Глава седьмая.
И какой черт меня дернул в десять часов вечера, в снегопад идти к нему?
Я тону в сугробах, проклинаю зиму, но продолжаю идти. В глазах начинает двоиться. Помпоны, свисающие до пояса, от шапки, лезут в глаза, и мое лицо превращается в месиво. Наконец я сшибаю ограду и останавливаюсь перед огромным домом. Очень глупая идея.
Я обхожу дом с обратной стороны. Снег валит ещё сильнее, я перестаю видеть, что происходит вокруг. Становится холодно. Что-то холодное скребет на душе. Я стараюсь проглотить это комом, но это чувство не проходит. Не проходит разочарование, в том, что меня окружает. Настроение под ноль, здравствуй алкоголь.
Питер сидит на полу с книгой в руках. Я ляпою рукой по окну, оставляя снежные разводы. Он пружинится и роняет книгу. Я машу рукой и требую, что бы он открыл окно. Я сошла с ума.
— Оушэн? – Его макушка моментально становится белой.
— Одевайся.
— Какого черта?
Я кричу слишком громко, словно соревнуясь со снегопадом. Ноги отмерзли, я не чувствую кончик носа. Лишь утром я выходила под солнце, с расстегнутой курткой. Питер, недолго думая вылазит в окно, в свитере и домашних штанах. Я смеюсь.
Он скрестил руки на груди и нервно подрагивает. Я вижу вопрос в его глазах, то, как он старается разглядеть меня получше.
— Ты не ответил на мое письмо, — кричу я.
— Ты за этим пришла?
— Я хочу услышать ответ.
Питер молчит, вскинув голову к небу, усердно старается что-то разглядеть, но снег залепляет его глаза. Я пытаюсь улыбнуться, но губы замерзли.
— Ты послала меня к черту.
— Ты обидел меня.
— Это была правда, правда не всегда такая, какой мы хотим её слышать. Может мы зайдем в дом?
Я отрицательно качаю головой. – И как же мне жить дальше?
Он улыбается, ежится ещё сильней, наклоняется ближе. Я чувствую запах сигарет, мороза и геля для тела. Неожиданно для меня, он обнимает меня, и упирается лбом, в мой лоб. Питер Райт, ты такой же звезданутый как и я.
— Живи, так как хочешь сама. – Яркий блеск в его глазах. Он не флиртует, но меня выворачивает изнутри. Я хочу слушать его голос, делиться с ним мыслями. Мы стоим, едва касаясь друг друга дыханием. Мы совершенно не знаем друг друга, и я-то уж точно вижу его третий раз в жизни. Но что-то задело меня в нем.
— Ты поможешь мне?
— Если ты этого хочешь.
Не знаю.
— Я такая глупая, — шепчу я.
— Не надо путать, дорогая: ты никогда не была дурой, ты была сумасшедшей, а это совершенно разные вещи. Сумасшествие — это страшнее, но не так унизительно, как глупость. – У меня давит изнутри.
— Ты это сейчас придумал?
Он усмехается, будто я спросила глупость. Его посиневшие губы образуют едва заметную дугу. – Что касается тебя, то все мои слова, посвященные тебе, придуманы уже давно.
— Скажи что-нибудь ещё.
— Ты обладаешь характером, от которого было недалеко до безумия; ты обладала характером, который называли безумием.
Мы перекрикиваем снег, стараясь донести как можно больше друг другу, но я молюсь, что бы перейти на шепот. Шепот жестов, которые пока плохо видны в темноте. Я смотрю на него, знаю, что он смотрит в ответ. Я прячу блеск в глазах, но знаю, что Питер его чувствует. Сопротивление вызывает притяжение.
— Ты ошибаешься.
— На счет чего?
— На счет меня.
— Почему? – улыбка сползает с его губ.
— Я обычная, просто ты не привык.
— Это ты ошибаешься.
— На счет чего?
— На счет себя.
Его длинный тонкие пальцы начинают играть с моими помпонами. Я наблюдаю за тем, как он касается моего лица. В этот раз, меня это не пугает. Это нормально, делать так при третьей встрече.
— Ты просто не знаешь боли.
Поверь мне. Я знаю, каково это. Я точно знаю, каково это - плакать в душе, чтобы никто не мог слышать тебя. Ждать, чтобы все уснули, чтобы ты мог развалиться на кусочки. Из-за того, что все слишком ранит тебя, ты просто хочешь, чтобы это закончилось. Я точно знаю, каково это, но я не отвечаю ему. Он не знает ничего обо мне, кроме того, что хочет знать.
— Встретимся в школе? – Он надеется.
— За обедом. – Не стоит разочаровываться во мне пока, он сможет это сделать позже.
***
Не смотри на него. Не смотри на него. Я поднимаю глаза и натыкаюсь на пристальный взгляд Джейкоба. Я втыкаю вилку в пудинг и опускаю взгляд. Пудинг разваливает на части и у меня отпадает желание засовывать это себе в рот, но живот предательски урчит, и я облизываю вилку. Камми выгнула шею и смотрит на меня.
— В чем дело?
Издеваюсь над пудингом.
— Оуш, что произошло?
Вкус можно стерпеть.
— Оушэн!
— Что? – Я швыряю вилку, и она с грохотом отскакивает от стола и моментально оказывается на полу. К счастью в столовой слишком громко, что бы кто-то мог обернуться и покрутить пальцем у виска.
— С меня хватит. – Каммила начинает собирать вещи. Я вижу, как слезы подступают к её глазам. Она неуклюже запихивает учебники в сумку, они падают, страницы разлетаются по полу. Я бросаюсь ей на помощь.
— Камми, стой… — Я сижу на полу и смотрю ей в след. Она словно ударила меня по лицу. Все произошло тихо, но на меня смотрят все. Они ждут, что я заплачу или закричу. Но я сижу и смотрю в одну точку перед носом, и эта точка стремительно приближается ко мне.
— Эй, — голос Питера. Почему я все делаю не так? Он поднимает меня с пола, собирает учебники и аккуратно складывает их на столе. От него пахнет потом и мятной жвачкой и кофе. Я бездумно плетусь за ним. Он выводит меня из столовой и сильно дергает раз руку.
— Что с тобой не так?
— Все, — я вырываю руку и ухожу. Со мной все не так. Я могу искусно спрятать свои чувства за ширмой, я могу эгоистично ранить чувства людей, но единственное, что я не могу сделать, это забыть. Забыть себя и свою жизнь, что бы начать все сначала. Каждый день, я словно в болоте. Вязну все глубже и глубже, и чем ближе конец, тем сложнее будет покончить с этим. Я часто жалею о том, что позволила Оливеру себя остановить.
Закрываю крышку унитаза и сажусь, забрасываю в рот сигарету и закуриваю. В руках телефон, на экране номер, я глупо смотрю на кнопку «вызова». Зачем мне ему звонить? Что мне ему сказать? После того, как я придумала свои правила игры и заставила Томаса поцеловать себя, все пошло не так как нужно. Мою пустую коробку с одним чувством «сопротивлением», заполнило ещё одно «безопасность». Томас сделал так, что я перестала надеяться только на себя, я стала надеяться на него. И с этим нужно рвать. Если я переживу сопротивление, то, не избавившись от безопасности, я получу любовь.
— Алло, Том… — Дверь туалет громко раскрывается, и я роняю телефон. В туалет. Класс.
Дэвид. Твикс. И Эмма. Я ударяю рукой стенку кабинки, и смотрю в слив унитаза. Экран потух, вызов сброшен.
— Что вы делаете в женском туалете? – Я тыкаю в грудь Твикса, подразумевая Дэвида в придачу. Тот в свою очередь пятится, и боязливо смотрит на Эмму, которая смеется и пожимает плечами.
— Соберись тряпка, — подначивает она.
— Заткнись, — огрызается Твикс и поправляет съехавшие очки. Я не успеваю заметить, как он заламывает мою руку, и прижимает спиной к себе. – Проверяем, не повесилась ли ты, на туалетной бумаге, — шепчет в ухо и, получая удар локтем в живот, отпускает.
Я поправляю волосы и нагибаюсь над унитазом. Жалобно смотрю на свой телефон. – Я должна его спасти.
— Дэвид, достань, а то она сейчас заплачет, — Эмма продолжает смеяться. Я мельком улыбаюсь ей, и она подмигивает в ответ.
Дэвид запускает руку в унитаз и достает мой телефон.
— Он погиб, — выкатив нижнюю губу, пищу я.
— Да ладно, феном посушишь, и все пройдет, — Дэвид игриво пихает меня плечом, от чего я влетаю в стену, открываю рот, что бы начать возникать, но Твикс меня опережает. Его голос режет уши, его мимика оставляет желать лучшего. Он парадирует меня, я угрюмо пытаюсь не засмеяться.
— Да как ты смеешь, сударь? Да что же станется с нашим бренным миром, если друг пойдет войной на друга и станет пихать его стены там всякие? – Он ударяет Дэвида по голове и начинает шлепать его по лицу.
— Все хватит, — Эмма оттыкает уши, и оттягивает
Твикса от Дэвда. – Ты с Джейкобом поцапалась? – Она протягивает всем по сигарете, мы залазим на подоконник, и высовываемся в единственную открывающуюся форточку, в самом верху.
— Недели две назад, — пускаю кольца в отведенное мне место.
Эмма прожигает меня взглядом, я, кошу глаза, намекая на парней, и она шепчет одними губами «расскажешь потом». Я одобрительно киваю.
— Завтра похороны того итальянца, которого ты застрелила. – Я давлюсь дымом и начинаю кашлять. Дэвид как всегда во время.
— Оливер сказал, что после Рождественских праздников, мы поедем в Калифорнию, кости погреем.
— Ага, — я швыряю окурок в окно, наблюдаю за тем как он красиво падает на снег. – Кости погреем или кому-то их пересчитаем.
***
Единственное, за что я благодарна Оливеру, так это за Эмму и Твикса, ну и как последствие Дэвида. Я была занощевой девицей, которая считала, что её проблемы делают её центром вселенной. Как правило, друзей у меня не было. Была Камми, но она меня терпит ещё с горшка и был Джейк, мой супер обворожительный бывший аля урод.
Я сижу рядом с Твиксом и аккуратно, по одной, вытягиваю картошку фри из его коробки. Моя уже пуста. Дышу ему в ухо, облизываю его щеку, отбираю у него очки.
— Если ты продолжишь в том же духе, Марью убьют. – Он сохнет по Марье чертову тучу времени. Я перебираюсь к издевательству над его волосами. В комнате никого, кроме нас. По идее и меня не должно быть, но мне слишком скучно дома. А тут по всюду экраны и весело мигают разные кнопочки, особенно мне нравится одна «уничтожить систему». Однажды я нажму на неё.
— Тебе не надо домой?
— Что, хочешь остаться с Марьей наедине? – Я сбрасываю сапоги и закидываю ноги Твиксу на колени, что бы удобно лечь.
Он улыбается, хватает меня за ногу и начинает щекотать. Я заливаюсь хохотом, но Твикс вовремя останавливается и возвращается к работе.
— Зануда, — я пихаю его голой ступней и закрываю глаза. Так тихо и хорошо. Никто не крадет мои мысли. Я не думаю о своем пустующем дома, о брате, которого забрала какая-то из многочисленных теток, не думаю о том, что мама в больнице, о том, что у отца новая жизнь.
Твикс намертво хватает меня за ногу. Я резко сажусь. – Надеюсь, тот факт, что твоя клешня сейчас раздавит мою ножку, стоило того?
Он тычет пальцем в экран. Я вижу маленькую фигурку Марьи и сразу не въезжаю, что он хочет мне показать.
— ТАМ БОМБА, — начинаю орать я. Вскакиваю со стула и начинаю махать руками. Худшее пародирование Твикса не сравнится с моим выражением лица.
— Они знали, что Марья придет, — нервно сгрызая ноготь, вопит Твикс. – Марья, слышишь, разворачивайся!
— Кто-то узнал о нас.
— Это худшее предположение.
В комнату заходит заспанный Оливер, в длинном халате и тапочках. Несколько секунд я стаю и глазею на него, после чего снова начинаю что-то орать. Резко хочется в туалет.
— Так, солнышко, не ори, и так голова болит.
— Пить меньше надо, — огрызаюсь я и сажусь на полу, скрестив ноги.
— Ты лучше вместо того что бы огрызаться, сделала бы мне чай. – Он закидывает длинную челку назад и приглаживает её, а затем медленно, как кошка, подползает к Твиксу. Меня это безумно раздражает. Я не двигаюсь с места.
— Ты за чай мне платишь.
Он раздражен, я довольна.
***
Бросаю вещи на комод в прихожей. По спине пробегает холодок. В доме никого не должно быть, но на кухне горит свет и я слышу как закипает чайник. Сглатываю и аккуратно бросаю куртку, она падет на пол и прохожусь по ней. Очень аккуратно. Кухня. На ней пусто. Из чайника валит пар. Я сужаю глаза и выключаю каморку. Что-то щелкает в коридоре. Я сжимаю руки в кулаках и медленно делаю шаг в темноту. Удар. Хруст.
— Ты что сбрендила? – Огромные глаза Томаса, его руки в крови и скрещены на носу. Я сломала ему нос.
Трясу рукой, что бы унять маленькие покалывания. – Это ты что делаешь у меня в доме?
Он начинает завывать, кровь струится по его шее, я хватаю его за руку и веду на кухню. Толкаю на стул и лезу за аптечкой. Пачкаю руки в крови. Это же надо
было его так ударить.
— Убери руки.
— Нет, ты снова меня ударишь, — не членораздельно, начинает паниковать Том.
Я сшибаю его руки и пока он не успевает оправиться, вправляю ему нос. Он вскрикивает и расслабляется. Я запихиваю ему вату в нос и сажусь напротив. Доктор Оушэн Паркер. Пожираю его взглядом. Как он пробрался в мой дом?
— Ты не звонишь, не отвечаешь на звонки, а сегодня позвонила и вообще сбросила, я начал волноваться, приехал к тебе, дверь в дом открыта, внутри никого, я зашел внутрь, решил подождать, задолбался ждать и поставил чайник.
Меня смущает тот факт, что дверь была открыта. Я точно помню, что закрывала её. Может отец возвращался за вещами? Теперь меня смущает, то, как мы неловко смотрим друг на друга. Правда Томас выглядит более неловко, с ватой в носу. Я и не замечала, что у него легкая щетина.
— Не бреешься?
Он улыбается и я едва сдерживаю смех, от это улыбки. Улыбки боли, крови и ужаса. – Девушкам нравится.
Никогда не терлась лицом о мужскую щетину. – Сильно сомневаюсь.
— Хочешь проверить?
Я нагибаюсь вперед и провожу рукой по маленьким, но твердым волоскам. – Я как будто кактус погладила.
— Когда целуешься, это щекотно.
Я не буду проверять и целовать тебя. Я больше вообще не буду тебя целовать Томас Миллиган.
— Наверно нужно приложить лед к носу. – Достав лед из морозилки, я выманила Тома на диван и удобно устроилась перед телевизором, закинув ноги ему на колени. Его колени не особо отличались от коленей Твикса, такие же твердые, но колени Томаса были напряжены больше. И хотя он разводил их в разные стороны, я чувствовала, как ему хочется сжать их и выжать мои ступни. Я пнула его ногу кончиками пальцев. Он посмотрел на меня. Ну, уж нет, Томас, в моей же игре меня не победишь. Я, не моргая, самодовольно разглядываю его лицо, скованный жвалки на лице. Видимо я вызываю у него сопротивление. Такая забавная игра, кто кого переборет и вызовет на реванш, на заключающую часть.
— Зачем ты пришел? – я, не моргая, смотрю на него. Он отворачивает голову, и его челюсть смыкается больше. Ну, уж нет, смотри мне в глаза. Я подползаю к нему, сажусь на колени и разворачиваю его лицо к себе.
Он смотрит чуть ниже кончика моего носа.
— Ты мне нравишься, но… — Он неуклюже виляет ногами и меня бросает из стороны в сторону, как при качке на морском флоте. Я улыбаюсь, сама не зная, что означает эта улыбка.
— Но?
— У меня есть девушка.
— …
— …
— И? – Я балуюсь с кончиком его рубашки. Наматываю её на палец, увлеченно смотрю на рубашку, уже не на него.
— То что происходит…
Я резко поднимаю глаза. – А что происходит?
Мы снова играем в эту игру. Витает невидимое напряжение, которое готово вот вот появится из лопнувшей перикарды. Мы сами придумываем себе сложности. Я не вижу причин, что бы это продолжалось дольше. Мне ничего не нужно от него. Я не влюблена, не привязана, мне просто весело рядом с ним, он словно старается раскопать мое второе, новое чувство, до которого почти не далеко. Закроем раскопки сейчас.
Его челюсть сведена так, что, кажется, будто у него сейчас глаза лопнут от внутреннего давления. Я наблюдаю за красивой веной на лбу. В будничной программе новостей прогнозист начинает громко смеяться, и я вздрагиваю. Недавно на этом диване он целовал меня. Я шевелю языком, будто чувствую поцелуй до сих пор. Он ничего не значит. Глупое ребячество.
— Слушай, Томас, — я напускаю притворный задор и детское недопонимание. – Мне реально жаль, если ты подумал, что между нами что-то есть. Ты классный и милый и все такое, и я надеюсь, что мы хорошие друзья. Если дело только в поцелуе, то я целовалась с половиной штата Массачусетс.
Он нервно подергивает меня за ногу, я напрягаюсь.
— Ты права, так будет лучше.
Я думаю о нем, моя голова забита одной мыслью: я думала, что он мой спасательный круг. Я думала о его руках, когда она принес меня домой, когда он решил то, на что я была не способна, я думаю о сильном мужчине, которому я благодарна, но говорю другое. Я
обманщица.
— Мне больше нравился тот забавный парень, у которого ещё вечно соус сырный был вокруг рта и на рубашке, — я весело обсуждаю программу новостей, но один краешек губ незаметно крадется вниз.
***
Мэтти ноет под ухом, я взвинчено оглядываюсь по сторонам и как курица наседка прижимаю волосатую голову к себе, защищая брата от толкучки, которая поглотила нас. Я встаю на цыпочки, выворачиваю голову на сто восемьдесят градусов, стараюсь разглядеть регистрационную стойку. Никогда в больнице на моем веку не было такого дурдома. Мэтт дергает меня за куртку.
— Мне жарко.
— Терпи, — и я тяну его за шиворот, вслед какой дамы, которая в силу своего объема расталкивала людей и за ней образовывалась мертвая зона, в которую только мы рискнули войти.
— Анна Паркер, лейкемия, — выдыхаю я. Ноги одеревенели, и я неуклюже начинаю расстегивать верхнюю одежду, стягиваю шапку, и жду, пока регистраторша, наконец, перестанет пялиться на меня и решит заняться своим делом.
— Она ниче такая, — голос Мэтта. Я врезаю ему затрещину, и он обиженно отворачивается.
— Я хочу в парк.
— А я хочу уйти отсюда.
— Мы пойдем в парк?
— Канун Рождества зайчик, ты хочешь покататься с сугробом на пару?
— Хочу.
Я закатываю глаза, в тот самый момент как девушка протягивает мне маленькую бумажку. Второй этаж, триста сорок восьмая палата.
Мы удачно минуем родильный, терапевтический и травматический отдел, когда вывеска с жирными буквами «РАК», впивается в нас.
— Ты реально хочешь её увидеть? Она лысая и плохо соображает.
Мэтт сглатывает и сжимает мою ладонь. Особой храбростью он никогда не отличался. – Она все равно любит меня.
— Любила и будет любить, давай, пора взрослеть. – Женщина, которую я увидела, была смутно похожа на мою маму. Её лицо осунулось, синяки под глазами океанами расплескались по всему лицу. На теле не осталось живого места от иголочек и трубочек. Лысая, как боулинговый шар голова, но а самое главное, пустые, стеклянные глаза. Хриплое дыхание умирающего животного ранило мой слух, и я облокотилась о брата. Это выше моих сил. Я не могу смотреть на неё. Я пришла сюда, что бы пожалеть её, но сейчас понимаю, что когда она такая ранимая, я могу раздавить её как блоху, за все то, что она причинила мне в последний год жизни.
Увидев нас, мама хватается за повязку и насколько ей позволено быстро закрывает ей голову. – Это мои дети! Катрин и Майк. – Она тычет в нас пальцем и глупо улыбается медсестре. Та умиляется, но приказывает маме лечь обратно.
— Я Мэтт, — обиженно тянет Мэтти.
— Ах, Мэтт… — мама начинает плакать. – Совсем дырявая голова, будь она проклята. – То что происходит далее, приводит меня в кромешный ступор. Она начинает рыдать, кричать и щипать свое лицо. Я чувствую как зареву вслед и убегаю. Это все что я могу сделать. Оставить это существо там, вместе с перепуганным братишкой. Я бегу по коридору, разгоняя воздух и плачу, так что мое рыдание заглушает все остальное, в том числе мое сознание. Я как утопающий Ной, но что-то мне кажется, что ни себя, ни других я спасти не смогу.
Прошел час, может больше. Я пускала кольца дыма в распахнутое окно, сидя в туалете на подоконнике. Завтра Рождество. Я буду праздновать его одна. Если мама умрет, отец возьмет над нами опеку, а может и нет… может мне придется растить младшего брата, но жить с отцом я не соглашусь. Никогда.
Рождество.
На меня нахлынывает новый поток слез. Я настолько одинока, что даже тошно. Но больше всего мне обидно за брата. За что он заслужил такую семью? За что ему придется завтра сидеть на пустой кухне со мной и есть еду из «KFC»?
Стоп.
Я затягиваюсь, последний раз и выкидываю окурок. Завтра будет лучшее Рождество в жизни моего брата.
Я стремительно направляюсь обратно, с шумом заваливаюсь в комнату и торможу. Мэтт манит меня рукой. Мой храбрый мальчик. Его руки сжимаю клешню подобия моей мамы, которая улыбается и что-то бормочет.
— Мама хочет поговорить с тобой.
— А я не хочу, — вытирая нос рукавом, хлюпаю я.
--
Пожалуйста…
— Ладно.
Я сажусь рядом и мама сует мне свою руку. Я небрежно беру её в свои руки и грею. Она продолжает улыбаться. Меня начинает это бесить.
— Мэтт… можно я поговорю с твоей сестрой?
Мэтт рассеянно смотрит на меня. Я достаю из кармана деньги. – Купи нам мороженное.
Его и след простыл. Я сконфуженно смотрю на маму. Когда-то, она была самым близким человеком в моей жизни, до тех пор, как не спустила меня с лестницы, вместо того, что бы остановить отца. Я рассказала ей правду, я верила ей, я просила её помочь, но она не слышала меня. Она слышала лишь себя.
— Я умру скоро…
— Не говори так.
— Прости меня, за все.
Я отвожу глаза, которые обильно увлажняются потоком слез. Я сильная. Я справлюсь. – Я прощаю тебя.
***
У меня есть куча скомканных денег, полу рабочая машина и двенадцать ночи на циферблате. Я снова убеждаюсь, что Мэтти крепко спит. На душе порхают бабочки. Я знаю, что я не одна в дома, что мои демоны не сожрут меня сегодня.
Машина скрипит, трещит по швам, когда я врубаю едва рабочую магнитолу и давлю на газ, так что педаль впечатывается в пол. Я не знаю, куда я еду. Еду купить рождественский подарок, продукты. Я, конечно, опоздала с праздничной суматохой, но лучше поздно, чем никогда. Ньбери-стрит, некогда моя самая любимая улица, на которой я бегала по магазинам с мамой, а затем лопала мороженное в одном из примыкающих кафе. Меня охватила паника. Совершенно нелепо волноваться, но я так давно не покупала кому-то подарок. Я не имею ни малейшего представления, что можно подарить четырнадцати летнему брату. Машинкой тут не отделаешься.
Снегопад поутих, и я сняла капюшон, что бы получше разглядеть подсвечевыемые витрины, которые уже закрывались. Сотни магазинов одежды, тонны баров и ни одного магазина с вывеской «купи подарок брату, которому четырнадцать и ты не знаешь что ему купить, а ещё у тебя кошки скребут на душе, от того что тебе пришлось простить свою мать и теперь ты не знаешь что чувствовать». Наконец мой рассеянный взгляд наткнулся на простую вывеску «Geeks». Компьютерная несуразица, то, что надо. Я со всех ног бросаюсь к закрывающейся двери.
— Мисс, мы закрыты. – Мне хочется вцепиться в этого парня и прижать его к стене с вигом «если ты не поможешь мне, я прострелю тебе голову». Он снисходительно смотрит меня, оценивая возраст, внешние данные и степень развратности. Я смотрю на него в ответ. Высокий, худощавый с якобы со случайным «беспорядком» на голове и в очках.
— Боже, я такая глупая… думала вы поможете мне выбрать подарок брату. – Я по-идотски хлопаю ресницами, так часто, что мне кажется, будто они сейчас сметут продавца.
— Ну, если очень надо… — Он едва улыбается и пропускает меня вперед. Я разбегаюсь глазами по немногочисленным рядам и думаю над тем, что понятия не имею, что купить. Я заправляю, прядь волос за ухо и сгибаюсь над нижней полкой, что понять, что за штуковины тут вообще есть. Парень садиться рядом.
— Кому подарок?
— Младшему брату…
Он смеется. Я удивленно вскидываю бровь. – Что смешного?
Он извиняется. – Просто ты сейчас нависла над самой дорогой полкой этого магазина. Фигня, о которой ты явно ничего не знаешь, и держишь в руках, стоит три тысячи долларов.
Я бросаю коробку обратно и вытираю руки, словно ошпарившись. – Ну и что посоветуешь?
Мы встаем. Продавец задумчиво разглядывает полки, словно видит их в первый раз. – Все завит от средств и того, что ты хочешь купить. Сколько твоему брату?
Он трогается вперед, я плетусь следом. – Четырнадцать.
— Можешь купить ему приставку. – Он исчезает за одним из стеллажей, и я рассеянно остаюсь стоять, до тех пор, когда она не возникает передо мной с коробкой в руках.
— Купи ему «Xbox», от тебя от счастья съест.
Я смотрю на коробку в руках парня и пытаюсь нащупать взглядом ценник. Он перехватывает мой взгляд. – Такой красотке отдам за девятьсот баксов.
Я не имею ни малейшего понятия. То ли мне радоваться, то ли грустить. То ли это дешево, то ли он меня сейчас ограбит.
— Ладно, я
беру. – У меня мало времени, ни малейшего желания больше оставаться в этом магазине и отвращение, к наглому взгляду этого паренька, который смутно представляет, кого он разглядывает.
***
— Ты видела время на часах? – Я стою на парковке супермаркета «Валмарт».
— Я только что спустила девятьсот баксов на игровую приставку брату, а ты единственный, кто знает, что это вообще такое.
Я наблюдаю за тем, как последняя машина на парковке разворачивается и оставляет меня единственным покупателем.
— Ну если ты купила ему твистор, то это немного дороговато, а для «Xbox» тебе очень даже повезло с ценой, — Твикс сонно зевает.
— Что ты делаешь завтра? Завтра же Рождество. – Я смущаюсь. Это чувство мне весьма не знакомо. Я закуриваю, едва опустив стекло, которое заело с водительского сиденья и мне пришлось переползать на соседнее.
— В обед у меня бабушки и дедушки со всего континента, а вечером я думал, что мы пойдем куда-нибудь. Ты, я, Эмма и Дэвид? Можем, конечно, взять Оливера, но я уверен, что этот придурок напьется ещё с утра и проспит все Рождество.
Я нервно смеюсь. – Приходите ко мне. Ты, Эмма и Дэвид? У меня дом уже две недели пустует, я приготовлю что-нибудь и…
— Ты? Приготовишь, — Твкис хрипло смеется. Я показываю язык в трубку, но все равно улыбаюсь.
— Ну так что?
— Только за, Рождество это же семейный праздник.
— На что ты намекаешь?
— Вы моя семья ребятки, ну все, я спать, завтра опробую с твоим мелким приставку, блин, а мне, скорее всего, подарят свитер.
Мы разъединяемся. «Семейный праздник». Может у меня все же есть семья?
***
Запах гари и липкая жижа на моих руках витают по кухне с пяти часов утра. Я усердно пытаюсь сделать эклеры, отскребаю пиццу с противени и пытаюсь нафаршировать курицу, которая ещё немного и начнет на меня орать.
— Фу, чем это воняет? – Мэтти замер в дверном проеме, зажимая нос руками. Держа курицу за одну ногу, я на расстоянии руки держала её перед собой.
— Ты умеешь делать курицу? – Мэтт продолжал разгонять воздух перед носом, но все же подобрался ко мне и ловко забрал несчастное животное. Часы показывали девять утра. У меня ещё восемь часов, что бы пустить дом на воздух. Мэтт по-хозяйски оглянулся и зацокал языком. Я виновато опустила глаза.
— Что ты успела приготовить?
Я отвела его в гостиную. На столе стоял салат из креветок – единственное, что я не испортила. Просто закидываешь руколлу и с креветками, а сверху поливаешь чем угодно и эклеры. Десять из двадцати все же вышли и я позапихивала внутрь странную субстанцию. Мэтт недоверчиво расковырял один эклер.
— На вкус ниче так.
— От души отлегло. – Я благодарно улыбнулась.
— Значит я буду делать курицу, а тебе придется сделать бутерброды, думаешь справишься? – он усмехается и занощивый блеск отражается от его глаз. Я пихаю его в плечо.
— Человекам нужно вначале позавтракать. – Мы отправляемся на кухню. Я уже наловчилась заливать мюсли молоком. Мы открыли чипсы и попкорн (все прелести жизни без родителей) и сели перед телевизором. В эту самую секунду, я была счастлива.
— Если мама умрет, я буду жить с тобой?
Я ляпаю ложкой по молоку, оставляя тонкую рябь. – А ты хочешь?
— Я хочу быть с тобой. – Он засовывает в рот ложку, и я вижу, как сильно сжимает её зубами. Он старается не заплакать.
— Будет круто жить вдвоем.
— Ага, я не буду ходить в школу, и мы будем целый день смотреть телик. – Мэтти снова оживляется.
— Ага, конечно, — я смеюсь. – А потом у нас закончатся деньги, и мы пойдем грабить банки.
Он заливается хохотом. Молоко стекает по его подбородку, оставляя следы на пижаме. – Я как-то нашел у тебя в вещах пистолет.
Я давлюсь своим завтраком и выплевываю его обратно в тарелку. – Он игрушечный…
— Там были настоящие патроны!
— Так все, завязывай с завтраком и пошли готовить, — я выхватываю у него пустую тарелку и тащу за собой на кухню. Единственный человек, который мог меня раскрыть – мой малолетний брат.
***
«Камми… я знаю, что ты празднуешь праздник со своей семьей,
но ты и есть моя семья, так что я приглашаю тебя к себе на Рождество, что бы зарыть топор войны. Я соскучилась. Мы с Мэттом приготовили курицу».
«Привет Питер, ты не ожидал, а я написала. Ты наверно решил, что ещё хуже, чем казалось, но я приглашаю тебя, ко мне на Рождество. Это будет необычное рождество. Не будет взрослых, только вино и курица, и хорошая компания».
— Алло, — я подношу телефон к уху.
— Привет Оушэн, это Томас… — Я давно не слышала его голос.
— Я узнала, чего звонишь? – Я наблюдаю за тем, как Мэтт вешает украшения на стену. – Левее… нет, правее… ТЫ СЕЙЧАС ГРОХНЕШЬСЯ.
— Что? – Томас неловко покашливает, связь барахлит. Я свернулась калачиком на диване и набираю смс всем, кого хочу видеть рядом, в этот вечер. Томаса в этом списке нет.
— Это я не тебе, — сухо отвечаю я.
Он молчит. Я молчу. Мы как старые разведенные супруги, которые не знают что сказать. Его приглашать я не собираюсь. Я составила целый список, почему не приглашу Томаса. Первый пункт, которого «он взрослый», а второй «мы целовались, и теперь ему неловко».
— Зачем звонишь? – повторилась я.
— Хотел поздравить тебя с Рождеством, мы давно не виделись.
— И тебя с Рождеством, передавай привет Морен. – Я быстро вешаю трубку и перевожу дыхание. – Ты бы ещё это на лоб приклеил, — смеюсь я и бегу на помощь младшему брату.
Глава восьмая.
Все готово. Все прекрасно. Я улыбаюсь и открываю входную дверь.
— С РОЖДЕСТВОМ, — орет мне в лицо Дэвид и сносит меня с ног холодным, но до боли уютным объятием.
Твикс щемится рядом, держа в руках какие-то пакеты, коробки. Эмма держит в руках заснеженную елку, она и сама похожа на елку. Вся в снегу.
— Вы притащили елку? – Эмма торжество вручает её мне в руки.
— Да, мы короче ехали, — полный энтузиазма начинает Твикс. – Ехали, и тут тачка сбила елку, и мы решили, что нельзя бросать её на улице в Рождество.
— Боже, разденься для начала. – Эмма отряхивает его от снега. Толкучка в коридоре возрастает. В проеме вырисовывается Мэтт, который так долго ждал этого момента.
— Брат, дай пять. – Твикс просовывает ему руку и Мэтт ударяет её, так что громкое «хлоп» дополняет какофонию. В дверь снова звонят. Я прогоняю всех из коридора и открываю дверь.
— С Рождеством, — Питер широко улыбается и тянется ко мне, что бы поцеловать в щеку. Я тянусь в ответ, но понимаю, что стою с елкой в руках. Парень смеется.
— Я и не надеялась тебя увидеть. – Я веду его в гостиную. Эмма бегает из кухни к столу. Оказывается, они захватили ещё еды. Дэвид копошится в моих вещах, а Твикс о чем-то озабоченно разговаривает с Мэттом. Если он спалится с подарком, я его закопаю.
— Привет Питер. — Эмма на секунду тормозит и обнимает парня. – С Рождеством.
Я не имею ни малейшего понятия, какая на самом деле у неё реакция. Явно не из тех «круто, мы его не знаем, но ты молодец что пригласила». Мое Рождество, мои правила.
— Твикс, Дэвид, Мэтт это Питер.
— Привет сювак, — Дэвид с набитым ртом протягивает ему руку.
— Мы знакомы, — Твикс машет из дальнего угла комнаты и улыбается нам. – Больше людей, больше веселья.
— Это твой парень? – вставляет свои пять копеек Мэтт.
Я закатываю глаза. – Нет Мэтт, у меня нет парня.
— Значит, вакансия свободна? – подкалывает Питер.
Наконец, когда у меня в руках больше нет елки, я могу свободно поцеловать его. В щеку. – С Рождеством, Райт.
— Кто—то должен ещё прийти? – Я закрываю дверь и прижимаю её спиной, вопросительно смотрю на Эмму. – Я спрашиваю, КТО-ТО ЕЩЁ ПРИЕДТ?
— Я написала Каммиле, но мы с ней крупно поссорились. – Я сажусь за маленький стол и по очереди закидываю в рот конфеты. Останавливаюсь на восьмой, меня начинает подташнивать.
— Оливер обещал заглянуть. – Я наблюдаю за тем, как Эмма достает их духовки запеченный картофель. Пару испарин оживили её лицо. Бледное осунувшееся, оно порозовело. Я продолжала есть.
— Что у тебя с Райтом?
Я дергаюсь, как перепуганная мышь. – Ничего у меня с ним нет.
Девушка фыркает, и садиться напротив, следуя
моему примеру, и поглощает конфеты. – С какой стати ты пригласила его?
Я задумчиво швыряю пробку от бутылки по столу. – Я одинокая, глубоко несчастная женщина.
Эмма закатывает глаза и я улыбаюсь одним уголком. – Может у вас что-то получится?
— Он сказал что я ничтожество, а теперь я пытаюсь доказать ему, что я другая, такой вариант лучше?
— Люди часто говорят глупости, — Эмма ссутулилась. – Я тоже сказала своей семье, что я их ненавижу, и что больше они меня не увидят…
— Эмма… — выдохнула я.
Девушка резко схватила меня за руку и сильно сжала, так что я скукожилась, под её пристальным взглядом. – Можно я поживу у тебя?
Об и речи идти не может. Она может поселиться у меня навсегда. Мы будем растить Мэтта, и делать покупки в «холлифудс» и мы никогда не будем волноваться по пустякам, а ещё, я перестану работать у Оливера и наймусь в какой-нибудь биржевой канторе секретаршей, а потом, спустя лет пять, встречу мужчину своей мечты.
— Спасибо, — одними губами прошептала Эмма, в тот самый момент как в дверь раздался звонок.
Я сорвалась с места и бросилась к двери. Не знаю, кого я так ожидала увидеть но…
— Камми… — глаза поплыли на мокром месте.
— Сентиментальность тебе к лицу, — она робко улыбнулась, протягивая мне коробку. – С Рождеством.
Я притянула её к себе и пожалела. Она была холодной и мокрой. Я чувствовала, как футболка прилипает к телу, но продолжала обнимать этого «эскимоса», которого мама заботливо укутала в пять слоев одежды.
— Я люблю тебя.
— И я тебя.
Наконец мы сели за стол. Я села между Мэттом и Питером, ближе к кухонному проему, во главе стола и гордо выпятила грудь. Семь подростков за столом усердно изображают себя взрослыми. Гул стоял на весь дом. Они все что-то обсуждали, а я просто размазывала картошку по тарелке и думала над тем, что такое быть счастливой? К конечному заключению я не пришла и после пятого бокала вина забросила эту идею.
— Эй. – Я вздрогнула. – Я говорю, пойдем, перекурим?
— Что?
— Покурить выйдем? – Питер подвинул свой стул ко мне и отвлекся от беседы с Дэвидом, который теперь швырялся едой в Каммилу и заигрывал с ней.
— Да конечно, — я едва не смела стол, но удержала равновесие и вышла следом за Питером на крыльцо. Мы замерли друг напротив друга. Было слишком светло, от фонариков и огоньков, которыми кишела наша улица. Громкий гомон людей, музыка и снег. Я взяла у Питера сигарету и, не успев вставить её в рот, как парень согнулся у моих ног и…
— Ты что застегиваешь мне куртку? – я рассеянно улыбнулась.
— Замерзнешь и умрешь, — он дотянул собачку до подбородка и довольно улыбнулся.
Мы стояли молча. Небо как всегда, усеяно россыпью звезд. Наверно если бы не звезды, которые только в Бостоне кажутся так близко, я бы давно свинтила из этого города. Я выпустила дым вверх и снова поднесла руку к губам. Новая доза никотина приблизит меня к естественной смерти.
— О чем ты думаешь?
— Что? – стала слишком часто тупить, пора завязывать.
— О чем ты думаешь на данный момент? – Питер выпустил очередную порцию дыма. Облако застыло между нами, а потом исчезло.
— Думаю над тем, почему до сих пор остаюсь в Бостоне. Что держит меня здесь.
— И что же ты решила?
— Звезды.
— Что?
— Меня держит небо, которое так близко лишь здесь…
— Это самая странная причина.
Я улыбаюсь.
— Я ведь не подарил тебе подарок, на Рождество.
— Боже, не стоит…
— Закрой глаза и протяни руку, — оборвал он меня. Я повиновалась и тогда, что-то холодное коснулось запястья. Его холодные пальцы ловко окольцевали мою руку, а затем резко отпустили. Я приоткрыла один глаз.
— Можно открыть?
— Ты уже все равно открыла.
Я роняю взгляд на свое запястье, на котором тонкий, серебристый ободок с крошечными буковками «ocean». Я заглатываю воздух и…
— Твое имя было легче найти, всякая туфта типа океан, звезды, небо, это сейчас модно.
— Я думала ты неловкий и застенчивый, а ты…
— Жуткий романтик и эгоист.
— Это прекрасно, спасибо… я…
Он наклоняется, и мои
холодные губы приятно дрожат под его теплым поцелуем. С Рождеством, охохо. С моим первым нормальным Рождеством за последние пару лет.
Глава девятая.
Пора завязывать целоваться.
— Ну что, откроем подарки?
— Откроем подарки и Мэтт пойдем спать.
— Но на сейчас лишь полночь, — взвыл он.
— Серьезно, глава семейства, дай мальцу развлечься, — заплетающимся язык пропагандировал Дэвид.
Сзади подкрался Питер и обнял меня за талию. Все были слишком пьяны, что бы обратить на это внимание. Да и сам Питер явно не особо переваривал всю информацию. Так что я согласилась.
— Ну, открывай.
Все сел в круг. Я удобно устроилась в руках Питера и зевнула. Он подхватил мой зевок.
— Детское время Паркер, хочешь в кроватку?
Я закатываю глаза. – Возможно, если ты меня уложишь, — и по-детски надуваю губу.
— Не флиртуй так, это опасно. – Легкий блеск в его глазах, хаотичный не поддельный беспорядок на голове, бледные губы, густые брови…
— Эй, вы там, любовники, пацан подарок открывает.
— ПРИСТАВКА! – громкий визг и тяжелая туша сбивает меня, и я падаю на пол, удобно уложившись на Питера. Мэтт смачно целует меня в щеку и продолжает что-то тараторить.
— Да это же последняя модель! Я три года просил предков купит, Оушэн, я люблю тебя.
Я громко смеюсь, вытирая слюни со своего лица. – Санта Оушэн, ох-хо-хо.
— Ты сейчас на опасном расстоянии, у меня между ног. Четыре слоя одежды.
Алкоголь окончательно разъел мой мозг. Я тянусь к Питеру и последнее, что хорошо помню, мысли о том, что Томасу это не понравится. Ну и пусть. Я же это специально делаю.
***
Я резко сажусь на кровати и солнечный свет обволакивает меня. Я прикасаюсь к волосам, которые сбились в большой клок, щупаю отекшее лицо, на пальцах остаются черные следы, остается с ужасом догадываться какое месиво у меня на лице. Во рту странный привкус, будто я съела дохлую мыш.
Я бегу, сшибаю табуретку в коридоре и падаю на полу в ванной, оказываясь лицом в унитазе. Меня рвет. Мне кажется, что сейчас, я выплюну органы. Кто-то убирает мои волосы сзади, и я мысленно благодарю его, продолжая извергать все что ела за последние пару лет. Я плохо помню, чем закончилась сегодняшняя ночь, но сейчас, меня больше волнует, сколько я выпила.
Я сажусь на полу и глубоко выдыхаю.
— Ты в норме? – Питер сел на бортик ванны и свесил голову, сжимая руками волосы.
— Я ничерта не помню.
— Веселое Рождество, — он слабо усмехается.
Я начинаю нащупывать себя, проверяя на наличие всех частей тела. Оказывается я в одном нижнем белье. Питер сидит в одних трусах. Я вопросительно поднимаю глаза.
— Я не рискнул раздеть тебя дальше, хотел позвать Эмму, что бы она тебя переодела, но она откинулась ещё раньше.
— А где ты спал?
— Я проснулся с Дэвидом в зале на диване, а Мэтти с восьми утра играет в приставку.
Я тупо качаю головой. От меня воняет блевотиной. Я начинаю расстегивать лифчик. Нужно забраться в душ. Питер бездумно пялится в пол. Мы усердно делаем вид, что ничего вчера не было. Неплохо получается. На трезвую голову, после трех таблеток от головной боли, я обязательно попытаюсь разобраться в том, что произошло.
— В дверь звонят, — Питер поднимает голову.
— А? Что? – Я выползаю из ванной, и по дороге застегивая лифчик, обратно плетусь к двери.
— Томас?
— О, Боже, ты же голая. – Он нервно вздрогнул и закрыл глаза. – Оденься.
Мне сейчас настолько наплевать, что на мне нет одежды, что я остаюсь стоять во входе и разглядывать Томаса.
— Ты девушек в нижнем белье не видел? – Ещё минута и я съеду по косяку вниз, упаду на пол и меня снова вырвет. Я прижимаю руки к животу.
— Я наверно заеду позже… — Я не успеваю ответить, как чувствую рвоту во рту и, хлопнув у ошарашенного Тома дверью перед носом, галопом мчусь в туалет. Извергаю остатки вчерашнего веселого вечера. Томас исчез. Пьяную Каммилу я нахожу в комнате Мэтта, Эмма спит в спальне родителей. По словам Томаса, Дэвид и Мэтт в гостиной. Местонахождение Твикса неизвестно. Я пооткрывала ещё пару дверей, и
спустилась на кухню. Вывернула в себя кувшин воды и, взяв миску салата, застыла посреди комнаты.
— Почему у тебя прокладка на груди? – Дэвид почесал затылок и потянулся руками к крану, а затем, засунув голову в раковину, врубил напор. Я продолжала хлопать глазами, запихивая в рот остатки вчерашней еды.
— Я там че-ик-то сказал про то, что ПМС это фигня, а как дальше развивались события я не помню, а ты чего голая?
Я прикрыла грудь миской от салата. – Не знаю, хоть кто-то помнит, что вчера произошло?
— Можно спросить у твоего брата, Твикс ему только дважды налил.
Я пережевываю салат, минуты три, пока до меня доходит суть «только дважды налил». – Он ему налил? – я с трудом сглатываю.
— Но он отрубился сразу, так что мы оставили его дома, сейчас вон огурцом, в отличие от нас.
— Он ему налил? – повторяю я.
Дэвид отдирает прокладку от груди и, держа её на безопасном расстоянии, идет ко мне. Кладет на голову и удаляется из кухни. – Пойду, посплю ещё.
Я стою в нижнем белье, с прокладкой на голове и миской салата в руках, думаю, над тем, что напоила собственного брата, над тем, что Твикс бесследно исчез и над тем, что я только что хлопнула дверью перед Томасом, на которого меня чуть не вырвало. Чудненько.
Я высовываю нос из-за угла и одним глазом нащупываю макушку Мэтта. Он копошиться, я перевожу взгляд на телевизор. Мне очень хочется узнать, что было вчера. Но мне кажется, что младший брат не лучшее средство информации. «Ты напилась и танцевала голая» — не та фраза, которую должен сказать брат сестре. Я сглотнула и села рядом на диване.
— Чего поделываешь?
— Доброе утро. Осваиваю приставку, это так круто! – он даже не глянул на меня. Ну и хорошо. Выгляжу я не очень.
— Выспался?
— Угу, — Мэтти мельком смотрит на меня. – Пойду, схожу за пирогом, поиграй пока. – Он кидает в меня пульт управления. Я нажимаю на разные кнопочки и наблюдаю за тем как какой-то мужчина, то есть я, забавно убивает окружающих.
— Только никого не убивай, — раздается из кухни.
— Упс… я тут немного… эм…
Мэтти появляется с тарелкой пирога и прыгает рядом. У него недовольный взгляд и рот обляпан вишневым вареньем. Он снова выел всю начинку.
— Вы того чувака, с волосами кудрявыми, забрали?
Я белею. – Кого мы должны были забрать?
— Ну… чувак… э, — Мэтт откусывает гигантский кусок пирога, размером с мою ступню. Пару крошек падают на диван. – Его ещё копы словили. – Мой младший брат так странно на меня косит, будто я должна понимать, о чем идет речь.
Восьмью часами ранее…
— Его нельзя оставлять одного дома, — я закрываю входную дверь, под выстрел хлопушки. На часах половина первого ночи. Эмма нависла рядом. Её волосы лезут в лицо.
— Но это же была твоя идея, — она ехидно улыбается.
Снова взрыв.
— Они сейчас убьют друг друга, — я, наконец, слышу последний щелчок и высовываю ключ из скважины.
Дэвид снова пускает фейерверк, и я, прежде чем посмотреть на небо, зачерпываю снег в руки. Хлоп. Снежок громко ударяется в спину Каммилы. Она пьяная. Я никогда не видела её пьяной. Хлоп. Хлоп. Хлоп. Фейерверки один за другим освещают небо над нами, в то время как я начинаю кровопролитную войну снежками. Один снежок завалился мне за шиворот. Я суживаю глаза и замираю на месте, что бы понять, кто его кинул, но в темноте ничего не видно. Хлоп. Кусочек света позволяет мне разглядеть Питера, и я пускаю в него порцию снега, так что она расползается по его лицу. Я громко дышу, смеюсь, мои руки уже замерзли. Мне кажется, что до моего «плана» мы не доберемся. Так и ляжем здесь в снегу.
— Тебе конец, Паркер!
Я пытаюсь бежать. Снег не отпускает ноги. Я падаю и не думаю встать. Небо такое красивое, в серых разводах от взорванных фейерверков. Одна звезда, другая… Лучшие моменты в моей жизни, связаны с небом. Каждый раз, когда я счастлива, я смотрю на небо. Так получается само собой. Я часто смотрю на небо, но я не часто счастлива. Звезда, как одинокая слеза, скатывается по небу. Мы будем пить, и смеяться как дети. Я чувствую
себя горсткой пороха, который скоро взорвется.
— Эй, — Питер протягивает мне руку и помогает подняться. Он улыбается детской задорной улыбкой. Я грустно поднимаю уголок рта. Почему я позвала его? Доказать что-то ему? Доказать что-то себе?
— Ну! Я ещё слишком трезв, нам нужно торопиться! – Твикс махнул рукой, и я быстро отвернулась от Питера, что бы он не заметил разочарование в моих глазах.
Дорога была заполнена людьми, которые вышли, что бы полюбоваться разводами на небе, до дрожи пропирающим холодом. Я пробегала по ним глазами, перебирая ноги сзади. Группа веселых, частично трезвых подростков весело смеялась и пела впереди меня. Это группа моих людей. Нас связывают тяготы бытия, но никто из них не проходил через то, что прошла. Я оставляю одинокие глубокие следы на хрустящем снегу.
Мы выходим из спального района. Появляются холодящие душу небоскребы. Я нахожу взглядом свой небоскреб. Когда-нибудь, я спрыгну с него. Не сегодня и может не завтра, может через десять лет, но я уже нашла место, где хочу умереть, потому что…
— Какого черта! – Дэвид уткнулся лицом в стеклянную дверь и ударил ладонью.
— У нас закончилась выпивка, а единственный супермаркет, который должен был работать на сегодняшнюю ночь, закрыт, я возмущен! – Твикс злобно выпятил губу.
— Если учесть, что мы его ограбили, то тебя вообще сюда не должны пускать, — я усмехнулась, прислонившись лицом к стеклу и всматриваясь в темноту.
— Ну и где нам достать выпивку?
— Ну… до центра города пешком часа два, не больше, хочешь прогуляться?— Эмма съежилась от холода, перепрыгивая с ноги на ногу. – Вернемся домой, и ляжем спать.
— Можно выбить стекло и ограбить его снова, — прижимая губы к двери промычала я.
— Не облизывай окно, — Питер дернул меня за руку. – Замерзнут.
Вначале я его целую, затем флиртую, затем балуюсь с ним, а теперь я бесконечно холодна и презрительно фыркаю. Я пропускаю его слова мима ушей, и оборачиваюсь к остальным.
— Нужно найти что-то тяжелое, — Твикс озабоченно почесал голову.
— Я пошутила.
— А я нет. – Я не успела ничего сделать, даже рот раскрыть, только издать странный звук вроде «хчеблстоп», прежде чем стекло разлетелось миллионами осколков и с грохотом осыпалось на землю. Горстка упала к моим ногам, и я сделала паршу шагов назад. Вместо красивой музыки и замедленной съемки взвыла сигнализация. Все позатыкали уши руки.
— Надо СМАТЫВАТЬ!
— НЕТ! – Твикс наивно ринулся в здание. Я схватила его за воротник и стала тащить назад.
— Сейчас сюда приедет полиция, это взлом, придурок!
— Оушэн, Твикс, нужно валить! – Эмма уже отбежала к перекрестку и махала рукой. Сигнализация продолжала визжать, так что мне захотелось поднять голову и закричать в ответ «да заткнись ты уже». Я продолжала тащить за собой Твикса, но он усердно тащил меня в здание. Я разжала пальцы и полетела назад.
— Копы! Валим, валим, — Дэвид интенсивно махал рукой, словно исполняя какой-то замысловатый гавайский танец.
— Сначала этого Индиана Джонса забери! – кричу я в ответ. Каммила побелела от ужаса. Она никогда в жизни не нарушала закон. Когда я впервые сделала что-то подобное, мое лицо было примерно таким же.
— Твикс!
Силуэт парня исчез в темноте. Питер схватил меня за руку, и я побежала за всеми. Волосы залепили лицо, я не видела ничего впереди. Сзади оглушаюше орала сирена и полицейская мигалка. Мы бежали по проезжей части, навстречу машинам, которые громко сигналили и объезжали нас. Не знаю, почему мы не могли бежать по тротуару. Наверно так романтичней. На секунду я увидела впереди Дэвида. Умом он в подобных случаях не отличается. Он бежит напролом. Я снова теряю зрение, и лишь горячая рука Питера тянет меня за собой. Я не знаю, какой он. Правильный или не правильный. Почему она приехал, что он думает обо мне, зачем он меня поцеловал. Я ничего о нем не знаю. Но я и не хочу. Я так боюсь потерять то, что люблю, что запрещаю себе любить. Помни нынешний день, ибо с него начинается вечность. Помни, Питер Райт.