Начало: http://proza.ru/2009/01/27/934
Спас Настю Анатолий — брат Вареньки, который каким-то образом смог добраться до дома из своей части, находящейся в районе Ладоги. То, что он увидел, привело его в ужас: в комнате, где температура была чуть выше, чем на улице, на кровати, заваленной всем тряпьём, что ещё осталось в доме, лежало измождённое серое существо, непонятного возраста. Это существо не подавало никаких признаков жизни.
Анатолий сбросил с себя вещмешок и, шагнув к кровати, попытался нащупать у существа пульс, чтобы понять: живо ли оно? Пульс едва прощупывался, и Толик кинулся к соседке тёте Кате, с которой их семья дружила ещё с довоенных времён. Он стучал в дверь, звал тётю Катю, но ответа не последовало, хотя дверь была закрыта изнутри, и, следовательно, в квартире кто-то должен был находится.
Лебедев уговаривал соседку открыть ему, прельщая едой, но и это не возымело действия. Тогда он нашёл отцовский инструмент и взломал двери. Тётя Катя лежала в своей постели без движения и было видно, что она давно умерла. В комнате было так холодно, что трупного запаха не чувствовалось совершенно. Возможно, она просто замёрзла, потому что окно было раскрыто, и снег лежал на полу нетронутым, переливаясь и искрясь.
Тётя Катя жила последнее время одна: её муж дядя Коля погиб в 39-м году в аварии, а сын, пограничник — в первые дни войны на границе.
Толик хотел сначала закрыть окно, но потом решил не делать этого, а только прикрыл голову соседки одеялом, постояв возле кровати, словно отдавая ей последнюю дань. Молиться Анатолий не умел, а только шептал услышанные когда-то слова: - Царство небесное тёте Кате — она была хорошим, добрым человеком. Царство небесное.
Отдав соседке таким образом последнюю дань Анатолий внимательно осмотрелся и заметил, что возле другого окна стоит печка «буржуйка», с примерзшим к ней чайником. Толик мысленно поблагодарил соседку за такой подарок и сделал попытку сдвинуть печку с места, ему это удалось. Через полчаса буржуйка уже стояла в комнате Лебедевых и поглощала деревянные вещи. В ход пошло всё, что Толик смог найти: стулья, рамки фотографий, журналы, старые книги, шкатулки, деревянные трубки из коллекции дяди Коли, дверцы шкафов.
Ещё через полчаса комната наполнилась живительным теплом, на плите варилась похлёбка, а Толик, пытаясь привести в чувства лежащую на кровати Настю, вливал ей в рот горячий бульон, приготовленный из тушёнки. Он знал, что обильная пища для неё сейчас равносильна яду, поэтому через определённое время вливал только несколько ложек.
Его старания не пропали даром: Настю он всё-таки выходил, поднял на ноги, хотя это было и нелегко. Это их очень сблизило. Они были одиноки: у Насти не осталось никого, и Толик потерял последнего родного человека — сестру. К тому времени он уже знал, что отец погиб где-то под Москвой, а мать убило ещё летом 42-го года во время артобстрела. Понятно, что эти молодые, надорванные потерями сердца, так потянулись друг к другу.
Часть Анатолия вскоре была переведена с Ладоги на оборону Ленинграда, и теперь он мог чаще бывать дома, потому что Настенька была ещё слаба и нуждалась в его поддержке и помощи. Когда же она почувствовала себя более окрепшей он отвёл её в госпиталь, где раньше работала его мать и попросил знакомого врача взять Настю санитаркой. Настя начала работать в госпитале, получила карточку и теперь могла не бояться голодной смерти.
За это время Анатолий стал для Насти не просто ангелом-спасителем, он стал ей близким, родным человеком — стал мужем. Они успели официально оформить свои отношения, а через несколько дней Толик погиб. Он даже не узнал, что у Насти будет ребёнок — их ребёнок.
У Насти родилась дочь. Девочка была недоношенной, и её пришлось выхаживать: Настя держала её в большой рукавице из овчины, как в инкубаторе. Дочка была настолько слаба, что не могла кричать, а только тихо попискивала. И всё же, общими усилиями врачей и сестёр госпиталя, девочку выходили, не дали ей умереть.
Насте вместе с ребёнком отвели угол в укромном месте, под лестничной клеткой, отделив кровать простынью.
Варенька — так назвала Настя дочь, стала всеобщей любимицей. Возле неё всегда кто-нибудь находился: медсестра ли, кто-то из выздоравливающих, санитарка ли, или сама Настя. К девочке тянулись, как к хрупкому росточку жизни, стараясь защитить этот росток, сберечь. Слишком много смертей проходило перед глазами этих людей, поэтому сохранение жизни крошечному беззащитному созданию, стало самоцелью.
Особенно привязалась к девочке главврач госпиталя, Любовь Ивановна — подруга матери Анатолия, ставшая Вареньке крёстной матерью. Когда угроза жизни миновала, Любовь Ивановна настояла на отправке Насти с дочерью вглубь России. Так Настя попала на Урал в город Первоуральск. Она была уверена, что это их временное пристанище, но ошиблась: судьба, забросившая их так далеко от того места, где погиб её муж, и, где родилась Варенька, распорядилась иначе, и Первоуральск стал их домом на многие годы.
Здесь Настя закончила вечерний факультет Педагогического института, и стала преподавать историю в школе № 2. Она любила свою работу, любила детей, которые отвечали ей взаимностью.
Здесь же её дочь Варенька пошла в школу. Училась она легко, словно играючи. И Анастасия Михайловна могла довольно много времени и сил отдавать школе, ученикам, стараясь заработать как можно больше, чтобы Варенька не чувствовала себя обделённой.
Хотя война давно уже закончилась, семья Лебедевых, состоящая из матери и дочери, жили всё в той же небольшой коммуналке, куда их ещё поселили в 43-м году.
Замуж Анастасия Михайловна больше не вышла, опасаясь, что отчим станет обижать её милую, родную дочурку, так похожую на отца. Это невероятное сходство в дальнейшем сослужило плохую службу. Тогда Анастасия Михайловна ещё не понимала, что допускает большую ошибку, уверенная в том, что её любовь, мягкость, доброта не могут навредить.
Настя очень баловала дочь, сдувала с неё пылинки, оберегая от малейших трудностей. Девочка росла немного капризным, своенравым ребёнком, но мать всегда находила к ней подход, стараясь смягчить характер девочки.
Дочь была необычайно хороша собой: лицо, фигура, волосы — всё вызывало восхищение. Но это была красота физическая — душа в этом кукольном создании ещё, видимо, не проснулась.
Варвара обвиняла мать в том, что она не смогла создать ей нормальную, безбедную жизнь, что свою жизнь тратит на этих глупых чужих детей, забывая о своей дочери. Обвиняла и в том, что Настя уехала из Ленинграда в это захолустье, где нет ни возможности выучиться, ни выбиться в люди, где даже женихов порядочных нет.
Анастасия Михайловна пыталась отшучиваться, стараясь перевести претензии любимой дочурки в шутливое русло:
-Ну, что ты так сердишься, Варенька? Да я для тебя готова, родная, выписать жениха даже из-за границы! Ты у меня такая красавица: без жениха не останешься!
Школу Варя закончила с хорошими отметками, а после выпускного бала заявила:
-Мама, я решила ехать в Ленинград: крёстная написала, что поможет мне поступить в медицинский институт.
-А как же я? - растерялась Настя.
-А что ты? - удивилась дочь. - Ты останешься здесь: у тебя работа, классное руководство, твой любимый 7-ой «А».
-Когда же ты успела списаться с Любой? Почему мне сразу не сказала?
-Вот, теперь говорю! - вздёрнула нежное плечико Варенька, приподнимая правую бровь чуть вверх.
Настю всегда удивляло это неосознанное движение дочери, которое напоминало ей о погибшей подруге Варе Лебедевой: именно так делала она, когда была чем-то удивлена или встревожена.
С возрастом дочь всё больше и больше становилась похожей на свою тётю: те же золотистые слегка волнистые волосы, большие, отливающие изумрудным цветом, глаза, нежный овал лица, стройная фигурка. На этом сходство заканчивалось: Варя большая была доброй, отзывчивой и мягкой девушкой, а Варя маленькая — властной, упрямой, порой жестокой в своём упрямстве, самолюбивой. Но Настя старалась не замечать этих качеств дочери, оправдывая их молодостью , успокаивая себя тем, что с возрастом это уйдёт.
Уезжая в город на Неве, Варя, прощаясь с матерью, плакала, просила чаще писать, уверяла, что любит её, будет очень скучать. Анастасия Михайловна крепилась, и обнимая свою родную кровиночку на дорогу, гладила по голове, говорила, что тоже её очень любит, будет писать ей каждую неделю и, конечно, будет скучать.
Но вот поезд ушёл, мелькнул за поворотом последний вагон, и Анастасия Михайловна осталась одна на перроне. Она долго махала во след растаявшему вдали поезду, глотая слёзы, почувствовав внезапно острой болью одиночество и душевный разлад.
Отъезд Вареньки выбил Анастасию Михайловну из колеи: она не знала, что делать, чем заполнить пустоту, образовавшуюся после отъезда дочери, чем занять мысли, чувства, как заглушить это щемящее ощущение одиночества и ненужности.
Подруга по работе Галина Петровна, преподававшая русский язык и литературу, посоветовала Насте, основываясь на собственном опыте, уйти с головой в работу: взять больше часов, проводить больше времени с учениками, чтобы оставалось, как можно меньше, свободного времени.
-Безделье нас губит! - говорила Галина Петровна. - Оно поднимает со дна человеческой души всю муть, отравляя наше сознание сомнениями, самокопанием, жалостью к себе. Работа, работа и работа — это единственное средство в таком состоянии. Не давать себе расслабиться, не опуститься до состояния саможаления или самобичевания, что ничуть не лучше первого.
Анастасия Михайловна хотела что-то возразить, но доводы коллеги были слишком убедительны, ведь её единственный сын вот уже два года, как проходит обучение в одном из вузов Москвы, и Галина всё это испытала на собственном опыте.
-Тем более теперь тебе понадобится больше денег, ведь Варе нужно помогать... Жизнь в большом городе, как мне уже хорошо известно, удовольствие не дешёвое.
-Да, пожалуй, ты права, Галя, - согласилась Настя, в глубине души надеясь на то, что Варя не поступит в институт и вернётся назад домой. Но этого не произошло: в институт дочь поступила, и назад не вернулась.
Продолжение: http://proza.ru/2009/01/31/675