Иволгин родник Часть 1

               

                ИВОЛГИН РОДНИК

                Помню, помню мальчик я босой,
                В лодке колыхался над волнами,
                Девушка с распущенной косой,
                Мои губы трогала губами.

                "Иволга" поёт над родником,
                Иволга в малиннике тоскует,
                Почему же я родился босяком,
                Кто и как мне это растолкует.

                "Пташку" я к груди своей прижму,
                Задыхаясь в поцелуе и в удаче,
                Таволгу с малинника спугну,
                Рассмеюсь от счастья и заплачу.
             

               
                Глава  1


             Перекличка утренних петухов пошла на убыль. То на одном краю села, то на другом,
коровы мычанием, требовали к себе внимания хозяек с подойниками. Многочисленная, пер-
натая и лохматая животинка, блеяньем, кудахтаньем, кряканьем, визгом, возвещала о начале
нового дня. Местами ещё запоздало звонко перекликались петухи, вдруг кто не услышал их ответственной работы. Комары и мошкара, пока нет ветерка и солнце не печёт, покинув свои убежища, из-под листьев травы и из-под камышей, зазвенели, голодно и тонко запищали над просыпающимся селом, и начали утреннюю «трапезу», атакуя своих «кормильцев», занятых утренними хлопотами во дворах и огородах. И многие не вернутся обратно, в свои укромные местечки, будут расплющены теплыми, натруженными и мозолистыми ладошками. Редко кто из людей, позволяет им безнаказанно пить свою кровь, лишь взмахивая рукой чтобы отогнать маленьких «вампиров», от оголённых частей своего тела. Как этот с густой, с проседью боро- дой, с перекинутой через плечо вместительной брезентовой сумкой, со всякими кармашками, и с открытым взглядом серых глаз.
     - Ох и кислятина мля-а, - скривясь и причмокивая, отправил очередную порцию ягод в рот,
срывая их с вишен. Которые по улице росли почти у каждого двора, вместе с шелковицей или
с жерделой. Ранние сорта вишни уж давно собраны хозяевами на варенье или на наливку, или
на вино. И естественно ребятня, помогала собирать ранний урожай, точно зная у какого двора самая сладкая вишня, да «хозяйва» днём отсутствовали, а где почему-то их «отгоняли в шею» от своих деревьев. И конечно обязательное блюдо в этот период лета, вареники «з вышнями».
    - Бр-р-р, - крякнул бородатый, - вот и проснулся, - отходя от деревца, всё равно напоследок
сорвал ещё несколько ягод.
      Затем достал из портсигара «Беломорину», прикурив, смачно затянулся. Мало того что он почти весь спрятался под одежду а лицо под бородой, так ещё этот вонючий дым. Вот потому насекомые, почти не обращая на него «внимания», пролетают дальше к тем, кто более досту- пен к кровокормлению. Особенно им нравится когда у женщин заняты обе руки, то ли доение  коровы, то ли руки в чём-нибудь испачканы. А кровь у них вкусная и сладкая, почти как детс- кая. Не то что мужская, и не очень чистая. Бывают такие «доноры», особенно которые с пох- мелья, что после их дозы, комар начинает себя считать птицей, да что там птицей, - реактив- ным самолётом. А многие, пролетев метр — два, падают на землю в хмельном угаре.
     Бородатый, смачно зевнул потягиваясь, вытащил из-за пояса кожаный плетёный кнут с от-
полированной до блеска рукоятью и направился навстречу новому сельскому дню.
     - Ну куда же ты попёрлась чертовка рогатая, едрить те коромыслом, - лихо стреляя кнутом, как из ружья, ругнулся пастух Петруха на тёлку, норовящую удрать на чужой огород, полако-
миться молоденькими стеблями кукурузы и начавший «собирать» от крайнего двора, рогатое стадо Бурёнок да Пеструх на пастбище. Звон колокольчиков, бубенцов и ботал увеличивался, чем дальше Петруха со своим «войском» продвигался по улице.
    -Утро доброе вашей хате, Нина Ефимовна, коль оно так, - у следующего двора остановился
Петруха. Добротная, саманная хата, «по лицу» в пять окон, с раскрытыми, в узорах ставнями, разукрашенные разноцветными цветками и горлицами, с колосками пшеницы в клювиках, ну
«прямо радовала глаз». В четыре ската, крытая черепицей крыша, с неизменной трубой, «под чугунком», была поставлена с «козырьком» над привязью. Лошадей то уж почти никто своих не имел, а привязи, как обязательный атрибут сельского подворья, остался. А в послевоенное время, «осевшие» пленные румыны, «внесли» в архитектуру строительства и восстановления разорённого войной села, очень даже неплохое новшество. Под домами стали строить камен- ные фундаменты из бута. Слава Богу, его вокруг села было не меряно. И потому, новые дома, получались высокие, ещё под ними люди делали просторные подвалы, да и не «мокли» стены хат, как раньше, без высоких фундаментов, от весенне-осенней сырости. Сельчане стали свои дома называть, на местном наречии – «хатынками». Да Ефимовна, ещё и верандочку узорами цветными разукрасила и приступки с перильцами. Только по левой стороне дворика «стояла»
летняя мазанка-кухня, «прямо из земли». Но чистенькая, на бело побеленная, с оконцами без ставней, и также с трубой «под чугунком», но уже под камышовой крышей. Саманная под за- валинкой, «трёхстеночка» в украинском стиле. 
    - Ты что хозяйка, опять с вечера между дедом и стенкой легла, выгоняй свою криворогую, -
продолжил, ещё раз поёжившись он.
    Небольшая дворняга высунулась из собачьей будки, пару раз тявкнула на Петруху, «Мол не
груби на моей территории», и повернулась в сторону Ефимовны, «Как я его! Могу и в клочья
порвать за тебя, только ты не забудь про мою пустую миску», и завиляла хвостом.
   - Сам ты криворогий, - заходя в сенцы с полным ведром молока, вместо «здрасьте», отпари-
ровала ещё бодрая, румянощёкая, пышнотелая Ефимовна, - аль завидно тебе, что не ты был с вечера, заместо моего деда.
      Потом озорно прищурилась на Петруху и так ехидненько посмеиваясь, добавила:
       - Али заместо меня.
       -Тьфу на тебя бесовка, - аж отпрянул тот, - старая распутница - «ведь нельзя её «чеплять», пошкрёб пятернёй затылок, но всё равно продолжил пытаясь «выкрутиться из конфуза», - И я вот в сомнении, кого ж из вас на пастбище то брать, то ли ту с боталом и звездой во лбу, то ли  тебя со змеиным языком.
    Но скорее мир закончит своё существование, нежели на селе мужик переговорит бабу и ос-
тавит «последнее слово» за собой, да и не только на селе, чего тут же подтвердила Ефимовна:
   - Ну ежели в Дубравы меня зовёшь дружок, то ты как мужшчинка, для меня мелковатый, да и несмелый в отношении настоящей красивой и «ох какой горячей» женщины, - и уже чтобы окончательно взять верх, состроив Петрухе глазки преданной собачки, добила его:
    - Али справишься Петенька, может попробуем, а? Так я мигом, сейчас соберусь с тобой.
   Сосед Ефимовны через дорогу, вышедший со своего двора, тракторист из бывшей Петрухи-
ной бригады Сашка, улыбаясь «до ушей», во всю глотку «заржал» как конь:
     - Вот те на, Пётр Михайлович, да ты оказывается ещё тот ходок до женского роду. А мы то все верили в тебя ай-яй-яй-яй, чего же ты рушишь образцовую ячейку общества, ой-ёй-ёй-ёй.
Совращаешь передовую колхозницу и супружницу ветерана-фронтовика.
     Петруха ещё не сообразил, как дать отпор Ефимовне, а тут ещё этот баламут Санька разго-готался падлюка, привлекая внимание других соседей, да специально громко так, чтобы всем было слышно:
    - Пойду ка я замкну свою Наталью в чулане, да пса с цепи спущу, а то вдруг кто уведёт её у меня, - ставя свой велосипед к забору и делая вид что возвращается обратно в свой двор, и на
всякий случай с опаской оглядываясь на Петруху, взмахнувшего кнутом на него со словами:
     - Я вот тебе, обалдуй, сейчас вдоль хребта то, за твою крамолу то и язык поганый.
     Санька, смеясь и от греха подальше, запрыгнул на свой велик и немного отъехав, дал наказ
мужу Ефимовны, но продолжил зорко следить за Петрухиным кнутом:
    - Иваныч, ты поприглядывай за моим двором и женой покуда я в полях, - налегая на педали
и продолжая «про себя» ухмыляться над Петрухой, поехал в сторону МТС.
   -А ты Петруха обеих то и забирай, - смеясь предложил дед Алексей, муж Ефимовны, подго-
няя к воротам подоенную корову, действительно с одним рогом вниз, а с другим вверх.Уроди-
лась она нормальной, а когда стала уже тёлкой, увидели дефект. Хотели забить сразу на мясо,
да жалко стало, спокойная была, ласковая. Решили оставить её до первого отёла, посмотреть какова будет по молоку. И не пожалели. Вечером полный подойник, а утром полтора, жирное вкусное, и сладкое. А после отёлов, приходилось и в обед её поддаивать, по малому подойни-
ку, чтобы ей легче было «в вечор» тяжёлое вымя домой «несть».
    - Не Иваныч, возьму наверное я только звездатую, у ней язык поди на метр покороче, чем у
твоей язвы, нехай её лешак пасёт, - на всякий случай оглянулся на Ефимовну, решил Петруха.
     - Ах ты ж тать мохнорылый, а я вот тебе сейчас дам язву, - поставив подле крылечка миску молока пушистому, рыжему и важному котофею и сделав вид что хватает коромысло, без зло- бы побранилась Ефимовна.
      Прикрывая, также разукрашенную яркими масляными красками, створку ворот, добавила:
      - Сам то на кого похож, как есть лешак, тобой детей неслухнянных пугать в пору. Прям на
своего пса походишь, только столбы и деревья не обсыкаешь, а так, ну прямо близнецы.
     Петруха помог Ефимовне зафиксировать воротину, а та продолжила охать и ахать:
     - Столько у нас бобылок на селе, выбрал бы какую, обогрела бы тебя, привела б в порядок. Ты ж ещё внешне вроде ничего мужик, аль уже закончился, - снова не сдержалась, «уколола».
     -Не, Ефимовна, порядок я уже испробовал, не пошёл он мне в прок, - отмахнулся Петруха,
оставив без ответа очередную «шпильку» Ефимовны, добавил - зато пёс никогда не предаст,-
- и вопросительно глянул на Ефимовну, - «ну, что-нибудь было с почты», - на что та ответила:
     - Нет дружок, ничего нового, помогай им Господи, - поняла взгляд Петрухи, вздыхая.
     Алексей Иваныч, выпуская папиросный дым в сторону налетевшего комарья и размахивая руками, поддержал Петруху:
      - Во-во правильно Петруха, на кой грец они нужны, ядрёна вошь, - сделав страдальческим
и смешным выражение лица, продолжил, - ведьмы, одни беды от них, да скандалы ни о чём, -  - необдуманно смело продолжил, - и чего я раньше то это не понял и не поберёгся от напасти и насилия над своей творческой натурой.
      Иваныч, вроде негромко и только Петрухе это сказал, но его жена тут же отреагировала:
      - Ох-хо-хо-х, я сейчас кому-то покажу как скандалят ведьмы, вот пень творческо-лысый, - нахмурила бровь на мужа Ефимовна, - слышь птица криком изошлась, поди покорми, покуда             не сделала тебе на твою плешь беды то, - и пресекая «бунт» добавила, - поглянь страдалец то какой, жнец-натура с перегаром.
     - От видишь Петруха, в чё превратишься, - подхватив вёдра с запаренным кормом, потопал
к подклети с птицей дед Алексей.
     Стайка воробьёв-скандалистов тут же перелетела с веток пушистой берёзы, стоящей подле
палисадника Ефимовны и с плодовых деревьев, поближе к птичнику с домашней птицей. Там уже расхаживали среди курей, уток и гусей, важные такие аристократы-голуби. Домашняя же
 птица, не обращала на них никакого внимания, уже привыкла к «нахлебникам». Да много ли они съедят. Дед Алексей, высыпая в деревянные корытца корм, для острастки взмахнул в сто- рону непрошенных «гостей» пустым ведром:
  - Кыш едрёный пух, - на что только воробьи, и то не все, слегка взлетели и снова смешались
с собратьями продолжать «завтрак».
   Повернувшись в сторону Петрухи, Алексей Иванович, намеренно тяжко вздохнув, добавил:
    - Сплошное угнетение и эксплуатация личности, бляха.
   Но у Ефимовны во дворе, не забастуешь против её порядков. Это всё равно, что подставить
«подножку» железнодорожному, гружёному товарняку, несущемуся на перегонах.
   - Ты погляди ко, личность какая, - тут же отреагировала его супруга, закрыв наконец то зад-
вижку на воротах, - так нежели вас не держать, в ежёвых рукавицах, то вы через неделю или сопьётесь, или с голоду помрёте, или по бабам затаскаетесь, кобели, - как неоспоримый факт утвердила Ефимовна. Видимо повод был у неё, так говорить о своём муже, на что тот только
крякнул, даже не огрызнулся.
       Провожая Петруху взглядом, прихрамывающего на правую ногу и маневрирующего меж коровьих «лепёшек», Ефимовна подумала: «какая же дура его жена, такого мужика бросила».
«Мастеровой на все руки. Почти не пьёт. Такого дважды, на помощь звать не надо. А детвора
сельская как его любит. Каждый день встречают его со стадом на краю села, и провожают по всей улице до последней коровы. А он им всегда новые басни или сказки расскажет, а за день всяких свистулек, погремушек наделает, потом раздаёт малышам, никого не обойдёт, каждого чем-либо одарит, согреваясь своей доброй душой «бобыля», сиянием их искренних глазок.
    На МТС фыркая и чихая, завёлся трактор. У Дома культуры из репродукторов, грянул гимн
Союза нерушимых республик. И значит уже шесть утра. То в одном то в другом дворе начали тарахтеть мотоциклы, поедут механизаторы по бригадам, и отделениям на ратный труд. Ведь сейчас пора, когда день - целый год кормит, страда-уборка.
       Стадо Петрухиных подопечных, уже прошло пол улицы, и возле каждого подворья, с ним
обязательно вежливо и уважительно здоровкались, мужики предлагали кто папироску, а кто и
сто грамм первача, спрятанных от хозяек. Петруха курево брал, но от «горилки» отказывался.
Хозяйки старались не оставлять его голодным, то яичек варёных ему, в заплечную сумку под-
сунут, кто кусок вчерашнего пирога, кто кусок сала. Хотя, по договору, каждый двор, в очере-
дном порядке, обязан на день собрать в его рюкзачок пищу. А так как коров по селу, Петруха
собирает около пятидесяти голов, некоторые дворы, всего лишь дважды за лето снабжают его
обедами. Женщины знали, что ему никто вечером не сготовит ужин, потому и старались чего
вкусненького и не скоропортящегося, в сумку положить. Петруха поначалу было отказывался
от таких даров, но после того, как они с обидой, отчитали его: «мы от всего сердца, и не надо
нос воротить, или брезгуешь», смирился. Эти гостинцы, почти всегда, в этот же день и закан-
чиваются. Их же дети, бывает в полдень к нему приходят, когда он подгоняет стадо к окраине
села, чтобы некоторые хозяйки, подкормили малых телят. А кто и поддоить, своих кормилиц рогатых. Хотя «тэлятьки» и пасутся, кабы сказать, самостоятельно кормятся, но материнского молочка то, им всё равно хочется. И потому им на мордочки надеты колючие «ремни-ёжики», иголками наружу. Почти конская уздечка, только без удил и вожжей, и веером прикреплённые к верхнему ремешку, тонкие гвоздики или куски велосипедных спиц, не дают им опустошать мамкины вымя. Ну а Петруха, устраивает в это время обед, и детвора, естественно, помогает опустошить его котомку. И все стараются поделиться своей «порцией» с его добрым и лохма-
тым помощником, Шайтаном. Они «научили» его есть даже огурцы и яблоки. Пёс, от них всё терпел. «Гонял» с ними на перегонки по густой, высокой траве, катал малышей на себе, но не упускал из виду стадо и, чутко реагировал на любую «самоволку», особенно молодые телята как разыграются, то Шайтану приходиться серьёзно вмешиваться в их баловство. С коровами в полдень проще. Они в это время «отдыхают», пережёвывая «жвачку». А через час, полтора, стадо снова двинется в сторону дубрав пастись. Малышня, сказав дядь Пете спасибо ещё и за карамельки, которые всегда есть в отдельном кармашке на его сумке, побегут по своим, очень «важным» делам.
 «Ну вот и девчушки-хохотушки» - услышал позади себя звон, как у школьного, колокольчика и весёлый смех сборщиц молока у населения, двух студенток-практиканток, из сельхоз-акаде- мии, будущих зоотехников. Видимо опять, над каким-нибудь неуклюжим и спросонья мужи- ком издеваются, типа: «Да-а-а, послабели нынче казачки, и ведра даже на телегу не поднимут, и где таких искать-то, кто молодицу смог-бы на стог сена забросить, и там её до зорьки жарко полюбить». Они с лёгкостью подхватывали, у подающих им селян, полные вёдра с молоком и выливали их в пищевую бочку,  такую же как для кваса, с откидной крышкой, установленную на телеге, «на резиновом ходу», в упряжке крупной красавицы-кобылки, смолянисто-чёрного  окраса, в «белых носочках» и «белым ангелом» на лбу, и заплетённые в несколько тугих коси- чек, чёлку. А грива, из множества с бантами, длинных косичек, заплетена в одну толстенную косу. Породу кобылки-полукровки было видно сразу, - «это дочка знаменитого Лирика», фро- нтовика-Владимирца, подаренного после его ранения и освобождения села, наступающим на драпающих фашистов, артполком, в помощь колхозу. А взгляд, её чёрных глаз, такой же «ша- льной», как и у её ездовых девчонок. Как в песне, - «Пустунки дивчинки, у в трёх позбирали-
ся, щоб над козачками удалими, познущатися». Подружки сами и приёмщицы молока, и учёт- чицы, и возницы. А потом это молоко перекачивают из своей бочки в молоковоз, чтобы затем тот отвёз и их продукт, на районный молокозавод на переработку.
     - Ой дедунь, ты куда ведро то подаёшь, - послышался опять смех молочниц, - я ж коленкой
-то не смогу его взять. Ты чуток промазал, дидо. А ну-ка спробуй шче разок, не спеши.
     Петруха ухмыльнулся над казусом, в какой попал видимо тот «дедуня». Молочницы хоть и соблюдали приличия в своих одеждах, но мужчин не бывает, которые откажутся поглядеть на
красивые, девичьи коленки, тайком от своих благоверных, да когда почти без криминала.
    Петруха тоже «попадал» на острые язычки этих девчат, типа: «Ох, не тех ты тёлочек, моло-
дец пасёшь, ох не тех», шельмы, и взмахи кнута, их только раззадоривали: «От настоящий ко-  зак, ото прям щас косы расплетём, выбирай Пётр Михалыч, красивее дивчин-холостячек, и в любови жарких «яко Лада, та юница Венера», не найдёшь даже во всей Украине».
   Петруха, попытался было «отбиться» от их «приставаний», «мол я уже староват для вас мо-
лодиц-озорниц, гляньте сколь вокруг парней намного моложе и красивше», но те на своём на-
стаивали: «Та не-е Пётр Михалыч, у юнцов-то что, в головах стишки а в руках ромашки, охи-
вздохи под луною, любови не зопальять у Наташки. Тиж молодець, мудрый тай гарний, жаль
что сильно боишься красоту «яскраву», да «мимо лика моего, обратил свой взор лукавый, ох
не понимаешь, какого счастья упускаешь». Ну ничёго, охо-хо-х зпиймаемо ми тэбе, та в свои
путэньки, в скори». И ему пока удаётся не попадать в их «чаривни» сети.
       Вот и сегодня, «догнав» Петруху со стадом, весело поприветствовали его и посмеялись, -
      - Так ты ж готовься Пётр Михалыч, мы молочко сдадим и сразу к тебе на Дубравы, или до
«Горыныча» примчим, - пообещав Петрухе, стали принимать молоко у очередных сельчан. И
так, сменяя друг дружку, то одна на вожжах и журнале учёта, то другая, и набирают почти ку-
бовую бочку домашнего молока. А с вечерних доек, молоко хозяйки оставляют для семей.         
       - Ах вы бусурмане не умытые, - через два двора впереди, поднялся крик, «Клавка», узнал
Петруха, - Лялька, опять твои чертенята лохматые, у меня морковку с грядок дерут. Ой люди
добрые, да когда же это закончится, а. Вы чего у себя потраву не делаете то, а, вражьи морды.
      Как в любом селе по улицам, дворы между собой были разделены оградами да заборчика-
ми, а огороды, для удобства вспашки осенью нет. И потому, ватаге детворы, большой Ляльки-
ной семьи, всегда есть выбор то ли, с одной стороны от своего огорода, помидоров и огурцов
стащить, то ли с другой морковки или зелёного лучка. Или малинки и горошка надрать.
      Клавдия, продолжая возмущаться, пригрозила драпающим с её огорода пацанятам:
     - Вот я вашему «бармалею» расскажу, байстрюки, - так она «за глаза» называла соседа.         Хозяин семьи осёдлых цыган, муж постоянно беременной Ляльки, когда-то работал в колхоз- ной кузнице, кузнецом. С металлом обращался, как с пластилином, от плуга, до самовара мог отковать. И был лучшим ковалем во всей округе, как его отец. Но пил. Не то чтоб много, и до «чёртиков», но каждый день. А в ту зиму, как раз на «Рождество», набрался до потери памяти  и заснул, рядом с кузницей в сугробе. Когда его привезли в районную больницу, доктор долго старался восстановить кровообращение, в обмороженных ногах, и не смог. Правую стопу ам- путировали чуть выше щиколотки, а на левой ноге два пальца.
       С тех пор цыган Василий совсем не пьёт. Смастерил себе протез, изобрёл на трёх колёсах велосипед с кузовком, да ещё с раскладным пологом на случай непогоды и ездит по соседним сёлам, покуда тепло, точит косы, ножи и ножницы, паяет дырявое, чинит замки. В общем для большой семьи, приходится стараться. Ну а зимой, он дома принимает, у соседей и сельчан в починку всякую утварь. Корова, небольшая отара овец и семь десятков курей, да пара дюжин гусей, очень помогали, содержать Василию семью. А детей «покупать», у них ух как здорово получается. Уже три дочки и четверо сыновей. И Лялька опять в положении, так легко и сама рожает, незаметно и тихо как-то, утром ещё вроде корову доила с животом, а вечером уже без, управляется по хозяйству. Василий никогда не поднимал руки на неё, очень ценил и уважал в
ней настоящую хранительницу его очага, его большой семьи. Когда в больнице метался в жа- ру, он увидел, как она тайком слёзы вытирала, понял, любит его по-настоящему. Старшим сы- нам и дочерям дал наказ, мамку не обижать и помогать по хозяйству. Иной раз приходиться и ремень в руки брать, приговаривая, «не за то что украли, а за желание красть». Но цыганскую
кровь невозможно изменить. Что сейчас и демонстрируют его самые младшие отпрыски.
    - Да что же вы окаянные делаете то, - Петруха увидел в просвет между дворами, как самый младший, не больше трёх лет, в одной рубашонке, пытается удрать с Клавкиного огорода. Но
так как в ручках у него несколько морковок с ботвой, из-за которой он не видит впереди путь, споткнувшись о высокую ботву, упал, да прямо лицом об землю ударился, ну и разревелся. А старшие, убежали на свой огород, мол мы здесь не при чём, он сам.
     - И что же вы мальца то бросили, - взяв на руки плачущего карапуза, обратилась Клавдия к
выглядывающим из малины двум кучерявым головкам, Лялькиных средних пацанов, годиков
шести, восьми, вытирая фартуком лицо и слёзы, да под носом малышу, прижала к груди, что-
то ласково стала ему говорить. А тот и успокоился. Приник к ней, но трофейную морковку из ручонок не выпускал. У Клавдии весь боевой пыл то и угас.
    Когда Лялька, закончившая доить свою корову, переваливаясь как утка, из-за уже большого живота, подошла к Клавдии с сыном и пыталась его у неё забрать, тот опять расплакался.
    «Ребёнка не обманешь», - подумал Петруха, - «хоть он цыганёнок, хоть хохлёнок, дитё ведь
доброту и ласку чувствует, к ней и тянется».
    - Спасибо Клава, я их сейчас по углам на коленки поставлю. Ты только Василию не говори, пожалуйста, а то у него рука тяжёлая, - попросила Лялька соседку, и уже сыну, - Стёпа, давай                отдадим тёте чужое.
      Всхлипывающий малыш, Клавдия видела, что он даже с радостью, протянул доброй тёте «свою» законную добычу, чем растрогал даже Петруху.
     - Ладно Степушка, оставь себе. А если ещё захочешь, то приходи ко мне, и я тебе ещё дам,
только у мамы спросись договорились, у меня и карамельки вкусненькие есть, - и уже Ляльке
 - что ж старшие за малышами не присматривают то, и в такую рань уже не спят?
      - Василий всех на покос, ещё до свету забрал, эти тоже хотели с ними пойти, потому рано
и встали. Но папка у нас строгий, сказал «некогда будет с ними нянькаться», - пояснила Ляль-
ка, опуская на землю младшего, который тут же дал стрекача к братьям.
    Клавдия, глядя вслед убегающему карапузу, предложила:
    - Я вот с работы приду Стёпушка, прибегай ко мне, мы с тобой блинчиков настряпаем, да с
медком и со сметанкой, а хочешь и с вишнёвым вареньем.
    - Да, с вашим бароном не забалуешь, - Клавдия, да и вся улица, много раз слышала процесс воспитания на Лялькином дворе, поинтересовалась, - скоро рожать то, соседка? 
    - Не больше трех недель осталось, и наверно опять дочка, ношу легко, - на вопрос Клавдии
 ответила Лялька, ласково погладила свой большой живот, умиротворённо просияв лицом.
    - Ну куда ж тебе их столько то, чуть ли не каждый год по одному мечешь, скоро со старшей
дочерью, вместе рожать будете, - спросила Клавдия.
       - Пока муж хочет, да бог даёт, надо рожать, - глубоко и устало вздохнув, ответила Лялька,
подгоняя к воротам свою, чёрную как смоль, но с белым лбом корову, рядом идущей соседке и добавила - души у нас, у цыганских жён такие, очень горячо любим мужей и детей, и Бога.
        - Прости господи, что скажешь, но лучше бы он тогда, восемь лет назад, отморозил себе
яйца, и у тебя бы сейчас была вполне христианская семья, меньше детей и ты ещё не старая, -
высказалась Клавдия, так сказать-мысли вслух.
       Петруху аж пополам согнуло, от смеха, даже закашлялся. Хотя он живёт в Прудном семь
лет, историю кузнеца Василия, знает.
   - Клава ты что такое говоришь, - даже под смуглой кожей было видно, как кровь прилила от
смущения Ляльке к лицу, - слава Богу, что муж не слышит. Ещё у нас так, чем сильней цыган
как мужчина, тем он дольше живёт, а как только эта сила кончается, он умирает.
  -Так я не против, соседка. Я имею ввиду не всё его хозяйство, только клубни, а корень пусть
остался бы, только чтоб пустоцвет. И ты б не боялась «залётов», - продолжила тему Клавдия.
     Петруха продолжил свою работу, не стал слушать дальше о корнях. Стадо, уже на пол ули-
цы растянулось. Потому что ещё не все хозяйки закончили дойку. Сначала по немножко, а по-
том всё сильней и насыщенней, по улице распространился, самый благородный, самый вкус-
ный и божественный запах. Запах только что снятого из русской печи хлеба. У Петрухи даже
слюнки потекли. Коровы и те принюхиваясь, задрали морды. «Это же надо почти всю ночь не
спать, чтобы к утру хлебов испечь» - заключил он для себя. А такое может себе позволить, не
каждая хозяйка, в будний день. Или пенсионерка, которой уже ночью не спится да нет нужды
утром бежать на работу, или та, которая работает по сменам.               
   - Пётро Мыхалыч, погодь хволынку, будь ласку, - сдавая Петрухе на попечение свою корову,
попросил на всепонятной украинско-запорожской мове Григорий, тракторист из пятой брига-
ды, бывший Петрухин «соперник» по соц.соревнованию в «битвах за урожай», и разглаживая
пышные, свисающие ниже подбородка усищи добавил, - щчас я Настёну гукну, вона тоби ото шось скаже, вона у хати стряпае, - и в открытую дверь сеней, - Настён, Мыйхалычу прийшов.
     У Петрухи, аж косточки хруснули после пожатия руки Гигорием. «Вот медведь»- подумал
он - «такой сможет без трактора, трёхлемешным плугом пахать». Петруха и сам не слаб в ру-
ках, но против широкого в плечах, под два метра ростом, украинского богатыря, выглядел не
то, что совсем мелким, но смотреть тому в глаза, приходилось снизу вверх.
     - Доброгу здравию, Мыхалычу, - приветстовала выскочившая из избы с рушником в руках, Настя, дородная красавица хохлушка, под стать мужу, жена Григория, румянощёкая от печи, - ось я Вам зибрала трошечки на обид, поснидаити щче, горяченьких пирожочкив усяких, та й хлибця тильки зняла, ото щче чутко сальця з часничком, та и огиркив и цибульки молодьних.
      И всё это, и вышиванный рушничёк, и запахи из него и пышущая добротой и материнско-женственной заботой Настасья, всколыхнули в памяти Петрухи те времена, когда его бывшая
супруга, в первые годы их женитьбы, провожала его по утрам на работу в поля. И её такие же пышущие розовые щёки от плиты, и запахи блинов или выпечки. Вспомнились ещё знамени-
тые, в среде их тогдашних друзей, котлетки с кусочками пережаренного сальца внутри. И та-
кая же тёплая озабоченность во взгляде. И удовлетворённое умиротворение и удовольствие, с
каким она отправляла Мужа на ратный труд. Как на миг, прижималась к нему и целовала, «на
лёгкую дорожку». Только всё это было когда-то. 
    Настя в декретном отпуске находилась. Потому могла выпекать хлеба в будние дни. Утерев краешком косынки мелкий пот с лица и со лба, смущаясь достала из под фартука «пляшечку»  не очень прозрачной «горилки», попыталась засунуть её Петрухе в карман штормовки, что он    деликатно пресёк, стараясь не обидеть хозяйку, сказал что он уже давно не пьёт. Григорий, не осуждая жену, крякнув отошёл, а Настя, совсем раскрасневшись, «спалахнула як та троянда», под лучиком «яскрава сонечка», виновато попросила Петруху:
   - Мабудь догляните, Петро Мыхайлычу, будь ласку, за нашей скотынякой, де вона у грязи як
та свынка валяитьця, шельма.
   Ещё не «отойдя» от смущения, от казуса с горилкой, от неловкой ситуации, в которую попа-
ла по своей доброте, подняла на Петруху взгляд зелёных глазищ, продолжила:
    -  Вона надысь пьявок на окорках до хаты принесла, так не дай Божечки вони яки заразьни. Придется забивати ёё тоди. Коли убачите, побильше гыляку зломте об неё, непутну, добре.
      Петруха, по-доброму позавидовал Григорию: «За такой женой, за таким надёжным тылом,
многие мужики не прочь бы оказаться», - ответил Настасье:
   - Спасибо Настенька, за тормозок, мне как-бы Циля Абрамовна сегодня его должна собрать,
но сдаюсь против такого аргумента - во всю грудь вдохнув в себя хлебный аромат, поблагода-
рил Петруха, - а корова ваша да, как хрюшка ни одну большую лужу не пропустит, это точно.
А пиявки, только на протоках живут, ладно я присмотрю за ней хозяйка, - и двинулся дальше.
  Уже краем уха услыхал шум упавших, то ли грабель, то ли лопат с вёдрами, но грохот с Нас-
тиного двора, вперемешку с куриным переполохом.  С перепугу, залаяли соседские собаки, а
им стали отвечать псы из дальних дворов в поддержку, и громогласный, сочный мат Грыцька,
на украинском, приправленный отборным русским. А из всей тирады Григория, цензурными
были только: «ото вбью гада» и «злыдень падлючий». Петруха обернулся на шум с их двора.
    Ну и как водится в сёлах и деревнях, в таких случаях сразу «из ни откуда», появляются воз- ле ограды или ворот, зрители и слушатели со своими версиями происходящего:
   - Во, Гришка молодец, вора поймал, - выдала баба Люба-Мокоша, её бессонница мучает уж
последние лет десять, и потому она «усэ знае» и старается строго следить за всем вокруг.
   - Та ни-и, бабоньки, то Грицько полюбовника Настькиного «зпиймав», - под стать бабы Лю- бы, утвердительно заявила баба Надя, - вот вам крест, огородом вин гад прийшов.
      - Надька, - перебила третья товарка, - голодной куме, хлиб на уме. Це Гришкин кум, прий-
 шов ёму морду бить за то, щчо вин ёго жинку на майских праздниках зажимал, вот.
    - Та звидкиль ти знаш, - не желая уступать свою версию происходящего, прищурившись на
такую же всезнайку как сама, баба Надя, - ты чёго, сама бачила?
    - Лидка видела, и мне по секрету рассказала вот, - не желала уступать лидерства спорщица.
Подошёл, опираясь на палочку дед Мыхал Лукич, дымя ядрёным самосадом, сквозь белую и окладистую бороду, попытался остепенить сплетниц, покачав головой:
    - Ну и чего вы сороки растрещались своими погаными языками, балаболки, зря облаиваете
хороших людей, - и добавил с укоризной, - и за чем по себе всех меряете, старые грешницы.
   Бабульки, от возмущения аж замолкли. А дед Лукич продолжил:
    - И смотрите, кабы Грицько вам ноги в обратный ход не вывернул. Да Настасья ваши глаза бесстыжие не выцарапала да курам не отдала, – дунув дымом самосада на комаров над голой
лысиной.
      - Во, даже комары вашего яда боятся, не грызут вас, - добавил Лукич, - гадючки.
   Бабульки его особо то не боялись. Это он после войны и до выхода на пенсию, был строгим
участковым. У каждой из них, когда-то отбирал самогонные аппараты. Правда «дел», не заво-
дил, понимал как трудно, в послевоенное время, вдовам «поднимать на ноги» детей. Каждую из них, от бандитов-бандеровцев не раз спасал, или от ГБистов, которые подозревали всякого
кто пережил войну и жив, в связях с «Лесными братьями». А некоторых, и «утешить» мог по-мужски, потому как сам был вдовец, и кто-нибудь из этих «змеючек», бывало не раз у него на груди засыпали под утро, свернувшись калачиком. Это сейчас, все они «пни» и «змеюки», а в
«лихую годину» на их плечах поднималась страна и их село из руин и разрухи.
     - Ну конечно, Настька поди тебя старый пень, каждый день привечает чекушкой горилки, -
на всякий случай сделали «руки в боки», обидевшись, бабульки.
     Тут, с рушником через плечо, из сеней в сторону подклети с птицей, выскочила Настя.
     -Грыцько, -послышалось Настино вмешательство в переполох, - шо ты як видмидь гудэшь,
охолонь скаженний, усю вулыцю зполыхав.
   Послышался отчаянный петушинный крик, наверно Григорий поймал обидчика, но тут уже
Настя «повысила голос»:
     - Не замай пивня, байстрюк, скильки разов я тоби казала, шо в нёго надоть зризать шапыр-
ки и крыла, так тыж «аписля, аписля», от и заробыв. А нутко геть вид силь,.- Видно победила
Настя, да и петух перестал орать, - от бис, диток злякав, ну шо ты за людына за така,- из дома послышался детский плач.
  - Мобуть ёму падлюке, найкращче бошку зризать, - продолжал всё ещё возмущённый гудеть Грыцько, - цэж нэ пывэнь цэ сатанэня у пэрьёх, та ёго замисто пса на цэпку посажыть надоть.
Видать крепко саданул хозяина шпорами его собственный петух. Вскоре пошла на убыль с их
двора перепалка, потом Григорий завёл мотоцикл и уехал в гараж. Раздосадованные сплетни-
цы - подруги, шаркая старыми галошами, пошли по своим наблюдательным постам, по хатам
и домам. Продолжить дальше нести свою нелёгкую службу. Село просыпалось окончательно. С фермы, после утренней дойки, пошучивая над идущими на МТС, трактористами и шофёра-
ми, возвращались доярки. То тут, то там слышался весёлый, задорный смех.   
        Впереди стада, послышалась собачья свара. Видимо опять на Шайтана, на Петрухиного
друга и помощника, по глупости, какой-то дворовый пёс кинулся. Петруха, конечно, спокоен был за него, тот мог постоять за себя, даже перед целой стаей, но для острастки «стрельнул»
два раза кнутом, чего не очень любили собаки села, слегка затихли да попрятались по своим
дворам. Шайтан, хоть и безродный, помесь лайки с кем-то лохматым, но умный пёс, крупно-
телый и не злой. Даже на котов не кидается. А вот пастухом он стал первостатейным, и пони-
мал Петруху даже по взгляду, или по жесту руки. Если какая корова отбивалась от стада, или 
норовила втихую улизнуть на кукурузное поле, тот был всегда на «чеку». А каких, если с но-
ровом, то и куснуть мог слегка, но не рвал. Вот и сегодня, Шайтан был впереди стада, «сдер-
живал» рвущихся в дубраву первых коров, как бы давая Петрухе, быстрее собрать своих под-
опечных. Уже четыре года Шайтан живёт у Петрухи, он его приютил тогда, осенью по холо- ду щенком, пострадавшим в собачьих баталиях. Отмыл, откормил, в морозы в комнате у себя
держал. За что пёс, в благодарность участкового за ляжку цапнул, когда тот, после Нового го-               
да, приходил совестить простывшего Петруху, за невыход на ферму, на субботник.      
    - Шалом Пётр Моисеевич, а идите здесь, - позвала Петруху, почему-то упрямо называющая
его Моисеевичем, безвредная еврейка, одесситка в прошлом, бабушка Циля Абрамовна, - а ну
ка, дайте-ка мине свою котомочку, я имею Вам предложить, для покушать, изделать кошерное удовольствие, таки и для на завтрик, и для на обед, в целий день.
   Ласково похлопав по холке свою рыже-белую, заботливо ухоженную корову, сказала ей:
     - Ну всё, иди моя красавица, кушай только-таки самую хорошую и свежую травку.
   Корова, будто только и ждала этой команды, оглянулась на хозяйку, тихонько промычала ей
что-то на своём и степенно и важно пошла по средине улицы за стадом. И как пошла, не пош-
ла, а «понесла себя», как пава. Как благородная, интеллигентная аристократка. Вся в хозяйку,
в её понятие правильности и порядка.
  Под веник подметённый аккуратный дворик, виноградная беседка над ним, да по периметру
клумбы цветов, делали его привлекательно уютным. Петрухе прям до зуда в ногах захотелось
сесть в, стоящее возле плетённого столика, под белой скатёркой и такое же плетённое кресло-
качалку и загрызть, раскачиваясь яблоко, которые, тоже в плетённой вазе, стояли на столе. А на втором кресле, развалился на покрывальце бело-рыжий и пушистый кот, ну прямо хозяин.
И всё подворье, включая даже цветы, лесные лилии, ромашки, нарциссы, были также в свет-
лых и тёплых бело-жёлтых и рыжих тонах. И тонкий запах розочек, «бабушкин букет».
«Хотел бы и я, наверное, себе такую старость», мелькнуло в голове у него, а может и нет.
      Возвращая Петрухе сумку и солдатский котелок, от которого шёл вкусный запах, бабушка Циля, поправляя завитые, седые локоны, продолжила:
    - Ви никогда не имели возможного лэхайма пробовать такой циплёнок, как их готовила моя
мама и меня поучила, и таки даже в Кремлёвской ресторации, такие блюда не часто подают, –
как естественно-неоспоримый факт утвердила старая еврейка и добавила:
    - И конечно же, без моих лепёшки, циплёнок нельзя кушать. Честно, Вам же нравяться мои лепёшечки, - спросила, на что он закивал головой и она, не дав ему открыть рта, продолжила, - и вся Одесса, мине делала приятное спасибо, когда их кушали. А как Вам очень понравятся мои малосольные огурчики. Ви таки нигде не пожалеете дружбу с бабушкой Цилей.
        Петруха, искренне от всей души, поблагодарил добрую старушку. Он помнит вкус этих,
буквально таящих во рту, с домашним сыром, небольших лепёшек. И которые почему-то, бы-
стро заканчиваются.
       Ну и обязательно поинтересовалась, что делала при каждой их встрече:
      - А куда у нас сегодня болит Ваше здоровье, - зная о травме ноги у Петрухи, посочувство-
вала, - щчо, колхоз так богатый и таки не бедный, почти как Сэмен Возберг, с Дерибасовской,
не смог бы-таки без одного маленького коника, или председателю трудно, больному человеку сделать-таки чут-чут помощь. Ай вэй-ей-ей, я ни разу не поверю, - она это сказала с такой пе-дагогической укоризной, что даже Петрухе стало стыдно за невнимание председателем, к его потребности, - и нет, я таки схожу к парторгу за Вас сказать. Пусть какую-нибудь старенькую конячьку дадут, да кабриолэтик, на два колёсика, как у этого халамидника агронома, щчёб он был мине здоров, который не хочет забирать ни у миня, ни у всех, порядочных таки и чисто- плотных и очень добрих людей, таки ценное, очень нужное на для хороший урожай, совсем
бесплатное удобрение, чито наши коровки готовят, и даже без вежьливого спасибо, за так. И таки шая, грубиян невоспитанний и не культурний, от мине, всегда бекицер убегает, как поц за двойку в школе, по арифметике.
     - Спасибо, Циля Абрамовна, не нужно никуда ходить и за меня просить, председатель мне уже пообещал выделить коня, после того как, к нам приедут из района три новых грузовика, - ответил Петруха, - мне, ещё немного потерпеть надо и я буду скоро, как полководец на коне.
     - Эээ... Пётр Моисеевич, я Вам изделаю сейчас чутчут неудобно, но все полководцы были всегда культурные мужчины, а Ви не хотите себе красивый вид. Ви же не биндюжник с при-
воза и ещё молодой. К тому же Ви таки имеете каждый день общение с культурными, таки и уважаемыми и интеллигентными людьми, - завела в очередной раз дискуссию по поводу его внешности, бабушка Циля.
    «Ага, прям с утра и до вечера, сплошная культурная интеллигенция» - чуть не сорвалось из
уст Петрухи. Но успел вовремя прикусить язык, пообещав ей, в ближайшее время побриться  и постричься. И чтобы увести разговор от своей внешности, спросил:
     - Ну и как, нравиться Вашему внучку у бабушки на селе, - знал Петруха что к ней на кани-
кулы, дочка из Одессы, привезла ей внука на лето. Десятилетний мальчуган, против сельских
сверстников, выглядел лет на шесть, семь. Бледный и худой, обязательно в чёрной кепочке на
голове и чёрных шортах, в первые дни, видимо следуя бабушкиным наказам, держался как-то
особняком от ровесников. Хотя как будто и играл сними, но роли выбирал, второстепенные и
малоактивные. Петруха, не один раз наблюдал за пацанами, когда пас коров, вдоль пруда или
на дубравах. Или на родниках. Обычно к полудню он со стадом туда «добирался» на водопой, то пацанята, если были по своим важным, пацанским делам, в том же районе, уж обязательно
просили дядь Петю запечь «каштанов с паром», или молодой кукурузки на углях. А Абрашка,
как его назвали пацаны, с первого дня их знакомства, молчал. Петруха, конечно и о нём не за-
бывал, когда всех чем-либо угощал, на что он всегда вежливо, спасибо говорил. Теперь бабы
Цилин внук, мало чем отличался от сельских пацанов. Такие же ободранные коленки и локти,
загорелый, а кепочку давно уже потерял, так же громко обсуждает «стратегические» и «особо
важные» планы «ваших» и «наших», размахивая руками, с блеском в глазах упрямо отстаивая
своё, «самое верное» решение.
   Не так давно, Петруха вырезал из ивняка детворе всякие свистульки, и ему попался прутик,
такой гладкий и равномерный, что он не сдержался и попробовал вырезать свистульку, на це- лую октаву. И получилось, постарался ножичком все семь нот «подогнал», и опробовал её на звучание какая. Прям необычный получился инструмент. Тут пацаны, как раз его навестили и Петруха, раздал свои поделки им. Но тот пацан, которому попалась эта свистулька, несколько
раз попробовал её, но у него ничего не получилось и он её убрал за пазуху. И тут наш Абраш-
ка, попросил у товарища дудку посвистеть. Осмотрев, примерил пальцами дырочки, несколь-
ко раз дунул в неё, и как «выдал», «Как у нас сосед играет на кларнете и трубе». Тогда, навер-
ное только у коров, рты остались закрытыми. Вот тебе и Абрамчик. Потом сказал, что дома у себя в Одессе, ходит в музыкальную школу, учится на кларнете играть и что дядь Петина ду- дочка, на кларнет немножко похожа.
   - Ай-яй-яй Пётр Моисеевич, Ви мине своим вопросом делаете так грустно, так грустно чьто
я не могу даже дальше жить, как вспомню что они сделали с моим Абрамчиком - запричитала
сразу изменившись в лице, бабушка Циля, - и за чьто мине такое наказание, ох вей з мир.
    - Что, Абрамовна и кто, - Петруха насторожился. Он вчера видел её внука в том же составе пацанов. Всё с ним было в норме, те же важные пацанские дела, и выглядел как обычно.
    - Эти вурдаляки и халамидники, ай-яй-яй, мой покойный Маркуша перевернулся бы-таки в
своей домовине, если б узнал, как эти деревенские чиграши, испортили его очень способного и совсем-совсем маленького внука, - продолжила «охать» и «ахать» баба Циля.
  -Да что же случилось, Абрамовна, - Петруха даже вспотел от тревоги. Шедшие мимо, кто на
работу, кто с работы, односельчане и соседи, услышав Абрамовну и желая узнать, что случи- лось с её внуком, тоже с тревогой на лицах, остановились возле Петрухи. 
    - А все знают какой был Марк Исаакович Капельман, великий музыкант. Да, мой Маркуша
аккомпанировал самому Утёсову - не услышав Петрухиного вопроса, завелась бабушка Циля - и как сильно он бы гордился своим внуком, если бы видел, чьто он очень хорошо дует свою красивую дудочку. Мы все хотели им гордиться, вся наша родня, вся Одесса, а теперь что нам делать, ай вэй з мир, за чьто такой цорес постиг весь наш род.
      - Да что же у Вас за беда случилась, баба Циля, - это уже подошедшие соседки, начали за-
давать той вопросы.
     - А Ви не знаете чьто? - ответила та и видя, что всех заинтриговала, так сказать - «публика
созрела», добавила - так открывайте все свои ухи, и ловите ими моих слов, я очень имею вам сказать за наше горе ай-вэй-ей. Ведь мой внук Абрамчик, и скромный, и такой безотказный, у него таки ещё такая слабая грудь, а дочка мине его привезла на каникулы, чтоби я смогла ему изделать хорошее здоровье, ай-ай-ай-яй, забери меня до себе Маркуша, от плохого позора, на мою седую голову и чтоби от слёз не закончились мои глаза, - продолжила причитания нагне-
тающие напряженную тревогу, уже у всех подошедших, ко двору бывшей одесситки.
     - Ну что же за оказия Абрамовна, Вы скажете наконец-то, - слегка повысил голос Петруха,
стадо уже далеко от него ушло по улице, да и Шайтан всё чаще «голос подаёт», видно трудно ему сдерживать, голодную рогато-копытную стаю. Петруха не мог броситься догонять своих
подопечных, ведь это он задал вопрос о её внуке, и было бы не очень уважительно, не выслу- шать ответ и уйти.
       - Эти фулюганы, щчёб они всегда били мине здоровы, и их не пробрал понос, от зависти, что мой внук скоро станет очень великий музыкант, соблазняли его курить папиросы, а у него ещё такая слабая грудь, ай вэй-ей, - наконец то выдала Абрамовна, почти у всех вызвав вздох облегчения, и добавила обращяясь  к соседкам, - бросаете на целий день, в злую улицу своих маленьких чиграшей, а они сами не правильно там живут и моему внуку испортили здоровье папиросами.               
     И снова вопросила к Петрухе:
   - Пётр Моисеевич, они же таки, эти поцы халамидники и чиграши, часто к Вам приходят на
родники, я Вас сильно-сильно попрошу им закрутить ухи за бабушку Цилю, и повоспитывай-
те их, ракиткой по тухесам, за то чьто себя убивают махоркой и моего, безотказного внука, а я  Вам за это изделаю очень-очень большое спасибо, из моего больного и разбитого сердца.
   Женщины, так и не поняли, кто такие «поцы халамидники и чиграши», всё-таки пообещали
старушке провести тщательную, воспитательную работу о вреде табака, - «надрать паразитам
задницы», если унюхают или найдут у них табак или папиросы.
  Петруха, пообещав бабушке Циле обязательно исполнить её просьбу, догоняя стадо ухмыль-
нулся про себя, «не найдут мамки ничего, у своих отпрысков», пытался вспомнить во сколько лет он сам первый раз попробовал курево. Да, выходило что он тоже, в десять лет сделал пер-
вую затяжку, крепчайшим дедовым самосадом. После чего он не мог даже на нюх переносить
этот запах. По-настоящему, закурил где-то в тридцать пять, когда его молодая жена, всё чаще и чаще стала задерживаться на своей работе. Видно, все мальчишки, в этом возрасте пробуют
курить табак, играя во взрослость.
    - А что же ты Пётр, под ноги то не смотришь - едва не столкнулся он с сельповской продав-
щицей, разбитной разведёнкой Зинаидой. Высоко поднятая, аппетитная грудь, и весёлые в её
глазах чёртики, заставляли Петруху в очередной раз, вспомнить что он мужчина и что, ни-что
человеческое, особенно мужское, ему не чуждо.
    - Извини Зина - смутился он, и давая ей проход, отступил в сторону - задумался вот.
   - Хорошо Петь, извиню, если придёшь после работы ко мне - «стреляя глазками» аж до моз-
жечка Петрухи, погладила красивой ладошкой его по плечу Зинка.
      Затем с придыханием, «наступая» грудью и с много обещающим взглядом добавила:
      - Я тебя в баньке попарю, затем постригу, побрею и постираю твои вещички, а потом буду извинять тебя хоть до утра, или если хочешь, приду к тебе, в твою берлогу и, как заляжем, ой   как надолго в ней.
     И звонко и весело рассмеялась.
     Петруха от такого жаркого напора Зинки аж попятился назад. И сердце, так заколотилось в
груди, как после стометровки, и даже испарина на лбу выступила от того, что поймал себя на
мысли: «а что, может и впрямь вечером зайти, зовёт ведь».            
    - Не поддавайся Петруха ей - смеясь, поостерегли его, проходящие женщины с тяпками на
на плечах, кто с пустыми вёдрами - она проглотит тебя как щука карасика - и уже к Зинаиде, -
- Зинка распутница, тебе что твоих кобелей мало?
       - Так то же кобели, а мне мужика настоящего хочется - отпарировала также весело Зинка.
       «Вот чертовка - подумал Петруха, ретируясь из пьянящих сетей - даже в краску вогнала».
А в глазах остались её красивые коленки и искорки в глазах, и глубокое декольте на кофточке.
Каждый раз, при встречах, Зинка томно зовёт его в гости и Петрухе всё трудней и трудней от
её предложения отказываться. Не именно насовсем и навсегда, а только как она и предлагает.
Но село есть село. Если разок к ней зайдёт «на огонёк», то утром, только самый глухой не бу- дет знать всех подробностей, той встречи двух, не обременённых, семейными обязательства-
ми, одиночеств. Даже сами «герои», о себе столько нового узнают, да и «не ходок он по жен-
щинам». Он не то что до сих пор не может забыть свою бывшую жену, просто не хочется ему
новых разочарований. Он уверен, что как только женщина, допустим к которой он подойдёт с
предложением создания так сказать семьи узнает, что он инвалид, получающий свою пенсию по инвалидности, и только увидит его дефект, то тут же даст ему «от ворот поворот». Хотя на селе все знают о его инвалидности и как он её получил. И как спас зав. РММ и председателя, и парнишку, по чьей вине он теперь ходит походкой «рубль - двадцать», то есть прихрамывая.
   Почти у самого парка, который продолжает как бы разделять, сразу же за изголовьем пруда,
село на левую и правую стороны, Петрухе остаётся «забрать» последнюю на «нижней» улице
корову, у тётушки Сани, а та почти всегда уже её выгоняет в стадо, покуда он «доходит» до её двора. Но Ивановна, должна Петруху дождаться и доложить, что она почти здорова и что, её Пашка, «старый плешивый чёрт», снова стянул трёхлитровый бидон медовухи и «сбёг опять к, такому же как сам пропойце, Сычу». И что бы их «холера забрала», и «чтоб они уже гады
захлебнулись», и она, «видит Бог» сейчас вот покормит птицу и пойдёт до хаты Сыча, колом
подопрёт им дверь и спалит живьём этих алкашей». Но никого она не сжигает и, как правило ближе к обеду, село слушает концерт дуэта двух старых фронтовиков. Песни Утёсова, «Катю-
ша», «Эх, дороги», и если в их репертуаре в этот день «А я еду за туманом», или про Стеньку Разина, или «Бродяга», «Ой мороз, мороз», то у его фронтового дружка Сыча, тоже было что добавить к тёть Саниной медовухе. Сыч ещё до приезда Петрухи похоронил свою жену, луч-
шую подругу тёти Сани, а к детям, в город переехать жить, отказался. И не то, что он совсем
«запойный», но раз в две недели они, с лучшим пасечником района Павлом Терентьевичем и кумом, дают «душе небольшой простор». А Ивановна, «костеря их и в хвост да в гриву», нас- тряпает каких пирожочков, сварит густого борща, сложит в лукошко горшочки и миски с обе- дом для «клятых бичей», а то «кишки свои сожгут то не закусывая», достанет из «загашника»
бутылку малиновой настойки, нальёт в маленькую пляшечку для себя сто грамм и пойдёт за-
ниматься их воспитанием. Обычно, на некоторое время, наступает тишина на подворье Сыча, ну а после того, как помянута покойная хозяйка, до дуэта прибавляется, ещё и тёть Санин го-
лос. И так слаженно и красиво у них получается. Умолкают даже цикады и птицы вокруг.
  Соседи, да и все кто их слышит, «откладывают в сторону дела», чтобы насладиться раздоль-
ной, душевной силой народной песни. Далеко за полдень, концерт затихает, и многие наблю-
дают, созданную друг для друга, престарелую пару, вызывающую у односельчан умиление, а
у некоторых молодых пар, зависть. Как Пал Терентич с достоинством и уважительно под ру-
ку, ведёт от Сыча, через весь парк свою жену, бывшего председателя их колхоза, пока Генсе-
ку Хрущёву не пришло в голову: - «руководители высшего звена, должны окончить политака-
демию при ЦК Партии, а всем женщинам на селе – нужно рожать побольше детей, и не зани- мать мужские посты и должности». Тогда, после череды парткомиссий, да открытых намёков
из райкома, Ивановна ушла в «завучи» детдома. Где работала там и после выхода на пенсию, до того позорного судилища, над её воспитанниками. И после которого, они с Михаилом Лу- кичом уволились из детдома на заслуженный отдых, насовсем.
    Как дядя Паша старался быть интеллигентно-учтивым кавалером, это целый спектакль. Он был уверен, что в паре ведущий, да и ещё, «согласно этикету», даме «подают» при променаде левую руку. А он, ещё с войны, левым глазом не видит. А после принятой дозы горячительно-
го, он просто не может не вести, со своей Сашенькой, светской беседы на тему хорошего уро-
жая картошки и пяти «копёшек сена у Горыныча», им накошенные и что его пчёлы берут сей-
час хороший «взяток». Да что пасечник Очередько, из соседнего колхоза, ему «в подмётки не
годиться» и что он его в этом сезоне «заткнёт в два счёта за пояс» по «последней гонке» мёда.
Так как, общаясь с дамой, опять же «согласно этикету», нужно той смотреть в лицо, то Павел
Терентьевич, вынужден был сильно поворачивать влево голову, дабы видеть лицо супруги, ну
а правую сторону пути впереди себя, он почти не контролировал, и потому, часто спотыкался и цеплялся, то за скамеечки, то за заборы, то за ветки деревцев по над палисадниками. Ещё и ноги норовили сами по себе, идти в разные стороны. Ивановна, доверив себя, опять же «сог-
ласно этикету», кавалеру, фактически напрягала все свои силы, чтобы тот довёл её домой. И при этом они так естественно и задорно, почти как дети, весело смеялись над собой, над Сы-
чём, который хотел показать, что он ещё «о-го-го какой силач», может сто раз подтянуться. А
пальцев то на правой не хватает, и ветка яблони сломалась со второго раза, отправив его с го-
лым торсом в сочную и густую крапиву, и пока он из неё вылез, так и протрезвел.
      Да видимо и сегодня, её «старый плешивый паразит, убёг по малине огородами». Петруха
вспомнил что уже больше двух недель в селе не пели друзья песен военных лет. И точно тётя
Саня причитала во дворе:
     - Ну когда же он успел то, налить то, вот же ж паразит то.
     - Здоровы будьте, Ивановна - поприветствовал Петр хозяйку, и чтобы подтвердить догадку
на счёт предстоящего концерта, спросил, - Пал Терентич, уже на пасеку уехал что ли?
     - И тебе Петро не болеть. О-хо-хо-хо-хо Господи, да за что ж мне такое наказание, - тяжело вздохнула та - как же, прямо на пасеку. И ведь всё время, на глазах у меня был, но когда успел
в погреб сбегать то проклятущщий, сбёг гад к Сычу, только лысина по над малиной блеснула.
Вчера ить закончил гонку и вроде как всех «побил» по итогам, вот и побёг отмечать победу. И
как его председатель терпит. Я бы и Сыча с конюшни выгнала бы, на что ему такие работнич-
ки-алкоголики. И когда они уже захлебнутся, парразиты окаянные - и уже к Петрухе, выгоняя    со двора важных, неторопливых, помеченных на спинах синей краской гусей, - Петь, коль не  в тягость, зарубай петушка мне.
     «Вот, будет сегодня дружкам-старичкам лапша с потрошками» - улыбнулся Петруха, отби-
ваясь от здоровенного, тётки Саниного гусака, который, распластав крылья, шипя и под гогот стаи, серьёзно настроился «цапнуть» его за ноги.
    Уже выходя со двора, после того как исполнил просьбу хозяйки, попросил:
     - Ивановна, а Вы не уважите мою просьбу, если не трудно?
     - Конечно, а что надоть тебе сделать - легко согласилась та, зная, что Петруха никогда ни у
кого ничего не просит, а тут попросил.
   - Да это, тёть Сань, как-то неудобно об этом – замялся, опустив глаза Петруха.
   - Говори уже, чего хочешь то - перебила его женщина, думая что он денег хочет занять, так
она ему в этом деле поможет с удовольствием. Да ещё он так похож на её сына Потапку.
    - Вы это, тёть Сань, ежели пойдёте за Терентичем к Сычу и вдруг если петь будете - у Пет-
рухи от смущения даже уши стали пунцовыми, что заметила Ивановна, - «прямо как мой По-
тапка» - так это - продолжил он - спойте «Оренбургский пуховый платок» пожалуйста.
    - Ещё чего, вовек не пойду, пусть сгорят там от своего зелья, - не ожидая от Петрухи такой
просьбы, удивлённо подняла брови тётя Саня. Потом прищурившись, глянула как дрыном ог-
рела - «не издевается ли», спросила - что песня так нравится что ль?
       - Да-да тёть Сань, и песня и как вы втроём её поёте, прям за душу - обрадовался Петруха.
   Ивановна убедилась, что Пётр не лукавит, не подхалимничает, так прямо просияла лицом и
спину выпрямила, но потом напустила на лицо строгость:
    - Да разве ж с этими пропойцами то так споёшь, как мы певали когда-то с моей подружень-
кой Зинаидой, царствие ей небесное, охо-хо-о. И молодее мы были и голосистее. Да скажи-ка
мне Пётр, от деток что-нибудь новое есть.
   На что он глубоко вздохнув, махнул рукой. А Александра Ивановна всхлипнула, покачав го-
ловой, перекрестилась на восток: - «обереги Господь от зла и горя, «деток наших».
   Когда Петруха вышел к краю села, как раз к этому времени на пригорок, с «верхней» улицы
девчушка-подросток подогнала последние пять коров к основному стаду.
      И её цветной сарафанчик, и на плече тугая коса и чёрные «глазки-колючки», а главное её
искренняя улыбка, вызвали у Петрухи восхищение природой. Которая вложила, в эту малень-
кую девочку молдаванку, столько очарования и нежной красоты, такой настоящей, естествен-
ной и чистой. Она как красивая бабочка на лужайке может доставить только умиротворение и
 восторг.
     - Бунэ деминяце, баде Пете - как всегда уважительно и вежливо поздоровалась с Петрухой
будущая, через два-три года, первая красавица Прудного.
     Петруха поймал себя на мысли что у него могла быть такая же дочь, и может не разошлись
бы с женой, будь он более настойчивей к ней по поводу детей.
  - Ну здравствуй, здравствуй принцесса Галюца – ответил, тоже улыбаясь Петруха и положил
горстку карамелек в карманчик сарафана, засмущавшейся и попытавшейся отказаться от бар-
барисок, девчушки - младшеньких угостишь, дочка.
     Последнее слово вырвалось неожиданно даже для себя, что заставило с досадой подумать:
«Не успела пустая башка подумать, а длинный язык уже болтает. Видимо пора в своей жизни
менять что-то, её монотонное однообразие «бобыля», её образ».
     А сорванец в платьице, глядя Петрухе прямо в глаза, выдала:
     - Не-а дядь Петя, не могу я Вам быть дочкой, папа у меня есть. Вот если бы Вы были мне
дедушкой, было бы здорово.
     - Почему дедушкой - удивился Петруха на такое заявление.
     - А Вы на него похожи. Я видела его фотографии в нашем альбоме, у него такая же борода
 и он на ней такой же старенький как Вы - отправила его в глубокий нокаут её детская непос- редственная логика.
       Затем сказав спасибо за конфетки, побежала в сторону села.
       «Вот, даже «мелюзга», указала на несоответствие возраста и внешнего вида» - «шкрябая»
затылок одной пятернёй, а другой бороду, Петруха подумал: «А может и вправду побриться».
       Чем выше поднимался Петруха на холм, чем дальше уходил от села, тем сильней, громче
и звонче, его встречала Украинская лесостепь, «пением» тысяч кузнечиков, жучков и пташек.
Вокруг него в траве, в цветах, в кронах деревьев, вовсю кипела и жужжала, шипела и звенела
природа средней полосы. Бесчисленное разноголосье птиц и цикад, душа Петра, принимала с большим восторгом и благоговением, чем любой симфонический оркестр, или эстрадную му-
зыку множества ансамблей. Здесь, ни один исполнитель, не допускал фальшивых нот, не сби-
вался с такта и ритма. Из далека, в унисон, доносилось натужное жужжание комбайнов, и их жаток, и трели тракторных движителей. Даже скандалы соек и сорок, карканье ворон, были в унисон с оркестром Матушки-природы. И дирижировал им маленький, звонкий, не видный в сини неба, птах - жаворонок. Его даже соколы и стервятники не трогали, он же Маэстро!
     Воздух с утра всегда был плотно насыщен, сладостными ароматами полевых цветов и ещё
некоторых поздно цветущих деревьев. И таким хотелось не просто дышать, а пить и пить его.
Раствориться в нём, в его непорочной чистоте и свежести. А ближе к полудню он становился
более сухим, под жарким солнцем и горячим, но не менее свежим. Ароматы полевых цветов,
смешиваются ещё с испарениями жирной, плодородной земли, и созревшими зерновыми, ко-
торые лёгкий ветерок разносит по всей округе.
      Наверное потому, Пётр любил село и сельскую жизнь. Тут не бывает чужого горя и радос- ти, тут не надо звать никого на помощь, а соседи всегда придут сами. Тут не ставят замков на двери, тут радушное гостеприимство, на первом месте. Тут «хлопци» подерутся, но только до первой крови, из-за «зазноб», и не бьют лежачих. Где младшие, по-настоящему уважительны    к старшим. Где гулять - так гулять, где петь - так петь, а если работать – так работать. И если
оттуда ты уезжаешь куда-то по необходимости, начинаешь скучать по дому, на третий день. И  здесь он ближе к первозданности, чувствуя себя её частичкой. Здесь его сердце стучалось в у-
нисон с окружающим его оркестром кормилицы-земли, её степными и лесными обитателями. Тут нет лжи, зависти, лицемерия и измен.
        С вершины холма перед первой протокой, он увидел своё стадо подопечных, усердно на-
чавших естественный процесс, претворения сочной травы в молоко, сливки, сметану и масло
для своих хозяек и их семей. «Молодец Шайтан, - отметил Петруха, - удержал стадо у ракит-
ника». Там как раз, подросла молодая травка. А тот, будто услышал его мысли, несколько раз
гавкнул «для острастки», и побежал к хозяину и другу. У них сейчас, по распорядку завтрак.
Петруха, ласково потрепал за холку и уши своего рыжего, лохматого «медвежонка», как он в
уме его называл, и честно и поровну разделил с тем часть снеди, предназначенной на завтрак.
Себе два варёных яичка, и Шайтану два, одно крылышко цыплёнка себе, одно ему, себе одну лепёшку с сыром, одну ему. Пёс даже огурец малосольный съел, Петруха рассмеялся: «Ты же
так смачно его сгрыз, чтобы меня не обидеть, хитрая рыжая морда». На что Шайтан, отреаги-
ровал своей, неповторимой улыбкой. Петруха много видел «улыбающихся» собак, но ни разу не видел, чтоб они так улыбались, как человек. Реально и мордахой, и глазами, как это делал его искренний и преданный друг. Позавтракав, друзья пошли за стадом, которое потянулось к дубравам, вдоль протоки к Иволгиному роднику и к великану «Горынычу».



                Глава     2


    Петруха не был «чутчут не опрятным», как высказалась бабушка Циля. По-холостяцки сле- дил за собой не для окружающих, для себя. Ну а борода у него последние годы не от того, что лень было бриться или уже старый, нет. Просто тогда, семь лет назад, когда он первый раз за- пил на целую неделю, отросла, не стал её сбривать, не захотелось. А потом его стали меньше узнавать сочувствующие и жалеющие. Он в то время был, одним из лучших механизаторов в районе. Часто его портрет печатали и в центральной прессе и в районной. А молодая жена ра- ботала инструктором в Райкоме комсомола. Петрухе бы, уже тогда обратить внимание, на её
участившиеся командировки и задержки допоздна, на всяких комитетах, слётах и собраниях. Пётр даже в мысли не допускал измен. А она закрутила со вторым секретарём и бросила его,  их мечты и планы, ради карьеры ли, или может никогда не любила его, простого тракториста, забрала новый «Москвич», которым его как ударника страды наградили, даже не извинилась. После, у её секретаря, вышло повышение, ну они и укатили в столицу, перед этим, буквально за пол дня, по своим связям оформив развод. В своё время из-за её карьерного роста, детишек не родили. Петруха её часто об этом просил, а теперь думает «а может и правильно». А то бы сейчас его детишки, называли бы чужого дядьку папой. Когда ему в ЗАГСе выдали «Свидете- льство о разводе», он зашёл в привокзальный буфет и как набрался там «горькой», что только на следующее утро очнулся, в вытрезвителе. Ну и соответственно потом Партком: «нет места  алкоголикам в рядах КПСС, мы ещё собирались выдвинуть его на «Героя Социалистического
труда». Петруха тогда молча положил, на красный бархат стола партбилет, не сказав ни слова ушёл из райкома. Пришёл на работу, на МТС, а там уже приказ висит, на доске объявлений, о его увольнении по 33 - й статье. Директор позвал в кабинет и, отводя глаза рассказал, что пы- тался его отстоять после Парткома, но там категорически не хотели его слушать: «настоящие коммунисты - не разбрасываются партбилетами!». Очень не хотелось директору такого меха- низатора терять, но приказ Партии-закон. И, пожимая руку на прощание, посоветовал Петру переехать, на годик, два в Прудное. «Там»- мол - «пруд большой, а лес, так вообще сказка. И дубравы и ивняки, и берёзки с хвойными породами. А каштаны, даже на Кавказе такие слад- кие не растут. Подлечишь там душу, подзабудещь обиду, сделанную женой, да Партком, запа- мятует твою выходку с партбилетом, я тебя обратно и приму, обещаю». И взялся было вызва-
нивать председателя колхоза в Прудном, для содействия в Петрухиной судьбе. Но Петруха ка- тегорично настоял никому не звонить. От души поблагодарил своего, уже бывшего начальни-
ка, и пообещал сам попробовать устроиться в Прудном.
    Получил трудовую, расчёт и опять на неделю закрылся у себя в ведомственной квартире. И
покуда не прикончил, всю свою коллекцию коньяков, тогда было в моде собирать пятидесяти
и двухсотграммовые бутылочки всяких коньяков, ликёров юбилейных в наборах, и со всяких
курортов, никому не открывал двери. Стучались и комендант, и друзья, он всем отвечал через дверь, кого слышал сквозь туман алкоголя, что он лечится от дизентерии. Стуки, соответсвен-
но тут же прекращались. Никому не хотелось, подцепить такую инфекцию. Когда, после того как прикончил свою коллекцию, элитного спиртного, вдруг заметил себя в зеркале, опухшего, не ухоженного с потухшим взглядом, то его как током ударило: «Да что же я, мне и сорока то нет, а выгляжу на шестьдесят». Сказал себе: «Ну всё хватит себя хоронить нюни распускать», больше часа простоял под контрастным душем, привёдя себя в более-менее нормальный вид, навёл в квартире порядок, понял: не сможет он здесь жить. Ведь всё здесь напоминало о ней, которую он обожал, наглядеться на неё не мог, все десять лет, совместной жизни. На следую-                щий день собрал свои пожитки, друзьям и соседям, которые все были в шоке от её проступка, раздал свою мебель. А кума, высказала, видно уже её давнее наблюдение: -«Кум, ты слишком сильно жену любишь, а потому и баловал её всегда, и не перечил, ни в чём ей не отказывал».  Затем сдал квартиру коменданту и уехал в Прудное.
   Небольшое украинское село, прям с первого взгляда понравилось Петрухе. Весело разукра-
шенные ставни, фронтоны и заборчики, а где и стены домов и хат. И даже местами, сохрани-
вшиеся плетённые лицевые заборы, и те разукрашены в разные цвета. В тени берёзок, лип и
черёмшин, грецких ореховых и фруктовых деревьев, село наслаждалось и покоем и налажен-
ным ритмом работы и отдыха. А главное чистота во дворах, да много цветов в палисадниках.
И очень сильно Петруху поразило то, что все, буквально «от мала до велика», с ним здорова-
лись. Он подумал, что это только с ним и как с новым человеком, в село приехавшим, но нет,
это было естественно и искренне, у сельчан и в отношении незнакомцев, и в отношении зем-
ляков. И старших, и младших, друг к другу.
   Чувствовалось село живёт в достатке, степенно не то, что город шумно, реактивно и грязно.
Как бы большой подковой, расположено оно было, над изголовьем большого пруда, и ширина которого местами на взгляд, была около километра, а длину Петруха, не мог определить. Это после он узнал, что длина пруда около семи километров, и заканчивается почти естественной
плотиной и что шлюзы давно не функционируют, а излишки воды, перетекая через неё, явля-
лись началом речки Липовки. Почти естественный бассейн пруда, постоянно заполнялся мно-
жеством чистейших родников. Даже в засушливую пору, некоторые родники «высыхали», но большая их часть, поддерживала его уровень, свежей водой, стекали в пруд, через множество ухоженных, заботливыми руками селян, проток под дубовыми мостками, и только с его левой стороны. А правый берег пруда, на мелях заросший камышами, местами был высоким, где-то обрывистым и каменистым. Плиты пластового бута, разных размеров и мастерски уложенные не только над дворами, но и в общественных местах, выполняли роль тротуаров. И на правой  стороне пруда, располагался, так сказать центр села. Почта, администрация, школа, дом куль- туры, баня и пекарня со столовой, находились на холме, как капитанская рубка на корабле, но всё равно весной и летом, были почти не видными, в тени листвы каштанов, дубов и тополей.
Чистенькая улица, частных домов одним концом упиралась в детский дом-интернат, а другим начиналась от заботливо ухоженного парка, с детским садиком и летним кинотеатром. А Дом пионеров и дом Колхозника, на площади с памятником Великому Вождю, как два брата близ- неца, были построены из собственных стройматериалов. Естественно, перед домом пионеров статуя горниста, в пионерском галстуке, а перед домом Колхозника, жница со снопом пшени- цы в одной руке, и с серпом, в другой.
     И поразил Петруху мост через пруд. Как раз в середине села, который на левом берегу вы-
ходил на площадь перед церковью, а на правой, на центральную площадь, перед ДК. Во мно-
гих городах-курортах Петр побывал, а подобное произведение архитектуры, он видел только в прибалтике и в Ленинграде. Полностью из камня широкой дугой, в основательных перилах,
на мощных «быках», он как бы намертво связал правый и левый берег пруда. И по всей его, в
сто семьдесят метров длине и на обеих площадях, была постелена брусчатка. Да так подогна-
на каждая плиточка друг к другу, что Петруха поначалу подумал будто она вылита из бетона.
Удивила его и действующая церковь. Построенная в том же стиле что и мост, сияя позолотой
двух куполов, один большой основной и другой, маленький над «Вратами», склонили Петра 
подумать, что он попал в дореволюционную Россию. Это он после узнал, что строили и мост
и церковь пленные немцы и румыны, некоторые антифашисты и по амнистии, несовершенно-
летним оккупантам, принявших гражданство СССР и оставшихся на восстановление колхоза.
Тогда для разрушенного войной хозяйства мастеровые руки, пусть и бывших врагов, были не
лишними. Почти все из них, завели семьи в Прудном и построили дома. Небольшие, но в ка-
ком-то баварско-румынском стиле, где каждый метр, жилой площади и двора, исполнял свою
определённую, весьма значимую роль в жизни своих обитателей. Почти на каждом подворье
вывели и рассадили виноград, чего до войны в селе не было и в помине. Сейчас колхоз имеет
несколько гектаров морозоустойчивого столового и элитного виноградника «разбитого» теми,
послевоенными «селекционерами». А одну из улиц по левой стороне пруда, бывшие пленные спланировали, на зависть многим столичным архитекторам и градостроителям. На местности
«разбили» по всем требованиям градостроительства и архитектурным нормам, и которые уже
столько лет неоспоримы. Гармоничное сочетание украинских мазанок, и саманных хатынок с каменно-деревянными, маленькими дворцами «иностранцев», так в селе называли часть ули-
цы, где поселились немцы и румыны, было похоже на сказочное, рыцарское имение. В начале
шестидесятых район «иностранцев», стал застраиваться, удлиняя улицу, уже кирпичными до-
мами да на «разный лад», это уже был переход из средневековья в двадцатый век. Но всё рав-
но новостройки не умалили степенного очарования «глубинки». В те трудные годы построен-
ная ветряная мельница, до сих пор в рабочем состоянии, с наступлением осени вполне справ-
ляется, не только с паевым зерном сельчан, но и с госплановским. Привозят помолоть пшени- чку и из соседних деревень и сёл. Только раз, ей поменяли малый жернов и до нынешних пор «ветряк», в исправном состоянии. Как и парогенераторная лесопилка и пара, основательных, тёплых корпуса конюшни, и просторная левада тоже на левом берегу. А в километре от коню-
шни, виднеется труба кирпичного завода. Его тоже строили «всем миром» но, основные, про-
ектные и строительные работы, также проводились, бывшими пленными и их инженерами. И
сложили они отдельную печь для черепицы, потому как был рядом с селом, небольшой карь-
ер бежевой глины, из которой получалась кровельная, черепичная плитка – Высшего сорта.
  Место нахождения села действительно было в смешанном лесном массиве, края которого не было видно по левую сторону пруда. А с правой стороны которого, степь, где были почти три тысячи гектаров пахотной земли, разделены на квадраты, лесополосами. А северней детского дома-интерната, блестело стеклом большое, почти на гектар парниковое хозяйство. Полив па- рников, конечно же производился из пруда.
    За парниками была животноводческая и птицеферма. Небольшие, но на «нужды» колхоза и на госпродразвёрстку хватало. Жаль рабочих рук в хозяйстве как во многих по стране, не хва-
тало. И потому в колхозе были задействованы почти все, «от мала до велика», да спасибо ше-
фам и студентам, выручают в страду. Для них, в селе были построены, два современных, бла- гоустроенных общежития и, гордость предыдущего председателя - Дом колхозника на шесть-
десят мест. Из почти трёхсот дворов села, трудились в хозяйстве почти четыре сотни человек. Что очень солидный показатель по району. Это всё Петрухе, рассказал сторож и комендант, и просто словоохотливый пенсионер-фронтовик, пока они с ним шли до «Батьки председателю до штабу», от автобусной остановки, приехавший с ним из района.
      Ещё на правом берегу стоял мехпарк, гордость нынешнего председателя. Большая автома-
тизированная, современная РММ и крытые левады для сеялок, комбайнов и тракторов, и его
автопарк не из худших в районе. В райкоме председателю уж не раз предлагали, пока предла-
гали, но могут приказать, переименовать колхоз имени Хмельницкого, в совхоз. Председатель понимал, «не потянет», мало земель пахотных и людей. Все условия, созданные им в колхозе и довольно-таки приличная оплата труда, делали труд механизаторов престижным и популяр- ным у молодёжи, а которую всё трудней и трудней «удержать» в родном селе. Подавай им го- рода и цивилизации и восьмичасовой рабочий день.
         Председатель колхоза, видимо всё-таки предупреждённый, директором районной МТС,
уже ждал Петруху, но виду не подавал, что он рад такого механизатора принять в свой колхоз
и в уме уже определил, в какой бригаде тот будет работать. Но, нахмурив брови и просмотрев
Петрухину трудовую книжку, вслух прочитав последнюю статью увольнения, пристально так
глянул ему в глаза, спросил:
      -Пить будешь, или работать?
      Петруха от такого неожиданного вопроса, даже для себя, также неожиданно ответил:
      -Нет, уже перегорело.
Председатель молча пожал ему руку, похлопал по плечу и добавил:
    - В «Доме колхозника» есть свободная комната, ты поживи пока там, а к осени мы достраи-
ваем несколько двухквартирных домов и, если тебе понравится у нас, а ты такой же как о те-
бе пишут газеты, то одна из квартир тебе. А если захочешь, перевози к нам и родственников
там, родителей, мы всех приютить сможем и хорошей работой обеспечим.
    И уже в дверях правления добавил, - У нас много девчат холостячек, если что. Пётр, я тоже когда-то прошёл через такое как ты, поверь, тогда тоже думал - жизнь остановилась, а сейчас даже не вспоминаю об этом. Просто простил и забыл обиду. Иди устраивайся, а завтра с утра приходи на МТС,
     Не мог Петруха перевести к себе ни родственников, ни родителей. Детдомовский он, а во
время войны, как многие подростки, работал «на победу», по десять часов, на оборонном за- воде, в пригороде Сталинграда. А после войны, отучился на механизатора, и попал по разна-
рядке на Украину, выращивать и собирать, рекордные урожаи зерновых. Так и «прирос» он к
этому «чаривному» краю, к добрым и красивым людям, воспетыми многими великими писа- телями и поэтами.
      Петруха поблагодарил председателя, и по пути к Дому колхозника, осуждающе подумал о
своём бывшем начальнике, «все-таки позвонил сюда, в Прудное, рассказал председателю про
события в его жизни, ну да ладно».
      В работу втянулся сразу же. Тем более, что ему было всё не вновь. Такие же тракторы, та-
кие же поля. Вот люди здесь, немного другие. Степеннее что ли, и добрее чем в районе. Бри-
гада, в которую Петра определили, по результатам соцсоревнований к концу года, заняла пер-
вое место. Председатель колхоза, слово сдержал, дал ему осенью новую квартиру. Всей бри-
гадой ему помогли обжиться, прикупил немного мебели, а какую смастерил сам. Вобщем, по
не многу стал забывать обиду, сделанную женой бывшей. В Профкоме, стал в очередь на но-
вый большой телевизор. Как говорится, жизнь - стала налаживаться, появились новые друзья.
Четыре года в Прудном, пролетели на одном дыхании. Но досада на жену, не проходила. Под
осень он ездил с бригадиром в областной МТС, получать новый трактор и сеялку, так на вок-
зальном перроне встретился с разлучником-секретарём. Видок у него был совсем конченного
алкоголика. Оборванный и грязный, с небритым лицом и в синяках, попрошайничал двадцать копеек, якобы на билет домой. Петруху сразу узнал, и от страха попятился от него, бормоча и заикаясь, мол она и его бросила, за ради большой должности в столице, и ему сломала жизнь.
А Петрухе стало так мерзко и противно, что даже расхотелось ему морду набить. Выгреб всю
мелочь из кармана и бросил тому под ноги, молча пошёл догонять бригадира, а на его вопрос
«кто это был», ответил мол забытое, тёмное прошлое. А все равно иногда её вспоминал.
   И вот зимой беда случилась у Петрухи. Ремонтировал он тогда в мех.мастерских двигатели,
на МТЗ, ДТ, комбайны, готовя мех. парк к весенней посевной. И дали ему в помощники, уче-
ника слесаря. Парнищку, Артемку Силакова, из подшефного детдома и расположенного неда-
леко от МТС, пацана ещё пятнадцати лет. А тягу к тракторам и машинам, да вообще к любой
технике имел. Всё чему учили, схватывал на лету. Взъерошенный всегда, да и характером та- кой же, не по годам крепкий, высокий. Зав.мастерскими, на время подготовки техники к весе-
нним полевым работам, назначил Петруху ему наставником.  Дядь Петя для него стал автори-
тетом. Артемка, запросто мог взять тракторный колен вал, отнести на мойку, помыть соляром и принести обратно, в моторный цех. Тачки были в мастерской, но почти всегда, занятые и он почти никогда ими не пользовался. Бывало, из мастерской уже утром, после того как всё-таки они соберут очередной трактор и заведут движок, помывшись в душевой, наскоро перекусив и попив чаю, Артём бежал в детдом, на занятия. Всё-таки восьмой класс, и экзамены на носу.
Петруха был доволен учеником, тот уже мог преподать урок взрослым трактористам. Некото-
рые даже не стеснялись, просить Артёма перебрать «пускач», или муфту на «Беларусе» отре-
гулировать. Для наставника это было, бальзамом на душу. На кого парень пойдёт учиться да-
льше после экзаменов, было ясно всем. А в тот злополучный день, ставили они отремонтиро- ванный мотор на трактор, а тот больше полутонны весит, и помощник лебёдку, заместо того,
чтобы поставить на тормоз, наоборот снял с фиксатора. А тот двигатель, с полутораметровой
высоты и рухнул вниз. И острым краем, выхлопного коллектора, аккуратно пол стопы правой
ноги, вместе с резиновым сапогом отрубило Петрухе. Не успел отпрыгнуть в сторону потому,
что на это, не хватило всего мгновения.
  Все понимали, по вине ученика произошла беда, но Петруха «взял всё на себя», зачем жизнь
пацану губить. Ему и так судьба отпустила меньше доброго и хорошего чем другим детям, да
и «детдомовское клеймо» вызывало настороженность, недоверие, превосходство, не только у
сверстников, но и у многих взрослых.
   Участковый, молодой старлей Голубченко, дважды к Петрухе приставал, пытался уговорить его написать заявление на ученика, но Петруха упёрся: «Сам управлял лебёдкой, наказывайте меня, и подписал акт о «бытовой травме».
      Наказали, строгачём, ну хоть тринадцатой не лишили. А Артёма «вернули» обратно в дет-
дом, где на собрании бюро комсомола, ему объявили, что он «не оправдал доверия Великого
Комсомола, который изо всех сил старается преодолеть, последние шаги, до «Светлого буду-
щего», и что такие как он порочат «высокое звание юного ленинца».
       И какой бес, подтолкнул тогда парня в бок, тормозок не в ту сторону повернуть. Петруха
на всю жизнь запомнил, как потекла струйкой кровь, у парнишки из носа от перенапряжения.
Пока взрослые «приходили в себя», он один приподнял тот двигатель, чтобы освободить ему
ногу. И ещё его очень грустные глаза, не испуганные, не злые, а такие «аж за душу».
Зав мастерской и бригадир, и директор детдома, перебивая друг друга, тогда кричали на «не-
радивого» пацана, обвиняя в раздолбайстве и халатности. А тот вытирая, трясущейся рукой
кровь из-под носа, молчал и не отводил взгляд от дяди Пети, пока его не посадили в «Бобик» председателя и не увезли в районную больницу.
        После выписки из больницы, Петруха, на костылях прихромал в детдом. Директор, жена
председателя колхоза, извинялась за проступок своего подопечного, просила не очень сильно
на него сердиться. Он мол и так стал замкнутым, весь «в себе», не ест, не пьёт, курить начал,
от всех особняком держится. Как бы «не дал тягу», это значит не отправился бы скитаться по бескрайнему, не дружелюбному к сиротам, миру.
    У Петрухи, вообще не было зла на Артёма, даже больше – «прикипел» он душой и сердцем
к пацану, представляя, что в душе у него творится, потому как сам детдомовский. Ну а то, что случилось с ногой, сам виноват, от парнишки как от взрослого ждал отдачи в работе. Ну и ла-
дно, что ногу повредило, ведь не голову же отсекло.
   И уже за детдомовскими хозпостройками, так сказать в нелегальной курилке найдя Артёма,
Петруха аж вздрогнул от взгляда мальчишки, прижав его к себе подумал, - «сколько же доста-
лось ему пережить за этот месяц», что Петруха провёл в стационаре. И уголовное дело, чуть
было не завели, и из Комсомола выгнали, и учителя сильней «придираться» стали. Глаза пар-
ня «на мокром месте», рассказали всё. Петруха сказал ему, что даже в мыслях не было у него,
обижаться или предъявлять претензии, за несчастный случай кому-нибудь, кроме себя, а если
тот поможет с переездом в другой дом, пока у него с ногой не всё в порядке, то и будет ладно.
     Председатель, когда приезжал проведать Петруху, предложил ему, почти в центре села, не-
большой домик в собственность, в обмен на его ведомственную квартиру, и любую работу в
колхозе, которая станет ему по силам. Но вот за рычаги трактора, увы – нельзя по законам. В
очередной раз показал себя – настоящим председателем, «Батькой атаманом».
      Петруха, с лёгкостью согласился на обмен, тем более домик не старый, на фундаменте из
бутового пластуна. Немного, конечно «запущенный», ограда сломана и окна «покрадены», но
зато есть настоящая, русская печь. Да за овином, совсем «свежая» банька, правда тоже слегка
некомплект, также окошка нет, дверей. Председатель твёрдо пообещал помочь с окнами да со
стройматериалами, а он слов на ветер «не кидает». 
     И когда Петруха попросил Артёмку помочь ему с ремонтом и переездом, от благодарности
и эмоций парень даже зазаикался. С тех пор, они по-настоящему дружат. Директор и завуч по
учебной части, разрешили свободный выход в село своему ученику, но чтобы к экзаменам он
был готов «на зубок». Да и ещё за то, что Петруха очень постарался «замять» ЧП в РММ.
В течении недели Петруха переехал с квартиры в дом и помогал ему Артём с большим удово-
ствием и рвением. А в выходные приходили с ним девчонки, толи побелить или покрасить на
дворе чего, или постирать что, слава Богу у Петрухи есть «стиралка» и пылесос, да радиола с
пластинками. И обратил он внимание на Танюшку Иволгину, Артёмкину однокашницу, и как
у них обоих «вспыхивают» щёки, когда они вдруг контактируют друг с другом. Иволга, так её
с самого первого дня назвали, была пятнадцать лет назад найдена у пруда под ракитой, завёр-
нутой в одну пелёночку. Куда делась, и кто её непутёвая мать, так и не узнали. А обнаружили её сельчане по тоненькому плачу и, вдруг очень сильному, звонкому пению иволги, на раките
над крошкой. Не больше месяца было ей тогда. Участковый, когда принёс в интернат притих-
шую у него на руках малышку, предложил директору, так и назвать её мол, дать фамилию, по
первым кто её обнаружил. И получилось, что птичка иволга своим неадекватным поведением
и пением, привела к ребёнку бабушку Таню. Вот, мол и фамилия – Иволгина, а имя – Татьяна.
А на отчество участковый предложил своё имя применить – Михайловна. Так, всем миром на
свет и произвели нового гражданина, точнее гражданку. А нянечки, в ясельной группе, за ти-
хий, тоненький плач, и правда напоминающий птичье пение, так и назвали её – Иволга.
    Участковый Михаил Лукич, организовавший активный поиск «непутной» матери, навещал
малышку не только по долгу службы, он очень любил деток. Война когда-то «забрала» у него
всю семью, и деток, и жену, и родителей, одной фашистской авиабомбой, так он нерастрачен- ную любовь, «отдавал» детям-сиротам. Старался, как мог и когда мог, помогать, не только по
местным вопросам и ситуациям, но и «выпускникам», на начальной стадии самостоятельной
жизни. И после выхода на пенсию, «подрабатывал» в детдоме в столярке. Обучал мальчишек азам столярного ремесла, за полставки, что ему выделила директор детдома, полулегально.
   Вообщем «повеселел» Петрухин дом. Да и он сам уже начал свыкаться со своим «изъяном»
и с палочкой, заменившей ему костыли. Вместе с Артёмом поставили красивый забор, калит-
ку с вензелями сотворили. А девчонки разукрасили постарались «тёплыми» тонами, чем мог-
ли так сказать. Председатель, спасибо ему, выделил немного красок, которые берёг для сель-
ской школы и детского садика.
   Петруха, несколько раз разговаривал с директором детдома и членами педсовета, по поводу
того, чтоб усыновить парня, но оказалось по закону надо быть женатым. А ещё через восемь
месяцев Артёму получать паспорт и потом он уже самостоятельно должен будет принимать в
своей судьбе решения. Педсоветом он был уже определён в технарь города Сумы, учиться на механика сельхоз оборудования и автотракторной техники. А там уж служба в армии. И, даже бы Петруха, и женился в ближайшем времени, всё равно, просто не успеет побыть опекуном-родителем. Но он не расстраивался и был рад и тому, что парень, два-три раза в неделю, при- бегал к нему, что-либо помочь сделать дядь Пете, или просто так, «чаёв погонять», да о буду- щей светлой жизни поговорить. А больше Артём, любил слушать о машинах и технике, пос- тоянно что-то записывал в блокнотике.
     Когда они наводили порядок на чердаке дома, то нашли там старую, без половины струн и
рассохшуюся, семиструнную гитару. Ну и всё, у дядь Пети стало, ещё одной головной болью
больше. Парня будто «сглазили», то моточки лески разного диаметра, или проволоки на стру-
ны принесёт, то баночку паркетного лака, в сельпо неделю отрабатывал, разгружая то цемент,
то шифер. По нему было видно, что «загорелся» он этим инструментом «бесповоротно» и до
«сдвига по фазе», как констатировала Танюшка Иволга. И не отступится, ни за что, от своего
стремления обязательно научиться и «овладеть» им.
       Петрухе пришлось приложить весь свой опыт и умение, чтобы восстановить инструмент.
Струны он купил настоящие, когда в район ездил, оформлять инвалидность, только на шести-
струнную гитару, семиструнных комплектов не смог найти. Вот тогда они и решили, из этой
семиструнки, сделать шестиструнку. Парень каждый свободный часик прибегал помочь пере-
делывать гитару. Петруха, поражался с него, и откуда в пацане столько энергии, казалось, что
если чиркнуть возле него спичкой, он заполыхает как бенгальский огонь. Как и все детдомов-
цы скупые на ласку и на веселье, этот возле гитары становился как шаловливый котёнок, как
будильник с вечной пружиной и у которого сломалась кнопка остановки звонка. Он весь све-
тился и сиял, клокотал как вулкан своим позитивом и оптимизмом.
    И вот настало время, после того как высох последний слой лака, закрепить колки и ставить
на место струны на инструмент. Артёмка вдруг притих, посерьёзнел, заволновался, как перед
экзаменом в школе. Петруха не сразу понял, причину такой перемены в нём. Это он после со-
образил, что парень впервые в жизни, будет иметь собственную и дорогую вещь, а то, что ги-
тару «воссоздают» для него, было решено сразу, когда её нашли на чердаке.
     Через дорогу от Петрухи, жил учитель музыки сельской школы и, по совместительству ру- ководитель сельского хора старенький, но ещё бодрый еврей, Давид Моисеевич, который сог-
ласился с удовольствием настроить и опробовать инструмент.
     Да, Петруха и сам когда-то играл и много гитар слышал, но такого «нежно-малинового» и
«мягкого» звучания, ни разу. Недаром они с Артёмом, чуть-ли не два месяца её шлифовали и перешлифовывали, клеили и переклеивали, перебирали колки и лады.
   Уже давно солнце село, а Моисеевич, аж помолодевший, и наконец-то отпущенный, собрав-
шейся, на неслыханный до сих пор в Прудном концерте, аудиторией из соседей, обещал дать
парню несколько уроков. Но добавил, если у него нет слуха, то это будет напрасная трата вре-
мени. Зря Давид Моисеич сомневался в способностях парня. Уже через три недели обучения,
Артёмка смог ритм и соло совмещать, так сказать «набил на кончиках мозоли». И самое, что
понравилось учителю, у парня имелся неплохой слух, даже запросто мог настраивать гитару.
А вот когда он спел, под свой перебор, «Лилии на озере» и, в переводе Ободзинского, группы
Битлз «Девушка», старый учитель понял, перед ним - музыкант от Бога. Не было у педагога в жизни таких учеников. С таким голосом да способностями, парню дорога на Большую сцену. От такой похвалы Артём засмущался и сказал словами песни Бернеса что, таким как он, «все пути в «элиты», поцу босоногому закрыты».   
    Не так давно Моисеевич, «поднимал культурный уровень», в одной из Африканских стран.
Так сказать, налаживал дружественные отношения, с бывшей англо-саксонской колонией, по
добровольной рекомендации партии, и чтоб не «захотелось» Советскому еврею, бросив свою
семью, стать эмигрантом в Израиль. Там с ним были такие же специалисты, как он, из Арген-
тины. То, что они вытворяли на своих гитарах, просто невозможно повторить. Но Моисеевич
всё же кое-чему у темпераментных и весёлых, бесшабашных парней, научился и показал эти
«вещи» Артёму. А тот «в лёт ухватил» и ритм и жгучую энергию, южноамериканского фольк-
лёра и технику его исполнения.
    Наступил май, пришли любимые праздники. Как-то под вечер Артёмка впервые пришёл со   
своей гитарой, в сельский летний клуб. Народ там, веселился вовсю, танцы и под гармонь, и под пластинки из кинобудки. Частушки, порой очень даже небезобидные, ну естественно все
парни из-под полы, подзаправлялись спиртным, девчата, разгорячённые пристальным внима-
нием парней да весельем. И все не сразу обратили внимание на группку детдомовцев, присе-
вших особнячком на деревянные скамейки. Вообще-то отношения между сельскими и интер-
натовскими были слегка прохладными, но до прямых стычек не доходило.
   В момент, когда гармонисты решили передохнуть, Артёмка «взял» первые аккорды, уже как
бы не запрещённого у нас, гимна партизан Перу и Аргентины. Площадка, возле летнего клу-
ба, на какой-то момент затихла. Молодёжь, ещё не понимая - что это за музыка, и откуда она здесь в Прудном взялась, как под гипнозом потянулась в сторону исполнителя доселе не слы-
ханной, чудесной музыки. От которой аж мурашки по телу, а ноги сами начинают вытворять
неизвестные ритмы и такты. А Артём шельмец, уже «вошёл в кураж». Его гитара, без единой
нотки фальша, исполняла и банджо, и там-тамы и барабаны. Так он ещё с импровизацией, то
продолжая гимн, незаметно переходил на каравеллу, то потом на джагу. А когда он пел, своим
звонким альт-тенором народные украинские и русские, ему подпевала почти вся аудитория да
ещё и баянист, слегка хмельной, взрослый дядька, приноровился на баяне подыграть общему
веселью. Почти два часа Артёму не давали передышки, просили ещё и ещё «зажечь». Гордый
за своего ученика Моисеевич аж «светился» от удовольствия и удовлетворения, и увидел ста-
рый музыкант большой талант в парне, и что Артёмка намного его превосходит. Много деви-
чьих сердечек «попали в плен» волнительного трепета и очарования, чистого голоса и масте-
рства необыкновенного гитариста. А громче всех, билось сердечко Танюшки Иволги.
И ещё учитель знал о скорой «ломки голоса» у парня и переживал, как это произойдёт у него,
всякое может стать, может остаться таким же, а может «пропасть» совсем, что было-бы жаль.
Хорошую молву «заработал» и поклонников, особенно поклонниц, и по большей части среди
детдомовцев. Но и недоброжелателя «лютого» приобрёл, в лице секретаря бюро Комсомола и
сынка, секретаря Парткома колхоза. Избалованного лоботряса и гуляку, «отмазанного» папой
от призыва в армию и от тюремного срока, говорили за «попытку изнасилования» малолетки.
А самое поганое это то, что он «положил глаз», на детдомовскую, юную красавицу Танюшку
Иволгину, которая его даже не замечала. И которая, как он понял после майского концерта на
территории летнего кинотеатра, «околдована и очарована», этим самоучкой-гитаристом, дол-
говязым выскочкой, Артёмом. Хотя его папа подсуетился, чтобы его назначили на должность командира ДНД и он часто мог «появляться» на глаза Иволге, но ни авторитета, ни уважения
он не имел ни у детдомовцев, и не у сельчан, а тем паче, Танюшке он был противен. И своим
«слащавым» и надменным видом, и не двусмысленными шутками-прибаутками и наглым по-ведением, Особенно с детдомовскими, они же нищеброды, за них папы и мамы не заступятся.
Они же второй сорт, по сравнению с ним, быдло безродное и тупое, потому и бесправное.
Артёмка заметил его наглость и не здоровый интерес к Иволге, и как-то выловил одного в ук-
ромном местечке, двинул прям по-мужски, под дых папиному сынку и, пока тот шлёпал губа-
ми, выпучив глаза, пригрозил что в следующий раз привяжет ему на шею камень, и отправит
в подводное плавание по пруду. На что комсорг, пообещал не приставать больше к Татьяне. А
уже потом, в окружении дружков, осмелел гад, пообещал Артёма на зону отправить. Но обхо-
дил его стороной, побаиваясь пацана хоть и младшего, но с кулаками взрослого мужика.   
А у ребят на «носу» экзамены, и их мозги «кипели» от билетов, факультативов и учебников и
допов по тому, кто в чём хотел «подтянуться». И Артёму на это время, стало как-бы не до му-
зыки и гитары. Даже, когда к дядь Пете прибегал, то всё равно, то с каким-нибудь конспектом
или учебником. Минут на пятнадцать снимет со стены гитару, она находилась на сохранении
дома у Петрухи, попробует исполнить нового Мулермана, или что-нибудь «из Кобзона», или
«Песенка шофёра» или что своё, из детдомовского и потом вешал обратно на стенку, на ковёр
над самодельным, но очень мягким и уютным, диваном и «уходил» до вечера в теоремы, в за- коны по физике и правила. Иногда приходили с Татьяной, заниматься Петрухиной бытовухой
или просто послушать по БИБИСИ Битлов и Амстронга, или Тони Кэша, или ещё каких-либо
«вражеских» рок н рольных исполнителей. Артёмка, и тут «мотал на ус», особенно гитарные
переборы и исполнения. Артём рассказал Петрухе про студента-практиканта из пединститута
имени Ленина, Юре Вязовченко, учителе русского и литературы. Который очень посоветовал
Артёмке, развивать в себе талант поэта и музыканта, после того как услышал его «наброски»
из уст друзей одноклассников. Пообещал познакомить со своим друганом музыкантом Женей
Осиным и его ребятами из ансамбля, после экзаменов выпускных, и в техникум механизации.
И сказал ему, что Женя сам «дворовый пацан», так что они «споются-сойдутся» с ним, и нуж-
но будет просто не стесняясь, показать свои некоторые «вещи» на электрике. Но прежде Юра
хотел бы сам «почитать» Артёма, на что тот стесняясь, пообещал после экзаменов, кое-что на
бело подредактировать и принести ему на «суд». 
     Вобщем до экзаменов, Петруха молодёжь почти не видел. То у них аврал по времени, толи
у него поездка в район, в клинику на примерку супенатора-полупротеза, для его будущей воз-
можности научиться и ходить почти нормально, без палочки. Как-то пришёл Петруха с почты
или из магазина, а Артёмка сидя, и в очень неудобной позе, спал на диване. Петруху, аж «зах-
леснуло», «он же ещё ребёнок» и как его жизнь то поколотила, в его шестнадцать то лет». Ти-
хо и аккуратно, чтоб не разбудить, укладывая парня на диване, обратил внимание на исписан-
ную скорым почерком, страничку блокнотика, выпавшего из руки парня. Это были его стихи,
ещё «сырые» и не в «размерах», и местами не в рифму, местами перечёркнутые и исправлен-
ные. Но его. Петрухе стало неудобно как-то листать и читать «чужие мысли», но он запомнил
одно наименование стиха: «Гимн детдома номер пять». А это его детдом. «Да когда же ты это
всё успеваешь, - подумал в неведомой ему до сих пор отцовской эйфории Петруха, - наверное
Всевышний в тебя, при рождении, вложил такую душу». Ведь многие его сверстники-сироты
становятся озлобленными грубиянами, хулиганами, кто-то из них преступает закон, связывая
свои жизни с зонами и тюрьмами. Да мало кто из них, «выбивается в люди», потому что у об-
щества автоматически предвзятое отношение и к воспитанникам и выпускникам, спец.интер-
натов и детских домов. Даже, «круглым отличникам» из них, намного сложней поступать и в
институты, и в техникумы. Где как правило, для них более высокий проходной бал конкурса
при приёме. А вот ПТУ, или СПТУ, менее придирчивы и строги, к абитуриентам из детдомов.

 


                Глава 3



     Резко наступившая тишина, вдруг вернула ему сознание. Да такая, что Павел даже не слы-
шал стука своего сердца. Как-будто кто-то выключил все его ощущения, все рефлексы и чувс-
тва. И полная темнота. Ещё какая-то лёгкость в душе. Как-будто мама, только что отняла его,
сытого грудничка, от своей груди. Так спокойно и тепло. Но вот он постепенно, стал чувство-
вать что-то во рту. «Так это опять Лидушка, не прибрала свои пушистые и красивые волосы,
в косу. Умаялась поди по хозяйству, да с мальчишками. Вот потихоньку и легла рядом, чтобы
меня не разбудить. Пущай родная отдыхает, потерплю», - решил Павел. Попытался потихонь-
ку вытолкнуть языком изо рта волос, но почувствовал, что он почему-то сильно мокрый. Раз-
досадовался: «Эк я слюни то распустил».      
 И тут появился, где-то в мозгу, тонкий писк, будто комар в ухо залетел, потом громче и гром-
че и пронзительней. Потом будто этот комар стал резко расти в его голове и его писк, стал по-
хож уже на вой собаки, затем на рёв быка, а после, на вибрирующий гул, как у «Батьки-коло-
кола» на колокольне в их райцентре.
И пришла боль. Острая, режущая, разрывающая на части голову, и левую ногу. А правым бо-
ком ощущался тупой болью, каждый удар сердца.
Со стоном Павел выплюнул изо рта волосы и чуть не захлебнулся. Он плыл. Но плыл судоро-
жно вцепившись в шею Лирика, а в рот ему набилось волос из его гривы. Вновь затухающим
сознанием он хотел возмутиться: «А как же Лидушка, лучше бы она». И уже расплывчато па-
мять ему выдала, - «так прямым же и Лидушку, и Андрюшку и белобрысенького Потапку». И
воронку от авиабомбы, на месте их дома. Осталась целой только калитка, на верхней петле и в отдалении нужник, которые он смастерил, когда Лидушка была на сносях с Андрейкой. По-
тому он и не получал от родных писем, уже полгода. Хотя сам часто им писал.
Когда освободили Воронеж, комдив дал ему пять дней отпуска, повидаться с семьёй. В кузо-
ве полуторки он совсем не чувствовал жгучего мороза, когда по разбитым дорогам трясся до-
мой. Ещё промелькнул в затухающем сознании, скрип, чудом оставшейся и целой калитки на
верхней петле, которую он с сыночками весело когда-то разрисовал…
        Пульсирующая боль, продолжала бить в голову и отдавалась в правом боку и в левой но-
ге. Павел, приходя в сознание, попробовал открыть глаза, но открылся только правый, и то с
большим трудом. Попробовал повернуть голову, но боль в ней стала остро-жгучей. И что-то
сильнее сдавило шею. Закрыв глаза, точнее глаз, он напряг память, пытаясь вспомнить кто он
и что с ним случилось. Но память, не хотела «включаться» сразу. А постепенно выдала взры-
вы и крик. Жуткий, нечеловеческий. И промелькнуло, разорванное почти пополам тело, с не-
доумённым выражением глаз, очень знакомое. Которое, кувыркаясь по дуге, вместе с щепка-
ми и осколками передка и лотков с патронами, опадало вместе с тучами брызг в реку.
Потом ещё несколько взрывов, больно «ударили» по барабанным перепонкам. Потом провал.
Промелькнули хриплое дыхание коня и много воды, которая упорно затекала в лёгкие, через
перекошенный от боли рот и через нос. И волосы Лидушки во рту. От этого видения он гром-
ко застонал. И услышал свой стон. Правда какой-то глухой, издалека, будто кто ему уши затк-
нул ватой.
    Постепенно память начала «восстанавливаться», и заодно он начал чувствовать своё крича-
щее от боли тело. Попробовал открыть глаза, но опять открылся только правый. Паша увидел
над собой ветки и среди листочков, небольшие яблочки. Ярко-красные и такие родные. «Неу-
жели я том свете», - подумал, и огромные тучи на небе и яблонька ранетка. Но сам себе отве-
тил подсознательно, что в рай ему дорога заказана, он солдат, он ненамеренно, но убивал, да-
же хоть и враг, он всё равно Божья тварь. Ну а если он в Аду, ну что же, мы русские солдаты.
Он попробовал пошевелить руками, они откликнулись шевелением пальцев, что порадовало.
Но затем сдавило горло, стало мало воздуха и его начало рвать. Рефлекторно повернул голову
в сторону, но острая боль в голове чередуясь со спазмами желудка и кашля, опять его «выру-
били». Пришёл в себя, от всхлипывающих хрипов и тяжёлого дыхания рядом с собой. Павел
собрав все свои остатки воли в кулак, попытался сесть. Спина и руки слушались, а боль в го-
лове, едва его вновь не лишила сознания. Но всё-таки он сел и попытался на чём-нибудь сос-
редоточиться взглядом. Со стоном повернул голову в сторону хриплого дыхания и увидел, ле-
жащего на правом боку, своего самого выносливого и надёжного подчинённого и друга, в его артрасчёте, последних двух лет, «Владимирца» четырёхлетку, Лирика. Павлу удалось увидеть перед собой, в пяти метрах, реку и её спокойное течение. И из воды две борозды и следы кон- ских копыт, по серому песку и гальке, упёрлись ему в ноги. Потом Павел попытался ощупать
голову и наткнулся рукой на каску. Пальцами, автоматом, расстегнул застёжку под подбород-
ком, и когда он её начал снимать, от боли аж зарычал. После, когда рассеялся мрак и туман в глазах, он увидел, что каска, как раз над левой бровью, разрублена острым осколком. Она то и рассекла, во внутрь загнутым краем до кости бровь, видимо и глаз повредила.
Павел с досадой отметил, что вещмешок, скатка и ППШ, где-то потеряны, а ремень с кобурой
и Браунингом на месте. Вот и сапоги, слава Богу, на ногах. И в правом, сохранился штык-нож за голенищем. И почему-то стало очень жаль потерю почти нового бушлата, - «Не зря скупер-
дяй старшина так не хотел ему его давать. «Предчувствовал наверное стервец, что я его скоро
«потеряю». «Ну что ж, теперь ноги, правая вроде слушается». Пошевелил – не больно. Но вот
левая – хреново. Пониже колена, неестественно вывернута во внутрь. Павел понял, что пере-
лом, и наверно открытый, потому что сквозь рваную штанину выступала кровь. Когда попро-
бовал ею пошевелить, то тут-же хрипло застонал от сильной боли. «Ежели болит – значит не
так плохо», подумал он. И тут-же вспомнил, что он мысленно повторил выражение Степаны-
ча, военврача их батальона. «Эх, Степаныч, тебя бы сейчас ко мне, на десять минуток, ты бы
меня собрал бы в кучу».
      Тут опять всхрапнул Лирик. Павлу хватило одного взгляда, чтобы понять, что конь, как и он, тоже пострадал. Но несмотря на рваную рану по левому боку, в районе последних рёбер,
и по левому крупу, из которых сочилась сукровица, и на два сквозных пулевых по холке, его друг-жеребец, не сбросил Пашку в стремнине реки, с раненой шеи, а «вынес беспамятного», сюда под ранетки. Тёплый ком благодарности, «поднялся к горлу» Павла. А Лирик, как-будто почувствовал это, приподнял голову и посмотрел на него, гыгыкнул не громко и тихо, тяжело выдохнув, снова опустил голову на зелёную траву. Павел, мысленно поблагодарил Бога, за то, что мина не разорвала и их тоже, как Сашку заряжающего. Жаль мальчонку, царствие ему не- бесное и двадцати годов то ещё не пожил. Наверняка «досталось» его батарее, хоть бы парни живы остались и остальные «кони-тягачи» из упряжи его пушек. Прям засаднило в его груди, не как у командира, а как у старшего товарища, почти старшего брата. Наконец-то его память,  полностью к нему «возвернулась». И по течению вверх, были слышны грохоты орудий и раз- рывы мин. «Неужто переправа до сих пор идёт». И как там справляются его хлопцы без него.
   Ещё он понял, что они с конём на правом, вражеском берегу Ворсклы. Тут же охватило бес- покойство, потому как он знал, что весь правый берег реки, это сплошной, немецкий огневой рубеж. Судя по отдалённой канонаде, их течением, далеко отнесло от Ахтырской переправы.
Павел через пульсирующую боль в голове, разрезав нательную рубаху на ленты, типа бинтов,
а кусок её рукава намочив в подручном, точнее в подножном, антисептике, собственной моче,
на ощупь наложил себе повязку на бровь и на не видящий левый глаз, скрипя зубами прижал её «раскрытой» пилоткой. Очень жалко было ему разрезать голенище левого сапога, и он ре- шил попробовать зафиксировать ломаную ногу, перевязав, подложить вдоль голени, несколь-
ко прутов ракиты. Хотя бы, чтоб она позволила ползком передвигаться, потому что был очень
большой риск оставаться здесь. Не хотелось нарваться на немецкий патруль полуживым, да с
одной запасной обоймой в кобуре и раненым конём.
Не зря в песнях и былинах, воспевается сила духа и сила воли русского солдата. И его «живу-
честь». Матюкаясь сквозь зубы, пытаясь унять боль и дрожь, в ослабевшем теле, Павел поти-
хоньку подполз к Лирику, осторожно обрезал переднюю пристругу и скинул с его спины, ос-
татки седла и упряжи. Осмотрев сквозные ранения на его шее, и очень глубокую рану на ле-
вом крупе и на боку, ещё раз хорошенько и от всей души, но шёпотом, поматюкался. «Сквозняки» на холке, не сочатся и ранки от пуль «прикрылись» загустевшей кровью, а вот с
«рванью» что делать не знал. И бинта не наложишь, но как-то кровь нужно остановить, не то погибнет конь. Слава Богу, не видно повреждений основных вен и артерий. И хорошо, что то-
рба притороченная к заднему крылу седла и потник, погасили силу удара осколка, по рёбрам.
Не долго размышляя, Павел стараясь через силу «добыл» из себя ещё сколько смог, «антисеп-
тика» в каску и намочив остатки нательной рубашки, наложил тампоны на раны коня. Лирик, понимая, что ему хотят помочь, повернул голову на болезненную процедуру и даже замедлил дыхание. И слушал Пашку, как тот его ласково уговаривал потерпеть, а главное – не умирать. И что же он потом без него, спасителя-друга будет делать. Да совесть просто заест его потом.
И что не пристало Русскому коню, от какой-то царапины, «благополучно складывать копыта»
таким молодым. И что у него левая нога, тоже «не правильно живёт» и левый глаз не моргает,
Но они сейчас немного «прийдут в себя» и обязательно переплывут эту реку на «свой берег».      
Разведчики семьдесят пятой развед. роты, обнаружившие через оптику, на вражеском берегу, «нашего» раненого бойца, решили переправить его «к себе» по сумеркам. Но то, что они уви-
дели намного раньше вечера, потом рассказывалось и перерассказывалось не только в двести
двадцать девятом стрелковом полку, а по всему Украинскому фронту. Писали и в боевых лис-
тках и в прифронтовой многотиражке.
    О командире огневого взвода, старшине Михееве Павле Терентьевиче, который сам будучи тяжело раненым, оказал мед. помощь боевому коню и под хаотическим обстрелом фашистов, совершили переправу, с вражеского берега, на наши позиции на левом реки Ворскла. О силь-
но хромающем коне, на трёх ногах, и раненым дважды в шею, но упорно поддерживающего старшину, склонённой головой и зубами за остатки гимнастёрки. О том как старшина исполь- зовал обрывки уздечки, на голове коня как опору, когда прыгал к реке на одной ноге. Ещё при этом отстреливался из пистолета по позициям врага. И как наши разведчики, их «поддержали
огнём» из крупного калибра. Но то, что едва живой пушкарь, из последних сил просил наших ребят спасти и его коня. Да так настойчиво и искренне, что командир взвода разведчиков сог- ласился срочно увезти старшину в медсанбат, на их Виллисе, а обратно привести ветеринара- -врача, из полкового вет.лазарета, с «перевозкой», для раненых коней, вызывало восторг, ува- жение и восхищение, не только у бойцов, но и у командиров.
Все знают, что обсуждать, тем паче осуждать, приказы командиров, опасно не только для здо-
ровья, но были и такие «ворчуны», «мусолившие» тему, почему командование выбрало место  переправы, там где глубокая река и противоположный берег высокий, мол у Кириковки или у Журавного река помельче, да правый берег пологий. Но потому и выбрали, штабисты и отцы командиры, это место. Враг был уверен, что мы пойдём по перекатам, северней Ахтырки, по-
тому там сосредоточил основные силы, но наши тактики, там их только отвлекли, а основное наступление провели южнее, по твёрдому подъезду и дну, для артиллерии и стрелков. И с ми-
нимальными потерями. Главное то что, а то что фашисты в ужасе драпают. На генном уровне помня, для Русских, нет непреодолимых преград и препятствий. А тут всего лишь речка.
Правда «война без потерь, не война, а ссора». И в этой «операции», всё же потери были, и не
только «подпорченные «шкурки» и зрение Павла и Лирика, были ещё такие герои как Сашка.
Но не напрасны были их раны и гибель товарищей, и одного коня, на той переправе Ворсклы
и потеря одной М-сорок два. Разбитую сорокапятку и задок с зарядами вытащили из реки, но
пушка пострадала так, что даже на запчасти там нечего было взять. И переправа - состоялась.       
«Заштопали» их обоих качественно, вытащили «металлолом» и у Павла, из правого бока, и у
Лирика, от осколка порвавшего ему круп, кусок отломился, и глубоко вонзился в его рану. На
костылях то, Пашке было намного легче привыкнуть к своему дефекту зрения. И доктор и он
сам ждали, когда заживут на лице и на голове раны, слабо надеялись на то, что его левый глаз   
«як начнеть бачить». Но «ни забачив». Очень искренно сопереживал ему, военврач Степаныч.
«Ну хоть ходыть сможэшь, а чрез пиврика и побигнешь», - утешал его старый доктор, - «за то
тиж живый и почти увэсь цилий». «Не то, что его бывший заряжающий Санька», - согласился Павел мысленно, вспомнив последний миг Сашкиной жизни.
Приезжали военкоры, сфотографировали его с нескольких ракурсов в новом обмундировании
и при полном «иконостасе», ротный старшина расстарался, все его ордена и медали, надраил до блеска и ровненько к гимнастёрке «пришпилил» и уже Новые погоны старшины. А взамен
новых сапог, ибо старые были испорчены, левый пришлось всё-ж разрезать, предложил гади-
на, обмен на его трофейный Браунинг. По секрету «шепнув», что мол, «на тебя, представлена
Слава первой степени и именной ТТшка, так что Пашка не жмись, а то сапоги то хромовые и
очень новые, могу «увесть взад». На что не пойдёшь ради новых сапог, да и старшина ведь не
плохой дядька. Добряк-сибиряк, уже под пятьдесят, с первого дня войны следит за тем, чтобы
«все были сытые, в сухом и в теплом». И за тем, чтобы жмот - полковой интендант, побольше  выделял овощей и фруктов на его полевую кухню. Чтобы «пошта» сначала к ним заезжала, а
потом в штаб полка. И всегда у него в каптёрке был спирт, «для обработки линз, на оптиках»
«снайперок», чай на травках и мёд, и дёготь, хоть для сапог, хоть для ступиц колёс. И всегда в
плотных брезентовых, на два пуда мешках, сухой овёс и ячмень, лакомство, поверх норматив- ного пайка, для «коняшек». И частенько к нему в каптёрку, заходили и отцы - командиры, так сказать пропустить рюмку чая, или о чём-либо посоветоваться и не только о житейском.
И когда Пашка провожал его к ротной полуторке сказал, что основной удар мин, тогда на пе-
праве попал в камыши, но одна убила «тягача-коня» и заряжающего Сашку, так как пацан, не умел плавать и сел охлюпкой и без узды, а другая попала в пушку.  Да ему очень повезло, что зарядные ящики, заливало водой, не то сдетонировал бы весь боезапас, и тогда бы точно, ему не нужны были новые сапоги, «черти бы тебя, сварили бы и босого» и задумчиво высказался, что «наградное оружие обычно вручают «дембелям» или комиссованным». И предложил ему, а ещё и друг, змеюка подколодная, после госпиталя, продолжить службу, у него каптёром.   
«Так, наверно с глазом полный капут - засвербило тогда в мозгу у Павла - и Семёныч, как по-
ложено доложил в штаб, о непригодности дальнейшей его службы. «Неужто меня «спишут».
Неужели он больше не годен, как командир противотанковой, стрелковой батареи». И решил не «мутить себе голову», пока не поговорит «по душам» с военврачом.
Молодец Семёныч, не стал юлить, там «умничать», напрямую сказал Пашке, что с его конту-
зией и стопроцентной потерей зрения левым глазом, даже в интендантской части, дальше не-
льзя служить, черепушка неправильно треснута и при каждом небольшом напряжении может
произойти кровоизлияние в мозг. Это может, лет эдак через пять-семь, побочное его контузии пройдёт, а может нет, и на всю жизнь больше ведра воды, нельзя будет поднимать.
   И точно, когда комдив и его награждал орденом «Славы первой степени», за сожжённые не-
мецкие танки, в Курской битве железа, против отважного Русского солдата и всех тех героев, оставшихся в живых после переправы, прямо в госпитальном клубе, он отдельным приказом
вручая Павлу именное оружие, ТТ с его званием, фамилией, именем и отчеством, отдельно и
крепко пожал руку, со словами: «Ты, с честью исполнил свой воинский долг, и мы будем гор-
диться тобой и ставить тебя в пример молодым бойцам», в присутствии кинохроники и гене-
ралов из штаба армии. Пашка понял, с ним прощаются, с заслуженным почётом, но прощаю- тся, А политрук ему потом дал экземпляр многотиражки, где на первой странице они с конём
Лириком под заглавием: «И даже раненые русские стрелки, не «по зубам» фашистам!».
 Как только Павел смог без костылей, но с палочкой и, правда ещё в гипсе, наступать по чуть-
-чуть на левую ногу, стал донимать Степановича, чтобы тот подвёз его до лазарета, к Лирику.
Конь от радости, что наконец-то видит своего друга, чуть не поломал стойло в деннике, и не оборвал привязь. Все, кто был в то время в конюшне вет лазарета, или рядом, с восхищением наблюдали встречу «настоящих друзей», вместе хромающих на левые «задние» ноги, обоих в перевязках, как оба в восторге, что-то друг другу «говорили, обнявшись». Только у Пашки по щеке, предательски скатывалась слёза, а Лирик тёрся мордой и шеей, о Пашину голову и пле- чо, тихо и коротко всхрапывая и гыгыкая. Многие солдаты вспоминали тогда, своих жеребцов и коней в мирной жизни дома до войны, глядя на радость встречи друзей и кто-то тайком, как  и Степаныч, смахнул скупую, мужицкую слезу. 
  Когда пришло время снимать гипс, Павел волновался и за свои новые сапоги, «вдруг малы в голенище будут на левой ноге», и по поводу его вызова к комдиву. Не зря волновался. Комис-
совали насовсем и с искренними пожеланиями, быть героем и на гражданке. Просился коню-
хом к интендантам, тоже нельзя. А комдив рекомендовал, «по-тихому подойти» к начальнику ветеринарного лазарета, а коль тот откажет то к командиру ветеринарной службы дивизии, на «позитивное долечивание», боевой единицы полковой батареи, то бишь своего бывшего под-
чинённого и штатную единицу его расчёта, коня-тягача Лирика.
     Командир ПВЛ не возражал взять в штат не из-за того, что героям не отказывают, а потому
что в дивизии все знали: - «старшина очень больной до своих коней». В Котельве, в столовой
госпиталя, он поставил «на помин» две кружки с водкой, одну накрыл ломтиком хлеба, а дру-
гую большой морковкой. Один «помин» за заряжающего Сашку, а второй за сибиряка-тягача Грома, геройски погибших от одной и той же мины, во время Ахтырской переправы.
    Конечно же присутствие в вет.лазарете Павла и его уход за конём, да ласковые уговоры «не
трусь ты этих докторишек», во время процедур обработки, долго заживающих ран, принесли
положительный результат. Но во время выгулов, по леваде лазарета, Лирик сильно хромал на
«левый задок», как бы «притормаживал» им. Было видно, что ему пока очень больно. Фельд-
шеры и санитары, наблюдавшие выгул коня старшиной, посмеивались-готовятся к строевому
смотру бойцы, вон как «в ногу» хромают. Павел не серчал на них, они же не со зла, балбесы. 
А вот как покачивал головой вет.врач, он же и командир лазарета во время ежедневного обхо-
да «больного», не очень ему нравилось. Как тот что-то писал в карточке Лирика, как водил по
«бабке» и до самого копыта, раненой ноги коня, молоточком с блестящей ручкой, как подняв копыто долго осматривал «пятку», опять этим молоточком постукивал по нему и над пястью,
и снова что-то писал. А Пашку, на время своего обхода, гнал в сторону, чтобы не быть «не об-
разованным коновалом и злым сухарём». Не понимающим совсем ничего в ветеринарии, и во
Владимирских породах. И что ему, можно доверить, «только кошкам блох, дустом выводить».
И не смотря на все Пашкины ворчливые недовольства, медперсонал лазарета, на него не оби-
жался. Не из-за того, что он перенёс сильную контузию, или герой переправы, а за то, что он
честен и искренен со всеми и ко всем. Даже коновала, предложившего сильно пострадавшего
Лирика, отправить на бойню, не сильно побил своей тростью и повезло шутнику ещё потому,
что не оказалось у Павла хлыста под рукой.   
    Вот уже прошли два месяца, как Пашка и врачи лазарета пытались «вернуть коня в строй»,
но у Лирика «левый задок», только ходил, и то «спотыкаясь». Павел и выводил его в поле, на
тихий, вольный аллюр, без узды и в узде, сам садился на него охлюпкой и пытался «погонять
до пота», но нога «спотыкалась на полшаге». Не получался ни быстрый шаг, ни мелкая рысь,
тем более галоп, или карьер. А у старшины, на сердце «кошки заскреблись», с каждым днём
сильней и страшней. Всё-же из пятидесяти пудов веса коня, «тьфу-тьфу-тьфу не бай Бог», ко- новалы много колбасы могут наделать, для солдатских паек.
    Ходил Павел к командиру ПВЛ и к начальнику ВВС, заверять старших офицеров, о прогре-
ссе в лечении подопечного коня. И что не зря же столько времени его лечили и тратили меди-
каменты. Просил ещё недельку-другую им на лечение дать, в надежде на чудо, а его так и не
случилось. Как они с Лириком ни старались, «спотыкач» не проходил. Встретил как-то прие-
хавшего в вет. лазарет, своего «батьку»-комдива, и тот пообещал, не бросить их обоих в беде. 
   На веткомиссии ВВС, у Павла, едва не случился удар. Пока эти четверо уставших воен, вра-
чей, «решали судьбу» Лирика, у старшины пошла кровь носом, напугала комиссию. Ускорила
довольно неожиданный вердикт их консилиума: - «Комиссовать коня такого-то, возраст такой
-то, номер по бирке такой-то, со строевой службы стрелкового полка такого-то, по состоянию
здоровья и передать народному хозяйству, в ближайший колхоз или совхоз на освобождённой
от фашистов территории. Выдать мед.карту и паспорт животного, и акт передачи, и.о. конюха
старшине Михееву Павлу Терентьевичу, для сопровождения и передачу животного, на баланс
народного хозяйства, на территории Украинской ССР.  Выдать комплект упряжи для верховой и тяговой работы животного, два комплекта заковки и к ним ухналей а также фуража и зерно- вого довольствия на две недели, и нагрудный орденской ремень с наградами. Сухпайки и вы- ходное денежное довольствие и. о. конюха Михееву П. Т.». Пашка «выдохнул». И ему показа- лось тогда, что и Лирик повеселел. Видимо тоже почувствовал «острое лезвие» топора коно- вала, своей «некоторой точкой». Пашка надолго запомнил, осень сорок третьего года.
     Подобная «помощь» народному хозяйству, нередко практиковалась с выбракованными жи-
вотными, в нашей армии, что очень помогало, «разорённой стране», «восставать из разрухи».
После, уже вечером за «рюмкой чая», вет. врач поведал Пашке о мизерной надежде на то, что
конь может «побежать», если его повреждённые сухожилия левой задней, «может срастутся»,
где-то через два-три года и, если его первое время поберечь, от тяжёлых нагрузок. И он изна- чально понимал, что такой порыв связок, бесполезно было оперировать. Он же не ждал чуда,
он практик уже много лет, и он сразу видит в «больном» будущий прогресс лечения, или рег-
ресс. Потому он и не оформил отправку коня в тыловой ветеринарный госпиталь, там бы его
сразу «списали» с таким ранением. Добавил: - «Вы товарищи бойцы уже отслужили, во славу
победы на фронте боевом, теперь послужите вместе на трудовом, так же с честью, и тебе Па-
ша, нужно будет избегать нервных и физических перегрузок, с твоей контузией. Ты помнишь
что сегодня произошло с тобой. Так что побереги себя первое время». Всё-же большой души
человек, командир ПВЛ, «приютивший» Пашку, на последние шесть недель после госпиталя
и спасший его друга Лирика, от участи попадания на полевую кухню, как продукт.
  Пока Павел и Лирик пытались выздороветь, его дивизия, да и весь наш Воронежский фронт,
вместе с Юго-Западным, здорово «намылил холку» Манштейну. После Ахтырки, не давая фа- шистам опомниться, форсировали реку Псёл и освободили город Суммы. И ещё фрицы види- мо очень боялись второго «Сталлинрадского котла», старались, бросая территорию Левобере- жья, «вгрызаться» на правом берегу Днепра. Пашка с восторгом и гордостью «за своих», слу- шал сводки с передовой, пока им с конём готовили дембельские документы в канцелярии, его полк участвовал в освобождении Лохвицы, Гадячей и геройски бился за Ромны.
   Засобирался на передислокацию и ПВЛ, последнее пристанище двух инвалидов, в пригород освобождённого Суммы. А Павел, несколько дней ходил по складам интендантов, и подбирал
 хорошее, большое седло, на широкую спину Лирика, и комплекты упряжи для «верха», и для
«гужовки» в народном хозяйстве. Как вдруг, подъехал старшина с комбатом на «полторашке».
Даже Лирик радовался их приезду, «родным» лицам, не потому что, они его «баловали» вкус-
ностями всякими, там яблочками, морковкой, или в «тугую пору», подсыпали в торбу котелок
сверх нормы овса. Он радовался Добрым и Заботливым Людям, которые никогда не «общали-
сь» с ним при помощи кнута или хлыста. Даже когда в распутицу, бывало, впрягали в «полко-
вушку», и вместо «четверика», они вдвоём, с таким же Владимирцем, падали в грязь от жут-
кой усталости, эти люди их не хлестали кнутом. А добрыми уговорами, помогали поднимать-
ся на ноги, и сами впрягались в упряжь. Была нехватка коней в артиллерии одно время, и бы-
вала непролазная распутица, особенно по украинскому чернозёму, а расчёты и командиры, на
равных помогали животным, тянуть лямку «бобика» или сорокапятки. И да здравствуют мон-   
гольские коневоды, помогли нашей армии. Их кони хоть и невысокие, лёгкие, а выносливые и жилистые, мало чем уступали Дончакам. В упряжи справлялись не хуже тягачей-Сибиряков и  Русаков. Главное не боялись взрывов и стального грохота войны.      
    После восторженных рукопожатий и обнимашек, всё-таки почти родня, поговорили о «гру-
стном», помянув погибших и не только словом, и о радостном в Пашкином полку, о новых ге-
роях. Его однополчане, порекомендовали Павлу «приглядеться» к вновь освобождённым мес-
там Левобережья. Особенно старшина нахваливал, он же сам «от земли», местные чернозёмы
и леса. Пашка и сам не собирался возвращаться домой в Воронежскую область. У него там не было никого. Ни семьи, ни родных, война всех «забрала». Даже на погосте «некого» было по-
минать, а образы родных у него всегда в сердце.
Старшина, привёз кое-какие его вещи, и от себя немного продуктового довольствия и двухпу-
довый мешочек овса, для коня. А вот чтобы «сразить» Пашку наповал, откинул брезент с зад-
него борта машины и, улыбаясь до ушей, в свои прокуренные усы, показал ему дембельский
подарок, от «его» артполка: - блестящий светло - коричневым лаком, да на «резиновом ходу»,
с «верхом» и большим багажным ящиком сзади, двухместным кабриолетом, на одну упряжь.
На вопрос Павла, откуда такое снаряжение в его артбатарее, на что гад по имени Сыч, то есть
старшина и его друг, всё-таки ответил, мол это приказ Конева снабдить отличившихся при пе-
реправе Ворсклы и на Курской дуге, личным кабриолетом, да с кучером, и посетовал змей, не
нашёл вот только кучера, ты уж не серчай, посланник преисподней. А по факту, ездовые наш-
ли в Суммах, когда искали постой коням его батареи, в неприметном ангаре на окраине горо-
да. И принадлежал кабриолет, фашистскому Польскому банку. Ну естественно стал собствен-
ностью нашедших. Ну и на совете полка, решили порадовать с согласия комдива, достойных.
При этом извинялся, паразит усатый, - «можно было бы заместо этой цацки, передок от М со-
рок второй, но ты ж растяпа, его на Ахтырке не уберёг».
  Лирик, пока кабриолет выгружали, настороженно косился на него, видимо понял свою буду-
щую упряжь подошёл к двуколке, обнюхал её, особенно расписные, изогнутые оглобли и щи- ток. А старшина, порывшись в кузове «полторашки», вытащил отдельный подарок от ком.ди- ва, два мешка с попоной на «всего коня», вальтрап, и такое же шикарное седло, с эмблемами кав. полка имени Будённого и подобную уздечку, как у самого командарма. И нагрудный наг- радной ремень, с тремя золотисто красными розетками «Красной Звезды» и четырмя медаля-
ми, за участие в битвах их стрелкового полка. Павел как мальчишка, обрадовался такому дару друзей, и особенно подарку от «батьки комдива». А Сыч поиздевался: - «от дывысь, як у нёго
щчёчки горять, як у дивчины на смотринах».
      Однополчане, на прощанье обнявшись, наказали Пашке написать, как устроится на новом
месте, мол адрес полевой почты в мозгу на всю жизнь, потрепали Лирика за холку, с наказом,
«поприглядывать» за непутёвым, одноглазым сорвибашкой и их фронтовым другом, старши- ной запаса. Запрыгнули в полуторку и уехали, закрыв этим, его военный период жизни. А не- известность, в будущей гражданской жизни, чё-то слегка напрягала. Но в какую повозку зап-
рягать Лирика, Пашка знал наверняка. Полдня он рылся в складах интендантов, но всё же на-
шёл, под могучую шею коня, хомут с меховыми упорками и мощными мочками, «мягкие» си-
делки с черезсидельником и всякие горты, вообщем завскладом, был только рад Пашке. Даже
помог ему выбрать лучшую упряжь, с трензелями в хроме. И дал «втихаря», сотку ухналей.   
     Ну с седлом получилось отлично, Пашка ещё раз мысленно поблагодарил комдива за него,
и даже Лирик «запрядал» ушами и раздувая ноздри, косился на него: «ну чего ты, мол садись 
быстрей и «погнали» против ветра». Но «спотыкач» гад, не позволил им погнать, хотя Пашка
видел, как и коню тоже, очень хотелось «сорваться» в аллюр два или три креста. И он, погла- живая друга по холке и щеке, приговаривал: - «давай потерпим чуток дружищё, придёт наше время, мы ещё «повоюем» за большие призы на скачках». Хотя он знал, что тяжеловозы боль- ше тягачи, чем бегуны на ипподромах. Но больше он успокаивал себя. Отвык от гражданки.
      Пришлось Павлу «удлинять» буржуйские оглобли под Лирика, и «менять» их угол сцепки с кабриолетом, иначе после загрузки он заваливался на зад из-за роста коня.  А вот шагом ид-
ти в упряжке, получалось даже ничего. Опробовали ход кабриолета и остались оба довольны.
Загрузили «по полной» задний багажник и, довольно-таки вместительный, на удивление гер-
метично обшитый кожей, ящик под мягким сиденьем, прикрепили рядом с табличкой: - «АО
Бразье, Каретный дворъ, 1912годъ», номер транспортного средства, который привёз вместе с
«Правами на управление конным экипажем», с печатями и с подписью нач. штаба, вестовой.
«Посидели на дорожку», пока Лирик аппетитно хрумкал кусок сахара, гостинец от Сыча, Па-
шка, со словами «не поминайте лихом», отдал провожающим его санитарам и конюхам, пол-
ный штоф спирта, опять же от старшины Матвея Сычова «для обработки заживающих ран», по-
желал бойцам скорейшей победы над фашистом, и поехал на сияющем кабриолете, в сторону
Ахтырки, чтобы снова переправиться через Ворсклу, но уже по понтонному мосту в граждан-
скую и уже забытую жизнь.




                Глава 4



       Добрались до Ахтырки только на четвёртый день. Первые два дня Лирик быстро уставал.
Это было видно по его дыханию и сильному потовыделению. Хотели пересечь Ворсклу в Жу-
равном, но мост через реку, немцы подорвали. Зато нашли плёс и, как намылись оба от души.
И не смотря на то, что уже настала золотая осень, было по летнему жарко, и ещё тёплая вода.
Пашка думал, конь будет теперь бояться воды, после той переправы, ан-нет, как шаловливый
ребёнок не «хотел вылезать» из воды, да Павел и сам, на некоторое время, почувствовал себя
беззаботным пацаном, когда нет нужды вести себя осторожно и тихо, что б враг не мог опре-
делить твою дислокацию, и не «врезал» крупным калибром, когда на время забываешь о вой-
не, и что ты уже взрослый дядька. Купались и плескались они, почти до вечера, до голодных
коликов в животе Павла. Коню проще, сочной травы по берегу много, а Пашку «съели» кома-
ры пока сварил на костерке обоим ужин. Но очень порадовало, что Лирик с большими усили-
ями, «со скрипом» так сказать, на ночной отдых, ЛЁГ на правый бок. Тяжёлые кони спят по-
чти всегда стоя. Павел с восторгом про себя отметил, водные процедуры, даже очень на поль-
зу его другу, да получше всяких пилюль, и на лицо прогресс в восстановлении двигательного
аппарата и его функций. Жаль только, что уже прохладненько ночью, и скоро дожди.
      Не стал Павел заезжать на место своей бывшей дислокации, батальон то уже поди на пра-
вом берегу Днепра, а на месте, где их «приняли» разведчики после их «обратной переправы»,
остановились на часок. Повспоминали, Лирик аж причмокивая от удовольствия, уплёл ведро овсяной каши, приправленой банкой сгущёнки от Сыча, а Паша перекусил полбанкой тушён-
ки с галетой, и перекрестившись, направил коня на Ахтырку. 
   По понтону, переправились через Ворсклу без проблем, часовой не стал придираться к бур-
жуйскому кабриолету, он тоже читал в многотиражке о их героической переправе. И для него
было в радость, угостить Лирика кусочком сахара, а Пашку пачкой махры, на прощанье креп-
ко пожать руку. К вечеру добрались до Олешни, точнее до места, где она была на карте. «Что
же ты гад, фашист проклятый, сделал с Украиной», - не стесняясь, очень «крепко» выразился
о немцах Пашка. Они уже проехали несколько хуторов и сёл в руинах, а местами одни трубы, от уцелевших печей, и ни одной души. Только вороны и бродячие псы, терзают трупы живот-
ных. Видно, что недавно тут прошло полное истребление всего живого, и похоже на Бандеро-
вских ублюдков-карателей, принёсших в эти сёла «вильнисть».
   Когда проезжали очередной хутор, южнее Лебедина, увидел на бруствере, одного из окопов,
диск от ППШ - 41. Пашка знал, что есть специальная часть, которая определяет и хоронит по-
гибших, «собирает» на местах боевых действий оружие и боеприпасы, их сапёры разминиру-
ют минные поля и всякие мерзкие ловушки, и не только для военных. И хоронят даже убитых
врагов, в общих могилах, под одним крестом и собирают их оружие. Не зря он остановился у
этого окопа. Под, не сильно осыпавшимся бруствером, нашёл ещё два «диска» и самого «Па-
пашу», правда с пустым магазином, но вполне исправного. И прострелянный, двумя пулями,
планшет. Значит отстаивал этот рубеж или офицер или кто-то из младшего комсостава. Павел
очистил оружие от грязи, смазал его и пружины в дисках магазинов и перезарядил патронами
два исправных магазина. А помятые, неисправные магазины и планшет, закопал тут-же в око- пе. Решил пока «Папашу» с боезапасом в сто пятьдесят патронов оставить у себя, да мало ли,  что их ждёт впереди, у него ещё и ТТшка именная есть, а патрон, у них одинаковый. Хотя его
и комиссовали, но он остался воином. Осторожным и бдительным солдатом, и потому держал
оружие всегда «под рукой».
     В Лебедине переправились через левый приток реки Псёл, и поехали к правому притоку, к
селу Червлёное. Естественно, и этот мост фашисты уничтожили, и нужно было искать брод в
районе этого села, такой, чтобы не «достало» водой поклажу, и чтобы течением их не смыло.
И наткнулись на заброшенную бахчу. Небольшое поле, было прямо усыпано спелыми арбуза-
ми и тыквами. Пашка помянул добрым словом те крестьянские руки, что засеяли и не смогли
собрать урожай с бахчи, по вине фашистов и лесных бандитов. Лирик впервые в своей жизни
ел «кавуньцы», как сказал бы его друг Сыч. Пришлось даже ограничивать его трапезу, опаса-
ясь «расстройсва желудка» у коня. Но зато загрузили кабриолет «по полной», дарами ухожен-
ного поля, мозолистыми ладонями сельчан. Пришлось под седло и сразу в упряжь Лирика за-
водить. А что, пусть терпит, недовольная морда, запрядавшая ушами, для его же ненасытной
утробы, добавилось поклажи. Да и Пашке не терпелось быстрей стать на ночной постой и за-
печь на костре, как делали когда-то в детстве, ломтики тыквы.      
Уж поздним вечером, полностью «рассупонились» и Лирик зашёл по брюхо в воду, на водоте-
рапию и побрызгаться, взбивая передними копытами фонтаны брызг в сторону Пашки, полу-
чал реальное удовольствие от своих шалостей. Уже по тёмному, когда вскипела в котелке во-
да над костерком, этот большой и шумный, вдруг фыркнул и замер, повернув голову в темень
противоположного берега. И Павел тоже услышал не естественные всплески воды с той сто-
роны реки. А затем детский крик – «А-а-а, мама-а-а-а», Лирик рванул поперёк течения на зов
ребёнка, Пашка за ним, а течение его чуть не сбило с ног. Метрах в тридцати от себя, он уви-
дел силуэт коня, державшего зубами за кацавейку, над водой, барахтающийся силуэт ребёнка.
Испуганный малец вцепился за Пашкину шею, когда он попытался посадить его на спину ко- ня, и всхлипывая: - «дяденька, не надо, я больше не буду, не буду», заплакал. Так на руках его
Павел, с подстраховкой Лирика и его гривы, и вынес к костерку.
   В душе, конечно, у него «забурлило по полной», когда ребёнок, отогреваясь в сухой Пашки-
ной одежде, и поедая горячую тушёнку с кашей рассказал, что его зовут Потапом и ему семь
лет. И что они с мамкой Сашей, живут в Прудном, и что вчера к ним в село, пришли грабить
из леса «биндеровцы», а мамка наказала ему «убегти от бандюков», к тётке в Олешню. И ког-
да пытался убежать от бродячих собак, по разбитому мосту, то сорвался в реку и его понесло
вниз по течению. И попросился, прекратив наконец-то трястись от холода и пережитого стра-
ха утонуть, переночевать с ними. Павел не сразу заметил, что по его щекам, даже из раненого
глаза, текут самопроизвольно слёзы. И его погибшего сына звали Потапкой, и ему сейчас бы-
ло бы семь лет. И он прижимая к себе ребёнка, смахнув предательские слёзы, заверил его, что
они с Лириком, теперь и потом будут защищать его, пока не найдут его мамку или тётку. «Ка-
кие вы хорошие дядька и твой конь», проговорил засыпая от перенапряжения Потапка, и сра-
зу уснул на сиденье двуколки, куда его уложил Павел, прикрыв тёплой попоной коня.
    Лирик, прям зорко следил за всем, даже в темноте заметил, что Пашка опять смахнул слезу
со щеки, подошёл и гыгыкнул ему в плечо, «чего ты, ну значит не утонем мы с тобой, прекра-
ти мол киснуть, теперь мы с тобой крёстные этому малышу, и обязаны сберечь его от зла». А
у Пашки «в глазах» опять его Лидушка и Андрюшка и его Потапка. Потому и слёзы сами по
себе. Он с благодарностью, поглаживая по умной и доброй морде коня, выдохнул: «Теперь я
знаю куда мы поедем, через Васильевку, в Прудное». Приняв такое ответственное решение и
«мобилизовав» свою нервную систему – «Видно для нас война ещё не кончилась», «уложил»
коня на сухую траву, и укрывшись плащ-палаткой, используя могучую шею животного, будто
подушку, впервые беззаботно заснул, доверившись тонкому, сторожкому чутью Лирика.         
  На подъезде к Васильевке, их «тормознули» НКВДэшники. Усталый майор выслушал Павла
и Потапку, улыбнулся, когда на вопрос о количестве бандитов, ребёнок показал ему, растопы-
рив ладошки, восемь пальчиков. Угостил пацана большой шоколадкой, показал Павлу лесные
массивы на карте, где предположительно «схрон» бандитов и, возможно даже, не одной груп-
пы. И как раз в Васильевских и Пруднинских лесах. Порекомендовал им быть осторожными и, узнав, что у Пашки есть ТТ и ППШ, заставил, под роспись, «взять банку» патронов, пяток
гранат и ракетницу, с пачкой патронов к ней, чтобы дать им сигнал, при встрече с бандитами, и настоятельно просил «не лезть на рожон», только в крайнем случае, применять оружие и то
только защищаясь. Потапка, наблюдавший процесс их «вооружения», заставил всех рассмея-
ться, попросив с решительным видом, ещё и «зилезный танк, против биндеровцев». Танк ему не дали, а настоящий ножик-складешок, банку сгущёнки, да пару шоколадок, под восторжен- ный блеск своих глазок, получил без росписи, от улыбающихся оперов.
   Сверив Пашкин маршрут в Прудное по карте, майор сказал, что в том селе их бывший опер,
участковый капитан Мирошник Михаил Лукич с семью бойцами, и по прибытию просил свя-
заться с ним и «помочь» парням, до их прихода, а они пока «возьмут» банду за Олешней.
На подъезде к Васильевке, Павел, выдвинул до конца вперёд козырёк, заморосил не сильный
дождик и поднялся ветерок, и очередной раз восхитился подарком однополчан. На него и По-
тапку, ни одна капелька не упала. Ещё и боковые, и передний полога, оберегали от непогоды.
Решили не задерживаться в сильно разрушенном войной селе, покормили коня, Потапка тиш-
ком от дядь Паши, угостил коня кусочком шоколада с такой невинной, как и у Лирика морда-
хой, что тот просто рассмеялся, глядя как конь, делая вид что ему гостинец очень понравился, и потому он его так быстро проглотил. Хотя кони не едят шоколад, но ради «друга», пришло-
сь «пойти на жертву». Сдружились пацаны. 
    На южном подъезде к Прудному, Пашка обратил внимание на беспокойное поведение коня,
прислушавшись, услышал по курсу перестрелку и с «Мосинки» и с «Папашки», но что «нап-
рягло», то это звуки немецкого «Шмайсера». В густой лощинке, спрятал попутчиков, и нака-
зал Потапу сидеть как мышка в норке, вооружившись, тенью скользнул в сторону села. 
  С невысокого холмика, увидел в бинокль неравный бой между, видимо бандитами, в формах
полицаев наступающих от окраины леса, с пятью парнями в армейских бушлатах с винтовка-
ми и ГБистом с «Папашкой», отстреливающихся от крайней, полуразрушенной избы. Павел,
быстро оценив ситуацию, подобрался для точного броска гранаты и кинул «прямо в яблочко,
два лимончика». И «дал» несколько очередей. Его неожиданная атака, возымела эффект сту-
пора, для всех, кроме троих убитых и двоих раненых бандитов. Остальные бросились бежать
в кусты, но ушёл только один, ещё двоих бойцы «сняли», а двое сдались, побросав оружие, и
задрав «лапы в гору».  Пашка несколько раз свистнул особым свистом, и услышав в ответ ко- роткий гогот коня, пошёл в сторону, офигевшего опера и его бойцов, окруживших бандитов.
Но ещё больше все офигели, когда из кустов выскочил огромный, чёрный конь, в упряжке зо-
лотистой колесницы, и под управлением светловолосого «Ангела», направился прямо на них.
Один из бандитов, со словами - «Свят, Свят, Свят», бухнулся на колени и стал крестится. И у
остальных, так сказать – «слегка упала челюсть», когда Лирик подбежал к Пашке, и коротко
«гыгыкнув», ткнулся ему в плечо, а белобрысый ангелок со словами: - «дядь Паша, я крепко
вожжи держал, а он меня не слухал, правда». Пашка почувствовал, от перенапряга, поплыло
всё в глазах, и опять пошла носом кровь, но успокоил опера, бойцов и Потапку, это контузия.   
    Опер от души поблагодарил Павла, за отчаянную и своевременную атаку на бандеровцев и
выслушав его доклад: кто, откуда, куда и зачем, повеселел,- «у нас тут мужиков то, раз, два и
обсчёлся, тем паче таких закалённых фронтовиков». Указав на Потапа, спросил: - «твой сын».
Услышав откуда и чей это ребёнок, опять нахмурил брови - «эти изверги»,- показал на конво-
ируемых бандитов, «третьего дня тяжело ранили его мамку, но жива и будет рада тебе малец,
она в амбулатории, под наблюдением нашего фельдшера, лежит». С горем пополам, успокои- ли плачущего малыша, и капитан пообещал его к ней отвести, сразу после оформления плен- ных бандитов и доклада в отдел, об успешной операции и о старшине-фронтовике.
Пашка и капитан не стали наблюдать за встречей сына с мамкой, дымя табаком и сидя на сту-
пенках амбулатории, «мозговали» что делать, и с Пашкой, и с «новым имуществом» колхоза.
Капитан сказал, что он в конях, «как в балете», а колхозом, точнее тем, что от него осталось с
печатью, руководила Александра, Потапкина мама. Потому и отдай ей фронтовой подарок от
его артполка, ну и стань на учёт как демобилизованный, у её писарчука. И напоследок выска-
зал опасение, что сегодняшняя схватка с бандитами, может быть не последней, и порекомен-
довал быть бдительным и присмотреть за мальцом и, будущим колхозным имуществом, в ха-
те Александры, пока та поправляется. Надеясь что она не будет возражать, опер заверив жен-
щину о присмотре за её сыном, попросил «постой» на время, Павлу и его упряжке. Та, прис-
тально оглядев вояку спасшего её сына, вздохнув согласилась их пустить, сказав целуя Пота-
па, слушаться дядю Пашу. И уже взрослым мужчинам, рекомендовала поискать, за её овином
в соломе спрятанное оружие, что бросили убегающие венгры. Нашли, и оно сильно пригоди- лось буквально на следующий день. Мужики, просто по-русски, обалдели, от арсенала, кото-
рый нашли в тайнике Александры. Шесть «Мосинок», с десяток «Маузеров 98 К», самозаря-
дки «К 43» с оптиками и несколько подсумков с обоймами, к немецкому оружию.      
Опер собрал по селу дюжину бывших партизан, в основном уже деды, но пока ещё бодрые, и
несколько решительных женщин, не устоял против их праведного гнева к лесным бандитам и
к предателям-полицаям из «местных». Их мужья были казнены венгерскими карателями, ещё
в сорок втором, с «подачи» иуды старосты. А бандеровцы, разграбив село и «крепкий», до со-  рок первого колхоз, сожгли конюшню, и овчарню с коровником, птичники, и угнали весь скот
и пока были немцы, грабили вдов и солдаток. Некоторых женщин силком «уводили» в банды.
Пришлось оперу вооружать всех. Получился полный взвод хорошо вооружённых бойцов. По-
нял он – пленных не будет. Несколько смышлёных парубков, отправил связными в «засидки»
к постовым ГБэшникам. Павел выбрал себе «снайперку К 43» с боезапасом и, взяв «Папашу»
с ракетницей, ушёл в засаду на вчерашний холм. Капитан отговаривал, «тебе ж нельзя по здо-
ровью», а всё равно был рад такому бойцу. Да Павел ещё заверил что, он одним глазом видит
дальше и за два, да плюс его боевой опыт. Оставил ему на попечение коня и Потапку и «раст-
ворился» в руинах села.
Пашку, даже в «жар бросило», когда «засёк» на окраине леса, около полста, а может и больше
бандитов, и почти все на конях. Такая досада взяла - невинные животные попадают под пули.
Бой, очень тяжёлый бой, длился почти весь день. Бандиты, не ждали такого сопротивления и
что попадут в «котёл», из нескольких баб и участкового с семью пацанами, да к дряхлым ста-
рикам. А когда увидели сигналы ракет, из села и с левой стороны пруда, то попытались «дать дёру» обратно в лес. Вот тут Пашка и оценил, вражескую «снайперку», с её оптикой, ЗэФкой.
«Дал» несколько сигнальных ракетницей, и «снял», как он посчитал, их командира банды, и
ему «помогал», с противоположной стороны лощины, другой стрелок с К-43, один из старых
партизан, но очень меткий. Потеря своего командира, заставила бандюков побросать коней и
окопаться. Сухой треск «Шмайсеров», наших «плёток» и «Папаш» да шипение ракерниц, уже
к концу дня, наконец-то смешался со шлепками миномётов. Это рота НКВДшников, поспела
на выручку. Правда Пашка, не увидел окончание боя, запомнил только, здоровенного детину, бежавшего на него и стрелявшего из немецкого автомата. Но выпустить по нему «строчку» из
своего ППШ, успел. И «потух».
   Через два дня, «пришёл в себя» от сильной жажды, в комнате, где лежали ещё несколько че-
ловек, а в ногах у него, «радый до ушей» что дядь Паша «оживел», сидел Потапка. Хотел по-
шевелиться и понял, что опять в бинтах, опять «подпорчена шкурка», и в теле снова лишние
дырки». И трудно и больно дышать. Фельдшер, тоже участвовавший в бою против бандитов,
и с перебинтованной головой, «послушав» Пашкины легкие, пульс, посмотрев глаз и язык, с
тяжёлым вздохом рассказал то, что у него одна пуля «прошла навылет» через плечо, а вторая,
«засела» пробив грудь, в лопатке изнутри. И у него нет инструмента её оттуда удалить, и ещё
Слава Богу, что не зацепила сердце, или какую аорту. «Да что же мне так на левую сторону то
везёт», посетовал Пашка, и скрипя зубами, сел. Несмотря на темень в глазах, и из носа кровь.
Пришли под вечер особист, с участковым их проведать, потому как раненых после того боя, в
амбулатории лежало восемь человек, а вот молодого бойца и одного старого партизана, отне-
сли и похоронили на погосте. Майор сказал, что они героически бились, против одной из са- мых жестоких банд на Сумщине, и сильно помогли особистам всех их уничтожить. «Так что готовьте старшина и капитан, «дырочки» под «Славу», или под «Красную Звезду». Офицеры
и Потапка, помогли Павлу выйти, к своему боевому товарищу и другу, нетерпеливо притопы-   
вающего всеми копытами и напряжённо фыркающему Лирику. Вот попробуй кто сказать, что
кони, не могут проявлять радость. Он и обнюхал, и косясь на бинты, потёрся головой и шеей
о Пашкино плечо, что-то на своём потихоньку гыгыкал, да своими губищами, «пожевал» ухо
ему, а главное успокоился, приникнув к Павлу. Суровые вояки даже призадумались, что в ми-
ре оказывается есть ещё, кроме жестокости, зла и ненависти людской, и такое что они сейчас наблюдают от Божьего творения, не веря своим глазам. 
     С ранением, «металась в жару» в соседней комнате вдовушка Любаня, из ополченок, кото-
рая «дралась» с бандюками, на равных с операми. И которая, уже получив тяжёлое ранение в живот, поймала удиравшего бывшего старосту, приговорила его за всех вдов, да сама привела приговор в исполнение, повесила на суку дуба, и лишь когда дошла до своих, держась за рану
и стиснув зубы, позволила себе «отключиться». Фельдшер очень постарался, и пулю извлёк и
«заштопал», а заражение всё же не миновали, вот и «горит» молодка, борется с инфекцией на
«руках» у него и её дочери-подростка. А рядом с ней, Потапка, за своей мамкой ухаживает, да
дядь Паше не даёт «скучать». Михал Лукич доложил, что обнаружили в лесу, брошенный ла- 
герь бандитов. Двух кобыл с «малышами», и раненого жеребца под седлом. А особистам при-
шлось разминировать там каждую землянку. И уже доложил Александре, что у особистов нет
возможности «таскать за собой» животных, то они решили, под учётную ведомость, передать их её колхозу, и уже нелегально несколько мешков дерти, да семь бочек-соток керосина, и две
крепких тачанки с упряжью. А от себя участковый спрятал, опять же по «недосмотру» коман-
дира опергруппы, три десятка пятипудовых мешков пшенички и ржи, в одной, из бандитских землянок, для весеннего сева. Немного конечно, но это максимально, чем могут помочь орга-
ны возвращать колхоз, и оставшихся колхозников, к «жизни». Александра понимала, всё кон- конфискованное у бандитов, для фронта, но немалая часть того «добра», это грабёж бандита- ми их села. Но фронт, это святое. И она очень благодарна офицерам, принявших, не маловаж-
ное для их села, решение. Едва успели перевести зерно до полной распутицы. Павел и Лирик по мере возможности, тоже старались. Участковый Лукич, они подружились с Павлом, помог залатать крышу дома Александры, и поправил трубу. Лирику, конечно досталось, возил дрова
почти для всех, кто успевал наладить к зиме печи, на разболтанных дровнях из лесу. А их, за  последнее время, то фронт прошёл, то с бандеровцами наломали немало, и для хозяйства хва-
тит и для сельчан. В общем к зиме, «со скрипом» слегка подготовились. В районе выпросили немного рубероида и гвоздей, подлатали часть крыши разбитой конюшни, и заселили в неё, и
и тех доходяг коров и лошадок «из леса», да три дюжины баранов. «Почин» собрали.
      Когда, осторожно, перевезли из амбулатории Александру в свой отремонтированный дом, вопрос о месте проживания Павлу и постоя Лирику, даже не поднимался. За Потапкой нужен
был присмотр, а за его мамой уход. Саша изначально стеснялась чужого мужика и его хлопот по дому, а когда услышала несколько раз, как её сын, рассказывая что-либо о дядь Паше, наз-
вал его, «увлёкшись» папкой, решила – «будь, что будет». Саша, тогда повспоминала родного папку сына, и её мужа, погибшего в самом начале войны на фронте, тишком поревела в поду- шку, «попросила» у него и у Бога прощения и решила, ради сына, «а может и не только ради
сына», оставить всё, на волю Христа. Лукич, столяр-плотник изначально, а потом участковый и бывший опер НКВД, «взвалил на себя» большую часть забот да хлопот колхоза, пока Саша
была ещё слабой, после ранения. Благодаря ему и его трудолюбию, колхоз хоть и «не сытно», перезимовал и, не «съел» семенной фонд, сохранил всю «худобу» на конюшне. Конечно, здо-
рово выручал пруд, с его карасями. И детвора при деле, да хотя бы от голода не пухли. А как все радовались, когда Любаня, за глаза – Макоша, в честь славянской богини, справедливого
возмездия Мокошь, и за возздание - «по заслугам», бывшему прихвостню венгерских карате-лей-старосте, вместе с участковым, «раскрутили» и завели, после ремонта, гусеничную СТЗ. Даже древние старухи, улыбаясь беззубо, притопали на сей праздник. Благо тёплая и ранняя весна, тут «и гармоника блескучая, да девчата озорные и певучие». Счастливая Любаня, поо-
бещала к посевной отремонтировать ещё и колёсную СХТЗешку и прицепного «Коммунара» если Михал Лукич будет помогать. Вообщем колхоз оживал потихоньку, вместе с новой вес- ной и какой не было тяжёлых и страшных три года.
   Павел, выводя Александру на прогулку, под тёплое «сонечко», обратил внимание на пчёлок,
собирающих пыльцу на цветках ранней жердёлы. И нашёл бесхозный рой, в развалинах шко-
лы. Как и что с ним дальше делать он знал, когда-то дед его научил. И как «наладить» добрые
отношения с пчёлками и с их маткой. И хорошо, что у него друг Лукич столяр, наладили нес-
колько уликов, на будущее расселение. А Потапка, уже нетерпеливо ждал мёд и подглядывал
в леток улика, хотел узнать, как они делают его. Ну и познал, как пчела может больно ужали-
ть, слишком назойливого и любопытного.
    Контузия, продолжала о себе напоминать временами, и Пашка старался беречься и лишний
раз не пугать ни Потапку, ни Сашу. Которая умница, начала самостоятельно «двигаться» в до-
ме и во дворе на радость трём «мужикам». А третий Лирик, «схуднувший» за зиму на соломе, «отъедался» зелёной и молодой травкой. А вот «спотыкач» у него, не проходил пока, и только быстрый шаг да коротенький галоп на трёх ногах. Зато с удовольствием «покрыл» двух кобы-
лок на расплод. Приезжали на кобылах, для этого пикантного деяния, и из соседних сёл и ху-
торов. Слава о могучем и неприхотливом красавце, герое боевых действий на фронте, и спа-
сателе ребёнка осенью, коне Лирике, распространилась почти по всему району. А в основном
он работал в упряжке тачанки с Лукичём, по делам колхозным и сельским, который по-преж-
нему замещая Александру, провёл посевную, пятью тракторами в девичьих руках, четырьмя конями, включая фронтовика Лирика. Вновь, как до войны, посадили сахарную свёклу и лён.
В начале лета политотдел, по «разнарядке» и приказу Партии, прислал в колхоз парторга и аг-
ронома, тоже бывших фронтовиков, а главное кузнеца. По крови цыган, а в душе, одессит-ев-
рей. Пока откуёт подковы Лирику, искурит гад, половинку Пашкиного кисета табака. Но зато
любому поднимет настроение, своими неиссякаемыми анекдотами и историями. И совсем не
пил. Чекушки, за разные починки всякой домашней утвари, не брал. А вот от «варэнычкив» с
чем угодно, с любой ягодой ли, с картошкой ли, или очень ему нравились с капустой, всегда у
него приветствовались. Постепенно колхоз и село, «возвращалось к жизни» после оккупации
фашистов. Несмотря даже, на несколько набегов «Лесных братьев», и продолжающиеся «по-
хоронки», много чего было восстановлено и заново отстроено. Главное никто не остался не у
дел, от мала до велика, добровольно и с удовольствием, а кто за трудодни и с тяпкой и с лопа-
той неделю в поле, а другую с топором и пилой на строительстве, и школы, и нового клуба, и
птичника. Детвора с радостью «месила саман», и на конях и своими босыми ногами. Почти у
каждого двора стояли его пирамидки на «просушке». Макоша-Любаня, на колёснике натаска-
из леса брёвен к плотницкой, на распиловку и на почин восстановления, порушенных и сож-
жённых хат. Жаль только, что голодно было. В округе села, «поели» и черемшу, и крапиву, и
лопухи. Благо, лес вокруг ещё «подкармливал», грибочками, ягодами и орехами прошлогод-
ними. Спасибо Райпо, выделил продуктовую помощь, по ленд-лизу от пролетариев Америки,
что было очень кстати. Политотдел районной МТС, выделил два новеньких СТЗешки и само-
ходный «Сталинец», прицепную косилку СКАГ, да плуг. А что очень порадовало, так это три бортовые полуторки, с тентами и одна, самосвал. Восстановленная электролиния и гравийка из района в село, добавили людям уверенности в грядущем, и в скором окончании войны.
  Неугомонная Любаня-Макоша, провела активную агитацию среди женщин и молодёжи села
и организовала бригаду трактористов и комбайнёров, а в основном это девчата и парубки без-
усые, и отправила их на обучение в школу механизации, в МТС района. Доагитировалась, что
Политотдел района, «заметил» готового бригадира-полевода, и отправили её на «повышение»
квалификации в район, по директиве Наркомзема. «Оставила» деток на подружку Надежду и
поехала обучаться на не женскую профессию.
       Вскоре Александра, смогла сама взять бразды правления колхозом, и вожжи кабриолета с Лириком, в свои руки. Конечно, Лукич и агроном с парторгом, ей здорово помогали. Постро-
или новые фермы, не большие пока, но завели молочное стадо и свиней. По пять десятков, но
детвора получала доп.питание в садике и в школе. Пришла из области директива, построить в
живописном месте, дом-интернат на сто пятьдесят мест. Стройматериалы завезли быстро, да
только в придачу к ним и «строителей», на крытых Студебеккерах и под конвоем ГБэшников, отряд в двадцать бородатых и угрюмых, пленных румын. Поставив три палатки, с буржуйка-
ми, огородили по периметру свой лагерь в несколько рядов «колючкой» и поставили часового
солдатика с оружием. Не оттого, чтобы пленные не сбежали, а чтобы защитить их от сельчан.
Так как народ «напрягся». И чтобы не получилось, как в Одесском лагере военнопленных, их
вынужденно содержали под усиленной охраной. А для Александры, ко всем ещё одна забота.
Их же всех кормить, поить и как-то отмыть и от вшей избавить надо. Приехавший на провер- ку обустройства пленных и солдат охраны, тот-же особист и друг Михаила Лукича, уже под- полковник, на новеньком ГАЗ-64, обещал подсобить с довольствием, для пленных, и для гар- низона. И так, не настойчиво, порекомендовал и парторгу и Лукичу, поддержать назначение, комендантом военного гарнизона села, Пашку. А точнее фронтовика и кавалера трёх орденов Славы, Павла Терентьевича Михеева, старшину запаса, с повышением ему воинского звания - лейтенант. А приказ о назначении, повышения звания и постановку на военное довольствие, отправит связным из окружной комендатуры. И он твёрдо уверен, Политотдел района и парт- ячейка колхоза, сделали правильный выбор. Ну и как положено коменданту, отдаст тому свой старенький Виллис с водителем, молоденьким солдатом-срочником.
      Нет, Пашка без дел не сидел. Помогал Александре, как и Потапка, по дому и небольшому
огородику. Вот уже и баньку достраивают. А главное для него, это уже четыре улика с пчёла-
ми, под цветущими акациями. Потапка, заразил его своим нетерпением, в ожидании первой
гонки мёда. И спасибо Лукичу, вдвоём смастерили медогонку по памяти, как у его деда была.
Из пропаренной липы и повощщённой натуральным пчелиным воском. Даже шестерни воро-
та маховика и ротора из дуба, как и кадушки на четверть с крышками и с ручками. А упряжка была на обоих мамкиных мужиках. Мыли кабриолет и Лирика, вместе с Потапкой а затем об-тирали и вычёсывали его, сразу с двух сторон. А он от удовольствия аж стонал, прищуривши-
сь и шлёпая губищами. Павел обратил внимание, что его раненая левая нога, стала слегка ре-
агировать нервной дрожью, на прикосновение. И аллюр стал не, «как у нимфетки перед гуса-
ром на балу», как говорил Лукич, «стал меньше «вихлять задом», да стал получаться изредка
галоп. Правда короткий, с передышкой, но чаще. Видимо тяжёлая работа на посевной, пошла
«на пользу». Пашка хотел было подстричь ему гриву, ну просто тяжело её вычёсывать, так за
этого большого паршивца, «стала горой» Александра, пообещав, спящему Павлу остричь усы
и его вихрастый чуб. Вот тогда Потапка с Павлом и научились заплетать сразу много косичек.    
      И вот куда было деваться Павлу, фронтовику-коммунисту, коли он нужен Родине и Партии даже с неполноценным зрением. Не хотелось чувствовать себя иждивенцем. А на пчёл, много времени не нужно, будет успевать по вечерам, да по выходным.
   Принял он у районного коменданта сейф в оружейку, и поменьше для документов и печатей
со штампами, юридическую литературу, уставы и директивы, чего нельзя делать а о чём даже
думать. На складе получил офицерскую форму, расписался за крытый с дверцами автомобиль
и привёз его в Прудное шофёр на Виллисе, уже офицером НКВД - комендантом гарнизона, до
сих пор отражающего диверсии всяких ДРГ из ОУН-УПА и недобитков-бандеровцев и из се-
ла, и из Сумских, и Ровенских лесов. Потапку и почти всех детишек до четырнадцати лет, от- правили в пионерлагерь, на берег Азовского моря. Оправиться от войны и голодного детства.
Как только стала созревать, подсыхая и желтея пшеничка, появились поджигатели полей. Это
стало головной болью не только участкового и председателя, но и коменданта гарнизона. Па-
вел доложил в комитет о происках врагов и ОУНовских агентов, организовал караульную ох-
рану посевов. Не хотелось повторения голода сорок третьего года. Но бойцов было очень ма-
ло. Генштаб и Ставка, для борьбы с диверсантами, и зачистки лесов Украины, направили ар-
мейские, боевые подразделения. На левом берегу пруда, буквально за одну ночь, разбил лаге-
рь батальон НКВД-НКГБ. Рядом с ними, полк пограничников и батальон пушкарей, в сцепке с лёгкими танками. У Пашки сердечко то «затарахтело», когда выставлял на постой тяжёлую технику и, такие родные «сорокопятки», за протоками у пруда. Селяне переживали, «неужто фронт вернулся». Настрой на ближайшее светлое и безопасное будущее, угас. Между многи- ми людьми, появились недоверие и подозрительность. Некоторые стали «стучать», и на сосе-
дей и даже на своих родных. В следствии ГБэшники устраивали облавы и зачистки.  Вступал «закон военного времени» и вводился комендантский час. По ночам чаще стали перестрелки, особенно в районах посевов созревающего урожая. 
       В результате одной из эффективных облав погранцов и ГБистов-истребителей, был унич- тожен, целый курень ОУНовцев Верещаки и больше ста лесных бандитов взято в плен. Но от чего было мерзко и противно, так оттого, что среди них, были «их бывшие» земляки. И много среди них молоденьких девчат и парней, и женщин, уже «испачкавших свои руки кровью», за фашистов и Бандеру. В основном, их не было жалко, и того, что Военный Трибунал, вынесет приговоры кого-то к тюрьме и лесоповалам, кого к рудникам, а кого и к высшей мере. Может кого, из раскаявшихся, мощно «обработанных» немецкой и коллаборационистской агитмаши-
ной, подростков и пощадят, после расследования и оценки их преступлений.   
Такого арсенала, который захватили у бандитов, Пашка не видел даже с начала войны. Гитлер
возлагая большие надежды ОУН-УПА, снабдил их огромным количеством вооружения и тех-
никой. Были выгнаны из леса несколько «Хорхов» с 76ти миллиметровыми пушками в сцепке
и «Маультиры», с зенитками в кузовах. И диковинные полугусеничные мотоциклы «Кеттенк-
рад», с крупнокалиберными пулемётами и несколько вездеходов «Мерседес-170». Лукич ска-
зал, что даже вполне исправного «Фокке-Вульфа», его бойцам пришлось неделю стеречь, по-
ка нашли лётчика, умеющего на нём летать.
       Почти три дня, «шли» обозы с базы бандитов. Конные, вывозили из леса фураж, большие
запасы продуктов в ящиках с английскими и французскими, польскими и венгерскими этике-
тками. Тонны овощей, и мешков с крупами и мукой, накрытых брезентами, в сопровождении
войск охраны тыла, были отправлены, после санитарной проверки и обработки, «особо» нуж-
дающимся и голодающим. Конечно, большая часть, отправлялась в интендантские части нас-
тупающих фашистам «на пятки», наших войск. Крытые «Студебеккеры» и «Урал-Зисы» под,  охраной бойцов НКВД, вывезли вооружения, на «добрый» полк.
      «Досталось» и колхозу Александры. Командующий боевой операцией, по освобождению
Сумских и Ровенских лесов и областей, от бандитов УПА и иностранных наёмников - дивер-
сантов, согласно распоряжения Наркома, на политбюро ЦК-КП(Б), приказал часть реквезиро-
ванного имущества, передать по актам и под роспись руководителей, близлежащим, и ограб-
ленным бандеровцами, колхозам и народным хозяйствам. Так и пришлось «раздаивать» деся-
ток дойных коров, не «пущенных» на говядину для полевых кухонь, срочно «определять» на постой и довольствие в денники, дюжину жеребят и столько же коз с молодняком в коровник.
Очень благодарны были командиру соединения, колхозники и Александра, за продуктовую и
фуражную помощь. Так, до нового урожая, и «дотянули».
      Несмотря на увеличенный гарнизон села, за счёт истребительного батальона НКВД и пог-
раничников, и караульные наряды на конных тачанках и на вездеходах, поджоги посевов про-
должались. Естественно, продолжились боевые операции, по истреблению остатков лесного
корпуса УПА Верещаки. Сам то он удрал в Закарпатье, а его недобитки, не давали спокойной
жизни. В одной из стычек, Павел с нарядом погранцов на конях, загнали почти чет бандитов,
в глубокий овраг. Сдаваться никто из них не хотел, и потому бой был коротким. Когда спуска- лись в овраг, для «проверки», один недобиток, «дал строчку» гад, из Шмайсера. Пашка вновь с досадой подумал, - «Снова дырка и опять левая нога». А потому, как Лирик «рванул» уздеч- ку понял, тому тоже досталось. Перевязывавший его боец, сказал, что коню одна пуля попала в холку а другая в «левый задок». И одного молодого бойца, ещё в начале боя в плечо ранило.
Павел хромая, успокаивал Лирика, - «Может мы грешны с тобой, раз нас судьба колотит пос-
тоянно в одно и то же место». Так и дошли, хромая и поддерживая друг друга, Лирик к вете-
ринару, а Пашка в амбулаторию, удалять очередной «металлолом», из подпорченных шкурок.
Александра, ворчала под нос, перевязывая вечерами Пашку, - «Сам гад, всё налево да налево,
и коня за собой таскает. А у меня уборка началась, и приходится на чём попало ездить, с сол-
датиком за рулём. Ни матюкнуться от души, ни в кустики при нём не сбегать». Привыкла на
кабриолете и на Лирике, мотаться как челнок по делам колхоза, другого коня не хочет, да уп-
ряжь под мелких коней, не захотела переделывать. Но зато теперь «все её мужики» отдыхали
без забот и хлопот. И слава Богу, «Костлявая» опять слегка промахнулась.
     Сыч написал в письме что он, как и Пашка, получил ранение во время переправы, но толь-
ко Днестра. И «откупился», от местного водяного, половиной правой ладони, с пальцами. Но
чтобы поднять чарку за победу, у него остались большой и указательный. И несмотря на кон-
тузию, на добрую чарку и к ней закусь, у него силы ещё остались. Так что жди, проездом до-
мой после «дембеля», забежит на пяток рюмок чая. И приехал, как раз после завершения убо-
рки зерновых. Во время очередной стычки с нацистами, напавших на студентов, собирающих
колоски, после прицепных комбайнов. Сволочи, «били» из самозарядок и Маузеров, по детям 
и их вожатым. Хотя истребительный батальон, и «снялся» в сторону Закарпатья, в Пашкином
гарнизоне, уже была полная рота «срочников», и два взвода конвойно-караульных бойцов ГБ.
Самое паскудное, что среди уничтоженных бандитов, Пашка узнал соседа с сыном. Их усадь-
бы примыкали огородами, и не раз они вечерами дегустировали его «самиздат», загрызая чем
-либо с грядки. И вот на тебе, оказалось «враг не дремлет, и мягко стелет». 
   Сыч, «офонаревший» от расклада Пашкиной «мирной жизни», глядя на его погоны уже ста-
рлея и солидную колодку «иконостаса», с орденом Богдана Хмельницкого, высказал мнение,-
-«да у вас тут настоящий фронт». И наверное, он съездит «чуток проведать» семью, в Казахс-
тан и, так как Пашку всё-таки нельзя, без боевого друга, «бросать» на передовую, скорей все-
го будет становиться на военный учёт, в Прудном. «А то себя погубит, и всех изведёт». Лирик
сразу узнал Сыча. Мотал гыгыкая и фыркая мордой, пожевал ему оба уха, потом стащил с не- го пилотку и ждал свой «выкуп», или кусочком сахара, или морковкой, как к этому Сыч приу- чил его ещё на фронте.
   Александра пообещала Сычу, подобрать какую-нибудь мазанку для него и его семьи, «рабо-
чие то руки, ох как нужны колхозу», и покосилась на его неполную правую ладонь, подумала,
-«коль стакан держать в руке может то и вожжи сможет тоже». Подала мужикам-воякам после
баньки, на стол «чего Бог послал», приняла с ними стопарик и растрогавшись, поблагодарила
про себя Господа за то, что вырвал её из лап «Костлявой», после прошлогоднего тяжёлого ра-
нения, и из-за чего она больше не сможет рожать. А так «по бабьи» захотелось ещё и дочечку и от Павла. За плечо, на которое «можно опереться», и не только ей, но и «их» сыну Потапке.



                Глава 5



   Так не спеша, и дошли до водопоя на Иволгином роднике. Вода как раз «подогрелась» в ба-
ссейнике для этих целей. Из самого родника то, она «бьёт» холоднючая, аж зубы ломит, но по
жаре, да с передыхом под «Горынычем», как раз нормально. Шайтану, в своей шубке, тоже не
очень прохладно, и он с разбега плюхнулся в воду, меж коров, равнодушных к его променаду,
не отвечающего экстерьеру, благородного пса. Некоторые Бурёнки, улеглись в тени могучего
дерева, почти рядом с Петрухой, а Настина, как обычно и на пару с Шайтаном, устроила себе
водно-купальные процедуры. Пётр знал, что здесь пиявок точно нет, и только улыбался - «на-
верное эта корова, в прошлой жизни была рыбой». Минут тридцать-сорок, у них будет «пере-
дых», а потом стадо «повернёт» пастись обратно к селу, кому на обеденную дойку, кому под-
кормить своих «детишек».
    «Охо-хо-х, где же вы ребятишки», - закурил Петруха очередную папиросу, очень ярко вспо-
нив, последние, очень напряжённые дни общения, с Артёмкой и Танюшкой. Вспомнил их го-
рящие восторгом глаза, когда они своими руками «дали» жизнь этому роднику, «раскрыв» его
маленький ключик, от щебня, песка и «пластушки». А Пал Терентич с сыном Потапом, помо-
гли потом Петрухе приподнять его над уровнем земли. Выложив над ним и вокруг, из пласту-
шки и бута, грот с полукруглой чашей. После которой, вода по рукотворному каскаду, напол-
няла почти естественный бассейн в метров двадцать пять длины и около полуметра глубины, и также выстланный плитами, из пластушки по дну и по бокам. Как сказал дядя Паша, - «это
чтобы зверушки, пичуги и его пчёлки, могли пить водицу, и далёко её не искали». Да потому,
что уже много лет подряд, здесь, за «Горынычем», «ставится на работу», колхозная пасека. А
Пал Терентич её бессменный пасечник и командир «сладких жопок», как назвала его когда-то
председатель и его жена Александра, навязал из ивняка циновок, и побросал по краям в воду,
для своих тружениц. Сообща помогли «промыть» новому ручейку руслице, потому что в этом
районе сильно каменистая почва. А Артёмка, вырезал в столярке у Михаила Лукича, на дубо-
вой дощечке, красивыми буквами в вензелях указатель: «Иволгин Родник» - 17.06.1967 года».
Это дата рождения родника и той страшной, «сухой» грозы, и второго дня рождения Иволги.
     В тот день Пал Терентич, «делал гонку мёда». В редких случаях он «брал» помощников из
детдома, несколько девчонок и пару крепких парубков. Фляги то тяжёлые и ему одному никак
не справиться, и «распечатывать и закладывать» рамки, и гонять ротор, и следить за темпера-
турой, и разливать по флягам. Помощники и ученики, у него были, но председатель, жук уса- тый, «выгнал» их всех на уборку, в помощь комбайнёрам и на пропашку. Вот на пасеку и при-
шлось брать молодых и сразу после их экзаменов. Были в тот день, в трудовом десанте на па-
секу, Таня Иволгина и Артёмка Силаков. Заполнили тёплым мёдом, все пустые бидоны и Пал
Терентич, отправил Артёма сдать их на склад заготконторы, на большой плоскодонной повоз- ке, в упряжке Лирика, своего фронтового друга, и ещё «резвого рысака», но «лодырюги», как говорит Терентич, «без морковки лишнего шага не сделает, спекулянт». Зря он так, ведь коню  уже за «четвертак», и он знал что он у всех любимчик и ему очень нравилось это использова-
ть, для своей маленькой «слабости». Артём должен обратно привезти пустые бидоны. Сам же готовил с молодёжью, очередной комплект рамок, раскупоривал их и ставил в медогонку, для
их откачки в вагончике и обратил внимание, что пчёлы вдруг перестали работать, укрылись в ульях. Пал Терентич знал, пчела чувствует грозу намного раньше человека, и потому прекра-
тил отбор рамок и поспешил их укупорить и закрыть. И в это время, из ниоткуда, налетел тот страшный ураган. Разметав по поляне, всё что попало на его пути, подхватил одну из крышек
улика и понёс в сторону зашумевшего и засвистевшего ветками, великана - дуба «Горыныча».
И когда Таня догнала эту крышку, борясь с бешенством стихии, как раз под деревом, раздался
страшный и громкий треск и за ним слепящая вспышка молнии и резкий, разрывающий бара- банные перепонки, оглушивший до звона в ушах, грохот грома. И тягучий, едкий запах гари.
      Пал Терентич, в ужасе наблюдал, как один из крайних стволов дерева, принявший на себя
разряд молнии, расщепился от основного ствола и стал ускоряясь, падать на девчушку, ослеп-
лённую и отрешённо замершую под ним. Он «рванул» к Танюшке, но понимал, что не успеет.
А ствол, толщиной в пару обхватов, вдруг упёрся толстыми ветвями кроны, в землю, метрах в
трёх от неё. Но не откололся от основного, «остановился» над землёй, на высоте двух метров,
параллельно земли, что не позволило случится непоправимому. Терентич, вынес на руках из-
-под дерева подростка и тут-же рухнул, этим стрессом вызвав приступ контузии, а из носа за-
капала снова кровь и «вырубило» на несколько минут. Старый фронтовик, когда пришёл в се-
бя, обнял испуганную девчушку, не сколько грозой, сколько своей «отключкой», и заверил ту
что, больше ни одна молния её не «возьмет».
     Ураган, минут тридцать грохотал громом и с треском «разбрасывал» молнии, но уже не та-
кие, какая была первая, переломал и повыворачивал с корнями, целую просеку и лип и сосен
и каштанов, вдруг разом затих и не упало ни одной капельки дождя. Очень редкая в этих мес-
тах, «сухая гроза», сменилась ясным небом и тёплым солнышком. «Досталось» колхозной па-
секе «по полной». Но стало очень жалко «Горыныча». Его так назвали ещё наверное дружин-
ники Петра Первого. Он возвышался над округой, и всем лесным массивом, будто сказочный трёхглавый «Змей – Горыныч», своими тремя мощными стволами и средний был чуть толще,
выше крайних, был издали очень похожим на сказочного героя и узнаваем за несколько кило-
метров, и даже с правой стороны Прудного. «Русские не сдаются и их не сломить никакой си-
ле вражьей» - сказал Пал Терентич, примчавшему с пустой тарой на «плоскодонке» Артёмке,
и видевшему со стороны вдруг появившуюся, огромную, сверкающую молниями, чёрную ту-
чу над «Горынычем». И как все эти молнии, «сошлись в одну толстую да как врезали в него»,
и «так левая голова змея и упала». После «наведения» мало-мальского порядка на пасеке, Па-
вел Терентьевич, удовлетворённо отметил, «могло быть хуже». Порадовался тому, что в «по-
страдавших» ульях, пчёлки начали «лёт». Подростки, как завороженные осматривали «повре-
ждения» зелёного исполина, и обратили внимание на полуметровую, с обожжёнными краями,
воронку у комля дерева. Всего в пяти метрах от места, где ослепил и оглушил Татьяну разряд
молнии. Когда Артём это узнал, и осознал, что она чуть не погибла, то обнял и прижав к себе, сказал что, больше никогда не будет «оставлять её одну». И что это Амур, целился в его серд-
це стрелой любви, просто Артёмка слегка подзадержался. Все заулыбались - «вот она великая
Любовь». Вот тогда Иволга и обратила внимание на появившуюся лужицу, недалеко от кроны
поверженного ствола дуба. И когда они стали с Артёмом разгребать и палками и руками, зем-
лю и камешки с песком, то появился маленький родничок. Видимо разряд молнии, сдвинул в
в земле какой-то пласт, сделав маленькую трещинку, для нового источника чистейшей воды.
   Ещё вспомнил Петруха, их счастливые и восторженные лица первооткрывателей, когда они
все сообща расширили «горлышко» родника и выкладывали грот с чашей и бассейн после не-
го. Как увлёкшись, Артёмка и Иволга, натаскали много лишнего камня и пластушки. А после
предложили дядь Пете, сложить, под надломленным стволом, хижину из лишнего строймате-
риала. Вроде посмеялись тогда, а Петруха на следующий год, подлечив варом раненый ствол
дуба, поставил вместе с дядь Пашей шалаш. Вполне просторный, с каменным столом внутри,
и даже с гладким, каменным полом. Когда прокапывали под фундамент неглубокую траншею
в тени поверженного, но вполне живого ствола Горыныча, даже пустившего из него молодые
побеги веток вверх, к солнцу, то наткнулись на свежий схрон из двух пластин пластушки. По-
ложеные на глубине штыка, по песчаному полу, шалашиком и также, присыпанных песком. И
поверх укрытый дёрном. Нашли в нём трёхгранную бутылочку, как из-под уксуса, закупорен-
ную воском и фольгой от шоколадки, а в ней трубочкой записку. Они с Пал Терентичем поня-
ли, что бутылка, была закопана не больше года назад, а кем, нужно было прочесть, что в ней. А когда развернули и прочли, так и сели на чём стояли. Это было обращение к себе, Артёма и Татьянки, в будущее:
                «Обращение к нам – в будущее
                Я, Силаков Артём Алексеевич, 1950 года рождения, полностью потеряв
                рассудок и разум от любви, добровольно и с радостью, отдаю своё сердце
                и душу, моей любимой «Пташке», в вечное пользование!!!!!

                А я, Иволгина Татьяна Михайловна, 1951 года рождения, сгорая от любви
                и счастья быть любимой, моим «Рыцарем» Артёмкой, отдаю ему взамен
                своё сердце, честь и душу, до скончания века вечного!!!!!

                Обязуемся один раз в десять лет, продлевать силу нашего решения.
                Нотариус: «Горыныч», 23.06.1967 года».
        Петруха никогда не позволял себе материться при старших, а тогда прошёлся от души по
всем «вершителям закона» и, их партократичным порукам друг за дружку, сгибающих законы
под себя и свои прихоти. Даже дядь Павел, услышав его крепкое возмущение, поднял брови и
предложил тогда, снова упаковать и положить на место послание, а канавку передвинуть нем-
ного. На всю жизнь запомнилась и отложилась эта страничка, с тайной двух любящих сердец, у Петрухи в мозгу. Пообещав себе и друг другу, сохранять её, Терентич и он довершили клад-
ку вполне приличного шалаша, под кроной пострадавшего, но не поверженного могучего де-
рева. Потом дядь Паша наплёл ивовых циновок для своих пчёлок, но и для двух стенок шала-
ша и прикрыл верх камышовым скатом. Получилась, почти жилая хибара. Дальше выложили тропинку, от родника, к вагончику Пал Терентича.
    «Да-а-а»,- выдохнул Петруха,- «и откуда берутся эти нелюди, приносящие столько зла и го-
ря другим, и таким светлым, чистым душам как у Артёма и Танюшки» - и «направил» вместе с Шайтаном стадо в сторону села, по травянистым полянам и лужайкам.   
         После последнего экзамена, Артёмка и Танюшка, и несколько их друзей из класса, прев-
ратили дом Петрухи, в шумную, весёлую швейную мастерскую по ремонту и перешиванию и
платьев и кофточек и брюк с рубашками. Петруха тогда подарил Артёму, свои новые «клеша» 
и им под цвет, тоже новую, тёмно-синюю рубаху «на выпуск». Парень отказывался по началу, но когда Иволга заставила его примерить подарок, все просто смолкли оторопело, - перед ни- ними стоял настоящий Ален Делон, из «Рокки и его братья», с пунцовыми ушами и щеками.   
Нина Ефимовна, повариха, и как её все называли в детдоме - «кормилица» и «наша бабушка»,
дала «ребяткам», на время подготовки тех к «Выпускному балу», свою ручную, швейную ма- шинку ПМЗ. А кройке и шитью, девочек научили на уроках труда и домоводства. Александра
Ивановна, бывший председатель колхоза, военных лет, ныне завуч детдома, подарила девчон-   
кам, несколько своих «весёленьких» платьев, из своей молодости, своих то дочек, ей война не
«позволила». Но когда Петруха возвращался после работы домой, там был порядок и горячий
ужин для него стоял на печи. И возбуждённая молодёжь, разучивающая вальс под пластинку,
и досада Иволги на Артёмку, - «медведи в цирке, и то быстрее обучаются танцам». А тот, по-
нимал что надо и терпел её «взбучки».
       На подходе к пруду, Петруха услышал впереди стада, весёлый лай Шайтана и звонкий го-
мон ребятни, купающихся в пруду, в районе ракитника. Женщины кто с «подпиткой» телятам,               
кто с подойниками, накрытых марлей, повели своих Зорек и Маек, в тенёк берёзок и ивняка у пруда. Остальное стадо, напившись, а некоторые «искупнувшись», расположились по берегу,
на передых. А у «пастухов», перекус по графику. А чтобы Петрухе и Шайтану, стало вкусней,
он позвал к своему «столу» и ребятишек. И никто из детей не обидел отказом дядь Петю, а он
ребятишек. Всем хватило, подкрепиться из Петрухиного рюкзачка и по карамельке схрустеть.
Даже кукурузку молодую не запекали, наелись, и ещё много продукции осталось «на потом».
И сытая детвора, с Шайтаном, продолжили шумные игры в догонялки, беспокоя дремлющих
коров, пережёвывающих жвачку с прикрытыми глазами.
      «Вот такой же тёплый был, тот злополучный день, два года назад», - «нахлынуло» на Пет-
руху. Отдыхая в тени ивы, вспоминал как Артёмка с Танюшкой в это же время приехали к не-   
му, вдвоём на одном велике, Иволга на раме, а Артём на педалях. Разгорячённые от нелёгкой
дороги и «сияющие» от переполняющего их восторга и друг другом и молодостью, а главное
от познавания великого и трепетного таинства настоящей, искренней и бескорыстной Любви.
Между ними были только взаимопонимание и трепетное взаимоуважение.
    Молодёжь очень-очень попросила дядь Петю, прийти «сегодня вечером, на их выпускной».
«Лучше бы он никогда не состоялся», - ещё раз горестно вздохнул Петруха, - «и мы с Артём-
кой, не находили ту гитару на «горище». Или они бы сразу её, ещё днём, взяли вместе с плас-
тинками». На торжественной части вечера, приглашённые и педагоги, расположились особ-
нячком. Все нарядные и красивые. Фронтовики и фронтовички, причастные к детдому, позвя-
кивая орденами и медалями, усердно хлопали в ладоши успехам выпускников. И море цветов      
в руках девочек и учительниц, и веселье будущих абитуриентов, и «сладкий стол», от «их ба-
бушки» Нины Ефимовны, и несколько «повышенных стипендий», от завуча Александры Ива-
новны и районо, будущим студентам ремесленных училищ и техникума механизации и очень
много радостных лиц, не предвещали такой финал дня, 25 июня 1967 года.
      В самый разгар танцев, под пластинки и аккордеон педагога по музыке, не вдруг и многие
предложили Артёмке исполнить их «Гимн» и свою «Иволгу» под свою гитару. А они с Татья-
ной, забыли её взять, когда днём были у дядь Петра дома, за пластинками. Закрутились в хло- потах и заботах, переволновались. Сбегать за гитарой к Петрухе домой, вызвалась Танюшка с
подружкой. Он было предложил девчонкам самому сбегать, но те настояли на своём, - «Дядь
Петя, вы отдыхайте, тут же рядышком, мы быстро». Артёмка с парнями помогал Ефимовне и
поварам расставлять и накрывать скатертями столы, под сладкое. Что могло случиться, тут же
всего триста метров, девчонкам пробежаться за инструментом.
  Петруха закурил очередную папиросу, поблагодарил про себя Александру Ивановну и фрон-
товиков-пенсионерам и кумовьёв дядь Пашу и Сыча, за «Оренбургский пуховый платок», всё
-таки исполненный, дорогими его сердцу пенсионерами. Хоть и далековато было до усадьбы
Сыча, а весь концерт слышали даже обедавшие на полевых станах механизаторы, и почти всё
село. А тем более Петруха, с детворой и доярками на поддойке. Он «попрощался» до вечера с «управившимися» сельчанками и «стал поднимать» стадо, по иному маршруту, через протоки на луга. И чтобы к вечерней дойке, «прийти» уже домой. Шайтан впереди стада, опять навер- ное «воспитывал» молодняк, звонким лаем. Петруха, проконтролировал переход по протокам Настиной любительницы водных процедур, подгоняя ту «гилякой». Он никогда кнутом живо- тинок не «воспитывал», так, только для острастки, иногда им стрелял. Вот и первые дубравы
за протоками. Трава здесь, опять «приподнялась», особенно суданка и донник. Петруха отме-
тил про себя, - «На этих полянах, можно будет два-три дня «кормится». Шайтан обежал пери-
метр пастбища, гавкнул пару раз, для острастки, «мол смотрите у меня, я за вами наблюдаю»,
и улёгся рядом с Петрухой, в тени разлапистого дуба. Пастухи могли пока «расслабиться» на
пару часиков. Бурёнкам будет не до них. Им нужно будет за это время, «поправиться» до дне-
вной нормы, почти полста килограмм. Иначе будет «недобор» в вечерних дойках, а пастухам
«втык» на следующее утро, за халатное отношение, к своим обязанностям. Вот и приходится
Петрухе «регулировать», и выпасы, и покосы сельчанам «на зиму». Он потрепал за холку сво-
его помощника, - «ты за старшего», удобней умастился к стволу дуба и, прикрыл глаза, наме-
реваясь «чуток покемарить». Но в глазах опять «встали» события двухгодичной давности.
        Как вбежавшая в актовый зал, где проходил выпускной бал, подружка Иволги истерично
кричала, – «спасите Таню, они её режут». Как Артёмка жёстко её встряхнул – «кто, где» и со-
рвался ураганом, к штабу ДНД. Когда Петруха приковылял в опорник, Иволги там уже не бы- 
ло. А старший воспитатель и несколько ребят старшеклассников, пытались его удержать и ус-
покоить - «Артем всё, хватит, ты его уже завалил». А на полу, под сорванной с петель дверью,
лежал один из дружинников, без чувств, а второй, вся морда в крови, жался за сейфом в углу.
И он, Комсорг колхоза, командир ДНД, и сыночек Секретаря Парткома, весь в крови с разби-
той до месива мордой, с «дырой в животе», валялся на полу, среди обрывков Татьяниного вы-
пускного платья. А самое мерзкое, это то, что они валялись в лужах водки и крови, совершен-
но голые. И как прибежавший, участковый Голубченко с нарядом, заковали Артёмку в наруч-
ники и выведя его из участка, стали бить и ногами и дубинками, повалив на землю. Тогда уже
не выдержали нервы у Петрухи и сельчан, отбивших от жополиза участкового и его шестёрок
мальчишку. А Михаил Лукич, участковый прошлых военных лет, пообещал старлею по своим
«связям», устроить им всем «несоответствие» и «превышение», за что они могут и сроки «от-
хватить» и не малые. А уж свидетелей наберётся много.
        Никто, ничего не понимал, что случилось. И вдруг приехала Скорая из района и папашка
ублюдка-насильника, а за ним целых два «бобика», из районной уголовки, с операми. Сыноч-
ка и его пешек, после осмотра фельдшером, погрузили в Скорую, а Артёмку в ментовской бо-
бик. Приказали участковому с подбитым глазом, вызвать следаков из района и «собрать пока-
зания» свидетелей, и уехали.
      Молодец Михаил Лукич, организовал среди выпускников, небольшую дружину, по охране
свидетеля и жертвы насилия, со стороны ублюдков, а сам вызвался найти, и спрятать Татьяну.
Её подружка рассказала, как к ним пристали ДНДэшники с повязками, требуя их разрешения               
на выход в село. У девчонок таких не было, а их командир настаивал, что это требование пос-
леднего указа СовМина, для режимных учреждений. А раз мол их нет, то по закону нужно со-
ставить протокол, в Опорном пункте. Как дружинники заломили им руки и повели будто зека
после оглашения приговора. Как Иволга извернулась и врезала ногой, в промежность комсор-
гу, а тот от злости, приставил к горлу девушки «кнопарь». Как никто их не услышал и не при-
шёл на помощь, хотя их тащили силком, почти квартал. Как им насильно заливали в рты вод-
ку, и потом один из насильников, стал её привязывать к стулу, а комсорг ударил Иволгу буты-
кой водки по голове, и со словами: - «вот теперь не будешь брыкаться», разделся догола, и на-
чал срывать и срезать ножом с Тани платье. А она «пришла в себя», и резко выхватив нож из
руки насильника, с силой воткнула тому в живот. Как его пешки кинулись избивать её подру-
жку, за своего «шефа», а она в этот момент сбежала звать помощь.
       Вспомнил Петруха, как они с Лукичём, с Алексеем Иванычем и несколькими вопитателя-
ми из «настоящих и надёжных», осмотрели весь правый и левый берег пруда и обошли почти всё село. Не нашли Танюшку. Пал Тереньич, на двуколке с Лириком, объехал все свои «медо-
вые угодья» и заимки. Механизатор Грицько, объехал все дальние бригады и станы. Паралле-
льно с ними «бегал, вынюхивая» каждый двор, фермы и птичники, даже не побоялся поднят-
ся к лопастям мельницы, - «рвал задок» на капитана, «лизоблюд и жополиз» Секретаря Парт-
кома, участковый Голубченко.
     И как Клавдия, «принимая» вечером из стада свою корову, шепнула Петрухе, чтобы он заг-
лянул к Василию и Ляльке, окончив смену. Как хмурый Василий потом, поставив своих стар-
ших «на шухер», бушевал, хромая в развалку по своей зале, - «Глотку ему надо было перере-
зать, шакалу, глотку». А Танюшка, уткнувшись в плечо Петрухи, сквозь рыдания вопрошала,
- «за что дядь Петя нас так, и это же я его ножом, а зачем Артём «взял на себя», и из-за меня
его засудят, и может высшую меру дадут». Лялька ей сказала, что Артём, настоящий «ромал»
и поступил, как должен поступать настоящий мужчина, когда заставил её убежать из опорни-
ка, прикрыв рубахой с плеча, свою «ромни». Михаил Лукич, рекомендовал «вернуться» Тать-
яне в детдом, никому и ничего не рассказывать, и быть там, под его защитой, пока следаки ве-
дут расследование. Петруха вспомнил, как Пал Терентич им всем говорил, что партийный па-
паша ублюдка-насильника, уже раз отмазывал сыночка за «попытку изнасилования», вмешав-
шись в судебный процесс. Как-бы не «повторилось» опять, вмешательство партийных чинов-
ников на расследование, и на поведение Фемиды.
    И очень хорошо и надолго, запомнился Петрухе и всем сельчанам и детдомовским суд, бук- вально через месяц, после выпускного вечера. Самый гуманный, и самый справедливый суд,- - «Суд Линча». Показательный, в сельском доме культуры, с открытым для всех доступом, по
периметру охраняемый милицией из РУВД. «Воронок» у самого крыльца и несколько машин
и автобусов на площади перед ДК. Как, уже капитан, Голубченко давал показания, как непос-
редственный и главный свидетель, покушения на убийство комсорга, и очень ответственного
командира ДНД села, который чутко с, не менее ответственными и отважными помощниками
-дружинниками, оберегал покой сельчан. От пьяных и распоясовавшихся детдомовцев, в лице
выпускницы Иволгиной Татьяны и её одноклассницы. И которые, на сделанные им замечания
о непристойном поведении и отсутствие увольнительных из режимного учреждения, попыта-  лись затеять драку, с представителями правопорядка. А при попытке составления протокола о
хулиганстве, в опорном пункте ДНД, к ним присоединился третий член банды, Силаков А. А.
Нанёс несколько ударов своим ножом, командиру дружины при исполнении, затем сильно из-
бил дружинников, чем позволил сбежать из штаба, зачинщицам бандитского нападения.
   После возгласа Александры Ивановны, - «Да что-же ты ирод, тут нагородил то, за звёздочку
гад продался», возмущённо зашумел весь зал. Петруха запомнил, как Голубченко затравленно
озираясь на сельчан, спрятался за вооружённый конвой. А судья не смогла перекричать шоки-
рованных детдомовцев да сельчан, с четверть часа. Она и стучала молотком, и грозилась всех
на пятнадцать суток пересажать. И как Михаил Лукич, при полном «боевом параде», сверкая
наградами и пронизывающим взглядом, из-под хмурых бровей, встал во весь рост перед про-
курором и судьёй , - «Я как коммунист вступивший в партию во время битвы за Москву, с фа-
шистскими оккупантами заявляю, закон нельзя использовать в интересах «нечистых на руку»
и позорящих честь офицеров и настоящих коммунистов». И после добавил глядя в глаза ёрза-
ющему на стуле прокурору, - « Я, и все здесь присутствующие, выступим свидетелями, когда
состоится суд над всеми вами, и над тобой Иуда», - последнее он сказал уже, спрятавшемуся
за приставов, Голубченко, - «И этот суд обязательно будет, слово боевого офицера и коммуни-
ста». И в полной тишине опешившего зала, пошёл к выходу. Когда у выхода из ДК конвойные
попытались его остановить, он им приказал, - «Смирно» и вышел из зала, а за ним двинулись
сразу же все фронтовики и почти все сельчане, и детдомовцы.            
      Петруха и «бабушка детдома» Ефимовна, тогда остались на «приговор». Всё ещё до конца
не верящие в возможность использования УК, в угоду одного партийного чиновника и его уб-
людка-насильника сына. Вынесли именем и согласно статьям УК УССР, Иволгиной Т.М. наз-
начили год трудовых работ, в шефском хозяйстве, то бишь в Прудном, её подружке, три меся-
ца таких же работ, а Силакову Артёму Алексеевичу, десять лет строгого режима.
     Тогда Петруха аж содрогнулся, от взгляда парнишки. Сломали жизнь мальчишке, ссуки, но
его волю, нет. И даже не дали, никому с ним попрощаться. У Петрухи, до сих пор «свербит» в
душе,- «эх не дай Бог, не последний ему приговор». Танюшка, долго стояла прижавшись спи-
ной к клёну возле ДК, глядя в след уехавшей кавалькаде милицейских машин, увёзших от неё
её любимого. Александра Ивановна, Ефимовна, Терентич и Петруха, сидели рядом на скаме-
ечке, дали девушке выплакаться. Потом «баба Нина», обняв и что-то ей ласково говоря, увела
в детдом и под наблюдение педагогов и воспитателей, - «Абы чего не сотворила с собой».
   Радиостанция «Маяк», на Петрухином транзисторе, подала сигнал точного времени, семна-
дцать часов по Москве. И сытое стадо, повернуло обратно к дому, по пути подъедая наиболее свежие побеги дикого клевера и суданки. Коровы, с раздутыми боками, показатель их удовле-
творительного насыщения, уже не спеша и важно, типа бабы Цилиной аристократки, и почти
совсем без контроля пастухов, пошли в сторону проток, чтобы напоследок напиться чистой и
свежей водицы. Только телята-молодняк, балуясь «задирали» Шайтана, а тот снисходительно
им это позволял - «ну что с детей-шалунов возьмёшь». А вот за Настиной «шельмой» рогатой
и хитрой, уже Петруха, следил более внимательно. И требовательно, пресёк её водные проце-
дуры, в протоке с пиявками, подгоняя прутиком специально для неё приготовленным. Но зато
в безопасном от «живчиков» ручье, та от души повалялась, на пару с Шайтаном.
  В обратном порядке, против утреннего, стадо уменьшалось, по мере его продвижения по се-
лу. И как обычно, ему «помогали» детишки. А Петруха дарил им, наплетённых заранее из ка-
мышовых листьев, кузнечиков, бабочек и птичек с усатыми жуками. И получив подарки, дет-
вора все-равно «помогли» дядь Пете, «справиться с его работой», до последней коровы. И все
хозяйки животинок, как обычно остались довольны своими сытыми кормилицами.
     Даже строгая и придирчивая баба Циля, поблагодарила Петруху:
      - А шчоб Ви мине были здоровы, Пётр Моисеевич, за мою красавицу, - важно лизнувшую
руки своей хозяйки, и глянувшей в сторону Петрухи, будто прощаясь до завтра. И уже своему
внуку, помогающему Петрухе нести кнут: - обязательно-таки помоги Петру Моисеевичу, доб-
росовестно виполнить, его очень важную работу, и бекицер к бабушке домой, покушать свой
ужин. А если опять курил табак, остаёшься без ужин, и может без завтрик.
     И вопросительно, что делала при каждой встрече, у Петрухи поинтересовалась:
    - От деточек весточка, так и не било,да, - горестно вздохнув, потом добавила, - шчёб их по-
нос, всех шмайзлов пробрал. И почём их мама родила, и земля на себе носит. Цорес им на го-
ловы, ай вейз а мир, вейз мир.
    Это она насылала проклятия, на головы бывшего парторга и его сыночка, и на продажных
судей и участкового, и на таких же продажных следаков.
   Тогда, сразу после ареста, с этапа, Артёмка прислал дяде Пете весточку, с просьбой позабо- 
титься о Татьянке, но вот уже два года у Петрухи не получается это исполнять. А Михаил Лу-
кич, выполнил своё обещание. Через две недели, как он уехал в столицу, к своим друзьям из
КГБ, в село приехали две чёрные «Волги» и, такого же цвета «Воронок», с операми. Быстро
и оперативно «упаковали» Голубченко и обоих его сержантов, и причастных к попытке изна-
силования, выпускниц дома-интерната, дружинников. В одну из «Волг», посадили Иволгу. и так-же внезапно уехали. Так-же внезапно, исчез из села и парторг, со всей своей семьёй и уб-
людком сыном. Лукич вернулся в село хмурым. С Татьянки судимость сняли, а вот по факту,
применения Артёмом ножа, пусть даже в целях самообороны, все-равно квалифицируется по
сто первой, части первой, как тяжкие. С минималкой в три года. Что Артёмке и дал кассацио-
нный суд в области. Рассказал Лукич, как устроил ему свиданку с Танюшкой, перед этапом в
ИТК города Братска. И как целая толпа ГБистов, после несколько дней искала, вдруг исчезну-
знувшую девушку. А уж те опера, научены искать, но всё было бесполезно. Командир группы сыщиков предложил, как вариант, что Иволга, как подруга «декабриста», могла направится за
Артёмом, «хоть на край света». И скинули по всем транспортным, железнодорожным отделе-
ниям, по управлению МВД, вплоть до Братска, ориентировку о пропаже Татьянки.
     И вот уже два года, о девушке ни слуху, ни духу. Артёмка тогда, перед Новым Годом, прис-
лал письмо Петрухе, что у него всё нормально, на лесоповале трелёвочником таскает хлысты.
И попросил дядь Петю, передать его просьбу Татьянке, ответить ему, хотя бы на одно письмо, что он ей уже отослал. А те письма, новая завуч складывает у себя в канцелярии, не читает их
и не выбрасывает. Она, как и все, кто знал молодых и восхищался их чувствами и отношения-
ми, надеялась на то, что Татьянка отыщется и появится «дома». Хотя бы за документами, и за
кое-какими вещичками. Никто не хотел даже предполагать худшее, для закалённой жизнью и
многими испытаниями, девушке. И никто, не осмеливается написать Артёму о причине «мол-
чания» его возлюбленной. Татьянку, искали всем миром. То в одном месте, то в другом, вроде -бы как видели, на неё похожую девушку. А Лукич, на своей «Победе», ездил по этим местам
проверять, вдруг она. Но все оказывались похожими, но не она. Василий по своей, цыганской
почте, передал и оседлым, и кочевым соплеменникам фотку Татьянки. И вроде цыгане «рабо-
тающие» на пассажирских поездах, видели её, на железнодорожном вокзале в Суммах, да как
раз осенью, а это время её исчезновения.    
     Лукич на авто, и погнал в Суммы на вокзал. По пути заехал к своему бывшему начальнику
управления и старому товарищу, военных лет. Тот очень здорово посодействовал, найти бабу-
шку – пирожочницу вокзальную, которая её хорошо запомнила, потому что, даже «чуток» той
«подсобила». «Дывлюсь, ходе от вагону до вагону, гутарить шось з проводниками, така краса
и таки огромни глазки, тильки очень грустни. Прямо Лёля з кино «Дэвять днив одного роки». Такаж гарненька, струнка и молода жиночко, та така приваблива, шо уси в слид её повертали-
ся. Тильки одёжа, вже не по сезону на ней була». Пирожочница рассказала, как накормила пи-
рожками и чайком из термоса напоила. И выслушала её горе, и что она собралась, «хоть пеш-
ком» за своим суженым, в Сибирь. Бабулька очень к ней прониклась, предложила дожидаться
«своёго чоловика» дома, вернувшись обратно в Прудное. Но та упёрлась нет, - «он из-за меня
срок получил, взял мою вину на себя». Согласилась только переночевать у бабульки, и на сле-
дущий день, найти проводника, который не выгонит её из тамбура, и поехать куда доброволь-
но не едут. На следующий день, добрая пирожочница, приодела слегка девчонку, всёж уже не
лето, собрала в старенький, но крепкий дорожный саквояжик, пару рушников, самовязанных
носочков, свитерок и шарфик. Малость, что в дороге перекусить и попить, и совсем без сожа-
ления, свою «плюшку», которая ей уже лет семь как мала. Девушка ничего брать поначалу не
хотела у бабушки, а когда та сказала, что ей не для кого беречь и жилетку, и свитерки с носоч-
ками. Бог не дал ей деток, а дальние родственники, уж давно про неё забыли, а кто на погосте
давно лежит. А за то, что помогает Татьяне, пусть та пришлёт ей письмо из Сибири, после то-
го как найдёт своего «чоловика». А уже после его «командировки», чтобы «неодминно до ней
прийихалы, вона приготуе для йох весильний подарунок». Присели «на дорожку», и бабулька
заплакала по девушке, как по доченьке. Всего одного дня хватило ей, чтобы привязаться к чу-
жому вроде ребёнку, а ставшему таким родным и, беззащитным. На Московском поезде, наш-
ли место, но только в купейном вагоне. Бабушка, отдала ею купленный билет проводнику, на
последок прижала к себе Танюшку, просила обязательно написать письмо и сунула ей за коф-
точку, несколько червонцев и пару четвертаков. Татьянка, в последний момент, вложила в ла-
дошку бабушки, свои часики, в форме сердечка и на задней крышке две буквы, - «А и Т». По-
дарок Артёмки на её шестнадцатилетие. Попросила сохранить до её возвращения из Сибири,
уже вместе со своим любимым, Артёмом. Когда последний вагон, Московского поезда скрыл-
ся из виду, у доброй, пожилой женщины, кольнуло прям под сердцем, - «больше им не увиде-
ться», какое-то недоброе предчувствие охватило бабульку. О чём она поделилась с Лукичём и
его товарищем. Полученная от бабульки информация, дала возможность старым операм слег-
ка «выдохнуть», и определить поезд и бригаду проводников. У проводника, подсадившего де-
вушку в купе, к молодой мамаше с двумя малыми детьми, мало что узнали нового. Да, он зна-
ком с бабулькой-пирожочницей, а её все проводники знают, часто покупают у неё домашнюю пищу. И точно помнит девушку с фотографии, такую красавицу с толстой косой, чуток на цы-
ганку похожа, только немножко курносая, и огромные, на пол лица, глазищи как омуты. В ку-
пе она зашла с маленьким саквояжиком, он выдал ей постельное бельё, и пошёл «биться с ти-
таном». И больше он её не видел. Но когда спросил у её попутчиков, куда она делась, те отве-
тили мол разделась и пошла в туалет умыться и больше не вернулась. Проводник не сразу по-
шёл, правда, осматривать уборные и тамбуры. А может пошла в вагон-ресторан подумал, и за
разноской чая по купе, на время забыл о девчонке. Уже к вечеру, он доложил бригадиру, и на- чальнику поезда. Ну это и всё, что он знал. Единое что он неправильно сделал, так это то, что
припрятал и не отдал, из под нижней полки саквояж юной пассажирки, транспортнику-мили-
ционеру состава, настойчиво требовавшего и билет, и её вещи. Он знал, что если что-то попа-
попало к линейщикам, считай пропало навсегда и поэтому решил их отдать бабушке-пирожо- чнице, проезжая обратно через Суммы. Лукич, нашёл в саквояже Татьянкины вещи, деньги и определение кассационного суда и его постановление, об отмене решения первичного, выезд-
ного суда, в Прудном. 



                Глава 6



    Артёмка реверсом, подравнял ход своей ТТшки по колее и прибавил газу. «Надо будет в пе-   
рерыв, снять одну гусянку на правой гусенице, пока работаем на листвяке», - подумал он,- «а то реверс если накроется, то бугор кинет его опять на сучки». Его трелёвочник натужно дымя
движком, дотянул за комли очень тяжёлые и кубатурные лиственницы, на площадку верхнего
склада. Артём опустил платформу и ослабив «лебеду» расчикировал трос, отъехал в сторону,
дав возможность сокамернику и дружбану, тоже по сто первой, челюстным погрузчиком тоже
на ТТшке, сложить их в штабель. Конвойный, под навесом точкировщика-поселенца, приотк-
рыл глаза на пять минут, на гул натужных СМДэвских движков тракторов и поудобней устро-
ился на лавке, обняв автомат, продолжил кемарить, - «а куда они тут денутся, да и пацаны без
«предпосылок», и точкировщик, бывший «сиделец строгача», за ними приглядывает. Пацаны
его уважали и слушали, а Артём отметил про себя, что тот чем-то похож на Михаила Лукича,
из его прошлой жизни.
  До дневной нормы, нужно было сделать ещё один рейс, на делянку за «бананами», потому у
Артёма появился часик на ремонт гусеницы. Парень вспомнил, как они это делали с дядь Пе-
тей там, дома на пропашных тракторах, и в мыслях поблагодарил того за науку. Вдвоём с кол-
легой, они «отстегнули» лишний трак и управились с натяжником, даже меньше чем за час. И
у Артёма, появилось запасное звено. А это при их дефиците, не только в шефском ЛПК, а тем
более в парке ИТК, хорошая запчасть. Черпак на «Бобике» привёзший им в термосах горячий обед, «шепнул» Артёму, что заметил у «ценза», ему письмо с Украины. Лучше бы он этого не
делал, заставил волноваться и гадать, - «от кого», до окончания смены и пока тряслись в кузо-
ве до зоны. На построении и перекличке, «пропустил» ответить свою фамилию, с первого ра-
за. Тычок маршала в бок, вернул его в реальность. Свою постную пайку на ужин, не жуя про-
глотил, скорее бы в камеру. И вот он, долгожданный конвертик, но …  почерк незнакомый, не
дядь Петин, не «Бабушкин», и не Александры Ивановны, женский, но не Татьянкин. Артёмка
не сразу вспомнил, кто эта Лялька, приславшая ему эту весть. Он предполагал уж второй год,
что Иволга, куда-нибудь поступила на очное, или банальное, решила с ним порвать, «мол, не
защитил от попытки надругательства над ней». Шевельнулась поначалу в груди, обида на дя-
дю Петю, «почему же ты, столько времени правду не написал». Но когда прочитал ещё разок
письмо от цыганки, понял, что дядя Петя просто его жалел.
    Лялька, посоветовавщись со своим мужем Василием и с его одобрения, решила первая отк-
рыть Артёму, тайну исчезновения, его любимой «ромни». О попытках её найти всеми, не рав-
нодушными к его судьбе, земляками и детдомовскими. О посадке в поезд, чтоб доехать до го-
рода Братска, к нему на зону. И что именно в нём она исчезла. Но Лялька, как настоящая цы-
ганка-гадалка уверена, - «Татьянка жива». Только где она, пока не знает. И что по цыганской
почте, им сообщили что, якобы видели похожую на неё молодую цыганку, в кочевом таборе,
под городом Теленешты, в Молдавии.
   И Артёмка вспомнил, как Татьянка ему говорила когда-то во время их экзаменов, под ярким
месяцем, уединившимся на кровле детдомовского спорт зала, что завидует кочевым цыганам,     их вольной, без обязательств, и всяких надзоров, и ограничений, жизни. Видимо те два суда и      
попытки над ней надругаться, сломили его «Пташку», а в поезде видно тогда работали те цы-
гане. И скорей всего, она ушла, от несправедливого, и злого мира судей, надзирателей-воспи-
тателей и лицемеров, с табором. И от него. Зека-уголовника, карающего без «тормозов», и без
«башни», пусть подонка, но добить того желание было. В сумке усекли, как вдруг парень по-
мрачнел, уставившись в одну точку, выронил исписанный листок письма из рук. Маршал, по
тихому шепнул сидельцам тогда, чтобы проследили за Артёмом, чтоб не «вскрылся». Хотя он
считал парня сильным характером и не способным на подобное. Не сколько из-за статьи, и за
то, что детдомовец, а за то, как он эту статью «заработал», и за «взрослое» поведение. За уме-
ние «держать метлу за зубами» и пресекать любые попытки «влезть к нему в душу». Никогда
не гнобил слабых, даже шнырей. Когда было чего, «честно отстёгивал на общак». И мог «па-
хать» не только сучкорубом и на валке «Дружбой», не плохо «волок» в их ремонте и в тракто-
рах и их моторах. А когда начпромзоны, на построении вальщиков верхнего склада, спросил,-
- «есть ли желающие «поднять из-под забора» «мёртвый» трелёвочник», то бугор назвал его,
Артёмкину фамилию. Мол «прёт» не только в бензопилах, а помог налаживать несколько раз,
их старую развалюшку ТТшку на хлыстах. Вот с тех пор Артём имеет свободный выход с зо-
ны в парк, плюс некие «привелегии», это раз в неделю можно в «чипок» и в «магаз», если ес-
ть в кармане копейка, сигарет купить, там конверты, или «грохотулек» с чаем, или сгущёнки.   
    А сегодня маршал и сокамерники, обратили внимание на последствия новости из письма, с
родины. Пацан и так не отличался говорливостью и общительностью, а тут вообще, «удалил-
ся в себя». А камера продолжила «жить» своей жизнью, но приглядеть за Артёмом, поручили его напарнику по хлыстам. Артём уже дважды видел вскрывшихся слабаков, потому для себя твёрдо решил, - «не для него, этот удел нытиков и трусов». Потому обратил внимание, на нас-
тороженное наблюдение, сокамерников за ним. За что, искренне поблагодарил товарищей по
несчастью, и «на падлу», заверил их что, он и у него всё «чики-чики», и в жизни, и по жизни.
Это когда его, сразу после малолетки, пытались «прессовать» уголовники, в строгаче на кры-
тке, он боялся, что не сдержится, и кого-нибудь «завалит». Но через пару недель, «примчался
цынк», из ИВС Сумм, «за жизнь, и масть» пацана. Уголовники, вдруг перестали пытаться его
«опустить и зачмырить». В элиту не приняли а «паренки дёрнуть» и «засмолить Чабана», по-
звали, и отдали одну из верхних шконок, за выдержку процедуры «захода на тюрьму».
     Артёмка тогда вспоминал Михаила Лукича: - «шашка казака, так крепка и пластична пото-
му, что «проходит» крайние пределы и огня, и холода. Так и вы сынки, чтобы стать «мужика-
ми», должны пройти «и боль и радость, и горечь и сладость». И уметь «не сгибаться» под не-
приятности и беды». Мысленно пообещал себе, - «как только переведут из строгача в промзо-
ну, обязательно напишет старому фронтовику отдельное письмо».         
  Уже осенью, его перевели в заготполено, шпилить бананы на верхнем складе. Одели по зим-
нему, и сразу на делянку сучкорубом. Эта адская и тяжёлая работа, то по камню засадишь то-
пором, то топорище сломается из-за того, что промажешь по сучку, то череном по коленке се-
бе врежешь. Но зато, за эту работу, «шла зарплата». За каждый куб «свала», на бригаду пола-
галось по семьдесят копеек. А это семьдесят пять процентов на книжку, и двадцать пять в ру-
ки. Казначей и точкировщик, деля зарплату бригаде, по рубчику, подворовывали конечно, но
деньги выдавали всегда вовремя. Потому вальщики «закрывали глаза», на их слабость, но за
то те, всегда могли в чипок сгонять, за деньги конечно, за «гревом» в виде семисотого Индий-
ского и за хорошим «дымом». Бывало за смену, бригада валила по семьдесят кубов, особенно
когда попадали на кубатурный листвяк или кедрач, а это с премией, сто пятьдесят вождей, на
четырнадцать человек или считай по червонцу на рыло за день наличкой. Когда перед Новым годом, начфин выдал всем квитки Артёмка радовался, - «ну вот, уже на свадебное платье и на золотые, обручальные кольца, для их с Татьянкой свадьбы, заработал».
    И вот скоро уже второй Новый год, а Артём только узнал о том, что его мечтам не осущест-
виться. И зря он отмечал в календарике дни без любимой, зря экономил на чипке и на магазе,
не для кого, и не для чего. Прошлое, его не кинуло, НЕТ, это он теперь от него отказывается.
      И точно, даже легче стало, от принятого решения. Даже получил удовольствие, от фильма
«Трембита». И от переборки, их первого трелёвочника, путём «женитьбы с донором». К огра- ничениям и надзору, он приучен с раннего детства и потому спокойно относился к внезапным «шмонам», беспределу «башкиров» и вертухаев, к построениям и проверкам. Проводились те
проверки не только по «косякам», но и в воспитательных целях, чтобы не забывали сидельцы
о доброте и заботе кума, и в каком месте он, шпане такой курорт устроил. Начпромзоны и от-
рядный, доложили «хозяину» о мастеровом вальщике. И видимо хозяин их «зарядил перекра-
сить» Артёма и нацепить ему «косяк на рукав». Но тем не удалось «ссучить» настоящего дет-
домовца и «стойкого мужика». В их «хате» был один, за лишнюю шлёмку кумовской дроби и
плюсик на УДО, постукивал старшему башкиру, за что «огребал» часто. Синяки под глазами,
у него стали врождёнными. А Артёма, за отказ перекраситься, лишили нового трактора, кото-
рый «пришёл» на их бригаду, и отправили опять на валку. И долго его там не подержали. Как
только у новой ТТшки, разорвали муфту и лебеду, отрядный махнул на «заряд» кума, в отно-
шении ершистого пацана, и снял его с валки, опять на трелёвку. Главное оставили в покое.
    На новогодние праздники, его отряд отправили в клуб. Посмотреть концерт юных артистов
подшефного ЛПК, средней школы Гидростроителя. Суровые зрители не поскупились на под-
держивающие аплодисменты школьникам. Во время небольшого антракта, завклубом обрати-
лся вдруг к залу,- «нет ли среди уважаемых граждан того, кто смог бы настроить гитару», для
сольного выступления начинающих артистов. Из зала никто не вызвался, а дружбан Артёмки
гад, назвал его, так как знал о способностях друга. Худ.рук артистов-малолеток, дочка одного
из старших офицеров зоны, прям затаила дыхание, когда Артём, после настройки инструмен-
та, для пробы, «взял» несколько переборных аккордов. Ну вроде бы и всё. Юные барды испо-
лнили свой репертуар, под овации сидельцев, кумовской масти, и вертухаев. Ан нет. Артёмка
только собрался расслабиться вечером в хате и поделить с пацанами мандаринку, которой его
угостила та девчонка в клубе, за настройку гитары, как в хату пришёл вестовой, от зав. клуба и повёл его к свату, где сидел прапор зав.клубом и сам кум. И сосватали Артёмку, по приказу «хозяина», на «смастырить» на зоне, настоящюю эстрадную группу. И если он, не будет идти
в отрицалово, и к двадцать третьему февраля, «даст концерт» в зоновском клубе, то к весне у
него будет возможность подать на «поселение».    
     Артёмка понял сразу, что это его новое амплуа, не идёт вразрез понятий на зоне. И что это
«сватовство», было с подачи дочери первого зама кума. В хате мнения разделились. Большин-
ство считали, что Артёму нельзя упускать свой «фарт», - «он же не «перекрашиваться» идёт».
А музыканты на любой зоне, - «вольная босота», но «косяки не примеряют»., и не переобува-
ются по масти. Вообщем хата дала наказ - «не забывать про общак» и корешей, иногда подго-
нять «осьмачок» Индийской соломки», и можно «антрацитика или ханки» децл, и не ручкать-
ся там с красными. И держать фасон, когда будет «лабать соловья» за бригаду, за отряд.    
      Зав.клубом, припёр в клуб для Артёма, и шкары и лепень гражданские из дому, но одежда
низкорослого прапора, была пацану мала. Тогда майор, зам по БОРе, и отец той самой худ.ру-
чки, первой на зоне из актива, определившей в Артёме «соловья», посадил в УАЗик и повёз в
Энергетик, новый пригород Братска, на левом берегу Ангары, в магазин одежды. Запомнился
надолго Артёму выезд в гражданку, почти после двух лет СИЗО, малолетки, крытки да зоны.
Когда всё-же подобрали ему строгий костюм, и шикарные форсы, Артём понял, его заработа-
нных монет на книжке, уже не хватит рассчитаться с казначеем. А Михалыч, зам по БОРе, па-
ру шкеточек ещё добавил в накладную, мол от «меня, будущей звезде эстрады». Артём «заар-
тачился» было, - «не хочу быть должником», но зам заверил, из следующих зарплат с его кни-
жки, «снимут перебор». Так что, пока есть у него возможность, может выбрать себе и куртку.
Потом повёл его, и своего водилу, в кафе перекусить покупку пирожками с кофе и полирнуть
мороженым. Им в детдоме, на «Двадцать лет победы в ВОВ», делали сладкий стол с мороже-
ным, а это было ещё и полито малиновым сиропом, поверх шариков в вазочке, и такой «ниш-
тяк», что Михалыч и водила даже заулыбались, когда Артём вылизал вазочку словно ребёнок.      
Им то не понять, что он второй раз в жизни ел мороженое, потому и испачкал им кончик носа
и щеку. А весёлый смех худ ручки, дочери Михалыча, Анны, определившей папу, по авто воз- ле кафе, и заскочившей в переменку на мороженку от него, вообще «вогнал» Артёма в краску.
Протянутый к его лицу «лепесток» девушки, организм, «на автомате» воспринял агрессивно,
когда она хотела вытереть ему следы от лакомства на лице, схватил её за руку и видимо боль-
но для неё получилось. Анна даже поморщилась от боли, что привело Артёма, в ещё большее
смущение. Он выхватил из её руки платочек, сложил и извинившись протянул обратно. Тогда
над Артёмом и ситуацией, в которую тот попал, уже рассмеялись даже за соседними столика-
ми. А мамашка двоих карапузов, уплетающих кремовые пироженки из-за стола напротив, по-
цокав языком, учила Артёма, - «не так нужно с девушками общаться, и их ручки нужно цело- вать, а не ломать». Но душа Артёма, и всё его нутро, категорически отказалось воспринимать девушку как особь женского пола. Тем более заинтересовать его как мужчину-самца.
  Оказывается, его душа и сердце, даже после двух лет разлуки, заполнены его «Пташкой», до               
самой маковки, до самой последней молекулы. Её огромные глаза, её волнистые, длинные во-
лосы, которые она иногда разрешала ему заплетать в тугую косу, её всегда холодные ладошки
и, самый прекрасный в мире голосок, произносящий его имя. И до сих пор звучащая в голове
её последняя фраза: - «Я до конца света, тебя буду ждать, даже не помру без тебя мой рыцарь, и моя жизнь. Ты только надолго меня не покидай, и вернись ко мне», на свиданке, после пов- торного суда в Суммах. А сияние бесценного жемчуга, её слезинок на щёчках, он часто видит во снах. От нахлынувшего воспоминания образа Иволги, особо её последний «на прощанье»,
взгляд очень грустных и печальных глаз, опять вогнало парня в «ступор».
       «Опомнился» он уже в УАЗике, по пути на зону, после слов Михалыча, - «Не знаю парень
что у тебя в черепушке творится, но моя дочка не такая уж мерзкая, чтобы тебя так от её вида
«передёргивало», что даже не ответил на её прощание». «Может тебя лучше обратно в «шум»
на валку отправить». Артём согласился, мол «гражданин начальник, как решите, так пускай и будет». Зам по БОРе, потребовал от него на завтра явиться к нему в кабинет, а сам запросил в
канцелярии, дело Артёма.         
        А у Артёма в голове, весь вечер и всю ночь, «крутились» планы и варианты побега из зо-
ны на поиски Татьянки, чтобы ещё раз взглянуть ей в глаза, и спросить, - «Почему она отвер-
нулась от него, от его любви, от их большой мечты». А здравомыслящая его часть, ему гово-
рила, - «НЕ НУЖЕН ТЫ ЕЙ». Так что заткнись, да не скули, как шнырь опущенный. Всё, лю-
бовь только в книжках и в кино, а жизнь, - «это что вокруг, да рядом с тобой». Уже совсем ус-
покаиваясь вспомнил, что поступил с Иволгой как настоящий мужчина. А хотя мог тогда и не
раз, овладеть ею и её телом, но ими твёрдо было решено: - «После свадьбы!». И ему не будет
стыдно за себя. Как-то потихоньку, постепенно успокоил своих чёртиков в голове. С «кайфом
кумарнул чифирь», с корефаном из общего фаныча, зажевал бутербродом с сыром из подгона, и даже сам почувствовал, «отпускает в норм».
    На следующий день, Артёма с построения, посыльный увёл к заму в кабинет. Михалыч по-
пытался усадить парня, на стул подле стола, но Артём знал, у него есть право, в присутствии
руководства зоны, сидеть, только на «кортанах». Зам тогда махнул рукой, - «как хочешь» и ра-
ссказал историю одного лейтенанта-пограничника, только что получившего погоны по выпу-
ску из ВУЗа. О большой любви, к дочери второго секретаря обкома Московской области. Как они собирались пожениться после получения его направления на заставу. О том, как на выпу-
скном балу в шикарном ресторане, его выпившая лишнего подруга, затеяла ссору с совсем не
знакомыми посетителями того же заведения. Как она, вдруг ударила вилкой в шею, пожилого мужчину, пытавшегося разнять вместе с администрацией, сцепившихся. Мужчину того, успе-
ли спасти медики, зашили повреждённую артерию. А прибывшему наряду милиции, тот лей-
тенант показал, что это он пырнул гражданского, спасая свою подругу от ареста. Папа её, тог-
да бы ей не помог, было очень много свидетелей. И пока он, полгода был под стражей в КПЗ,
подруга та, расписалась с его лучшим другом по курсу, и улетела с ним на Камчатку по расп-
ределению, на береговую заставу. А тому лейтенанту, «сорвали» его погоны и вместо них вы-
дали погоны прапора, и отправили служить в ГБ, в конвойный батальон на этапирование. По
той статье он мог получить от пяти, так что выбор у него был только один, если хотел остать-
ся на свободе. Но на самой тяжёлой «работе», для бывшего отличника ВУЗа.            
   Пока Михалыч рассказывал эту историю, Артёмка и не заметил, как сам уселся на стул воз-
ле стола, и не желая того, «напяливал» услышанное на себя. В голове, его черти опять начали
«крутить жернова». Одна его часть разума кричала,- «Его Татьянка не такая», а другая спори-
ла с ней, - «Все они одним миром мазаны, бросила ведь». И по хате пацаны, почти все утвер-
ждали, что сроки пополучали в основном «из-за баб». Ради них преступали законы, воровали
и «лезли на ножи», шли на криминал.
        А Михалыч, заканчивая историю бывшего погранца, положив «дело» Артёма на стол пе-
ред ним, попросил поверить его горькому опыту, - «Настоящая любовь бывает только к маме»
и к детям. И в кино и в романах. А та бывшая любовь молодого лейтенанта, была его доля, но
не судьба. Который отслужил на этапировании пять лет, равные двадцати пяти годам строгача
по моральной и по физической нагрузке. После которых его реабилитировали и вернули офи-
церское звание, а служить отправили сюда, в ИТК в город Братск. Некоторые, из контингента заключённых, который участвовал в строительстве ГЭС, за хорошую работу и поведение, по-
лучали УДО «от четвертинки», а иные и «от трети». Только он, дослужившийся до майора, и до первого зама зоны, не имел права на «досрочку». Его пылкая любовь, и благородство в мо-
лодости, вынесли свой, жестокий приговор. От которого, можно было «озвереть» и «сорвать-
ся», и очутится по ту сторону решёток. Но тот безусый лейтенант, потом прапор, затем снова
офицер, не сорвался, не «ссучился», никогда и ни от кого не прятал свой взгляд. С чистой со-
вестью и не запятнанной честью, и богатым, трудным и тяжёлым опытом, ходит теперь перед
тобой по своему кабинету, и очень рекомендует, тебе парень, не прогибаться под судьбу, а са-
мому её творить. И не зарабатывать себе «долю каторжника».
    Артём не заметил даже, что закурил очередную сигарету и сидит, перед гражданином нача-
льником, на его стуле. А тот, вышагивает по ковру кабинета, взад и вперёд. И когда до Артёма
дошло, что он «совсем оборзел», извиняясь вскочил и затушил сигарету в пепельнице зама. И
спросил того, знает ли как сложилось у его бывших друга да невесты. Опять же, «напяливая»
и примеряя к себе и на себя, историю из жизни Михалыча и итоге его благородства, молодых
лет. На что Михалыч махнул рукой, мол сиди и шмали. И закурив сам, рассказал, что его пас-
сия на Камчатке, быстро «нахавалась» любви и романтики, стала «присаживаться на стакан»,
а это собутыльники-сомнительные друзья, пока его бывший друг на службе. И сказалось бар-
ское детство, и вседозволенность, жизни на материке, под крылышком «больших» и важных
предков, стала изменять законному мужу. Он пытался много раз, прощая ей неверность, сох-
ранить молодую семью. Но не получалось. В итоге, она, неизвестно от кого, забеременела, но
сообщила своему рогоносцу-мужу, слишком поздно. Его бывший друг, простил ей и это, взяв
с неё обет «порвать» с прошлым, и с привычками. Выпросил у командования перевод в Нахо-
дку, где она родила девочку. Первые месяцы после родов, у них вроде наладилась нормальная  жизнь, но когда она прекратила кормить ребёнка грудью, стала опять выпивать. В итоге снова
непонятные друзья, дочь почти без внимания, и измены.
  В один из своих нарядов, его бывший друг, заскочил на пяток минут домой, проведать своих
девчат. Ещё в подъезде он услышал плач ребёнка и открыв дверь своим ключом, застал самое
мерзкое действо, какое он даже не мог себе представить. Его жена изменяла ему, одновремен-
но с двумя пьяными морячками. Он не сразу заметил, что его табельный, уже просто щёлкает в холостую. «Заделал» всех троих «начисто». Когда перезаряжал пистолет, чтоб и себе пусти-
ть «маслину в череп», услышал громкий плач испуганной дочки, и «притормозил» с исполне-
нием слабости, после той кровавой бойни.
  За четыре месяца до трибунала бывшему другу, прапора пять раз «таскали» к военному про-
курору. Во время одной мимолетней встречи, он очень попросил прощения, и «присмотреть»
за его, или не его, крошкой дочерью. Потому как тёща с тестем отказались от опекунства, а у
него самого, «нет никого ни родных, ни друзей, кроме тебя, даже если и не простишь». Прос-
тил конечно прапор бывшего друга. В уме ужасаясь, как одна баба, сломала жизни двум силь-
ным мужикам, и одному крошке ребёнку. И лишила жизней, двух морячков, пусть не специа- льно их подвела, под подобную кончину. Послужной список, и положительные характеристи-
ки из ВУЗа и показания совсем немногих друзей и его «скостили вышак, на пятнадцать руды»
в тьмутаракани, одного из «закрытых» предприятий.
    Рассказал Михалыч, как он удочерил крошку Анечку. Как пришлось для этого срочно иска-
ть «жену». Для этой цели он избрал мать-одиночку, с полуторогодовалой дочерью, медсестру
его конвойного подразделения. Которая оказалась хорошей и заботливой мамой, уже двум до-
черям. Уволившись из ГБ «по уходу», стала настоящей хранительницей их очага. А Михалыч 
уже восемнадцать лет, обожает и любит, «своих» дочерей и жену, но ещё и как мать его деся-
тилетнего сына. Но не как Ромео свою Джульету, не как в юности любил биологическую мать
его младшенькой, а как настоящего и надёжного друга и просто прекрасную женщину. Но всё
равно он уверен, что его прошлая жизнь, его семья, являются ему не судьбой, нет, а долей по
по велению небес. И добавил, что настоящая любовь, человеку даётся только один раз в жиз-
ни. А если человек её единожды упустил, повторной Бог не подаст.
      Посоветовав при этом Артёму, помнить и ценить свою первую любовь и ту девушку, ради
которой он поступил как настоящий мужчина, и потому сейчас здесь, а не с ней. Но при этом
жить настоящим и будущим, ведь возвратиться в прошлое и что-то там исправить, никому не
удавалось никогда. Может даже и Всевышнему.
   К двадцать третьему февраля, Артём «подобрал» из своего отряда двух «лабухов-соловьёв»,
пианиста на синтезатор, на ударные взял своего однокрытника по хате и по работе. Отрядный
поначалу «поднял кипиш», двоих спецов-трактористов, сразу «угнали», из бригады верхнего
склада. Но видимо кум ему «разгладил мозг», что это ненадолго. Из отряда пилоцеха, к Артё-
му подошёл на пробу басист. Уже за тридцать, но хорошо «волок» по нотам и по соло. И хотя
времени было очень мало, группа сыгралась и слегка спелась. Электроинструмент, конечно и
«звук», были не первой молодости, но зав клубом нашёл мастера - спеца по усилкам и радио-
технике, среди кашеваров, и тот подналадил всю электротехнику. Часто на репетициях сидел
и Михалыч. Иногда «заскакивала» на полчасика послушать «кайфовый звук» и посмотреть в
близи зарождение настоящей эстрады в их ИТК, его дочка Анна. Её приходы слегка смущали
парня, но Артём вспоминал старого еврея учителя музыки из Прудного: - «чтобы стать эстра-
дным артистом, надо привыкнуть к пристальному вниманию и оцениванию твоих способнос-
тей и главное, твоего поведения на сцене и исполнения». «Кто это проходит, не пугаясь чрез-
мерного внимания и к себе, и к своим выступлениям, тому действительно «дорога на сцену».
       Тот первый концерт группы ИТК, получился почти на славу. Отыграли весь свой часовой
репертуар, а «уважаемая публика» и даже вся кумовская масть, просили ещё «слабать» и ещё.
Ну и решился Артём, «зажечь» Латиноамериканских сумашедших ритмов. Визжали и свисте-
ли, почти все шестьсот «приглашённых» зрителей и слушателей. Его товарищи по группе, «в лёт ухватили» такт и темп. Даже кум сунув два пальца в рот, по пиратски так лихо «выдавал».
Как вдруг прапор, завклубом, выскочивший откуда-то из бытовки и принявший свист и шум в
зале как бунт зеков, вырубил электро-рубильник стабилизатора для музыкальных инструмен-
тов, - «нельзя играть капиталистическую музыку, на Советской сцене!». Думал «подлизнуть»
куму, а получилось получил втык и задание от него, выучить и потом рассказать о революци-
онном, партизанском движении Бразилии, Боливии, Перу и Аргентины. Концерт продолжил-
ся. И уже по большей части, с разрешения «хозяина», «за жизнь и волю, за воровскую долю».
Вот тогда Артём и исполнил впервые на сцене, свои «Иволгу» и «Гимн Детдома номер пять». Поначалу его испугала, вдруг наступившая тишина после последних аккордов припева. А ко- гда он ответил на вопрос кума что это «его вещи», на ноги встал весь зал и долго, усердно ру- коплескали ему и музыкантам, сидельцы и охрана и гражданские наёмники, и жёны командо-
вания ИТК. Ведь больше половины осужденных, бывшие детдомовцы. Некоторые женщины,
из хозблока да и жёны некоторых офицеров, не скрываясь вытирали слёзы платочками. Среди
них была и Анна, дочь зама Михалыча.
   Потом были ещё концерты на восьмое марта на зоне, на день победы. Заняли призовое мес-
то на конкурсе «Сибирский соловей», среди эстрадников и бардов зон и ИТК, Иркутской об-
ласти и Красноярского края. На том конкурсе, группу Артёма «записали» на плёнку и на «ви-
нил», а сопровождавший их «в гражданку» завклубом и зам по БОРе, привезли кассету и пла-
стинку куму в кабинет. В придачу ещё, и приз конкурса, позолоченного соловья на подставке.
Артёму и парням их группы, не то что льстило после, но было приятно слышать во время ве-
черних передач из радиорубки, свои исполнения с конкурса.
  Кум расщедрился, позволил Михалычу свозить лабухов купить новый «усилок» помощней и
не сильно дорогой «сакс». Так как был «тихим поклонником» Луи Амстронга, дал задание за-
му Михалычу, «кровь из носа», но найти «трубадура», к началу лета. Из группы Артёма, сакс
никто не знал, и потому Михалыч, через радиоточку зоны, объявил о поиске «лабуха на дуду»
«сбацать джаз». Приходили на пробу и трубачи и кому захотелось жизни «вольной босоты», а
выбрать было некого. Как-то после ужина, на подходе к клубу, Артём с корефаном, услышали
вполне правильные ноты сакса. Ещё больше дружбаны офигели, когда увидели кто этот испо-
лнитель. Перед пюпитром, с раскрытой нотной тетрадью, усердствовала Анна, а Михалыч не
сводил с дочери, изумлённого взгляда.
      Так в их группе, появился седьмой член коллектива. Анна иногда «становилась» на синте-
затор, подменяя пианиста, а тот кого-либо из отсутствующих, по уважительным причинам. К
юбилею «хозяина» справились. Благодаря новому музыканту группы, оказывается отличнице
средней школы, особенно по английскому, «на ура», разучили несколько шедевров Луи Амст-ронга. Особенно хорошо у ребят получилось, - «Лет май пипел гоу». И потому что, у басиста
был редкий «баритон с хрипотцой». Если закрыть глаза, когда он поёт, то точно на сцене, сам
великий маэстро джаза пел.
       Юбилей хозяина, совпал с днём города, так что торжественности хватанули «по полной».               
Кум, устроил всей зоне выходной и праздничный обед, с конфетами и яблоками на десерт. А
после обеда зону «пригласили» в клуб, на торжественную часть и на концерт эстрадной груп-
пы ИТК. После докладов замов о успехах и достижениях зоны, сам кум объявил о решениях
спецкомиссии, нескольким добросовестным осужденным УДО по четвертинке, и нескольким
«на поселение». Среди списка «поселенцев» были и Артём со своим корешом.
      Их все поздравляли, особенно музыкальная банда. Анна, не боясь что ей опять попытают-
ся «сломать руки», как было когда-то в кафе, в порыве общей радости, обняла, и расцеловала
Артёма на глазах у всех за кулисами, где находился также и её отец. Артём, боковым зрением
заметил, как это не понравилось Михалычу, как он кинул пристальный взгляд на дочь, нахму-
рившись. Но руку тоже пожал, - «хороший коньяк с тебя».
    Тот концерт был единственным в жизни Атрёма, из четырёх актов. От восторга, клуб «стал
на уши». Особенно после джазовых исполнений Луи Амстронга и некоторых Битлов. Лабухи
группы «в мыле», импровизировали уж без нот, но «в одно дыхание» Хиля, Кобзона и Визбо-
ра. А Аня «добила публику» «Синим платочком» Шульженко, и «Течёт река Волга» Зыкиной.
Даже не верилось, что такие взрослые и суровые и авторитетные мужчины, могут быть, таки-
ми юными душами и сердцами, «до сноса башни». Пришлось самому куму, почти в полночь,
успокоить «уважаемых осужденных», и пожелать хороших успехов завтра, на верхнем и ниж-
нем складах. В хате, с Артёма «стряхнули на общак, за то, что «по фасону отстаёт». Он и сам, с удовольствием проставился, заранее купленной, через винтового башкира, пятаком ампулок  ваксы и спичечным коробком кумара. Всё ж таки последняя, тьфу-тьфу чтоб не сглазить, ночь
в хате. Сидельцы, слегонца «дали пачек самосудами» пониже спины, некоторые душевно так
приложились своими шкретами, и подарили резные шахматы, морёные и крытые лаком, руч- ной работы. И «не пригласили в гости», а «с гревом», просто так захаживать и в любое время. Артёма порадовало, - «не всякого так выгоняют».
       Комендант общаги, c распухшей физией и с тяжелейшего бодуна, предложил прибывшим на поселение Артёму с товарищем, комнату на выбор, одну с буржуйкой, но рядом с вонючим толчком, а другую угловую, но без печурки. За то вся общага, кишела тараканами. Да хорошо хоть клопов не было. Прапор забрал справки и выдал по два комплекта постельного, заставил
подписать акт приёмки мебели и режима проживания, попросил парней «не шалить» с филь-
киной грамотой, и не забывать, о добрейшем коменданте. А если приведут одну бабу, то одна
поллитровка а если две, то две ампулы, но если приведут и ему биксу, то уже он сам простав- ляться им будет. Знал кого приютил, надеясь на их возможности в культурной деятельности и
о покровительстве руководства, особенно майора Красикова, зама по БОРе. И нравилась игра
пацанов в их группе. Даже по городской радиоточке, звучали иногда «их Амстронг», их Гимн Детдома номер пять, Иволга или «зажигалки» Латинской Америки.
   После прохождения всех формальностей в конторе, и получения аванса, аж по двадцатке на
руки, им указали места их роботы. Получился тот-же верхний склад, та же трелёвка на тех же
ТТшках, с клетки до склада, только уже статус другой. А конвой и режим тот-же, баландёр их
кормил с общего термоса, и отрядный с бугром те же, только «пороли» уже не так жёстко, как
сидельцев ИТК. И зарплата осталась прежней и равной на всю бригаду. А получать её, можно было, хоть всю сразу, в конце месяца.
     На валке в новом квадрате, где даже не «пройдёт» трелёвочник, лес «на дорогу» «вытаски-
вали» конями. Артём тогда впервые увидал премудрые приспособления, для трелёвки леса из
неудобных «закоулков» тайги. Усиленная упряжь, но с «мягкими» хомутами и седёлкой с че-
резседельником, ещё и под дугой, супонь с постромками и крепкие гужи, вся амуниция была
расчитана на перепряжку с волокуши на полуконус. И коней, богатырей-Владимирцев, запря-
жённых в приспособы для трелёвки. Артём не сразу понял, что «за на фик», у коней на пере-
дних ногах было надето, а когда рассмотрел, то рассмеялся. Поверх ногавков, коням обули на
«передки», старые валенки, без подошвы и разрезанные, но зашнурованные сзади. А «задки»    
коней, замотаны обыкновенными портянками, как онучами. Видно было, бережливую заботу, русского мужика о своих помощниках, в их нелёгком труде. И о их здоровье. Ухоженные и не
сбитые ноги коней, о корни, пеньки и коряги, это выполнение плана, с истекающими из этого
плюсами. Особенно один конь, очень напоминал Артёму коня из детства, любимца всего дет-
дома и села, отца огромного семейства полукровок области, Лирика.
    «Нахлынуло» опять прошлое. Даже когда чикировал с конских волокуш, на свою лебёдку и
затаскивал хлысты на площадку, в голове всё равно «крутилось» прошлое. И пока к верхнему
складу «тащил кубы», «башкой снова был дома», там, где-то лет десять назад, на пруду. Куда весь его отряд, старший воспитатель и Михал Лукич, привели купаться. Лукич, к восторгу не
только пацанов, но и девчонок, накачал две камеры, от колёс своей Победы, одну девочкам, а
вторую мальчишкам, чтоб учились плавать те, кто не умел. Был у них в отряде, один верзила,
молдованин Мирча, злой и ехидный трус. Очень любил пакостить, всем изподтишка. И когда дошла очередь Артёму, одеть камеру на себя «до подмышек» и впервые в жизни, «в размашку
поплыть на глубину», этот балбес втихаря и сзади, проткнул её острой колючкой акации. Ни-
-кто ничего не заметил. У Артёма, было целых пол часа, изображать из себя великого пловца,
на надёжном круге, и он стал отгребать подальше от берега. Ну что случится, и взрослые тут.
Ещё подъехал верхом на Лирике, дядя Паша к Михал Лукичу коня напоить да и самому осве-
житься в прохладе пруда. Один подонок Мирча, сидя в тени ракиты, хихикал в кулачок, ожи-
дая когда же Артём начнёт тонуть, чтобы хорошо посмеяться над своей проделкой. И тот мо-
мент наступил. Артём не сразу понял, что камера уже почти совсем спустила, подумал прос-
то устал, и потому его сильней и сильней тянет ко дну. Сил хватило, только повернуть обрат-
но к берегу и из последних сил позвать на помощь. И всё, много воды в носу, во рту и провал
в памяти. Пришёл он в себя уже на берегу от того, что сильно кашлял, и было больно рёбрам.
Первое что он увидел, это встревоженные лица взрослых и над ними голову фыркающего ко- ня, прядающего от волнения ушами. Когда Артём «задышал», все на берегу в восторге зашу-
мели и загалдели. Один Мирча кричал, - «ай больно, ай больше не буду». То Павел Терентье-
вич, «расписывался» конским поводком на его заднице. Дядя Паша никогда в жизни не лупил
детей, а тут, после того как этот негодник начал смеяться во всю глотку, показывая всем игол-
ку акации, и сожалея что и девчонкам не проткнул камеру, у него нервы не выдержали. И вос-
питатели детдома, были не против, методы искоренения зла и подлости из юного балбеса, та-
ким образом. Пацаны потом рассказывали, как первым увидел тонущего Лирик и как был под
седлом, так и кинулся в воду, спасать его. Как зубами схватил за камеру и подняв высоко, над
водой, быстро поплыл к берегу, и «сдал взрослым на откачку». Как Лукич, положив его попе-
рёк бревна, заменяющего лавочку на берегу, вниз лицом, сильно сжимал и разжимал ему лёг-
кие, пока не стала из них выливаться вода. И оттого у него так болели рёбра. А Лукич, сказал
тогда, - «лучше пусть рёбра болят, и лёгкие дышат воздухом, чем не дышали бы и не болели в
сырой земле». С тех пор Артёмка, весь свой сахар из столовки, и если удавалось «стянуть» у
бабы Нины на кухне морковок, скармливал шумному и большому дружбану, прибегая к нему
на конюшню, после рабочей смены, да когда его отпускали воспитатели, или Лукич. И всегда
Артём радовался, когда их отправляли «на практические занятия», на конюшни. Он и пацаны
делали всё, что дядька Сыч им указывал. И вычищали денники и ясли и собирали по всей ле-
ваде навоз, в специальное место под навесом, потом для крепкого самана, и вычёсывали гри-
вы, чёлки и хвосты, от колючек всяких, чертополохов. Но самой высочайшей наградой, было
гонять весь табун на пруд купаться. Кони сами шли к воде без поводков и недоуздков, тем бо-
лее без уздечек, сёдел и хлыстов. Артёмка, конечно, выводил из денника Лирика. Дядька Сыч
подсаживал ребятню на широкие спины коней и лихо свистнув, кричал – «н-о-о-о купаться»,
открывал ворота двора. Это был такой восторг и удовольствие, пронестись целых полтора ки-
лометра, аж до свиста в ушах, галопом, держась только за гривы и пытаясь голыми пятками и
коленками удержаться на мощных спинах четвероногих друзей. И со всего разгона, поднимая
кучу брызг, заскочить в воду пруда. Кони в воде, те же дети только большие и ног побольше, а шалят купаясь также. А жеребята, резвятся и в догонялки и в прыгалки, и опасно в воде, пока
главная и старшая, полукровка-кобыла в табуне Лира, естественно дочка своего прихрамыва-
ющего папашки Лирика, не вмешается в их хулиганство, а особо шальных и куснёт слегка за
задницы, если они «не услышат» её предупредительного ржания. Лирик то и научил Артёмку
плавать. Заплывал поначалу метров на пять от берега и глубоко погружался в воду, «смывая» с себя наездника, и поворачивал к берегу. А Артёмка плыл рядом, правда в первые разы, дер-
жась одной рукой за его гриву. С каждым разом дальше от берега, конь «сбрасывал» седока, а
ученик всё реже придерживался его гривы, когда плыл обратно. Хороший педагог получился
из коня. А уже научиться нырять, Артёму удалось без особых усилий. Даже иногда подшучи-
вал над учителем, занырнув, «во все лёгкие» держался под водой, а бывало и больше минуты.
Дядька Сыч, потребовал тогда от Артёмки, прекратить «пытать так судьбу». Потому что кони не понимают человеческие шутки и «дитячье озорство». «Могёт копытом то врезать нечайно,
по твоей то пустой балбеске, когда поплывёт тебя, бестолочь, спасать». Не нужно было тогда
Артёму, так беспечно и смеясь, от дядьки Сыча и Лирика отмахиваться. Обиделись на него за
проделки на пруду, оба. Целой ведёрной сумкой яблок, стыринных из колхозного сада и отра-
ботанной в теплицах у девчат-одноклассниц, котомкой морковки, пришлось подлизываться к
хитровану Лирику. А дядька Сыч, тогда заставил его замазать штукатуркой, из песка, извести
и глины, с добавлением конского навоза, да очень тщательно перемешанной, своими босыми ногами, стенки «детинца» изнутри. «Шёб було жэрэбчикам тэпло и зимой». Помирились они
как раз к уборке созревших в садах фруктов, которые мальчишки вывозили в ящиках, на теле-
гах-плоскодонках в склады на току. Наедались они тогда, и кони, и возницы, фруктов от пуза.
   Вспомнил Артём, как в том году «бабушка Нина», наварила на весь детдом фруктового мар-
мелада, и как он принёс свою порцию на конюшню Лирику. Как они его ели оба причмокивая
и жмурясь от удовольствия. Как Лирик его обнимал, прижав головой к своей груди. Как он не
брал губами сахар, если не покажешь ему второй кусок. Морковку и яблоки, мог отобрать изо
рта. А сахар он считал видимо, одинаковым лакомством, и для людей, и для коней.
     И с лесовозами-конями, Артём подружился. Пока был на режиме, его и всех режимных, по
окончанию смены, конвойные сразу «загоняли» в будку на сто пятьдесят седьмом ЗИЛу и ве-
зли на зону. А поселенцам и погонщикам, работающих на валке, хватало шестьдесят третьего
ГАЗона с КУНГом. Конвойные всё время ворчали на конюхов, - «копошатся как черепахи», на
«приёме коней» в денник. А как-же, животных нужно полностью «распрячь», обтереть от по-
та и очистить копыта от грязи и «не дай Бог, от заноз» и обязательно напоить. И когда Артём, предложил свою помощь конюху, гайдамаки только обрадовались, - «поторопи этого старого
омуля-синяка». И кони и конюх, сразу «приняли», пропахшего соляром и гарью, в свой табун.
Омуль, наемник старый бурят, усёк и оценил, как поселенец без боязни, у всех коней, «берёт
копыта на марафет» и лишь после, как вычистит им весь педикюр, побалует вдобавок, кусоч-
ком рафинада. Чего редко когда, делают погонщики и другие конюхи. Как-то после зарплаты,
Артём купил в магазе, пяток банок сгущёнки, и попросил конюхов добавить молоко, в запар-
ку каши, для коней. Получалось, банка на двоих. Запомнил Артём тогда, изумлённый взгляд,
помошника конюха, даже остановил плющилку зерновых, чтобы посмотреть на невиданное и
страшное кощунство в отношении редкого лакомства, даже для взрослых людей. Коням очень
понравилось. А родич бурята, попробовав эту кашу, прямо из бачка пятидесятника, зачерпнул  себе ещё миску, со словами, - «я однако, завтра тоже пойду в волокушу», и разлил тягачам по-
лучившийся деликатес, по их вёдрам. На что погонщики, - «А вот хрен тебе, рыбина, на завт-
ра Силый, это такое погоняло дали Артёму в отряде, притаранит уже по три жестянки, на мо-
рду, так что мы сами станем на волоки, а ты сена пожуёшь». Вроде как посмеялись над коню-
хами, слегка осудили про себя «задвиг» Артёма, «мол, лучше бы в зону, на общак отстегнул»,
а за любовь к животным, стали по-мужицки, уважать, - «не схавал в крысу сам».
     Артём, наблюдая как кони пытаются вылизать остатки каши из своих вёдер, вспомнил как
дядька Сыч ругался на него, тогда, ещё в детстве. Лукич тогда отправил его с дружком, к тёт-
ке Зинаиде в райповский магазин, помочь разгрузить продукты и стройматериалы в склад. Ну
и тогда продавщица, дала пацанятам «выбраковки», по три баночки помятых банок сгущёнки
и большую коробку, придавленных галет. Мальчишки, естественно отлынивая, от распорядка
и режима детдома, до вечера, прибежали на конюшню. Нелегальный штаб ихнего отряда. Дя-
дька Сыч, оставив пацанов за старших, присматривать за жэрэбчиками в детинце, сел на мяг-
кую бедарку на скрипучих рессорах, запряжённую резвой кобылкой, и помчал в село. Артём,
уже не помнит кому пришло в голову из них, «сделать» вкусное молочко из сгущёнки с гале-
тами. Придумано-сделано. Вылили двадцатку флягу и чайник тёплого кипятка, дядь Сыча, в
в пятидесятку, ухнули туда три банки сгущёнки, хорошо перемешали с галетами и получила-
сь смесь, даже вкусней, наверное, кобыльего молока. Потому что жеребята, толкаясь как дет-
вора, во всю старались из кастрюли дядьки Сыча. Который застал финал этого действия. «Та
шош вы сатанэньки робляте, воны ж мамкины цыцьки покидають». И ещё пригрозил им, что
дальше на кормление «усих жэрэбчикив», будет приводить к ним в детдом, «раз таки вумни».
Но слава Богу жеребята тогда «не покидалы мамкины цыцьки», а пацанов встречали с радос-
тью. Своими мордочками обнюхивали и обыскивали их карманы, и обязательно что-нибудь и
всегда находили вкусненькое. Особенно кусочки рафинада любили. И погонять потом с маль-
чишками на перегонки, из детинца в денники, а оттуда по леваде и обратно в денник. Покуда
их мамки на колхозных работах и дядька Сыч у себя в «каптёрке» дремлет.
   Нахлынувшее прошлое, вытащило опять из подсознания окончание выпускного вечера в их
детдоме. Как он, не заметив, выбил дверь, за которой звала на помощь его «птичка». Как он в
течении мгновения, разбил рожу дружиннику, бившего на отмашь Таню по лицу одной рукой,
а другой за косу, прижимая к грязному, залитому водкой и кровью, полу. Как дружинник, ещё
в отключке не долетел до угла, от удара ногой Артёма, а комсорг кинулся с кнопарём на него.
Помнит, как уклонившись, выбил у того нож и засадил несколько раз кулаком, аж что-то зах-
рустело под ним, в ненавистную, мерзкую рожу. «Вертуханом», кинул голого ублюдка на пол.   
Как накинул на Татьянку свою рубашку, потому что эти мерзавцы порвали на ней всю одежду
и бельё. Как она дрожа от стресса, прижалась к нему, - «давай убежим отсюда вместе». Как в
порыве гнева он хотел добить комсорга, угрожающему своим папашей и вышкой Артёму. Как он вытолкнул Татьяну за двери штаба, - «беги, моя Пташка, я потом тебя найду», а сам врезал с ноги по визжащей морде ублюдка-насильника. Как прибежавшие пацаны и воспитатели, и с
ними дядь Петя, успокаивали его. Как ссука Голубченко, надев на него браслеты, и выведя на
улицу, начал охаживать дубинками, вместе со своими сержантами. Как дядя Петя, и воспита-
тели с пацанами его класса, отмудохали ментов, наколотив им фингалов на фейсах.
   От первого суда, в памяти остались только злые и жестокие лица судьи, прокурора и подло-               
го, продажного участкового Голубченко. Танюшкины омуты-глаза, с застывшим в них ужасом
от несправедливости судилища над ними, слёзы «бабушки Нины», и завуча Александры Ива- новны, и вызов продажным вершителям закона, честным фронтовиком Михаилом Лукичом, и
как его поддержали все фронтовики и большая часть сельских и детдомовцев.
   Кассационный суд, прошёл как в тумане. Михаил Лукич, успокаивающий его «Пташку», во
время оглашения решения. Почему-то не порадовали три года общего, вместо червонца стро-
гача. И последние слова Татьянки, на короткой свиданке, - «я даже не помру без тебя, вернись
ко мне». «Эх, дай Бог тебе Танюшка Иволга, только хороших и добрых людей в жизни», и по-
нял, что он на неё совсем не в обиде, и очень уважает любое её решение по жизни. И где-то в
потайных уголках души, любит её «до сдвига по фазе».
  Теперь у Артёма, появился ещё один источник зарядки позитивом. Это конюшня на верхнем складе. Где четверо тягачей Владимирцев и шесть Советских тяжеловозов, добрейших и неп-
прихотливых созданий., вечерами после того, как Артём заглушит свой трактор и «сдаст» его сторожу, они собирались у ворот крытой левады и «реально» его дожидались. Чтобы он вмес-
те с ковалем, старым бурятом кузнецом, осмотрели и привели в порядок им копыта. А если у
которых «сбивались» подковы, то перековывали. И обязательно после распряжки и марафета,
их ждал, пусть небольшой, но вкусный гостинец. Кусочки сахара всегда, а вот морковку, или
яблочки и другие лакомые фрукты, пореже. Как-то Артём купил в магазе овсяного печенья и
барбарисок для себя, и угостил коней конфетками. Так с ковалем и с конюхом от души насме- ялись над тем, как они лакомились. Конюх сказал, что никогда не видел, как почти целый та-
бун коней, одновременно машут головами вверх-вниз, показывают языки и шлёпают губами.
Ну а овсяные печеньки им «зашли» на ура. Когда вальщики и конюшня, «переезжали» на но-
вый квадрат, в районе Кежмы, наткнулись на приличное озерцо на речке, и накупались все. И
даже конвойные, раздевшись догола, «тащились» от того, что сапожными щётками мыли ко-
ней, а те «ловили кайф». И всем было весело. Все ненадолго - «окунулись в детство», несмо-
тря на тучи комаров и мошкары.
     Артёму вспомнилась первая попытка, научится плавать на пруду. Как Лирик, цапнул его за задницу и столкнул грудью, в «свой страх» перед водой. Вспомнил Артём слова дядьки Сыча, когда спросил того, почему Лирик такой-«как человек», только не говорит. «А потому внучек, он такой умный и благородный, что прошёл битвы под Москвой, и Воронежем. А на Курской дуге, бились танковые армии, а гибли люди и, кони. Много солдат пехоты, полегло в том бою, но и много коней в упряжках нашей артиллерии, помогающей с флангов, бить фашистов. Не-
даром на нагрудном орденском ремне коня, столько боевых розеток и наград. И он прошёл ту школу, где из слабых получались сильные герои, и где «за Родину» кидались под броню тан- ков фашистов, со связкой гранат в руке. Лишь бы не пропустить врага уничтожать Родину. Да где кони кавалерии, топтали копытами немецких автоматчиков к их ужасу. И такие животные
тогда, научились отличать добро от зла, плохих людей от хороших, даже по взгляду тех пони- мать. И спасать людей, на правах верного, более сильного, выносливого. Ещё «быть хитрыми сладкоежками», когда что унюхают у вас в карманах. Так что, нужно ещё посмотреть, на умс-твенные способности некоторых, кто коней называет, тупыми животными. А что насчет, - «не говорит» конь, то он с тобой беседует всегда, но ты не понимаешь его язык, мимику, жесты».
      Артём тогда на озерце, обратил внимание на то, что кони реально «благодарили» людей за
наслаждение от купания и массажа, коротко всхрапывая и гыгыкая и подставляясь под щётки,
«ещё вот тут чуток, и ещё вот здесь, можно и здесь». При этом потешно изгибали свои шеи и подставляли щёки и подбородки. Несмотря на гнус и комаров, тогда все из их бригады, и кон-
войные с сидельцами, и конюхи с животными, за эти полтора часа «из детства», получили за-
ряд добра и позитива, наверно на год вперёд. Коней, маленькие вампиры не могли грызть, по-
тому люди спрятались от них в КУНГе и в вагончике на салазках, который тянул Артём своей  ТТшкой, за вереницей коней. Идущими за гружёнными с горкой, снастями конной трелёвки и всяким скарбом телегами, на новый верхний склад.
    Ну а особый заряд, как хреновый аккумулятор, он получал наравне со своим музбандом на
зоне в клубе. И куда он приходил «на спевку», подготовить концерт ко дню Великой Октябрь-
ской Революции. Где в каждой спевке, участвовала Анна. Голос у неё, конечно, без всяких об-
суждений. И «волокла по нотам», как и басист, в лёт. Но при каждой встрече с ней взглядами,
Артём чувствовал, что краснеет от смущения. Не от того, что «хороша чертовка», как говорил
о ней комендант общаги, а от взываний в её взгляде, к его сердцу, к его плоти. А тут ещё, и её отец, - «гляди парень, ты знаешь, что я с тобой сделаю за дочь». Артём ему твёрдо пообещал,
оставаться честным и порядочным, в отношении его дочери. И очень старался держать слово,
данное Михалычу. Но Анна поняв, что папа и Артём заключили договор, в отношении её чес-
ти и целомудрия, находила всё новые и новые способы, загонять парня в краску. Доставалось
и её папе, и парням по музбанду. То в образе Жанны Д Арк, репетирует Марсельезу, в откро-
венном трико, то Куба любовь моя Роситы Форнес, то Мерелин Монро, Прощай любовь, сво-
его перевода. И опять же, в очень независимых от цензора папы, одеждах. Но как девушка ни
«старалась», Артёма стойкость, была крепче её очарования. Хотя как товарищ, как ответстве-
нный за хореографию и классный музыкант, в их музбанде, была прям «на своём месте». Без
неё, наверно группа развалилась бы. Особенно без её мастерства игры на саксе, джаза. Утехи
и любви «хозяина» зоны. Видимо папа, ей рассказал о том, что пережил и переживает и ныне
Артём, и после очередной репетиции, подошла к нему в инструменталке, коротко прижалась,
- «знай среди девушек у тебя есть настоящий друг!», откинув чёлку и тяжело вздохнув, ушла.
Пропустила несколько репетиций из-за сессии в педагогическом, всё же сакс хорошо, но чет-
вёртый курс, уже серьёзно. По выходным, на часик другой, прибегала «продуть медяшку», и
весело «потарахтеть» обо всём и обо всех. Не забыла поздравить Артёма с двадцатилетием и
подарила ему шерстяной свитер, с большим воротником и который связала сама. И «Красную
Москву», в золотистой коробочке. Артём вновь засмущался, не от того, что дорогой одеколон или свитер с вышивкой на передней стороне, электрогитары как у Битлов а оттого, что она не
стесняясь никого вокруг, и даже Михалыча, обняла и поцеловала его в губы. Оттолкнуть, или
отстраниться от девушки, у Артёма, просто не хватило наглости, и особого желания не было.
И обречённый взгляд Михалыча, ему показал, что в данной ситуации, они бессильны оба, пе-
ред женским, очаровательным коварством.
   Наконец-то стройбатовцы, достроили железнодорожную ветку, к пилоцеху и нижнему скла-
ду зоны. И увеличились объёмы пиломатериалов и пиловочника. И нормы выработки и свала,
соответственно и заработок. Расценки те же, а кубов по выработке, стало больше. А «покупа-
тели» леса, шефское ЛПК, Министерства обороны, стали вывозить хлысты на нижний склад,
новыми лесовозами, с роспусками прицепами, на пятьсот девятых МАЗах и на двести четыр-
надцатых КрАЗах, с дышлами на пару метров длинней, чем у тросовых прицепов. Соответст-
венно эти машины «таскали» больше кубов. КрАЗ так вообще мог за тридцатку везти, а МА-
Зы четвертак. Не то что их старички сто пятьдесят седьмые и шестые Студебеккеры, до пять-
надцати. Естественно «пришла хана» грунтовке и «лежнёвым» дорогам. Их просто раздавили
так, что в тёплое время, вальщикам проехать до «клетки», можно было только, на «гусянках» с санями. Шефы, ждать до крепких морозов не хотели, потому прислали на поправку дороги,
тяжёлый грейдер, на базе танка Т семьдесят два и военного инженера из стройбата. Нарезали
новый профиль и засыпали его гравием. Причём и по старому полотну из «лежнёвки». Артём
тогда обратил внимание, на ненадёжность нового полотна хотя и был засыпан толстым слоем
гравия. Тяжёлые лесовозы продолжали «убивать» трассу. А на тех участках, где была «посте-
лена» под глиной полотна, лиственная лежнёвка, и потом только гравий, техника без проблем
проходила. Артём, попытался обратить внимание, офицера-строителя, на надёжность дедовс-
кого метода строительства дорог, но тот отмахнулся, - «много ты щенок недоучка, понимаешь
в этом». Когда отрядный и бугор, доложили куму, что всесезонной трассе на нижний склад и
на «кубики» хана, остаётся только вывозка по зимнику, тот собрал всю свою масть, даже при-
вели «паханов» отрядов валки и обоих складов, на планёрку и на «умную мысль». Предложе-
ний в кабинете начальника ИТК, прозвучало много и всяких, но «на ура» не проходили, то по
срокам долго, то по затратам дорого. А план нужно давать сейчас и «кровь из носу».
     Наступила пора осенних дождей, и остатки дорог вообще «раскисли». Вальщиков стал во-
зить на верхний склад и на клетку, новенький УРАЛ с будкой. Больше никто не смог одолеть
глубокие колеи, заливаемые дождями. Даже бензовоз с соляркой, на базе сто тридцать перво-
го ЗИЛка, и то не доехал тройку километров до верхнего склада. Позвали на помощь Артёма
на своём трелёвочнике. Вот тогда и пришла ему в голову идея, почти по дедовскому методу и
законам физики, в низинных участках дороги, «сбрасывать» воду, путём дренажных отводов.
Но только канавы делать не перпендикулярно, или параллельно полотна, а наискось от него и
не сильно глубокие, но почаще. И проложить топкий участок дороги, когда сойдёт вода, обре-
зью и ветками крон, спиленных хлыстов и выбраковкой. И потом только, эту «гать» засыпать булыжником и гравием, двести пятыми МАЗами и КрАЗами самосвалами.
      Артём высказал свою версию укрепления топкого участка маршалу, а тот отрядному, ну и
естественно, те доложили куму. Едва успел Артём у себя в комнате помыться и переодеться и
«заточить» свежую булочку, с горячим чайком, как заскочил комендант, - «усё, Силый, довыё-
живывался упоперёд батька, дуй срочно на ковёр к куму, шибко он тебя хочет». Артём, слегка
оробел, когда высказал и показал на доске мелом, свою версию преодоления, топкого участка
лесовозной дороги, перед всем руководством зоны и военными офицерами стройбата. Выслу-
шав Артёма и военных строителей, которые с сарказмом отнеслись, к предложению какого-то
необразованного тракториста, кум отправил его в приёмную, «подождать» пять минут. А поз-
вал его обратно Михалыч, через час. Вердикт их производственной планёрки, стал для Артё-
ма очень «напряжный». Кум, перед тем как отпустить его под «чистую», по последнему звон-
ку на волю, даёт ему аккордный участок низинной дороги перед верхним складом, чтобы тот
своим методом, отремонтировал почти три километра. Которые нельзя никак объехать и нуж-
но это сделать до морозов. Всю организацию работяг-землекопов, теплушку-вахту на УРАЛе,
доставку гравия и грейдер, кум поручил заму по БОРе, Михалычу. А стройбатовцам, дал дру-
гой участок, ближе к нижнему складу, но тоже такая же топь. Те пообещались, за неделю его
отсыпать и укатать, по высшему разряду.      
     Колёсный грейдер, старенький ДЗшка, «засел» сразу по уши. Тогда один уже взрослый си-
делец, из их отряда, предложил Артёму «нацепить» на его передний нож, корчеватель от Сот-
ки и прорыть им контуры этих дренажек. А братва уже лопатами будет докапывать, покуда он
будет «таскать» с валки обрезь на гать, вода должна сойти. И главное, с Артёма на всю брига-
ду, за «звонкий отвал» на волю, да за усердие на дорожных работах, по ампулке огнёвки с хо-
рошим «чабаном в горах» по пачке. Михалыч услышав дружеское требование, бывших Артё- мовых однокрытников, пригрозил им карцером за самарканд, а Артёму пообещал по десятку пачек Чабана и БЛК, от себя «грев подкинуть» мужикам и каждому по свиданке вне очереди.
Если у них с дорогой, будет всё в ажуре, в срок – «до морозов», он даёт слово за тринадцатую
зарплату. А на зоне все знали, слово Михалыча, - слово «Настоящего офицера».
    Хорошо получилось с клыком корчевателя. В первый день «скинули» воду, с почти двухсот
метров дороги и уложили гать по колеям и сверху до метра толщиной. С гравием, получались
сначала задержки, но Михалыч всё «порешал» а гравий распланированный на гати грейдером и прикатанный большими самосвалами, «ложился как родной». Стремянка половина сундуки
а половина башкиры, и те помогали. В основном шофёрам самосвалов, и на укладке подушки
расчикировывать обрезь и ровнять её, после укладки корешком Артёма челюстным погрузчи-
ком. И ближе к обеду, и конвойные и сидельцы были мокрые «до ушей» ещё и от дождика. Да
такого нудного и мелкого. Его не зря называют местные, - «шипение змеюки беззубой-тёщи».   Но мужики не прятались в будке, «пахали» уже и за свой «интерес». Многим хотелось «внео-
чередную свиданку», и маяк хорошей тринадцатой, тоже «грел». Да ещё водитель Михалыча,
шепнул втихаря, когда передавал обещанное курево от него и канистры с питьевой водой, что
в синей десятке, «чистый медик» и только для «сугрева», и чтобы тубиком не захворать. А ко-
мандиру конвойных, порекомендовал «прикрыть один глаз», на их оздоровительные процеду-
ры. И ещё майор добавил, чтоб без перебора, и чтобы «поотгрызали свои мётлы» за его забо-
ту. И если они его «подведут», то он первый их будет «пороть». А начнёт со старшего стремя-
нки, бугра и потом Артёма. Который не понял, - «его то за что», он вообще «по жизни» не вы-
пивает. Особенно после выпускного в детдоме. Помнит, как лет в четырнадцать, дядька Сыч с
дядь Пашой «отдыхали» в каптёрке на конюшне, от своих благоверных подальше, и как вдруг
их обоих срочно, вызвал гонец от председателя зачем-то. Они на бедарку да помчали, оставив
пацанов за главных. Вот тогда Артём с другом и попробовали очень вкусно пахнущей, дядьки
Пашиной медовухи. Да по два стаканчика. Испугались оба, «шума в голове», ну и решили за-
пить такой буйный алкоголь, вишнёвым компотом, стоящим в бидоне на столе. А тот компот,
оказался вишнёвым вином. Вообщем, после того как его «вывернуло наизнанку до донышка»
и холодных обливаний водой из колодца, да ворчливых увещеваний стариков, - «так вам щче
тильки какашки чрез тряпицу сосати», Артём понял, что это был единственный и последний
в его жизни алкоголь.      
       Маршал строго сёк, «чтоб без перебора» со спиртом у сидельцев, а прапор-старщий баш-
кир, присматривал за своими и за сундуками. И «на честняк», самарканда не случилось, а бы-
ла пахота на совесть. Когда Артёмкиной «банде дорожников», как их назвал Михалыч, нужно
было «слить» воду с последних трёхста метров, к ним на участок приехал сам «хозяин», с за-
мами и с представителями шефов. Артём, как раз «корячился» задним ходом, нарезая клыком
корчевателя «ёлочку» от полотна, а мужики «шлифовали черенки» лопат, докапывая траншеи
после трелёвочника, в болотниках до яиц. Хозяин, около часа водил свиту, по укатанному по-
лотну дороги, что-то показывал, офицерам стройбата и шефам, при этом возбуждённо жести-
кулируя руками. А потом резко «снялись» в сторону зоны. И Михалыча с собой забрали. Вся
банда тогда, как-то поднапряглась. «Хреново» или «В ёлочку», они здесь загибаются уже три
недели. А когда приехавший черпак, выгрузил из своей будки ящик «пятачков в жестянке» да
коробку «тёлок в склянке», и почти полный ящик сух.пайков и две упаковки «Астры», лично
от кума, напряг у всех спал, значит всё норм. Значит не зря они все почувствовали в какой-то период времени себя, как на гражданке. Даже меньше по фене и матом, стали говорить.   
     К концу дня, Михалыч привёз несколько пар болотников, рукавиц, да по мелочи всякого, и
десяток «белых головок», опять же чтобы не заболели землекопы. И уже вечером, дожидаясь
последние машины с гравием, он не пренебрёг приглашением к столу лесорубов-дорожников
и с удовольствием ел, из общей большой сковороды жареную картошку, с тушёнкой от кума и
даже вмазал с мужиками стаканчик. При этом сказал тост, - «за вновь созданный «Дорожный
отдел» в шефском ЛПК, за тех из бригады, кому до звонка остаётся четвертинка, они отстают на поселуху, и переводятся в тот отдел, по договорам и, по трудовым книжкам, с полным соц. пакетом. Набирается десять со всей бригады, из четырнадцати рыл, без Силого. А главное то,
что увеличится у всех шанс на УДО, если не будут бить хвостами, и не присядут на гамару по
выходу на поселение. А главное добавил тогда майор, семейные могут вызвать свои семьи на
химию, им тоже найдётся работа и хороший заработок в ЛПК и жильё с детским садиком, а в
средней школе Гидростроителя, места в любых классах. Засомневавшихся в перспективах ко-
ренных изменений своих арестантских будней, до полного отзвона, не было. И ещё Михалыч,
очень просил не подвести его, и «подписку» за них, до окончания «кумовского аккорда» им и
Силому. И чтобы в дальнейшем, оставались «взрослыми мужчинами». Ибо в случае «косяков
или залётов», их по закону, могут даже «в крытку упаковать».   
  На таком перспективном позитиве, и несмотря уже на явно осенние осадки дождя со снегом
и промозглым ветром, бригада Артёма «добила» последние метры лесовозной трассы, за пос-
ледующие три дня. Даже «стол-площадку» на верхнем складе «поправили» своим методом на
радость трактористам на челюстных. Даже стройбат обогнали, потому что у тех гравий «рас-
ползался» даже от гружёного двести пятого. И они сыпали и сыпали его, в несколько раз пре-
вышая необходимые нормы. Благо карьер был у них «под боком». В день проверки и приёмки
участка «дорожной банды», волновались все, даже сам хозяин, был необычно молчалив и «не
выпускал» сигарету изо рта. Когда шустро появился, с верхнего склада, гружённый под трид-
цатку первый КрАЗ, все замерли, наблюдая как «ведёт» себя полотно дороги. Артём подумал,
что его сердце выскочит из груди, когда гравий стал слегка приосаживаться, под колёсами ле-
совоза. Но на одинаковую глубину. Хозяин согласился с Михалычем что это укатка полотна, а
не его расползание, уже после второго лесовоза. Вся банда, и конвойные, да и некоторые «ру-
ководители», тогда радовались как дети весело, а главное искренне. Хозяин лично сам, побла-
годарил,стоящую по струнке, на пятачке подле вагончика бригаду, а Артёму сказал, что ждёт  их с майором Красиковым, завтра «у себя». Остальной бригаде и будущим химикам тоже, три
дня на отдых и на оформление «отвала», на поселение». Добавил улыбаясь, - «Вот это мы их «сделали», великих военных спецов с ихней «кучей» техники и людей, до сих пор «порятся».
   На следующий день, коменданту был опять повод «на ходу жевать лаврушку», когда дежур-
ный офицер пришёл за его жильцом. Сквозь зубы ворча, - «когда ты уж «откинешься», затей-
ник-самоучка хренов», и пряча весьма опухшую физию от дежурного офицера, втихаря приг-
розил Артёму кулаком, - «теперь из-за тебя Кулибина, и не вмажешь за революцию, мля». На
целый день поднял настроение, усмехнулся про себя Артём, над попыткой коменданта «при- шхерить» свой революционный патриотизм перед дежурным. Артём опять стоял «на ковре» в кабинете хозяина у доски с мелом, выдвигая свою версию подсыпки выравнивающего щебня
до морозов, вопреки традиционной осенней реконструкции дорог. Просто прогнать по ней за
грейдером, делающего по профилю «яичко», тяжёлый каток. А в местах, где реально полотно
«присело» от тяжёлых лесовозов, просыпать и опять же под тяжёлый каток, крупный щебень.
В общем «доумничался». Военные стройбатовцы, опять не лестно «прошлись» по выскочке и
«щенку необразованному», но Михалыч их остепенил, показателями качества, затратности и
сроками ремонта дороги.
    Дождавшись в прихожей окончания «летучки», Артём по приглашению, предстал перед ко-
миссией, которая «откинула, отзвонившего по полной» бывшего ЗК, то бишь его, без наруше-
ний режима ИТК, полностью искупившего свою вину перед Социалистическим обществом и
народом страны. А когда чинуши разошлись, Михалыч повёл Артёма к себе в кабинет на «пе-
ретереть за жисть на воле».
      Кто знает, что тогда нужно было молодому человеку, всего двадцать один год, с выходным
пособием и «шпаргалкой» на руках, а главное с нудным предположением, - «Его же, никто не
ждёт». Мелькнула мысль, «дядя Петя писал, чтобы приезжал к нему после «выпуда», ну а что
ему там делать. Жильё как детдомовец, он уже не может получить, судимость с отсидкой. По
этой же причине не возьмут в Сумский техникум механизации, куда были отправлены его до-
кументы из детдома. А тут Михалыч предложил наиболее подходящий вариант. Устроится на
постоянку у шефов трактористом-машинистом или в бригаду химиков-дорожников, своих то-
варищей по зоне и по его «аккорду». С полным соцпакетом и комнатой в общаге, с районным
коэффициентом, плюс северные. Если захочет, то может «взять» и подъёмные. И ко всему, он может пойти учится, по направлению ЛПК без конкурса, в индустриальный институт Братска
на любой технический факультет. Дал Михалыч Артёму неделю, «на подумать» и пропуск на
зону, как вольнонаёмнику в клуб. «Хоть ты и откинулся, а музбанд ведь не отменён. И празд-
ников впереди «куча». И сказал, что шеф ЛПК, ждёт его «на перетереть» обо всём.
   В общем Артём, не насилуя свою волю, не стал откладывать «в долгий ящик» грядущие из-
менения в своей жизни. Пока по запросу начальника отдела кадров, ему прислали из детдома
его сиротское «свидетельство о рождении» и аттестат о среднем, он «ужился» в общаге с хи-
миками, в отдельной комнате, с санузлом и небольшой кухонькой. И пошёл на работу. На гра-
жданскую работу, в базу механизации ЛПК, по трудовой книжке и по договору, трактористом
-машинистом, с хорошим разрядом. Строить со своей бригадой химиков-дорожников, дорогу
от трассы на Усть-Илимск к посёлку Сахарово, где стоял батальон стройбата, нижний склад и
мощный пилоцех. Ещё и для вывозки пиловочника к ж/д веткам на базу и часть на БЛПК. Да-
же увлекла и понравилась Артёму его новая жизнь. Понравилась и новенькая Сотка, с униве-
рсальным отвалом. И работы, «аж за глаза». Как закончат полотно и бетонный мост через ре-
ку Вихоревка, к Сахарово, так «потянут» основательную гравийку на Бичград. Целый четвер-
так километров до него, и дальше до самой Ковы. А это, плюс ещё семьдесят по спидометру.
А там леса валить, на десятки лет. За его бригадой химиков, закрепили драглайн, с гражданс-
ким экскаваторщиком и дорожного мастера с нивелиром. Только что окончившего тот же ин-
дустриальный, куда поступил Артём. Но факультет Строительство и Эксплуатация Дорог. У
которого практика работы на трассе, равнялась, «ноль с нивелиром», как ему мужики и дали
погоняло. И привязывали, размечая на картах и топограммах, маяки с минималками, и оси с градусами сами, «по ходу» обучаясь общению, с «хитрым глазом». По факту, выполняли ра-
боту мастера участка сами, а он и не возражал. Лишь бы технологии и сроки не нарушались
и не «горел» план. Артёму чуток льстило, что обе бригады, при решении технических вопро-
сов и каких-либо «заморочек», оставляли последнее слово за ним. Спасибо экскаваторщику,
научившего его работать на драглайне. Очень пригодилось в дальнейшем та наука, Артём, на
время отпуска, «подменял» экскаваторщика, и план «шёл», и премиальные. Ну а табели вести
молодой инженер с дипломом, смог сам. Начальнику ЛПК, так понравилась работа дорожни-
ков и чистота их работы, что он даже пообещал «настоящую», северную четырнадцатую зар-
плату, всему участку. И отдал на их участок, ещё один тяжёлый грейдер, тридцать первый ДЗ
и трёхвальцовый каток, сорок девятый ДУ, с гражданскими трактористами. И это лучше, чем
солдатики стройбатовцы, во первых, откуда им взять мастерство в работе и знание техники, а
во вторых, им лишь бы день до вечера, а там глядишь-дембель. И потому шеф молодец, сроч-
ников оставил на Бичграде, только в охране и водогреев. Ещё на участок им «дали» электрос-
танцию на соляре и вагончик-бочку на «лыжах». И ополоснуться в кабинке душа, после сме-
ны, и обед приготовить, фирменное блюдо Бичграда - картоха с тушёнкой и с грибами, да ле-
том если, то обязательно щучья или из хариуса уха. Посёлок же на Вихоревке стоит. Выдали
новенький прицепной САК, что-то подварить сваркой, КУНГ с токарным и сверлильным ста-
нками, на шестьдесят шестом ГАЗоне. Новый бензорез и сварщика. И новенький штабной ав-
тобус, тоже на базе шестьдесят шестого. Уже спонтанно, к ним на участок, подселились гео-
логи и лесорубы. Часто «на огонёк», заезжали и заходили охотники и «шишкари». Да лесной
зверь иногда из любопытства, а иногда на запахи мусорок. В общем получился вполне прили-
 чный дорожный СУ, с базовым лагерем на Бичграде, из двух бригад. Одна из химиков, а дру- гая из гражданских, приехавших «за длинным рублём», морозить задницы, добровольно. Бы- ли конечно «тёрки» между «местными» и приезжими, особенно с жадными надменными «за- паденцами» иногда доходило до крови. Бригадиром химиков, работал отзвонивший червонец строгача, грузин под пятидесятник, «очен вспильчиви и гарачи», но справедливый и честный
 до безобразия. Если кому сказал, что тот не прав, а он «не догнал», то лечил его быстро и эф-
фективно. То ли расквашенным бубном, то ли болями в печени и почках. «Западенцы», попы- тались толпой его отоварить в тихаря. Но итог был плачевен для них. Один поломанный нос, две челюсти, да одна рука на всех пятерых. А Гиви, никто и ничего не предъявил. Потому что весь участок видел, как хохлы подрались меж собой из-за посылки с салом.
    Работа на дороге в одну смену, плюс хорошая за неё зарплата, отсутствие конвойных и сун-     дуков, настоящая домашняя еда, постепенно отодвигали в глубины памяти суды, этапы и дет-
дом в Прудном. Но музбанд свой, он не бросал и, уже как вольнонаёмник, участвовал во всех  концертах на зоне, бывало и на городских праздниках. Несмотря на дефицит времени, потому что учёба и работа в школе, жемчужинка группы Анна, уходить пока от «своих пацанов», не собиралась. Артём понимал, что из-за него тоже. Когда на саксе она разучила в своих перево- дах, много новых «вещей», то всем пришлось, «в унисон лабать новьё». Здорово получалось,
даже самим нравилось, исполнять «последних» Битлов и любимца «хозяина» зоны Луи и Хи-
ля. Новые имена, советской эстрады и народников. А что очень «легло на душу» Артёму, так
это выполнение своего обещания, студентом-практикантом из «его детдома в Прудном, Юрия
Вязовченко, показать Артёмкины «вещи», Евгению Осину. Который исполнил его «Иволгу» и
«Где ты, мама», на фестивале в Прибалтике. Потом Артём иногда слышал их по центральным
радиоканалам, в музыкальных передачах. Что было очень приятно, но не вызывало «звёздной
болезни», или какого-то возмущения о попрании прав. 
       А при каждой встрече с Анной взглядами, Артёмка чувствовал себя «не в своей тарелке», вором-огольцом, ворующим у доверчивой девушки, её веру в настоящую искренность и доб- роту людей. Но «слово мужика» данное её отцу, заставляло «держать себя в узде», хотя с каж- дой спевкой, он понимал, что девушка ему начинает нравится и не только как очаровательная саксофонистка и член их банды, особенно когда исполняла джаз или подыгрывала ему Южно
-Американские «зажигалки» а ещё и, как говорил когда-то Михалыч как «доля», отпущенная ему Господом.
       Из детдома, новая завуч, прислала вместе с документами, и его общие тетради с чертежа-
ми юношеских затей, с набросками его стихов и песен. И пожелания от всех педагогов и вос-
питателей, всегда оставаться таким, каким был у них в интернате и в душах многих, бывших
односельчан. О Иволге, ни одного слова. Кольнуло под сердцем, смирились все с тем, что она
«бросила» не только его, но и всех, кому была не безразлична. Почему-то вспомнились слёзы
на суде «бабушки Нины» и Александры Ивановны. И гневный вызов, продажным представи-
телям слепой Фемиды, фронтовика Михаила Лукича. И очень тронула, заботливо собранная,
посылка с вишнёвым и грушевым вареньем. Артём был уверен на все сто что это постаралась
самая добрая в мире, «бабушка Нина». Ну а баночка липового мёда, была точно гостинцем от
Павла Терентича и Александры Ивановны. Артём в ответ, поздравил всех с весенними празд-
никами, похвалился тем, что поступил в институт, на факультет - Строительные и Дорожные Машины, куда сдал уже первую сессию, и хорошей по душе работой. А дяде Пете, обещал на
следующее лето, приехать к нему и ко всем, в отпуск.






                Глава 7


   Поезд начал набирать скорость, а Танюшка аж почувствовала, как её сердечко расслабленно
стало успокаиваться. «Ну всё, какие-то двое суток до Москвы, там пересадка, и через десяток
дней, она будет в Братске». Мысленно ещё раз поблагодарила, Богом ей посланную бабульку,
в Суммах за помощь, не только материальную, но и главное, за моральную поддержку. На та-
кой позитивной ноте поздоровалась с попутчиками, получила бельё, сняв с себя «плюшку» и
платок, вышла в проход к окну. В котором замелькали осенние пейзажи пригорода, а за ними
на полях пашущие тракторы, дымящие из труб сизым дымом. И за ними безбоязненно, целые стаи птиц, ходили и собирали червячков да жучков, дармовую трапезу, на парящей зяби. Ког-
да шла помыть руки, к умывальнику в туалете, ей навстречу из тамбура, вышел милиционер,
с погонами старлея. Он сначала прошёл мимо Татьянки, при этом пахнув крепким перегаром,
но затем резко развернулся, - «а ну-ка, гражданка, одну минуту». Иволга просто опешила: «О,
Господи, да ну нееет, откуда ты взялся, чтоб тебе провалиться». Машинально отпрянув, в сто-
рону тамбура, надеялась укрыться в туалете. Татьянка понимала - «ничем хорошим эта встре-
ча для неё не закончится», и ожгла мента своим взглядом, полным заслуженной ненавистью и
злостью. Не только на него, но и на зло всего мира, в форме милиции. А он вспомнил её лицо в ориентировках, но не помнил по поводу чего, - «то ли потеряшка, то ли уголовница». И ещё
она как-то повела себя, испугано отпрянула на его оклик, а в глазах прям немая недоброжела-
тельность и злость. Инспектор Транспортной Милиции, поезда Москва - Сумы, понял сразу,-
- «вот она, премия за поимку особо опасной». Он прекратил вспоминать дальше, за что та на
первой странице ориентировки, - «Их ищет милиция». И главное «взять и сдать» в линейный,
а там найдут за что её закроют, а его обязательно особо отметят в рапорте, ещё и звёздочку на
погоны могут добавить, пора бы уж». Отработанным движением, быстро и резко заломил ру-ку опешившей девушке. Та даже вскричала от боли, - «за что, у меня и билет есть». И начала
в слезах просить, непреклонного инспектора, отпустить её. Старлей, не слушая плачущую за-
держанную, о каком-то постановлении кассационного суда, довел её до штабного вагона и за-
толкал в своё сдвоенное купе, с зарешёченной камерой. Где на столе, и на развёрнутой газете,
стояла почти пустая бутылка водки, с закусью и два стакана, а на нижней полке, развалился в
одежде и в ботинках, прям на белых простынях, видимо его подчинённый, в форме сержанта.    И который с просонья и с похмелья, долго «настраивал» свой взгляд на Татьяне, - «Во коман-
дир, заботишься о нас. Хороша тёлка, и даже лучше той, прошлой». Татьянка попыталась ещё
раз объяснить инспектору, что у неё и документы и билет есть в купе. А от волнения не могла
вспомнить его номер. Инспектор послал помощника пройтись по соседним вагонам, провери-
ть утверждения задержанной. И тот пошёл проверять, но только с другой стороны от штабно-
го и не очень дотошно. Естественно ни проводник, ни пассажиры не видели там такой попут-
чицы. Да ещё у сержанта в глазах, стояли её очень аппетитные формы, тут ещё он представил
как будет с ней кувыркаться, после своего командира. Ведь он её для этого и привёл, а закан-
чивать после себя разврат, снисходительно позволит своему помощнику. Как было много раз, и всегда до полной отключки бабёнок, доводил он, молодой и сильный, всегда голодный и не-
насытный до женского тела, в любое время дня и ночи. Особенно если пропустит, стаканчик-другой крепкого винца, или водяры.
      Тут по радио объявили пассажирам, едущим до Белополья, приготовиться на выход, и что   
стоянка всего двадцать минут. Началась естественная суета людей, с их авоськами и багажом,
под скрип тормозящего поезда и повтора объявления диктора из радиорубки поезда. Сержант
поспешил вернуться в своё купе. Старлей дал ему задание обыскать, потом закрыв, задержан- ную в камере, составить протокол изъятия, пока он сам у линейщиков в Белополье посмотрит ориентировки на розыск, подозрительной пассажирки. И вышел, а Татьянка аж содрогнулась
от ухмылки и раздевающего взгляда сержанта. Она поняла, кричать бесполезно, Артёмки ря-
дом нет, чьи слова, как наяву прозвучали в её голове: - «Ты моя «Пташка», самая красивая во
Вселенной, потому к тебе и тянут грязные руки, всякие подонки и ничтожества, страшные не
только образами но и душами». А боковым зрением заметила через окно поезда как её попут-
чица по купе, почему-то одетая в платок и полупальто, подаренные ей доброй пирожочницей, в Сумах, быстро ведёт от состава своих отпрысков, держащихся за баулы и чемоданы, в руках
своей матери. «Ко всем бедам ещё и эта воровка. Наверное и саквояж с её документами прих-
ватила», - опешила Танюшка, от навалившейся на неё новой беды.
   Она отрешённо выполнила требование мента, поднялась со стула и подняла обе руки вверх.   
Это был не обыск, это было похотливое облапывание, озабоченного самца. А главное для не- го безнаказанное, да от которого он получал удовлетворение. Татьянка сжав зубы, напряглась
как пружина, но терпела пока этот мент-маньяк, облапывал её тело. Но когда тот попытался с
наглой ухмылкой, запустить свои лапищи ей в лифчик, оттолкнула его, прижав руки к груди:-
- «Ой Боженька, заступись», бросилась к замкнутой двери купе. Мент со словами: - «Да куда ты дурочка отсюда денешься, лучше вот ложись на полку и будь послушной, может командир
и отпустит тебя, на все четыре стороны. Смотря как будешь его и меня ублажать». Заржав как
конь, отработанным приёмом схватил обхватом девушку и перебросил через бедро в постель,
с которой встал недавно сам. Иволга отбивалась от пьяного бугая, и руками, и ногами, и даже
зубами укусила за противную и волосатую руку, когда тот всё-же запустил её под бюстгалтер
и очень больно сжал ей грудь. Когда он отдёрнул свою укушенную руку, то зацепил пальцами
и платочек Татьянки, спрятанный в самый женский карман. И из которого выпали все, ей вру-
чённые доброй бабушкой из Сум, деньги. Отчаянное сопротивление девушки, только сильней
«распалило», животное желание насильника, овладеть ею прямо сразу, здесь, пока нет коман-
дира. И навалившись на неё всей тушей, запустил свою лапищу ей в трусики. Такого надруга-
тельства над собой, в её короткой жизни ещё не было. Тогда, на выпускном, её побили, сорва-
ли с неё одежду и бельё, но её самого интимного и сокровенного места, не касалась ничья ру-
ка. Это действие озабоченного самца, вдруг как удар током, придало ей такой силы, что она в
рывке, скинула с себя вонючую тушу, схватила со стола бутылку с водкой, крикнув: - «Да что же вам всем проклятым, от меня надо», с такой силой ударила по ненавистной голове, что со-держимое и стёкла бутылки, разлетелись по купе. И что в тоже время, слегка его отрезвило и довело до крайней злости. Вскочив, мент отработанным и очень сильным ударом в лицо, сво- им кулачищем, отбросил Татьяну на арматурную решётку клетки. Аж что-то громко хрустну- ло у него под кулаком. Вдобавок девушка, со всего маху, ударилась о выступающий засов, ру- чки двери, головой. И молча сползла на грязный пол.
       Тут объявили отправление с первого пути и поезд рывком тронулся в сторону Ворожбы и
Конотопа. Щёлкнул замок двери, и в купе вернулся инспектор. Выслушав доклад помощника, о попытки задержанной напасть на представителя транспортной инспекции, при исполнении, и потому применившего приём силовой защиты от преступницы, старлей понял всё сразу, что
произошло в его отсутствие. Матеря сержанта «и в хвост и гриву», кинулся к бесчувственной
девушке и опешил: - у той из-под головы вытекала чёрной струйкой кровь. Старлей попытал-
ся прощупать пульс у неё, но его, - «Не было». Со словами, - «Что же ты сука натворил, она в
розыске как «потеряшка», и подали её ГБэшники», старлей быстро поднял Татьянку на полку.
А когда выпускал её из рук, девушка тихо простонала, что очень сначала порадовало мента, а
после заставило покрыться холодным потом, в КГБ с ними будут недолго разговаривать, если
она «заговорит» а тем более, что в конторе, «транспортников» в открытую, называют лодыря-
ми - хапугами и «бандитами в законе». Их даже ГАИшники не считают за ментов. 
      Охреневший и окончательно протрезвевший сержант, суетился по купе, пособирал битые
стёкла и вытер кровь, вперемешку с водкой, казёнными полотенцами на полу. А деньги Тать-
янки, выпавшие из лифчика, во время насильственного обыска, сержант, незаметно от своего
командира «скрысятничал» себе в карман. И опустил окно купе, чтобы проветрить смрадную
вонь алкоголя, и чтобы свежий воздух помог «этой тёлке», прийти в себя. А старлей «крутил
тяжёлые жернова» у себя в голове: - «если сдать безопасникам сержанта, мол это его инициа-
тива и расправа с задержанной». «Так он сука, «запоёт» про их совмесные делишки». И так и
так, получается «вышак». «Тьфу-тьфу, не к месту бляха подумал». Спросил предложение сер-
жанта, и тот выдал ту идею, которая созрела глубоко у него самого в подкорках мозга: - «нуж-
но от неё втихаря избавляться, как они поступали уже с прошлой придушенной малолеткой».
«Скинули в реку, на ходу с поезда, за Брянском. Ну походили после по вагонам, вместе с уби-
тым горем отцом, «посуетились» как положено инспекторам-транспортникам, и «концы в во-
ду». А в той реке, скорей всего водятся огромные сомы-санитары. Да которые наверняка, по-
могли, те концы спрятать так, что самые лучшие сыщики их не смогут найти. Старлей, пощу- пал снова пульс у девушки покачав головой. - «Или мы её к «стенке», или она нас, да и навер-
но она уже не жилец. Сердца почти не слышно, да дырка в черепушке. Ты давай ка, найди её
билет и вещи, объясни проводнику, - «поступил сигнал о пропаже пассажирки, от бригадира.
И что мы, ведём расследование по факту». «И вот на хрен ты взял новый грех на душу, мало
их на тебе», сказал притихшему помощнику. И сам про себя подумал, «наверное, пора избав-
ляться от «совсем охреневшего» помощника, как и от этой сучки малолетней».
    Когда сержант вернулся и доложил что билет нашёл, а вещей в купе не было никаких и ни-
кого, кто видел эту пассажирку, старлей понял, - «пора что-то предпринимать».
    И в его голове мысль, быстро перевоплотилась в план дальнейших действий. Старлей пом-
нил, что между Ворожбой и Путвилем, будет железнодорожный мост, через реку Сейм. Идеа-
ное место вновь «спрятать концы в воду». А может и дважды. Мобилизовав свои внутренние
резервы очень старался не выдать себя перед сержантом, свой коварный замысел. Приняв ре-
шение, понял, ему совсем не жалко помощника. Сожалел только о том, что не «попробовал»
прелести задержанной. Приняв решение, взвалили опять тихо застонавшую девушку на пле-
чо сержанту и убедившись, что коридор и тамбур вагона пуст, дал сигнал нести её к двери ва-
гона. Которую открыл своим ключом, и как раз вовремя, впереди уже виднелась река и мост.
Хорошо, что никто не вздумал пройти через их тамбур, всё шло пока как «по маслу», и когда
их вагон проехал первую ферму железной арки моста, скомандовал сержанту: - «Давай».
        И всё. Даже небесам, не удалось бы что исправить, после этой команды, совсем жестоко-
го, злого и подлого человека. В последний миг подтолкнувшего своего, много знающего и по-
тому, опасного помощника, стоящего на самом краешке площадки тамбура, и выполняющего
очередное преступление не только перед Богом, но и перед беззащитной, ни в чём и ни перед
кем не виновной Татьянкой Иволгиной. Вот только что смог, её ангел-хранитель «сделать», в битве за неё, так «помог упасть» в пробел, между железными арками моста, на отмель реки и на спину. Но сержанту «не повезло», с треском «впечатался» головой в склёпанную махину и на приличной скорости, и по инерции упал, как раз под железные колёса вагона, испачкав ре- льсы и шпалы, и мост, своими бренными останками. Вагон даже не покачнулся…      
     «Ну вот и славненько», - выкидывая в окно купе фуражку и китель своего уже «пропавше-
го без вести» помощника, пошёл «его искать» по всему составу. А заодно вещи и билет, этой
роковой задержанной из ориентировки «Их ищет милиция»…