Несмотря на середину апреля Москву накрыла странная, почти июльская жара. После припадочной зимы это уже никого не удивляло, и всё же вот так запросто, в одной полупрозрачной маечке и шортиках стоять на балконе в два часа ночи и курить было несколько необычно. По телу пробегали мурашки, заставляя ёжиться, но вовсе не от прохлады. Тело до сих пор помнило каждое прикосновение, каждый поцелуй, и наслаждалось этими воспоминаниями так же, как совсем недавно выгибалось в руках комментатора-экзорциста. Сейчас, как мне казалось через балконное стекло, он вроде бы спал. Четверг, сообщила я сама себе. Уже четверг. Я не хотела думать о времени, ведь оно, прямо скажем, обо мне тоже не думает. И ход свой не замедлит, как бы я не умоляла об обратном.
Войдя в комнату, я замерла. Что-то изменилось. Изменилось неуловимо и всё же отчётливо. Что? Я подошла к постели и попыталась в дрожащих отблесках ночных фонарей рассмотреть спящего мужчину. Он лежал на спине, слегка повернув голову набок, и глаза его, серый и бледно-зелёный, были распахнуты и неподвижны, их заволокла странная дымка, будто лёгкий туман опустился ему на лицо. "Тумблер", — у меня внутри словно чугунный шар упал. Под коленками задрожало. Господи, ну почему? Почему сейчас? Почему вообще? Как?... И что мне теперь делать?
Повинуясь какому-то необъяснимому импульсу, я схватила мобильник.
— Алло! Ты... Не запирай дверь!
Вызвав такси (храни господь разработчиков мобильных приложений!), я за какие-то пять минут впрыгнула в джинсы и футболку, сунула ноги в кроссовки, наплевав на носки, и пулей вылетела на ночную улицу. Такси стояло у подъезда, сверкая оранжевыми шашечками.
— Каширское шоссе, — я задыхалась, — дом не помню, покажу. Побыстрее, умоляю, побыстрее!
— Ты?! — Данияр смотрел, будто не верил своим глазам. — Какого чёрта?...
— Своих не бросаем, — выдохнула я и села прямо на пол в прихожей. Меня знобило. Данька осторожно поднял меня и пристально посмотрел в глаза. Потом медленно и задумчиво кивнул.
— Что ж, я ждал этого. Даже Мадлен не стал приглашать. Как ты догадалась?
— Не знаю. Тебе это так важно? Что мне надо делать?
— Сиди в комнате. Просто сиди, ничего не делай. Вот плед, укройся. Тебе будет холодно. Раз уж ты примчалась, позаимствую немного твоего тепла. Сейчас всё в ход пойдёт. И вот ещё, — он смотрел так, будто видел меня в последний раз, — что бы не случилось. Что бы не случилось, не смотри. Погибнешь.
Он взял меня за руку, усадил на широкий подоконник и мягко повернул голову к окну.
— Прощай, — прошептал он, — видит бог, я не хочу его убивать.
Я сидела на окне, завернувшись в плед, содрогаясь от невыносимого, леденящего холода. Пальцы рук и ног уже ничего не чувствовали, стекло покрывали узоры от моего морозного дыхания. Всё-таки щёлкнуло, вертелось у меня в голове, Луи, ну как же так... Что же ты натворил, ты же клялся мне, что не тронешь его. Ты же клялся, и я тебе верила. Господи, я же любила тебя, как никого никогда, я не предполагала, что такое вообще бывает, что же ты натворил... Плед согреть уже не мог, я свернулась калачиком, прижавшись лбом к оконному стеклу. Что там, у меня за спиной? Как я пойму, на чьей стороне перевес? Что происходит в мире белых сплошных облаков, где сейчас находились Дежанси с Данияром? А если... я задохнулась... такие схватки кончаются смертью. Это уж как пить дать. Это вам не благородный поединок "до первой крови". Это истребление, до последнего хриплого вздоха, до последнего атома... и я не выдержала.
Обернувшись, я замерла от ужаса. Всё-таки к определённым вещам не готов ни один человек.
Данька лежал навзничь, чёрные волосы разметались по подушке, руки скребли уже изодранную в клочья простынь, скребли, вонзаясь ногтями в ладони, раздирая их до крови, вишнёвые глаза невидяще смотрят в потолок, из носа и уголков рта стекают тонкие алые струйки. Жар от него шёл такой, что я вдруг испугалась, что старая кушетка просто вспыхнет под его телом. И что-то ещё... я присмотрелась.
Всю его фигуру окутывал словно туман из миллионов искр, будто всё статическое электричество мира сконцентрировалось сейчас вокруг содрогавшегося в конвульсиях человека; искры пробегали по его рукам, по судорожно вздымавшейся груди, по завиткам мокрых чёрных волос. Искры кружились около багровых глаз и окровавленных губ, около вытянутой шеи и тонкого носа. Смотреть на это было страшно, не смотреть невозможно. И я не смогла придумать ничего лучше, как схватить его за руку, невзирая на вихрь из внезапно затрещавших разрядов. Последней моей мыслью перед тем, как провалиться в небытие, было: "Смерть от удара током применялась в казни на электрическом стуле..."
Он был прав, Данька, он всегда был прав. Мне во второй раз довелось видеть мир белого, вязкого, как кисель, тумана, мир без верха и низа, мир между мирами, где идут войны, что не снились людям на земле. Мир, где каратели вершили своё правосудие, мир, где я могу быть лишь наблюдателем, не в силах повлиять на исход поединка. "Соблюдай нейтралитет", — вспомнилось мне данькино напутствие. Значит, он знал. Знал наперёд, что я приду, знал, что "тумблер" в голове Луи-Армеля всё равно щёлкнет, знал, что не доживёт до спасительного воскресенья, знал, что всё это рано или поздно кончится, но так вышло, что кончилось рано. Он не учёл одного. Я не собиралась стоять и смотреть на это истребление.
Я их увидела почти сразу, две фигуры, с обманчивым спокойствием стоящие друг напротив друга. Оба в чёрных рубашках и брюках, как в тот, последний вечер в "Окнах", у одного рукава закатаны до локтя, у другого чуть смелее, чем надо, расстёгнут чёрный шёлк. Оба, казалось, просто смотрят друг другу в глаза, вот только глаза эти полыхают неистовым пламенем, окутывающим фигуру почти целиком, и пламя это стремится к своему визави, багровое смешивается с жемчужно-серым с голубыми сполохами, и становится понятно — если "чужое" пламя полностью окутает оппонента, то всё.
Они меня заметили.
— Ты?!
— Toi?!
Оба замерли одновременно, на долю секунды вихри прекратили своё кружение и теперь были похожи на два взмывающих ввысь смерча.
— Я же говорил тебе! — рявкнул Данияр, и голос его, усиленный непонятно откуда взявшимся эхом, услышал, наверно, весь призрачный мир.
Я осторожно подошла поближе и повернулась к Дежанси.
— Почему? — я говорила тихо, но слышали меня оба. И слышали хорошо.
— Почему, Луи, почему? Ты же обещал мне...
— Отойди! — Данька уже просто орал, не стесняясь, — Он тебе ничего не ответит! Это не в его власти, как ты не понимаешь! Не стой у него на пути, он тебя сметёт, как пылинку! Отойди!
А вот хрен вам обоим, вдруг подумалось мне. Я уже умерла, меня убило током от прикосновения к пылающему телу, я здесь такой же полноправный участник процесса, как двое дуэлянтов в чёрном. Интересно, почему так вышло, что любила я одного, а умирать примчалась за другого? Ничего не бывает просто так, сообщила я себе с отстранённой решительностью. Когда в отлаженный процесс (да, Дежанси? Отлаженный за пять столетий охоты на демонов) вмешивается третья сила, исход становится непредсказуемым. А непредсказуемость, как я уже успела понять, вообще пора сделать моим девизом.
Дежанси смотрел, и в разноцветных глазах читалась такая мука, что я отшатнулась. Он прекрасно отдавал себе отчёт в своих действиях, но радости это ему не приносило. Заложенная программа не считалась с его личным мнением, и "выключить" её он не мог, как ни старался. Я видела, как наяву, что внутри него, словно сжатая пружина, ходуном ходил жемчужно-серый смерч, в любую секунду готовый обрушиться на голову противника, и лишь запредельное напряжение удерживало этот карающий меч от последнего, решающего удара. Отвлечь, билось у меня в голове, отвлечь любой ценой, хотя бы на миг сбить этот прицел, знать бы только как... И ничего лучше мне не пришло на ум, кроме вспыхнувшего перед глазами листка из блокнота. Того самого, на котором Данияр нацарапал французскую обсценную лексику в самый первый день. Как говорил классик, если человек идиот, то это надолго.
Никогда ещё я не посылала человека в пешее эротическое с таким чувством. Фраза, выплюнутая на его родном языке, на мгновение вогнала Луи-Армеля в натуральный ступор. У него даже рот приоткрылся от удивления, смешанного с почти детской обидой. На мгновение, но его хватило, чтобы ударная волна чудовищной силы сбила меня с ног и буквально отшвырнула назад. Белый туман завертелся перед глазами, застилая всё вокруг. А может, это были слёзы.
Сколько я пролежала на плотном тумане, обволакивающем меня со всех сторон, я не знала, время в этом призрачном мире если и текло, то не по Эйнштейну явно. Но встать мне всё же удалось. Где они? Меня отнесло на приличное расстояние, как только эта волна не убила меня окончательно. Хотя как можно убить второй раз? А может, я и не умерла вовсе? Мне и в первый-то раз, с Гариком, не довелось, с чего я взяла, что сама себя казнила на электрическом стуле? Юля, что за бред в твоей голове? Почему ты рассуждаешь о какой-то чуши, когда только что, считай, самолично убила любимого человека? Я поднялась и прищурилась, пытаясь увидеть Данияра. И я его увидела.
Он стоял и внимательно смотрел на лежащее ничком тело. Заметив меня, он цокнул языком и сообщил:
— Ну вот, одним охотником в семействе Дежанси стало меньше.
И тут меня прорвало. Я села на туман и зарыдала, завыла, как волчица, потерявшая детёнышей, слёзы застилали глаза, милосердно скрывая данькину жертву. Данияр присел рядом со мной и вдруг, резко встряхнув, спросил:
— Кого ты любила, Юля? Кого? Охотника? Или комментатора-интроверта?
Я аж вздрогнула.
— Комментатора... — только и удалось мне прошептать, непонимающе глядя в вишнёвые глаза.
— Ну и всё, — бросил Данька и осторожно перевернул Дежанси на спину, — с классовыми различиями покончили. Охотника я убил. А комментатора-аналитика с телеканала "Франс 2" Луи-Армеля Дежанси я и пальцем не трогал.
Я уже ничего не понимала. Данияр стоял на коленях около неподвижного тела и напряжённо вслушивался.
— Дышит, — наконец удовлетворённо сообщил он, — чуть живой, но дышит. Значит, выкарабкается.
— Что происходит? — Я поняла лишь, что Луи-Армель каким-то образом выжил после сокрушительного удара, но в голове у меня пока что ничего не укладывалось.
— Я должен тебя поблагодарить, — Данияр сел рядом со мной. — Не за то, что ты смогла его ошарашить и сбить прицел, хотя, надо признать, такого финта я от тебя не ожидал.
— А за что тогда? — Я не сводила глаз с едва вздымающейся груди. Дышит. Живой. Всё-таки живой...
— Если бы ты тогда, давно ещё, под Новый год, не попросила меня сделать одну вещь...* Сама помнишь, повторяться не буду. Вот тогда я и выяснил, что нейрохирургия иногда полезней ампутации. Помнишь, да? Когда я препарировал твоего Ланселота? Сейчас это спасло твоему Дежанси жизнь.
— Как? — Я всё понимала, но мне надо было услышать это от самого Данияра.
— Я убил охотника, — повторил он, — отформатировал, так сказать, диск С. Стёр у него эту программу. Согласись, две личности в одном теле это уже перебор. Смахивает на полноценную шизофрению. Теперь у него в голове нет сомнительных соседей с хищными устремлениями. Охотник умер, и умер окончательно и бесповоротно. А Луи твой как был, так и остался, в общем-то, я не затрагивал его личность. Собственно, я бы и не смог. Здесь она и проявиться-то толком не могла, здесь угодья охотника. Ну всё, всё. Хватит плакать... Нам пора делать ноги. Здесь опасно долго находиться, тебе особенно. Шляться между мирами дело энергозатратное.
— А он? — Я смотрела на Дежанси. Он лежал на спине, закрыв глаза, будто спал.
— Что "он"? Проснётся, где заснул, весь разбитый, с больной головой и обрывками снов. Не буди его, когда вернёшься, сам очухается. Всё, — он взял меня за руку, второй закрыв глаза, — пора валить.
Я очнулась на полу около данькиной кушетки. Рука, в том месте, где меня настигли искры, была покрыта точками ожогов. Сам Данияр так и лежал, тяжело дыша, кровь на губах уже запеклась. Я осторожно приподнялась, стиснув зубы от пульсирующей боли в пальцах. Дышит. Вроде ровно. Через минут пятнадцать он приоткрыл глаза и слабо усмехнулся:
— Вот мы и дома.
— Отвернись, — он приподнялся на локтях, — дай одеться по-человечески. Я не собираюсь разгуливать тут при тебе в чём мать родила.
Я вышла в коридор. Ничего себе прогулочка. Странно, внутри меня разливалась равнодушная тишина. Шок, наверное. А это сейчас и к лучшему. Иначе я поеду не к себе домой, а прямиком в психушку.
Данька присвистнул. Я зашла обратно в комнату и против воли рассмеялась. Данияр Невмятуллин, всегда одетый с иголочки и причёсанный словно для фотосессии, нынче являл собой распространённый вид "мужик с утреннего бодуна". В каких-то драных джинсах с пятнами кофе, вылинявшей футболке с дырой на плече, волосы кое-как собраны в куцый хвостик, причём половина прядей торчит в разные стороны. Вот тебе, Юлечка, потаённая часть этой неземной красоты. Хотя даже в этом замызганном виде он был порочно, как-то непристойно красив. Ну, тут уже ничего не исправить.
— Что, непривычно? — хохотнул он. — Я у себя дома, между прочим, и гостей не ждал. Но ты всё равно проходи и располагайся. Что с рукой? М-да. Сейчас, погоди, у меня где-то завалялось какая-то хрень от ожогов.
Он осторожно обрабатывал мою руку, а я всё поверить не могла, что весь этот ужас закончился.
— Ты мне скажи, — он достал бутылку и щедро плеснул мне в стакан крепкого виски, — ты почему сюда прискакала? Я полагал, ты за своего карателя кому угодно горло перегрызёшь.
— Я же сказала, своих не сдаём. Не знаю, почему, на самом деле. Хотя нет. Ты же не воин. Сам говорил. Твоё дело соблазнять женщин ну и разводить огонь в неотапливаемых помещениях. Как бы ты устоял против профессионального охотника в надцатом поколении? Знаешь, когда речь идёт о вещах существенных, я думаю головой.
— А если бы я его убил? Окончательно убил бы?
— Не убил бы. Иначе ты бы тоже оттуда не вышел.
— Почему?
— Тебя бы убила я. Нашла бы способ. Уж поверь.
Данька долго и пристально смотрел мне в глаза.
— Повезло ему, — наконец сказал он, — жаль, что он так и не вспомнит, на что ты пошла. Ладно, Юль. Пора валить. А то проснётся твой робеспьер, а тебя и след простыл. Вызывай такси, деньги-то у тебя есть?
— Есть, — я заглянула в кошелёк, — это просто удивительно, что я ещё и о деньгах подумала. Даня, а сколько времени прошло?!
— Здесь — где-то полчаса. Не так уж и много. Всё, давай, звони, езжай домой. Мне тоже надо малость передохнуть. И тебе не повредит.
Телефон пискнул смс-кой. Такси стояло у подъезда.
Данька подошёл и крепко меня обнял.
— Спасибо, — прошептал он, — ты нас обоих с того света вытащила.
Потом вдруг резко оттолкнул, сделав шаг назад.
— Ещё минута, и ты внезапно начнёшь раздеваться, — пояснил он, — процесс, как ты понимаешь, мало от меня зависящий. А тебе есть с кем заниматься любовью. Всё, давай, машина ждёт.
Водитель, увидев меня, приоткрыл рот.
— Опять вы?
Бывают же совпадения.
— Гоните, — я пристегнулась, — на Онежскую. Во весь опор, я вам все штрафы оплачу.
— Я уж понял, что во весь опор, — обалдело пробормотал таксист и нажал на педаль.
В полчетвёртого утра я, задыхаясь, влетела в свою квартиру. Тишина. Я на цыпочках заглянула в комнату. Спит. Спит? Я наклонилась поближе. Да, спит, дыхание ровное, глаза закрыты, мечутся под веками. Сон видит. Интересно, что ему снится? Помнит ли он свой поединок? Я скинула джинсы и футболку и осторожно, чтобы не потревожить, легла рядом.
— М-м-м... — Дежанси перевернулся на бок и открыл один глаз. Бледно-зелёный. — Сон странный... Ты не спишь? Я тебя разбудил?
— Я не хочу спать, — я во все глаза смотрела на него. Ну что, охотник, где ты? Убил тебя Данька, или эта зловещая программа затаилась где-то в тайниках твоей души?
— Луи, — я придвинулась, — только не удивляйся. Мне надо тебя кое о чём спросить.
— Да? — он открыл оба глаза.
— Что ты думаешь о моём шефе?
— Что я думаю о твоём шефе? В три часа ночи? В три часа ночи я не думаю о твоём шефе.
— Ну ответь, пожалуйста! Это важно, вот прямо сейчас.
— Ну хорошо, — он сел на постели и улыбнулся, — если ты полночи не спишь, мучаясь этим вопросом... Твой шеф блестящий профессионал. У него аналитический ум, и он хорошо говорит по-французски. Плюс, конечно, у него запоминающаяся внешность. Он бы мог стать актёром или моделью. Мадлен уже, кажется... как вы говорите? Попалась. Вот, собственно, и всё.
— И тебя в нём ничего не беспокоит? — допытывалась я, глядя в разноцветные глаза.
— В первый день меня беспокоило только одно: спишь ты с ним или нет. Теперь не беспокоит, — он улыбнулся. — Знаешь что? Пусть у Мадлен болит голова о твоём шефе. Мне с ним делить нечего. — Он пробежался пальцами по моему плечу. — И хватит уже о нём. У меня есть дела поважнее.
* — отсылка к произведению "Угли под снегом"
Окончание: http://www.proza.ru/2016/01/27/1629