…
За родником белый Храм,
Кладбище старое.
Этот забытый край
Русь нам оставила…
(из песни иеромонаха Романа)
Всё ждала, что небо из серого станет прозрачно-синим. Куржак на деревьях за ночь стал длиннее. Берёзы обвесились густо его крахмальной белизной.
Выглядывала в окна. Уже одиннадцать часов. Не дождалась солнышка. Встала в белых катанках на лыжи, надела рукавицы, металлические палки в руки и пошла по проторенной лыжне. Кто-то проложил её на охотничьих лыжах.
Шла потихоньку. И вспоминала, как ещё в школьные годы занималась в лыжной секции. Тогда на лыжах скользили, отталкиваясь палками. И я так же делаю.
Кругом, куда ни посмотришь, белое безмолвие.
Нарядно, красиво, первозданно.
Птица не пролетит.
Пилорама замолчала.
Машины не ездят.
Трактора не шумят.
Людей не слышно.
Собаки не лают.
Шла, иногда отталкиваясь палками, скользила. Снег неглубокий, лыжня хорошая. Пересекла дорогу около почты. Никого. Вот здесь раньше была мастерская. Дальше стоял телятник. Тоже ничего не осталось. Ровное место, словно ничего и не было.
Когда ехала под горку, увидела, что навстречу мне движется по той же лыжне муж золовки. Идёт без палок. Лыжи у него тяжёлые. Сказал, что лыжню проложил до озера.
Я не собираюсь туда идти. Правда, следов волчьих нет, только зайчик бегал да лиса. Но там надо будет сначала скатываться с четырёх горок, а потом подниматься на четыре горки. И мне это не осилить.
И у деревни Гришковской я развернулась, ставя лыжи ёлочкой, как учил ещё в школе наш физрук Аркадий Павлович.
Деревня Гришковская.
Люди дают деревням, речкам имена, а через несколько поколений удивляются.
Кто такой был этот Гришка и чем он отличался от других, что деревне присвоили его имя?
Именно сюда привели меня ноги в первый год моего приезда на родину мужа, когда я от отчаяния и тоски готова была идти в любую сторону. Не могла смириться с чужим для меня укладом жизни, обычаями и беспросветной серостью изб и замшелых изгородей.
Села на какой-то большой валун и поняла, что пришла на развалины церкви, от которой остались только ямы, куски ржавой кованой ограды и обломки старинных кирпичей.
В зарослях трав журчал родник. Где-то рядом старый погост. Скорбное место, как в грустной песне…
За родником белый Храм
Кладбище старое.
Этот забытый край
Русь нам оставила…
Только Храма нет. Тавенжане были максималистами. Скинули колокола, кирпичи церковные растащили по домам. Иконы рубили топорами, прибивали к дверям хлевов. Но некоторые прятали их по чердакам, закапывали в землю. И у меня дома есть такая большая икона Николая Чудотворца со следом топора на переносице.
А за Гришковской место, которое называлось Поповкой. Там был один из наших дальних покосов. Наверное, здесь когда-то стоял дом батюшки.
И пока я разворачивалась, начало проклёвываться в мглистом небе, словно белое яйцо, солнце. Вокруг него образовывалась полынья. Она голубела, раздвигалась, словно открывалось речное пространство. И серебрились в его скупых лучах белоснежные вётлы.
Пустынно в деревне. Весной сюда приедут несколько человек из Архангельска, Мурманска, Воркуты.
А когда я подходила к своей изгороди, с берёзы алмазной пылью посыпались кристаллы куржака.
И празднично искрился день лазурью, кружевными накидками берёз, алмазными шлейфами рябин, серебром сугробов, синими бликами теней.
Безмолвие стало не белым, а ярко синим.
фото автора