http://www.proza.ru/2016/01/09/1580
Был в Одессе Русский драматический театр…
Впрочем, почему был? Он и сейчас там есть, как утверждает Интернет: стоит себе на вулице Грецкой и продолжает свою героическую деятельность. Лучшие российские режиссеры – одесситы, уехавшие когда-то покорять обе столицы и покорившие таки их, возвращаются сюда, чтобы поставить спектакли для своих земляков, а новый главреж изо всех сил старается сохранить пламя русского театрального искусства в этом легендарном храме Мельпомены, построенном купцом и меценатом Великановым в 1874 году для знаменитейшего актёра Николая Милославского. На этой сцене ещё до революции с успехом выступали труппы лучших европейских театров ( « И отсюда много ближе до Берлина и Парижа, чем из даже самого Санкт-Петербурга»), и страсти, я думаю, бурлили в этих стенах нешуточные…
Но тогда в конце 80-х мы ничего такого не знали, а просто чувствовали магическое притяжение этого театрального маяка, то и дело возникавшего на нашем пути.
Мы могли пойти на какой-нибудь вечерний спектакль экспромтом: просто зайти в кассу, купить билеты и, побродив часик вокруг театра, попасть наконец в видавшее виды фойе и вдоволь полюбоваться фотопортретами звёзд тутошних подмостков, затем заказать у красноречивой буфетчицы неизменный театральный деликатес - бутерброды с красной икрой и насладиться при этом перекличкой с кухней данной талантливой самодеятельной актрисы в белом переднике, затем изречь глубокомысленно: «Театр начинается с буфета!» и уже после этого умиротворенно опуститься в потёртые бархатные кресла в предвкушении представления.
Так экспромтом мы посмотрели здесь «Три сестры» Чехова, а так как мы дружили втроём, и две из нас были родными сёстрами, то нам это казалось особенно символичным. Надо сказать, что и в Москве культмассовый сектор, мною возглавляемый, работал тоже не для галочки, и мы к тому времени считали себя уже довольно искушёнными театралками. Мы, например, видели «Иванова» в постановке МХАТа в Камергерском переулке, и нам было с чем сравнивать.
Что я помню про одесских «Трёх сестёр» спустя столько лет?
Хорошая классическая постановка, никакого местного колорита нет и в помине, как нет и одесского акцента. И сёстры, и их военные – все выглядели так, как хотел бы сам Антон Павлович: стройные, высокие женщины и мужчины в хорошо сидящих на них костюмах… Эта, как бишь её… Наташа, жена брата, полноватая актриса средних лет, как и положено – тень мрака в светлом царстве, ну, может быть, чуть-чуть переигрывала, самую малость. Но зато своей фарсовой подачей образа хорошо запомнилась, даже больше, чем сами сёстры.
- В Москву! В Москву! В Москву!- Заклинала со сцены Ирина.
- Н-е-е, нам ещё туда не пора, - прошептала я на ухо своим подругам…
Несколько дней спустя мы попали на спектакль, так сказать, на современную тему. Хоть умри, не помню, что там происходило на сцене, но то, что творилось в зале перед первым актом, я вижу отчётливо как наяву:
Итак, мы сидим в третьем ряду партера, представление уже началось, то есть на сцене уже появились актёры и что-то там себе начали изображать… В это время большая группа молодых людей, громко разговаривая, прошествовала через весь зал по проходу партера и, усевшись на свободные боковые места в первом ряду, в полный голос продолжила свой оживлённый спор. Сидящая за ними дама очень преклонных лет с испугом в глазах за происходящее громким шёпотом начала увещевать их прекратить это безобразие. Мы как завзятые театралки стали в свою очередь убеждать старушку, что это так и задумано режиссёром, и что не нужно тыкать парней в спину костлявыми пальцами, сгорая от возмущения.
Мы-то знали, побывав несколько раз в Театре на Таганке, что костюмированное действо может начинаться уже в гардеробе, продолжиться в фойе, а предложить актёрам маршировать через весь зал на сцену или выбегать к зрителям партера с каким-нибудь неразрешимым вопросом – это вообще почти избитый приём. Но пожилая леди не верила нам. Только когда вся ватага, мешавшая ей смотреть спектакль, удалилась на сцену, где возобновила свой гам и гогот, она успокоилась и поняла всю оригинальность режиссёрского замысла.
Затем был ещё и Эрдман со своим авангардным «Самоубийцей». Кроме настоящего патефона, постоянно фигурировавшего на сцене, а также гнетущего ощущения несоответствия разыгрываемого фарса моему тогдашнему романтическому настроению, не помню ничего. Говорили мне знающие люди, что надо вести дневник, чтобы потом, когда засядешь за мемуары, можно было освежить в воображении свои воспоминания, но до мемуаров было тогда так далеко… В общем, я оказалась глуха к эстетическим потугам новатора 20-х годов. Зато я хорошо помню наш разговор с Юлией во время этого спектакля о притягательности актёрской профессии.
Но настоящей бомбой, взорвавшей одесские театральные будни, стали гастроли знаменитого тогда московского театра «Сфера» и их поэтический спектакль «Нездешний вечер»!
Слава об этом спектакле гремела по Москве уже лет пять, но достать билеты на то поэтическое пиршество было невозможно, поверьте прожжённой охотнице за Синей Птицей.
И вот гора сама пришла к нам. Да ещё где, в Одессе – колыбели русско-советской поэзии! Ну, разумеется, были заранее куплены билеты на лучшие места, и, конечно, мы явились в назначенный день и час при полном параде в театр и, заняв свои кресла в столь любимом нами третьем ряду, настроились внимать известным столичным актёрам…
Мы сразу же обнаружили, что прямо перед нами, во втором ряду, тоже приготовились внимать и рукоплескать лучшим образцам русской поэзии три неземные существа в каких-то муаровых ещё платьях. Я даже дамами их не могу назвать, не то что старушками. Просто три состарившиеся гимназистки!
Эти создания были старше нас лет на шестьдесят, и произведённый мною тут же в уме расчёт показал, что они вполне могли застать в Одессе гениального Багрицкого, декламировавшего свои стихи на каком-нибудь поэтическом диспуте. Их кружевные воротники, их трогательные букольки, их губки, накрашенные в характерной для 20-х годов манере, синхронно шепчущие стихи, произносимые со сцены, их тонкие профили – незабываемы. Иногда они устраивали легкий рокот между собой, как и полагается экзальтированным барышням, обсуждающим тронувший их до слёз пассаж. Таким образом, мы наблюдали театр в театре: на сцене шло реальное шоу, но мы видели его через призму восторженного восприятия наших неугомонных визави.
Спектакль был в полном разгаре, гимназистки всё шептали вслед за чтецами знакомые им смолоду строки. И вдруг, по уже упомянутой мною театральной традиции, в проходе, отделяющим первые ряды партера от галёрки, появился супер-мега-стар тех лет – Геннадий Бортников с достославным "Жирафом" Николая Гумилева на устах.
Гимназистки повернулись к декламатору вместе со всеми. Я только на секунду отвлеклась от их лиц, чтобы глянуть на московскую знаменитость, вдохновенно чеканящую изумительные стихи, и сразу вернулась взглядом к гимназисткам: в свете театральных софитов их глаза светились молодым блеском, морщины разгладились, а совсем младые губы с новой силой зашептали магические слова об изысканном жирафе, который всё бродит и бродит по воле своего поэтического создателя на озере Чад.
Я увидела их лица такими, какими они были тогда, в пору их молодости, когда они могли внимать живым авторам стихотворений, прозвучавших в этом дивном спектакле, - юные гимназистки в накрахмаленных воротничках, воодушевленно аплодирующие своим кумирам…
Через пару лет стали выходить диски-гиганты с песнями Владимира Высоцкого, которые я один за другим покупала в ГУМе, гуляя там перед лекциями в институте.
Чаще всего я ставила себе "Песенку о старой Одессе", и, когда звучали вот эти строки:
Ну, а женщины Одессы
Все скромны, все поэтессы,
Все умны, а в крайнем случае, красивы,
я каждый раз представляла лица тех прекрасных гимназисток и мысленно уносилась в Одессу на Греческую улицу, в Русский драматический театр, которому, кстати, совсем недавно исполнилось 140 лет, и который помнит ещё шаги и голос самого Милославского… И не только… А многих и многих…
25.01.2016 Продолжение следует…
http://www.proza.ru/2016/02/21/1901