Подруга

Снежная Лавина
 Ее звали Юлия. Я много раз пробовала рассказывать о ней разным людям по разным поводам, но каждый раз получала странную реакцию: раздражение, смешанное со страхом. Сама я ничего подобного не чувствовала – до какого-то времени. Я ощущала восхищение и любопытство, позже… Пробую понять сейчас. Юлия, эта чудачка, была моей давней подругой, с которой жизнь то сводила, то разводила на годы. Не могу сказать, что она сыграла главную роль в моей жизни, но, вне всяких сомнений, повлияла на мой внутренний мир. Можно сказать, что хорошенько его встряхнула.
Мы познакомились, как говорится, в глубокой юности – только закончив школу. Она поступила на журналистику, я работала на почте и планировала поступать на юридический. Точнее, это планировали мои родители, успешные адвокаты, а я протестовала и поэтому никуда не поступала. Мои друзья тоже учились, но наше общение из-за этого не изменилось. На вечеринке по поводу дня рождения одного из них я и встретила Юлию.

 Мы случайно сели рядом, и после первых двух ее комментариев я была совершенно порабощена. Это были  фразы многослойного юмора  с широкой амплитудой от мастерски скрытой пошлости до субтильной интеллектуальной иронии, и перемены выражения лица в течении нескольких  мгновений совершенно дополнили высказанную мысль. Юлия не совсем соответствовала собравшейся компании, по большей части одержимой гормонально – феромонными волнами. Она казалась… как-то слишком рафинированной. Хрупкая, изящная, как статуэтка, с почти прозрачной белой кожей, черными, словно вороново крыло, волосами и темно-серыми глазами, со вкусом, и насколько я могла понять, дорого одетая и распространяющая аромат хороших духов -  ее внешность на самом деле была неординарной. Общение с ней обещало глубину и дали, в отличие от хихиканья с моими друзьями, которые, как я подозреваю, не смогли бы отличить Моцарта от Бальзака. Нет, они были прекрасные и веселые люди, из хороших семей ( о чем особенно заботились мои родители), просто на этом этапе не то было важно для этой сумасбродной шайки.

 Юлия была совсем другое дело. Всю вечеринку мы хохотали до спазмов, создавали свои коды и ключевые слова, и я не могла не поражаться тому, с какой легкостью это происходило. Она вставляла цитаты из книг и фильмов, а их было множество, и я, такой любитель читать, не могла не оценить такого невероятного ее багажа. На другой день я позвала ее в гости с ночевкой и втайне от родителей купила бутылку вина.  Впервые родители остались в восторге от моей подруги. Хорошо понимаю, почему:  Юлия обладала прекрасными аристократическими манерами, богатым языком, а после короткой дискуссии о дипломатических превратностях мои родители благословили нашу дружбу.

 Мы проговорили всю ночь. О...  А теперь начинается та часть истории, которую я сама хочу оценить по-новому. Просто, словно читая стихи, Юлия начала рассказывать про своих родителей, дипломатов, которые погибли при неясных обстоятельствах пять лет назад. Она осталась совсем одна, потому что ни у кого из родственников жить не хотела, так что крутилась сама. Когда ей исполнилось 18 лет, вышла замуж за харизматичного  криминального авторитета, который окружил ее с трудом осознаваемой роскошью. Через полгода счастливой совместной жизни он вдруг повесился , она так и не узнала причины. А сразу после выпускных экзаменов ей нашли какой-то хронический рак крови, из-за которого она должна будет пить очень агрессивные лекарства и все равно долго не проживет.

 Я была юной и наивной, еще наивнее стала от выпитого вина, поэтому Юлия просто заколдовала меня своим гладким рассказом, втянула и проглотила. Я слушала, какими неординарными людьми были ее родители, знавшие по десять языков и имевшие по два высших образования. Что сама она свободно говорит на японском, не считая немецкий и английский. И что ее самоубийца муж был до неприличия богат…

 Что она сама была неординарной – не было никаких сомнений. Все остальное со временем поблекло и потеряло смысл.

 Под утро, добив меня окончательно, она вдруг захотела домой. Я пошла проводить, потому что не могла так быстро отделиться, а к тому же была не в состоянии прервать такой драматический рассказ. Было раннее ноябрьское утро, моросил дождь, свет фонарей отражался на мокрой поверхности асфальта. Одиночные безликие прохожие спешили по своим мелочным делам. По своим мелочным жизням… Я была уверена, что у очень немногих людей имеется такая интенсивная и трагическая жизнь, как у Юлии. У меня тоже не такая… Возникли ли у меня вопросы? Только не в то мрачное утро, которое удивительным образом соответствовало впечатлению о гибели и самоубийстве, оставшемуся после ее истории. В голове шумело, я ощущала неподъемную усталость, словно несчастья всего света придавили меня навечно. Я была совсем молода, и хотя считала себя меланхоликом, однако никак не могла воспринять такую трагедию, не была к этому готова. Мои личные трагедии состояли из мелких предательств  друзей и незаслуженного преследования некоторых учителей, которое, однако, привносило своеобразную пикантность в мою повседневность. Теперь это было сплошной ерундой. Шагая назад, я остановилась посередине моста и уставилась в темные речные водовороты, словно уносящие вдаль мои детские мечты и – «легкость бытия», - вспомнила часто используемое клише, тотчас в мыслях проверяя его с возможной реакцией Юлии. Я думала, что никогда не буду прежней, и что мой взгляд на жизнь требует ревизии.

 Не могу сказать,  как долго я пробыла в тумане мыслей, но постепенно он начал рассеиваться. Несколько дней я не видела Юлию, но все это время продумывала ее историю по фрагментам. Тогда и возникли вопросы. Что-то постоянно не давало покоя: не то, что всего этого слишком много для одного человека, а ее энтузиазм в течение повествования был каким-то… несоответствующим. Именно! Чем дальше она рассказывала, тем больше все обрастало витиеватыми деталями, и тем большее вдохновение ее охватывало. Она явно хотела произвести на меня впечатление. Это все невозможно проверить, подумала я, только мне неясно, как она жила после гибели родителей, будучи подростком. И еще вопрос: на что она живет теперь?

 Одним из моих основных качеств является то, что я вижу все так, как есть, без иллюзий и самообмана. В те времена это качество еще не было так усовершенствовано, как позже с годами, но все же проявлялось довольно заметно. Иногда друзья говорили, что я могу « испортить праздник», расставив все по местам. Думая о Юлии, я постепенно пришла к выводу, что она врет. Может, и не все, но это не имело значения. Так вот, что мне с этим делать? А ничего. Какая разница, что существует на самом деле? Мешают ли мне фантазии моей подруги?
Сколько бы я себя не проверяла, я не находила внутри себя никакого дискомфорта.

 Мое другое качество -  везде и всегда замечать прекрасное, видимое и незаметное. Юлия для меня была красивой. Не только ее бросающаяся в глаза внешность, но и редкая интеллигентность, юмор, элегантность, хороший вкус и не по годам массивные знания. Ее история красивой не была, я имею в виду то, что там было всего слишком много, но она указывала на большие творческие возможности Юлии. Внезапно краски жизни вернулись и стали еще ярче от того, что я встретила такого странного человека! Не является ли это Великим Розыгрышем, иронией, анекдотом, смысл которого не каждому дано понять? Именно то, что я, называющая вещи своими именами, восхищаюсь человеком,  все время лгущим?

 Так и началась наша дружба. Я вопросов не задавала, в случае с Юлией правда меня не заботила. Однажды, примерно через год, она сказала: « Зачем говорить человеку, что он врет? Если он врет, то он сам прекрасно об этом знает.» И ведь правда – подумала я. Но именно ее истории, достойные Мюнхгаузена, и вызывали раздражение у всех, кому я позже их рассказывала. Сама же я поняла, что обладаю еще одним качеством: не копаться в чужой жизни и принять версию человека так, как он желает ее подать. Не смотря на то, что я всегда вижу тайные мотивы.

 Через год я поступила на архитектурный  с согласия моих родителей - правда, после их долгих сомнений.  А еще через несколько месяцев влюбилась в женатого преподавателя. Об этом знала только Юлия. Она была осторожной и дискретной, несмотря на свой живой интерес. Я никогда не ощущала ни малейшей оценки по отношению к моему любимому или к ситуации. Я была счастлива, летала в поднебесье, потому что чувствовала себя любимой; немного отдалилась от Юлии, которая, казалось, нисколько не переживала и жила дальше своей таинственной красочной жизнью. Когда мы встречались, она рассказывала мне о происшествиях в своей группе, и мы смеялись, как всегда, до слез. Но если она начинала рассказывать про себя -  и снова лились фантастические истории. Как раз тогда у нее, вроде, появился поклонник из правительства, тоже женатый. У нас были общие интересы…

 У меня не оставалось времени для Юлии, поскольку я совершенно утонула и растворилась в любви. Сочиняла стихи, пробовала писать непонятные картины, продиктованные свежими ветрами из глубины моей души. Училась, все шло, как по маслу. У меня было огромное вдохновение на саму жизнь. Мое тело, ласкаемое любимыми руками, впервые расцветало, как бутон под солнцем. Я должна была сохранять конспирацию, чтобы не навредить его репутации, про свою я не думала. О, это было сумасшествие! Когда сидишь на лекции, и тебя обжигает безотрывный взгляд так, что все тело вспоминает бывшие несколько часов назад моменты страсти и отзывается, и просит новых; когда проходишь мимо по коридору и формально здороваешься с чуть заметной улыбкой тайного соглашения, через минуту проскальзываешь в потайную комнатку и с колотящимся сердцем ждешь, и еще через минуту дверь приоткрывается, поспешно входит он, и вы уже ничего не контролируете, и все перестает существовать, остаетесь только вы оба в затопляющей все на свете страсти…

 Но волна отступила, как только я увидела его с семьей. Он точно так же нежно касался своей жены, которая смотрела на него сияющими глазами. А с какой любовью он играл со своим сыночком! Не иметь иллюзии по поводу его отношений с семьей – это одно, но совсем другое – увидеть это своими глазами. Я почти перестала дышать. Не могла оторвать от него взгляда, впитывая все улыбки и прикосновения, поставившие точку в моей истории. Я должна была это запомнить, чтобы решить, хочу ли с этим жить дальше. На другой день, когда мы вновь встретились в нашей комнатке в университете, стало ясно, что с этим жить я не хочу. Потому что перед глазами никак не исчезала картина, как он касается локона своей жены, перемещает его ей за ухо, наклоняется, что-то шепчет и охватывает ухо губами. Ничего не объясняя, я сказала, что все кончено, но он это понял чуть раньше по ставшему бесчувственным моему телу.

 Надо было как-то жить дальше. К счастью, был конец семестра, потому что дольше его преподавания я бы не перенесла. Конечно, я сразу же нашла Юлию, сказала ей, что мы расстались, но деталей не рассказывала, а она, как и я, никогда не спрашивала. Когда наступило лето, я была прижата новой реальностью: я была беременной. От первого шока я спасалась у Юлии. И плакала, и смеялась, и, наконец, решила рожать. Она тогда сказала, как бы невзначай, что сама она не может рожать, ей не разрешают врачи, и кроме того, у нее аномалия некоторых органов. Та самая история очень помогла при разговоре с моими родителями, которые сначала требовали выдать виновного, чтобы они могли его уничтожить, но потом отошли и настроились ждать внука – раз уж я молода и здорова. Моя подруга была рядом ненавязчиво, но почти все время. Она тащила меня на новые выставки, спектакли, фильмы, концерты, утверждая, что ребенку нужна духовная пища, чтобы он родился и рос восприимчивым к прекрасному. И точно, она была совершенно права! Я была уверена, что она любит еще неродившегося моего малыша.

 Бывшему любимому я сообщила новость до начала учебного года, потому что думала, что он имеет право об этом знать. Я сказала, что от него ничего не хочу, он может жить себе счастливо и дальше. Не продолжая дискуссии, я ушла, потому что было очень больно. Я любила этого человека так, словно он был единственным в мире! И теперь срывала его с себя, как свою собственную кожу… Но он меня не удерживал, так и остался сидеть, глядя перед собой.

 Когда родился Олежка, Юлия, казалось, забыла про свои дела и почти каждый день приходила ко мне. Она связала ему костюмчик и шапочку, покупала игрушки и помогала мне его купать. Мы были очень близки, и нам было весело. Она, как всегда, рассказывала мне истории из повседневности будущих журналистов со своим искрящимся юмором, и иногда мы смеялись так, что Олежка начинал смеяться вслед за нами. Мы выглядели, как лесбиянки, когда гуляли с коляской и играли с моим сыночком в парке. Это тоже было смешно. Это было неповторимо!

 Я рассказываю о своей подруге и думаю, что она значила для меня тогда и теперь, по прошествии двадцати шести лет. У меня были и другие подруги, о которых я знала все: как они росли, какие психологические травмы у них были, и какие счастливые моменты они пережили. Я знала про их глупые поступки, знала все, что было до того, как мы встретились. О Юлии я знала только несколько основных фактов, в которых была уверена. Она не вышла замуж, детей у нее не было. Работала в издательстве художественного направления, небольшого тиража. Много путешествовала. И, как всегда, глотала книги, фильмы, спектакли и выставки. Казалось, не было ни одной премьеры, которую она не посетила бы одна из первых. И ее речь становилась все богаче, остроумие все интеллектуальнее из-за редкой феноменальной памяти на слова и детали. Но в отношении своих собственных рассказов память, очевидно, хромала.

 Однажды через двадцать с лишним лет со времени нашего знакомства и последних пяти – шести лет спорадического не особо интенсивного общения я позвонила Юлии с аэропорта просто так; мой полет отложили на сутки, и прежде чем придумать план действий, я решила пообщаться с кем-нибудь  не из моего ближайшего окружения. Я вспомнила, что давненько не разговаривала с Юлией, и набрала ее номер. Она обрадовалась,  пригласила меня переночевать и вспомнить молодость за бутылкой хорошего вина. Я тоже обрадовалась. Не хотелось возвращаться домой, где я уже со всеми попрощалась, и кроме того, я жила в другом конце города. Впервые я вошла в дом Юлии, где она родилась, выросла и – похоже – состарится. В стандартной квартире меня встретил приятный аромат жареного мяса, милая небольшая собачонка и … двое обычных престарелых родителей. Те, когда-то погибшие дипломаты высшего ранга, оказались не только живыми и здоровыми, но еще и обычными пенсионерами, всю жизнь проживающими вместе со своей дочерью. Нет, я не удивилась. Не удивилась и тогда, когда на ужин пришли еще и два ее настоящих брата, о существовании которых я никогда не слышала. Но я вопросов не задавала. Вечер мы провели очень весело, я наслаждалась остроумием Юлии, ее необъятными знаниями и своим захватывающим дух предчувствием, что граница между этими знаниями и ее фантазией просто не существует. И  снова, как и прежде, я удивлялась тому, сколько и когда человек способен вместить в себя всевозможного искусства со всего света.

 После этого мы снова стали общаться довольно тесно. Я в то время была замужем, у меня был еще один сын, я стала довольно востребованным архитектором. Из рассказов своей подруги я могла узнать немного, поскольку не обращала внимания на то, что у нее все еще есть высокопоставленные любовники, и что она дает частные уроки японского языка. Юлия стала посещать мой дом, вызывая легкое раздражения у моего мужа и восхищение у моих детей.  Она была элегантной и рафинированной, как и раньше; время оставило немного знаков на ее внешности: несколько проступивших морщинок около глаз, размягченный контур лица, и это все. Все те же сияющие глаза, когда ее уносил поток собственного воображения, звонкий заразительный смех, чарующая речь… Только тогда я смогла заметить, что при общении она была осторожна, особенно внимательна к собеседнику, словно ловила повороты темы, чтобы направить разговор от себя. Немного напряжения в глазах, чуть заметная готовность покрыть туманом то, что может быть опасным для нее. Но мне, как и раньше, это не мешало.

 Когда Олег, мой сын, однажды заявил, что уходит жить к Юлии, в первое мгновение я оставила это без внимания, как очередную бесполезную связанную с ней информацию. Визуально не отреагировала, Олег понял это как мое согласие. Но уже через секунду я покрылась холодным потом и задрожала. Я не видела Юлию около недели, но до этого она ночевала у нас. С ним??? Я медленно села, не в состоянии сказать ни слова. Мой ребенок, такой восприимчивый к прекрасному, как она и хотела… разница в двадцать три года … моя подруга…  Мысли сплетались в  трудно распутываемый хаос, в глазах все плыло, я совершенно не контролировала ситуацию. И тогда он начал говорить. Тем своим спокойным бархатным голосом, с такой нежностью, как только может произносить слова влюбленный молодой человек… Он сказал, что едва увидев ее, понял, что это его женщина. Рассказал, что сначала она смеялась, потом сердилась, но сдалась, только чувствовала большую вину передо мной. Что она хочет все закончить, хочет, чтобы все оставалось тайной, но он хочет иначе, потому что на самом деле ее любит. И эта разница в возрасте его не волнует… Мой ребенок, мой любимый сын заявляет мне, что он является взрослым, а я слушаю, потеряв дар речи, и отказываюсь это понимать,- такое впечатление осталось у меня в памяти. Он собрал свои вещи и ушел, я так и не вымолвила ни слова.

 Не знаю, сколько ночей я не могла уснуть. В голову лезли картины из прошлого вместе с моими фантазиями: Юлия берет не руки недельного возраста мальчика и говорит: « Так вот ты какой красавец!» - представляю, как она теперь говорит то же самое, глядя на его молодое, тренированное, красивое тело… Я вспомнила, как мы играли с ним, еще не умевшим ходить, бросая мячик друг другу, а он ползал от меня к ней и обратно… Все это сводило меня с ума. КАК ОНА МОГЛА? Я никак не представляла их вместе. Не представляла, как они живут там у нее с ее престарелыми родителями… Мой муж почти заболел из-за этого, хотя и не являлся Олегу отцом. А я все не знала, как реагировать, не понимала, что действительно чувствовала. Ведь она не соблазнила моего мужа, что было бы натуральнее, а Олег ведь и был уже взрослым. Если бы он ушел просто к не знакомой мне женщине, не думаю, что я бы так переживала. Так что здесь не так? Что-то ведь явно не так, потому что я стала ненавидеть Юлию; был какой-то противный привкус во рту, ощущение чего-то неприличного, почти инцеста, педофилии –  не знаю. Внезапно она стала казаться опасной для моего сына со всеми своими болезненными фантазиями и таинственным прошлым. Я так растерялась, что не предпринимала никаких действий и просто застыла. Через какое-то время муж стал меня успокаивать, утверждая, что долго это не продлится, потому что у такого мезальянса нет будущего. Я поверила и стала ждать.

 С Юлией после того я не разговаривала. Олег звонил и приходил в гости, выглядел счастливым, только переживал из-за нашего неприятия их как пары, и из-за того, что мы закрыли двери для Юлии. Но я просто не могла себя заставить с ней говорить! И она мне не звонила. Через несколько месяцев, напротив моему ожиданию, ничего не изменилось. Они вдвоем поехали в отпуск куда-то в Прованс, вернулись загоревшие и еще более счастливые, точнее, Олег, ибо Юлии я не видела. Странно, но я перестала страдать, могла спокойно слушать скупые рассказы своего сына об их совместной жизни, о МОЕЙ подруге. И это была правда, обычная ежедневная правда, которую я принимала с растущим любопытством и удивлением, будто Юлия оказалась совершенно такой же, как мы, а не созданием с другой планеты. В то же время я чувствовала необъяснимую злость по поводу открытия этой правды: возможно, потому что это шло от моего сына. Он, сам того не зная, разрушил долго хранимый миф о Юлии, а это было неприятно. Меня не покидала мысль, что мне следовало самой узнать о ней больше, хотя зачем? Я сама, как всегда, ни о чем не спрашивала, но ловила все мелкие детали, среди которых не было преподавания японского языка и даже владения им. Однако выставки, спектакли, фильмы они посещали постоянно. Олег получал наслаждение от своей жизни, стал глубже мыслить -  он ведь  уже родился восприимчивым к прекрасному; только иногда в его речи я слышала выражения Юлии, наши с ней еще в юности придуманные кодовые слова…

 Еще через год я начала скучать по Юлии. Все чаще появлялась мысль ей позвонить, но я не знала, с чего начать разговор. И не была уверена, что мы сможем вернуться туда, где остановились: теперь между нами стоял мой сын. Время шло, и положение становилось почти комическим: мой любимый сын живет с моей любимой подругой и горя не знает, а я не признаю этих отношений и пребываю в ярости.  Я не такая, подумала я. Не гордилась ли я сама тем, что своему сыну предоставила право выбора -  и необходимость брать за это ответственность? Не гордилась ли я им из-за этого?

 Час я собиралась с силами, глядя на телефон. Позвонила, тут же пересохло во рту. Она не спешила ответить. Отозвалась. Я чувствовала, как она взволнована. После нескольких незначительных фраз для обогрева я предложила встретиться. Она поспешно согласилась. Договорились. Это было еще страшнее… Однако, встретившись, мы быстро овладели ситуацией, и в этот раз об Олеге совсем не говорили. Это не было совсем то же самое, как в нашей прошлой дружбе, но все же кое-что, и мне стало легче. В дальнейшем было легче мне, но труднее Юлии, ведь она не могла разговаривать прямо о настоящих вещах, во всяком случае, со мной. А Олег радовался и вел себя, как зрелый мужчина, поэтому благодаря ему мы стали чаще проводить время вместе. Это было чем-то новым, потому мы развивали отношения осторожно. Я замечала, как страдала Юлия, вынужденная мне показывать до того спрятанную часть своей жизни…

 Я не знаю, насколько мы бы сблизились, и вообще было ли это возможно. Мы не давили друг на друга больше, чем это можно было поднять. Но в одну ноябрьскую субботу пришел Олег и выглядел таким несчастным, что у меня перевернулось сердце. У Юлии рак крови, заявил он. Как бы не так, подумала я. Разозлилась, что она опять взялась за свои трюки и мучает моего ребенка. Я хотела выложить ему все, что когда-нибудь слышала от Юлии и что позже сдулось, как проколотый пузырь. Но он плакал и рассказывал, что ей стало плохо пару дней назад, он повез ее к врачу, и ее неотложно госпитализировали в онкологическое отделение. Вот так. Основная правда о моей странной подруге.

Она угасла через три недели. Я только что вернулась с похорон. Олег опять будет жить с нами, о родителях Юлии позаботятся ее братья. Зачем все это пишу? Абсурд…

 Стемнело, моросит, как тогда, когда в далекой юности я провожала Юлию домой  и слушала впечатляющую ее фантазию, единственная часть которой была святой правдой: часть, заранее отнявшая у моей подруги все то, что она себе поспешно сочинила. Она жила, ожидая смерти, но никому этого не показывала, заполняя повседневность невероятными подвигами и несуществующими героями. Ожидание затянулось, а когда она осмелилась стать счастливой, даже и так противоречиво, все закончилось. Великий Розыгрыш? Банальное окончание двух параллельных жизней -  реального ожидания смерти и красочного богатого воображения?

 Конец ноября, тоскливая морось, вечная спешка прохожих в свои уютные жизни, сокращение целого мира до отблеска света уличного фонаря в луже на асфальте… Без Юлии, моей подруги…