Подобная хищной птице, осень истерзала сады. Я видела их подернутые мрачными красками кроны, увядающие цветы, укрытые опавшей листвою травы. Глубоко вдыхая сырой воздух, я посмотрела по сторонам: черный экипаж уже исчез из виду, и казалось, что на эту дорогу давно никто не выезжал. Передо мной за низким каменным забором, чуть позеленевшим от мха, виднелся высокий старый дом. Так странно было думать, что именно в нем я провела свое детство: душа не сохранила ни единого светлого чувства. Только бесконечная радость расставания, охватившая меня, когда я впервые оказалась далеко от родительского дома, тусклым призраком проступала где-то на границе моего сознания.
Когда-то я бежала отсюда, но бежала не от дома, а от сестры. Катрин всегда была умнее меня, ярче, красивее. Мне же досталась роль жалкой тени на фоне той, которую бесчисленные воздыхатели сравнивали с Еленой Троянской, с Афродитой и со многими иными красавицами, нередко добавляя, что Катрин могла бы их затмить. А меня не существовало. Я была недурна собой, но моя сестра обладала непобедимой, нет, всепобеждающей красотой, рядом с которой меркли все краски мира.
Последний раз я видела сестру четыре года назад на балу, что проходил в этом особняке. За ней тогда ухаживал какой-то никому неизвестный юноша (я и сейчас не знаю его имени). Он был высок, очень бледен и худ, с большими внимательными глазами и тонким носом, и чем-то напоминал промокшую под дождем галку. Весь вечер он не отходил от моей дорогой сестры, а потом они вместе куда-то исчезли. Все забыли о нем, но взглядом невольно искали среди гостей Катрин. Лишь через некоторое время прибежала напуганная кузина Nn. Видя, как она бледна, кто-то из дам даже сунул ей под нос нюхательную соль. Запинаясь, кузина рассказала, что нашла Катрин в саду под одним из деревьев и горло у нее было перерезано. Помню, гнетущая тишина воцарилась вокруг, хотя, возможно, это было только мое впечатление от услышанного. Кому-то из дам стало плохо. Иные гости, слышавшие, что сказала Nn. бросились в сад, в надежде отыскать Катрин. Я отправилась с ними, и в глазах у меня темнело от чувств, что боролись в моей душе. Ненависть к сестре таяла, словно снег под весенним солнцем, остроклювая совесть кромсала змею моего тихого злорадства, вежливая грусть роняла мягкие черные перья. Воображение мое уже успело нарисовать окровавленную Катрин, лежащую в куче опавшей листвы под старым деревом. Когда мы и правда подошли к такому дереву, я услышала смех. Гости, с которыми я следовала, обернулись на звук. Катрин смеялась, чуть запрокинув голову, и на ее белой груди едва заметно поблескивало рубиновое ожерелье. Не знаю, что было дальше. Кажется, тогда я все же упала в обморок.
После этого знаменательного вечера, когда многие из тех, кто искал якобы убитую Катрин, облегченно выдыхая, пересказывали эту историю тем, кому не удалось пережить ее подлинный ужас, я решила, что больше в этом доме не останусь. Я смотрела на Катрин и видела, что, если прежде в ее глазах, во всем ее существе горел едва заметный огонек, то теперь он превратился в холодное и безжалостное пламя. Это пугало меня, заставляло ненавидеть сестру и завидовать ей больше, чем прежде.
И я уехала. Иногда я писала сестре вежливые письма, на которые получала такие же безликие ответы. О Катрин все еще говорили в свете, о ней ходило много слухов, один страшнее другого, но воздыхателей у нее становилось только больше. Многие желали видеть ее женой или любовницей, находились и те, что черпали в ней вдохновение. Ей, очевидно, нравилось давать надежду, а потом выжигать нежные души своим ледяным и безжалостным огнем. Говорили, что кто-то из-за нее застрелился, кто-то потерял всякий интерес к жизни и ныне пребывает в молчаливом и беспросветном одиночестве, а кто-то так и не вернулся после встречи с ней.
Я невольно спрашивала себя, а не может ли быть так, что время все же победило красоту Катрин? Мое любопытство расцветало чертополохом: очень хотелось знать, во что превратилась моя дорогая сестра. И только поэтому я вернулась.
Кучер уверял меня, что местные обходят дом стороной и что у его владелицы дурная слава. Я не поверила, поскольку ничего определенного кучер мне не рассказал. Когда-то это был и мой дом, и я все еще чувствовала себя его хозяйкой.
Мне казалось, что осень здесь вовсе не новая, но та самая, что здесь была прежде. Будто бы я вернулась в тот давно минувший день, когда так мечтала увидеть собственную сестру мертвой в куче опавшей листвы.
Лучи заходящего солнца наполнили небо янтарным сиянием, так что темные окна, как и стекла потускневшего зимнего сада, ловили теплые блики, и сам дом казался не очень мрачным. Но меня беспокоило, что все здесь было заброшено, запущенно, будто Катрин здесь давно уже нет. Я неспешно прошла к парадным дверям и постучала. Ответа не последовало. Я толкнула двери рукой, и они поддались.
В доме царил пыльный полумрак, каждый шаг мой сопровождался скрипом старых половиц. Я позвала сестру, но мне никто не ответил. Побродив немного, я нашла только пропыленную насквозь мебель, опутанные паутиной люстры, и – к моему удивлению – потемневший серебряный портбукет, который мне когда-то мучительно хотелось у Катрин украсть. Стряхнув потревоженного паука, я покрутила безделушку в руках и решила оставить ее на месте. Теперь эта вещица служила бы мне постоянным напоминанием о сестре, которую я никогда не любила.
В соседней комнате глухо стукнула дверь. Я, думая о сквозняках, теперь гулявших по дому вместо Катрин, пошла на звук и скоро очутилась в зимнем саду. Стекла его помутнели, некоторые были разбиты. Зимний сад показался мне более мрачным, чем всякое кладбище: пол чернел от покрывавших его истлевших цветов и листьев, к нему же клонились почерневшие стебли экзотических растений. Здесь царила не осень с ее надеждой на весеннее возрождение - здесь царила смерть. В задумчивости я прошла к дальнему концу зимнего сада и увидела разбитый цветочный горшок. Среди осколков и осыпавшейся земли лежал человеческий череп. Негромко вскрикнув, я отпрянула, а когда подняла глаза, увидела Катрин. Она стояла передо мной такая же, как прежде, и улыбалась мне слепой улыбкой хищника. Я почувствовала, как что-то тяжелое и холодное окутало меня, и потянуло куда-то вниз, как если бы я тонула, и в глазах у меня потемнело.
Нашли меня следующим утром лежащей перед разбитым цветочным горшком. Кучер, что привез меня сюда, при свете дня не побоялся войти в зловещий дом. Когда мы шли с ним к экипажу, я все время спрашивала, видел ли он тот череп. Кучер хмуро кивал и бормотал что-то про нечистую силу. Мне так и не удалось ничего выяснить о том, что же происходило в доме до того, как я там побывала. Что стало с Катрин мне по-прежнему неизвестно: никто ее больше не видел. Иногда я думаю, что, быть может, в тот далекий осенний вечер она всё же лежала под тем старым деревом, и не рубиновое ожерелье было на ее шее, а запекшаяся кровь. И откуда-то из темноты тогда наблюдал за нами странный юноша, похожий на мокрую галку...
Но теперь я далеко и больше не вернусь. Если когда-то я ненавидела Катрин и завидовала ей, то теперь мой страх перед ней затмевает все иные чувства, и я очень надеюсь, что меня она искать не станет.