Внешне, для людей, Гончаров представлял собой особь холостую, необогретую, малозарабатывающую , живующуюсмамой, состранностями и сприбабахом. На самом деле Гончаров был в душЕ бард -талантливый и непризнанный. Он приходил вечером с работы ( а был он не простым каким-то рабочим, а преподавателем техники безапасности ), ел приготовленные мамой пельмени или сосиски, уходил в свою комнату , снимал с гвоздика гитару и сочинял песни. Мама Гончарова тихо материлась, снова звонила сестре и полушепотом свистела ей :" Зина, это кошмар. Я повешусь от его воплей. Давай искать ему бабу. "
Надо сказать, что они периодически приводили ему женщин для знакомства. Но они сбегали. Что-то их пугало в его нервном поведении, всклоченных волосах и неестественно огромных глаз под очками-линзами. При встрече с "бабами" Гончаров молчал, грыз печенье, оставляя его запасы в бороде ( он же бард!) , постоянно тряс ступнёй левой ноги , закинув ее на правую, и всем своим видом показывал, что в свои 43 года еще не созрел для серьёзных отношений. "Им нужны от меня только деньги!"- вскрикнул он как-то возмущенной от поведения сына матери. "Какие деньги, дурень! У тебя зарплата 12 тыщ! Радовался бы, что вообще кто-то рискнул на тебя посмотреть!" И обиженный Гончаров уходил сочинять песню для фестиваля.
Да, была у него мечта попасть на Грушинский фестиваль под Самарой. А так как он жил в Норильске да еще и работал, то отпуск ему летом для поездки никто не давал. Гончарову всегда давали отпуск зимой, в феврале, и он всегда не знал что с ним делать. В этот раз он немного взбунтовался и удивленный директор подписал таки ему заявление на отпуск в июне. И Гончаров стал готовится. Купил толстый свитер, палатку, сочинил шестьдесят три песни, дождался июня и поехал. Там ему пришлось разбить палатку на краю, потому что мест свободных не было. К эпицентру фестиваля Гончаров добирался долго, очень вспотел по жаре в теплом свитере с горлом и с гитарой на спине. Толпа его толкала, в эпицентре что-то пели, пиво лилось рекой, рядом завязалась драка и под ноги Гончарову упала размалеванная под аватара пьяная девушка. Гончаров думал, что она чья-то, что её сейчас поднимут и заберут. Но девушка оказалась ничейная. И он, будучи все-таки бардом и мужчиной, поднял её и потащил к себе в палатку.
Вечером, когда костры заполнили грушинскую поляну и звезды отражались в кружках с чаями, пивом и даже супом, девушка проснулась. Она мутно смотрела на Гончарова, на его свитер и гитару с затейливым автографом самого Гончарова. И сказала хрипло :" Меня Рита зовут. А тебя?" " Меня Гончаров." "Спой что ли, Гончаров". Его никто никогда не просил петь. И Гончаров запел.
Он спел ей все свои шестьдесят три песни, потом ещё тридцать четыре чужих. Он пел самозабвенно, закрыв глаза и погрузившись в нирвану. Кто-то бросил в него ботинок -он не заметил. Кто-то попросил заткнуться -он не услышал. Кто-то утащил у него сумку с продуктами -он не увидел. Он пел про любовь девчонки, про страдания солдата которого бросила девчонка , про предательства друга, который увёл девчонку, про патриотизм офицера, которого ждала девчонка, про горячее сердце брата девчонки и про ранимую душу подруги девчонки... Он пел до утра, до запотевания своей бороды, до кровяных мозолей на пальцах и до внезапно закончившегося голоса.
Открыв глаза на рассвете, он увидел вокруг себя несметную толпу народа. Все ему хлопали, сентиментальные утирали слёзы от жалостливых текстов про девчонку, кто-то взял у Гончарова аатограф и даже адрес, чтоб если что связаться с ним. Он уезжал счастливый, наполненный и нужный. И Рита уезжала вместе с ним. А потому что что толку мечтать о поездке на Грушинский, если боишься поездки на Грушинский.