Ночью выпал первый снег. К утру, когда чуть потеплело, он, притаяв, расползся по асфальту скользкой аморфной массой. Владимир намеревался до одиннадцати быстро обернуться с делами и поехать к Андрею. «По такой дороге, однако, быстро не наездишь, вот незадача! Как бы не проворонить его». Андрей накануне предупредил Владимира, что с утра должен отвезти эскизы к заказчику, по крайней мере, должен сделать это до одиннадцати. Владимир тут же предложил подбросить его на своей машине по адресу и потом завезти назад домой. «Ну, старик, спасибо, а то, признаться, с двумя папками метр на метр не больно удобно кантоваться по троллейбусам».
Всё же опасения оказались напрасными. Владимир уже к десяти был в Марьино и старательно объезжая пласты жидкого месива, выруливал на Батайский проезд. Андрей ждал его полностью собранным. Друзья, подхватив папки с эскизами, через несколько минут ехали к месту назначения.
– Ву-у-х, погодка, – поёжился Андрей, – включай печку. Терпеть не могу эту слякоть!
– О, господи! Гляди, какой неженка! – Князев включил обогрев и спросил: – Чего, знобит? У меня в бардачке пузырь с коньячком. Глотни, согрейся…
– Нет, сейчас не буду. Разговор намечается ответственный, не хочу расслабляться.
– Как знаешь…
Друзья замолчали. Андрей меланхолично смотрел вперед, и какая-то дальняя ассоциация вдруг воскресила в его памяти такой же пасмурный, слякотный день…
…– Андрей Васильевич, у вас сейчас много заявок? – Надежда Сидоровна выжидающе смотрела на него. По всему было видно, что Андрею от её намечающейся просьбы не отвертеться. Он замялся и нехотя ответил:
– Ну, так, есть немного.
По опыту Андрей уже знал, что попробуй он, откажись сейчас, эта просьба обернётся нудным длиннющим разговором в кабинете Зинки. Непременно в присутствии самой Надежды Сидоровны с обязательными нотациями по поводу такого пустякового дела, которое не стоило разговора и времени занятых людей, не поленись онтогда уделить ей пару минут…
– Я вот что хочу сказать. В подвале лежат коробки с архивом и корешками больничных листов. У нас скоро будет проверка. Нужно срочно всё это перевезти на чердак. Там будут разбирать их и сортировать.
Андрей чуть не застонал от такого известия. Этот архив по своей величине занимал добрых полтора кузова вместительного грузовика, и работа по перетаскиванию этой макулатуры предстояла грандиозная. Он с сердитым недоумением спросил главмедсестру:
– Надежда Сидоровна, мне что, всё это таскать одному? Может, кого-нибудь дали мне в помощь! Ведь это же прорва бумаги…
– Ладно, я попрошу девочек из регистратуры помочь. Но начать нужно сейчас, женщина, которая будет разбирать архив, уже ждет наверху.
Чертыхнувшись, Андрей поплёлся в подвал за тележкой. Выйдя на улицу, он поёжился от налетевшего стылого порыва ветра, густо приправленного крупными хлопьями мокрого снега. «Черт возьми, по такой погоде таскать, нарочно не придумаешь!», – озлобленно чертыхнулся Андрей, с тоской подумав о ещё одном загубленном дне.
Бесконечная череда таких дней выстраивалась в беспросветную перспективу безнадежности попыток сдвинуть дело с мёртвой точки. Похоже, прав был Борис, говоря о наивности его надежд. Не дадут ему здесь продыху, и не стоит обольщаться. Его великое сиденье, как казаков в Азове, и впрямь походило на добровольное заточенье в невесть какой крепости. Идиотская дурь одного недалёкого болвана, которого обложили, как медведя в берлоге и давят из него соки как хотят! Работай за троих – получай за одного!.. Благо имел бы он хоть какие-то выгоды, о которых с самого начала имелся договор с Трухновой, но что теперь ей до него. Это всё слова! Сволочи, пауки ненасытные! Но самым неприятным было понимание того, что как бы не давили из него соки, бросить все к чертовой матери он был не в состоянии. Хотя такие мысли, не оформленные в конкретные слова, где-то в глубине подсознания в последнее время он ощущал постоянно…
Нагрузив тележку четырьмя тяжеленными коробками, Андрей выволок её по ступенькам из подвала. Скользя сапогами по жидкой слякоти, он поволок тележку к входу в поликлинику. По пути нужно было обогнуть здание два раза и пересечь пару бордюров, съезжая с тротуара на проезжую часть. Это представляло для него немалые трудности, так как сапоги, давно пришедшие в негодность, скользили по мокрому снегу, как хорошо смазанные лыжи.
К концу пятой ходки Андрей выдохся окончательно. К женщине, разбирающей медкарты, присоединились ещё две. Подгоняя Андрея, они начали потрошить ящики со скоростью машинки для считывания банкнот. Так и не дождавшись обещанной помощи, Андрей, едва волоча ноги, поднялся на шестой этаж. Главмедсестры в кабинете не оказалось. С твёрдым намерением закончить на сегодня свой сизифов труд, он направился к Зине Ивановне.
Как всегда, Зине Ивановне было не до него. Рявкнув, что это распоряжение Тамары Витальевны,а посему отменять его она не может, и вообще, что за блажь, обсуждать распоряжения начальства.
Андрей вышел из её кабинета, не дослушав окончания тирады. До шести часов оставалось ещё два с лишним часа. С раздражением подумав, что если он попробует слинять с работы досрочно, то крупнейшего скандала ему не избежать, так как его присутствие поставлено на контроль. Чтобы хоть как-то снять излишнюю нагрузку, Андрей решил возить по два ящика за раз, резонно решив, что всё сегодня не перетаскать, а надрываться за здорово живёшь верх идиотизма. Если бы он знал, что его здравая мысль обернётся вскоре для него самой неприятной стороной, то он трижды бы зарекся над её осуществлением.
По сравнению с предыдущими загрузками, эта ходка показалась ему разминочной. Вздернув тележку по лестнице, Андрей запер дверь и чуть ли не вприпрыжку проскочил расстояние до угла здания, где находился первый бордюр. Не ожидая никакого подвоха он, не снижая темпа, столкнул тележку на проезжую часть. В ту же секунду сапоги, скользнув по кромке бордюрного камня, проехали вперед, и Андрей со всего маху приложился спиной на высокий срез камня. Его голова, продолжая по инерции движение назад, врезалась в асфальт с силой пушечного ядра.
На какое-то мгновение стало темно, затем пелена стала проходить.Распластавшись на мокром асфальте, Андрей постепенно стал ощущать сильную ноющую боль в затылке. Он полежал ещё немного, пытаясь определить размеры и места возможных повреждений. Не обнаружив ничего явного, он попытался перевернуться на бок.
Резкая боль прострелила все тело. Медленно вдохнув воздух, Андрей с усилием, преодолевая опоясывающую резь по всему туловищу, уселся и, подогнув ноги, стал потихоньку подниматься. Преодолевая тошноту и мгновенно разлившуюся в голове сильную боль, он стоял, боясь пошевелиться. По тому, как он себя сейчас чувствовал, и речи не могло быть о самостоятельном передвижении. Андрей огляделся и окликнул проходившего мимо него мужчину.
– Эй, командир, послушай, на секунду можно тебя?
Мужчина остановился.
– Что случилось?
– Да вот... неудачно приложился о бордюр. Помоги, пожалуйста, тележку довезти до двери. Тут… за углом… – Голос Андрея сорвался на сип и он поморщился от прокалывающей боли в висках.
– Конечно, какой разговор, – мужчина, видя состояние Андрея, добавил сочувствующе. – Тебе врачу показаться бы надо. Может сотрясение у тебя.
– Да-да… тележку вот… только затащим.
Мужчина сделал всё так, как просил его Андрей и ушел. Андрей доплёлся до мастерской, открыл дверь, добрался до топчана, смахнул с него какие-то вещи и с большими расстановками, стонами да охами, улегся. Ему даже не пришлось закрывать глаза, потому что в следующее мгновение на него опустилось спасительное беспамятство…
Плот медленно раскачиваясь на воде, скользил мимо высоких черных берегов. Стволы срубленных деревьев, из которых он был сделан, торчащими обрубками ветвей больно впивались в бока. Пошевелиться не было никакой возможности из-за верёвок, которыми Андрей был опутан и привязан к плоту. Ледяная вода просачивалась снизу сквозь брёвна и от этого стыла кровь. Андрей даже не делал попыток пошевелиться, потому что знал о тщетности своих усилий. Те, кто отправил его в это плавание, позаботились о том, чтобы его страдания не дали ему передышки ни на мгновение.
Андрей пошевелился, и внезапная колющая боль заставила его застонать. Он открыл глаза. Было холодно, сыро и сумрачно. Высокие берега быстрого потока, который нёс его в неведомое, закрывали все, кроме полоски серого неба, на фоне которого зловещими силуэтами чернели фигуры больших отвратительных птиц. Издали Андрей не мог ясно различить, что это были за птицы, но было в них что-то до ужаса знакомое, мерзкое, от чего Андрея пробирала дрожь до самых костей.
Когда поток уносил его от них прочь, птицы, тяжело срываясь с места, перелетали ближе, преследуя его с настойчивостью ангелов смерти.
Вскоре берега потока стали сходиться всё теснее и когда они почти сомкнулись, Андрей с содроганием увидел, кто были его мрачные преследователи. Размахивая крыльями, на которых вместо перьев были надеты то ли черные мантии, то ли халаты, они даже не были птицами, а своим видом больше походили на огромных летучих мышей. Их человеческие головы, с растянутыми в оскале улыбки ртами, довершали облик. Они все имели женские лица. Андрей, всматриваясь в них, силился вспомнить, где он видел их. Они до жути походили на известных ему когда-то женщин, но не мог узнать никого в искаженных злобой и сатанинским торжеством, гримасах.
Эти твари, кружась вокруг него, издавали невыносимые крики, от которых нестерпимо болела голова. Ничего нельзя было разобрать в несмолкаемых воплях, и все же до Андрея постепенно стали пробиваться отдельные слова. «Заберу я, он мой!», – кричало маленькое личико, размахивая крыльями так, будто отгоняло от себя наседавших соседок. «Мне он должен, я заберу его», – отзывался ей кто–то сзади. «Мой он…», – перекрывал всех остальных голос третьей горгульи.
«А-а-а… да-да… горгульи!», – вот кого они мне напоминают. Андрей сжался в предчувствии неминуемой беды. Голова его горела, как будто погруженная в кипяток, а тем временем тело стыло, охлаждаемое стремительными струями потока, который ревел и бился о тесные стены чёрного ущелья.
Но всё прояснилось внезапно. Срываясь с высокой кручи обрыва, эти твари, проносились над ним, издавая леденящий душу хохот. Они вытягивали шеи и превратившимися в огромные, острые клювы, носами, наносили удары в голову, метясь в глаза и уши и рот. «Глаза и уши, глаза и уши!..», – кричала сверху особенно огромная тварь, с телом, расплывшимся как огромный бурдюк с салом. – «Выклюйте глаза и уши и вырвите ему язык, – не то он всё увидит, услышит и расскажет!..».
Андрей, уворачиваясь от наседавших черных созданий тьмы, вдруг ясно увидел в нескольких лицах знакомые черты. Вот эта, со свистом пронесшаяся мимо, оскалившаяся большим ртом на маленьком жёлтом личике, была не иначе, как двойником Зины Ивановны. За ней бешеной фурией, пропахшая лекарственными снадобьями, пытаясь попасть безобразным клювом ему в глаза, налетела копия главмедсестры. Тут же, с криком «Ату его!» вывернула сбоку кудельноголовая подруга главврача и рядом, не отставая ни на йоту, прикрывая её зловонный хвост, летел грубый каркас сестры-хозяйки. И в довершение всего, свалившаяся с высокого обрыва непомерной величины тварь с лицом главврача, нанесла меткий удар в глаз Андрея и он, закричав от нестерпимой боли, очнулся…
Андрей, не сразу поняв, где он находится, несколько минут лежал не шевелясь. Он чувствовал невероятную слабость, боль где-то в затылке и ломоту в спине. Было темно, холодно и зябко. Куртка, в которую он был одет, сырой влагой пронизывала всё тело. Потом Андрей вспомнил всё и попытался встать. От прокалывающей боли в спине и боку у него перехватило дыхание. Переждав какое-то время, он встал и зажег свет. На часах было три ночи. Андрей почувствовал, как в мастерской было холодно. С трудом сделав несколько шагов,он включил большой обогреватель, доставшийся ему в свое время от строителей. Затем, передохнув, стал снимать с себя влажную, почти подсохшую куртку. Далось это ему нелегко. Судя по тому, что Андрей не мог завести руку за спину, чтобы стащить с неё рукав, у него были сломаны рёбра. Сколько и как Андрей не стал выяснять. Те усилия, которые он затратил на переодевание, отняли последние остатки сил. С великими предосторожностями опустившись на кушетку,он забылся до утра полусном-полуявью…
Едва сквозь решётки окон забрезжил тяжелый ноябрьский рассвет, Андрей встал. Глотнув воды, чтобы смочить пересохшее горло, он с трудом причесался и с вынужденными передышками двинулся к выходу из подвала. Сейчас было важно определить действительное состояние, и потому первой мыслью его было добраться до рентгеновского кабинета.
Пройдя сквозь толпу из полутора десятков человек у входа, ожидавших открытия поликлиники, он, постучав в дверь, знаками подозвал сторожиху. Та, увидев знакомое лицо, поспешила к двери.
– Чего-то ты сегодня раненько. – Бабуля была настроена благодушно и потому отпустила шуточку. – Небось, Зину Ивановну не терпится увидеть.
Увидев выражение лица Андрея, осеклась и встревожено спросила:
– Ой, милок, да на тебе лица нет! Случилось что?
Андрей молча кивнул головой и со стоном опустился у вахтёрской стойки на стул:
– Вчера вечером упал на бордюр… На углу… около подвала. По-моему, сломал рёбра…
– Ой-ой, несчастье-то какое. Рентген тебе нужен, – всплеснула руками сторожиха.
– Вот я и ползу туда, – криво усмехнулся Андрей. – Рано ещё.
– Да как же тебя это угораздило?
– Вёз коробки на тележке из подвала и поскользнулся…
– Ай-я-яй, так это ты на работе?
– О, а то где же… – Андрей пошевелился, пытаясь устроиться поудобнее. – Сапоги скользкие, вот и не удержался.
– Ты знаешь что, милок, ты оформляй больничный как производственную травму. У меня сын как-то сломал руку на работе, так ему оплатили и больничный и полную зарплату.
– Я попробую…
– И пробовать нечего, – разгорячилась сторожиха, – у тебя что, деньги лишние водятся, что будешь дарить их кому-то. Ты ведь проболеешь не меньше месяца, а то и больше, а жить на что будешь с твоей зарплатой? Питание, лечение, и всё такое… Так что и думать нечего. Тебя видели, как ты упал?
Андрей молча кивнул головой.
– Попроси этих людей написать свидетельство, надо двух человек.
– Мне помог только один мужик, но я его знаю, он живет через два дома отсюда.
– Ну вот, а второе давай я тебе напишу, я же ведь вижу какой ты, да еще в рабочей одежде.
– Спасибо, непременно воспользуюсь, если будет нужно.
У Андрея перехватило дыхание. Он помолчал немного и потом сказал:
– Надо подняться наверх, а то народ хлынет – в лифт не войдешь.
– Правильно милок, иди, и ежели что, не стесняйся, приходи. Ты и так меня много раз выручал, я буду только рада отблагодарить тебя хоть чем-то.
Андрей, кряхтя, с усилием встал. Доехав на седьмой этаж, он уселся у рентгеновского кабинета. Минут через пятнадцать после начала приёма мимо него пробежала врач-рентгенолог. Андрей окликнул её.
– Валентина Ивановна, извините, на минутку можно вас.
– Вы к нам, Андрей Васильевич? У нас всё в порядке.
– Нет, нет… я по другому поводу. Вы не могли бы мне сделать сейчас рентген. Я вчера вечером упал и,наверное, у меня сломаны рёбра. Едва к вам дошёл.
– Ну, конечно же, проходите в эту дверь.
Она пропустила Андрея вперед и, войдя вслед за ним, сказала:
– Раздевайтесь и ложитесь на стол.
Настроив аппаратуру, Валентина Ивановна спросила у Андрея, где он чувствует боль острее всего, подправила его положение на столе и скрылась в аппаратной. После щелчков и непродолжительного гудения она крикнула Андрею, что можно вставать и одеваться. Когда он закончил столь болезненную для него процедуру одевания, из аппаратной вышла Валентина Ивановна и сообщила ему, что проявочные ванны сейчас не работают и снимки она проявит после того, как приедет мастер по ремонту. Андрей спросил, сколько ему ждать. Рентгенолог сказала, что мастер будет сейчас и минут через тридцать-сорок он может приходить за результатом.
Андрей поблагодарил её и вышел из рентгеновского кабинета. Передохнув от такой суммы движений, которые ему пришлось совершить во время процедуры, он первым делом направился на шестой этаж, предупредить Зину Ивановну по поводу своей полной нетрудоспособности и заодно выяснить вопрос с производственной травмой, послушать, что скажет она по этому поводу.
Зина Ивановна встретила его в коридоре. Разглядев его скукоженную фигуру и страдальческую гримасу на лице, она ехидно спросила:
– Что, опять голову разбил? Вечно ты влетаешь во всякие истории!
Её вопрос имел под собой некоторым образом исторические корни. В первые дни переезда в это здание, когда приходилось переносить в подвал массу разнообразного оборудования и прочего имущества, Андрей не раз крепко прикладывался об острые углы проложенных по всей площади подвала пожарных и вентиляционных воздуховодов. Их массивные короба, состыкованные жесткими рёбрами, находились на высоте человеческого роста и представляли собой немалые опасности для незащищенных голов обслуживающего персонала.
– Нет, Зина Ивановна, сегодня у меня дела обстоят немного серьёзнее. Я вчера, когда таскал архив, крепко приложился о бордюр и, кажется, переломал себе пару рёбер.
– От ещё чего выдумал! Тебе бы вечно ваньку валять, лишь бы ничего не делать, – прогремела она своим хорошо поставленным командирским голосом.
– Нет, Зина Ивановна, я точно крепко влип. Вздохнуть не могу. Я уже сделал рентген и минут через тридцать принесу вам снимки. Я хотел бы у вас попутно спросить, – если дело обстоит так, как я предполагаю, то можно ли мне оформить этот случай как травму, полученную во время работы, то есть как производственную?
– Что? – задохнулась от чувств Зина Ивановна. – Какую такую ещё травму! На каком производстве? Откуда известно, где ты сломал свои рёбра и в каком ещё виде!
– Да вы что, Зина Ивановна, у меня есть свидетели, которые мне вчера помогли подняться, когда я упал.
– Чего-о? Да я приведу тебе сто свидетелей, если мне надо будет! Ишь чего удумал, – производственную травму! Свалился неизвестно где по пьяной лавочке, а мы тут отдувайся! Не выйдет! Лучше сразу увольняйся! – Бывалая Зина Ивановна хорошо знала, чем пахнет такой оборот дела.
– Да вы что, Зина Ивановна! Вам что, дыхнуть? Я даже домой не смог прийти, так как в подвале потерял сознание. К тому же у меня вероятно ещё и сотрясение мозга от удара головой об асфальт. Я очнулся в мастерской посреди ночи.
– Вот, вот, я и говорю – пить меньше надо! – Зина Ивановна патетически воздела палец. – А впрочем, это не моё дело, иди, разбирайся с этим у Тамары Витальевны. Пойдём к ней.
Зина Ивановна, круто развернувшись, припустила к секретарской, нимало не заботясь о том, идет ли за ней Андрей. Ворвавшись в кабинет Трухновой, она с ходу выпалила:
– Тамара Витальевна, час от часу не легче с этим рабочим! Он что учудил, – где-то свалился, говорит, что сломал ребра, а теперь идет к вам и хочет, что бы мы составили акт о производственной травме.
Трухнова непонимающе посмотрела на Зину Ивановну и спросила:
– Кто рёбра сломал? Рабочий?
– Ну да, я же говорю, он упал вчера и сломал себе ребра. Напился, небось, вечером, да и свалился!..
– Погоди, Зина Ивановна, – перебила ее Трухнова, – давай послушаем его. Где он сам?
– Вот он.
Андрей, войдя в кабинет, поздоровался и сказал:
– Тамара Витальевна, у меня несчастный случай вчера произошёл… – он запнулся и после паузы, сделав вздох, продолжил: – Таскал архив наверх, поскользнулся и упал на ребро бордюра.
Пока Андрей излагал обстоятельства дела, Трухнова, перебирая лежащие перед ней какие-то бумаги, внимательно слушала. Когда Андрей закончил, она, не глядя на него, сухо сказала:
– Ну, хорошо, мне всё ясно. Напишите объяснительную записку, как всё произошло, и сейчас же принесите её.
Когда все вышли, Трухнова подняла телефонную трубку:
– Валентина Ивановна?… это Тамара Витальевна. Валентина Ивановна, у меня только что был наш рабочий… да-да… Андрей Васильевич. Я бы хотела узнать как у него дела…
Выслушав ответ, она покачала головой и переспросила:
– Два ребра и трещина в третьем? – Помолчав, Трухнова не терпящим возражений тоном отдала директиву:
– Вот что, Валентина Ивановна. Когда придет рабочий, снимок ему не отдавать. Скажите, что он не получился и надо переснять. Когда переснимете, то проявите снимок так, чтобы на нём было как можно меньше видно подробностей. У нас тут возникла ситуация с определением травмы у рабочего как производственной, в чём мы сильно сомневаемся. Ну вот и хорошо.
Трухнова опустила трубку и раздраженно выдохнула. Как раз еще не хватает, чтобы у неё в поликлинике калечились люди! Какие выводы при этом делает начальство и какая шумиха возникнет, она знала определённо. Помимо неприятных объяснений по этому поводу, из профсоюза приедут с проверкой. Не дай бог, какой-нибудь прыткий проверяющий сунет свой нос куда не следует! Ох уж этот рабочий! Слишком много хлопот в последнее время с ним стало. Надо что-то предпринимать.
Когда вошёл Андрей с объяснительной запиской, Трухнова перечитала её и, положив на стол, сказала:
– Андрей Васильевич, для установления факта производственной травмы нужны два свидетеля, которые могут подтвердить всё написанное вами. Как только вы принесете от них объяснительные записки, мы сможем говорить о признании вашей травмы как полученной на работе. Это нужно сделать как можно скорее.
Андрей согласно кивнул головой, что вызвало у него легкое головокружение и вышел. Муторное состояние, в котором он сейчас пребывал, не располагало к размышлению, а потому он побрёл наверх за снимком. Он был нужен не только для выяснения, что у него с рёбрами. Снимок наверняка потребует хирург, к которому надо идти на приём за получением больничного листа.
И всё-таки, за всеми этими насущными нуждами у Андрея неотвязно, где-то там, в подсознании сверлила мысль, что он выбыл надолго. А это значит, что мастерская и материалы остаются без присмотра. И по работе складывается не лучшая ситуация, учитывая Зинкино пристрастное отношение. Она наверняка возьмёт кого-нибудь на время его болезни и тут сам бог ведает, как повернёт кривая. Он боялся, что завхозиха вскроет его мастерскую в поисках инструмента и материалов и тогда пиши пропало. Заходи, кто хочет, бери всё что лежит и спросить будет не с кого. Вот, чёрт возьми, положение!.. Растащат всё!..
На стук в дверь рентгенкабинета, возникшая из темноты Валентина Ивановна попросила его зайти внутрь. Слабый свет красного фонаря, горевшего над проявочными баками, придавал всей обстановке призрачно-мистический оттенок. Несколько привыкнув к такому освещению, Андрей разглядел около них фигуру медсестры, стол у противоположной стены, за который уже успела переместиться врач-рентгенолог. Она огорченно сообщила ему, что снимки не удались и что их необходимо переснять заново. Как-то уж чересчур виновато Валентина Ивановна принесла ему свои извинения, на что Андрей даже не отреагировал в должной мере. Ему потом, спустя много времени, когда пришла пора анализировать последствия своей неосмотрительной просьбы, пришли на ум её жалобно-просительные интонации. А сейчас, когда Андрею опять предстояла весьма болезненная процедура раздевания-одевания, он принял её тон за вполне понятное сочувствие.
Когда всё закончилось, к ожидавшему в коридоре Андрею из проявочной вышла Валентина Ивановна с ещё влажными снимками. Сунув их ему, она сказала, что снимки в порядке, но ожидаемых переломов она не увидела. Не глядя на Андрея, Валентина Ивановна торопливо добавила, что ушиб значительный, но всё обстоит не так страшно, как он ожидал. Андрей с недоумением смотрел то на снимки, то на стоявшего перед ним врача и не понимал, как такое может получиться со снимками. Покачав головой, он спросил Валентину Ивановну о качестве проявки, добавив, что ему случалось в прошлом ломать ребра, и он хорошо знает весьма ощутимый хруст смещающихся костей. Но Валентина Ивановна, по прежнему не глядя на него, уверила его в полной исправности аппаратуры и проявочного процесса.Поспешно добавив, что у неё сейчас много работы и пожелав Андрею скорейшего выздоровления, она скрылась за дверью кабинета.
«Скверно, совсем скверно», – тяжело ворохнулось в голове. Андрей с трудом вздохнул и почувствовал, как легкие, наполняясь воздухом, раздвинули горячее пульсирующее кольцо ребер. Он снова явственно ощутил противные щелчки сдвигающихся костей в правом боку. «Надо идти с чем есть. Этот хирург через букву «е» уж поизмывается, как пить дать!..». В прошлом году ему случилось пропороть здоровенной занозой палец на правой руке. Вытащить её сам Андрей был не в состоянии. Пришлось идти на седьмой этаж в хирургическое отделение. Как раз, на его беду, был приемный день у Нижеватова, заведующего хирургическим отделением. Это был рыжий, высокомерный и заносчивый, лет тридцати малый, в силу обстоятельств, занявший эту должность по счастливому стечению обстоятельств. Прежний зав отделением вынужден был уйти из поликлиники из-за пристрастия к Бахусу, а варягов со стороны почему-то не нашлось. Свои заслуженные доктора предпочли не искушать судьбу, получая под свое начало не слишком-то удобоваримую кампанию, в коей особым перлом сияло будущее светило костоправной науки. По крайней мере, Нижеватов всем своим видом и манерами давал понять окружающим, как обстоит дело с ним в этом плане…
Андрей посмотрел на палец и покачал головой. В тот день Нижеватов, едва взглянув на руку Андрея, отдал распоряжение медсестре, чтобы та перетянула ему запястье резиновым жгутом. Отослав Андрея в перевязочную, он, видимо, посчитал свои обязанности выполненными, так как в течение получаса к нему никто не приходил. И когда уже почерневшую кисть стало ломить от боли до плеча, Андрей не вытерпев, вернулся в кабинет хирурга. Едва завидев протянутую Андреем руку, Нижеватов сорвался с места и в мгновение ока, выдернув из пальца занозу, начал обрабатывать рану. Никаких комментариев по этому поводу Андрей так и не дождался. Буркнув ему «всё, свободен», Нижеватов скрылся за дверью своего кабинета. После этой экзекуции ещё два часа у Андрея не проходило онемение кисти.
Отравленный тяжелым воспоминанием, Андрей осторожно протиснулся мимо стоявших около дверей хирургического кабинета с недовольными минами людей. Во время приёма больных Нижеватов всегда ухитрялся собирать кучу народа, о чем по округе разошлась недобрая слава. Дни его приема превращались для страждущих исцеления больных в дополнительный круг дантового ада, ведь каждому из нас, случалось испытывать муки нетерпения, стоя в какую-нибудь очередь. И уж особо садистские настроения рождает очередь к докторам, отличающимся неторопливым характером, вдумчиво размышляющим над составлением рецепта для покупки йода, либо выписывания анальгина, чтобы утихомирить не вовремя разыгравшуюся мигрень у пришедшей на приём дебелой матроны.
Всеми этими качествами Нижеватов обладал поистине в немереных количествах. Один бог знает, что мерещилось ему во время столь длительных процедур по составлению аптекарских шедевров, но со стороны это выглядело как захватывающее действо по отщёлкиванию на клавиатуре компьютера таинственных знаков и цифр. Вполне возможно, он полагал, что так выглядит чуткое и внимательное отношение к своим пациентам, но не будем судить его строго. Каждому из нас присущи и ошибки и заблуждения. Другое дело, во что выливаются эти наши слабости по отношению к ближнему своему. Андрей с живостью припомнил, как такая неспешность свела в могилу его родственницу, здоровую и еще не старую женщину, только потому, что ей во-время не удалили желчный пузырь. О-хо-хо, что и говорить, каждый из нас на собственной шкуре испытывал особое отношение эскулаповой мудрости, вылившейся в более или менее длительные неприятные последствия со здоровьем.
– Можно, – натужным голосом спросил Андрей, закрывая за собой дверь кабинета. Медсестра, узнав его, обрадовано воскликнула:
– О, а мы как раз только что говорили о тебе. У нас в хирургии кран потек. Ты как мысли угадываешь!
– Я не за этим к вам сейчас. – Андрей страдальчески поморщился, ощутив болезненный прокол в боку. – У меня тут с ребрами большой кирдык приключился. Помогайте, господа, болезному…
– Ну ладно, ладно, заплакал, – повернул к нему голову Нижеватов. – Что случилось?
– Да, вот вчера вечером навернулся ребрами о бордюр… да ещё головой об асфальт приложился. Синяк вскочил с кулак… – Андрей прерывисто вздохнул и издал приглушенный стон.
– Так надо было вчера приходить. Такие дела серьёзно могут обернуться, – назидательно ответил Нижеватов.
– Вчера не смог, я отключился в мастерской и очнулся только поздно вечером, даже домой не уходил, так и ночевал там.
– Давайте разоблачайтесь, посмотрим, что и как.
Нижеватов, не обращая внимания на болезненную реакцию Андрея, минут пять сосредоточенно пальпировал ребра, хмыкая и озабоченно покачивал головой. Напоследок, ощупав его затылок, он заключил:
– Да, судя по всему, я могу сказать, что одно-два ребра вполне могут быть сломаны. Ярко выражена ретракция мышц и крепитация. Срочно нужен рентген. Я сейчас выпишу направление…
– Владислав Михайлович, не надо, я уже был там. Вот снимки.
Он протянул их Нижеватому. Тот в течение нескольких минут то вертел их перед глазами, то вставляя в негатоскоп, озадаченно всматривался бледно-мутные разводы снимков. В конце концов, он отбросил их в сторону.Схватив телефонную трубку, раздраженно спросил Андрея:
– Кто там у них сейчас в смене? Такую лажу гонят, полный амбец! Это кто? Людмила? Слушайте, что вы там за снимки выдаёте? У меня на приёме сейчас наш рабочий, так то, что он принёс от вас – это полный отпад! Как?.. Что?.. А, это вы Тамара Ивановна. Ну… ну… хм, понятно, – протянул он после значительной паузы. – Ну, ясно.
Положив трубку, Нижеватов молча забарабанил по столу и сказал как человек, неожиданно вынужденный решать возникшую в последний момент сложную проблему. Спустя минуту, он посмотрел на Андрея и сказал:
– Андрей Васильевич, подождите, пожалуйста, в коридоре, я вас вызову.
– Что, так всё плохо? – с беспокойством спросил Андрей.
– Да нет, тут сейчас… это.… В общем, подождите.
Выйдя в коридор, Андрей присел на кушетку и, потихоньку привалившись к стене, закрыл глаза. Ему совсем не понравилось то, что его бесцеремонно выпроводили из кабинета без объяснения причин. Впрочем, подумав, он пришёл к выводу, что это вполне укладывается в манеру общения Нижеватова с пациентами, так что беспокойство потихоньку растворилось, вытесненное другими, более насущными вопросами. Главный из них был, конечно же, оставленная без присмотра мастерская на время его больничного сидения. Он не мог даже догадываться, что эти вопросы, казавшиеся сейчас ему столь важными, разрешаться от своих приоритетов одним звонком, сделанным Нижеватовым в данную минуту из своего кабинета. Спущенная сверху директива категорически предписывала ему воздержаться от определения диагноза «перелом» и найти ему другую формулировку. В качестве причин такого решения Нижеватову было повторено точь-в-точь то же самое, что услышала Тамара Ивановна от Трухновой.
Ждать пришлось недолго. Минут через пять выглянувшая из кабинета медсестра пригласила его войти. Андрей, тяжело отдуваясь, поднялся и зашёл в кабинет. Нижеватов, не глядя на него, строчил что-то в медицинской карте. Затем он взял ещё пару листков и, протянув их Андрею, холодно-официальным тоном произнёс:
– Предварительно я могу сказать, что пока имеются сильные ушибы на правом боку и затылочной части головы. Я выписал больничный на три дня. Придете, посмотрим, что будем иметь. Сделаете повторный рентген, а сейчас получите в регистратуре больничный и принесите ко мне на подпись. Людмила, позови следующего.
Андрей понял, что разговор окончен.Повернувшись, он вышел. Его слегка подташнивало, кружилась голова,а муторное состояние усугублялось непрестанно напоминающей о себе боли в боку. Думать по поводу поставленного ему диагноза и рентгена не было сил и Андрей, как бы в отключенном состоянии, на автопилоте, проделал нужные процедуры по оформлению больничного листа и, превозмогая себя, поднялся наверх, в кабинет Нижеватого. Тот молча подписал его и, отдавая его Андрею, сказал:
– Три дня придется лежать в постели, не вставать. Потом придёте, я осмотрю и решим, что делать. Насчет рёбер то же самое. Но я хочу дать совет, – пойдите в травмпункт и сделайте там снимки, а лучше было бы там открыть больничный и лечиться. Вы видите, что здесь у нас за аппаратура. Деньги на новый аппарат есть, а толку никакого. Да и не известно, где они, – эти деньги… Ну, в общем, послушайтесь моего совета, вам так будет лучше.
Едва Андрей вышел из кабинета, как его догнала медсестра Нижеватого:
– Андрей, я слышала его разговор по телефону с Трухновой и так поняла, что бы тебе не ставить диагноз перелом ребер. То, что они у тебя сломаны, сказал сам Нижеватов.
Андрей молча кивнул головой:
– А, теперь и с рентгеном понятно всё. Спасибо, Людмила. Пойду отлёживаться, а там посмотрим, что делать дальше. Ну, пока, шоколадка с меня.
– Иди, лечись, а насчет шоколадки не стоит. Вот если бы ты посмотрел у меня дома краны, я бы тебя спиртиком за это отблагодарила.
– Конечно, Людмила, о чём разговор! Подлечусь – сделаю.
– Ловлю на слове. Через три дня не забудь зайти отметиться. До свидания.
Спустившись в подвал, Андрей нашёл в своей двери записку: «Андрей Васильевич, перенесите оставшийся архив наверх. Люди ждут». И внизу стояла размашистая подпись «Надежда Сидоровна». Эта записка означала только одно – Зина Ивановна, зная об Андреевой травме, тем не менее, не сказав главмедсестре о состоянии Андрея, самолично принесла её сюда. Андрей понял, что Зина Ивановна вышла на тропу войны, тем самым открыв активные военные действия. Он зло усмехнулся. «Ну что ж, посмотрим, чья тропа шире». Смачно харкнув на листок с запиской, Андрей с размаху прилепил его на входную дверь в подвал. Закрыв его, он осторожно двинулся по подмёрзшей земле, схваченной ночным морозцем.
Теперь ему не оставалось ничего другого, как ехать в свою поликлинику по месту прописки и сделать там рентген, а заодно попасть к хирургу на приём. Путь через весь город со сломанными рёбрами и, не исключено, сотрясением мозга, на протяжении полутора часов езды в городском транспорте, доставил ему массу болезненных хлопот. Но Андрей понимал, что не сделай он этого сейчас, на кураже и злости, завтра ему уже понадобиться сил намного больше, чтобы добраться в поликлинику. Его немного знобило и временами трясло мелкой дрожью, но ехать он мог и старался только, что бы в толпе его случайно не зажали.
К трем часам Андрею,наконец, удалось завершить свою эпопею. Как он и думал, на рентгене выяснилось, что у него сломаны два ребра и трещина ещё в одном. Хирург, выписав больничный лист на неделю, отправил Андрея к терапевту для определения сотрясения мозга, что тот незамедлительно выявил. Снабженный кучей лечебных рекомендаций, Андрей двинулся домой. Ехать отсюда ему предстояло, как и из Марьино, те же полтора часа, теперь уже в другой конец города, где они с женой снимали квартиру.
По дороге ему в голову приходили вороха мыслей по по-воду оставленной, видимо надолго, мастерской, но поделать сейчас было с этим ничего нельзя. Два дня, хотя бы день придется провести на койке, так как он чувствовал, что завтра подняться он будет не в состоянии. Хотя, лёжа в постели, он не откажет себе в удовольствии позвонить своим чутким работодателям по поводу настоящего диагноза. И особенно отметит отсутствие в его крови алкоголя, на предмет обнаружения которого Андрей специально настоял сегодня на приёме у терапевта, объяснив сложившуюся ситуацию у него на работе. Зинке особенно приятно будет узнать, что её намечаемая карательная акция по этому поводу лопнула как мыльный пузырь. К чёрту церемонии! Хоть один раз надо показать этой захмычке свои зубы и указать ей на место.
Так и произошло. От Трухновой он услышал нечто нейтральное по поводу выздоровления и ни слова более. Надежда Сидоровна раздражённо бросила что-то насчёт срыва работы и того, как он её подвёл. От Зины Ивановны Андрей не услышал ничего, кроме недовольного бурчания, закончившегося разочарованным: «Ну ладно»…
И всё же он чувствовал, что от неё в ближайшее время следует ожидать большую гадость. На второй день, несмотря на настойчивые просьбы жены остаться дома, Андрей с грехом пополам собрался и уехал на работу.
Как он и ожидал, от Зины Ивановны ему был уже приготовлен большой сюрприз. Немного запоздав, что было вызвано боязнью ехать в самую давку, Андрей, не раздеваясь, поспешил подняться на шестой этаж. Выходя из лифта, он неожиданно столкнулся с двумя незнакомыми типами, одетыми в рабочие комбинезоны, вроде тех, что носят заводские или водители какого-нибудь солидного автопарка. Разминувшись с ними, он почувствовал беспокойство, оттого, что этих двоих он никогда не видел раньше. Андрей по работе знал всех, с кем ему на протяжении многих лет приходилось иметь дело. Электрики, телефонные мастера, сантехники из ДЭЗа, вентиляционщики и аварийщики были знакомы ему поименно и о любых изменениях в их коллективах он узнавал тотчас. Этих же двоих Андрей видел впервые и то, что они выходили с шестого этажа с инструментальными сумками, говорило ему, что появились они здесь неспроста.
В кабинете, кроме Зины Ивановны, перебиравшей какие-то бумажки, восседала на обширном диване Ливадия, мучимая, как всегда, хроническим отсутствием работы. Обе с неподдельным интересом воззрились на вошедшего Андрея, явно не ожидая его появления. Ливадия, склонив голову набок, как будто рассматривая нечто неопознанное, но весьма любопытное, совсем так, как это делают собаки, хмыкнула. Зина Ивановна, не поднимая головы, продолжая перебирать бумажки, сухо спросила:
– Ну что, выздоровел?
– Да нет, Зина Ивановна, соскучился. Думаю, дай вот зайду, узнаю что новенького. Заодно, послушаю ваш голос, он лечит лучше всякого лекарства.
– Ты езжай, езжай, отдыхай. У нас есть теперь кому работать.
– Это как, Зина Ивановна? При живом-то человеке? – делано засмеялся Андрей. – Вы чего же, меня тут похоронили? Я ведь всего-навсего рёбра сломал, а не шею!
– Ну, рёбра не рёбра, а кто тебя знает, сколько ты проболеешь!
– Да я вот и приехал сказать, что выхожу на работу. Мне болеть не резон, дома денег нет.
– И что же ты сможешь в таком состоянии делать?
– Да всё то же, что и всегда, только таскать ничего не смогу. Ну да уж кто-нибудь поможет.
– Да? Ладно, тебе виднее, это дело хозяйское. Ребятам покажешь, что да как.
Ливадия, молчавшая до сих пор, вдруг встрепенулась:
– Нет, Андрей Васильевич, погоди. Я на тебя уже табель заполнила. Целую неделю отсутствия проставила. Мне сказали, что у тебя серьёзная травма и ты, самое малое, полмесяца проболеешь.
– Так зачеркнуть и дело с концом.
– Это с каких пирогов я должна черкать в документе. Вот принесёшь больничный, тогда и будем разговаривать!
– Какой больничный, я сегодня вышел на работу. За вчерашний день можешь ставить прогул, а сегодня отметь рабочий день.
– Да? И ещё чего? Всё останется так, как есть, а деньги за эту неделю получишь в следующем месяце. Зина, я пошла.
И не обращая внимания на протесты Андрея, Ливадия вышла из кабинета. Вот так аукался нашему герою его давний проступок по отношению к начальственной особе мира сего, в котором он вертелся, как белка в колесе. Сколько их было, таких уколов со стороны Ливадии, и сколько еще может, будет, пока наш страдалец не расстанется с сим знатным руководством.
Но это был всего один, причём небольшой камень за пазухой, который ему припасли на сегодня его начальницы-добродеи. Зина Ивановна, со своей стороны, славно подсуетилась, увеличив штат рабочих до трёх человек. Всё было бы ничего, если бы не зависимость Андрея от своего имущества и всех вытекающих из этого последствий. Наверняка Зина Ивановна дала своим мужичкам чёткие указания оставить Андрея без работы, тем самым сделать его пребывание в поликлинике ненужным. Долго ждала она такого удачного момента и, дождавшись, использовала его на сто.
Оставив Андрея на одной ставке вместо полутора, выделенных ему от щедрот руководства, хотя объём работ, выполняемых им равнялся трем-четырём ставкам, положенным по штатному расписанию, Зина Ивановна тем самым чувствительно ударила его по карману. Андрей точно знал, что в поликлинике положены ставки плотника, электрика, столяра, сантехника и, вдобавок сама та ставка, на которую собственно и взвалили все соответствующие должностям, работы – рабочий по обслуживанию здания.
Источником его знаний о таком положении дел было расположенное по соседству, в полукилометре, на другом выходе из метро поликлиника-близнец. Андрей, когда его поиски правды-матки насчёт своих обязанностей достигли закономерного тупика, направился прямиком в это учреждение, здание которого было настолько идентичным, что он смог бы, закрыв глаза, дойти до любого кабинета и сделать там ремонт чего угодно.
Велико же было его удивление, когда он, найдя помещение, где, как ему указали, располагается рабочий по обслуживанию здания, он обнаружил там многочисленную группу людей. Весь последующий разговор с обитателями мастерской, вверг Андрея в состояние, хорошо известное тем, кто по своей неосмотрительности доверил кровно нажитые деньги какой-нибудь фирме-однодневке. Люди, составлявшие коллектив этой мастерской, были не только сугубыми специалистами, но и имели над собой непосредственного начальника, числившегося как инженер ремгруппы по обслуживанию здания. И всё это братство не только имело хорошо оборудованную мастерскую, и соответственно массу времени на каждого, так как каждый из них занимался только своим делом, но и жили припеваючи, имея хороший полновесный приварок в виде ежемесячной премии.
Андрей не стал им рассказывать своё положение дел. За те выгоды, которые он обговорил при найме на работу, он согласен был терпеть не то, что двойную, – тройную нагрузку. Но стоило ли идти добровольно на такую каторгу, если всё, о чем был договор отдано на откуп совершенно постороннему человеку. Он всё время чего-то ждал; то ли того, что Зине Ивановне наконец будет указано со стороны Трухновой на пределы её требований в отношении него, то ли самопроизвольного определения круга его рабочих обязанностей, то ли того, что со временем он сам научится лавировать между кувалдой Зинкиных домогательств и наковальней быстро утекающего времени.
К своему великому разочарованию и досаде Андрей слишком поздно понял, что те условия, на которые он рассчитывал, никого ровным счетом не интересуют, а для их соблюдения у него здесь отсутствовали всякие шансы. Как, впрочем, и у всех тех, кому не удалось закрепить условия своего договора официальной бумагой. Джентльменские соглашения хороши бывают для равных, и никак не иначе. Всё остальное является только иллюстрацией реальных отношений между тигром и куском мяса.
Эти грустные и навязчивые мысли не покидали Андрея всю неделю, пока он, кряхтя и охая, разбирался с Зинкиной креатурой. Сам же он, на правах старожила, с самого начала поставив свои отношения с ними на доверительно-простецкую дорожку, дал ясно понять, что любые поползновения в сторону панибратства исключаются в принципе. Такая позиция дала ему преимущество в распределении работ. Что ж, если так того желала Зина Ивановна, пусть получает двух надоедливых мужичков из ларца – одинаковых с лица. Руководит ими в свое удовольствие и тем самым даст понять ребяткам, что та жизнь, на которую они рассчитывали, придя на работу сюда и слушая жаркие уверения госпожи завхозихи, не обернется для них малиной.
Такие настроения Андрей услышал от своих новообретенных коллег по работе с самого начала. Они, в первый же день, засобираясь где-то после двенадцати часов домой, на недоумённый вопрос Андрея «Не рано ли?», ответствовали, что, дескать, мол, у них ненормированный рабочий день, о чём есть договорённость с Зиной Ивановной, и что вообще они вольные птицы.
Андрей тогда только усмехнулся, но разъяснять истинное положение дел не стал, и, как выяснилось чуть позже, правильно сделал. Вообще-то, позже он выяснил массу интересных подробностей от них о многих личностях, обретающихся на шестом этаже, о них самих, так внезапно оказавшихся его коллегами по цеху и о частных, даже можно сказать, интимных сторонах жизни его начальниц.
Андрей, конечно же, и не думал выяснять что-либо из этой материи, но стал обладателем сих тайн по воле старшего из мужичков. Этот сорокатрёхлетний мужичок был в своём роде примечательной личностью. В тот самый памятный день, когда Андрей нос к носу столкнулся с ними у лифта, он явственно почувствовал струю крепкого пивного запаха. Тогда это ничего ему не сказало, но спустя пару дней общения с Игорем и Тарасом, Андрей узнал о происхождении таинственной струи. Зайдя утром к ним, чтобы подняться вместе к Зине Ивановне, он увидел на столе несколько пивных посудин, две из которых были уже пусты.
Полюбопытствовав, что за причина заставила ребят принять с утра немалую дозу допинга, Андрей в ответ услышал некое откровение по этому поводу. Оказалось, что сие действо было произведено не по случаю невольного и необходимейшего похмела после вчерашнего застолья, а просто так, по заведённому Игорем для себя распорядку дня. Работу он начинал только после двух-трёх бутылок пива, а если случится принести что крепче, то и пузырёк беленькой с утречка опрокинуть.
Предложив Андрею, ткнув рукой в сторону стоявших бутылок, проделать ту же процедуру, Игорь добавил, что его здоровье может быть сохранено только путём постоянной консервации спиртными растворами различной крепости. В ответ на ошарашенное молчание Андрея, он добавил, что проработав в литейном цеху больше двадцати лет, он не может себе позволить расслабляться на пустую трату времени в безработной жизни, так как находится на инвалидности третьей группы. Затем, меланхолично добавил, что резкое выпадение из напряженного режима, в котором он находился более двадцати лет, может губительно сказаться на его дальнейшем существовании, а потому ему приходится сохранять прежний напряженный ритм жизни исключительно за счёт определённой и обязательной дозы допинга.
Андрей, после пятиминутного посвящения в жизненное кредо своего нового напарника, вдруг как-то ясно осознал, что на этом ждущие его впереди забавности и фортели не кончатся. И, стало быть, вместе с ними его ожидает куча хлопот по нейтрализации их последствий в отношении себя со стороны Зины Ивановны и остальной администрации.
Как он и предполагал, самой неприятной стороной в начавшейся работе во внезапно образовавшемся коллективе стала дремучая некомпетентность его новых коллег в деле сантехнической подготовки. Нет, не то чтобы они не знали, как отвернуть вентиль или поставить хомут на аварийный свищ в трубе, это дело нехитрое. Но вот что касалось тонкостей и сноровки, на чём собственно и держится любое грамотное дело и мастерство, – тут было все настолько худо, что даже Зина Ивановна, не вытерпев, однажды сказала в сердцах: «Тебе бы, Игорь, хвосты коровам крутить, а не с сантехникой работать!». Тот только что загубил вентиль на стояке, сорвав на нём резьбу. Залитые, по обыкновению, разминочной дозой глаза Игоря сыграли с ним дурную шутку, не позволив точно совместить дорогущий вентиль с отводом на стояке. А в результате столь нехитрой манипуляции Зина Ивановна получила несколько килограммов металлолома в виде упомянутого вентиля и куска вырезанного стояка. И уже не при-ходиться говорить, какую досаду она при этом испытала, оплачивая счёт аварийщикам, по исправлению нанесённого ущерба.
Но делать было нечего. Игорь был определён на сие место по настоянию Тамары Витальевны в знак их многолетнего и близкого знакомства, – ещё со школы, и потому Зине Ивановне предстояло терпеть художества столь неординарной личности ещё бог знает сколько.