Месть женщины

Геннадий Маврин
               


   Мила очень хотела иметь ребенка, но в больнице, куда легла на удержание, она вдруг выкинула на третьем месяце и теперь горько переживала.
   Чтобы забыться, Мила вместе с мужем приехала в город N к тетке. Весь день они прогуляли по городу, любуясь широкими волжскими просторами. Она была весела, много смеялась и шутила, а ночью, лежа в постели, вдруг заплакала и никак не могла успокоиться. Подушка была насквозь мокрой от слез.
   Дима, проснувшись на рассвете, начал успокаивать ее:
   — Милочка, дорогая, не надо так убиваться, выкидыши у многих женщин случаются и ничего, потом снова рожают.
   — Плевать мне на других, — разозлилась она, — я потеряла своего ребенка. О, мой бедный ребенок, я видела его, это был такой красивый мальчик, не выскажешь, ручки и ножки крохотные…
   — Милочка, успокойся, во всем плохом есть частичка хорошего.
   — Что ты говоришь, — удивленно посмотрела женщина на мужа, — что в этом может быть хорошего, когда нашего сына на помойку выкинули?
   — Понимаешь, — замялся Дима, — после твоей поездки в колхоз, где вы там спали в одной комнате с парнями, я до конца не уверен, что забеременела ты именно от меня. А вдруг…
   Тут женщину словно подменили, из жалкой и плачущей она вдруг превратилась в тигрицу: глаза загорелись злобным огнем, ноздри вздулись, а пальцы растопырились, будто она хотела растерзать свою жертву.
   — Какая же ты, оказывается, мразь! Идиот, козел вонючий. Я тебе это никогда не прощу и отомщу так, что потом всю жизнь будет икаться, хоть и сама буду потом жалеть!
   Она встала с постели и начала одеваться.
   — Милочка, ты же не так меня поняла…
   — Все, Дима, поиграли мы с тобой в любовь и хватит!
   — Дорогая, — попытался обнять жену Дима, — войди в мое положение, по срокам ты забеременела летом, как раз в то время, что была в колхозе.
   — Я больше не желаю тебя слушать, — сбросила она с себя Димину руку, — сегодня же едем домой. Погостили и хватит.
   Дима чувствовал себя опустошенным и жалел о только что случившемся.

   И вот после прощаний и вокзальных хлопот они едут в поезде. Сидели молча, не разговаривая. Каждый чувствовал себя обиженным и непонятым. Дима закрыл глаза, и под стук колес начало вспоминаться прошлое.

   Была весна и в воздухе стоял какой-то особенный запах, который бывает только весной, когда природа, умывшись снегом, готовится к предстоящему лету. Дима шел по бульвару и не замечал этого пробуждения природы, так как после свидания с трехлетней дочерью в ушах звенела ее
 мольба:
   — Папочка, останься, поиграй со мной еще немного, — просила она.
   Потом еще:
   — А почему ты раньше жил с нами, а теперь не хочешь остаться?
   Эти и многие другие вопросы вертелись в его голове, но ответ на них он не мог дать не только дочери, но и самому себе.
   С женой он развелся полгода назад на удивление всем окружающим, так как их считали идеальной парой. И правда, чего не жилось. Она нажарит, напарит, обстирает и развеселит, что еще надо. Может быть, по политическим соображениям, так как он ненавидел коммунистов с их показухой и беспрестанным поучением других, как жить. Хотя на самом деле эти «идейные» втихаря нахально обворовывали народ. Ольга же, бывшая жена, гордилась тем, что была членом партии и закончила так называемый университет марксизма-ленинизма. По этой причине она ставила себя так, что только она во всем права, он спорил, но бесполезно, всегда она настаивала на своем.
   А может, просто кончилась любовь?
   Тут его обогнали две девицы, смеясь каким-то своим шуткам.
   — Дяденька, — вдруг обратилась с игривым тоном к нему одна из них, — заберите отсюда вот эту поганку, - она хулиганит и хулиганит.
   Для Димы это было настолько неожиданно, что он не нашелся сразу, что ответить, и как теленок поплелся за ними. Девицы были явно лет на семь моложе его, и в нем боролись два чувства: это желание пообщаться с ними и, может быть, прикадрить одну из них, если повезет, и робость показаться им стариком. Ведь ему тогда было целых двадцать семь. Девицы же вели себя раскованно и непринужденно болтали.

   А поезд стучал тук-тук, тук-тук…

   Мила сидела с закрытыми глазами, но не спала. Она тоже вспоминала. Вспомнилась бабушка, когда Мила была совсем маленькой. Бабушка подарила ей плюшевого медвежонка…
   А вот она уже взрослая, и они вместе с Виктором идут по центральной улице города. Светит солнце, много солнца. Она в легком без рукавом белом с цветочками платье, сшитом так, что видны ее стройные ножки и красиво выделяется грудь. Он высокий, стройный, с мужественными чертами лица. Прохожие с восхищением смотрели на них и завистливо оборачивались. Она чувствовала себя королевой.
   С Виктором она познакомилась в магазине, где работала продавцом. Он долго ходил за ней, и вот она решила с ним поговорить, чтобы отвязался от нее.
   Тут откуда ни возьмись появилась подруга Рита.
   — Привет, — поздоровалась она и зашептала на ухо: - Какой обалденный мужик! Где ты его подцепила? Познакомь. — А у самой глаза так и сверлили Виктора, млея от зависти.
   Потом она увидела себя на даче Виктора. Виктор несет ее на руках, а она смотрит на синее с белыми барашками облаков небо и в голове все плывет и плывет сладкая истома. А руки его тем временем положили ее на кровать и начали срывать с нее одежду.
   — Я люблю тебя, люблю, — шептали его губы.
   О, какое блаженство!!! И она тоже вслед за ним повторяла:
   — Люблю, люблю.
   Какое наслаждение, когда его громадный член вошел в нее и начал ритмично вытанцовывать танец любви. Она даже закричала от удовольствия.
   Затем они сидели под раскидистой липой, вдыхая чистый липовый воздух, слушали трели соловьев. А на шампурах, шипя, жарились шашлыки, издавая на всю округу запах жареной баранины. Солнце садилось за горизонт, и от его лучей небо было багрово-красным. Виктор взял в руки гитару и запел. Гитара в его руках то плакала, то радовалась, а то грустила безутешной тоской. Он пел приятным баритоном цыганские романсы, от которых у нее то от ужаса застывала кровь в жилах, то становилось грустно и хотелось плакать, то заставляли впадать в чары любовной цыганской истомы.
   Но тут гитара, позабыв о недавних переживаниях, искрометно заиграла цыганочку, и Мила, не утерпев, пустилась в страстный танец…

   Тук-тук, тук-тук…

   Теперь Миле припомнился еще один вечер на даче Виктора.
   Виктор привел своего друга Владимира, а Мила позвала ему для компании Риту. Было очень весело. Пили вино, рассказывали веселые анекдоты, пели песни и танцевали. Когда наступили сумерки и стало совсем прохладно, Виктор предложил всем идти спать.
   Мила с Виктором отправились на второй этаж, а Рита, чтобы набить себе цену, немного поломалась, потом дала себя уговорить лечь с Владимиром на первом этаже. Вино кружило голову, и Мила, не стесняясь, скинула с себя всю одежду. Виктор последовал ее примеру, и они упали в кровать в сильнейшем любовном экстазе. А снизу слышался сначала смех Риты, затем возня и, наконец, характерный ритмичный скрип кровати и любовные стоны.
   — Не сломайте кровать, — смеясь, крикнул Виктор.
   В ответ с первого этажа послышалось хихиканье Риты.
   Насытившись любовью и под действием хмельного, Мила быстро уснула.
   Проснулась от жарких поцелуев. Не открывая глаз, она блаженно потянулась и подставила для поцелуев губы, а рукой, лаская, провела по груди парня и в ужасе отдернула ее. Рука гладила густую шерсть. У Виктора волос на груди не было. Мила открыла глаза и сквозь утренний полумрак увидела, что с ней рядом лежал Владимир.
   -Как ты здесь оказался, козел вонючий?! — заорала она.
   — Милочка, Милочка, успокойся, — засуетился парень, — если не хочешь, я тебя не трону.
   — А где Витя?
   — Он там, внизу, с Ритой. Мы решили поменяться.
   — Как это вы решили! — завозмущалась Мила, — а меня спросили, хочу ли я!?
   — Милочка, извини, это была Ритина идея.
   — И давно ты здесь?
   — Час, а может и больше. Я сначала не решался, а потом замерз…
   — Отвернись, я оденусь.
   Владимир с головой закрылся одеялом, а Мила быстро накинула на себя всю одежду и спустилась вниз. Там на кровати спали в обнимку ее лучшая подруга Рита и Виктор.
   Первым ее желанием было взять в руки стоящий в углу топор и расправиться с обоими обидчиками, но потом, пересилив себя, выскочила на улицу.
   Дача находилась далеко за городом. По мокрой от росы траве она, измочив насквозь туфли и ноги, выбралась на шоссе. Было очень рано и машин не было. Мила немного постояла и отправилась пешком. Ее душили слезы…
   Дома она была часа через два. За это время она многое передумала.

   На следующий день Мила, придя на работу в магазин, встретила улыбающуюся Риту.
   — Милка, привет, — как ни в чем ни бывало, затараторила она, - куда ты вчера исчезла, нам тебя не хватало.
   Мила ничего не ответила.
   — Дура ты. Чего, обиделась что ли? Подумаешь, я один разочек попробовала твоего Витеньку. Не мыльный, не измылится. - Она подошла поближе и обняла. – Перестань дуться, не комплексуй, что по пьянке не бывает. А Витя как был твоим, так и остался, я ведь у тебя его не забираю.
   — Святая невинность, ангелочком прикидываешься? А если бы я с твоим Сашей переспала?
   — Подумаешь, спи, пожалуйста, не жалко.
   — Дура ты, Ритка!
   Мила с Ритой не разговаривала целый день, а потом сама не заметила, как заговорила.
   Виктор к семи часам пришел ее встречать и стоял на углу дома, ожидая, пока она вместе со всеми продавцами запирала магазин и сдавала на сигнализацию. Когда все замки были заперты, они гурьбой пошли по улице мимо Виктора.
   — Что-то наша Мила прошла мимо кавалера, — захихикала Зинка, — разругалась, что ли?
   — Не тронь ее, она у нас по уши влюбленная, — съязвила Рита, — теперь сердится за его мелкую шалость.
   — Хабалки вы, хабалки и есть, —  зло проговорила Мила и перешла улицу.
   Ее догнал Виктор, взял за руку, которую она отдернула.
   — Милочка, дорогая, прости!
   — Уйди, Витя, я не желаю тебя видеть.
   — Милочка…
   Тут Мила прыгнула в стоящий троллейбус, двери закрылись, и она уехала.

   Виктор каждый день приходил ее встречать, но она каждый раз убегала. Как ни странно, в душе она давно уже простила его и скучала по его рукам, поцелуям и мужским ласкам, но самолюбие не позволяло помириться с ним.
   Однажды, проснувшись утром, она пошла в ванную умываться и ее вдруг вырвало. Сначала она подумала, что чем-то отравилась, но позывы к рвоте не прекращались целый день. Тогда она поняла, что беременна, тем более, что месячные давно по срокам должны были прийти, но не приходили. Поэтому, поразмыслив, она решила помириться с Виктором.

   Виктор, как всегда, стоял в семь часов на углу. В этот раз Мила не стала дожидаться, когда закроются все замки, собрала сумку и подошла к нему.
   — Привет, - поздоровалась она.
   Виктор сначала опешил, потом обрадовался и взял ее за руку, которую в этот раз она не отдернула.
   — Милочка, дорогая, ты на меня больше не сердишься? — радовался он, — вот и хорошо, поехали на дачу?
   Она в знак согласия кивнула головой.

   Виктор был как никогда ласков и внимателен. По дороге он купил и подарил громадный букет роз. Розы были ее слабостью, и она, в знак примирения и благодарности, нежно поцеловала его.
   На даче все было по полной программе: шашлыки, пенье под гитару, пьянящее шампанское и, наконец, постель. После каскада бурных ласок, они лежали на кровати под впечатлением только что пережитых минут счастья.
   Тут Мила решила сообщить Виктору новость:
   — Витенька, я беременна.
   — Ну и что, — равнодушно произнес он, — сходишь, выскребешься и снова такая же, как была.
   — А что ты скажешь, если я сохраню ребенка?
   — Зачем это тебе надо? Только одни хлопоты: пеленки, распашенки, стирки, бессонные ночи.
   — Но Вить, представь себе, у нас с тобой появится маленький человечек, такая маленькая лапочка, и будет сначала гугукать, а потом вырастет и назовет меня мамой, а тебя папой…
   — Постой, постой, Мила, о чем ты говоришь? Почему ты решила, что я отец этого ребенка, а может быть, Вовка? Ведь вы же спали с ним вот на этой самой кровати, а может, еще кто-нибудь?
   Миле очень захотелось вцепиться ногтями в эту самодовольную, сытую физиономию, и ее саму удивило, что она сдержалась, а только оделась и, ничего не говоря, ушла. В голове была только одна мысль: «Доигралась, сама виновата — самой и расхлебывать»
   Опять она брела в темноте по шоссе раздавленная и опустошенная. Только в этот раз ее обгоняли редкие машины. Одна, лада, даже остановилась, и молодой парень, высунувшись из окна, нагло улыбаясь и многозначительно подмигивая, предложил:
   — Девушка, садись, подвезу, не пожалеешь.
   Тут Милу прорвало и она выплеснула на парня всю накопившуюся в ней злость и обиду:
   — Пошел ты в зад, чучело с…ное!
   — Б…ща! - зло ощерился парень, — скажи спасибо, что я тороплюсь, а то бы я тебя во все дыры оттрахал!
   В ответ она ему выдала такое, что парень от удивления выпучил на нее глаза и быстро ретировался. Она же, израсходовав на него всю энергию, горько, по-бабьи зарыдала во весь голос. Ей впервые в жизни стало жалко саму себя, свою судьбу и свою изгаженную любовь…

   Тук-тук, тук-тук…

   На работе у нее все валилось из рук, жить не хотелось.
   — Брось ты расстраиваться, — советовала Рита, — у меня есть знакомая бабка, она сделает так, что и не почувствуешь, как плод из тебя исчезнет.
   — Иди ты в баню, советчица хренова!
   — Было бы предложено, — обиженно хмыкнула носом Рита, укладывая в холодильнике-прилавке только что привезенную ливерную колбасу.
   — Милка, тебя Зоя Петровна к себе зачем-то зовет, она у себя, - крикнула из хлебного отдела Зинка.
   Пройдя по заваленному ящиками проходу подсобного помещения, Мила вошла в кабинет директора. За столом сидела директрисса – женщина лет сорока пяти. Несмотря на годы, она выглядела шикарно. Красивое лицо без признаков морщин приветливо улыбалось вошедшей, показывая золотые зубы. На ней было изящное модное платье, на шее красовалось бриллиантовое колье, а в ушах и на пальцах дорогие золотые украшения.
   — А, Мила, проходи, садись, — еще приветливей засветилась улыбкой Зоя Петровна, — вызвала я тебя вот зачем. Вера заболела, придется тебе ее заменить и поработать на улице, на лотке. Иди получай товар, весы, договорись с грузчиком и работай.
   Мила целый день проторговала на улице. К концу дня, сдавая выручку, вдруг оказалось, что у нее недостача на крупную сумму.

   Тук-тук, тук-тук…

   Вот уже месяц, как она ушла из магазина и работала на заводе, куда она устроилась после скандала с недостающими деньгами. Как потом стало известно, Зоя Петровна сама все подстроила, а Милу просто подставила.
   На заводе после недельной стажировки ее поставили работать на токарный станок. Работа, конечно, нудная, зато не нужно стоять целый день за прилавком на виду у всех и нет материальной ответственности. Одно только плохо. Вылетающей из под резца стружкой ей больно ранило руки и потом было стыдно с такими порезанными руками ходить в платье с коротким рукавом.
   Однажды после работы она сидела одна. Родители уехали на дачу. Настроение было плохое, мучила тошнота, но больше мучали душевные муки.
   Тут раздался звонок у входной двери. Мила открыла, это была Рита.
   — О, Ритуля, привет, сколько лет, проходи, а то я тут одна; и тоска, хоть вешайся.
   — Тоску мы сейчас развеем, я вот бутылку портвейна по дороге купила.
   — Бутыльброд, это хорошо, я сейчас салат сделаю, и мы с тобой посидим, покукуем.
   — А у нас в магазине новость. Твою обидчицу, Зою Петровну, в краже уличили и теперь в милицию таскают. Говорят, ей в торге уже приготовили замену.
   — А мне наплевать на нее. Сначала было обидно, теперь все забыла, своих бед хватает.
   Они сели на кухне, и Рита, налив, подняла стакан.
   — Ну, Милка, за тебя, любви тебе и счастья.
   — Куда уж там, счастье так и брызжет через край, хоть отбавляй.
   — А что это у тебя с руками, все в ссадинах?
   — Это я так вступила в рабочий класс. Совсем испортили девочку. С такими руками теперь в артистки не возьмут.
   — Да, не знаешь, где лучше. У нас одно, у вас другое.
   Они выпили и начали закусывать.
   — А как у тебя с Витей, наладилось?
   — Представляешь, дурак-то пришел, когда меня дома не было, и отдал мамане все котелки и кастрюли, которые я ему дала на дачу.
   — Короче, этим он поставил на тебе крест.
   — Ублюдки же эти мужики. Им главное, куда бы сунуть, а там на все наплевать, расхлебывайтесь бабы, как хотите. Была бы моя власть и дали бы мне в руки пулемет, я их всех бы перестреляла.
   — Это ты зря. Обожглась на молоке, теперь дуешь на воду. Сделаешь аборт и будет все нормально.
   — Ритка, я хочу ребенка. Представляешь, такая маленькая лапочка лежит в кроватке, гугукает и глазенками смотрит на тебя. А ты гордишься, что он твой и ты его на свет произвела.
   — Но как же ты одна, без мужа, будешь его растить?
   — Не говори лучше, у меня голова кругом идет.
   — Представляю, а что мать говорит?
   — Она не знает. Узнает, так вони будет не оберешься.
   — А я своей матери все рассказываю. Она всегда меня поддержит и поможет.
   — Счастливая, а моя только и знает мне нотации читать. Это не так, да это не так.
   — А как у тебя на новой работе? Роман там ни с кем не закрутила?
   - Представляешь, мой начальник, старшим мастером обзывается, Виктором Петровичем величают…
   — Тоже Витя?
   — Попробуй его Витей назови, у него гонору на десятерых хватит. Он о себе большого мнения. Представляешь, обалденный мужик, красовец! Рост около двух метров и чем-то на артиста Алялина похож. ****ун страшенный, про него говорят, что он всех баб в цехе переимел.
   — Женатый?
   — У него жена у нас где-то в отделе работает, но она на все его романы сквозь пальцы смотрит.
   — А что ей остается делать?
   — Да уж. Так вот, этот Виктор Петрович мне проходу не дает. Все намекает и хочет уединиться.
   — А ты как?
   — Мне одного Вити хватило. Извини, пойду в туалет, меня тошнит.
   — Бедная.
   — Не обращай внимания.
   — Милка, мне кажется, что тебе нужно на свежий воздух. Я предлагаю съездить в центр и прошвырнуться по бульвару.
   — Хорошо, подожди я немного поблюю, потом оденусь.

   Бульвар был любимым местом для прогулки жителей города и иногда здесь гуляло много народа, но в этот раз людей было мало. Они шли и весело болтали.
   Неожиданно для самой себя Мила заговорила с проходившим мимо парнем. Обычно она никогда так не поступала. Первой кадрить, да еще вот так, прямо на улице! Но, видимо, это была судьба.
   — Дяденька, заберите эту вот поганку, она хулиганит.
   Парень, не ожидая такого, что-то промычал и как теленок поплелся за ними. Присмотревшись внимательнее к парню, она увидела, что он примерно одного с ней роста, а ей всегда нравились высокие. Она тем более удивилась своей выходке. Он представился Димой и больше молчал, а Рита без умолку болтала. Потом она неожиданно остановила проходящее такси и предложила ехать с ней. Они уехали, а Дима остался.
   — Что же кавалер-то покинул нас? — удивилась в машине Рита.
   — А ты его приглашала?
   — Но ведь это само собой разумеющееся.
   — Потеряли вечер.
   — Наплевать, он с меня ростом.
   — Я бы не сказала, он ничего, видный, да и рост приличный. Зря ты.
   — Вообще-то я для тебя старалась.

   Прошел месяц. Она этого Диму никогда не вспоминала, неожиданно он появился на остановке и предложил идти с ней пешком.
   Дима был разведенцем и очень переживал, что ему пришлось уйти от жены и оставить любимую дочь. Ей было жалко его и она сочувствовала ему. Но что такое? Немного пообщавшись, она вдруг почувствовала в нем родственную душу, ведь он, как и она, был травмирован душевно и раздавлен в своей несостоявшейся личной жизни.
   После проведенного с ним вечера, Мила поймала себя на том, что думает о нем и мечтает о новой встрече.


   Тук-тук, тук-тук…

   Дима тоже был доволен проведенным с Милой вечером. К этому знакомству он, конечно, относился не очень серьезно, так, отвлечься, излить кому-то душу, провести время и все. Ему, конечно, было приятно общаться с ней, она притягивала к себе раскованностью, простотой, веселым и чуть ухарским бесшабашным характером, а самое главное  Мила нравилась ему как женщина, и он дико хотел ее.
   Второе свидание они назначили опять в том же месте, на остановке тринадцатого маршрута, и опять говорили, говорили и говорили. Вначале гуляли по набережной, потом опять пешком дошли до Милиного дома. На улице было уже темно, когда они прошли в подъезд ее дома.
   В подъезде она встала около батареи, и в темноте Дима подошел и обнял ее. Она прильнула к нему, и губы их встретились. Сердце его начало часто колотиться, он руками сквозь платье ощутил сильное женское тело. О блаженство! Руки заскользили по ее груди, которая оказалась упругой и весьма приличных размеров. Она не сопротивлялась, и руки отправились на эскурсию ниже, пока не очутились между ее ног. Опять никакой протестующей реакции. Тогда рука залезла ей под резинку и утонула в ее шерсти. Палец, исследуя ее преддверие любви, коснулся клитора. Она тоже стала более часто дышать.
   — Дима, мне хорошо с тобой, но я должна тебе кое-что сказать — вдруг заговорила она.
   — Милочка, не надо ничего говорить.
   — Нет, это очень важно. Но я боюсь, если скажу, ты меня бросишь.
   — Нет, не брошу, говори.
   — Я беременна.
   — Как беременна? — удивился Дима, — от кого?
   — От Виктора, помнишь, я тебе о нем рассказывала.
   — И большой срок беременности?
   — Около трех месяцев.
   — Так тебе срочно надо сделать аборт.
   — Говорят, уже поздно.
   «Надо же, как не везет — подумал он. — Встретил красивую девчонку, а она с икрой ходит. Ну что ж, не беда, немного похожу да уйду, что я, благотворитель что ли, нянькаться с чужими детьми, у меня своя растет, родная. Хорошо хоть сказала».
   — Вот ты и задумался. Да, я б…ща! Ну что, убиться теперь, что ли?!
   — Милочка, успокойся, никто тебя б…щей не считает, — он обнял ее и поцеловал в губы.
   Она плотнее прижалась к нему, как бы ища защиты от этой ужасной, мерзкой жизни.
   Поцелуи становились все жарче и жарче, в трусах его стало тесно, он скинул их, сначала с нее, потом с себя и ввел ей свой жезл любви. Мила не протестовала и отдалась с какой-то неистовой страстью, прямо стоя….
   Когда все кончилось, она поднялась по лестнице к себе в квартиру и через некоторое время вынесла какую-то старую пальтушку. Постелила ее на лестнице и они уселись на нее. Вскоре в ее объятиях у него вновь появилось неудержимое желание, и он снова взял ее прямо на этой пальтушке….
   Только они кончили, послышался шум открываемой вверху двери.
   — Мила! Мила! — позвал женский голос.
   — Что, мама? — раздраженно ответила девушка.
   — Иди домой, время первый час ночи. Ведь тебе завтра утром на работу.
   — Ладно, ладно, сейчас иду, — в ее голосе звучала злость.
   Дверь закрылась.
   — Милочка, а ведь твоя мать права, надо разбегаться по домам. Мне тоже с утра на работу и еще предстоит идти через весь город, транспорт, наверно, уже не ходит.
   — Дима, побудь еще немного, — попросила Мила, — потом разбежимся по своим щелям…
   Домой ему действительно пришлось пробираться пешком. В этом есть своя романтика. Безлюдные с потушенными фонарями улицы и он один на один со спящим городом. Он был счастлив, ведь только недавно занимался любовью с такой шикарной девушкой. Ему хотелось орать во все горло песни, и он орал, идя прямо по проезжей части дороги. Иногда попадались случайные прохожие, и они шарахались от него, считая ненормальным. Диме даже и в голову не приходило, что кто-то в этой темноте может напасть на него, избить или ограбить.
   В дальнейшем они с Милой встречались каждый день. Разумом он говорил себе: «Кончай, зачем это тебе?» Но приходил вечер, и ноги сами несли к ней. А второе Я уже оправдывалось: «Чего я теряю, порезвлюсь с ней, потом уйду».
   С ней ему было легко и можно было разговаривать на любые темы. Она любила музыку, иногда сама пела, любила зверей и птиц, но в общем-то это был большой, иногда капризный, иногда очень ласковый ребенок.
   По выходным бывали на пляже, плавали, катались на лодке. В первый раз, когда она разделась на пляже, у Димы даже дух перехватило от увиденного. До чего она была хороша собой! Ноги высокие, стройные, фигура точеная и высокий бюст. Еще он заметил, что и другие мужчины посматривали на нее с большим интересом.
   Любовью они занимались при каждой подвернувшейся возможности и где попало: в подъездах, в скверах на лавке, а один раз даже в дождь под перевернутой лодкой. С ней он чувствовал себя половым гигантом. Его умиляло то, что она частенько сама просила «оторваться», что на ее языке означало заняться любовью. Прожив в браке больше пяти лет, Дима был уверен, что секс нужен только мужикам, а для женщин – это выполнение супружеского долга, и все.
   Но время неумолимо шло, и Мила под действием беременности едва заметно начала менять формы.
   «Пора кончать — твердо решил он, отправляясь однажды к ней на свидание, — сегодня обязательно поставлю ультиматум: или ты избавляешься от беременности, или мы расстаемся».
   Дима вошел в подъезд, начал подниматься по ступенькам, на которых они с Милой так романтично занимались любовью, и решимости в нем поубавилось.
   В двери квартиры его встретила Мила.
   — Дима, как я тебя ждала. Сегодня мы можем куковать здесь, квартира в нашем распоряжении, родители уехали на дачу.
   Не теряя времени, они разделись и повалились на диван. После бурных ласок они не заметили, как уснули. Проснулся он оттого, что почувствовал, будто на него смотрит кто-то посторонний. Он открыл глаза, они абсолютно голые лежали с Милой на диване, и на них смотрел какой-то старик. Увидев, что Дима проснулся, старик ретировался на кухню. Диме стало не по себе, и он разбудил Милу:
   — Слушай, там какой-то дед.
   — Это отец вернулся, странно, они с матерью не хотели с дачи уезжать.
   Они быстро оделись, и Мила пошла на кухню к отцу.
   — Ты совсем не уважаешь своего отца, — слышалось с кухни всхлипывание деда, —  отец у тебя всю войну прошел, а ты отца ни во что не ставишь. Привела в дом парня и даже не познакомишь со своим родителем.
   — Дима, иди сюда, — позвала с кухни Мила.
   Дима с опаской, как бы не получить трепку, отправился на кухню. Отец Милы сидел на табаретке и горько плакал, а Мила гладила его по голове и успокаивала:
   — Папа, да успокойся ты, ничего не случилось. Это Дима, — представила она, — а это Сергей Степанович.
   — Очень приятно, —  промямлил Дима и подал руку, которую старик неохотно пожал.
   — А ты знаешь, Мила, что мать увезли в больницу, — сообщил отец.
   — Как в больницу! — воскликнула Мила
   — На даче у нее случился приступ, пришлось соседа просить, чтобы отвез.
   — Так ты сейчас из больницы?
   — Да, матери там сделали укол и ей полегчало. Врач сказал, что это печень виновата, полежит, полечится и все пройдет. Она отправила меня, чтобы мы принесли ей ее тапки и халат. Но раз ты здесь, я не пойду, ты сходишь одна. Мне надо обратно на дачу, там улей у меня остался не закрытый.

   Дима проводил Милу до больницы, а сам отправился домой.
   На следующий день Дима дал себе слово обязательно серьезно поговорить с Милой. Когда подошел к дому, ему показалось странным, что она смотрела из окна кухни и, увидев его, даже не поприветствовала.
   В подъезде ему встретилась Лариска, соседка Милы, и рассказала, что вчера в больнице Милина мать умерла.
   Мать он видел всего два раза. Первый раз, когда он приходил к Миле, а ее дома не оказалось. Он тогда целый час прождал ее около дома, а мать стояла на балконе. Второй раз Мила привела его к себе, а мать лежела на диване и смотрела телевизор, который барахлил, и он еще попытался его наладить. Мила тогда даже не представила его.
   Мила сидела на кухне и лицо у нее было какое-то мертвое, не живое. На нем не было никаких эмоций. Дима всячески начал успокаивать ее, но этого и не требовалось. До нее еще совсем не дошло, что она лишилась матери.
   Через некоторое время приехала с дачи старшая сестра Милы Ольга вместе с мужем Иваном. Иван был сильно выпивши и еле держался на ногах. На даче они крепко выпили вместе с Милиным и Ольгиным отцом.
   Узнав о смерти матери, Ольга сначала заплакала, а потом быстро очнулась и забеспокоилась о том, что как-то надо обратно съездить на дачу и сообщить отцу.
   — Я поеду, — вызвался Иван.
   — Еще чего не хватало, — закричала на него Мила, — ты такой-то пьяный и поедешь, через губу-то едва переплевываешь! У тебя же нет никакого такта! Ты ведь как конь с яйцами, только расстроишь его и убьешь! Лучше мы с Димой съездим!
   На дачу можно было добраться только попутными машинами, возившими песок из карьеров. Они встали на дороге и начали ждать. Она держалась молодцом, стояла и не слезины в глазах, только крепко прижалась к нему, как бы ища защиты. Наконец, минут через двадцать появилась машина, и они, проголосовав, сели в нее.
   Всю дорогу они обсуждали, как подготовить отца. А на месте все получилось само собой. Отец вышел им навстречу и по Милиному лицу сразу все понял. Мила с плачем кинулась ему на шею.
   — Ой ты, моя милая! Ой ты, моя хорошая! — запричитал отец, — на кого же ты покинула нас…

   Похороны состоялись через три дня.
   В такое время Дима никак не мог позволить себе бросить Милу, сама мысль об этом выглядела теперь дико.
   Он приехал к Милиному дому рано утром, там у подъезда стояла толпа народа, в основном это была Милина родня. Здесь он познакомился с ее братом и теткой, которая приехала из города N. Лица у всех были какие-то серые.
   Самое странное, что его везде воспринимали как родственника и кто-то даже пособолезновал ему по поводу кончины его тещи. Дима, чтобы не обижать Милу, не стал опротестовывать это.
   Он взял с собой фотоаппарат и в квартиру вошел, как заправский фотограф. Вся комната, где стоял гроб, была убрана в траур: было много венков с надписями, закрытые черной материей зеркала, пахло хвоей и характерным на похоронах запахом покойника. Все было темным и мрачным. В дальнем конце комнаты стоял гроб, в изголовье которого была поставлена лампада с иконой. Покойная лежала как-то горделиво осанившись и вовсе не была похожа на мертвую. Народ сидел по обеим сторонам гроба – это в основном были пожилые люди. Долгое время понадобилось, чтобы наладить фотографию, всем было не до него. Потом пришла Ольга и усадила всех родственников в изголовье гроба. Дима щелкнул четыре раза. Свет вспышки еще более нахмурил и без того мрачную обстановку.
   Мила держалась около своей родни и была, как и все они, одета в траурный наряд, который подчеркивал ее красоту. Они с ней не разу за это время не пообщались, единственно, что он сделал - подошел к ней и пожал локоть.
   Приехал оркестр и начался обряд выноса тела. Дима взялся нести крышку гроба, но ему не дали, сказав, что своим нельзя. Это его тогда очень удивило потому, что он не считал себя «своим». Заиграл оркестр. Его поставили вместе со всей родней, и все двинулись вдоль улицы до автобуса.
   До чего же все это за душу берет: и эта музыка, и эта мрачная процессия. На душе появляется какая-то безысходность и кажется, что находишься на своих собственных похоронах.
   Когда опускали гроб в могилу, Мила не слезины не проронила, только стояла у могилы отрешенная, глаза широко расскрыты, а в лице ни кровины.
   Тогда Дима сказал самому себе, что будет защитником для Милы и никогда не обидит ее. Правда, свое обещание он потом нарушил. Бог ему судья.

   Поминки состоялись в квартире покойной. Когда все приехали с кладбища, там уже стояли накрытые столы. Дима выпил много, но не пьянел.
   После четвертой стопки вышел на лестничную площадку покурить. Позвал Милу, но она не пошла. Вышла из квартиры Ольга и сразу подошла к Диме.
   — Дима, мне надо с тобой поговорить.
   — Говори, я не против.
   — Я хотела знать, как будешь жить дальше с Милой? Ты знаешь, что у нее будет ребенок?
   — Знаю.
   — И что ты собираешься делать?
   — Я и сам не знаю, что мне делать. Ребенка мне хочется от нее иметь, но только своего. Чужого я не смогу полюбить.
   — Женись на ней, любовь потом придет. Был не твой, станет твой.
   — Не знаю…
   — Обидно. Раньше вам надо было встретиться. Ее всегда баловали, особенно бабушка.
   Дима ничего не ответил, он и сам знал, что дальше все так продолжаться не может.

   Прошло какое-то время и боль от утраты матери утихла. Дима переселился жить к Миле. Теперь они могли сколько хотели наслаждаться друг другом, так как отец в основном жил на даче. Все бы хорошо, если бы не беременность Милы, которая Диме не давала покоя. Миле же хотелось родить и она завидовала матерям, имеющим маленьких детей.
   Однажды на работе, разговаривая с одной женщиной, Дима разоткровенничался и поведал о своих проблемах.
   — Подумаешь, проблема, — сказала женщина, — нет ничего проще. Надо взять бутылочку йода и накапать в стакан молока. Содержимое выпить и на сорок минут лечь в горячую ванну. Ребенок выйдет только так.
   Этот разговор он передал Миле и предложил испробовать этот метод. Йод нашелся в аптечке, а молоко Дима купил в магазине. Мила приготовила раствор и выпила содержимое стакана, затем наполнили ванну горячей, водой и Мила легла в нее.
   Пролежав с полчаса, Мила вышла и они вместе легли в постель. Примерно через полчаса у нее начались схватки. По-видимому, боли у нее были ужасные, так как она время от времени начинала кричать. В это время глаза ее широко раскрывались, пальцы рук скрючивались и она становилась похожей на умирающую ведьму, которая не могла умереть из-за того, что не передала никому свои знания. Смотреть на эту картину было ужасно, тем более страдал любимый человек.
   Оба они тогда совершали великий грех, был убит ни в чем не повинный ребенок. И он и она, спустя годы, каялись в совершенном, но вернуть прошлое никогда нельзя!
   Не выдержав этой пытки, он спустился на первый этаж и все рассказал соседке, матери Лариски, Вере. Та быстро сообразила, что к чему, и попросила его подождать на лестничной клетке.
   Время потянулось долго-долго. Мучила неизвестность, как там Мила? Наконец, Вера улыбающаяся появилась в проеме двери.
   — Ну, паря все в порядке, она выкинула, с тебя бутылка.
   Дима вернулся к Миле. Та лежала ослабевшая на кровати, а у кровати стоял таз, в котором лежал мертвый ребенок. Она с трудом ворочая языком, попросила:
   — Дима, у меня идет кровь и никак не может остановиться. Вызови врача. Еще позвони сестре Ольге, пускай приедет.
   Дима помчался к телефону-автомату и позвонил, как просила Мила.
   Первыми приехали Ольга с мужем Иваном. Иван собрал останки ребенка и закопал на пустыре. Потом приехала «скорая помощь» и врачи долго выпытывали, что принимала Мила. Наконец, выписав какие-то пилюли, они уехали.
   Проблемы, казалось бы, кончились, спустя две недели Дима сделал Миле предложение и они поженились.
   В честь бракосочетания они устроили пирушку, на которой присутствовали две ее подруги, сестра с мужем и Лариска. Была обыкновенная пирушка. Выпили очень много и не хватило. Дима побежал в магазин за водкой. С ним вызвалась идти Рита. Когда они пришли в безлюдное место, Рита вдруг повернулась к нему и повисла на шее.
   — Димочка, дорогой, — задыхаясь от страсти зашептала она.
   — Рита, ты обалдела, — завозмущался Дима, — давай не будем, ведь Мила твоя лучшая подруга.
   Рита ничего не ответила, надула губы и бегом убежала от него.




   Он ее обнимал за плечи и время от времени нежно целовал в губы. Она тоже льнула к нему всем телом. На душе его была умиротворенность и он испытовал к ней большую тягу и обожание. Они вместе с ее сестрой Ольгой и ее мужем стояли на шоссе, ожидая попутную машину, чтобы уехать на дачу.
   Вчера Иван пришел с работы в дупель пьяный, и поэтому Ольга сегодня ругала его, а он, чтобы как-то противостоять ругался, что она неправильно воспитывает и балует их единственного сына.
   На этом фоне им тем более было приятно обниматься, и он думал, что так вот безмятежно, любя друг друга, они с Милой проживут всю оставшуюся жизнь.
   «А собственно, что может помешать нашему дальнейшему счастью, — думал он, - вином я не увлекаюсь, зарабатываю нормально, а по вечерам учусь в институте. Она тоже любит меня и поддерживает во всех вопросах».
   Тут Иван, которому надоело выслушивать проповеди своей жены, предложил:
   — Дима пойдем в кусты отольем.
   Зайдя в кустарник, Валера сразу начал возмущаться:
   — Дурак ты, Дима, разве с женщинами так обращаются. Обнимаешь ее, постоянно целуешь. Она так в тебе мужика не чувствует. Вот возьми нас с женой. Мы иногда ссоримся, а бывают моменты, когда вдруг посмотрим друг другу в глаза — и как молния возникает непреодолимое взаимное влечение. Мы бросаемся друг к другу в объятия, и уже никакая сила не может нас удержать от любви в постели. Ты знаешь, что твоя Милка жаловалась Ольге, что ты задолбал ее, то и дело прыгая на нее.
   Для Димы это было как гром среди ясного неба, ведь Мила никогда не говорила ему об этом, а зачастую сама просила заняться любовью.
   «Завидует, наверное, Иван, - подумал он – а вдруг Мила просто притворяется, разыгрывая из себя влюбленную? - как током пронзила его мысль?»
   Тут Диме вспомнилась его первая жена Татьяна. К ней он тоже относился с любовью и нежностью, и также обнимал ее и целовал, делясь с ней самым сокровенным, вывернув для нее свою душу наизнанку.
   Несколько лет назад у Татьяны по женски была операция и потом случались приступы, да такие сильные, что теряла сознание и ему приходилось ухаживать за ней. Он пугался за нее, брал на руки и нес. Один раз приступ схватил ее на лестничной клетке и ему пришлось тащить ее из последних сил. Другой раз они о чем-то заспорили и в качестве последнего аргумента она облила его с ног до головы супом и упала в обморок. Как нарочно, в этот момент к ним пожаловали гости.
   Тогда он оказался в страшно дурацком положении и не знал, то ли Татьяну приводить в чуство, то ли пол мыть, то ли себя приводить в порядок Любовь к ней перемешивалась с глубокой жалостью.
   Однажды мать Димы совершенно случайно разговорилась с сотрудницей Татьяны и та по большому секрету поведала о том, что ей однажды рассказала Татьяна в порыве откровенности. Вот ее слова:
   — Как мне вздумается, я падаю в обморок, а потом наблюдаю, как он за мной ухаживает.
   Мать, конечно, не стерпела и однажды рассказала обо всем Диме.
   После этого у Димы будто пелену сняли с глаз, и Таня из любимой боготворимой жены в его глазах сразу превратилась в обыкновенную сварливую бабенку. Жить с ней он больше не мог ни морально, ни физически. Артисты хороши на сцене, но не в личной жизни, тем более в любви.
   Все это его заставило задуматься и встал вопрос: какую же тактику выбрать по отношению к Миле? Этот вопрос наверняка не дает покоя большинству мужского населения. С одной стороны хочется боготворить, обожать и любить, отдавая этому всего себя. Но тогда, как мудро подметил великий Александр Сергеевич: чем больше любишь, тем меньше нравишься.
   Лучшая для мужчин тактика - это день люблю, а день не люблю, то есть политика кнута и пряника. Тогда женщина будет постоянно любить тебя и изливать перед тобой всю душу. Но тогда, в конце концов, настанет момент, когда она полностью выльет всю душу и тогда в ней не останется ничего загадочного и манящего. Для мужчины она станет не интересной, как выпитый бокал вина. Ею в этом состоянии можно как угодно манипулировать, но любовь мужчины уйдет. Тогда встает опять выбор: или жить с нелюбимой, или искать другую женщину. Получается: если не ты играешь, так тобой играют. Где же златая середина?



   Тук тук, тук тук…

   Мила вспомнила, как начал выходить из себя ее старший мастер, узнав, что Мила вышла замуж. Был вне себя от злости, и поэтому, когда с его участка потребовалась кандидатура для поездки в колхоз, он отправил Милу. Она протестовала, но ее никто не слушал…

   Тук тук, тук тук…

   В понедельник, придя с работы, Дима застал Милу дома, хотя она должна еще быть на работе. Она была чем-то взволнована.
   — В колхоз меня посылают, — выпалила она, — завтра еду.
   — Как в колхоз? — удивился Дима, — обычно посылают незамужних, а мы только что поженились.
   — То же самое я сказала старшему мастеру, но он ни в какую. Поедешь и все.

   Тук тук, тук тук…

   После ее отъезда в колхоз Дима остался один на целых две недели. Правда, иногда приезжал тесть с дачи, но он быстро уезжал обратно к своим грядкам и любимым пчелам. Ему было скучно одному и он не знал, куда себя деть. Ради скуки однажды даже вышел во двор и сыграл несколько конов в карты на деньги, что никогда раньше не делал. Как ни странно, ему жутко везло и вскоре он выиграл кругленькую сумму. Но тут пришел какой-то парень, сбил Диме карту, и  он закончил игру.
   Игра ненадолго отвлекла его от тяжких мыслей. Его терзало, как она там, а вдруг изменяет.
   Дней через пять он все же не выдержал и прямо после работы отправился ее разыскивать. До районного центра добрался на пригородном автобусе и, выйдя на нужной остановке, пошел по дороге, которую ему указали местные жители. Его окружали поля, поля и поля. На пути не попадалось ни одного человека. Откуда ни возьмись вдруг показалась деревня, но и в деревне никого не было.Все как вымерло. Вдруг как из-под земли показалась пожилая женщина, которая направлялась в его сторону.
   — Бабушка, скажи, пожалуйста, как в Пеньково пройти, — обратился он к ней.
   — Чаво? — заорала бабка, — милай, я плохо слышу, кричи.
   — Пеньково, бабушка, — тоже заорал Дима, — деревня Пеньково где находится?
   — Пеньково говоришь? Пойдешь вон по той дороге, иди и никуда не сворачивай. Пять километров будет до Пеньково с гаком.
   Дима пошел в том направлении, куда показала старуха. Вот уже целый час прошел, но никакой деревни не видно.
   «Пять километров я наверняка давно уже отмахал, - подумал он, - сколько же километров в бабкином понятии этот чертов гак».
   Он прошел еще полчаса, и, наконец, впереди показалась деревня. Это была маленькая деревушка, состоящая из десятка домов. Народу и в этой деревне тоже было не видно. Проходя вдоль деревни, он услышал, что в одном из домов играет музыка. Он остановился около этого дома, и вскоре на крыльце показалась его Мила.
   — Чего это ты приехал? — насмешливо спросила она.
   — Соскучился по тебе.
   — Проверять приехал?
   — Да что ты, — замялся он, — не проверять, а просто проведать тебя.
   — Ладно уж врать-то, есть хочешь?
   — Как тебе сказать.
   — Пойдем, у нас суп остался после ужина.
   — Неудобно вроде, у вас своя артель.
   — Ничего, все равно бы вылили.
   Она провела его в дом. В комнате сидели два парня и девушка. Они слушали магнитофонные записи Высоцкого.
                Если друг оказался вдруг
                И не друг и не враг, а так…
   — Это мой муж, — представила Мила, — Вася. Приехал проведать меня.
   Парни усмехнулись, но ничего не сказали. А Мила подошла к столу и вылила в тарелку суп.
   После ужина они с Милой пошли гулять вдоль реки. Шли молча, вокруг была давящая на уши тишина. Темнело и садился холодный туман. Мила всем своим видом показывала, что она недовольна его приезду. Дима же радовался, что наконец-то вновь увидел ее.

   Наконец, прошли две недели, и Мила вновь приехала домой, и опять они, как и прежде, любили друг друга, а еще через две недели она объявила, что беременна. Дима сделал вид, что рад этому известию, в душе же его терзало чувство неопределенности. А вдруг она нагуляла в колхозе?…
   Но и этому ребенку не суждено было родиться. Через месяц вечером после работы она вдруг почуствовала боли внизу живота. Он вызвал «скорую помощь», которая увезла ее в больницу, а на следующий день у нее случился выкидыш. Она страшно переживала, а он вздохнул с облегчением, так как не хотелось всю жизнь сомневаться, твой это ребенок или одного из тех двух парней из колхоза. Тем более, оба парня были высокого роста, а он знал, что к верзилам у нее была слабость.

   Тук тук, тук тук…

   Милу раздирала злость:
   «Вот и этот оказался мудаком, — думала она, — вначале из-за его прихоти убила неродившегося ребенка в своем чреве, а потом и своего не захотел признавать».
   Потом злость ушла и наступила полнейшая апатия. Жить не хотелось.

   И вот они снова дома. Все вроде было как прежде, но это только на первый взгляд. Так да не так. Она уже не кидалась в его объятия при возвращении его с работы, и вообще любили друг друга они теперь все реже и реже. В институте у него начались каникулы и он занялся благоустройством квартиры. На кухне сконструировал мойку, полы покрыл деревоплитой, а в ванной и туалете наделал полок. Мила же занималась женскими делами или пропадала внизу у Лариски.
   Однажды Лариска пришла к ним в квартиру вместе со своим приятелем и объявили, что собираются пожениться и приглашают их на свою свадьбу, которая состоится у его матери в деревне через две недели.
   Дима с Милой поздравили их и пообещали прийти.
   После этого Мила еще чаще стала ходить к Лариске. Диме это очень не нравилось, так как там обычно собирались все подонки, пьяницы, тунеядцы и проститутки, тем более, что Мила частенько приходила оттуда поддавши. Он терпел, но однажды, придя с работы, его прорвало, когда увидел ее дома пьяной и горы немытой посуды. В это время она должна быть на работе, которую она явно прогуляла.
   Слово за слово, и они разругались. Дима вспылил и ударил ее. Потом хлопнул дверью и ушел. Часа три он злой проходил по городу, потом отправился ночевать к матери.


   Он вошел, когда свадьба была в полном разгаре, гости сидели, выпив по две стопки, наполовину перезнакомившись, вели застольные разговоры. На самом видном месте сидели молодые, торжественные и красиво одетые.
   — О, кто к нам пожаловал! — заорал какой-то парень, увидев Диму, Дима пригляделся, но не узнал парня, - ну что ты встал, проходи, Федя, садись около нас, вон то место свободное.
   Дима не стал переубеждать парня, что он не Федор, и сел, куда тот указал.
   — Штрафную ему, штрафную, — кричал парень и налил Диме полный стакан водки, - пей, Федя.
   Дима встал, поднял стакан.
   — Я хочу выпить за молодых. Лариса и Коля, пожелаю вам любви, счастья, здоровья и много детей. А это вам от меня подарок, — и он отдал невесте принесенный сверток. – Горько!
   Гости поддержали его, встали и тоже закричали горько. Молодые начали целоваться, а гости хором начали считать:
   — Раз…, два…, три…
   …Дима осмотрелся. Столы были расставлены буквой П, знакомых никого не было, кроме Веры, да ее подруги. Милы почему-то тоже нигде не было видно. Ему быстрее хотелось увидеть ее и помириться…. Сколько же можно дуться.
   …— Четыре…, пять, — молодые устали и начали показывать, что им надоело, но гости хором продолжали считать, — шесть…
   Наконец, гостям тоже надоело считать, захотелось выпить и все начали чокаться, желая счастья молодым.
   — Наташа, — представилась соседка напротив, — что-то вы поздно пришли?
   — Ничего, я наверстаю, — и действительно, после выпитого стакана водки ударило в голову и мысли стали какие-то взбудораженные.
   Тут заиграла музыка, и все пустились танцевать. Дима пригласил Наташу, и та, плотно прижавшись к нему, повиновалась каждому его движению, а глаза ее разглядывали его и обещали многое.
   Музыка кончилась и кто-то опять закричал «горько». Все будто бы этого только и ждали, опять уселись за столы и начали снова чокаться, а Наташа перебралась к Диме и усевшись рядом, прижалась к нему.
   Вдруг у Димы неожиданно сработало какое-то седьмое чуство, а на сердце появилась тревога, подсказывая какую-то скрытую угрозу. Он поднял глаза и увидел такое, отчего весь хмель испарился, а серце гулко застучало. Напротив за другим столиком сидела его Мила в обнимку с каким-то долговязым рыжим парнем.На душе сразу стало скверно и он почему-то не знал, куда деть свои руки, а они, как нарочно, все куда-то лезли, не повинуясь голове: то за рюмку схватятся, то зачем-то начнут трогать нос, а то полезут в карманы, разыскивая там непонятно чего. Сердце начало стучать так, что казалось, вот-вот оно вырвется из грудной клетки и заполнит всю комнату.
   А Мила с парнем, выпив на брудершафт, начали целоваться взасос, не обращая ни на кого внимания.
   Видеть эту картину было чрезвычайно больно. Ведь сравнительно недавно они с Милой точно так же миловались, получая громадное наслаждение друг от друга и веря, что так будет всю оставшуюся жизнь. Ему ужасно хотелось подойти к ним, оттолкнуть парня и самому занять его место, ведь она выглядела так привлекательно. Поняв, что это ничего не даст, Дима взял себя в руки, обнял сидящую рядом Наташу и смачно поцеловал.
   — Что-то на нас так странно смотрит сидящая напротив девушка, ты ее знаешь? — спросила Наташа.
   — Конечно, знаю — это моя жена.
   -Что! – Вскрикнула Наташа.

   Дима бросил на Милу взгляд и увидел, что она вся вспыхнула от злости, потом высвободилась от парня и пошла к выходу. Парень кинулся за ней. Дима тоже пошел за ними, но ему дорогу перегородила какая-то тетка.
   — Куда ты, парень, не мешай им, они такая чудесная пара. У них только все начинается.
   — Что ты, тетка, опомнись, — разозлился Дима и грубо отодвинул ее, - меня к жене не пускаешь!
   На улице они стояли около дома. Она плакала, а парень успокаивал ее.
   — Отойди от нее! — дернул Дима за рукав парня.
   — А ты чего, я не позволю ее обижать. Ишь ты, живешь с женой и сберкнижку завел.
   Тут уж Дима не выдержал такой наглости и изо всех сил двинул парня по ненавистной роже. Тот мешком плюхнулся на землю, а Дима со всей яростью начал пинать лежащего куда попало до тех пор, пока не прибежали на визг Милы гости и не оттащили его.
   — Ну ты Федя даешь! — услышал он знакомый голос.

   Через три дня она явилась домой, вся какая-то помятая, истасканная, а под глазом красовался синяк.
   Эти три дня дались Диме очень тяжело, особенно вечером, когда на улице становилось темно. В темноте он стоял у окна, прижавшись лбом к холодному стеклу, чтобы как-то остудить бушующее внутри его пламя. В голову почему-то лез назойливый мотивчик:

                Где ты моя сероглазая, где?
                В Вологде, в Вологде, в Вологде где,
                В доме, где резной палисад…

   Он ждал ее, выглядывая из окна. Не идет ли. Его мучил вопрос, в чем же он так перед ней провинился, что так жестоко она его наказывает? А может быть, ее кто-то заколдовал, или опоил каким-нибудь зельем? Ведь не бывает в жизни так, чтобы сегодня ты любимый и единственный, а завтра другой более любимый…
   Вспоминались ее слова:
   — Я ТЕБЕ ОТОМЩУ. ПУСКАЙ МНЕ БУДЕТ ПЛОХО, НО ТЕБЕ БУДЕТ ЕЩЕ ХУЖЕ.

   — Ты еще здесь, — удивилась она, увидев Диму, — а я-то думала, ты давно вещички собрал и у…бал.
   — Когда хоронили твою мать, мысленно я дал обещание беречь тебя.
   — Разве я тебя об этом просила?
   - Почему ты дома не была, где тебя носило?
   — На ****ки ходила. А что, нельзя, что ли? – вызывающе отвечала она.
   — У него, наверно, член золотой, раз другого захотела? Интересно, что ты в нем нашла?
   — Он летчик, и сам видел, какой он высокий.
   Странное дело, Диме вдруг жутко захотелось ее, несмотря на ее показную испорченность и развратность. Хотя вот эта вызывающая развратность его и привлекала. Он-то знал, что она становится таким гадким утенком лишь тогда, когда ее сильно выведешь из себя.
   Она приготовила ужин, они поели и, включив телевизор, легли в постель.
   Она лежала рядом такая близкая и в то же время такая далекая.
   Дима сначала терпел, но потом руки сами полезли ласкать ее, а затем губы… Она отдалась как-то холодно, без азарта.
   Утром оба ушли на работу, а вечером она опять не пришла.
   Отсутствовала она неделю и пришла вечером в свой день рождения. Дима купил ей подарок и, когда она появилась, как ни в чем не бывало, подарил ей.
   — Но я ведь это не заслуживаю, — зарыдала она, — ты меня простил, что ли?
   — Да, я тебя прощу, если ты пообещаешь, что больше не будешь с ним встречаться.
   — Хорошо, я обещаю это.
   У Димы с Милой вновь началась будничная жизнь. Но легко сказать, что я тебя прощаю, тяжелее жить дальше с этим грузом. Его душу постоянно терзало то, что Мила ему изменяла, и чуть какая ссора, Дима заводился:
   — В войну изменников родины расстреливали, вот и таких, как ты, надо бы к стенке ставить.
   Мила молчала, и Дима не понимал, что означает это молчание.
   По идее ему надо было давно уйти от нее, но любовь к ней приковала его настолько, что он, как околдованный, все жил с ней и жил и был противен сам себе за это, но надеялся, что со временем все забудется.

   Однажды на улице Дима встретил своего приятеля Женю, с которым раньше работали на заводе. Разговорились, и Женя пригласил к себе в гости, тем более, жил совсем рядом.
   Дима сообщил Миле и, как ни странно, она согласилась. Обычно она не хотела встречаться с Димиными друзьями. Вечером они оба нарядно оделись и пришли к Жене, который жил в двухкомнатной кооперативной квартире со своей женой Светой и сыном. Сына они отправили к Светиной матери и теперь наслаждались, что можно позволить себе встряхнуться.
   — Здравствуйте, здравствуйте, — приветливо улыбаясь, встретила их пара, а Женя услужливо принял у них пальто и повесил на вешалку.
   — Знакомьтесь, это моя жена Мила, — представил Дима. А Женя удивленно вытаращил глаза, увидев Милину фигуру.
   — Проходите в комнату, — пригласила Света.
   В комнате был накрыт стол и они уселись: Дима с Милой с одной стороны, Женя со Светой с другой. Потом Женя выключил свет и зажег свечи, тем самым создав интимную обстановку.
   За столом им всем было хорошо и весело. Женя рассказывал о Севастополе, где он родился, прошло детство и где потом познакомился со Светой, а Дима вспомнил какие знал анекдоты. За разговором незаметно выпили три бутылки водки.
   Первой не выдержала Света и ушла в другую комнату спать, потом Диму потянуло блевать и он пошел в туалет. Проблевавшись вернулся в комнату и обалдел от удивления. Мила с Женей сидели рядом в обнимку, а Милы рука лежала у Жени на ширинке.
   — Пойдем домой! — разозлился Дима, еле стоя на ногах.
   Сам он одеться не мог, и Миле пришлось его одевать. По дороге он свалился и никак не мог подняться, и Мила чуть ли не волоком притащила его домой.
   На утро болела голова, но еще хуже было на душе, когда он вспомнил о Милиной руке на Жениной ширинке. Но это было еще не все, он пошел в туалет и когда начал мочиться, почувствовал резкую боль в члене. Еще выделялась какая-то белая жидкость. Он рассказал Миле.
   — Подумаешь, — усмехнулась она, - это, наверно, трихомонада. Вот у меня есть таблетки трихопола, попьешь и все пройдет.
   Дима так и сделал. День пьет таблетки, два, но резь становилась все сильнее и сильнее, а белые выделения противно заливали трусы. Ему надоело мучаться, и он пошел к врачу. Врачом был худощавый мужчина лет 45-50, выслушав Димины проблемы, заставил его снять штаны и показать член. Осмотрев распухший член, врач взял на анализ мазок белой жидкости.
   — Подожди в коридоре, в лаборатории проверят, что это, и мы снова вызовем, — сказал он, чему-то усмехаясь, — следующий.
   А в коридоре на прием в его кабинет стояла большая очередь, в основном молодые парни, но были и девушки, притом некоторые очень привлекательные интеллигентного вида, никак не подумаешь, что у них могут быть венерические проблемы.
   Минут через двадцать врач снова вызвал к себе Диму.
   — Гонорея у тебя, парень, — объявил он, — или по-русски триппер. Сознавайся, где подцепил, иначе лечить не будем.
   Диме было очень унизительно признаться, что его любимая жена, мало того, что наставила рога, так еще наградила триппером.
   — Ну что молчишь, парень, или с ****ями в групповом сексе поучаствовал? — допытывался доктор.
   — Я заразился от жены, — наконец выдавил из себя Дима.
   Лицо врача сразу сделалось серьезным.
   — Ничего, парень, не переживай, в жизни всякое бывает, а жену обязательно приведи сюда.

   Приехав домой, он застал Милу ругающуюся с отцом. Сергей Степаныч вернулся с дачи в дрезину пьяный и накинулся на дочку:
   — Я фронтовик, капитаном был, в бой с врагом ходил и мне кишки на дерево намотало. Вот вырастили мы тебя, а ты в благодарность ****уешь направо и налево. — Старик горько заплакал. – Уходи, чтобы духу твоего здесь не было, а Дима пускай остается, мы без тебя проживем.
   Мила собрала вещи.
   — Ну ты останешься или со мной пойдешь? — спросила она Диму, открывая входную дверь.

   Поселились они в доме, где жила сестра, Ольга со своей семьей. Дом был аварийный и часть жильцов уже переехали. Они заняли освободившуюся квартиру.
   Позднее они сходили к врачу-кожнику, и он назначил обоим лечение: принимать кучу антибиотиков и сеансы промывания.
   — Категорически нельзя принимать спиртное и исключается секс.
   Ночь спали на новом месте.
   На следущий день, придя с работы, он увидел Милу лежащей в новой квартире на кровати в дупель пьяной. Он попытался ее разбудить, но она лишь что-то пьяно промычала.
   Тут на Диму нашло такое отчаяние, что никак не смог сдержаться. Он кулаками начал избивать ее, вкладывая в удары всю свою боль за поруганную и изгаженную свою любовь.

   Прошла целая уйма времени, Дима похоронил свою мать, сменил работу, но все это никак не помогло освободиться от любви к Миле. Это для него была как зубная боль, и все время он думал о ней. Особенно тяжело было ночью, когда он вдруг внезапно просыпался и начинал трогать возле себя, но рядом никого не было. Тоему хотелось выть среди ночи, как одинокому, ранненому в самое сердце волку.
   Чтобы погасить свою душевную боль, он на остановке троллейбуса познакомился с очень милой симпатичной женщиной. С ней он сходил в кино, после которого пригласил к себе домой. Она отдалась ему, но это не принесло никакого удовлетворения. Тогда он познакомился с еще одной милой дамой, повторилась все та же история. Он познакомился с еще одной - и опять тоже. Дошло до того, что их у него накопилось целых семь штук и в каждый день недели встречался с новой дамой. Все они требовали более частых встреч, но он, ссылаясь на свою занятость, уделял каждой только по одному дню. Конечно, это было жестоко по отношению к каждой из них, но ему ужасно хотелось отомстить всему женскому населению за свою душевную боль.
   Однажды он решился навестить Милу, тем более, она все еще по документам числилась его женой. Он в выходной приехал днем к ней домой. На удивление она оказалась дома. Она впустила его.
   — Вот уж никак не ожидала, что ты снова появишься, что заставило тебя приехать?
   — Мне нужен фотоаппарат, - сказал он первое, пришедшее ему в голову.
   — Проходи, только у меня гость.
   Дима прошел в комнату и увидел сидящего на диване того самого длинного рыжего парня, которого он яростно пинал на свадьбе.
   — О, знакомые лица, — воскликнул парень, — с тобой-то мне и надо поквитаться. Здорово ты тогда меня попинал. Я тогда пьяный был, а вот ты меня теперь трезвого одолей.
   Парень встал с дивана и кулаком больно стукнул Диму в плечо. У Димы не было к этому парню никакой злости, да и вообще драться не хотелось, но парень стукнул его еще раз, и ему ничего не оставалось, как ответить ударом на удар. И вот они стояли и дубасили друг друга, потом принялись бороться, роняя мебель. Парень оказался явно сильнее, и через некоторое время Дима лежал на полу с заломленой правой рукой и дико орал от боли. А парень все сильнее нажимал на руку.
   Тут из кухни появилась Мила с шваброй в руке и начала бить парня этой шваброй.
   — Ну-ка убирайтесь отсюда оба! — орала она.
   Парень под ударами шваброй ретировался из квартиры, а Дима, отдуваясь, поднялся с пола.
   — Больно тебе, наверное, — посочувствовала Мила.
   — Эта боль ерунда, ее можно и перетерпеть, хуже, что ты меня сердца лишила. Понимаешь, я стал какой-то безразличный ко всему. Ничто меня не интересует и не волнует и абсолютно ничего я не хочу. Прошу тебя, верни мне назад мое сердце.
   — Не верну, и не мечтай об этом, — страстно воскликнула Мила и тесно прижалась к Диме всем телом…


   …Домой он вернулся лишь утром. Его раздирали два противоречия. С одной стороны ему было стыдно, что он опять занимался любовью с предавшей его женщиной, а с другой он испытал громадное блаженство с все еще любимой им женщиной. Вот тогда он понял, что любовь может доставлять не только наслаждение, но и являться источником нестерпимой муки, когда здравый смысл говорит, что нужно забыть, а душа так и тянется обратно в ее объятия.
   Вновь с еще большим остервенением он стал встречаться с другими женщинами, и вновь это мало помогало.


   Прошло еще полгода, душевная боль поутихла, и он решился развестись с ней. С этим намерением Дима вновь отправился к ней.
   Она была дома. В этот раз у нее не было никаких гостей. Мила сообщила, что в течение четырех месяцев живет с другим мужчиной. Сейчас он на работе, а завтра утром придет.
   — А я его знаю? — спросил он.
   — Нет, ты не разу его не видел. Это хороший простой парень.
   — А как же я? Мы ведь до сих пор числимся мужем и женой?
   — Но ты же ушел и не появляешься, а я не могу быть одна.
   Тут он поймал себя на том, что безумно хочет ее и не в силах бороться с этим нахлынувшим на него чувством. Тогда какая-то непонятная сила вновь бросила его в ее объятия. Любовью они занимались всю ночь, а утром пришел незнакомый парень. Она засуетилась готовить ему завтрак, и он почувствовал себя лишним.
   Тут, глядя на эту семейную идиллию, Дима неожиданно для себя сказал:
   — У нас ничего не было, живите вместе, я вам мешать не буду.
   Он подал на развод, и через месяц состоялся суд. Она пришла в синеньком коротком плаще, в котором больше была похожа на подростка. Когда судья спросила ее, хочет ли она разводиться, она ответила:
   — Нет, не хочу.
   — Истец, — обратилась судья к Диме, — вы настаиваете на разводе?
   — Да, настаиваю.
   — Но почему, что вас не устраивает?
   — Потому, что она мне изменила и давно уже живет с другим мужчиной.
   — Это правда? – спросила судья Милу.
   — Смотря что считать правдой.
   — Вы конкретно отвечайте. У вас есть другой мужчина?
   — Да есть, — вызывающе ответила Мила, — ну и что, теперь убиться что ли.
   — Тут все ясно, — вполголоса сказала судья своим помощникам, — детей у них нет, надо разводить и все.
   Выходили из зала суда уже не супруги вместе. Сначала шли молча, не зная, что друг другу сказать на прощание, чувствуя какую-то внутреннюю опустошенность. В то же время оба чувствовали взаимную тягу.
   Прошло много лет, оба они обзавелись семьями, а он время от времени звонил ей.
  Как ни странно Дима не испытывал к ней обиды и все так же страстно желал ее. Потом от  знакомых узнал, что она связалась с какой-то религиозной сектой и однажды встретил ее на улице. Она обрадовалась ему и заговорила о Боге, агитируя тоже присоединиться к ихнему движению.
  А через несколько лет он узнал,что в пьяной драке убили ее сына. И самое странное, она на похоронах не проронила ни слезинки, хотя очень любила сына. А только лишь сказала.
-Бог дал-Бог взял.
  Дима все также раза два в год звонил ей, расспрашивая о ее делах. Но однажды ему на его звонок ответил незнакомый женский голос с татарским акцентом.
  - Здесь такой нет и никогда не было, и больше сюда не звоните, а то заявлю в милицию.
 Теперь Дима ломает голову:"Где же ты Мила, как найти тебя"?!!!


     Страница автора: http://www.proza.ru/avtor/gennadi45mail