам матери, напоминая о себе лишь изредка приступами тошноты.
Ее задумчивость деликатно прервала секретарь:
- Простите, миссис Хавинсон, к вам просятся какие-то хасиды.
- Кто просится? – не поняла Дженни.
- Не знаю, они сказали, что они от Ребе, – секретарь опустила глаза в листок и медленно по слогам прочитала – Менахема Мендла Шнеерсона. Вы знаете, о ком идет речь?
- Пожалуй, догадываюсь, пригласи их.
В комнату зашли двое. Она видела таких же смешных людей несколько раз, когда бывала с отцом в синагоге на Восточном бульваре в Бруклине. Одетые в длинные черные сюртуки по последним веяниям моды Польши позапрошлого века, они казались странниками, потерявшимися во времени.
- Авраам Лиц – представился улыбчивый бородатый старик в большой широкополой черной шляпе от «Борсалино», подходя к ней. Второй, помоложе, но одетый в такой же наряд, словно брат - близнец, молча остался стоять у порога.
- Чем обязана вашему приходу?
- Мы пришли к Вам, чтобы помочь.
- Помочь мне? – искренне удивилась Дженни.
- Да, помочь Вам исполнить заповедь. Заповедь о пожертвовании «Цдока».
- Ах, так вот в чем заключается ваша помощь!
- Записано: «Цдока спасает жизнь».
- Но вроде бы мне ничего не угрожает, - попыталась улыбнуться Дженн, но в этот момент  тревога, охватившая ее, и страх за любимого, от которого сжалось все внутри, стерли улыбку, – Господи, убереги Андрея – прошептала она про себя.
Старик вскинул на нее свои морщинистые по уголкам, мудрые библейские глаза - взгляд его был суровым и осуждающим.
- Вам, возможно, нет, – хасид словно оборвал фразу на полуслове, будто хотел добавить еще что-то, но остановился. На секунду ей даже показалось, что он читает ее мысли, и в этот миг старик, покачав головой, сказал:
– Ну что же, тогда мы не будем Вас более задерживать. Благословит Вас Господь! Он решительно направился к двери.
- Нет, постойте! – она схватилась за бумажник, пересчитывая купюры, но, отбросив его в сторону, резко вырвала лист из чековой книжки. Движения ее были быстрыми и нервными, под нажимом ручки  перо деформировалось, оставляя глубокие царапины на чековом листе. Энергично написав единицу, Дженни пририсовала к ней пять нолей, и, отчеркнув сумму, протянула чек.
- А говорили, что Вам ничего не угрожает, – удивленно рассматривая цифру, улыбнулся старик.

***

Штаб округа уже давно опустел, но, несмотря на позднее время, в кабинете Козаченко все еще горел свет. Сжимая папку саперной экспертизы и журнал полетов, Николай Александрович откинулся на спинку стула, погрузившись в раздумья. Борьба, происходившая в его душе, не давала покоя вот уже несколько дней. От раздумий его оторвал телефон.
- Але, Коля, это Захватов. Я звонил домой, но мне сказали, ты на работе, – голос Захватова был таким удрученным, что этого было невозможно не заметить.
- Здравствуй, Зиновий. Стряслось что-то?
- Ты же знаешь… Я звоню сказать, завтра суд. Дела Володьки очень плохи. Они состряпали все против него.
Генерал молчал, стиснув челюсти до ломоты в зубах. Наконец, совладав с собой, спросил:
- Думаешь, вкатят ему на всю катушку?
- Очевидно. Слушай, а что от твоих взрывников слышно?
- Да ничего, что могло бы помочь, – из-за всех сил пытаясь придать голосу невозмутимость, начал Козаченко – взорвался керосин от неосторожного обращения с газосваркой, что тут скажешь…
- Ну да, я, честно говоря, ни на что и не рассчитывал, просто Либерман очень просил, –  Захватову, знавшему Козаченко много лет послышалось, вернее даже не столько послышалось, как почувствовалось, быть может на интуитивном уровне, что главком что-то недоговаривает – слушай, даже если так, ты же прекрасно представляешь, какое оказывалось давление. Не виноват Либерман! Может, сможешь чем помочь?
- Да ну, а чем? Самому Володьку страшно жаль, но что я могу? Это дело уже на такой высокий контроль взято, что тут даже я бессилен.
Захватов тяжело вздохнул:
- А что так поздно в кабинете?
- Да завтра с утра в Москву вылетаю на доклад сначала к министру, потом в ЦК в связи с обострением на границе.
- Подумай до отлета, может, есть возможность за какую-нибудь ниточку дернуть, я уже голову сломал, чем Либерману помочь можно.
- Да нет у меня никакой возможности, ты ж понимаешь, было бы что-то, уже сделал бы все, что смог.




***

Сухогруз «Мирный» взял курс к мысу Наварин и, словно греясь в лучах заходящего солнца, мерно покачивался в неспокойных водах Берингова моря.
- Так, ребята, празднуем без фанатизма, - усаживаясь за красиво сервированный коком стол, напутствовал капитан – Леха, ты особенно, тебе через час Серегу у штурвала менять. Ну а тебя, Андрюха, мы освободим от ночной вахты - ты именинник, и сегодня давай отдыхай.
«Только этого не хватало», - напрягся Андрей.
- Нет уж, Петр Ильич. Это несправедливо выйдет! Что же это, кто-то двойную вахту вместо меня нести будет?
- И слышать ничего не хочу! Ты именинник, и все, что тебя должно волновать, так это праздник, – настаивал капитан.
- Знаете что, я именинник и мое желание - закон! Мне праздник будет не в радость, если кто-то вместо меня трубить вахту будет. В два часа я заступаю перед Вами, как положено, и слышать ничего не хочу. А мужики хоть расслабятся да выпьют за мое здоровье, но я вот о чем хотел еще попросить: гулять - так гулять, и чтобы Вам тут не быть наблюдателем,  у меня просьба, вернее настойчивое пожелание, уж не откажите имениннику.
- Да о чем разговор, Андрюха, проси, о чем хочешь, сегодня твой день!
 - Вашу вахту я тоже хотел бы взять на себя.
- Да ну, Андрей, это уж слишком, хреновина какая-то получается: твой День рождения, а ты собираешься две вахты стоять, – как-то не очень настойчиво попытался возражать капитан. Откровенно говоря, мысли о предстоящей вахте с четырех до шести сильно отравляли ощущение праздника, и в глубине души капитан сухогруза очень обрадовался предложению Молотова, – хотя, коли хочешь, хрен с тобой, стой, а уж мы с мужиками поднимем за твое здоровье!
- Ну, тогда прошу всех за стол! Тридцать три года раз в жизни отмечаю!
Осатаневшие от однообразия быта моряки с радостью отнеслись к пирушке в честь Дня рождения старпома, всем не терпелось поскорее отведать приготовленного коком с особым старанием праздничного угощения и, конечно, как следует  выпить.
- Эх, крепок напиток вышел! - крякнул кто-то из команды, опрокинув первую стопку
- Как Менделеев завещал - сорок градусов. Развел по науке! – усмехнулся Андрей.
- За твое здоровье! – слышалось с разных концов стола, и команда с радостью опрокидывала стакан за стаканом.
Из машинного отделения подошел механик, а Леха сменил на посту Серегу, и последний  присоединился к празднеству. На борту оставался один трезвый человек. Это -  Кремчугов, стоящий в данный момент на вахте. Впрочем, в Лехе Андрей не сомневался, этот наверстает все, как только Андрей его сменит. Некоторые, умеренно пьющие члены команды, завершая застолье, отправлялись спать в каюты, остальные продолжали веселье, которое набирало обороты, перерастая, как и рассчитывал Андрей, из интеллигентного застолья в разнузданную пьянку.
- За нас, за морских волков! За настоящих мужиков! – поднял Молотов тост.
- Нет, постойте! Такой тост наливаем до краев!
- И залпом, как положено, – радостно добавил Андрей.
- Но Андрюха, и ты давай, доливай!
- Мне еще Лешку менять.
Андрей знал свои возможности. Он уже махнул грамм двести, но от состояния легкого опьянения еще отделяло не меньше литра, и все же следовало поостеречься с выпивкой.
- Эх, наливай! - Андрей залпом выпил двухсотграммовый стакан огненной воды, закусив лишь протяжным вдохом и чуть крякнув.
- Ну и матерый мужик! - одобрил  капитан, и вся команда повторила подвиг Молотова.
Стрелки часов неумолимо приближались к двум. Андрей уже не мог усидеть на месте, от охватившего его возбуждения он время от времени вскакивал, словно сидел не на стуле в кают-компании, а на раскаленной сковородке:
- Ну, мужики, пошел я Леху менять. И смотрите мне, не меньше трех штрафных ему!
Кое-кто, из совсем слабых, уже отрубился, положив голову между тарелок,  но в целом мужики были еще крепки и гуляли на всю катушку. Хотя на столе еще стояло литров семь, почему-то Молотов не сомневался, что пока они не будет осушены, праздник не закончится.
Из кают-компании по гулким металлическим переборкам до капитанской рубки доносились отголоски веселья. Андрей сосредоточено всматривался в горизонт и показания приборов. Еще раз сверившись с картой, он убедился в правильности выбора времени и места: до часа Х оставалось около семидесяти  минут.
«Итак, время начала - три пятьдесят, цель - остров Святого Лаврентия», - пробубнил он себе под нос. Шум из коридора заметно стих, хотя отдельные голоса самых стойких  доносились, но запас времени еще был. По мере продвижения вперед, густой туман стремительно разливался вокруг.  Облака свинцовой пеленой заволакивали небо, скрывая свет луны и звезд, от чего море становилось черным, и непроглядный мрак окутывал судно. Будто сами небеса решили помочь Андрею.
К назначенному часу шум веселья окончательно стих и Молотов, аккуратно шагая по железным ступеням, начал спускаться вниз на грузовую палубу. Проходя мимо кают-компании, он бросил взгляд на раскрытую дверь. Большая часть команды лежала, уткнувшись носом в стол, а где-то  в углу заплетающимися языками спорили о чем-то боцман с капитаном. Андрей уже миновал дверь, как кто-то навалился на него сзади, обхватив  руками. От неожиданности он вздрогнул и резко повернулся.
- О, Андрюха. Ты куда? – повиснув на могучих плечах старпома, пробубнил, еле ворочая языком, третий штурман.
- Тшш, отдохни, отдохни, – приговаривал Андрей, затаскивая в каюту обмякшее тело.
Выйдя на палубу, Молотов энергично принялся ручными лебедками шлюпочного крана откручивать спасательную лодку. Темень стояла такая, что делать все приходилась практически на ощупь. Сквозь туман пробивался лишь свет главных прожекторов и сигнальные огни. Сердце бешено колотилось, несмотря на пронизывающий ветер, на лбу выступил пот.
Наконец, спрыгнув в шлюпку, Андрей тут же резко навалился на весла. Душа его ликовала, он глубоко вдохнул воздух.
«Вот он - глоток свободы!» - все сильнее  налегая на огромные трехметровые весла, Андрей быстро удалялся от судна, и уже совсем скоро огни «Мирного» скрылись в тумане.

***

Уже глубокой ночью в окне Козаченко погас свет. Убрав папки и опечатав сейф своей личной печатью, Козаченко распорядился подать машину. «Надо будет уничтожить документы экспертизы по возвращению», - подумал он, запирая кабинет.



***

Андрей все сильнее налегал на весла, и лишь их скрип и приглушенное бульканье воды нарушало тишину ночи. Вдруг откуда-то из темноты послышался гул винтов быстроходного судна, и скоро туман прорезал пучок света мощного прожектора. По подсчетам Молотова он давно отдалился от советской зоны, и опасаться вроде было уже нечего. Значит, он достиг территориальных вод Америки, и появление сторожевого катера отразилось широкой улыбкой на его лице.  Андрей поднял весла и, встав во весь рост,  замахал руками, выкрикивая на английском:
- Я  из Советского Союза! Прошу политического убежища!
 Поймав его прожектором, корабль изменил курс, направившись к шлюпке. Но по мере приближения катера, в душе нарастала тревога. Мощный свет слепил глаза, и вдруг, когда, качнувшись на волне, луч прожектора чуть отклонился, Молотов отчетливо увидел кроваво красный флаг, развевающийся над палубой. В панике он навалился на весла, что было сил. Лодка стремительно разрезала волны под мощными и размашистыми гребками Андрея, но сторожевик быстро приближался.
- Немедленно прекратить движение или мы открываем огонь! - услышал он приказ из громкоговорителя, и уже в следующую секунду раздался треск бортового пулемета. В образовавшуюся пробоину начала быстро поступать вода. Молотов метнулся с лодки в воду словно торпеда: «Если не суждено ему увидеть Дженни, то лучше умереть, чем вернуться назад». Настигнув пустую шлюпку, катер скинул обороты двигателя, теперь он работал совсем тихо. Прожектор скользил по воде, прорубая пелену тумана и пытаясь высветить в черных волнах беглеца. Молотов перешел на брасс, стараясь делать плавные, медленные гребки, чтобы брызги воды не выдали его. От волнения дыхание срывалось. «Вон он!» - раздался чей-то крик с катера. Лицо Андрея осветилось пучком света. Нырнув, он успел услышать глухой треск и хлесткий звук пуль, устремившихся за ним в воду. Сначала он даже не почувствовал боли, только резкий толчок в спину нарушил его координацию. Вода, мгновенно окрасилась красным в луче прожектора. Вдох на поверхности дался с большим трудом. Горло переполнилось кровью, голова закружилась безумным волчком, и уже не один, а множество прожекторов вспыхнули в его голове, прежде чем,  укутав черной пеленой, сознание отпустило его.


Эпилог

Набрав высоту, самолет выровнялся. Разрешив Сашеньке отстегнуться, он взял внука на руки. Шустрый белокурый мальчуган был любимцем генерала.
- Дедушка, а нам в школе читали про Павлика Морозова, ведь он был настоящим пионером! А меня приняли в октябрята! – похвастался внук, чуть оттянув небольшую красную звездочку с профилем Ленина. – А скоро я буду тоже пионером, как он!
- Как кто? – переспросил Козаченко, оторвавшись от раздумий.
- Ну, как Павлик!
- Конечно, будешь, - усмехнулся генерал, потрепав пацана по голове.  Взгляд его упал на еле заметный шов, оставшийся на ковре у прохода в кабину пилотов после того злополучного полета.
«Сколько раз, не моргая,  заглядывал в глаза смерти, сколько раз  был под ураганным огнем на фронте, а тут за мундир испугался. Чем рискуешь ты, Коля? Досрочным уходом на пенсию? Год, два еще, и тебя все равно спишут. Привилегий лишиться? » - чувство невыносимого омерзения к самому себе охватило генерала. Закрыв на секунду глаза, он отчетливо увидел серую папку в опечатанном сейфе. Сдернув трубку переговорного устройства, он рявкнул:
- Разворачивай самолет!
- Простите, не понял? – недоуменно отозвался голос пилота.
- Разворачивай самолет! Летим назад! – в приступе охватившей его ярости прохрипел Козаченко.


***

Пытаясь ухватить обрывки уплывающего сознания, он из последних сил поднял над водой голову, и ему показалось, что он видит мираж. Откуда-то  из черноты снова вырвались прожектора, и вой сирен, вытеснив все остальные звуки, заглушил канонаду выстрелов. А может, они и вправду стихли… Сквозь мерцающий свет, где-то далеко звучала английская речь, он слышал, как надрывались мегафоны:
«Вы находитесь в территориальных водах Соединенных Штатов Америки!» И взвыв двигателем, советское судно поспешило скрыться. «Там человек за бортом!» - вскрикнул матрос патрульного катера под звездно-полосатым флагом. «Врача, врача!» - закричали сразу несколько голосов, когда раненого подняли на палубу.
- До госпиталя довезем? – спросил капитан судового доктора, когда тот закончил осмотр и оказал первую помощь.
- Рана тяжелая, большая потеря крови, правое легкое прострелено… Другой бы уже склеился, но этот уж очень могуч! Думаю,  довезем...



Homo Liber.



…И сказал Моисей Всесильному:
«Кто я такой, чтобы идти к фараону и чтобы вывести
сынов Израиля из Египта?
И сказал Всесильный: «Потому что я с тобой…»
Библия. Вторая книга Моисеева «Исход», гл.3





         Тем летом пятьдесят шестого в  Конакри то здесь, то там вспыхивали беспорядки. Банды радикалов громили французские магазины, били окна в офисах иностранных компаний. Полиция и малочисленные французские подразделения пытались навести порядок, но, как только они разгоняли толпу мародеров в одном месте, те собирались уже в другом.
Человек исполинских размеров, примеряющий очередную пару в маленьком торговом зале английской обувной мануфактуры, был явно в приподнятом настроении: «До чего же трудно достать удобную обувь в Советском Союзе! А если у тебя пятьдесят второй размер, то и вовсе хоть босым ходи круглый год... Теперь есть и ботиночки цивильные, и кеды, и зимние сапоги на шнуровке. И кто бы подумал, что в африканской дыре можно достать то, чего даже в Москве ни за какие коврижки не сыщешь?!» Уже третья пара, принесенная негритянским мальчишкой со склада и уважительно поданная хозяином-англичанином, сидела, как влитая. Повертев ногой в новом ботинке, покупатель причмокнул от удовольствия и полез в карман за бумажником. Расплатившись, он вдруг бросил взгляд на старую обувку и в растерянности посмотрел по сторонам. Понятливый англичанин, тут же что-то крикнул мальчишке на местном наречии, и тот, подбежав, поднял тяжеленные «бутсы» и потащил к стоящему в углу мусорному баку. «Yes, sir?” - на всякий случай уточнил, подмигнув, англичанин.  Провожая нагруженного покупателя к выходу, хозяин с тревогой выглянул за тяжелые кованые ворота и, пропустив вперед, с лязгом закрыл за его спиной замок.
Роскошный черный лимузин, заливая всю улицу серебром своего хрома, ехал, оставляя за собой огромные клубы пыли. Великан зачихал, наглотавшись сухой взвеси, мгновенно заполнившей весь рот, и сплюнул вязкую слюну на дорогу.   Автомобиль скоро уперся в завал на улице, и, постояв немного в «раздумьях», начал медленно разворачиваться, как вдруг из переулка выскочила толпа человек пятнадцать. Опьяненные погромами чернокожие люди окружили машину и стали крушить ее камнями и палками. Прищурившись от ослепляющего солнца, высокий человек с опаской пытался рассмотреть происходящее в нескольких десятках метров от него прямо по курсу. К аборигенам присоединились еще человек двадцать, настроенных не менее решительно.
Бережно придерживая стопку коробок, их обладатель уже свернул в близлежащий переулок и тут краем глаза увидел, как порядком разгоряченная толпа, выволокла из машины белокожую девушку. Человек на мгновение застыл в нерешительности, но затем, развернувшись и аккуратно поставив коробки на землю, быстрым шагом, переходящим в бег, устремился к толпе. Понимая ужас происходящего, он бежал все быстрее, бросая взгляды по сторонам в поисках чего-нибудь тяжелого: «Вот то, что надо!», - схватил бесформенный кусок бетонного блока за торчащую из него арматуру и, уже подбегая к толпе, замахнулся широко через плечо.
Тяжеленная бетонная чушка  вынесла из толпы несколько человек первым же ударом. Гигант словно булавой дробил кости обезумевших от ажиотажа аборигенов, каждый удар буквально прорубал брешь, высекая людей как кукурузные початки. Уцелевшие кинулись врассыпную, побросав палки и камни.
Пострадавшая лежала на земле и чуть слышно стонала. Ее одежда была порвана, сквозь прорехи виднелись кровоточащие ссадины. Он склонился над ней и аккуратно приподнял затылок, рука тут же ощутила теплую сырость.
- Как ты? – спросил он по-английски, не сообразив ничего умнее.
- Помогите мне добраться до американской миссии, - прошептала она, теряя сознание.
Он осторожно поднял ее на руки. 

Всю дорогу он бежал бегом, наконец, выскочил на улицу перед консульством.
Целый день в городе творились беспорядки, поэтому у входа дежурил дополнительный наряд полиции, а также морпехи из службы безопасности дипмиссии. Полицейские напряглись, заметив высоченного мужчину, бегущего в их направлении, но все-таки от белых полиция не ждала никаких бесчинств, да и вряд ли мужчина с женщиной на руках представлял угрозу. «Sir...” - начал старший наряда.
- На хер! – прорычал тот по-русски, увидев попытку преградить ему путь, и полицейский, невольно отшатнулся в сторону. А он, пробежав еще несколько метров к воротам миссии, уже кричал на охранников: - Открывайте, открывайте живо дверь! – добавляя крепкую русскую брань.
Генеральный консул разговаривал по телефону. Его собеседником в Нью-Йорке был президент «Bauxite group». В Гвинее находились огромные запасы алюминия, золота, алмазов и  других  ископаемых, причем добывать их здесь было довольно дешево.  После второй мировой многие компании устремили свои взоры в сторону Африки. Первоначально роль консульства сводилась к лоббированию интересов американских компаний перед французской администрацией, но теперь, когда активизировалась борьба за независимость, работы в миссии сильно прибавилось. Вопрос о независимости уже не стоял, стоял вопрос «когда», и Соединенные Штаты не собирались проигрывать битву за влияние над этим богатейшим регионом.
- Последнее время добывать руду в регионе становится менее прибыльно, растут издержки на охрану и безопасность. Французская администрация не справляется с задачей поддержания правопорядка в стране.
- Французская администрация спеклась, она уже не контролируют ситуацию, вторые сутки продолжаются беспорядки. Кстати, к вопросу о безопасности, Бен, твоя дочь пренебрегает элементарными правилами, сегодня она уехала на второй терминал вообще без охраны, хотя мы выделили ей двоих парней из нашей служ… - консул не успел договорить фразы, как откуда-то снизу из холла ворвался крик:
- ВРАЧА!
Исполин, перепачканный кровью, стоял в дверях с лежащей на его руках окровавленной девушкой. Каждый шаг казался ему слишком медленным, опасаясь за ее жизнь, он бежал на пределе сил, выжимая из себя максимум, поэтому дыхание его сейчас срывалось, в горле першило. Прошли только считанные секунды, как он влетел в главные ворота здания, но ему показалось, будто прошла вечность, а никакой реакции так и не последовало. И тогда, собрав оставшиеся силы, он снова прохрипел срывающимся голосом:
- Врача!
Захлопали двери всех кабинетов, ото всюду в холл  выскакивали люди, с центральной и с боковых лестниц бежали перепуганные сотрудники.

Когда суета утихла, генеральный консул США в Гвинее мистер Джордж Уоллес направился в комнату для отдыха, куда препроводили неизвестного человека.
- Ну, как, как она? – тут же встрепенулся гигант, едва тот успел войти в комнату.
- У нее сотрясение мозга, она потеряла довольно много крови, но, слава Богу, сейчас ее жизнь вне опасности. Мистер, простите, я не знаю Вашего имени, что произошло?
- Молотов, Андрей Молотов, капитан советского сухогруза, – увидев несколько удивленный взгляд консула, добавил – нет, я не родственник тому Молотову. Она ехала на машине, и на нее напали.
- Где это произошло?
- Я не очень хорошо знаю город, не знаю, что это была за улица, не обратил внимания, но это в восточной части, там, где английские предприятия, это километрах в трех-четырех отсюда, – в горле снова запершило, и он закашлялся.
- Попейте, - консул налил из графина стакан апельсинового сока, - доктор сказал, что Вам нужно отдохнуть какое-то время, и много пить, лучше сока.
Андрей, лишь кивнул головой, не отрываясь от стакана.
- Мы свяжемся с полицейским департаментом, вероятно, потребуются Ваши показания.
- Я бы попросил Вас не докладывать в полицию об инциденте.
Консул насторожился:
- Почему? Вас разыскивает полиция?
- Нет, нет, конечно, просто они все равно никого не арестуют, там была толпа, человек пятнадцать или больше, боюсь, когда я их разгонял, чтобы вытащить девушку, то мог зашибить кого-либо насмерть, и тогда единственным, кто ответит за это происшествие, буду я.
«Мало ли что произошло на самом деле…» - подумал Уоллес и решил дождаться, пока ребята из собственной службы безопасности съездят на место и все осмотрят, а до этого под благовидным предлогом надо было задержать гостя:
- Мистер Молотов, вы перенапряглись, ваш организм потерял много воды из-за физического напряжения и жары. Сейчас доктор окажет необходимую медицинскую помощь Дженни и осмотрит Вас.
- Так ее зовут Дженни...

***
Уже через час зеленый джип охраны с раскуроченным «Линкольном» на буксире въехал в ворота дипломатической миссии.
- Ну, что там произошло?
- Сэр, похоже, наш советский друг говорит правду. Нам  удалось опросить нескольких очевидцев, они подтвердили его рассказ.
- Что там сейчас?
- Несколько человек серьезно пострадали, один убит. Полиция также очень интересуется происшедшим, к нам у них возникло много вопросов. Инцидент имеет все шансы принять нехороший оборот.
- Если все так, то было бы неправильно сдавать полиции этого человека.
- Но сэр...
- Я с этим сам разберусь. Не сомневаюсь, мы сможем замять это дело.


***
«Ну и денек...» - вздохнул капитан, поднимаясь на судно уже в первом часу ночи.
- Андрей Викторович, где Вы были весь день?
«Вот, гнида, ведь не спится ему!» - с помполитом Молотову хотелось объясняться меньше всего. С одной стороны докладывать, что просидел шесть часов в американском
представительстве – попрощаться с капитанским мостиком и заграницей. С другой стороны – не сказать об этом тоже опасно: если об этом все же будет известно, то чекисты этого так просто не оставят.
- В американском консульстве.
Глаза помполита от этих слов чуть не выпали из глазниц. Он открыл рот, пытаясь найти подходящие слова, но процесс этот явно затянулся.
- Американский гражданин пострадал на улице, я помог добраться до миссии, пока туда – сюда, задержался, – не дожидаясь пока тот хоть что-нибудь родит, пояснил Молотов, и, желая закончить разговор, направился к себе в каюту.
Он очень устал, но заснуть никак не удавалось, не давало покоя ощущение, будто не хватало чего-то, будто что-то забыл.
- Ах, черт, обувь! – выругался Андрей, вскочил с кровати и кинулся бежать к тому месту, где оставил коробки. Да только где там! В Гвинее веревку бельевую без присмотра оставить нельзя на пять минут. А тут обувь! Это неважно, что она пятьдесят второго размера... А вот как ему теперь быть, это уже вопрос… всю свою валюту он на обувь истратил, больше долларов нет. Снова зиму в сапогах самодельных ходить? Да и из летней обуви – только полуботинки, на которых уже живого места нет, семь лет назад смастряченные в Одессе одним чудо-мастером.


Глава 1


Конец июля 1941 года. Эвакуация шла полным ходом: вывозили заводы и институты, архивы и культурные ценности. Огромные массы людей, как гигантское цунами, двигались с запада на восток, сметая на своем пути размеренную жизнь советских семей, увлекая за собой все новые и новые толпы народа.
- Володя, съешь ватрушку? 
Он рос в обычной советской семье. Отец работал бухгалтером на заводе сельхозмашин и чтобы прокормить семью брал дополнительную ставку, поэтому домашние его практически не видели. Маленький Володичка целый день был окружен любовью и заботой женской части семьи - мамы, бабушки и тетки.
Война в один момент круто изменила порядок вещей, как изменила судьбы миллионов других семей. Отца забрали на фронт в первые дни мобилизации. Женщины с одиннадцатилетним Володей вслед за соседями решили бежать из города.
Люди сгрудились на правом берегу Днепра с тюками, собаками, кошками и прочим домашним скарбом. Колоритные еврейские тетки кудахтали и толкались, тихо матерились старые хохлы. Моста не было, на левый берег людей переправляли на гребных лодках и небольших катерах.  Но мест на всех не хватало, наиболее предприимчивые перехватывали еще в воде вернувшиеся с другого берега плавсредства и, сунув в руку лодочнику мзду, закидывали вещи и запрыгивали сами. Бабушка беспомощно сидела на коричневом фанерном чемоданчике, прижимая к себе сумки, а мама с теткой растерянно переминались, пытаясь подойти к очередной посудине. Но каждый раз кто-то более шустрый опережал их, бесцеремонно оттолкнув. Володя на корточках у воды, с тревогой прижимая к себе небольшую собачку, тоскливо наблюдал как еще одна перегруженная баулами лодка неуклюже отплывает от берега. Наконец, увидев, как из-за излучины Днепра показался катер, он вскочил, замахал руками и, схватив за руку бабушку, потащил всех в сторону от толпы навстречу катеру. Оказавшись, таким образом, одними из первых у сходней, они смогли попасть на борт и перебраться на другой берег. Но до места посадки в поезд еще нужно было пешком преодолеть тридцать километров лесополосы. Основные железнодорожные пути уже перерезали ударные немецкие части. Рельсы положили прямо в поле, не доведя до Херсона тридцать километров. Переправившись, женщины, дети и старики шли с вещами под палящим украинским солнцем. Фашистские войска уже занимали окраины Херсона, не встречая, практически, никакого сопротивления, и  кто как мог пытался спастись, покидая свои дома. 
 





                ***
Люди шли, падая под тяжестью своих нош, бросая вещи, по мере того, как силы покидали их. Весь путь был устлан тюками и чемоданами.
Лесную дорогу преодолели к утру следующего дня. Некоторые вторые сутки здесь ждали поезда, хотя было неизвестно, придет ли он еще, или и эту дорогу уже разбомбили. В поле у железнодорожной ветки собралась огромная толпа.
- Самолеты!- завопил истошный женский голос , когда несколько штурмовиков на бреющем полете пронеслись над самыми головами.
Никто не мог предположить, что немцы будут стрелять по безоружным людям.  Поэтому, когда звено немецких асов открыло огонь из бортовых пулеметов, прошивая тела беззащитных старух и женщин с детьми, гигантская волна ужаса распространилась по огромной человеческой массе как взрыв, выключая сознание, превращая людей в стадо обезумевших животных. Люди метались в разные стороны, пригнувшись к земле и закрывая головы руками, как будто так можно спастись от пуль. Всего секунду назад они стояли все вместе, сейчас же сумасшедший вихрь людского ужаса подхватил кого куда. Володя никуда не бежал, его несло течение огромной силы, вокруг он видел лишь перекошенные лица, со всех сторон как горные лавины обрушивались возгласы отчаяния матерей, которые сжимали в руках части тел своих детей. Время для него шло очень медленно, эти полторы минуты, которые длился налет, казались вечностью. Когда все закончилось, он обнаружил себя у окраины леса. Люди кинулись искать раненых, потерявшихся родных, собирать вещи. Где его семейство, он не имел ни малейшего представления, как не имел представления, что с ними и все ли целы. Володя обреченно шел сквозь толпу, пытаясь  обнаружить знакомые лица.
На горизонте показался локомотив. Володя брел по полю, уже не питая надежды. Вдруг кто-то потянул его за штаны.
-Лолка, хорошая моя, нашлась!- бросился он целовать собаку в мохнатый нос.
Собачонка гавкнула и побежала, периодически останавливаясь и подавая голос. Володя, стараясь не отставать, бежал за ней. Наконец, Лолка  привела его к месту, где на чемодане сидела и навзрыд плакала женщина.
- Мама, мамочка, я здесь, все целы?
- Сынок! - бросились к нему мать с теткой, обнимая и покрывая поцелуями его лицо - слава Б-гу!
- Я уже думала, что никогда больше тебя не увижу, - мать судорожно прижимала его к себе.
- Погоди, – попытался отстраниться Володя - а где бабушка?
- Я не знаю, - женщина снова залилась слезами.
Собака продолжала надрывно лаять, будто пытаясь о чем-то сообщить.
- Мама, стойте с тетей  Бэллой здесь и никуда не уходите!
- А ты куда? – мать с теткой вдруг безотчетно почувствовали, что с этого момента ответственность за семью перешла к Володе.
- Я сейчас!
Он побежал следом за Лолкой, и через две минуты она привела его к растерянной бабушке.
Наконец, приготовились к посадке в поезд.
- А ведь это Лолка нас всех нашла, собрала. До чего умная псина!
- Да, но понимаешь, Володенька, в поезде мало места, нам не разрешат ее взять с собой!
- Мама, да ты что! Мы так обязаны ей! Что бы мы делали, если бы не она! Я без нее не сяду!



***

Наконец погрузились в обычные товарные вагоны. Люди набились так тесно, что воздуха не хватало, жутко пахло потом.
Поезд тронулся, быстро набирая ход. Все расселись прямо на полу на чемоданах или вещевых мешках. Мертвых не забрали - вагонов не хватало даже для живых, не говоря уже о том, что путь предстоял длинный, а июльская жара пощады не обещала. Сдвижные ворота вагона не закрывали, чтобы  воздух хоть как-то поступал внутрь. Володя устроился у самой двери и смотрел на проплывающую желтую степь, думая о том, что ждет их впереди. В этот момент сидевший рядом ужасно вонючий старик, схватил собачонку за хвост и выбросил в открытые ворота.
- Для людей места не хватает, а тут собак с собой тащат!
У Володи всегда было обостренное чувство справедливости, его затрясло, к горлу подступил комок, и слезы едва не брызнули из глаз. Лолка, верный друг, сослужившая им такую службу, улетела в проем открытой двери! Всей душою своей он хотел выбросить этого мерзкого старика туда же, и от собственного бессилия перехватило дыхание.
Всю ночь Володя украдкой вытирал слезы, вспоминая любимую собачонку.

***

Поезд шел долго, уже месяц как они жили в этом вагоне. Большинство путей были перерезаны. Поезд метался по дорожному лабиринту, пытаясь выйти из западни. В районе Мариуполя  попали в нейтральную полосу: с одной стороны стояли советские войска, с другой немецкие - снаряды пролетали над составом со страшным ревом.
До станицы Ольговская добрались лишь к концу сентября. Там пробыли неделю.
Было понятно, что немецкое вторжение неизбежно, поэтому, чтобы ничего не досталось противнику, в срочном порядке забивали весь скот и уничтожали плантации фруктов и овощей. Все ели до отвала: мясо носили тазами, фрукты мешками.

                ***

В столице с начала октября морозы стали набирать силу. Окна в квартирах полностью затянуло инеем, как в разгар зимы.
В бывшем доходном доме в Столешниковом переулке, в небольшой комнате многоквартирной коммуналки  перебирали книги беременная женщина и ее десятилетняя дочь. Доставая их из шкафа,  они делили их на 2 стопки: меньшую, куда откладывали оставленные книги и большую, предназначенную для топки камина. Дойдя до верхней полки, женщина достала пачку треугольных писем, которые раз в неделю приходили с фронта от мужа. Вздохнув, она присела на диван и стала перечитывать, разворачивая по очереди. 
; Мама, ну, что ты возишься? - обернулась темноволосая девочка
; Сейчас, сейчас, Оленька, — женщина провела рукой по влажным щекам
Дочка обхватила ее лицо руками и заглянув в печальные глаза, поцеловала: «Мам, давай, я поставлю чайку?»
       - Да я сама, заодно и поужинать нам соберу — и направилась в кухню.
Навстречу по длинному коридору шел сосед: «Жиды поганые, ничего-ничего, скоро придет немец, всех вас перестреляет, давно пора жилплощадь освободить», - он злобно толкнул беременную женщину, еле удержавшуюся на ногах.

                ***

Из Ольговской всех отправили поездом в Махачкалу. Дальше нужно было ехать морем через Каспий в порт Красноводска. Судов не хватало, поэтому вечером следующего дня всех погрузили на палубу танкера. Вообще-то танкер не приспособлен для транспортировки людей. Палуба танкера очень низкая, для того, чтобы волны ударяясь о борт, перекатывались через нее. Для многих  эвакуированных это обернулось трагедией. Ночью судно попало в шторм. Холодная октябрьская вода Каспия со страшной силой обрушивалась на палубу, накрывая ее обитателей. Володя начал читать рано, с трех лет, читал он и приключенческие романы, вроде "Дети капитана Гранта", "Остров сокровищ", и именно так он представлял себе страшную морскую бурю. Небо было черным, ветер такой силы, что невозможно было устоять на ногах. Чтобы не смыло волной за борт, он велел  матери, тетке и бабушке привязаться к ручке крышки наливного бака,  и, как мог, привязался сам. Несколько человек уже оказались за бортом. Конечно, никто спасательной операции не организовывал, они были обречены. Каждый держался, кто за что мог.  Худенький Володя, вцепившись из последних сил в железную скобу, судорожно съеживался, когда очередной вал накрывал его с головой. В какой-то момент  веревка оборвалась и порыв неистовой  стихии оторвал его от спасительного ограждения. Пытаясь по пути ухватиться за какие-то выступающие поверхности, за  лежащих на палубе людей, Володя с ужасом понимал, что все усилия его напрасны. Последнее, что он услышал, был истошный крик матери, как вдруг чья-то крепкая рука, схватив его за шиворот, отбросила от края палубы и подтянула к поручню металлического трапа. Ухватившись за него, Володя обернулся и увидел рослого светловолосого подростка, пытавшегося что-то прокричать сквозь какофонию бушующего моря и показывавшего глазами на поручень. Володя вцепился в металлический прут так, что побелели костяшки пальцев.  Через полтора часа, когда непогода стихла, руки, онемевшие  от холода и напряжения, невозможно было разжать.  Володя долго бродил по палубе, пытался отыскать своего спасителя, которого отчетливо запомнил, не смотря на тусклый свет судового фонаря в кромешной темноте, но так и не нашел среди спящих усталых людей.
Прибыв в Красноводск, беженцы столкнулись с другой проблемой: полным отсутствием питьевой воды и страшной жарой. Потом снова поездом в Ташкент и, наконец,  подводами до конечного пункта - кишлак Янги Базар.


***

Пятнадцатого октября было принято решение об эвакуации правительственных учреждений в Куйбышев. Ближняя дача Сталина была уже заминирована, его личные вещи упакованы в коробки и отправлены в эвакуацию. Второй день лежала Москва в дыму - жгли архивы. Власти распорядились продукты из магазинов раздать населению, чтобы не достались врагу. Жители за бесценок отдавали картины и антиквариат, выезды из города были запружены людьми - они шли на восток, не желая дожидаться прихода немцев. Мародеры грабили оставленные квартиры. Гитлер уже протрубил на весь мир, что Москва у его ног.
Гул дальней канонады заполнял комнату. Оля в темноте прижалась к матери, по щекам катились слезы:
- Мама, уходить надо. Все уходят, все бегут...
- Уходи Оленька, уходи из Москвы, иди с Мендельсонами, я не могу. Куда на восьмом месяце?
- Нет, я тебя не брошу, я без тебя никуда  не уйду, - девочка рыдала все сильней.
Мать вышла на кухню и поставила на плиту чайник.
- Пошла вон из кухни, жидовка, не видишь, я ем. Ты аппетит мне портишь! - сосед скинул чайник на пол.
- Но мне нужно вскипятить воды.
- А ну вон с кухни, скорее бы немцы вас всех прикончили! Как только они придут,
 я  лично, сука, тебя к ним отведу! - срываясь на визг, он ткнул беременную женщину кулаком в живот.
Оля, смотревшая на это из коридора, сжала губы и, накинув старенькое пальтишко, выскользнула на улицу. Темнело рано, освещение отключили уже несколько недель назад, чтобы вражеская авиация не могла найти целей. Столешников переулок лежал в кромешной темноте, дым от костров стелился низко, вдоль домов двигались темные силуэты с мешками награбленного на плечах. Десятилетняя девочка  упрямо шагала  среди мрака и хаоса, стиснув зубы.
               
                ***
Этим вечером после длинного и тяжелого дня человек,  любивший неожиданные поступки, плюхнувшись в машину, c характерным кавказским акцентом приказал:
- На ближнюю дачу.
Охрана встретила его с изумлением.
- Почему не горит свет? - удивленно спросил Он.
Часовые лихорадочно стали объяснять Ему, что дача уже заминирована, и все готово к подрыву.
- Немедленно разминируйте, натопите печку, а я пока буду работать, -  и, чуть помолчав, добавил - я из Москвы никуда не уезжаю, и вы остаетесь со мной. Москву не сдадим.
               

***

Оля подошла к центральной проходной грозного здания на Лубянской площади.
- Кудыть! - зашипел на нее часовой, когда девчонка попыталась пройти внутрь.
- Товарищ, я должна сообщить о предателях и коллаборционистах.
- О чем доложить? - опешил часовой.
- О коллаборционистах, - медленно выговаривая сложное слово, повторила девочка.
- Ладно, жди здесь, - и, зайдя в вестибюль, куда-то позвонил. Спустя десять минут  вышел невысокий мужчина в форме и переспросил еще раз:
- О чем ты хотела сообщить?
- О коллаборционистах, - в третий раз повторила она.
- Ишь, каких слов понахватались, - удивился чекист и, улыбнувшись, взял ее за руку, увлекая за собой.
Проведя ребенка в кабинет, он налил ей большую чашку горячего чая и поставил тарелку с конфетами и печеньем.
- Да не стесняйся, не стесняйся. Вон ручонки-то у тебя все синие, пей давай, отогревайся.
Она смотрела в мягкое и даже красивое лицо этого заботливого дядьки и совершенно не могла понять, почему мама с папой каждый раз вздрагивали и бледнели, когда люди в такой форме останавливались у их подъезда.
- Ну, что же ты хотела сообщить о предателях? - спросил он, когда на ее щеках, наконец,  появился румянец от горячего чая.
- Наши соседи говорят, что скоро им будет очень хорошо, потому что придут фашисты, а нас они выдадут немцам, потому что мы евреи, и тогда нас убьют, - сбивчиво прошептала Оля сквозь слезы.
- Тшшш, пионеры не плачут. Никто вас не убьет, немца в Москве не будет, это я тебе говорю! - одернул Олю чекист, присев перед ней на корточки, и держа ее за плечи, - а с предателями мы разберемся немедленно.
Они вместе вышли из здания и сели в стоящую у входа машину.
- Адрес какой?
- Столешников переулок 15, квартира шесть, - четко выпалила она.
Спустя двадцать минут в квартире по указанному адресу распахнулась дверь. Девочка зашла первой, и сама указала на комнату ненавистного соседа. НКВД-шник забарабанили кулаком в дверь, через несколько минут врага Советской власти вынули из постели и прямо в пижаме вывели из квартиры, разрешив лишь набросить поверх пальто.
- Ничего не бойся, - сказал на прощание Оле новый знакомый и, подмигнув матери, вышел.
Той же ночью в  домоуправлениях появились люди в форме НКВД. Управдомы, поверившие в безвластие, были арестованы и расстреляны, утром по всему городу брали мародеров и грабителей.


***

В кишлаке Володину семью поселили в заброшенном покосившемся глинобитном домишке. Мать - служащая, получала четыреста граммов хлеба, остальным, как иждивенцам, полагалась по двести пятьдесят. От постоянного чувства голода у Володи порой кружилась голова, деятельная натура его не могла с этим мириться. Природное любопытство привело его как-то на окраину  к сельской  кузнице, откуда с утра до вечера разносился мерный стук молота. Постояв несколько дней за спиной кузнеца  и с восторгом наблюдая за тем, как снопы оранжевых искр рассыпаются по полу, Володя решился:
- Дядя Оскар, возьмите меня в кузню к себе. Я буду делать, что скажете, возьмите, не пожалеете.
- Ладно, я буду давать тебе сто грамм хлеба в день, будешь ночью водить на пойку лошадей, которых приводят на ковку, убираться в кузне, утром перед моим приходом разжигать топку и чистить меха.

Теперь днем он работал на огороде, а ночью убирался в кузне и поил лошадей, кроме того, часто утром не уходил домой, а оставался рядом с кузнецом, с интересом наблюдая за тем, что тот делает. Спал Володя по три - четыре часа в день, иногда сам удивляясь, откуда у него такая ослиная выносливость.
Как-то поймав внимательный Володин взгляд, старый кузнец, усмехнувшись, подначил, кивнув головой на молот:
-Ну, что ты уставился, сколько не смотри, а пока в руке не сожмешь, не научишься. Иль боязно?
Володя молча подошел и, ухватив обеими ручонками молот, замахнулся, стараясь точно повторять заученные движения Оскара. Снайперски опустив боек ручника на распластанную подкову, мальчик оглянулся на кузнеца.
- Давай, парень, не боись, - одобрительно кивнул тот.
Володя снова и снова замахивал молот, высекая фейерверк огненых брызг, и уже не замечал ни наливающей руки тяжести железа, ни удивленно-восхищенного взгляда учителя. Тот смотрел, как ловко этот странный изнеженного вида мальчуган орудовал инструментом и с трудом верил своим глазам. Сколько лет он мечтал о таком ученике, чтобы передать секреты ремесла, но никто из местных пацанов, приставленных председателем в помощники, этому эвакуированному и в подметки не годился.
Расцвела душа сурового кузнеца, нарадоваться не мог на своего подмастерья.  А мальчишка уже пробовал сложные и тяжелые операции выполнять. И хоть порой шатало Володьку от молота, который больше него весил, и ноги подкашивались от того, что  забыл он, когда последний раз высыпался, но глаза все равно горели, и с вопросами не унимался.  Уже вроде  все секреты кузнечного дела старый мастер рассказал, всему, что знал научил, а мальчуган угомониться не мог:
- Дядя Оскар, а можно, когда ты уходишь вечером, я в кузне работать буду?
- Оставайся... смотри только, не загнись совсем.

Стал Володя ночами ковать финки да прочие причудливой формы ножи. Здорово получалось! Клинки у него как зеркало были отполированы. Только цветом они были  черным, а не серебряным как принято,  оттого, что верхний слой  он делал из стали высокоуглеродистой. Поэтому клинком этим гвозди да болты рубить можно было, а чтобы от боковых напряжений полотно не ломалось - нутро ковал из мягкой стали. Красота! Одному ножик продал, другому – и  потянулась вся шпана местная, да и не только местная, даже приходили из соседних кишлаков. Каждую ночь теперь Володя стоял у горна,  хлеб больше брать у кузнеца не было нужды, да и дома все были сыты.   Знаменитыми Володины клинки стали - уже как-то раз три тысячи за нож предлагали. Целое состояние! Хлеб на базаре стоил триста рублей за буханку. 
В один из дней  у кузни остановился новенький автобус – красивый такой, низ - синий, верх - голубой. Из машины вышел узбек в аккуратно подогнанной синей форме.
- Значит, НКВД, - догадался Володя.
Прошел мужчина мимо мальчугана в кузню. Достал из сумки полевой нож с клинком вороного цвета и к Оскару обратился:
- Твоя работа?
Пожал плечами кузнец, чем такой интерес вызван у грозной службы?
- Нет его,- ответил, махнув рукой на мальчишку.
Человек в погонах  подошел к Володе и недоверчиво окинул взглядом сверху вниз:
- Значит, твоих рук дело?
- Моих, - ответил Володя, не опуская глаз, - а что?
- Хороший нож, я хочу, чтобы ты сделал еще один, для начальника большого надо, в подарок… Я вернусь через неделю – не дожидаясь ответа, сказал на прощание , повернулся  и уехал.
- Кто это был, дядя Оскар?
- Не знаю точно, из райцентра видимо. Смотри Володька, огребешь ты неприятностей на свою задницу с этими ножами.
***
Уже и мать прибегала взволнованная - третий день сына дома нет. А он в кузне сидел, над своим шедевром трудился.
Решил остановиться на простой геометрии: вся красота - она ведь в скромности. Заточка обоюдоострая… ну, с заточкой еще повозиться предстоит. Лучше точить так, чтобы кромки сходились под углом двенадцать градусов, а уже режущую кромку точить под тридцать градусов. Если же все полотно точить так, нож всегда тупой будет, не наточить, чтоб волос резал, чтоб шелк на клинке под собственным весом расходился. Пожалуй, так двенадцать градусов схождение и оставим... Но двенадцатиградусная кромка хрупкая очень, выкрашиваться будет, сколы могут появиться...
 Хотя, -  рассуждал Володя, - оружие это делает не для фехтования и не для боев, поэтому и сколам взяться неоткуда будет, а вот остротой  клинка каждый похвастаться захочет. С рукояткой и ножнами возникли проблемы. Он бы из золота их сделал, да где же он здесь в кишлаке золото-то найдет! И дереву красному тут взяться было неоткуда, с трудом буковый брусок нашел, на целую буханку выменял!
Смотрел Володя, сам себя нахвалиться не мог: так клинок отполирован - в темноте светится! Глаз не оторвешь! Ручка удобная, точно под кисть выбрана, ножны из бука полированного, и узоры геометрические на них и на рукояти выжжены.  Даже жаль стало отдавать такую работу, как родное существо полюбил он свой нож, всю ночь крутил его в руках, наводя последний лоск.

***

- Что, Абрам, готово?
Взял важный гость в руки кинжал, из ножен выдернул, причмокнул.
- Ну, молодец, Абрам!
- Меня зовут Владимир.
- Да кто тебя спрашивает, ишь тоже мне Владимир! Хе, Владимир, понимаешь… ты шнобель-то видел свой в зеркале? Какой ты Владимир! Абрам ты самый настоящий. Ладно, не обижайся, держи.
Он протянул ему сетку, в которой лежала, как показалось Володе, огромная палка колбасы и повернулся к своему автобусу.
Как давно он не ел мяса! Как  мечтал о нем!
- Спасибо.
Помолчав, уже в спину чекисту, тихо сказал:
- Мне нужна коза.
- Чего тебе нужно? Да как ты смеешь, наглец!
- Мне, правда, нужна коза, - тихо повторил Володя, глядя своими бездонными глазами.
Тот вдруг дико расхохотался:
- И сколько же она стоит?
- Десять тысяч.
Помедлив, человек достал из внутреннего кармана деньги, отсчитал и протянул Володе:
- Ну, ты и наглец!
- Да, и еще! - крикнул он, уже забираясь в машину, - кончай свое производство. Уже два твоих изделия в делах об убийствах лежат. Смотри, привлечем, как соучастника!

Домой он пришел поздно вечером. Мать уже вернулась с работы, бабушка с теткой тоже были дома. За собой Володя вел козу, купленную на рынке. Этим же вечером у них с матерью состоялся серьезный разговор. Она умоляла его больше никогда не ходить в кузню, не водиться с местной шпаной и, уж тем более, держаться подальше от людей в синей форме. Володя под натиском материнских слез, да и помня слова своего грозного заказчика,  пообещал больше не делать ножей.

***

Всю ночь Москву заметало пургой.  Было еще очень темно за окном. Она, спрятавшись под одеяло, ежилась в кровати, когда услышала крики соседских ребят:
- Олька! Олька!
Выглянув в окно в одной нижней рубашке, спросила:
- Ну чего?
- Бежим скорее на Красную площадь! Там парад! - на ходу прокричали мальчишки и убежали.
Вскочив и наскоро хлебнув кипятку с горбушкой хлеба, Оля накинула пальто и побежала на главную площадь страны.
Чем ближе она приближалась к Кремлю, тем непонятнее и страшнее ей становилось.
"Неужели немцы заняли Москву? Откуда столько народу?"
 Наконец, она подбежала к зданию ГУМа.
Задрав голову, Оля смотрела туда, где вдалеке на трибуне еле виднелась фигурка маленького человека. Его лица нельзя было различить, но она знала, это Он.
Девочка смотрела, и по ее замерзшим щекам вдруг потекли теплые слезы.
- Чего рыдаешь? Это же Сталин! Сталин! Значит, мы победим, значит, Москву не сдадут!- ткнул ее в бок, оказавшийся рядом, знакомый пацан.
- Я знаю, знаю, - всхлипывая, пробубнила она и почувствовала, как  страх за себя и мать, сжимавший сердце последнее время, понемногу отпускает...

***

Все следующие дни Володя занимался огородом и пас козу.  Вообще, если кто-то думает, что пасти козу плевое дело, то он очень ошибается. Володя на всю жизнь запомнил: нет более вредного и шкодливого животного, чем коза. Стадо коров пасти легче, чем одну козу. Вы можете предложить ей лучшие сорта горных трав, но полезет она все равно за той, что растет в огороде у соседа.
В сорок третьем  семья переехала Ташкент. Там Володя поступил помощником токаря на минный завод, и, со свойственным ему любопытством и тягой к познанию, всерьез принялся изучать работу токарных станков.


                ***

Утро четвертого марта  сорок четвертого года взбудоражило все семейство Хавинсон. До американского континента яростные раскаты второй мировой войны докатывались еле слышимым эхом, но заявление  девятнадцатилетнего сына Джонатана всерьез обеспокоило родителей. Отец вот уже несколько минут стоял у окна, глядя на безлюдную в это время дорогу к пляжу, не проронив ни слова. Остальные молча сидели за столом - никто не осмеливался прервать его размышления. Постояв еще какое-то время в нерешительности, Бенджамин Хавинсон распахнул балконную дверь, и в комнату ворвался свежий атлантический воздух:
- Нет, это невозможно! Ты никуда не поедешь.
- Отец, - тихо, но с пугающей твердостью в голосе - начал Джонни, – я принял это решение и не собираюсь от него отступать. Я знаю, что причиняю этим вам с мамой боль, но ты должен понять меня, я долго размышлял, прежде, чем  записаться добровольцем в армию, но  после того, что я услышал от еврейских беженцев из Европы, которых мы встречали в феврале, ничто не может меня остановить. В  июне, после учебной подготовки нас отправят открывать второй фронт.
- Но, послушай, судьба этих людей меня волнует не меньше, чем тебя. Каждый день я молился, чтобы русские и англичане как можно быстрее разгромили фашистов и остановили этот чудовищный геноцид, а теперь, когда вступает американская армия, думаю, у Гитлера нет шансов. По-моему, здесь от тебя будет больше пользы. Я ни слова не сказал тебе, когда ты посреди года бросил занятия в университете и примчался, чтобы работать в «Объединенном призыве». Эти люди, бежавшие сюда, прибывают без денег, порой без документов, лишенные самого необходимого, и, мне кажется, что твоя помощь им больше пригодилась бы здесь.
- Отец, как ты можешь так говорить? Ты же сам слышал их, ты  знаешь о фабриках смерти по всей Европе!  Я не хочу и не могу отсиживаться здесь. А что касается беженцев, то, очевидно, что они больше нуждаются не в моем непосредственном участии, а в твоей финансовой помощи. К тому же, Дженни уже вполне способна меня заменить.
- Но Джонни, – не унимался отец.
- Все, хватит, - Мириам знаком попросила мужа замолчать – сынок, это самая тревожная новость, которую я  могла бы услышать, ты знаешь, что ты для меня значишь. Ты – вся моя жизнь, и сна мне теперь не будет, но я горжусь твоим решением, - она тяжело вздохнула и подошла к сыну -  в конце концов, хотя больше всего на свете я хотела бы, чтобы ты остался дома, на твоем месте я поступила бы так же!
В воздухе снова повисла пауза, и лишь четырнадцатилетняя сестренка Дженнифер, потянувшаяся к вазе с конфетами, кажется, не осознавала отчаянности такого шага. Для нее  старший брат уже был героем, и ей не терпелось увидеть его в военной форме.


***

- Теть Марусь, а можно я попробую на твоем станке?
- Ой, Володя, конечно! А я передохну пяток минут…
Рабочая смена у Маруси длилась двенадцать часов, потом бегом домой, а там тоже дел невпроворот: хозяйство, двое малых детей.
Отошла она от станка, присела на топчан в углу цеха, да и провалилась в сон. Провалилась мгновенно, так, как проваливается парашютист, шагнувший за борт. Гудели вокруг моторы, станки визжали так, что уши закладывало, но Маруся не слышала ни орущих станков, ни металлического визга, не чувствовала она вибрации, и только дальше несло ее в манящую черноту сна.
- Тетя Маруся! Тетя Маруся, просыпайся!
Открыла Маруся глаза. Что за черт! Присела на минутку, а мальчишка уже в бок толкает.
Вынырнула на мгновение из сна - чего тебе? – хочет спросить, а сон назад тянет: видит она кучерявую голову и снова в темноту  проваливается.
-Тетя Маруся, да просыпайся же, смена кончилась!
Как током шарахнуло от его слов! Должна была Маруся за смену отфрезеровать тридцать колпаков для минного детонатора. Если план не выполнить и двадцать девять сдать - могут вкатить строгий выговор, а если двадцать восемь - то и вовсе посадить за саботаж и срыв плана военного  производства. Подошла она с провалившимся сердцем к ящику для готовых изделий и почувствовала ту же звериную тоску, как тогда в тридцать седьмом, когда дождливой осенней ночью пришли за ее мужем. Наутро соседи здороваться перестали, хорошо, что дети, совсем маленькие еще – младшему только три месяца исполнилось, не понимали… 
А сейчас никак нельзя ей было детей сиротами оставить.
Сжалось все внутри, зажмурились глаза, и не было сил разомкнуть веки, страх, как цементом сковал. Неимоверным усилием распахнула их Маруся и… ахнула, глазам своим не могла поверить. Пересчитала – тридцать два. Размеры сверила, все точно сделано, так, как и положено.
- Как по батьке-то тебя, сынок?
- Лазаревич.
- Спас ты меня, Лазаревич, не знаю, как и благодарить. Ну, дай тебе Бог!



***

Этим августовским утром Бенджамин и Мириам, одетые во все темное, уже собирались уходить.
- Дженни, разве ты не пойдешь с нами на молитву?
- Нет, пап, сегодня прибывают новые беженцы из Европы, я с ребятами из «Объединенного призыва» должна встречать их.
- Но сегодня «Девятое ава», день наивысшей печали для нашего народа. В этот день были разрушены оба наших Храма.
- Знаю, но люди, которые прибудут сегодня, тоже полны печали, им потребуется помощь.
Бенджамин недовольно покачал головой и распахнул дверь, когда к дому подъехала черная машина, из которой вышли двое мужчин. Один был одет в строгий черный костюм, на другом была военная форма.
Протянув конверт, человек в военной форме сглотнул и  с видимым усилием тихо произнес:
- Сэр, Ваш сын героически погиб во время высадки в Нормандии, Америка гордится им.
Мириам, издав животный крик, упала  навзничь, потеряв сознание. Бенджамин  так и продолжал стоять, безвольно опустив руки вдоль тела и уставившись пустынным взглядом в лицо офицера. По щекам Дженни хлынули слезы, и, метнувшись к военному, она вырвала у него  конверт, протянутый ее отцу.




***
Закончилась первая смена в механическом цехе, позади двенадцать часов непрерывного гула, перемежающегося высокими визгливыми нотами токарно-режущих станков. Старший  мастер фрезерного участка Кожевников уставшей походкой, тяжело припадая на раненую правую ногу, осматривал начавший немного остывать к вечеру раскаленный нещадным ташкентским солнцем ангар. Все рабочие места уже убраны и подготовлены к следующей рабочей смене, только в дальнем углу на шпоночно-фрезерном станке худой кучерявый паренек увлеченно что-то замеряет штангенциркулем.
- Володя, ты  что, не наработался?
- Да я,  Иван Михайлович, понять хочу, можно ли повернуть заготовку таким образом, чтобы и канавку стружка не забивала, и размеры не сбивались…
- Ну, ладно-ладно,  изобретатель, давай, иди уже домой, а то и так ветром, поди, сдувает – ласково подтолкнул мастер парнишку.
Тот переступил, сделал было шаг, но вдруг как-то неловко подвернул ногу и свалился на кучу ветоши.
- Вот черт, онемела – Володя принялся  яростно растирать затекшую ногу.
Кожевников неуклюже подхватил его подмышки и помог дойти до раздевалки, приговаривая:
- Весу в  тебе, как у комара, как ты только  болванки от пола поднимаешь…доходяга…
И только когда  Володя уселся на лавку возле своего шкафчика, мастер, покачивая головой  и бормоча что-то себе под нос, вышел из цеха.

***

Советские войска форсировали Днепр и отогнали врага до самой границы. Украина была полностью освобождена. Пришло время собирать вещи и возвращаться домой.
Старший мастер токарного цеха Кожевников Иван Михайлович очень привязался к  худому  курчавому мальчишке, поэтому не мог не придти  попрощаться. Единственный сын Ивана Михайловича погиб на фронте еще в начале войны, и Володя за это время стал ему не просто другом и учеником,  а родным человеком.
Мастер прошел в комнату, повернулся лицом к его матери, помолчал несколько секунд и, сдерживая волнение, сказал:
- Твой сын будет великим токарем!
Женщина закрыла лицо руками и заплакала:
-Володя ведь не ходил в школу! У нас в семье все были образованными: и дед его, и прадед, а у нас с отцом и вовсе высшее образование.
Мастер ничего не сказал, повернулся и вышел.

***

Он стоял на пороге кабинета директрисы школы в военной форме с заколотым пустым рукавом при всех орденах, полученных на трех войнах:
- Дайте Либерману справку, что он учился у вас пятый, шестой и седьмой классы.
- Простите, я не могу ему дать такой справки, ведь он не учился!
- Но поймите, он талантливый парень, он все наверстает, и потом, он ведь не баклуши бил, а работал на военном заводе, где делал норму взрослого рабочего!
- Я все понимаю, но и вы поймите – это же противозаконно!
- Да отстань ты со своим законом! – вспылил мастер - я на фронте этот твой закон защищал, был ранен, контужен, переведен сюда, сутками не выходил из цеха, с такими вот мальчишками, как Володька, делал план, партия и правительство наградили меня орденами, и вот я стою перед тобой и прошу!
- При всем уважении к Вам, я не могу ему дать подобной справки.
- Ах ты, сукина дочь!- он тяжело опустился на стул — прости...я прошу, не надо ломать парню жизнь…

***

Вернувшись в Херсон, Либерманы  с удивлением обнаружили, что в квартире расположилась семья с тремя детьми и парализованным дедушкой. На пороге стояла   простоволосая усталая женщина с красными от стирки руками. Она  и рассказала, что их дом был разрушен при бомбардировке, и месяц назад в горисполкоме выдали ордер именно на это жилье. Растерянные женщины застыли друг против друга, не зная, что предпринять. Пауза затянулась. Бабушка устало опустилась на чемодан, тихо причитая: «Что же делать, что же делать...»
- Пошли в жилконтору, - дернул Володя мать за руку и, не дожидаясь, зашагал по ступенькам вниз.
В жилконторе им «популярно» объяснили, что, так как оплата за квартиру в течение 3-х лет не производилась, то и право на жилье семья Либерман потеряла.
; Но мы же были в эвакуации, а  здесь хозяйничали немцы — изумленно пробормотала мать Володи.
; Это ничего не значит — ядовито возразила толстая управдомша — кто хотел, договаривался заранее и оставлял деньги, а не драпал, сломя голову от страха. 
; И что же нам теперь делать? - с вызовом спросил Володя, стараясь не обращать внимания на колкость.
; Не знаю-не знаю — управдомша  злорадно окинула взглядом усталых женщин и сжавшего губы дерзкого подростка — идите в горисполком, может, вам другое жилье дадут — и хмыкнула напоследок.               
В приемной жилищного отдела горисполкома  сидело человек пятнадцать таких же горемык с чемоданами. Когда, наконец, подошла очередь, и мать с Володей зашли в кабинет,  они увидели за столом усталого седого фронтовика с обожженным лицом. Молча выслушав их историю, он так же молча написал что-то в блокноте, вырвал из него лист и сказал: «Поставьте на мою подпись печать у секретаря и идите по указанному здесь адресу. Там две комнаты, правда, без удобств, вас сейчас четверо, ничего другого все равно предложить не могу. Когда вернется с фронта хозяин, будет видно, может что-нибудь получше подберем.

                ***

Первого сентября Володя пришел в 8 класс новой школы, так как та, в которой он учился до войны, была разрушена во время боев за город. В 1943 году в школах ввели раздельное обучение мальчиков и девочек, поэтому в классе сидели, сверкая свежевымытыми и свежеподстриженными вихрами двадцать мальчишек. На последнем уроке Володю вызвала к доске учительница математики: «Ну, ребята, давайте освежим в памяти, на чем мы закончили занятия в прошлом году. Сейчас новенький расскажет нам о положительных и отрицательных числах, чем они отличаются друг от друга, а для наглядности нарисует численную ось».   
- Ну что же ты, бери мел, пиши.
Мальчишки, перешептываясь, оглядывали новенького. Володя сжался от стыда и унижения, он понятия не имел, о чем говорила учительница. Фальшивая справка, выпрошенная для него Кожевниковым, знаний в голове не прибавляла.
- Либерман, в чем дело, ты что, не знаешь?
Володя помотал опущенной головой.
; Так... ну, тогда... приведи пример простых дробей... не знаешь?! напиши уравнение с одним неизвестным...тоже мимо?  Замечательно! Чем же ты занимался в эвакуации, гусей пас? - под взрыв смеха одноклассников закончила учительница.
; Снаряды точил! - с пылающими щеками он выскочил из класса и, сжимая веки, чтобы не заплакать, бросился вон.
После звонка ватага ребят заскочила в туалет. Долговязый Женька, дружески хлопнув Володю по спине, позвал с ними на пустырь испытывать новый пистолет, найденный вчера в окопе за городом. После того, как из Херсона выгнали немцев, местные мальчишки все свободное время проводили на полях недавних боев, отыскивая всевозможное оружие разных калибров. У каждого уважающего себя пацана был целый арсенал, частью которого обменивались, разыгрывали в расшибалку и даже дарили на День рождения.

                ***
Услышав стук в окно, Володя выскочил на крыльцо. Веселая гурьба одноклассников уже заворачивала за угол дома, и только Женька, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, дожидался друга:
; Да брось ты свои учебники, айда с нами. Витька нашел новенький «вальтер» и целую обойму к нему, идем на пустырь, он обещал всем дать стрельнуть.               
Володя растерянно оглянулся на разложенные на столе книги. После школы до самой ночи, затирая учебники до дыр, он сидел, нагоняя программу. Но в этот раз искушение было слишком велико — отказаться почувствовать в руке тяжелый холод настоящего «вальтера» - было выше его сил. Крикнув матери, чтобы не волновалась, он следом за Женькой побежал догонять приятелей.

                ***
- Ну что, Либерман, последнюю контрольную ты написал очень неплохо. Выходи к доске, посмотрим, как ты будешь себя чувствовать с ней один на один, не прячась за спины товарищей, - учительница с ехидцей протянула ему мелок — реши написанные уравнения, вслух объясняя свои действия.
Когда мел бойко застучал по доске, а Володя начал подробное объяснение, математичка удивленно обернулась и с интересом смотрела на ученика, так быстро наверставшего чудовищный провал в учебе.
; Так-так, молодец, решил все правильно, а теперь вот такой пример посложнее попробуй — она что-то быстро написала на доске.               
Володя, на мгновение задумавшись, дописал ответ.         
Учительница озадаченно сверила решение со своим, записанным в тетради и протянула:
; все верно...Ну, а вот такую задачку, сможешь? — женщина вошла в азарт, и ей уже самой стало интересно насколько мальчишка смог наверстать упущенное.
Володя что-то быстро начал писать на доске, задумался, стер, снова написал, снова стер, наконец, обернулся и, виновато улыбнувшись, пожал плечами:
; я пока в этом месте не очень понял...
Учительница, похлопав его по плечу, подтолкнула на место:
- да ты и так у нас просто молодцом! Последняя задача была из следующего материала, — она хитровато подмигнула — я вам его завтра буду объяснять.

К концу девятого класса Володя был уже одним из лучших учеников. Выпускные сдал на отлично. Нужно было думать, куда поступать.

                ***
В редкие дни, когда Женька приглашал Володю к себе домой, он всегда с радостью бывал у них. Отец Женьки был известным в Херсоне хирургом. Его домашний кабинет просто поражал обилием книг. Володя как завороженный листал анатомический атлас, засыпая главу семейства бесконечными до неприличия вопросами.
- Геннадий Борисович, так что же, кость сверлят прямо насквозь?
- Ну да, и в отверстии фиксируют спицу.
; А потом?
; А потом, когда кость срастается, спицы извлекают. Человеческий организм сложная и самовосстанавливающаяся машина. Знаете мальчишки, а я по хорошему завидую вам.  Вы живете в удивительное время. Наука стоит на пороге грандиозных открытий. Мое поколение сделало важные шаги в медицине, но вашему поколению предстоит расширить эти знания, раскрутить сложную и удивительную машину человеческого тела на винтики, понять, как она действительно работает.
Володя, не отрываясь, разглядывал разворот со схемой кровеносной системы.
- Представь, все эти артерии вплоть до мельчайших капилляров разносят с кровью кислород и топливо к тканям, а вены отбирают углекислоту и продукты жизнедеятельности  24 часа в сутки, 365 дней в году. Если происходит порез или ссадина, тромбоциты запечатывают рану, а лейкоциты, безошибочно определив вторжение микробов, бросаются на их уничтожение, погибая в этой борьбе как двадцать восемь панфиловцев. Мы этого даже не замечаем, когда атака отбита, и болеем, если их сил не хватает.
- Геннадий Борисович, а как они узнают, что микробы это враги?
- А вот это еще предстоит выяснить.  Знаешь что, а заходите в четверг с Женькой ко мне в госпиталь после пяти, я покажу вам в микроскоп, как выглядят микробы.
Володя стал просто одержим медициной, видел себя только врачом - ученым и экспериментатором.
; Володя, почему ты так поздно? Когда ты собираешься делать уроки?
; Мама, я их уже сделал в школьной библиотеке. Мы сегодня с Женькой были у его отца в госпитале. Кстати, мам, а ты знала, что везде - на руках, на столах, на тарелках, даже только что вымытых, на самой чистой поверхности миллионы и миллионы микробов! Я их видел сегодня сам в микроскоп! Все решено: у меня приличный аттестат, я хорошо подготовлен. Не сомневаюсь, что сдам экзамены в медицинский на отлично! Вот и Женькин папа советует...
- Нет, Володенька, мы как раз говорили сегодня на эту тему с Адой. В Одесском медицинском не дают общежития, а у нас нет денег, и мы не сможем тебе помочь снимать жилье.  Да и стипендия в гражданском вузе маленькая: даже если снимать самый плохонький угол с кем-то напополам, ничего не останется. А у нас никого нет в Одессе, тебе не у кого будет остановиться. В общем, нам не потянуть учебу в медицинском. Ада говорит, что нужно поступать в мореходку. И стипендия там, как у военных, повышенная и общежитие бесплатное.
- Мама, ну какая еще мореходка?! Там же казарменное положение и военная дисциплина! Я не пойду в мореходку. Я вообще тогда не пойду учиться.
- Володя, разве не здорово быть моряком?
- Нет, не здорово. Я же сказал, что хочу быть врачом.
; Я понимаю, но если тебе категорически не нравится наш педагогический, то в Одессе остается только мореходка или водный институт. Общежитие предоставляют только там.
                ***
Всю неделю Володя пребывал в подавленном состоянии. Не было даже желания продолжать учиться. Он совсем было потерял всякий стимул. Однажды после школы забрел в городскую библиотеку:
- Простите, а у вас есть книги про порт?
- Про какой порт?
- Про морской... или речной. Вообще какие-нибудь книги про порт, портовые машины,  их устройство?
- Сейчас поищем... вот... не художественные книги, ведь так?
- Нет, не художественные.
-Есть про портовые краны. Будешь читать?
; Буду, спасибо. Я сяду в зале, но если Вы найдете что-то интересное, махните мне, пожалуйста.
Преодолевая апатию, Володя начал листать том. Страница за страницей, ему открывался удивительный мир сложных портовых машин, пронизанных километрами электрических кабелей, сходящихся к релейным каскадам, подобно нервным волокнам, сплетающимся в спинной мозг, опутанных гидравлическими шлангами, словно кровеносными сосудами. Лишь когда библиотекарша деликатно похлопала его по плечу, сообщая, что библиотека закрывается, Володя оторвался от чтения.
; Что ж, значит водный, - решил он, захлопывая книгу.

Глава 2

На первых лекциях в институте Володя изо всех сил напрягался, пытаясь понять преподавателей. Сидел и сам себе удивлялся, вроде способный к учению был всегда, а тут вдруг резко поглупел - так за предыдущие два года устал организм от учебы, что сознание непроницаемым для знаний стало, словно линия Маннергейма, и никакой силы воли не хватало, чтобы пробиться сквозь эту защиту.  Решил он не ходить больше на лекции. А какой смысл? Бывает, что объестся человек, например, апельсинами, и такая аллергия  у организма вырабатывается, что не принимает он их больше совсем, вот и с учебой, видимо, это случилось.

***

Шел как-то днем Володя по улице и, увидев надпись «Народный суд», решил зайти. А там как раз было открытое заседание – судились соседи по коммунальной квартире. Из-за чего был спор, непонятно, начало-то он пропустил. Когда зашел, судья - пухлая одесситка, рассматривала вещественное доказательство – кастрюлю с супом, в которую соседи всякого мусора набросали. А надо сказать, суд в Одессе, это не суд где-нибудь в Москве. Суд в Одессе - это театр комедии и трагедии сразу,  это действо уникальное, здесь люди не сдерживают своих эмоций, плачут от смеха и страданий, чаще конечно от смеха, но бывают здесь и драмы такой остроты, что Шекспиру  не выдумать.
Вот только «актеры» играли так, что Станиславский бы лопнул от  зависти.
Ходил теперь Володя в суд каждый день. Театры ему больше были не интересны, там лживо все казалось, поддельно как-то. На всякие дела он в суде насмотрелся: и разводы наблюдал и примирения. Однажды очень интересное дело слушал, которое даже вошло потом в учебники по юриспруденции. В конце сороковых в стране, как, впрочем, и последующие тридцать лет, был страшный дефицит практически всех товаров, особенно  тканей, и цены на отдельные виды на черном рынке порой в десять, а то и в двадцать раз превышали государственные. Некая одесская артель шила детских плюшевых мишек. Плюш брали по государственной цене на складе, лимит – на триста мишек в месяц. Мишек шили, сдавали в магазин, потом через своих людей скупали все игрушки в магазинах назад, снова плюшу у государства закупали, мишек снова в магазины сдавали, а материал по ценам черного рынка в двадцать раз дороже распродавали. И снова круг. Если какую игрушку и покупали мамаши для своего любимого чада, этот экземпляр и дошивали, материал все равно каждый раз оставался. Таким образом, они несколько лет работали и только деньги лопатой гребли. Погорели, как все великие разведчики - на случайности. Продавщица, молодая девчонка, нечаянно перьевой ручкой поставила  кляксу на лапе, испугалась, что у нее из зарплаты вычтут, и старательно сбагрила этого медведя покупателю при первой же возможности. Очень удивилась девочка, когда та же игрушка через некоторое время снова к ней вернулась. Рассказала она обо всем знакомому курсанту. А времена тогда были не простые, народу всюду вредители мерещились. Решил парень, будто шпионы шифровки в плюше передают. Он провел собственное расследование, пометил всех медведей аккуратненько, а когда они все меченые вернулись, кинулся в НКВД.
Володя неделю на слушания ходил, очень интересно было. Все-таки придумают же люди! Но наглядно показало дело - не бывает идеальных преступлений. Даже гений может погореть на случайности.
Но время шло, суд - это, конечно, очень интересно, но от сдачи сессии исправное посещение народного суда не освобождало. Сессию Володя сдал еле-еле, что называется «на брюхе прополз», точнее на шпаргалках. Второй семестр он уже учился, как положено. Полугодичного отдыха хватило, чтобы напитаться сил.
Пришло долгожданное лето, каникулы - время ехать домой.

***

Дома обстановка была очень напряженной: отец на фронте был несколько раз ранен и контужен, и сейчас у него медленно, но верно «ехала крыша»: он был раздражителен, часто выходил из себя, бывали случаи, когда кидался на мать без малейших на то оснований. Конечно, нужно было относиться с пониманием к этой ситуации, помнить о тяжелой контузии, нужно было осознать, это поведение – результат болезни, но категоричный Володя видел в этом только несправедливость и дурное обращение с матерью, а в причинах не хотел разбираться. Однажды, когда отец в очередной раз поднял на мать руку, он подошел, посмотрел ему в глаза и сказал:
- Я тебя предупреждал, чтобы ты так больше не делал?
Папаша Лазарь широко открыл рот, но слова не вылетели из его горла, их остановил кулак сына, врезавшийся в живот, и со стекленеющим взглядом он молча повалился на пол, судорожно хватая воздух.
- Володя, ты что!
- Сынок!
Тетка с матерью кричали нечто невразумительное, пытались успокоить и оттащить его, закрывая Лазаря своими телами, хотя Володя вовсе не собирался продолжать расправу, а сам в растерянности пытался поднять лежащего на полу отца.
После этого отец и вправду перестал кричать на мать, он больше вообще ни с кем не разговаривал, не общался, не садился за стол. Словно тень бродил по квартире, иногда, когда он сидел в углу, было слышно его тихое бормотание на святом языке. С утра до вечера он читал наизусть псалмы Давида, но ни Володя, ни кто другой не понимали этого бормотания. Эти слова звучали, словно из другого мира, другой, давно ушедшей эпохи, приплывали из того времени, когда он четырехлетним мальчишкой с огромными ясными глазами бегал между скамейками синагоги, теряя ермолку. Эти слова приплывали оттуда, где мужчины с библейскими лицами надевали непонятные коробочки на голову и накручивали такие забавные ремешки на руку, накрываясь большими белыми полотенцами. Но этот ребенок уже давно вырос и забыл слова святого языка. Теперь у него, как и у остальных, была другая религия. Теперь, как и миллионы других советских граждан, он должен был поклоняться святой троице – Марксу, Энгельсу, Ленину и славить великого апостола – Сталина.
Избегая домашнего дискомфорта, Володя много времени проводил со своими школьными приятелями, хотя порой с ними ему было скучновато.
В середине августа из Москвы приехала погостить старинная мамина подруга со своими дочерьми.
-Володя познакомься, это Оля, а это Маша.
Перед Володей стояли симпатичная серьезная девушка с черными волосами и округлыми, мягкими чертами лица и озорная кудрявая темноволосая девочка лет семи.
- Очень приятно.

***
С Ольгой они проводил дни напролет: гуляли по городу, ходили на пляж, плавали на многочисленные необитаемые и дикие острова днепровских плавней. Он рассказывал ей о своих приключениях в Средней Азии - как сражался со сворами собак, когда воровал яблоки, как ковал ножи, как играл на ташкентском базаре в орехи, принося домой в голодное суровое время каждый вечер мешок грецких орехов. Он умел рассказывать, а она слушала, смотря на него большими зелеными глазами, то смеясь, то удивляясь услышанному, но все чаще они оба, замолкая, смущенно смотрели друг другу в глаза, не зная, что сказать. Домой они приходили очень поздно. Это не могло не беспокоить их родителей, и мягко, но настойчиво их просили брать с собой на прогулки Олину сестренку. Конечно, наивно было думать, что Володя позволил бы себе «лишнего». Дело было даже не в воспитании, откровенно говоря, при полном бесстрашии и уверенности в себе, он был очень застенчив с девушками. Но родители все же волновались, и потому теперь всюду с ними была Маша, как некая, довольно странная, гарантия непорочности их отношений.
В августе вода в Днепре - как парное молоко. Да и деньки стояли ясные и теплые, большую часть времени компания проводила на пляже, а главное, Маша в воде все время плескалась, разговору не мешала.
- Сейчас в Москве такой антисемитизм, просто ужас. Мама боялась, что меня в институт не примут, но я все же поступила. Говорят, какая-то мизерная квота есть, так вот я, наверно, в нее и проскочила.
- Как в царской России, видимо, скоро черту оседлости введут.
Он пытался шутить, только почему-то Оленьке было не смешно - в Москве еврейский вопрос в конце сороковых стоял несколько острее, чем на Украине.
- Володя, ты зря улыбаешься, в Германии тоже начиналось постепенно, а потом людей газом травили и жгли в печах.
-  Знаю, но мы же не в Германии. Я не чувствую здесь особого антисемитизма, да и потом Сталин не антисемит. Я слышал, что до войны здесь в тюрьму сажали только за слово «жид». Даже анекдот такой ходил:
«Подходит один мужик к другому и спрашивает:
- Ты что здесь делаешь?
А тот отвечает:
- Да вот, трамвай подъеврееваю...»   Правда, после войны все несколько изменилось. Как-то я проходил мимо одного двора по дороге в школу, меня мальчишки «Зямой» стали дразнить и камни бросать. Я тогда завернул в газетку стальную трубу, и в очередной раз, проходя мимо этого двора,  ударил одного по плечу газеткой.
- И что дальше?
- А дальше он упал как подкошенный, я, видимо, ему ключицу сломал. Больше не дразнили.
- Не знаю я, чем это все кончится, по моему это все идет к… Смотри, вот поганка, только что была в воде, а уже где-то спряталась!
Посмотрел Володя на реку, а Машиной головки нигде не видно. У Володи екнуло сердце -  не похоже, чтобы баловалась девочка. Рванул к реке, ноги песок, словно миксером взбивают.  Врезался, как торпеда в легкую днепровскую волну. Увидел под водой девочку, подплыл  в два гребка, схватил ее и на берег, а она уж не шевелится. Представил Володя, как домой придет и скажет матери: «Утонула ваша дочурка» - словно тысячи струн где-то глубоко внутри оборвались. Оля стояла рядом  молча, лицо хуже, чем у утопленницы, в глазах ни слезинки, только безумная пустота.
Руки на грудь, раз, два, три, четыре - искусственное дыхание, и снова раз, два, три, четыре, выдох рот в рот… Да только зря все, не бьется сердце девочки. Сначала секунды в минуты превратились, потом в часы, теперь вечностью каждое мгновение потянулось, кажется, уж век сменился, и эпоха, только он один с этой девочкой на руках здесь. Понимал Володя, что нет возврата оттуда, где она сейчас, знал, что напрасно все, но продолжал: раз, два, три… И с губ его слетали мольбы к Всевышнему, только не замечал он, что на святом языке шептал, иначе очень бы удивился, потому что забыл давно эти слова. Молил Всевышнего, а сам продолжал: раз, два, три…и вдруг - чудо это было или усилия его оправдались? - только закашлялась девочка и заплакала. Как тысячетонный груз с плеч упал, позабыл разом Володя все свои клятвы Господу, улыбнулся устало - понятно, это его собственные усилия Машку с того света вытащили.

***
Последний день вместе - утром поезд в Москву. Молча просидели они весь день на берегу Днепра. А что говорить? Люди взрослые, никаких иллюзий. Договорились не писать друг другу - так лучше, что зря душу терзать?!
Глубокой ночью, когда все давно легли, она пришла к нему на веранду, где он спал. Были объятия, они жарко целовали друг друга. Володе хотелось прижать эту такую ставшую родной ему  девочку как можно ближе к себе, хотелось целовать каждую клеточку ее тела, хотелось… но, конечно, он не мог позволить себе большего. А утром Володя проводил ее до поезда, и внутри разлилась огромная, бездонная и бескрайняя пустота. С ним это было впервые, впервые в голове не было никаких мыслей, он ни о чем не думал. Просто шел, просто ел, просто ложился спать и вставал утром. Время существовало отдельно от него, он не ощущал его движения.

***

Нужно было наверстывать учебу за первый курс. Буханка хлеба да учебники – вот и  весь рацион на день. Скучно и нудно прошел учебный год, как путь бедуина в далекой Сахаре. Сессию он сдал досрочно - нужно было везти отца на обследование  в психиатрическую клинику в Днепропетровск.
Дома лежало письмо, которое он ждал весь год, и уже отчаялся получить, они ведь договорились не писать друг другу. Нарушить свое обещание первым он не мог, потому что не знал ее чувств, не знал, хотела ли получить его письмо. Он боялся быть навязчивым, но в душе продолжал ждать и надеяться.
В письме Оля была немногословна:
Здравствуй, Володя. Я помню, о чем мы с тобой договаривались, я помню, что обещали не писать друг другу. Много раз я садилась за стол и писала тебе, но так и не отправила ни одного письма. Прошел целый год, и вот сейчас я все-таки решилась. Пятого июля я приезжаю на две недели к бабушке с дедушкой в Кривой Рог, и больше всего на свете я хотела бы увидеть тебя. Если ты  хочешь нашей встречи и сможешь приехать – я буду ждать, если нет - я больше тебе не напишу.

Конечно, он обязательно будет там, чего бы это ему не стоило, но вот беда - обследование отцу назначено как раз на первое июля. Правда, лежать в клинике он должен будет не меньше месяца, а, значит, из Днепропетровска можно махнуть в Кривой Рог.

***

Отца положили  на обследование. Володя ночевал четыре дня в больнице на стульях,  чтобы днем водить отца на  консультации, да и не уехать было домой - билетов на поезд не достать. Сдав сессию раньше срока, он и так с трудом купил билеты. А пока был в Днепропетровске, закончился учебный год в большинстве институтов, кроме того, наступил сезон отпусков.
- Как же быть, как попасть в Кривой Рог? - сверлило в мозгу. К несчастью, кроме него, еще сотням таких же, кровь из носу, куда-то нужно было попасть: кому домой, кому на похороны, кому на свадьбу. И люди пытались любым способом влезть «зайцами» в поезд, хоть на крышу, хоть на подножку, да только и милиция не дремала: на перроне стояло оцепление,  милицейские патрули рядом с каждым вагоном. Володя посмотрел, прикинул и решил, что не выгорит здесь ничего «зайцам», не удастся прошмыгнуть в вагон. Он  рванул в аэропорт - а там не лучше. Пробежался по всем кассам – оказалось, на неделю вперед было все раскуплено, да и контроль здесь никак не меньше, чем на вокзале.
Володя вспомнил, что со вчерашнего дня ничего не ел. Забрел в буфет, купил там пирожок с чаем. Задумчиво жуя, уставился в одну точку – все пытался придумать, как попасть  к Оле.
- Эй, парень, парень, что с тобой? – затряс его за плечо какой-то мужичок – гляди, вон муха к тебе в стакан попала, сейчас проглотишь!
- Да? Что? Все со мной в порядке, задумался, видимо.
- А чего грустный такой?
- Да мне к девушке надо попасть в Кривой Рог. Из Москвы она приехала, через пять дней уезжает, а я не видел ее год, и очень мне ее увидеть нужно, а тут вон… – он махнул в сторону суматошной толпы.
- Да, дела…проблема…  ну, так и быть, слушай меня, я  лечу как раз в ту сторону, запчасти на машинотракторную станцию везу, заправиться сел, через час вылетаю. Но
здесь мне тебя не провести на борт, сам видишь – все оцеплено. Слышь, ты поди-ка сюда… - он подвел Володю к окну – Видишь поле, а за ним холм?
- Ну….
- Так вот, иди сейчас туда, я взлечу, а за холмом сяду, чтобы меня не видно было диспетчерам. Тут километров пять. Все, дуй давай! Через час взлет.
- Так Вы что, пилот?
- Дуй давай, тебе говорят!

Володя разогнался,  шаги все быстрее и быстрее. Дядька сказал, что через час у него взлет, а пройти с пяток километров нужно. Вот только как ни ускоряется Володя, а холм все не приближается... Вот он уже бегом бросился, дыхание перехватило, а цель ближе не становится – пошутил, что ли мужик, здесь не пять, а все десять километров будут! Расстояния в степи обманчивы. Кажется, что совсем рядом холмик, буквально два шага пройти, а на самом деле идешь, идешь, а он как был впереди в двух шагах, так там и маячит,  не приближается.
Наконец, добежал Володя до холма, спустился вниз по другую сторону, но не увидел никакого самолета и в помине.
- Ну, конечно, посмеялись надо мной, а я - дурак «купился», побежал. Вот идиот!
Сел в поле, чтобы продышаться, отдохнуть и назад брести. Вдруг где-то  вдалеке  послышался рокот, а за ним и сам «кукурузник»-одномоторник  стрекозой выплыл из-за холма и пошел на посадку.
- Ну, лезь назад!
У такого самолета две полости . Но сзади, где место для пассажира, огромный ящик стоял, и Володя никак там не мог поместиться.
- А куда садиться-то? Здесь ящик!
- Слушай парень, я же сказал, что везу запчасти на МТС, что ты мне мозги компостируешь! Ты летишь иль нет? Залазь на ящик и за стекло держись.
Самолет затарахтел, затрясся, и понесло его, не спеша вперед. Колеса оторвались от неровной поверхности, и по мере того, как поток воздуха сильнее набегал Володе  в лицо, ему страшно становилось: самолет не высоко летел, может метров двести - триста над землей, а все один черт, падать-то – больно. Он вцепился в защитный щиток так, что   руки побелели, ноги затекли, казалось, потоком воздуха того гляди сдует.
Изредка кинув взгляд вниз, он видел, как медленно, неспешно проплывали под ним поля. Часа три, а может и больше прошло, наконец, пошел самолет на снижение.
- Слышь, - повернулся к нему пилот, и заорал, что есть мочи – я тебя тут высажу, а то мне по балде дадут, если я с тобой на аэродром! Тут недалеко, дойдешь!
Поблагодарив летчика, Володя нетвердыми ногами ступил на землю, и почувствовал,   что ноги не слушаются, словно ватные, подламываются, не держат тело,  как будто тысячи иголок разом впились в кожу.  Кое-как разошелся - темнело уже, а идти прилично…

***

Встреча с Олей получилась жаркой - попал маятник любви в резонанс их чувств, накрыл горной лавиной. Дни пролетели, как один миг, и пришла пора снова расставаться.
- Володя, ты будешь писать?
- Конечно, я буду писать и ждать твоих писем. Мы обязательно будем вместе! Я хочу, чтобы ты была моей женой.
- Я тоже хочу, но пока об этом рано.
- Приезжай летом, в следующем году.
- Я люблю тебя!



***

Отца оставили в психиатрической клинике на лечении до двенадцатого сентября, потому в Одессу на учебу он прибыл вечерним поездом пятнадцатого, после того как съездил за папой в Днепропетровск. Уже изголодавшись по учебе, в приподнятом настроении брел с вокзала в свое общежитие пешком, наслаждаясь мягкой прохладой вечерней Одессы.
В  Доме культуры имени  Горького, как всегда по субботам, были танцы.
- Ну, ты, бля, крыса, тебя, кажется, предупреждали, чтобы мы тебя здесь больше не видели, - трое молодых парней в форме одесской мореходки окружили студента-водника.
Какие танцы в Одессе без драки? Но  трое забияк  даже не предполагали, что этот вечер войдет в анналы истории, и будет вспоминаться многими поколениями студентов.
- Ну, давайте, выйдем, – не очень уверенно предложил узкоплечий парень морякам, первым направившись к выходу.
- Давай, давай иди, придурок – самый здоровый из моряков отвесил пренебрежительный подзатыльник идущему впереди, впрочем, этот выпад остался без ответа.
Выйдя из дверей Дома культуры, парень резко рванул с крыльца, один из преследователей сорвался с места, готовый догнать паршивца, но со стоном повалился на землю, тут же получив оглушительный удар бутылкой по голове. По его лицу хлынула кровь вперемешку с дешевым молдавским вином. Со всех сторон на воинственную троицу посыпались тумаки. Вскоре, когда стих ураган ударов, узкоплечий парень, присев на корточки, приподнял за волосы окровавленную голову того самого, что отвесил ему в клубе подзатыльник:
- Это чтобы я тебя здесь больше не видел!

Решив сделать крюк, Володя спустился вниз к набережной, чтобы полюбоваться огнями города, отраженными зеркальной поверхностью Черного моря.

Хромая на левую ногу, и рассматривая дорогу перед собой тем глазом, что распух меньше другого и еще еле-еле открывался, морячок вбежал в здание общежития мореходки и, облокотившись на плечо дежурного, отчаянно ударил по кнопке сирены. Страшный рев «боевой тревоги» в один миг оглушил обитателей общежития. Те, кто уже улегся спать, вскакивали с постелей, судорожно натягивая штаны. Со всех этажей на лестницы выбегали толпы поправляющих на бегу одежду молодых парней и табунами устремлялись вниз.
- Водники! – завопил побитый, и вся орда, вывалившись на улицу, разбилась по ротам и отделениям.
Прохожие провожали удивленными взглядами  бегущую в сторону общежития водного института, как называли в народе ОИИМФ, толпу моряков.
Ворвавшись в общежитие, они принялись крушить все, что попадало под руки, включая мебель и физиономии случайно оказавшихся в вестибюле студентов.
Последние кинулись по этажам общежития, колотя в двери комнат ножками от стульев и чайниками. В отличие от мореходки, в стенах которой царили военные порядки, в гражданском институте не было предусмотрено сигнала боевой тревоги, поэтому оповещение чуть затянулось, давая морякам фору. Наконец, на всех этажах захлопали двери, некоторые студенты выбегали в одних трусах и вихрем сбегали по лестнице, попадая под шквал ударов противника. Все коридоры охватило студенческое сражение, но основная битва переместилась в столовую. Табуретки и ножки от столов мелькали в руках распаленных пацанов, как реквизит цирковых жонглеров.  Преподавательский состав уже был поднят на ноги, а весь город заполнил звук милицейских свистков.

Подойдя к общежитию, Володя с изумлением увидел толпу дерущихся. Собственно, потасовки между курсантами мореходки и студентами его Alma mater были весьма регулярным событием, но такая многочисленная битва случилась впервые. Настоящее же удивление его ждало внутри: десятки парней со страшным криком и ругательствами молотивших друг друга,  чем попало, не меньшее число поверженных, лежащих вокруг, пятна крови из разбитых носов и ртов, забрызгавшие  пол и стены. Пробираясь вглубь здания по коридору и закрываясь чемоданом от случайных ударов, он вдруг услышал громкий возглас своего соседа по комнате:
- Володька, давай сюда!
Он едва поднял глаза на приятеля, как сзади совсем близко раздался вопль, похожий на крик дикого бабуина, и воздух взорвал свист запущенного с большой скоростью предмета. Боковым зрением Володя успел увидеть стремительно летящий прямо ему в голову массивный табурет, но в последний момент чья-то рука резко остановила его на лету. Огромный парень в форме мореходного училища одной рукой мертвой хваткой держал за плечи нападающего, одновременно другой  подталкивая Володю:   
- Чего стоишь, иди, давай, быстрее!
Володя с благодарностью посмотрел на атлета, рост которого, по всей видимости, уходил за два метра. Лицо его показалось смутно знакомым, но где и при каких обстоятельствах они могли встречаться - в голову не пришло. В этот момент в здание ворвалась милицейская группа, растаскивая распаленных драчунов по разным углам, а особо агрессивных связывала попарно толстым тросом и распихивала по милицейским фургонам.


                ***

После четвертого курса летом студентов-водников отправили на  военные сборы для присвоения офицерского звания.
Володя проходил их по специальности военного водолаза. Это было славное время, которое он часто потом вспоминал. Во время учебы студенты жили голодно, на мизерную стипендию, основной едой были хлеб и картошка. На базе же водолазов кормили, как в Кремле: мясо, овощи, шоколад, на ужин давали красное вино. Тренировки проходили на море, а погода в тот год стояла отменная. Володе казалось - еще немного, и его «будка» не поместится в водолазном шлеме. Мичман, который их курировал, студентов жалел и не особенно напрягал с нагрузками:
- Товарищи студенты, сегодня тренировки в барокамере. Сильно мы вас давить не будем - 6 атмосфер. И еще очень рекомендую не пердеть, сидеть вам там восемь часов.

На пятом курсе Володе разрешили делать диплом-проект. Он спроектировал установку для загрузки судов сыпучими грузами. На защите поводов для тревоги не было, он получил «отлично».
Оставалось самая малость – распределение. Все стремились остаться в Одессе, либо же, на худой конец, попасть в Николаев - тоже не далеко. За теплое место под солнцем сражались «подкупом и угрозой, шантажом и обманом», поднимались на ноги родственники и знакомые, привлекались все возможные зацепки, и, тем не менее, на распределение выпускники шли взволнованные - никто не хотел покидать солнечного побережья Черного моря. Володя знал, что связей у него нет, а потому просто написал в заявлении: «Прошу направить в порт города Корсакова». Южная оконечность Сахалина! Самая удаленная точка на просторах огромного Советского Союза. Он рассуждал, что в Одессе пробиться будет в десятки раз сложнее, играют роль связи, знакомства, и прочее… что угодно, только не деловые качества или не они в первую очередь. А там, на краю земли, где он будет чуть ли не единственным дипломированным специалистом, быть может, он добьется большего.

Вызывали по одному. В зал, где сидела комиссия, заходили на «ватных» ногах.
- Володька, ты как всегда - само спокойствие! Тебя что, не волнует твоя судьба?
- Волнует, просто я думаю, у меня нет конкурентов.

Настал его черед.
Совершенно спокойно, без нервозности и волнения зашел в зал.
- Владимир Либерман?
- Да.
- Вы написали заявление в город Корсаков, но у нас к Вам будет иное предложение.
Надо сказать, эта фраза его очень удивила, в это время в разговор вмешался пожилой мужчина, сидевший в углу.
- Мы видели Ваш дипломный проект, нам специалистов, вроде Вас, здорово не хватает, предлагаем Вам работать в Министерстве обороны.
- Хорошо.
Будто от их предложения я могу отказаться! – улыбнулся он про себя и взял направление.
Перед отъездом, прощаясь с общежитием, которое было ему домом долгих  голодных пять лет, зашел в столовую и с усмешкой окинул взглядом прикрученные к полу после той памятной драки ножки скамеек.

***

Приехал Володя в Хабаровск, а дальше что? Адрес был указан странный: Хабаровск-6. А где он, этот шестой Хабаровск? Решил спросить на почте:
- Здравствуйте, вы не поможете мне найти этот адрес?
Дородная тетя посмотрела в листок и изобразила улыбку всеми своими железными зубами.
- Подождите минутку молодой человек, одну минутку, уж будьте любезны.
Володя удивился, надо же какой обходительный народ на Дальнем Востоке! Впрочем, его удивление рассеялось и все встало на свои места, когда, спустя несколько минут, рядом с почтой заскрипел тормозами милицейский газик.
- Пройдемте с нами, товарищ, - сказал с порога человек в форме и тоже как-то  неестественно улыбнулся.
Привезли его в отдел.
- Откуда у Вас этот адресочек, гражданин? - уже без всякой улыбки произнес оперативник.
На этот раз улыбнулся Володя и так же официально, будто передразнивая, произнес:
- Да вот, товарищ милиционер, направление на работу получил от Министерства обороны Союза Советских Социалистических республик.
Специально полностью и четко, делая ударение на каждом слове, он чеканил название грозного ведомства, протягивая бумагу с серпом и молотом, заверенную гербовой печатью.
Лейтенант прочитал направление и сделал телефонный звонок.
- Пожалуйста, можете подождать у меня, сейчас за Вами приедут.
Через двадцать минут в кабинет зашли двое из госбезопасности, снова тщательно проверили документы, посадили в машину и повезли.
Машина быстро выскочила из города на шоссе, и, пройдя по трассе километров пятнадцать, свернула на малоприметном перекрестке в лес. Дальше дорога проходила все время по тайге. Километров через пять показался контрольно-пропускной пункт. Там попросили всех выйти, посмотрели документы, отдали честь. Когда трогались, за окном слышался отчаянный лай сторожевых псов. Через пару километров снова проверка, точно такая же.
- Да, серьезная охрана, - с улыбкой произнес Владимир.
- Особо секретное военное производство, - ответил сидевший рядом чекист.
Подумать только - завод с городком обслуживающего персонала в диаметре километров пятнадцать, и кольцо безопасности, опоясывающее секретный объект, не меньшей ширины! А затеряно это все в дремучей тайге. Вот, например, Израиль - весь поперек всего-то шестьдесят километров. Как там такой объект разместишь?
 А Люксембург? Можно было б сразу всю страну колючей проволокой обносить. А здесь две тысячи квадратных километров затерялись где-то на бескрайних просторах, и - пойди, отыщи.



***

Все сотрудники военного завода невыездные, без особого разрешения покидать территорию никому было нельзя. Тут, конечно, и неплохая библиотека, и кинозал, да и отменная столовая, но все же лагерь - он и есть лагерь, хоть и комфортабельный. От этой мысли только  одно спасение Володе – работа. Главный технолог уже скрываться от него стал - каждый день молодой инженер ходит, задания просит.
- Вот неймется человеку, сидел бы как все, так ведь нет, выдашь ему задание на две недели - на следующий день приходит, мол, все сделано, извольте еще – сетовал Володин начальник.
Люди в неволе озлобляются. Даже когда вроде бы и бытовые условия хорошие, отсутствие свободы давит, как пресс, незаметно людей превращает в зверье. Одно развлечение в заводском общежитии знали – водку. Соберутся вечером - и понеслась: коллектив мужской, кто отказывался со всеми пить, того гнули, пока выделываться не прекратит. В тот вечер, как обычно, сидели, выпивали, вдруг кто-то вспомнил:
- А где новенький?
- Да черт его знает!
- Так позовите, как же так, не порядок! Что же мы, не люди что ли? О молодежи заботься нужно, помогать в коллективе адаптироваться, уга-га!
- Владимир, что же ты здесь, пойдем с нами, выпьем, посидим.
- Да нет спасибо, я прогуляться по территории собрался, осмотреться. Я вообще не пью.
- Да брось, пойдем, успеешь еще осмотреться, никуда все равно отсюда не денешься!
- Правда, спасибо, но я не хочу.
- Ты что же нас не уважаешь? – вскипятился здоровый, как буйвол, человек с мохнатыми  руками и огромными пудовыми кулаками.
- Я вас ни капли не уважаю, ни на грамм! За что мне вас уважать?
Яростью глаза налились у амбала, аж перекосило его от такой наглости. Но Володя пять лет прожил в мужском общежитии, знал - гнуться нельзя: один раз согнешься, потом уже поздно будет, нельзя слабость показывать, с первой минуты надо насмерть стоять.
А тот размахнулся, отвел назад  плечо, чтобы через сотую долю секунды со страшным ускорением выстрелить вперед, толкая кулак прямо в лицо, знал - одним ударом уложит. Володя тоже понимал, что силы неравные, но еще он знал – побеждает тот, кто сильнее духом. Ухватил за ножку  табурет, тяжелый такой, из соснового массива и, не дожидаясь, изо всех сил врубил с размаха противнику в грудь. Прошел табурет сквозь кулак, сквозь блок второй руки, и углом ударил в грудную клетку. Молча упал тот на пол и  лежал на спине с широко открытым ртом.  Даже какая-то неестественная картина получилась, прямо как в немом кино. А Володя поставил табуретку на пол и ушел тихо, ничего не сказав.
С тех пор никто больше его не трогал, никто не приставал, после работы чаще всего засиживался Володя вечерами в библиотеке. Однажды попался ему в руки научный журнал, а в нем статья: «Диэлектрик в электромагнитном поле». Очень интересная статья: оказывается диэлектрик, попадая в электромагнитное поле, старается двигаться по силовым линиям. И тут осенило Володю, как током ударило.
Завод выпускал корабельное оружие, в том числе шахты подачи снарядов. Шахта – рамная конструкция с раскосами, по ней снаряд из трюма к орудию подается. Красить их - целая проблема, кистью выкрасить – адский труд, конструкция высокая, и очень много элементов, а из пульверизатора еще хуже, только десять процентов краски на раме оседает, остальное летит на пол, на стены, на головы и в легкие маляров, опять же, перерасход краски огромный. Вот если бы подать на раму электромагнитное поле, так частички краски куда нужно полетели бы! Написал Володя подробную докладную записку директору.

***

- Владимир Лазаревич, берите на себя разработку системы и технологии окраски. Вот Вам пропуск для свободного выхода и спецразрешение от Минобороны, сами выбирайте, какие предприятия и НИИ хотите посетить. Думайте, что Вам нужно, любые материалы в этой области достанем.
Володя глянул в бумагу - серьезный документ, в духе: «...предъявителю сего мандата оказывать всяческую поддержку и помощь», да не просто, а за подписью замминистра.
Стал он ездить по предприятиям и  научным институтам, но с работой не торопился, знал -  как только дело сделает, сразу снова его в «лагерь» за колючую проволоку вернут, а ему, ой, как не хотелось обратно. Как-то раз в Хабаровске зашел в ресторан пообедать. За столиком соседствовал серьезный мужчина с депутатским значком на лацкане пиджака, разговорились:
- Владимир Михайлович.
- Владимир Лазаревич. Очень приятно.
 Собеседник рассказал о себе. Выяснилось, что он главный инженер хабаровского порта.
Володя, в свою очередь, поведал, что учился в ОИИМФ по специальности инженер-механик по оборудованию портов. Оказалось, что они оба окончили один институт. Так за приятными воспоминаниями скоротали вечер. Расставались со взаимной симпатией.
- Слушай, а может к нам? Нагрузка на порты с каждым годом все больше, грузы-то со стройматериалом на БАМ все через нас идут. Нам сейчас так толковых специалистов не хватает!
- Да ну что Вы, кто меня отпустит из Минобороны!
- Если согласен, то пусть тебя это не волнует.
- Я-то, конечно, согласен, вот мне резон за колючей проволокой всю жизнь сидеть!
- Погоди, я запишу полностью твои данные.
 На том и расстались. Володя вернулся на завод и продолжил работу над проектом. Надо сказать, он не питал никаких иллюзий. Через пару месяцев его вызвал директор:
- Ну что, Владимир, решили от нас сбежать?
- Михаил Петрович, с чего вы взяли?
- Ну, как же, вот пришла бумага по вашему ходатайству, Вас переводят. Разве мы мало для Вас сделали? Смотрите, за десять месяцев Вас повысили до ведущего технолога. Ну что Вам еще не хватает?
- Вы знаете, Михаил Петрович, я никаких ходатайств не писал, но, честно говоря, рад переводу. Поймите меня правильно, Вы прекрасно ко мне отнеслись, но дело в том, что здесь я, как в тюрьме. Мне свободы не хватает! А разработка окрасочной камеры практически завершена, теперь это дело техники, я больше в процессе не нужен.
- Ладно, Володя, жаль мне с тобой расставаться, отличный ты специалист, но тебя в целом понимаю, чувствую, у тебя большое будущее. Удачи тебе! Глядишь, еще свидимся...


Глава 3

Полным ходом началось строительство Байкало-Амурской магистрали: прорубили миллионы кубов горной породы, вывезли миллионы кубов земли, угробили сотни тысяч заключенных. Великая стройка, как черная дыра, поглощала бессчетное количество материалов. Порты Амура – восточные ворота БАМа, не успевали обслуживать транспорт, потому требовалось срочное расширение терминалов - строились по всему Амуру новые причалы, разгрузочные станции. Но Амурское пароходство не справлялось  с задачей партии.
- Здравствуйте, товарищи. Теперь так будет - каждую неделю все начальники портов будут лично мне отчитываться по количеству изготовленных крепежных стяжек. Это узкое место в строительстве новых причалов, поэтому снимайте людей, откуда хотите, организуйте третью, если необходимо, четвертую смену, но план выполняйте!

Суров начальник Амурского пароходства Захватов Зиновий Георгиевич. Но его можно понять, ему постоянно из министерства «хвост накручивали», министр водного транспорта лично звонил и грозил партийным взысканием. Хорошо еще, что далеко от Москвы, а то каждый день бы «на ковер» вызывали.

Присылали  тысячи рулонов катаного прута, его надо было нарубить, выровнять, резьбу нарезать. А нужно бессчетное количество таких стяжек. Сотни здоровых мужиков лерки крутили. Все резервы, казалось, уже задействованы, но поскольку  точить на станках эти стяжки было нельзя, приходилось резать вручную.

Порты не справлялись, каждую неделю начальники прибывали на совещание отчитываться о выполнении плана, но он не  выполнялся,  поэтому сидели молча, втянув головы в плечи в ожидании очередного выговора. Громил их начальник пароходства, но и сам  понимал - не хватает людей,  неоткуда дополнительно снять, что тут поделаешь?!

***

Механик хабаровского порта Владимир Либерман после утренней планерки постучал в кабинет главного инженера:
- Разрешите? Владимир Михайлович, я с просьбой: выделите мне один станок сверлильный и еще кое-чего тут по списку, я попробую решить проблему нарезки стяжек.

- Все тебе выделим, дорогой ты мой, был бы результат!

Володя рассудил, если гора не идет к Магомеду, то Магомед должен идти к горе. Раз деталь неровная, значит вращаться должна лерка -  из сверлильного станка сконструировал станок для нарезки резьбы. Не станок, а чудо вышло, вжик и готово!

***

-  ...так, что нам скажет начальник комсомольского порта?
- Мы, Зиновий Георгиевич, стараемся, как можем, 2500 сдали на этой неделе.
- А план у вас 4000! Работайте, делайте что-нибудь, на то Вы и руководитель. А если не справляетесь, так мы Вас освободим от ваших обязанностей. Так, дальше - Благовещенск.
- У нас 3200.
- Плохо, очень плохо работаете. Мы Вас на такую должность назначили, так не надо обманывать наше доверие. Что у нас в Хабаровске?
- Зиновий Георгиевич, план выполнили, 5000 сдали.
- Вот молодец, Александр Михалыч, из отстающих в лидеры вырываетесь! План вам 6000  на неделю.



***

За окном уже занялся рассвет, а она так и не смогла уснуть. Встав с постели, она накинула халат, вышла на террасу второго этажа и, щелкнув зажигалкой, закурила.
- Дженни, ты уже проснулась? – раздался сзади голос отца.
- Еще не уснула скорее.
- Волнуешься?
- Волнуюсь? Нет, скорее сомневаюсь в правильности решения.
Подойдя, отец обнял ее за плечи:
- Ты не хочешь выходить за Джозефа?
- Не знаю...
- Он не плохой парень, очень деловой…
- Да, он хороший человек, и, судя по всему, любит меня, да, он деловой и о таком муже мечтают многие женщины, это все так, но дело не в нем, скорее во мне… – задумчиво протянула, обернувшись к отцу, Дженни.
- Отчасти я тебя понимаю, но свадьба-то уже сегодня. Почему ты не сказала этого раньше? Хочешь отменить церемонию? – с укором в голосе спросил Бенджамин.
- Почему все на меня давят? – вспылила Дженнифер – Ты, Джо, я не знаю… Наверно, не надо ничего отменять, а то ведь перед приглашенными неудобно, – неуверенно добавила она.
- В конце концов, это твоя жизнь, поступай так, как тебе подсказывает сердце, только постарайся до трех часов все решить, – нахмурился отец, выходя и закрывая за собой дверь, в энергичном стуке которой явственно слышалось его недовольство дочерью.
- «Как подсказывает сердце»... А как оно подсказывает? Молчит предательски, предоставляя всю сложность выбора разуму. После прогулки по саду она заглянула в ежедневник: в одиннадцать приедет парикмахер, в двенадцать должны привезти платье.
Налив себе полный стакан виски, Дженни опрокинула его залпом, по телу разлилось тепло, а в голове появился легкий шум. «Ну вот, уже немного легче», - рассмеялась она,
глядя на себя в зеркало и, схватив бутылку, сделала еще несколько больших глотков, задержав дыхание.


***

Начальник хабаровского порта зашел в ангар, посмотрел – на душе потеплело, благостная улыбка заиграла на губах: раньше здесь крутили лерки десятки слесарей, а теперь в цехе  пусто, всех отправили в отгулы. Люди устали - без выходных сверхурочно много месяцев работали. Володя сидел в углу, чай с печеньем пил, да приятным мыслям предавался:  невеста из Москвы приехать скоро должна, как закончит институт свой, так и приедет. Обещал Александр Михайлович с жильем нормальным что-нибудь придумать, распорядился квартиру выделить в новом ведомственном доме, так на профкоме и заявил: «Такому работнику - не грех!». Раньше каждую неделю начальник порта на совещание, как на казнь шел, теперь - сплошные похвалы получает, в пример ставят.

- Володя, чай, смотрю, пьешь?
- Да, на две недели вперед нарезал, вон лежат.
- Молодец, что бы я делал без тебя?!
- Александр Михалыч, Вы бы в пароходстве не распространялись про это дело, а то ведь везде людей отрывают, человеко-часов затрачивается много. Узнают, заставят Вас для всего пароходства резать болты, оно Вам надо?
- Да ну, что я враг себе? Конечно, ни-ни. Кстати, невеста твоя, когда приезжать собирается?
- В июне диплом, к августу приедет.
- В общем, будет тебе квартира к этому времени, негоже молодой семье в общежитии ютиться!

***
- Что Хабаровск?
- Как обычно, план выполняем - 8000.
- Может, вы поделитесь с коллегами секретом успеха?
- Главное - людей заинтересовать, условия там…, обеды горячие наладили, просветительскую работу, опять же, ведем, о важности дела рассказываем…
Жарко от злости стало начальнику пароходства, гнев в голову ударил, но он сдержался  и тихо так, вкрадчиво произнес:
- Вот сейчас мы все и поедем к вам в порт, посмотрим, как дело у вас налажено.

***
Тулуп из овчины, шапка меховая, в ботинки двое носков шерстяных, а все равно, пока до работы добегал - ноги немели. От ветра из глаз слезы текли и тут же застывая, склеивали ресницы. Полностью уже было не открыть глаз, приходилось смотреть в щелку.  Придя в цех, Володя скорее наливал горячей воды в таз и отогревал свои конечности - никак не мог привыкнуть к здешним морозам. Хорошо еще, что никого нет, выделили ему одному небольшой цех. Вот и сейчас он, сидя на перевернутом ящике, ноги опустил в тазик с водой и наслаждался теплой негой. Вдруг в цех ввалилась целая толпа, сразу видно - начальственные особы, все в пыжиковых шапках, даже неудобно как-то. Володя засмущался, неловко натянул ботинки на мокрые ноги.

Первым в цех зашел Захватов, окинул тяжелым взглядом пустое пространство: никого нет, лерки никто не крутит, только в углу несметная гора стяжных болтов, и паренек какой-то странный в другом углу парит ноги в тазу.
- Ну, и где трудящиеся?
- Ну, как бы это сказать, - замялся Александр Михайлович - вон!
Он указал на стоящего в углу молодого человека.
- И все?
- Да, все.
- А ну, пусть покажет, как это он один столько нарезать успевает.
Володя подошел к станку, взял в руки заготовку, включил,  раз - и готово! Потом взял вторую заготовку, снова повернул - и все!  Третью, четвертую… Начальник пароходства посмотрел на него, молча развернулся и вышел, а за ним и вся свита.
Через два дня в порт пришло распоряжение: Либермана командировать в пароходство.
Володя расстроился, здесь ему уже и квартиру обещали, а там, в управлении - кто знает, когда жилье дадут?
- Александр Михалыч, так, а может я здесь, у Вас? Что мне пароходство, мне  и здесь не плохо.
- Ну, смотри, Володя, мы же не в армии, ты можешь и не ходить туда, официально ты здесь работаешь, без твоего заявления тебя перевести не могут. Конечно, мне хотелось бы, чтоб ты у меня здесь в порту остался.
На том и решили – и без Либермана у начальника пароходства много дел, да и кто такой этот Либерман, чтобы о нем помнить?  Неделя, другая прошла, казалось, в управлении про него забыли.

***

У Захватова очередное совещание, начальники портов отчитывались по итогам года.
1954 год был непростым, сооружали новые причалы, углубляли русло Амура, строили новые склады - большую работу проделали, но не меньше осталось и на следующий год: надо было расширять железнодорожную сеть в портах, оснащать причалы кранами, строить терминалы.  Скоро Новый год, настроение уже у всех праздничное, меньше десяти дней оставалось.
- Иван Яковлевич, вам уже пришли краны из министерства?
- Да, позавчера только эшелоны разгрузили. Два «Ганца» и «Деррик Хойст». За «Деррик Хойст» Вам особое спасибо, что помогли. Эх, с этим американским чудом мы десять раз план сделаем!
- Ну, старайтесь, будем надеяться, что нас не посрамите. Сергей Владимирович, а как у Вас дела в Благовещенске?
- Причалы сдали в срок, но терминалы оборудовать пока не получается, вы же знаете, у Главснаба не допросишься, чтоб в сетку включили, говорят, кончились лимиты на оборудование. Мы-то что могли, сделали.
- Раз не дают, значит, плохо просите, настойчивее надо быть. В следующем году постарайтесь. Ну что товарищи, встретимся в новом году, всех с наступающим, и не расслабляйтесь эти дни! Все свободны.
Когда уже расходились, Зиновий Георгиевич окликнул начальника хабаровского порта:
- Да, Александр Михайлович, к Вам у меня еще один вопрос, где, собственно, Либерман?
Тот не ожидал такого вопроса, думая, что уже давно забыли в пароходстве про молодого механика.
- Так, Зиновий Георгиевич, у меня в порту.
- А почему? Я же просил оформить перевод в пароходство на должность старшего инженера?
- Зиновий Георгиевич, да он, вроде, не хочет.
- Что? Не хочет?!  Чтоб до Нового года был перевод! А если перевода не будет, мы Вас куда-нибудь переведем на должность старшего кочегара. Шучу. Уж постарайтесь его уговорить.

***

Этим вечером она вернулась домой в приподнятом настроении и, пританцовывая с большим коричневым портфелем, тисненым красной кожей, словно первоклашка, получившая свою первую пятерку, загадочно улыбаясь, сообщила мужу радостную новость:
- Джо, угадай, кем меня сегодня назначили?
- Неужели сразу начальником финансово-аналитической группы?
- Мелко, мелко берешь! Совет директоров утвердил меня вице-президентом компании!
- Поздравляю, – фыркнул Джозеф, ехидно добавив – не мудрено получить в двадцать пять должность вице-президента, если твой отец президент и основной держатель акций.
Дженни, нахмурясь, исподлобья посмотрела на мужа:
- Да иди ты! Кроме папы за меня проголосовали и другие акционеры.
- Дорогая, ты так прекрасна в своей наивности!
Размахнувшись и слегка хлопнув мужа портфелем по спине, Дженни с досадой протянула:
- Все равно мог бы порадоваться за меня, вместо того, чтобы портить настроение в такой день!

***

Очень капризен Амур. В июне он пересыхает так, что суда иногда лежат по всему руслу на «брюхе», а в августе, когда талая вода с гор доходит до Хабаровска, часто выходит из берегов, затопляя прибрежные поселки и города.
В августе Володя собирался поехать в Херсон к родителям, и тихо, без лишнего шума, там дома расписаться с Олечкой. Уже и заявление было подано, но никак не получалось уехать -  чрезвычайное положение на Амуре, сильный паводок. Все пароходство на «ушах стояло», отпуск никому не давали, а кто в отпуске - тех срочно отзывали назад. Особенно бедственное положение было на участке Хабаровского порта в районе Покровки -  существовала реальная угроза затопления портовых терминалов и складов, а вместе с ними и всего поселка. Сутками напролет насыпали земляной вал, укрепляли берег, на самый крайний случай службы гражданской обороны должны были провести эвакуацию жителей. Руководители высокого ранга - начальник порта, зам начальника пароходства, председатель исполкома Покровки лично несли круглосуточную вахту. Но, кажется, обошлось, спадала вода, медленно, но спадала. Всем службам был дан отбой - все устали, измотаны. Руководителям больше не было необходимости нести вахту, но штаб пока все-таки решили не сворачивать - пусть теперь дежурят инженеры пароходства.
Пятнадцатого августа была смена Либермана - он старший. День с утра выдался спокойный, потихоньку падала вода, и, слава Богу — думал Володя, - глядишь, еще до сентября есть шанс попасть в Херсон.
- Ну что, ребята, два часа, ночь на дворе, еще немного посидим да можно ложиться, вроде, все спокойно. Оставим на всякий пожарный случай одного дежурного, каждые три часа меняться будем.
Не успел Володя договорить, как в комнату влетел начальник участка и срывающимся голосом закричал:
- Вода! Вода прибывает очень быстро! За двадцать минут почти десять сантиметров! До верхней точки насыпи меньше метра!
- Срочно звоните в пароходство, всех поднимать, всех оповестить! – распорядился Володя.
Но время шло, а оттуда никакого ответа. Запас времени - до того момента, как вода хлынет через край насыпи - меньше часа. Бульдозеры срочно нужны, но нигде не найти ни начальника порта, ни трактористов. Всем был дан отбой - воскресенье, ночь, а нужно срочно эвакуацию проводить, нужно предпринять целый комплекс мероприятий в порту, иначе последствия затопления будут страшные. Но как проводить такие масштабные действия, когда никого нет - все расслабились после десяти дней напряжения,  никто и предположить не мог, что вода снова будет прибывать с такой скоростью.
Можно, конечно, было сказать: « Моя хата с краю»,  потом все валить на руководство, поскольку не в его компетенции серьезные решения принимать. Но Володе такое и в голову не пришло, не в его натуре было зарывать голову в песок. Знал, что сейчас он крайний, и ему надо найти решение.
Стояли на путях три состава, груженые канадской мукой высшего сорта, приготовленные к отправке.  Из этой муки хлеб отменного качества  строителям БАМа должны были выпекать. Не все, конечно, строители ели такой хлебушек, в основном, охрана лагерей и руководители великой стройки, да еще комсомольские и партийные лидеры.
- Самый опасный участок в районе набережных! Там насыпь самая низкая, и скоро прорвет! Вагоны с мукой немедленно вскрывать и мешки по насыпи укладывать. И живее! – скомандовал Либерман.
- Что, да как Вы смеете, канадская мука! Кто Вы такой! Я не допущу, у Вас нет таких полномочий! Тут же пломбы, их нельзя вскрывать! – вопил начальник железнодорожной смены.
- Все меня поняли?! Включить сирену экстренного оповещения, все мужчины в поселке, которые могут стоять на ногах, мне нужны здесь! Пломбы срывать, мешки на спину - и на насыпь! Я здесь сейчас главный, мои приказы исполнять, мать вашу!
Организовали живую цепь: кидали мешки с мукой с рук на руки и ими поверх земляной насыпи строили  дамбу — укладывали как кирпичи,  часть потрошили, и пространство между мешками мукой засыпали. Мука вроде цемента, как только вода попадает на поверхность, сразу образуется липкая и непроницаемая корка. А темень, хоть глаз коли - электричество вырубили, потому что, если бы удержать воду не удалось – залило бы  подстанцию, такой фонтан искр был бы! А вода поднялась уже выше уровня насыпи, теперь ее сдерживала только мучная дамба.  Все уже выбились из сил, а подъем Амура быстрее, чем успевают наращивать дамбу. Каждый понимал - нельзя халтурить, и перекур не устроишь - в одном месте прорвет, рухнет вся дамба, и тогда смоет всех к чертовой матери и вместе с каменными глыбами перемелет, как эту самую канадскую муку мелкого помола. Руки уже мешки не держали, и, кажется, что это бег вверх, по эскалатору, который идет вниз. За два часа двадцать суточных норм сделали бригады грузчиков! Но не зря — вода остановилась, потом медленно на спад пошла, уже окончательно.  За три часа почти километр защитного сооружения построили высотой больше полутора метров. Как великая китайская стена протянулось величественная мучная дамба! Верхние ряды укладывали, когда нижние уже воду сдерживали.
Утром явилось все начальство. Начальник Амурского пароходства окинул взглядом мучное сооружение:
- Кто приказал? - задал он вопрос, указывая на насыпь.
- Я, Зиновий Георгиевич, – шагнул вперед Либерман.
- Завтра в девять совещание, всем явиться, а тебе, Либерман, в первую очередь! – не глядя на него, буркнул Захватов.

***
Оторвавшись от чтения отчета из Гвинейского филиала, она набрала номер президента компании:
- Пап, я хочу зайти. Ты свободен?
- Поднимайся.
Этим утром, они уже виделись на совещании, но отец старался не проявлять чувств на людях, зато сейчас он тепло обнял дочь, чмокнув ее в лоб.
- Папа, я хотела поговорить о Гвинее. Сейчас Гвинейские месторождения угля обеспечивают более сорока процентов дохода компании и более пятидесяти пяти процентов прибылей. Добывать там значительно прибыльнее даже с учетом расходов на транспортировку сырья в Америку.
- Да, да, Дженн, я тоже умею читать отчеты и делать простые выводы, к чему ты клонишь?
- Тогда я скажу прямо, имеет смысл расширять филиалы в Гвинее. Кроме того, возможно, следует заняться рудой цветных металлов.
- Все это потребует больших инвестиций, между тем ситуация там не очень понятна, и не очень ясны перспективы страны.  Если все же Франция решится в ближайшем будущем предоставить Гвинее независимость, то наши вложения могут не успеть окупиться.
- Все это так, и поэтому я думаю, мне стоит поехать туда. Если все-таки мы сочтем расширение бизнеса в Гвинее оправданным риском, то лучше мне самой контролировать финансовые инвестиции, потому что слишком много «серых» расходов, трудно в действительности установить, пошли те или иные средства на взятки и подкуп, или же их присвоили сами сотрудники.
- Разумно, хотя мне не хочется отпускать тебя в эту африканскую дыру. Это может быть просто небезопасно.
- А я, напротив, давно мечтала побывать в Африке, к тому же, зря что ли, мы содержим в нашем представительстве охранников – дармоедов? – лукаво подмигнула она отцу.
Этим вечером Дженни пришла домой позже обычного.
- Дорогая, в чем дело? Ты что, забыла? Сегодня же нам на благотворительный прием к Ронсам! Я уже звонил тебе в офис, мне ответили, что ты только что выехала. Ну, разве можно столько работать?- одетый в смокинг Джозеф бросился ей навстречу.
- Ой, прости, я совсем забыла, закрутилась с делами…
- Собирайся скорее! Мы уже опаздываем.
- Нет, нет, Джо, я не пойду, очень устала, да и обдумать еще кое-что нужно.
- Как это не пойдешь? Ты что, рехнулась?
- Ну, сходи один, в чем проблема?
- Как это в чем? – возмутился Джозеф, - я женатый человек, почему я должен туда идти один? Ты же знаешь, что это очень важный для меня прием, там будет сам губернатор и несколько высших чиновников из Белого дома.
- Слушай, отстань от меня, я для себя не вижу никакой пользы от этих людей. У меня много дел, я собираюсь в Гвинею, мне нужно многое сделать до этой поездки.
- Ах, вот как?! Ты уезжаешь в Африку? Со мной советоваться значит уже не нужно? Ты просто вот так вот ставишь меня перед фактом! И когда, если не секрет?
- В  следующем месяце, зачем откладывать?!
- Отлично, – нервно махнул рукой Джозеф и, резко повернувшись, вышел из гостиной.


***

Было проведено ведомственное расследование, теперь каждый член комиссии должен доложить свои результаты на совещании у начальника пароходства, а затем будет вынесено коллективное решение.
У Захватова было принято сначала высказываться младшим по чину, потом старшим, чтобы младшие старшим не смотрели в рот и свое мнение  не согласовывали - тогда сохраняется объективность.
Но члены комиссии  и без этого понимали, какая к черту объективность - превышение служебных полномочий, повлекшее материальный ущерб в особо крупных размерах! И так все ясно – кончена карьера у  парня, дай Бог, чтоб не загремел за решетку.
Володя сидел в конце длинного стола и молча смотрел на шеренгу начальников. Каждый из них вперед другого пытался вбить в крышку его гроба свой гвоздь:
- Немедленно его уволить с работы, без права занимать руководящие должности!
- Уволить? Я считаю, что материалы ведомственного расследования нужно передать в прокуратуру и инициировать уголовное дело!
- Три состава с мукой утопить в реке! Кем вообразил себя этот мальчишка! Он должен ответить за свои действия перед страной и партией!
 Володя, конечно, не был таким уж отчаянным и бесстрашным - в двадцать четыре года ему не хотелось быть уволенным без права работать по специальности, и уж тем более не хотелось в тюрьму. Но сейчас он еле сдерживал смех, настолько комичными выглядели жестикулирующие члены комиссии.
- Ну, а что нам скажет Либерман?
Все замерли в ожидании - вот сейчас, сейчас этот сопляк кинется в ноги, будет умолять о пощаде, сейчас он будет каяться...
Только начальник пароходства, как и прежде, сидел с непроницаемым лицом, не обронив ни единого слова.
- Что я скажу? – Володя вскинул брови – в тот момент я думал о спасении людей, а не о том, что мне за это будет!
От неожиданности лица сидевших за столом вытянулись, в кабинете повисла гробовая тишина.
Зиновий Георгиевич медленно поднял голову - это был его выход. Все смотрели на него, а он в глаза всем и каждому одновременно уперся тяжелым взглядом:
- Тут звучали реплики, что Либерман не может занимать должность старшего инженера пароходства. Я тоже так считаю…
После этих слов Захватов снова опустил голову, глядя куда-то в пол, но через секунду поднял и, посмотрев на Володю, произнес:
- Я думаю, что такого человека нужно назначить начальником службы портов пароходства.
 Для Захватова не нужно было никакого расследования, он с самого начала понимал, если бы воду сдержать не удалось, материальные потери были бы несопоставимы с тремя составами муки. Погибли бы сотни людей, вода смыла бы все постройки и полностью уничтожила инфраструктуру участка порта. В тот день решительность этого юного инженера определила исход дела, и если бы тогда оказалась не его смена, катастрофы было бы не избежать.
Сердце Володи бешено колотилось, выстукивая двести, если не все триста ударов в минуту.

***

- Владимир, ты уж извини, но отпуск тебе придется сократить. Двадцатого сентября, перед закрытием навигации у меня ревизорский объезд наших объектов. Я хотел бы, чтобы ты поехал со мной. Во-первых, потому, что я назначил тебя начальником службы портов, и тебе было бы полезно все посмотреть и ознакомиться вживую, а во-вторых, поездка будет дней двадцать, и мне хотелось бы узнать тебя поближе.
- Зиновий Георгиевич, поймите, до двадцатого сентября осталось девятнадцать дней. На Николаев ближайший самолет летает из Новосибирска, а на Новосибирск рейс будет только через пять дней. Мне от Николаева еще до Херсона добираться, просто элементарно не хватит времени, путь не близкий. Мы же подали заявление, у нас свадьба. Я билеты за месяц брал. А сейчас я уже ни на один рейс не попаду!
- Подожди.
Захватов подошел к телефону, снял трубку и набрал номер.
- Алло, Николай Саныча будьте любезны. Захватов.
…
- Алло, Коля, здравствуй. Ты говорил, что в Москву летишь?
…
- Завтра утром уже? Слушай у меня к тебе просьбочка, тут такие обстоятельства… захвати с собой одного человека. Я прошу. Сделай небольшой крюк, подхвати его в Хабаровске.
 Захватов повернулся к Володе:
- Завтра командующий Дальневосточным округом Козаченко в Москву летит, ты полетишь с ним на персональном самолете. Из Москвы в Николаев рейсы каждый день. Тебя мой водитель завтра утром отвезет на военный аэродром, так что беги сдавать билеты и собирай вещи, а двадцатого я тебя жду!

***

Поднялся Володя на борт – удивился, и не думал, что в Советском Союзе такие самолеты делают - тут тебе и кают-компания, и кабинет с библиотекой, и спальные каюты, отделка – ценными породами дерева, кожаные кресла расставлены вокруг журнального столика. Обычно с Дальнего Востока самолеты летели долго, делали множество посадок для дозаправки, но это был не обычный Ил-12, а его модифицированный вариант.  Ил-12-11 конструировался специально для высшего руководящего состава страны, поэтому запас топлива у него был на четыре тысячи километров, шумоизоляция не хуже чем в Роллс-Ройсе, а в полете возникало чувство, будто скользишь на яхте по океанскому простору в легкий бриз - плавность непередаваемая, ни тебе тряски, ни вибрации.
Полет долгий, около суток, но на ночевку не останавливались, только дважды садились на дозаправку. Все время полета главком держался несколько отстраненно, хотя без надменности, особо не разговаривал, да и Володя высокого чина не донимал вопросами.
Вот уж и Москва показалась внизу, огни аэродрома замерцали, только почему-то самолет слишком долго кружил над аэродромом: то шел на снижение, то вдруг вверх его резко тянуло, то снова вниз кидало.
Придвинул генерал к себе переговорное устройство, щелкнул кнопкой:
- В чем дело?
- Николай Саныч, переднее шасси не выходит.
- Так попытайся вытряхнуть.
- Пытаюсь, не выходит.
- На брюхо сажать будешь?
- Теперь уже и на брюхо не посадить - задние шасси из мотогондол вышли, назад не убираются, мы при посадке носом в землю зароемся.
- Так что делать?
- Не знаю, буду продолжать пытаться вытряхнуть переднюю стойку.
Володю поразило спокойствие, с которым выслушал командующий командира экипажа и, со свойственной ему непосредственностью, спросил:
- Николай Александрович, а если шасси помочь выйти?
- Интересно как? За борт полезешь?
- Нет, передняя стойка ведь находится где-то под нами?
Переговорное устройство было включено, поэтому пилоты слышали диалог в салоне.
- А что — мысль! Правда, если четыре гидравлические помпы не могут выдавить стойку, вы-то как поможете? Да и как пол расковырять?  Между прочим, обшивка прочная и толстый слой изоляции, - отозвался летчик.
- А нет на борту топора?
- Откуда?!
- Зато есть штык-ножи, – прервал Козаченко их диалог.
Казалось, в нем совсем нет волнения, выдавали только капельки пота, выступившие на бритом затылке.
Володя вместе с двумя генеральскими порученцами нещадно рвал ковровое напольное покрытие, но толстый слой фанеры, из которой был сделан пол, проковырять было не так-то просто. На обратной стороне штык-ножа есть небольшая пилка, но, чтобы начать ею пилить, надо было проткнуть лист толстой фанеры, а он никак не поддавался натиску клинка. С бешеной скоростью штык взлетал и снова врезался в пол. Наконец, в какой-то момент лезвие провалилось, проткнув изоляцию, и уперлось во второй слой фанеры. Это было неприятное открытие: оказывается, пол состоял из двух слоев толстой фанеры, между которыми находилась изоляция, представляя собой как бы двойной бутерброд.
- Ну, как идет? У нас горючего на час двадцать осталось.
- Стараемся, не так-то это просто…

Наконец показалась полость. Створки люка были приоткрыты, стойка чуть торчала наружу. Теперь нужно было расширить отверстие, чтобы можно было залезть в полость.
- Долго возитесь! У нас уже топливо заканчивается!
- Сейчас, сейчас, уже не много.
Шесть пар рук, как заведенные,  пилили и рвали фанеру.
- Я выхожу на полосу, больше кружить не могу. Будь, что будет!
Володя втиснулся в дырку, уперся локтями в края и встал на заклинившую стойку. Он видел, как приближается земля. Подпрыгивая на опоре, пытался выдавить наружу - ничего не выходило. Его комариного веса не хватало, а расстояние до земли стремительно сокращалось, захватывая дух. Изо всех сил он подпрыгивал и обеими ногами ударял по опоре шасси. До земли оставались считанные метры.
- Ну что?! – не выдержав, заорал летчик.
Володя в очередной раз подпрыгнул на балке и понял, что проваливается. Еле-еле он удержал себя локтями, чтобы не выпасть из самолета. Опора вышла, и, спустя несколько секунд, колеса соприкоснулись с землей. Он так и продолжал висеть, от встряски его кинуло на край дыры, и он сильно ударился ребрами. Дыхание перехватило, руки уже не могли держать, в этот момент главком с помощниками, ухватив его за подмышки, как котенка втянули внутрь.
Когда самолет, наконец, замер, Козаченко, перед тем, как выйти,  подошел к Володе, похлопал по плечу, с языка слетело короткое:
- Ну ты, бля, молодец!

***

У начальника пароходства был персональный разъездной теплоход «Жемчужина» -  красивое, двухпалубное судно, некогда принадлежавшее китайскому императору и подаренное Амурскому пароходству великим Мао.
Вместе с Володей в ревизорскую поездку Захватов пригласил своего приятеля - председателя Совета национальностей Ивана Черного. Для Черного это скорее был  туристический круиз по Амуру, нежели рабочая поездка.
Посетить предстояло три объекта: судоремонтная база в Ленинском,  порты Благовещенска и поселка Черняево. Вся поездка должна была продолжаться двадцать дней, на борту, кроме Захватова, Либермана и Черного, было еще 12 человек экипажа.
В распоряжение Володи предоставили  двухкомнатную каюту, скорее напоминающую номер шикарного отеля: спальня с огромной кроватью, уборная комната, гостиная, посреди которой стоял большой кожаный диван и журнальный столик красного дерева. У Захватова с Черным, понятно, тоже было никак не хуже.
Несмотря на то, что уже была середина осени, погода стояла изумительная. Теплоход плавно понесло вверх по течению, и, только вышли из города, за бортом раскинулся восхитительный пейзаж. Нетронутая, девственная тайга и природные пастельные краски способствовали умиротворению и расслаблению, навевая мысли о вечном.

***

В кают-компании стол накрыли на троих, экипаж питался отдельно. Стол скромный, без излишеств: ребрышки бараньи с пряностями нажарены, свежие овощи нарезаны и запотевший графин водочки из холодильника.
- Ну, за светлое будущее, товарищи!
Неспешно текла беседа, только, чем меньше оставалось в графине, тем больше Черный был Володей недоволен:
- А ты что не пьешь?
- Спасибо, Иван Степанович, я не любитель.
- Не любитель? Я, председатель совета национальностей, с тобой выпить желаю, а ты, значит, не любитель! Пей!
- Спасибо, я не хочу.
- Ты кому отказываешь! Значит, тебе наплевать, вроде как, на мои слова?! – завелся Черный.
- Оставь его, Степаныч, – засмеялся Захватов – знаешь, как его фамилия переводится? Свободный человек, homo liber по-латыни – он дружески хлопнул Либермана по плечу.
Володя тихо встал и вышел на палубу, на свежий воздух звездами полюбоваться. А небо! Кажется, посмотришь вверх и всю вселенную до самых ее окраин увидишь. Над тайгой огромный диск луны висел, освещая макушки деревьев мягким лимонным светом. Прохладный осенний ветерок нес речной воздух такой чистоты и свежести, что голова кружилась.

***
Утром завтракали вдвоем. Черный, видимо, после вчерашнего вечера еще не отошел и к завтраку не спустился, появился только к обеду. Поначалу держался холодно, но потом сквозь зубы проговорил:
- Слушай, я вчера не прав был, извини. Вообще ты молодец, крепкого характера.
- Семь лет по мужским общежитиям не проходят бесследно.
Все дружно рассмеялись, и обстановка потеплела.

***

Рассветало. Солнечные лучи нехотя пробивались сквозь утренний туман, медленно рассеивая ночную прохладу. Судно бросило якорь в двухстах километрах вверх по Амуру выше Ленинского. Володя, стоя у окна каюты,  наблюдал удивительную картину, как  китайцы из реки черпали воду. Вернее, один черпал и передавал второму, второй ведро уносил. Тут же следующий с пустым подскакивал, и работала вся эта система, как швейцарский хронометр: первая секунда – взял ведро, навесил на журавль, вторая секунда – опустил, зачерпнул воду, третья секунда – поднял, с журавля снял, четвертая – отдал ведро, взял у следующего пустое, и снова повторилась операция.  Полюбовался такими работниками Володя, пошел бриться - через час завтрак. После завтрака снова к борту, а китаец все там же – воду черпает, все те же четыре секунды на цикл. Ладно, с документами нужно поработать, кое-какие цифры посмотреть. Володя свой рабочий стол к окну каюты подтащил, чтобы не выпускать из виду диковинных работников: сидит, документы читает, одни цифирки с другими сравнивает, а сам нет-нет, да глянет в окно - не присели ли отдохнуть, не перекуривают ли? Нет, без остановки, четыре секунды, словно и не люди вовсе на том берегу, а чудо-насос воду качает. На обед позвали, так в кают-компании местечко он занял рядом с окном, разбирает его уже не на шутку: остановиться когда-нибудь этот механизм или он вечный? После обеда на левый борт палубы бегом побежал наблюдать.
- Владимир, куда это ты все время смотришь? И за обедом все в окно пялился.
- Да вот, Зиновий Георгиевич, интересная картина – видите, как работает? Обратите внимание, ровно секунда на операцию, четыре секунды цикл.
- Ну, вижу и что?
- А то, что встал я в полседьмого - он уже работал. Сейчас третий час, а китаец ни разу не остановился! Без единого перекура! Наш работник за первый час десять перекуров бы сделал, а к этому времени лежал бы в обнимку с ведром мертвецки пьяный. А у этого КПД сто процентов, в туалет не отходил не разу!
- Ты Григорьева знаешь?
- Петровича-то? Главного диспетчера Хабаровского порта? Да, да, я понял к чему Вы. Я не раз слышал от старого ворчуна: «Эх, мне бы бригаду китайцев, я бы на х.., все краны повыкидывал, и план бы всегда выполнял!».
- Так я тебе расскажу, что два года назад я возглавлял делегацию от министерства транспорта в Китае. Этот Григорьев тоже был в составе этой делегации. То, что мы увидели тогда в китайском порту, потрясло нас. Представь себе картину: причалы, ни единого крана, на траве сидит бригада китайцев – человек семьдесят. Пришвартовалось судно на погрузку. Бригадир свистнул – тут же все вскакивают, хватают коромысла, на которые подвешены корзины и бегут на склад. Пробегая через склад, они черпают сою и бегут на судно. Пробегая мимо люка, высыпают содержимое в трюм. Воистину завораживающее зрелище: судно начинало «тонуть» прямо на глазах.
- Да, ничего не скажешь, уникальная нация!
- Это точно. Знаешь, при их подходе к делу, за ними - будущее.

    
                ***

Оля, войдя в кухню, досадливо поморщилась: опять эта неряха – соседка после себя плиту не убрала и целую мойку грязной посуды оставила – воды в чайник не набрать.
К тому же по всей кухне пустые бутылки и остатки закуски после вчерашней поздней пьянки раскиданы.
- Зинаида Петровна, - позвала Оля – уберите за собой, мне обед готовить надо, а ни к плите, ни к раковине не подойти.
- Да пошла ты…- просипела еще не протрезвевшая соседка, нетвердой походкой пробиравшаяся в туалет.
- Если будешь материться, старая курва, я тебя вообще больше в кухню не пущу, – вскипела Оля
- Ой-ей-ей! Так я тебя жидовку пархатую и испугалась! - не успела договорить последнюю фразу соседка, как Оля, с детства болезненно реагировавшая на проявления антисемитизма, выхватила из раковины грязный половник и с размаху «заехала» ей по лбу с такой силой, что та, не удержавшись на ногах, рухнула посреди узкого коридора. Оля молча вернула половник в раковину, переступила через корчившуюся на полу со злобными ругательствами Зинаиду и закрыла дверь в свою комнату. 

***

Легли проблемы на стол тысячей страниц, а на плечи, пожалуй, тысячей тонн. Куда ни глянь - везде аврал, все требовало немедленного вмешательства, но за что схватиться раньше? Полистал Владимир письма, бумаги, решил - все может подождать, а вот в Райчихинский район нужно выезжать немедленно. Уголь в Райчихинском месторождении молодой, хреновый, прямо говоря, но зато лежит на поверхности пластами. Добывать его можно карьерным способом - это самый дешевый способ добычи, от того и такой интерес к месторождению. И все бы хорошо, да только глухомань, на 50 километров ни одной деревушки. Нагнали техники, вагончики поставили, а ни электричества, ни тепла ведь нет, не говоря о душе и уборной. По лету-то еще ничего, и за вагончиком справиться можно и из ведра водой помыться на улице - нормально. А сейчас ноябрь. Уже холода не шуточные, а скоро совсем  лютые морозы ударят, тогда, нужду справляя за вагончиком, к этому самому вагончику примерзнуть можно. Рабочие возмущались такими условиями жизни, многие уже самовольно уехали.

***

- Володя, не успели мы пожениться, ты уехал на двадцать дней с Захватовым. Приехал, месяца не прошло - ты снова уезжаешь. На сколько в этот раз?
- Олюшка, ты же все сама понимаешь.
- Конечно, понимаю. Но и ты меня пойми: мне трудно, здесь у меня никого нет, новое место. Ты все время на работе. А даже когда мы вместе, все равно где-то далеко. К тому же каждый день воевать приходится с соседкой – пьяницей.
- Все будет хорошо, сейчас трудный период, но это не навсегда, жизнь наладится. Я не знаю, сколько мне там придется провести время, может неделю, может месяц. А насчет квартиры, ты же знаешь - в следующем году, когда новый дом сдадут, нам с тобой там «двушка» уже распределена, осталось чуть-чуть потерпеть.
- Скорее бы… Я собрала тебе теплые вещи. Всегда носи шерстяные носки и не ходи расстегнутый на ветру, иначе подхватишь воспаление легких.
-Да, конечно.
Ему и в самом деле было непросто: получив назначение на должность начальника службы портов, он провалился в бездну хаоса, разгильдяйства и безответственности. Весь ужас состоял в том, что невозможно было провести ни одного решения - они утопали в этой отвратительной русской безалаберности. Опускались руки, пропал сон. Больше всего угнетало бессилие и невозможность переломить ситуацию.

***

- Ну, здравствуй, Володя.
Захватов обнял по-отечески Либермана, усадил в кресло.
- Рассказывай.
- Ну, что рассказывать, Вы и сами не хуже меня все знаете...Бытом возмущались, снабжением. Действительно, ведь хуже, чем в лагере условия. Кое-как организовали им отопление вагончиков, теплую душевую сколотили с баком для нагрева воды.
- А воду электричеством греть?
- Да нет, генератор-то дизельный, а туда зимой дизель проблемно доставлять. Просто к баку топку угольную приварили. Да продовольствия несколько бортов подтянули.
- Больше не возмущаются?
- Вроде успокоились, да и те, кто уехал оттуда, понемногу  возвращаются.
- Это хорошо, что тихо все разрешилось, – помолчал полминуты Захватов и добавил - и хорошо, что вдали от партийного глаза.
- Это точно, потому что партию они чистили не шуточно.
- Замяли и, слава Богу. Если бы об этой забастовке с антипартийными лозунгами стало известно, и им бы досталось и  наши головы с плеч слетели. Но вот что меня сейчас беспокоит, так это Комсомольский порт.
- Да, самый проблемный.
- Понимаешь, ко всем напастям рабочие на начальника порта телегу мне и в горком накатали.
- А из-за чего сыр-бор?
- Да дело в том, что сам он мужик хамоватый, и жена у него мерзопакостная баба. На, возьми, почитай, – протянул он Володе письмо от рабочих.

«Уважаемый Георгий Зиновьевич, пишут Вам простые рабочие Комсомольского порта. Защитите нас от бесчинств начальника … - начало было еще ничего, но высказаться хотел каждый, от чего письмо пестрило разными почерками - … на это жена его назвала меня драной кошкой. Я ж ей говорю, что какое право она имеет оскорблять меня, а она и говорит, что я сошка мелкая и чтобы не вякала…»

- Ну что же, укоротим язык, и гонор жене подрежем, – не скрывая улыбки, начал Володя – я, собственно, уже все равно готовил Вам рекомендацию о снятии начальника. Дела в этом порту хуже некуда.
- Да, кадровый вопрос очень острый. А кого вместо него?
- Я бы рекомендовал Зираховского.
- Главного инженера Хабаровского порта?
- Да, Владимир Михайлович грамотный специалист, я работал под его руководством после перевода в Хабаровский порт. Других кандидатур не вижу.
- Хорошо, Володя, готовь приказ, я подпишу, и поезжай в Комсомольск, посмотри там, что, да как,  и с местным горкомом согласуй кандидатуру Зираховского.

***

Снова отъезд, с такой работой и семью-то забудешь! Правда, на этот раз  в Комсомольск всего на два дня.
- Володя, я надеюсь, ты хоть Новый год дома проведешь?
- Ну зачем ты так? Это же короткая поездка, кстати, ты не хочешь в нашем ведомственном техникуме физику преподавать? У них по-моему эта вакансия свободна.
- Конечно, хочу! Я уже видеть эти стены не могу! Сижу целыми днями одна дома, скоро говорить-то разучусь.
- Ну, вот и хорошо, я им позвоню, думаю, они тоже обрадуются столичному специалисту, - подмигнул Володя, чмокнув жену.
***

Первым делом – в горком! В Советском Союзе партия всегда была главной силой, управляя всеми сторонами жизни советских людей, а уж кадровые решения в отношении руководящего состава и подавно сначала согласовывались там.
Владимир открыл дверь приемной и быстрым шагом направился к кабинету. Но на пути каждого «ходока» к высокому начальству было грозное препятствие – секретарша. Секретарши в Советском Союзе - особая каста, они были призваны оградить слуг советского народа от него самого, пресекать несанкционированное проникновение той
самой кухарки, которая по завету Ильича может управлять государством. Потому, увидев посетителя, нагло прущегося в святая святых – кабинет секретаря горкома партии, дамочка вскочила из-за стола, и уже широко раскрыла  рот, чтобы обрушиться на несчастного, разъяснив, что такое демократия по-советски. Только, очевидно, не было времени у наглого мальчишки ее слушать, не было у него желания ей улыбаться, объясняя цель визита, поэтому он махнул в ее сторону рукой, и рухнула от этого жеста назад в кресло «церберша», будто ее секретным энергетическим ударом шаолиньский монах поразил. На самом деле никакими сверхъестественными способностями этот молодой человек не обладал, просто у каждой профессии есть свои секреты и свои особенности. Главной особенностью профессии советской секретарши было безошибочно определять тех, для кого заветные двери всегда открыты, и эта отмашка, этот полный пренебрежения жест, был тайным паролем, тайным знаком, известным лишь избранным.
Молодой человек с кучерявой головой беспрепятственно скрылся за дверью.
- Добрый день, начальник службы портов…
- А-аа, Володя, я же говорил, что мы еще встретимся! Проходи, садись. Рад тебя видеть!
К своему большому удивлению Володя опознал в секретаре горкома бывшего директора, у которого работал на военном заводе в Хабаровске-6.
- Михаил Петрович, а Вы здесь как?
- Да вот, переведен на партийную работу. А вот ты, Володька, я смотрю, быстро прешь вверх, хотя я не сомневался, что так и будет, когда ты уходил от меня.
- Не жалеете, что сюда перешли?
- И жалею, и нет... Все-таки работа директора интереснее, есть место творческому подходу, видишь реальные результаты. Но с другой стороны меня постоянно тюкали все, кому не лень, а здесь я бог и царь.

Посидели за стаканчиком импортного коньяка, вспомнили работу на военном заводе:
- Кстати, Михаил Петрович, а как покрасочные системы-то?
- А вот, посмотри...
Он бережно достал с полки лакированную коробочку, открыл, а там орден Ленина на шелковой подушке переливался золотом и платиной.
- За внедрение передовой технологии! И, кстати, перевод сюда я после этого получил. Так что, в некотором роде я тебе обязан этим креслицем. С меня причитается!
 Кандидатуру Зираховского утвердили тут же без проблем. Старого директора тоже сняли тихо, без шума, и следующим утром Володя поездом вернулся в Хабаровск.



***

Новый год сродни тайфуну: две недели после грандиозной пьянки люди в себя придти не могут. Аварийность в этот период многократно возрастает.
- Ну как, Володя, дела?
- Да уже в норме, люди оклемались после праздника, везде работы по подготовке портов к навигации идут согласно графику. Только Комсомольский порт отстает. Да вы же сами там ситуацию знаете.
- Да знаю... А как у тебя самого дела? Как у Ольги?
- Вижу, Вы уже в курсе. Все в порядке, ориентировочно в конце июня родит.
- В общем, давай так, ты у нас готовишься папой стать, и жене ты сейчас дома нужен, поэтому я тебя от дел временно отстраняю, никаких командировок, все распихай заместителям, а тебе будет другое задание, не менее важное и ответственное.
- И какое же, Зиновий Георгиевич?
- Знаешь, что мы строим?
- Да много всего строим: строим третью площадку хабаровского порта, строим терминал сыпучих грузов в Комсомольске, строим наливной терминал в Благовещенске…
- Не верно. Мы строим коммунизм! И это будет одна из главных тем съезда партии, который Хрущев созывает в следующем году.
- А я тут при чем? Вы хотите, чтобы я к этому съезду коммунизм построил? Переоцениваете вы меня, Зиновий Георгиевич.
- Да нет, не переоцениваю. А задание тебе вот какое… ты фантастику любишь?
- Нет.
- Ну не суть, так вот, к съезду от всех министерств по всем отраслям промышленности потребовали доклады, как будет выглядеть отрасль при коммунизме, и как нам этого добиться. Вот этот доклад я и прошу тебя подготовить. Собственно, конечно, никаких реальных действий не будет, однако, отнестись к докладу надо серьезно. Похоже, что наиболее дельные предложения будут представлены Хрущеву.
- Очередная инициатива сверху?
- Прекрати ерничать, Володя. Задача ясна?
- Да Вы что, Зиновий Георгиевич, шутки-шутками, а  у меня дел по горло! В Комсомольске Зираховский - человек новый, ему помощь наша потребоваться может, в Благовещенске...
; Стоп, Володя, я, кажется, ясно изъясняюсь? - Захватов нахмурился - все дела в сторону!
Но, перехватив Володин взгляд, подмигнул:
; Будь больше с женой, уделяй ей время и пиши потихоньку эпос на тему светлого будущего.


***

Не привычно как-то, ни тебе забот, ни проблем, на работу утром ходить не нужно. Была сначала мысль пойти посмотреть отчеты, да составить заявку снабженцам, но... с Захватовым лучше не спорить — решил Володя.
Вроде бы плевое задание , но любое дело начинается со сбора информации. А как знать, что при коммунизме с пароходством будет? Одно ясно, коммунизм - это что-то светлое, при коммунизме должно быть лучше, иначе зачем этот коммунизм вообще нужен? А еще интересно узнать, как капиталисты решают проблемы речного судоходства. Известно из школьных учебников, что они рабочий класс угнетают , видимо, поэтому у них в портовых кранах удобная кабина, кресло с регулируемыми валиками, чтобы не затекала спина, чтобы крановщика радикулит не разбил. А в Советском Союзе рабочий может и на фанерной «сидушке» смену отсидеть, а потом, еле разогнувшись, ползти к дому, по дороге еще очередь отстояв в магазин за продуктами. В США «издеваются» над рабочими, в яркие комбинезоны наряжают, словно клоунов в цирке. А в СССР рабочий класс - гегемон, в спецовках ходит непонятного цвета, всевозможными маслами пропитанном, и запах идет такой от этих спецовок, что у неподготовленного человека кружиться голова начинает. Да и потом, в Америке у рабочего «отбирают» кровно заработанное всеми возможными способами: чтобы купить дом с лужайкой, ему приходится идти в кредитную кабалу. А в Союзе всем жилье предоставляют бесплатно, поэтому работяги ютятся  в коммуналке в одной комнате с женой, двумя детьми, родителями и кошкой на девятнадцати квадратных метрах. Опять же, мужичок наработается на тракторе, у которого колесная база с жестким закреплением на раму,  межпозвоночные диски себе разобьет, так его будут бесплатно лечить!
Придя в библиотеку пароходства, Володя попросил справочники и книги о речном флоте США. Библиотекарша пожала плечами:
- У нас ничего такого нет.
- Что, никаких? Посмотрите, должно же быть хоть что-то!
Женщина рылась в формулярах минут сорок:
- Вот! Одна есть, брошюра «Развитие речного флота США» за 1905 год.
Володя задумался, чего интересного может быть в справочнике за девятьсот пятый год? Технологии-то не стоят на месте, но все равно решил взять почитать за неимением лучшего и с каждой страницей все больше удивлялся.
Дочитал книжечку, обвел карандашом все необходимое и  решил отнести в секретариат, отдать перепечатать.  Вот только, если, не дай бог, всплывет, что достижения полувековой давности загнивающего капитализма - это наша несбыточная мечта на пути к коммунизму – голову снимут, поэтому нужно было аккуратно обложку и титульный лист отрезать лезвием. А еще существовала опасность, что кто-нибудь узнает содержание. Володя попросил библиотекаршу показать формуляр на эту книжку, посмотрел - мало вероятно: последний раз книгу в библиотеке в тридцать восьмом брали, семнадцать лет назад, такие книги не особенно пользовались спросом.
Кроме всего прочего, для доклада очень важно оформление — подумал Володя и заказал  в типографии красную обложку с золотым тиснением.

***

- Стой! – окрикнул вахтенный, преграждая путь мужчине, поднимающемуся по трапу.
- Мне нужен мистер Молотов, - по-английски объяснил посетитель.
Вахтенный понял только последнее слово, сказанное господином, одетым в застегнутый на все пуговицы, несмотря на невыносимую жару, белоснежный костюм.
- Коль, позови кэпа! – крикнул он куда-то в глубину судна.
- Чего орешь, здесь я, – уже спускаясь, оборвал вахтенного капитан.
- Мистер Молотов, Вы проявили доблесть и отвагу. Соединенные Штаты бесконечно благодарны Вам за спасение американской подданной. Мы были бы рады видеть Вас завтра в шесть, адрес Вам известен.
С одной стороны, капитану, конечно, хотелось увидеть девушку, с другой – снова идти в американское консульство - дополнительные неприятности.
 Хотя… - подумал он, - они все равно будут.
- Спасибо, я непременно приду. Как Дженни себя чувствует?
- Ей уже лучше.

***

- Андрей Викторович, нам нужно с тобой поговорить, – заглянул помполит в капитанскую каюту.
«Ну, началось...» - подумал капитан, - «скорость стука превышает скорость звука».
И, с трудом выдавив улыбку, вслух произнес:
- Проходите, проходите, Леонид Сергеевич.
- Я вот почему пришел, ты не в консульство ли американское собрался?
- Туда.
- Я не знаю, политически зрелое ли это решение, и не уверен, стоит ли тебе дружбу с империалистами водить.
- Так-то оно так, меня тоже такая мысль посещала. Но с другой стороны, не я к ним навязывался, они сами пригласили, как-то нехорошо отказываться. Что подумают о советских моряках? Не воспитаны, не дружелюбны…

***

Ужин в консульстве был скромный, стол накрыли на двоих.
- Проходите, присаживайтесь, мистер Молотов, – начал посол.
- Спасибо, к сожалению, я не знаю, как Вас звать.
- Джордж, зовите меня просто Джордж.
- Я слышал, есть погибшие. Полиция интересуется происшедшим?
- Мистер Молотов…
- Андрей, к чему такая официальность, прошу Вас, Андрей, – перебил консула капитан.
- Так вот, Андрей, не стоит беспокоиться, с полицией мы все уладили. Дело притормозят.
- Как Вам удалось об этом договориться?
- Пусть это будет нашей маленькой тайной, – Уоллесу совершенно не хотелось вдаваться в подробности подкупа местных чиновников и рассказывать этому советскому капитану, что консульство имеет специальный фонд «черных» денег, из которых оплачивается благосклонность местной бюрократии.
- Как чувствует себя Дженни?
- Гораздо лучше.
- Я могу ее увидеть?
- Не знаю, думаю, нужно спросить об этом ее саму.
Повисла пауза. Дипломат собирался предложить капитану вознаграждение, но боялся обидеть этим, зная, как русские щепетильны, поэтому разговор свелся к обсуждению жаркого климата и красот Африки. Наконец, консул решился:
- Андрей, я хотел сказать слова благодарности от имени своей страны и от себя лично, быть может, мы смогли бы что-то сделать для Вас? Я знаю, что у советских моряков проблемы с валютой.
У Андрея действительно существовала эта проблема, к тому же было очень обидно, что остался без обуви, но принять деньги от посла он не мог.
В конце концов, это что же, он за деньги женщину спас?!
- Джордж, Вы оскорбляете меня своим предложением. Достаточно тех слов, которые Вы уже произнесли.
- Простите, я, честно говоря, и сам сомневался, предложил, что называется, больше для протокола.
- Лучше проводите меня к Дженнифер.
 Они зашли в больничный блок американского консульства.
- Здравствуйте, Дженни, – несколько смущаясь, обратился капитан.
- Здравствуй, здравствуй, герой, – улыбка на лице женщины была искренней, хотя из-за ссадины в уголке рта слегка кривоватой.
- Как Вы?
- В порядке!
- Только настоящая  американка ответит, что она в порядке, находясь в больнице с забинтованной головой.
Дженни расхохоталась и протянула гиганту правую руку в знак приветствия. Шутка из уст этого русского великана выглядела для нее экзотикой.
- Мне сказали тебя зовут Андрей, – больше утверждая, чем спрашивая и продолжая все так же улыбаться, сказала она.
Капитан смотрел на стройную женщину в спортивном костюме, и удивлялся,  как белый бинт на темных волосах  мог не только не портить, а вроде бы даже дополнять образ.  Испугался даже этого моментально вспыхнувшего чувства нежности и умиления.
- Я рад, мисс, – и, сделав паузу, с вопросительной интонацией добавил - или миссис, я, к сожалению, не знаю Вашего полного имени.
- Миссис Хавинсон, но зови меня просто Дженни.
- Я рад, что Вы чувствуете себя лучше. Мне пора возвращаться на корабль.
- А знаешь, приходи завтра днем, я покажу тебе сад, у нас очень красивый сад. Уже давно созрели вишни и груши.
- Вишни?! Здесь в Африке? – удивился Андрей.
- Наш садовник и не такие чудеса творит. И потом, - женщина, потянулась к уху капитана, для чего ему пришлось сильно нагнуться, и, словно заговорщица, прошептала – каждый вечер Джордж ходит в сад, ободрал уже все плоды внизу. А мне сейчас трудновато лазить наверх по лестнице. Ты-то и без лестницы можешь с самого верха достать.
Капитан улыбнулся:
- Ну, что же, я не дам Вам остаться без фруктов.

***

Только направился капитан  к трапу, а помполит тут как тут:
- Андрей Викторович, в город собрались?
- Да, пойду по делам: в управление порта нужно зайти, на телеграф, дать телеграмму в наше пароходство, уточнить, с каким сухогрузом наши запчасти придут.
- Ну, так и я как раз в город хотел, вот и пройдемся вместе.
«Вот пиявка, но ничего, я от тебя избавлюсь», - решил капитан измором взять помполита, прибавив темп. А шаги-то огромные, так что помполит рядом уже на бег перешел.
- Андрей Викторович, а куда мы так спешим? Целый день впереди.
- Много дел, нужно разные места посетить, везде успеть, – и еще шагу прибавил.
Может через базарную площадь? Там народу много, потеряться очень легко. Нет, не выйдет, с его-то ростом он как колокольня над толпой возвышается, из любой точки его видно. Лучше по-другому:
- Ну, вот и пришли. Вы как, прогуляетесь, пока я в управлении?
- Да нет, я подожду внутри.
- Я ведь долго могу. Не знаю, сколько там пробуду.
- Ничего, я газетку почитаю.
«Ну, почитай, почитай газетку. В жарком, душном коридоре тебе полезно попариться будет».
Андрей зашел в кабинет начальника судоремонтной службы, а помполит пристроился напротив двери, сел, головой к стеночке прислонился. А дел у капитана всего на пять минут: уточнить ранее согласованный план постановки судна на ремонт. Вопрос скорее надуманный, просто у начальника этой службы кабинет имел служебный выход во двор управления. Андрей обратил на это внимание еще в прошлый визит. Вот через эту дверку  он и вышел, направляясь в американское консульство.
***

- Проходи, Володя.
- Спасибо, тезка. Я смотрю, подрастает твоя дочурка.
- Ты же знаешь, дети растут как грибы.
- Особенно, чужие, – хохотнул гость.
Либерман повернулся к жене и несколько извиняющимся тоном попросил:
- Оля, ты не дашь нам чайку, а мы пока поговорим.
- Хорошо, - в ее голосе явственно прозвучало недовольство.  Историю, в которую влип Зираховский, обсуждало все пароходство. Олю тоже разбирало любопытство, и она хотела услышать подробности из первых уст, поэтому было немного обидно, что ее попросили удалиться.
- Ну что, в пароходстве, наверно, мне уже все «кости перемыли»?
- Давай без дураков, ты меня знаешь давно, если хочешь, то рассказывай все, как есть, подумаем, что можно сделать.
- Ну что, на новогоднем «огоньке» увидел девицу, отпустил пару комплементов, она тоже интерес стала проявлять. Потанцевали, вышли покурить, сам не знаю, как оказались в какой-то комнатушке, то ли подсобка какая была, то ли что. Ну, у меня голова и выключилась: молодая, красивая, роскошная.  Какие уж тут тормоза?! Ну, я ей и вставил. А девица, скажу я тебе, горячая, раз, два, а ей все мало. Короче долго нас не было, ее мамаша, Сокольникова, бухгалтер в пароходстве, ну, ты ее знаешь?
- Знаю.
- Так вот, хватилась дочери, стала искать, видать услышала, проходя по коридору. А вопит она за этим делом, скажу я тебе!
- Кто вопит? Мамаша?
- Да нет, Лизка, дочь ее. Так вот, она ворвалась, подняла шум, на следующий же день в обком телегу настрочила.
- Ты все объяснил?
- Да, но только в Советском Союзе девушки в семнадцать лет сексом не занимаются. Ты же понимаешь… Я даже жениться на ней предложил.
- Жениться?!
- Представь себе, эта девчонка мне в душу запала. Мы с ней, несмотря на скандал, продолжаем общаться. И хотя разница в возрасте приличная, она за эти три месяца стала мне близким человеком. Только мамаша ее и слышать ничего не хочет. Требует расправы.
- Я неплохо знаю секретаря Комсомольского горкома, попробую с ним поговорить.
- Даже не звони ему. Бесполезно. Во-первых, телегу она в обком сразу накатала, а во-вторых, он бы все равно не стал вмешиваться. Да ладно, я еще молодой, с руками, если снимут, уеду в Горький назад, уж как-нибудь заработаю себе на кусок хлеба с маслом.
- Не горячись, ты же отличный специалист, найдем, если что, тебе место в Хабаровске.
- Нет, Володя, спасибо, здесь мне все равно работать не дадут, да и не о должности жалею больше. На самом деле я знаю, это смешно, но похоже я в Лизку влюбился, я всегда о такой мечтал. Да и не такой уж я старый! Мне только тридцать четыре. Через полгода ей восемнадцать будет, так вернусь за ней, распишемся. Там, в Горьком, в институт поступит. Я на самом деле ни о чем не жалею.
- И что, она согласна?
- Да, и мы с ней уже обо всем договорились.
- Тогда удачи! Надеюсь, у вас все будет хорошо.

***

- Ну, здравствуй, Андрей, я уже думала, ты не придешь.
- Никак не мог отвязаться от помполита.
- Кто это?
- Тот, кто должен следить за тем, чтобы я сюда не ходил.
- То есть? Как это?
- Понимаешь Дженни, ты капиталистка, угнетательница рабочего класса, и нам, советским морякам, запрещено контактировать с вами. Считается, что вы нас поймаете в свои сети и завербуете.
Девушка заулыбалась:
- Ну и как? Я поймала тебя в сеть?
- Кажется, да, – краснея, как мальчишка, ответил капитан, ловя себя на мысли, что этот чертенок в юбке безумно ему нравится.
- Пойдем в сад, на улице-то жара, а здесь в комнате и вовсе «филиал ада».
Сад в американском консульстве поражал своей буйной зеленью. Везде стояли разбрызгиватели, и в воздухе витала мелкая водная пыль, создавая уголок прохлады во всеобщем царстве испепеляющей жары.
- А на самом деле, тебе что-то будет, если узнают, что ты здесь?
- Во-первых, знают, во-вторых, я последний раз в заграничном плавании, как и последний раз в должности капитана. Может быть, меня даже арестуют и расстреляют на Родине, но это в самом худшем случае.
- Прекрати так шутить, - Дженни подошла к капитану, и, посмотрев своими темными глубокими глазами, тихо спросила – ты жалеешь, что оказался тогда там?
Андрей провалился в бесконечную черноту этого взгляда, ему даже показалось, что у него кружится голова.
- Нет, ведь иначе бы я не встретил тебя. Хотя мне жалко обуви, которой я из-за этого лишился, - лукаво подмигнул он.
Молотов, выросший в стране, где неаккуратно сказанное слово может привести к самым трагическим последствиям, давно разучился дурачиться. А уж если ты допущен за рубеж матушки Родины, то надзор за тобой двойной. Но сейчас рядом с этой «акулкой» капитализма, он почему-то чувствовал себя свободно, как мальчишка.

***

Духота невыносимая, «аромат» пота так и висел в воздухе. Рубаху помполит расстегнул уже до пупа - капитан четвертый час из кабинета не выходит. Решил сам туда. Дернул дверь – закрыто.
- Он сегодня до трех. Ушел уж давно, – буркнула проходящая мимо чернокожая старуха.
- Как ушел? Я ж здесь давно стою, никто не выходил.
- Так он через служебную домой уходит.
«Ну сука, ну погоди, я тебя с говном смешаю, я тебя …, да я…» - Леня-дятел, как его называла команда за способность бесперебойно «стучать», просто не находил слов. Его аж трясло, он чувствовал себя полным идиотом, и всю дорогу назад  выдумывал самые страшные кары капитану.

***

День пролетел как один миг, он сам не заметил, как стемнело. Огромный, как скала, сложенный, как молодой бог, русский капитан рассказывал о жизни в Советском Союзе, о комнате в коммуналке, долго объясняя, что это такое,  о том, как он ездил на картошку и сенозаготовки, когда учился в мореходке. А она рассказывала ему о своей трехэтажной
вилле, скучных светских раутах, о том, как любит она гонять на своей «Альфа-ромео» по широким американским дорогам вдоль Атлантики.
- А знаешь, я ведь никогда не сидел за рулем машины. С любым пароходом справлюсь, с любым катером, а машину вот не приходилось.
- Все, решено, завтра я буду учить тебя водить машину! Договорились?
 
***

Володя шел по коридору и вздыхал про себя, знал, предстоит тяжелый разговор с Захватовым. И дело не в том, что это Володя Зираховского рекомендовал, по этому поводу никогда Захватов не станет его корить, просто нужно было принимать срочное решение, что-то делать с Комсомольским портом.
- Добрый день, проходи. Как дома?
- Время летит, не успел оглянуться, как дочурка уже по квартире носится, и волосы такие же, как у меня кучерявые.
- Это точно, совсем мало ты с семьей бываешь. Как Оля?
- Дома больше сидеть не хочет, решила выходить на работу, как только ее мать приедет с Иркой нянчиться.
- Доклад твой всех в восторг привел. Его Хрущеву лично министр читал. Слушай, из тебя выйдет отличный фантаст!
- Вообще-то это был перепечатанный справочник «Развитие речного флота США» за девятьсот пятый год, и делов-то - прошедшее время на будущее заменил.
- Ты что, охренел? А если бы узналось? Да нам бы… Ладно, чего теперь, лучше скажи, какие у тебя мысли насчет Комсомольского порта?
- Не знаю, Зиновий Георгиевич, не знаю. Хороший Зираховский специалист, но на баб слаб.
- Дурак, прямо на Новогоднем огоньке трахнул несовершеннолетнюю девчонку!
- Он же не думал, что ее мамаша телеги секретарю обкома писать будет.
- Да чем он вообще думал!
- А главное подумаешь, он же не изнасиловал ее, она сама его на это спровоцировала.
- Спровоцировала?! Так верхней головой думать надо было, и на провокации не поддаваться.
- Ну, что теперь поделаешь...
- Ну и кого начальником порта назначить? Это был уже девятый за четыре года. Есть у тебя кандидатуры?
- Может Брянцева?
- Сам знаешь, не вытянет порт.
Повисла пауза. Володя все понял, но продолжал игру:
- А если попробовать Федорычева?
- Из той задницы, в которой порт находится, он тоже не вытянет.
- Знаю, а Васильев?
- Ладно, прекрати, – Захватову это словоблудие надоело – я знаю, кого назначить начальником порта в Комсомольске-на-Амуре.
- Кого?
- Тебя, тебя Володя.
- Да, я тоже не знаю кандидатуры лучше.
- Тогда готовься!
Стать начальником порта - вроде как понижение, но это иллюзия: де юре – понижение, де-факто -  несопоставимые возможности. Да и потом, работа чиновничья ему уже надоела, хотелось живого дела.

                ***

Жара стояла страшная, взмок капитан. На площади у центрального въезда в порт кипела жизнь: старые пикапы, телеги, запряженные быками, люди туда - сюда сновали как косяки сельдей. Но он сразу приметил черный автомобиль, рядом с которым стояла женщина, та самая, та единственная, ради которой Господь и создал весь этот дрянной мир. Улыбнулся и направился к ней, а она в ответ ему уже махала рукой. Да и как его было не заметить, даже в такой сумасшедшей толпе возвышался он над людьми, словно колосс, и, казалось, будто вся площадь могла уместиться на его ладони.  Ликовало все внутри у него, тысячи труб выдували в душе безумную симфонию.  Знал, конечно, что ему в спину еще одна пара глаз смотрела, но теперь не до этого было, все мысли в голове занимала  только Дженни. Ее образ убаюкивал Андрея на ночь и утром будил своей ласковой улыбкой.
Осторожно, стараясь слегка прикасаться, взял капитан ее руку,  а самому хотелось прижать девушку к себе, вознести над площадью, вознести над миром к самому солнцу и взлететь вдвоем, потому что от прикосновения к ней его могучее тело сделалось совсем невесомым.
Люди носились, площадь, словно гигантская карусель, где все кружится и вращается, только для них двоих время остановилась, словно изваяния застыли, глядя друг другу в глаза.
Андрей очнулся первым, неловко стало: вцепился ей в руку и не выпускает. Разъединил ладони, а Дженни только улыбнулась, то ли чтобы неловкость сгладить,  то ли чтобы скрыть легкую досаду, что он выпустил ее руку. Его огромная сила манила, притягивала как магнит. Она ловила себя на мысли, что с каждой секундой в ней все сильнее и сильнее разгорается огонь желания вцепиться в него изо всех сил, вцепиться, притягивая его к себе всем телом и упиваться, словно вампиру его беспредельной силой и энергией.
- Салют советским морякам! Я правильно сказала?
- Здравствуй, Дженни. Как себя чувствуешь?
- Не так плохо, благодаря тебе, – задорно ответила  девушка – готов сесть за руль?
- А может не надо? Да и за твое здоровье волнуюсь, все-таки колесной техникой я не управлял никогда, знаешь, больше как-то с водными видами транспорта имел дело.
- Андрей, ты что, боишься что ли?
- Да нет, конечно, чего бояться? – браво ответил капитан, он и в самом деле не слишком волновался. В конце концов, девчонка справляется, так уж у него-то точно проблем не возникнет.
Но на деле оказалось все не так просто: дергалась машина, то прыгнет, как кузнечик, то заглохнет, да еще все это в толпе. И как это вообще возможно? На педали смотреть, на рычаг передач, на панель приборов, да еще за ситуацией за окном следить надо! Ведь люди вокруг скачут, норовя непременно попасть под колеса, ослы да грузовики - голова кругом идет. А она сидит рядом и только смеется. А капитан уже весь в поту:
- И почему нужно в Африке на черной машине ездить?
Но, на удивление, очень скоро и педали стали понятными, и рычаг передач более податливым.
Под чутким руководством Дженни они доехали до французского района.
- Пойдем пообедаем в «Буржуа».
У Андрея екнуло в животе - как увидел здание ресторана, сразу понял, его годового лимита на валюту не хватит, чтобы там один бутерброд съесть.
- А хочешь, поехали к нам на корабль, у меня великолепный кок! – сделал хитрый маневр Андрей. Но Дженнифер была неумолима:
- Брось, зачем ехать. Здесь очень неплохо кормят.
Капитан насупился, а когда стали на стол подавать не блюда, а произведения кулинарного искусства, сделался совсем грустным, кусок не лез в горло.
Почти с ужасом он смотрел на вышколенного черного официанта в белоснежной рубашке, несущего на небольшом серебряном подносе счет.
- Оставь, Андрей, – взмахнула рукой Дженни, когда он стал доставать бумажник.
- Я сам могу заплатить. Не привык я, чтобы женщины за меня платили.
- Знаешь, давай не напрягать друг друга. Я обязана тебе жизнью, ты герой, но, кроме этого, ты капитан судна, хотя тебе еще нет тридцати, и весьма успешный мужчина. А то, что у тебя нет денег, виноват не ты, а этот, как его…- она хитро подмигнула – Ленин! Поэтому и только поэтому я плачу за обоих, что ни на одну секунду не умаляет твоего достоинства как мужчины.
Ход мысли Дженни сильно удивил его. Ведь и вправду, у американских капитанов есть деньги, выходит действительно в том, что у него нет денег, виноват не он. Оба дружно рассмеялись. Таким свободным Молотов не чувствовал себя никогда.
- Уже вечер, скоро зайдет солнце, я хотела показать тебе одно место.
Она быстро гнала  автомобиль на юг вдоль побережья, оставляя за собой столбы пыли. Тяжелую «пузатую» машину заносило на поворотах, и Дженни явно нравилась такая гонка, хотелось увидеть испуг в лице этого бесстрашного человека. капитан же не подавал виду, хотя правой рукой сжимал ручку двери. Выехав из города, они неслись по шоссе, но скоро крутым маневром Дженни рванула руль влево на малоприметную неровную дорогу, и машина, подлетая на кочках и буграх, помчалась к побережью.
Наконец, буйные деревья расступились, резкий солнечный луч ударил в лобовое стекло, а машина юзом летела к краю холма, к обрыву, поднимая огромное облако взвеси и пыли.
- Нервы мои испытываешь?
- Смотри, Андрей! Ты где-нибудь видел что-нибудь подобное?
Утес, укрытый буйной зеленью, врезался в океан. Огромный  диск солнца висел низко, почти сливаясь с горизонтом, оставляя красную дорожку на поверхности океана. А внизу у подножья утеса блестела прозрачная мелководная заводь, окрашенная пурпурным светом вечернего солнца, и мириады разных рыбок сновали там, переливаясь тысячами цветов, каждая на свой манер. Такой красоты он еще не видал, хотя в разных морях был, на разных континентах, да и в Союзе есть, чем полюбоваться. Но только здесь он дышал воздухом свободы, и к груди его прижималась женщина, одно прикосновение которой заставляло бешено стучать его сердце. И не было ни судна с поврежденным гребным валом, ни помполита,  ничего, только они двое среди неземной красоты стояли одни во всей Вселенной.

***

Ярко горят звезды ночного африканского неба. Лунный рог полыхает, освещая силуэт атлета, обнимающего хрупкую женщину.
- Андрей, завтра я возвращаюсь в Америку.
- Я знаю, Дженни, знаю.
- Откуда?
- Просто почувствовал.
Знает, завтра он вернется в тот мир, из которого она его извлекла на короткие счастливые мгновения. Две недели пролетели, словно на другой планете. Каждое утро капитан вставал и шел к ней, а потом и вовсе перестал возвращаться на корабль, они гуляли ночи напролет по диким и страшным закоулкам африканской дыры, и ей рядом с ним всегда было спокойно и уютно. Они спорили и дурачились, как дети, когда он оставался у нее. Она уже не представляла свою жизнь без него, ей казалось, что  в целом мире не была человека более близкого и родного, чем этот огромный русский капитан. Дженни смотрела на звезды, задрав голову вверх, потому что глаза уже затуманила пелена влаги, лишь шелохнуться и крупные слезинки покатятся по щекам, и изо всех сил она старалась удержать их на ресницах. Она схватила ртом воздух, и в тот же момент ее накрыла мощная лавина чувств, которую уже было не под силу сдержать. С ресниц слетела прозрачная  капля.
Они оба не питали никаких иллюзий, знали что расстаются навсегда. Она вернется в Америку, к своему мужу, за которого вышла по папиному совету, в мир большого бизнеса и полезных друзей. А он... он отправится по ту сторону железного занавеса. Они были не просто из разных стран и разных систем. Они жители параллельных миров, и лишь удивительная причуда судьбы свела их в одном месте в одно время. Эта встреча словно бритвой вспорола души обоих.
- Я никогда не забуду тебя, Дженни.

***
Вернулся капитан за полночь на корабль, и казалось ему, что зашло солнце навсегда, и впереди его ожидают лишь сумерки, неподвижные и вечные, как мертвая Атлантида. Но снова наступил рассвет, и, несмотря ни на что, дневное светило совершило еще один двенадцатичасовой переход с востока на запад в длинной череде подобных за миллиарды лет. Весь этот день он провел в постели, снова и снова прокручивая, словно архивную кинопленку, в своей голове кадры ее улыбки, прикосновений, их жарких поцелуев или просто мечтал. Но сил подняться с кровати и вернуться в реальный мир у него не было. Казалось, стоит лишь встать, вернуться в действительность, в которой нет Дженни, как эта действительность, словно дорожный каток тлеющее полено, раздавит сознание, и останутся на этой самой постели лишь догорающие искорки, некогда бывшие капитаном.
Так прошла неделя, пока в один из дней внизу он не услышал английскую речь.
- Добрый день, могу я видеть капитана Молотова? – обратился уже бывавший здесь джентльмен в белом костюме к вахтенному.
- Да здесь я, здесь, - прокричал Андрей, натягивая на бегу китель.
- Я по поручению миссис Хавинсон, она просила передать Вам эту коробку.
Удивленный капитан в большой упаковке нашел десять пар самой разнообразной обуви. Здесь были и классические туфли, и полуспортивные ботинки, кроссовки и зимние сапоги, безупречного английского качества, даже уютные домашние тапочки заботливо не забыла заказать Дженни. Только сейчас это не вызвало у Андрея восторга, его не распирало от счастья, как тогда. Он бережно вынул лишь ее письмо, и долго смотрел в пустоту, не решаясь распечатать конверт. Эта коробка, последняя весточка была как ее прощальная улыбка.

                ***

Близок сезон дождей, но солнце, словно предчувствуя свое скорое поражение, пытается напоследок испепелить и без того опустошенную землю Гвинеи. Молотов вытер могучей рукой пот со лба. Больше двух месяцев уже торчал советский экипаж в Конакри. У берегов островов Бижагош судно получило серьезное повреждение винтов и гребного вала, полтора месяца ждали запасные части. Их привез советский сухогруз, и вот уже три недели как тянулся ремонт, и не видно было ему конца. Потери от простоя колоссальные, начальство из Мурманского пароходства задергало телеграммами.
- Товарищи, я вот что хотел обсудить, уже третью неделю судно стоит на судоремонтных верфях, но фактически ничего не делается. Касса наша пуста, пароходство больше денег переводить нам не будет. Хоть караул кричи!
- Я предлагаю поднять шум, в самом деле, нужно идти к руководству ремонтных доков.
- Я с ними уже ругался, бесполезно.
- Тогда во французскую администрацию, пусть принимают меры!
- Во-первых, французы уже мало на что влияют, французская администрация - больше фикция, и сейчас они озадачены выкачкой ресурсов и спасением своих капиталов. То, что скоро придется предоставить колониям независимость, ясно всем, и повлиять на нашу ситуацию администрация не может, а главное не захочет. Какие еще предложения?
- Вы говорите, а я уже действую! Две недели я хожу в док и рассказываю рабочим об учении Маркса, о дружбе народов, о том, что их долг, как рабочих, помочь нам, советским морякам, их братьям в борьбе с капиталистическими угнетателями.
Тяжело посмотрел Молотов на помполита, продолжая вить косичку из двухсот миллиметровых гвоздей:
- Да отстань ты со своей херней, без тебя тошно.


***

Жара спала , а вместе с ней и напряжение еще одного дня ожидания. Андрей пересчитал мелочь в кармане, и, решив, что на кружку пива хватит, отправился в город.
Рядом с портом на прилегающей улице находился бар «Диамант», что в переводе означало бриллиант. На самом же деле это был довольно грязный припортовой кабак, где собирались матросы, коротавшие время пока их суда стояли под погрузкой, проститутки, контрабандисты и жулики всех мастей, но рядом с портом других заведений просто не было.
Капитан взял у барной стойки кружку вонючего мутного пива, осмотрелся, увидел  местечко за столиком.
- Можно? – обратился по-английски.
- Да, конечно.
Мужчина средних лет, со светлыми волосами был одет в гражданское без знаков различия, но у Молотова не возникло сомнений, что это американец.
- По делам здесь?
- Я капитан «Калифорнии», загружаемся рудой. А вы?
- Я тоже капитан советского судна «Ксения Корабельникова».
- А что возите?
- Сюда сельхозтехнику, отсюда ресурсы.
- Все отсюда возят ресурсы, кто лес, кто уран, кто уголь.
- А сколько вы здесь?
- Неделю, порт работает отвратительно, погрузка занимает очень много времени.
- И не говорите, мы здесь уже скоро три месяца.
Молотов поведал о затянувшемся ремонте американскому коллеге все, как есть, о бездействии ремонтных бригад, о стараниях помполита, который ходит уговаривать негров поторопиться с ремонтом и рассказывает о социальной справедливости, равноправии, классовой сознательности.
Янки усмехнулся:
- О классовой сознательности? Хочешь, я покажу тебе, что это такое ?
Он поднял руку и, обращаясь к официантке, вежливо произнес:
- Милочка, будь любезна мне глазунью и пятьдесят виски.
Молодая черная девушка легко кивнула головой и продолжила щебетание со своими подругами. Через пять минут американец вежливо напомнил ей же, что заказ. Девица продолжала что-то бурно обсуждать, не ведя ухом.
- Вот видишь, обратился он к русскому, так они отвечают на вежливость.
; Как же быть?
- А вот так! – американец встал и подошел к девице. Молча схватив за волосы, он энергично тряхнул ее.
- Яичницу и виски, живо, сука.
Через несколько минут черная девушка с виноватой улыбкой принесла стакан с выпивкой и еще шкворчащюю яичницу.
- Кстати, меня зовут Эндрю, -  дружелюбно произнес он, обращаясь к русскому.
- Меня Андрей, - с трудом переваривая увиденную сцену, ответил Молотов.
- Так мы еще и тезки! – обрадовался американец – ну что, я наглядно объяснил особенность общения с местным населением?
; Более чем! Все же, мне кажется, не стоило так обращаться с женщиной – не смог удержаться Андрей.
; Ну, мне пора на судно, завтра мы отходим. Удачи!


***

А может, в самом деле, это наиболее простое и действенное решение? Может к черту все эти жалобы и прочую бюрократическую ерунду? Может здесь, на черном континенте, в каменном веке от того и не работают все  эти инструменты цивилизованного мира, что, как и в доисторические времена, здесь правит только сила? – капитан ворочался всю ночь, осмысливая преподанный американцем урок. Утром спустился в ремонтный док, окинул взглядом обстановку: четверо рабочих пинают носок, набитый песком, шестеро сидят на лавке и курят, что-то оживленно обсуждая, еще один спал, накрыв лицо газетой. Капитан обвел палубу глазами, поискал бригадира. А вот и он, собственной персоной, в кости играет.
- Почему никто не работает?
- Жарко, успеется, - лениво ответил черный не очень молодой мужчина, продолжая кидать кости.
Андрей рывком поднял бригадира, как котенка, и коротким ударом отправил в нокаут, после чего, дернув за ворот сидевшего рядом с ним, швырнул на пол. На палубе наметилось оживление, ремонтники, схватившись за инструмент, устремились к рабочим местам. Капитана удивило, что никто не возмутился, более того, никто не удивился, значит, для них это была обычная практика. Результат воодушевил, и он решил закрепить успех, начав обход, никого не хотелось оставить «без внимания». Но ведь надо еще и так бить, чтобы не зашибить насмерть, чтобы руки-ноги не поломать, а то можно было лишить трудоспособности, поэтому кому оплеуху, кому пинок выдаст. Закипела работа, а Молотов за спинами ходит, словно наместник египетского фараона на строительстве великой пирамиды.
Темнело, закончен трудовой день. Осмотрел Андрей движительный узел и расплылся в  улыбке - за один день сделано больше, чем за предыдущих три недели. Осталось только гребные винты на вал присобачить, да так кое-что по мелочам. Такими темпами через пару дней все готово будет.


***
- Оля, ну зачем нам в Комсомольске этот старый сундук? – недовольно протянул Володя, перевязывая бечевкой собранные женой коробки с вещами.
- Это же еще бабушкин, к тому же он такой вместительный, в него можно кучу вещей запихнуть.
- Я клянусь тебе, что как только разберусь с делами, первое, что сделаю – сооружу тебе отличный стеллаж, наподобие того, какой я видел в немецком журнале у Захватова. Ты еще хвастаться перед подругами будешь!
- Ой, Володь, я даже не думала, что у нас с тобой за два года столько вещей накопилось! И как только мы их запакуем… – вздохнула в очередной раз Оля.


***

- Вашим поведением вы опозорили нашу страну и идеи коммунизма. Вот товарищи, наглядный пример того самого тлетворного влияния Запада! Вот что значит дружбу водить с этими капиталистами. Быстро вы понахватались от них! Мало того, что вступил в преступную связь с гражданкой враждебного государства, капитан советского судна, представитель Советского Союза в дружественной стране Африканского континента бил рабочих! Вы, товарищ Молотов, осквернили Ленинские ценности интернационализма, дружбы народов, подняли руку на товарищей по классу. В то время как Советский Союз борется с угнетением негров в США, вы устраиваете суд Линча!
- Да что мне было делать! У меня не было другого выхода.
; Помолчите, вы себя полностью дискредитировали, вам нет  оправдания. Здесь решение может быть только одно: исключить из партии и снять с работы. Вы сняты с работы без права занимать ответственные должности и, безусловно, в зарубежные поездки больше допускаться не будете. Сдайте удостоверение моряка, ваша виза аннулирована!
Понял Молотов, что в Мурманске оставаться уже нет смысла. Прикинул, куда бы податься, вспомнил, что двое приятелей с курса работают в Комсомольске-на-Амуре и решил махнуть к ним. По приезду выяснилось, что общежитие сходу дают только работникам порта. Единственная вакансия, которая там для него нашлась -  матрос разъездного катера начальника порта. Ну что ж, - махнул рукой Андрей — если уж суждено мне перекантоваться где-то, почему не здесь?

                ***

Зашел Володя в кабинет, присвистнул - комната метров пятьдесят квадратных, с большими окнами по двум стенам, стол в виде буквы «Т» расположен так, что окна за спиной и слева. И ведь не раз был в этом кабинете, да все как-то не обращал внимания, что он такой огромный. Там в пароходстве и должность была выше, а кабинет куда скромнее.
До планерки оставалось пятнадцать минут, открыл окно. В кабинет вместе со свежим ветерком ворвался гул порта. Где-то впереди портальные краны гудели на разные лады своими сложными механизмами, вдали слышен был приглушенный рокот мощных судовых дизелей, на погрузке неистово матерился бригадир, и его слова неслись над водной гладью Амура, вдоль причалов, мимо «сыпучки», мимо складов и затухали далеко за пределами порта. Ночная смена уже собиралась домой, а дневная еще не приступила к работе и сейчас, затягиваясь «Беломором», портовые рабочие обсуждали очередную смену начальника, гадая, что он за человек. Через пятнадцать минут грянет дневная смена оркестром тысячетонных механизмов, взревут многолитровые дизеля, заглушат они своим ревом высокохудожественные эпитеты несдержанного бригадира. Перегнулся Володя через подоконник - внизу ремонтники тащили огромный вал в цех, пыхтели шестеро работяг, останавливаясь каждые двадцать метров на передых. А это что за «кадр»? Подошел огромный матрос, улыбнулся, отпустил шутку, схватил вал под мышку и прогулочным шагом направился в цех.


                Глава 4

- Как же это получается, товарищи, что за прошлый год в порту недостача угля составляет семьдесят тысяч тонн? И за этот, пятьдесят седьмой, уже тринадцать тысяч недостачи набежало? А еще только начало июня! В чем дело?
- Да мы без понятия: грузим уголь, взвешиваем - одно значение, приходит по реке, вешаем - меньше вес угля в барже. Мистика какая-то!
Только Володе было не до мистики,  пахла вся эта чертовщина уголовщиной. Мечтал он о настоящем деле, а теперь вот назад в пароходство захотелось, потому как тут в порту какое полено не поднимет - везде гниль. Строчил он распоряжения тысячами в день, но не выполнял их никто - царило разгильдяйство, переходящее в саботаж. А тут еще эта мистика! Куда деваются тысячи тонн угля по дороге из Комсомольска в Благовещенск? А за него отвечать ведь нужно, как-то отчитываться. Да тут еще отношения с Китаем начали портиться стремительно, тоже проблема - если заблудится какое суденышко, вылетит на берег к бывшим братьям навек, так эти узкоглазые братья ловят членов команды и бросают в свои темницы. По всему Хабаровскому краю строго настрого капитанов предупреждали - в пограничных районах особое внимание!
Тысячи вопросов, и все нужно немедленно решать. Но самое главное - как заставить коллектив уважать себя? Чихают на его распоряжения и увещевания. Замов своих он сразу  уволил - руководящий состав статья трудового кодекса позволяет увольнять «в связи со служебным несоответствием». А остальных как? Если лентяй-халтурщик не опаздывает на работу, если не пьет в рабочее время, то трогать такого работника не моги, он гегемон! А  в порту таких - добрая половина.
Но с другой стороны, всех ведь карать и не надо. Придумал Володя метод, и назвал его «прожектор». Это когда из всего коллектива выхватываешь одного разгильдяя, который жить мешает, и с этой минуты он постоянно как бы под лучом прожектора, не надо распыляться на всех, можно сконцентрироваться на ком-то одном. А самое главное в этом деле - быть беспощадным. На всех рук не хватит, поэтому все внимание на одного: унижать и уничтожать, распинать и с дерьмом мешать, а остальные пусть стоят вокруг и смотрят. И уж будьте уверены, когда Вы отправитесь за вторым, толпа кинется врассыпную.
Вышел из строя импортный кран со страшно дорогими и хитрыми узлами и агрегатами.  Нужна была электросварка, причем  газовая никак не годилась - от ее пламени соседний каскад реле мог оплавиться, тогда  пришлось бы заказывать сложную автоматику в Америке, там, где и был кран произведен, а это песня на годы. Каждый час простоя такого механизма выливался порту в астрономическую сумму. Выделил Либерман бригаду, все ремонтные работы по минутам расписал, на ночь третью смену вывел, но вот проблема – технология электросварки только появилась, не был с ней знаком толком никто - один специалист на весь порт, сварщик  Гавриленко, мужик с гонором. Не успели все наладить за дневную смену, пять часов стрелки показали.
- Ну, все, смена-то кончилась. Бывайте.
- Ну, бля, Гавриленко, не говняйся, – возмутились мужики.
- Иван, я тебя прошу, останься сверхурочно, час простоя крана больших денег стоит порту, и так не справляемся с разгрузочными работами.
- Вам, Владимир Лазаревич, напомнить, что сверхурочно можно оставлять работать только с согласия работника? Так вот, я не согласен!
- Ты что сдурел, сегодня пятница, потом два дня выходных, а кран стоять будет?
- Ничем не могу помочь. - расстегивая на ходу спецовку.
Сорвался где-то глубоко внутри Володи спусковой механизм, открыл он тетрадочку, в которую все свои распоряжения записывал, почирикал ручкой:
- Вот: я, Либерман Владимир Лазаревич, сегодня 9 июля тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года клянусь уничтожить Гавриленко Ивана Савельевича. Точка. Ставлю подпись.
Переглянулись рабочие, не поняли шутки начальника.
- Это что еще за угрозы! Да я единственный специалист электросварщик тут. А вас начальников вон сколько сменилось!
- Я тебя предупредил.
- Да пошел ты!
Позвонив Оле, что срочно должен уехать, Володя взял билеты на вечерний поезд до Хабаровска, а утром пришел к своему бывшему директору:
- Александр Михайлович, у меня к Вам просьба, не могли бы Вы вызвать сейчас сварщика, который у вас по электросварке?
- Да, конечно, Володя, только что его вызывать, вон он на площадке. Сам ведь знаешь, сейчас горячая пора. А в чем дело?
- Да ремеслу хочу этому мудреному обучиться, подсобите?
Терпеливо весь день простоял Либерман рядом со сварщиком, на второй день сам варить попытался. Журил начальника комсомольского порта сварщик, отчитывал:
- Да ну, Лазаревич, пожжешь сейчас! Ровнее веди и быстрее, быстрее! Смотри, чтобы рука не дрожала! Руку, руку тверже держи!
Но ученик на учителя был не в обиде. К концу дня почти не хуже своего наставника справлялся.
- Вот, молодец, Лазаревич, так держать!

***

У сварщика Гавриленко оплата была сдельная. Приходил он каждый день на смену во время, на минуту опоздать боялся, иначе сразу можно было получить выговор за опоздание, но весь день «штаны протирал», потому как чуть что случалось - начальник порта надевал  робу и сам на объекте проводил сварочные работы.
- Ладно, простите меня, Владимир Лазаревич, я сижу, а зарплата мне не идет. Осознал я свою ошибку. Мне ж семью кормить, - понурившись стоял Гавриленко в кабинете Либермана.
Володя достал тетрадочку, открыл на соответствующей странице, прочел:
«Я, Либерман Владимир Лазаревич, сегодня 9 июля тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года клянусь уничтожить Гавриленко Ивана Савельевича. Либерман.»
- А я тебя предупреждал, по-человечески просил. Теперь только на себя пеняй!
- Тогда я пишу заявление об уходе по собственному желанию!
- А вот это хрен тебе с маслом! Заявление твое я не подпишу. Не выйдешь на работу -уволю за прогулы, будет тебе волчья запись в трудовой, а то и за тунеядство загремишь под суд. И только попробуй мне для своих халтур инструмент с предприятия  вынести -  за хищение государственного имущества на двадцать пять лет сядешь!

***

Лето в тот год выдалось на редкость жарким. Обливался потом в брезентовой робе Володя с электродом в руке, но отступать не собирался, только и во время сварки о недостаче угля думал, это – головная боль номер один. Погода сухая, дождей уже второй месяц нет. Посмотрел он на стоящее под погрузкой судно, и вдруг все у него в голове на свои места встало. Так вот в чем дело! Нагревается на таком солнце черный уголь и  испаряет всю влагу, невооруженным глазом видно как парит над баржей.
Нужно созывать межведомственную комиссию для изменения системы учета угля, а то пока из порта плывут баржи вверх по течению на электростанцию, сохнет уголь, испаряя тысячи тонн влаги, а порту приходится недостачу покрывать.


***

- Дорогая, ты сегодня не едешь в офис? Сегодня же Совет директоров, ты должна присутствовать, - Джозеф заглянул к ней в спальню.
На потолке висело огромное зеркало. Дженни лежала на спине, немигающе смотрела в отражение своих черных глаз и видела в них далекий берег Атлантического океана, испепеленный безжалостным солнцем, где она была так счастлива. В душе разливалась пустота.
- Я сама решу, куда и когда мне ехать, что я должна, а что не должна!

***

- Уже которую неделю у причала стоим! Новый начальник даже не удосужился заглянуть, познакомиться, вообще, говорят, «гнойный» мужик, не успел прийти, сразу болты стал закручивать.
- Да брось, ты сам знаешь, что в порту творится. Все правильно он делает, это еще хорошо, что тут не Африка, а то я способ один знаю, как экономические показатели предприятия улучшить, – усмехнулся огромный матрос.
- Эй, слышь, начальник идет!
- Где?
- Да вон в синем кителе, на нашивки посмотри!
- Здравствуйте, товарищи! Прошу прощения, что наше знакомство состоялось только сейчас. Как вы уже, наверное, знаете, мое имя Владимир Лазаревич. Надеюсь, я с вами буду работать долго и плодотворно.
- Предыдущие девять говорили так же.
- По-моему, это ответ не по уставу.
Ляпнул боцман шутку и сам себе язык прикусил. Ходят слухи, что новый начальник хоть и молодой, а особой лютостью отличается и лучше бы с ним отношения не портить.
-Ну, давайте знакомиться.
Вытянулась команда по струнке на причале вдоль судна.
- Кравченко Алексей. Моторист.
- Черных Константин. Кок.
- Рожков Сергей. Матрос.
- Молотов Андрей. Матрос.
Еще раз обмерил Володя глазами  Молотова - какое-то смутное чувство зашевелилось внутри.
- Так, а капитан где?
- Разрешите доложить? Капитана нет.
- Как нет?
- Нет, – с непроницаемым лицом докладывал огромный матрос.
- Почему?
- Запил, его уволили со службы еще до навигации, а другого пока не прислали.
- Кто же тогда командует судном?
- Я, товарищ начальник порта.
Еще больше удивился Володя: бардак какой-то, даже не механик, простой матрос выполняет обязанности капитана!

***

Закончилось совещание совета директоров, расходились солидные господа. Свернула она свои рулоны, убрала мудреные графики в портфель.
- Дженни, могу я с тобой поговорить? – догнал ее уже в дверях вопрос президента «Bauxite group».
- Да, конечно. Если в моем докладе что-то не понятно, на следующий неделе я закончу подробный отчет и сделаю детальный анализ по Гвинейским месторождениям.
- Нет, Дженни, я хотел поговорить с тобой на другую тему.
- Да, папа, я тебя внимательно слушаю, – сделав непонимающее лицо, ответила она, хотя уже знала, о чем пойдет речь.
- Что с тобой происходит, девочка?
- Все в порядке, папа, просто легкая меланхолия. Видимо, никак не включусь снова в ритм Нью-Йорка.
Он подошел к ней и обнял за плечи.
- Дженн, я говорил с Джозефом.  Да и вообще, последний месяц после возвращения из Африки ты сама не своя. Я уже давно не видел твоей улыбки. Кто он?
- Откуда ты знаешь?
- Послушай, я уже давно живу на свете. После смерти твоей мамы и гибели Джонни, ты - вся моя семья, нет более близкого и родного мне человека, и сейчас мне невыносимо видеть, что ты страдаешь.
- Я рассказывала тебе про того русского, который меня спас…
Бенджамин тяжело вздохнул.
- Но ты же сама знаешь, между вами непреодолимая пропасть. Ты даже не имеешь понятия, где он сейчас. Остается только смириться, и тебе нужно быть добрее к Джо, он славный парень, любит тебя.
- Папа, он меня бесит! Я решила с ним развестись.
- Дженн, подумай, не горячись.
- Это не обсуждается! И дело здесь не только в Андрее, может, его я никогда больше и не увижу, но и с Джо не буду. Он мне неприятен, черт возьми!
- Все! Все! – шутливо поднял вверх руки Бенджамин - поступай, как знаешь, если ты не любишь Джо, и он раздражает тебя, то к черту его, не отравляй себе жизнь, доченька.



***

Не спалось этой ночью Володе. Чтобы пересмотреть нормы учета массы угля при грузоперевозках нужно взаимодействие железнодорожников, речников, угольщиков и энергетиков, но никому это не надо, у него у одного во всей цепи баланс не сходится. У остальных не было таких проблем, потому и желания что-то менять, напрягаться – тоже. Не одну сотню писем написал Владимир - все без ответа, предлагал, просил, увещевал, умолял, только чиновники-бюрократы ничего менять не хотели.
Вдруг истошно загремел дверной звонок. Владимир посмотрел на часы – пол-четвертого утра.
- Да кто это?
- Владимир Лазаревич, собирайтесь, ЧП в порту, пожар!

Горел угольный склад, в радиусе двухсот метров стояли пожарные бригады, близко расположенные строения поливали, чтобы не произошло возгорания. Жар стоял такой, что ближе даже в специальных костюмах было не подойти. Светло вокруг стало от пламени, как днем. К складу шли железнодорожные пути, так температура была такая, что срывало рельсы со шпал, и они, пружиня, раскаленные, со страшным воем взлетали вверх красными булавами. Склад, словно огромный разъяренный дракон, изрыгал языки  пламени, металлические конструкции как воск плавились, шифер стрелял беспрерывной канонадой, и, казалось,  нет никакой возможности укротить эту огненную вакханалию. Развернули системы высокого давления, только тонкие струи воды, пролетая по воздуху полсотни метров, теряли напор, распыляясь большим облаком, превращались в пар и  испарялись, еще не достигнув очага пожара.
- И когда вы его так потушите?
- Сами не видите? Никогда! Пока само не догорит!
Прикинул Володя – гореть может долго. Нет, так дело не пойдет!
- Коля, у нас в ремонтном цеху «хреновина» венгерская лежит,  она в рабочем состоянии?
То, что Либерман назвал одним емким словом «хреновина» представляло собой насосную установку сверхвысокого давления, этакую мощную водяную пушку с дизельным приводом, которая применяться должна была для смыва грунта вокруг севших на мель судов. Однако ее применение на практике не представлялось возможным, так как судно во время работы этой системы было просто не удержать на месте никакими силами, не спасали ни якоря, ни тросы, потому что насосная система, со страшной силой выбрасывая
струю воды, играла роль водометного движетеля. А устанавливать подобный агрегат на массивную плавучую платформу было нецелесообразным, потому что эта платформа и подавно не сможет подойти к севшему на мель плавучему средству, так как имеет большую осадку и сядет на мель еще раньше нуждающегося в помощи.
- Да! А что?
- Вытаскивайте ее!
- Так, краном ее теперь цепляйте! – руководил операцией Либерман.
- А что вы хотите, Владимир Лазаревич?
- Уголь тушить, неужели не понятно?! Делайте то, что я вам говорю!
- Лазарич, не заведем все равно, дизель в воде заглохнет!
- Не заглохнет, одевайте  шланг на воздухозаборники!
- Все равно заводить нельзя! Реактивное усилие снесет ее на хрен!
- Тросами к столбам и деревьям вяжите!
- У нас шланга нет такого диаметра, чтобы на сопло одеть!
- И не надо! Отсюда стрелять будем!
- Отсюда почти двести метров!
- Больше сотни атмосфер! Добьет! Сопло, сопло задерите вверх!
- Задрано на максимум! Регулировка больше не позволяет! Когда ее проектировали, не думали, что из нее вверх будут стрелять!
- Да я вообще не знаю, о чем думали, когда ее проектировали!
Пока возились, уже утро наступило, рассвело. Врубили установку, ударил столб воды, сшибая берег, сваливая вековые сосны на своем пути.
- Стоп, выключите немедленно! Так мы еще больше разрушений устроим, чем пожар. Эх, вот если бы как-то прицелить ее…
- Разрешите, я попробую! – шагнул вперед Молотов, пришедший с утра в порт.
Он вошел в воду, и, упершись руками, стал приподнимать сопло тяжеленной установки, которую сюда поставили краном. Правда фактически нужно было лишь приподнять наиболее легкую часть, да архимедова сила в воде чуть облегчала задачу, и все же Володя сильно усомнился, что одному человеку под силу сдвинуть такую махину.
- Ну-ну, попробуй.
Капитан навалился и закряхтел, задирая выходной раструб кверху. И, взвалив на плечо, заорал:
- Врубайте!
- Только смотри, Андрей, чтобы у тебя чего не попало в струю, а то оторвет! Давление огромное! Башку разнесет, как яйцо!
Тросы снова напряглись, взревел многосильный дизель, и огромный столб воды сумасшедшего давления взмыл в небо, пролетая над макушками деревьев, над кранами, над постройками и цехами, туда, где адским пламенем полыхал угольный склад, угрожающий сжечь все вокруг.
- Ниже!
- Левее!
- Еще чуть ниже опусти!
- Так, зацепил, чуть-чуть правее! – страшным басом корректировал навесной огонь водяной артиллерии пожарный, что есть мочи орущий в мегафон.
- Есть! Так, так держи!
Впрочем, о том, что струя попала в цель, можно было не сообщать, огромные клубы пара, поднимающиеся высоко в небо, были видны на много километров вокруг.
Вся территория порта в мгновенье превратилась в огромную русскую парную.
- В пору веники приносить!
- Хорош! Теперь мы своими силами управимся!


Собрался народ в кабинете начальника. Андрея чествовали как героя: шум, гам, сначала хотели на руки его и в воздух бросать, правда, быстро сообразили, что идея эта мало выполнима, весу в нем было не многим меньше, чем в грузовике.
- Ну, Андрей, я ведь раньше не верил былинам про богатырей, а теперь вот засомневался, может и правда были.

Разошлись все по рабочим местам, только Либерман поил горячим чаем Молотова в своем кабинете:
- Я читал в твоем деле, ты раньше капитаном был...
- Ага, сухогруза.
- Как же в матросах-то оказался?
- Длинная это история, потом как-нибудь…на досуге…расскажу.

***

На столе ровным пламенем горели две плоские свечи. Наступила пятница, а, значит, как обычно, вся семья собиралась на шаббатний ужин. Вернее, раньше было именно так: бабушка с дедушкой, дядья, родители, они с братом Джонни, но это было слишком давно, кажется, в другой жизни. Сейчас их было здесь только двое.
- Папа, я хотела с тобой поговорить о наших карьерах в Гвинее.
- Да, в последнее время там много заморочек.
- Я думаю, мне надо снова туда поехать и на месте со всем разобраться.
- Дженни, стоит ли тебе туда возвращаться? Там не стало безопаснее.
- Мне кажется, там я смогла бы решить многие проблемы. К тому же, у меня есть подозрения, что деньги из черной кассы, которые предназначены для взяток местным чиновникам, приворовывает руководство гвинейского филиала.
- Может ты и права… Но пообещай мне, что не будешь пренебрегать охраной.

***

За любое ЧП кто-то должен быть наказан, но полистал следователь прокуратуры акт пожарной экспертизы, задумался. Наказать руководителя? Но он тут ни при чем, да к тому же секретарь горкома его уже отметил, поощрение по партийной линии выразил за находчивость, проявленную при тушении пожара.
А у пожарников тоже задача стояла не простая - поди, установи причину возгорания, когда там много часов адское пламя бушует. Что написать в заключении? Вследствие короткого замыкания? Да, так пишут чаще всего, если не очень понятно с чего все началось, только провода на этот раз не то, чтобы сгорели – вовсе испарились, да и потом, это значит, что кто-то из электриков должен сесть. Поджог? Но это вообще диверсия против государства. Лет двадцать назад, в тридцать седьмом, конечно бы нашли  целую сеть вредителей, а сейчас времена не те, поэтому в акте просто написали: самовозгорание.

***

Белоснежная яхта пришвартовалась к пирсу. Дженни остановилась, не дойдя до конца трапа, подняла глаза к небу и, щурясь, посмотрела на солнце.
Да, оно все такое же жестокое, и все так же нещадно жарит и без того черных людей, которым не повезло родиться под небом Африки.
Бессменный генеральный консул США в Гвинее встречал нью-йоркскую гостью у трапа в тенниске с коротким рукавом, а его загорелая лысина отбрасывала блики на солнце. Казалось, здесь все по-прежнему.
- Здравствуй, Дженнифер. С возвращением, – они обнялись, как старые друзья.
- Как ваши дела, Джордж?
- Многое, очень многое изменилось с тех пор, когда ты была здесь.

***

- Але, Зиновий Георгиевич?
- Здравствуй, Володя, ну что, разобрались с пожаром?
- Я как раз об этом хотел поговорить. Пожар этот случился как нельзя кстати, и очень мне помог.
- Не понял. Что ты такое говоришь?
- Сейчас я все объясню.  У меня на руках акт пожарников, причина пожара – самовозгорание угля. Очень жаркая погода стоит. Мне дано предписание поливать уголь водой для предотвращения подобных инцидентов в будущем. Так мы и поступаем. Но на судах, перевозящих уголь, тоже есть угроза возгорания, поэтому я прошу Вас подписать мне бумагу о том, чтобы капитаны всех судов, используя бортовые системы пожаротушения и откачки воды, этот уголь поливали.
- Зачем тебе такая бумага, попроси, они и так тебе не откажут.
- Да, кто-то не откажет, а кто-то и не подумает подчиниться, поэтому мне нужен официальный документ, предоставляющий мне подобные полномочия.
- Хорошо, подпишу. Только знаешь, у меня к тебе тоже предложение: я ухожу в Благовещенск, кстати, со мной Козаченко решил по Амуру прокатиться. Ты тоже подъезжай к нам туда водой.
- Не, ну что Вы, Зиновий Георгиевич, это далеко очень. Как я туда водой? Сейчас сезон горячий, а я на месяц покататься поеду?
- Володя, ты меня не дослушал, между прочим. Мне военные списали одну посудину очень интересную, ее еще в войну захватили. Раньше судно адмиралу японскому принадлежало, а может кому помельче, этого я не знаю. Особой роскошью не отличается, но удобная кают-компания, спальная каюта тоже весьма комфортабельная. Но уникально судно тем, что делает тридцать узлов! Так вот, мне оно без надобности, и я его хочу на баланс Комсомольского порта передать тебе в подарок, так сказать. Формируй команду, и приезжайте на следующей неделе за ним. Я пока распоряжусь, чтобы его полностью привели в порядок и подготовили к выходу. Сразу погрузитесь и пойдете в Благовещенск, а потом на нем и вернетесь в Комсомольск. Бумаги уже сегодня я все направлю вам.
- Зиновий Георгиевич, спасибо конечно, но это все равно займет время.
- Давай, Володя, я поговорить с тобой хотел, а здесь в кабинетной пыли обстановочка не та.

***

Не так уж сильно изменилась эта страна. Независимость, которую так желали, они получили, а богаче от этого не стали, и грязи на улицах не убавилось. Дженни шла через площадь к большому каменному зданию, где располагалась администрация порта, но теперь за ней, словно безмолвные тени, следовали трое крепких мужчин, призванных изрешетить любого, посягнувшего на ее жизнь.
- Здравствуйте, могу я рассчитывать на Вашу помощь? – обратилась она к главному диспетчеру Конакрийского порта.
- По какому вопросу?
- Мне нужно знать, раньше сюда регулярно ходил советский сухогруз «Ксения Корабельникова». Он все еще ходит этим маршрутом? – с трудом выговаривая причудливое звукосочетание названия судна, она протянула сложенный пополам тетрадный лист.
- Да, ходит сюда регулярно, как и прежде. Теперь много сюда ходит советских судов, а «Ксения Корабельникова» ходит сюда дважды в год. Они должны прибыть в середине июля, как и раньше.
Диспетчер больше всего уважал и любил американцев, потому что любые просьбы они подкрепляли зелеными портретами своих президентов. А он любил этих президентов всей своей душой и сердцем, любил больше, чем самый оголтелый американский патриот. Вот и сейчас, когда американка вышла, он аккуратно развернул лист, взял в руки новенькую, хрустящую двадцатидолларовую купюру, провел по ней нежно рукой, разглаживая складочку посередине, и бережно убрал в свою папку. Сегодня солнце светило для него!

***

Дженни быстрым шагом, почти переходящим на бег, поднялась по трапу. Сердце бешено колотилось, полное самых радужных надежд.
- Я хочу видеть капитана, – обратилась она к вахтенному.
Но ее лучезарная улыбка медленно сползла с лица, а внутри разлилась огромная волна разочарования, когда к ней вышел невысокий мужчина с темной бородой:
- Я вас слушаю?
- Простите, раньше на этом судне капитаном был Андрей Молотов? Я могу узнать, где он, что с ним?
- Я не намерен отвечать на подобные вопросы! Подобная информация не подлежит разглашению! И больше не приходите сюда. Я укажу вам выход, – его тон был очень грубым, а голос громким, ей даже показалось, что нарочито громким, чтобы слышали все члены команды, находящиеся по близости. Более того, он схватил ее за локоть и потянул к выходу.
Охрана, стоящая внизу напряглась, подобное отношение к госпоже Хавинсон – это был перебор даже для русских дикарей.
Отдалившись от вахтенных, бородатый капитан чуть слышно шепнул:
- В половине пятого, на рынке в самом начале рыбных рядов.

Дженни все поняла с первой минуты. Поведение капитана давало ясное представление о порядках в Советском Союзе, в одночасье вспомнились шутки Молотова, только теперь его слова, всплывающие из памяти, перестали быть столь забавными, пугая ее. Внутри нарастало чувство тревоги. А что если, правда…? Она пыталась отогнать от себя дурные мысли.
К указанному времени капитан не подошел, а появился лишь в начале шестого.
- Прошу прощения, мне нужно было убедиться, что за мной никто не следит.
- Давайте зайдем куда-нибудь, где можно было бы спокойно поговорить?
- Я думаю, что это не очень хорошая идея, боюсь, в каком-нибудь баре нас могут случайно увидеть.
- Пойдемте в машину, я точно знаю одно место, где ваших людей быть не может.
Они зашли в «Буржуа», двинулись вглубь зала и сели у дальнего столика. Раскрыв меню, капитан согласился с Дженнифер, тяжело вздохнув:
-Здесь нашим людям действительно нечего делать. Я знаю, Вас зовут Дженнифер, Андрей рассказывал мне о Вас.
- Вы друзья?
- Были ими.
- Так что произошло? – нетерпеливо форсировала она разговор.
- Дело Молотова было шумным и показательным. Когда они вернулись в порт приписки, помполит передал свой отчет в комитет партии. Пахло жареным, но уголовному делу все же хода давать не стали, однако Андрея выгнали с работы, и он переехал в Комсомольск-на-Амуре. Молотов больше не выездной.
- Комсомольск-на-Амуре, это где?
- Это в жопе, – выразился сочно капитан – на Дальнем Востоке. Он оставил мне для Вас письмо. Я, честно говоря, думал, что за ним никогда не придут.
- Вы можете сказать мне его адрес?
- Могу, но забудьте об этом. Все письма из-за границы сначала просматривают в КГБ, поэтому оно все равно не дойдет до адресата, а Андрею добавят экзекуций.
- Как же мне с ним связаться?
- Мы отходим двадцать первого июля. Больше не приходите никогда на корабль. Двадцатого, в то же время и там же, где встречались сегодня, я Вас буду ждать. Если меня не будет, значит, нет возможности для такой встречи. Я не хочу ставить под удар свою голову. Можете ему передать что-нибудь, но учтите, возможно, ваше послание будет идти очень долго, потому что я не рискну отправить его почтой. Постараюсь передать с оказией. Но мой вам совет: успокойтесь оба, вам все равно не суждено больше встретиться. А теперь мне пора, я бы попросил отвезти меня назад.

***

Она забралась с ногами на длинный капот «кадиллака» и всматривалась в горизонт. Тихая гладь океана отражала тысячи пылающих звезд, волны методично накатывали на берег, создавая тот же мотив, который они напевали здесь двум влюбленным в ночь прощания два года назад. Дженни посмотрела на луну и с силой выдохнула сигаретный дым.
«Черт возьми, дура, почему уехала в Америку без него? Зачем отпустила его на судно, зачем позволила вернуться назад. Думала, что это курортный роман, думала мимолетное увлечение». Два года прошло, а серые глаза огромного капитана все не отпускают, терзают сердце, вызывая сосущую тоску.
Сдаваться Дженни не умела. Она твердо решила, что попадет в Россию и найдет способ увидеть Андрея. Задача бесспорно сложная, но тем интереснее! Что бы из этого не вышло - она попытается.

***

Быстроходное судно пронеслось чуть дальше Благовещенска, сбавило ход, пришвартовалось к Захватовской «Жемчужине».
Вечером за ужином неспешно лилась беседа вокруг богато уставленного стола: все со спецраспределителя, чего только нет!
Дымит поросенок в яблоках, наполняя изысканными ароматами кают-кампанию. Генерал достал нож разрезать мясо, не нож – произведение искусства, глаз не отвести! Рукоять и ножны – из бука, отполированы так, словно и не деревянные, а из кости какой сделаны. На них выжжены простые геометрические узоры ровными дорожками.
И клинок острый. Легко, совсем без нажима орудует им Козаченко, мясо да кости режет словно масло.
- Интересный у Вас в руках экземпляр, Николай Саныч.
- Нож отличный!
- Откуда он?
- Его кажись, какой-то чурка-умелец подарил на День рождения начальнику узбекского НКВД. В сорок седьмом того вызвали в Москву и посадили, при себе у него был этот нож. Вещица понравилась Берии, и он взял ее себе. А в пятьдесят третьем мы, когда с Жуковым Берию пришли арестовывать, провели выемку документов и во время обыска  в столе обнаружили этот нож. Игрушка Георгию Константиновичу очень приглянулась, но Жуков был довольно суеверным: «Два хозяина не своей смертью кончили, знаешь, оружие свою судьбу имеет, и свою роль играет в судьбе того, кому принадлежит. Не буду я, пожалуй, принимать эту эстафету смерти. Может, проклял его тот азиат, что делал, они ж такие...». А я в эту ерунду не верю, кусок железа - он и есть кусок железа.
- Да и правильно. Не проклинал его мастер, да и не азиат это делал вовсе.
- Ты-то откуда знаешь? Так говоришь, будто рядом стоял.
-  Да примерно так.
- А ну-ка, давай колись, что еще за история?
- Дело было в эвакуации…
- Во бля… сюжет… И чего ты с такими руками начальником порта работаешь?! Мог бы зарабатывать в десять раз больше и геморроя не знать, с такими талантами сидел бы в теплом месте и спецпайки на дом получал!

Утром Володя хотел с Захватовым посидеть  над документами, взял с собой для подписи все необходимые бумаги, но слишком много вчера выпили за «мастера кузнечного дела» – Захватов вышел только в одиннадцать и даже слушать не стал, только везде свои подписи поставил, не читая. Нет, вообще-то начальник пароходства такой привычки не имел, но он знал, если документ готовил Либерман, можно быть спокойным и не проверять. Козаченко - большой ценитель оружия, больше всех пил за мастера с золотыми руками, поэтому оклемался лишь к обеду. Сентябрь стоял теплый, и стол сервировали на открытой палубе.
На берег вышел китайский пограничный отряд. Увидев судно с советским флагом, бойцы, как уже стало обычным в такой ситуации, скинув штаны, выпятили зады, выражая тем самым соответствующее отношение к своим советским «товарищам». При этом они что-то кричали на своем языке, виляли ягодицами и явно кривлялись.
- Черти, так бы и пальнул по чьей-нибудь желтой заднице, – бушевал генерал, размахивая табельным пистолетом – даже специальную комиссию пришлось создать, на следующей неделе будет заседание, посвященное борьбе с китайскими жопами. В Ленинском вон вообще людям на пляж не выйти, срам какой!
Володя поднялся из-за стола и направился в банкетный зал.
- Ты куда?
- Я сейчас, Николай Саныч.
 Судно было подарено в знак дружбы товарищем Мао, и, не смотря на то, что дружба эта разладилась, Володя заприметил его большой портрет в подсобке за камбузом. Либерман вышел с ним на палубу, и, подняв над собой, показал китайцам.
Кто-то из аборигенов, увидав какое святотатство они совершают, стал истошно орать - показывать задницу Великому Мао - это был верх политической неосмотрительности для китайских коммунистов. Узнай кто об этом, могли вздернуть  весь отряд на дереве. Натянув штаны, пограничники вытянулись по струнке.
Свое удивление, восхищение, да и все остальные эмоции Козаченко выражал двумя короткими русскими словами:
- Во бля.… А ну дай мне этот портрет, сейчас я им! – генерал схватил портрет Мао, и, поставив его на палубу, изобразил неприличное движение, призванное символизировать оральное сношение с товарищем Мао.
- Коля, Коля, не святотатствуй! Ты перегибаешь палку! Сейчас они нас тут пристрелят на хрен! – Захватов пытался успокоить не на шутку разошедшегося генерала. Подобного отношения к вождю китайцы могли и не выдержать, открыв огонь на поражение.

***

Бился в конвульсиях секретарь Хабаровского крайкома партии, аж слезы брызгали из глаз, рот разинул, словно окунь, выброшенный на берег. Не вовремя настигло его предложение  Козаченко. Выпалил генерал, воздуху побольше в грудь набрав, в тот самый момент, когда секретарь крайкома глоток воды сделал, и от этих слов вода встала в горле, словно лом, ни туда, ни сюда. Эх, помог бы кто, проявил заботу  о родном секретаре, но только ни у кого нет сил подойти, да треснуть нуждающегося по спине. Трясет высокопоставленных товарищей от дикого смеха. Вон катается под столом начальник краевого управления КГБ, словно колики на него нашли. Сам генерал Козаченко держится за живот, начальник краевой милиции бьется головой об стол. Бывает, когда тема серьезная, когда неординарное решение сложной задачи выдаст кто-то,  происходит разрядка. Тут самое главное всем сдержаться, зубы стиснув, не дать вырваться хохоту наружу. И вроде получилось у ответственных товарищей, несколько секунд стояла тишина, плотина человеческой воли пыталась сдержать эту стихию смеха, но  милицейский начальник не выдержал очередной подступившей к горлу волны, и в ту же секунду кабинет сотряс гомерический хохот.

***

Шли караваны судов вверх по Амуру с горами угля на борту. Работали могучие бортовые насосы системы пожаротушения, поливали уголь, чтоб не загорелся. В Комсомольском порту уже был случай самовозгорания, потому всем капитанам строгое предписание – уголь поливать.

***

Директор типографии поперхнулся, прочитав директиву, чуть не уронил очки. Пришел заказ от комитетчиков – тысяча полноцветных портретов Мао. И это в период такого острого противостояния между СССР и Китаем! А вдруг в недрах местного комитета заговор? Вдруг и все руководство края готовит диверсию? Может, решили выйти из состава Советского Союза и переметнуться на сторону Китая? Как иначе объяснить такой заказ? Может в Москву сообщить, может в ЦК телеграмму? Да ну его… -  потер виски -  раз заказывают, значит надо,  мое дело телячье!

***
 
А она снова обещание нарушила, без охраны уехала. Одна на высоком пустынном берегу сидит, дым сигаретный глотает вместе с пылью. С Атлантики дует слабый ветерок, только не несет он прохлады, не балует океанской свежестью. И курить-то совсем не хочется, но все равно, выбрасывая одну сигарету, она тут же закуривает другую. Где-то слева порт –
грязный, вонючий, пропахший угольной пылью, рыбой, гниющими фруктами. А вот, наконец, из-за покрытого зеленью утеса показался и неспешно взял курс на Мурманск советский сухогруз «Ксения Корабельникова» с  весточкой на борту, частичкой ее души. Медленно удаляясь, знакомый силуэт растворялся в зыбкой пелене горизонта, пока, превратившись в точку, не скрылся окончательно. Что дальше?! С силой размахнувшись, она бросила в океан окурок и направилась к машине.


***

Стучали молоточки дробилок, ударяли по угольным булыжникам, превращая их в мелкую пыль, мощный компрессор гнал  по шахте воздух и, подхватываемая быстрым потоком, она влетала в топку. Очень простая и надежная технология: если частичка достаточно мелкая, то поток ее поднимет, а если нет, то останется на молотилках, пока ее не размельчит. Топка такой электростанции зрелище не просто красивое – завораживающее!
Влетало облако угольной пыли вместе с воздушным потоком в топку, и тысячи частичек вспыхивали, рождая языки адской вакханалии. То вправо, то влево, а то вниз или вверх кидало завихрения пылающего тумана, и было похоже это огненное буйство на танец сатаны в горящей преисподней.
Вернее, это раньше так было, а сейчас совсем хило горела топка Благовещенской электростанции. Угольные сушки работали на пределе, все мощности были врублены, да только уже скоро энергии, вырабатываемой  электростанцией, не будет хватать, чтобы  просушить уголь для топки. Он совсем мокрый поступал из Комсомольского порта, хоть выжимай. Лупили молотилки угольные булыжники, но пыль не летела в котел, вместо нее какая-то каша налипала на дробилках и больше не радовал огненный сатана энергетиков своим танцем, стихия огня ослабла, а вместе с ней и электричество стало угасать. Никак не выдавала станция необходимой мощности. Сначала прекратили частичную подачу электричества на город, потом и главному потребителю – секретному военному производству, выпускающему агрегаты для атомных субмарин, не стало хватать. И главному энергетику не позавидуешь! Город отключили полностью – секретарь горкома лично пообещал «скальп снять», ограничил подачу на завод – через шесть минут сорок восемь секунд ворвался в кабинет начальник городского комитета госбезопасности, чуть пистолетом не размахивая, угрожал, что даже пулю тратить не будет, рукояткой в расстрельном подвале расколупает башку. А ему-то что делать? И многие советские руководители бывали в таком положении , многие посочувствовали бы несчастному энергетику, многие, но не все…

***

Володя листал страницы баланса и блаженно улыбался. Раньше каждый месяц недостача по углю росла, теперь все изменилось. Процесс сначала остановился, потом в обратную сторону пошел. Порт отгружал тонну угля, а на место аж полторы приходило. Отыграли практически полностью всю задолженность. Странная картина? Конечно, даже мистическая: только уголь попадает в порт - начинает сам собой страшно плодиться, в весе прибавляет, массой наливается. Но бумага есть бумага, ей нет дела до мистики. А цифры ясно говорили, что железнодорожники сдали порту за месяц пятнадцать тысяч тонн угля, а порт поставил потребителю двадцать одну тысячу тонн.
Смотрел начальник порта цифры и бубнил сам себе под нос: «Не наглей, Володя, не наглей!», но все же нужно было ему быстрее недостачу к нулю подвести, а она огромна, от того не притормозит, не придержит насосы, а только сильнее поливать уголь водой велит.
Он знал, что задыхаются электростанции, знал, что полощет начальство их руководство. Но разве не он предлагал созвать межведомственную комиссию, уговаривал пересмотреть нормы учета транспортируемого угля? Товарищи энергетики не захотели возиться, не захотели утруждать себя лишней работой, теперь им не на кого пенять!

***

Лето пятьдесят седьмого выдалось жарким, а вот осенью как-то быстро стали набирать обороты холода. Конец навигации назначили на второе октября. Нужно было сделать ревизию всех объектов и производственных площадок, кроме того, Захватов решил в конце каждого навигационного сезона устраивать конференцию начальников портов и главных инженеров  по проблемам амурского судоходства. Обмен опытом - дело полезное, проблем у всех много и все их решают по-своему, то, что для одних давно решенная задача, для других может быть большой головной болью. Этот год решили проводить конференцию в Ленинском, в следующем - другому порту выпадет честь, и так по очереди.

***
 
Начальники амурских портов с завистью смотрели на Володино судно: и маневренное и комфортабельное, мигом домой в Комсомольск домчит. Жаль, погода совсем испортилась, поднялось волнение на реке, дождь лупит проливной. Но в каюте тепло, уютно, только вот уснуть никак не получалось: рулевой гнал судно по штормовому Амуру, удары волн по корпусу отдавались толчками. Володя поднялся в кают-компанию - вся команда в сборе, у всех бессонница.
- А кто сейчас за штурвалом?
- Новенький, Ямцов. Гляньте, Владимир Лазаревич, за окно, видимость-то нулевая. Вот разбушевалась стихия!
Дождь за окном стоял сплошной стеной, словно тропический ливень, волны бились в борт, сотрясая катер, тяжелые капли барабанили по крыше, и, сливаясь с шумом ревущего где-то в глубине моторного отсека двигателя,  наполняли судно одним рокочущим воем.
- Раз никто не спит, может чайку заварить, да бутербродиков с чесночком нажарить? – вызвался кок.
Сели вокруг стола, разлили чай. Черный жареный хлеб, чесночком натертый, вмиг наполнил чудесным ароматом каюту.  Вдруг от страшной встряски чашки с кипятком, чайник, поднос с бутербродами полетели на Либермана, а его, как и всех остальных, вместе с креслами отбросило к стене.
- Черт возьми!
- Какого х… – вся команда устремилась наружу.
Судно на полном ходу вылетело на берег.
 - Так, господа-товарищи, берег пологий, – по коленям пробежал мандраж. Пологий в этом районе был китайский берег Амура, а советский - высокий, крутой.
Жидким студнем страх разливался по телу, передавался от одного к другому, и возвращался, многократно усиливаясь.
- Приехали…твою мать…
- Что делать?
- Хрен с ним, с судном, вплавь надо на наш берег! Поймают нас здесь китайцы, убьют ведь или в тюрьме сгноят в лучшем случае.
- Брось, в такой шторм, при нулевой видимости не доплыть! Просто берега не видно, снесет течением, потеряешь направление и будешь вдоль реки до посинения. Судно нужно выкапывать.
- Конец нам, конец! – завопил бросивший штурвал Ямцов.
- Заткнись, не ори!  Услышат тебя погранцы, всех нас погубишь, – Володя стал трясти молодого матроса за плечи.
- Убьют нас! Бля, убьют, – не унимался тот.
- Заткнись немедленно!
- Тише, тише, - пыталась успокоить паникера команда, но тот продолжал причитать и охать.
Подскочивший механик наотмашь дважды хлопнул Ямцова по лицу,чтобы привести в чувство. Команда растерянно топталась у борта, и в этот момент властный голос вернул всех к реальности:
- Так, Кравченко наверх в  рубку за штурвал! Заводи машину и реверс на полную! Рожков, Либерман, возьмите черпаки и к левому борту, ройте траншею в песке вдоль борта к носовой части. Я по правому борту буду рыть, – командовал Молотов.
Он давал четкие и ясные указания, и ни у кого не возникло желание сейчас оспаривать его приказы.
Завыл двигатель, винты дали обратный ход, струя врезалась в берег и, захлестывая в вырытые канавы, вымывала из под судна песок.
Моторист придерживал газ, не давая двигателю слишком большие обороты, но всем им казалось, что их слышно до самого Пекина. Подхлестываемые звуком ревущего мотора, вся команда гребла песок из под судна словно заведенные. Андрей черпал грунт большим ведром, и, хотя по левому борту он копал один, за пятнадцать минут было вырыто значительно больше, чем у Рожкова с Либерманом.
Кравцов приглушил двигатель, все напряглись. Где-то вдали отчетливо был слышен заливный лай собак.
- Все, ****ец…
- Тш…
Дождь лил стеной, на расстоянии нескольких метров не было видно практически ничего. Но лай собак приближался, китайские пограничники четко двигались в сторону судна.
Ямцов с криком рванулся в воду, но, пойманный за шкирку Молотовым, был заброшен на борт.
- Все на борт! – срывая голос, заорал Андрей – Кравченко, полный газ! – его крик слился с неистовым ревом двигателя.
Володя со вторым матросом изо всех сил рыли песок. Собаки в безудержной ярости лаяли, переходя на хрип, топот ног патруля был слышен совсем рядом.
- На борт!– снова заорал Молотов.
Либерман с матросом кинулись к заднему трапу и вскочили наверх. Струи, вырывающиеся из под винтов, врезались в песок и смывали его пластами. Андрей уперся в нос судна, на лбу вздулись вены, ноги по щиколотку утонули в слежавшемся песке, руки свело страшной судорогой.  У  Андрея лопались сосуды, и лицо наливалось багровыми кровоподтеками, превращаясь в один огромный синяк. Многотонное судно медленно подалось назад, съезжая с берега. Скатив его в воду, Молотов ухватился за ограждение палубы, и в этот момент Кравченко врубил полный ход. Из-под винтов вырвался столб воды, и судно понеслось прочь от китайского берега. Уже на полном ходу Володя с остальными членами команды затаскивали обессиленного Молотова на борт.

***

Роскошная вилла на атлантическом побережье, ароматы вин по тысяче долларов за бутылку и такого же дорогого парфюма.
Ей всегда был непонятен этот гламурный идиотизм. Сама она отличала вина лишь по цвету.
- Ах, этот аромат! Это предреволюционное Шато 1788 года! Изысканный букет!
- Мне больше по вкусу урожай 1834.
- А Вы, Дженнифер, какое предпочитаете?
Она подняла свой граненый бокал:
- А я, знаете ли, пью «Джек Дениэлс» по шесть долларов за бутылку. Слышали? Нет способа напиться дешевле!
Вообще-то она напивалась лишь однажды в своей жизни – перед собственной свадьбой. Причем напилась она тогда так, что свадьбу пришлось перенести на четыре дня. Сейчас же таковой цели у нее не было, просто эта игра в аристократию жуликов и мошенников, сделавших свои состояния на аферах и сомнительных махинациях, ее всегда раздражала. Какими романтичными ей казались времена неподдельного веселья и истинного благородства гангстеров времен сухого закона! Но те времена безвозвратно ушли.
- Дженнифер, не хочешь прогуляться по пляжу?
Она посмотрела исподлобья, скорчив при этом брезгливую гримасу, призванную изобразить высшую степень омерзения:
- Отвали, Малкольм!
- Зря ты так, я слышал, ты больше не замужем. Я знал, Джозеф для тебя не вариант – слизкий зануда. А вот я, напротив, сильная партия, – молодой широкоплечий мужчина со светлыми волосами и правильными чертами лица картинно улыбался – ах, да, я что-то слышал, миссис Хавинсон очарована русским медведем! Большой, мохнатый, в красной шапке и рычит! Я правильно его описал? Может, позвонишь Хрущеву и попросишь, чтобы тебе прислали его  сюда?
Ее взорвало, она уже сжала кулак, но в последний момент остановила себя.
Прижавшись к нему и чуть прикусив ухо, потянула его за руку:
- Малкольм, у меня есть идея! Пойдем со мной.
Бегом они пробежали через зал к парковке и плюхнулись в ее «Кадиллак».
Дженни утопила газ, с ревом машина понеслась по шоссе к Нью-Йорку. Она гнала, нарушая все правила движения, сквозь пригороды с шикарными виллами, сквозь деловой центр, туда, в сторону рабочих окраин.
Вскоре машина ворвалась в иную вселенную. Гарлем – район черных нищих окраин. Везде валялся мусор, вокруг стояли старые обветшалые здания.
- Куда мы едем, черт возьми? – Малкольм впервые попал в Гарлем. От здешних пейзажей ему сделалось не по себе. Лощеному белому мужчине в дорогом смокинге с бриллиантовыми запонками здесь было явно не место.
Машина продолжала лететь вглубь района, в самые его грязные и нищие кварталы, пока, наконец, не выскочила на пересечение двух широких улиц. Около глухой стены одного из зданий, выходящих на перекресток, горел большой костер, вокруг которого можно было заметить группу молодых людей.
- Я всегда знала – ты настоящий мужчина, – она нагнулась к нему и припала в поцелуе к его губам, одновременно потянув ручку двери, и уже в следующий миг сильным ударом вытолкнула его из машины, резко стартовав с места.
Озираясь, Малкольм растерянно оглядывал обступивших его аборигенов, которые в свою очередь никогда не встречали здесь подобных мистеров, так же как  никогда раньше эти люди, курившие дешевые наркотики и распивающие пятицентовое крепкое пиво, не видели машин, подобных той, какая только что скрылась отсюда.
А она мстительно хохотала всю дорогу назад: «Сильная партия! Лощеный хлыщ, тоже мне партия! Представляю, бедняга, наверное, уже с полными штанами! Встанет посреди пустой темной улицы и будет звать такси». Все это ее сейчас забавляло.
Следующим днем было воскресенье. Она встала поздно, около трех, позавтракала и села поработать с документами. В четыре позвонил отец Малкольма.
- Дженнифер, здравствуй, как твои дела?
- Спасибо, мистер Конетти, хорошо.
- Ты не могла бы позвать Мака?
- Странный вопрос, с чего Вы взяли, что он у меня?
- Но  вчера вечером вы ушли вместе.
- Да, но мы расстались в Нью-Йорке.
- Извини. Странно, просто он не забрал свою машину. Хотя наверняка завалился на какую-нибудь очередную вечеринку.

По утрам обычно Дженифер не могла есть. Поэтому, если ей приходилось вставать рано, она, не завтракая, собиралась и ехала в офис, а уж там после утреннего доклада референтов пила кофе и листала утренние газеты. В понедельник она увидела статью, сопровождавшуюся большой фотографией: «В Гарлеме убит сын главы брокерского агентства Джулиана Конетти - Малкольм Конетти». Корреспонденты на четырех полосах гадали, каким странным образом последний оказался в черном квартале Нью-Йорка, что там потерял и что искал.
«Да, наломала ты дровишек…».

Около пяти часов вечера встречи с Дженнифер попросил офицер комиссариата полиции.
- Миссис Хавинсон, я бы хотел задать Вам несколько вопросов.
- Пожалуйста, – пригласила его пройти Дженни.
- Я думаю, Вы уже догадываетесь о предмете нашей беседы.
- Вполне.
- Что ж, тогда сразу к делу. Когда Вы в последний раз видели Малкольма Конетти?
- Позавчера.
- Свидетели утверждают, что видели, как вы вместе уезжали с виллы мистера Пирса. Что было дальше?
- Дальше мы поехали в Нью-Йорк, по дороге поссорились, он попросил остановить машину и выпустить его. Так я и поступила. Это было в Гарлеме. Что было дальше, я узнала из газет.
- Простите, а зачем вы поехали в негритянский район?
- Полюбоваться пейзажами. Я ответила на Ваши вопросы?
- Знаете, миссис Хавинсон, я все рано Вам не верю.
- Да уж не думаете ли Вы, что это я его зарезала?
- Вероятно, в Ваших действиях нет состава преступления, и Вы чисты с точки зрения закона, но я чувствую, что это убийство на Вашей совести.
- Знаете что, раз я чиста перед законом, то и оставьте меня в покое, а совесть отдайте священникам, это их хлеб.
Ей было не по себе, напыщенного и самовлюбленного Малкольма все же было жаль, она чувствовала свою вину в его такой нелепой смерти, но вовсе не хотелось фигурировать в этом скандале и прятаться от журналистов:
- Да, и еще, лейтенант, если Ваши измышления появятся в прессе, я Вас засужу за распространение ложной информации. Я-то, в конце концов, отмоюсь, а Вам это будет стоить дорого.

***

Андрей проснулся, посмотрел на часы – одиннадцать. За окном холодно, противно, кончилась навигация, теперь можно подольше поспать, хотя в порту всегда работы достаточно – судно в порядок привести, подкрасить, узлы перебрать. Вообще-то это ремонтники делать должны, но так уж заведено, что судно начальника порта готовит сама команда. Нет, конечно, если необходим серьезный ремонт, то это в доке, а так, по мелочи — сами обходятся. Зимы в Комсомольске длинные, все успеется до весны, можно и «поберечь» работу. Начальник попался чудаковатый: обычно все требуют, чтобы подчиненные отсиживали «от звонка до звонка», согласно утвержденного графика, а этот Либерман, если работы нет, всех домой гонит, к женам, к детям. Правда, в случае аврала и сам круглые сутки на работе торчит и другим дух перевести не дает.
Ну и что делать, когда навигации нет? Хотя  дома тоже сидеть невмоготу. Побрился, умылся да побрел в порт.
Обычно, если работы не было - ремонтникам помогал. Его силище применение всегда  находилось: то гребной вал помочь снять, то перебранный двигатель на место поставить.
Но сегодня что-то совсем не было настроения, никого видеть не хотелось, пошел в ангар, где его судно зимует.
Тоскливо на душе, хоть караул кричи! Даже завидно было на других счастливчиков смотреть: вон механик, Кравченко Леха, второй раз женился, жена у него не работает, как кончилась навигация, все время в постели проводили. Мужики уж ставки делали – сколько он так сможет. Кто месяц, говорит, выдержит, кто - два. Вообще-то Леха здоровый, может и три месяца продержаться, но, конечно, не больше.
И не то, что бы капитан урод какой, девки вокруг него так и вились! Пробовал он пару романов закрутить, да только не принесли они ему радости. Не отпускала его мечта несбыточная: «Дженни… Будь ты неладна! Что же ты со мной сделала?! Как же мне забыть тебя…» Снилась она ему ночами, стоило глаза закрыть, как вырывалась душа и сквозь тайгу, сквозь пограничные кордоны и десятки рядов колючей проволоки, мимо разъяренных псов, над минными полями уносилась далеко-далеко на грязные улочки черного континента, и там, увидев ее улыбку, находила успокоение.
Он горько усмехнулся: «Интересно, помнит ли она меня? Хочет ли встречи со мной так, как я мечтаю о ней? Конечно, нет. Кто я был для нее? Так, экзотика, мимолетный роман, а даже если нет, все равно никогда более не суждено нам увидеться». И так невыносимо стало на душе у Андрея от этих мыслей, будто оборвалось что-то внутри, ком в горле встал, от обиды, от бессилия слезы на глаза навернулись.
Взял в руки метелку - этот процесс несколько отвлекал и успокаивал. Все свое внимание он концентрировал на валяющихся песчинках, собирая метлой их в одну аккуратную кучку. За этой механической работой минуты незаметно складывались в часы.
Около трех в ангар зашел диспетчер:
- Здравствуй, Андрей!
- Привет!
- А я думал, ты в седьмом, ремонтном.
- Да нет, вот решил прибраться.
- Там тебя у проходной мужик спрашивает, говорит, что твой бывший сослуживец, я вот решил размяться, сходить за тобой самому. Воздух свежий, морозный. Я ему сказал, чтобы в буфете тебя ждал.
Зашел Молотов в буфет:
- О, Колька, ты что ли?
- Здорово, Андрюха! Ну, как ты тут?
- Да ничего, спасибо.
- Свыкся в матросах?
- Да я не матрос уже, меня начальник порта капитаном своего судна поставил.
- Капитаном лодки, что ли?
- Да нет, у него приличная посудина. На начальника жаловаться не приходится, нормальный мужик. Как вы-то там?
- Да тоже ничего.
- Ты как здесь оказался-то?
-  К своим ездил в Благовещенск. После тебя капитаном Серегу Роднина у нас назначили, вот  он и попросил лично к тебе заехать, коробку передать.

По такому поводу зашли к Андрею в общежитие, посидели, былое вспомнили: как ходили на Кубу, как в Гвинею, вспоминали и тот последний рейс. Вечером капитан проводил на поезд старого приятеля. Уже когда пришел, вспомнил про коробку, распечатал, а там - белые лакированные туфли.
Это еще что за шутка? - посмотрел этикетку: «Made in Gvinee. W&B manoufactours Ltd.». Изготовлены на той самой мануфактуре в Конакри, где сшили обувь, которую подарила ему Дженни. Сердце забилось, как после трехкилометровой пробежки - на дне коробки он увидел конверт, резко рванув, капитан разорвал бумагу. На стол упало письмо и ее фотокарточка.




***

Володя зашел в затон повидать свое судно, навестить команду - все в сборе, отогреваются чаем, только Молотова нет.
- Добрый день!
- Здравствуйте, Владимир Лазаревич!
- Слушайте, а что с Молотовым? Давно я его не видел. И когда на прошлой неделе заходил, и на позапрошлой - его здесь не было.
Механик Кравцов подошел вплотную к начальнику порта, и чуть отвернувшись от остальных, как бы намекая на приватность разговора, начал:
- Понимаете, заболел Андрей, плохо ему.
- Да? А что с ним? Почему он не сообщил? Так ему нужно больничный оформить.
- Он, Владимир Лазаревич, душой заболел.
- Пьет что ли?
- Да… пропадает парень. Уж третью неделю. Ходили мы к нему поддержать как-то, уговаривали образумиться. Да только без толку все.
Почесал Володя затылок: «Надо же, алкоголиком оказался капитан. И ведь несколько раз перечитывал его личное дело: все сплошь положительный характеристики и вдруг на тебе: уволен за «поведение, порочащее образ советского моряка». Ну, теперь ясно в чем причина! А ведь хороший парень…»
Ушел с работы пораньше и, не заходя домой, направился в общагу к Андрею. Поднялся на второй этаж, постучал в дверь – тишина, затем еще раз, понастойчивей. Минут через пять открыл ссутулившийся, небритый Молотов в тельняшке с надорванным рукавом. Только распахнул он дверь, окатило Володю таким характерным «ароматом», что все стало ясно.
- Господи, во что ты превратился! И часто с тобой такое? – Либерман вошел в комнату и распахнул настежь окна. Внутрь ворвался холодный зимний воздух.
- Первый раз, Лазарич, первый раз, – бубнил Молотов.
- Андрей, в чем дело?
Он протянул Володе письмо и рухнул на стул.
- Андрей, прекрати, на кого ты похож? Объясни в чем дело? Я не понимаю по- английски.
- Лазарич, … - капитан бормотал что-то несвязное.
- Знаешь что, иди-ка ты в душ, вымойся, приведи себя в порядок. Давай, давай, а я пока тут приберусь у тебя.
Он проводил Андрея в душевую в конце коридора, помог раздеться и поставил его под воду. К этому моменту уже все общежитие обсуждало взаимоотношения начальника порта и Молотова. Скоро в душевой собралась приличная толпа любопытных.
- Что, зрелищ мало, вашу мать? А ну пошли все отсюда на хер! – любопытство обитателей общаги взорвало Володю – вышли все отсюда!
Он разогнал толпу и отправился в комнату Молотова наводить порядок.
- Владимир Лазаревич, да мы, это… помочь хотели. Вы уж нас ни это, … - заглянул один сознательный товарищ.
- Коли помочь, помогайте!
Одни выносили нескончаемые мешки с пустыми бутылками, другие подметали пол, третьи разбирали разбросанные по полу вещи, кто-то вытирал стол. Работа по приведению жилища в порядок закипела, и вскоре комната приобрела вполне пристойный вид.
- Спасибо всем, спасибо ребята! Все вместе мы страшная сила! Но я хочу, чтобы меня услышал каждый: кто будет сплетни распускать, судачить, словно баба, тех карать я буду самым жестоким образом. Вы меня знаете! Я всех предупреждаю!  Случилась с человеком беда, и нечего за его спиной шептаться. Все ясно?
- Да конечно, Владимир Лазаревич, оно само собой.
Нрав начальника порта уже знали все.
Через час в комнату вошел капитан. Еще на не очень твердых ногах, но все же посвежевший и выбритый.
- Совсем другое дело: вот, узнаю героя! А теперь давай по душам, что случилось? Что с тобой произошло? И что это за письмо?
- Понимаете, Владимир Лазаревич, я два с половиной года назад был в рейсе, в Конакри. А время там было смутное… – Андрей, уже успокоившись, начал свое повествование -
… и вот теперь она письмо передала. Понимаете? Она помнит меня, помнит! Она хочет быть со мной, она любит. А что я могу сделать? Как мне встретиться с ней? Как вырваться из этой тюрьмы?
- Да… ну дела…  - Володя молча выслушал рассказ Андрея и сейчас не находил слов. Он просто не имел представления, как можно разрешить эту ситуацию. Все задачи, которые он когда-либо перед собой ставил, рано или поздно бывали решены, а тут такая проблема, которую и помыслить-то невозможно. Хотел было посоветовать забыть навсегда, да жить дальше, но промолчал, и без того человеку тошно.
- Ладно, Андрей, вот что я тебе скажу: не знаю,  как помочь тебе и не представляю, как быть с этой бедой, но одно точно - водкой ее не излечить. Иногда судьба играет с нами в жестокие игры, и в то же время никогда нельзя знать, какой подарок она готовит в будущем. В любом случае ты должен перестать пить. Шансы, что ты ее еще увидишь, один на миллион или даже миллиард, но если ты сопьешься, если ты похоронишь себя сейчас, то не будет и этой мизерной возможности. Иногда жизнь вытворяет такие невероятные вещи, которые противоречат логике и законам здравого смысла. Но судьба благоволит к тем, кто борется, а к тем, кто сдался, она очень жестока и не прощает
слабости. Знаешь, я уже столько раз мог погибнуть, но ведь стою здесь, перед тобой. Я несколько раз перечитывал твое личное дело, всматривался в твое лицо. С первого момента, когда я увидел тебя на пирсе, меня не покидало ощущение, что мы уже встречались. Вот теперь я вспомнил все!
- Что вспомнил? – непонимающе пробормотал капитан.
- Когда я был мальчишкой, нас эвакуировали из Херсона. Я не буду описывать всех перипетий, но попали мы в Махачкалу, откуда на палубе танкера нас должны были доставить в Красноводск.
- Надо же, и нас тоже в Красноводск эвакуировали.
- Подожди, слушай меня дальше. Так вот, танкер попал в страшный шторм. Было безумно страшно. Я был щуплым худым мальчишкой, и вот очередная волна подхватила меня и понесла за борт. Я пытался цепляться за все подряд, но сила, которая несла меня к смерти, была просто космической против моих жалких усилий. Тогда один парень, словно щенка поймал меня за шиворот и спас мне жизнь. Я так и  не узнал, как его звать, кто он был, и куда делся потом, но его лицо помню до сих пор.
По ходу Володиного рассказа выражение интереса на лице Андрея сменялось неподдельной гримасой удивления: «Ни хрена себе!»
- Снова я встретился с этим парнем спустя девять лет, когда уже учился в одесском институте инженеров морского флота. Тогда, на втором курсе произошло одно знаменательное событие, про которое до сих пор ходят легенды – великая битва между студентами нашего института и ребятами из мореходки.
- Точно, было такое! - Лицо капитана вытянулось от изумления - Я учился в Одесской мореходке на последнем курсе и как раз был там!
- А я случайно оказался в эпицентре драки, и мне чуть не проломили башку, но меня выручил один курсант. Это был ты, Андрей. И, наконец, ты спас мне жизнь там, на пологом китайском берегу Амура. Я уже не знаю, во что верить! Бог это или судьба, а может ты мой ангел-хранитель?! Поэтому, и ты не вешай головы, живи дальше, может судьба еще смилостивится над вами, кто знает! Давай отоспись, завтра можешь не приходить в порт, а послезавтра чтоб был как штык, по тебе уже все соскучились.




Глава 5

Медленно, перетекая один в другой, тянулись нудные зимние дни, терзая душу Андрея, и ни в каком занятии не мог найти он успокоения. Не было желания никого видеть, ни с кем говорить.  Раньше был душой любой компании, на все порты, куда заходил в бытность капитаном сухогруза - известный шутник, а теперь стал совсем затворником. Сослуживцы уже рукой махнули, один Либерман беспокоился: «Надо же, как тоска мужика выжгла…» И так бы всю новогоднюю ночь с фотокарточкой наедине просидел, но начальник порта в приказном порядке на празднование нового, пятьдесят восьмого года с собой в Хабаровск на бал в Управление Амурского пароходства взял. Да только и там Молотов ни разу не улыбнулся.
Лишь когда началась навигация, он немного оживился. В управлении этим быстрым и маневренным судном с озорным характером он видел свою единственную радость и даже позволял себе небольшие хулиганства на воде, если случалось ходить без Либермана.
Но однажды случай, произошедший в середине июня, родил в голове дерзкую и пугающую его самого мысль.
Тем теплым вечером он нес вахту у причала, и уже стал собираться домой, как вдруг возле пирса лихим виражем, скрипнув тормозами, остановился служебный «москвич» начальника порта.
- Заводи посудину, Андрей! – выскочив из машины, скомандовал Либерман.
- Есть! А в чем дело?
- На фарватере дрейфует танкер, огни погашены, на связь никто не выходит, на радиозапросы не отвечает!
Уже через пятнадцать минут они пришвартовались к судну-призраку. Взбежав по трапу, Либерман кинулся в машинное отделение, и тут же его обдало страшным жаром. Ходовые котлы потрескались и оплавились, из топки во все щели вырывалось пламя. Втянув ладони в рукава и набросив на голову рубаху, он пробирался к переборке, разделяющей машинное отделение и грузовые емкости, в которых находился керосин. Дотронувшись до нее рукой, почувствовал ожог.
- Андрей! – заорал Володя что есть мочи – беги наверх, врубай противопожарную систему! Иначе сейчас здесь все на воздух взлетит!
Они включили на всю мощь системы пожаротушения, чтобы водой хоть как-то охладить наливной отсек и не допустить взрыва топлива.
А команду они нашли в кают-компании, все члены экипажа спокойно спали лицами в салате. Как выяснилась, у капитана танкера был День рождения, который они слишком крепко отметили. Суд был быстрым, капитан получил два года.
А у Андрея стал созревать план.

***

- Нет,  так дело не пойдет. Так и до «дурки» не далеко. Надо что-то делать с Молотовым – сетовал Володя.
- Да уж, как бирюк, совсем нелюдимый стал Андрюшка — Кравченко согласно кивал головой
- Слушай, у меня такая мысль, давайте в выходные устроим прогулку по воде за город с семьями и позовем с собой Дашку из планового отдела. Ей уж тоже до тридцати не далеко, а все одна.  Умница, ответственная, серьезная, да  и внешне хороша: высокая, с русой косой, Андрею под стать, настоящая русская красавица!
- Сторонится он женщин. Боюсь, ничего не выйдет.
- Выйдет, выйдет, сколько можно по любви давнишней сохнуть?! Все когда-то проходит…

***

Идет, не спеша, «Заря» по Амуру. Теплый июльский ветерок обдувает собравшуюся на палубе компанию, пробуждая в гуляющих приятную истому. На столе надрывается проигрыватель, разливая над водным зеркалом звуки старых романсов.
Кравченко поднялся в рубку:
- Андрей, может я тебя сменю? Пойди, развейся.
- А… да нет, спасибо, Леха, ты иди, вон у тебя жена заскучала уже. Я сам тут.
- Да и Лазаревич тебя за стол зовет. Давай!
Капитан посмотрел вниз на палубу, где стоял стол. Когда позвали Дарью Соснову из планового отдела, он сразу раскусил инициативу товарищей, но эта забота его не вдохновляла.
; И все же я тут побуду, спасибо.
«Что же ты такой упрямый-то?!» - подумал про себя Либерман и, взяв под руку хорошенькую экономистку, повел в рубку:
- Андрей, с Дашей, я думаю, ты знаком. Она захотела постоять на капитанском мостике. Ты ведь не откажешь такой симпатичной девушке? Короче, оставляю Дашеньку под твою опеку.
- Как это сложно, наверное, управлять кораблем, – она робко начала разговор.
- Нет, не очень, особенно если знать как, - улыбнулся Андрей  - да я никогда и не управлял кораблем, ведь корабль - это военное судно. Я ходил только на гражданских судах.
- Но здесь столько всяких ручек и приборов!
- Это ерунда, вот как-то мне довелось управлять «Кадиллаком» - это действительно было сложно, – усмехнулся он. Впрочем, Даша не поняла его шутки.
- А что это за рычаг?
- Это ручка хода.
- А можно нажать?
- Можно, но не сильно.
Девушка надавила на ручку от себя, и двигатель отозвался негромким воем, а судно, плавно ускоряясь, понеслось вперед.
- Нет, нет, не так быстро, – одернул ее капитан, придержав ее руку своей.
- Как здорово! Так быстро! – все здесь ей было удивительно.
Даша была красивой девушкой, с широким лицом и крупными правильными чертами, но, обладая высоким ростом, уходившим за метр восемьдесят и, хотя и достаточно стройной, но все тяжеловатой фигурой, она не особенно пользовалась успехом у мужчин. Она давно заметила в порту красивого могучего капитана, который был ей под стать, но повода для их знакомства раньше не представлялось.
- А можно, я постою за штурвалом?
- Давай, – пропустил он ее к управлению, встав чуть позади на всякий случай.
Окинув ее взглядом, вдруг разочарованно подумал: «Нет, все же как не похожа она на Дженни…» А они были и впрямь совсем разные. И, хотя Дженни тоже была не маленького роста, ее фигура отличалась женственностью: худенькие голени переходили в пышные бедра, а круглая попка дополняла силуэт настоящей женщины, как и узкая спина с тонкой талией. Капитан мотнул головой, словно прогоняя наваждение.
- Андрей, а расскажите, как вы прошлой осенью из Ленинского возвращались?
- Это когда к китаезам-то вылетели?
- Ага.
- Да ну, уж миллион раз, наверное, слышала.
- Так то через третьи руки, а интересно знать, как все было на самом деле.





***

Выехав из города, они проехали пару десятков миль, и, припарковавшись у одинокого и безлюдного в это время года кафе, вышли из машины. Молодая женщина была одета в меховую куртку, а пожилой господин в длинное драповое пальто. Холодный
океанический ветер пронизывал холодом, и мужчина, словно черепаха, втянул голову в плечи, пытаясь прикрыться поднятым воротником.
- Папа, ты читал сегодняшний «Timе’s»?
- Да, а что?
- Хрущев устраивает выставку в Москве.
Отец тяжело вздохнул, и несколько десятков метров они шли молча, пока, наконец, он не махнул рукой.
- Так вот зачем ты вытащила меня сюда! А я-то гадал, о чем будет этот наш «разговор по душам»…Хрен с тобой, ведь все равно не отступишься, подумаем, что можно сделать. Но, я не имею представления, сколько виз готовы будут выдать Советы, да и вообще  не очень верю, что из этой твоей затеи что-нибудь выйдет. А главное, не уверен, что даже если тебе
удастся попасть  в Союз, ты сможешь встретиться с этим твоим Андреем. Ну, как ты себе это представляешь?
- У меня на этот счет несколько идей, - воодушевленная тем, что отец согласился ее выслушать, начала Дженни - на следующей неделе я вылетаю в Кейптаун, а оттуда пересяду на рейс в Конакри. Попробую опять передать Андрею сообщение через капитана сухогруза, на котором он раньше плавал.
- А ты не думаешь, что в прошлый раз это была игра КГБ? Я уверен, что он не передавал ничего твоему капитану, и твоя посылка пылится где-нибудь на Лубянке.
- Не думаю. Мои сообщения носят исключительно личный характер. Из них понятно, что к Андрею я испытываю определенные чувства, и для контрразведки это не представляет никакого интереса.
- Какая наивность! Ты не знаешь порядков у русских. Там контрразведке интересно все. Они шпионят за всеми своими гражданами просто на всякий случай, а здесь такой криминал – связь с американкой!
- Обрати внимание, наша компания сотрудничает в Гвинее с ЦРУ, и, хотя, я мало, что  знаю об их делах, все же через меня проходят кое-какие документы, имена, детали легенды и прикрытия их разведчиков. Если бы письмо попало в руки КГБ, и они узнали о наших отношениях, то уж будь уверен, русские быстро бы раскопали, кто я такая и  чего стою. Без сомнений, они непременно постарались бы вступить со мной в контакт и завербовать, играя на чувствах или шантажируя судьбой Молотова. По крайней мере, так поступила бы я, и не думаю, что советские разведчики глупее, однако со мной такая работа не ведется. Я уверена, тот капитан не доложил в КГБ, об этом говорят все признаки.
- Может ты и права, но все же это только догадки, а прогнозировать русских, основываясь на догадках – рискованно. Они же дикие!
- Брось папа, я не люблю ярлыков. Люди как люди, не умней и не глупей американцев.
- Тебе видней…
- Итак, я уверена, что тот капитан не докладывал в КГБ, хотя у меня и нет уверенности, что он не выбросил посылку за борт, а действительно передал ее Андрею, мне остается только надеяться на его порядочность.
- И все равно бред какой-то! Ну, даже если вам по какому-то неимоверному стечению обстоятельств удастся встретиться, что дальше? Ну, увидишь ты его и что? В чемодане вывезешь в Америку?
- Я должна его увидеть!



***

Уютная койка мягкого вагона плавно покачивалась в такт колесам скорого поезда Хабаровск-Москва. Володя лежал с закрытыми глазами, но мысли, занятые предстоящим визитом в Министерство и практически нереальной задачей выбить на следующий год сверх лимита как минимум два портовых крана, не давали заснуть. Он в который раз мысленно выстраивал разговор с замминистра и свое выступление на коллегии, оттачивая убедительные формулировки. Последние два месяца выдались напряженными: портовые механизмы из-за изношенности один за другим выходили из строя, нехватка оборудования  сказывалась на выполнении плана, да тут еще два несчастных случая на втором участке, один из которых смертельный. Комиссия горкома закончила разбирательство буквально за два дня до отъезда, сделав соответствующие выводы и вынеся начальнику порта выговор по партийной линии. Поэтому Володя и решил ехать поездом, чтобы хотя бы отоспаться в дороге, а заодно и как следует подготовиться к визиту  в министерство. Обратно-то, конечно, самолетом – «со щитом», если удастся убедить руководство, либо «на щите», если поездка окажется бесполезной.
Москва, как обычно, встретила вокзальной суетой и окриками нахальных носильщиков.
Володя, подхватив портфель с документами и сменой белья, бодро направился ко входу в метро: до министерства четыре остановки, там прекрасный буфет, где можно успеть позавтракать до назначенной на 10 утра встречи с первым заместителем министра – разговор предстоит нелегкий.
Массивная красного дерева министерская дверь бесшумно закрылась, пропустив внутрь несолидного, с торчащими вверх черными кудрями вокруг высокого, начинающего лысеть лба, начальника порта. Войдя в приемную заместителя министра, он глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду, внутренне настроившись на затяжную борьбу. Отравленная чувством собственной значимости секретарша, кивнув на дверь кабинета, выдавила: «Пройдите, Вас ждут…»
Володя вприпрыжку сбежал по роскошной министерской лестнице к гардеробу. Несмотря на свою высокую должность, он не мог скрыть переполнявшую мальчишескую радость. Это надо же! Даже сам не ожидал, что так легко удастся убедить высокого министерского чиновника в необходимости приобретения Комсомольским портом непредусмотренных бюджетом кранов, хотя по обыкновению запасся серьезными расчетами и убедительным технико-экономическим обоснованием. На удивление, замминистра близко к сердцу принял нужды далекого окраинного порта и его настырного молодого начальника и пообещал со своей стороны поддержать просьбу на заседании коллегии министерства. А это даже больше, чем полдела, это - почти успех! Коллегия только через два дня, значит, можно будет побродить по старой Москве, а то и попробовать попасть в театр. В этом сезоне гремит новый спектакль в театре на Таганке.
Так, сначала надо заскочить в кондитерскую купить торт, и сразу в Столешников к теще с тестем, где его ждут к обеду. Они люди замечательные, и Володя искренне был к ним привязан, тесть Соломон Хацкелевич – член Союза журналистов и главный редактор единственного в стране еврейского журнала, вообще вызывал искреннее уважение. Выходец из маленького еврейского местечка на Украине, он, как и многие молодые представители неуемного еврейского племени, в 20-годы приехал в Москву, поступил на рабфак, перебиваясь с хлеба на воду, закончил Московский университет. Когда началась война, с первых дней ушел фронтовым корреспондентом, «с «лейкой» и блокнотом, а то и с пулеметом» дошел до Праги, был дважды ранен, редактировал газету Второго Украинского фронта  «За Родину». После войны опубликовал книжку, в которой рассказал о вкладе евреев в победу, о проценте награжденных боевыми орденами и медалями представителей разных национальностей, о евреях - Героях Советского Союза, за что и поплатился шестью годами ГУЛАГа в годы борьбы с «безродным космополитизмом». Спасла, как и многих, смерть Вождя всех народов, удалось выйти на свободу, оттрубив только половину срока. Несмотря на это, тесть сохранил глубочайшее внутреннее благородство и какую-то безграничную доброту не только по отношению к своим близким, но и вообще ко всем, с кем  так или иначе сталкивала жизнь. За все время знакомства Володя ни разу не слышал, чтобы он жаловался на свою судьбу или несправедливость властей. Даже тем своим знакомым, которые предпочли забыть после ареста не только его самого, но и жену с дочерьми, тесть находил оправдание.
Едва Володя дотронулся до звонка, как дверь квартиры  распахнулась:
-Володя! Ну, наконец-то! - теща с тестем радостно бросились обниматься, - а мы уж за тебя волнуемся, как ты там в министерстве! Ну, как, получилось? – засыпали они вопросами. Володя, улыбаясь, успевал одновременно обнимать тестя, целовать тещу, раздеваться и отвечать на вопросы.
На следующий день, проспав до полудня (сказалась разница в часовых поясах) и наскоро позавтракав, он отправился бродить по Москве. У него были свои любимые места, где приятно было пройтись, если во время командировок удавалось выкроить пару свободных часов. В первую очередь, это, конечно улочки  Арбата, откуда, проголодавшись, можно заскочить в любимый ресторан «Прага». Потом Патриаршии пруды, где гуляя, Володя живо представлял встречу Берлиоза с Воландом из книжки, которую ему еще в школе дал
прочитать друг Борис. Его родители были известными в Херсоне врачами, и первое издание с довоенных времен было только у них в домашней библиотеке.
Но сегодня обедать придется не в «Праге», тесть обещал освободиться к четырем часам и пригласил в «Столовую старых большевиков» или, как иронически он говорил, «недобитых ленинцев». Подходя к Главпочтампту, где они договорились встретиться, Володя еще издали увидел тестя, нетерпеливо расхаживающего у входа.
- Молодец, как всегда без опозданий! – приветствовал Соломон Хацкелевич – пошли, ты тоже уже, наверное, смертельно проголодался. Сейчас такой «цирк» увидишь!
Пройдя квартал, они остановились у входа в здание без опознавательных знаков. Подмигнув, тесть открыл дверь. Тесный вестибюль был заполнен благообразными старичками и старушками с палочками и костылями, в которых невозможно было опознать пламенных революционеров и бойцов, геройски добывавших в конце прошлого  века «эксами» деньги для нужд партии. Раздевшись, Володя с тестем прошли в обеденный зал. Столики стояли довольно тесно. По одну сторону зала находилась раздача, вдоль которой двигалась небольшая очередь из ветеранов революции и почетных пенсионеров с подносами, заставленными тарелками с едой, а по другую – небольшой буфет, где можно было купить кое-какие полуфабрикаты и деликатесы в виде копченой колбасы, икры и других благ кулинарии, недоступных простому москвичу.
Володя с тестем под пристальными взглядами старых большевиков пристроились в конец очереди. Вдруг какой-то дедуля с костылем под мышкой и в натянутой на уши буденовке времен Гражданской войны ткнул Володю кулаком в бок и с пристрастием, каким в свое время допрашивал в подвалах ВЧК, визгливым голосом спросил: «А Вы, молодой человек, на каком основании тут выстроились?»
- Это со мной! – резко повернулся тесть,
- А чем он заслужил такой почет? – не унимался старик.
Тесть раскрыл свой пропуск, в котором было указано, что предъявитель данного документа может провести с собой 1 лицо:
- Вот он – это лицо и есть! 
И тут дед взвился.  В течение десяти минут он выкрикивал, потрясая костылем, героические факты своей боевой биографии, начиная от царской каторги и заканчивая взятием Перекопа, пересыпая все это революционными лозунгами и одновременно пытаясь вытолкнуть Володю из очереди. Остальные обитатели столовой с интересом наблюдали, поддерживая выступающего одобрительными возгласами. Видно было, что инцидент вызывает у них живой интерес, позволяя вспомнить молодость и разнообразить унылое существование свежими эмоциями. В течение этого монолога Володя несколько раз пытался выйти, но Соломон Хацкелевич, усмехаясь и качая головой, крепко держал его за локоть. Неизвестно, сколько бы продолжалась эта пламенная речь, но вдруг возле буфета наметилось какое-то оживление, и с криками: «Сосиски дают!» - вся престарелая братия бросилась на штурм. Видимо, был еще порох в пороховницах, потому что старички и старушки, отчаянно работая локтями и коленями, пытались занять первые места у прилавка. Те, кто оказывался позади толпы,  ожесточенно били впереди стоящих палками по головам и спинам, недвусмысленно предлагая тем потесниться. Но, закаленные в революционных сражениях ветераны, осыпаемые градом ударов своих
боевых товарищей, только быстрее ввинчивались в толпу. Какой-то сообразительный дедок с растрепанной гривой седых волос забросил свою трость рукояткой вперед и, подтягиваясь на ней, как на канате, стремительно продвигался к прилавку. Соломон Хацкелевич с Володей, держась за животы и присев от смеха, остались у раздачи в полном одиночестве.
- Ну что, я говорил тебе, что будет цирк?
- А я сначала не понял, о чем Вы – ответил Володя, вытирая слезы.
Пока утомленные большевики рассматривали свои трофеи и подсчитывали понесенные потери в виде оторванных пуговиц и затоптанных головных уборов, Володя с тестем 
пообедали сытно, хотя и без особых изысков. Выйдя без потерь из этой точки общественного питания, они направились в редакцию журнала «Советиш Геймланд», которую возглавлял Соломон Хацкелевич, по дороге обсуждая неистовый темперамент буревестников революции.

                ***

- Ну что, Володенька, ждем вас всех летом в отпуск. Понимаю, что всего на несколько дней заедете перед Херсоном, но, все же, не лишайте и нас с матерью удовольствия внучку потискать - похлопывал тесть Владимира по спине, обнимая на прощание - рад за тебя,  что командировка  получилась удачной, и в министерстве тебе пошли навстречу, но не меньше рад и за нас с матерью, что повидались с тобой. Ты ведь знаешь, я не лукавлю, когда говорю, что ты нам как сын. Я хоть и люблю своих девчонок до жути, но всегда мечтал о таком сыне.
- Я знаю – Володя искренне расцеловался с тещей и тестем, и, подхватив портфель, вышел из квартиры: следовало поторопиться – до самолета оставалось не так уж много времени.


***

Где ни появлялись Андрей с Дашей, везде вызывали оживление - встречные на них оглядывались, любовались, провожали улыбкой: оба высоченные, голубоглазые, светловолосые, идеально сложенные, как атланты из затонувшего мира.
Да и в однообразных буднях небольшого городка их роман давал пищу языкам не только портовых кумушек, но и населению остальной части города. В кинотеатрах пару вежливо просили пересесть на последний ряд, чтобы всем, кто сзади,  не закрывали экран.
Они, конечно, пересаживались, посмеиваясь между собой и обмениваясь остротами.
Андрей постепенно привык к обществу  девушки, и если по какой-либо причине они не могли встретиться в этот день, то испытывал некоторый дискомфорт, а Даша вообще смотрела на него распахнутыми влюбленными глазами, и сердце ее каждый раз готово было выпрыгнуть из груди, когда он обнимал ее своими могучими руками.

***

Взмыленная после длительного перелета из Кейптауна в Конакри, никуда не заходя, она приказала везти ее в портоуправление. Разыскав уже знакомого диспетчера, она, словно подросток, переполняемый гормонами в предчувствии взрослых событий, накинулась на него:
- Сейчас у вас должна находиться «Ксения Корабельникова», на каком она причале?
- «Ксении Корабельниковой» нет в порту. Декабрьский рейс сняли. Теперь только в июле будет.
Внутри все оборвалось…
- «Дура! И черт меня дернул сюда ехать! Надо было раньше позвонить в порт и узнать, будет ли судно в декабре. Выставка в июне, судно здесь будет только в июле, и никакой иной связи…»
Все дни в Конакри она была словно в прострации. Мозг лихорадочно перебирал тысячи комбинаций, пытаясь найти решение, но каждый раз оно скатывалось к фантастике, не имеющей ничего общего с реальностью. Дженни  даже подумывала попробовать по  «голосу Америки» связаться с Андреем в одностороннем порядке, но это могло поставить под угрозу и без того малые шансы прорваться за железный занавес.
Вернувшись в Нью-Йорк, она в сотый раз пыталась найти в своей голове решение, как ей встретиться с Андреем: «Миллионы мужчин, десятки поклонников, а мысли только о том, кто на другом краю Земли, за железным занавесом. А может, это просто иллюзия, может, я занимаюсь самообманом? И влечет меня к нему только потому, что между нами пропасть? Может это лишь тяга к экзотике? Ну, увижу я его, и что скажу? И выйдет ли что-нибудь у нас?»
Но перед глазами, как в старой кинопленке, снова и снова прокручивались события  того июля, давая ответы на все вопросы: «Неважно суждено нам быть вместе до гробовой доски или один уикенд, но мы должны увидеться! А вдруг это все-таки судьба?!».
К тому же, больше всего Дженни ненавидела серость и пресность жизни. Все ее существо всегда тянулось к приключениям, она искала опасность. В конце пятидесятых Эдгар Гувер уже свернул головы большинству легендарных гангстеров прошлых лет, но из детства она помнила доброго дядю Меира, дядю Давида, да и других друзей ее отца. Когда она была еще юной девчонкой, они частенько заходили к ним. Теперь уже многих не было, только  старый лис Меир Лански раз в году приезжал на День рождения своего старинного приятеля.
«Эх, родилась я поздно, а родись лет на двадцать раньше, так затмила бы точно славу Голландца Шульца да Альфоцио Капоне», – засмеялась про себя Дженни.

                ***

Широкую сеть раскинуло ЦРУ по всей Африке. За богатейший континент развернулась борьба между державами.
Но не любили в секретные службы работать с непосвященными и выносить свои проблемы за стены организации, старались создавать собственные структуры обеспечения и прикрытия. Правда, стоило это дорого, а емкости африканских разведывательных сетей огромны. Море людей там трудилось, и каждого надо было обеспечить легендой, связью, поэтому разведывательная организация вынуждена была просить помощи у крупных компаний.
Джонатан Снайпс прошел в кабинет вице-президента «Boxit Group» Дженнифер Хавинсон. Его уже ждали.
- Добрый день, Джон.
- Здравствуй Дженнифер, ты все хорошеешь.
- Спасибо.
- Итак, я бы хотел сразу преступить к делу. Я уже передал вам список наших агентов, которые должны быть отправлены в Гвинею.
- Да, я видела, но у меня есть возражение. Дело в том, что я сама была недавно в нашем гвинейском офисе, у нас есть подозрения, что руководство филиала не чисто на руку. Если прислать ваших людей на должности финансовых аналитиков и консультантов, то их примут как моих лазутчиков, присланных для скрытого расследования махинаций. В этом случае за каждым их шагом будут следить, относиться настороженно. Они могут встретить противодействие с совсем иного фланга, нежели обычно. Лучше оформить геологическую экспедицию с целью разведки новых месторождений и переоценки существующих. А главное - эта легенда объяснит  частые поездки по стране  сотрудников и не привлечет внимание остальных.
- Дженнифер, как же приятно с тобой сотрудничать, из тебя получился бы хороший аналитик.
- Я и есть аналитик. Да и сфера моих исследований не особенно отличается от ваших. У меня к тебе тоже есть просьба.
- Да?
- Мне нужно разыскать в Советском Союзе одного человека.
- Ты знаешь, это против правил, тем более у русских проводить какие-либо мероприятия очень и очень опасно. Мы не можем рисковать сетью ради твоей просьбы.
- Но для меня это очень важно.
- Послушай, работа в Союзе совсем не то, что работа в Африке. Там у нас нет таких оперативных возможностей, да и потом ты, верно, не очень представляешь их порядков. Если только будет обнаружен интерес к кому-то у нашей службы, этого человека казнят за измену родине.  Да и, честно говоря, русский отдел на особом положении. Прости, мне очень жаль, но я не имею никакой возможности продавить у них твою просьбу.

***

Андрей окинул накрытый стол беглым взглядом и, улыбнувшись Даше, глубоко вдохнул аромат жаркого с перцем из глиняного горшочка:
- Мм.. божественно!
Все больше ему нравилась эта сытая беззаботная жизнь, старые раны на душе потихоньку рубцевались, а Дарья, окружив его теплом и уютом, словно раскрасила серую картинку его будней цветными карандашами.
Он вполне уютно чувствовал себя в ее тесной, но аккуратной служебной «однушке» в том же доме, где жил Либерман. Володя имел персональную машину, но обычно в Управление порта приходил пешком, да и идти было минут пятнадцать, не более. Так что теперь они часто вмести шли на работу, обсуждая по дороге некоторые из служебных вопросов, в которых начальнику порта требовался совет опытного капитана.
А Володю не могла не радовать перемена, происходящая с его другом - Андрей все чаще улыбался и шутил, на глазах молчун-нелюдим снова превращался в открытого веселого парня.

***

По возвращению домой ее ждало еще одно жестокое разочарование:
Проведя несколько минут в нерешительном молчании, отец начал в лоб:
- Дженни, ничего не выйдет.
- Почему?! – Она была совершенно ошарашена этим известием, рушилась ее последняя надежда.
- Я говорил с Руди, в делегацию «Понтиака» он тебя включить не может. Во-первых, их и так ЦРУ прессует, да политики за каждое место бьются, во-вторых, как мне объяснил Снайпс, «Советы» досконально проверяют каждого, кому выдают визу, а ты не безвестная Бетти Смит, продавщица бакалеи, про тебя «Нью-Йорк Таймс» пишет, это будет очевидной рокировкой. В конечном итоге они начнут проверять тебя, вскроют связь с Молотовым и все равно в визе тебе откажут или наоборот попробуют начать игру.
- Да, и в такой партии мне русских не переиграть, конечно, да и ввязываться в шпионские игры не хотелось бы...
 - Именно! Я рад, что ты это понимаешь.
- Ну что же, тогда остается последний шанс, звони Меиру, он очень нужен мне сейчас.
Лицо отца перекосилось от ужаса. Только он искренне порадовался, что дочери хватает ума не лезть в шпионские игры, как она решила прибегнуть к помощи мафии:
- Господи, он-то тебе чем здесь поможет?
- Папа, ты же сам меня учил, главное - правильно рассчитать партию и грамотно сделать ставки. Попроси приехать его как можно скорее, я нуждаюсь в его помощи.
- С меня хватит твоих авантюр! Тебе уже не пятнадцать! Ну, взгляни на себя со стороны, как подросток ты выдумала себе какую-то неземную любовь, носишься с ней, словно оголтелая! Может, ты просто заболела? – отец прислонил свою руку к ее лбу, будто в попытке диагностировать болезнь и продолжал неистово кричать на нее – Недавно ты вообще хорошего парня угробила ни за что! Что с тобой происходит, черт возьми?!
Дженни прижалась к его плечу и тихим, но металлическим голосом произнесла:
- Не говори со мной в таком тоне, – а затем, чуть помолчав уже мягче, будто маленькая девочка, добавила - да и вспомни себя, папа, ты ведь тоже был авантюристом в молодости.
Глаза отца смотрели жестко и холодно. Еще несколько секунд он сверлил ее своим тяжелым взглядом, но потом, вдруг обнял и приподнял,  рассмеявшись:
- Почему был? Не такой уж я и старик! Есть еще порох!

***

Холодным февральским утром, они как обычно, вместе шли пешком в порт:
- Слушай, Андрей, а может уже и расписаться вам время?
- Да думал я об этом, Лазарич. Но как-то сомнения меня терзают, маловато мы еще знаем друг друга. Поживем, дальше видно будет.
- Ну, дело твое, конечно, но ведь ты уже не мальчик.
- Но и не старик вроде пока.

***

В доме Хавинсонов большое событие. Скатерти сияют особой белизной, паркет нетерт до такого блеска, что светится в темноте, повар лучшие продукты закупил и теперь с особым усердием готовил кулинарные шедевры, достойные английского короля. К ним должна была пожаловать легенда - Меир Лански собственной персоной!
Дженнифер очень любила приезды Меира с детства, и сейчас она нетерпеливо ждала дома, когда отец, уехавший встречать старого друга в аэропорт, вернется.
Наконец, в окнах первого этажа блеснуло отражение фар, и в гостиную вошел отец , а за ним легкой, как бы пританцовывающей походкой, невысокий худощавый мужчина с зализанными назад по моде 30-х редеющими волосами.
- Дженни, иди сюда, моя красавица! – гость протянул к ней руки и обнял. Интонация же, с которой он обращался к ней, была такой, будто он приветствует пятнадцатилетнего подростка. – Как ты выросла!
- Дядя Меир, я выросла очень давно и с тех пор, как мы виделись в позапрошлом году,  ничуть не изменилась.
- Знаю, знаю, просто никак не привыкну, что дети давно взрослые, а мы - уже старики.
Перед ужином гостю дали отдохнуть с дороги, и в семь часов все трое собрались у накрытого стола.
- Итак, господа, что же заставило вас просить меня приехать? Какое важное дело?
- Соскучились очень, вот захотелось повидаться, – радушно ответил Бен.
- Брось, все больше хозяев предпочитают не открывать мне своих дверей. Теперь я опасный гость, за мной везде бегут борзые из Бюро, и ты не исключение, в последнее время тоже старался не пересекаться лишний раз со мной. Многие из тех, с кем я был когда-то дружен, давно на электрическом стуле закончили, иные стараются забыть дружбу со мной.
- Да прекрати, Меир, я никогда тебя не забывал.
- Бенни, не надо, я все понимаю и на тебя не в обиде. И раз сейчас ты просил меня приехать, дело действительно серьезное. Кстати, а ты уверен, что твой дом не прослушивают?
Бенджамин Хавинсон, вскочил со своего места, и, тыча вилкой в сторону Меира Лански, закричал:
- Никогда я не забываю старой дружбы, слышишь, НИКОГДА! И ты здесь не потому, что мне требуется твоя помощь, а потому, что ты мой друг! Мне плевать на борзых из ФБР, мой сын отдал жизнь за эту страну, пока они отсиживались в офисах! Мне плевать, какие комитеты несутся за тобой по пятам, я не сливаю друзей, а если мне начнут задавать вопросы, то мне есть что ответить!
- Ладно, ладно, Бенни, убедил, – примирительно махнул рукой гость, очевидно, его нисколько не напугал грозный тон хозяина - итак, сначала дело.
- О,кей, дядя Меир – начала Дженни – мне очень нужно попасть в Советский Союз.
Лански поперхнулся и выронил изо рта кусок нежнейшей куропатки.
- И чем я могу помочь тебе? А главное, зачем тебе туда?
- Не спрашивай, Меир, - вмешался отец - любовь доводит до ручки!
- Любовь - дело благородное.
- Пожалуйста, не перебивайте. Так вот, я все прикинула и решила действовать следующим образом: мне нужно, чтобы весной профсоюз организовал стачку на нашем терминале сыпучих грузов в Нью-Йоркском порту.
На этот раз от ее слов поперхнулся отец:
- Ты что, рехнулась, доченька?
- Именно!
- Так просто поговори об этом с председателем, это они всегда - пожалуйста.
- Да дослушайте меня, наконец! Мне нужна не просто забастовка, а с небольшим погромом, и чтобы была потасовка с полицией!
- Точно чокнулась!
- Дальше технология такая: я вмешиваюсь и своей грудью закрываю рабочих от бесчинств полиции. На следующий день во всех газетах с нашей подачи должно выйти мое заявление под заголовками «Дженнифер Хавинсон на баррикадах вместе с рабочими!», содержащее какую-нибудь коммунистическую белиберду. Далее я дам пресс- конференцию, где честно расскажу историю, произошедшую в Гвинее, поведав о том, как много мне рассказывал советский капитан о коммунизме, добре и справедливости, царящих в Советском Союзе. Я просто уверена, что после этого у Советов не возникнет никаких причин отказывать мне в визе, а мое пребывание в делегации от профсоюзов будет выглядеть вполне логично.
- Тогда -  вопрос: почему ты просто не можешь поехать в составе делегации от профсоюза? Зачем весь этот спектакль?
- Я вице-президент крупной компании, и если меня включат в профсоюз, это будет подозрительно.
- Ну и что? Знаешь, сколько закамуфлированных людей поедут в Союз? Ты думаешь, каждого будут проверять?
- Да не знаю я, будут или не будут! Видишь ли, может, конечно, Советы и будут смотреть сквозь пальцы на политиков и крупных бизнесменов в составе тех или иных делегаций,  желающих поглазеть на жизнь в Советском Союзе, которым не хватит места в президентской свите. Я пыталась попасть в делегацию от Сената и Конгресса, но во первых там и так все распределено между своими, хотя, конечно, я могла бы заплатить кому надо за эту поездку, и  для меня нашли бы место. Но визы выдают только в Москву, а Молотов живет на самом востоке страны! Я не могу ни написать ему письма, ни позвонить, ничего! Мне нужен информационный повод такой силы, чтобы обо мне напечатали в  советской прессе! Тогда, может быть, об этом узнает тот, ради кого я все это затеваю, и сможет приехать повидаться со мной.
- Ну и зачем весь этот коммунистический спектакль? Просто дай интервью, как ты была спасена отважным советским гражданином.
- Дядя Меир, в этом случае существует некоторая вероятность, что это действительно напечатает их пресса, но на первой ли полосе?  В центральной ли газете? Какова вероятность, что Андрей на Дальнем Востоке прочитает об этом? Ты видно не в курсе, о
чем пишет их пресса. Первым делом, конечно, удои в стране, а вторым - как угнетают рабочих в Америке и как тяжело им здесь жить. А вот если будет драка с полицией, если будут пострадавшие пролетарии от рук полицейских, если будет отважная коммунистка, к тому же узнавшая о светлых идеях равенства и братства от советского гражданина, то уж такой материальчик точно ляжет на первые полосы всех советских газет!
- А может он вообще газет не читает? – встрял отец.
- В Советском Союзе газеты читают все! - отрезала Дженни.
- А если он прочитает, но не поедет в Москву и вовсе не ждет тебя? Может, и имя твое забыл давно.
- Не забыл, любит и ждет, я в этом уверена!
- Боже мой, - Лански закатил глаза – как ты наивна, девочка! Хотя… чем черт не шутит… Ввяжемся, а там посмотрим. Короче, если я все правильно понял, от меня нужен профсоюзный наезд, затем организовать полицию и после включить тебя в профсоюзный комитет, подкуп прессы вы возьмете на себя?
- Именно, дядя Меир.
- Ну что ж, давай попробуем... А когда?
- В апреле. Здесь нужно, чтобы у них не было возможности отказать в визе «пламенной революционерке» Америки, но и не было времени раскопать всю полноту картины, сопоставить все известные случи контактов советских моряков с иностранцами и вычислить, что фигурантом был Молотов, а то они могут попробовать манипулировать мной, имея такие козыри на руках. Поэтому речь нигде не пойдет о Гвинее - в общих чертах: «дело было в Африке…», и год тоже конкретно не указывать.
- Ну и бред. Просто какой-то идиотский сон, – покачал головой отец.
- Папа, мне самой не вериться в реальность осуществления моего плана, но ничего умнее я придумать не смогла, если у тебя есть план лучше, с удовольствием тебя выслушаю.
- Ну, что тут скажешь, твоя дочь настоящая представительница поколения Homo liber! – усмехнулся Лански.
- Чувствую я, что эта ее «свобода» обойдется мне боком, – продолжал ворчать Бенджамин.
- Да ладно, Бенни, вспомни, как мы с тобой натянули египтян в сорок восьмом! – вдруг ни с того ни с сего ляпнул Меир – ведь то еще было дельце!
Оба дружно рассмеялись:
- Было время!
- Представляешь Дженн, - давясь от смеха, рассказывал Меир – в сорок восьмом израильтянам никто не продавал оружия, а на арабов это эмбарго почему-то не распространялось. Арабы готовились стереть Израиль с лица земли сразу после провозглашения им независимости. Египтяне закупили тонны оружия на десятки миллионов долларов в Америке и зафрахтовали девять судов у «ТрансМарин групп».
- Как?! У моего отца?!– вскинула брови Дженни.
- Именно!
- И вы им отказали?
Отец переглянулся с Лански:
- Зачем же? Нет, конечно, просто караван с оружием прибыл не в Каир, а в Хайфу! Потом египтяне пытались высудить у нас компенсацию, а когда проиграли дело в суде, прислали крепких ребят, чтобы укокошить меня, – усмехнулся отец.
- Но мы их уже ждали, – встрял Меир – они и вякнуть не успели! Как только сошли с самолета, мы их сразу погрузили в багажники, и больше их никто не видел.
- Ага, а мне из-за этого пришлось полгода ездить в университет, как идиотке с охраной! И вы еще смеете меня называть авантюристкой?! – улыбаясь, протянула Дженни.

***

В крохотной прихожей маленькой служебной квартиры стояла невероятная толкотня. На пятачке в полтора квадратных метра, где еще теснились вешалка и корзина для хранения картошки, двоим не развернуться, а этим солнечным, но еще морозным мартовским днем целая толпа собралась перед дверью. Гостей хозяева запускали порциями: разделись гости дорогие – пожалуйте за стол, в прихожей не задерживайтесь, другие пусть проходят.
Посреди комнаты был накрыт стол.  Наконец, все кое-как расселись, вжатые в стены  теснотой комнаты. Хотя Андрей старался аккуратно распечатать бутылку  шампанского, но она выстрелила как всегда  неожиданно.
- Итак, - поднялись Андрей с Дашей – мы вас сюда позвали, чтобы объявить…- они смущенно заулыбались - мы подали заявление.

***

Толстый лысоватый дядька залез в кузов грузовика и, неистово размахивая руками, орал:
- Мы здесь вкалываем по девять часов, но посмотрите, что мы с вами имеем?
Вокруг него собралась приличная толпа, которая время от времени поддерживала горлопана одобряющим криком.
Чуть поодаль от эпицентра событий стояла машина, из которой за всем происходящим наблюдали трое.
- Я смотрю,  грузовик подогнали вовремя, еще бы трибуну заранее сколотили, – саркастично съязвила Дженнифер.
- Ну так, моя прекрасная леди, ты же заказывала стихийный митинг?!
- Что-то маловато народу.
- Еще бы, люди работают, получают хорошую зарплату, растят детей, что им ввязываться во всякие авантюры! – пробурчал Бенджамин Хавинсон.
- Подожди, так всегда сначала. Народ – стадо, сейчас еще чуть подгоним крикунов, а дальше как снежный ком. Толпа как воронка, затягивает в себя людей, даже если они не очень понимают, зачем им туда надо.
И действительно, вокруг стихийно возникшей демонстрации стало собираться все больше народу.
- Так мы не только свой терминал остановим, но и весь порт парализуем, коллег по цеху подведем, – все качал головой отец.
- Это еще и лучше, раз сами решили понести убытки, так не в одиночку, пусть и конкуренты заплатят. Слушай меня, девочка, очень внимательно, – Меир повернулся к Дженни – скоро толпа пойдет громить ваш офис, там же на площади уже собираются полицейские наряды. Запомни вот этого копа, – он достал большую фотокарточку с изображением колоритного южанина – дальше нужно будет четко разыграть партию по нотам. Этот коп будет с левого края оцепления, туда же кинется наш горлопан. Ты должна будешь аккуратно туда встрять, и получишь от полисмена легонько дубинкой по лицу, это заснимет проинструктированный фотограф крупным планом. Когда вольешься в толпу, тебя окружат мои ребята. Чтобы ты не пострадала в пылу драки, они тебя прикроют, но все равно, будь очень аккуратна в разгоряченной толпе. Все ясно? Ты поняла под чью руку подставлять свое прекрасное личико?
- Да, дядя Меир, ты просто кудесник!

Уже через час Нью-Йоркский порт был полностью парализован, и, набрав критическую массу, толпа, распаленная пламенными речами борцов за справедливость, устремилась в направлении многочисленных офисов, где уже стояло полицейское оцепление.
- Эй, Меир, куда они идут?
- Черт его знает, наверное, напутали что-нибудь.
Выкатившись на площадь перед въездом в порт, толпа вдруг свернула налево и направилась к офису транспортной компании «Два континента», в то время как офис «ТрансМарин групп» находился наоборот справа.
- Что происходит?! Давай туда, к толпе! – нервно махнула рукой Дженни и метров за двести до места основной драки рабочих с полицией на ходу распахнула дверь машины, что водитель понял как сигнал к немедленной остановке.

- Ааа, проклятые копы, - неистово заорал буйный мордоворот и, ныряя, словно окунь, сквозь толпу, впился ногтями в лицо одного из полицейских, в это время еще один «профессиональный пролетарий» кинулся душить рядом стоящего полисмена. Наметанным глазом Бенджамин оценил ситуацию, наблюдая за всем происходящим из окна машины:
- Профессионалы, асы, сразу видно не впервой им это.
- Еще бы! Вспомни профсоюзные войны тридцатых! Мастера старой закалки! – похвалился Меир.
В это время Дженнифер бежала по площади туда, где уже толпа из шестисот – семисот человек устроила настоящее побоище с полицией! В ход шли кулаки и палки, вверх летели камни. От офиса «ТрансМарин групп» вслед за Дженни кинулись семеро крепких парней.
Работая локтями, она рвалась сквозь толпу к линии противостояния полиции и бесчинствующего по ее же заказу рабочего класса.
- Остановитесь! Не бейте людей! – кричала она полицейским, распихивая народ, хотя надо отметить, что полиция и не особенно распускала руки, в отличие от митингующей массы. За ней, подобно ледоколу, пробивающемуся сквозь ледяные торосы, следовали чуть сзади мордовороты Лански.
Дженнифер, продолжая выкрикивать призывы к прекращению насилия, прорвалась к полицейскому кордону, и, уже приметив фотографов, стоящих на балконе  здания напротив, приготовилась развернуться, чтобы  удачнее попасть в объектив. Так как заранее предупрежденный фотограф был на другой стороне площади, она уповала лишь на удачу и ловкость папарацци. Сейчас сюда в самый эпицентр происходящего побоища были направлены десятки объективов жадных до зрелищ фоторепортеров. Заводилы драки, узнав женщину, ослабили напор на полицейских и чуть отпрянули назад, как их и инструктировали, между полицией и толпой в этом месте образовалась небольшая брешь. Дженни обернулась, за считанную долю секунды пытаясь найти вдали объектив, направленный на нее, одновременно поправляя прическу, как вдруг неведомо откуда выскочивший пролетарий со всего маху залепил кулаком ей в нос.
Будто солнце взорвалось у нее перед глазами, земля, описав круг, стала уходить из под ног, и она повалилась навзничь.
Но уже через мгновение ее окружили семеро мужчин, образовав плотное защитное кольцо, и заорали:
- Прекратить! Человек пострадал!
Сигнал поняли находящиеся в толпе люди Меира, и по толпе тут же понеслось:
- Остановитесь, человек пострадал!
Распалить и втянуть в драку людей всегда проще, чем остановить, но технология была отработана с давних времен. В один момент сотня проинструктированных заранее людей в толпе образовала живые цепочки и, одновременно расставив руки, надавила в сторону противоположную напору. Через какое-то время движение толпы стихло.
Косоглазый массивный итальянец попытался взять Дженни на руки.
- Не надо, я сама пойду, но поддерживайте меня вдвоем, будто мне очень плохо.
А ей в этот момент и вправду было не слишком хорошо, нос наливался свинцом и сильно болел, по лицу расплывался отек, кружилась голова, вломил-то ей не посвященный в тему совсем даже не понарошку.
 

***

Отец протиснулся в больничную палату сквозь толпу журналистов:
- Ну, как ты, Дженни?
- Нос болит.
- Ты же этого хотела, моя дорогая коммунистка.
- Да уж, пострадала за идею.
- Не собираешься домой?
- Да можно было бы еще вчера, но нужно поболеть.  И еще, папа, не навещай меня слишком часто - у нас же как никак с тобой война.
- Срам-то какой мне на старости лет - с единственной дочерью разругаться! Все твои авантюры!
- Ну, извини, папуля, такая уж твоя роль в этой пьесе. Ты же глава корпорации, капиталист, угнетатель рабочего класса. У нас с тобой дружбы никак не может получиться.
- Ну-ну, я тебя вчера отправил в отставку с поста вице-президента компании, так журналисты просто как коршуны слетелись. Я чуть со стыда не сгорел на пресс-конференции. Как бессердечна ты, девочка, к старику! Вот полюбуйся, – он протянул  газету, где на трех полосах обмусоливали его разрыв с собственной дочерью.
- Отлично, они съели все! А завтра в холле госпиталя я тоже дам интервью.

***

В импровизированном конференц-зале госпиталя не протиснуться от репортеров, на столе батарея микрофонов, фотокамеры не переставая вспыхивают, оставляя перед глазами синие блики:
- Госпожа Хавинсон …
***

Посол Советского Союза в США постучал в комнату резидента.
- Да?
- Константин Александрович, у меня вот какой вопрос, может нам стоит связаться с этой Хавинсон? Я думаю, следует пригласить ее на выставку как почетного гостя. Какое ваше мнение на этот счет?
- Хавинсон, это чокнутая-то, которая погром в порту устроила?
- Да, но выходка ее может быть полезна для имиджа нашей страны. А интервью какие! Будто их  у нас в Комитете по пропаганде писали!
- Вот это и подозрительно. Наши ребята обратили на нее внимание. Но, в конце концов, на выставку можно пригласить, Александр Иванович. На выставку - это ж не в архив Лубянки, - хохотнул резидент.


***

Уже второй час она молча сидела в кресле своего домашнего кабинета и в мягком свете настольной лампы всматривалась в небольшой листок бумаги, который держала в руке. Вот она, виза, въездной документ в Союз Советских Социалистических Республик. Знакомый сотрудник из русского отдела подтвердил, что в «Известия» прошла большая статья, красочно расписавшая события в порту и приглашение миссис Хавинсон в качестве почетного гостя в СССР.
Все прошло,  как она и планировала, даже немного пугала та легкость, с которой  осуществился весь план. Но сейчас Дженни смотрела пустым взглядом в заветную бумажку, и ее терзали странные мысли.
Приедет ли он в Москву, а главное хочет ли она в действительности этой встречи.  Познабливающее чувство разлилось в душе Дженнифер, и она уже который час, не могла ответить себе, стоит ли… Стоит ли ехать туда, бередить старые раны? А может все зря, ведь прошло уже слишком много времени и эта встреча не нужна ни ей, ни ему?

***

После планерки Либерман настежь распахнул окно. Несмотря на то, что было еще очень рано, это июньское утро выдалось особенно жарким и душным. Скинув китель на спинку стула, он устроился просматривать газеты. Пролистав без интереса «Известия», он вдруг натолкнулся на большую фотографию какой-то молодой женщины со смутно знакомым лицом: «Хавинсон, Дженнифер Хавинсон …», он углубился в текст. По мере чтения ему становилось все более неуютно. Оторвавшись от очередного абзаца, Володя еще раз взглянул на большое четкое фото: «Так вот оно что… именно это завораживающее лицо с четко очерченными скулами и глубокими черными глазами он видел на фотографии, которую показывал Молотов». Свернув наскоро листы, Либерман уже выскочил из кабинета, чтобы  бежать к пирсу, но на полпути резко остановился в задумчивости, потер лоб, а затем, медленно развернувшись, побрел назад, на ходу придумывая доводы, почему ни в коем случае нельзя  сообщать об этом Андрею: «Только парень успокоился, только жизнь налаживаться стала… и незачем ему старые раны ковырять…»  Строго говоря, он знал, что поступает не правильно. Как бы там ни было, только Андрей вправе решать, хочет он увидеть Дженнифер или нет, и все же Владимир счел, что так будет лучше. Вернувшись в кабинет, он стоял у окна, погруженный в эти мысли, пока его не вернул на землю телефонный звонок:
- Алле.
На другом конце провода отозвался Захватов:
- Слушай, Володя, слышал, что в Москве устраивают выставку в Сокольниках?
- Конечно, Зиновий Георгиевич, вся  пресса об этом пишет.
- Так вот, нам на пароходство из министерства шесть приглашений прислали. Хочешь поехать? Я одно тебе отдам.
- А в газете написано, что вход свободный для всех.
- А на заборе что написано? – отозвалась после некоторого молчания трубка.
- Ах, ну да, - смутился Володя. – Мне, конечно, было бы очень интересно посмотреть выставку.
- Договорились. Извини, была бы возможность, дал два, и для Оли, но, сам понимаешь, есть еще люди, которых никак нельзя обидеть.
- Да, ладно, тем более нам все равно сейчас Ирку не с кем оставить.
- Выставка с двадцать третьего, но вход только с двадцать четвертого, первый день - открытие, сам Хрущев будет.



***

После смены Андрей зашел за Дашей, и вместе они отправились прогуляться по набережной, спасаясь от духоты июньского летнего вечера.
- Давай пригласим на свадьбу Кумачовых.
- Да ну, Лешка напьется, и будет дебоширить.
- Но Валька же моя подруга, а ее одну не пригласить, обидится.
- Тогда приглашай, что я тебе могу сказать?! Но начнет выкаблучиваться, я его выкину!
- Да, может и прилично себя вести будет, если ему не наливать.  Слушай, Андрей, ты читал сегодняшние «Известия»?
- Нет. Ты же помнишь эту шутку: в «Правде» нет известий, а в «Известиях» нет правды.
- В сегодняшнем номере была очень интересная статья про одну американку, которую в Африке спас от хулиганов советский капитан. Она заинтересовалась ленинскими идеями и даже уволилась с очень большой должности и посвятила себя защите интересов рабочих. А теперь советское руководство ее пригласило в качестве почетного гостя участвовать в американской выставке в Москве.
Молотов вдруг резко остановился и на секунду замер, впав в какое-то оцепенение, затем, резко развернувшись, схватил Дашу за плечи:
- Как зовут ее? Зовут ее как? 
- Да что с тобой? Я не помню… Длинная фамилия, как-то на Х кажется. А в чем дело-то?
- Где газета? – закричал он срывающимся голосом.
- Ну, на работе, по-моему, оставила, да объясни, наконец, в чем дело?
Но он, не ответив, рванул бегом в сторону города. Стоя в полной растерянности, Даша, пожимая плечами, смотрела вслед быстро удаляющейся фигуре Андрея.

- «Известия»! Дайте «Известия»! – от волнения с трудом выговаривая слова, прохрипел Молотов, судорожно выгребая из кармана мелочь.
- Нет «Известий», кончились, и вообще мы закрываемся, – буркнула недовольно продавщица, захлопнув форточку киоска.
И как когда-то он бежал по незнакомым улицам пыльного африканского городка с умирающей женщиной на руках, задыхаясь, но, не сбавляя скорости, он несся сейчас по Комсомольску в поисках открытого газетного киоска.
- У вас есть «Известия»?!!
- Да, пожалуйста.
Он бросил монеты на блюдце и, схватив газету, заминая листы, кинулся ее перелистывать, а, увидев на развороте большую фотографию, с которой на него смотрели черные глаза Дженни, замер.

В этот вечер он не вернулся к Даше, не зная, что ей сказать. А утром следующего дня пришел в кабинет к Либерману, тяжело опустился на стул и поднял воспаленные глаза:
- Лазаревич, послушай, Дженни приезжает в Москву на выставку!
Володя опустил голову и тяжело вздохнул. Черт! Все-таки узнал...
- Какая Дженни? – изобразил непонимание на лице начальник порта.
- Да Дженни же! Та самая, я же рассказывал о ней! Ну, помнишь? – нетерпеливо объяснял капитан.
- Ах, эта Дженни, да что ты говоришь?! Надо же… - отвел глаза Либерман.
- Я должен встретиться с ней!
 - Но Андрей, у тебя же свадьба двадцать второго!
- Значит, свадьбы не будет, - опустив глаза и терзаясь от стыда, произнес капитан.
- Ты с ума сошел! Что ты скажешь Даше?
- Не знаю… просто ума не приложу… она ведь уже подвенечное платье купила.
- Одумайся! Не езди никуда! Только-только стала налаживаться твоя жизнь!
- Я сам мучаюсь, но поверь, Лазаревич, не могу ничего с собой поделать.  Я должен увидеть ее!
- Да с чего ты взял, что она-то хочет тебя видеть?
- Я чувствую, она приезжает в Москву для того, чтобы увидеть меня, – Молотов снова тяжело вздохнул.
- Но может все-таки не сжигать мосты? Может, ты не будешь пока разрывать с Дашей?
- Это самое тяжелое объяснение в моей жизни, и больше всего на свете я бы хотел избежать его, ведь Дашка по-своему дорога мне, но я мужчина, и должен ей все сказать, как есть, а не морочить голову.
Владимир, отвернувшись к окну, замолчал. Тяжелая пауза показалась Андрею вечностью.
- Тогда поступим вот как, - начал Либерман тем своим тихим голосом, в котором слышалась особая интонация. Она всегда появлялась у него в, казалось бы, безвыходных ситуациях и неизменно вселяла в окружающих уверенность. Как только те, кто приходил к нему со своими проблемами, слышали эти нотки, то наперед знали: «Значит, Либерман нашел решение, значит, он знает ответ и на этот трудный вопрос…» - Андрей, я отдам тебе свое приглашение на выставку в Сокольниках. По крайней мере, тебе будет, где жить, потому что иначе гостиничный номер ввиду грандиозности мероприятия тебе будет не достать. Во-вторых,  Москва - большая, список проживающих тебе тоже ни одна гостиница не предоставит, значит,  найти Дженни ты сможешь только в павильонах выставки. Это тоже задача не из легких, выставочный комплекс огромный, целый город, но все же мало-мальски разрешимая, тем более, с твоим ростом. Командировку я тебе оформлю.
Не один раз Молотов за бессонную ночь задавался вопросами: «Где жить? Как найти Дженни в Москве? Как встретиться с ней?» и теперь не мог поверить своим ушам от счастья. Володя здесь и сейчас с легкостью дал ответы на все вопросы. Значит, не нужно будет ночевать на лавке с риском загреметь в милицию, не нужно будет караулить у входа в Сокольники с раннего утра, пытаясь найти в толпе входящих ее одну.  Кроме того, такое поведение наверняка привлекло бы  внимание компетентных органов, и он с большой вероятностью загремел бы в «кутузку». Дженни-то, понятно, и в голову не могло придти, с какими трудностями ему придется столкнуться.
- Володя, - сжав от волнения кулаки, прошептал Молотов, - я перед тобой в неоплатном  долгу!
- Ладно, будем считать, что три - один.
- То есть?
- Ты трижды спасал мне жизнь.
- Ах, ну да, - улыбнулся Андрей, - только тогда три - два.
- Почему?
- Ты не дал мне спиться.
Радостное томление Молотова отравляло лишь чувство неизбежного объяснения с Дашей. Она-то ни в чем не виновата и действительно искренне любила его.  Больше всего на свете Андрей не хотел причинить ей боль.  Но, купив на двадцать второе число билет на самолет, вечером он с тяжелым сердцем  направился к ней, бессознательно замедляя шаги по мере приближения к дому.  Он чувствовал неимоверную тяжесть, вся душа его протестовала против причинения такой чудовищной боли ничего не подозревающей девушке накануне свадьбы…

***

Даша, молча, словно в прострации, слушала Андрея. Его слова, будто падающие камни, раздавили ее сознание, и ей больше не хотелось ничего понимать. Казалось, сердце еле-еле толкает кровь, странная слабость сделала ноги ватными, а каждый вдох давался с неимоверным трудом. Легкими кивками головы, чтобы, не дай Бог, слезинки, уже набухшие в уголках глаз, не сорвались и не покатились по щекам, она просила прекратить эту пытку. Но Андрей, терзаемый чувством собственного предательства,  все говорил и говорил, пытаясь какими-то нелепыми, ненужными словами  сгладить свою вину, пока,
наконец, не выдержав, жестом она не показала ему на дверь. Больше всего на свете ей не хотелась разрыдаться при нем. Но как только он вышел, бесшумно прикрыв за собой входную дверь, Даша, не отдавая себе отчет в том, что делает, зачем-то достала  свадебное платье,  и в ту  же секунду, прорвав плотину, сдерживающую эмоции, из ее глаз покатились градом крупные слезы, и, упав лицом на кровать, она задохнулась от рыданий. Нет, она не кляла свою судьбу, не проклинала Андрея, а просто плакала навзрыд, обливая солеными слезами красивое белое платье, которое  сама шила себе вечерами в тайне от Молотова, с горечью думая о том сюрпризе, который она собиралась поведать жениху в день свадьбы.

А он, будто окаменев от тяжести груза сказанного, шел по берегу Амура, все никак не решаясь повернуть к своему  дому.

                ***

Все ее сомнения сменялись решимостью, и чем ближе становилось к часу Х, тем яростнее разгоралось в ней нетерпение. И сейчас, когда приятный женский голос попросил пассажиров пристегнуться, а в иллюминаторах показались огни аэропорта Внуково, ей требовалось просто неимоверное усилие, чтобы заставить себя усидеть на месте, несмотря на утомительнейший перелет с пересадкой в Лондоне.  Момент, когда она сделала первый шаг из самолета, казался столь грандиозным событием, что она упустила главную цель приезда. Этот маленький шаг по пыльной взлетно-посадочной полосе был апофеозом всех ее трудов и устремлений последнего года.



***

Андрей уже второй час сидел  одетый в своей комнате. До поезда на Хабаровск было еще четыре часа, поэтому идти на вокзал было рано, но все его чувства были напряжены в ожидании момента встречи с Ней. Минуты казались вечностью,  не было никаких мыслей, только страстное желание подстегнуть время. Все последние дни Молотов жил как в лихорадке,  снова и снова прокручивая в голове свой приезд в Москву, поход на выставку, поиск Дженни, но сейчас только стрелки  часов приковывали его внимание, и,  казалось,  словно вся Вселенная замерла ему назло. Закрыв глаза, Андрей сидел в тишине, ловя лишь чуть слышимое тиканье будильника. Каждый раз, высиживая отрезок времени длиною в вечность, он открывал их в надежде, что прошел хотя бы час, но стрелка успевала преодолеть путь лишь в две-три минуты.

***

- Как давно мы не гуляли вместе, - потягиваясь в приятной истоме и жмурясь от яркого солнца, пожаловалась Оля.
- С такой работой и где дом забудешь, - вздохнул Володя, забросив кудрявую дочурку на плечо.
- Погода не хуже, чем в Херсоне.
- Да уж. Когда я сюда в первый год приехал в начале осени, тоже так подумал, но только зимой, когда морозы пятидесятиградусные вдарили, понял, как люблю тепло.
 Либерман, вытянул шею и задрал лицо вверх, словно фотобатерею, желая подзарядиться энергией солнца:
 – Слушай, двадцать шестого у Захватова юбилей, наверно я поеду в Хабаровск, как думаешь, что можно ему подарить?
- А давай напольные часы, которые нам привез из Москвы папа, нам они все равно ни к чему.
- Да ну, они же огромные, как я их  допру?!
- Как-то же их папа из Москвы притащил.
- Не, придумай что-нибудь покомпактней. Может эту ручку, которую мне твой отец подарил? Она симпатичная и в коробочке красивой.
- Ты что, это же «Паркер», он специально для тебя ее из Чехословакии привез! Это же подарок!
- Да? Ну, ладно, – пожал плечами – хотя я все равно ей не пишу.
- Да делай что хочешь, но вообще ты не ценишь отношения людей. Тебе наплевать, он вот о тебе подумал, привез тебе подарок, а для тебя это так, ничего не значащая безделушка, – в голосе Оли зазвучала обида.
- Да ну, брось, ты прекрасно знаешь, как я отношусь к дяде Семе. Просто не люблю я всю эту чепуху - паркер, шмаркер.… Какая разница, чем писать? А здесь в Комсомольске, максимум, что есть приличного на полках в магазинах - это комплект из трех льняных полотенец.
- Красивая она, дорогая, и в Союзе ты такую нигде не купишь, а советские - мало того, что страшные,  еще и кляксы оставляют, а у тебя и так почерк не подарок.
Володя усмехнулся:
 – Господи, Оля,  этот «Паркер» же шариковый! Я  в загранке не бываю, ну где я здесь для него стержней найду?

***

Пройдя коридор пограничного контроля, Дженни чуть отстала от группы пассажиров, прибывших вместе с ней, пытаясь найти в зале высокого мужчину, но Молотова она не увидела. Вместо этого к ней подскочили  какие-то молодые люди с натянутыми улыбками и напряженными лицами, пытаясь подхватить ее багаж и лопоча приветствия на плохом английском.
- Простите, вы кто?
- Мы, представители комсомольской организации завода «Серп и Молот», горячо приветствуем Вас! Партия оказала нам честь взять Вас под опеку на время пребывания в Москве! – протараторил краснолицый парень.
Дженни поморщилась и протянула ему руку для пожатия:
- А нельзя оставить меня хотя бы на время в покое? Я очень устала с дороги.
- Да конечно, сейчас мы проедем в гостиницу, где вы сможете отдохнуть до пяти, а потом мы очень ждем вас для выступления на митинге рабочих нашего завода.
- А это обязательно?
- Да, вас будут ждать больше тысячи человек - ничуть не  смущаясь, командирским тоном ответил комсомолец.

Разочарованная тем, что в номер отеля Андрей так и не позвонил, но, еще согревая себя надеждой, что он вот-вот должен появиться, чертыхаясь, стала одеваться на встречу с рабочими. Ровно в пять в дверь постучали. Конечно, это был тот назойливый из аэропорта:
- Товарищ Хавинсон, пора выезжать!
В Красной Москве поражало все: грозная архитектура зданий, обостренная отсутствием рекламы и зазывных вывесок, создавала ощущение подавленности. Поражало своим
звучанием одиозное обращение «товарищ», да и назойливость комсомольца приводила в замешательство.

Наконец машина, очень похожая на послевоенный кадиллак, тот самый, на котором она учила вождению Андрея, но куда менее удобная, остановилась возле угловатого здания - Дворца культуры завода «Серп и Молот».
- Товарищи, по нашему приглашению в Москву приехала одна из самых активных борцов за освобождение рабочего класса в США, Дженнифер Хавинсон! – зал просто взорвался от оваций, будто сейчас на сцену должна выйти не заурядная американская миллионерша, а Мерилин Монро.

Проходя на сцену, Дженни обратила внимание на двоих мужчин, один из которых был ранее ей представлен как переводчик.
- Смотри, если она начнет пороть что-нибудь не то, переводи как надо и не теряйся, без пауз, все по текстам, которые репетировали. Если шутит, но не правильно, ты тоже шутку…
- Да все я помню. Уже сто раз обговорено.
- Смотри мне!
Она, конечно, не могла понять этого разговора, и, как бы кивнув переводчику, пригласила с собой к трибуне.
- Здравствуйте, товарищи – начала она – я очень благодарна вам и руководству Советского Союза за гостеприимство. С тех пор, как волею случая мне довелось пообщаться с вашим соотечественником, меня очень увлекло учение Маркса, и я уже давно мечтала побывать в Советском Союзе, чтобы  воочию увидеть общество будущего. Да, я глубоко убеждена, что именно такое будущее ждет весь мир, в котором общество свободно и лишено алчности, где навсегда покончено с пережитками рабовладельческого строя,  нам же этот путь только предстоит…
 Дженни старательно выговорила это без толики юмора и сарказма, но все же от  собственных слов к горлу подкатывали волны смеха, и тогда изо всех сил она впивалась зубами в нижнюю губу.  «Черт, видел бы меня сейчас папа!» - мелькнула мысль.
Она постаралась говорить не долго, чтобы как можно быстрее освободиться и ехать в гостиницу, но после ее выступления из зала бесконечной чередой шли идиотские вопросы о борьбе американских рабочих, об угнететелях-капиталистах и так далее в том же духе.
«Надо же, никто не задал  ни одного вопроса о жизни, о быте в Америке…», - она читала в глазах присутствующих неподдельный интерес, но все вопросы, задаваемые ей, лежали лишь в узком идеологическом коридоре. Несколько раз она хотела заговорить о простых человеческих понятиях, но решила не нарушать неписанных законов этой страны.
Вернувшись в гостиницу уже после девяти, она первым делам отправилась к стойке регистрации, узнать, не искал ли ее кто-нибудь, но ей вежливо ответили: «Нет, никто не спрашивал».
«А может он и вправду не желает меня видеть? Или просто не читал газет?» - терзалась в сомнениях Дженнифер, отделавшись, наконец,  от назойливых опекунов и наслаждаясь одиночеством в своем номере.  И хотя день выдался более чем насыщенным, она почувствовала странную пустоту: «Почему же Андрей до сих пор не дал о себе знать?» Более всего она боялась, что, отыграв безупречно американскую часть постановки, она упустила и не просчитала реалии Советского Союза. Из русского отдела ей подтвердили, что о ее приезде написала центральная газета, и было несколько перепечаток в местных изданиях. Он просто не может не знать, и даже если чувства Андрея к ней уже угасли, он бы все равно приехал повидать ее. Во всяком случае, так бы поступила сама Дженни. «Не могло ли КГБ воспрепятствовать этой встрече?». Она пыталась анализировать ситуацию, просто не имея исходных данных, поэтому не могла сделать верных выводов. На самом
деле, КГБ, конечно, обратило на нее внимание, но, то ли при подготовке такого грандиозного события, было не до того, то ли, рассчитывая приступить к ее обработке в Москве, люди из спецслужб не придали значения ее повествованию о храбром советском капитане и не стали его разыскивать.
Мысли в ее голове текли все медленнее, сказывалась разница во времени, очнулась она утром от настойчивого стука в дверь, и обнаружила, что заснула прямо в одежде, не разбирая постели.
- Кто?
- Это я, товарищ Хавинсон, – отозвался «конвоир», как прозвала его Дженни.
- В чем дело?
- Через час открытие выставки!

Дженни с интересом вместе со всеми остальными американцами, присутствующими в Сокольниках, наблюдала за эксцентричным советским лидером, но на самом деле ее мысли были заняты только одним: «Почему нет Андрея?». Не появился он и  в этот вечер.

***

С одной стороны Дженни импонировало советское гостеприимство: ей была предоставлена машина, и экскурсии у нее были индивидуальные, но в то же время она чувствовала себя заложницей графика мероприятий, навязанного ей.
- Сегодня второй день выставки. Вы сможет пообщаться, обменяться опытом с простыми советскими рабочими, инженерами, директорами.
- Да, да спасибо.
Как и в первый день, высадившись у служебного входа, они прошли на территорию комплекса.
То, что здесь творилось, никак не было похоже на вчерашний день. На открытии выставки Генеральный секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущев, хлебнув пепси-колы, в своей манере отрубил: «Говно эта Пепси-кола, наш Боржом лучше»! Сейчас же она увидела огромную очередь людей, буквально осаждавших стенд с известным напитком. Пытаясь найти кого-нибудь из знакомых, Дженнифер буквально втиснулась в павильон автомобильной компании «Бьюик».
- Джон! Я смотрю у тебя горячо! – крикнула она, увидев старого приятеля и пытаясь пробиться сквозь плотное кольцо людей, обступивших небольшой подиум, где были выставлены несколько автомобилей.
- Горячо не то слово, иногда я даже боюсь моргать, в страхе, что, закрыв глаза на мгновенье, я не увижу автомобилей, когда их открою, потому что их разберут по винтику! Народ здесь настолько любопытный, что пытается залезть в каждую щель, выяснить устройство каждого механизма. Наши механики даже устроили мини-лекции, которые в Америке были интересны лишь специалистам. Это что-то! Такого ажиотажного интереса я никогда и нигде не видел! Ребята из Пепси вообще в ауте!... Эй, эй, – ткнул в бок переводчику, скажи им, что не нужно пытаться отрывать крышку багажника, там ручка есть в салоне!

***

Андрей, влетев одним из первых на территорию выставочного комплекса в Сокольниках, быстрым шагом кинулся методично обходить павильон за павильоном. Он не видел экспонатов, не замечал очередей, всюду он высматривал девушку с черными кудрявыми волосами. Вот, впереди мелькнул чей-то темный затылок, и, распихивая людей локтями, он кинулся туда, но, нет, женщина обернулась - это явна не она и старше к тому же. Снова и снова с высоты своего роста он высматривал ЕЕ.
Виски стучали, в ногах чувствовалась дрожь, с которой ему никак не удавалось справиться. Задача казалась непосильной, он словно искал иголку в стоге сена, здесь сейчас находилось, наверное, не меньше пяти, а то и десяти тысяч человек. Андрей пытался спрашивать, не видел ли кто Дженнифер Хавинсон у американцев, представлявших здесь свою продукцию, но везде ему давали отрицательный ответ.
В павильон американского автопрома попасть было не легко. На входе образовалась самая настоящая пробка из людей, но Андрей, словно бульдозер, врезался в эту толпу, втолкнув стоявших перед ним внутрь …и тут время остановилось. Он судорожно схватил воздух,  казалось, земля сейчас уйдет из-под ног. Набрав полную грудь, Андрей приготовился закричать ЕЕ имя, но страшный спазм от волнения сковал его горло, и еле слышно он прошептал: «Дженн».

***

- Да, странно здесь все, – кивнула Дженнифер, и, повернув голову к выходу, застыла. Над толпой, как когда-то давно на припортовой площади в Конакри возвышался Атлет. Лицо этого высоченного, безупречно сложенного мужчины было перекошено, словно от боли, глаза напряженно смотрели на нее, а губы что-то шептали.
Она кинулась к нему с подиума, пробиваясь сквозь толпы людей и расталкивая их локтями. Вслед ей удивленно смотрел ее приятель, а комсомолец, следовавший за ней везде, недоуменно пытался понять, в чем дело. В этот момент округлились еще несколько глаз сотрудников комитета государственной безопасности, присматривающих за американцами.
 И тут Андрей, совладав со своим волнением, бросился навстречу. От его толчков люди вокруг  падали на землю, будто кегли. В несколько прыжков он пересек зал и, схватив ее на руки, прижал к себе.
Он молча смотрел на нее, а она на него, неуклюже болтая ногами в воздухе. И сотни глаз были устремлены на них, а эфир, взорванный рациями чекистов, раскалился:
- Что, что происходит?!
- Шестой, в чем дело?!
- Восьмой…

***

- Андрей, неужели это ты? – она снова и снова изучала каждую черточку его лица и никак не могла утолить жажды встречи.
- Дженни, ты не представляешь, каким кошмаром была разлука с тобой!
- Товарищ Хавинсон, у Вас все в порядке? – встрял вдруг с дурацким вопросом «опекун», безуспешно пытаясь отодвинуть могучего незнакомца.
- Сам не видишь, что не вовремя? – оборвал его Молотов и комсомолец, в растерянности пожав плечами, отошел в сторону, явно не понимая как поступить. На такой случай ему не было дано никаких инструкций.
- Пойдем отсюда, - Дженни потянула Андрея за руку к выходу. За ними направилась цепочка гебистов, в хвосте которой плелся комсомольский вожак.

Выйдя с территории выставочного комплекса, они взахлеб, перескакивая с одного на другое, перебивая друг друга, то, заливаясь смехом, то, останавливаясь и заглядывая в глаза, рассказывали о своей жизни, не обращая внимания на окружающих. Оперативники постепенно куда-то рассосались, и лишь комсомолец, словно дворняга,  тащился сзади, кусая себе губы. Он подался, было, быть третьим в компанию, но Молотов  не очень вежливо попросил его отвалить. Что же он напишет в раппорте за день? По обрывкам фраз, доносящихся изредка до него, он никак не мог уловить сути разговора.
Если бы они хоть говорили на русском, но они, словно заведенные, тараторили по- английски, что лишало бедолагу последних надежд разобрать смысл беседы.
- Слушай, а ему заняться нечем? Он уже второй час ходит за нами по пятам.
- У него работа такая, слышать, видеть и обо всем докладывать.
- Здесь органы безопасности не отличаются деликатностью.
- Не стоит затрагивать эту тему. Особенно в гостинице и при посторонних людях.
Конечно, еще в Америке Дженни была наслышана о порядках в Советском Союзе, но сейчас она почти физически ощутила присутствие вездесущего КГБ и атмосферу напряженности. Наверное, именно поэтому Советской культурой были рождены великие писатели, сатирики, музыканты и композиторы. Люди острее чувствуют здесь полутона и чуть слышимые интонации.
- Андрей, давай уедем вместе, – вдруг сказала она.
- Это невозможно.
- Давай зарегистрируем брак.
- Его не зарегистрируют.
- Но должен же быть выход!
- Запомни, то, что я тебе сейчас скажу, и больше не поднимай эту тему, – начал Андрей, еще крепче обнимая и прижимая к себе Дженни, а голос его стал таким тихим, что даже она еле различала его слова.
– Ты уедешь в Америку одна, и если в течение этого года я не дам о себе знать, забудь меня. Значит, меня больше нет в живых.
Дженни посмотрела на него с ужасом:
- Обещай, что все будет хорошо!
- Не уверен. Уже одно то, что я сейчас с тобой может очень дорого мне стоить.
- Эй, товарищ, - вдруг крикнула она своему провожатому. - А где машина? Мы едем в гостиницу!
- Так ведь еще же посещение Третьяковской галереи было запланировано на четыре часа, – затараторил обрадованный тем, что он снова при «объекте», комсомолец.
- К черту галерею, едем в гостиницу!

Уединившись в номере, Дженни потянула Андрея в ванную и, включив воду, шепотом начала:
- Тогда сделаем так: чтобы ты не пропал бесследно, не отходи от меня ни на шаг. На ночь останешься со мной.
- Нет, это не возможно. Посетители могут быть в номере только до одиннадцати.
- Я не думаю, что они начнут ломать дверь моего номера, так что ты не покинешь его.
- Это не спасет. Конечно, при тебе мне ничего не сделают, но ты не сможешь охранять меня вечно. И как только ты уедешь, за мной придут. В моей стране могут посадить за один лишь только вопрос: «сколько времени?», обращенный к иностранцу.
Дженни потянула его за руку в комнату.
- Мне нужно позвонить, а очень хочется, чтобы ты всегда был поле зрения.
Молотов хотел было пошутить, что уж из туалета-то его навряд ли выкрадут, но здесь в комнате, которая вся прослушивалась, нужно было быть очень аккуратным к словам.
Дженнифер же, набрав американское посольство, попросила соединить со вторым секретарем Алексом Вирсау, которого знала еще по университету.
- Алекс, здравствуй, мне нужна твоя помощь!
- Дженнифер, рад тебя слышать! Ты нынче здесь знаменитость, читал, читал о тебе. И чем же я могу тебе помочь?
- Мне нужно, чтобы ты связался с Совинформбюро и договорился о моей пресс-конференции, а так же пригласил представителей западной прессы.
- Дженнифер, тут тебе не Америка и пресс-конференции с бухты-барахты не собирают. Здесь свои правила.
Дженнифер поняла намек старого знакомого:
- Это очень интересно для советской стороны.
- Тогда может, что-нибудь и может получиться, но почему я должен помогать тебе?! Знаешь обычно то, что интересно Советам, не интересно нам, – жестко ответил дипломат. Одно дело, когда она несла просоветскую пропаганду там, в Америке, и совсем другое дело здесь. Участвовать в этом ему совсем не хотелось, как и рисковать своей карьерой.
- Алекс, во-первых, я прошу тебя о помощи как старого приятеля, а во-вторых, в данном случае интересы Америки никак не будут затронуты. Но считай, что от этого зависит моя жизнь. А тебя потом, может, еще и наградят.
«Да уж, наградят…» - повторил про себя Вирсау:
- Хорошо, но поклянись, что камня не бросишь в нашу сторону и не поддашься на провокации советских журналистов. Иначе сама договаривайся с информагентством. Дипломат знал порядки в Союзе и понимал, что договориться Дженни о пресс-конференции без помощи посольства будет практически невозможно, даже если это важно и актуально для советской стороны. Необходимо сделать столько согласований, обойти столько порогов, что элементарно не хватит времени.
- Алекс, даю слово, твоя карьера не пострадает!

Дипломат еще не набрал номера телефона информагентства, а там уже знали о странной просьбе госпожи Хавинсон. Все телефоны «Интуриста» прослушивались, как и все телефоны посольства, кроме, конечно, защищенных линий.

***

- Ну, и какое решение думаете принять? - начал директор информагентства, обращаясь к представителю из госбезопасности.
- Тут надо все хорошо взвесить, решение будет приниматься на другом уровне. Наше дело - передать вопрос выше по инстанции на Лубянку, –  нахмурился майор Кирсанов.

***
Уже через час в номере Дженни зазвонил телефон.
- Алло, товарищ Хавинсон?
- Да?
- Моя фамилия Петрунин, я звоню относительно Вашей просьбы созвать пресс-конференцию, чтобы согласовать некоторые детали. И, прежде всего, узнать, о чем Вы хотели рассказать?
- Видите ли, сегодня на выставке произошло одно экстраординарное событие. Вероятно, вы читали мое интервью, которое я давала еще в Америке, о том, с чего начался мой интерес к Советскому Союзу и о том, как меня спас один советский капитан. Кстати, насколько я слышала, это интервью было у вас перепечатано.
- Да, да, конечно, я с ним знаком.
- Так вот, сегодня на выставке я случайно встретила этого капитана. Я еще раз хотела бы поблагодарить советский народ и советское руководство за гостеприимство и представить героя, спасшего меня. Согласитесь, это меньшее, что я могу сделать для человека, которому я обязана жизнью.
- Безусловно, хотя я уверен, что он, как достойный гражданин Советского Союза сделал это не ради славы, на его месте так поступил бы любой советский человек!
- О да, он очень скромен, и всячески этому противится, но я считаю своим долгом еще раз поблагодарить его и советский народ за свое спасение.
- Хорошо, завтра в двенадцать за Вами приедут. Кстати, а где этот капитан сейчас? – задал вопрос человек, отлично знавший, где тот находится.
- Он сейчас у меня и пока со мной останется. Знаете, нам есть столько всего вспомнить! Ведь не возбраняется же встречаться друзьям?
- Да, да, конечно, хотя правила в советских гостиницах – начал, было, человек на другом конце провода, но потом, очевидно, махнул рукой, - хотя я думаю в этом случае можно сделать исключения. И все же, по возможности не задерживайте допоздна капитана, – вовремя спохватился собеседник.

Молотов же, все это время стоящий рядом, сразу понял план Дженни сделать его публичной фигурой и этим, в какой-то степени, обезопасить.  Но главное, этим интервью она переведет его в совершенно другой статус: из подозрительного типа, вступившего  в связь с иностранкой, он превратится в достойного сына советского народа, спасшего известного деятеля рабочего движения Америки.

Повесив трубку, она толкнула Андрея на кровать:
- Я так долго ждала этой встречи с тобой!
- Я тоже, Дженн, – но, прижав ее к себе, Андрей шепотом добавил – хотя меня смущает, что мы здесь не одни…
- Пусть это смущает извращенцев из КГБ!

***

Около двенадцати следующего дня в номер постучал некто, представившийся как  Михаил Георгиевич Петрунин, при этом не назвавший ни должности, ни структуры, которую он представляет. Впрочем, сомневаться в месте работы этого человека не приходилось. Вопросы, которые он задавал, скорее сами указывали на то, как должна пойти беседа, нежели требовали ответа.
- Ну что же, тогда пора выезжать, все уже, наверное, собрались, – а затем, по-русски обращаясь к Андрею, тихо произнес - смотри, без глупостей!

Следующим же утром центральные газеты наперебой рассказывали о теплой встрече американки со своим спасителем.
Все оставшееся время в Москве они проводили вместе. Опека органов, во всяком случае, зримая, пропала, и влюбленные в полной мере утоляли разлуку страстью.

***

Нусс… посмотрим, что пишут нам нового, - пробубнил Либерман, открывая «Известия» и усаживаясь удобнее в кресло после утреннего совещания. Газета пестрила репортажами с выставки в Сокольниках. Журналисты наперебой рассказывали о превосходстве советской экономической системы, которое явственно проявилось на этой выставке, но в каждом их слове чувствовалось неподдельное восхищение увиденными американскими экспонатами.
- О, а вот и наш голубчик! - усмехнулся Володя, открыв шестую страницу, на которой красовалась фотография Молотова и Дженни в окружении еще каких-то людей. В статье красочно описывалась теплая встреча старых друзей. От газеты его оторвал телефонный звонок.
- Але
- Володя, - в трубке послышался голос Захватова, - я хотел попросить тебя подъехать, один вопрос обсудить. Возьми билеты на двадцать пятое, да и назад не торопись, задержись здесь на пару дней.
- Конечно, буду.
Из года в год Захватов приглашал  Володю на свой День рождения не прямо, а всегда делал это таким странным образом, чтобы тот как бы случайно оказывался на торжестве.
В своей обычной манере… - усмехнулся Либерман, положив трубку.

***

Отгремела выставка в Сокольниках, разъезжались американские участники домой, впечатленные  Красной Москвой, а советские граждане, пораженные американскими достижениями, задумались. О чем размышляли советские лидеры, когда принимали решение об организации выставки - одному Богу известно, только показала эта выставка полную несостоятельность  советской экономики и советской идеологии. Много было сказано слов о победе советской промышленности, много было истеричных заявлений о победе советской инженерной мысли, только стенды Бьюика и Кадиллака, Дженерал Электрик и прочих молча сокрушали любые аргументы стандартами жизни загнивающего американского Запада.
Они гуляли по уже пустеющему выставочному комплексу.
- Пойдем, пойдем, - потянул Андрей ее туда, где джаз-бэнд выдувал и выстукивал сумасшедший ритм необузданного черного джаза.
- Тебе нравится джаз?
Ноги Молотова сами собой отстукивали негритянские такты:
- Это божественно!
Барабанщик, колоритный негр с большими лиловыми губами и пухлым лицом, широко улыбаясь, подмигнул и махнул Андрею рукой, как бы приглашая подойти.
- А знаешь, в своем пионерском детстве я был барабанщиком, – улыбнулся Молотов Дженни.
Музыкант же, видимо почувствовав в этом огромном человеке безупречное чувство такта, вдруг кинул ему свои палочки и усадил за барабаны. Чуть сбиваясь поначалу, с помощью барабанщика Молотов начал выстукивать интуитивно ритмы этой заводной американской музыки. Конечно, не обходилось без ошибок, но у Молотова очень неплохо выходило, и когда группа доиграла мелодию, музыканты, повернувшись к Андрею, начали аплодировать.
- Браво! - улыбнулась Дженнифер.
Барабанщик, подойдя к Молотову, протянул ему руку для пожатия, но вместо этого Андрей неожиданно подхватил и несколько раз подбросил в воздух невысокого черного музыканта, чем привел в восторг всех остальных.
- Раньше ты не питал таких теплых чувств к черным, - улыбнулась Дженни, когда они немного отошли.
- Раньше я не видел этих, – рассмеялся Андрей - они отличные парни, а играют просто волшебно!

***

Вереницами тянулись визитеры в кабинет начальника Амурского пароходства, телефон практически не умолкал. Едва поблагодарит Захватов за очередное поздравление, а трубка коснется телефонного рычага, как тут же снова звонок.
- Ладно, Володя, поздравления от тебя я сейчас не принимаю. Только слово «поздравляю» скажешь - выгоню к чертовой матери! – улыбнулся начальник пароходства, – все, иди! А в шесть часов жду в банкетном зале нашего ДК.

Столы в банкетном зале были накрыты человек на сто пятьдесят, расставлены буквой «П». В торце Захватов с женой расположились, секретарь крайкома, секретарь горкома и прочие особо важные персоны. А остальные рассаживались по бокам.
Имея врожденную пунктуальность, Володя даже на те мероприятия, на которые положено опаздывать минут на десять, все равно приходил вовремя.
- Владимир, ты чего там уселся? Иди сюда! - махнул Захватов.

Гости смотрели на Либермана и гадали, кто это между Козаченко и Дубовым, секретарем крайкома сидит, шептались по углам: «Может из министерства кто?»

- Молодой человек, так значит, это Вы меня чуть не угробили? – лукаво прищурился Дубов.
Козаченко отвернулся, еле сдерживая смех: он тоже вспомнил совещание, посвященное борьбе с китайскими жопами.
- В каком смысле? Разве я имел честь встречаться с Вами раньше? - удивился Либерман.
- Нет, раньше мы не встречались.
- Тогда каким же образом я покушался на Вашу жизнь?
Видя недоумение Володи, секретарь крайкома, наконец, расплылся в улыбке:
- Я чуть не подавился до смерти, когда Николай Саныч рассказал про портрет Мао.

- Ну, ты со всеми уже познакомился? - похлопал по плечу Либермана Захватов, когда гости разбрелись из-за стола. – Я ведь не зря тебя сюда посадил. Знаешь, через пару-тройку лет мне  на пенсию, а тебе с ними еще работать.
- В смысле?
- В прямом! Порт ты вытянул, и на следующий год я тебя снова в Хабаровск вернуть хочу своим заместителем, и именно твою задницу для своего кресла хочу подготовить.
- Да ну, Зиновий Георгиевич…
- Без да ну! – оборвал его Захватов. – Кстати, познакомься, это наша Звезда, прима Хабаровского театра музыкальной комедии, Юлия Василькова.
- Василькова, с ударением на «И», – поправила, улыбаясь, молодая женщина.
Еще за столом Володя заметил соседку напротив, красота которой словно примагнитила его взгляд. Весь вечер, разговаривая с Дубовым и шутя с Козаченко, он украдкой всматривался в ее лицо, мгновенно отворачиваясь в смущении, когда встречался с ней глазами.
А ее удивило и даже заинтриговало такое стеснение. От персон, сидящих рядом с Либерманом, она зачастую ловила куда более откровенные взгляды, а порой и выслушивала просто бестактные предложения.
- Очень приятно. Владимир, –  он почувствовал, как уши у него разгораются огнем. «Черт, неужели она заметила, что я смотрел на нее за столом?!».
Конечно, она заметила, как и то, что он покраснел, как мальчишка.
- Может, пригласите меня на танец?
Безумно красивая и дерзкая, казалось, ничто не могло ее смутить, она без умолку острила, порой укалывая его смелыми шутками, но Володя словно разучился говорить. Лишь
улыбался в ответ  и не мог отвести взгляда, неуклюже кружась в танце, наступая ей на ноги и сшибая стоящих рядом людей.
- Музыка!
- Да?
- Музыка больше не играет, – остановила его Юля, заливаясь от смеха. – почему я не видела Вас раньше?
- Сейчас я работаю в Комсомольске-на-Амуре. А я Вас раньше видел, когда жил в Хабаровске, правда, не так близко. Я был на Ваших спектаклях.


***

Словно загипнотизированный он ушел вместе с ней.
Новенький «Москвич», отдельная квартира, одежды и наряды, которые привозили ее влиятельные любовники специально из-за границы - она принадлежала к новой коммунистической «аристократии», начавшей зарождаться после смерти Сталина.
- Послушайте Юлия, а Вы уверены, что хотите сесть за руль? Ведь Вы все-таки «после банкета».
Она лишь рассмеялась в ответ.

По выработанной годами привычке Владимир проснулся в половине седьмого утра, хотя заснул лишь час назад. Рядом, безмятежно раскинувшись на широченной кровати и  разбросав свои золотые локоны по подушке, спала богиня. Даже во сне она была прекрасна. «Если женщина красива утром, значит, она действительна, красива» -  вспомнился старый афоризм. Сев в кресло напротив,  он не мог отвести от нее взгляда. Володя не понимал живопись, лицезреть часами «мазню» на холсте считал не самым продуктивным занятием. Он любил живую природу, но упиваться пейзажами в бездействии его не особенно тянуло. Сейчас же он смотрел и  не мог насладиться видом шедевра,  созданного самой жизнью. Бросив случайный взгляд на часы, Володя пришел в ужас: «Черт, уже десять, через час нужно быть у Захватова!»

***

- Товарищ Хавинсон! От лица всего советского народа, я хочу выразить Вам поддержку в борьбе за наше общее дело! Мы верим, что Вас не устрашат никакие преграды в бою за светлое будущее рабочего класса Америки! – провожавшие американскую гостью в аэропорт комсомольцы громким «Ура!» присоединились к словам своего  вожака.
Андрей подошел к Дженни, и крепко обняв, прижал к себе. Ни у нее, ни у него не было сил сказать ни слова. Казалось, неизбежность расставания своей безысходностью раздавит их хрупкие тела, и, не имея больше сил терпеть эту муку, Дженни первая поцеловала Андрея:
- Я буду ждать тебя! – резко повернувшись,  она решительным шагом ушла за линию пограничного контроля.
Молотов смотрел ей вслед, и больше всего ему хотелось умереть в этот самый миг.  Разлука, словно огромная черная дыра, разлилась внутри него, сжигая все ощущения и эмоции. И, казалось,  не было сил стоять, дышать, просто продолжать жить.
А Дженнифер все шла и шла, не оборачиваясь к самолету, который унесет ее по другую сторону железного занавеса, как если бы на другую планету. Она знала, стоит ей лишь на мгновенье оглянуться, и она уже не сможет улететь.

***

На следующий день по приезду в Комсомольск Андрей сразу же направился в кабинет Либермана, как только у того кончилась планерка.
- Ну здравствуй, дорогой, – раскинув руки в приветственном объятии, кинулся к нему Володя. Однако от чего-то лицо Молотова не показалось ему особенно радостным.
- Здравствуй, Лазаревич.
- Так я и думал, так и знал… - бормоча себе под нос, Володя подошел к окну.
Андрей молча сидел за его спиной, уставившись в стол.
- Ну, и какие у тебя планы на будущее? – вдруг спросил Либерман, отвернувшись от окна.
- Володя, ты поможешь мне? – в первый раз капитан назвал Либермана Володей. Несмотря на их близкую дружбу, он обычно все же обращался к нему по отчеству.
- Помогу в чем?
- У тебя же есть связи в пароходстве, может, похлопочешь? Устрой меня в Камчатское пароходство.
- Ты же знаешь, из страны тебя все равно не выпустят, забудь о загранице. Да это и не в моих силах.
- Дослушай меня, Лазаревич! Устрой меня в каботаж. Устрой хоть матросом на рейс из Владивостока к Мысу Шмидта на Чукотке.
- Я рад, что ты снова вернулся к жизни, снова в «большую авиацию» потянуло…
 Володю, мгновенно осознавшего всю безумность затеи Молотова, вдруг начала душить мысль: «А вдруг мой кабинет прослушивается? Нет, конечно, нет! Кто он такой, чтобы слушать его кабинет, да и где взять столько людей, чтобы слушать все кабинеты начальников портов. Но вдруг? Мысль эта стала невыносимой:
- Все, Андрей, пора за работу, поедем к «сыпучке».
- Готовить Ваше судно? – недоумевающе спросил Молотов.
- Нет, нет, не надо! Не сообщай экипажу. Я позвоню в «шестерку», ремонтникам, возьмем их моторку, – Либерман еле смог совладать с собой, теперь ему всюду стала мерещиться прослушка. А вдруг катер тоже?

Двигатель небольшой моторной лодки выл как раненый бизон, хотя нельзя сказать, что посудина была уж очень скоростной. Но именно это обстоятельство и успокаивало Володю.
- По-моему, ты сошел с ума!
- Я не могу больше оставаться здесь. Я должен попасть туда, в Америку!
- Ты знаешь, как патрулируется Берингов пролив? Да это самый охраняемый кусок государственной границы. Много вас таких, которые сигануть через него хотели…
- Я все это понимаю и отдаю себе отчет.
- Нет, ты не отдаешь себе отчета, Андрей. Ты умом тронулся!
- Володя, устрой меня на этот рейс! Я умоляю тебя!
- Ну, а как ты себе это представляешь? Возможно, я и смогу посодействовать твоему переводу в Камчатское пароходство, но именно на тот маршрут? Это же будет выглядеть очень подозрительно. Как мне мотивировать свою просьбу?
- Я не знаю
- Близкие родственники есть на Чукотке?
- Нет.
- Ну и как же тогда?
- Поэтому я и прошу тебя помочь. У тебя же всегда есть ответы на любые вопросы...
- Эх, Андрей, если бы это было так…Я вообще обязан доложить о тебе в компетентные органы…
- Твое право, – буркнул Андрей и уставился вдаль.
- Да брось, это я так. Попортишь ты мне шкуру!
- Прости, ты же знаешь, мне больше некого просить...
- Ладно, я подумаю, как это лучше устроить. А ты веди себя нейтрально и не вызывай подозрений. Ну ладно, разворачивай, пошли назад.
- А на «сыпучку»?
- Я там вчера был, просто с тобой хотел поговорить без лишних ушей.

***

- Ты очень часто стал ездить в Хабаровск.
- Да, грузопоток через порт растет, много всяких вопросов, – Володя закидывал вещи в сумку, стараясь не смотреть на Олю.
- Раньше ситуация в порту была гораздо хуже, и все же ты не ездил так часто туда.
- Оля, ну в чем дело? Я начальник порта, и в определенной степени себе не принадлежу. У меня много вопросов, которые необходимо решить.
- Вернешься послезавтра?
- Может быть.
- Может быть?
- Да, если все успею за четверг и пятницу, хотя, скорее всего, пересижу там выходные, и еще в понедельник будут встречи. Тогда вернусь во вторник - среду.
- На целую неделю? Обязательно решать все эти вопросы сейчас, когда у меня отпуск?
- Да.

***

По прибытию в Хабаровск Володя тут же отправился к Юле домой, у которой теперь всегда останавливался. Она встретила его жаркими поцелуями. Скинув вещи, с порога они упали на кровать в объятия друг друга. И лишь через пару часов, утолив жажду страсти, вышли, спасаясь от летней духоты, на затененный зеленью балкон.
- Володь, завтра вечером назад?
- Нет, я останусь до вторника.
- Здорово! Значит, проведем с тобой почти неделю. Сейчас театр не работает до начала сезона в сентябре, и у меня куча свободного времени.
- Я думал, что сейчас вы усиленно репетируете.
- Нет,  не очень.
- Слушай, а ты не хотела бы во второй половине августа приехать в Комсомольск, дать концерт для работников нашего порта? Да и просто мы бы могли провести время вместе.
- А жена?
- Оля будет в Москве.
- Я подумаю. Это надо будет согласовать с худруком.
- Я напишу официальное письмо администрации театра, это все легко решить.
Она улыбнулась, положив свою ладонь на высокий Володин лоб, плавно переходящий в большую залысину.
- Ты скоро станешь лысым.
- Это тебя пугает?
Ее рассмешила Володина реплика.
- Лысый мужчина это сексуально!
Володя упивался ее красотой. Он пожирал глазами каждую черточку ее лица, и утопал в изумрудных глазах.
- Выходи за меня замуж.
- Ты же женат, дурачок, – расхохоталась Юля.
- Я разведусь.
- Ну, зачем мне это надо? – продолжала смеяться Оля.
Либерман в действительности понял, как глупо он выглядел. Что, по сути, он мог предложить этой женщине? Замужество лишило бы ее свободы, высоких покровителей и влиятельных любовников, материальных благ и дорогих подарков.
– Не смущайся, милый. Просто у вас, мужчин, голова и причинное место не могут функционировать  одновременно…только что-нибудь одно, – она продолжала улыбаться, больно уязвляя его самолюбие.
Внутри него вдруг вскипела ярость, он встал и молча вышел, по пути собирая раскиданную одежду.
Юля скрылась в ванной и через несколько минут, не вытираясь, вошла в комнату. С нее текли ручейки воды, собираясь на полу в приличную лужу. Она никогда не извинялась перед мужчинами за свой острый язык, и, дождавшись, пока он, наконец, справится с галстуком, толкнула его на постель.
- Уйди, ты вся мокрая! Ты намочишь меня!
Но в ней было что-то, что позволяло настоять на своем: дерзость, внутренняя сила и сатанинская способность искушать. Обхватив его руками и ногами, она впилась в его губы поцелуем. Сделав слабую попытку освободиться, в следующее мгновение он забыл о том, что секунду назад собирался уйти и больше не вспоминать этого адреса, а гнев перерос в жгучее желание страсти.
Спустя мгновенье они вновь сплелись на вымокшей и смятой простыне.

               
                ***

Теплый ветер трепал ее густые черные волосы. На берегу Атлантики закуривая одну сигарету за другой, Дженни неподвижно сидела, то закрывая глаза, то всматриваясь рассеянным взглядом в линию горизонта.
- Дженнифер, – послышался сзади тихий голос отца.
- Папа, мне так тяжело.
- Я знаю.
- Я стучалась во все двери, меня считают сумасшедшей, и никто не хочет помочь.
- Да уж, железный занавес… – тяжело вздохнул Бенджамин, усаживаясь рядом на песок.
- Чугунный! Я боюсь за него, вдруг он сделает какую-нибудь глупость, а я даже не узнаю об этом.


***

- Оля, я вернулся!
Прибыв утром на теплоходе из Хабаровска, Володя отправился в портоуправление. За это время скопилась целая кипа бумаг и куча дел, поэтому домой он вернулся лишь к семи часам вечера. В коридоре стояли чемоданы.
– Оля, что происходит?
-  Ирочка, иди, подожди меня на улице, я сейчас выйду, – выпроводив ребенка, она повернулась к мужу – мы уезжаем в Москву к родителям.
- Ты же собиралась только через неделю. Надолго?
; Навсегда! Мне пора, поезд на Хабаровск уже через полчаса.
Оля взяла чемодан и направилась к выходу.
Сознание словно прошил разряд молнии, тускло заныло в животе.
- Остановись, - Владимир решительно схватил ее за руку, дернув назад.  Бросив чемодан, Оля со всего маха отвесила пощечину.
- Отпусти, мне больно! – лицо было чужим и жестким.
- Оля, пожалуйста, выслушай меня! – голос вдруг стал  предательски дрожать, он что-то мямлил, с трудом подбирая слова, и вдруг лицо его Олечки, скинув «железную маску», снова стало таким мягким и родным:
- Володя, я все знаю… нам было здорово вдвоем, давай не будем портить впечатления.
И поцеловав его на прощание, она выскочила на улицу, где уже ждало такси.
Он судорожно схватил воздух ртом, казалось, сердце рассекли надвое.

***

Теперь Либерман еще больше времени проводил в Хабаровске, а в Комсомольске пустоту, образовавшуюся отъездом Оли заполнял, погружаясь в работу и возвращаясь домой поздно вечером. Ему удалось согласовать перевод Молотова в Камчатское пароходство, и, к счастью,  не пришлось выдумывать сложных историй. Первая же предложенная вакансия оказалась вполне приемлемой: первым помощником капитана на рейс «Корсаков - мыс Шмидта». Уже в сентябре пришли бумаги на перевод.
- Ну что Андрей, вот бумаги, вот твоя трудовая. Пришло время прощаться.
Молотов тепло обнял Володю. Он не мог передать словами все те чувства, которые испытывал к теперь уже бывшему своему начальнику, и этим сильным и крепким объятием попытался выразить хотя бы малую толику той благодарности, которую в действительности испытывал к другу.
- Володя, я … я даже не знаю, что сказать… спасибо.
- Андрей, будь осторожен, –  шепотом в напутствие произнес Либерман и хлопнул Молотова по спине.
- Спасибо, Володя, спасибо.



Глава 7

- Оля, я говорил с Гришей, у них в КБ создают лабораторию систем охлаждения, и будут набирать персонал, с ноября выйдешь на работу.
Вот уже почти месяц, как Оля вернулась в Москву, сказав с порога с горькой усмешкой, что ее семейная жизнь закончилась, но, не выдержав недоуменных взглядов родителей, разрыдалась и попросила ни о чем ее не спрашивать. Папа  старался не задавать неудобных вопросов, хотя, конечно, родителей страшно взволновал и расстроил ее разрыв с Володей. К тому же, они видели, как тяжело переживает сама Оля. Осунувшаяся, с темными кругами под глазами, она, словно сомнамбула, двигалась по квартире, смотря в одну точку и рассеянно невпопад отвечая на вопросы. Садясь за стол, Оля подносила ко рту ложку, делала глоток, тут же отодвигая тарелку, и, поблагодарив, выходила из-за стола, а по ночам до рассвета стояла у окна, по несколько раз выходя на кухню и звякая графином с водой. Родители тоже не могли уснуть, тревожно прислушивались и тяжело вздыхали, не осмеливаясь уговорами причинить дочери лишние страдания.
- Оленька, - смущаясь деликатной темы, начала мама, - сегодня пришло письмо от Володи. Может быть, ты все-таки, слишком резка с ним?
- Это решенный вопрос! Спасибо вам с папой за участие, но на двадцатое сентября я взяла билеты на самолет, поеду разводиться, чтобы успеть до ноября. Она резко повернулась и вышла из комнаты, чтобы мама не заметила предательски набухших глаз.
Родителям очень нравился Володя, но характер своей дочери они знали.

***

Засунув бумаги в портфель, Дженни встала с кресла и тут же, теряя равновесие, схватилась за стол. Кружилась голова, и к горлу подступила волна тошноты. Кроме всего прочего все последние дни безумно хотелось курить, но мнение ее лечащего врача было категоричным.
В этот вечер она первый раз за несколько месяцев вызвала своего водителя Руби,  опасаясь этих головокружений, хотя обычно всегда сама предпочитала быть за рулем, что для многих из ее окружения казалось несколько экстравагантным.
- Миссис Хавинсон, - начал с вопросительной интонацией Руби.
- К папе, – нетерпеливо оборвала его Дженнифер и откинулась на заднее сидение, тут же погрузившись в глубину нахлынувших мыслей.
Ей показалось, что она лишь мгновение назад закрыла глаза, когда голос водителя известил, что они приехали.
Сквозь туман одолевающих ее мыслей и тревог она поцеловала отца и, как обычно по пятницам, зажгла свечи.
- Дженни, ты заболела?– нарушил за ужином молчание Бенджамин.
- А что, плохо выгляжу?
- Да неважно, прямо скажем.
- Папа, я хотела с тобой поговорить.
- Конечно, я слушаю тебя.
- Я беременна.
- Я знаю.
- Но откуда?
- Ты бросила курить, не пьешь вино, вся бледная.
- И что ты думаешь по этому поводу?
- Ты не представляешь Дженн, как я одинок. Твоя любовь - по ту сторону железного занавеса, и воссоединиться вам весьма трудно. Моя же любовь, все, что наполняло мою жизнь светом и смыслом, все то, ради чего я жил - уже там, откуда нет возврата.
На глазах у старика заблестели слезы, и у Дженни безумно защемило сердце. Она вдруг остро почувствовала враждебность и отчужденность  окружающего мира. Тоска и безысходность, жалость к отцу и к себе, отчаянье когда-либо еще увидеть Андрея и страшная всепоглощающая боль от невозможности что-либо изменить, словно железными тисками сжали душу. Закрыв лицо руками, Дженни разрыдалась. 
- Бог такой большой, а я такая маленькая, –  выдавила она сквозь слезы.
- Последние пятнадцать лет, – еле слышно проговорил отец, гладя ее по голове, – после того, как мы остались с тобой одни, я пытался найти утешение в работе. Я старался работать двадцать четыре часа в сутки и боялся остановиться, чтобы мысли об одиночестве не убили меня. Я много работал, и компания росла неимоверными темпами, но никакие миллионы не могут вернуть мне ни моей Мири, ни моего Джонни. Я выбивался из самой грязной улицы Бронкса, только чтобы наполнить достатком нашу жизнь. А потом родился Джонни. Тогда в стране были не лучшие времена. Ты родилась позже, когда мы уже могли позволить себе каждый день есть свежий хлеб и мясо. Мы
купили себе нашу первую квартирку. Сейчас она показалась бы крошечной, но тогда мы радовались этому приобретению безмерно. А сейчас есть все, но для кого? Самому мне всего этого не нужно. Дженни, ты беременна, и если хочешь знать, что я думаю по этому поводу… Да больше всего на свете, больше всех благ мира я бы хотел услышать в этом доме детский смех! Это был бы самый большой подарок от Господа, после всей той несправедливости и боли, которые были мне отпущены.


***

Тяжело раскачиваясь в осенних волнах Берингова моря, сухогруз «Мирный» плавно шел на север. Устремив тяжелый взгляд на восток, туда, где далеко за горизонтом раскинулся североамериканский континент, словно Нептун только что вышедший из морской пучины, возвышался на капитанском мостике огромный старпом. Он знал, где-то чуть справа впереди, скрываясь за тонкой линией горизонта, находится небольшой остров Святого Лаврентия, часть суши Соединенных Штатов Америки. Еще пару часов хода и все, что будет разделять его и мечту о свободе - это узкая полоска воды в двадцать морских миль. Что такое двадцать морских миль? Каких-то жалких тридцать шесть километров. Да он мог бы просто разбежавшись, нырнуть в воду прямо с капитанского мостика и если повезет,  если он не потеряет направление, если тело не сведут страшные судороги от холодной воды Берингова пролива, он добрался бы туда еще до исхода суток. Что такое шестнадцать часов  в штормовом северном море по сравнению с тем, что ему уже пришлось пережить?
Молотов перевел взгляд на часы. Его вахта подходила к концу. Он твердо решил осуществить задуманное в следующем рейсе. И чем выше карабкалось судно, чем севернее была широта, чем уже становилась полоска моря, отделяющая Советский Союз от Америки, тем больше нарастало возбуждение внутри него. Он не спал уже вторые сутки, вглядываясь в горизонт, пытаясь запомнить обстановку, рассмотреть корабли береговой охраны, пытаясь понять систему контроля морской границы.

***

Вернувшись из Комсомольска-на-Амуре к матери в Воронеж Даша, несмотря на все отговоры близких, приняла решение рожать. Душа ее жгуче болела, но выбросить из сердца образ мужчины, так жестоко расправившегося с ее любовью, девушка пока не могла. Больше всего на свете она хотела оставить себе его частичку,  чтобы знать, что это-то уж никто и никогда не сможет у нее отнять.

***

Сентябрь был на исходе. Холода круто набирали силу, и до конца навигации оставалось меньше месяца. В порту был настоящий аврал. Эшелоны шли нескончаемой чередой. Начальство торопило,  пытаясь успеть отправить грузы до окончания навигации. Погода стремительно портилась, и никто не мог сказать, когда захлопнется окно навигации. Решение о досрочном завершении судоходства ждали со дня на день. Под Комсомольском танкер водоизмещением двадцать тысяч тонн с авиационным керосином  столкнулся с буксиром-«толкачом», получил обширные повреждения и был отбуксирован в порт  для проведения ремонтных работ. Телефонный звонок из краевого комитета партии очень озадачил Либермана:
- Владимир Лазаревич, танкер нужно отремонтировать до послезавтра.
- Петр Игнатьевич, это невозможно!
- Товарищ Либерман – тон  первого секретаря стал жестким – неужели Вы думаете, если бы это был какой-нибудь обычный танкер, я самолично стал бы Вам звонить? Вы знаете, какая обстановка на китайской границе? Это танкер с керосином для пограничного авиаполка! Если до конца навигации он не успеет, это будет расценено как диверсия! Вы оставите без топлива на зиму пограничную авиабазу!
- Петр Игнатьевич, при всем моем уважении к Вам,  это невозможно. Я могу написать заявление об уходе, вы можете расстрелять меня, но я физически не могу сделать этого. Там требуются обширные сварочные работы, но нельзя варить судно с керосином, а свободных емкостей для нефтепродуктов у меня нет. Проще подтянуть другой танкер, перелить топливо и отправить его к пункту назначения.
- Я разговаривал с Захватовым! В Хабаровске есть два свободных танкера на шесть и восемь тысяч тон. А этот на двадцать! Суммировать умеешь?
- Но хотя бы четырнадцать тысяч тонн успели бы доставить.
- Без хотя бы! – вскипел Дубов – Делай что хочешь, но танкер должен быть в строю, срок два дня!
Володю очень удивило, что с этой проблемой к нему обратился не Захватов, а сам Дубов решил рулить вопросом организации доставки. Но следом за ним раздался звонок Захватова, который все объяснил.
- Володя, Дубов уже звонил, бесновался?
- Да.
- Тут дело государственной безопасности, его комитетчики за грудки взяли, да и меня уже отымели, ты - следующий. В общем, я думаю, ты все понял. Делай что хочешь, но полет на Луну ты должен осуществить. Срок - два дня.
- Но Зиновий Георгиевич…
- Ты что, не понял?
Было над чем задуматься. В одиннадцать двадцать он собрал всех ремонтников в первом доке.
- Товарищи, партия поставила нам архисложную и архиважную задачу. Посудина перед вами, повреждения вы можете оценить. Срок два дня. Что скажешь, Василий Иванович?
- Ну что тут можно сказать… Удар пришелся на правый борт, его вмяло от этого, вспучило палубу, оторвало по сварному шву палубы наливного отсека. Хорошо, что холодно, но керосином все равно воняет, так же разрыв корпуса по шестому шпангоуту… - бубнил бригадир ремонтной команды.
- Да товарищи, я вам не сказал самого главного – с горькой иронией усмехнулся Володя – у нас нет свободных емкостей для слива керосина.
- Ну, тогда все, пи…ц, - резюмировал бригадир – здесь сварочные работы нужны.
- Значит так, поступим следующим образом: американцы уже давно применяют технологию сварки в инертной среде, без доступа кислорода топливо все равно не загорится.
- А разве мы в Америке? – с кислой миной не унимался бригадир.
- Нет, но мы попробуем ее воспроизвести на отдельно взятом пространстве нашего порта. Я обратился к начальнику пожарной охраны города, он пообещал выделить спецбригаду по борьбе с пожарами на химпредприятиях. Они подвезут цистерны с углекислотой. Ее мы будем закачивать в резервуар, во-первых, она вытеснит кислород, во-вторых, это отличное охлаждение.
- Лазарич, ты не муру придумал? – резонно засомневался Иваныч, да и все остальные ремонтники смотрели на Либермана с недоверием – какая еще такая углекислота? Тут не рванет на х…все? – подобную фривольную лексику по отношению к начальнику порта не мог позволить себе ни один инженер,  даже из его ближайшего окружения, но в такие рабочие моменты Либерман разговаривал с ремонтниками простым и понятным им
языком, и они в свою очередь порой не выбирали выражений. Это называлось рабочим процессом.
- Да не должно...

К двум часам подъехали пожарные расчеты, и работа закипела. В резервуар непрерывно закачивали углекислоту, и судно буквально на глазах покрывалось инеем. Либерман нервно наблюдал за ходом работ, стоя за спиной рабочих.
В первый момент сварщик Печенкин боялся подойти с зажженной горелкой к судну, но понемногу осмелел и довольно лихо управлялся там наверху. Искры и жидкий металл летели во все стороны, но в углекислой среде керосин вел себя, словно вода, не имея никакого желания воспламеняться.  Сверху из трещины наружу перли белые клубы углекислого газа.
- А холодно, между прочим! Мужики, ватник принесите, что ли! – страх потихоньку отпускал ремонтников, и ему на смену приходила бравада.
Около семи часов вечера убедившись, что все идет как надо, Володя отправился в свой кабинет. На линии его уже ждал Захватов.
- Але.
- Володя, ну как дела?
- Ну,  все идет по плану. Пока без происшествий.
- Ой,  дикая идея варить с полным резервуаром…
- А у вас есть идеи получше, Зиновий Георгиевич?
- Слушай, ты хоть очистил док от посторонних людей?
- Конечно, и из соседних доков  все эвакуированы на всякий случай, не дай Бог.

***
Сварщик широко улыбнулся и загасил пламя.
- Ну что ребята, кажись здесь все! Это было здорово!
- Ну, слазь оттуда, еще в машинном требуется твоя помощь, – бригадир перекрестился. Было ощущение, будто с плеч упал огромный рюкзак с чугунными гирями. Это безумное, по его мнению, мероприятие прошло без сучка и задоринки. Сознание освободилось от гигантского груза ответственности, и теперь мозг требовал расслабления. Он представил себе заиндевевшую бутылку «Пшеничной», ожидающую его дома в холодильнике, и мечтательно заулыбался. В этот момент ему показалось, что танкер чуть тряхнуло, палуба нехотя вспучилась, разломившись по центру, и уже в следующую секунду взмыла высоко в небо, а огромная стена пламени вырвалась наружу, пожирая все на своем пути. Небо окрасилось алым заревом.
Страшный раскат оглушительного грома, словно, небеса раскололись надвое, прогремел над всей округой. Стекло в кабинете треснуло и медленно вывалилось из оконной рамы.
Бросив телефонную трубку на стол, Володя подбежал к окну.  Там вдалеке огромным столбом клубился черный дым, и поднимались гигантские языки огня.

***

Время шло отдельно от Либермана. Картина пылающего дока, обугленных тел, разбросанных человеческих фрагментов не выходила из головы. Туман густой пеленой окутал сознание, он невпопад отвечал на вопросы, не понимал времени суток.
- Итак, Либерман, - снова начал следователь – у Вас есть объяснение вашим действиям? Как Вам вообще в голову пришла мысль отдать распоряжение проводить сварочные работы на танкере, под завязку заполненном горючим?
- Я же уже говорил. Мне звонил Дубов, сказал, что дело государственной важности...
- Не надо на товарища Дубова кивать! – вдруг заорал во всю глотку следак – товарищ Дубов вам дал распоряжение грубо нарушать технику безопасности?
- Мы применяли углекислоту…
- Знаете что, Либерман, не надо морочить мне голову и давайте все на чистоту. Вот ордер прокурора на ваш арест. У нас двадцать два погибших и семеро тяжело раненых. «Халатность, повлекшая смерть двух и более лиц….. до восьми лет». Облегчите свою участь и давайте все детали по порядку.


***

Оставшись один, следователь Колесов нервно закурил. Дело попахивало недобрым оборотом: взрыв танкера, пограничная служба с сорванной поставкой авиационного керосина в один из самых напряженных участков, ярость гебистов, да еще замешанные в дело секретари обкома и горкома. Он еще раз перечитал показания Либермана. Конечно, не было никаких сомнений, что на  злосчастного начальника порта оказывали давление. Куда ему, собственно, было деваться, но такие показания никуда не годны: фамилия товарища Дубова, фамилия товарища Захватова, Савельева – секретаря Комсомольского горкома. Нет, таким показаниям все равно ходу не дадут. Бедняга, конечно, обречен, но Колесову больше всего на свете не хотелось заниматься этим делом. Если в первые дни он еще надеялся, что его заберут к себе чекисты, то сейчас оптимизм рассеялся окончательно. Он ждал звонка из высоких инстанций с указаниями дальнейших действий, но  этого не происходило, все заняли выжидательную позицию, и он понял, что расхлебывать придется ему одному: «Эх, парень, во что ты вляпался…» Если бы раздался  сейчас в его кабинете звоночек: «Либерману минимальный срок дадим и досрочное освобождение, но пусть перепишет показания как надо»! Да, это было бы лучшим решением.

***

Приехав ночным поездом из Хабаровска, Оля отправилась домой. Она уже достала свой ключ, чтобы открыть замок, когда увидела милицейскую печать на двери. В недоумении Оля вышла на улицу, где встретила соседку, жену главного инженера Раису. И узнав о трагическом происшествии в порту, с утра помчалась в следственный изолятор. Руководство изолятора, уступая Олиному напору, разрешило свидание, хотя по правилам,  требовалось  предварительное заявление.
Конвоир привел худого, осунувшегося мужчину с огромными, черными от бессонницы, кругами под глазами, в котором она с трудом увидела своего мужа.
- Как ты узнала?
- Соседка сказала.
- Ты сегодня приехала?
- Да.
- А зачем?
- Хотела оформить развод.
Володя тяжело вздохнул, в душе была пустота. Он не был слишком наивен, и все же поначалу надеялся на какое-то участие  Дубова или хотя бы Савельева, с которым их связывали давнишние  добрые отношения. Но вместо этого последовали недвусмысленные советы следователя не упоминать их фамилий на допросе. А вот теперь жена приехала за разводом.
- Хорошо, обойдемся без суда, напиши заявление в ЗАГС, пусть направят его сюда, я подпишу.
Оля молча вглядывалась в его обострившиеся скулы, потухшие глаза, читая в  них безнадежность и безысходность раздавленного тяжестью навалившихся обстоятельств и оставшегося в одиночестве.   Ей вдруг  стало стыдно, когда на секунду она ощутила в себе удовлетворение от злорадного чувства, что мужу сейчас невыносимо больно и горько, быть может, даже еще больнее, чем было ей.
- Развод не убежит, вернемся к этому вопросу позже. Что тебе нужно? Теплая одежда? Нижнее белье?
- Ничего.
Разговор никак не клеился, он не поднимал глаз. Просить ее о чем-то после того, как он поступил с ней, было унизительно, а обстоятельства для извинений не самые подходящие.
- Прекрати, я приду завтра, что тебе принести?

***

Андрей глубоко вздохнул, наблюдая за погрузкой мороженого мяса оленины, рогов, шкур и прочей экзотики. Уже темнело, хотя еще не было и четырех. Суровый чукотский край с каждым днем все больше попадал во владение полярной ночи. Ему было радостно, и грудь распирало нетерпение,  казалось, будто само небо помогает ему. Он удачно купил канистру спирта, чтобы бурно отметить свой тридцать третий День рождения, последний День рождения в Советском Союзе. Тридцать три года, магическое число…

***

Всю ночь Володя не спал, снова и снова прокручивая в голове события того злополучного дня, разбор завалов, опись фрагментов. В своей голове он снова и снова пытался склеить все детали и кусочки, воссоздать трагический момент взрыва. На следующий день на свидании с Олей он попросил ее передать Захватову его просьбу встретиться с ним. И уже через два дня конвой повел его не в комнату свиданий, а в кабинет начальника СИЗО, любезно предоставленный последним для высокого чиновника, коим являлся Зиновий Георгиевич.
- Здравствуй, Володя. Боже, ну и видок у тебя! Слушай, сам понимаешь, я делаю все, что в моих силах, но ситуация безрадостная. Я обращался и к Дубову и к Савельеву, с просьбой вмешаться, но они в отказ пошли. Их вмешательство сильно помогло бы, но …. суки – тяжело выдохнул Захватов.
- Да не будут они свои жопы подставлять. Я вот Вас о чем хотел попросить, Зиновий Георгиевич, скажите Козаченко, чтобы прислал экспертов-взрывников для независимой экспертизы места происшествия.
- А зачем? Что это даст?
- Я все время прокручиваю в голове тот день и фрагменты разрушенного судна. Понимаете, нестыковка с официальной версией.
- А ты что, так хорошо знаком со взрывным делом?
- Нет, но кое к каким выводам пришел. Сварочные работы проводили ближе к корме, однако, разрушения сильнее всего и самые мелкие фрагменты найдены именно в носовой части. Ближе к корме взрыв, напротив, вырывал уже огромные куски обшивки и балки целиком. Керосин детонирует медленно, все же керосин не тол, а, значит, очаг детонации был не на корме, где производились сварочные работы, а на носу. К корме же взрывная волна пришла уже широким фронтом, довольно равномерно распределяя свое чудовищное давление на корпус. Именно этим я и объясняю, что рубка практически не была разрушена, а была сорвана целиком и отброшена на тридцать метров в сторону. Носовая же часть разлетелась на мелкие кусочки. А должно-то быть все наоборот! - Володя судорожно сглотнул, на лбу выступили бисеринки пота -  кроме того, если бы сдетонировали поверхностные пары, вектор силы был бы направлен вниз и, возможно, чуть к носовой части, однако, большую часть керосина взрыв, напротив, бросил по направлению кормы и чуть вверх. То есть все говорит о том, что взрыв изначально произошел в нижней носовой части судна! А ведь экспертизы взрывной даже не проводили!
Больше всего Захватову хотелось верить, что Володя прав, но его слова казались бредом испуганного и измотанного человека.
- Хорошо, я попрошу об этом, хотя, честно говоря, очень сомневаюсь в твоих рассуждениях. Ну, подумай, а что заставило сдетонировать керосин на носу?
- А вот этого-то я и не знаю… - Володя бессильно откинулся на спинку стула.
- Даже если это окажется так, то будет мало одной экспертизы. Даже если ты прав, я подчеркиваю - если, то твоя судьба все равно будет в опасности, пока не будет установлена другая причина, и, желательно, чтобы она не имела никакого отношения к проводимым работам. Ну, например, подрыв торпедой, – попытался пошутить Захватов.
- Да, торпеда - это мало вероятно… – сокрушенно резюмировал Либерман.
- Вот-вот, а что тогда, если не сварочные работы, могло быть причиной подрыва?
- Даже в голову ничего не приходит, – Либерман уже сам засомневался в своих размышлениях – но все же попросите Козаченко.
- Попрошу.
***

Оля сидела в приемной первого секретаря Комсомольского горкома, судорожно сжимая в руках сумочку и упрямо уставившись в одну точку.
- Девушка, ну сколько раз Вам повторять, Михаил Петрович занят, и вообще у него прием по личным вопросам по вторникам по предварительной записи – монотонно  в очередной раз проговорила секретарша, которой осточертела эта сумасшедшая, четвертый час караулившая в приемной шефа.
В этот момент приоткрылась дверь кабинета, и на пороге появился Савельев.
- Машенька, я на обед!
Михаил Петрович! – Оля вскочила со стула и бросилась к нему – Я – жена Владимира Либермана, умоляю Вас, выслушайте меня!
Тот, помрачнев, развернулся и, не глядя Оле в глаза, открыл дверь своего кабинета, пропуская ее вперед. Жестом указав на стул и кинув тоскливый взгляд на часы, он, наконец, поднял голову:
- Здравствуйте, слушаю Вас…
- Михаил Петрович, Вы же знаете Володю столько лет, помните, сами говорили как-то, что обязаны ему орденом, помогите, умоляю Вас – слезы, вдруг, словно прорывая сдерживающую их преграду, полились из глаз. Оля, сжав зубы, упрямо терла их платком, будто пытаясь загнать обратно – Вы же понимаете, он действовал по приказу, спасите его!
У Вас такие связи! Объясните там, наверху, что Володя вынужден был пойти на этот риск! – захлебываясь словами и слезами, Оля пыталась поймать взгляд Савельева, но он упорно молчал, глядя в стол. В  душе боролись искреннее сочувствие Володе и его жене с нежеланием встревать в это дело, особенно сейчас, когда на прошлом заседании обкома Дубов намекнул о возможном переводе в область.  Наконец, поднявшись из-за стола, Савельев отошел к окну и стоя спиной, не поворачивая головы, растягивая паузы, будто каждое слово давалось ему с трудом, проговорил: «К сожалению, я ничего не могу сделать… мне очень жаль, правда... – и, резко повернувшись, вышел из кабинета.



***

-Товарищ генерал, к вам полковник Чернаков с раппортом, – протрещал селектор в кабинете у Козаченко.
- Пусть войдет.
- Товарищ генерал, полковник…
- Заходи, заходи – оборвав офицера, махнул рукой командующий округом. – Ну что, осмотрели место происшествия?
- Осмотрели, товарищ генерал. 
- Рапорт положи на стол, садись и давай мне свое мнение по порядку расскажи.
- Есть, товарищ генерал!
- И оставь ты это. Товарищ генерал, товарищ генерал! Отвлекает же! – эта армейская лексика с характерными длинными обращениями и неуклюжими, словно рубленными топором, тирадами, за которыми терялся главный смысл доклада, очень раздражала Козаченко в подобные моменты.
- Хорошо, Николай Саныч, – улыбнулся полковник.
- Давай все по порядку.
- Мы внимательно осмотрели место происшествия, и первые выводы, которые мы сделали: проводимые на судне сварочные работы не имели никакого отношения к детонации керосина.
- Ну не тяни, продолжай, – оживился генерал.
- Очаг детонации располагался с левой части по борту между вторым и третьим шпангоутом чуть выше ватерлинии.
- Так что же? Диверсия была? – подскочил в своем кресле Козаченко.
- На обломках носовой части обшивки обнаружены микрочастицы латуни и микрочастицы продуктов сгорания 6/7ФЛ.
- Что такое эти 6/7ФЛ?
- Вещество, применяемое в осколочно-фугасно-зажигательных снарядах.
- А частицы латуни, стало быть, от оболочки…Ну и дела…И откуда мог быть выпущен такой снаряд?
- Предположительно, из бортовой авиапушки НР-30.
- Ты хочешь сказать, что судно было расстреляно из авиапушки?
- Николай Саныч, я лишь доложил вам выводы саперного анализа, а делать подобные заявления не в моей компетенции. Но между нами, кто-то дал «лажу», и искать виновных следовало бы не в порту, а в нашем ведомстве.
- Ни хрена себе!…- генерал смачно выругался и резко вскочил с кресла, от чего папки, лежавшие близко к краю стола, с грохотом полетели на пол - Ладно, я понял. Ты свободен, но, я думаю, не надо объяснять, что  о результатах экспертизы кроме меня никто не должен знать.  И бойцам своим скажи!
- Само собой.
Отпустив полковника саперных войск, Козаченко потребовал принести журнал тренировочных полетов за двадцать восьмое сентября. Его внимание сразу же привлекли тренировочные стрельбы по конусу МиГов-19. Учения происходили над тайгой, в двадцати пяти километрах от Комсомольска, но пара отклонилась от заявленных курсов и вышла на одиннадцать километров северо-западнее квадрата учений, и в семнадцать тридцать семь МиГ-19 произвел залп по учебному конусу, что соответствовало времени подрыва танкера. Серьезного разбирательства по поводу инцидента не последовало, так как, несмотря на отклонение, летчики совершали свои маневры над безлюдными участками тайги, хотя пилоты и получили по взысканию.
Козаченко уже схватился за телефон, чтобы обрадовать Захватова, но, набрав первую цифру номера, повесил трубку. Сделав несколько шагов по кабинету, снова уселся за стол, подвинув к себе журнал полетов, снова и снова перечитывая записи, будто хотел выучить их наизусть: «Черт!». Ему нравился этот малый, Либерман, да и воспоминания о том злополучном полете, когда хладнокровие и смекалка молодого инженера спасла им всем жизнь, не давали покоя. Но обнародование факта подрыва танкера в результате стрельб военной авиации могло иметь далеко идущие последствия. Больше двух десятков погибших - это не шутки. Разве возможны такие катастрофы в Советском Союзе?  А уж если такое и происходит, то только не у военных. Дело все равно наверняка замнут, но сколько голов в округе полетит, включая голову самого Козаченко?!
Схватив папки, Козаченко с ревом  метнул их так яростно в стену, что картонки лопнули, и листы разлетелись по всему полу. Сидевший в приемной адъютант, зная крутой нрав шефа, не смел без вызова войти в кабинет, хотя и вздрогнул от раздавшегося оттуда грохота. Но, когда полчаса спустя прозвучал звонок, и молодой офицер переступил порог, он заметил только один выпавший листок под столом.


***

Какое-то волнение, особенно в  последние несколько дней, не давало покоя ни днем, ни ночью.  От безотчетного, всепоглощающего чувства тревоги она не находила места:  Андрей по-прежнему не давал о себе знать ни весточкой. Дженни прислонилась к огромному во всю стену окну своего кабинета, уставившись рассеянным взглядом на открывающуюся с тридцать восьмого этажа  панораму вечернего Нью-Йорка:
- Ну что, малыш, где наш папа сейчас? У тебя есть ответ?
Но малыш проявлял полное безразличие к тревогам матери, напоминая о себе лишь изредка приступами тошноты.
Ее задумчивость деликатно прервала секретарь:
- Простите, миссис Хавинсон, к вам просятся какие-то хасиды.
- Кто просится? – не поняла Дженни.
- Не знаю, они сказали, что они от Ребе, – секретарь опустила глаза в листок и медленно по слогам прочитала – Менахема Мендла Шнеерсона. Вы знаете, о ком идет речь?
- Пожалуй, догадываюсь, пригласи их.
В комнату зашли двое. Она видела таких же смешных людей несколько раз, когда бывала с отцом в синагоге на Восточном бульваре в Бруклине. Одетые в длинные черные сюртуки по последним веяниям моды Польши позапрошлого века, они казались странниками, потерявшимися во времени.
- Авраам Лиц – представился улыбчивый бородатый старик в большой широкополой черной шляпе от «Борсалино», подходя к ней. Второй, помоложе, но одетый в такой же наряд, словно брат - близнец, молча остался стоять у порога.
- Чем обязана вашему приходу?
- Мы пришли к Вам, чтобы помочь.
- Помочь мне? – искренне удивилась Дженни.
- Да, помочь Вам исполнить заповедь. Заповедь о пожертвовании «Цдока».
- Ах, так вот в чем заключается ваша помощь!
- Записано: «Цдока спасает жизнь».
- Но вроде бы мне ничего не угрожает, - попыталась улыбнуться Дженн, но в этот момент  тревога, охватившая ее, и страх за любимого, от которого сжалось все внутри, стерли улыбку, – Господи, убереги Андрея – прошептала она про себя.
Старик вскинул на нее свои морщинистые по уголкам, мудрые библейские глаза - взгляд его был суровым и осуждающим.
- Вам, возможно, нет, – хасид словно оборвал фразу на полуслове, будто хотел добавить еще что-то, но остановился. На секунду ей даже показалось, что он читает ее мысли, и в этот миг старик, покачав головой, сказал:
– Ну что же, тогда мы не будем Вас более задерживать. Благословит Вас Господь! Он решительно направился к двери.
- Нет, постойте! – она схватилась за бумажник, пересчитывая купюры, но, отбросив его в сторону, резко вырвала лист из чековой книжки. Движения ее были быстрыми и нервными, под нажимом ручки  перо деформировалось, оставляя глубокие царапины на чековом листе. Энергично написав единицу, Дженни пририсовала к ней пять нолей, и, отчеркнув сумму, протянула чек.
- А говорили, что Вам ничего не угрожает, – удивленно рассматривая цифру, улыбнулся старик.

***

Штаб округа уже давно опустел, но, несмотря на позднее время, в кабинете Козаченко все еще горел свет. Сжимая папку саперной экспертизы и журнал полетов, Николай Александрович откинулся на спинку стула, погрузившись в раздумья. Борьба, происходившая в его душе, не давала покоя вот уже несколько дней. От раздумий его оторвал телефон.
- Але, Коля, это Захватов. Я звонил домой, но мне сказали, ты на работе, – голос Захватова был таким удрученным, что этого было невозможно не заметить.
- Здравствуй, Зиновий. Стряслось что-то?
- Ты же знаешь… Я звоню сказать, завтра суд. Дела Володьки очень плохи. Они состряпали все против него.
Генерал молчал, стиснув челюсти до ломоты в зубах. Наконец, совладав с собой, спросил:
- Думаешь, вкатят ему на всю катушку?
- Очевидно. Слушай, а что от твоих взрывников слышно?
- Да ничего, что могло бы помочь, – из-за всех сил пытаясь придать голосу невозмутимость, начал Козаченко – взорвался керосин от неосторожного обращения с газосваркой, что тут скажешь…
- Ну да, я, честно говоря, ни на что и не рассчитывал, просто Либерман очень просил, –  Захватову, знавшему Козаченко много лет послышалось, вернее даже не столько послышалось, как почувствовалось, быть может на интуитивном уровне, что главком что-то недоговаривает – слушай, даже если так, ты же прекрасно представляешь, какое оказывалось давление. Не виноват Либерман! Может, сможешь чем помочь?
- Да ну, а чем? Самому Володьку страшно жаль, но что я могу? Это дело уже на такой высокий контроль взято, что тут даже я бессилен.
Захватов тяжело вздохнул:
- А что так поздно в кабинете?
- Да завтра с утра в Москву вылетаю на доклад сначала к министру, потом в ЦК в связи с обострением на границе.
- Подумай до отлета, может, есть возможность за какую-нибудь ниточку дернуть, я уже голову сломал, чем Либерману помочь можно.
- Да нет у меня никакой возможности, ты ж понимаешь, было бы что-то, уже сделал бы все, что смог.




***

Сухогруз «Мирный» взял курс к мысу Наварин и, словно греясь в лучах заходящего солнца, мерно покачивался в неспокойных водах Берингова моря.
- Так, ребята, празднуем без фанатизма, - усаживаясь за красиво сервированный коком стол, напутствовал капитан – Леха, ты особенно, тебе через час Серегу у штурвала менять. Ну а тебя, Андрюха, мы освободим от ночной вахты - ты именинник, и сегодня давай отдыхай.
«Только этого не хватало», - напрягся Андрей.
- Нет уж, Петр Ильич. Это несправедливо выйдет! Что же это, кто-то двойную вахту вместо меня нести будет?
- И слышать ничего не хочу! Ты именинник, и все, что тебя должно волновать, так это праздник, – настаивал капитан.
- Знаете что, я именинник и мое желание - закон! Мне праздник будет не в радость, если кто-то вместо меня трубить вахту будет. В два часа я заступаю перед Вами, как положено, и слышать ничего не хочу. А мужики хоть расслабятся да выпьют за мое здоровье, но я вот о чем хотел еще попросить: гулять - так гулять, и чтобы Вам тут не быть наблюдателем,  у меня просьба, вернее настойчивое пожелание, уж не откажите имениннику.
- Да о чем разговор, Андрюха, проси, о чем хочешь, сегодня твой день!
 - Вашу вахту я тоже хотел бы взять на себя.
- Да ну, Андрей, это уж слишком, хреновина какая-то получается: твой День рождения, а ты собираешься две вахты стоять, – как-то не очень настойчиво попытался возражать капитан. Откровенно говоря, мысли о предстоящей вахте с четырех до шести сильно отравляли ощущение праздника, и в глубине души капитан сухогруза очень обрадовался предложению Молотова, – хотя, коли хочешь, хрен с тобой, стой, а уж мы с мужиками поднимем за твое здоровье!
- Ну, тогда прошу всех за стол! Тридцать три года раз в жизни отмечаю!
Осатаневшие от однообразия быта моряки с радостью отнеслись к пирушке в честь Дня рождения старпома, всем не терпелось поскорее отведать приготовленного коком с особым старанием праздничного угощения и, конечно, как следует  выпить.
- Эх, крепок напиток вышел! - крякнул кто-то из команды, опрокинув первую стопку
- Как Менделеев завещал - сорок градусов. Развел по науке! – усмехнулся Андрей.
- За твое здоровье! – слышалось с разных концов стола, и команда с радостью опрокидывала стакан за стаканом.
Из машинного отделения подошел механик, а Леха сменил на посту Серегу, и последний  присоединился к празднеству. На борту оставался один трезвый человек. Это -  Кремчугов, стоящий в данный момент на вахте. Впрочем, в Лехе Андрей не сомневался, этот наверстает все, как только Андрей его сменит. Некоторые, умеренно пьющие члены команды, завершая застолье, отправлялись спать в каюты, остальные продолжали веселье, которое набирало обороты, перерастая, как и рассчитывал Андрей, из интеллигентного застолья в разнузданную пьянку.
- За нас, за морских волков! За настоящих мужиков! – поднял Молотов тост.
- Нет, постойте! Такой тост наливаем до краев!
- И залпом, как положено, – радостно добавил Андрей.
- Но Андрюха, и ты давай, доливай!
- Мне еще Лешку менять.
Андрей знал свои возможности. Он уже махнул грамм двести, но от состояния легкого опьянения еще отделяло не меньше литра, и все же следовало поостеречься с выпивкой.
- Эх, наливай! - Андрей залпом выпил двухсотграммовый стакан огненной воды, закусив лишь протяжным вдохом и чуть крякнув.
- Ну и матерый мужик! - одобрил  капитан, и вся команда повторила подвиг Молотова.
Стрелки часов неумолимо приближались к двум. Андрей уже не мог усидеть на месте, от охватившего его возбуждения он время от времени вскакивал, словно сидел не на стуле в кают-компании, а на раскаленной сковородке:
- Ну, мужики, пошел я Леху менять. И смотрите мне, не меньше трех штрафных ему!
Кое-кто, из совсем слабых, уже отрубился, положив голову между тарелок,  но в целом мужики были еще крепки и гуляли на всю катушку. Хотя на столе еще стояло литров семь, почему-то Молотов не сомневался, что пока они не будет осушены, праздник не закончится.
Из кают-компании по гулким металлическим переборкам до капитанской рубки доносились отголоски веселья. Андрей сосредоточено всматривался в горизонт и показания приборов. Еще раз сверившись с картой, он убедился в правильности выбора времени и места: до часа Х оставалось около семидесяти  минут.
«Итак, время начала - три пятьдесят, цель - остров Святого Лаврентия», - пробубнил он себе под нос. Шум из коридора заметно стих, хотя отдельные голоса самых стойких  доносились, но запас времени еще был. По мере продвижения вперед, густой туман стремительно разливался вокруг.  Облака свинцовой пеленой заволакивали небо, скрывая свет луны и звезд, от чего море становилось черным, и непроглядный мрак окутывал судно. Будто сами небеса решили помочь Андрею.
К назначенному часу шум веселья окончательно стих и Молотов, аккуратно шагая по железным ступеням, начал спускаться вниз на грузовую палубу. Проходя мимо кают-компании, он бросил взгляд на раскрытую дверь. Большая часть команды лежала, уткнувшись носом в стол, а где-то  в углу заплетающимися языками спорили о чем-то боцман с капитаном. Андрей уже миновал дверь, как кто-то навалился на него сзади, обхватив  руками. От неожиданности он вздрогнул и резко повернулся.
- О, Андрюха. Ты куда? – повиснув на могучих плечах старпома, пробубнил, еле ворочая языком, третий штурман.
- Тшш, отдохни, отдохни, – приговаривал Андрей, затаскивая в каюту обмякшее тело.
Выйдя на палубу, Молотов энергично принялся ручными лебедками шлюпочного крана откручивать спасательную лодку. Темень стояла такая, что делать все приходилась практически на ощупь. Сквозь туман пробивался лишь свет главных прожекторов и сигнальные огни. Сердце бешено колотилось, несмотря на пронизывающий ветер, на лбу выступил пот.
Наконец, спрыгнув в шлюпку, Андрей тут же резко навалился на весла. Душа его ликовала, он глубоко вдохнул воздух.
«Вот он - глоток свободы!» - все сильнее  налегая на огромные трехметровые весла, Андрей быстро удалялся от судна, и уже совсем скоро огни «Мирного» скрылись в тумане.

***

Уже глубокой ночью в окне Козаченко погас свет. Убрав папки и опечатав сейф своей личной печатью, Козаченко распорядился подать машину. «Надо будет уничтожить документы экспертизы по возвращению», - подумал он, запирая кабинет.



***

Андрей все сильнее налегал на весла, и лишь их скрип и приглушенное бульканье воды нарушало тишину ночи. Вдруг откуда-то из темноты послышался гул винтов быстроходного судна, и скоро туман прорезал пучок света мощного прожектора. По подсчетам Молотова он давно отдалился от советской зоны, и опасаться вроде было уже нечего. Значит, он достиг территориальных вод Америки, и появление сторожевого катера отразилось широкой улыбкой на его лице.  Андрей поднял весла и, встав во весь рост,  замахал руками, выкрикивая на английском:
- Я  из Советского Союза! Прошу политического убежища!
 Поймав его прожектором, корабль изменил курс, направившись к шлюпке. Но по мере приближения катера, в душе нарастала тревога. Мощный свет слепил глаза, и вдруг, когда, качнувшись на волне, луч прожектора чуть отклонился, Молотов отчетливо увидел кроваво красный флаг, развевающийся над палубой. В панике он навалился на весла, что было сил. Лодка стремительно разрезала волны под мощными и размашистыми гребками Андрея, но сторожевик быстро приближался.
- Немедленно прекратить движение или мы открываем огонь! - услышал он приказ из громкоговорителя, и уже в следующую секунду раздался треск бортового пулемета. В образовавшуюся пробоину начала быстро поступать вода. Молотов метнулся с лодки в воду словно торпеда: «Если не суждено ему увидеть Дженни, то лучше умереть, чем вернуться назад». Настигнув пустую шлюпку, катер скинул обороты двигателя, теперь он работал совсем тихо. Прожектор скользил по воде, прорубая пелену тумана и пытаясь высветить в черных волнах беглеца. Молотов перешел на брасс, стараясь делать плавные, медленные гребки, чтобы брызги воды не выдали его. От волнения дыхание срывалось. «Вон он!» - раздался чей-то крик с катера. Лицо Андрея осветилось пучком света. Нырнув, он успел услышать глухой треск и хлесткий звук пуль, устремившихся за ним в воду. Сначала он даже не почувствовал боли, только резкий толчок в спину нарушил его координацию. Вода, мгновенно окрасилась красным в луче прожектора. Вдох на поверхности дался с большим трудом. Горло переполнилось кровью, голова закружилась безумным волчком, и уже не один, а множество прожекторов вспыхнули в его голове, прежде чем,  укутав черной пеленой, сознание отпустило его.


Эпилог

Набрав высоту, самолет выровнялся. Разрешив Сашеньке отстегнуться, он взял внука на руки. Шустрый белокурый мальчуган был любимцем генерала.
- Дедушка, а нам в школе читали про Павлика Морозова, ведь он был настоящим пионером! А меня приняли в октябрята! – похвастался внук, чуть оттянув небольшую красную звездочку с профилем Ленина. – А скоро я буду тоже пионером, как он!
- Как кто? – переспросил Козаченко, оторвавшись от раздумий.
- Ну, как Павлик!
- Конечно, будешь, - усмехнулся генерал, потрепав пацана по голове.  Взгляд его упал на еле заметный шов, оставшийся на ковре у прохода в кабину пилотов после того злополучного полета.
«Сколько раз, не моргая,  заглядывал в глаза смерти, сколько раз  был под ураганным огнем на фронте, а тут за мундир испугался. Чем рискуешь ты, Коля? Досрочным уходом на пенсию? Год, два еще, и тебя все равно спишут. Привилегий лишиться? » - чувство невыносимого омерзения к самому себе охватило генерала. Закрыв на секунду глаза, он отчетливо увидел серую папку в опечатанном сейфе. Сдернув трубку переговорного устройства, он рявкнул:
- Разворачивай самолет!
- Простите, не понял? – недоуменно отозвался голос пилота.
- Разворачивай самолет! Летим назад! – в приступе охватившей его ярости прохрипел Козаченко.


***

Пытаясь ухватить обрывки уплывающего сознания, он из последних сил поднял над водой голову, и ему показалось, что он видит мираж. Откуда-то  из черноты снова вырвались прожектора, и вой сирен, вытеснив все остальные звуки, заглушил канонаду выстрелов. А может, они и вправду стихли… Сквозь мерцающий свет, где-то далеко звучала английская речь, он слышал, как надрывались мегафоны:
«Вы находитесь в территориальных водах Соединенных Штатов Америки!» И взвыв двигателем, советское судно поспешило скрыться. «Там человек за бортом!» - вскрикнул матрос патрульного катера под звездно-полосатым флагом. «Врача, врача!» - закричали сразу несколько голосов, когда раненого подняли на палубу.
- До госпиталя довезем? – спросил капитан судового доктора, когда тот закончил осмотр и оказал первую помощь.
- Рана тяжелая, большая потеря крови, правое легкое прострелено… Другой бы уже склеился, но этот уж очень могуч! Думаю,  довезем...



Homo Liber.



…И сказал Моисей Всесильному:
«Кто я такой, чтобы идти к фараону и чтобы вывести
сынов Израиля из Египта?
И сказал Всесильный: «Потому что я с тобой…»
Библия. Вторая книга Моисеева «Исход», гл.3





         Тем летом пятьдесят шестого в  Конакри то здесь, то там вспыхивали беспорядки. Банды радикалов громили французские магазины, били окна в офисах иностранных компаний. Полиция и малочисленные французские подразделения пытались навести порядок, но, как только они разгоняли толпу мародеров в одном месте, те собирались уже в другом.
Человек исполинских размеров, примеряющий очередную пару в маленьком торговом зале английской обувной мануфактуры, был явно в приподнятом настроении: «До чего же трудно достать удобную обувь в Советском Союзе! А если у тебя пятьдесят второй размер, то и вовсе хоть босым ходи круглый год... Теперь есть и ботиночки цивильные, и кеды, и зимние сапоги на шнуровке. И кто бы подумал, что в африканской дыре можно достать то, чего даже в Москве ни за какие коврижки не сыщешь?!» Уже третья пара, принесенная негритянским мальчишкой со склада и уважительно поданная хозяином-англичанином, сидела, как влитая. Повертев ногой в новом ботинке, покупатель причмокнул от удовольствия и полез в карман за бумажником. Расплатившись, он вдруг бросил взгляд на старую обувку и в растерянности посмотрел по сторонам. Понятливый англичанин, тут же что-то крикнул мальчишке на местном наречии, и тот, подбежав, поднял тяжеленные «бутсы» и потащил к стоящему в углу мусорному баку. «Yes, sir?” - на всякий случай уточнил, подмигнув, англичанин.  Провожая нагруженного покупателя к выходу, хозяин с тревогой выглянул за тяжелые кованые ворота и, пропустив вперед, с лязгом закрыл за его спиной замок.
Роскошный черный лимузин, заливая всю улицу серебром своего хрома, ехал, оставляя за собой огромные клубы пыли. Великан зачихал, наглотавшись сухой взвеси, мгновенно заполнившей весь рот, и сплюнул вязкую слюну на дорогу.   Автомобиль скоро уперся в завал на улице, и, постояв немного в «раздумьях», начал медленно разворачиваться, как вдруг из переулка выскочила толпа человек пятнадцать. Опьяненные погромами чернокожие люди окружили машину и стали крушить ее камнями и палками. Прищурившись от ослепляющего солнца, высокий человек с опаской пытался рассмотреть происходящее в нескольких десятках метров от него прямо по курсу. К аборигенам присоединились еще человек двадцать, настроенных не менее решительно.
Бережно придерживая стопку коробок, их обладатель уже свернул в близлежащий переулок и тут краем глаза увидел, как порядком разгоряченная толпа, выволокла из машины белокожую девушку. Человек на мгновение застыл в нерешительности, но затем, развернувшись и аккуратно поставив коробки на землю, быстрым шагом, переходящим в бег, устремился к толпе. Понимая ужас происходящего, он бежал все быстрее, бросая взгляды по сторонам в поисках чего-нибудь тяжелого: «Вот то, что надо!», - схватил бесформенный кусок бетонного блока за торчащую из него арматуру и, уже подбегая к толпе, замахнулся широко через плечо.
Тяжеленная бетонная чушка  вынесла из толпы несколько человек первым же ударом. Гигант словно булавой дробил кости обезумевших от ажиотажа аборигенов, каждый удар буквально прорубал брешь, высекая людей как кукурузные початки. Уцелевшие кинулись врассыпную, побросав палки и камни.
Пострадавшая лежала на земле и чуть слышно стонала. Ее одежда была порвана, сквозь прорехи виднелись кровоточащие ссадины. Он склонился над ней и аккуратно приподнял затылок, рука тут же ощутила теплую сырость.
- Как ты? – спросил он по-английски, не сообразив ничего умнее.
- Помогите мне добраться до американской миссии, - прошептала она, теряя сознание.
Он осторожно поднял ее на руки. 

Всю дорогу он бежал бегом, наконец, выскочил на улицу перед консульством.
Целый день в городе творились беспорядки, поэтому у входа дежурил дополнительный наряд полиции, а также морпехи из службы безопасности дипмиссии. Полицейские напряглись, заметив высоченного мужчину, бегущего в их направлении, но все-таки от белых полиция не ждала никаких бесчинств, да и вряд ли мужчина с женщиной на руках представлял угрозу. «Sir...” - начал старший наряда.
- На хер! – прорычал тот по-русски, увидев попытку преградить ему путь, и полицейский, невольно отшатнулся в сторону. А он, пробежав еще несколько метров к воротам миссии, уже кричал на охранников: - Открывайте, открывайте живо дверь! – добавляя крепкую русскую брань.
Генеральный консул разговаривал по телефону. Его собеседником в Нью-Йорке был президент «Bauxite group». В Гвинее находились огромные запасы алюминия, золота, алмазов и  других  ископаемых, причем добывать их здесь было довольно дешево.  После второй мировой многие компании устремили свои взоры в сторону Африки. Первоначально роль консульства сводилась к лоббированию интересов американских компаний перед французской администрацией, но теперь, когда активизировалась борьба за независимость, работы в миссии сильно прибавилось. Вопрос о независимости уже не стоял, стоял вопрос «когда», и Соединенные Штаты не собирались проигрывать битву за влияние над этим богатейшим регионом.
- Последнее время добывать руду в регионе становится менее прибыльно, растут издержки на охрану и безопасность. Французская администрация не справляется с задачей поддержания правопорядка в стране.
- Французская администрация спеклась, она уже не контролируют ситуацию, вторые сутки продолжаются беспорядки. Кстати, к вопросу о безопасности, Бен, твоя дочь пренебрегает элементарными правилами, сегодня она уехала на второй терминал вообще без охраны, хотя мы выделили ей двоих парней из нашей служ… - консул не успел договорить фразы, как откуда-то снизу из холла ворвался крик:
- ВРАЧА!
Исполин, перепачканный кровью, стоял в дверях с лежащей на его руках окровавленной девушкой. Каждый шаг казался ему слишком медленным, опасаясь за ее жизнь, он бежал на пределе сил, выжимая из себя максимум, поэтому дыхание его сейчас срывалось, в горле першило. Прошли только считанные секунды, как он влетел в главные ворота здания, но ему показалось, будто прошла вечность, а никакой реакции так и не последовало. И тогда, собрав оставшиеся силы, он снова прохрипел срывающимся голосом:
- Врача!
Захлопали двери всех кабинетов, ото всюду в холл  выскакивали люди, с центральной и с боковых лестниц бежали перепуганные сотрудники.

Когда суета утихла, генеральный консул США в Гвинее мистер Джордж Уоллес направился в комнату для отдыха, куда препроводили неизвестного человека.
- Ну, как, как она? – тут же встрепенулся гигант, едва тот успел войти в комнату.
- У нее сотрясение мозга, она потеряла довольно много крови, но, слава Богу, сейчас ее жизнь вне опасности. Мистер, простите, я не знаю Вашего имени, что произошло?
- Молотов, Андрей Молотов, капитан советского сухогруза, – увидев несколько удивленный взгляд консула, добавил – нет, я не родственник тому Молотову. Она ехала на машине, и на нее напали.
- Где это произошло?
- Я не очень хорошо знаю город, не знаю, что это была за улица, не обратил внимания, но это в восточной части, там, где английские предприятия, это километрах в трех-четырех отсюда, – в горле снова запершило, и он закашлялся.
- Попейте, - консул налил из графина стакан апельсинового сока, - доктор сказал, что Вам нужно отдохнуть какое-то время, и много пить, лучше сока.
Андрей, лишь кивнул головой, не отрываясь от стакана.
- Мы свяжемся с полицейским департаментом, вероятно, потребуются Ваши показания.
- Я бы попросил Вас не докладывать в полицию об инциденте.
Консул насторожился:
- Почему? Вас разыскивает полиция?
- Нет, нет, конечно, просто они все равно никого не арестуют, там была толпа, человек пятнадцать или больше, боюсь, когда я их разгонял, чтобы вытащить девушку, то мог зашибить кого-либо насмерть, и тогда единственным, кто ответит за это происшествие, буду я.
«Мало ли что произошло на самом деле…» - подумал Уоллес и решил дождаться, пока ребята из собственной службы безопасности съездят на место и все осмотрят, а до этого под благовидным предлогом надо было задержать гостя:
- Мистер Молотов, вы перенапряглись, ваш организм потерял много воды из-за физического напряжения и жары. Сейчас доктор окажет необходимую медицинскую помощь Дженни и осмотрит Вас.
- Так ее зовут Дженни...

***
Уже через час зеленый джип охраны с раскуроченным «Линкольном» на буксире въехал в ворота дипломатической миссии.
- Ну, что там произошло?
- Сэр, похоже, наш советский друг говорит правду. Нам  удалось опросить нескольких очевидцев, они подтвердили его рассказ.
- Что там сейчас?
- Несколько человек серьезно пострадали, один убит. Полиция также очень интересуется происшедшим, к нам у них возникло много вопросов. Инцидент имеет все шансы принять нехороший оборот.
- Если все так, то было бы неправильно сдавать полиции этого человека.
- Но сэр...
- Я с этим сам разберусь. Не сомневаюсь, мы сможем замять это дело.


***
«Ну и денек...» - вздохнул капитан, поднимаясь на судно уже в первом часу ночи.
- Андрей Викторович, где Вы были весь день?
«Вот, гнида, ведь не спится ему!» - с помполитом Молотову хотелось объясняться меньше всего. С одной стороны докладывать, что просидел шесть часов в американском
представительстве – попрощаться с капитанским мостиком и заграницей. С другой стороны – не сказать об этом тоже опасно: если об этом все же будет известно, то чекисты этого так просто не оставят.
- В американском консульстве.
Глаза помполита от этих слов чуть не выпали из глазниц. Он открыл рот, пытаясь найти подходящие слова, но процесс этот явно затянулся.
- Американский гражданин пострадал на улице, я помог добраться до миссии, пока туда – сюда, задержался, – не дожидаясь пока тот хоть что-нибудь родит, пояснил Молотов, и, желая закончить разговор, направился к себе в каюту.
Он очень устал, но заснуть никак не удавалось, не давало покоя ощущение, будто не хватало чего-то, будто что-то забыл.
- Ах, черт, обувь! – выругался Андрей, вскочил с кровати и кинулся бежать к тому месту, где оставил коробки. Да только где там! В Гвинее веревку бельевую без присмотра оставить нельзя на пять минут. А тут обувь! Это неважно, что она пятьдесят второго размера... А вот как ему теперь быть, это уже вопрос… всю свою валюту он на обувь истратил, больше долларов нет. Снова зиму в сапогах самодельных ходить? Да и из летней обуви – только полуботинки, на которых уже живого места нет, семь лет назад смастряченные в Одессе одним чудо-мастером.


Глава 1


Конец июля 1941 года. Эвакуация шла полным ходом: вывозили заводы и институты, архивы и культурные ценности. Огромные массы людей, как гигантское цунами, двигались с запада на восток, сметая на своем пути размеренную жизнь советских семей, увлекая за собой все новые и новые толпы народа.
- Володя, съешь ватрушку? 
Он рос в обычной советской семье. Отец работал бухгалтером на заводе сельхозмашин и чтобы прокормить семью брал дополнительную ставку, поэтому домашние его практически не видели. Маленький Володичка целый день был окружен любовью и заботой женской части семьи - мамы, бабушки и тетки.
Война в один момент круто изменила порядок вещей, как изменила судьбы миллионов других семей. Отца забрали на фронт в первые дни мобилизации. Женщины с одиннадцатилетним Володей вслед за соседями решили бежать из города.
Люди сгрудились на правом берегу Днепра с тюками, собаками, кошками и прочим домашним скарбом. Колоритные еврейские тетки кудахтали и толкались, тихо матерились старые хохлы. Моста не было, на левый берег людей переправляли на гребных лодках и небольших катерах.  Но мест на всех не хватало, наиболее предприимчивые перехватывали еще в воде вернувшиеся с другого берега плавсредства и, сунув в руку лодочнику мзду, закидывали вещи и запрыгивали сами. Бабушка беспомощно сидела на коричневом фанерном чемоданчике, прижимая к себе сумки, а мама с теткой растерянно переминались, пытаясь подойти к очередной посудине. Но каждый раз кто-то более шустрый опережал их, бесцеремонно оттолкнув. Володя на корточках у воды, с тревогой прижимая к себе небольшую собачку, тоскливо наблюдал как еще одна перегруженная баулами лодка неуклюже отплывает от берега. Наконец, увидев, как из-за излучины Днепра показался катер, он вскочил, замахал руками и, схватив за руку бабушку, потащил всех в сторону от толпы навстречу катеру. Оказавшись, таким образом, одними из первых у сходней, они смогли попасть на борт и перебраться на другой берег. Но до места посадки в поезд еще нужно было пешком преодолеть тридцать километров лесополосы. Основные железнодорожные пути уже перерезали ударные немецкие части. Рельсы положили прямо в поле, не доведя до Херсона тридцать километров. Переправившись, женщины, дети и старики шли с вещами под палящим украинским солнцем. Фашистские войска уже занимали окраины Херсона, не встречая, практически, никакого сопротивления, и  кто как мог пытался спастись, покидая свои дома. 
 





                ***
Люди шли, падая под тяжестью своих нош, бросая вещи, по мере того, как силы покидали их. Весь путь был устлан тюками и чемоданами.
Лесную дорогу преодолели к утру следующего дня. Некоторые вторые сутки здесь ждали поезда, хотя было неизвестно, придет ли он еще, или и эту дорогу уже разбомбили. В поле у железнодорожной ветки собралась огромная толпа.
- Самолеты!- завопил истошный женский голос , когда несколько штурмовиков на бреющем полете пронеслись над самыми головами.
Никто не мог предположить, что немцы будут стрелять по безоружным людям.  Поэтому, когда звено немецких асов открыло огонь из бортовых пулеметов, прошивая тела беззащитных старух и женщин с детьми, гигантская волна ужаса распространилась по огромной человеческой массе как взрыв, выключая сознание, превращая людей в стадо обезумевших животных. Люди метались в разные стороны, пригнувшись к земле и закрывая головы руками, как будто так можно спастись от пуль. Всего секунду назад они стояли все вместе, сейчас же сумасшедший вихрь людского ужаса подхватил кого куда. Володя никуда не бежал, его несло течение огромной силы, вокруг он видел лишь перекошенные лица, со всех сторон как горные лавины обрушивались возгласы отчаяния матерей, которые сжимали в руках части тел своих детей. Время для него шло очень медленно, эти полторы минуты, которые длился налет, казались вечностью. Когда все закончилось, он обнаружил себя у окраины леса. Люди кинулись искать раненых, потерявшихся родных, собирать вещи. Где его семейство, он не имел ни малейшего представления, как не имел представления, что с ними и все ли целы. Володя обреченно шел сквозь толпу, пытаясь  обнаружить знакомые лица.
На горизонте показался локомотив. Володя брел по полю, уже не питая надежды. Вдруг кто-то потянул его за штаны.
-Лолка, хорошая моя, нашлась!- бросился он целовать собаку в мохнатый нос.
Собачонка гавкнула и побежала, периодически останавливаясь и подавая голос. Володя, стараясь не отставать, бежал за ней. Наконец, Лолка  привела его к месту, где на чемодане сидела и навзрыд плакала женщина.
- Мама, мамочка, я здесь, все целы?
- Сынок! - бросились к нему мать с теткой, обнимая и покрывая поцелуями его лицо - слава Б-гу!
- Я уже думала, что никогда больше тебя не увижу, - мать судорожно прижимала его к себе.
- Погоди, – попытался отстраниться Володя - а где бабушка?
- Я не знаю, - женщина снова залилась слезами.
Собака продолжала надрывно лаять, будто пытаясь о чем-то сообщить.
- Мама, стойте с тетей  Бэллой здесь и никуда не уходите!
- А ты куда? – мать с теткой вдруг безотчетно почувствовали, что с этого момента ответственность за семью перешла к Володе.
- Я сейчас!
Он побежал следом за Лолкой, и через две минуты она привела его к растерянной бабушке.
Наконец, приготовились к посадке в поезд.
- А ведь это Лолка нас всех нашла, собрала. До чего умная псина!
- Да, но понимаешь, Володенька, в поезде мало места, нам не разрешат ее взять с собой!
- Мама, да ты что! Мы так обязаны ей! Что бы мы делали, если бы не она! Я без нее не сяду!



***

Наконец погрузились в обычные товарные вагоны. Люди набились так тесно, что воздуха не хватало, жутко пахло потом.
Поезд тронулся, быстро набирая ход. Все расселись прямо на полу на чемоданах или вещевых мешках. Мертвых не забрали - вагонов не хватало даже для живых, не говоря уже о том, что путь предстоял длинный, а июльская жара пощады не обещала. Сдвижные ворота вагона не закрывали, чтобы  воздух хоть как-то поступал внутрь. Володя устроился у самой двери и смотрел на проплывающую желтую степь, думая о том, что ждет их впереди. В этот момент сидевший рядом ужасно вонючий старик, схватил собачонку за хвост и выбросил в открытые ворота.
- Для людей места не хватает, а тут собак с собой тащат!
У Володи всегда было обостренное чувство справедливости, его затрясло, к горлу подступил комок, и слезы едва не брызнули из глаз. Лолка, верный друг, сослужившая им такую службу, улетела в проем открытой двери! Всей душою своей он хотел выбросить этого мерзкого старика туда же, и от собственного бессилия перехватило дыхание.
Всю ночь Володя украдкой вытирал слезы, вспоминая любимую собачонку.

***

Поезд шел долго, уже месяц как они жили в этом вагоне. Большинство путей были перерезаны. Поезд метался по дорожному лабиринту, пытаясь выйти из западни. В районе Мариуполя  попали в нейтральную полосу: с одной стороны стояли советские войска, с другой немецкие - снаряды пролетали над составом со страшным ревом.
До станицы Ольговская добрались лишь к концу сентября. Там пробыли неделю.
Было понятно, что немецкое вторжение неизбежно, поэтому, чтобы ничего не досталось противнику, в срочном порядке забивали весь скот и уничтожали плантации фруктов и овощей. Все ели до отвала: мясо носили тазами, фрукты мешками.

                ***

В столице с начала октября морозы стали набирать силу. Окна в квартирах полностью затянуло инеем, как в разгар зимы.
В бывшем доходном доме в Столешниковом переулке, в небольшой комнате многоквартирной коммуналки  перебирали книги беременная женщина и ее десятилетняя дочь. Доставая их из шкафа,  они делили их на 2 стопки: меньшую, куда откладывали оставленные книги и большую, предназначенную для топки камина. Дойдя до верхней полки, женщина достала пачку треугольных писем, которые раз в неделю приходили с фронта от мужа. Вздохнув, она присела на диван и стала перечитывать, разворачивая по очереди. 
; Мама, ну, что ты возишься? - обернулась темноволосая девочка
; Сейчас, сейчас, Оленька, — женщина провела рукой по влажным щекам
Дочка обхватила ее лицо руками и заглянув в печальные глаза, поцеловала: «Мам, давай, я поставлю чайку?»
       - Да я сама, заодно и поужинать нам соберу — и направилась в кухню.
Навстречу по длинному коридору шел сосед: «Жиды поганые, ничего-ничего, скоро придет немец, всех вас перестреляет, давно пора жилплощадь освободить», - он злобно толкнул беременную женщину, еле удержавшуюся на ногах.

                ***

Из Ольговской всех отправили поездом в Махачкалу. Дальше нужно было ехать морем через Каспий в порт Красноводска. Судов не хватало, поэтому вечером следующего дня всех погрузили на палубу танкера. Вообще-то танкер не приспособлен для транспортировки людей. Палуба танкера очень низкая, для того, чтобы волны ударяясь о борт, перекатывались через нее. Для многих  эвакуированных это обернулось трагедией. Ночью судно попало в шторм. Холодная октябрьская вода Каспия со страшной силой обрушивалась на палубу, накрывая ее обитателей. Володя начал читать рано, с трех лет, читал он и приключенческие романы, вроде "Дети капитана Гранта", "Остров сокровищ", и именно так он представлял себе страшную морскую бурю. Небо было черным, ветер такой силы, что невозможно было устоять на ногах. Чтобы не смыло волной за борт, он велел  матери, тетке и бабушке привязаться к ручке крышки наливного бака,  и, как мог, привязался сам. Несколько человек уже оказались за бортом. Конечно, никто спасательной операции не организовывал, они были обречены. Каждый держался, кто за что мог.  Худенький Володя, вцепившись из последних сил в железную скобу, судорожно съеживался, когда очередной вал накрывал его с головой. В какой-то момент  веревка оборвалась и порыв неистовой  стихии оторвал его от спасительного ограждения. Пытаясь по пути ухватиться за какие-то выступающие поверхности, за  лежащих на палубе людей, Володя с ужасом понимал, что все усилия его напрасны. Последнее, что он услышал, был истошный крик матери, как вдруг чья-то крепкая рука, схватив его за шиворот, отбросила от края палубы и подтянула к поручню металлического трапа. Ухватившись за него, Володя обернулся и увидел рослого светловолосого подростка, пытавшегося что-то прокричать сквозь какофонию бушующего моря и показывавшего глазами на поручень. Володя вцепился в металлический прут так, что побелели костяшки пальцев.  Через полтора часа, когда непогода стихла, руки, онемевшие  от холода и напряжения, невозможно было разжать.  Володя долго бродил по палубе, пытался отыскать своего спасителя, которого отчетливо запомнил, не смотря на тусклый свет судового фонаря в кромешной темноте, но так и не нашел среди спящих усталых людей.
Прибыв в Красноводск, беженцы столкнулись с другой проблемой: полным отсутствием питьевой воды и страшной жарой. Потом снова поездом в Ташкент и, наконец,  подводами до конечного пункта - кишлак Янги Базар.


***

Пятнадцатого октября было принято решение об эвакуации правительственных учреждений в Куйбышев. Ближняя дача Сталина была уже заминирована, его личные вещи упакованы в коробки и отправлены в эвакуацию. Второй день лежала Москва в дыму - жгли архивы. Власти распорядились продукты из магазинов раздать населению, чтобы не достались врагу. Жители за бесценок отдавали картины и антиквариат, выезды из города были запружены людьми - они шли на восток, не желая дожидаться прихода немцев. Мародеры грабили оставленные квартиры. Гитлер уже протрубил на весь мир, что Москва у его ног.
Гул дальней канонады заполнял комнату. Оля в темноте прижалась к матери, по щекам катились слезы:
- Мама, уходить надо. Все уходят, все бегут...
- Уходи Оленька, уходи из Москвы, иди с Мендельсонами, я не могу. Куда на восьмом месяце?
- Нет, я тебя не брошу, я без тебя никуда  не уйду, - девочка рыдала все сильней.
Мать вышла на кухню и поставила на плиту чайник.
- Пошла вон из кухни, жидовка, не видишь, я ем. Ты аппетит мне портишь! - сосед скинул чайник на пол.
- Но мне нужно вскипятить воды.
- А ну вон с кухни, скорее бы немцы вас всех прикончили! Как только они придут,
 я  лично, сука, тебя к ним отведу! - срываясь на визг, он ткнул беременную женщину кулаком в живот.
Оля, смотревшая на это из коридора, сжала губы и, накинув старенькое пальтишко, выскользнула на улицу. Темнело рано, освещение отключили уже несколько недель назад, чтобы вражеская авиация не могла найти целей. Столешников переулок лежал в кромешной темноте, дым от костров стелился низко, вдоль домов двигались темные силуэты с мешками награбленного на плечах. Десятилетняя девочка  упрямо шагала  среди мрака и хаоса, стиснув зубы.
               
                ***
Этим вечером после длинного и тяжелого дня человек,  любивший неожиданные поступки, плюхнувшись в машину, c характерным кавказским акцентом приказал:
- На ближнюю дачу.
Охрана встретила его с изумлением.
- Почему не горит свет? - удивленно спросил Он.
Часовые лихорадочно стали объяснять Ему, что дача уже заминирована, и все готово к подрыву.
- Немедленно разминируйте, натопите печку, а я пока буду работать, -  и, чуть помолчав, добавил - я из Москвы никуда не уезжаю, и вы остаетесь со мной. Москву не сдадим.
               

***

Оля подошла к центральной проходной грозного здания на Лубянской площади.
- Кудыть! - зашипел на нее часовой, когда девчонка попыталась пройти внутрь.
- Товарищ, я должна сообщить о предателях и коллаборционистах.
- О чем доложить? - опешил часовой.
- О коллаборционистах, - медленно выговаривая сложное слово, повторила девочка.
- Ладно, жди здесь, - и, зайдя в вестибюль, куда-то позвонил. Спустя десять минут  вышел невысокий мужчина в форме и переспросил еще раз:
- О чем ты хотела сообщить?
- О коллаборционистах, - в третий раз повторила она.
- Ишь, каких слов понахватались, - удивился чекист и, улыбнувшись, взял ее за руку, увлекая за собой.
Проведя ребенка в кабинет, он налил ей большую чашку горячего чая и поставил тарелку с конфетами и печеньем.
- Да не стесняйся, не стесняйся. Вон ручонки-то у тебя все синие, пей давай, отогревайся.
Она смотрела в мягкое и даже красивое лицо этого заботливого дядьки и совершенно не могла понять, почему мама с папой каждый раз вздрагивали и бледнели, когда люди в такой форме останавливались у их подъезда.
- Ну, что же ты хотела сообщить о предателях? - спросил он, когда на ее щеках, наконец,  появился румянец от горячего чая.
- Наши соседи говорят, что скоро им будет очень хорошо, потому что придут фашисты, а нас они выдадут немцам, потому что мы евреи, и тогда нас убьют, - сбивчиво прошептала Оля сквозь слезы.
- Тшшш, пионеры не плачут. Никто вас не убьет, немца в Москве не будет, это я тебе говорю! - одернул Олю чекист, присев перед ней на корточки, и держа ее за плечи, - а с предателями мы разберемся немедленно.
Они вместе вышли из здания и сели в стоящую у входа машину.
- Адрес какой?
- Столешников переулок 15, квартира шесть, - четко выпалила она.
Спустя двадцать минут в квартире по указанному адресу распахнулась дверь. Девочка зашла первой, и сама указала на комнату ненавистного соседа. НКВД-шник забарабанили кулаком в дверь, через несколько минут врага Советской власти вынули из постели и прямо в пижаме вывели из квартиры, разрешив лишь набросить поверх пальто.
- Ничего не бойся, - сказал на прощание Оле новый знакомый и, подмигнув матери, вышел.
Той же ночью в  домоуправлениях появились люди в форме НКВД. Управдомы, поверившие в безвластие, были арестованы и расстреляны, утром по всему городу брали мародеров и грабителей.


***

В кишлаке Володину семью поселили в заброшенном покосившемся глинобитном домишке. Мать - служащая, получала четыреста граммов хлеба, остальным, как иждивенцам, полагалась по двести пятьдесят. От постоянного чувства голода у Володи порой кружилась голова, деятельная натура его не могла с этим мириться. Природное любопытство привело его как-то на окраину  к сельской  кузнице, откуда с утра до вечера разносился мерный стук молота. Постояв несколько дней за спиной кузнеца  и с восторгом наблюдая за тем, как снопы оранжевых искр рассыпаются по полу, Володя решился:
- Дядя Оскар, возьмите меня в кузню к себе. Я буду делать, что скажете, возьмите, не пожалеете.
- Ладно, я буду давать тебе сто грамм хлеба в день, будешь ночью водить на пойку лошадей, которых приводят на ковку, убираться в кузне, утром перед моим приходом разжигать топку и чистить меха.

Теперь днем он работал на огороде, а ночью убирался в кузне и поил лошадей, кроме того, часто утром не уходил домой, а оставался рядом с кузнецом, с интересом наблюдая за тем, что тот делает. Спал Володя по три - четыре часа в день, иногда сам удивляясь, откуда у него такая ослиная выносливость.
Как-то поймав внимательный Володин взгляд, старый кузнец, усмехнувшись, подначил, кивнув головой на молот:
-Ну, что ты уставился, сколько не смотри, а пока в руке не сожмешь, не научишься. Иль боязно?
Володя молча подошел и, ухватив обеими ручонками молот, замахнулся, стараясь точно повторять заученные движения Оскара. Снайперски опустив боек ручника на распластанную подкову, мальчик оглянулся на кузнеца.
- Давай, парень, не боись, - одобрительно кивнул тот.
Володя снова и снова замахивал молот, высекая фейерверк огненых брызг, и уже не замечал ни наливающей руки тяжести железа, ни удивленно-восхищенного взгляда учителя. Тот смотрел, как ловко этот странный изнеженного вида мальчуган орудовал инструментом и с трудом верил своим глазам. Сколько лет он мечтал о таком ученике, чтобы передать секреты ремесла, но никто из местных пацанов, приставленных председателем в помощники, этому эвакуированному и в подметки не годился.
Расцвела душа сурового кузнеца, нарадоваться не мог на своего подмастерья.  А мальчишка уже пробовал сложные и тяжелые операции выполнять. И хоть порой шатало Володьку от молота, который больше него весил, и ноги подкашивались от того, что  забыл он, когда последний раз высыпался, но глаза все равно горели, и с вопросами не унимался.  Уже вроде  все секреты кузнечного дела старый мастер рассказал, всему, что знал научил, а мальчуган угомониться не мог:
- Дядя Оскар, а можно, когда ты уходишь вечером, я в кузне работать буду?
- Оставайся... смотри только, не загнись совсем.

Стал Володя ночами ковать финки да прочие причудливой формы ножи. Здорово получалось! Клинки у него как зеркало были отполированы. Только цветом они были  черным, а не серебряным как принято,  оттого, что верхний слой  он делал из стали высокоуглеродистой. Поэтому клинком этим гвозди да болты рубить можно было, а чтобы от боковых напряжений полотно не ломалось - нутро ковал из мягкой стали. Красота! Одному ножик продал, другому – и  потянулась вся шпана местная, да и не только местная, даже приходили из соседних кишлаков. Каждую ночь теперь Володя стоял у горна,  хлеб больше брать у кузнеца не было нужды, да и дома все были сыты.   Знаменитыми Володины клинки стали - уже как-то раз три тысячи за нож предлагали. Целое состояние! Хлеб на базаре стоил триста рублей за буханку. 
В один из дней  у кузни остановился новенький автобус – красивый такой, низ - синий, верх - голубой. Из машины вышел узбек в аккуратно подогнанной синей форме.
- Значит, НКВД, - догадался Володя.
Прошел мужчина мимо мальчугана в кузню. Достал из сумки полевой нож с клинком вороного цвета и к Оскару обратился:
- Твоя работа?
Пожал плечами кузнец, чем такой интерес вызван у грозной службы?
- Нет его,- ответил, махнув рукой на мальчишку.
Человек в погонах  подошел к Володе и недоверчиво окинул взглядом сверху вниз:
- Значит, твоих рук дело?
- Моих, - ответил Володя, не опуская глаз, - а что?
- Хороший нож, я хочу, чтобы ты сделал еще один, для начальника большого надо, в подарок… Я вернусь через неделю – не дожидаясь ответа, сказал на прощание , повернулся  и уехал.
- Кто это был, дядя Оскар?
- Не знаю точно, из райцентра видимо. Смотри Володька, огребешь ты неприятностей на свою задницу с этими ножами.
***
Уже и мать прибегала взволнованная - третий день сына дома нет. А он в кузне сидел, над своим шедевром трудился.
Решил остановиться на простой геометрии: вся красота - она ведь в скромности. Заточка обоюдоострая… ну, с заточкой еще повозиться предстоит. Лучше точить так, чтобы кромки сходились под углом двенадцать градусов, а уже режущую кромку точить под тридцать градусов. Если же все полотно точить так, нож всегда тупой будет, не наточить, чтоб волос резал, чтоб шелк на клинке под собственным весом расходился. Пожалуй, так двенадцать градусов схождение и оставим... Но двенадцатиградусная кромка хрупкая очень, выкрашиваться будет, сколы могут появиться...
 Хотя, -  рассуждал Володя, - оружие это делает не для фехтования и не для боев, поэтому и сколам взяться неоткуда будет, а вот остротой  клинка каждый похвастаться захочет. С рукояткой и ножнами возникли проблемы. Он бы из золота их сделал, да где же он здесь в кишлаке золото-то найдет! И дереву красному тут взяться было неоткуда, с трудом буковый брусок нашел, на целую буханку выменял!
Смотрел Володя, сам себя нахвалиться не мог: так клинок отполирован - в темноте светится! Глаз не оторвешь! Ручка удобная, точно под кисть выбрана, ножны из бука полированного, и узоры геометрические на них и на рукояти выжжены.  Даже жаль стало отдавать такую работу, как родное существо полюбил он свой нож, всю ночь крутил его в руках, наводя последний лоск.

***

- Что, Абрам, готово?
Взял важный гость в руки кинжал, из ножен выдернул, причмокнул.
- Ну, молодец, Абрам!
- Меня зовут Владимир.
- Да кто тебя спрашивает, ишь тоже мне Владимир! Хе, Владимир, понимаешь… ты шнобель-то видел свой в зеркале? Какой ты Владимир! Абрам ты самый настоящий. Ладно, не обижайся, держи.
Он протянул ему сетку, в которой лежала, как показалось Володе, огромная палка колбасы и повернулся к своему автобусу.
Как давно он не ел мяса! Как  мечтал о нем!
- Спасибо.
Помолчав, уже в спину чекисту, тихо сказал:
- Мне нужна коза.
- Чего тебе нужно? Да как ты смеешь, наглец!
- Мне, правда, нужна коза, - тихо повторил Володя, глядя своими бездонными глазами.
Тот вдруг дико расхохотался:
- И сколько же она стоит?
- Десять тысяч.
Помедлив, человек достал из внутреннего кармана деньги, отсчитал и протянул Володе:
- Ну, ты и наглец!
- Да, и еще! - крикнул он, уже забираясь в машину, - кончай свое производство. Уже два твоих изделия в делах об убийствах лежат. Смотри, привлечем, как соучастника!

Домой он пришел поздно вечером. Мать уже вернулась с работы, бабушка с теткой тоже были дома. За собой Володя вел козу, купленную на рынке. Этим же вечером у них с матерью состоялся серьезный разговор. Она умоляла его больше никогда не ходить в кузню, не водиться с местной шпаной и, уж тем более, держаться подальше от людей в синей форме. Володя под натиском материнских слез, да и помня слова своего грозного заказчика,  пообещал больше не делать ножей.

***

Всю ночь Москву заметало пургой.  Было еще очень темно за окном. Она, спрятавшись под одеяло, ежилась в кровати, когда услышала крики соседских ребят:
- Олька! Олька!
Выглянув в окно в одной нижней рубашке, спросила:
- Ну чего?
- Бежим скорее на Красную площадь! Там парад! - на ходу прокричали мальчишки и убежали.
Вскочив и наскоро хлебнув кипятку с горбушкой хлеба, Оля накинула пальто и побежала на главную площадь страны.
Чем ближе она приближалась к Кремлю, тем непонятнее и страшнее ей становилось.
"Неужели немцы заняли Москву? Откуда столько народу?"
 Наконец, она подбежала к зданию ГУМа.
Задрав голову, Оля смотрела туда, где вдалеке на трибуне еле виднелась фигурка маленького человека. Его лица нельзя было различить, но она знала, это Он.
Девочка смотрела, и по ее замерзшим щекам вдруг потекли теплые слезы.
- Чего рыдаешь? Это же Сталин! Сталин! Значит, мы победим, значит, Москву не сдадут!- ткнул ее в бок, оказавшийся рядом, знакомый пацан.
- Я знаю, знаю, - всхлипывая, пробубнила она и почувствовала, как  страх за себя и мать, сжимавший сердце последнее время, понемногу отпускает...

***

Все следующие дни Володя занимался огородом и пас козу.  Вообще, если кто-то думает, что пасти козу плевое дело, то он очень ошибается. Володя на всю жизнь запомнил: нет более вредного и шкодливого животного, чем коза. Стадо коров пасти легче, чем одну козу. Вы можете предложить ей лучшие сорта горных трав, но полезет она все равно за той, что растет в огороде у соседа.
В сорок третьем  семья переехала Ташкент. Там Володя поступил помощником токаря на минный завод, и, со свойственным ему любопытством и тягой к познанию, всерьез принялся изучать работу токарных станков.


                ***

Утро четвертого марта  сорок четвертого года взбудоражило все семейство Хавинсон. До американского континента яростные раскаты второй мировой войны докатывались еле слышимым эхом, но заявление  девятнадцатилетнего сына Джонатана всерьез обеспокоило родителей. Отец вот уже несколько минут стоял у окна, глядя на безлюдную в это время дорогу к пляжу, не проронив ни слова. Остальные молча сидели за столом - никто не осмеливался прервать его размышления. Постояв еще какое-то время в нерешительности, Бенджамин Хавинсон распахнул балконную дверь, и в комнату ворвался свежий атлантический воздух:
- Нет, это невозможно! Ты никуда не поедешь.
- Отец, - тихо, но с пугающей твердостью в голосе - начал Джонни, – я принял это решение и не собираюсь от него отступать. Я знаю, что причиняю этим вам с мамой боль, но ты должен понять меня, я долго размышлял, прежде, чем  записаться добровольцем в армию, но  после того, что я услышал от еврейских беженцев из Европы, которых мы встречали в феврале, ничто не может меня остановить. В  июне, после учебной подготовки нас отправят открывать второй фронт.
- Но, послушай, судьба этих людей меня волнует не меньше, чем тебя. Каждый день я молился, чтобы русские и англичане как можно быстрее разгромили фашистов и остановили этот чудовищный геноцид, а теперь, когда вступает американская армия, думаю, у Гитлера нет шансов. По-моему, здесь от тебя будет больше пользы. Я ни слова не сказал тебе, когда ты посреди года бросил занятия в университете и примчался, чтобы работать в «Объединенном призыве». Эти люди, бежавшие сюда, прибывают без денег, порой без документов, лишенные самого необходимого, и, мне кажется, что твоя помощь им больше пригодилась бы здесь.
- Отец, как ты можешь так говорить? Ты же сам слышал их, ты  знаешь о фабриках смерти по всей Европе!  Я не хочу и не могу отсиживаться здесь. А что касается беженцев, то, очевидно, что они больше нуждаются не в моем непосредственном участии, а в твоей финансовой помощи. К тому же, Дженни уже вполне способна меня заменить.
- Но Джонни, – не унимался отец.
- Все, хватит, - Мириам знаком попросила мужа замолчать – сынок, это самая тревожная новость, которую я  могла бы услышать, ты знаешь, что ты для меня значишь. Ты – вся моя жизнь, и сна мне теперь не будет, но я горжусь твоим решением, - она тяжело вздохнула и подошла к сыну -  в конце концов, хотя больше всего на свете я хотела бы, чтобы ты остался дома, на твоем месте я поступила бы так же!
В воздухе снова повисла пауза, и лишь четырнадцатилетняя сестренка Дженнифер, потянувшаяся к вазе с конфетами, кажется, не осознавала отчаянности такого шага. Для нее  старший брат уже был героем, и ей не терпелось увидеть его в военной форме.


***

- Теть Марусь, а можно я попробую на твоем станке?
- Ой, Володя, конечно! А я передохну пяток минут…
Рабочая смена у Маруси длилась двенадцать часов, потом бегом домой, а там тоже дел невпроворот: хозяйство, двое малых детей.
Отошла она от станка, присела на топчан в углу цеха, да и провалилась в сон. Провалилась мгновенно, так, как проваливается парашютист, шагнувший за борт. Гудели вокруг моторы, станки визжали так, что уши закладывало, но Маруся не слышала ни орущих станков, ни металлического визга, не чувствовала она вибрации, и только дальше несло ее в манящую черноту сна.
- Тетя Маруся! Тетя Маруся, просыпайся!
Открыла Маруся глаза. Что за черт! Присела на минутку, а мальчишка уже в бок толкает.
Вынырнула на мгновение из сна - чего тебе? – хочет спросить, а сон назад тянет: видит она кучерявую голову и снова в темноту  проваливается.
-Тетя Маруся, да просыпайся же, смена кончилась!
Как током шарахнуло от его слов! Должна была Маруся за смену отфрезеровать тридцать колпаков для минного детонатора. Если план не выполнить и двадцать девять сдать - могут вкатить строгий выговор, а если двадцать восемь - то и вовсе посадить за саботаж и срыв плана военного  производства. Подошла она с провалившимся сердцем к ящику для готовых изделий и почувствовала ту же звериную тоску, как тогда в тридцать седьмом, когда дождливой осенней ночью пришли за ее мужем. Наутро соседи здороваться перестали, хорошо, что дети, совсем маленькие еще – младшему только три месяца исполнилось, не понимали… 
А сейчас никак нельзя ей было детей сиротами оставить.
Сжалось все внутри, зажмурились глаза, и не было сил разомкнуть веки, страх, как цементом сковал. Неимоверным усилием распахнула их Маруся и… ахнула, глазам своим не могла поверить. Пересчитала – тридцать два. Размеры сверила, все точно сделано, так, как и положено.
- Как по батьке-то тебя, сынок?
- Лазаревич.
- Спас ты меня, Лазаревич, не знаю, как и благодарить. Ну, дай тебе Бог!



***

Этим августовским утром Бенджамин и Мириам, одетые во все темное, уже собирались уходить.
- Дженни, разве ты не пойдешь с нами на молитву?
- Нет, пап, сегодня прибывают новые беженцы из Европы, я с ребятами из «Объединенного призыва» должна встречать их.
- Но сегодня «Девятое ава», день наивысшей печали для нашего народа. В этот день были разрушены оба наших Храма.
- Знаю, но люди, которые прибудут сегодня, тоже полны печали, им потребуется помощь.
Бенджамин недовольно покачал головой и распахнул дверь, когда к дому подъехала черная машина, из которой вышли двое мужчин. Один был одет в строгий черный костюм, на другом была военная форма.
Протянув конверт, человек в военной форме сглотнул и  с видимым усилием тихо произнес:
- Сэр, Ваш сын героически погиб во время высадки в Нормандии, Америка гордится им.
Мириам, издав животный крик, упала  навзничь, потеряв сознание. Бенджамин  так и продолжал стоять, безвольно опустив руки вдоль тела и уставившись пустынным взглядом в лицо офицера. По щекам Дженни хлынули слезы, и, метнувшись к военному, она вырвала у него  конверт, протянутый ее отцу.




***
Закончилась первая смена в механическом цехе, позади двенадцать часов непрерывного гула, перемежающегося высокими визгливыми нотами токарно-режущих станков. Старший  мастер фрезерного участка Кожевников уставшей походкой, тяжело припадая на раненую правую ногу, осматривал начавший немного остывать к вечеру раскаленный нещадным ташкентским солнцем ангар. Все рабочие места уже убраны и подготовлены к следующей рабочей смене, только в дальнем углу на шпоночно-фрезерном станке худой кучерявый паренек увлеченно что-то замеряет штангенциркулем.
- Володя, ты  что, не наработался?
- Да я,  Иван Михайлович, понять хочу, можно ли повернуть заготовку таким образом, чтобы и канавку стружка не забивала, и размеры не сбивались…
- Ну, ладно-ладно,  изобретатель, давай, иди уже домой, а то и так ветром, поди, сдувает – ласково подтолкнул мастер парнишку.
Тот переступил, сделал было шаг, но вдруг как-то неловко подвернул ногу и свалился на кучу ветоши.
- Вот черт, онемела – Володя принялся  яростно растирать затекшую ногу.
Кожевников неуклюже подхватил его подмышки и помог дойти до раздевалки, приговаривая:
- Весу в  тебе, как у комара, как ты только  болванки от пола поднимаешь…доходяга…
И только когда  Володя уселся на лавку возле своего шкафчика, мастер, покачивая головой  и бормоча что-то себе под нос, вышел из цеха.

***

Советские войска форсировали Днепр и отогнали врага до самой границы. Украина была полностью освобождена. Пришло время собирать вещи и возвращаться домой.
Старший мастер токарного цеха Кожевников Иван Михайлович очень привязался к  худому  курчавому мальчишке, поэтому не мог не придти  попрощаться. Единственный сын Ивана Михайловича погиб на фронте еще в начале войны, и Володя за это время стал ему не просто другом и учеником,  а родным человеком.
Мастер прошел в комнату, повернулся лицом к его матери, помолчал несколько секунд и, сдерживая волнение, сказал:
- Твой сын будет великим токарем!
Женщина закрыла лицо руками и заплакала:
-Володя ведь не ходил в школу! У нас в семье все были образованными: и дед его, и прадед, а у нас с отцом и вовсе высшее образование.
Мастер ничего не сказал, повернулся и вышел.

***

Он стоял на пороге кабинета директрисы школы в военной форме с заколотым пустым рукавом при всех орденах, полученных на трех войнах:
- Дайте Либерману справку, что он учился у вас пятый, шестой и седьмой классы.
- Простите, я не могу ему дать такой справки, ведь он не учился!
- Но поймите, он талантливый парень, он все наверстает, и потом, он ведь не баклуши бил, а работал на военном заводе, где делал норму взрослого рабочего!
- Я все понимаю, но и вы поймите – это же противозаконно!
- Да отстань ты со своим законом! – вспылил мастер - я на фронте этот твой закон защищал, был ранен, контужен, переведен сюда, сутками не выходил из цеха, с такими вот мальчишками, как Володька, делал план, партия и правительство наградили меня орденами, и вот я стою перед тобой и прошу!
- При всем уважении к Вам, я не могу ему дать подобной справки.
- Ах ты, сукина дочь!- он тяжело опустился на стул — прости...я прошу, не надо ломать парню жизнь…

***

Вернувшись в Херсон, Либерманы  с удивлением обнаружили, что в квартире расположилась семья с тремя детьми и парализованным дедушкой. На пороге стояла   простоволосая усталая женщина с красными от стирки руками. Она  и рассказала, что их дом был разрушен при бомбардировке, и месяц назад в горисполкоме выдали ордер именно на это жилье. Растерянные женщины застыли друг против друга, не зная, что предпринять. Пауза затянулась. Бабушка устало опустилась на чемодан, тихо причитая: «Что же делать, что же делать...»
- Пошли в жилконтору, - дернул Володя мать за руку и, не дожидаясь, зашагал по ступенькам вниз.
В жилконторе им «популярно» объяснили, что, так как оплата за квартиру в течение 3-х лет не производилась, то и право на жилье семья Либерман потеряла.
; Но мы же были в эвакуации, а  здесь хозяйничали немцы — изумленно пробормотала мать Володи.
; Это ничего не значит — ядовито возразила толстая управдомша — кто хотел, договаривался заранее и оставлял деньги, а не драпал, сломя голову от страха. 
; И что же нам теперь делать? - с вызовом спросил Володя, стараясь не обращать внимания на колкость.
; Не знаю-не знаю — управдомша  злорадно окинула взглядом усталых женщин и сжавшего губы дерзкого подростка — идите в горисполком, может, вам другое жилье дадут — и хмыкнула напоследок.               
В приемной жилищного отдела горисполкома  сидело человек пятнадцать таких же горемык с чемоданами. Когда, наконец, подошла очередь, и мать с Володей зашли в кабинет,  они увидели за столом усталого седого фронтовика с обожженным лицом. Молча выслушав их историю, он так же молча написал что-то в блокноте, вырвал из него лист и сказал: «Поставьте на мою подпись печать у секретаря и идите по указанному здесь адресу. Там две комнаты, правда, без удобств, вас сейчас четверо, ничего другого все равно предложить не могу. Когда вернется с фронта хозяин, будет видно, может что-нибудь получше подберем.

                ***

Первого сентября Володя пришел в 8 класс новой школы, так как та, в которой он учился до войны, была разрушена во время боев за город. В 1943 году в школах ввели раздельное обучение мальчиков и девочек, поэтому в классе сидели, сверкая свежевымытыми и свежеподстриженными вихрами двадцать мальчишек. На последнем уроке Володю вызвала к доске учительница математики: «Ну, ребята, давайте освежим в памяти, на чем мы закончили занятия в прошлом году. Сейчас новенький расскажет нам о положительных и отрицательных числах, чем они отличаются друг от друга, а для наглядности нарисует численную ось».   
- Ну что же ты, бери мел, пиши.
Мальчишки, перешептываясь, оглядывали новенького. Володя сжался от стыда и унижения, он понятия не имел, о чем говорила учительница. Фальшивая справка, выпрошенная для него Кожевниковым, знаний в голове не прибавляла.
- Либерман, в чем дело, ты что, не знаешь?
Володя помотал опущенной головой.
; Так... ну, тогда... приведи пример простых дробей... не знаешь?! напиши уравнение с одним неизвестным...тоже мимо?  Замечательно! Чем же ты занимался в эвакуации, гусей пас? - под взрыв смеха одноклассников закончила учительница.
; Снаряды точил! - с пылающими щеками он выскочил из класса и, сжимая веки, чтобы не заплакать, бросился вон.
После звонка ватага ребят заскочила в туалет. Долговязый Женька, дружески хлопнув Володю по спине, позвал с ними на пустырь испытывать новый пистолет, найденный вчера в окопе за городом. После того, как из Херсона выгнали немцев, местные мальчишки все свободное время проводили на полях недавних боев, отыскивая всевозможное оружие разных калибров. У каждого уважающего себя пацана был целый арсенал, частью которого обменивались, разыгрывали в расшибалку и даже дарили на День рождения.

                ***
Услышав стук в окно, Володя выскочил на крыльцо. Веселая гурьба одноклассников уже заворачивала за угол дома, и только Женька, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, дожидался друга:
; Да брось ты свои учебники, айда с нами. Витька нашел новенький «вальтер» и целую обойму к нему, идем на пустырь, он обещал всем дать стрельнуть.               
Володя растерянно оглянулся на разложенные на столе книги. После школы до самой ночи, затирая учебники до дыр, он сидел, нагоняя программу. Но в этот раз искушение было слишком велико — отказаться почувствовать в руке тяжелый холод настоящего «вальтера» - было выше его сил. Крикнув матери, чтобы не волновалась, он следом за Женькой побежал догонять приятелей.

                ***
- Ну что, Либерман, последнюю контрольную ты написал очень неплохо. Выходи к доске, посмотрим, как ты будешь себя чувствовать с ней один на один, не прячась за спины товарищей, - учительница с ехидцей протянула ему мелок — реши написанные уравнения, вслух объясняя свои действия.
Когда мел бойко застучал по доске, а Володя начал подробное объяснение, математичка удивленно обернулась и с интересом смотрела на ученика, так быстро наверставшего чудовищный провал в учебе.
; Так-так, молодец, решил все правильно, а теперь вот такой пример посложнее попробуй — она что-то быстро написала на доске.               
Володя, на мгновение задумавшись, дописал ответ.         
Учительница озадаченно сверила решение со своим, записанным в тетради и протянула:
; все верно...Ну, а вот такую задачку, сможешь? — женщина вошла в азарт, и ей уже самой стало интересно насколько мальчишка смог наверстать упущенное.
Володя что-то быстро начал писать на доске, задумался, стер, снова написал, снова стер, наконец, обернулся и, виновато улыбнувшись, пожал плечами:
; я пока в этом месте не очень понял...
Учительница, похлопав его по плечу, подтолкнула на место:
- да ты и так у нас просто молодцом! Последняя задача была из следующего материала, — она хитровато подмигнула — я вам его завтра буду объяснять.

К концу девятого класса Володя был уже одним из лучших учеников. Выпускные сдал на отлично. Нужно было думать, куда поступать.

                ***
В редкие дни, когда Женька приглашал Володю к себе домой, он всегда с радостью бывал у них. Отец Женьки был известным в Херсоне хирургом. Его домашний кабинет просто поражал обилием книг. Володя как завороженный листал анатомический атлас, засыпая главу семейства бесконечными до неприличия вопросами.
- Геннадий Борисович, так что же, кость сверлят прямо насквозь?
- Ну да, и в отверстии фиксируют спицу.
; А потом?
; А потом, когда кость срастается, спицы извлекают. Человеческий организм сложная и самовосстанавливающаяся машина. Знаете мальчишки, а я по хорошему завидую вам.  Вы живете в удивительное время. Наука стоит на пороге грандиозных открытий. Мое поколение сделало важные шаги в медицине, но вашему поколению предстоит расширить эти знания, раскрутить сложную и удивительную машину человеческого тела на винтики, понять, как она действительно работает.
Володя, не отрываясь, разглядывал разворот со схемой кровеносной системы.
- Представь, все эти артерии вплоть до мельчайших капилляров разносят с кровью кислород и топливо к тканям, а вены отбирают углекислоту и продукты жизнедеятельности  24 часа в сутки, 365 дней в году. Если происходит порез или ссадина, тромбоциты запечатывают рану, а лейкоциты, безошибочно определив вторжение микробов, бросаются на их уничтожение, погибая в этой борьбе как двадцать восемь панфиловцев. Мы этого даже не замечаем, когда атака отбита, и болеем, если их сил не хватает.
- Геннадий Борисович, а как они узнают, что микробы это враги?
- А вот это еще предстоит выяснить.  Знаешь что, а заходите в четверг с Женькой ко мне в госпиталь после пяти, я покажу вам в микроскоп, как выглядят микробы.
Володя стал просто одержим медициной, видел себя только врачом - ученым и экспериментатором.
; Володя, почему ты так поздно? Когда ты собираешься делать уроки?
; Мама, я их уже сделал в школьной библиотеке. Мы сегодня с Женькой были у его отца в госпитале. Кстати, мам, а ты знала, что везде - на руках, на столах, на тарелках, даже только что вымытых, на самой чистой поверхности миллионы и миллионы микробов! Я их видел сегодня сам в микроскоп! Все решено: у меня приличный аттестат, я хорошо подготовлен. Не сомневаюсь, что сдам экзамены в медицинский на отлично! Вот и Женькин папа советует...
- Нет, Володенька, мы как раз говорили сегодня на эту тему с Адой. В Одесском медицинском не дают общежития, а у нас нет денег, и мы не сможем тебе помочь снимать жилье.  Да и стипендия в гражданском вузе маленькая: даже если снимать самый плохонький угол с кем-то напополам, ничего не останется. А у нас никого нет в Одессе, тебе не у кого будет остановиться. В общем, нам не потянуть учебу в медицинском. Ада говорит, что нужно поступать в мореходку. И стипендия там, как у военных, повышенная и общежитие бесплатное.
- Мама, ну какая еще мореходка?! Там же казарменное положение и военная дисциплина! Я не пойду в мореходку. Я вообще тогда не пойду учиться.
- Володя, разве не здорово быть моряком?
- Нет, не здорово. Я же сказал, что хочу быть врачом.
; Я понимаю, но если тебе категорически не нравится наш педагогический, то в Одессе остается только мореходка или водный институт. Общежитие предоставляют только там.
                ***
Всю неделю Володя пребывал в подавленном состоянии. Не было даже желания продолжать учиться. Он совсем было потерял всякий стимул. Однажды после школы забрел в городскую библиотеку:
- Простите, а у вас есть книги про порт?
- Про какой порт?
- Про морской... или речной. Вообще какие-нибудь книги про порт, портовые машины,  их устройство?
- Сейчас поищем... вот... не художественные книги, ведь так?
- Нет, не художественные.
-Есть про портовые краны. Будешь читать?
; Буду, спасибо. Я сяду в зале, но если Вы найдете что-то интересное, махните мне, пожалуйста.
Преодолевая апатию, Володя начал листать том. Страница за страницей, ему открывался удивительный мир сложных портовых машин, пронизанных километрами электрических кабелей, сходящихся к релейным каскадам, подобно нервным волокнам, сплетающимся в спинной мозг, опутанных гидравлическими шлангами, словно кровеносными сосудами. Лишь когда библиотекарша деликатно похлопала его по плечу, сообщая, что библиотека закрывается, Володя оторвался от чтения.
; Что ж, значит водный, - решил он, захлопывая книгу.

Глава 2

На первых лекциях в институте Володя изо всех сил напрягался, пытаясь понять преподавателей. Сидел и сам себе удивлялся, вроде способный к учению был всегда, а тут вдруг резко поглупел - так за предыдущие два года устал организм от учебы, что сознание непроницаемым для знаний стало, словно линия Маннергейма, и никакой силы воли не хватало, чтобы пробиться сквозь эту защиту.  Решил он не ходить больше на лекции. А какой смысл? Бывает, что объестся человек, например, апельсинами, и такая аллергия  у организма вырабатывается, что не принимает он их больше совсем, вот и с учебой, видимо, это случилось.

***

Шел как-то днем Володя по улице и, увидев надпись «Народный суд», решил зайти. А там как раз было открытое заседание – судились соседи по коммунальной квартире. Из-за чего был спор, непонятно, начало-то он пропустил. Когда зашел, судья - пухлая одесситка, рассматривала вещественное доказательство – кастрюлю с супом, в которую соседи всякого мусора набросали. А надо сказать, суд в Одессе, это не суд где-нибудь в Москве. Суд в Одессе - это театр комедии и трагедии сразу,  это действо уникальное, здесь люди не сдерживают своих эмоций, плачут от смеха и страданий, чаще конечно от смеха, но бывают здесь и драмы такой остроты, что Шекспиру  не выдумать.
Вот только «актеры» играли так, что Станиславский бы лопнул от  зависти.
Ходил теперь Володя в суд каждый день. Театры ему больше были не интересны, там лживо все казалось, поддельно как-то. На всякие дела он в суде насмотрелся: и разводы наблюдал и примирения. Однажды очень интересное дело слушал, которое даже вошло потом в учебники по юриспруденции. В конце сороковых в стране, как, впрочем, и последующие тридцать лет, был страшный дефицит практически всех товаров, особенно  тканей, и цены на отдельные виды на черном рынке порой в десять, а то и в двадцать раз превышали государственные. Некая одесская артель шила детских плюшевых мишек. Плюш брали по государственной цене на складе, лимит – на триста мишек в месяц. Мишек шили, сдавали в магазин, потом через своих людей скупали все игрушки в магазинах назад, снова плюшу у государства закупали, мишек снова в магазины сдавали, а материал по ценам черного рынка в двадцать раз дороже распродавали. И снова круг. Если какую игрушку и покупали мамаши для своего любимого чада, этот экземпляр и дошивали, материал все равно каждый раз оставался. Таким образом, они несколько лет работали и только деньги лопатой гребли. Погорели, как все великие разведчики - на случайности. Продавщица, молодая девчонка, нечаянно перьевой ручкой поставила  кляксу на лапе, испугалась, что у нее из зарплаты вычтут, и старательно сбагрила этого медведя покупателю при первой же возможности. Очень удивилась девочка, когда та же игрушка через некоторое время снова к ней вернулась. Рассказала она обо всем знакомому курсанту. А времена тогда были не простые, народу всюду вредители мерещились. Решил парень, будто шпионы шифровки в плюше передают. Он провел собственное расследование, пометил всех медведей аккуратненько, а когда они все меченые вернулись, кинулся в НКВД.
Володя неделю на слушания ходил, очень интересно было. Все-таки придумают же люди! Но наглядно показало дело - не бывает идеальных преступлений. Даже гений может погореть на случайности.
Но время шло, суд - это, конечно, очень интересно, но от сдачи сессии исправное посещение народного суда не освобождало. Сессию Володя сдал еле-еле, что называется «на брюхе прополз», точнее на шпаргалках. Второй семестр он уже учился, как положено. Полугодичного отдыха хватило, чтобы напитаться сил.
Пришло долгожданное лето, каникулы - время ехать домой.

***

Дома обстановка была очень напряженной: отец на фронте был несколько раз ранен и контужен, и сейчас у него медленно, но верно «ехала крыша»: он был раздражителен, часто выходил из себя, бывали случаи, когда кидался на мать без малейших на то оснований. Конечно, нужно было относиться с пониманием к этой ситуации, помнить о тяжелой контузии, нужно было осознать, это поведение – результат болезни, но категоричный Володя видел в этом только несправедливость и дурное обращение с матерью, а в причинах не хотел разбираться. Однажды, когда отец в очередной раз поднял на мать руку, он подошел, посмотрел ему в глаза и сказал:
- Я тебя предупреждал, чтобы ты так больше не делал?
Папаша Лазарь широко открыл рот, но слова не вылетели из его горла, их остановил кулак сына, врезавшийся в живот, и со стекленеющим взглядом он молча повалился на пол, судорожно хватая воздух.
- Володя, ты что!
- Сынок!
Тетка с матерью кричали нечто невразумительное, пытались успокоить и оттащить его, закрывая Лазаря своими телами, хотя Володя вовсе не собирался продолжать расправу, а сам в растерянности пытался поднять лежащего на полу отца.
После этого отец и вправду перестал кричать на мать, он больше вообще ни с кем не разговаривал, не общался, не садился за стол. Словно тень бродил по квартире, иногда, когда он сидел в углу, было слышно его тихое бормотание на святом языке. С утра до вечера он читал наизусть псалмы Давида, но ни Володя, ни кто другой не понимали этого бормотания. Эти слова звучали, словно из другого мира, другой, давно ушедшей эпохи, приплывали из того времени, когда он четырехлетним мальчишкой с огромными ясными глазами бегал между скамейками синагоги, теряя ермолку. Эти слова приплывали оттуда, где мужчины с библейскими лицами надевали непонятные коробочки на голову и накручивали такие забавные ремешки на руку, накрываясь большими белыми полотенцами. Но этот ребенок уже давно вырос и забыл слова святого языка. Теперь у него, как и у остальных, была другая религия. Теперь, как и миллионы других советских граждан, он должен был поклоняться святой троице – Марксу, Энгельсу, Ленину и славить великого апостола – Сталина.
Избегая домашнего дискомфорта, Володя много времени проводил со своими школьными приятелями, хотя порой с ними ему было скучновато.
В середине августа из Москвы приехала погостить старинная мамина подруга со своими дочерьми.
-Володя познакомься, это Оля, а это Маша.
Перед Володей стояли симпатичная серьезная девушка с черными волосами и округлыми, мягкими чертами лица и озорная кудрявая темноволосая девочка лет семи.
- Очень приятно.

***
С Ольгой они проводил дни напролет: гуляли по городу, ходили на пляж, плавали на многочисленные необитаемые и дикие острова днепровских плавней. Он рассказывал ей о своих приключениях в Средней Азии - как сражался со сворами собак, когда воровал яблоки, как ковал ножи, как играл на ташкентском базаре в орехи, принося домой в голодное суровое время каждый вечер мешок грецких орехов. Он умел рассказывать, а она слушала, смотря на него большими зелеными глазами, то смеясь, то удивляясь услышанному, но все чаще они оба, замолкая, смущенно смотрели друг другу в глаза, не зная, что сказать. Домой они приходили очень поздно. Это не могло не беспокоить их родителей, и мягко, но настойчиво их просили брать с собой на прогулки Олину сестренку. Конечно, наивно было думать, что Володя позволил бы себе «лишнего». Дело было даже не в воспитании, откровенно говоря, при полном бесстрашии и уверенности в себе, он был очень застенчив с девушками. Но родители все же волновались, и потому теперь всюду с ними была Маша, как некая, довольно странная, гарантия непорочности их отношений.
В августе вода в Днепре - как парное молоко. Да и деньки стояли ясные и теплые, большую часть времени компания проводила на пляже, а главное, Маша в воде все время плескалась, разговору не мешала.
- Сейчас в Москве такой антисемитизм, просто ужас. Мама боялась, что меня в институт не примут, но я все же поступила. Говорят, какая-то мизерная квота есть, так вот я, наверно, в нее и проскочила.
- Как в царской России, видимо, скоро черту оседлости введут.
Он пытался шутить, только почему-то Оленьке было не смешно - в Москве еврейский вопрос в конце сороковых стоял несколько острее, чем на Украине.
- Володя, ты зря улыбаешься, в Германии тоже начиналось постепенно, а потом людей газом травили и жгли в печах.
-  Знаю, но мы же не в Германии. Я не чувствую здесь особого антисемитизма, да и потом Сталин не антисемит. Я слышал, что до войны здесь в тюрьму сажали только за слово «жид». Даже анекдот такой ходил:
«Подходит один мужик к другому и спрашивает:
- Ты что здесь делаешь?
А тот отвечает:
- Да вот, трамвай подъеврееваю...»   Правда, после войны все несколько изменилось. Как-то я проходил мимо одного двора по дороге в школу, меня мальчишки «Зямой» стали дразнить и камни бросать. Я тогда завернул в газетку стальную трубу, и в очередной раз, проходя мимо этого двора,  ударил одного по плечу газеткой.
- И что дальше?
- А дальше он упал как подкошенный, я, видимо, ему ключицу сломал. Больше не дразнили.
- Не знаю я, чем это все кончится, по моему это все идет к… Смотри, вот поганка, только что была в воде, а уже где-то спряталась!
Посмотрел Володя на реку, а Машиной головки нигде не видно. У Володи екнуло сердце -  не похоже, чтобы баловалась девочка. Рванул к реке, ноги песок, словно миксером взбивают.  Врезался, как торпеда в легкую днепровскую волну. Увидел под водой девочку, подплыл  в два гребка, схватил ее и на берег, а она уж не шевелится. Представил Володя, как домой придет и скажет матери: «Утонула ваша дочурка» - словно тысячи струн где-то глубоко внутри оборвались. Оля стояла рядом  молча, лицо хуже, чем у утопленницы, в глазах ни слезинки, только безумная пустота.
Руки на грудь, раз, два, три, четыре - искусственное дыхание, и снова раз, два, три, четыре, выдох рот в рот… Да только зря все, не бьется сердце девочки. Сначала секунды в минуты превратились, потом в часы, теперь вечностью каждое мгновение потянулось, кажется, уж век сменился, и эпоха, только он один с этой девочкой на руках здесь. Понимал Володя, что нет возврата оттуда, где она сейчас, знал, что напрасно все, но продолжал: раз, два, три… И с губ его слетали мольбы к Всевышнему, только не замечал он, что на святом языке шептал, иначе очень бы удивился, потому что забыл давно эти слова. Молил Всевышнего, а сам продолжал: раз, два, три…и вдруг - чудо это было или усилия его оправдались? - только закашлялась девочка и заплакала. Как тысячетонный груз с плеч упал, позабыл разом Володя все свои клятвы Господу, улыбнулся устало - понятно, это его собственные усилия Машку с того света вытащили.

***
Последний день вместе - утром поезд в Москву. Молча просидели они весь день на берегу Днепра. А что говорить? Люди взрослые, никаких иллюзий. Договорились не писать друг другу - так лучше, что зря душу терзать?!
Глубокой ночью, когда все давно легли, она пришла к нему на веранду, где он спал. Были объятия, они жарко целовали друг друга. Володе хотелось прижать эту такую ставшую родной ему  девочку как можно ближе к себе, хотелось целовать каждую клеточку ее тела, хотелось… но, конечно, он не мог позволить себе большего. А утром Володя проводил ее до поезда, и внутри разлилась огромная, бездонная и бескрайняя пустота. С ним это было впервые, впервые в голове не было никаких мыслей, он ни о чем не думал. Просто шел, просто ел, просто ложился спать и вставал утром. Время существовало отдельно от него, он не ощущал его движения.

***

Нужно было наверстывать учебу за первый курс. Буханка хлеба да учебники – вот и  весь рацион на день. Скучно и нудно прошел учебный год, как путь бедуина в далекой Сахаре. Сессию он сдал досрочно - нужно было везти отца на обследование  в психиатрическую клинику в Днепропетровск.
Дома лежало письмо, которое он ждал весь год, и уже отчаялся получить, они ведь договорились не писать друг другу. Нарушить свое обещание первым он не мог, потому что не знал ее чувств, не знал, хотела ли получить его письмо. Он боялся быть навязчивым, но в душе продолжал ждать и надеяться.
В письме Оля была немногословна:
Здравствуй, Володя. Я помню, о чем мы с тобой договаривались, я помню, что обещали не писать друг другу. Много раз я садилась за стол и писала тебе, но так и не отправила ни одного письма. Прошел целый год, и вот сейчас я все-таки решилась. Пятого июля я приезжаю на две недели к бабушке с дедушкой в Кривой Рог, и больше всего на свете я хотела бы увидеть тебя. Если ты  хочешь нашей встречи и сможешь приехать – я буду ждать, если нет - я больше тебе не напишу.

Конечно, он обязательно будет там, чего бы это ему не стоило, но вот беда - обследование отцу назначено как раз на первое июля. Правда, лежать в клинике он должен будет не меньше месяца, а, значит, из Днепропетровска можно махнуть в Кривой Рог.

***

Отца положили  на обследование. Володя ночевал четыре дня в больнице на стульях,  чтобы днем водить отца на  консультации, да и не уехать было домой - билетов на поезд не достать. Сдав сессию раньше срока, он и так с трудом купил билеты. А пока был в Днепропетровске, закончился учебный год в большинстве институтов, кроме того, наступил сезон отпусков.
- Как же быть, как попасть в Кривой Рог? - сверлило в мозгу. К несчастью, кроме него, еще сотням таких же, кровь из носу, куда-то нужно было попасть: кому домой, кому на похороны, кому на свадьбу. И люди пытались любым способом влезть «зайцами» в поезд, хоть на крышу, хоть на подножку, да только и милиция не дремала: на перроне стояло оцепление,  милицейские патрули рядом с каждым вагоном. Володя посмотрел, прикинул и решил, что не выгорит здесь ничего «зайцам», не удастся прошмыгнуть в вагон. Он  рванул в аэропорт - а там не лучше. Пробежался по всем кассам – оказалось, на неделю вперед было все раскуплено, да и контроль здесь никак не меньше, чем на вокзале.
Володя вспомнил, что со вчерашнего дня ничего не ел. Забрел в буфет, купил там пирожок с чаем. Задумчиво жуя, уставился в одну точку – все пытался придумать, как попасть  к Оле.
- Эй, парень, парень, что с тобой? – затряс его за плечо какой-то мужичок – гляди, вон муха к тебе в стакан попала, сейчас проглотишь!
- Да? Что? Все со мной в порядке, задумался, видимо.
- А чего грустный такой?
- Да мне к девушке надо попасть в Кривой Рог. Из Москвы она приехала, через пять дней уезжает, а я не видел ее год, и очень мне ее увидеть нужно, а тут вон… – он махнул в сторону суматошной толпы.
- Да, дела…проблема…  ну, так и быть, слушай меня, я  лечу как раз в ту сторону, запчасти на машинотракторную станцию везу, заправиться сел, через час вылетаю. Но
здесь мне тебя не провести на борт, сам видишь – все оцеплено. Слышь, ты поди-ка сюда… - он подвел Володю к окну – Видишь поле, а за ним холм?
- Ну….
- Так вот, иди сейчас туда, я взлечу, а за холмом сяду, чтобы меня не видно было диспетчерам. Тут километров пять. Все, дуй давай! Через час взлет.
- Так Вы что, пилот?
- Дуй давай, тебе говорят!

Володя разогнался,  шаги все быстрее и быстрее. Дядька сказал, что через час у него взлет, а пройти с пяток километров нужно. Вот только как ни ускоряется Володя, а холм все не приближается... Вот он уже бегом бросился, дыхание перехватило, а цель ближе не становится – пошутил, что ли мужик, здесь не пять, а все десять километров будут! Расстояния в степи обманчивы. Кажется, что совсем рядом холмик, буквально два шага пройти, а на самом деле идешь, идешь, а он как был впереди в двух шагах, так там и маячит,  не приближается.
Наконец, добежал Володя до холма, спустился вниз по другую сторону, но не увидел никакого самолета и в помине.
- Ну, конечно, посмеялись надо мной, а я - дурак «купился», побежал. Вот идиот!
Сел в поле, чтобы продышаться, отдохнуть и назад брести. Вдруг где-то  вдалеке  послышался рокот, а за ним и сам «кукурузник»-одномоторник  стрекозой выплыл из-за холма и пошел на посадку.
- Ну, лезь назад!
У такого самолета две полости . Но сзади, где место для пассажира, огромный ящик стоял, и Володя никак там не мог поместиться.
- А куда садиться-то? Здесь ящик!
- Слушай парень, я же сказал, что везу запчасти на МТС, что ты мне мозги компостируешь! Ты летишь иль нет? Залазь на ящик и за стекло держись.
Самолет затарахтел, затрясся, и понесло его, не спеша вперед. Колеса оторвались от неровной поверхности, и по мере того, как поток воздуха сильнее набегал Володе  в лицо, ему страшно становилось: самолет не высоко летел, может метров двести - триста над землей, а все один черт, падать-то – больно. Он вцепился в защитный щиток так, что   руки побелели, ноги затекли, казалось, потоком воздуха того гляди сдует.
Изредка кинув взгляд вниз, он видел, как медленно, неспешно проплывали под ним поля. Часа три, а может и больше прошло, наконец, пошел самолет на снижение.
- Слышь, - повернулся к нему пилот, и заорал, что есть мочи – я тебя тут высажу, а то мне по балде дадут, если я с тобой на аэродром! Тут недалеко, дойдешь!
Поблагодарив летчика, Володя нетвердыми ногами ступил на землю, и почувствовал,   что ноги не слушаются, словно ватные, подламываются, не держат тело,  как будто тысячи иголок разом впились в кожу.  Кое-как разошелся - темнело уже, а идти прилично…

***

Встреча с Олей получилась жаркой - попал маятник любви в резонанс их чувств, накрыл горной лавиной. Дни пролетели, как один миг, и пришла пора снова расставаться.
- Володя, ты будешь писать?
- Конечно, я буду писать и ждать твоих писем. Мы обязательно будем вместе! Я хочу, чтобы ты была моей женой.
- Я тоже хочу, но пока об этом рано.
- Приезжай летом, в следующем году.
- Я люблю тебя!



***

Отца оставили в психиатрической клинике на лечении до двенадцатого сентября, потому в Одессу на учебу он прибыл вечерним поездом пятнадцатого, после того как съездил за папой в Днепропетровск. Уже изголодавшись по учебе, в приподнятом настроении брел с вокзала в свое общежитие пешком, наслаждаясь мягкой прохладой вечерней Одессы.
В  Доме культуры имени  Горького, как всегда по субботам, были танцы.
- Ну, ты, бля, крыса, тебя, кажется, предупреждали, чтобы мы тебя здесь больше не видели, - трое молодых парней в форме одесской мореходки окружили студента-водника.
Какие танцы в Одессе без драки? Но  трое забияк  даже не предполагали, что этот вечер войдет в анналы истории, и будет вспоминаться многими поколениями студентов.
- Ну, давайте, выйдем, – не очень уверенно предложил узкоплечий парень морякам, первым направившись к выходу.
- Давай, давай иди, придурок – самый здоровый из моряков отвесил пренебрежительный подзатыльник идущему впереди, впрочем, этот выпад остался без ответа.
Выйдя из дверей Дома культуры, парень резко рванул с крыльца, один из преследователей сорвался с места, готовый догнать паршивца, но со стоном повалился на землю, тут же получив оглушительный удар бутылкой по голове. По его лицу хлынула кровь вперемешку с дешевым молдавским вином. Со всех сторон на воинственную троицу посыпались тумаки. Вскоре, когда стих ураган ударов, узкоплечий парень, присев на корточки, приподнял за волосы окровавленную голову того самого, что отвесил ему в клубе подзатыльник:
- Это чтобы я тебя здесь больше не видел!

Решив сделать крюк, Володя спустился вниз к набережной, чтобы полюбоваться огнями города, отраженными зеркальной поверхностью Черного моря.

Хромая на левую ногу, и рассматривая дорогу перед собой тем глазом, что распух меньше другого и еще еле-еле открывался, морячок вбежал в здание общежития мореходки и, облокотившись на плечо дежурного, отчаянно ударил по кнопке сирены. Страшный рев «боевой тревоги» в один миг оглушил обитателей общежития. Те, кто уже улегся спать, вскакивали с постелей, судорожно натягивая штаны. Со всех этажей на лестницы выбегали толпы поправляющих на бегу одежду молодых парней и табунами устремлялись вниз.
- Водники! – завопил побитый, и вся орда, вывалившись на улицу, разбилась по ротам и отделениям.
Прохожие провожали удивленными взглядами  бегущую в сторону общежития водного института, как называли в народе ОИИМФ, толпу моряков.
Ворвавшись в общежитие, они принялись крушить все, что попадало под руки, включая мебель и физиономии случайно оказавшихся в вестибюле студентов.
Последние кинулись по этажам общежития, колотя в двери комнат ножками от стульев и чайниками. В отличие от мореходки, в стенах которой царили военные порядки, в гражданском институте не было предусмотрено сигнала боевой тревоги, поэтому оповещение чуть затянулось, давая морякам фору. Наконец, на всех этажах захлопали двери, некоторые студенты выбегали в одних трусах и вихрем сбегали по лестнице, попадая под шквал ударов противника. Все коридоры охватило студенческое сражение, но основная битва переместилась в столовую. Табуретки и ножки от столов мелькали в руках распаленных пацанов, как реквизит цирковых жонглеров.  Преподавательский состав уже был поднят на ноги, а весь город заполнил звук милицейских свистков.

Подойдя к общежитию, Володя с изумлением увидел толпу дерущихся. Собственно, потасовки между курсантами мореходки и студентами его Alma mater были весьма регулярным событием, но такая многочисленная битва случилась впервые. Настоящее же удивление его ждало внутри: десятки парней со страшным криком и ругательствами молотивших друг друга,  чем попало, не меньшее число поверженных, лежащих вокруг, пятна крови из разбитых носов и ртов, забрызгавшие  пол и стены. Пробираясь вглубь здания по коридору и закрываясь чемоданом от случайных ударов, он вдруг услышал громкий возглас своего соседа по комнате:
- Володька, давай сюда!
Он едва поднял глаза на приятеля, как сзади совсем близко раздался вопль, похожий на крик дикого бабуина, и воздух взорвал свист запущенного с большой скоростью предмета. Боковым зрением Володя успел увидеть стремительно летящий прямо ему в голову массивный табурет, но в последний момент чья-то рука резко остановила его на лету. Огромный парень в форме мореходного училища одной рукой мертвой хваткой держал за плечи нападающего, одновременно другой  подталкивая Володю:   
- Чего стоишь, иди, давай, быстрее!
Володя с благодарностью посмотрел на атлета, рост которого, по всей видимости, уходил за два метра. Лицо его показалось смутно знакомым, но где и при каких обстоятельствах они могли встречаться - в голову не пришло. В этот момент в здание ворвалась милицейская группа, растаскивая распаленных драчунов по разным углам, а особо агрессивных связывала попарно толстым тросом и распихивала по милицейским фургонам.


                ***

После четвертого курса летом студентов-водников отправили на  военные сборы для присвоения офицерского звания.
Володя проходил их по специальности военного водолаза. Это было славное время, которое он часто потом вспоминал. Во время учебы студенты жили голодно, на мизерную стипендию, основной едой были хлеб и картошка. На базе же водолазов кормили, как в Кремле: мясо, овощи, шоколад, на ужин давали красное вино. Тренировки проходили на море, а погода в тот год стояла отменная. Володе казалось - еще немного, и его «будка» не поместится в водолазном шлеме. Мичман, который их курировал, студентов жалел и не особенно напрягал с нагрузками:
- Товарищи студенты, сегодня тренировки в барокамере. Сильно мы вас давить не будем - 6 атмосфер. И еще очень рекомендую не пердеть, сидеть вам там восемь часов.

На пятом курсе Володе разрешили делать диплом-проект. Он спроектировал установку для загрузки судов сыпучими грузами. На защите поводов для тревоги не было, он получил «отлично».
Оставалось самая малость – распределение. Все стремились остаться в Одессе, либо же, на худой конец, попасть в Николаев - тоже не далеко. За теплое место под солнцем сражались «подкупом и угрозой, шантажом и обманом», поднимались на ноги родственники и знакомые, привлекались все возможные зацепки, и, тем не менее, на распределение выпускники шли взволнованные - никто не хотел покидать солнечного побережья Черного моря. Володя знал, что связей у него нет, а потому просто написал в заявлении: «Прошу направить в порт города Корсакова». Южная оконечность Сахалина! Самая удаленная точка на просторах огромного Советского Союза. Он рассуждал, что в Одессе пробиться будет в десятки раз сложнее, играют роль связи, знакомства, и прочее… что угодно, только не деловые качества или не они в первую очередь. А там, на краю земли, где он будет чуть ли не единственным дипломированным специалистом, быть может, он добьется большего.

Вызывали по одному. В зал, где сидела комиссия, заходили на «ватных» ногах.
- Володька, ты как всегда - само спокойствие! Тебя что, не волнует твоя судьба?
- Волнует, просто я думаю, у меня нет конкурентов.

Настал его черед.
Совершенно спокойно, без нервозности и волнения зашел в зал.
- Владимир Либерман?
- Да.
- Вы написали заявление в город Корсаков, но у нас к Вам будет иное предложение.
Надо сказать, эта фраза его очень удивила, в это время в разговор вмешался пожилой мужчина, сидевший в углу.
- Мы видели Ваш дипломный проект, нам специалистов, вроде Вас, здорово не хватает, предлагаем Вам работать в Министерстве обороны.
- Хорошо.
Будто от их предложения я могу отказаться! – улыбнулся он про себя и взял направление.
Перед отъездом, прощаясь с общежитием, которое было ему домом долгих  голодных пять лет, зашел в столовую и с усмешкой окинул взглядом прикрученные к полу после той памятной драки ножки скамеек.

***

Приехал Володя в Хабаровск, а дальше что? Адрес был указан странный: Хабаровск-6. А где он, этот шестой Хабаровск? Решил спросить на почте:
- Здравствуйте, вы не поможете мне найти этот адрес?
Дородная тетя посмотрела в листок и изобразила улыбку всеми своими железными зубами.
- Подождите минутку молодой человек, одну минутку, уж будьте любезны.
Володя удивился, надо же какой обходительный народ на Дальнем Востоке! Впрочем, его удивление рассеялось и все встало на свои места, когда, спустя несколько минут, рядом с почтой заскрипел тормозами милицейский газик.
- Пройдемте с нами, товарищ, - сказал с порога человек в форме и тоже как-то  неестественно улыбнулся.
Привезли его в отдел.
- Откуда у Вас этот адресочек, гражданин? - уже без всякой улыбки произнес оперативник.
На этот раз улыбнулся Володя и так же официально, будто передразнивая, произнес:
- Да вот, товарищ милиционер, направление на работу получил от Министерства обороны Союза Советских Социалистических республик.
Специально полностью и четко, делая ударение на каждом слове, он чеканил название грозного ведомства, протягивая бумагу с серпом и молотом, заверенную гербовой печатью.
Лейтенант прочитал направление и сделал телефонный звонок.
- Пожалуйста, можете подождать у меня, сейчас за Вами приедут.
Через двадцать минут в кабинет зашли двое из госбезопасности, снова тщательно проверили документы, посадили в машину и повезли.
Машина быстро выскочила из города на шоссе, и, пройдя по трассе километров пятнадцать, свернула на малоприметном перекрестке в лес. Дальше дорога проходила все время по тайге. Километров через пять показался контрольно-пропускной пункт. Там попросили всех выйти, посмотрели документы, отдали честь. Когда трогались, за окном слышался отчаянный лай сторожевых псов. Через пару километров снова проверка, точно такая же.
- Да, серьезная охрана, - с улыбкой произнес Владимир.
- Особо секретное военное производство, - ответил сидевший рядом чекист.
Подумать только - завод с городком обслуживающего персонала в диаметре километров пятнадцать, и кольцо безопасности, опоясывающее секретный объект, не меньшей ширины! А затеряно это все в дремучей тайге. Вот, например, Израиль - весь поперек всего-то шестьдесят километров. Как там такой объект разместишь?
 А Люксембург? Можно было б сразу всю страну колючей проволокой обносить. А здесь две тысячи квадратных километров затерялись где-то на бескрайних просторах, и - пойди, отыщи.



***

Все сотрудники военного завода невыездные, без особого разрешения покидать территорию никому было нельзя. Тут, конечно, и неплохая библиотека, и кинозал, да и отменная столовая, но все же лагерь - он и есть лагерь, хоть и комфортабельный. От этой мысли только  одно спасение Володе – работа. Главный технолог уже скрываться от него стал - каждый день молодой инженер ходит, задания просит.
- Вот неймется человеку, сидел бы как все, так ведь нет, выдашь ему задание на две недели - на следующий день приходит, мол, все сделано, извольте еще – сетовал Володин начальник.
Люди в неволе озлобляются. Даже когда вроде бы и бытовые условия хорошие, отсутствие свободы давит, как пресс, незаметно людей превращает в зверье. Одно развлечение в заводском общежитии знали – водку. Соберутся вечером - и понеслась: коллектив мужской, кто отказывался со всеми пить, того гнули, пока выделываться не прекратит. В тот вечер, как обычно, сидели, выпивали, вдруг кто-то вспомнил:
- А где новенький?
- Да черт его знает!
- Так позовите, как же так, не порядок! Что же мы, не люди что ли? О молодежи заботься нужно, помогать в коллективе адаптироваться, уга-га!
- Владимир, что же ты здесь, пойдем с нами, выпьем, посидим.
- Да нет спасибо, я прогуляться по территории собрался, осмотреться. Я вообще не пью.
- Да брось, пойдем, успеешь еще осмотреться, никуда все равно отсюда не денешься!
- Правда, спасибо, но я не хочу.
- Ты что же нас не уважаешь? – вскипятился здоровый, как буйвол, человек с мохнатыми  руками и огромными пудовыми кулаками.
- Я вас ни капли не уважаю, ни на грамм! За что мне вас уважать?
Яростью глаза налились у амбала, аж перекосило его от такой наглости. Но Володя пять лет прожил в мужском общежитии, знал - гнуться нельзя: один раз согнешься, потом уже поздно будет, нельзя слабость показывать, с первой минуты надо насмерть стоять.
А тот размахнулся, отвел назад  плечо, чтобы через сотую долю секунды со страшным ускорением выстрелить вперед, толкая кулак прямо в лицо, знал - одним ударом уложит. Володя тоже понимал, что силы неравные, но еще он знал – побеждает тот, кто сильнее духом. Ухватил за ножку  табурет, тяжелый такой, из соснового массива и, не дожидаясь, изо всех сил врубил с размаха противнику в грудь. Прошел табурет сквозь кулак, сквозь блок второй руки, и углом ударил в грудную клетку. Молча упал тот на пол и  лежал на спине с широко открытым ртом.  Даже какая-то неестественная картина получилась, прямо как в немом кино. А Володя поставил табуретку на пол и ушел тихо, ничего не сказав.
С тех пор никто больше его не трогал, никто не приставал, после работы чаще всего засиживался Володя вечерами в библиотеке. Однажды попался ему в руки научный журнал, а в нем статья: «Диэлектрик в электромагнитном поле». Очень интересная статья: оказывается диэлектрик, попадая в электромагнитное поле, старается двигаться по силовым линиям. И тут осенило Володю, как током ударило.
Завод выпускал корабельное оружие, в том числе шахты подачи снарядов. Шахта – рамная конструкция с раскосами, по ней снаряд из трюма к орудию подается. Красить их - целая проблема, кистью выкрасить – адский труд, конструкция высокая, и очень много элементов, а из пульверизатора еще хуже, только десять процентов краски на раме оседает, остальное летит на пол, на стены, на головы и в легкие маляров, опять же, перерасход краски огромный. Вот если бы подать на раму электромагнитное поле, так частички краски куда нужно полетели бы! Написал Володя подробную докладную записку директору.

***

- Владимир Лазаревич, берите на себя разработку системы и технологии окраски. Вот Вам пропуск для свободного выхода и спецразрешение от Минобороны, сами выбирайте, какие предприятия и НИИ хотите посетить. Думайте, что Вам нужно, любые материалы в этой области достанем.
Володя глянул в бумагу - серьезный документ, в духе: «...предъявителю сего мандата оказывать всяческую поддержку и помощь», да не просто, а за подписью замминистра.
Стал он ездить по предприятиям и  научным институтам, но с работой не торопился, знал -  как только дело сделает, сразу снова его в «лагерь» за колючую проволоку вернут, а ему, ой, как не хотелось обратно. Как-то раз в Хабаровске зашел в ресторан пообедать. За столиком соседствовал серьезный мужчина с депутатским значком на лацкане пиджака, разговорились:
- Владимир Михайлович.
- Владимир Лазаревич. Очень приятно.
 Собеседник рассказал о себе. Выяснилось, что он главный инженер хабаровского порта.
Володя, в свою очередь, поведал, что учился в ОИИМФ по специальности инженер-механик по оборудованию портов. Оказалось, что они оба окончили один институт. Так за приятными воспоминаниями скоротали вечер. Расставались со взаимной симпатией.
- Слушай, а может к нам? Нагрузка на порты с каждым годом все больше, грузы-то со стройматериалом на БАМ все через нас идут. Нам сейчас так толковых специалистов не хватает!
- Да ну что Вы, кто меня отпустит из Минобороны!
- Если согласен, то пусть тебя это не волнует.
- Я-то, конечно, согласен, вот мне резон за колючей проволокой всю жизнь сидеть!
- Погоди, я запишу полностью твои данные.
 На том и расстались. Володя вернулся на завод и продолжил работу над проектом. Надо сказать, он не питал никаких иллюзий. Через пару месяцев его вызвал директор:
- Ну что, Владимир, решили от нас сбежать?
- Михаил Петрович, с чего вы взяли?
- Ну, как же, вот пришла бумага по вашему ходатайству, Вас переводят. Разве мы мало для Вас сделали? Смотрите, за десять месяцев Вас повысили до ведущего технолога. Ну что Вам еще не хватает?
- Вы знаете, Михаил Петрович, я никаких ходатайств не писал, но, честно говоря, рад переводу. Поймите меня правильно, Вы прекрасно ко мне отнеслись, но дело в том, что здесь я, как в тюрьме. Мне свободы не хватает! А разработка окрасочной камеры практически завершена, теперь это дело техники, я больше в процессе не нужен.
- Ладно, Володя, жаль мне с тобой расставаться, отличный ты специалист, но тебя в целом понимаю, чувствую, у тебя большое будущее. Удачи тебе! Глядишь, еще свидимся...


Глава 3

Полным ходом началось строительство Байкало-Амурской магистрали: прорубили миллионы кубов горной породы, вывезли миллионы кубов земли, угробили сотни тысяч заключенных. Великая стройка, как черная дыра, поглощала бессчетное количество материалов. Порты Амура – восточные ворота БАМа, не успевали обслуживать транспорт, потому требовалось срочное расширение терминалов - строились по всему Амуру новые причалы, разгрузочные станции. Но Амурское пароходство не справлялось  с задачей партии.
- Здравствуйте, товарищи. Теперь так будет - каждую неделю все начальники портов будут лично мне отчитываться по количеству изготовленных крепежных стяжек. Это узкое место в строительстве новых причалов, поэтому снимайте людей, откуда хотите, организуйте третью, если необходимо, четвертую смену, но план выполняйте!

Суров начальник Амурского пароходства Захватов Зиновий Георгиевич. Но его можно понять, ему постоянно из министерства «хвост накручивали», министр водного транспорта лично звонил и грозил партийным взысканием. Хорошо еще, что далеко от Москвы, а то каждый день бы «на ковер» вызывали.

Присылали  тысячи рулонов катаного прута, его надо было нарубить, выровнять, резьбу нарезать. А нужно бессчетное количество таких стяжек. Сотни здоровых мужиков лерки крутили. Все резервы, казалось, уже задействованы, но поскольку  точить на станках эти стяжки было нельзя, приходилось резать вручную.

Порты не справлялись, каждую неделю начальники прибывали на совещание отчитываться о выполнении плана, но он не  выполнялся,  поэтому сидели молча, втянув головы в плечи в ожидании очередного выговора. Громил их начальник пароходства, но и сам  понимал - не хватает людей,  неоткуда дополнительно снять, что тут поделаешь?!

***

Механик хабаровского порта Владимир Либерман после утренней планерки постучал в кабинет главного инженера:
- Разрешите? Владимир Михайлович, я с просьбой: выделите мне один станок сверлильный и еще кое-чего тут по списку, я попробую решить проблему нарезки стяжек.

- Все тебе выделим, дорогой ты мой, был бы результат!

Володя рассудил, если гора не идет к Магомеду, то Магомед должен идти к горе. Раз деталь неровная, значит вращаться должна лерка -  из сверлильного станка сконструировал станок для нарезки резьбы. Не станок, а чудо вышло, вжик и готово!

***

-  ...так, что нам скажет начальник комсомольского порта?
- Мы, Зиновий Георгиевич, стараемся, как можем, 2500 сдали на этой неделе.
- А план у вас 4000! Работайте, делайте что-нибудь, на то Вы и руководитель. А если не справляетесь, так мы Вас освободим от ваших обязанностей. Так, дальше - Благовещенск.
- У нас 3200.
- Плохо, очень плохо работаете. Мы Вас на такую должность назначили, так не надо обманывать наше доверие. Что у нас в Хабаровске?
- Зиновий Георгиевич, план выполнили, 5000 сдали.
- Вот молодец, Александр Михалыч, из отстающих в лидеры вырываетесь! План вам 6000  на неделю.



***

За окном уже занялся рассвет, а она так и не смогла уснуть. Встав с постели, она накинула халат, вышла на террасу второго этажа и, щелкнув зажигалкой, закурила.
- Дженни, ты уже проснулась? – раздался сзади голос отца.
- Еще не уснула скорее.
- Волнуешься?
- Волнуюсь? Нет, скорее сомневаюсь в правильности решения.
Подойдя, отец обнял ее за плечи:
- Ты не хочешь выходить за Джозефа?
- Не знаю...
- Он не плохой парень, очень деловой…
- Да, он хороший человек, и, судя по всему, любит меня, да, он деловой и о таком муже мечтают многие женщины, это все так, но дело не в нем, скорее во мне… – задумчиво протянула, обернувшись к отцу, Дженни.
- Отчасти я тебя понимаю, но свадьба-то уже сегодня. Почему ты не сказала этого раньше? Хочешь отменить церемонию? – с укором в голосе спросил Бенджамин.
- Почему все на меня давят? – вспылила Дженнифер – Ты, Джо, я не знаю… Наверно, не надо ничего отменять, а то ведь перед приглашенными неудобно, – неуверенно добавила она.
- В конце концов, это твоя жизнь, поступай так, как тебе подсказывает сердце, только постарайся до трех часов все решить, – нахмурился отец, выходя и закрывая за собой дверь, в энергичном стуке которой явственно слышалось его недовольство дочерью.
- «Как подсказывает сердце»... А как оно подсказывает? Молчит предательски, предоставляя всю сложность выбора разуму. После прогулки по саду она заглянула в ежедневник: в одиннадцать приедет парикмахер, в двенадцать должны привезти платье.
Налив себе полный стакан виски, Дженни опрокинула его залпом, по телу разлилось тепло, а в голове появился легкий шум. «Ну вот, уже немного легче», - рассмеялась она,
глядя на себя в зеркало и, схватив бутылку, сделала еще несколько больших глотков, задержав дыхание.


***

Начальник хабаровского порта зашел в ангар, посмотрел – на душе потеплело, благостная улыбка заиграла на губах: раньше здесь крутили лерки десятки слесарей, а теперь в цехе  пусто, всех отправили в отгулы. Люди устали - без выходных сверхурочно много месяцев работали. Володя сидел в углу, чай с печеньем пил, да приятным мыслям предавался:  невеста из Москвы приехать скоро должна, как закончит институт свой, так и приедет. Обещал Александр Михайлович с жильем нормальным что-нибудь придумать, распорядился квартиру выделить в новом ведомственном доме, так на профкоме и заявил: «Такому работнику - не грех!». Раньше каждую неделю начальник порта на совещание, как на казнь шел, теперь - сплошные похвалы получает, в пример ставят.

- Володя, чай, смотрю, пьешь?
- Да, на две недели вперед нарезал, вон лежат.
- Молодец, что бы я делал без тебя?!
- Александр Михалыч, Вы бы в пароходстве не распространялись про это дело, а то ведь везде людей отрывают, человеко-часов затрачивается много. Узнают, заставят Вас для всего пароходства резать болты, оно Вам надо?
- Да ну, что я враг себе? Конечно, ни-ни. Кстати, невеста твоя, когда приезжать собирается?
- В июне диплом, к августу приедет.
- В общем, будет тебе квартира к этому времени, негоже молодой семье в общежитии ютиться!

***
- Что Хабаровск?
- Как обычно, план выполняем - 8000.
- Может, вы поделитесь с коллегами секретом успеха?
- Главное - людей заинтересовать, условия там…, обеды горячие наладили, просветительскую работу, опять же, ведем, о важности дела рассказываем…
Жарко от злости стало начальнику пароходства, гнев в голову ударил, но он сдержался  и тихо так, вкрадчиво произнес:
- Вот сейчас мы все и поедем к вам в порт, посмотрим, как дело у вас налажено.

***
Тулуп из овчины, шапка меховая, в ботинки двое носков шерстяных, а все равно, пока до работы добегал - ноги немели. От ветра из глаз слезы текли и тут же застывая, склеивали ресницы. Полностью уже было не открыть глаз, приходилось смотреть в щелку.  Придя в цех, Володя скорее наливал горячей воды в таз и отогревал свои конечности - никак не мог привыкнуть к здешним морозам. Хорошо еще, что никого нет, выделили ему одному небольшой цех. Вот и сейчас он, сидя на перевернутом ящике, ноги опустил в тазик с водой и наслаждался теплой негой. Вдруг в цех ввалилась целая толпа, сразу видно - начальственные особы, все в пыжиковых шапках, даже неудобно как-то. Володя засмущался, неловко натянул ботинки на мокрые ноги.

Первым в цех зашел Захватов, окинул тяжелым взглядом пустое пространство: никого нет, лерки никто не крутит, только в углу несметная гора стяжных болтов, и паренек какой-то странный в другом углу парит ноги в тазу.
- Ну, и где трудящиеся?
- Ну, как бы это сказать, - замялся Александр Михайлович - вон!
Он указал на стоящего в углу молодого человека.
- И все?
- Да, все.
- А ну, пусть покажет, как это он один столько нарезать успевает.
Володя подошел к станку, взял в руки заготовку, включил,  раз - и готово! Потом взял вторую заготовку, снова повернул - и все!  Третью, четвертую… Начальник пароходства посмотрел на него, молча развернулся и вышел, а за ним и вся свита.
Через два дня в порт пришло распоряжение: Либермана командировать в пароходство.
Володя расстроился, здесь ему уже и квартиру обещали, а там, в управлении - кто знает, когда жилье дадут?
- Александр Михалыч, так, а может я здесь, у Вас? Что мне пароходство, мне  и здесь не плохо.
- Ну, смотри, Володя, мы же не в армии, ты можешь и не ходить туда, официально ты здесь работаешь, без твоего заявления тебя перевести не могут. Конечно, мне хотелось бы, чтоб ты у меня здесь в порту остался.
На том и решили – и без Либермана у начальника пароходства много дел, да и кто такой этот Либерман, чтобы о нем помнить?  Неделя, другая прошла, казалось, в управлении про него забыли.

***

У Захватова очередное совещание, начальники портов отчитывались по итогам года.
1954 год был непростым, сооружали новые причалы, углубляли русло Амура, строили новые склады - большую работу проделали, но не меньше осталось и на следующий год: надо было расширять железнодорожную сеть в портах, оснащать причалы кранами, строить терминалы.  Скоро Новый год, настроение уже у всех праздничное, меньше десяти дней оставалось.
- Иван Яковлевич, вам уже пришли краны из министерства?
- Да, позавчера только эшелоны разгрузили. Два «Ганца» и «Деррик Хойст». За «Деррик Хойст» Вам особое спасибо, что помогли. Эх, с этим американским чудом мы десять раз план сделаем!
- Ну, старайтесь, будем надеяться, что нас не посрамите. Сергей Владимирович, а как у Вас дела в Благовещенске?
- Причалы сдали в срок, но терминалы оборудовать пока не получается, вы же знаете, у Главснаба не допросишься, чтоб в сетку включили, говорят, кончились лимиты на оборудование. Мы-то что могли, сделали.
- Раз не дают, значит, плохо просите, настойчивее надо быть. В следующем году постарайтесь. Ну что товарищи, встретимся в новом году, всех с наступающим, и не расслабляйтесь эти дни! Все свободны.
Когда уже расходились, Зиновий Георгиевич окликнул начальника хабаровского порта:
- Да, Александр Михайлович, к Вам у меня еще один вопрос, где, собственно, Либерман?
Тот не ожидал такого вопроса, думая, что уже давно забыли в пароходстве про молодого механика.
- Так, Зиновий Георгиевич, у меня в порту.
- А почему? Я же просил оформить перевод в пароходство на должность старшего инженера?
- Зиновий Георгиевич, да он, вроде, не хочет.
- Что? Не хочет?!  Чтоб до Нового года был перевод! А если перевода не будет, мы Вас куда-нибудь переведем на должность старшего кочегара. Шучу. Уж постарайтесь его уговорить.

***

Этим вечером она вернулась домой в приподнятом настроении и, пританцовывая с большим коричневым портфелем, тисненым красной кожей, словно первоклашка, получившая свою первую пятерку, загадочно улыбаясь, сообщила мужу радостную новость:
- Джо, угадай, кем меня сегодня назначили?
- Неужели сразу начальником финансово-аналитической группы?
- Мелко, мелко берешь! Совет директоров утвердил меня вице-президентом компании!
- Поздравляю, – фыркнул Джозеф, ехидно добавив – не мудрено получить в двадцать пять должность вице-президента, если твой отец президент и основной держатель акций.
Дженни, нахмурясь, исподлобья посмотрела на мужа:
- Да иди ты! Кроме папы за меня проголосовали и другие акционеры.
- Дорогая, ты так прекрасна в своей наивности!
Размахнувшись и слегка хлопнув мужа портфелем по спине, Дженни с досадой протянула:
- Все равно мог бы порадоваться за меня, вместо того, чтобы портить настроение в такой день!

***

Очень капризен Амур. В июне он пересыхает так, что суда иногда лежат по всему руслу на «брюхе», а в августе, когда талая вода с гор доходит до Хабаровска, часто выходит из берегов, затопляя прибрежные поселки и города.
В августе Володя собирался поехать в Херсон к родителям, и тихо, без лишнего шума, там дома расписаться с Олечкой. Уже и заявление было подано, но никак не получалось уехать -  чрезвычайное положение на Амуре, сильный паводок. Все пароходство на «ушах стояло», отпуск никому не давали, а кто в отпуске - тех срочно отзывали назад. Особенно бедственное положение было на участке Хабаровского порта в районе Покровки -  существовала реальная угроза затопления портовых терминалов и складов, а вместе с ними и всего поселка. Сутками напролет насыпали земляной вал, укрепляли берег, на самый крайний случай службы гражданской обороны должны были провести эвакуацию жителей. Руководители высокого ранга - начальник порта, зам начальника пароходства, председатель исполкома Покровки лично несли круглосуточную вахту. Но, кажется, обошлось, спадала вода, медленно, но спадала. Всем службам был дан отбой - все устали, измотаны. Руководителям больше не было необходимости нести вахту, но штаб пока все-таки решили не сворачивать - пусть теперь дежурят инженеры пароходства.
Пятнадцатого августа была смена Либермана - он старший. День с утра выдался спокойный, потихоньку падала вода, и, слава Богу — думал Володя, - глядишь, еще до сентября есть шанс попасть в Херсон.
- Ну что, ребята, два часа, ночь на дворе, еще немного посидим да можно ложиться, вроде, все спокойно. Оставим на всякий пожарный случай одного дежурного, каждые три часа меняться будем.
Не успел Володя договорить, как в комнату влетел начальник участка и срывающимся голосом закричал:
- Вода! Вода прибывает очень быстро! За двадцать минут почти десять сантиметров! До верхней точки насыпи меньше метра!
- Срочно звоните в пароходство, всех поднимать, всех оповестить! – распорядился Володя.
Но время шло, а оттуда никакого ответа. Запас времени - до того момента, как вода хлынет через край насыпи - меньше часа. Бульдозеры срочно нужны, но нигде не найти ни начальника порта, ни трактористов. Всем был дан отбой - воскресенье, ночь, а нужно срочно эвакуацию проводить, нужно предпринять целый комплекс мероприятий в порту, иначе последствия затопления будут страшные. Но как проводить такие масштабные действия, когда никого нет - все расслабились после десяти дней напряжения,  никто и предположить не мог, что вода снова будет прибывать с такой скоростью.
Можно, конечно, было сказать: « Моя хата с краю»,  потом все валить на руководство, поскольку не в его компетенции серьезные решения принимать. Но Володе такое и в голову не пришло, не в его натуре было зарывать голову в песок. Знал, что сейчас он крайний, и ему надо найти решение.
Стояли на путях три состава, груженые канадской мукой высшего сорта, приготовленные к отправке.  Из этой муки хлеб отменного качества  строителям БАМа должны были выпекать. Не все, конечно, строители ели такой хлебушек, в основном, охрана лагерей и руководители великой стройки, да еще комсомольские и партийные лидеры.
- Самый опасный участок в районе набережных! Там насыпь самая низкая, и скоро прорвет! Вагоны с мукой немедленно вскрывать и мешки по насыпи укладывать. И живее! – скомандовал Либерман.
- Что, да как Вы смеете, канадская мука! Кто Вы такой! Я не допущу, у Вас нет таких полномочий! Тут же пломбы, их нельзя вскрывать! – вопил начальник железнодорожной смены.
- Все меня поняли?! Включить сирену экстренного оповещения, все мужчины в поселке, которые могут стоять на ногах, мне нужны здесь! Пломбы срывать, мешки на спину - и на насыпь! Я здесь сейчас главный, мои приказы исполнять, мать вашу!
Организовали живую цепь: кидали мешки с мукой с рук на руки и ими поверх земляной насыпи строили  дамбу — укладывали как кирпичи,  часть потрошили, и пространство между мешками мукой засыпали. Мука вроде цемента, как только вода попадает на поверхность, сразу образуется липкая и непроницаемая корка. А темень, хоть глаз коли - электричество вырубили, потому что, если бы удержать воду не удалось – залило бы  подстанцию, такой фонтан искр был бы! А вода поднялась уже выше уровня насыпи, теперь ее сдерживала только мучная дамба.  Все уже выбились из сил, а подъем Амура быстрее, чем успевают наращивать дамбу. Каждый понимал - нельзя халтурить, и перекур не устроишь - в одном месте прорвет, рухнет вся дамба, и тогда смоет всех к чертовой матери и вместе с каменными глыбами перемелет, как эту самую канадскую муку мелкого помола. Руки уже мешки не держали, и, кажется, что это бег вверх, по эскалатору, который идет вниз. За два часа двадцать суточных норм сделали бригады грузчиков! Но не зря — вода остановилась, потом медленно на спад пошла, уже окончательно.  За три часа почти километр защитного сооружения построили высотой больше полутора метров. Как великая китайская стена протянулось величественная мучная дамба! Верхние ряды укладывали, когда нижние уже воду сдерживали.
Утром явилось все начальство. Начальник Амурского пароходства окинул взглядом мучное сооружение:
- Кто приказал? - задал он вопрос, указывая на насыпь.
- Я, Зиновий Георгиевич, – шагнул вперед Либерман.
- Завтра в девять совещание, всем явиться, а тебе, Либерман, в первую очередь! – не глядя на него, буркнул Захватов.

***
Оторвавшись от чтения отчета из Гвинейского филиала, она набрала номер президента компании:
- Пап, я хочу зайти. Ты свободен?
- Поднимайся.
Этим утром, они уже виделись на совещании, но отец старался не проявлять чувств на людях, зато сейчас он тепло обнял дочь, чмокнув ее в лоб.
- Папа, я хотела поговорить о Гвинее. Сейчас Гвинейские месторождения угля обеспечивают более сорока процентов дохода компании и более пятидесяти пяти процентов прибылей. Добывать там значительно прибыльнее даже с учетом расходов на транспортировку сырья в Америку.
- Да, да, Дженн, я тоже умею читать отчеты и делать простые выводы, к чему ты клонишь?
- Тогда я скажу прямо, имеет смысл расширять филиалы в Гвинее. Кроме того, возможно, следует заняться рудой цветных металлов.
- Все это потребует больших инвестиций, между тем ситуация там не очень понятна, и не очень ясны перспективы страны.  Если все же Франция решится в ближайшем будущем предоставить Гвинее независимость, то наши вложения могут не успеть окупиться.
- Все это так, и поэтому я думаю, мне стоит поехать туда. Если все-таки мы сочтем расширение бизнеса в Гвинее оправданным риском, то лучше мне самой контролировать финансовые инвестиции, потому что слишком много «серых» расходов, трудно в действительности установить, пошли те или иные средства на взятки и подкуп, или же их присвоили сами сотрудники.
- Разумно, хотя мне не хочется отпускать тебя в эту африканскую дыру. Это может быть просто небезопасно.
- А я, напротив, давно мечтала побывать в Африке, к тому же, зря что ли, мы содержим в нашем представительстве охранников – дармоедов? – лукаво подмигнула она отцу.
Этим вечером Дженни пришла домой позже обычного.
- Дорогая, в чем дело? Ты что, забыла? Сегодня же нам на благотворительный прием к Ронсам! Я уже звонил тебе в офис, мне ответили, что ты только что выехала. Ну, разве можно столько работать?- одетый в смокинг Джозеф бросился ей навстречу.
- Ой, прости, я совсем забыла, закрутилась с делами…
- Собирайся скорее! Мы уже опаздываем.
- Нет, нет, Джо, я не пойду, очень устала, да и обдумать еще кое-что нужно.
- Как это не пойдешь? Ты что, рехнулась?
- Ну, сходи один, в чем проблема?
- Как это в чем? – возмутился Джозеф, - я женатый человек, почему я должен туда идти один? Ты же знаешь, что это очень важный для меня прием, там будет сам губернатор и несколько высших чиновников из Белого дома.
- Слушай, отстань от меня, я для себя не вижу никакой пользы от этих людей. У меня много дел, я собираюсь в Гвинею, мне нужно многое сделать до этой поездки.
- Ах, вот как?! Ты уезжаешь в Африку? Со мной советоваться значит уже не нужно? Ты просто вот так вот ставишь меня перед фактом! И когда, если не секрет?
- В  следующем месяце, зачем откладывать?!
- Отлично, – нервно махнул рукой Джозеф и, резко повернувшись, вышел из гостиной.


***

Было проведено ведомственное расследование, теперь каждый член комиссии должен доложить свои результаты на совещании у начальника пароходства, а затем будет вынесено коллективное решение.
У Захватова было принято сначала высказываться младшим по чину, потом старшим, чтобы младшие старшим не смотрели в рот и свое мнение  не согласовывали - тогда сохраняется объективность.
Но члены комиссии  и без этого понимали, какая к черту объективность - превышение служебных полномочий, повлекшее материальный ущерб в особо крупных размерах! И так все ясно – кончена карьера у  парня, дай Бог, чтоб не загремел за решетку.
Володя сидел в конце длинного стола и молча смотрел на шеренгу начальников. Каждый из них вперед другого пытался вбить в крышку его гроба свой гвоздь:
- Немедленно его уволить с работы, без права занимать руководящие должности!
- Уволить? Я считаю, что материалы ведомственного расследования нужно передать в прокуратуру и инициировать уголовное дело!
- Три состава с мукой утопить в реке! Кем вообразил себя этот мальчишка! Он должен ответить за свои действия перед страной и партией!
 Володя, конечно, не был таким уж отчаянным и бесстрашным - в двадцать четыре года ему не хотелось быть уволенным без права работать по специальности, и уж тем более не хотелось в тюрьму. Но сейчас он еле сдерживал смех, настолько комичными выглядели жестикулирующие члены комиссии.
- Ну, а что нам скажет Либерман?
Все замерли в ожидании - вот сейчас, сейчас этот сопляк кинется в ноги, будет умолять о пощаде, сейчас он будет каяться...
Только начальник пароходства, как и прежде, сидел с непроницаемым лицом, не обронив ни единого слова.
- Что я скажу? – Володя вскинул брови – в тот момент я думал о спасении людей, а не о том, что мне за это будет!
От неожиданности лица сидевших за столом вытянулись, в кабинете повисла гробовая тишина.
Зиновий Георгиевич медленно поднял голову - это был его выход. Все смотрели на него, а он в глаза всем и каждому одновременно уперся тяжелым взглядом:
- Тут звучали реплики, что Либерман не может занимать должность старшего инженера пароходства. Я тоже так считаю…
После этих слов Захватов снова опустил голову, глядя куда-то в пол, но через секунду поднял и, посмотрев на Володю, произнес:
- Я думаю, что такого человека нужно назначить начальником службы портов пароходства.
 Для Захватова не нужно было никакого расследования, он с самого начала понимал, если бы воду сдержать не удалось, материальные потери были бы несопоставимы с тремя составами муки. Погибли бы сотни людей, вода смыла бы все постройки и полностью уничтожила инфраструктуру участка порта. В тот день решительность этого юного инженера определила исход дела, и если бы тогда оказалась не его смена, катастрофы было бы не избежать.
Сердце Володи бешено колотилось, выстукивая двести, если не все триста ударов в минуту.

***

- Владимир, ты уж извини, но отпуск тебе придется сократить. Двадцатого сентября, перед закрытием навигации у меня ревизорский объезд наших объектов. Я хотел бы, чтобы ты поехал со мной. Во-первых, потому, что я назначил тебя начальником службы портов, и тебе было бы полезно все посмотреть и ознакомиться вживую, а во-вторых, поездка будет дней двадцать, и мне хотелось бы узнать тебя поближе.
- Зиновий Георгиевич, поймите, до двадцатого сентября осталось девятнадцать дней. На Николаев ближайший самолет летает из Новосибирска, а на Новосибирск рейс будет только через пять дней. Мне от Николаева еще до Херсона добираться, просто элементарно не хватит времени, путь не близкий. Мы же подали заявление, у нас свадьба. Я билеты за месяц брал. А сейчас я уже ни на один рейс не попаду!
- Подожди.
Захватов подошел к телефону, снял трубку и набрал номер.
- Алло, Николай Саныча будьте любезны. Захватов.
…
- Алло, Коля, здравствуй. Ты говорил, что в Москву летишь?
…
- Завтра утром уже? Слушай у меня к тебе просьбочка, тут такие обстоятельства… захвати с собой одного человека. Я прошу. Сделай небольшой крюк, подхвати его в Хабаровске.
 Захватов повернулся к Володе:
- Завтра командующий Дальневосточным округом Козаченко в Москву летит, ты полетишь с ним на персональном самолете. Из Москвы в Николаев рейсы каждый день. Тебя мой водитель завтра утром отвезет на военный аэродром, так что беги сдавать билеты и собирай вещи, а двадцатого я тебя жду!

***

Поднялся Володя на борт – удивился, и не думал, что в Советском Союзе такие самолеты делают - тут тебе и кают-компания, и кабинет с библиотекой, и спальные каюты, отделка – ценными породами дерева, кожаные кресла расставлены вокруг журнального столика. Обычно с Дальнего Востока самолеты летели долго, делали множество посадок для дозаправки, но это был не обычный Ил-12, а его модифицированный вариант.  Ил-12-11 конструировался специально для высшего руководящего состава страны, поэтому запас топлива у него был на четыре тысячи километров, шумоизоляция не хуже чем в Роллс-Ройсе, а в полете возникало чувство, будто скользишь на яхте по океанскому простору в легкий бриз - плавность непередаваемая, ни тебе тряски, ни вибрации.
Полет долгий, около суток, но на ночевку не останавливались, только дважды садились на дозаправку. Все время полета главком держался несколько отстраненно, хотя без надменности, особо не разговаривал, да и Володя высокого чина не донимал вопросами.
Вот уж и Москва показалась внизу, огни аэродрома замерцали, только почему-то самолет слишком долго кружил над аэродромом: то шел на снижение, то вдруг вверх его резко тянуло, то снова вниз кидало.
Придвинул генерал к себе переговорное устройство, щелкнул кнопкой:
- В чем дело?
- Николай Саныч, переднее шасси не выходит.
- Так попытайся вытряхнуть.
- Пытаюсь, не выходит.
- На брюхо сажать будешь?
- Теперь уже и на брюхо не посадить - задние шасси из мотогондол вышли, назад не убираются, мы при посадке носом в землю зароемся.
- Так что делать?
- Не знаю, буду продолжать пытаться вытряхнуть переднюю стойку.
Володю поразило спокойствие, с которым выслушал командующий командира экипажа и, со свойственной ему непосредственностью, спросил:
- Николай Александрович, а если шасси помочь выйти?
- Интересно как? За борт полезешь?
- Нет, передняя стойка ведь находится где-то под нами?
Переговорное устройство было включено, поэтому пилоты слышали диалог в салоне.
- А что — мысль! Правда, если четыре гидравлические помпы не могут выдавить стойку, вы-то как поможете? Да и как пол расковырять?  Между прочим, обшивка прочная и толстый слой изоляции, - отозвался летчик.
- А нет на борту топора?
- Откуда?!
- Зато есть штык-ножи, – прервал Козаченко их диалог.
Казалось, в нем совсем нет волнения, выдавали только капельки пота, выступившие на бритом затылке.
Володя вместе с двумя генеральскими порученцами нещадно рвал ковровое напольное покрытие, но толстый слой фанеры, из которой был сделан пол, проковырять было не так-то просто. На обратной стороне штык-ножа есть небольшая пилка, но, чтобы начать ею пилить, надо было проткнуть лист толстой фанеры, а он никак не поддавался натиску клинка. С бешеной скоростью штык взлетал и снова врезался в пол. Наконец, в какой-то момент лезвие провалилось, проткнув изоляцию, и уперлось во второй слой фанеры. Это было неприятное открытие: оказывается, пол состоял из двух слоев толстой фанеры, между которыми находилась изоляция, представляя собой как бы двойной бутерброд.
- Ну, как идет? У нас горючего на час двадцать осталось.
- Стараемся, не так-то это просто…

Наконец показалась полость. Створки люка были приоткрыты, стойка чуть торчала наружу. Теперь нужно было расширить отверстие, чтобы можно было залезть в полость.
- Долго возитесь! У нас уже топливо заканчивается!
- Сейчас, сейчас, уже не много.
Шесть пар рук, как заведенные,  пилили и рвали фанеру.
- Я выхожу на полосу, больше кружить не могу. Будь, что будет!
Володя втиснулся в дырку, уперся локтями в края и встал на заклинившую стойку. Он видел, как приближается земля. Подпрыгивая на опоре, пытался выдавить наружу - ничего не выходило. Его комариного веса не хватало, а расстояние до земли стремительно сокращалось, захватывая дух. Изо всех сил он подпрыгивал и обеими ногами ударял по опоре шасси. До земли оставались считанные метры.
- Ну что?! – не выдержав, заорал летчик.
Володя в очередной раз подпрыгнул на балке и понял, что проваливается. Еле-еле он удержал себя локтями, чтобы не выпасть из самолета. Опора вышла, и, спустя несколько секунд, колеса соприкоснулись с землей. Он так и продолжал висеть, от встряски его кинуло на край дыры, и он сильно ударился ребрами. Дыхание перехватило, руки уже не могли держать, в этот момент главком с помощниками, ухватив его за подмышки, как котенка втянули внутрь.
Когда самолет, наконец, замер, Козаченко, перед тем, как выйти,  подошел к Володе, похлопал по плечу, с языка слетело короткое:
- Ну ты, бля, молодец!

***

У начальника пароходства был персональный разъездной теплоход «Жемчужина» -  красивое, двухпалубное судно, некогда принадлежавшее китайскому императору и подаренное Амурскому пароходству великим Мао.
Вместе с Володей в ревизорскую поездку Захватов пригласил своего приятеля - председателя Совета национальностей Ивана Черного. Для Черного это скорее был  туристический круиз по Амуру, нежели рабочая поездка.
Посетить предстояло три объекта: судоремонтная база в Ленинском,  порты Благовещенска и поселка Черняево. Вся поездка должна была продолжаться двадцать дней, на борту, кроме Захватова, Либермана и Черного, было еще 12 человек экипажа.
В распоряжение Володи предоставили  двухкомнатную каюту, скорее напоминающую номер шикарного отеля: спальня с огромной кроватью, уборная комната, гостиная, посреди которой стоял большой кожаный диван и журнальный столик красного дерева. У Захватова с Черным, понятно, тоже было никак не хуже.
Несмотря на то, что уже была середина осени, погода стояла изумительная. Теплоход плавно понесло вверх по течению, и, только вышли из города, за бортом раскинулся восхитительный пейзаж. Нетронутая, девственная тайга и природные пастельные краски способствовали умиротворению и расслаблению, навевая мысли о вечном.

***

В кают-компании стол накрыли на троих, экипаж питался отдельно. Стол скромный, без излишеств: ребрышки бараньи с пряностями нажарены, свежие овощи нарезаны и запотевший графин водочки из холодильника.
- Ну, за светлое будущее, товарищи!
Неспешно текла беседа, только, чем меньше оставалось в графине, тем больше Черный был Володей недоволен:
- А ты что не пьешь?
- Спасибо, Иван Степанович, я не любитель.
- Не любитель? Я, председатель совета национальностей, с тобой выпить желаю, а ты, значит, не любитель! Пей!
- Спасибо, я не хочу.
- Ты кому отказываешь! Значит, тебе наплевать, вроде как, на мои слова?! – завелся Черный.
- Оставь его, Степаныч, – засмеялся Захватов – знаешь, как его фамилия переводится? Свободный человек, homo liber по-латыни – он дружески хлопнул Либермана по плечу.
Володя тихо встал и вышел на палубу, на свежий воздух звездами полюбоваться. А небо! Кажется, посмотришь вверх и всю вселенную до самых ее окраин увидишь. Над тайгой огромный диск луны висел, освещая макушки деревьев мягким лимонным светом. Прохладный осенний ветерок нес речной воздух такой чистоты и свежести, что голова кружилась.

***
Утром завтракали вдвоем. Черный, видимо, после вчерашнего вечера еще не отошел и к завтраку не спустился, появился только к обеду. Поначалу держался холодно, но потом сквозь зубы проговорил:
- Слушай, я вчера не прав был, извини. Вообще ты молодец, крепкого характера.
- Семь лет по мужским общежитиям не проходят бесследно.
Все дружно рассмеялись, и обстановка потеплела.

***

Рассветало. Солнечные лучи нехотя пробивались сквозь утренний туман, медленно рассеивая ночную прохладу. Судно бросило якорь в двухстах километрах вверх по Амуру выше Ленинского. Володя, стоя у окна каюты,  наблюдал удивительную картину, как  китайцы из реки черпали воду. Вернее, один черпал и передавал второму, второй ведро уносил. Тут же следующий с пустым подскакивал, и работала вся эта система, как швейцарский хронометр: первая секунда – взял ведро, навесил на журавль, вторая секунда – опустил, зачерпнул воду, третья секунда – поднял, с журавля снял, четвертая – отдал ведро, взял у следующего пустое, и снова повторилась операция.  Полюбовался такими работниками Володя, пошел бриться - через час завтрак. После завтрака снова к борту, а китаец все там же – воду черпает, все те же четыре секунды на цикл. Ладно, с документами нужно поработать, кое-какие цифры посмотреть. Володя свой рабочий стол к окну каюты подтащил, чтобы не выпускать из виду диковинных работников: сидит, документы читает, одни цифирки с другими сравнивает, а сам нет-нет, да глянет в окно - не присели ли отдохнуть, не перекуривают ли? Нет, без остановки, четыре секунды, словно и не люди вовсе на том берегу, а чудо-насос воду качает. На обед позвали, так в кают-компании местечко он занял рядом с окном, разбирает его уже не на шутку: остановиться когда-нибудь этот механизм или он вечный? После обеда на левый борт палубы бегом побежал наблюдать.
- Владимир, куда это ты все время смотришь? И за обедом все в окно пялился.
- Да вот, Зиновий Георгиевич, интересная картина – видите, как работает? Обратите внимание, ровно секунда на операцию, четыре секунды цикл.
- Ну, вижу и что?
- А то, что встал я в полседьмого - он уже работал. Сейчас третий час, а китаец ни разу не остановился! Без единого перекура! Наш работник за первый час десять перекуров бы сделал, а к этому времени лежал бы в обнимку с ведром мертвецки пьяный. А у этого КПД сто процентов, в туалет не отходил не разу!
- Ты Григорьева знаешь?
- Петровича-то? Главного диспетчера Хабаровского порта? Да, да, я понял к чему Вы. Я не раз слышал от старого ворчуна: «Эх, мне бы бригаду китайцев, я бы на х.., все краны повыкидывал, и план бы всегда выполнял!».
- Так я тебе расскажу, что два года назад я возглавлял делегацию от министерства транспорта в Китае. Этот Григорьев тоже был в составе этой делегации. То, что мы увидели тогда в китайском порту, потрясло нас. Представь себе картину: причалы, ни единого крана, на траве сидит бригада китайцев – человек семьдесят. Пришвартовалось судно на погрузку. Бригадир свистнул – тут же все вскакивают, хватают коромысла, на которые подвешены корзины и бегут на склад. Пробегая через склад, они черпают сою и бегут на судно. Пробегая мимо люка, высыпают содержимое в трюм. Воистину завораживающее зрелище: судно начинало «тонуть» прямо на глазах.
- Да, ничего не скажешь, уникальная нация!
- Это точно. Знаешь, при их подходе к делу, за ними - будущее.

    
                ***

Оля, войдя в кухню, досадливо поморщилась: опять эта неряха – соседка после себя плиту не убрала и целую мойку грязной посуды оставила – воды в чайник не набрать.
К тому же по всей кухне пустые бутылки и остатки закуски после вчерашней поздней пьянки раскиданы.
- Зинаида Петровна, - позвала Оля – уберите за собой, мне обед готовить надо, а ни к плите, ни к раковине не подойти.
- Да пошла ты…- просипела еще не протрезвевшая соседка, нетвердой походкой пробиравшаяся в туалет.
- Если будешь материться, старая курва, я тебя вообще больше в кухню не пущу, – вскипела Оля
- Ой-ей-ей! Так я тебя жидовку пархатую и испугалась! - не успела договорить последнюю фразу соседка, как Оля, с детства болезненно реагировавшая на проявления антисемитизма, выхватила из раковины грязный половник и с размаху «заехала» ей по лбу с такой силой, что та, не удержавшись на ногах, рухнула посреди узкого коридора. Оля молча вернула половник в раковину, переступила через корчившуюся на полу со злобными ругательствами Зинаиду и закрыла дверь в свою комнату. 

***

Легли проблемы на стол тысячей страниц, а на плечи, пожалуй, тысячей тонн. Куда ни глянь - везде аврал, все требовало немедленного вмешательства, но за что схватиться раньше? Полистал Владимир письма, бумаги, решил - все может подождать, а вот в Райчихинский район нужно выезжать немедленно. Уголь в Райчихинском месторождении молодой, хреновый, прямо говоря, но зато лежит на поверхности пластами. Добывать его можно карьерным способом - это самый дешевый способ добычи, от того и такой интерес к месторождению. И все бы хорошо, да только глухомань, на 50 километров ни одной деревушки. Нагнали техники, вагончики поставили, а ни электричества, ни тепла ведь нет, не говоря о душе и уборной. По лету-то еще ничего, и за вагончиком справиться можно и из ведра водой помыться на улице - нормально. А сейчас ноябрь. Уже холода не шуточные, а скоро совсем  лютые морозы ударят, тогда, нужду справляя за вагончиком, к этому самому вагончику примерзнуть можно. Рабочие возмущались такими условиями жизни, многие уже самовольно уехали.

***

- Володя, не успели мы пожениться, ты уехал на двадцать дней с Захватовым. Приехал, месяца не прошло - ты снова уезжаешь. На сколько в этот раз?
- Олюшка, ты же все сама понимаешь.
- Конечно, понимаю. Но и ты меня пойми: мне трудно, здесь у меня никого нет, новое место. Ты все время на работе. А даже когда мы вместе, все равно где-то далеко. К тому же каждый день воевать приходится с соседкой – пьяницей.
- Все будет хорошо, сейчас трудный период, но это не навсегда, жизнь наладится. Я не знаю, сколько мне там придется провести время, может неделю, может месяц. А насчет квартиры, ты же знаешь - в следующем году, когда новый дом сдадут, нам с тобой там «двушка» уже распределена, осталось чуть-чуть потерпеть.
- Скорее бы… Я собрала тебе теплые вещи. Всегда носи шерстяные носки и не ходи расстегнутый на ветру, иначе подхватишь воспаление легких.
-Да, конечно.
Ему и в самом деле было непросто: получив назначение на должность начальника службы портов, он провалился в бездну хаоса, разгильдяйства и безответственности. Весь ужас состоял в том, что невозможно было провести ни одного решения - они утопали в этой отвратительной русской безалаберности. Опускались руки, пропал сон. Больше всего угнетало бессилие и невозможность переломить ситуацию.

***

- Ну, здравствуй, Володя.
Захватов обнял по-отечески Либермана, усадил в кресло.
- Рассказывай.
- Ну, что рассказывать, Вы и сами не хуже меня все знаете...Бытом возмущались, снабжением. Действительно, ведь хуже, чем в лагере условия. Кое-как организовали им отопление вагончиков, теплую душевую сколотили с баком для нагрева воды.
- А воду электричеством греть?
- Да нет, генератор-то дизельный, а туда зимой дизель проблемно доставлять. Просто к баку топку угольную приварили. Да продовольствия несколько бортов подтянули.
- Больше не возмущаются?
- Вроде успокоились, да и те, кто уехал оттуда, понемногу  возвращаются.
- Это хорошо, что тихо все разрешилось, – помолчал полминуты Захватов и добавил - и хорошо, что вдали от партийного глаза.
- Это точно, потому что партию они чистили не шуточно.
- Замяли и, слава Богу. Если бы об этой забастовке с антипартийными лозунгами стало известно, и им бы досталось и  наши головы с плеч слетели. Но вот что меня сейчас беспокоит, так это Комсомольский порт.
- Да, самый проблемный.
- Понимаешь, ко всем напастям рабочие на начальника порта телегу мне и в горком накатали.
- А из-за чего сыр-бор?
- Да дело в том, что сам он мужик хамоватый, и жена у него мерзопакостная баба. На, возьми, почитай, – протянул он Володе письмо от рабочих.

«Уважаемый Георгий Зиновьевич, пишут Вам простые рабочие Комсомольского порта. Защитите нас от бесчинств начальника … - начало было еще ничего, но высказаться хотел каждый, от чего письмо пестрило разными почерками - … на это жена его назвала меня драной кошкой. Я ж ей говорю, что какое право она имеет оскорблять меня, а она и говорит, что я сошка мелкая и чтобы не вякала…»

- Ну что же, укоротим язык, и гонор жене подрежем, – не скрывая улыбки, начал Володя – я, собственно, уже все равно готовил Вам рекомендацию о снятии начальника. Дела в этом порту хуже некуда.
- Да, кадровый вопрос очень острый. А кого вместо него?
- Я бы рекомендовал Зираховского.
- Главного инженера Хабаровского порта?
- Да, Владимир Михайлович грамотный специалист, я работал под его руководством после перевода в Хабаровский порт. Других кандидатур не вижу.
- Хорошо, Володя, готовь приказ, я подпишу, и поезжай в Комсомольск, посмотри там, что, да как,  и с местным горкомом согласуй кандидатуру Зираховского.

***

Снова отъезд, с такой работой и семью-то забудешь! Правда, на этот раз  в Комсомольск всего на два дня.
- Володя, я надеюсь, ты хоть Новый год дома проведешь?
- Ну зачем ты так? Это же короткая поездка, кстати, ты не хочешь в нашем ведомственном техникуме физику преподавать? У них по-моему эта вакансия свободна.
- Конечно, хочу! Я уже видеть эти стены не могу! Сижу целыми днями одна дома, скоро говорить-то разучусь.
- Ну, вот и хорошо, я им позвоню, думаю, они тоже обрадуются столичному специалисту, - подмигнул Володя, чмокнув жену.
***

Первым делом – в горком! В Советском Союзе партия всегда была главной силой, управляя всеми сторонами жизни советских людей, а уж кадровые решения в отношении руководящего состава и подавно сначала согласовывались там.
Владимир открыл дверь приемной и быстрым шагом направился к кабинету. Но на пути каждого «ходока» к высокому начальству было грозное препятствие – секретарша. Секретарши в Советском Союзе - особая каста, они были призваны оградить слуг советского народа от него самого, пресекать несанкционированное проникновение той
самой кухарки, которая по завету Ильича может управлять государством. Потому, увидев посетителя, нагло прущегося в святая святых – кабинет секретаря горкома партии, дамочка вскочила из-за стола, и уже широко раскрыла  рот, чтобы обрушиться на несчастного, разъяснив, что такое демократия по-советски. Только, очевидно, не было времени у наглого мальчишки ее слушать, не было у него желания ей улыбаться, объясняя цель визита, поэтому он махнул в ее сторону рукой, и рухнула от этого жеста назад в кресло «церберша», будто ее секретным энергетическим ударом шаолиньский монах поразил. На самом деле никакими сверхъестественными способностями этот молодой человек не обладал, просто у каждой профессии есть свои секреты и свои особенности. Главной особенностью профессии советской секретарши было безошибочно определять тех, для кого заветные двери всегда открыты, и эта отмашка, этот полный пренебрежения жест, был тайным паролем, тайным знаком, известным лишь избранным.
Молодой человек с кучерявой головой беспрепятственно скрылся за дверью.
- Добрый день, начальник службы портов…
- А-аа, Володя, я же говорил, что мы еще встретимся! Проходи, садись. Рад тебя видеть!
К своему большому удивлению Володя опознал в секретаре горкома бывшего директора, у которого работал на военном заводе в Хабаровске-6.
- Михаил Петрович, а Вы здесь как?
- Да вот, переведен на партийную работу. А вот ты, Володька, я смотрю, быстро прешь вверх, хотя я не сомневался, что так и будет, когда ты уходил от меня.
- Не жалеете, что сюда перешли?
- И жалею, и нет... Все-таки работа директора интереснее, есть место творческому подходу, видишь реальные результаты. Но с другой стороны меня постоянно тюкали все, кому не лень, а здесь я бог и царь.

Посидели за стаканчиком импортного коньяка, вспомнили работу на военном заводе:
- Кстати, Михаил Петрович, а как покрасочные системы-то?
- А вот, посмотри...
Он бережно достал с полки лакированную коробочку, открыл, а там орден Ленина на шелковой подушке переливался золотом и платиной.
- За внедрение передовой технологии! И, кстати, перевод сюда я после этого получил. Так что, в некотором роде я тебе обязан этим креслицем. С меня причитается!
 Кандидатуру Зираховского утвердили тут же без проблем. Старого директора тоже сняли тихо, без шума, и следующим утром Володя поездом вернулся в Хабаровск.



***

Новый год сродни тайфуну: две недели после грандиозной пьянки люди в себя придти не могут. Аварийность в этот период многократно возрастает.
- Ну как, Володя, дела?
- Да уже в норме, люди оклемались после праздника, везде работы по подготовке портов к навигации идут согласно графику. Только Комсомольский порт отстает. Да вы же сами там ситуацию знаете.
- Да знаю... А как у тебя самого дела? Как у Ольги?
- Вижу, Вы уже в курсе. Все в порядке, ориентировочно в конце июня родит.
- В общем, давай так, ты у нас готовишься папой стать, и жене ты сейчас дома нужен, поэтому я тебя от дел временно отстраняю, никаких командировок, все распихай заместителям, а тебе будет другое задание, не менее важное и ответственное.
- И какое же, Зиновий Георгиевич?
- Знаешь, что мы строим?
- Да много всего строим: строим третью площадку хабаровского порта, строим терминал сыпучих грузов в Комсомольске, строим наливной терминал в Благовещенске…
- Не верно. Мы строим коммунизм! И это будет одна из главных тем съезда партии, который Хрущев созывает в следующем году.
- А я тут при чем? Вы хотите, чтобы я к этому съезду коммунизм построил? Переоцениваете вы меня, Зиновий Георгиевич.
- Да нет, не переоцениваю. А задание тебе вот какое… ты фантастику любишь?
- Нет.
- Ну не суть, так вот, к съезду от всех министерств по всем отраслям промышленности потребовали доклады, как будет выглядеть отрасль при коммунизме, и как нам этого добиться. Вот этот доклад я и прошу тебя подготовить. Собственно, конечно, никаких реальных действий не будет, однако, отнестись к докладу надо серьезно. Похоже, что наиболее дельные предложения будут представлены Хрущеву.
- Очередная инициатива сверху?
- Прекрати ерничать, Володя. Задача ясна?
- Да Вы что, Зиновий Георгиевич, шутки-шутками, а  у меня дел по горло! В Комсомольске Зираховский - человек новый, ему помощь наша потребоваться может, в Благовещенске...
; Стоп, Володя, я, кажется, ясно изъясняюсь? - Захватов нахмурился - все дела в сторону!
Но, перехватив Володин взгляд, подмигнул:
; Будь больше с женой, уделяй ей время и пиши потихоньку эпос на тему светлого будущего.


***

Не привычно как-то, ни тебе забот, ни проблем, на работу утром ходить не нужно. Была сначала мысль пойти посмотреть отчеты, да составить заявку снабженцам, но... с Захватовым лучше не спорить — решил Володя.
Вроде бы плевое задание , но любое дело начинается со сбора информации. А как знать, что при коммунизме с пароходством будет? Одно ясно, коммунизм - это что-то светлое, при коммунизме должно быть лучше, иначе зачем этот коммунизм вообще нужен? А еще интересно узнать, как капиталисты решают проблемы речного судоходства. Известно из школьных учебников, что они рабочий класс угнетают , видимо, поэтому у них в портовых кранах удобная кабина, кресло с регулируемыми валиками, чтобы не затекала спина, чтобы крановщика радикулит не разбил. А в Советском Союзе рабочий может и на фанерной «сидушке» смену отсидеть, а потом, еле разогнувшись, ползти к дому, по дороге еще очередь отстояв в магазин за продуктами. В США «издеваются» над рабочими, в яркие комбинезоны наряжают, словно клоунов в цирке. А в СССР рабочий класс - гегемон, в спецовках ходит непонятного цвета, всевозможными маслами пропитанном, и запах идет такой от этих спецовок, что у неподготовленного человека кружиться голова начинает. Да и потом, в Америке у рабочего «отбирают» кровно заработанное всеми возможными способами: чтобы купить дом с лужайкой, ему приходится идти в кредитную кабалу. А в Союзе всем жилье предоставляют бесплатно, поэтому работяги ютятся  в коммуналке в одной комнате с женой, двумя детьми, родителями и кошкой на девятнадцати квадратных метрах. Опять же, мужичок наработается на тракторе, у которого колесная база с жестким закреплением на раму,  межпозвоночные диски себе разобьет, так его будут бесплатно лечить!
Придя в библиотеку пароходства, Володя попросил справочники и книги о речном флоте США. Библиотекарша пожала плечами:
- У нас ничего такого нет.
- Что, никаких? Посмотрите, должно же быть хоть что-то!
Женщина рылась в формулярах минут сорок:
- Вот! Одна есть, брошюра «Развитие речного флота США» за 1905 год.
Володя задумался, чего интересного может быть в справочнике за девятьсот пятый год? Технологии-то не стоят на месте, но все равно решил взять почитать за неимением лучшего и с каждой страницей все больше удивлялся.
Дочитал книжечку, обвел карандашом все необходимое и  решил отнести в секретариат, отдать перепечатать.  Вот только, если, не дай бог, всплывет, что достижения полувековой давности загнивающего капитализма - это наша несбыточная мечта на пути к коммунизму – голову снимут, поэтому нужно было аккуратно обложку и титульный лист отрезать лезвием. А еще существовала опасность, что кто-нибудь узнает содержание. Володя попросил библиотекаршу показать формуляр на эту книжку, посмотрел - мало вероятно: последний раз книгу в библиотеке в тридцать восьмом брали, семнадцать лет назад, такие книги не особенно пользовались спросом.
Кроме всего прочего, для доклада очень важно оформление — подумал Володя и заказал  в типографии красную обложку с золотым тиснением.

***

- Стой! – окрикнул вахтенный, преграждая путь мужчине, поднимающемуся по трапу.
- Мне нужен мистер Молотов, - по-английски объяснил посетитель.
Вахтенный понял только последнее слово, сказанное господином, одетым в застегнутый на все пуговицы, несмотря на невыносимую жару, белоснежный костюм.
- Коль, позови кэпа! – крикнул он куда-то в глубину судна.
- Чего орешь, здесь я, – уже спускаясь, оборвал вахтенного капитан.
- Мистер Молотов, Вы проявили доблесть и отвагу. Соединенные Штаты бесконечно благодарны Вам за спасение американской подданной. Мы были бы рады видеть Вас завтра в шесть, адрес Вам известен.
С одной стороны, капитану, конечно, хотелось увидеть девушку, с другой – снова идти в американское консульство - дополнительные неприятности.
 Хотя… - подумал он, - они все равно будут.
- Спасибо, я непременно приду. Как Дженни себя чувствует?
- Ей уже лучше.

***

- Андрей Викторович, нам нужно с тобой поговорить, – заглянул помполит в капитанскую каюту.
«Ну, началось...» - подумал капитан, - «скорость стука превышает скорость звука».
И, с трудом выдавив улыбку, вслух произнес:
- Проходите, проходите, Леонид Сергеевич.
- Я вот почему пришел, ты не в консульство ли американское собрался?
- Туда.
- Я не знаю, политически зрелое ли это решение, и не уверен, стоит ли тебе дружбу с империалистами водить.
- Так-то оно так, меня тоже такая мысль посещала. Но с другой стороны, не я к ним навязывался, они сами пригласили, как-то нехорошо отказываться. Что подумают о советских моряках? Не воспитаны, не дружелюбны…

***

Ужин в консульстве был скромный, стол накрыли на двоих.
- Проходите, присаживайтесь, мистер Молотов, – начал посол.
- Спасибо, к сожалению, я не знаю, как Вас звать.
- Джордж, зовите меня просто Джордж.
- Я слышал, есть погибшие. Полиция интересуется происшедшим?
- Мистер Молотов…
- Андрей, к чему такая официальность, прошу Вас, Андрей, – перебил консула капитан.
- Так вот, Андрей, не стоит беспокоиться, с полицией мы все уладили. Дело притормозят.
- Как Вам удалось об этом договориться?
- Пусть это будет нашей маленькой тайной, – Уоллесу совершенно не хотелось вдаваться в подробности подкупа местных чиновников и рассказывать этому советскому капитану, что консульство имеет специальный фонд «черных» денег, из которых оплачивается благосклонность местной бюрократии.
- Как чувствует себя Дженни?
- Гораздо лучше.
- Я могу ее увидеть?
- Не знаю, думаю, нужно спросить об этом ее саму.
Повисла пауза. Дипломат собирался предложить капитану вознаграждение, но боялся обидеть этим, зная, как русские щепетильны, поэтому разговор свелся к обсуждению жаркого климата и красот Африки. Наконец, консул решился:
- Андрей, я хотел сказать слова благодарности от имени своей страны и от себя лично, быть может, мы смогли бы что-то сделать для Вас? Я знаю, что у советских моряков проблемы с валютой.
У Андрея действительно существовала эта проблема, к тому же было очень обидно, что остался без обуви, но принять деньги от посла он не мог.
В конце концов, это что же, он за деньги женщину спас?!
- Джордж, Вы оскорбляете меня своим предложением. Достаточно тех слов, которые Вы уже произнесли.
- Простите, я, честно говоря, и сам сомневался, предложил, что называется, больше для протокола.
- Лучше проводите меня к Дженнифер.
 Они зашли в больничный блок американского консульства.
- Здравствуйте, Дженни, – несколько смущаясь, обратился капитан.
- Здравствуй, здравствуй, герой, – улыбка на лице женщины была искренней, хотя из-за ссадины в уголке рта слегка кривоватой.
- Как Вы?
- В порядке!
- Только настоящая  американка ответит, что она в порядке, находясь в больнице с забинтованной головой.
Дженни расхохоталась и протянула гиганту правую руку в знак приветствия. Шутка из уст этого русского великана выглядела для нее экзотикой.
- Мне сказали тебя зовут Андрей, – больше утверждая, чем спрашивая и продолжая все так же улыбаться, сказала она.
Капитан смотрел на стройную женщину в спортивном костюме, и удивлялся,  как белый бинт на темных волосах  мог не только не портить, а вроде бы даже дополнять образ.  Испугался даже этого моментально вспыхнувшего чувства нежности и умиления.
- Я рад, мисс, – и, сделав паузу, с вопросительной интонацией добавил - или миссис, я, к сожалению, не знаю Вашего полного имени.
- Миссис Хавинсон, но зови меня просто Дженни.
- Я рад, что Вы чувствуете себя лучше. Мне пора возвращаться на корабль.
- А знаешь, приходи завтра днем, я покажу тебе сад, у нас очень красивый сад. Уже давно созрели вишни и груши.
- Вишни?! Здесь в Африке? – удивился Андрей.
- Наш садовник и не такие чудеса творит. И потом, - женщина, потянулась к уху капитана, для чего ему пришлось сильно нагнуться, и, словно заговорщица, прошептала – каждый вечер Джордж ходит в сад, ободрал уже все плоды внизу. А мне сейчас трудновато лазить наверх по лестнице. Ты-то и без лестницы можешь с самого верха достать.
Капитан улыбнулся:
- Ну, что же, я не дам Вам остаться без фруктов.

***

Только направился капитан  к трапу, а помполит тут как тут:
- Андрей Викторович, в город собрались?
- Да, пойду по делам: в управление порта нужно зайти, на телеграф, дать телеграмму в наше пароходство, уточнить, с каким сухогрузом наши запчасти придут.
- Ну, так и я как раз в город хотел, вот и пройдемся вместе.
«Вот пиявка, но ничего, я от тебя избавлюсь», - решил капитан измором взять помполита, прибавив темп. А шаги-то огромные, так что помполит рядом уже на бег перешел.
- Андрей Викторович, а куда мы так спешим? Целый день впереди.
- Много дел, нужно разные места посетить, везде успеть, – и еще шагу прибавил.
Может через базарную площадь? Там народу много, потеряться очень легко. Нет, не выйдет, с его-то ростом он как колокольня над толпой возвышается, из любой точки его видно. Лучше по-другому:
- Ну, вот и пришли. Вы как, прогуляетесь, пока я в управлении?
- Да нет, я подожду внутри.
- Я ведь долго могу. Не знаю, сколько там пробуду.
- Ничего, я газетку почитаю.
«Ну, почитай, почитай газетку. В жарком, душном коридоре тебе полезно попариться будет».
Андрей зашел в кабинет начальника судоремонтной службы, а помполит пристроился напротив двери, сел, головой к стеночке прислонился. А дел у капитана всего на пять минут: уточнить ранее согласованный план постановки судна на ремонт. Вопрос скорее надуманный, просто у начальника этой службы кабинет имел служебный выход во двор управления. Андрей обратил на это внимание еще в прошлый визит. Вот через эту дверку  он и вышел, направляясь в американское консульство.
***

- Проходи, Володя.
- Спасибо, тезка. Я смотрю, подрастает твоя дочурка.
- Ты же знаешь, дети растут как грибы.
- Особенно, чужие, – хохотнул гость.
Либерман повернулся к жене и несколько извиняющимся тоном попросил:
- Оля, ты не дашь нам чайку, а мы пока поговорим.
- Хорошо, - в ее голосе явственно прозвучало недовольство.  Историю, в которую влип Зираховский, обсуждало все пароходство. Олю тоже разбирало любопытство, и она хотела услышать подробности из первых уст, поэтому было немного обидно, что ее попросили удалиться.
- Ну что, в пароходстве, наверно, мне уже все «кости перемыли»?
- Давай без дураков, ты меня знаешь давно, если хочешь, то рассказывай все, как есть, подумаем, что можно сделать.
- Ну что, на новогоднем «огоньке» увидел девицу, отпустил пару комплементов, она тоже интерес стала проявлять. Потанцевали, вышли покурить, сам не знаю, как оказались в какой-то комнатушке, то ли подсобка какая была, то ли что. Ну, у меня голова и выключилась: молодая, красивая, роскошная.  Какие уж тут тормоза?! Ну, я ей и вставил. А девица, скажу я тебе, горячая, раз, два, а ей все мало. Короче долго нас не было, ее мамаша, Сокольникова, бухгалтер в пароходстве, ну, ты ее знаешь?
- Знаю.
- Так вот, хватилась дочери, стала искать, видать услышала, проходя по коридору. А вопит она за этим делом, скажу я тебе!
- Кто вопит? Мамаша?
- Да нет, Лизка, дочь ее. Так вот, она ворвалась, подняла шум, на следующий же день в обком телегу настрочила.
- Ты все объяснил?
- Да, но только в Советском Союзе девушки в семнадцать лет сексом не занимаются. Ты же понимаешь… Я даже жениться на ней предложил.
- Жениться?!
- Представь себе, эта девчонка мне в душу запала. Мы с ней, несмотря на скандал, продолжаем общаться. И хотя разница в возрасте приличная, она за эти три месяца стала мне близким человеком. Только мамаша ее и слышать ничего не хочет. Требует расправы.
- Я неплохо знаю секретаря Комсомольского горкома, попробую с ним поговорить.
- Даже не звони ему. Бесполезно. Во-первых, телегу она в обком сразу накатала, а во-вторых, он бы все равно не стал вмешиваться. Да ладно, я еще молодой, с руками, если снимут, уеду в Горький назад, уж как-нибудь заработаю себе на кусок хлеба с маслом.
- Не горячись, ты же отличный специалист, найдем, если что, тебе место в Хабаровске.
- Нет, Володя, спасибо, здесь мне все равно работать не дадут, да и не о должности жалею больше. На самом деле я знаю, это смешно, но похоже я в Лизку влюбился, я всегда о такой мечтал. Да и не такой уж я старый! Мне только тридцать четыре. Через полгода ей восемнадцать будет, так вернусь за ней, распишемся. Там, в Горьком, в институт поступит. Я на самом деле ни о чем не жалею.
- И что, она согласна?
- Да, и мы с ней уже обо всем договорились.
- Тогда удачи! Надеюсь, у вас все будет хорошо.

***

- Ну, здравствуй, Андрей, я уже думала, ты не придешь.
- Никак не мог отвязаться от помполита.
- Кто это?
- Тот, кто должен следить за тем, чтобы я сюда не ходил.
- То есть? Как это?
- Понимаешь Дженни, ты капиталистка, угнетательница рабочего класса, и нам, советским морякам, запрещено контактировать с вами. Считается, что вы нас поймаете в свои сети и завербуете.
Девушка заулыбалась:
- Ну и как? Я поймала тебя в сеть?
- Кажется, да, – краснея, как мальчишка, ответил капитан, ловя себя на мысли, что этот чертенок в юбке безумно ему нравится.
- Пойдем в сад, на улице-то жара, а здесь в комнате и вовсе «филиал ада».
Сад в американском консульстве поражал своей буйной зеленью. Везде стояли разбрызгиватели, и в воздухе витала мелкая водная пыль, создавая уголок прохлады во всеобщем царстве испепеляющей жары.
- А на самом деле, тебе что-то будет, если узнают, что ты здесь?
- Во-первых, знают, во-вторых, я последний раз в заграничном плавании, как и последний раз в должности капитана. Может быть, меня даже арестуют и расстреляют на Родине, но это в самом худшем случае.
- Прекрати так шутить, - Дженни подошла к капитану, и, посмотрев своими темными глубокими глазами, тихо спросила – ты жалеешь, что оказался тогда там?
Андрей провалился в бесконечную черноту этого взгляда, ему даже показалось, что у него кружится голова.
- Нет, ведь иначе бы я не встретил тебя. Хотя мне жалко обуви, которой я из-за этого лишился, - лукаво подмигнул он.
Молотов, выросший в стране, где неаккуратно сказанное слово может привести к самым трагическим последствиям, давно разучился дурачиться. А уж если ты допущен за рубеж матушки Родины, то надзор за тобой двойной. Но сейчас рядом с этой «акулкой» капитализма, он почему-то чувствовал себя свободно, как мальчишка.

***

Духота невыносимая, «аромат» пота так и висел в воздухе. Рубаху помполит расстегнул уже до пупа - капитан четвертый час из кабинета не выходит. Решил сам туда. Дернул дверь – закрыто.
- Он сегодня до трех. Ушел уж давно, – буркнула проходящая мимо чернокожая старуха.
- Как ушел? Я ж здесь давно стою, никто не выходил.
- Так он через служебную домой уходит.
«Ну сука, ну погоди, я тебя с говном смешаю, я тебя …, да я…» - Леня-дятел, как его называла команда за способность бесперебойно «стучать», просто не находил слов. Его аж трясло, он чувствовал себя полным идиотом, и всю дорогу назад  выдумывал самые страшные кары капитану.

***

День пролетел как один миг, он сам не заметил, как стемнело. Огромный, как скала, сложенный, как молодой бог, русский капитан рассказывал о жизни в Советском Союзе, о комнате в коммуналке, долго объясняя, что это такое,  о том, как он ездил на картошку и сенозаготовки, когда учился в мореходке. А она рассказывала ему о своей трехэтажной
вилле, скучных светских раутах, о том, как любит она гонять на своей «Альфа-ромео» по широким американским дорогам вдоль Атлантики.
- А знаешь, я ведь никогда не сидел за рулем машины. С любым пароходом справлюсь, с любым катером, а машину вот не приходилось.
- Все, решено, завтра я буду учить тебя водить машину! Договорились?
 
***

Володя шел по коридору и вздыхал про себя, знал, предстоит тяжелый разговор с Захватовым. И дело не в том, что это Володя Зираховского рекомендовал, по этому поводу никогда Захватов не станет его корить, просто нужно было принимать срочное решение, что-то делать с Комсомольским портом.
- Добрый день, проходи. Как дома?
- Время летит, не успел оглянуться, как дочурка уже по квартире носится, и волосы такие же, как у меня кучерявые.
- Это точно, совсем мало ты с семьей бываешь. Как Оля?
- Дома больше сидеть не хочет, решила выходить на работу, как только ее мать приедет с Иркой нянчиться.
- Доклад твой всех в восторг привел. Его Хрущеву лично министр читал. Слушай, из тебя выйдет отличный фантаст!
- Вообще-то это был перепечатанный справочник «Развитие речного флота США» за девятьсот пятый год, и делов-то - прошедшее время на будущее заменил.
- Ты что, охренел? А если бы узналось? Да нам бы… Ладно, чего теперь, лучше скажи, какие у тебя мысли насчет Комсомольского порта?
- Не знаю, Зиновий Георгиевич, не знаю. Хороший Зираховский специалист, но на баб слаб.
- Дурак, прямо на Новогоднем огоньке трахнул несовершеннолетнюю девчонку!
- Он же не думал, что ее мамаша телеги секретарю обкома писать будет.
- Да чем он вообще думал!
- А главное подумаешь, он же не изнасиловал ее, она сама его на это спровоцировала.
- Спровоцировала?! Так верхней головой думать надо было, и на провокации не поддаваться.
- Ну, что теперь поделаешь...
- Ну и кого начальником порта назначить? Это был уже девятый за четыре года. Есть у тебя кандидатуры?
- Может Брянцева?
- Сам знаешь, не вытянет порт.
Повисла пауза. Володя все понял, но продолжал игру:
- А если попробовать Федорычева?
- Из той задницы, в которой порт находится, он тоже не вытянет.
- Знаю, а Васильев?
- Ладно, прекрати, – Захватову это словоблудие надоело – я знаю, кого назначить начальником порта в Комсомольске-на-Амуре.
- Кого?
- Тебя, тебя Володя.
- Да, я тоже не знаю кандидатуры лучше.
- Тогда готовься!
Стать начальником порта - вроде как понижение, но это иллюзия: де юре – понижение, де-факто -  несопоставимые возможности. Да и потом, работа чиновничья ему уже надоела, хотелось живого дела.

                ***

Жара стояла страшная, взмок капитан. На площади у центрального въезда в порт кипела жизнь: старые пикапы, телеги, запряженные быками, люди туда - сюда сновали как косяки сельдей. Но он сразу приметил черный автомобиль, рядом с которым стояла женщина, та самая, та единственная, ради которой Господь и создал весь этот дрянной мир. Улыбнулся и направился к ней, а она в ответ ему уже махала рукой. Да и как его было не заметить, даже в такой сумасшедшей толпе возвышался он над людьми, словно колосс, и, казалось, будто вся площадь могла уместиться на его ладони.  Ликовало все внутри у него, тысячи труб выдували в душе безумную симфонию.  Знал, конечно, что ему в спину еще одна пара глаз смотрела, но теперь не до этого было, все мысли в голове занимала  только Дженни. Ее образ убаюкивал Андрея на ночь и утром будил своей ласковой улыбкой.
Осторожно, стараясь слегка прикасаться, взял капитан ее руку,  а самому хотелось прижать девушку к себе, вознести над площадью, вознести над миром к самому солнцу и взлететь вдвоем, потому что от прикосновения к ней его могучее тело сделалось совсем невесомым.
Люди носились, площадь, словно гигантская карусель, где все кружится и вращается, только для них двоих время остановилась, словно изваяния застыли, глядя друг другу в глаза.
Андрей очнулся первым, неловко стало: вцепился ей в руку и не выпускает. Разъединил ладони, а Дженни только улыбнулась, то ли чтобы неловкость сгладить,  то ли чтобы скрыть легкую досаду, что он выпустил ее руку. Его огромная сила манила, притягивала как магнит. Она ловила себя на мысли, что с каждой секундой в ней все сильнее и сильнее разгорается огонь желания вцепиться в него изо всех сил, вцепиться, притягивая его к себе всем телом и упиваться, словно вампиру его беспредельной силой и энергией.
- Салют советским морякам! Я правильно сказала?
- Здравствуй, Дженни. Как себя чувствуешь?
- Не так плохо, благодаря тебе, – задорно ответила  девушка – готов сесть за руль?
- А может не надо? Да и за твое здоровье волнуюсь, все-таки колесной техникой я не управлял никогда, знаешь, больше как-то с водными видами транспорта имел дело.
- Андрей, ты что, боишься что ли?
- Да нет, конечно, чего бояться? – браво ответил капитан, он и в самом деле не слишком волновался. В конце концов, девчонка справляется, так уж у него-то точно проблем не возникнет.
Но на деле оказалось все не так просто: дергалась машина, то прыгнет, как кузнечик, то заглохнет, да еще все это в толпе. И как это вообще возможно? На педали смотреть, на рычаг передач, на панель приборов, да еще за ситуацией за окном следить надо! Ведь люди вокруг скачут, норовя непременно попасть под колеса, ослы да грузовики - голова кругом идет. А она сидит рядом и только смеется. А капитан уже весь в поту:
- И почему нужно в Африке на черной машине ездить?
Но, на удивление, очень скоро и педали стали понятными, и рычаг передач более податливым.
Под чутким руководством Дженни они доехали до французского района.
- Пойдем пообедаем в «Буржуа».
У Андрея екнуло в животе - как увидел здание ресторана, сразу понял, его годового лимита на валюту не хватит, чтобы там один бутерброд съесть.
- А хочешь, поехали к нам на корабль, у меня великолепный кок! – сделал хитрый маневр Андрей. Но Дженнифер была неумолима:
- Брось, зачем ехать. Здесь очень неплохо кормят.
Капитан насупился, а когда стали на стол подавать не блюда, а произведения кулинарного искусства, сделался совсем грустным, кусок не лез в горло.
Почти с ужасом он смотрел на вышколенного черного официанта в белоснежной рубашке, несущего на небольшом серебряном подносе счет.
- Оставь, Андрей, – взмахнула рукой Дженни, когда он стал доставать бумажник.
- Я сам могу заплатить. Не привык я, чтобы женщины за меня платили.
- Знаешь, давай не напрягать друг друга. Я обязана тебе жизнью, ты герой, но, кроме этого, ты капитан судна, хотя тебе еще нет тридцати, и весьма успешный мужчина. А то, что у тебя нет денег, виноват не ты, а этот, как его…- она хитро подмигнула – Ленин! Поэтому и только поэтому я плачу за обоих, что ни на одну секунду не умаляет твоего достоинства как мужчины.
Ход мысли Дженни сильно удивил его. Ведь и вправду, у американских капитанов есть деньги, выходит действительно в том, что у него нет денег, виноват не он. Оба дружно рассмеялись. Таким свободным Молотов не чувствовал себя никогда.
- Уже вечер, скоро зайдет солнце, я хотела показать тебе одно место.
Она быстро гнала  автомобиль на юг вдоль побережья, оставляя за собой столбы пыли. Тяжелую «пузатую» машину заносило на поворотах, и Дженни явно нравилась такая гонка, хотелось увидеть испуг в лице этого бесстрашного человека. капитан же не подавал виду, хотя правой рукой сжимал ручку двери. Выехав из города, они неслись по шоссе, но скоро крутым маневром Дженни рванула руль влево на малоприметную неровную дорогу, и машина, подлетая на кочках и буграх, помчалась к побережью.
Наконец, буйные деревья расступились, резкий солнечный луч ударил в лобовое стекло, а машина юзом летела к краю холма, к обрыву, поднимая огромное облако взвеси и пыли.
- Нервы мои испытываешь?
- Смотри, Андрей! Ты где-нибудь видел что-нибудь подобное?
Утес, укрытый буйной зеленью, врезался в океан. Огромный  диск солнца висел низко, почти сливаясь с горизонтом, оставляя красную дорожку на поверхности океана. А внизу у подножья утеса блестела прозрачная мелководная заводь, окрашенная пурпурным светом вечернего солнца, и мириады разных рыбок сновали там, переливаясь тысячами цветов, каждая на свой манер. Такой красоты он еще не видал, хотя в разных морях был, на разных континентах, да и в Союзе есть, чем полюбоваться. Но только здесь он дышал воздухом свободы, и к груди его прижималась женщина, одно прикосновение которой заставляло бешено стучать его сердце. И не было ни судна с поврежденным гребным валом, ни помполита,  ничего, только они двое среди неземной красоты стояли одни во всей Вселенной.

***

Ярко горят звезды ночного африканского неба. Лунный рог полыхает, освещая силуэт атлета, обнимающего хрупкую женщину.
- Андрей, завтра я возвращаюсь в Америку.
- Я знаю, Дженни, знаю.
- Откуда?
- Просто почувствовал.
Знает, завтра он вернется в тот мир, из которого она его извлекла на короткие счастливые мгновения. Две недели пролетели, словно на другой планете. Каждое утро капитан вставал и шел к ней, а потом и вовсе перестал возвращаться на корабль, они гуляли ночи напролет по диким и страшным закоулкам африканской дыры, и ей рядом с ним всегда было спокойно и уютно. Они спорили и дурачились, как дети, когда он оставался у нее. Она уже не представляла свою жизнь без него, ей казалось, что  в целом мире не была человека более близкого и родного, чем этот огромный русский капитан. Дженни смотрела на звезды, задрав голову вверх, потому что глаза уже затуманила пелена влаги, лишь шелохнуться и крупные слезинки покатятся по щекам, и изо всех сил она старалась удержать их на ресницах. Она схватила ртом воздух, и в тот же момент ее накрыла мощная лавина чувств, которую уже было не под силу сдержать. С ресниц слетела прозрачная  капля.
Они оба не питали никаких иллюзий, знали что расстаются навсегда. Она вернется в Америку, к своему мужу, за которого вышла по папиному совету, в мир большого бизнеса и полезных друзей. А он... он отправится по ту сторону железного занавеса. Они были не просто из разных стран и разных систем. Они жители параллельных миров, и лишь удивительная причуда судьбы свела их в одном месте в одно время. Эта встреча словно бритвой вспорола души обоих.
- Я никогда не забуду тебя, Дженни.

***
Вернулся капитан за полночь на корабль, и казалось ему, что зашло солнце навсегда, и впереди его ожидают лишь сумерки, неподвижные и вечные, как мертвая Атлантида. Но снова наступил рассвет, и, несмотря ни на что, дневное светило совершило еще один двенадцатичасовой переход с востока на запад в длинной череде подобных за миллиарды лет. Весь этот день он провел в постели, снова и снова прокручивая, словно архивную кинопленку, в своей голове кадры ее улыбки, прикосновений, их жарких поцелуев или просто мечтал. Но сил подняться с кровати и вернуться в реальный мир у него не было. Казалось, стоит лишь встать, вернуться в действительность, в которой нет Дженни, как эта действительность, словно дорожный каток тлеющее полено, раздавит сознание, и останутся на этой самой постели лишь догорающие искорки, некогда бывшие капитаном.
Так прошла неделя, пока в один из дней внизу он не услышал английскую речь.
- Добрый день, могу я видеть капитана Молотова? – обратился уже бывавший здесь джентльмен в белом костюме к вахтенному.
- Да здесь я, здесь, - прокричал Андрей, натягивая на бегу китель.
- Я по поручению миссис Хавинсон, она просила передать Вам эту коробку.
Удивленный капитан в большой упаковке нашел десять пар самой разнообразной обуви. Здесь были и классические туфли, и полуспортивные ботинки, кроссовки и зимние сапоги, безупречного английского качества, даже уютные домашние тапочки заботливо не забыла заказать Дженни. Только сейчас это не вызвало у Андрея восторга, его не распирало от счастья, как тогда. Он бережно вынул лишь ее письмо, и долго смотрел в пустоту, не решаясь распечатать конверт. Эта коробка, последняя весточка была как ее прощальная улыбка.

                ***

Близок сезон дождей, но солнце, словно предчувствуя свое скорое поражение, пытается напоследок испепелить и без того опустошенную землю Гвинеи. Молотов вытер могучей рукой пот со лба. Больше двух месяцев уже торчал советский экипаж в Конакри. У берегов островов Бижагош судно получило серьезное повреждение винтов и гребного вала, полтора месяца ждали запасные части. Их привез советский сухогруз, и вот уже три недели как тянулся ремонт, и не видно было ему конца. Потери от простоя колоссальные, начальство из Мурманского пароходства задергало телеграммами.
- Товарищи, я вот что хотел обсудить, уже третью неделю судно стоит на судоремонтных верфях, но фактически ничего не делается. Касса наша пуста, пароходство больше денег переводить нам не будет. Хоть караул кричи!
- Я предлагаю поднять шум, в самом деле, нужно идти к руководству ремонтных доков.
- Я с ними уже ругался, бесполезно.
- Тогда во французскую администрацию, пусть принимают меры!
- Во-первых, французы уже мало на что влияют, французская администрация - больше фикция, и сейчас они озадачены выкачкой ресурсов и спасением своих капиталов. То, что скоро придется предоставить колониям независимость, ясно всем, и повлиять на нашу ситуацию администрация не может, а главное не захочет. Какие еще предложения?
- Вы говорите, а я уже действую! Две недели я хожу в док и рассказываю рабочим об учении Маркса, о дружбе народов, о том, что их долг, как рабочих, помочь нам, советским морякам, их братьям в борьбе с капиталистическими угнетателями.
Тяжело посмотрел Молотов на помполита, продолжая вить косичку из двухсот миллиметровых гвоздей:
- Да отстань ты со своей херней, без тебя тошно.


***

Жара спала , а вместе с ней и напряжение еще одного дня ожидания. Андрей пересчитал мелочь в кармане, и, решив, что на кружку пива хватит, отправился в город.
Рядом с портом на прилегающей улице находился бар «Диамант», что в переводе означало бриллиант. На самом же деле это был довольно грязный припортовой кабак, где собирались матросы, коротавшие время пока их суда стояли под погрузкой, проститутки, контрабандисты и жулики всех мастей, но рядом с портом других заведений просто не было.
Капитан взял у барной стойки кружку вонючего мутного пива, осмотрелся, увидел  местечко за столиком.
- Можно? – обратился по-английски.
- Да, конечно.
Мужчина средних лет, со светлыми волосами был одет в гражданское без знаков различия, но у Молотова не возникло сомнений, что это американец.
- По делам здесь?
- Я капитан «Калифорнии», загружаемся рудой. А вы?
- Я тоже капитан советского судна «Ксения Корабельникова».
- А что возите?
- Сюда сельхозтехнику, отсюда ресурсы.
- Все отсюда возят ресурсы, кто лес, кто уран, кто уголь.
- А сколько вы здесь?
- Неделю, порт работает отвратительно, погрузка занимает очень много времени.
- И не говорите, мы здесь уже скоро три месяца.
Молотов поведал о затянувшемся ремонте американскому коллеге все, как есть, о бездействии ремонтных бригад, о стараниях помполита, который ходит уговаривать негров поторопиться с ремонтом и рассказывает о социальной справедливости, равноправии, классовой сознательности.
Янки усмехнулся:
- О классовой сознательности? Хочешь, я покажу тебе, что это такое ?
Он поднял руку и, обращаясь к официантке, вежливо произнес:
- Милочка, будь любезна мне глазунью и пятьдесят виски.
Молодая черная девушка легко кивнула головой и продолжила щебетание со своими подругами. Через пять минут американец вежливо напомнил ей же, что заказ. Девица продолжала что-то бурно обсуждать, не ведя ухом.
- Вот видишь, обратился он к русскому, так они отвечают на вежливость.
; Как же быть?
- А вот так! – американец встал и подошел к девице. Молча схватив за волосы, он энергично тряхнул ее.
- Яичницу и виски, живо, сука.
Через несколько минут черная девушка с виноватой улыбкой принесла стакан с выпивкой и еще шкворчащюю яичницу.
- Кстати, меня зовут Эндрю, -  дружелюбно произнес он, обращаясь к русскому.
- Меня Андрей, - с трудом переваривая увиденную сцену, ответил Молотов.
- Так мы еще и тезки! – обрадовался американец – ну что, я наглядно объяснил особенность общения с местным населением?
; Более чем! Все же, мне кажется, не стоило так обращаться с женщиной – не смог удержаться Андрей.
; Ну, мне пора на судно, завтра мы отходим. Удачи!


***

А может, в самом деле, это наиболее простое и действенное решение? Может к черту все эти жалобы и прочую бюрократическую ерунду? Может здесь, на черном континенте, в каменном веке от того и не работают все  эти инструменты цивилизованного мира, что, как и в доисторические времена, здесь правит только сила? – капитан ворочался всю ночь, осмысливая преподанный американцем урок. Утром спустился в ремонтный док, окинул взглядом обстановку: четверо рабочих пинают носок, набитый песком, шестеро сидят на лавке и курят, что-то оживленно обсуждая, еще один спал, накрыв лицо газетой. Капитан обвел палубу глазами, поискал бригадира. А вот и он, собственной персоной, в кости играет.
- Почему никто не работает?
- Жарко, успеется, - лениво ответил черный не очень молодой мужчина, продолжая кидать кости.
Андрей рывком поднял бригадира, как котенка, и коротким ударом отправил в нокаут, после чего, дернув за ворот сидевшего рядом с ним, швырнул на пол. На палубе наметилось оживление, ремонтники, схватившись за инструмент, устремились к рабочим местам. Капитана удивило, что никто не возмутился, более того, никто не удивился, значит, для них это была обычная практика. Результат воодушевил, и он решил закрепить успех, начав обход, никого не хотелось оставить «без внимания». Но ведь надо еще и так бить, чтобы не зашибить насмерть, чтобы руки-ноги не поломать, а то можно было лишить трудоспособности, поэтому кому оплеуху, кому пинок выдаст. Закипела работа, а Молотов за спинами ходит, словно наместник египетского фараона на строительстве великой пирамиды.
Темнело, закончен трудовой день. Осмотрел Андрей движительный узел и расплылся в  улыбке - за один день сделано больше, чем за предыдущих три недели. Осталось только гребные винты на вал присобачить, да так кое-что по мелочам. Такими темпами через пару дней все готово будет.


***
- Оля, ну зачем нам в Комсомольске этот старый сундук? – недовольно протянул Володя, перевязывая бечевкой собранные женой коробки с вещами.
- Это же еще бабушкин, к тому же он такой вместительный, в него можно кучу вещей запихнуть.
- Я клянусь тебе, что как только разберусь с делами, первое, что сделаю – сооружу тебе отличный стеллаж, наподобие того, какой я видел в немецком журнале у Захватова. Ты еще хвастаться перед подругами будешь!
- Ой, Володь, я даже не думала, что у нас с тобой за два года столько вещей накопилось! И как только мы их запакуем… – вздохнула в очередной раз Оля.


***

- Вашим поведением вы опозорили нашу страну и идеи коммунизма. Вот товарищи, наглядный пример того самого тлетворного влияния Запада! Вот что значит дружбу водить с этими капиталистами. Быстро вы понахватались от них! Мало того, что вступил в преступную связь с гражданкой враждебного государства, капитан советского судна, представитель Советского Союза в дружественной стране Африканского континента бил рабочих! Вы, товарищ Молотов, осквернили Ленинские ценности интернационализма, дружбы народов, подняли руку на товарищей по классу. В то время как Советский Союз борется с угнетением негров в США, вы устраиваете суд Линча!
- Да что мне было делать! У меня не было другого выхода.
; Помолчите, вы себя полностью дискредитировали, вам нет  оправдания. Здесь решение может быть только одно: исключить из партии и снять с работы. Вы сняты с работы без права занимать ответственные должности и, безусловно, в зарубежные поездки больше допускаться не будете. Сдайте удостоверение моряка, ваша виза аннулирована!
Понял Молотов, что в Мурманске оставаться уже нет смысла. Прикинул, куда бы податься, вспомнил, что двое приятелей с курса работают в Комсомольске-на-Амуре и решил махнуть к ним. По приезду выяснилось, что общежитие сходу дают только работникам порта. Единственная вакансия, которая там для него нашлась -  матрос разъездного катера начальника порта. Ну что ж, - махнул рукой Андрей — если уж суждено мне перекантоваться где-то, почему не здесь?

                ***

Зашел Володя в кабинет, присвистнул - комната метров пятьдесят квадратных, с большими окнами по двум стенам, стол в виде буквы «Т» расположен так, что окна за спиной и слева. И ведь не раз был в этом кабинете, да все как-то не обращал внимания, что он такой огромный. Там в пароходстве и должность была выше, а кабинет куда скромнее.
До планерки оставалось пятнадцать минут, открыл окно. В кабинет вместе со свежим ветерком ворвался гул порта. Где-то впереди портальные краны гудели на разные лады своими сложными механизмами, вдали слышен был приглушенный рокот мощных судовых дизелей, на погрузке неистово матерился бригадир, и его слова неслись над водной гладью Амура, вдоль причалов, мимо «сыпучки», мимо складов и затухали далеко за пределами порта. Ночная смена уже собиралась домой, а дневная еще не приступила к работе и сейчас, затягиваясь «Беломором», портовые рабочие обсуждали очередную смену начальника, гадая, что он за человек. Через пятнадцать минут грянет дневная смена оркестром тысячетонных механизмов, взревут многолитровые дизеля, заглушат они своим ревом высокохудожественные эпитеты несдержанного бригадира. Перегнулся Володя через подоконник - внизу ремонтники тащили огромный вал в цех, пыхтели шестеро работяг, останавливаясь каждые двадцать метров на передых. А это что за «кадр»? Подошел огромный матрос, улыбнулся, отпустил шутку, схватил вал под мышку и прогулочным шагом направился в цех.


                Глава 4

- Как же это получается, товарищи, что за прошлый год в порту недостача угля составляет семьдесят тысяч тонн? И за этот, пятьдесят седьмой, уже тринадцать тысяч недостачи набежало? А еще только начало июня! В чем дело?
- Да мы без понятия: грузим уголь, взвешиваем - одно значение, приходит по реке, вешаем - меньше вес угля в барже. Мистика какая-то!
Только Володе было не до мистики,  пахла вся эта чертовщина уголовщиной. Мечтал он о настоящем деле, а теперь вот назад в пароходство захотелось, потому как тут в порту какое полено не поднимет - везде гниль. Строчил он распоряжения тысячами в день, но не выполнял их никто - царило разгильдяйство, переходящее в саботаж. А тут еще эта мистика! Куда деваются тысячи тонн угля по дороге из Комсомольска в Благовещенск? А за него отвечать ведь нужно, как-то отчитываться. Да тут еще отношения с Китаем начали портиться стремительно, тоже проблема - если заблудится какое суденышко, вылетит на берег к бывшим братьям навек, так эти узкоглазые братья ловят членов команды и бросают в свои темницы. По всему Хабаровскому краю строго настрого капитанов предупреждали - в пограничных районах особое внимание!
Тысячи вопросов, и все нужно немедленно решать. Но самое главное - как заставить коллектив уважать себя? Чихают на его распоряжения и увещевания. Замов своих он сразу  уволил - руководящий состав статья трудового кодекса позволяет увольнять «в связи со служебным несоответствием». А остальных как? Если лентяй-халтурщик не опаздывает на работу, если не пьет в рабочее время, то трогать такого работника не моги, он гегемон! А  в порту таких - добрая половина.
Но с другой стороны, всех ведь карать и не надо. Придумал Володя метод, и назвал его «прожектор». Это когда из всего коллектива выхватываешь одного разгильдяя, который жить мешает, и с этой минуты он постоянно как бы под лучом прожектора, не надо распыляться на всех, можно сконцентрироваться на ком-то одном. А самое главное в этом деле - быть беспощадным. На всех рук не хватит, поэтому все внимание на одного: унижать и уничтожать, распинать и с дерьмом мешать, а остальные пусть стоят вокруг и смотрят. И уж будьте уверены, когда Вы отправитесь за вторым, толпа кинется врассыпную.
Вышел из строя импортный кран со страшно дорогими и хитрыми узлами и агрегатами.  Нужна была электросварка, причем  газовая никак не годилась - от ее пламени соседний каскад реле мог оплавиться, тогда  пришлось бы заказывать сложную автоматику в Америке, там, где и был кран произведен, а это песня на годы. Каждый час простоя такого механизма выливался порту в астрономическую сумму. Выделил Либерман бригаду, все ремонтные работы по минутам расписал, на ночь третью смену вывел, но вот проблема – технология электросварки только появилась, не был с ней знаком толком никто - один специалист на весь порт, сварщик  Гавриленко, мужик с гонором. Не успели все наладить за дневную смену, пять часов стрелки показали.
- Ну, все, смена-то кончилась. Бывайте.
- Ну, бля, Гавриленко, не говняйся, – возмутились мужики.
- Иван, я тебя прошу, останься сверхурочно, час простоя крана больших денег стоит порту, и так не справляемся с разгрузочными работами.
- Вам, Владимир Лазаревич, напомнить, что сверхурочно можно оставлять работать только с согласия работника? Так вот, я не согласен!
- Ты что сдурел, сегодня пятница, потом два дня выходных, а кран стоять будет?
- Ничем не могу помочь. - расстегивая на ходу спецовку.
Сорвался где-то глубоко внутри Володи спусковой механизм, открыл он тетрадочку, в которую все свои распоряжения записывал, почирикал ручкой:
- Вот: я, Либерман Владимир Лазаревич, сегодня 9 июля тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года клянусь уничтожить Гавриленко Ивана Савельевича. Точка. Ставлю подпись.
Переглянулись рабочие, не поняли шутки начальника.
- Это что еще за угрозы! Да я единственный специалист электросварщик тут. А вас начальников вон сколько сменилось!
- Я тебя предупредил.
- Да пошел ты!
Позвонив Оле, что срочно должен уехать, Володя взял билеты на вечерний поезд до Хабаровска, а утром пришел к своему бывшему директору:
- Александр Михайлович, у меня к Вам просьба, не могли бы Вы вызвать сейчас сварщика, который у вас по электросварке?
- Да, конечно, Володя, только что его вызывать, вон он на площадке. Сам ведь знаешь, сейчас горячая пора. А в чем дело?
- Да ремеслу хочу этому мудреному обучиться, подсобите?
Терпеливо весь день простоял Либерман рядом со сварщиком, на второй день сам варить попытался. Журил начальника комсомольского порта сварщик, отчитывал:
- Да ну, Лазаревич, пожжешь сейчас! Ровнее веди и быстрее, быстрее! Смотри, чтобы рука не дрожала! Руку, руку тверже держи!
Но ученик на учителя был не в обиде. К концу дня почти не хуже своего наставника справлялся.
- Вот, молодец, Лазаревич, так держать!

***

У сварщика Гавриленко оплата была сдельная. Приходил он каждый день на смену во время, на минуту опоздать боялся, иначе сразу можно было получить выговор за опоздание, но весь день «штаны протирал», потому как чуть что случалось - начальник порта надевал  робу и сам на объекте проводил сварочные работы.
- Ладно, простите меня, Владимир Лазаревич, я сижу, а зарплата мне не идет. Осознал я свою ошибку. Мне ж семью кормить, - понурившись стоял Гавриленко в кабинете Либермана.
Володя достал тетрадочку, открыл на соответствующей странице, прочел:
«Я, Либерман Владимир Лазаревич, сегодня 9 июля тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года клянусь уничтожить Гавриленко Ивана Савельевича. Либерман.»
- А я тебя предупреждал, по-человечески просил. Теперь только на себя пеняй!
- Тогда я пишу заявление об уходе по собственному желанию!
- А вот это хрен тебе с маслом! Заявление твое я не подпишу. Не выйдешь на работу -уволю за прогулы, будет тебе волчья запись в трудовой, а то и за тунеядство загремишь под суд. И только попробуй мне для своих халтур инструмент с предприятия  вынести -  за хищение государственного имущества на двадцать пять лет сядешь!

***

Лето в тот год выдалось на редкость жарким. Обливался потом в брезентовой робе Володя с электродом в руке, но отступать не собирался, только и во время сварки о недостаче угля думал, это – головная боль номер один. Погода сухая, дождей уже второй месяц нет. Посмотрел он на стоящее под погрузкой судно, и вдруг все у него в голове на свои места встало. Так вот в чем дело! Нагревается на таком солнце черный уголь и  испаряет всю влагу, невооруженным глазом видно как парит над баржей.
Нужно созывать межведомственную комиссию для изменения системы учета угля, а то пока из порта плывут баржи вверх по течению на электростанцию, сохнет уголь, испаряя тысячи тонн влаги, а порту приходится недостачу покрывать.


***

- Дорогая, ты сегодня не едешь в офис? Сегодня же Совет директоров, ты должна присутствовать, - Джозеф заглянул к ней в спальню.
На потолке висело огромное зеркало. Дженни лежала на спине, немигающе смотрела в отражение своих черных глаз и видела в них далекий берег Атлантического океана, испепеленный безжалостным солнцем, где она была так счастлива. В душе разливалась пустота.
- Я сама решу, куда и когда мне ехать, что я должна, а что не должна!

***

- Уже которую неделю у причала стоим! Новый начальник даже не удосужился заглянуть, познакомиться, вообще, говорят, «гнойный» мужик, не успел прийти, сразу болты стал закручивать.
- Да брось, ты сам знаешь, что в порту творится. Все правильно он делает, это еще хорошо, что тут не Африка, а то я способ один знаю, как экономические показатели предприятия улучшить, – усмехнулся огромный матрос.
- Эй, слышь, начальник идет!
- Где?
- Да вон в синем кителе, на нашивки посмотри!
- Здравствуйте, товарищи! Прошу прощения, что наше знакомство состоялось только сейчас. Как вы уже, наверное, знаете, мое имя Владимир Лазаревич. Надеюсь, я с вами буду работать долго и плодотворно.
- Предыдущие девять говорили так же.
- По-моему, это ответ не по уставу.
Ляпнул боцман шутку и сам себе язык прикусил. Ходят слухи, что новый начальник хоть и молодой, а особой лютостью отличается и лучше бы с ним отношения не портить.
-Ну, давайте знакомиться.
Вытянулась команда по струнке на причале вдоль судна.
- Кравченко Алексей. Моторист.
- Черных Константин. Кок.
- Рожков Сергей. Матрос.
- Молотов Андрей. Матрос.
Еще раз обмерил Володя глазами  Молотова - какое-то смутное чувство зашевелилось внутри.
- Так, а капитан где?
- Разрешите доложить? Капитана нет.
- Как нет?
- Нет, – с непроницаемым лицом докладывал огромный матрос.
- Почему?
- Запил, его уволили со службы еще до навигации, а другого пока не прислали.
- Кто же тогда командует судном?
- Я, товарищ начальник порта.
Еще больше удивился Володя: бардак какой-то, даже не механик, простой матрос выполняет обязанности капитана!

***

Закончилось совещание совета директоров, расходились солидные господа. Свернула она свои рулоны, убрала мудреные графики в портфель.
- Дженни, могу я с тобой поговорить? – догнал ее уже в дверях вопрос президента «Bauxite group».
- Да, конечно. Если в моем докладе что-то не понятно, на следующий неделе я закончу подробный отчет и сделаю детальный анализ по Гвинейским месторождениям.
- Нет, Дженни, я хотел поговорить с тобой на другую тему.
- Да, папа, я тебя внимательно слушаю, – сделав непонимающее лицо, ответила она, хотя уже знала, о чем пойдет речь.
- Что с тобой происходит, девочка?
- Все в порядке, папа, просто легкая меланхолия. Видимо, никак не включусь снова в ритм Нью-Йорка.
Он подошел к ней и обнял за плечи.
- Дженн, я говорил с Джозефом.  Да и вообще, последний месяц после возвращения из Африки ты сама не своя. Я уже давно не видел твоей улыбки. Кто он?
- Откуда ты знаешь?
- Послушай, я уже давно живу на свете. После смерти твоей мамы и гибели Джонни, ты - вся моя семья, нет более близкого и родного мне человека, и сейчас мне невыносимо видеть, что ты страдаешь.
- Я рассказывала тебе про того русского, который меня спас…
Бенджамин тяжело вздохнул.
- Но ты же сама знаешь, между вами непреодолимая пропасть. Ты даже не имеешь понятия, где он сейчас. Остается только смириться, и тебе нужно быть добрее к Джо, он славный парень, любит тебя.
- Папа, он меня бесит! Я решила с ним развестись.
- Дженн, подумай, не горячись.
- Это не обсуждается! И дело здесь не только в Андрее, может, его я никогда больше и не увижу, но и с Джо не буду. Он мне неприятен, черт возьми!
- Все! Все! – шутливо поднял вверх руки Бенджамин - поступай, как знаешь, если ты не любишь Джо, и он раздражает тебя, то к черту его, не отравляй себе жизнь, доченька.



***

Не спалось этой ночью Володе. Чтобы пересмотреть нормы учета массы угля при грузоперевозках нужно взаимодействие железнодорожников, речников, угольщиков и энергетиков, но никому это не надо, у него у одного во всей цепи баланс не сходится. У остальных не было таких проблем, потому и желания что-то менять, напрягаться – тоже. Не одну сотню писем написал Владимир - все без ответа, предлагал, просил, увещевал, умолял, только чиновники-бюрократы ничего менять не хотели.
Вдруг истошно загремел дверной звонок. Владимир посмотрел на часы – пол-четвертого утра.
- Да кто это?
- Владимир Лазаревич, собирайтесь, ЧП в порту, пожар!

Горел угольный склад, в радиусе двухсот метров стояли пожарные бригады, близко расположенные строения поливали, чтобы не произошло возгорания. Жар стоял такой, что ближе даже в специальных костюмах было не подойти. Светло вокруг стало от пламени, как днем. К складу шли железнодорожные пути, так температура была такая, что срывало рельсы со шпал, и они, пружиня, раскаленные, со страшным воем взлетали вверх красными булавами. Склад, словно огромный разъяренный дракон, изрыгал языки  пламени, металлические конструкции как воск плавились, шифер стрелял беспрерывной канонадой, и, казалось,  нет никакой возможности укротить эту огненную вакханалию. Развернули системы высокого давления, только тонкие струи воды, пролетая по воздуху полсотни метров, теряли напор, распыляясь большим облаком, превращались в пар и  испарялись, еще не достигнув очага пожара.
- И когда вы его так потушите?
- Сами не видите? Никогда! Пока само не догорит!
Прикинул Володя – гореть может долго. Нет, так дело не пойдет!
- Коля, у нас в ремонтном цеху «хреновина» венгерская лежит,  она в рабочем состоянии?
То, что Либерман назвал одним емким словом «хреновина» представляло собой насосную установку сверхвысокого давления, этакую мощную водяную пушку с дизельным приводом, которая применяться должна была для смыва грунта вокруг севших на мель судов. Однако ее применение на практике не представлялось возможным, так как судно во время работы этой системы было просто не удержать на месте никакими силами, не спасали ни якоря, ни тросы, потому что насосная система, со страшной силой выбрасывая
струю воды, играла роль водометного движетеля. А устанавливать подобный агрегат на массивную плавучую платформу было нецелесообразным, потому что эта платформа и подавно не сможет подойти к севшему на мель плавучему средству, так как имеет большую осадку и сядет на мель еще раньше нуждающегося в помощи.
- Да! А что?
- Вытаскивайте ее!
- Так, краном ее теперь цепляйте! – руководил операцией Либерман.
- А что вы хотите, Владимир Лазаревич?
- Уголь тушить, неужели не понятно?! Делайте то, что я вам говорю!
- Лазарич, не заведем все равно, дизель в воде заглохнет!
- Не заглохнет, одевайте  шланг на воздухозаборники!
- Все равно заводить нельзя! Реактивное усилие снесет ее на хрен!
- Тросами к столбам и деревьям вяжите!
- У нас шланга нет такого диаметра, чтобы на сопло одеть!
- И не надо! Отсюда стрелять будем!
- Отсюда почти двести метров!
- Больше сотни атмосфер! Добьет! Сопло, сопло задерите вверх!
- Задрано на максимум! Регулировка больше не позволяет! Когда ее проектировали, не думали, что из нее вверх будут стрелять!
- Да я вообще не знаю, о чем думали, когда ее проектировали!
Пока возились, уже утро наступило, рассвело. Врубили установку, ударил столб воды, сшибая берег, сваливая вековые сосны на своем пути.
- Стоп, выключите немедленно! Так мы еще больше разрушений устроим, чем пожар. Эх, вот если бы как-то прицелить ее…
- Разрешите, я попробую! – шагнул вперед Молотов, пришедший с утра в порт.
Он вошел в воду, и, упершись руками, стал приподнимать сопло тяжеленной установки, которую сюда поставили краном. Правда фактически нужно было лишь приподнять наиболее легкую часть, да архимедова сила в воде чуть облегчала задачу, и все же Володя сильно усомнился, что одному человеку под силу сдвинуть такую махину.
- Ну-ну, попробуй.
Капитан навалился и закряхтел, задирая выходной раструб кверху. И, взвалив на плечо, заорал:
- Врубайте!
- Только смотри, Андрей, чтобы у тебя чего не попало в струю, а то оторвет! Давление огромное! Башку разнесет, как яйцо!
Тросы снова напряглись, взревел многосильный дизель, и огромный столб воды сумасшедшего давления взмыл в небо, пролетая над макушками деревьев, над кранами, над постройками и цехами, туда, где адским пламенем полыхал угольный склад, угрожающий сжечь все вокруг.
- Ниже!
- Левее!
- Еще чуть ниже опусти!
- Так, зацепил, чуть-чуть правее! – страшным басом корректировал навесной огонь водяной артиллерии пожарный, что есть мочи орущий в мегафон.
- Есть! Так, так держи!
Впрочем, о том, что струя попала в цель, можно было не сообщать, огромные клубы пара, поднимающиеся высоко в небо, были видны на много километров вокруг.
Вся территория порта в мгновенье превратилась в огромную русскую парную.
- В пору веники приносить!
- Хорош! Теперь мы своими силами управимся!


Собрался народ в кабинете начальника. Андрея чествовали как героя: шум, гам, сначала хотели на руки его и в воздух бросать, правда, быстро сообразили, что идея эта мало выполнима, весу в нем было не многим меньше, чем в грузовике.
- Ну, Андрей, я ведь раньше не верил былинам про богатырей, а теперь вот засомневался, может и правда были.

Разошлись все по рабочим местам, только Либерман поил горячим чаем Молотова в своем кабинете:
- Я читал в твоем деле, ты раньше капитаном был...
- Ага, сухогруза.
- Как же в матросах-то оказался?
- Длинная это история, потом как-нибудь…на досуге…расскажу.

***

На столе ровным пламенем горели две плоские свечи. Наступила пятница, а, значит, как обычно, вся семья собиралась на шаббатний ужин. Вернее, раньше было именно так: бабушка с дедушкой, дядья, родители, они с братом Джонни, но это было слишком давно, кажется, в другой жизни. Сейчас их было здесь только двое.
- Папа, я хотела с тобой поговорить о наших карьерах в Гвинее.
- Да, в последнее время там много заморочек.
- Я думаю, мне надо снова туда поехать и на месте со всем разобраться.
- Дженни, стоит ли тебе туда возвращаться? Там не стало безопаснее.
- Мне кажется, там я смогла бы решить многие проблемы. К тому же, у меня есть подозрения, что деньги из черной кассы, которые предназначены для взяток местным чиновникам, приворовывает руководство гвинейского филиала.
- Может ты и права… Но пообещай мне, что не будешь пренебрегать охраной.

***

За любое ЧП кто-то должен быть наказан, но полистал следователь прокуратуры акт пожарной экспертизы, задумался. Наказать руководителя? Но он тут ни при чем, да к тому же секретарь горкома его уже отметил, поощрение по партийной линии выразил за находчивость, проявленную при тушении пожара.
А у пожарников тоже задача стояла не простая - поди, установи причину возгорания, когда там много часов адское пламя бушует. Что написать в заключении? Вследствие короткого замыкания? Да, так пишут чаще всего, если не очень понятно с чего все началось, только провода на этот раз не то, чтобы сгорели – вовсе испарились, да и потом, это значит, что кто-то из электриков должен сесть. Поджог? Но это вообще диверсия против государства. Лет двадцать назад, в тридцать седьмом, конечно бы нашли  целую сеть вредителей, а сейчас времена не те, поэтому в акте просто написали: самовозгорание.

***

Белоснежная яхта пришвартовалась к пирсу. Дженни остановилась, не дойдя до конца трапа, подняла глаза к небу и, щурясь, посмотрела на солнце.
Да, оно все такое же жестокое, и все так же нещадно жарит и без того черных людей, которым не повезло родиться под небом Африки.
Бессменный генеральный консул США в Гвинее встречал нью-йоркскую гостью у трапа в тенниске с коротким рукавом, а его загорелая лысина отбрасывала блики на солнце. Казалось, здесь все по-прежнему.
- Здравствуй, Дженнифер. С возвращением, – они обнялись, как старые друзья.
- Как ваши дела, Джордж?
- Многое, очень многое изменилось с тех пор, когда ты была здесь.

***

- Але, Зиновий Георгиевич?
- Здравствуй, Володя, ну что, разобрались с пожаром?
- Я как раз об этом хотел поговорить. Пожар этот случился как нельзя кстати, и очень мне помог.
- Не понял. Что ты такое говоришь?
- Сейчас я все объясню.  У меня на руках акт пожарников, причина пожара – самовозгорание угля. Очень жаркая погода стоит. Мне дано предписание поливать уголь водой для предотвращения подобных инцидентов в будущем. Так мы и поступаем. Но на судах, перевозящих уголь, тоже есть угроза возгорания, поэтому я прошу Вас подписать мне бумагу о том, чтобы капитаны всех судов, используя бортовые системы пожаротушения и откачки воды, этот уголь поливали.
- Зачем тебе такая бумага, попроси, они и так тебе не откажут.
- Да, кто-то не откажет, а кто-то и не подумает подчиниться, поэтому мне нужен официальный документ, предоставляющий мне подобные полномочия.
- Хорошо, подпишу. Только знаешь, у меня к тебе тоже предложение: я ухожу в Благовещенск, кстати, со мной Козаченко решил по Амуру прокатиться. Ты тоже подъезжай к нам туда водой.
- Не, ну что Вы, Зиновий Георгиевич, это далеко очень. Как я туда водой? Сейчас сезон горячий, а я на месяц покататься поеду?
- Володя, ты меня не дослушал, между прочим. Мне военные списали одну посудину очень интересную, ее еще в войну захватили. Раньше судно адмиралу японскому принадлежало, а может кому помельче, этого я не знаю. Особой роскошью не отличается, но удобная кают-компания, спальная каюта тоже весьма комфортабельная. Но уникально судно тем, что делает тридцать узлов! Так вот, мне оно без надобности, и я его хочу на баланс Комсомольского порта передать тебе в подарок, так сказать. Формируй команду, и приезжайте на следующей неделе за ним. Я пока распоряжусь, чтобы его полностью привели в порядок и подготовили к выходу. Сразу погрузитесь и пойдете в Благовещенск, а потом на нем и вернетесь в Комсомольск. Бумаги уже сегодня я все направлю вам.
- Зиновий Георгиевич, спасибо конечно, но это все равно займет время.
- Давай, Володя, я поговорить с тобой хотел, а здесь в кабинетной пыли обстановочка не та.

***

Не так уж сильно изменилась эта страна. Независимость, которую так желали, они получили, а богаче от этого не стали, и грязи на улицах не убавилось. Дженни шла через площадь к большому каменному зданию, где располагалась администрация порта, но теперь за ней, словно безмолвные тени, следовали трое крепких мужчин, призванных изрешетить любого, посягнувшего на ее жизнь.
- Здравствуйте, могу я рассчитывать на Вашу помощь? – обратилась она к главному диспетчеру Конакрийского порта.
- По какому вопросу?
- Мне нужно знать, раньше сюда регулярно ходил советский сухогруз «Ксения Корабельникова». Он все еще ходит этим маршрутом? – с трудом выговаривая причудливое звукосочетание названия судна, она протянула сложенный пополам тетрадный лист.
- Да, ходит сюда регулярно, как и прежде. Теперь много сюда ходит советских судов, а «Ксения Корабельникова» ходит сюда дважды в год. Они должны прибыть в середине июля, как и раньше.
Диспетчер больше всего уважал и любил американцев, потому что любые просьбы они подкрепляли зелеными портретами своих президентов. А он любил этих президентов всей своей душой и сердцем, любил больше, чем самый оголтелый американский патриот. Вот и сейчас, когда американка вышла, он аккуратно развернул лист, взял в руки новенькую, хрустящую двадцатидолларовую купюру, провел по ней нежно рукой, разглаживая складочку посередине, и бережно убрал в свою папку. Сегодня солнце светило для него!

***

Дженни быстрым шагом, почти переходящим на бег, поднялась по трапу. Сердце бешено колотилось, полное самых радужных надежд.
- Я хочу видеть капитана, – обратилась она к вахтенному.
Но ее лучезарная улыбка медленно сползла с лица, а внутри разлилась огромная волна разочарования, когда к ней вышел невысокий мужчина с темной бородой:
- Я вас слушаю?
- Простите, раньше на этом судне капитаном был Андрей Молотов? Я могу узнать, где он, что с ним?
- Я не намерен отвечать на подобные вопросы! Подобная информация не подлежит разглашению! И больше не приходите сюда. Я укажу вам выход, – его тон был очень грубым, а голос громким, ей даже показалось, что нарочито громким, чтобы слышали все члены команды, находящиеся по близости. Более того, он схватил ее за локоть и потянул к выходу.
Охрана, стоящая внизу напряглась, подобное отношение к госпоже Хавинсон – это был перебор даже для русских дикарей.
Отдалившись от вахтенных, бородатый капитан чуть слышно шепнул:
- В половине пятого, на рынке в самом начале рыбных рядов.

Дженни все поняла с первой минуты. Поведение капитана давало ясное представление о порядках в Советском Союзе, в одночасье вспомнились шутки Молотова, только теперь его слова, всплывающие из памяти, перестали быть столь забавными, пугая ее. Внутри нарастало чувство тревоги. А что если, правда…? Она пыталась отогнать от себя дурные мысли.
К указанному времени капитан не подошел, а появился лишь в начале шестого.
- Прошу прощения, мне нужно было убедиться, что за мной никто не следит.
- Давайте зайдем куда-нибудь, где можно было бы спокойно поговорить?
- Я думаю, что это не очень хорошая идея, боюсь, в каком-нибудь баре нас могут случайно увидеть.
- Пойдемте в машину, я точно знаю одно место, где ваших людей быть не может.
Они зашли в «Буржуа», двинулись вглубь зала и сели у дальнего столика. Раскрыв меню, капитан согласился с Дженнифер, тяжело вздохнув:
-Здесь нашим людям действительно нечего делать. Я знаю, Вас зовут Дженнифер, Андрей рассказывал мне о Вас.
- Вы друзья?
- Были ими.
- Так что произошло? – нетерпеливо форсировала она разговор.
- Дело Молотова было шумным и показательным. Когда они вернулись в порт приписки, помполит передал свой отчет в комитет партии. Пахло жареным, но уголовному делу все же хода давать не стали, однако Андрея выгнали с работы, и он переехал в Комсомольск-на-Амуре. Молотов больше не выездной.
- Комсомольск-на-Амуре, это где?
- Это в жопе, – выразился сочно капитан – на Дальнем Востоке. Он оставил мне для Вас письмо. Я, честно говоря, думал, что за ним никогда не придут.
- Вы можете сказать мне его адрес?
- Могу, но забудьте об этом. Все письма из-за границы сначала просматривают в КГБ, поэтому оно все равно не дойдет до адресата, а Андрею добавят экзекуций.
- Как же мне с ним связаться?
- Мы отходим двадцать первого июля. Больше не приходите никогда на корабль. Двадцатого, в то же время и там же, где встречались сегодня, я Вас буду ждать. Если меня не будет, значит, нет возможности для такой встречи. Я не хочу ставить под удар свою голову. Можете ему передать что-нибудь, но учтите, возможно, ваше послание будет идти очень долго, потому что я не рискну отправить его почтой. Постараюсь передать с оказией. Но мой вам совет: успокойтесь оба, вам все равно не суждено больше встретиться. А теперь мне пора, я бы попросил отвезти меня назад.

***

Она забралась с ногами на длинный капот «кадиллака» и всматривалась в горизонт. Тихая гладь океана отражала тысячи пылающих звезд, волны методично накатывали на берег, создавая тот же мотив, который они напевали здесь двум влюбленным в ночь прощания два года назад. Дженни посмотрела на луну и с силой выдохнула сигаретный дым.
«Черт возьми, дура, почему уехала в Америку без него? Зачем отпустила его на судно, зачем позволила вернуться назад. Думала, что это курортный роман, думала мимолетное увлечение». Два года прошло, а серые глаза огромного капитана все не отпускают, терзают сердце, вызывая сосущую тоску.
Сдаваться Дженни не умела. Она твердо решила, что попадет в Россию и найдет способ увидеть Андрея. Задача бесспорно сложная, но тем интереснее! Что бы из этого не вышло - она попытается.

***

Быстроходное судно пронеслось чуть дальше Благовещенска, сбавило ход, пришвартовалось к Захватовской «Жемчужине».
Вечером за ужином неспешно лилась беседа вокруг богато уставленного стола: все со спецраспределителя, чего только нет!
Дымит поросенок в яблоках, наполняя изысканными ароматами кают-кампанию. Генерал достал нож разрезать мясо, не нож – произведение искусства, глаз не отвести! Рукоять и ножны – из бука, отполированы так, словно и не деревянные, а из кости какой сделаны. На них выжжены простые геометрические узоры ровными дорожками.
И клинок острый. Легко, совсем без нажима орудует им Козаченко, мясо да кости режет словно масло.
- Интересный у Вас в руках экземпляр, Николай Саныч.
- Нож отличный!
- Откуда он?
- Его кажись, какой-то чурка-умелец подарил на День рождения начальнику узбекского НКВД. В сорок седьмом того вызвали в Москву и посадили, при себе у него был этот нож. Вещица понравилась Берии, и он взял ее себе. А в пятьдесят третьем мы, когда с Жуковым Берию пришли арестовывать, провели выемку документов и во время обыска  в столе обнаружили этот нож. Игрушка Георгию Константиновичу очень приглянулась, но Жуков был довольно суеверным: «Два хозяина не своей смертью кончили, знаешь, оружие свою судьбу имеет, и свою роль играет в судьбе того, кому принадлежит. Не буду я, пожалуй, принимать эту эстафету смерти. Может, проклял его тот азиат, что делал, они ж такие...». А я в эту ерунду не верю, кусок железа - он и есть кусок железа.
- Да и правильно. Не проклинал его мастер, да и не азиат это делал вовсе.
- Ты-то откуда знаешь? Так говоришь, будто рядом стоял.
-  Да примерно так.
- А ну-ка, давай колись, что еще за история?
- Дело было в эвакуации…
- Во бля… сюжет… И чего ты с такими руками начальником порта работаешь?! Мог бы зарабатывать в десять раз больше и геморроя не знать, с такими талантами сидел бы в теплом месте и спецпайки на дом получал!

Утром Володя хотел с Захватовым посидеть  над документами, взял с собой для подписи все необходимые бумаги, но слишком много вчера выпили за «мастера кузнечного дела» – Захватов вышел только в одиннадцать и даже слушать не стал, только везде свои подписи поставил, не читая. Нет, вообще-то начальник пароходства такой привычки не имел, но он знал, если документ готовил Либерман, можно быть спокойным и не проверять. Козаченко - большой ценитель оружия, больше всех пил за мастера с золотыми руками, поэтому оклемался лишь к обеду. Сентябрь стоял теплый, и стол сервировали на открытой палубе.
На берег вышел китайский пограничный отряд. Увидев судно с советским флагом, бойцы, как уже стало обычным в такой ситуации, скинув штаны, выпятили зады, выражая тем самым соответствующее отношение к своим советским «товарищам». При этом они что-то кричали на своем языке, виляли ягодицами и явно кривлялись.
- Черти, так бы и пальнул по чьей-нибудь желтой заднице, – бушевал генерал, размахивая табельным пистолетом – даже специальную комиссию пришлось создать, на следующей неделе будет заседание, посвященное борьбе с китайскими жопами. В Ленинском вон вообще людям на пляж не выйти, срам какой!
Володя поднялся из-за стола и направился в банкетный зал.
- Ты куда?
- Я сейчас, Николай Саныч.
 Судно было подарено в знак дружбы товарищем Мао, и, не смотря на то, что дружба эта разладилась, Володя заприметил его большой портрет в подсобке за камбузом. Либерман вышел с ним на палубу, и, подняв над собой, показал китайцам.
Кто-то из аборигенов, увидав какое святотатство они совершают, стал истошно орать - показывать задницу Великому Мао - это был верх политической неосмотрительности для китайских коммунистов. Узнай кто об этом, могли вздернуть  весь отряд на дереве. Натянув штаны, пограничники вытянулись по струнке.
Свое удивление, восхищение, да и все остальные эмоции Козаченко выражал двумя короткими русскими словами:
- Во бля.… А ну дай мне этот портрет, сейчас я им! – генерал схватил портрет Мао, и, поставив его на палубу, изобразил неприличное движение, призванное символизировать оральное сношение с товарищем Мао.
- Коля, Коля, не святотатствуй! Ты перегибаешь палку! Сейчас они нас тут пристрелят на хрен! – Захватов пытался успокоить не на шутку разошедшегося генерала. Подобного отношения к вождю китайцы могли и не выдержать, открыв огонь на поражение.

***

Бился в конвульсиях секретарь Хабаровского крайкома партии, аж слезы брызгали из глаз, рот разинул, словно окунь, выброшенный на берег. Не вовремя настигло его предложение  Козаченко. Выпалил генерал, воздуху побольше в грудь набрав, в тот самый момент, когда секретарь крайкома глоток воды сделал, и от этих слов вода встала в горле, словно лом, ни туда, ни сюда. Эх, помог бы кто, проявил заботу  о родном секретаре, но только ни у кого нет сил подойти, да треснуть нуждающегося по спине. Трясет высокопоставленных товарищей от дикого смеха. Вон катается под столом начальник краевого управления КГБ, словно колики на него нашли. Сам генерал Козаченко держится за живот, начальник краевой милиции бьется головой об стол. Бывает, когда тема серьезная, когда неординарное решение сложной задачи выдаст кто-то,  происходит разрядка. Тут самое главное всем сдержаться, зубы стиснув, не дать вырваться хохоту наружу. И вроде получилось у ответственных товарищей, несколько секунд стояла тишина, плотина человеческой воли пыталась сдержать эту стихию смеха, но  милицейский начальник не выдержал очередной подступившей к горлу волны, и в ту же секунду кабинет сотряс гомерический хохот.

***

Шли караваны судов вверх по Амуру с горами угля на борту. Работали могучие бортовые насосы системы пожаротушения, поливали уголь, чтоб не загорелся. В Комсомольском порту уже был случай самовозгорания, потому всем капитанам строгое предписание – уголь поливать.

***

Директор типографии поперхнулся, прочитав директиву, чуть не уронил очки. Пришел заказ от комитетчиков – тысяча полноцветных портретов Мао. И это в период такого острого противостояния между СССР и Китаем! А вдруг в недрах местного комитета заговор? Вдруг и все руководство края готовит диверсию? Может, решили выйти из состава Советского Союза и переметнуться на сторону Китая? Как иначе объяснить такой заказ? Может в Москву сообщить, может в ЦК телеграмму? Да ну его… -  потер виски -  раз заказывают, значит надо,  мое дело телячье!

***
 
А она снова обещание нарушила, без охраны уехала. Одна на высоком пустынном берегу сидит, дым сигаретный глотает вместе с пылью. С Атлантики дует слабый ветерок, только не несет он прохлады, не балует океанской свежестью. И курить-то совсем не хочется, но все равно, выбрасывая одну сигарету, она тут же закуривает другую. Где-то слева порт –
грязный, вонючий, пропахший угольной пылью, рыбой, гниющими фруктами. А вот, наконец, из-за покрытого зеленью утеса показался и неспешно взял курс на Мурманск советский сухогруз «Ксения Корабельникова» с  весточкой на борту, частичкой ее души. Медленно удаляясь, знакомый силуэт растворялся в зыбкой пелене горизонта, пока, превратившись в точку, не скрылся окончательно. Что дальше?! С силой размахнувшись, она бросила в океан окурок и направилась к машине.


***

Стучали молоточки дробилок, ударяли по угольным булыжникам, превращая их в мелкую пыль, мощный компрессор гнал  по шахте воздух и, подхватываемая быстрым потоком, она влетала в топку. Очень простая и надежная технология: если частичка достаточно мелкая, то поток ее поднимет, а если нет, то останется на молотилках, пока ее не размельчит. Топка такой электростанции зрелище не просто красивое – завораживающее!
Влетало облако угольной пыли вместе с воздушным потоком в топку, и тысячи частичек вспыхивали, рождая языки адской вакханалии. То вправо, то влево, а то вниз или вверх кидало завихрения пылающего тумана, и было похоже это огненное буйство на танец сатаны в горящей преисподней.
Вернее, это раньше так было, а сейчас совсем хило горела топка Благовещенской электростанции. Угольные сушки работали на пределе, все мощности были врублены, да только уже скоро энергии, вырабатываемой  электростанцией, не будет хватать, чтобы  просушить уголь для топки. Он совсем мокрый поступал из Комсомольского порта, хоть выжимай. Лупили молотилки угольные булыжники, но пыль не летела в котел, вместо нее какая-то каша налипала на дробилках и больше не радовал огненный сатана энергетиков своим танцем, стихия огня ослабла, а вместе с ней и электричество стало угасать. Никак не выдавала станция необходимой мощности. Сначала прекратили частичную подачу электричества на город, потом и главному потребителю – секретному военному производству, выпускающему агрегаты для атомных субмарин, не стало хватать. И главному энергетику не позавидуешь! Город отключили полностью – секретарь горкома лично пообещал «скальп снять», ограничил подачу на завод – через шесть минут сорок восемь секунд ворвался в кабинет начальник городского комитета госбезопасности, чуть пистолетом не размахивая, угрожал, что даже пулю тратить не будет, рукояткой в расстрельном подвале расколупает башку. А ему-то что делать? И многие советские руководители бывали в таком положении , многие посочувствовали бы несчастному энергетику, многие, но не все…

***

Володя листал страницы баланса и блаженно улыбался. Раньше каждый месяц недостача по углю росла, теперь все изменилось. Процесс сначала остановился, потом в обратную сторону пошел. Порт отгружал тонну угля, а на место аж полторы приходило. Отыграли практически полностью всю задолженность. Странная картина? Конечно, даже мистическая: только уголь попадает в порт - начинает сам собой страшно плодиться, в весе прибавляет, массой наливается. Но бумага есть бумага, ей нет дела до мистики. А цифры ясно говорили, что железнодорожники сдали порту за месяц пятнадцать тысяч тонн угля, а порт поставил потребителю двадцать одну тысячу тонн.
Смотрел начальник порта цифры и бубнил сам себе под нос: «Не наглей, Володя, не наглей!», но все же нужно было ему быстрее недостачу к нулю подвести, а она огромна, от того не притормозит, не придержит насосы, а только сильнее поливать уголь водой велит.
Он знал, что задыхаются электростанции, знал, что полощет начальство их руководство. Но разве не он предлагал созвать межведомственную комиссию, уговаривал пересмотреть нормы учета транспортируемого угля? Товарищи энергетики не захотели возиться, не захотели утруждать себя лишней работой, теперь им не на кого пенять!

***

Лето пятьдесят седьмого выдалось жарким, а вот осенью как-то быстро стали набирать обороты холода. Конец навигации назначили на второе октября. Нужно было сделать ревизию всех объектов и производственных площадок, кроме того, Захватов решил в конце каждого навигационного сезона устраивать конференцию начальников портов и главных инженеров  по проблемам амурского судоходства. Обмен опытом - дело полезное, проблем у всех много и все их решают по-своему, то, что для одних давно решенная задача, для других может быть большой головной болью. Этот год решили проводить конференцию в Ленинском, в следующем - другому порту выпадет честь, и так по очереди.

***
 
Начальники амурских портов с завистью смотрели на Володино судно: и маневренное и комфортабельное, мигом домой в Комсомольск домчит. Жаль, погода совсем испортилась, поднялось волнение на реке, дождь лупит проливной. Но в каюте тепло, уютно, только вот уснуть никак не получалось: рулевой гнал судно по штормовому Амуру, удары волн по корпусу отдавались толчками. Володя поднялся в кают-компанию - вся команда в сборе, у всех бессонница.
- А кто сейчас за штурвалом?
- Новенький, Ямцов. Гляньте, Владимир Лазаревич, за окно, видимость-то нулевая. Вот разбушевалась стихия!
Дождь за окном стоял сплошной стеной, словно тропический ливень, волны бились в борт, сотрясая катер, тяжелые капли барабанили по крыше, и, сливаясь с шумом ревущего где-то в глубине моторного отсека двигателя,  наполняли судно одним рокочущим воем.
- Раз никто не спит, может чайку заварить, да бутербродиков с чесночком нажарить? – вызвался кок.
Сели вокруг стола, разлили чай. Черный жареный хлеб, чесночком натертый, вмиг наполнил чудесным ароматом каюту.  Вдруг от страшной встряски чашки с кипятком, чайник, поднос с бутербродами полетели на Либермана, а его, как и всех остальных, вместе с креслами отбросило к стене.
- Черт возьми!
- Какого х… – вся команда устремилась наружу.
Судно на полном ходу вылетело на берег.
 - Так, господа-товарищи, берег пологий, – по коленям пробежал мандраж. Пологий в этом районе был китайский берег Амура, а советский - высокий, крутой.
Жидким студнем страх разливался по телу, передавался от одного к другому, и возвращался, многократно усиливаясь.
- Приехали…твою мать…
- Что делать?
- Хрен с ним, с судном, вплавь надо на наш берег! Поймают нас здесь китайцы, убьют ведь или в тюрьме сгноят в лучшем случае.
- Брось, в такой шторм, при нулевой видимости не доплыть! Просто берега не видно, снесет течением, потеряешь направление и будешь вдоль реки до посинения. Судно нужно выкапывать.
- Конец нам, конец! – завопил бросивший штурвал Ямцов.
- Заткнись, не ори!  Услышат тебя погранцы, всех нас погубишь, – Володя стал трясти молодого матроса за плечи.
- Убьют нас! Бля, убьют, – не унимался тот.
- Заткнись немедленно!
- Тише, тише, - пыталась успокоить паникера команда, но тот продолжал причитать и охать.
Подскочивший механик наотмашь дважды хлопнул Ямцова по лицу,чтобы привести в чувство. Команда растерянно топталась у борта, и в этот момент властный голос вернул всех к реальности:
- Так, Кравченко наверх в  рубку за штурвал! Заводи машину и реверс на полную! Рожков, Либерман, возьмите черпаки и к левому борту, ройте траншею в песке вдоль борта к носовой части. Я по правому борту буду рыть, – командовал Молотов.
Он давал четкие и ясные указания, и ни у кого не возникло желание сейчас оспаривать его приказы.
Завыл двигатель, винты дали обратный ход, струя врезалась в берег и, захлестывая в вырытые канавы, вымывала из под судна песок.
Моторист придерживал газ, не давая двигателю слишком большие обороты, но всем им казалось, что их слышно до самого Пекина. Подхлестываемые звуком ревущего мотора, вся команда гребла песок из под судна словно заведенные. Андрей черпал грунт большим ведром, и, хотя по левому борту он копал один, за пятнадцать минут было вырыто значительно больше, чем у Рожкова с Либерманом.
Кравцов приглушил двигатель, все напряглись. Где-то вдали отчетливо был слышен заливный лай собак.
- Все, ****ец…
- Тш…
Дождь лил стеной, на расстоянии нескольких метров не было видно практически ничего. Но лай собак приближался, китайские пограничники четко двигались в сторону судна.
Ямцов с криком рванулся в воду, но, пойманный за шкирку Молотовым, был заброшен на борт.
- Все на борт! – срывая голос, заорал Андрей – Кравченко, полный газ! – его крик слился с неистовым ревом двигателя.
Володя со вторым матросом изо всех сил рыли песок. Собаки в безудержной ярости лаяли, переходя на хрип, топот ног патруля был слышен совсем рядом.
- На борт!– снова заорал Молотов.
Либерман с матросом кинулись к заднему трапу и вскочили наверх. Струи, вырывающиеся из под винтов, врезались в песок и смывали его пластами. Андрей уперся в нос судна, на лбу вздулись вены, ноги по щиколотку утонули в слежавшемся песке, руки свело страшной судорогой.  У  Андрея лопались сосуды, и лицо наливалось багровыми кровоподтеками, превращаясь в один огромный синяк. Многотонное судно медленно подалось назад, съезжая с берега. Скатив его в воду, Молотов ухватился за ограждение палубы, и в этот момент Кравченко врубил полный ход. Из-под винтов вырвался столб воды, и судно понеслось прочь от китайского берега. Уже на полном ходу Володя с остальными членами команды затаскивали обессиленного Молотова на борт.

***

Роскошная вилла на атлантическом побережье, ароматы вин по тысяче долларов за бутылку и такого же дорогого парфюма.
Ей всегда был непонятен этот гламурный идиотизм. Сама она отличала вина лишь по цвету.
- Ах, этот аромат! Это предреволюционное Шато 1788 года! Изысканный букет!
- Мне больше по вкусу урожай 1834.
- А Вы, Дженнифер, какое предпочитаете?
Она подняла свой граненый бокал:
- А я, знаете ли, пью «Джек Дениэлс» по шесть долларов за бутылку. Слышали? Нет способа напиться дешевле!
Вообще-то она напивалась лишь однажды в своей жизни – перед собственной свадьбой. Причем напилась она тогда так, что свадьбу пришлось перенести на четыре дня. Сейчас же таковой цели у нее не было, просто эта игра в аристократию жуликов и мошенников, сделавших свои состояния на аферах и сомнительных махинациях, ее всегда раздражала. Какими романтичными ей казались времена неподдельного веселья и истинного благородства гангстеров времен сухого закона! Но те времена безвозвратно ушли.
- Дженнифер, не хочешь прогуляться по пляжу?
Она посмотрела исподлобья, скорчив при этом брезгливую гримасу, призванную изобразить высшую степень омерзения:
- Отвали, Малкольм!
- Зря ты так, я слышал, ты больше не замужем. Я знал, Джозеф для тебя не вариант – слизкий зануда. А вот я, напротив, сильная партия, – молодой широкоплечий мужчина со светлыми волосами и правильными чертами лица картинно улыбался – ах, да, я что-то слышал, миссис Хавинсон очарована русским медведем! Большой, мохнатый, в красной шапке и рычит! Я правильно его описал? Может, позвонишь Хрущеву и попросишь, чтобы тебе прислали его  сюда?
Ее взорвало, она уже сжала кулак, но в последний момент остановила себя.
Прижавшись к нему и чуть прикусив ухо, потянула его за руку:
- Малкольм, у меня есть идея! Пойдем со мной.
Бегом они пробежали через зал к парковке и плюхнулись в ее «Кадиллак».
Дженни утопила газ, с ревом машина понеслась по шоссе к Нью-Йорку. Она гнала, нарушая все правила движения, сквозь пригороды с шикарными виллами, сквозь деловой центр, туда, в сторону рабочих окраин.
Вскоре машина ворвалась в иную вселенную. Гарлем – район черных нищих окраин. Везде валялся мусор, вокруг стояли старые обветшалые здания.
- Куда мы едем, черт возьми? – Малкольм впервые попал в Гарлем. От здешних пейзажей ему сделалось не по себе. Лощеному белому мужчине в дорогом смокинге с бриллиантовыми запонками здесь было явно не место.
Машина продолжала лететь вглубь района, в самые его грязные и нищие кварталы, пока, наконец, не выскочила на пересечение двух широких улиц. Около глухой стены одного из зданий, выходящих на перекресток, горел большой костер, вокруг которого можно было заметить группу молодых людей.
- Я всегда знала – ты настоящий мужчина, – она нагнулась к нему и припала в поцелуе к его губам, одновременно потянув ручку двери, и уже в следующий миг сильным ударом вытолкнула его из машины, резко стартовав с места.
Озираясь, Малкольм растерянно оглядывал обступивших его аборигенов, которые в свою очередь никогда не встречали здесь подобных мистеров, так же как  никогда раньше эти люди, курившие дешевые наркотики и распивающие пятицентовое крепкое пиво, не видели машин, подобных той, какая только что скрылась отсюда.
А она мстительно хохотала всю дорогу назад: «Сильная партия! Лощеный хлыщ, тоже мне партия! Представляю, бедняга, наверное, уже с полными штанами! Встанет посреди пустой темной улицы и будет звать такси». Все это ее сейчас забавляло.
Следующим днем было воскресенье. Она встала поздно, около трех, позавтракала и села поработать с документами. В четыре позвонил отец Малкольма.
- Дженнифер, здравствуй, как твои дела?
- Спасибо, мистер Конетти, хорошо.
- Ты не могла бы позвать Мака?
- Странный вопрос, с чего Вы взяли, что он у меня?
- Но  вчера вечером вы ушли вместе.
- Да, но мы расстались в Нью-Йорке.
- Извини. Странно, просто он не забрал свою машину. Хотя наверняка завалился на какую-нибудь очередную вечеринку.

По утрам обычно Дженифер не могла есть. Поэтому, если ей приходилось вставать рано, она, не завтракая, собиралась и ехала в офис, а уж там после утреннего доклада референтов пила кофе и листала утренние газеты. В понедельник она увидела статью, сопровождавшуюся большой фотографией: «В Гарлеме убит сын главы брокерского агентства Джулиана Конетти - Малкольм Конетти». Корреспонденты на четырех полосах гадали, каким странным образом последний оказался в черном квартале Нью-Йорка, что там потерял и что искал.
«Да, наломала ты дровишек…».

Около пяти часов вечера встречи с Дженнифер попросил офицер комиссариата полиции.
- Миссис Хавинсон, я бы хотел задать Вам несколько вопросов.
- Пожалуйста, – пригласила его пройти Дженни.
- Я думаю, Вы уже догадываетесь о предмете нашей беседы.
- Вполне.
- Что ж, тогда сразу к делу. Когда Вы в последний раз видели Малкольма Конетти?
- Позавчера.
- Свидетели утверждают, что видели, как вы вместе уезжали с виллы мистера Пирса. Что было дальше?
- Дальше мы поехали в Нью-Йорк, по дороге поссорились, он попросил остановить машину и выпустить его. Так я и поступила. Это было в Гарлеме. Что было дальше, я узнала из газет.
- Простите, а зачем вы поехали в негритянский район?
- Полюбоваться пейзажами. Я ответила на Ваши вопросы?
- Знаете, миссис Хавинсон, я все рано Вам не верю.
- Да уж не думаете ли Вы, что это я его зарезала?
- Вероятно, в Ваших действиях нет состава преступления, и Вы чисты с точки зрения закона, но я чувствую, что это убийство на Вашей совести.
- Знаете что, раз я чиста перед законом, то и оставьте меня в покое, а совесть отдайте священникам, это их хлеб.
Ей было не по себе, напыщенного и самовлюбленного Малкольма все же было жаль, она чувствовала свою вину в его такой нелепой смерти, но вовсе не хотелось фигурировать в этом скандале и прятаться от журналистов:
- Да, и еще, лейтенант, если Ваши измышления появятся в прессе, я Вас засужу за распространение ложной информации. Я-то, в конце концов, отмоюсь, а Вам это будет стоить дорого.

***

Андрей проснулся, посмотрел на часы – одиннадцать. За окном холодно, противно, кончилась навигация, теперь можно подольше поспать, хотя в порту всегда работы достаточно – судно в порядок привести, подкрасить, узлы перебрать. Вообще-то это ремонтники делать должны, но так уж заведено, что судно начальника порта готовит сама команда. Нет, конечно, если необходим серьезный ремонт, то это в доке, а так, по мелочи — сами обходятся. Зимы в Комсомольске длинные, все успеется до весны, можно и «поберечь» работу. Начальник попался чудаковатый: обычно все требуют, чтобы подчиненные отсиживали «от звонка до звонка», согласно утвержденного графика, а этот Либерман, если работы нет, всех домой гонит, к женам, к детям. Правда, в случае аврала и сам круглые сутки на работе торчит и другим дух перевести не дает.
Ну и что делать, когда навигации нет? Хотя  дома тоже сидеть невмоготу. Побрился, умылся да побрел в порт.
Обычно, если работы не было - ремонтникам помогал. Его силище применение всегда  находилось: то гребной вал помочь снять, то перебранный двигатель на место поставить.
Но сегодня что-то совсем не было настроения, никого видеть не хотелось, пошел в ангар, где его судно зимует.
Тоскливо на душе, хоть караул кричи! Даже завидно было на других счастливчиков смотреть: вон механик, Кравченко Леха, второй раз женился, жена у него не работает, как кончилась навигация, все время в постели проводили. Мужики уж ставки делали – сколько он так сможет. Кто месяц, говорит, выдержит, кто - два. Вообще-то Леха здоровый, может и три месяца продержаться, но, конечно, не больше.
И не то, что бы капитан урод какой, девки вокруг него так и вились! Пробовал он пару романов закрутить, да только не принесли они ему радости. Не отпускала его мечта несбыточная: «Дженни… Будь ты неладна! Что же ты со мной сделала?! Как же мне забыть тебя…» Снилась она ему ночами, стоило глаза закрыть, как вырывалась душа и сквозь тайгу, сквозь пограничные кордоны и десятки рядов колючей проволоки, мимо разъяренных псов, над минными полями уносилась далеко-далеко на грязные улочки черного континента, и там, увидев ее улыбку, находила успокоение.
Он горько усмехнулся: «Интересно, помнит ли она меня? Хочет ли встречи со мной так, как я мечтаю о ней? Конечно, нет. Кто я был для нее? Так, экзотика, мимолетный роман, а даже если нет, все равно никогда более не суждено нам увидеться». И так невыносимо стало на душе у Андрея от этих мыслей, будто оборвалось что-то внутри, ком в горле встал, от обиды, от бессилия слезы на глаза навернулись.
Взял в руки метелку - этот процесс несколько отвлекал и успокаивал. Все свое внимание он концентрировал на валяющихся песчинках, собирая метлой их в одну аккуратную кучку. За этой механической работой минуты незаметно складывались в часы.
Около трех в ангар зашел диспетчер:
- Здравствуй, Андрей!
- Привет!
- А я думал, ты в седьмом, ремонтном.
- Да нет, вот решил прибраться.
- Там тебя у проходной мужик спрашивает, говорит, что твой бывший сослуживец, я вот решил размяться, сходить за тобой самому. Воздух свежий, морозный. Я ему сказал, чтобы в буфете тебя ждал.
Зашел Молотов в буфет:
- О, Колька, ты что ли?
- Здорово, Андрюха! Ну, как ты тут?
- Да ничего, спасибо.
- Свыкся в матросах?
- Да я не матрос уже, меня начальник порта капитаном своего судна поставил.
- Капитаном лодки, что ли?
- Да нет, у него приличная посудина. На начальника жаловаться не приходится, нормальный мужик. Как вы-то там?
- Да тоже ничего.
- Ты как здесь оказался-то?
-  К своим ездил в Благовещенск. После тебя капитаном Серегу Роднина у нас назначили, вот  он и попросил лично к тебе заехать, коробку передать.

По такому поводу зашли к Андрею в общежитие, посидели, былое вспомнили: как ходили на Кубу, как в Гвинею, вспоминали и тот последний рейс. Вечером капитан проводил на поезд старого приятеля. Уже когда пришел, вспомнил про коробку, распечатал, а там - белые лакированные туфли.
Это еще что за шутка? - посмотрел этикетку: «Made in Gvinee. W&B manoufactours Ltd.». Изготовлены на той самой мануфактуре в Конакри, где сшили обувь, которую подарила ему Дженни. Сердце забилось, как после трехкилометровой пробежки - на дне коробки он увидел конверт, резко рванув, капитан разорвал бумагу. На стол упало письмо и ее фотокарточка.




***

Володя зашел в затон повидать свое судно, навестить команду - все в сборе, отогреваются чаем, только Молотова нет.
- Добрый день!
- Здравствуйте, Владимир Лазаревич!
- Слушайте, а что с Молотовым? Давно я его не видел. И когда на прошлой неделе заходил, и на позапрошлой - его здесь не было.
Механик Кравцов подошел вплотную к начальнику порта, и чуть отвернувшись от остальных, как бы намекая на приватность разговора, начал:
- Понимаете, заболел Андрей, плохо ему.
- Да? А что с ним? Почему он не сообщил? Так ему нужно больничный оформить.
- Он, Владимир Лазаревич, душой заболел.
- Пьет что ли?
- Да… пропадает парень. Уж третью неделю. Ходили мы к нему поддержать как-то, уговаривали образумиться. Да только без толку все.
Почесал Володя затылок: «Надо же, алкоголиком оказался капитан. И ведь несколько раз перечитывал его личное дело: все сплошь положительный характеристики и вдруг на тебе: уволен за «поведение, порочащее образ советского моряка». Ну, теперь ясно в чем причина! А ведь хороший парень…»
Ушел с работы пораньше и, не заходя домой, направился в общагу к Андрею. Поднялся на второй этаж, постучал в дверь – тишина, затем еще раз, понастойчивей. Минут через пять открыл ссутулившийся, небритый Молотов в тельняшке с надорванным рукавом. Только распахнул он дверь, окатило Володю таким характерным «ароматом», что все стало ясно.
- Господи, во что ты превратился! И часто с тобой такое? – Либерман вошел в комнату и распахнул настежь окна. Внутрь ворвался холодный зимний воздух.
- Первый раз, Лазарич, первый раз, – бубнил Молотов.
- Андрей, в чем дело?
Он протянул Володе письмо и рухнул на стул.
- Андрей, прекрати, на кого ты похож? Объясни в чем дело? Я не понимаю по- английски.
- Лазарич, … - капитан бормотал что-то несвязное.
- Знаешь что, иди-ка ты в душ, вымойся, приведи себя в порядок. Давай, давай, а я пока тут приберусь у тебя.
Он проводил Андрея в душевую в конце коридора, помог раздеться и поставил его под воду. К этому моменту уже все общежитие обсуждало взаимоотношения начальника порта и Молотова. Скоро в душевой собралась приличная толпа любопытных.
- Что, зрелищ мало, вашу мать? А ну пошли все отсюда на хер! – любопытство обитателей общаги взорвало Володю – вышли все отсюда!
Он разогнал толпу и отправился в комнату Молотова наводить порядок.
- Владимир Лазаревич, да мы, это… помочь хотели. Вы уж нас ни это, … - заглянул один сознательный товарищ.
- Коли помочь, помогайте!
Одни выносили нескончаемые мешки с пустыми бутылками, другие подметали пол, третьи разбирали разбросанные по полу вещи, кто-то вытирал стол. Работа по приведению жилища в порядок закипела, и вскоре комната приобрела вполне пристойный вид.
- Спасибо всем, спасибо ребята! Все вместе мы страшная сила! Но я хочу, чтобы меня услышал каждый: кто будет сплетни распускать, судачить, словно баба, тех карать я буду самым жестоким образом. Вы меня знаете! Я всех предупреждаю!  Случилась с человеком беда, и нечего за его спиной шептаться. Все ясно?
- Да конечно, Владимир Лазаревич, оно само собой.
Нрав начальника порта уже знали все.
Через час в комнату вошел капитан. Еще на не очень твердых ногах, но все же посвежевший и выбритый.
- Совсем другое дело: вот, узнаю героя! А теперь давай по душам, что случилось? Что с тобой произошло? И что это за письмо?
- Понимаете, Владимир Лазаревич, я два с половиной года назад был в рейсе, в Конакри. А время там было смутное… – Андрей, уже успокоившись, начал свое повествование -
… и вот теперь она письмо передала. Понимаете? Она помнит меня, помнит! Она хочет быть со мной, она любит. А что я могу сделать? Как мне встретиться с ней? Как вырваться из этой тюрьмы?
- Да… ну дела…  - Володя молча выслушал рассказ Андрея и сейчас не находил слов. Он просто не имел представления, как можно разрешить эту ситуацию. Все задачи, которые он когда-либо перед собой ставил, рано или поздно бывали решены, а тут такая проблема, которую и помыслить-то невозможно. Хотел было посоветовать забыть навсегда, да жить дальше, но промолчал, и без того человеку тошно.
- Ладно, Андрей, вот что я тебе скажу: не знаю,  как помочь тебе и не представляю, как быть с этой бедой, но одно точно - водкой ее не излечить. Иногда судьба играет с нами в жестокие игры, и в то же время никогда нельзя знать, какой подарок она готовит в будущем. В любом случае ты должен перестать пить. Шансы, что ты ее еще увидишь, один на миллион или даже миллиард, но если ты сопьешься, если ты похоронишь себя сейчас, то не будет и этой мизерной возможности. Иногда жизнь вытворяет такие невероятные вещи, которые противоречат логике и законам здравого смысла. Но судьба благоволит к тем, кто борется, а к тем, кто сдался, она очень жестока и не прощает
слабости. Знаешь, я уже столько раз мог погибнуть, но ведь стою здесь, перед тобой. Я несколько раз перечитывал твое личное дело, всматривался в твое лицо. С первого момента, когда я увидел тебя на пирсе, меня не покидало ощущение, что мы уже встречались. Вот теперь я вспомнил все!
- Что вспомнил? – непонимающе пробормотал капитан.
- Когда я был мальчишкой, нас эвакуировали из Херсона. Я не буду описывать всех перипетий, но попали мы в Махачкалу, откуда на палубе танкера нас должны были доставить в Красноводск.
- Надо же, и нас тоже в Красноводск эвакуировали.
- Подожди, слушай меня дальше. Так вот, танкер попал в страшный шторм. Было безумно страшно. Я был щуплым худым мальчишкой, и вот очередная волна подхватила меня и понесла за борт. Я пытался цепляться за все подряд, но сила, которая несла меня к смерти, была просто космической против моих жалких усилий. Тогда один парень, словно щенка поймал меня за шиворот и спас мне жизнь. Я так и  не узнал, как его звать, кто он был, и куда делся потом, но его лицо помню до сих пор.
По ходу Володиного рассказа выражение интереса на лице Андрея сменялось неподдельной гримасой удивления: «Ни хрена себе!»
- Снова я встретился с этим парнем спустя девять лет, когда уже учился в одесском институте инженеров морского флота. Тогда, на втором курсе произошло одно знаменательное событие, про которое до сих пор ходят легенды – великая битва между студентами нашего института и ребятами из мореходки.
- Точно, было такое! - Лицо капитана вытянулось от изумления - Я учился в Одесской мореходке на последнем курсе и как раз был там!
- А я случайно оказался в эпицентре драки, и мне чуть не проломили башку, но меня выручил один курсант. Это был ты, Андрей. И, наконец, ты спас мне жизнь там, на пологом китайском берегу Амура. Я уже не знаю, во что верить! Бог это или судьба, а может ты мой ангел-хранитель?! Поэтому, и ты не вешай головы, живи дальше, может судьба еще смилостивится над вами, кто знает! Давай отоспись, завтра можешь не приходить в порт, а послезавтра чтоб был как штык, по тебе уже все соскучились.




Глава 5

Медленно, перетекая один в другой, тянулись нудные зимние дни, терзая душу Андрея, и ни в каком занятии не мог найти он успокоения. Не было желания никого видеть, ни с кем говорить.  Раньше был душой любой компании, на все порты, куда заходил в бытность капитаном сухогруза - известный шутник, а теперь стал совсем затворником. Сослуживцы уже рукой махнули, один Либерман беспокоился: «Надо же, как тоска мужика выжгла…» И так бы всю новогоднюю ночь с фотокарточкой наедине просидел, но начальник порта в приказном порядке на празднование нового, пятьдесят восьмого года с собой в Хабаровск на бал в Управление Амурского пароходства взял. Да только и там Молотов ни разу не улыбнулся.
Лишь когда началась навигация, он немного оживился. В управлении этим быстрым и маневренным судном с озорным характером он видел свою единственную радость и даже позволял себе небольшие хулиганства на воде, если случалось ходить без Либермана.
Но однажды случай, произошедший в середине июня, родил в голове дерзкую и пугающую его самого мысль.
Тем теплым вечером он нес вахту у причала, и уже стал собираться домой, как вдруг возле пирса лихим виражем, скрипнув тормозами, остановился служебный «москвич» начальника порта.
- Заводи посудину, Андрей! – выскочив из машины, скомандовал Либерман.
- Есть! А в чем дело?
- На фарватере дрейфует танкер, огни погашены, на связь никто не выходит, на радиозапросы не отвечает!
Уже через пятнадцать минут они пришвартовались к судну-призраку. Взбежав по трапу, Либерман кинулся в машинное отделение, и тут же его обдало страшным жаром. Ходовые котлы потрескались и оплавились, из топки во все щели вырывалось пламя. Втянув ладони в рукава и набросив на голову рубаху, он пробирался к переборке, разделяющей машинное отделение и грузовые емкости, в которых находился керосин. Дотронувшись до нее рукой, почувствовал ожог.
- Андрей! – заорал Володя что есть мочи – беги наверх, врубай противопожарную систему! Иначе сейчас здесь все на воздух взлетит!
Они включили на всю мощь системы пожаротушения, чтобы водой хоть как-то охладить наливной отсек и не допустить взрыва топлива.
А команду они нашли в кают-компании, все члены экипажа спокойно спали лицами в салате. Как выяснилась, у капитана танкера был День рождения, который они слишком крепко отметили. Суд был быстрым, капитан получил два года.
А у Андрея стал созревать план.

***

- Нет,  так дело не пойдет. Так и до «дурки» не далеко. Надо что-то делать с Молотовым – сетовал Володя.
- Да уж, как бирюк, совсем нелюдимый стал Андрюшка — Кравченко согласно кивал головой
- Слушай, у меня такая мысль, давайте в выходные устроим прогулку по воде за город с семьями и позовем с собой Дашку из планового отдела. Ей уж тоже до тридцати не далеко, а все одна.  Умница, ответственная, серьезная, да  и внешне хороша: высокая, с русой косой, Андрею под стать, настоящая русская красавица!
- Сторонится он женщин. Боюсь, ничего не выйдет.
- Выйдет, выйдет, сколько можно по любви давнишней сохнуть?! Все когда-то проходит…

***

Идет, не спеша, «Заря» по Амуру. Теплый июльский ветерок обдувает собравшуюся на палубе компанию, пробуждая в гуляющих приятную истому. На столе надрывается проигрыватель, разливая над водным зеркалом звуки старых романсов.
Кравченко поднялся в рубку:
- Андрей, может я тебя сменю? Пойди, развейся.
- А… да нет, спасибо, Леха, ты иди, вон у тебя жена заскучала уже. Я сам тут.
- Да и Лазаревич тебя за стол зовет. Давай!
Капитан посмотрел вниз на палубу, где стоял стол. Когда позвали Дарью Соснову из планового отдела, он сразу раскусил инициативу товарищей, но эта забота его не вдохновляла.
; И все же я тут побуду, спасибо.
«Что же ты такой упрямый-то?!» - подумал про себя Либерман и, взяв под руку хорошенькую экономистку, повел в рубку:
- Андрей, с Дашей, я думаю, ты знаком. Она захотела постоять на капитанском мостике. Ты ведь не откажешь такой симпатичной девушке? Короче, оставляю Дашеньку под твою опеку.
- Как это сложно, наверное, управлять кораблем, – она робко начала разговор.
- Нет, не очень, особенно если знать как, - улыбнулся Андрей  - да я никогда и не управлял кораблем, ведь корабль - это военное судно. Я ходил только на гражданских судах.
- Но здесь столько всяких ручек и приборов!
- Это ерунда, вот как-то мне довелось управлять «Кадиллаком» - это действительно было сложно, – усмехнулся он. Впрочем, Даша не поняла его шутки.
- А что это за рычаг?
- Это ручка хода.
- А можно нажать?
- Можно, но не сильно.
Девушка надавила на ручку от себя, и двигатель отозвался негромким воем, а судно, плавно ускоряясь, понеслось вперед.
- Нет, нет, не так быстро, – одернул ее капитан, придержав ее руку своей.
- Как здорово! Так быстро! – все здесь ей было удивительно.
Даша была красивой девушкой, с широким лицом и крупными правильными чертами, но, обладая высоким ростом, уходившим за метр восемьдесят и, хотя и достаточно стройной, но все тяжеловатой фигурой, она не особенно пользовалась успехом у мужчин. Она давно заметила в порту красивого могучего капитана, который был ей под стать, но повода для их знакомства раньше не представлялось.
- А можно, я постою за штурвалом?
- Давай, – пропустил он ее к управлению, встав чуть позади на всякий случай.
Окинув ее взглядом, вдруг разочарованно подумал: «Нет, все же как не похожа она на Дженни…» А они были и впрямь совсем разные. И, хотя Дженни тоже была не маленького роста, ее фигура отличалась женственностью: худенькие голени переходили в пышные бедра, а круглая попка дополняла силуэт настоящей женщины, как и узкая спина с тонкой талией. Капитан мотнул головой, словно прогоняя наваждение.
- Андрей, а расскажите, как вы прошлой осенью из Ленинского возвращались?
- Это когда к китаезам-то вылетели?
- Ага.
- Да ну, уж миллион раз, наверное, слышала.
- Так то через третьи руки, а интересно знать, как все было на самом деле.





***

Выехав из города, они проехали пару десятков миль, и, припарковавшись у одинокого и безлюдного в это время года кафе, вышли из машины. Молодая женщина была одета в меховую куртку, а пожилой господин в длинное драповое пальто. Холодный
океанический ветер пронизывал холодом, и мужчина, словно черепаха, втянул голову в плечи, пытаясь прикрыться поднятым воротником.
- Папа, ты читал сегодняшний «Timе’s»?
- Да, а что?
- Хрущев устраивает выставку в Москве.
Отец тяжело вздохнул, и несколько десятков метров они шли молча, пока, наконец, он не махнул рукой.
- Так вот зачем ты вытащила меня сюда! А я-то гадал, о чем будет этот наш «разговор по душам»…Хрен с тобой, ведь все равно не отступишься, подумаем, что можно сделать. Но, я не имею представления, сколько виз готовы будут выдать Советы, да и вообще  не очень верю, что из этой твоей затеи что-нибудь выйдет. А главное, не уверен, что даже если тебе
удастся попасть  в Союз, ты сможешь встретиться с этим твоим Андреем. Ну, как ты себе это представляешь?
- У меня на этот счет несколько идей, - воодушевленная тем, что отец согласился ее выслушать, начала Дженни - на следующей неделе я вылетаю в Кейптаун, а оттуда пересяду на рейс в Конакри. Попробую опять передать Андрею сообщение через капитана сухогруза, на котором он раньше плавал.
- А ты не думаешь, что в прошлый раз это была игра КГБ? Я уверен, что он не передавал ничего твоему капитану, и твоя посылка пылится где-нибудь на Лубянке.
- Не думаю. Мои сообщения носят исключительно личный характер. Из них понятно, что к Андрею я испытываю определенные чувства, и для контрразведки это не представляет никакого интереса.
- Какая наивность! Ты не знаешь порядков у русских. Там контрразведке интересно все. Они шпионят за всеми своими гражданами просто на всякий случай, а здесь такой криминал – связь с американкой!
- Обрати внимание, наша компания сотрудничает в Гвинее с ЦРУ, и, хотя, я мало, что  знаю об их делах, все же через меня проходят кое-какие документы, имена, детали легенды и прикрытия их разведчиков. Если бы письмо попало в руки КГБ, и они узнали о наших отношениях, то уж будь уверен, русские быстро бы раскопали, кто я такая и  чего стою. Без сомнений, они непременно постарались бы вступить со мной в контакт и завербовать, играя на чувствах или шантажируя судьбой Молотова. По крайней мере, так поступила бы я, и не думаю, что советские разведчики глупее, однако со мной такая работа не ведется. Я уверена, тот капитан не доложил в КГБ, об этом говорят все признаки.
- Может ты и права, но все же это только догадки, а прогнозировать русских, основываясь на догадках – рискованно. Они же дикие!
- Брось папа, я не люблю ярлыков. Люди как люди, не умней и не глупей американцев.
- Тебе видней…
- Итак, я уверена, что тот капитан не докладывал в КГБ, хотя у меня и нет уверенности, что он не выбросил посылку за борт, а действительно передал ее Андрею, мне остается только надеяться на его порядочность.
- И все равно бред какой-то! Ну, даже если вам по какому-то неимоверному стечению обстоятельств удастся встретиться, что дальше? Ну, увидишь ты его и что? В чемодане вывезешь в Америку?
- Я должна его увидеть!



***

Уютная койка мягкого вагона плавно покачивалась в такт колесам скорого поезда Хабаровск-Москва. Володя лежал с закрытыми глазами, но мысли, занятые предстоящим визитом в Министерство и практически нереальной задачей выбить на следующий год сверх лимита как минимум два портовых крана, не давали заснуть. Он в который раз мысленно выстраивал разговор с замминистра и свое выступление на коллегии, оттачивая убедительные формулировки. Последние два месяца выдались напряженными: портовые механизмы из-за изношенности один за другим выходили из строя, нехватка оборудования  сказывалась на выполнении плана, да тут еще два несчастных случая на втором участке, один из которых смертельный. Комиссия горкома закончила разбирательство буквально за два дня до отъезда, сделав соответствующие выводы и вынеся начальнику порта выговор по партийной линии. Поэтому Володя и решил ехать поездом, чтобы хотя бы отоспаться в дороге, а заодно и как следует подготовиться к визиту  в министерство. Обратно-то, конечно, самолетом – «со щитом», если удастся убедить руководство, либо «на щите», если поездка окажется бесполезной.
Москва, как обычно, встретила вокзальной суетой и окриками нахальных носильщиков.
Володя, подхватив портфель с документами и сменой белья, бодро направился ко входу в метро: до министерства четыре остановки, там прекрасный буфет, где можно успеть позавтракать до назначенной на 10 утра встречи с первым заместителем министра – разговор предстоит нелегкий.
Массивная красного дерева министерская дверь бесшумно закрылась, пропустив внутрь несолидного, с торчащими вверх черными кудрями вокруг высокого, начинающего лысеть лба, начальника порта. Войдя в приемную заместителя министра, он глубоко вздохнул, как перед прыжком в воду, внутренне настроившись на затяжную борьбу. Отравленная чувством собственной значимости секретарша, кивнув на дверь кабинета, выдавила: «Пройдите, Вас ждут…»
Володя вприпрыжку сбежал по роскошной министерской лестнице к гардеробу. Несмотря на свою высокую должность, он не мог скрыть переполнявшую мальчишескую радость. Это надо же! Даже сам не ожидал, что так легко удастся убедить высокого министерского чиновника в необходимости приобретения Комсомольским портом непредусмотренных бюджетом кранов, хотя по обыкновению запасся серьезными расчетами и убедительным технико-экономическим обоснованием. На удивление, замминистра близко к сердцу принял нужды далекого окраинного порта и его настырного молодого начальника и пообещал со своей стороны поддержать просьбу на заседании коллегии министерства. А это даже больше, чем полдела, это - почти успех! Коллегия только через два дня, значит, можно будет побродить по старой Москве, а то и попробовать попасть в театр. В этом сезоне гремит новый спектакль в театре на Таганке.
Так, сначала надо заскочить в кондитерскую купить торт, и сразу в Столешников к теще с тестем, где его ждут к обеду. Они люди замечательные, и Володя искренне был к ним привязан, тесть Соломон Хацкелевич – член Союза журналистов и главный редактор единственного в стране еврейского журнала, вообще вызывал искреннее уважение. Выходец из маленького еврейского местечка на Украине, он, как и многие молодые представители неуемного еврейского племени, в 20-годы приехал в Москву, поступил на рабфак, перебиваясь с хлеба на воду, закончил Московский университет. Когда началась война, с первых дней ушел фронтовым корреспондентом, «с «лейкой» и блокнотом, а то и с пулеметом» дошел до Праги, был дважды ранен, редактировал газету Второго Украинского фронта  «За Родину». После войны опубликовал книжку, в которой рассказал о вкладе евреев в победу, о проценте награжденных боевыми орденами и медалями представителей разных национальностей, о евреях - Героях Советского Союза, за что и поплатился шестью годами ГУЛАГа в годы борьбы с «безродным космополитизмом». Спасла, как и многих, смерть Вождя всех народов, удалось выйти на свободу, оттрубив только половину срока. Несмотря на это, тесть сохранил глубочайшее внутреннее благородство и какую-то безграничную доброту не только по отношению к своим близким, но и вообще ко всем, с кем  так или иначе сталкивала жизнь. За все время знакомства Володя ни разу не слышал, чтобы он жаловался на свою судьбу или несправедливость властей. Даже тем своим знакомым, которые предпочли забыть после ареста не только его самого, но и жену с дочерьми, тесть находил оправдание.
Едва Володя дотронулся до звонка, как дверь квартиры  распахнулась:
-Володя! Ну, наконец-то! - теща с тестем радостно бросились обниматься, - а мы уж за тебя волнуемся, как ты там в министерстве! Ну, как, получилось? – засыпали они вопросами. Володя, улыбаясь, успевал одновременно обнимать тестя, целовать тещу, раздеваться и отвечать на вопросы.
На следующий день, проспав до полудня (сказалась разница в часовых поясах) и наскоро позавтракав, он отправился бродить по Москве. У него были свои любимые места, где приятно было пройтись, если во время командировок удавалось выкроить пару свободных часов. В первую очередь, это, конечно улочки  Арбата, откуда, проголодавшись, можно заскочить в любимый ресторан «Прага». Потом Патриаршии пруды, где гуляя, Володя живо представлял встречу Берлиоза с Воландом из книжки, которую ему еще в школе дал
прочитать друг Борис. Его родители были известными в Херсоне врачами, и первое издание с довоенных времен было только у них в домашней библиотеке.
Но сегодня обедать придется не в «Праге», тесть обещал освободиться к четырем часам и пригласил в «Столовую старых большевиков» или, как иронически он говорил, «недобитых ленинцев». Подходя к Главпочтампту, где они договорились встретиться, Володя еще издали увидел тестя, нетерпеливо расхаживающего у входа.
- Молодец, как всегда без опозданий! – приветствовал Соломон Хацкелевич – пошли, ты тоже уже, наверное, смертельно проголодался. Сейчас такой «цирк» увидишь!
Пройдя квартал, они остановились у входа в здание без опознавательных знаков. Подмигнув, тесть открыл дверь. Тесный вестибюль был заполнен благообразными старичками и старушками с палочками и костылями, в которых невозможно было опознать пламенных революционеров и бойцов, геройски добывавших в конце прошлого  века «эксами» деньги для нужд партии. Раздевшись, Володя с тестем прошли в обеденный зал. Столики стояли довольно тесно. По одну сторону зала находилась раздача, вдоль которой двигалась небольшая очередь из ветеранов революции и почетных пенсионеров с подносами, заставленными тарелками с едой, а по другую – небольшой буфет, где можно было купить кое-какие полуфабрикаты и деликатесы в виде копченой колбасы, икры и других благ кулинарии, недоступных простому москвичу.
Володя с тестем под пристальными взглядами старых большевиков пристроились в конец очереди. Вдруг какой-то дедуля с костылем под мышкой и в натянутой на уши буденовке времен Гражданской войны ткнул Володю кулаком в бок и с пристрастием, каким в свое время допрашивал в подвалах ВЧК, визгливым голосом спросил: «А Вы, молодой человек, на каком основании тут выстроились?»
- Это со мной! – резко повернулся тесть,
- А чем он заслужил такой почет? – не унимался старик.
Тесть раскрыл свой пропуск, в котором было указано, что предъявитель данного документа может провести с собой 1 лицо:
- Вот он – это лицо и есть! 
И тут дед взвился.  В течение десяти минут он выкрикивал, потрясая костылем, героические факты своей боевой биографии, начиная от царской каторги и заканчивая взятием Перекопа, пересыпая все это революционными лозунгами и одновременно пытаясь вытолкнуть Володю из очереди. Остальные обитатели столовой с интересом наблюдали, поддерживая выступающего одобрительными возгласами. Видно было, что инцидент вызывает у них живой интерес, позволяя вспомнить молодость и разнообразить унылое существование свежими эмоциями. В течение этого монолога Володя несколько раз пытался выйти, но Соломон Хацкелевич, усмехаясь и качая головой, крепко держал его за локоть. Неизвестно, сколько бы продолжалась эта пламенная речь, но вдруг возле буфета наметилось какое-то оживление, и с криками: «Сосиски дают!» - вся престарелая братия бросилась на штурм. Видимо, был еще порох в пороховницах, потому что старички и старушки, отчаянно работая локтями и коленями, пытались занять первые места у прилавка. Те, кто оказывался позади толпы,  ожесточенно били впереди стоящих палками по головам и спинам, недвусмысленно предлагая тем потесниться. Но, закаленные в революционных сражениях ветераны, осыпаемые градом ударов своих
боевых товарищей, только быстрее ввинчивались в толпу. Какой-то сообразительный дедок с растрепанной гривой седых волос забросил свою трость рукояткой вперед и, подтягиваясь на ней, как на канате, стремительно продвигался к прилавку. Соломон Хацкелевич с Володей, держась за животы и присев от смеха, остались у раздачи в полном одиночестве.
- Ну что, я говорил тебе, что будет цирк?
- А я сначала не понял, о чем Вы – ответил Володя, вытирая слезы.
Пока утомленные большевики рассматривали свои трофеи и подсчитывали понесенные потери в виде оторванных пуговиц и затоптанных головных уборов, Володя с тестем 
пообедали сытно, хотя и без особых изысков. Выйдя без потерь из этой точки общественного питания, они направились в редакцию журнала «Советиш Геймланд», которую возглавлял Соломон Хацкелевич, по дороге обсуждая неистовый темперамент буревестников революции.

                ***

- Ну что, Володенька, ждем вас всех летом в отпуск. Понимаю, что всего на несколько дней заедете перед Херсоном, но, все же, не лишайте и нас с матерью удовольствия внучку потискать - похлопывал тесть Владимира по спине, обнимая на прощание - рад за тебя,  что командировка  получилась удачной, и в министерстве тебе пошли навстречу, но не меньше рад и за нас с матерью, что повидались с тобой. Ты ведь знаешь, я не лукавлю, когда говорю, что ты нам как сын. Я хоть и люблю своих девчонок до жути, но всегда мечтал о таком сыне.
- Я знаю – Володя искренне расцеловался с тещей и тестем, и, подхватив портфель, вышел из квартиры: следовало поторопиться – до самолета оставалось не так уж много времени.


***

Где ни появлялись Андрей с Дашей, везде вызывали оживление - встречные на них оглядывались, любовались, провожали улыбкой: оба высоченные, голубоглазые, светловолосые, идеально сложенные, как атланты из затонувшего мира.
Да и в однообразных буднях небольшого городка их роман давал пищу языкам не только портовых кумушек, но и населению остальной части города. В кинотеатрах пару вежливо просили пересесть на последний ряд, чтобы всем, кто сзади,  не закрывали экран.
Они, конечно, пересаживались, посмеиваясь между собой и обмениваясь остротами.
Андрей постепенно привык к обществу  девушки, и если по какой-либо причине они не могли встретиться в этот день, то испытывал некоторый дискомфорт, а Даша вообще смотрела на него распахнутыми влюбленными глазами, и сердце ее каждый раз готово было выпрыгнуть из груди, когда он обнимал ее своими могучими руками.

***

Взмыленная после длительного перелета из Кейптауна в Конакри, никуда не заходя, она приказала везти ее в портоуправление. Разыскав уже знакомого диспетчера, она, словно подросток, переполняемый гормонами в предчувствии взрослых событий, накинулась на него:
- Сейчас у вас должна находиться «Ксения Корабельникова», на каком она причале?
- «Ксении Корабельниковой» нет в порту. Декабрьский рейс сняли. Теперь только в июле будет.
Внутри все оборвалось…
- «Дура! И черт меня дернул сюда ехать! Надо было раньше позвонить в порт и узнать, будет ли судно в декабре. Выставка в июне, судно здесь будет только в июле, и никакой иной связи…»
Все дни в Конакри она была словно в прострации. Мозг лихорадочно перебирал тысячи комбинаций, пытаясь найти решение, но каждый раз оно скатывалось к фантастике, не имеющей ничего общего с реальностью. Дженни  даже подумывала попробовать по  «голосу Америки» связаться с Андреем в одностороннем порядке, но это могло поставить под угрозу и без того малые шансы прорваться за железный занавес.
Вернувшись в Нью-Йорк, она в сотый раз пыталась найти в своей голове решение, как ей встретиться с Андреем: «Миллионы мужчин, десятки поклонников, а мысли только о том, кто на другом краю Земли, за железным занавесом. А может, это просто иллюзия, может, я занимаюсь самообманом? И влечет меня к нему только потому, что между нами пропасть? Может это лишь тяга к экзотике? Ну, увижу я его, и что скажу? И выйдет ли что-нибудь у нас?»
Но перед глазами, как в старой кинопленке, снова и снова прокручивались события  того июля, давая ответы на все вопросы: «Неважно суждено нам быть вместе до гробовой доски или один уикенд, но мы должны увидеться! А вдруг это все-таки судьба?!».
К тому же, больше всего Дженни ненавидела серость и пресность жизни. Все ее существо всегда тянулось к приключениям, она искала опасность. В конце пятидесятых Эдгар Гувер уже свернул головы большинству легендарных гангстеров прошлых лет, но из детства она помнила доброго дядю Меира, дядю Давида, да и других друзей ее отца. Когда она была еще юной девчонкой, они частенько заходили к ним. Теперь уже многих не было, только  старый лис Меир Лански раз в году приезжал на День рождения своего старинного приятеля.
«Эх, родилась я поздно, а родись лет на двадцать раньше, так затмила бы точно славу Голландца Шульца да Альфоцио Капоне», – засмеялась про себя Дженни.

                ***

Широкую сеть раскинуло ЦРУ по всей Африке. За богатейший континент развернулась борьба между державами.
Но не любили в секретные службы работать с непосвященными и выносить свои проблемы за стены организации, старались создавать собственные структуры обеспечения и прикрытия. Правда, стоило это дорого, а емкости африканских разведывательных сетей огромны. Море людей там трудилось, и каждого надо было обеспечить легендой, связью, поэтому разведывательная организация вынуждена была просить помощи у крупных компаний.
Джонатан Снайпс прошел в кабинет вице-президента «Boxit Group» Дженнифер Хавинсон. Его уже ждали.
- Добрый день, Джон.
- Здравствуй Дженнифер, ты все хорошеешь.
- Спасибо.
- Итак, я бы хотел сразу преступить к делу. Я уже передал вам список наших агентов, которые должны быть отправлены в Гвинею.
- Да, я видела, но у меня есть возражение. Дело в том, что я сама была недавно в нашем гвинейском офисе, у нас есть подозрения, что руководство филиала не чисто на руку. Если прислать ваших людей на должности финансовых аналитиков и консультантов, то их примут как моих лазутчиков, присланных для скрытого расследования махинаций. В этом случае за каждым их шагом будут следить, относиться настороженно. Они могут встретить противодействие с совсем иного фланга, нежели обычно. Лучше оформить геологическую экспедицию с целью разведки новых месторождений и переоценки существующих. А главное - эта легенда объяснит  частые поездки по стране  сотрудников и не привлечет внимание остальных.
- Дженнифер, как же приятно с тобой сотрудничать, из тебя получился бы хороший аналитик.
- Я и есть аналитик. Да и сфера моих исследований не особенно отличается от ваших. У меня к тебе тоже есть просьба.
- Да?
- Мне нужно разыскать в Советском Союзе одного человека.
- Ты знаешь, это против правил, тем более у русских проводить какие-либо мероприятия очень и очень опасно. Мы не можем рисковать сетью ради твоей просьбы.
- Но для меня это очень важно.
- Послушай, работа в Союзе совсем не то, что работа в Африке. Там у нас нет таких оперативных возможностей, да и потом ты, верно, не очень представляешь их порядков. Если только будет обнаружен интерес к кому-то у нашей службы, этого человека казнят за измену родине.  Да и, честно говоря, русский отдел на особом положении. Прости, мне очень жаль, но я не имею никакой возможности продавить у них твою просьбу.

***

Андрей окинул накрытый стол беглым взглядом и, улыбнувшись Даше, глубоко вдохнул аромат жаркого с перцем из глиняного горшочка:
- Мм.. божественно!
Все больше ему нравилась эта сытая беззаботная жизнь, старые раны на душе потихоньку рубцевались, а Дарья, окружив его теплом и уютом, словно раскрасила серую картинку его будней цветными карандашами.
Он вполне уютно чувствовал себя в ее тесной, но аккуратной служебной «однушке» в том же доме, где жил Либерман. Володя имел персональную машину, но обычно в Управление порта приходил пешком, да и идти было минут пятнадцать, не более. Так что теперь они часто вмести шли на работу, обсуждая по дороге некоторые из служебных вопросов, в которых начальнику порта требовался совет опытного капитана.
А Володю не могла не радовать перемена, происходящая с его другом - Андрей все чаще улыбался и шутил, на глазах молчун-нелюдим снова превращался в открытого веселого парня.

***

По возвращению домой ее ждало еще одно жестокое разочарование:
Проведя несколько минут в нерешительном молчании, отец начал в лоб:
- Дженни, ничего не выйдет.
- Почему?! – Она была совершенно ошарашена этим известием, рушилась ее последняя надежда.
- Я говорил с Руди, в делегацию «Понтиака» он тебя включить не может. Во-первых, их и так ЦРУ прессует, да политики за каждое место бьются, во-вторых, как мне объяснил Снайпс, «Советы» досконально проверяют каждого, кому выдают визу, а ты не безвестная Бетти Смит, продавщица бакалеи, про тебя «Нью-Йорк Таймс» пишет, это будет очевидной рокировкой. В конечном итоге они начнут проверять тебя, вскроют связь с Молотовым и все равно в визе тебе откажут или наоборот попробуют начать игру.
- Да, и в такой партии мне русских не переиграть, конечно, да и ввязываться в шпионские игры не хотелось бы...
 - Именно! Я рад, что ты это понимаешь.
- Ну что же, тогда остается последний шанс, звони Меиру, он очень нужен мне сейчас.
Лицо отца перекосилось от ужаса. Только он искренне порадовался, что дочери хватает ума не лезть в шпионские игры, как она решила прибегнуть к помощи мафии:
- Господи, он-то тебе чем здесь поможет?
- Папа, ты же сам меня учил, главное - правильно рассчитать партию и грамотно сделать ставки. Попроси приехать его как можно скорее, я нуждаюсь в его помощи.
- С меня хватит твоих авантюр! Тебе уже не пятнадцать! Ну, взгляни на себя со стороны, как подросток ты выдумала себе какую-то неземную любовь, носишься с ней, словно оголтелая! Может, ты просто заболела? – отец прислонил свою руку к ее лбу, будто в попытке диагностировать болезнь и продолжал неистово кричать на нее – Недавно ты вообще хорошего парня угробила ни за что! Что с тобой происходит, черт возьми?!
Дженни прижалась к его плечу и тихим, но металлическим голосом произнесла:
- Не говори со мной в таком тоне, – а затем, чуть помолчав уже мягче, будто маленькая девочка, добавила - да и вспомни себя, папа, ты ведь тоже был авантюристом в молодости.
Глаза отца смотрели жестко и холодно. Еще несколько секунд он сверлил ее своим тяжелым взглядом, но потом, вдруг обнял и приподнял,  рассмеявшись:
- Почему был? Не такой уж я и старик! Есть еще порох!

***

Холодным февральским утром, они как обычно, вместе шли пешком в порт:
- Слушай, Андрей, а может уже и расписаться вам время?
- Да думал я об этом, Лазарич. Но как-то сомнения меня терзают, маловато мы еще знаем друг друга. Поживем, дальше видно будет.
- Ну, дело твое, конечно, но ведь ты уже не мальчик.
- Но и не старик вроде пока.

***

В доме Хавинсонов большое событие. Скатерти сияют особой белизной, паркет нетерт до такого блеска, что светится в темноте, повар лучшие продукты закупил и теперь с особым усердием готовил кулинарные шедевры, достойные английского короля. К ним должна была пожаловать легенда - Меир Лански собственной персоной!
Дженнифер очень любила приезды Меира с детства, и сейчас она нетерпеливо ждала дома, когда отец, уехавший встречать старого друга в аэропорт, вернется.
Наконец, в окнах первого этажа блеснуло отражение фар, и в гостиную вошел отец , а за ним легкой, как бы пританцовывающей походкой, невысокий худощавый мужчина с зализанными назад по моде 30-х редеющими волосами.
- Дженни, иди сюда, моя красавица! – гость протянул к ней руки и обнял. Интонация же, с которой он обращался к ней, была такой, будто он приветствует пятнадцатилетнего подростка. – Как ты выросла!
- Дядя Меир, я выросла очень давно и с тех пор, как мы виделись в позапрошлом году,  ничуть не изменилась.
- Знаю, знаю, просто никак не привыкну, что дети давно взрослые, а мы - уже старики.
Перед ужином гостю дали отдохнуть с дороги, и в семь часов все трое собрались у накрытого стола.
- Итак, господа, что же заставило вас просить меня приехать? Какое важное дело?
- Соскучились очень, вот захотелось повидаться, – радушно ответил Бен.
- Брось, все больше хозяев предпочитают не открывать мне своих дверей. Теперь я опасный гость, за мной везде бегут борзые из Бюро, и ты не исключение, в последнее время тоже старался не пересекаться лишний раз со мной. Многие из тех, с кем я был когда-то дружен, давно на электрическом стуле закончили, иные стараются забыть дружбу со мной.
- Да прекрати, Меир, я никогда тебя не забывал.
- Бенни, не надо, я все понимаю и на тебя не в обиде. И раз сейчас ты просил меня приехать, дело действительно серьезное. Кстати, а ты уверен, что твой дом не прослушивают?
Бенджамин Хавинсон, вскочил со своего места, и, тыча вилкой в сторону Меира Лански, закричал:
- Никогда я не забываю старой дружбы, слышишь, НИКОГДА! И ты здесь не потому, что мне требуется твоя помощь, а потому, что ты мой друг! Мне плевать на борзых из ФБР, мой сын отдал жизнь за эту страну, пока они отсиживались в офисах! Мне плевать, какие комитеты несутся за тобой по пятам, я не сливаю друзей, а если мне начнут задавать вопросы, то мне есть что ответить!
- Ладно, ладно, Бенни, убедил, – примирительно махнул рукой гость, очевидно, его нисколько не напугал грозный тон хозяина - итак, сначала дело.
- О,кей, дядя Меир – начала Дженни – мне очень нужно попасть в Советский Союз.
Лански поперхнулся и выронил изо рта кусок нежнейшей куропатки.
- И чем я могу помочь тебе? А главное, зачем тебе туда?
- Не спрашивай, Меир, - вмешался отец - любовь доводит до ручки!
- Любовь - дело благородное.
- Пожалуйста, не перебивайте. Так вот, я все прикинула и решила действовать следующим образом: мне нужно, чтобы весной профсоюз организовал стачку на нашем терминале сыпучих грузов в Нью-Йоркском порту.
На этот раз от ее слов поперхнулся отец:
- Ты что, рехнулась, доченька?
- Именно!
- Так просто поговори об этом с председателем, это они всегда - пожалуйста.
- Да дослушайте меня, наконец! Мне нужна не просто забастовка, а с небольшим погромом, и чтобы была потасовка с полицией!
- Точно чокнулась!
- Дальше технология такая: я вмешиваюсь и своей грудью закрываю рабочих от бесчинств полиции. На следующий день во всех газетах с нашей подачи должно выйти мое заявление под заголовками «Дженнифер Хавинсон на баррикадах вместе с рабочими!», содержащее какую-нибудь коммунистическую белиберду. Далее я дам пресс- конференцию, где честно расскажу историю, произошедшую в Гвинее, поведав о том, как много мне рассказывал советский капитан о коммунизме, добре и справедливости, царящих в Советском Союзе. Я просто уверена, что после этого у Советов не возникнет никаких причин отказывать мне в визе, а мое пребывание в делегации от профсоюзов будет выглядеть вполне логично.
- Тогда -  вопрос: почему ты просто не можешь поехать в составе делегации от профсоюза? Зачем весь этот спектакль?
- Я вице-президент крупной компании, и если меня включат в профсоюз, это будет подозрительно.
- Ну и что? Знаешь, сколько закамуфлированных людей поедут в Союз? Ты думаешь, каждого будут проверять?
- Да не знаю я, будут или не будут! Видишь ли, может, конечно, Советы и будут смотреть сквозь пальцы на политиков и крупных бизнесменов в составе тех или иных делегаций,  желающих поглазеть на жизнь в Советском Союзе, которым не хватит места в президентской свите. Я пыталась попасть в делегацию от Сената и Конгресса, но во первых там и так все распределено между своими, хотя, конечно, я могла бы заплатить кому надо за эту поездку, и  для меня нашли бы место. Но визы выдают только в Москву, а Молотов живет на самом востоке страны! Я не могу ни написать ему письма, ни позвонить, ничего! Мне нужен информационный повод такой силы, чтобы обо мне напечатали в  советской прессе! Тогда, может быть, об этом узнает тот, ради кого я все это затеваю, и сможет приехать повидаться со мной.
- Ну и зачем весь этот коммунистический спектакль? Просто дай интервью, как ты была спасена отважным советским гражданином.
- Дядя Меир, в этом случае существует некоторая вероятность, что это действительно напечатает их пресса, но на первой ли полосе?  В центральной ли газете? Какова вероятность, что Андрей на Дальнем Востоке прочитает об этом? Ты видно не в курсе, о
чем пишет их пресса. Первым делом, конечно, удои в стране, а вторым - как угнетают рабочих в Америке и как тяжело им здесь жить. А вот если будет драка с полицией, если будут пострадавшие пролетарии от рук полицейских, если будет отважная коммунистка, к тому же узнавшая о светлых идеях равенства и братства от советского гражданина, то уж такой материальчик точно ляжет на первые полосы всех советских газет!
- А может он вообще газет не читает? – встрял отец.
- В Советском Союзе газеты читают все! - отрезала Дженни.
- А если он прочитает, но не поедет в Москву и вовсе не ждет тебя? Может, и имя твое забыл давно.
- Не забыл, любит и ждет, я в этом уверена!
- Боже мой, - Лански закатил глаза – как ты наивна, девочка! Хотя… чем черт не шутит… Ввяжемся, а там посмотрим. Короче, если я все правильно понял, от меня нужен профсоюзный наезд, затем организовать полицию и после включить тебя в профсоюзный комитет, подкуп прессы вы возьмете на себя?
- Именно, дядя Меир.
- Ну что ж, давай попробуем... А когда?
- В апреле. Здесь нужно, чтобы у них не было возможности отказать в визе «пламенной революционерке» Америки, но и не было времени раскопать всю полноту картины, сопоставить все известные случи контактов советских моряков с иностранцами и вычислить, что фигурантом был Молотов, а то они могут попробовать манипулировать мной, имея такие козыри на руках. Поэтому речь нигде не пойдет о Гвинее - в общих чертах: «дело было в Африке…», и год тоже конкретно не указывать.
- Ну и бред. Просто какой-то идиотский сон, – покачал головой отец.
- Папа, мне самой не вериться в реальность осуществления моего плана, но ничего умнее я придумать не смогла, если у тебя есть план лучше, с удовольствием тебя выслушаю.
- Ну, что тут скажешь, твоя дочь настоящая представительница поколения Homo liber! – усмехнулся Лански.
- Чувствую я, что эта ее «свобода» обойдется мне боком, – продолжал ворчать Бенджамин.
- Да ладно, Бенни, вспомни, как мы с тобой натянули египтян в сорок восьмом! – вдруг ни с того ни с сего ляпнул Меир – ведь то еще было дельце!
Оба дружно рассмеялись:
- Было время!
- Представляешь Дженн, - давясь от смеха, рассказывал Меир – в сорок восьмом израильтянам никто не продавал оружия, а на арабов это эмбарго почему-то не распространялось. Арабы готовились стереть Израиль с лица земли сразу после провозглашения им независимости. Египтяне закупили тонны оружия на десятки миллионов долларов в Америке и зафрахтовали девять судов у «ТрансМарин групп».
- Как?! У моего отца?!– вскинула брови Дженни.
- Именно!
- И вы им отказали?
Отец переглянулся с Лански:
- Зачем же? Нет, конечно, просто караван с оружием прибыл не в Каир, а в Хайфу! Потом египтяне пытались высудить у нас компенсацию, а когда проиграли дело в суде, прислали крепких ребят, чтобы укокошить меня, – усмехнулся отец.
- Но мы их уже ждали, – встрял Меир – они и вякнуть не успели! Как только сошли с самолета, мы их сразу погрузили в багажники, и больше их никто не видел.
- Ага, а мне из-за этого пришлось полгода ездить в университет, как идиотке с охраной! И вы еще смеете меня называть авантюристкой?! – улыбаясь, протянула Дженни.

***

В крохотной прихожей маленькой служебной квартиры стояла невероятная толкотня. На пятачке в полтора квадратных метра, где еще теснились вешалка и корзина для хранения картошки, двоим не развернуться, а этим солнечным, но еще морозным мартовским днем целая толпа собралась перед дверью. Гостей хозяева запускали порциями: разделись гости дорогие – пожалуйте за стол, в прихожей не задерживайтесь, другие пусть проходят.
Посреди комнаты был накрыт стол.  Наконец, все кое-как расселись, вжатые в стены  теснотой комнаты. Хотя Андрей старался аккуратно распечатать бутылку  шампанского, но она выстрелила как всегда  неожиданно.
- Итак, - поднялись Андрей с Дашей – мы вас сюда позвали, чтобы объявить…- они смущенно заулыбались - мы подали заявление.

***

Толстый лысоватый дядька залез в кузов грузовика и, неистово размахивая руками, орал:
- Мы здесь вкалываем по девять часов, но посмотрите, что мы с вами имеем?
Вокруг него собралась приличная толпа, которая время от времени поддерживала горлопана одобряющим криком.
Чуть поодаль от эпицентра событий стояла машина, из которой за всем происходящим наблюдали трое.
- Я смотрю,  грузовик подогнали вовремя, еще бы трибуну заранее сколотили, – саркастично съязвила Дженнифер.
- Ну так, моя прекрасная леди, ты же заказывала стихийный митинг?!
- Что-то маловато народу.
- Еще бы, люди работают, получают хорошую зарплату, растят детей, что им ввязываться во всякие авантюры! – пробурчал Бенджамин Хавинсон.
- Подожди, так всегда сначала. Народ – стадо, сейчас еще чуть подгоним крикунов, а дальше как снежный ком. Толпа как воронка, затягивает в себя людей, даже если они не очень понимают, зачем им туда надо.
И действительно, вокруг стихийно возникшей демонстрации стало собираться все больше народу.
- Так мы не только свой терминал остановим, но и весь порт парализуем, коллег по цеху подведем, – все качал головой отец.
- Это еще и лучше, раз сами решили понести убытки, так не в одиночку, пусть и конкуренты заплатят. Слушай меня, девочка, очень внимательно, – Меир повернулся к Дженни – скоро толпа пойдет громить ваш офис, там же на площади уже собираются полицейские наряды. Запомни вот этого копа, – он достал большую фотокарточку с изображением колоритного южанина – дальше нужно будет четко разыграть партию по нотам. Этот коп будет с левого края оцепления, туда же кинется наш горлопан. Ты должна будешь аккуратно туда встрять, и получишь от полисмена легонько дубинкой по лицу, это заснимет проинструктированный фотограф крупным планом. Когда вольешься в толпу, тебя окружат мои ребята. Чтобы ты не пострадала в пылу драки, они тебя прикроют, но все равно, будь очень аккуратна в разгоряченной толпе. Все ясно? Ты поняла под чью руку подставлять свое прекрасное личико?
- Да, дядя Меир, ты просто кудесник!

Уже через час Нью-Йоркский порт был полностью парализован, и, набрав критическую массу, толпа, распаленная пламенными речами борцов за справедливость, устремилась в направлении многочисленных офисов, где уже стояло полицейское оцепление.
- Эй, Меир, куда они идут?
- Черт его знает, наверное, напутали что-нибудь.
Выкатившись на площадь перед въездом в порт, толпа вдруг свернула налево и направилась к офису транспортной компании «Два континента», в то время как офис «ТрансМарин групп» находился наоборот справа.
- Что происходит?! Давай туда, к толпе! – нервно махнула рукой Дженни и метров за двести до места основной драки рабочих с полицией на ходу распахнула дверь машины, что водитель понял как сигнал к немедленной остановке.

- Ааа, проклятые копы, - неистово заорал буйный мордоворот и, ныряя, словно окунь, сквозь толпу, впился ногтями в лицо одного из полицейских, в это время еще один «профессиональный пролетарий» кинулся душить рядом стоящего полисмена. Наметанным глазом Бенджамин оценил ситуацию, наблюдая за всем происходящим из окна машины:
- Профессионалы, асы, сразу видно не впервой им это.
- Еще бы! Вспомни профсоюзные войны тридцатых! Мастера старой закалки! – похвалился Меир.
В это время Дженнифер бежала по площади туда, где уже толпа из шестисот – семисот человек устроила настоящее побоище с полицией! В ход шли кулаки и палки, вверх летели камни. От офиса «ТрансМарин групп» вслед за Дженни кинулись семеро крепких парней.
Работая локтями, она рвалась сквозь толпу к линии противостояния полиции и бесчинствующего по ее же заказу рабочего класса.
- Остановитесь! Не бейте людей! – кричала она полицейским, распихивая народ, хотя надо отметить, что полиция и не особенно распускала руки, в отличие от митингующей массы. За ней, подобно ледоколу, пробивающемуся сквозь ледяные торосы, следовали чуть сзади мордовороты Лански.
Дженнифер, продолжая выкрикивать призывы к прекращению насилия, прорвалась к полицейскому кордону, и, уже приметив фотографов, стоящих на балконе  здания напротив, приготовилась развернуться, чтобы  удачнее попасть в объектив. Так как заранее предупрежденный фотограф был на другой стороне площади, она уповала лишь на удачу и ловкость папарацци. Сейчас сюда в самый эпицентр происходящего побоища были направлены десятки объективов жадных до зрелищ фоторепортеров. Заводилы драки, узнав женщину, ослабили напор на полицейских и чуть отпрянули назад, как их и инструктировали, между полицией и толпой в этом месте образовалась небольшая брешь. Дженни обернулась, за считанную долю секунды пытаясь найти вдали объектив, направленный на нее, одновременно поправляя прическу, как вдруг неведомо откуда выскочивший пролетарий со всего маху залепил кулаком ей в нос.
Будто солнце взорвалось у нее перед глазами, земля, описав круг, стала уходить из под ног, и она повалилась навзничь.
Но уже через мгновение ее окружили семеро мужчин, образовав плотное защитное кольцо, и заорали:
- Прекратить! Человек пострадал!
Сигнал поняли находящиеся в толпе люди Меира, и по толпе тут же понеслось:
- Остановитесь, человек пострадал!
Распалить и втянуть в драку людей всегда проще, чем остановить, но технология была отработана с давних времен. В один момент сотня проинструктированных заранее людей в толпе образовала живые цепочки и, одновременно расставив руки, надавила в сторону противоположную напору. Через какое-то время движение толпы стихло.
Косоглазый массивный итальянец попытался взять Дженни на руки.
- Не надо, я сама пойду, но поддерживайте меня вдвоем, будто мне очень плохо.
А ей в этот момент и вправду было не слишком хорошо, нос наливался свинцом и сильно болел, по лицу расплывался отек, кружилась голова, вломил-то ей не посвященный в тему совсем даже не понарошку.
 

***

Отец протиснулся в больничную палату сквозь толпу журналистов:
- Ну, как ты, Дженни?
- Нос болит.
- Ты же этого хотела, моя дорогая коммунистка.
- Да уж, пострадала за идею.
- Не собираешься домой?
- Да можно было бы еще вчера, но нужно поболеть.  И еще, папа, не навещай меня слишком часто - у нас же как никак с тобой война.
- Срам-то какой мне на старости лет - с единственной дочерью разругаться! Все твои авантюры!
- Ну, извини, папуля, такая уж твоя роль в этой пьесе. Ты же глава корпорации, капиталист, угнетатель рабочего класса. У нас с тобой дружбы никак не может получиться.
- Ну-ну, я тебя вчера отправил в отставку с поста вице-президента компании, так журналисты просто как коршуны слетелись. Я чуть со стыда не сгорел на пресс-конференции. Как бессердечна ты, девочка, к старику! Вот полюбуйся, – он протянул  газету, где на трех полосах обмусоливали его разрыв с собственной дочерью.
- Отлично, они съели все! А завтра в холле госпиталя я тоже дам интервью.

***

В импровизированном конференц-зале госпиталя не протиснуться от репортеров, на столе батарея микрофонов, фотокамеры не переставая вспыхивают, оставляя перед глазами синие блики:
- Госпожа Хавинсон …
***

Посол Советского Союза в США постучал в комнату резидента.
- Да?
- Константин Александрович, у меня вот какой вопрос, может нам стоит связаться с этой Хавинсон? Я думаю, следует пригласить ее на выставку как почетного гостя. Какое ваше мнение на этот счет?
- Хавинсон, это чокнутая-то, которая погром в порту устроила?
- Да, но выходка ее может быть полезна для имиджа нашей страны. А интервью какие! Будто их  у нас в Комитете по пропаганде писали!
- Вот это и подозрительно. Наши ребята обратили на нее внимание. Но, в конце концов, на выставку можно пригласить, Александр Иванович. На выставку - это ж не в архив Лубянки, - хохотнул резидент.


***

Уже второй час она молча сидела в кресле своего домашнего кабинета и в мягком свете настольной лампы всматривалась в небольшой листок бумаги, который держала в руке. Вот она, виза, въездной документ в Союз Советских Социалистических Республик. Знакомый сотрудник из русского отдела подтвердил, что в «Известия» прошла большая статья, красочно расписавшая события в порту и приглашение миссис Хавинсон в качестве почетного гостя в СССР.
Все прошло,  как она и планировала, даже немного пугала та легкость, с которой  осуществился весь план. Но сейчас Дженни смотрела пустым взглядом в заветную бумажку, и ее терзали странные мысли.
Приедет ли он в Москву, а главное хочет ли она в действительности этой встречи.  Познабливающее чувство разлилось в душе Дженнифер, и она уже который час, не могла ответить себе, стоит ли… Стоит ли ехать туда, бередить старые раны? А может все зря, ведь прошло уже слишком много времени и эта встреча не нужна ни ей, ни ему?

***

После планерки Либерман настежь распахнул окно. Несмотря на то, что было еще очень рано, это июньское утро выдалось особенно жарким и душным. Скинув китель на спинку стула, он устроился просматривать газеты. Пролистав без интереса «Известия», он вдруг натолкнулся на большую фотографию какой-то молодой женщины со смутно знакомым лицом: «Хавинсон, Дженнифер Хавинсон …», он углубился в текст. По мере чтения ему становилось все более неуютно. Оторвавшись от очередного абзаца, Володя еще раз взглянул на большое четкое фото: «Так вот оно что… именно это завораживающее лицо с четко очерченными скулами и глубокими черными глазами он видел на фотографии, которую показывал Молотов». Свернув наскоро листы, Либерман уже выскочил из кабинета, чтобы  бежать к пирсу, но на полпути резко остановился в задумчивости, потер лоб, а затем, медленно развернувшись, побрел назад, на ходу придумывая доводы, почему ни в коем случае нельзя  сообщать об этом Андрею: «Только парень успокоился, только жизнь налаживаться стала… и незачем ему старые раны ковырять…»  Строго говоря, он знал, что поступает не правильно. Как бы там ни было, только Андрей вправе решать, хочет он увидеть Дженнифер или нет, и все же Владимир счел, что так будет лучше. Вернувшись в кабинет, он стоял у окна, погруженный в эти мысли, пока его не вернул на землю телефонный звонок:
- Алле.
На другом конце провода отозвался Захватов:
- Слушай, Володя, слышал, что в Москве устраивают выставку в Сокольниках?
- Конечно, Зиновий Георгиевич, вся  пресса об этом пишет.
- Так вот, нам на пароходство из министерства шесть приглашений прислали. Хочешь поехать? Я одно тебе отдам.
- А в газете написано, что вход свободный для всех.
- А на заборе что написано? – отозвалась после некоторого молчания трубка.
- Ах, ну да, - смутился Володя. – Мне, конечно, было бы очень интересно посмотреть выставку.
- Договорились. Извини, была бы возможность, дал два, и для Оли, но, сам понимаешь, есть еще люди, которых никак нельзя обидеть.
- Да, ладно, тем более нам все равно сейчас Ирку не с кем оставить.
- Выставка с двадцать третьего, но вход только с двадцать четвертого, первый день - открытие, сам Хрущев будет.



***

После смены Андрей зашел за Дашей, и вместе они отправились прогуляться по набережной, спасаясь от духоты июньского летнего вечера.
- Давай пригласим на свадьбу Кумачовых.
- Да ну, Лешка напьется, и будет дебоширить.
- Но Валька же моя подруга, а ее одну не пригласить, обидится.
- Тогда приглашай, что я тебе могу сказать?! Но начнет выкаблучиваться, я его выкину!
- Да, может и прилично себя вести будет, если ему не наливать.  Слушай, Андрей, ты читал сегодняшние «Известия»?
- Нет. Ты же помнишь эту шутку: в «Правде» нет известий, а в «Известиях» нет правды.
- В сегодняшнем номере была очень интересная статья про одну американку, которую в Африке спас от хулиганов советский капитан. Она заинтересовалась ленинскими идеями и даже уволилась с очень большой должности и посвятила себя защите интересов рабочих. А теперь советское руководство ее пригласило в качестве почетного гостя участвовать в американской выставке в Москве.
Молотов вдруг резко остановился и на секунду замер, впав в какое-то оцепенение, затем, резко развернувшись, схватил Дашу за плечи:
- Как зовут ее? Зовут ее как? 
- Да что с тобой? Я не помню… Длинная фамилия, как-то на Х кажется. А в чем дело-то?
- Где газета? – закричал он срывающимся голосом.
- Ну, на работе, по-моему, оставила, да объясни, наконец, в чем дело?
Но он, не ответив, рванул бегом в сторону города. Стоя в полной растерянности, Даша, пожимая плечами, смотрела вслед быстро удаляющейся фигуре Андрея.

- «Известия»! Дайте «Известия»! – от волнения с трудом выговаривая слова, прохрипел Молотов, судорожно выгребая из кармана мелочь.
- Нет «Известий», кончились, и вообще мы закрываемся, – буркнула недовольно продавщица, захлопнув форточку киоска.
И как когда-то он бежал по незнакомым улицам пыльного африканского городка с умирающей женщиной на руках, задыхаясь, но, не сбавляя скорости, он несся сейчас по Комсомольску в поисках открытого газетного киоска.
- У вас есть «Известия»?!!
- Да, пожалуйста.
Он бросил монеты на блюдце и, схватив газету, заминая листы, кинулся ее перелистывать, а, увидев на развороте большую фотографию, с которой на него смотрели черные глаза Дженни, замер.

В этот вечер он не вернулся к Даше, не зная, что ей сказать. А утром следующего дня пришел в кабинет к Либерману, тяжело опустился на стул и поднял воспаленные глаза:
- Лазаревич, послушай, Дженни приезжает в Москву на выставку!
Володя опустил голову и тяжело вздохнул. Черт! Все-таки узнал...
- Какая Дженни? – изобразил непонимание на лице начальник порта.
- Да Дженни же! Та самая, я же рассказывал о ней! Ну, помнишь? – нетерпеливо объяснял капитан.
- Ах, эта Дженни, да что ты говоришь?! Надо же… - отвел глаза Либерман.
- Я должен встретиться с ней!
 - Но Андрей, у тебя же свадьба двадцать второго!
- Значит, свадьбы не будет, - опустив глаза и терзаясь от стыда, произнес капитан.
- Ты с ума сошел! Что ты скажешь Даше?
- Не знаю… просто ума не приложу… она ведь уже подвенечное платье купила.
- Одумайся! Не езди никуда! Только-только стала налаживаться твоя жизнь!
- Я сам мучаюсь, но поверь, Лазаревич, не могу ничего с собой поделать.  Я должен увидеть ее!
- Да с чего ты взял, что она-то хочет тебя видеть?
- Я чувствую, она приезжает в Москву для того, чтобы увидеть меня, – Молотов снова тяжело вздохнул.
- Но может все-таки не сжигать мосты? Может, ты не будешь пока разрывать с Дашей?
- Это самое тяжелое объяснение в моей жизни, и больше всего на свете я бы хотел избежать его, ведь Дашка по-своему дорога мне, но я мужчина, и должен ей все сказать, как есть, а не морочить голову.
Владимир, отвернувшись к окну, замолчал. Тяжелая пауза показалась Андрею вечностью.
- Тогда поступим вот как, - начал Либерман тем своим тихим голосом, в котором слышалась особая интонация. Она всегда появлялась у него в, казалось бы, безвыходных ситуациях и неизменно вселяла в окружающих уверенность. Как только те, кто приходил к нему со своими проблемами, слышали эти нотки, то наперед знали: «Значит, Либерман нашел решение, значит, он знает ответ и на этот трудный вопрос…» - Андрей, я отдам тебе свое приглашение на выставку в Сокольниках. По крайней мере, тебе будет, где жить, потому что иначе гостиничный номер ввиду грандиозности мероприятия тебе будет не достать. Во-вторых,  Москва - большая, список проживающих тебе тоже ни одна гостиница не предоставит, значит,  найти Дженни ты сможешь только в павильонах выставки. Это тоже задача не из легких, выставочный комплекс огромный, целый город, но все же мало-мальски разрешимая, тем более, с твоим ростом. Командировку я тебе оформлю.
Не один раз Молотов за бессонную ночь задавался вопросами: «Где жить? Как найти Дженни в Москве? Как встретиться с ней?» и теперь не мог поверить своим ушам от счастья. Володя здесь и сейчас с легкостью дал ответы на все вопросы. Значит, не нужно будет ночевать на лавке с риском загреметь в милицию, не нужно будет караулить у входа в Сокольники с раннего утра, пытаясь найти в толпе входящих ее одну.  Кроме того, такое поведение наверняка привлекло бы  внимание компетентных органов, и он с большой вероятностью загремел бы в «кутузку». Дженни-то, понятно, и в голову не могло придти, с какими трудностями ему придется столкнуться.
- Володя, - сжав от волнения кулаки, прошептал Молотов, - я перед тобой в неоплатном  долгу!
- Ладно, будем считать, что три - один.
- То есть?
- Ты трижды спасал мне жизнь.
- Ах, ну да, - улыбнулся Андрей, - только тогда три - два.
- Почему?
- Ты не дал мне спиться.
Радостное томление Молотова отравляло лишь чувство неизбежного объяснения с Дашей. Она-то ни в чем не виновата и действительно искренне любила его.  Больше всего на свете Андрей не хотел причинить ей боль.  Но, купив на двадцать второе число билет на самолет, вечером он с тяжелым сердцем  направился к ней, бессознательно замедляя шаги по мере приближения к дому.  Он чувствовал неимоверную тяжесть, вся душа его протестовала против причинения такой чудовищной боли ничего не подозревающей девушке накануне свадьбы…

***

Даша, молча, словно в прострации, слушала Андрея. Его слова, будто падающие камни, раздавили ее сознание, и ей больше не хотелось ничего понимать. Казалось, сердце еле-еле толкает кровь, странная слабость сделала ноги ватными, а каждый вдох давался с неимоверным трудом. Легкими кивками головы, чтобы, не дай Бог, слезинки, уже набухшие в уголках глаз, не сорвались и не покатились по щекам, она просила прекратить эту пытку. Но Андрей, терзаемый чувством собственного предательства,  все говорил и говорил, пытаясь какими-то нелепыми, ненужными словами  сгладить свою вину, пока,
наконец, не выдержав, жестом она не показала ему на дверь. Больше всего на свете ей не хотелась разрыдаться при нем. Но как только он вышел, бесшумно прикрыв за собой входную дверь, Даша, не отдавая себе отчет в том, что делает, зачем-то достала  свадебное платье,  и в ту  же секунду, прорвав плотину, сдерживающую эмоции, из ее глаз покатились градом крупные слезы, и, упав лицом на кровать, она задохнулась от рыданий. Нет, она не кляла свою судьбу, не проклинала Андрея, а просто плакала навзрыд, обливая солеными слезами красивое белое платье, которое  сама шила себе вечерами в тайне от Молотова, с горечью думая о том сюрпризе, который она собиралась поведать жениху в день свадьбы.

А он, будто окаменев от тяжести груза сказанного, шел по берегу Амура, все никак не решаясь повернуть к своему  дому.

                ***

Все ее сомнения сменялись решимостью, и чем ближе становилось к часу Х, тем яростнее разгоралось в ней нетерпение. И сейчас, когда приятный женский голос попросил пассажиров пристегнуться, а в иллюминаторах показались огни аэропорта Внуково, ей требовалось просто неимоверное усилие, чтобы заставить себя усидеть на месте, несмотря на утомительнейший перелет с пересадкой в Лондоне.  Момент, когда она сделала первый шаг из самолета, казался столь грандиозным событием, что она упустила главную цель приезда. Этот маленький шаг по пыльной взлетно-посадочной полосе был апофеозом всех ее трудов и устремлений последнего года.



***

Андрей уже второй час сидел  одетый в своей комнате. До поезда на Хабаровск было еще четыре часа, поэтому идти на вокзал было рано, но все его чувства были напряжены в ожидании момента встречи с Ней. Минуты казались вечностью,  не было никаких мыслей, только страстное желание подстегнуть время. Все последние дни Молотов жил как в лихорадке,  снова и снова прокручивая в голове свой приезд в Москву, поход на выставку, поиск Дженни, но сейчас только стрелки  часов приковывали его внимание, и,  казалось,  словно вся Вселенная замерла ему назло. Закрыв глаза, Андрей сидел в тишине, ловя лишь чуть слышимое тиканье будильника. Каждый раз, высиживая отрезок времени длиною в вечность, он открывал их в надежде, что прошел хотя бы час, но стрелка успевала преодолеть путь лишь в две-три минуты.

***

- Как давно мы не гуляли вместе, - потягиваясь в приятной истоме и жмурясь от яркого солнца, пожаловалась Оля.
- С такой работой и где дом забудешь, - вздохнул Володя, забросив кудрявую дочурку на плечо.
- Погода не хуже, чем в Херсоне.
- Да уж. Когда я сюда в первый год приехал в начале осени, тоже так подумал, но только зимой, когда морозы пятидесятиградусные вдарили, понял, как люблю тепло.
 Либерман, вытянул шею и задрал лицо вверх, словно фотобатерею, желая подзарядиться энергией солнца:
 – Слушай, двадцать шестого у Захватова юбилей, наверно я поеду в Хабаровск, как думаешь, что можно ему подарить?
- А давай напольные часы, которые нам привез из Москвы папа, нам они все равно ни к чему.
- Да ну, они же огромные, как я их  допру?!
- Как-то же их папа из Москвы притащил.
- Не, придумай что-нибудь покомпактней. Может эту ручку, которую мне твой отец подарил? Она симпатичная и в коробочке красивой.
- Ты что, это же «Паркер», он специально для тебя ее из Чехословакии привез! Это же подарок!
- Да? Ну, ладно, – пожал плечами – хотя я все равно ей не пишу.
- Да делай что хочешь, но вообще ты не ценишь отношения людей. Тебе наплевать, он вот о тебе подумал, привез тебе подарок, а для тебя это так, ничего не значащая безделушка, – в голосе Оли зазвучала обида.
- Да ну, брось, ты прекрасно знаешь, как я отношусь к дяде Семе. Просто не люблю я всю эту чепуху - паркер, шмаркер.… Какая разница, чем писать? А здесь в Комсомольске, максимум, что есть приличного на полках в магазинах - это комплект из трех льняных полотенец.
- Красивая она, дорогая, и в Союзе ты такую нигде не купишь, а советские - мало того, что страшные,  еще и кляксы оставляют, а у тебя и так почерк не подарок.
Володя усмехнулся:
 – Господи, Оля,  этот «Паркер» же шариковый! Я  в загранке не бываю, ну где я здесь для него стержней найду?

***

Пройдя коридор пограничного контроля, Дженни чуть отстала от группы пассажиров, прибывших вместе с ней, пытаясь найти в зале высокого мужчину, но Молотова она не увидела. Вместо этого к ней подскочили  какие-то молодые люди с натянутыми улыбками и напряженными лицами, пытаясь подхватить ее багаж и лопоча приветствия на плохом английском.
- Простите, вы кто?
- Мы, представители комсомольской организации завода «Серп и Молот», горячо приветствуем Вас! Партия оказала нам честь взять Вас под опеку на время пребывания в Москве! – протараторил краснолицый парень.
Дженни поморщилась и протянула ему руку для пожатия:
- А нельзя оставить меня хотя бы на время в покое? Я очень устала с дороги.
- Да конечно, сейчас мы проедем в гостиницу, где вы сможете отдохнуть до пяти, а потом мы очень ждем вас для выступления на митинге рабочих нашего завода.
- А это обязательно?
- Да, вас будут ждать больше тысячи человек - ничуть не  смущаясь, командирским тоном ответил комсомолец.

Разочарованная тем, что в номер отеля Андрей так и не позвонил, но, еще согревая себя надеждой, что он вот-вот должен появиться, чертыхаясь, стала одеваться на встречу с рабочими. Ровно в пять в дверь постучали. Конечно, это был тот назойливый из аэропорта:
- Товарищ Хавинсон, пора выезжать!
В Красной Москве поражало все: грозная архитектура зданий, обостренная отсутствием рекламы и зазывных вывесок, создавала ощущение подавленности. Поражало своим
звучанием одиозное обращение «товарищ», да и назойливость комсомольца приводила в замешательство.

Наконец машина, очень похожая на послевоенный кадиллак, тот самый, на котором она учила вождению Андрея, но куда менее удобная, остановилась возле угловатого здания - Дворца культуры завода «Серп и Молот».
- Товарищи, по нашему приглашению в Москву приехала одна из самых активных борцов за освобождение рабочего класса в США, Дженнифер Хавинсон! – зал просто взорвался от оваций, будто сейчас на сцену должна выйти не заурядная американская миллионерша, а Мерилин Монро.

Проходя на сцену, Дженни обратила внимание на двоих мужчин, один из которых был ранее ей представлен как переводчик.
- Смотри, если она начнет пороть что-нибудь не то, переводи как надо и не теряйся, без пауз, все по текстам, которые репетировали. Если шутит, но не правильно, ты тоже шутку…
- Да все я помню. Уже сто раз обговорено.
- Смотри мне!
Она, конечно, не могла понять этого разговора, и, как бы кивнув переводчику, пригласила с собой к трибуне.
- Здравствуйте, товарищи – начала она – я очень благодарна вам и руководству Советского Союза за гостеприимство. С тех пор, как волею случая мне довелось пообщаться с вашим соотечественником, меня очень увлекло учение Маркса, и я уже давно мечтала побывать в Советском Союзе, чтобы  воочию увидеть общество будущего. Да, я глубоко убеждена, что именно такое будущее ждет весь мир, в котором общество свободно и лишено алчности, где навсегда покончено с пережитками рабовладельческого строя,  нам же этот путь только предстоит…
 Дженни старательно выговорила это без толики юмора и сарказма, но все же от  собственных слов к горлу подкатывали волны смеха, и тогда изо всех сил она впивалась зубами в нижнюю губу.  «Черт, видел бы меня сейчас папа!» - мелькнула мысль.
Она постаралась говорить не долго, чтобы как можно быстрее освободиться и ехать в гостиницу, но после ее выступления из зала бесконечной чередой шли идиотские вопросы о борьбе американских рабочих, об угнететелях-капиталистах и так далее в том же духе.
«Надо же, никто не задал  ни одного вопроса о жизни, о быте в Америке…», - она читала в глазах присутствующих неподдельный интерес, но все вопросы, задаваемые ей, лежали лишь в узком идеологическом коридоре. Несколько раз она хотела заговорить о простых человеческих понятиях, но решила не нарушать неписанных законов этой страны.
Вернувшись в гостиницу уже после девяти, она первым делам отправилась к стойке регистрации, узнать, не искал ли ее кто-нибудь, но ей вежливо ответили: «Нет, никто не спрашивал».
«А может он и вправду не желает меня видеть? Или просто не читал газет?» - терзалась в сомнениях Дженнифер, отделавшись, наконец,  от назойливых опекунов и наслаждаясь одиночеством в своем номере.  И хотя день выдался более чем насыщенным, она почувствовала странную пустоту: «Почему же Андрей до сих пор не дал о себе знать?» Более всего она боялась, что, отыграв безупречно американскую часть постановки, она упустила и не просчитала реалии Советского Союза. Из русского отдела ей подтвердили, что о ее приезде написала центральная газета, и было несколько перепечаток в местных изданиях. Он просто не может не знать, и даже если чувства Андрея к ней уже угасли, он бы все равно приехал повидать ее. Во всяком случае, так бы поступила сама Дженни. «Не могло ли КГБ воспрепятствовать этой встрече?». Она пыталась анализировать ситуацию, просто не имея исходных данных, поэтому не могла сделать верных выводов. На самом
деле, КГБ, конечно, обратило на нее внимание, но, то ли при подготовке такого грандиозного события, было не до того, то ли, рассчитывая приступить к ее обработке в Москве, люди из спецслужб не придали значения ее повествованию о храбром советском капитане и не стали его разыскивать.
Мысли в ее голове текли все медленнее, сказывалась разница во времени, очнулась она утром от настойчивого стука в дверь, и обнаружила, что заснула прямо в одежде, не разбирая постели.
- Кто?
- Это я, товарищ Хавинсон, – отозвался «конвоир», как прозвала его Дженни.
- В чем дело?
- Через час открытие выставки!

Дженни с интересом вместе со всеми остальными американцами, присутствующими в Сокольниках, наблюдала за эксцентричным советским лидером, но на самом деле ее мысли были заняты только одним: «Почему нет Андрея?». Не появился он и  в этот вечер.

***

С одной стороны Дженни импонировало советское гостеприимство: ей была предоставлена машина, и экскурсии у нее были индивидуальные, но в то же время она чувствовала себя заложницей графика мероприятий, навязанного ей.
- Сегодня второй день выставки. Вы сможет пообщаться, обменяться опытом с простыми советскими рабочими, инженерами, директорами.
- Да, да спасибо.
Как и в первый день, высадившись у служебного входа, они прошли на территорию комплекса.
То, что здесь творилось, никак не было похоже на вчерашний день. На открытии выставки Генеральный секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущев, хлебнув пепси-колы, в своей манере отрубил: «Говно эта Пепси-кола, наш Боржом лучше»! Сейчас же она увидела огромную очередь людей, буквально осаждавших стенд с известным напитком. Пытаясь найти кого-нибудь из знакомых, Дженнифер буквально втиснулась в павильон автомобильной компании «Бьюик».
- Джон! Я смотрю у тебя горячо! – крикнула она, увидев старого приятеля и пытаясь пробиться сквозь плотное кольцо людей, обступивших небольшой подиум, где были выставлены несколько автомобилей.
- Горячо не то слово, иногда я даже боюсь моргать, в страхе, что, закрыв глаза на мгновенье, я не увижу автомобилей, когда их открою, потому что их разберут по винтику! Народ здесь настолько любопытный, что пытается залезть в каждую щель, выяснить устройство каждого механизма. Наши механики даже устроили мини-лекции, которые в Америке были интересны лишь специалистам. Это что-то! Такого ажиотажного интереса я никогда и нигде не видел! Ребята из Пепси вообще в ауте!... Эй, эй, – ткнул в бок переводчику, скажи им, что не нужно пытаться отрывать крышку багажника, там ручка есть в салоне!

***

Андрей, влетев одним из первых на территорию выставочного комплекса в Сокольниках, быстрым шагом кинулся методично обходить павильон за павильоном. Он не видел экспонатов, не замечал очередей, всюду он высматривал девушку с черными кудрявыми волосами. Вот, впереди мелькнул чей-то темный затылок, и, распихивая людей локтями, он кинулся туда, но, нет, женщина обернулась - это явна не она и старше к тому же. Снова и снова с высоты своего роста он высматривал ЕЕ.
Виски стучали, в ногах чувствовалась дрожь, с которой ему никак не удавалось справиться. Задача казалась непосильной, он словно искал иголку в стоге сена, здесь сейчас находилось, наверное, не меньше пяти, а то и десяти тысяч человек. Андрей пытался спрашивать, не видел ли кто Дженнифер Хавинсон у американцев, представлявших здесь свою продукцию, но везде ему давали отрицательный ответ.
В павильон американского автопрома попасть было не легко. На входе образовалась самая настоящая пробка из людей, но Андрей, словно бульдозер, врезался в эту толпу, втолкнув стоявших перед ним внутрь …и тут время остановилось. Он судорожно схватил воздух,  казалось, земля сейчас уйдет из-под ног. Набрав полную грудь, Андрей приготовился закричать ЕЕ имя, но страшный спазм от волнения сковал его горло, и еле слышно он прошептал: «Дженн».

***

- Да, странно здесь все, – кивнула Дженнифер, и, повернув голову к выходу, застыла. Над толпой, как когда-то давно на припортовой площади в Конакри возвышался Атлет. Лицо этого высоченного, безупречно сложенного мужчины было перекошено, словно от боли, глаза напряженно смотрели на нее, а губы что-то шептали.
Она кинулась к нему с подиума, пробиваясь сквозь толпы людей и расталкивая их локтями. Вслед ей удивленно смотрел ее приятель, а комсомолец, следовавший за ней везде, недоуменно пытался понять, в чем дело. В этот момент округлились еще несколько глаз сотрудников комитета государственной безопасности, присматривающих за американцами.
 И тут Андрей, совладав со своим волнением, бросился навстречу. От его толчков люди вокруг  падали на землю, будто кегли. В несколько прыжков он пересек зал и, схватив ее на руки, прижал к себе.
Он молча смотрел на нее, а она на него, неуклюже болтая ногами в воздухе. И сотни глаз были устремлены на них, а эфир, взорванный рациями чекистов, раскалился:
- Что, что происходит?!
- Шестой, в чем дело?!
- Восьмой…

***

- Андрей, неужели это ты? – она снова и снова изучала каждую черточку его лица и никак не могла утолить жажды встречи.
- Дженни, ты не представляешь, каким кошмаром была разлука с тобой!
- Товарищ Хавинсон, у Вас все в порядке? – встрял вдруг с дурацким вопросом «опекун», безуспешно пытаясь отодвинуть могучего незнакомца.
- Сам не видишь, что не вовремя? – оборвал его Молотов и комсомолец, в растерянности пожав плечами, отошел в сторону, явно не понимая как поступить. На такой случай ему не было дано никаких инструкций.
- Пойдем отсюда, - Дженни потянула Андрея за руку к выходу. За ними направилась цепочка гебистов, в хвосте которой плелся комсомольский вожак.

Выйдя с территории выставочного комплекса, они взахлеб, перескакивая с одного на другое, перебивая друг друга, то, заливаясь смехом, то, останавливаясь и заглядывая в глаза, рассказывали о своей жизни, не обращая внимания на окружающих. Оперативники постепенно куда-то рассосались, и лишь комсомолец, словно дворняга,  тащился сзади, кусая себе губы. Он подался, было, быть третьим в компанию, но Молотов  не очень вежливо попросил его отвалить. Что же он напишет в раппорте за день? По обрывкам фраз, доносящихся изредка до него, он никак не мог уловить сути разговора.
Если бы они хоть говорили на русском, но они, словно заведенные, тараторили по- английски, что лишало бедолагу последних надежд разобрать смысл беседы.
- Слушай, а ему заняться нечем? Он уже второй час ходит за нами по пятам.
- У него работа такая, слышать, видеть и обо всем докладывать.
- Здесь органы безопасности не отличаются деликатностью.
- Не стоит затрагивать эту тему. Особенно в гостинице и при посторонних людях.
Конечно, еще в Америке Дженни была наслышана о порядках в Советском Союзе, но сейчас она почти физически ощутила присутствие вездесущего КГБ и атмосферу напряженности. Наверное, именно поэтому Советской культурой были рождены великие писатели, сатирики, музыканты и композиторы. Люди острее чувствуют здесь полутона и чуть слышимые интонации.
- Андрей, давай уедем вместе, – вдруг сказала она.
- Это невозможно.
- Давай зарегистрируем брак.
- Его не зарегистрируют.
- Но должен же быть выход!
- Запомни, то, что я тебе сейчас скажу, и больше не поднимай эту тему, – начал Андрей, еще крепче обнимая и прижимая к себе Дженни, а голос его стал таким тихим, что даже она еле различала его слова.
– Ты уедешь в Америку одна, и если в течение этого года я не дам о себе знать, забудь меня. Значит, меня больше нет в живых.
Дженни посмотрела на него с ужасом:
- Обещай, что все будет хорошо!
- Не уверен. Уже одно то, что я сейчас с тобой может очень дорого мне стоить.
- Эй, товарищ, - вдруг крикнула она своему провожатому. - А где машина? Мы едем в гостиницу!
- Так ведь еще же посещение Третьяковской галереи было запланировано на четыре часа, – затараторил обрадованный тем, что он снова при «объекте», комсомолец.
- К черту галерею, едем в гостиницу!

Уединившись в номере, Дженни потянула Андрея в ванную и, включив воду, шепотом начала:
- Тогда сделаем так: чтобы ты не пропал бесследно, не отходи от меня ни на шаг. На ночь останешься со мной.
- Нет, это не возможно. Посетители могут быть в номере только до одиннадцати.
- Я не думаю, что они начнут ломать дверь моего номера, так что ты не покинешь его.
- Это не спасет. Конечно, при тебе мне ничего не сделают, но ты не сможешь охранять меня вечно. И как только ты уедешь, за мной придут. В моей стране могут посадить за один лишь только вопрос: «сколько времени?», обращенный к иностранцу.
Дженни потянула его за руку в комнату.
- Мне нужно позвонить, а очень хочется, чтобы ты всегда был поле зрения.
Молотов хотел было пошутить, что уж из туалета-то его навряд ли выкрадут, но здесь в комнате, которая вся прослушивалась, нужно было быть очень аккуратным к словам.
Дженнифер же, набрав американское посольство, попросила соединить со вторым секретарем Алексом Вирсау, которого знала еще по университету.
- Алекс, здравствуй, мне нужна твоя помощь!
- Дженнифер, рад тебя слышать! Ты нынче здесь знаменитость, читал, читал о тебе. И чем же я могу тебе помочь?
- Мне нужно, чтобы ты связался с Совинформбюро и договорился о моей пресс-конференции, а так же пригласил представителей западной прессы.
- Дженнифер, тут тебе не Америка и пресс-конференции с бухты-барахты не собирают. Здесь свои правила.
Дженнифер поняла намек старого знакомого:
- Это очень интересно для советской стороны.
- Тогда может, что-нибудь и может получиться, но почему я должен помогать тебе?! Знаешь обычно то, что интересно Советам, не интересно нам, – жестко ответил дипломат. Одно дело, когда она несла просоветскую пропаганду там, в Америке, и совсем другое дело здесь. Участвовать в этом ему совсем не хотелось, как и рисковать своей карьерой.
- Алекс, во-первых, я прошу тебя о помощи как старого приятеля, а во-вторых, в данном случае интересы Америки никак не будут затронуты. Но считай, что от этого зависит моя жизнь. А тебя потом, может, еще и наградят.
«Да уж, наградят…» - повторил про себя Вирсау:
- Хорошо, но поклянись, что камня не бросишь в нашу сторону и не поддашься на провокации советских журналистов. Иначе сама договаривайся с информагентством. Дипломат знал порядки в Союзе и понимал, что договориться Дженни о пресс-конференции без помощи посольства будет практически невозможно, даже если это важно и актуально для советской стороны. Необходимо сделать столько согласований, обойти столько порогов, что элементарно не хватит времени.
- Алекс, даю слово, твоя карьера не пострадает!

Дипломат еще не набрал номера телефона информагентства, а там уже знали о странной просьбе госпожи Хавинсон. Все телефоны «Интуриста» прослушивались, как и все телефоны посольства, кроме, конечно, защищенных линий.

***

- Ну, и какое решение думаете принять? - начал директор информагентства, обращаясь к представителю из госбезопасности.
- Тут надо все хорошо взвесить, решение будет приниматься на другом уровне. Наше дело - передать вопрос выше по инстанции на Лубянку, –  нахмурился майор Кирсанов.

***
Уже через час в номере Дженни зазвонил телефон.
- Алло, товарищ Хавинсон?
- Да?
- Моя фамилия Петрунин, я звоню относительно Вашей просьбы созвать пресс-конференцию, чтобы согласовать некоторые детали. И, прежде всего, узнать, о чем Вы хотели рассказать?
- Видите ли, сегодня на выставке произошло одно экстраординарное событие. Вероятно, вы читали мое интервью, которое я давала еще в Америке, о том, с чего начался мой интерес к Советскому Союзу и о том, как меня спас один советский капитан. Кстати, насколько я слышала, это интервью было у вас перепечатано.
- Да, да, конечно, я с ним знаком.
- Так вот, сегодня на выставке я случайно встретила этого капитана. Я еще раз хотела бы поблагодарить советский народ и советское руководство за гостеприимство и представить героя, спасшего меня. Согласитесь, это меньшее, что я могу сделать для человека, которому я обязана жизнью.
- Безусловно, хотя я уверен, что он, как достойный гражданин Советского Союза сделал это не ради славы, на его месте так поступил бы любой советский человек!
- О да, он очень скромен, и всячески этому противится, но я считаю своим долгом еще раз поблагодарить его и советский народ за свое спасение.
- Хорошо, завтра в двенадцать за Вами приедут. Кстати, а где этот капитан сейчас? – задал вопрос человек, отлично знавший, где тот находится.
- Он сейчас у меня и пока со мной останется. Знаете, нам есть столько всего вспомнить! Ведь не возбраняется же встречаться друзьям?
- Да, да, конечно, хотя правила в советских гостиницах – начал, было, человек на другом конце провода, но потом, очевидно, махнул рукой, - хотя я думаю в этом случае можно сделать исключения. И все же, по возможности не задерживайте допоздна капитана, – вовремя спохватился собеседник.

Молотов же, все это время стоящий рядом, сразу понял план Дженни сделать его публичной фигурой и этим, в какой-то степени, обезопасить.  Но главное, этим интервью она переведет его в совершенно другой статус: из подозрительного типа, вступившего  в связь с иностранкой, он превратится в достойного сына советского народа, спасшего известного деятеля рабочего движения Америки.

Повесив трубку, она толкнула Андрея на кровать:
- Я так долго ждала этой встречи с тобой!
- Я тоже, Дженн, – но, прижав ее к себе, Андрей шепотом добавил – хотя меня смущает, что мы здесь не одни…
- Пусть это смущает извращенцев из КГБ!

***

Около двенадцати следующего дня в номер постучал некто, представившийся как  Михаил Георгиевич Петрунин, при этом не назвавший ни должности, ни структуры, которую он представляет. Впрочем, сомневаться в месте работы этого человека не приходилось. Вопросы, которые он задавал, скорее сами указывали на то, как должна пойти беседа, нежели требовали ответа.
- Ну что же, тогда пора выезжать, все уже, наверное, собрались, – а затем, по-русски обращаясь к Андрею, тихо произнес - смотри, без глупостей!

Следующим же утром центральные газеты наперебой рассказывали о теплой встрече американки со своим спасителем.
Все оставшееся время в Москве они проводили вместе. Опека органов, во всяком случае, зримая, пропала, и влюбленные в полной мере утоляли разлуку страстью.

***

Нусс… посмотрим, что пишут нам нового, - пробубнил Либерман, открывая «Известия» и усаживаясь удобнее в кресло после утреннего совещания. Газета пестрила репортажами с выставки в Сокольниках. Журналисты наперебой рассказывали о превосходстве советской экономической системы, которое явственно проявилось на этой выставке, но в каждом их слове чувствовалось неподдельное восхищение увиденными американскими экспонатами.
- О, а вот и наш голубчик! - усмехнулся Володя, открыв шестую страницу, на которой красовалась фотография Молотова и Дженни в окружении еще каких-то людей. В статье красочно описывалась теплая встреча старых друзей. От газеты его оторвал телефонный звонок.
- Але
- Володя, - в трубке послышался голос Захватова, - я хотел попросить тебя подъехать, один вопрос обсудить. Возьми билеты на двадцать пятое, да и назад не торопись, задержись здесь на пару дней.
- Конечно, буду.
Из года в год Захватов приглашал  Володю на свой День рождения не прямо, а всегда делал это таким странным образом, чтобы тот как бы случайно оказывался на торжестве.
В своей обычной манере… - усмехнулся Либерман, положив трубку.

***

Отгремела выставка в Сокольниках, разъезжались американские участники домой, впечатленные  Красной Москвой, а советские граждане, пораженные американскими достижениями, задумались. О чем размышляли советские лидеры, когда принимали решение об организации выставки - одному Богу известно, только показала эта выставка полную несостоятельность  советской экономики и советской идеологии. Много было сказано слов о победе советской промышленности, много было истеричных заявлений о победе советской инженерной мысли, только стенды Бьюика и Кадиллака, Дженерал Электрик и прочих молча сокрушали любые аргументы стандартами жизни загнивающего американского Запада.
Они гуляли по уже пустеющему выставочному комплексу.
- Пойдем, пойдем, - потянул Андрей ее туда, где джаз-бэнд выдувал и выстукивал сумасшедший ритм необузданного черного джаза.
- Тебе нравится джаз?
Ноги Молотова сами собой отстукивали негритянские такты:
- Это божественно!
Барабанщик, колоритный негр с большими лиловыми губами и пухлым лицом, широко улыбаясь, подмигнул и махнул Андрею рукой, как бы приглашая подойти.
- А знаешь, в своем пионерском детстве я был барабанщиком, – улыбнулся Молотов Дженни.
Музыкант же, видимо почувствовав в этом огромном человеке безупречное чувство такта, вдруг кинул ему свои палочки и усадил за барабаны. Чуть сбиваясь поначалу, с помощью барабанщика Молотов начал выстукивать интуитивно ритмы этой заводной американской музыки. Конечно, не обходилось без ошибок, но у Молотова очень неплохо выходило, и когда группа доиграла мелодию, музыканты, повернувшись к Андрею, начали аплодировать.
- Браво! - улыбнулась Дженнифер.
Барабанщик, подойдя к Молотову, протянул ему руку для пожатия, но вместо этого Андрей неожиданно подхватил и несколько раз подбросил в воздух невысокого черного музыканта, чем привел в восторг всех остальных.
- Раньше ты не питал таких теплых чувств к черным, - улыбнулась Дженни, когда они немного отошли.
- Раньше я не видел этих, – рассмеялся Андрей - они отличные парни, а играют просто волшебно!

***

Вереницами тянулись визитеры в кабинет начальника Амурского пароходства, телефон практически не умолкал. Едва поблагодарит Захватов за очередное поздравление, а трубка коснется телефонного рычага, как тут же снова звонок.
- Ладно, Володя, поздравления от тебя я сейчас не принимаю. Только слово «поздравляю» скажешь - выгоню к чертовой матери! – улыбнулся начальник пароходства, – все, иди! А в шесть часов жду в банкетном зале нашего ДК.

Столы в банкетном зале были накрыты человек на сто пятьдесят, расставлены буквой «П». В торце Захватов с женой расположились, секретарь крайкома, секретарь горкома и прочие особо важные персоны. А остальные рассаживались по бокам.
Имея врожденную пунктуальность, Володя даже на те мероприятия, на которые положено опаздывать минут на десять, все равно приходил вовремя.
- Владимир, ты чего там уселся? Иди сюда! - махнул Захватов.

Гости смотрели на Либермана и гадали, кто это между Козаченко и Дубовым, секретарем крайкома сидит, шептались по углам: «Может из министерства кто?»

- Молодой человек, так значит, это Вы меня чуть не угробили? – лукаво прищурился Дубов.
Козаченко отвернулся, еле сдерживая смех: он тоже вспомнил совещание, посвященное борьбе с китайскими жопами.
- В каком смысле? Разве я имел честь встречаться с Вами раньше? - удивился Либерман.
- Нет, раньше мы не встречались.
- Тогда каким же образом я покушался на Вашу жизнь?
Видя недоумение Володи, секретарь крайкома, наконец, расплылся в улыбке:
- Я чуть не подавился до смерти, когда Николай Саныч рассказал про портрет Мао.

- Ну, ты со всеми уже познакомился? - похлопал по плечу Либермана Захватов, когда гости разбрелись из-за стола. – Я ведь не зря тебя сюда посадил. Знаешь, через пару-тройку лет мне  на пенсию, а тебе с ними еще работать.
- В смысле?
- В прямом! Порт ты вытянул, и на следующий год я тебя снова в Хабаровск вернуть хочу своим заместителем, и именно твою задницу для своего кресла хочу подготовить.
- Да ну, Зиновий Георгиевич…
- Без да ну! – оборвал его Захватов. – Кстати, познакомься, это наша Звезда, прима Хабаровского театра музыкальной комедии, Юлия Василькова.
- Василькова, с ударением на «И», – поправила, улыбаясь, молодая женщина.
Еще за столом Володя заметил соседку напротив, красота которой словно примагнитила его взгляд. Весь вечер, разговаривая с Дубовым и шутя с Козаченко, он украдкой всматривался в ее лицо, мгновенно отворачиваясь в смущении, когда встречался с ней глазами.
А ее удивило и даже заинтриговало такое стеснение. От персон, сидящих рядом с Либерманом, она зачастую ловила куда более откровенные взгляды, а порой и выслушивала просто бестактные предложения.
- Очень приятно. Владимир, –  он почувствовал, как уши у него разгораются огнем. «Черт, неужели она заметила, что я смотрел на нее за столом?!».
Конечно, она заметила, как и то, что он покраснел, как мальчишка.
- Может, пригласите меня на танец?
Безумно красивая и дерзкая, казалось, ничто не могло ее смутить, она без умолку острила, порой укалывая его смелыми шутками, но Володя словно разучился говорить. Лишь
улыбался в ответ  и не мог отвести взгляда, неуклюже кружась в танце, наступая ей на ноги и сшибая стоящих рядом людей.
- Музыка!
- Да?
- Музыка больше не играет, – остановила его Юля, заливаясь от смеха. – почему я не видела Вас раньше?
- Сейчас я работаю в Комсомольске-на-Амуре. А я Вас раньше видел, когда жил в Хабаровске, правда, не так близко. Я был на Ваших спектаклях.


***

Словно загипнотизированный он ушел вместе с ней.
Новенький «Москвич», отдельная квартира, одежды и наряды, которые привозили ее влиятельные любовники специально из-за границы - она принадлежала к новой коммунистической «аристократии», начавшей зарождаться после смерти Сталина.
- Послушайте Юлия, а Вы уверены, что хотите сесть за руль? Ведь Вы все-таки «после банкета».
Она лишь рассмеялась в ответ.

По выработанной годами привычке Владимир проснулся в половине седьмого утра, хотя заснул лишь час назад. Рядом, безмятежно раскинувшись на широченной кровати и  разбросав свои золотые локоны по подушке, спала богиня. Даже во сне она была прекрасна. «Если женщина красива утром, значит, она действительна, красива» -  вспомнился старый афоризм. Сев в кресло напротив,  он не мог отвести от нее взгляда. Володя не понимал живопись, лицезреть часами «мазню» на холсте считал не самым продуктивным занятием. Он любил живую природу, но упиваться пейзажами в бездействии его не особенно тянуло. Сейчас же он смотрел и  не мог насладиться видом шедевра,  созданного самой жизнью. Бросив случайный взгляд на часы, Володя пришел в ужас: «Черт, уже десять, через час нужно быть у Захватова!»

***

- Товарищ Хавинсон! От лица всего советского народа, я хочу выразить Вам поддержку в борьбе за наше общее дело! Мы верим, что Вас не устрашат никакие преграды в бою за светлое будущее рабочего класса Америки! – провожавшие американскую гостью в аэропорт комсомольцы громким «Ура!» присоединились к словам своего  вожака.
Андрей подошел к Дженни, и крепко обняв, прижал к себе. Ни у нее, ни у него не было сил сказать ни слова. Казалось, неизбежность расставания своей безысходностью раздавит их хрупкие тела, и, не имея больше сил терпеть эту муку, Дженни первая поцеловала Андрея:
- Я буду ждать тебя! – резко повернувшись,  она решительным шагом ушла за линию пограничного контроля.
Молотов смотрел ей вслед, и больше всего ему хотелось умереть в этот самый миг.  Разлука, словно огромная черная дыра, разлилась внутри него, сжигая все ощущения и эмоции. И, казалось,  не было сил стоять, дышать, просто продолжать жить.
А Дженнифер все шла и шла, не оборачиваясь к самолету, который унесет ее по другую сторону железного занавеса, как если бы на другую планету. Она знала, стоит ей лишь на мгновенье оглянуться, и она уже не сможет улететь.

***

На следующий день по приезду в Комсомольск Андрей сразу же направился в кабинет Либермана, как только у того кончилась планерка.
- Ну здравствуй, дорогой, – раскинув руки в приветственном объятии, кинулся к нему Володя. Однако от чего-то лицо Молотова не показалось ему особенно радостным.
- Здравствуй, Лазаревич.
- Так я и думал, так и знал… - бормоча себе под нос, Володя подошел к окну.
Андрей молча сидел за его спиной, уставившись в стол.
- Ну, и какие у тебя планы на будущее? – вдруг спросил Либерман, отвернувшись от окна.
- Володя, ты поможешь мне? – в первый раз капитан назвал Либермана Володей. Несмотря на их близкую дружбу, он обычно все же обращался к нему по отчеству.
- Помогу в чем?
- У тебя же есть связи в пароходстве, может, похлопочешь? Устрой меня в Камчатское пароходство.
- Ты же знаешь, из страны тебя все равно не выпустят, забудь о загранице. Да это и не в моих силах.
- Дослушай меня, Лазаревич! Устрой меня в каботаж. Устрой хоть матросом на рейс из Владивостока к Мысу Шмидта на Чукотке.
- Я рад, что ты снова вернулся к жизни, снова в «большую авиацию» потянуло…
 Володю, мгновенно осознавшего всю безумность затеи Молотова, вдруг начала душить мысль: «А вдруг мой кабинет прослушивается? Нет, конечно, нет! Кто он такой, чтобы слушать его кабинет, да и где взять столько людей, чтобы слушать все кабинеты начальников портов. Но вдруг? Мысль эта стала невыносимой:
- Все, Андрей, пора за работу, поедем к «сыпучке».
- Готовить Ваше судно? – недоумевающе спросил Молотов.
- Нет, нет, не надо! Не сообщай экипажу. Я позвоню в «шестерку», ремонтникам, возьмем их моторку, – Либерман еле смог совладать с собой, теперь ему всюду стала мерещиться прослушка. А вдруг катер тоже?

Двигатель небольшой моторной лодки выл как раненый бизон, хотя нельзя сказать, что посудина была уж очень скоростной. Но именно это обстоятельство и успокаивало Володю.
- По-моему, ты сошел с ума!
- Я не могу больше оставаться здесь. Я должен попасть туда, в Америку!
- Ты знаешь, как патрулируется Берингов пролив? Да это самый охраняемый кусок государственной границы. Много вас таких, которые сигануть через него хотели…
- Я все это понимаю и отдаю себе отчет.
- Нет, ты не отдаешь себе отчета, Андрей. Ты умом тронулся!
- Володя, устрой меня на этот рейс! Я умоляю тебя!
- Ну, а как ты себе это представляешь? Возможно, я и смогу посодействовать твоему переводу в Камчатское пароходство, но именно на тот маршрут? Это же будет выглядеть очень подозрительно. Как мне мотивировать свою просьбу?
- Я не знаю
- Близкие родственники есть на Чукотке?
- Нет.
- Ну и как же тогда?
- Поэтому я и прошу тебя помочь. У тебя же всегда есть ответы на любые вопросы...
- Эх, Андрей, если бы это было так…Я вообще обязан доложить о тебе в компетентные органы…
- Твое право, – буркнул Андрей и уставился вдаль.
- Да брось, это я так. Попортишь ты мне шкуру!
- Прости, ты же знаешь, мне больше некого просить...
- Ладно, я подумаю, как это лучше устроить. А ты веди себя нейтрально и не вызывай подозрений. Ну ладно, разворачивай, пошли назад.
- А на «сыпучку»?
- Я там вчера был, просто с тобой хотел поговорить без лишних ушей.

***

- Ты очень часто стал ездить в Хабаровск.
- Да, грузопоток через порт растет, много всяких вопросов, – Володя закидывал вещи в сумку, стараясь не смотреть на Олю.
- Раньше ситуация в порту была гораздо хуже, и все же ты не ездил так часто туда.
- Оля, ну в чем дело? Я начальник порта, и в определенной степени себе не принадлежу. У меня много вопросов, которые необходимо решить.
- Вернешься послезавтра?
- Может быть.
- Может быть?
- Да, если все успею за четверг и пятницу, хотя, скорее всего, пересижу там выходные, и еще в понедельник будут встречи. Тогда вернусь во вторник - среду.
- На целую неделю? Обязательно решать все эти вопросы сейчас, когда у меня отпуск?
- Да.

***

По прибытию в Хабаровск Володя тут же отправился к Юле домой, у которой теперь всегда останавливался. Она встретила его жаркими поцелуями. Скинув вещи, с порога они упали на кровать в объятия друг друга. И лишь через пару часов, утолив жажду страсти, вышли, спасаясь от летней духоты, на затененный зеленью балкон.
- Володь, завтра вечером назад?
- Нет, я останусь до вторника.
- Здорово! Значит, проведем с тобой почти неделю. Сейчас театр не работает до начала сезона в сентябре, и у меня куча свободного времени.
- Я думал, что сейчас вы усиленно репетируете.
- Нет,  не очень.
- Слушай, а ты не хотела бы во второй половине августа приехать в Комсомольск, дать концерт для работников нашего порта? Да и просто мы бы могли провести время вместе.
- А жена?
- Оля будет в Москве.
- Я подумаю. Это надо будет согласовать с худруком.
- Я напишу официальное письмо администрации театра, это все легко решить.
Она улыбнулась, положив свою ладонь на высокий Володин лоб, плавно переходящий в большую залысину.
- Ты скоро станешь лысым.
- Это тебя пугает?
Ее рассмешила Володина реплика.
- Лысый мужчина это сексуально!
Володя упивался ее красотой. Он пожирал глазами каждую черточку ее лица, и утопал в изумрудных глазах.
- Выходи за меня замуж.
- Ты же женат, дурачок, – расхохоталась Юля.
- Я разведусь.
- Ну, зачем мне это надо? – продолжала смеяться Оля.
Либерман в действительности понял, как глупо он выглядел. Что, по сути, он мог предложить этой женщине? Замужество лишило бы ее свободы, высоких покровителей и влиятельных любовников, материальных благ и дорогих подарков.
– Не смущайся, милый. Просто у вас, мужчин, голова и причинное место не могут функционировать  одновременно…только что-нибудь одно, – она продолжала улыбаться, больно уязвляя его самолюбие.
Внутри него вдруг вскипела ярость, он встал и молча вышел, по пути собирая раскиданную одежду.
Юля скрылась в ванной и через несколько минут, не вытираясь, вошла в комнату. С нее текли ручейки воды, собираясь на полу в приличную лужу. Она никогда не извинялась перед мужчинами за свой острый язык, и, дождавшись, пока он, наконец, справится с галстуком, толкнула его на постель.
- Уйди, ты вся мокрая! Ты намочишь меня!
Но в ней было что-то, что позволяло настоять на своем: дерзость, внутренняя сила и сатанинская способность искушать. Обхватив его руками и ногами, она впилась в его губы поцелуем. Сделав слабую попытку освободиться, в следующее мгновение он забыл о том, что секунду назад собирался уйти и больше не вспоминать этого адреса, а гнев перерос в жгучее желание страсти.
Спустя мгновенье они вновь сплелись на вымокшей и смятой простыне.

               
                ***

Теплый ветер трепал ее густые черные волосы. На берегу Атлантики закуривая одну сигарету за другой, Дженни неподвижно сидела, то закрывая глаза, то всматриваясь рассеянным взглядом в линию горизонта.
- Дженнифер, – послышался сзади тихий голос отца.
- Папа, мне так тяжело.
- Я знаю.
- Я стучалась во все двери, меня считают сумасшедшей, и никто не хочет помочь.
- Да уж, железный занавес… – тяжело вздохнул Бенджамин, усаживаясь рядом на песок.
- Чугунный! Я боюсь за него, вдруг он сделает какую-нибудь глупость, а я даже не узнаю об этом.


***

- Оля, я вернулся!
Прибыв утром на теплоходе из Хабаровска, Володя отправился в портоуправление. За это время скопилась целая кипа бумаг и куча дел, поэтому домой он вернулся лишь к семи часам вечера. В коридоре стояли чемоданы.
– Оля, что происходит?
-  Ирочка, иди, подожди меня на улице, я сейчас выйду, – выпроводив ребенка, она повернулась к мужу – мы уезжаем в Москву к родителям.
- Ты же собиралась только через неделю. Надолго?
; Навсегда! Мне пора, поезд на Хабаровск уже через полчаса.
Оля взяла чемодан и направилась к выходу.
Сознание словно прошил разряд молнии, тускло заныло в животе.
- Остановись, - Владимир решительно схватил ее за руку, дернув назад.  Бросив чемодан, Оля со всего маха отвесила пощечину.
- Отпусти, мне больно! – лицо было чужим и жестким.
- Оля, пожалуйста, выслушай меня! – голос вдруг стал  предательски дрожать, он что-то мямлил, с трудом подбирая слова, и вдруг лицо его Олечки, скинув «железную маску», снова стало таким мягким и родным:
- Володя, я все знаю… нам было здорово вдвоем, давай не будем портить впечатления.
И поцеловав его на прощание, она выскочила на улицу, где уже ждало такси.
Он судорожно схватил воздух ртом, казалось, сердце рассекли надвое.

***

Теперь Либерман еще больше времени проводил в Хабаровске, а в Комсомольске пустоту, образовавшуюся отъездом Оли заполнял, погружаясь в работу и возвращаясь домой поздно вечером. Ему удалось согласовать перевод Молотова в Камчатское пароходство, и, к счастью,  не пришлось выдумывать сложных историй. Первая же предложенная вакансия оказалась вполне приемлемой: первым помощником капитана на рейс «Корсаков - мыс Шмидта». Уже в сентябре пришли бумаги на перевод.
- Ну что Андрей, вот бумаги, вот твоя трудовая. Пришло время прощаться.
Молотов тепло обнял Володю. Он не мог передать словами все те чувства, которые испытывал к теперь уже бывшему своему начальнику, и этим сильным и крепким объятием попытался выразить хотя бы малую толику той благодарности, которую в действительности испытывал к другу.
- Володя, я … я даже не знаю, что сказать… спасибо.
- Андрей, будь осторожен, –  шепотом в напутствие произнес Либерман и хлопнул Молотова по спине.
- Спасибо, Володя, спасибо.



Глава 7

- Оля, я говорил с Гришей, у них в КБ создают лабораторию систем охлаждения, и будут набирать персонал, с ноября выйдешь на работу.
Вот уже почти месяц, как Оля вернулась в Москву, сказав с порога с горькой усмешкой, что ее семейная жизнь закончилась, но, не выдержав недоуменных взглядов родителей, разрыдалась и попросила ни о чем ее не спрашивать. Папа  старался не задавать неудобных вопросов, хотя, конечно, родителей страшно взволновал и расстроил ее разрыв с Володей. К тому же, они видели, как тяжело переживает сама Оля. Осунувшаяся, с темными кругами под глазами, она, словно сомнамбула, двигалась по квартире, смотря в одну точку и рассеянно невпопад отвечая на вопросы. Садясь за стол, Оля подносила ко рту ложку, делала глоток, тут же отодвигая тарелку, и, поблагодарив, выходила из-за стола, а по ночам до рассвета стояла у окна, по несколько раз выходя на кухню и звякая графином с водой. Родители тоже не могли уснуть, тревожно прислушивались и тяжело вздыхали, не осмеливаясь уговорами причинить дочери лишние страдания.
- Оленька, - смущаясь деликатной темы, начала мама, - сегодня пришло письмо от Володи. Может быть, ты все-таки, слишком резка с ним?
- Это решенный вопрос! Спасибо вам с папой за участие, но на двадцатое сентября я взяла билеты на самолет, поеду разводиться, чтобы успеть до ноября. Она резко повернулась и вышла из комнаты, чтобы мама не заметила предательски набухших глаз.
Родителям очень нравился Володя, но характер своей дочери они знали.

***

Засунув бумаги в портфель, Дженни встала с кресла и тут же, теряя равновесие, схватилась за стол. Кружилась голова, и к горлу подступила волна тошноты. Кроме всего прочего все последние дни безумно хотелось курить, но мнение ее лечащего врача было категоричным.
В этот вечер она первый раз за несколько месяцев вызвала своего водителя Руби,  опасаясь этих головокружений, хотя обычно всегда сама предпочитала быть за рулем, что для многих из ее окружения казалось несколько экстравагантным.
- Миссис Хавинсон, - начал с вопросительной интонацией Руби.
- К папе, – нетерпеливо оборвала его Дженнифер и откинулась на заднее сидение, тут же погрузившись в глубину нахлынувших мыслей.
Ей показалось, что она лишь мгновение назад закрыла глаза, когда голос водителя известил, что они приехали.
Сквозь туман одолевающих ее мыслей и тревог она поцеловала отца и, как обычно по пятницам, зажгла свечи.
- Дженни, ты заболела?– нарушил за ужином молчание Бенджамин.
- А что, плохо выгляжу?
- Да неважно, прямо скажем.
- Папа, я хотела с тобой поговорить.
- Конечно, я слушаю тебя.
- Я беременна.
- Я знаю.
- Но откуда?
- Ты бросила курить, не пьешь вино, вся бледная.
- И что ты думаешь по этому поводу?
- Ты не представляешь Дженн, как я одинок. Твоя любовь - по ту сторону железного занавеса, и воссоединиться вам весьма трудно. Моя же любовь, все, что наполняло мою жизнь светом и смыслом, все то, ради чего я жил - уже там, откуда нет возврата.
На глазах у старика заблестели слезы, и у Дженни безумно защемило сердце. Она вдруг остро почувствовала враждебность и отчужденность  окружающего мира. Тоска и безысходность, жалость к отцу и к себе, отчаянье когда-либо еще увидеть Андрея и страшная всепоглощающая боль от невозможности что-либо изменить, словно железными тисками сжали душу. Закрыв лицо руками, Дженни разрыдалась. 
- Бог такой большой, а я такая маленькая, –  выдавила она сквозь слезы.
- Последние пятнадцать лет, – еле слышно проговорил отец, гладя ее по голове, – после того, как мы остались с тобой одни, я пытался найти утешение в работе. Я старался работать двадцать четыре часа в сутки и боялся остановиться, чтобы мысли об одиночестве не убили меня. Я много работал, и компания росла неимоверными темпами, но никакие миллионы не могут вернуть мне ни моей Мири, ни моего Джонни. Я выбивался из самой грязной улицы Бронкса, только чтобы наполнить достатком нашу жизнь. А потом родился Джонни. Тогда в стране были не лучшие времена. Ты родилась позже, когда мы уже могли позволить себе каждый день есть свежий хлеб и мясо. Мы
купили себе нашу первую квартирку. Сейчас она показалась бы крошечной, но тогда мы радовались этому приобретению безмерно. А сейчас есть все, но для кого? Самому мне всего этого не нужно. Дженни, ты беременна, и если хочешь знать, что я думаю по этому поводу… Да больше всего на свете, больше всех благ мира я бы хотел услышать в этом доме детский смех! Это был бы самый большой подарок от Господа, после всей той несправедливости и боли, которые были мне отпущены.


***

Тяжело раскачиваясь в осенних волнах Берингова моря, сухогруз «Мирный» плавно шел на север. Устремив тяжелый взгляд на восток, туда, где далеко за горизонтом раскинулся североамериканский континент, словно Нептун только что вышедший из морской пучины, возвышался на капитанском мостике огромный старпом. Он знал, где-то чуть справа впереди, скрываясь за тонкой линией горизонта, находится небольшой остров Святого Лаврентия, часть суши Соединенных Штатов Америки. Еще пару часов хода и все, что будет разделять его и мечту о свободе - это узкая полоска воды в двадцать морских миль. Что такое двадцать морских миль? Каких-то жалких тридцать шесть километров. Да он мог бы просто разбежавшись, нырнуть в воду прямо с капитанского мостика и если повезет,  если он не потеряет направление, если тело не сведут страшные судороги от холодной воды Берингова пролива, он добрался бы туда еще до исхода суток. Что такое шестнадцать часов  в штормовом северном море по сравнению с тем, что ему уже пришлось пережить?
Молотов перевел взгляд на часы. Его вахта подходила к концу. Он твердо решил осуществить задуманное в следующем рейсе. И чем выше карабкалось судно, чем севернее была широта, чем уже становилась полоска моря, отделяющая Советский Союз от Америки, тем больше нарастало возбуждение внутри него. Он не спал уже вторые сутки, вглядываясь в горизонт, пытаясь запомнить обстановку, рассмотреть корабли береговой охраны, пытаясь понять систему контроля морской границы.

***

Вернувшись из Комсомольска-на-Амуре к матери в Воронеж Даша, несмотря на все отговоры близких, приняла решение рожать. Душа ее жгуче болела, но выбросить из сердца образ мужчины, так жестоко расправившегося с ее любовью, девушка пока не могла. Больше всего на свете она хотела оставить себе его частичку,  чтобы знать, что это-то уж никто и никогда не сможет у нее отнять.

***

Сентябрь был на исходе. Холода круто набирали силу, и до конца навигации оставалось меньше месяца. В порту был настоящий аврал. Эшелоны шли нескончаемой чередой. Начальство торопило,  пытаясь успеть отправить грузы до окончания навигации. Погода стремительно портилась, и никто не мог сказать, когда захлопнется окно навигации. Решение о досрочном завершении судоходства ждали со дня на день. Под Комсомольском танкер водоизмещением двадцать тысяч тонн с авиационным керосином  столкнулся с буксиром-«толкачом», получил обширные повреждения и был отбуксирован в порт  для проведения ремонтных работ. Телефонный звонок из краевого комитета партии очень озадачил Либермана:
- Владимир Лазаревич, танкер нужно отремонтировать до послезавтра.
- Петр Игнатьевич, это невозможно!
- Товарищ Либерман – тон  первого секретаря стал жестким – неужели Вы думаете, если бы это был какой-нибудь обычный танкер, я самолично стал бы Вам звонить? Вы знаете, какая обстановка на китайской границе? Это танкер с керосином для пограничного авиаполка! Если до конца навигации он не успеет, это будет расценено как диверсия! Вы оставите без топлива на зиму пограничную авиабазу!
- Петр Игнатьевич, при всем моем уважении к Вам,  это невозможно. Я могу написать заявление об уходе, вы можете расстрелять меня, но я физически не могу сделать этого. Там требуются обширные сварочные работы, но нельзя варить судно с керосином, а свободных емкостей для нефтепродуктов у меня нет. Проще подтянуть другой танкер, перелить топливо и отправить его к пункту назначения.
- Я разговаривал с Захватовым! В Хабаровске есть два свободных танкера на шесть и восемь тысяч тон. А этот на двадцать! Суммировать умеешь?
- Но хотя бы четырнадцать тысяч тонн успели бы доставить.
- Без хотя бы! – вскипел Дубов – Делай что хочешь, но танкер должен быть в строю, срок два дня!
Володю очень удивило, что с этой проблемой к нему обратился не Захватов, а сам Дубов решил рулить вопросом организации доставки. Но следом за ним раздался звонок Захватова, который все объяснил.
- Володя, Дубов уже звонил, бесновался?
- Да.
- Тут дело государственной безопасности, его комитетчики за грудки взяли, да и меня уже отымели, ты - следующий. В общем, я думаю, ты все понял. Делай что хочешь, но полет на Луну ты должен осуществить. Срок - два дня.
- Но Зиновий Георгиевич…
- Ты что, не понял?
Было над чем задуматься. В одиннадцать двадцать он собрал всех ремонтников в первом доке.
- Товарищи, партия поставила нам архисложную и архиважную задачу. Посудина перед вами, повреждения вы можете оценить. Срок два дня. Что скажешь, Василий Иванович?
- Ну что тут можно сказать… Удар пришелся на правый борт, его вмяло от этого, вспучило палубу, оторвало по сварному шву палубы наливного отсека. Хорошо, что холодно, но керосином все равно воняет, так же разрыв корпуса по шестому шпангоуту… - бубнил бригадир ремонтной команды.
- Да товарищи, я вам не сказал самого главного – с горькой иронией усмехнулся Володя – у нас нет свободных емкостей для слива керосина.
- Ну, тогда все, пи…ц, - резюмировал бригадир – здесь сварочные работы нужны.
- Значит так, поступим следующим образом: американцы уже давно применяют технологию сварки в инертной среде, без доступа кислорода топливо все равно не загорится.
- А разве мы в Америке? – с кислой миной не унимался бригадир.
- Нет, но мы попробуем ее воспроизвести на отдельно взятом пространстве нашего порта. Я обратился к начальнику пожарной охраны города, он пообещал выделить спецбригаду по борьбе с пожарами на химпредприятиях. Они подвезут цистерны с углекислотой. Ее мы будем закачивать в резервуар, во-первых, она вытеснит кислород, во-вторых, это отличное охлаждение.
- Лазарич, ты не муру придумал? – резонно засомневался Иваныч, да и все остальные ремонтники смотрели на Либермана с недоверием – какая еще такая углекислота? Тут не рванет на х…все? – подобную фривольную лексику по отношению к начальнику порта не мог позволить себе ни один инженер,  даже из его ближайшего окружения, но в такие рабочие моменты Либерман разговаривал с ремонтниками простым и понятным им
языком, и они в свою очередь порой не выбирали выражений. Это называлось рабочим процессом.
- Да не должно...

К двум часам подъехали пожарные расчеты, и работа закипела. В резервуар непрерывно закачивали углекислоту, и судно буквально на глазах покрывалось инеем. Либерман нервно наблюдал за ходом работ, стоя за спиной рабочих.
В первый момент сварщик Печенкин боялся подойти с зажженной горелкой к судну, но понемногу осмелел и довольно лихо управлялся там наверху. Искры и жидкий металл летели во все стороны, но в углекислой среде керосин вел себя, словно вода, не имея никакого желания воспламеняться.  Сверху из трещины наружу перли белые клубы углекислого газа.
- А холодно, между прочим! Мужики, ватник принесите, что ли! – страх потихоньку отпускал ремонтников, и ему на смену приходила бравада.
Около семи часов вечера убедившись, что все идет как надо, Володя отправился в свой кабинет. На линии его уже ждал Захватов.
- Але.
- Володя, ну как дела?
- Ну,  все идет по плану. Пока без происшествий.
- Ой,  дикая идея варить с полным резервуаром…
- А у вас есть идеи получше, Зиновий Георгиевич?
- Слушай, ты хоть очистил док от посторонних людей?
- Конечно, и из соседних доков  все эвакуированы на всякий случай, не дай Бог.

***
Сварщик широко улыбнулся и загасил пламя.
- Ну что ребята, кажись здесь все! Это было здорово!
- Ну, слазь оттуда, еще в машинном требуется твоя помощь, – бригадир перекрестился. Было ощущение, будто с плеч упал огромный рюкзак с чугунными гирями. Это безумное, по его мнению, мероприятие прошло без сучка и задоринки. Сознание освободилось от гигантского груза ответственности, и теперь мозг требовал расслабления. Он представил себе заиндевевшую бутылку «Пшеничной», ожидающую его дома в холодильнике, и мечтательно заулыбался. В этот момент ему показалось, что танкер чуть тряхнуло, палуба нехотя вспучилась, разломившись по центру, и уже в следующую секунду взмыла высоко в небо, а огромная стена пламени вырвалась наружу, пожирая все на своем пути. Небо окрасилось алым заревом.
Страшный раскат оглушительного грома, словно, небеса раскололись надвое, прогремел над всей округой. Стекло в кабинете треснуло и медленно вывалилось из оконной рамы.
Бросив телефонную трубку на стол, Володя подбежал к окну.  Там вдалеке огромным столбом клубился черный дым, и поднимались гигантские языки огня.

***

Время шло отдельно от Либермана. Картина пылающего дока, обугленных тел, разбросанных человеческих фрагментов не выходила из головы. Туман густой пеленой окутал сознание, он невпопад отвечал на вопросы, не понимал времени суток.
- Итак, Либерман, - снова начал следователь – у Вас есть объяснение вашим действиям? Как Вам вообще в голову пришла мысль отдать распоряжение проводить сварочные работы на танкере, под завязку заполненном горючим?
- Я же уже говорил. Мне звонил Дубов, сказал, что дело государственной важности...
- Не надо на товарища Дубова кивать! – вдруг заорал во всю глотку следак – товарищ Дубов вам дал распоряжение грубо нарушать технику безопасности?
- Мы применяли углекислоту…
- Знаете что, Либерман, не надо морочить мне голову и давайте все на чистоту. Вот ордер прокурора на ваш арест. У нас двадцать два погибших и семеро тяжело раненых. «Халатность, повлекшая смерть двух и более лиц….. до восьми лет». Облегчите свою участь и давайте все детали по порядку.


***

Оставшись один, следователь Колесов нервно закурил. Дело попахивало недобрым оборотом: взрыв танкера, пограничная служба с сорванной поставкой авиационного керосина в один из самых напряженных участков, ярость гебистов, да еще замешанные в дело секретари обкома и горкома. Он еще раз перечитал показания Либермана. Конечно, не было никаких сомнений, что на  злосчастного начальника порта оказывали давление. Куда ему, собственно, было деваться, но такие показания никуда не годны: фамилия товарища Дубова, фамилия товарища Захватова, Савельева – секретаря Комсомольского горкома. Нет, таким показаниям все равно ходу не дадут. Бедняга, конечно, обречен, но Колесову больше всего на свете не хотелось заниматься этим делом. Если в первые дни он еще надеялся, что его заберут к себе чекисты, то сейчас оптимизм рассеялся окончательно. Он ждал звонка из высоких инстанций с указаниями дальнейших действий, но  этого не происходило, все заняли выжидательную позицию, и он понял, что расхлебывать придется ему одному: «Эх, парень, во что ты вляпался…» Если бы раздался  сейчас в его кабинете звоночек: «Либерману минимальный срок дадим и досрочное освобождение, но пусть перепишет показания как надо»! Да, это было бы лучшим решением.

***

Приехав ночным поездом из Хабаровска, Оля отправилась домой. Она уже достала свой ключ, чтобы открыть замок, когда увидела милицейскую печать на двери. В недоумении Оля вышла на улицу, где встретила соседку, жену главного инженера Раису. И узнав о трагическом происшествии в порту, с утра помчалась в следственный изолятор. Руководство изолятора, уступая Олиному напору, разрешило свидание, хотя по правилам,  требовалось  предварительное заявление.
Конвоир привел худого, осунувшегося мужчину с огромными, черными от бессонницы, кругами под глазами, в котором она с трудом увидела своего мужа.
- Как ты узнала?
- Соседка сказала.
- Ты сегодня приехала?
- Да.
- А зачем?
- Хотела оформить развод.
Володя тяжело вздохнул, в душе была пустота. Он не был слишком наивен, и все же поначалу надеялся на какое-то участие  Дубова или хотя бы Савельева, с которым их связывали давнишние  добрые отношения. Но вместо этого последовали недвусмысленные советы следователя не упоминать их фамилий на допросе. А вот теперь жена приехала за разводом.
- Хорошо, обойдемся без суда, напиши заявление в ЗАГС, пусть направят его сюда, я подпишу.
Оля молча вглядывалась в его обострившиеся скулы, потухшие глаза, читая в  них безнадежность и безысходность раздавленного тяжестью навалившихся обстоятельств и оставшегося в одиночестве.   Ей вдруг  стало стыдно, когда на секунду она ощутила в себе удовлетворение от злорадного чувства, что мужу сейчас невыносимо больно и горько, быть может, даже еще больнее, чем было ей.
- Развод не убежит, вернемся к этому вопросу позже. Что тебе нужно? Теплая одежда? Нижнее белье?
- Ничего.
Разговор никак не клеился, он не поднимал глаз. Просить ее о чем-то после того, как он поступил с ней, было унизительно, а обстоятельства для извинений не самые подходящие.
- Прекрати, я приду завтра, что тебе принести?

***

Андрей глубоко вздохнул, наблюдая за погрузкой мороженого мяса оленины, рогов, шкур и прочей экзотики. Уже темнело, хотя еще не было и четырех. Суровый чукотский край с каждым днем все больше попадал во владение полярной ночи. Ему было радостно, и грудь распирало нетерпение,  казалось, будто само небо помогает ему. Он удачно купил канистру спирта, чтобы бурно отметить свой тридцать третий День рождения, последний День рождения в Советском Союзе. Тридцать три года, магическое число…

***

Всю ночь Володя не спал, снова и снова прокручивая в голове события того злополучного дня, разбор завалов, опись фрагментов. В своей голове он снова и снова пытался склеить все детали и кусочки, воссоздать трагический момент взрыва. На следующий день на свидании с Олей он попросил ее передать Захватову его просьбу встретиться с ним. И уже через два дня конвой повел его не в комнату свиданий, а в кабинет начальника СИЗО, любезно предоставленный последним для высокого чиновника, коим являлся Зиновий Георгиевич.
- Здравствуй, Володя. Боже, ну и видок у тебя! Слушай, сам понимаешь, я делаю все, что в моих силах, но ситуация безрадостная. Я обращался и к Дубову и к Савельеву, с просьбой вмешаться, но они в отказ пошли. Их вмешательство сильно помогло бы, но …. суки – тяжело выдохнул Захватов.
- Да не будут они свои жопы подставлять. Я вот Вас о чем хотел попросить, Зиновий Георгиевич, скажите Козаченко, чтобы прислал экспертов-взрывников для независимой экспертизы места происшествия.
- А зачем? Что это даст?
- Я все время прокручиваю в голове тот день и фрагменты разрушенного судна. Понимаете, нестыковка с официальной версией.
- А ты что, так хорошо знаком со взрывным делом?
- Нет, но кое к каким выводам пришел. Сварочные работы проводили ближе к корме, однако, разрушения сильнее всего и самые мелкие фрагменты найдены именно в носовой части. Ближе к корме взрыв, напротив, вырывал уже огромные куски обшивки и балки целиком. Керосин детонирует медленно, все же керосин не тол, а, значит, очаг детонации был не на корме, где производились сварочные работы, а на носу. К корме же взрывная волна пришла уже широким фронтом, довольно равномерно распределяя свое чудовищное давление на корпус. Именно этим я и объясняю, что рубка практически не была разрушена, а была сорвана целиком и отброшена на тридцать метров в сторону. Носовая же часть разлетелась на мелкие кусочки. А должно-то быть все наоборот! - Володя судорожно сглотнул, на лбу выступили бисеринки пота -  кроме того, если бы сдетонировали поверхностные пары, вектор силы был бы направлен вниз и, возможно, чуть к носовой части, однако, большую часть керосина взрыв, напротив, бросил по направлению кормы и чуть вверх. То есть все говорит о том, что взрыв изначально произошел в нижней носовой части судна! А ведь экспертизы взрывной даже не проводили!
Больше всего Захватову хотелось верить, что Володя прав, но его слова казались бредом испуганного и измотанного человека.
- Хорошо, я попрошу об этом, хотя, честно говоря, очень сомневаюсь в твоих рассуждениях. Ну, подумай, а что заставило сдетонировать керосин на носу?
- А вот этого-то я и не знаю… - Володя бессильно откинулся на спинку стула.
- Даже если это окажется так, то будет мало одной экспертизы. Даже если ты прав, я подчеркиваю - если, то твоя судьба все равно будет в опасности, пока не будет установлена другая причина, и, желательно, чтобы она не имела никакого отношения к проводимым работам. Ну, например, подрыв торпедой, – попытался пошутить Захватов.
- Да, торпеда - это мало вероятно… – сокрушенно резюмировал Либерман.
- Вот-вот, а что тогда, если не сварочные работы, могло быть причиной подрыва?
- Даже в голову ничего не приходит, – Либерман уже сам засомневался в своих размышлениях – но все же попросите Козаченко.
- Попрошу.
***

Оля сидела в приемной первого секретаря Комсомольского горкома, судорожно сжимая в руках сумочку и упрямо уставившись в одну точку.
- Девушка, ну сколько раз Вам повторять, Михаил Петрович занят, и вообще у него прием по личным вопросам по вторникам по предварительной записи – монотонно  в очередной раз проговорила секретарша, которой осточертела эта сумасшедшая, четвертый час караулившая в приемной шефа.
В этот момент приоткрылась дверь кабинета, и на пороге появился Савельев.
- Машенька, я на обед!
Михаил Петрович! – Оля вскочила со стула и бросилась к нему – Я – жена Владимира Либермана, умоляю Вас, выслушайте меня!
Тот, помрачнев, развернулся и, не глядя Оле в глаза, открыл дверь своего кабинета, пропуская ее вперед. Жестом указав на стул и кинув тоскливый взгляд на часы, он, наконец, поднял голову:
- Здравствуйте, слушаю Вас…
- Михаил Петрович, Вы же знаете Володю столько лет, помните, сами говорили как-то, что обязаны ему орденом, помогите, умоляю Вас – слезы, вдруг, словно прорывая сдерживающую их преграду, полились из глаз. Оля, сжав зубы, упрямо терла их платком, будто пытаясь загнать обратно – Вы же понимаете, он действовал по приказу, спасите его!
У Вас такие связи! Объясните там, наверху, что Володя вынужден был пойти на этот риск! – захлебываясь словами и слезами, Оля пыталась поймать взгляд Савельева, но он упорно молчал, глядя в стол. В  душе боролись искреннее сочувствие Володе и его жене с нежеланием встревать в это дело, особенно сейчас, когда на прошлом заседании обкома Дубов намекнул о возможном переводе в область.  Наконец, поднявшись из-за стола, Савельев отошел к окну и стоя спиной, не поворачивая головы, растягивая паузы, будто каждое слово давалось ему с трудом, проговорил: «К сожалению, я ничего не могу сделать… мне очень жаль, правда... – и, резко повернувшись, вышел из кабинета.



***

-Товарищ генерал, к вам полковник Чернаков с раппортом, – протрещал селектор в кабинете у Козаченко.
- Пусть войдет.
- Товарищ генерал, полковник…
- Заходи, заходи – оборвав офицера, махнул рукой командующий округом. – Ну что, осмотрели место происшествия?
- Осмотрели, товарищ генерал. 
- Рапорт положи на стол, садись и давай мне свое мнение по порядку расскажи.
- Есть, товарищ генерал!
- И оставь ты это. Товарищ генерал, товарищ генерал! Отвлекает же! – эта армейская лексика с характерными длинными обращениями и неуклюжими, словно рубленными топором, тирадами, за которыми терялся главный смысл доклада, очень раздражала Козаченко в подобные моменты.
- Хорошо, Николай Саныч, – улыбнулся полковник.
- Давай все по порядку.
- Мы внимательно осмотрели место происшествия, и первые выводы, которые мы сделали: проводимые на судне сварочные работы не имели никакого отношения к детонации керосина.
- Ну не тяни, продолжай, – оживился генерал.
- Очаг детонации располагался с левой части по борту между вторым и третьим шпангоутом чуть выше ватерлинии.
- Так что же? Диверсия была? – подскочил в своем кресле Козаченко.
- На обломках носовой части обшивки обнаружены микрочастицы латуни и микрочастицы продуктов сгорания 6/7ФЛ.
- Что такое эти 6/7ФЛ?
- Вещество, применяемое в осколочно-фугасно-зажигательных снарядах.
- А частицы латуни, стало быть, от оболочки…Ну и дела…И откуда мог быть выпущен такой снаряд?
- Предположительно, из бортовой авиапушки НР-30.
- Ты хочешь сказать, что судно было расстреляно из авиапушки?
- Николай Саныч, я лишь доложил вам выводы саперного анализа, а делать подобные заявления не в моей компетенции. Но между нами, кто-то дал «лажу», и искать виновных следовало бы не в порту, а в нашем ведомстве.
- Ни хрена себе!…- генерал смачно выругался и резко вскочил с кресла, от чего папки, лежавшие близко к краю стола, с грохотом полетели на пол - Ладно, я понял. Ты свободен, но, я думаю, не надо объяснять, что  о результатах экспертизы кроме меня никто не должен знать.  И бойцам своим скажи!
- Само собой.
Отпустив полковника саперных войск, Козаченко потребовал принести журнал тренировочных полетов за двадцать восьмое сентября. Его внимание сразу же привлекли тренировочные стрельбы по конусу МиГов-19. Учения происходили над тайгой, в двадцати пяти километрах от Комсомольска, но пара отклонилась от заявленных курсов и вышла на одиннадцать километров северо-западнее квадрата учений, и в семнадцать тридцать семь МиГ-19 произвел залп по учебному конусу, что соответствовало времени подрыва танкера. Серьезного разбирательства по поводу инцидента не последовало, так как, несмотря на отклонение, летчики совершали свои маневры над безлюдными участками тайги, хотя пилоты и получили по взысканию.
Козаченко уже схватился за телефон, чтобы обрадовать Захватова, но, набрав первую цифру номера, повесил трубку. Сделав несколько шагов по кабинету, снова уселся за стол, подвинув к себе журнал полетов, снова и снова перечитывая записи, будто хотел выучить их наизусть: «Черт!». Ему нравился этот малый, Либерман, да и воспоминания о том злополучном полете, когда хладнокровие и смекалка молодого инженера спасла им всем жизнь, не давали покоя. Но обнародование факта подрыва танкера в результате стрельб военной авиации могло иметь далеко идущие последствия. Больше двух десятков погибших - это не шутки. Разве возможны такие катастрофы в Советском Союзе?  А уж если такое и происходит, то только не у военных. Дело все равно наверняка замнут, но сколько голов в округе полетит, включая голову самого Козаченко?!
Схватив папки, Козаченко с ревом  метнул их так яростно в стену, что картонки лопнули, и листы разлетелись по всему полу. Сидевший в приемной адъютант, зная крутой нрав шефа, не смел без вызова войти в кабинет, хотя и вздрогнул от раздавшегося оттуда грохота. Но, когда полчаса спустя прозвучал звонок, и молодой офицер переступил порог, он заметил только один выпавший листок под столом.


***

Какое-то волнение, особенно в  последние несколько дней, не давало покоя ни днем, ни ночью.  От безотчетного, всепоглощающего чувства тревоги она не находила места:  Андрей по-прежнему не давал о себе знать ни весточкой. Дженни прислонилась к огромному во всю стену окну своего кабинета, уставившись рассеянным взглядом на открывающуюся с тридцать восьмого этажа  панораму вечернего Нью-Йорка:
- Ну что, малыш, где наш папа сейчас? У тебя есть ответ?
Но малыш проявлял полное безразличие к тревогам матери, напоминая о себе лишь изредка приступами тошноты.
Ее задумчивость деликатно прервала секретарь:
- Простите, миссис Хавинсон, к вам просятся какие-то хасиды.
- Кто просится? – не поняла Дженни.
- Не знаю, они сказали, что они от Ребе, – секретарь опустила глаза в листок и медленно по слогам прочитала – Менахема Мендла Шнеерсона. Вы знаете, о ком идет речь?
- Пожалуй, догадываюсь, пригласи их.
В комнату зашли двое. Она видела таких же смешных людей несколько раз, когда бывала с отцом в синагоге на Восточном бульваре в Бруклине. Одетые в длинные черные сюртуки по последним веяниям моды Польши позапрошлого века, они казались странниками, потерявшимися во времени.
- Авраам Лиц – представился улыбчивый бородатый старик в большой широкополой черной шляпе от «Борсалино», подходя к ней. Второй, помоложе, но одетый в такой же наряд, словно брат - близнец, молча остался стоять у порога.
- Чем обязана вашему приходу?
- Мы пришли к Вам, чтобы помочь.
- Помочь мне? – искренне удивилась Дженни.
- Да, помочь Вам исполнить заповедь. Заповедь о пожертвовании «Цдока».
- Ах, так вот в чем заключается ваша помощь!
- Записано: «Цдока спасает жизнь».
- Но вроде бы мне ничего не угрожает, - попыталась улыбнуться Дженн, но в этот момент  тревога, охватившая ее, и страх за любимого, от которого сжалось все внутри, стерли улыбку, – Господи, убереги Андрея – прошептала она про себя.
Старик вскинул на нее свои морщинистые по уголкам, мудрые библейские глаза - взгляд его был суровым и осуждающим.
- Вам, возможно, нет, – хасид словно оборвал фразу на полуслове, будто хотел добавить еще что-то, но остановился. На секунду ей даже показалось, что он читает ее мысли, и в этот миг старик, покачав головой, сказал:
– Ну что же, тогда мы не будем Вас более задерживать. Благословит Вас Господь! Он решительно направился к двери.
- Нет, постойте! – она схватилась за бумажник, пересчитывая купюры, но, отбросив его в сторону, резко вырвала лист из чековой книжки. Движения ее были быстрыми и нервными, под нажимом ручки  перо деформировалось, оставляя глубокие царапины на чековом листе. Энергично написав единицу, Дженни пририсовала к ней пять нолей, и, отчеркнув сумму, протянула чек.
- А говорили, что Вам ничего не угрожает, – удивленно рассматривая цифру, улыбнулся старик.

***

Штаб округа уже давно опустел, но, несмотря на позднее время, в кабинете Козаченко все еще горел свет. Сжимая папку саперной экспертизы и журнал полетов, Николай Александрович откинулся на спинку стула, погрузившись в раздумья. Борьба, происходившая в его душе, не давала покоя вот уже несколько дней. От раздумий его оторвал телефон.
- Але, Коля, это Захватов. Я звонил домой, но мне сказали, ты на работе, – голос Захватова был таким удрученным, что этого было невозможно не заметить.
- Здравствуй, Зиновий. Стряслось что-то?
- Ты же знаешь… Я звоню сказать, завтра суд. Дела Володьки очень плохи. Они состряпали все против него.
Генерал молчал, стиснув челюсти до ломоты в зубах. Наконец, совладав с собой, спросил:
- Думаешь, вкатят ему на всю катушку?
- Очевидно. Слушай, а что от твоих взрывников слышно?
- Да ничего, что могло бы помочь, – из-за всех сил пытаясь придать голосу невозмутимость, начал Козаченко – взорвался керосин от неосторожного обращения с газосваркой, что тут скажешь…
- Ну да, я, честно говоря, ни на что и не рассчитывал, просто Либерман очень просил, –  Захватову, знавшему Козаченко много лет послышалось, вернее даже не столько послышалось, как почувствовалось, быть может на интуитивном уровне, что главком что-то недоговаривает – слушай, даже если так, ты же прекрасно представляешь, какое оказывалось давление. Не виноват Либерман! Может, сможешь чем помочь?
- Да ну, а чем? Самому Володьку страшно жаль, но что я могу? Это дело уже на такой высокий контроль взято, что тут даже я бессилен.
Захватов тяжело вздохнул:
- А что так поздно в кабинете?
- Да завтра с утра в Москву вылетаю на доклад сначала к министру, потом в ЦК в связи с обострением на границе.
- Подумай до отлета, может, есть возможность за какую-нибудь ниточку дернуть, я уже голову сломал, чем Либерману помочь можно.
- Да нет у меня никакой возможности, ты ж понимаешь, было бы что-то, уже сделал бы все, что смог.




***

Сухогруз «Мирный» взял курс к мысу Наварин и, словно греясь в лучах заходящего солнца, мерно покачивался в неспокойных водах Берингова моря.
- Так, ребята, празднуем без фанатизма, - усаживаясь за красиво сервированный коком стол, напутствовал капитан – Леха, ты особенно, тебе через час Серегу у штурвала менять. Ну а тебя, Андрюха, мы освободим от ночной вахты - ты именинник, и сегодня давай отдыхай.
«Только этого не хватало», - напрягся Андрей.
- Нет уж, Петр Ильич. Это несправедливо выйдет! Что же это, кто-то двойную вахту вместо меня нести будет?
- И слышать ничего не хочу! Ты именинник, и все, что тебя должно волновать, так это праздник, – настаивал капитан.
- Знаете что, я именинник и мое желание - закон! Мне праздник будет не в радость, если кто-то вместо меня трубить вахту будет. В два часа я заступаю перед Вами, как положено, и слышать ничего не хочу. А мужики хоть расслабятся да выпьют за мое здоровье, но я вот о чем хотел еще попросить: гулять - так гулять, и чтобы Вам тут не быть наблюдателем,  у меня просьба, вернее настойчивое пожелание, уж не откажите имениннику.
- Да о чем разговор, Андрюха, проси, о чем хочешь, сегодня твой день!
 - Вашу вахту я тоже хотел бы взять на себя.
- Да ну, Андрей, это уж слишком, хреновина какая-то получается: твой День рождения, а ты собираешься две вахты стоять, – как-то не очень настойчиво попытался возражать капитан. Откровенно говоря, мысли о предстоящей вахте с четырех до шести сильно отравляли ощущение праздника, и в глубине души капитан сухогруза очень обрадовался предложению Молотова, – хотя, коли хочешь, хрен с тобой, стой, а уж мы с мужиками поднимем за твое здоровье!
- Ну, тогда прошу всех за стол! Тридцать три года раз в жизни отмечаю!
Осатаневшие от однообразия быта моряки с радостью отнеслись к пирушке в честь Дня рождения старпома, всем не терпелось поскорее отведать приготовленного коком с особым старанием праздничного угощения и, конечно, как следует  выпить.
- Эх, крепок напиток вышел! - крякнул кто-то из команды, опрокинув первую стопку
- Как Менделеев завещал - сорок градусов. Развел по науке! – усмехнулся Андрей.
- За твое здоровье! – слышалось с разных концов стола, и команда с радостью опрокидывала стакан за стаканом.
Из машинного отделения подошел механик, а Леха сменил на посту Серегу, и последний  присоединился к празднеству. На борту оставался один трезвый человек. Это -  Кремчугов, стоящий в данный момент на вахте. Впрочем, в Лехе Андрей не сомневался, этот наверстает все, как только Андрей его сменит. Некоторые, умеренно пьющие члены команды, завершая застолье, отправлялись спать в каюты, остальные продолжали веселье, которое набирало обороты, перерастая, как и рассчитывал Андрей, из интеллигентного застолья в разнузданную пьянку.
- За нас, за морских волков! За настоящих мужиков! – поднял Молотов тост.
- Нет, постойте! Такой тост наливаем до краев!
- И залпом, как положено, – радостно добавил Андрей.
- Но Андрюха, и ты давай, доливай!
- Мне еще Лешку менять.
Андрей знал свои возможности. Он уже махнул грамм двести, но от состояния легкого опьянения еще отделяло не меньше литра, и все же следовало поостеречься с выпивкой.
- Эх, наливай! - Андрей залпом выпил двухсотграммовый стакан огненной воды, закусив лишь протяжным вдохом и чуть крякнув.
- Ну и матерый мужик! - одобрил  капитан, и вся команда повторила подвиг Молотова.
Стрелки часов неумолимо приближались к двум. Андрей уже не мог усидеть на месте, от охватившего его возбуждения он время от времени вскакивал, словно сидел не на стуле в кают-компании, а на раскаленной сковородке:
- Ну, мужики, пошел я Леху менять. И смотрите мне, не меньше трех штрафных ему!
Кое-кто, из совсем слабых, уже отрубился, положив голову между тарелок,  но в целом мужики были еще крепки и гуляли на всю катушку. Хотя на столе еще стояло литров семь, почему-то Молотов не сомневался, что пока они не будет осушены, праздник не закончится.
Из кают-компании по гулким металлическим переборкам до капитанской рубки доносились отголоски веселья. Андрей сосредоточено всматривался в горизонт и показания приборов. Еще раз сверившись с картой, он убедился в правильности выбора времени и места: до часа Х оставалось около семидесяти  минут.
«Итак, время начала - три пятьдесят, цель - остров Святого Лаврентия», - пробубнил он себе под нос. Шум из коридора заметно стих, хотя отдельные голоса самых стойких  доносились, но запас времени еще был. По мере продвижения вперед, густой туман стремительно разливался вокруг.  Облака свинцовой пеленой заволакивали небо, скрывая свет луны и звезд, от чего море становилось черным, и непроглядный мрак окутывал судно. Будто сами небеса решили помочь Андрею.
К назначенному часу шум веселья окончательно стих и Молотов, аккуратно шагая по железным ступеням, начал спускаться вниз на грузовую палубу. Проходя мимо кают-компании, он бросил взгляд на раскрытую дверь. Большая часть команды лежала, уткнувшись носом в стол, а где-то  в углу заплетающимися языками спорили о чем-то боцман с капитаном. Андрей уже миновал дверь, как кто-то навалился на него сзади, обхватив  руками. От неожиданности он вздрогнул и резко повернулся.
- О, Андрюха. Ты куда? – повиснув на могучих плечах старпома, пробубнил, еле ворочая языком, третий штурман.
- Тшш, отдохни, отдохни, – приговаривал Андрей, затаскивая в каюту обмякшее тело.
Выйдя на палубу, Молотов энергично принялся ручными лебедками шлюпочного крана откручивать спасательную лодку. Темень стояла такая, что делать все приходилась практически на ощупь. Сквозь туман пробивался лишь свет главных прожекторов и сигнальные огни. Сердце бешено колотилось, несмотря на пронизывающий ветер, на лбу выступил пот.
Наконец, спрыгнув в шлюпку, Андрей тут же резко навалился на весла. Душа его ликовала, он глубоко вдохнул воздух.
«Вот он - глоток свободы!» - все сильнее  налегая на огромные трехметровые весла, Андрей быстро удалялся от судна, и уже совсем скоро огни «Мирного» скрылись в тумане.

***

Уже глубокой ночью в окне Козаченко погас свет. Убрав папки и опечатав сейф своей личной печатью, Козаченко распорядился подать машину. «Надо будет уничтожить документы экспертизы по возвращению», - подумал он, запирая кабинет.



***

Андрей все сильнее налегал на весла, и лишь их скрип и приглушенное бульканье воды нарушало тишину ночи. Вдруг откуда-то из темноты послышался гул винтов быстроходного судна, и скоро туман прорезал пучок света мощного прожектора. По подсчетам Молотова он давно отдалился от советской зоны, и опасаться вроде было уже нечего. Значит, он достиг территориальных вод Америки, и появление сторожевого катера отразилось широкой улыбкой на его лице.  Андрей поднял весла и, встав во весь рост,  замахал руками, выкрикивая на английском:
- Я  из Советского Союза! Прошу политического убежища!
 Поймав его прожектором, корабль изменил курс, направившись к шлюпке. Но по мере приближения катера, в душе нарастала тревога. Мощный свет слепил глаза, и вдруг, когда, качнувшись на волне, луч прожектора чуть отклонился, Молотов отчетливо увидел кроваво красный флаг, развевающийся над палубой. В панике он навалился на весла, что было сил. Лодка стремительно разрезала волны под мощными и размашистыми гребками Андрея, но сторожевик быстро приближался.
- Немедленно прекратить движение или мы открываем огонь! - услышал он приказ из громкоговорителя, и уже в следующую секунду раздался треск бортового пулемета. В образовавшуюся пробоину начала быстро поступать вода. Молотов метнулся с лодки в воду словно торпеда: «Если не суждено ему увидеть Дженни, то лучше умереть, чем вернуться назад». Настигнув пустую шлюпку, катер скинул обороты двигателя, теперь он работал совсем тихо. Прожектор скользил по воде, прорубая пелену тумана и пытаясь высветить в черных волнах беглеца. Молотов перешел на брасс, стараясь делать плавные, медленные гребки, чтобы брызги воды не выдали его. От волнения дыхание срывалось. «Вон он!» - раздался чей-то крик с катера. Лицо Андрея осветилось пучком света. Нырнув, он успел услышать глухой треск и хлесткий звук пуль, устремившихся за ним в воду. Сначала он даже не почувствовал боли, только резкий толчок в спину нарушил его координацию. Вода, мгновенно окрасилась красным в луче прожектора. Вдох на поверхности дался с большим трудом. Горло переполнилось кровью, голова закружилась безумным волчком, и уже не один, а множество прожекторов вспыхнули в его голове, прежде чем,  укутав черной пеленой, сознание отпустило его.


Эпилог

Набрав высоту, самолет выровнялся. Разрешив Сашеньке отстегнуться, он взял внука на руки. Шустрый белокурый мальчуган был любимцем генерала.
- Дедушка, а нам в школе читали про Павлика Морозова, ведь он был настоящим пионером! А меня приняли в октябрята! – похвастался внук, чуть оттянув небольшую красную звездочку с профилем Ленина. – А скоро я буду тоже пионером, как он!
- Как кто? – переспросил Козаченко, оторвавшись от раздумий.
- Ну, как Павлик!
- Конечно, будешь, - усмехнулся генерал, потрепав пацана по голове.  Взгляд его упал на еле заметный шов, оставшийся на ковре у прохода в кабину пилотов после того злополучного полета.
«Сколько раз, не моргая,  заглядывал в глаза смерти, сколько раз  был под ураганным огнем на фронте, а тут за мундир испугался. Чем рискуешь ты, Коля? Досрочным уходом на пенсию? Год, два еще, и тебя все равно спишут. Привилегий лишиться? » - чувство невыносимого омерзения к самому себе охватило генерала. Закрыв на секунду глаза, он отчетливо увидел серую папку в опечатанном сейфе. Сдернув трубку переговорного устройства, он рявкнул:
- Разворачивай самолет!
- Простите, не понял? – недоуменно отозвался голос пилота.
- Разворачивай самолет! Летим назад! – в приступе охватившей его ярости прохрипел Козаченко.


***

Пытаясь ухватить обрывки уплывающего сознания, он из последних сил поднял над водой голову, и ему показалось, что он видит мираж. Откуда-то  из черноты снова вырвались прожектора, и вой сирен, вытеснив все остальные звуки, заглушил канонаду выстрелов. А может, они и вправду стихли… Сквозь мерцающий свет, где-то далеко звучала английская речь, он слышал, как надрывались мегафоны:
«Вы находитесь в территориальных водах Соединенных Штатов Америки!» И взвыв двигателем, советское судно поспешило скрыться. «Там человек за бортом!» - вскрикнул матрос патрульного катера под звездно-полосатым флагом. «Врача, врача!» - закричали сразу несколько голосов, когда раненого подняли на палубу.
- До госпиталя довезем? – спросил капитан судового доктора, когда тот закончил осмотр и оказал первую помощь.
- Рана тяжелая, большая потеря крови, правое легкое прострелено… Другой бы уже склеился, но этот уж очень могуч! Думаю,  довезем...