Нефертити: http://www.proza.ru/2016/01/20/1752
Эхнатон уныло обвел взглядом присутствующих неискренне изображающих почтение и незаменимость, хотя каждого второго из них можно было смело наградить орденом «Ветеран броуновского движения» или юбилейной медалью «Десять лет коту под хвост». Впрочем, особенного выбора все равно не было, и он автоматически потянулся к хепрешу* прежде чем перейти к официальной части совещания. Но то ли сам синий цвет головного убора, то ли прилагающийся урей** напомнил о Нефертити, и фараон оставил церемониальные формальности в стороне.
- Вавилонский царь прислал отзыв на ваш презент, - вкрадчиво начал советник по иностранным делам. – Пишет, что в подарочном сундуке чего только не было: ни злата, ни серебра, ни драгоценностей – ничего не было.
Скупердяйство Эхнатона уже стало притчей во языцех от восточного средиземноморья до западного средиземья. Стремясь сэкономить на внешнеполитических расходах, фараон утратил поддержку союзников и верность провинций, а затем и контроль над ними, значительно обеднив поток снабжения с периферии. Не чувствуя защиту и власть Египта, удаленные регионы выходили из подчинения, будучи захваченными или присоединяясь к враждебным альянсам. Твари божьи из атоновских глубинок по поведению все дальше были от бога Атона и все ближе просто к тварям.
- Да, сундук пустой – он предмет простой, он никуда не денется, - согласился Эхнатон. – И потому сам по себе является ценным подарком. Хотя вообще-то, хороших соседей не должно быть слышно, а плохих – тупо в игнор.
Это было нелепейшее оправдание проявленной жадности, но фараон пребывал в странном финансовом парадоксе, при котором чем меньше у него оставалось денег, тем больше приходилось их считать. К тому же, в последнее время, особенно сильный удар по доходам нанесли Ашкелон, Тель-Гезер и Лахиш, которые объединившись с хабиру, образовали настоящий бермудский треугольник для торговых караванов, движущихся по «царской дороге». Словом, Месопотамия уже не играла значительной роли в планах фараона и до сегодняшнего дня отношения с Вавилоном его совершенно не волновали. Впрочем, как и вся внешняя политика.
Не зная, что на это ответить, представитель МИД-а рассеяно поклонился и уступил место советнику из МВД. Фараон окинул взглядом самого худого из зажравшихся чиновников и внезапно улыбнулся, вспомнив чем именно тот занимается:
- А-а… Ну как там эта ваша… борьба коррупции с преступностью?
- Все замечательно, победила дружба. - расплылся в ответной улыбке советник. – Соцопросы показывают, что теперь ваши люди могут жить долго и счастливо, но пока еще нет четкого ответа как их заставить. В целом же, народу все легче и легче тяжелее жить. И тут очень бы помогло фондовое финансирование…
Это волшебное слово мгновенно переключило мысли Эхнатона на свой единственный недостаток, а именно: недостаток денег. Впервые за всю историю Египта, фараон был вынужден прибегнуть к помощи наемников дабы удержаться на престоле. Однако контролировать эгейских пиратов оказалось ничуть не проще, чем назревавшее восстание. Все дошло до полного беспредела и это был еще не предел. Но вроде бы народ ничего не имел против, хотя, может был против, потому что ничего не имел… Эти мелкие нюансы мало интересовали скрягу, который даже из двух зол выбрал то, что побольше.
- Извините, но, к сожалению, я ничем не хочу вам помочь, - оборвал он советника на жалобе, что по ныне не у каждой мышки есть своя норушка. – Не время роптать! Обычно власть всегда идет навстречу по желаниям народа. Но сейчас пора затянуть потуже удила на ежовых рукавицах и удовлетвориться синицей, которая в руках. А я, как бог своего народа, готов еще больше укоротить поводок, чтобы стать ближе к людям и суметь достать каждого.
- Да вы уже, царь-государь, - льстиво вставил министр культуры, пока остальные переваривали сумбурную воодушевляющую речь. – Как никогда близки к народу, который славит вас и «главную супругу». Законы ваши чтут, воспитывая младое поколения на главных принципах: Атон единый бог и нет других пред его ликом, а посему не будет сотворен кумир в изображениях и…
Потакая мании величия фараона, где значительно преобладала мания, затирая хоть какое-то величие, подхалим докладывал лишь о приятной части творившегося в Египте. В самом деле, когда у высшей власти оказалась чета семитских кровей, все народы этой группы сплотились под единым символом Атона, угрожая заменить собой аборигенов – коренных египтян. Политеизм преследовался настолько сурово, что даже в письменности все изображения людей, животных и насекомых приравнивались к идолопоклонничеству и были заменены на абстрактные символы, дав толчок к развитию нового, более удобного языка. Открыто выступающие были всенародно казнены во имя веры.
Однако и тут все держалось на деньгах, которые, если мерять кучами, можно охарактеризовать ямкой. Духовенство Атона выказывало недовольство тем, что их труд все чаще оплачиваться духовно. К тому же, без множества посредников множеству богов, общение с единым Атоном для населения обходилось значительно дешевле. И люди посещали храмы не столь регулярно, а только в свободное от грехов время. Поэтому среди жрецов все больше появлялось перебежчиков к старым богам, которые воспевали о великом прошлом, загнивающем настоящем и выдвигали идеи о том, что если Бога оскорбляют какие-то рисунки, но не оскорбляют убийства, то это вовсе и не Бог. Словом, как показали последние события, предпоследние были лучше, но об этом доложено не было.
- Ну что же, - удовлетворенно кивнул Эхнатон, делая жест рукой, чтобы остановить красноречивый доклад. – Да будет молодняк, доказавший верность Атону, приравнен к избранным и удостоится привилегии высокого сословия: делать обрезания во время возмужания.
От этого заявления, выражения глаз знати, доселе выдававшие отсутствие каких-либо взглядов, постарались сформировать четыре равноудаленных прямых угла на радужной оболочке. Однако под зорким оком фараона, они тут же возвращались в привычную форму и тупились. Эхнатон оглядел потупленные взоры сановников, среди которых что ни личность, то двуличность, и ткнул пальцев в самого пухлого из молчунов.
- О великий фараон, да будут славны дни твои сочтены и в Жизни все на букву «Ж», - начал распевать хвальбы советник по развитию и строительству. Обычно его тирады были непомерно длинны и их никто не воспринимал. Однако все покорно демонстрировали терпение (то есть искусство скрывать нетерпение), в ожидании когда фараону надоест слушать этот приторно-сопливый бред.
- Вот как умеет подкатить, хотя и круглый дурак! – между тем рассуждал про себя Эхнатон. – Впрочем, и подчиненные у него под стать, а их ограниченность компенсируется разве что их неограниченностью. Во всем департаменте правая рука не знает, что творит левая, хотя обе растут из одного места.
- А батюшка ваш, какой пилон отгрохал, колоссов воздвиг, проложил аллею сфинксов на манер Великого, что откопал ваш дед***. – между тем продолжал сановник, перейдя на именитых родственников, потому что в отношении самого фараона фантазия уже истощилась. – Дальние же предки и того дальше пошли: навеки засияли пирамиды, как символ непобедимого Египта****. Хорошо бы и нам возродить эту старую добрую традицию. Всего-то надо субсидировать…
- Увы, сегодня не могу, - встрепенулся Эхнатон. – Давайте никогда. Никогда вас устроит?
Каменщики, плотники, свободные от земледелия крестьяне и вообще все, занятые на обязательной трудовой повинности, вкалывали на развитие новой столицы и возведении храмов Атона по всей стране. Поэтому, несмотря на то, что для строительства небольшой пирамиды требовалось от силы тысячи две вольнонаемных рабочих, фараон не мог себе этого позволить.
Последним оказался пожилой вояка, заставший еще правление Тутмоса, прошедший Сирию, Ливан и неоднократные походы в Нубию. И поскольку мысли военного советника были редкие и прямые, он говорил коротко, без обиняков и всегда на одну и ту же тему. А посему, получив право слова, бывший воин пустыни никого не удивил своей пропагандой экспроприации чужеродных богатств и политики завоевания, как обычно начав свой соблазн с уже надоевшей присказки:
- За морем житье не худо…
Эхнатон не разделял его рвения, избегая расточительных военных конфликтов. К тому же, он полагал, что героем можно быть и не опустошая чужих земель. Тем более, что окончательной уверенности в победе тоже не было. Тем не менее, он дал старику высказаться ровно на столько, на сколько хватило терпения.
- Хорошо там, где мы, а не нас, - изрек он свой ответ, как обычно прерывая монолог советника где-то на самокритичной фразе «Я драчистый изумруд!». Однако спустя короткую паузу, неожиданно для всех четко и ясно сформулировал совершенно не характерную для него стратегию - Однако, нам и в самом деле необходимо вернуть свое влияние на «Царском пути» для восстановления торговли. И поможет это сделать наш верный союзник – столица Атона в Ханаане, город Салим.
Продолжение следует…
* Хепреш – древнеегипетский царский головной убор.
** Урей – символическое украшение в виде кобры, крепившееся на лбу, поверх головного убора фараона
*** Во время Тутмоса IV пески пустыни почти полностью погребли под собой Великого Сфинкса.
**** Многие египетские пирамиды облицовывались белыми отполированными блоками известняка, которые ярко сверкали на солнце. Завоеватели Египта их постепенно разбирали для строительства крепостей и своих храмов.