Арсений никогда не интересовался политикой. Все эти бесконечные споры о судьбах России и вековая тоска по родине мало задевали его сердце. Вернее сказать, вообще не задевали. Родина была для него не более, чем туманным воспоминанием из детства, сладким, как сахарный петушок, и мягким, как домашняя постель. Почти вся его сознательная жизнь прошла сначала в Париже, куда эмигрировал отец, а затем в Берлине, где Арсений учился в университете. В сущности своей, он являлся тем уникальным типом русского эмигранта, которого можно было бы назвать человеком без национальности. В его поколении таких почти не было, и лишь десятилетия спустя подобные люди заполонят улицы европейских столиц и пересекут океан, чтобы раствориться в американском народе.
Арсений не верил в бога. Вернее, он не находил аргументов в пользу его существования, а культ всегда казался ему скучным атавизмом. Верный семейной традиции, он по большим праздникам захаживал в православную церковь, но мысли его всегда были далеки от молитвенной сосредоточенности, а желудок предвкушал праздничный ужин, который обычно давал отец Никодим.
Его жизнь протекала спокойно и размеренно, как и подобает жизни настоящего историка. Большую часть времени он проводил за книгами, изредка выезжая на раскопки. В тот сезон они работали в Палестине. Состав экспедиции был весьма красочным – трое профессоров из Берлина, один из Кембриджа, двое из Нью-Йорка, и это не считая массы менее примечательных ученых. Святилище Митры, которое они исследовали должно было открыть тайны древнего культа, но оно открыло нечто совершенно другое, по крайней мере, для Арсения. Когда он увидел изображения величественных мужчин в персидских одеждах, сердце его замерло, и молодой человек впервые в жизни испытал то чувство, которое впоследствии он всегда будет называть священным трепетом. А между горделивыми и властными мужчинами древний мастер изобразил юношу с пылающим взглядом, клинком поражающего быка. «Способный сдвинуть небесную сферу, непобедимый Митра» - заметил профессор из Кембриджа. Но этих слов Арсений не услышал. Взгляд его встретился с глазами юноши, и в тот момент молодому ученому показалось, что он верит… и было совершенно не важно, что где-то в Берлине какой-то харизматичный мужчина кричал о величии Германии, вскидывая руку вверх, было совершенно не важно, что на днях какие-то парни в коричневых рубашках забили насмерть профессора словесности, посещавшего синагогу, все это было совершенно не важно… Арсений верил!
Его вера долгие годы была чем-то внутренним, чем-то скрытым от посторонних. С немецкой педантичностью, впитанной за годы учебы, он прочитал все, что существовало о митраизме на европейских языках. Чуть позже он даже стал читать курс по римской религии, сначала в Берлине, а потом и в Вене. Война застала его за работой над докторской диссертацией. Он окончательно превратился в кабинетного ученого в мятых брюках и нечищеных ботинках, с растрепанными волосами и налетом перхоти на плечах. Нацисты презирали таких. Почти все, кроме рейхсфюрера.
Их встречу организовал Гюнтер, видный теоретик арийской идеологии. Вернее сказать, это была даже не встреча, а собрание всего цвета немецкой теологии. Когда Арсения подвели к Гиммлеру, рейхсфюрер с улыбкой поправил очки и протянул ему руку: «Господин Аверин, Генрих Гиммлер». Арсений пожал протянутую руку. Разумеется, он не знал и не мог знать, что подобный жест был выражением исключительного доверия со стороны рейхсфюрера. Встреча больше напоминала дискуссию на повышенных тонах, местами переходящую в откровенную перепалку. Известные знатоки религии, маститые доктора теологии и уважаемые лютеранские епископы, перекрикивая друг друга, пытались обосновать собственную точку зрения по важнейшему для каждого человека вопросу: «Во что верить?» Во что верить жителям тысячелетнего рейха, основанного на идеях расовой чистоты и национального превосходства немецкого народа. С одного конца доносились слова о ложности Библии, с другого пытались доказать арийскую природу Христа, где-то слышались невнятные предположения о божественном происхождении фюрера. Облаченный в черный мундир высшего офицера СС, Гиммлер сидел в кресле и молчал, лишь изредка поправляя очки в золотой оправе. Казалось, мысли рейхсфюрера унесли его куда-то далеко, и, быть может, его ум в те минуты беседовал с нордическими рыцарями из окружения Зигфрида.
Арсений тоже молчал. Дискуссия казалось ему странной и непонятной. Он мало интересовался христианством и, говоря откровенно, даже не дочитал Библию, как, впрочем, и знаменитую книгу фюрера, которой предлагали заменить христианское писание на этой встрече.
Собрание окончилось ничем. Разгоряченные доктора теологии и покрасневшие епископы покидали зал, так и не найдя общего решения. Рейхсфюрер даже не смотрел в их сторону. Лишь, когда Арсений направился к выходу, взгляд Гиммлера упал на него.
- Вы ничего не предлагали, - обратился к молодому ученому рейхсфюрер.
- Мне нечего было сказать… - Арсений немного заволновался. – Я… я не христианин.
Почему-то он сказал об этом именно сейчас. Прошло уже семь лет, с того момента, как он обрел веру, но только теперь, казалось бы, в самое неподходящее для откровений время, Арсений открылся человеку, которого видел впервые в жизни.
- Любопытно… - взгляд рейхсфюрера несколько оживился. – Мне отрекомендовали вас, как выдающегося специалиста по римской религии, пожалуй, лучшего в рейхе.
Гиммлер приблизился к нему.
- Я бы хотел встретиться с вами, господин Аверин. С глазу на глаз, - рука рейхсфюрера слегка коснулась плеча молодого ученого.
Их встреча проходила в рабочем кабинете Гиммлера. Арсений сидел напротив рейхсфюрера и старался говорить, как можно меньше. Какой-то потусторонний страх объял его в тот момент.
- Я буду с вами откровенен, господин Аверин, - слегка улыбнулся Гиммлер. – Все наши споры о будущем христианства бессмысленны. Христианство исчерпало себя. Тысячелетний рейх невозможно построить на идеях сострадания и милосердия, перебродивших в женственных умах на протяжении девятнадцати веков. Фюрер поставил перед нами задачу окончательно решить еврейский вопрос, а солдаты по-прежнему идут в бой с именем того, кто, простите меня, был жидом. И все эти россказни об арийском происхождении этого еврейского мальчика, о его великой миссии для арийского народа, которые так любит Розенберг, не выносят никакой критики.
Арсений кивнул. Услышанное на собрании немецких богословов действительно показалось ему чем-то абсурдным.
- Господин Аверин, мне известны все ваши лекции, читаемые перед студентами в Берлине и Вене, - рейхсфюрер указал на одну из объемных папок на своем столе. – Вплоть до последнего слова, сказанного последнему студенту. И, говоря откровенно, я полагаю, вы верите в то, что говорите. Во что вы верите?
- Я митраист... – Арсений опустил голову.
- Митраист… религия древнего солнца…
- Прошу прощения, Непобедимого Солнца, - Арсений не мог удержаться.
- И чем она вас так привлекает? – взгляд рейхсфюрера был сосредоточен.
- Митра был богом, способным сдвинуть небесную сферу, - начал Арсений. – Богом, происходившим из глубин Азии, из тысячелетней древности. Его религия стала культом силы и мужественности, культом победителей, осененных силой Непобедимого Солнца.
- Непобедимого солнца… - задумался Гиммлер. – Непобедимого солнца…
Взгляд рейхсфюрера упал в центр знамени рейха, висевшего в кабинете, и он понял, о каком солнце идет речь.
- Я предлагаю вам возглавить эксперимент, - рейхсфюрер всегда обладал способностью молниеносно анализировать ситуацию. – Эксперимент по созданию новой религии. Истинно арийской религии. Религии Непобедимого Солнца.
Арсений покинул кабинет Гиммлера в состоянии невероятной легкости и внутренней радости. Вера, которую он так долго носил в сердце, теперь могла быть передана другим, став частью нового мира, нового порядка.
Вскоре он сменил потрепанный пиджак на новенький черный мундир с погонами шатндартенфюрера, а свою тесную квартирку возле университета на уютный особняк недалеко от Берлина. Он начал следить за собой, как того требовала этика войск СС, и даже обзавелся личной домработницей, которая по выходным была особенно сговорчива в постели. Он начал зачесывать волосы, подобно фюреру, а в голосе появилась уверенность и даже некоторая вальяжность.
Первое митраистское посвящение состоялось на одной из квартир СС в центре Берлина. Облаченный в порфиру Арсений исполнял роль миста, держа в правой руке меч, а в левой лавровый венок. Для пущего сходства с древнеримским ритуалом в центре комнаты поставили чугунную ванну, наполненную бычьей кровью, а граммофон проигрывал запись оперы «Юлий Цезарь в Египте» Генделя.
Арсений сильно волновался и едва не перепутал церемониальные слова. Перед ним стояли шестеро полностью обнаженных офицеров СС, которые отныне становились первыми митраистами тысячелетнего рейха.
За несколько месяцев община расширилась до трехсот человек. Помимо немцев в нее вошло множество русских эмигрантов, на чем настоял лично Гиммлер. Рейхсфюрер, зная о русском происхождении Арсения, хотел проводить эксперимент, прежде всего, среди этнических русских, разумно опасаясь, что в случае провала фюрер жестоко накажет организаторов глумления над арийскими душами. Вскоре в митраизм было посвящено уже около двух тысяч русских эмигрантов, а несколько бывших православных священников и даже один архимандрит приняли степени мистов. Эксперимент проходил успешно. В Праге, Берлине, Мюнхене и Варшаве торжественно открылись митреумы, построенные по всем правилам сооружения древнеримских святилищ. Арсения, именовавшегося отныне исключительно «герр Верховный мист», волновал только вопрос нехватки экспериментального материала, о чем он постоянно писал рейхсфюреру и даже неоднократно говорил при личных встречах. На территории рейха митраизм уже развился в серьезную силу, сопоставимую по влиянию на умы русских с православной церковью, однако старые эмигранты категорически не хотели менять веру. В ответ Верховный мист получал повторяющиеся от раза к разу заверения в том, что материал скоро появится.
Рейхсфюрер не обманул. С момента начала военной операции на восточном направлении материала стало с избытком. Арсений не считал себя русским, поэтому первая командировка в Киев, а затем и в Смоленск не произвели на него особенного впечатления. Он стал часто выступать перед народом, завороженно слушавшим человека в эсэсовской форме с петлицами в виде золотых солнечных дисков.
- Возлюбленные братья и сестры! – обращался к русским Верховный мист, вспоминая проповеди отца Никодима и периодически поигрывая зажатыми в руке перчатками. – Большевики отняли у нашего народа самое дорогое! Отняли веру! Но истина, братья и сестры, в том, что вера наша была отнята много раньше. Вера наша была попрана невежественными попами и изуверами-царями задолго до появления красной чумы на нашей земле! Русский человек по природе своей человек солярный. Недаром ведь даже христиане не смогли отнять у нас традиции ходить крестным ходом по солнцу! Недаром ведь в молитвах даже Христа стали называть Солнцем Правда. Недаром даже христиане не смогли отнять у нас традиции печь блины! Только солнце истинный русский бог, истинное солнце, Непобедимое Солнце, которое несли на своих знаменах Рюрик и Олег, Святослав и Святополк, Ольга и Игорь!
На торжественное восстановление исторического митреума в Крыму ожидали прибытия самого Кюмона, но крупнейший специалист по древнеримским религиям вежливо отказался участвовать в этом событии, которое про себя считал пародией на митраистские обряды. Речь Арсения была пламенной и образной, старания личного преподавателя риторики не прошли даром. В первый же день мист Крыма посвятил в митраизм две сотни человек из числа военнопленных и местных жителей, недовольных советской властью.
Вскоре Арсению предложили возглавить Департамент экспериментальной религии в Министерстве восточных территорий. Несмотря на разногласия с министром Розенбергом, Верховный мист согласился. К его ведомству, помимо собственно митраистских общин прикреплялись также другие экспериментаторы, среди которых Арсений особенно запомнил старого дворянина, проводившего восстановление культа Эла Габала, и какого-то красного комиссара, чудом избежавшего расстрела, что-то монотонно бубнившего о религии Велеса. Впоследствии к ним добавился еще один почтенный дедушка из Львова, пытавшийся создать культ Сечевого казачества и ежеминутно повторявший молитвы какому-то Пророку Бандере.
Верховный мист курировал школы подготовки русских солдат, перешедших на сторону рейха, обеспечивая религиозное обучение будущих защитников Германии. Он постоянно выезжал в прифронтовую зону, выступая перед борцами с партизанами и русскими полицейскими частями, а впоследствии даже организовал собственную штаб-квартиру в Харькове.
Знакомство Арсения с главнокомандующим Русской освободительной армии организовал лично Гиммлер. Около четверти солдат формирующейся армии к тому времени уже исповедовали митраизм, поэтому обе стороны были крайне заинтересованы в установлении дружеских связей. Власов сразу не понравился Аверину. Лысоватый человек в запотевших очечках показался Верховному мисту пародией на рейхсфюрера, а воспитанный церковно-приходской школой беглый советский генерал нутром почувствовал в митраизме какую-то чертовщину. Тем не менее, взаимная неприязнь была скрыта во имя общего дела и воли фюрера.
Советская власть возненавидела нового врага, стремившегося противопоставить ей нечто совершенно иное, нечто, с чем она никогда ранее не сталкивалась. После того, как отряд казаков-митраистов попал в плен под Сталинградом, в Москве при редакции журнала «Вестник Древней истории» под патронажем НКВД спешно был создан Центр изучения антисоветского лже-митраизма.
С ухудшением положения на Восточном фронте дело распространения митраизма начало терпеть первые неудачи. На освобожденных территориях советские власти немедленно закрывали митреумы. Большая часть мистов эвакуировалась вместе с немецкими войсками, некоторые просто бежали в надежде спастись от СМЕРШа. Арсений читал сводки с фронта с откровенной горечью. Ни благоговение юных прислужниц, ни роскошь домового святилища, украшенного античными памятниками со всего мира, не могли отвлечь его от тревожных мыслей. Бог, которому он посвятил свою жизнь терпел поражение за поражением. Еще больше огорчений доставляли сообщения об участившихся случаях отпадения от митраизма и перехода митраистов в православие. Полтора года назад Арсений разбивал в Киеве древние иконы, со смехом обращаясь к толпе: «Смотрите, не мстит ваш бог!» Теперь в ночных кошмарах ему мерещились лики угодников, вторивших: «А твой бог мстит?!»
К осени советские войска вышли за границы СССР. На территории России не осталось ни одного митреума, и, вполне возможно, ни одного митраиста. Верховный мист, облаченный в порфиру и золотой венок беспробудно пил водку в своем особняке в окрестностях Берлина, изредка выходя во двор, чтобы пострелять в воздух из пистолета.
В октябре ему позвонил Гиммлер. Рейхсфюрер говорил кратко. «В связи с расформированием Министерства восточных территорий…», «как действующий офицер СС…», «вы переходите в распоряжение формирующегося правительства Свободной России…», «ваш ранг будет соответствовать министру по делам религий…».
Арсений выехал в Прагу с неохотой. В промежутках между пьянством он истово молился Митре. Он просил только об одном – о прощении. Прощении людей, которые приняли веру и попрали ее, став отступниками от единственной истинной идеи в истории человечества. Идеи Непобедимого Солнца.
Удивительно, но собрание Комитета освобождения народов России выглядело жизнеутверждающе. Старые эмигранты и перешедшие на сторону рейха советские офицеры не думали о своей судьбе, а с интересом обсуждали будущее России, ставшей теперь независимым союзником великой Германии с собственным правительством в эмиграции. Власов долго говорил о будущем свободных народов России и исторической роли борьбы с большевизмом. Вслед за ним пригласили выступать Верховного миста. Приободренный Арсений обратился к собравшимся с пламенными словами о великой роли Непобедимого Солнца в российской истории и эсхатологической необходимости установления митраизма, как государственной религии свободной России. Его речь вызвала бурные аплодисменты. Поморщившись, генерал Власов включил пункт о государственном статусе митраизма в итоговый манифест Комитета освобождения народов России.
Верховный мист сменил эсэсовский мундир на серую полевую форму с погонами генерал-майора и маленьким Андреевским флагом на рукаве. Пражский митреум отныне становился центральным святилищем русского митраизма, обряды в котором совершались ежедневно.
В конце февраля он единственный раз вместе с Власовым вылетел в Берлин, чтобы встретиться с Геббельсом. Министр пропаганды принял их очень тепло, постоянно подчеркивая новый статус русских формирований, как союзников рейха. Арсений не узнал в нем того истеричного оратора, которого слышал по радио. Доктор Геббельс был лаконичен и вежлив. После встречи, уже в самолете, Власов шепнул Верховному мисту: «Все пропало, война проиграна». Война действительно оказалась проиграна. Советская армия стремительно приближалась к Праге, на территориях рейха жгли документы и готовились к немедленной эвакуации в западные районы. Во время очередной бомбежки берлинский митреум был полностью разрушен. Все культовое имущество сгорело, двое мистов погибли.
Последний раз Арсений выезжал в войска в самом начале апреля. Вместе с генерал-майором Мальцевым он проводил торжественное открытие второго полка авиации Комитета освобождения народов России «Вороны Митры».
- Возлюбленные братья! – обратился Верховный мист к летчикам, столпившимся вокруг новеньких немецких самолетов с блестящими солнечными дисками на крыльях. – Для нашей веры настали тяжелые времена. Безбожные большевики всеми силами пытаются уничтожить наш народ, разбить его и загнать в подполье. Но даже их силы недостаточно, чтобы победить великого бога! Никто и никогда не смог одолеть бога, способного сдвинуть небесную сферу, помните об этом возлюбленные братья! И ныне, поднимаясь в воздух, воюйте беспощадно, убивайте без сожаления, ибо вас осеняет свет Непобедимого Солнца, всемогущего Митры!
- Митра посреди нас! – вяло ответствовали летчики.
Вслед за этой поездкой Верховый мист в буквальном смысле заточил себя в пражском митреуме, непрерывно молясь Непобедимому Солнцу.
- Спаси нас, всемогущий Митра, помоги нам, сыновьям твоим! Помоги нам! – шептал он без устали. – Не дай попрать твое святое имя!
Он более не облачался в порфиру и почти не спал. Его волосы стали грязными, а мундир заношенным. Власов навестил его только раз. Генерал спешно собирал документы и готовился к эвакуации. Взглянув на Верховного миста, главнокомандующий Комитета освобождения народов России окончательно убедился в его безумии и спешно покинул святилище, даже не став предлагать Арсению побег.
Когда с улицы стали доносится звуки артиллерийских залпов, последние митраисты покинули святилище. Они более не хотели молиться о душе, единственной мыслью в тот момент было спасти собственную жизнь. Один из мистов, прежде чем навсегда раствориться в дыму освобождаемой от нацизма Праги, сорвал с Арсения генеральские погоны.
- Целее будешь, - предупредительно крикнул он, но Верховный мист, погруженный в молитву, никак не отреагировал на эти слова.
Опустившись на колени, Арсений снова и снова повторял призыв к своему богу: «Не дай попрать имя твое!» Взгляд его был устремлен на роскошный барельеф, изображающий Непобедимого Митру, убивающего быка. Странно, но за столько лет почитания Митры он никогда не думал о быке. Жертвенный бык, убиваемый Непобедимым Солнцем помещался в центре всех святилищ, но всегда казался чем-то второстепенным по отношению к светлому лику великого бога. Лишь теперь Арсений смутно начал понимать суть происходящего. Даже не мысль, а некая тень мысли возникла в его голове, постепенно обрастая плотью и превращаясь в отчетливое утверждение. «Ради Митры нужно стать быком!» Да, именно так и должно было быть с самого начала! Стать быком, чтобы победить этот мир! Стать жертвой во имя бога, во имя победы Непобедимого Солнца! Христос отдал себя ради своего Отца, он должен отдать себя ради Митры!
Когда советские солдаты ворвались в митреум, Арсений был абсолютно спокоен. Четырехкратно воздав хваление Митре, он поднялся с колен и повернулся к врагам лицом. Он не считал себя русским, поэтому ворвавшиеся не вызвали в нем никаких чувств. Чумазые люди в потрепанных гимнастерках были не более, чем проводниками воли Непобедимого Солнца, и Арсений равнодушно улыбнулся им.
- Гнида власовская! – закричал один из солдат и нажал на курок.
Первая пуля вошла в грудь. Арсений тяжело закашлялся, но устоял на ногах. Последовали еще несколько выстрелов, прежде, чем он упал на мраморный пол. Солдат склонился над ним, но взгляд Арсения уже устремился куда-то вдаль. Он не видел солдат. Они стали не важны. Все отныне стало неважным. Верховный мист Митры уходил из этого мира, уходил в объятья своего бога, и ему теперь было совершенно безразлично, что через несколько часов начальник оперативной группы СМЕРШа будет в дикой ярости орать на подчиненных, по ошибке допустивших гибель первого митраиста рейха, которого, согласно личному приказу Берии, необходимо было задержать и доставить в Москву. Арсению было безразлично, что часть митраистов, чудом избежавших насильственной репатриации в СССР, будут рассеяны по всему миру, оставшись верными своим убеждениям. Что в начале пятидесятых в маленьком городке Олбани в штате Нью-Йорк будет открыт главный митреум русского зарубежья, а спустя еще пару лет журнал «Наша страна» издаст подарочный буклет к юбилею русского митраизма. Что в 1992 году первая митраистская община будет официально зарегистрирована в России. Впоследствии, уже в десятых годах далекого XXI века этой общине присвоят статус «иностранного агента», а православные активисты Национально-Образовательного движения станут требовать ее полного запрета на территории РФ, как организации, оскорбляющей ветеранов Великой Отечественной войны. – Все это было неважно.
Кровь медленно стекала по лицу Арсения. И в какой-то момент он понял, что не лежит, а стоит. Да, он стоял, и кровь стекала по всему его телу. Но это было не его кровь. «Кровь быка!» - догадался митраист, и сердце его наполнилось той радостью, которую, наверное, нельзя выразить словами. Когда он выбрался из посвятительной ямы, навстречу ему в окружении сонма прислужников и мистов, облаченный в порфиру и золотой венец, вышел истинный первый митраист древности – высокий и мускулистый полководец, попирающий врагов империи и ненавистных христиан, величайший из всех императоров, Гай Аврелий Валерий Диоклетиан. Император обнял посвященного, как брата, и произнес над ним церемониальные слова. Слуги омыли тело Арсения от жертвенной крови и облачили в тогу, а посреди митреума прислужники в масках воронов уже накрывали стол для торжественного пира.
Подняв кубок с вином, император неожиданно наклонился к Арсению и голосом Гиммлера прошептал: «Митры НЕТ…»