Кэтрин торопливо прошла по коридору к библиотеке и в нерешительности остановилась. Дубовая дверь прилегала не совсем плотно, и в узкую щель можно было рассмотреть неожиданного гостя.
Он стоял напротив камина. Отлично сидящий дорожный костюм говорил о том, что владелец его человек весьма состоятельный, предпочитающий, однако, верховую езду прогулкам в экипаже. Светлые волосы, довольно густые; глубоко посаженные серо-стальные глаза; жёсткий, и даже, как показалось девушке, жестокий профиль. «Такие, должно быть, себе на уме», – подумала она. Ей больше нравились люди с добрыми и понятными лицами, где без труда получалось разглядеть тот самый образ Божий, за который их можно было, согласно Писанию, безбоязненно полюбить.
Однако, не сочтя приличным долее оставаться в коридоре, Кэтрин неуверенно постучала и толкнула дверь.
Взгляд серо-стальных глаз обратился на неё. Она смутилась. Незнакомцу, вероятно, было не больше тридцати. Хотя, через мгновение показалось, что он гораздо старше. Нет, всё же он был ещё довольно молод и, несмотря на строгость своего вида, весьма хорош собой. Кэтрин почувствовала, что густо краснеет и от собственных наблюдений, и от пристального взгляда гостя.
«Моя племянница Кэтрин», – наконец произнесла миссис Бэлфорд. – «Кейти, это Нейл Гардмэн, не знаю, помнишь ли ты его. Ваши отцы были добрыми приятелями. Мистер Филип Гардмэн скончался прошлой весной…» Нейл Гардмэн! Конечно, она помнила. Нейл Гардмэн из Кобсвенхолла, что в полутора милях от дома, где она родилась. Но разве это был он? Кэтрин помнила улыбчивого ясноглазого юношу, румяного и добродушного, помнила, как, приезжая к ним в гости, она ждала, что Нейл, поздоровавшись с её отцом, протянет ей свою тёплую ладонь, а потом возьмёт да и поднимет высоко-высоко, а она будет смеяться, растопыривать ручки и представлять, что летит. Не может быть, чтобы этот чужой человек оказался Нейлом.
«Здравствуй, Кэтрин», – приветствуя её, гость улыбнулся. От улыбки его лицо изменилось до неузнаваемости. Глаза из серо-стальных стали тёмными и тёплыми. На щеках и слегка выступающем подбородке появились ямочки. Точно такие же были у Нейла… «Здравствуй, Нейл», – пробормотала Кэтрин, всё ещё продолжая сомневаться, что перед нею именно он. – «Ты так сильно изменился за эти годы…» «А ты… ты стала настоящей красавицей», – молодой человек вдруг перестал улыбаться и, казалось, о чём-то задумался. «Пройдёмте в гостиную, – предложила миссис Бэлфорд, – я распоряжусь, чтобы туда подали чай». Они втроём вышли из библиотеки: миссис Ханна пошла на кухню к Хелен, а молодые люди пересекли главный холл и вошли в довольно большую уютную залу. Кэтрин опустилась на узкий диван с короткой спинкой и причудливо изогнутыми подлокотниками. От золотистой обивки шёлковое платье её казалось ещё синее. Нейл, не пожелав присесть, неторопливо прохаживался по зале, скользя взглядом то по растениям у окна, то по нескольким старым картинам на центральной стене, то по Кэтрин. Вероятно, прошло всего лишь несколько минут, но ей они показались изнуряющей вечностью. Она ещё ни разу, с тех пор, как умер отец, не оставалась наедине с мужчиной. Маленькие её руки стали влажными и отчаянно дрожали. Кэтрин неловко пыталась укрыть их в складках платья. Ей казалось, что Нейл видит её смущение, и оттого нестерпимо хотелось просто исчезнуть, испариться, всё что угодно, только бы не сидеть вот так перед ним, выглядя нелепой и, должно быть, даже смешной. И, хотя Кэтрин была образована гораздо лучше окрестных барышень, сейчас ей казалось, что чего-то, а именно, самого главного, она не знает. Она совсем не знает этой жизни. Той самой, которая состоит из незнакомых людей, их неизвестных характеров, мыслей и желаний…
Наконец вошла миссис Бэлфорд. За ней шёл Вильям, рослый слуга средних лет. Он подвинул небольшой чёрный стол к кожаному дивану, повернул одно из ближайших кресел и вышел. Следом пришли Хелен со скатертью и Мэри с широким металлическим подносом. Вскоре стол был накрыт для вечернего чаепития: белый выпуклый чайник на толстой ножке; узкий молочник; серебряная этажерка с аппетитными сырными сконами, розетками с густым джемом и тонко наструганным маслом. Ханна сама налила чай в три фарфоровый чашечки, выполненные в виде приоткрывшихся лилейных бутонов. Всё, в общем-то, было, как обычно. И Кэтрин понемногу успокоилась. За чаем почти не говорили. Однако же, после того, как убрали посуду, миссис Бэлфорд внимательно посмотрела на девушку и сказала: «Дитя моё, мистер Гардмэн… он… просил у меня твоей руки».
Если бы вдруг над Кэтрин разверзлись потолочные своды и с показавшихся туманных небес сам Господь Бог погрозил ей пальцем, то и тогда она, пожалуй, была бы ошеломлена меньше. Ей вдруг показалось, что земля уходит у неё из-под ног, что упругая набивка дивана превращается в пух и куда-то проваливается. «С тобой всё в порядке, дорогая?» – откуда-то далёким эхом доносился голос благодетельницы. Дальше стало темно.