Утром наползает Хандра. Тяжелая, лохматая. Заливает всю комнату, как осадок донного ила, утрамбовывает все, ни о чем не думая, никого не жалея.
- Зачем жить? – спрашивает у кого-то, кто внутри меня, кто вчера обнаружил, что вместо святочного рассказа едва обозначился тонко звенящей радостью сюжет.
А рассказ не родился.
– Зачем жить? – гнусаво вопрошает Хандра.
И правда, зачем?
– Не тебе решать, – говорю ей, не произнося ни слова. – И не с тобой разговоры разговаривать.
Надо сделать все, как всегда – поставить на сломанную плиту старый чайник, приготовить ванну, заварить крошечную чашечку кофе.
Главное – подняться, не зажигая света, чтобы не беспокоить Собаку, и сделать все, как всегда.
Но свет зажжен. Собака проснулась и сказала:
– Ты перестала меня лечить. Почему?
Я молчу.
Я не могу ей это повторять, я уже говорила ей, что кончились лекарства и нельзя жить на антибиотиках и дурных витаминах, которые даже не задерживаются в организме.
Я отмолчалась.
Собака всхлипнула, сделала все сама: поднялась, понюхала миску с заледеневшей за ночь водой, легла на свою подушку и, снова тихо всхлипнула.
У нее болит задняя лапа, а врач посоветовал почаще гладить ее от ушей до хвоста, вдоль позвоночника.
Кажется, она взяла себе мою травму.
Так делают все далматины. За это их и любили францисканские монахи.
Из-за нас она уже вся в черных пятнышках, Изумрудная Леди из Созвездия Югаль…
Эти черные круглые пятна на ее белой мантии – ожоги от наших недугов.
Так объяснила врач и запретила говорить при Леди о болячках.
Наверное, нам это не удается. В доме всегда – то кто-то простыл, то начал кашлять, то подвихнул руку, то бедро, то перетренировался, то недо…
Перед тем как заснуть, Леди ворчит:
– Ты думаешь, что это – возраст. Возраст – не болезнь, ясно? Поэтому надо жить. Иди. Я хочу кофе. И закажи в аптеке мои лекарства.
Ну, что же! Я пошла. Варить тебе кофе. А с лекарствами мы что-нибудь придумаем.Как только обе начнем ходить.
Санкт-Петербург