Северная ведьма кн. 2. Гл. 30 Вместо эпилога
- Витя, кто-то на городской звонит. Подойдешь?
У всех появились свои мобильные телефоны, и городской аппарат остался в одиночестве в прихожей. На него периодически еще звонят разного рода службы, или старые знакомые, не знающие номеров сотовых телефонов хозяев. Виктор Павлович неспешно идет к телефону по прихожей, по пути заглядывает в зеркало, поправляет взлохмаченную редеющую шевелюру и, продолжая глядеть в зеркало, берет трубку.
- Да-а? – и через несколько секунд лицо его сияет от неожиданного восторга, - да ты что!? А почему не предупредил? И где ты говоришь? Нет, мать, перемать! А как это можно? – проездом? Так. Срочно езжай ко мне. Что? Да?…,да. Время, регистрации, да. Всё! Я беру такси и мчусь к тебе.
- Господи, что случилось? С Ленкой что-нибудь?
- Нет. Это Николай Макарчук. Ну, однокашник мой, по мореходке. В аэропорту он.
- Погоди! Что ты мечешься? Куда ты собрался? Его что, нельзя к нам домой пригласить?
- Он из аэропорта звонит. Пролетом он, понимаешь? Ну, надо же, не соображу, что мне надеть? Наташа, не стой посреди прихожей! Лучше помоги. А я такси вызываю.
- Это что значит? Вы будете пить? На своей не поедешь?
- Нет! Мы там «Пепси» за встречу откроем. Представляешь? Полвека не виделись и - «Вы что, пить будете?». Это что?
- Это твоя морская форма. Одевай. Если влезешь. Ну что ты так смотришь? Вы должны все вспомнить по-настоящему. Одевай.
- Ты гений, Наталья! Ну, надо же! Я бы не додумался. Я тебя обожаю!
Пока Виктор Павлович переодевался в спальне, вошла Наталья.
- Через пять минут здесь будет твой обожаемый зять. Он тебя и отвезет и привезет. Я тебя больше никому доверить не могу. Как хочешь! И это все равно быстрее, чем на такси.
- Шпион. Он все доложит Ленке, а та, уже в красках, - тебе.
- Господи! Да я уже сейчас всю вашу встречу тебе в красках расскажу. Можно подумать, что у вас богатая фантазия в этом формате.
Они увидели друг друга издалека. Два высоких господина в эффектной морской форме, раскинув руки в стороны, будто намереваясь обнять всех встречных пассажиров и ожидающих, пошли навстречу друг к другу. Не доходя до Виктора Павловича несколько шагов, Николай Антонович поставил на пол две сумки и заключил друга в объятия. Тискали, хлопали по разным местам, ворошили друг другу сохранившиеся в приличном виде прически, говорили глупости. Сумки Николая Антоновича поднес и поставил рядом с встретившимися друзьями по всей вероятности Санчо Панса прилетевшего друга. Как в классическом произведении был он невысок, прилично упитан, отчаянно лысый, но при аккуратной седой круглой бородке – эспаньолке. Николай Антонович первым вспомнил о попутчике.
- Виля, а ты что, Сёмку Марченко, не узнаешь? Механик с нашего выпуска.
Сёмка одет был по-человечески просто: в джинсовом костюме и яркой желтой майке с попугаями и дурацкими надписями на хинди. Виктор Павлович не стал напрягать память, вспоминать, сопоставлять с оригиналом, он просто принял на веру сказанное и обнялся с «механиком». Зять Виктора Павловича, напустив на себя невозмутимый вид, практически отстранившись от ритуала встречи, в какой-то момент вступил в действие с резонным вопросом и предложением.
- Господа, если у вас до следующей посадки и оформления багажа достаточно времени, то давайте, я ваши вещи положу в машину, чтобы вы их за собой не таскали. А?
На зятя обратили внимание.
- Это кто? Сын? Краса-ава! – Николай Антонович потянулся к нему с объятиями.
Тот позволил себя обнять, отстранился и максимально вежливо исправил ориентировку.
- Зять. Виталий. Кстати. Я бы вам рекомендовал проехать со мной до приличного заведения, где можно и посидеть и все остальные прелести вкусить. А то начнете сейчас бумажные стаканчики мять.
Уговаривать никого не пришлось. Все всё правильно поняли. Немедленно погрузились в «Лэнд Ровер» и отъехали буквально один квартал от аэропорта. Быстро устроились в уютном кафе с красивой лужайкой за большим окном во всю стену. Виталий, чувствовалось, был здесь своим человеком, обо всем сразу договорился, на столе оказался большой штоф «Бурбона», в капельках холодные бутылки с водой, нарезки рыбы, мяса и сыра и внимательная девушка, заверившая, что при случае – она рядом, чтобы никто не волновался, и все уже оплачено. Это говорилось в присутствии зятя-Виталия, который осведомившись, когда начинается регистрация, сказал что «отъедет». Санчо Панса воспринял это как должное, а Николай Антонович с уважением несколько раз кивнул Виктору Павловичу.
- Ну, что? Как говорится – за встречу! – не стал разводить сантименты механик Марченко.
Он по хозяйски разлил в стаканы для виски, по полной, и предложил «чокнуться». Капитаны с сомнением поглядели на полные стаканы, чокнулись, покашляли в кулак и почти хором заявили, что «гнать» он не будут. Выпили по два-три глотка и поставили стаканы. Начались положенные по этикету в таких случаях разговоры о советах врачей, о перенесенных джентльменских болезнях, о еще предстоящем полете. А ведь это высота, это смена давления, то-сё. Механик Марченко переводил взгляд с одного на другого, активно закусывал, а потом положил руку на локоть Виктора Павловича:
- Виля, ты отож слухай его больше. Он, пока сюда летилы, - кивнул на Макарчука, - два бокала «Прасковейского» у стюардессы вылакал. И тилько вот так пальчики причмокнул. Я вот что скажу, моряки, слухайтэ сюда. Сколько мы нэ бачилысь? Як щё пощитать, без нескольких дней полвека. Чуетэ? Яки временные пласты! Не побоюсь сразить вас патетикой. А могли бы и не встретиться. Ага же. Я к тому, что вот эти ваши «по глотку» вас не спасут. Или мы бухаем, як ото у людэй принято, или допиваем «нарзан» и по хатам. А? Ну, и що я не так сказав?
- Сёма. Заканчивай ты на своем суржике балакать. А то Витька не поймет. Он же в Ростове живет. А здесь на русском говорят. Прав я, Виля?
- Та козаки з незапам'ятних часив мовою розмовляли. Я ж пам'ятаю, колы мы вчилыся, мисцеви хлопци мовою размовляли. В цих краях завжди украйнци жили. Скажете, що не так?
- О-о! Семенэна понесло! – Николай хлопнул друга по плечу, - заканчивай свои спектакли устраивать. Это он, Виля, перед тобой выёживается. Нормально по русски говорит, но как вожжа под хвост попадет – все, понесло Сёмку. Всем мозги перевернет.
- Украинцы, говоришь, жили? – Виктор Павлович усмехнулся, - рискну тебя разочаровать. Я тебе перечислю только часть племен и народностей, населявших Восточно-Европейские равнины нашей необъятной Родины, южные степи Евразии до Уральских гор. На этих обширных территориях Евразии наиболее знакомыми вам племенами были, разумеется, скифы, сарматы, аланы или асы, а еще задолго до новой эры жили предки тюрских народов. Я вам сейчас безотносительно ко времени расселения племен и княжеств назову только часть названий племен, имевших свой родовой уклад и соответственно свой язык. Это племена от Днепра до Уральских гор и до Волхова на севере. Так вот, - Виктор Павлович неспеша называл племена и загибал пальцы, - поляне, древляне и дреговичи, радимичи, - временами он зажмуривался, вспоминая, - уличи, тиверцы, ага, в предгорье Карпат – харваты, дулебы, волыняне и бужане, по реке Волхов – ильменские словяне, а в бассейне оки – вятичи…
- Э, э. Стоп. Я тетрадку достану, конспектировать буду. Ты чё, Виля, на лекции, чтоли?
Сёма дернул Виктора Павловича за рукав и потянулся к бутылке. А Николай Антонович вытащил обширный носовой платок, вытер им лоб и шею и, поиграв бровями, восхищенно сказал:
- Ну, Виля, теперь я верю, что у тебя были причины завязать с морем. Нам, конечно, - он хохотнул, - было тяжело без тебя, но, ради таких прорывов в науке, мы признаем за тобой право в свое время покинуть нас.
- Я только начал. Это вступление. Предлагаю заглянуть на двадцать или пятьдесят тысячелетий назад.
- Оого! Нет. Уволь нас, - забыл про мову механик Марченко, - есть предложение, по пятьдесят грамм «за науку!». Или нет. Второй – «за тех, кто в море!».
Место в кафе им выделили удобное. В углу, под окном стол окружал п-образный мягкий диван шоколадного цвета с широкими подлокотниками, а сразу за спинками дивана стояли высокие декоративные растения, напоминающие пальмы. Это место в заведении отводилось для переговоров и интимных встреч. Сидящие здесь могли практически видеть весь зал, их не было видно никому, кроме тех, кто знал расположение зеркал в зале. Николай деловито поглядел на часы и удовлетворенно кивнул «У нас на все, про все – два с небольшим часа. Зятек твой, я думаю, нас здесь не забудет?».
Седовласые друзья сбросили пиджаки, сложили их в угол дивана, засучили рукава и, по-домашнему, положив локти на стол, захватив в кулаки стаканы, с умилением уставились друг на друга. Казалось бы, они должны были начать расспросы каждого о прожитой жизни, но разговор начался не так. Вдруг все вспомнили, и начали до мелочей восстанавливать последние дни пребывания в училище. Вспомнили, что это были, как оказалось сумбурные, не подчиняющиеся уже никакому порядку события. Большая часть курсантов уже несколько дней ходила в гражданской одежде. Это были или местные, или ставшие местными, по причине оформления брака с местными же выпускницами школ, студентками и просто рядом с училищем живущими красавицами. Дипломы и документы большая часть выпускников получили без всякой торжественности, в канцелярии, наскоро пожав руку сидящему в кабинете командиру. По зданиям училища ходили группами, чаще уже поодиночке. Кто-то в «кубриках» экипажа прощался с друзьями, за годы учебы ставшими братьями, кого-то с чемоданом в руках провожали на вокзал. А вокруг в пятый раз за время их учебы в Ростове-на-Дону расцветал акациями и тюльпанами месяц май. Лопались почки каштанов и кленов, и начинала зеленеть, оживать набережная.
Мало кто из выпускников осознавал это, но они - уезжали. И большая часть их навсегда покидала этот южный порт, каждый год расцветавший весной голубыми гюйсами и белыми чехлами на мичманках курсантов двух мореходных училищ, одного речного и одного профессионального морского училища. И в тот год на смену им шел новый курс мальчишек романтиков, выбравших, как они в свое время, жизнь, связанную с тяжелым трудом моряка промысловика, выбравших весь мир, а вместе с ним разлуки, расставания и встречи, для одних радостные, для других рвущие сердца и души.
Вторую выпили, по традиции, «за тех, кто в море», и начали вспоминать ушедших навсегда. Для Виктора Павловича большинство из этих – ушедших, остались в памяти молодыми ребятами. А Николай с Сёмой говорили о них, как о заслуженных капитанах, штурманах и механиках, отцах семейств, за плечами которых были уже годы жизни и работы. Для Виктора Мороза и его двух однокашников время разорвалось, образовав огромную брешь, исчисляемую годами, которые Виктор прожил в другой, сегодня не учитываемой жизни, и здесь, за этим столом не понятной и, казалось, никому не интересной. Как-то так складывался разговор, что Виктор Павлович Мороз не участвовал в нем, он слушал. А друзья моряки увидели в нем молодого Вилю, которому они рассказывали, отчитывались за прожитую жизнь. Он хорошо слушал, он все понимал и понимал, как им было интересно рассказывать, заново переживать практически весь трудовой участок жизни. Вот так интересно сложился разговор.
Пили понемногу, но часто. И вскоре Сёма, откинувшись в угол дивана, задремал. Виктор Павлович с Николаем Антоновичем даже не сразу заметили такое «отсутствие» друга. Николай заботливо с улыбкой прикрыл своему попутчику грудь курткой.
- Пусть подремлет. Он ведь в самолете тоже на грудь принял. Летим из Одессы. Мать у него там жива еще. Представляешь, как нас там принимали? Я своему здоровью только удивляюсь. Видимо, по прилету домой отвечать по полной придется. У меня ведь один инфаркт уже на балансе числится. Да и давление скачет. А сейчас еще в Москву летим. Я к брату. А он по своим делам. Оттуда, если сговоримся, созвонимся, летим во Владивосток домой вместе. Хороший мужик. Было бы время, много чего о нем рассказал. Он у меня стармехом в нескольких рейсах ходил. Сам понимаешь.
- Я, так понимаю, что ты на высоких должностях теперь ходишь? Здоровье позволяет? Ты такого наговорил.
- Ну, если последние должности, то, пожалуй, я так их тебе перечислю: в 1992, если память не изменяет, флотилию «Рыбак Приморья» направили в большой поход, осваивать промысел кальмара и краба в водах Аргентины. Там я, кстати, быстро понял, что поведение кальмара и краба не отличается от Приморского, а по широтам являются зеркальным отображением. Был я там заместителем капитан-директора по промыслу. А уже после этого похода был сначала замом начальника экспедиции на промысле минтая, а потом уже ниже начальника экспедиции не опускался.
- И кто же ты сейчас? Как флот?
- Я одно время руководил экспедицией по промыслу трески снюрреводом, и мы хорошо промышляли. Что ты думаешь? «Камчатрыбвод» наехал на нас и нашим судам, в основном средним СТР-ам запретили промысел, слишком уж хорошие уловы у нас были. Вот так! Потом краба отдали американцам. За десять лет они в корень истребили Камчатскую популяцию. А в 2002 году флот начали растаскивать. И пошло: невыплаты зарплаты, банкротства и прочее.
- Значит, вас это тоже коснулось
- Что значит - коснулось? Это брат, на мой взгляд – диверсия! Целенаправленная. И я уже не верю, что придет время, когда это все можно будет осудить по всей строгости…, да какой там…! – Макарчук горестно махнул рукой.
- Придет.
- Что? Ты так уверенно говоришь, будто что-то знаешь. Что придет-то?
- Время такое придет, Коля. Всему свое время.
- У тебя что, на почве науки крыша поехала?
- У нас на самом деле мало времени, а то бы я тоже с тобой порассуждал о том, что вокруг происходит. Мы ведь другую жизнь, другую страну с тобой строили. И жить собирались в другой стране. Многое, конечно, видели, многим недовольны были. Но мы работали, нам некогда было. Да? А были те, кто этим вплотную занялся, и строил все под себя. Под свои интересы. А как по-другому? И ещё. Мы, Коля, как под стеклянным колпаком жили. Называй это идеологией, железным занавесом, но не видели мы мир во всей его полноте. А ведь те силы, что несколько раз организовывали против нас войны – они никуда не делись. Согласен? И деньги их, и их идеологи - все на своих местах. И ждать, что нас оставят в покое глупо. Попробуй все это увязать.
- Ладно, наливай. Растрогал ты меня своей осведомленностью. Получается, что ты прав. Я всю свою жизнь работал, рыбку стране давал, - не чокаясь, опрокинул стопку, подцепил что-то на вилку, - да, может быть именно вот эту, - он повертел на вилке розовую, прозрачную нарезку, - а кто-то распорядился, как мне завтра жить. Так получается?
- Коля, прекращай наивным прикидываться. Так всегда было. Роли в этой жизни у всех разные. Один саночки малые за собой тащит, а другой обоз зацепил и упирается – тянет. А кто-то налегке, руки в карманы с дырками засунул и идет, насвистывает. Это, конечно, тебя не касается. Ты, брат, в моих глазах глыба! Человечище! – тоже малыми глотками, с удовольствием выпивает свою дозу, - я, ты знаешь, последние рейсы капитанил на БМРТ, и я прекрасно себе представляю ответственность, что на тебе лежала. Горжусь тобой, братишка! А помнишь, как мы форму ушивали? Вот это заботы были. Разве сравнить с твоей флотилией!?
Зашевелился механик. Приоткрыл один глаз, долго смотрел на Виктора Павловича, потом в этом глазу у него мелькнула мысль, и он открыл второй.
- То-то я слушаю сквозь дремоту умные разговоры. Дайка, думаю, гляну, кто это там такой умный. А это ты – Виля? Слушай, а это правда, что ты книжки пишешь?
Попытался встать, но силы подвели его, и он опять откинулся на спинку дивана.
- У нас как со временем? Я могу еще пол часика подремать?
- Легко! – успокоил его Макарчук – не беспокойся, не бросим.
Сема прикрыл глаза и даже всхрапнул.
- Так ты что хочешь сказать, Виля, что все идет по намеченному плану? Так и должно быть?
- Ну-у.
- Хреновая это ситуация. Я не привык за свою жизнь, чтобы кто-то за меня решал. Понимаешь?
- Понимаю, - кивнул тяжелой головой Виктор Павлович.
- В любой обстановке, при любой погоде, в своих водах, в нейтральных, а то и в чужих, при любом раскладе – решение всегда было за мной! Всё! Я так привык.
Макарчук хлопнул по столу тяжелой ладонью. В наброшенном на плечи френче с золотыми галунами и золотыми пуговицами, седой шевелюрой, он очень напоминал сейчас актера Анатолия Кузнецова, героя «Белого солнца пустыни». Посадить бы за столы всю нашу группу, подумал Виктор Павлович, рассказал бы каждый свою историю жизни. И пусть бы они все рассудили, правильно мы жили, или надо жить по-другому. Нетрудно было бы представить, каково было бы это решение. Заразил меня Николай идеализмом – усмехнулся.
- Коля, как же ты шел к своим широким погонам? Были ли тернии на пути к звездам?
- Всяко было. Кстати, вот с этим человеком, - он кивнул на спящего Сёму механика, - я большую часть своей трудовой деятельности рядом прошел. Кремень – человек. Наливай, давай за него по пятьдесят грамм. Я о нем много чего могу рассказать, но есть один миг в нашей с ним жизни. Дело было…, в конце мая, да, где-то так…, 1970 год…, при высадке на Западное побережье Камчатки, на спасательном плоту в устье реки Морошечная…, а нас было шесть человек. Высаживались на берег для хозработ, я был старший группы…, да-а…, погибают 2 человека, а четверо, в том числе и я, при температуре 6 градусов воды добираемся до берега вплавь. Это порядка…, не меньше мили! Начинаются разборки, меня понижают в должности. Но это всё – хрен с ним! Главное – люди. И главное, если бы не он, - кивнул на механика, - я бы не добрался. А потом что? Работа, работа, на китобоях, краболовах, должности, карьера… А между этим всем, Виля, - жизнь! Вот, такая! – он опять стукнул по столу кулаком с торчащим вверх большим пальцем.
- Чем сейчас занимаешься?
- В конце 2002 года мне поступило предложение принять должность начальника отдела эксплуатации флота «Владивостокского морского рыбопромышленного колледжа», а в 2005 году заместителем начальника колледжа по безопасности мореплавания. С июня прошлого года уволился по собственному желанию и в данный момент просто подрабатываю в одной частной компании. В бумагах порядок навожу.
- Какой же ты молодец, Николай Антонович! Вот никогда не страдал таким хреновым чувством, как зависть…
- Не завидуй.
- Не завидую. А семья как?
- Жену недавно похоронил.
- Извини, - Виктор Павлович потянулся к бутылке.
- Я не буду. Она это не любила, - Макарчук говорил отдельными фразами, на каждую фразу кивал, будто сам себе, - да и я не любитель на эту тему распространяться. И она у меня не первая была. И тоже похоронил. Вот такие дела.
- Ох-о-хох. Коля, ты как себя чувствуешь? Может быть, взбодримся – кофейку закажем? Или на воздух выйдем?
- Не обращай внимания. Давай лучше поговорим. Я так рад тебя видеть, Виля! Мы ведь не будем с тобой кокетничать, мы ведь понимаем, что больше не увидимся?
- Я, Николай, об этом же думаю.
- Вот и давай разговоры разговаривать. Зять у тебя мировой. Он же нас не бросит, стариков?
- Он у меня такой, что и самолет задержит, если надо будет.
- Шутишь?
- Шучу.
Они уже сидели рядом, опираясь друг на друга плечами. Первым затянул песню Николай Антонович.
Он капитан,
И родина его Марсель,
Он обожает споры
Шум и драки
Он курит трубку,
Пьёт крепчайший эль,
И любит девушку
Из На-га-саки!
Уже со второй или третьей строчки пели втроем. Сёма подпер щеку кулаком и, закрыв глаза, вложил в песню всю свою потрепанную морскими штормами душу. Их хватило только на то, чтобы петь вполголоса. Но пропели всю песню до конца. И про маленькую грудь, и про губы алые как маки, и трагический конец пели почти со слезами на глазах. Это была не просто морская кабацкая песенка, это был гимн практически всех мореходок Советского Союза. Это был гимн романтике и разухабистой юности, это было приобщение к столетним традициям портовых забав бывалых моряков.
Заказали кофе. Отменный кофе им подали. Капитан дальнего плаванья Макарчук поцеловал официантке руку, и от лица Дальневосточной флотилии, в лице Начальника экспедиции, пригласил девушку в рейс почетной буфетчицей в кают-компанию командного состава плавбазы с двойным…, нет – с тройным окладом. И с бесплатным проездом в оба конца. Девушка поиграла бровями, приложила к целованной руке салфетку и пообещала не мыть руку три дня, а о поездке на Дальний восток посоветоваться с мужем. Моряки оказались на высоте, «ответку» оценили, деликатно, насколько хватило тонуса от выпитой литровой бутылки «Бурбона» похохотали.
Дело шло к тому, что через несколько минут мог появиться зять.
- А как у тебя, Виля, личная жизнь сложилась? – неожиданно задал вполне трезвый вопрос Макарчук.
- У меня замечательная жена. Наташа. Моя школьная подруга, - Виктор Павлович заговорил после паузы, стараясь говорить вдумчиво, боясь, по-видимому, хмельных неточностей или двусмысленностей. Двое детей. Сын и дочь. Но сын…, как бы это тебе сказать…, если бы это не ты был, Николай…, одним словом у него мать другая. Хотя и Наташа тоже ему мать.
- Приемный, чтоли? – Макарчук тоже старался делать вдумчивое трезвое лицо.
- Ох, Коля, - вдруг, почти, протрезвел Виктор Павлович, - я иной раз теряюсь – кто из нас с ним приемный.
- Как это?
- Да, ты знаешь, здесь дело больше в матери.
Разговор друзей механика Сёму уже не интересовал, он прихлебывал кофе и смотрел в окно. Поэтому Виктор Павлович с Николаем Антоновичем, склонив близко головы, откровенничали.
- Встретил я её, - Виктор Павлович вдруг совсем будто отрезвел и, глядя в окно на играющих на лужайке детей, заговорил, - после первого рейса. Знаешь, как говорят «как гром среди ясного неба», неожиданно и потрясающе.
- Это понятно. Бывает, - подтвердил Макарчук.
- Не бы-ва-ет! И не пытайся мне перечить и тем более спорить, - вдруг расстроился Виктор Павлович.
Макарчук склонил иронично голову на бок, но промолчал. А Виктор Павлович хмуро посмотрел ему в глаза и заявил:
- А ведь я тебе больше ничего о ней не скажу.
- Почему?
- Не поймешь. А я не хочу об этом всякую банальщину разводить.
- Значит, что она еще что-то в твоей жизни значит.
- Не то слово.
- Вот дела-а! Знай я, что у тебя такая история за душой, я бы все эти два часа тебя только о ней расспрашивал. А то и рейс бы отложил.
- Нет, Коля. Делов бы не было. Я ведь только сейчас понял, что ничего о ней никому рассказывать не хочу, и никогда не буду. Извини. У нас там есть еще, что выпить?
- Моряки, я не буду. А вам там как раз по пятьдесят грамм. Накатывайте, сейчас зять Виктора придет.
Разлили, обнялись и выпили. У механика заблестели глаза. Из-за пальм появился Виталий. Рядом с ним стояла Наташа.
- Знакомьтесь, пацаны, моя жена, Наташа.
- Слушай, какая она у тебя красавица! – почти в голос заявили пацаны.
Наташа поздоровалась с каждым за руку, всем сказала «очень приятно», а потом заявила:
- Вот что я предполагала, то и увидела. Давайте, решайте, пока головы работают. Сейчас садимся в машину и едем к нам домой. А завтра Виталий выправит вам билеты, и полетите.
Николай Антонович постарался резко встать, но покачнулся, виновато улыбнулся Наталье и стал одевать френч. Потом надел мичманку и потянулся к руке Наташи с одной разумной целью – поцеловать. Удалось это ему с трудом.
- Ну вот, - Наталья решила, что он убедила транзитных гостей и обернулась к Виталию, - забираем? Едем?
- Ни в коем случае! – запротестовал Макарчук, - в Москве меня встречают. И его тоже. Механик Марченко, молча, кивнул и виновато поглядел на Наталью.
Встреча Виктора Павловича с юностью прошла на высокой ноте. После регистрации билетов, у входа на посадку друзья сначала по очереди обнялись с Виктором Павловичем, потом, обнявшись, втроем постояли, покачиваясь с минуту, наконец, гости Ростова пошли по проходу на посадку.
Виктор Павлович, протрезвевший, практически не качаясь, стоял, молча, и смотрел им вслед. С двух сторон под руки его держали Наталья и зять Виталий. А по проходу уходила юность.
Естественно, что в процессе написания я наблюдал читателей, проявляющих интерес к роману. Кроме зарегистрированных на «прозе», много читателей «не определенных». Благодарен всем. Приятно удивило, что в конце, когда шла к завершению вторая книга, стало много читателей, читающих с первых, до последних глав. Это и позволило мне обратиться ко всем моим читателям, разумеется, зарегистрированным. Прошу оставить хоть несколько строк своего мнения о романе. Заранее искренне благодарен.