Одиссеи и пристани. Очерк

Воистину сильные не выставляют свою силу напоказ.
Р. Вальзер

ПРЕДИСЛОВИЕ

Как известно, литературные традиции Курского края вообще уходят вглубь веков. Куряне по праву считают своего земляка преподобного Феодосия Печерского (ок.1008-1074), проведшего детские, отроческие и юные годы в Курске в первой половине XI века, не только основателем Киево-Печерской лавры и основоположником монашеского общежития на Руси, но и одним из первых книжников и литераторов нашего Отечества. С полным основанием гордятся они и другими земляками Сильвестром Медведевым (1641-1691) и Карионом Истоминым (ок.1650-1717), родившимися в Курском крае в середине XVII века и волею провидения оказавшимися у истоков просвещения, а также отечественной поэзии и поэтики.
Не пройдет и века, как эстафету от них примут подвижники историко-публицистической прозы Иван Иванович Голиков (1735-1801) и Григорий Иванович Шелихов (1747-1795). Первый напишет и издаст тридцатитомное собрание сочинений о деяниях Петра Великого, а второй опишет свои путешествия к берегам Америки. Вслед за ними во весь голос заявят о себе представители дворянского рода Марковых – публицисты, краеведы, прозаики Владислав Львович (1831-1905), Евгений Львович (1835-1903), Лев Львович (1837-1911), Ростислав Львович (1849-1912) и Николай Петрович (1834-1895).
Ближе к нашему времени Курская земля дала стране таких тружеников художественного слова как Валериан Александрович Волжин (1845-1919), Юрий Николаевич Говоруха-Отрок (1850-1896), Дмитрий Алексеевич Абельдяев (1865-1917), Валериан Валерианович Бородаевский (1874-1923), Пимен Иванович Карпов (1886-1963), Николай Николаевич Асеев (1889-1963), Вячеслав Александрович Ковалевский (1897-1977), Аркадий Петрович Гайдар (Голиков) (1904-1941), Михаил Исидорович Козловский (1909 – 1974) и ряд других.
Наибольших же высот в послевоенный период развития Отечества на литературном поприще достигли такие мастера слова как Николай Юрьевич Корнеев (1915-2001) – в поэзии, Константин Дмитриевич Воробьев (1919-1975) и Евгений Иванович Носов (1925-2002) – в прозе, а также Василий Семенович Алехин (1925-2006) – в прозе и поэзии. Кроме того, что они родились на Курской земле и были талантливыми писателями, их объединяет также участие в Великой Отечественной войне и раны, полученные в боях с фашистскими захватчиками. Пройдя закалку духа на полях сражений, они и на литературном поле были в первых рядах бойцов за духовное и культурное воспитание соотечественников. При этом Николай Корнеев и Евгений Носов не позарились на столичные хлеба и открывающиеся перспективы, хотя их туда настойчиво приглашали, а трудились все годы творческой жизни на Курщине.
В постперестроечное время курская писательская организация (КРО СПР) в своих рядах насчитывает более пятидесяти писателей, родившихся на Курской земле. Среди них такие известные прозаики как Михаил Николаевич Еськов, Николай Иванович Гребнев, Борис Петрович Агеев, Геннадий Николаевич Александров, а также поэты Алексей Федосеевич Шитиков, Юрий Александрович Асмолов и многие другие, вставшие на литературную стезю при советской власти.
И тут возникает вопрос: а как выглядит литературная карта области? Какие районы не «поскупились» на своих представителей для общего «урожая» литераторов края? По-прежнему ли ходят в лидерах Льговский, Щигровский и Рыльский районы, давшие краю и стране таких ярких представителей пишущей братии как выше названные Г.И. Шелихов, П.И. Карпов, братья Марковы, Асеев и Гайдар? Или появились новые?..
Известно, что такие современные административно-территориальные структуры как районы появились в 1928 году, сменив уезды, на которые прежде делилась Курская губерния. Они стали не только «моложе» по возрасту, но и меньше по территориальности. В некоторых, например, Льговском, Рыльском, Дмитриевском, Щигровском, Фатежском и ряде других, где исторические корни уходили в более чем вековую уездную систему, культурные, в том числе и литературные, традиции продолжились на прежней основе; а в других, только что образовавшихся – Хомутовском, Кореневском, Глушковском, Конышевском и прочих «новоделах» – приходилось начинать буквально с нуля.
Даже беглый анализ показывает, что Льговский и Рыльский районы остались верны своим традициям и дали краю новых представителей литературного сообщества. Например, в Льговском районе родились поэт Александр Васильевич Селезнев, писатель-краевед Михаил Семенович Лагутич и известный в стране прозаик Борис Петрович Агеев; в Рыльском – поэты Николай Юрьевич Корнеев и Надежда Михайловна Жукова, прозаик Анна Игнатьевна Галанжина. Но и «молодые» районы Курской области не пожелали оставаться в тени. В Глушковском родился прозаик Николай Иванович Дорошенко, секретарь правления Союза писателей России; в Золотухинском – поэт Алексей Федосеевич Шитиков; в Пристенском – известный в стране прозаик Михаил Николаевич Еськов; в Советском – поэт и прозаик Иван Федотович Зиборов; в Железногорском – прозаик и краевед Геннадий Николаевич Александров.
В итоге – почти в каждом районе области появились свои представители литературного поля, если не писатели, то довольно известные литераторы. Появились они и на малой родине автора этих строк – в Конышевском районе. И первым был родившийся в деревне Панкеево Льговского уезда (ныне Панкеево входит в Конышевский район) Валериан Александрович Волжин (1845-1919), «патриарх» дореволюционной литературы, автор трех романов, десятка повестей и множества рассказов. Именно он, по большому счету, своим уверенным стартом во второй половине XIX века задал ритм литературной эстафете, продолжающейся и по сей день. А писательскую эстафету у него подхватил довольно популярный с пятидесятых годов в Оренбуржье поэт, прозаик, драматург Алексей Михайлович Горбачев (1919-1997), родившийся «в соседнем» селе Шустово.
К сожалению, и В.А. Волжин, и А.М. Горбачев малоизвестны не только в Конышевском районе – на своей малой родине, – но и в Курской области. Зато имена таких земляков конышевцев как Леонид Гаврилович Наливайко и Николай Иванович Гребнев хорошо известны за пределами района и области.
Впрочем, ныне речь не о них, а о соседе конышевцев – льговчанине Борисе Петровиче Агееве, слава Богу, здравствующем и творящем прозаические произведения в наше время. И, конечно же, продолжающим лучшие традиции литературного творчества, заложенные в начале ХХ века Николаем Асеевым и Аркадием Гайдаром.
 

ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО

Борис Петрович Агеев, когда я его впервые увидел рядом с руководителем курской региональной писательской организацией Владимиром Детковым в 2008 году светом не лучился, радушием не блистал. Был малообщителен и сух. Говорил кратко, глуховатым голосом, без эмоций, иногда – с «нажимом» на конец предложения, словно хотел именно эту мысль довести до сознания собеседника. Книг с автографами не дарил. Показалось, что он – занятой человек, куда-то спешит и даже опаздывает. Показавшееся мне смуглым лицо его, в отличие от светлого аскетически-аристократического лица Владимира Павловича Деткова, украшалось усами и рыжевато-русой бородкой, было испещрено сеткой морщин. В выразительных, с блеклой голубизной зимнего неба глазах, прячущихся за стеклами очков в металлической оправе, сосредоточенность. И только в редкие мгновения улыбка касалась лица, морщинки собирались в лучики у внешних уголков теплеющих глаз.
Если Детков всегда был в костюме или в светлой рубашке-безрукавке, и обязательно при галстуке, то Агеев признавал только распахнутые вороты клетчатых, причем в крупную клетку, рубах, мешковатые брюки с накладными карманами. В таких можно видеть туристов или спецназовцев, которым для расфасовки разных «штучек-дрючек» обыкновенных карманов не хватает. Иногда, в холодную пору, поверх рубахи доводилось видеть на нём добротный свитер.
Это либо стиль, выношенный годами, либо равнодушие к одежде, со снисходительностью к тем, кто много думает об одежде.
Характерны для его облика морщинистый лоб, скрытая сила в чуть сутулящейся фигуре. Борис Агеев – философ, сомневаться в этом не приходится. Берите любое его произведение,– и поймете: написано философом, глубоко переживающим за судьбу русского человека, за Россию. А касательно силы в его облике, то такая сила, на мой взгляд, чувствуется в медведе, вставшем на задние лапы. С виду – добродушный, немного рохманый, неповоротливый, но ухватист, и, если обнимет лапами, то – конец! «Силу под стать медвежьей» в Агееве приметил и Михаил Еськов, его друг и замечательный писатель. А еще и его земляк из Льгова журналист и писатель Михаил  Лагутич. Русоволосый, среднего роста, среднего же, грузноватого сложения. Таковы были первые впечатления о внешности писателя, редактора журнала «Толока» Бориса Петровича Агеева.
До появления его среди курских писателей, книг Агеева не читал, о его творчестве не слышал. Потом после первого быстротечного, на бегу, знакомства, открыл книгу «Открытое небо». В книге ряд эссе о литературных произведениях и авторах, в том числе: «…И только дух животворит» и «Человек уходит» – были посвящены Е. И. Носову и его творчеству. Вещи были необычные.
Больше всего поразило эссе «А такой рати еще не слыхано!..» – исследование «Слова о полку Игореве» в религиозном контексте. Какая глубина знаний! И не просто знаний в рамках изучения этого замечательного памятника средневековой литературы (и культуры в целом) Руси, но научно-философская глубина, глубинное знание Библии. А слог изложения, а мастерство!
С концепцией Агеева в разборе «Слова» можно соглашаться или не соглашаться – каждый волен поступать в силу своих духовных, культурных, идейных накоплений и воззрений, жизненного опыта и познания мира, – но заразительная энергетика эссе истекала из каждого слова, из каждой фразы.
К этому моменту я уже работал над романом о детях бывшего курского князя Святослава Олеговича – «Святославичи». Заключительная (третья) часть романа «Червленые щиты» затрагивала события похода младших Святославичей на половцев в апреле-мае 1185 года. Я изучал не только само «Слово» в различных переводах и пересказах, но и изложение этого события в Лаврентьевской и Ипатьевской летописях, исследования и комментарии «Слова» и событий. А до этого прочел роман-эссе В.А. Чивилихина «Память», потрясший меня глобальностью исследований.
Почерпнутые из этих источников познания давали мне право хотя бы в полголоса или в его четверть что-то говорить на данную тему, а в романе – даже выдвинуть собственную версию авторства «Слова». Но то, что было изложено в эссе Агеева, вновь поразило до самых потаенных закоулков души, заставило вновь и вновь сверять свой мировоззренческий курс и свои познания в этой непростой области.
Эссе поразило, как оказалось, не только меня, по сути дилетанта в литературной деятельности, но и замечательного курского писателя Михаила Николаевича Еськова. А еще в «Открытом небе» были и очерки. Получилось так, что первой прочитанной стала книга художественной прозы Бориса Петровича «Кто в море не бывал» с его автографом «Николаю Пахомову дружески». И монолитные, железобетонные глыбы научно-философских фраз исследователя, сменили емкие образы поэтической прозы художника. Всего два примера.
«И это при всем том, что художник кропотливо воссоздает словом всю материальную, вещную сторону жизни со всеми ее земными и «земляными» оттенками и со всей возможной полнотой, где, как кажется, нет интеллектуальной напряженности, нет мудрования, дозволяющего промыслить связь изображения с мистическим непознаваемым – и, следовательно, – с духовным. Однако отношение художника к главному действующему лицу повести Касьяну настолько религиозно и так прозрачно соотнесено с тем высшим, что неназываемо и потому неподвластно режущей силе материалистического скальпеля и что как бы не существует как «предмет» в плотском «обиходе» жизни, но без которого по-настоящему мы не сможем понять и оценить ни этого самого «обихода», ни всего его очарования и всей его трагичности, – что мысль о конце Света в связи с событиями повести не представляется чем-то необычайным».
Это из эссе «Человек уходит…». Всего два предложения – и почти страница книги!
А это из эссе «А такой рати еще не слыхано!..»: «Тмуторокань, бывший греческий город Таматарха, находившийся, как предполагают историки, на территории нынешней Тамани, некогда считался богатейшим уделом черниговских князей, торговым центром Черноморья, но утратил свое значение и к моменту Игорева полка представлял собой жалкое подобие того, что хотя бы отдаленно могло сравниваться с Иерусалимом. Тем более, что он как бы повторил судьбу Иерусалима: с древнейших времен путешественники описывали воздвигнутые в окрестностях Тмуторокани статую языческой богини Астарты и огромную колонну в виде фаллоса, бога-оплодотворителя Санергу – знаки поклонения ложным богам, обозначавшимся в Ветхом Завете словом Ваал (Баал, болван)».
А вот образец легкого стремительного, вибрирующего от образности слога из рассказа «Кто в море не бывал»: «Андрей близко посмотрел в его бедовые глаза нестерпимо прозрачной синевы, в которые, казалось, наплескало из морских глубин той самой чистой ледяной водичкой, которая метит избранников моря раз и навсегда, и у него в ответ на Кешин любовный взгляд колыхнулось нежное чувство».
Здесь не только яркая картина, прекрасная образность, но и психологические портреты героев. И все – в одном небольшом предложении. Такое посильно только художнику слова.
К моему стыду случилось, что очерки из «Открытого неба» остались непрочитанными. «Еще успею, – хватался я за соломинку. – Произведения других курских писателей тоже читать надобно…» Тут не было лукавства: на книжных полках моей домашней библиотеки ждали десятки книг стихов и прозы наших писателей и литераторов. А я еще подвигнулся в составители первых выпусков литературного альманаха «Перекрестки», позднее, после пятого выпуска, переименованного в «Курские перекрестки» и ставшего печатным органом зарождавшегося Курского городского отделения Союза курских литераторов. Времени не хватало.
…Так состоялось мое знакомство с творчеством Агеева, где-то поразившем, где-то заставившем задуматься над своей писаниной. Детков познакомил меня с Агеевым, пообещавшим посмотреть мои труды. Но случилось так, что он уехал в Кочановку, надолго покинув Курск, писательскую организацию и редакцию журнала «Толока».
К этому времени стараниями нового председателя правления КРО СПР Николая Ивановича Гребнева, было отбито у коммерсантов и отремонтировано помещение для писателей и литераторов. Хваткие коммерсанты, арендовавшие «уголок» в помещении писателей, уподобившись персонажу Лисы из известной сказке про домик ледяной и лубяной, уже и самих арендаторов-писателей практически выжили из собственного дома.
Вскоре после начала функционирования отремонтированного помещения писателей, получившего официальное название Дома литератора, а неофициального – Дворца, и образования (по инициативе Н.И. Гребнева) Союза курских литераторов, пишущая братия, и я в том числе, вновь зачастили Дом. Душа требовала не только общения с коллегами-литераторами, но и с мастерами слова. Хотелось учиться, черпать знания.

…Предложение Гребнева стать руководителем городского отделения Союза литераторов застало меня врасплох.  Я уже знал, что Николай Иванович Гребнев с «бухты-барахты» ничего не решает. И даже не говорит. Он часто шутит, но и шутки его с серьезным подтекстом. 15 января у могилы Носова состоялся окрыливший меня один разговор, в ходе которого Михаил Николаевич Еськов сказал, что прочел мою повесть «Данный богом», и будет предлагать мою кандидатуру в Союз писателей России. Отказываться от этого «пропуска» в союз единомышленников было бы верхом глупости…
Так Борис Петрович стал редактором моей исторической повести о Феодосии Печерском «Данный богом», а я – кандидатом в претенденты на прием в члены Союза писателей. Пока Агеев не перебрался в свой внутренний мир раздумий и созерцаний, обменялись телефонами. Он сообщил, что редактирование повести идет, что название должно быть не «Данный Богом», а «Богоданный» – и к переводу имени «Феодосий» ближе и по смыслу вернее. Я не возражал и попросил его «причесать повесть не гребнем, а продрать граблями со стальными зубьями-клевцами.
Он действительно добросовестно даже не причесал повесть, а «пропахал». От моих двухсот восьмидесяти страниц и двухсот не оставил. Не только отдельные абзацы безжалостно выбросил, но и целые сюжетные линии, в том числе целую главу с версией о северянах – предках древних курян.
Это не повесть, а какой-то огрызок, – кричало мое самолюбие, когда я знакомился с редакторским вариантом. Однако редактору ничего не сказал. Не пожаловался и другим. Сам виноват: полную свободу действий дал на редактирование. Не стоит целостность картины посторонним забивать, – почувствовал мои терзания Борис Петрович. – Кое-что можно и в виде отдельных самостоятельных рассказов напечатать. Например, очерк о северянах.   
Книжка появилась. И пошла по рукам писателей и литераторов, и попала в Москву, и стала пропуском в Союз писателей России. Но более важным, по крайней мере, для меня, было то, что ее прочел и положительно отозвался о ней, кроме Михаила Николаевича Еськова, одобрившего повесть еще в первом моем варианте, старейший писатель Курского края Александр Александрович Харитановский. На такое я не надеялся!.. «Ну, вот, подумал, опять очередное сюсюканье о христианстве и православии, - сказал при встрече Харитановский. - Но, прочтя несколько страниц, понял – историческая работа. Причем, хорошая. Продолжай в том же духе».
Позже, когда спало недовольство по поводу редакторской «вспашки», я вновь и вновь листал страницы «Богоданного» и, остывая, приходил к выводу, что Агеев прав, сделав вариант книги для школьников. Только так она легко читаема и запоминаема подростками. Не обескураживало и художественное оформление книги, выполненное в фирменном стиле Агеева – в рисунках черного цвета. Оно-то как раз и соответствовало краскам русского средневековья. Подчеркивало светлый образ главного героя – преподобного Феодосия Печерского в годы его курского отрочества. Вообще, как я успел заметить, графика преобладает во всех его оформительских работах, в журнале «Толока» или в книгах. Как говорит сам Борис Агеев: чёрный цвет – это цвет шрифта на белой бумаге, цвет гравюры, цвет книги.
По-человечески ближе Борис Петрович стал не из-за того, что взялся редактировать мою повесть, не из-за того, что время от времени ронял реплики: «Пиши короче», – а из-за того, что предложил навестить сотоварища по перу, попавшего из-за дурости под следствие и проходившего принудительное обследование в психбольнице. Оказывается, за ширмой замкнутости, малословия и нарочитой отчужденности пряталась ранимая душа, искренне переживающая за ближнего.
Мне захотелось побольше узнать о жизни Бориса Петровича. Из бесед с писателями, а также из того, что он сам писал в своей автобиографии и что писали о нем его товарищи, выяснил: в биографии Агеева отметились не только учеба в Москве, и пятнадцать лет на Дальнем Востоке. Четыре с половиной года работы техником на маяке малообитаемого острова Карагинского. Шутка ли - целыми месяцами находиться в ограниченном пространстве и узком кругу людей – штат маяка двадцать два человека?! Тут не только молчальником можно стать, но и свихнуться! Но стал писателем, опубликовав в журнале «Юность» повесть «Текущая вода», принесшую известность в литературных кругах и журнальную премию за дебют «Зеленый листок».


В ПОИСКЕ ОТВЕТОВ
НА НЕПРОСТЫЕ ВОПРОСЫ

Да, малолюдье, а то и одиночество, по-видимому, сказалось на характере Бориса Петровича, сделав его несколько замкнутым, углубленным в себя, в собственные мысли. Отрешенность, на мой взгляд, сделала из него и писателя-философа, остро чувствующего самые тонкие грани бытия, природы, человеческой души. Присущи ему и черты характера, сакрально хранимые в славянском имени Борис («борющийся за славу»), как «закаленная воля, ранняя самостоятельность, решительность в действиях. А также упорство, трудолюбие, умение правильно ставить новые задачи, добиваться их выполнения, несмотря на преграды».
С развитием Курского союза литераторов произошли изменения и в структуре КРО СПР. Агеев стал не только редактором «Толоки» и членом Правления писательской организации, но и ответственным секретарем. Ранее такую должность занимал В.П. Детков. Новый статус не мешал Борису Петровичу осуществлять по вторым субботам месяца мастер-класс по прозе.
Занятия, проводимые им, немало дали курским литераторам-прозаикам. Говорил он сжато, скупо, каждая фраза была весома. Поражали объемы памяти: мог цитировать не только отечественных классиков, но и зарубежных авторов, когда требовался тот или иной пример построения сюжета, подачи фабулы, описания природы, портретных и психологических характеристик героев. К своим произведениям обращался редко, хотя примеры имелись с избытком. Недаром за книгу «Открытое небо» первым получил премию губернатора Курской области имени Е.И. Носова. Да и вообще ко времени моего основательного знакомства с ним он уже был лауреатом премий за лучшую прозу года журналов «Москва», «Юность», «Наш современник», «Поле Куликово», а также курской журналистской премии имени В.В. Овечкина и губернаторской, посвященной двухсотлетию со дня рождения А.С. Пушкина. А за вклад в развитие отечественной словесности и единство славянских народов за повесть «Душа населения» в 2010 году он удостоился диплома «Золотой витязь».
И тут, на мой взгляд, проявлялись его скромность и знание человека. Они не позволяли публично тыкать начинающих авторов, как не стеснялись делать это другие писатели советской школы. Такое отношение Агеева к собратьям по перу импонировало. Поэтому, когда он в 2012 году в Ульяновске за роман «Хорошая пристань» получил Международную премию имени И.А. Гончарова, все радовались и за него, и за курских писателей, и за Курский край в целом. А он оставался самим собой. С другой стороны, он был и скуп на похвалы произведений литераторов-прозаиков. Отзывался о книгах выверенно и взвешенно, не задевая чувств авторов.
В курской писательской организации ныне около пятидесяти человек, в том числе два десятка прозаиков. Никогда Борис Петрович не судил о творчестве коллег уничижительно или с нотками превосходства. Он мог быть не особо дружен с носителем творчества, но на оценке его личности им установлено табу.
С того времени, когда я стал писать исторические произведения, в том числе о русских ратоборцах, имеющих отношение к Курской земле, меня всегда интересовали родословные этих людей. Постепенно такой интерес перешел и на современников. Заинтересовали и корни Агеева. Хотя и знал, что наши люди, в том числе и известные писатели, не любят афишировать родословные, но обратился к его автобиографии, помещенной все в той же книге «Писатели Курского края».
Родился в семье, «по прежним меркам средней – пятеро детей в доме, неисчислимая живность во дворе и в сараях, бабушки, которые жили в семье по очереди, отец – колхозный механизатор, мать – сельский врач и фельдшер-акушер». Впрочем, прекрасно, что он в отличие от многих, указал не только время и место рождения, но и некоторые сведения о социальном происхождении. Но мало сказано о родителях, бабушках-дедушках. Хотелось, чтобы куряне знали, из каких истоков появилась личность Бориса Агеева. К сказанному добавим, что Борис Петрович женат и имеет двух дочерей...
На этом поставим пока многоточие… – решил я и тут вспомнил, что очерки из «Открытого неба» так и не прочел. А вдруг там есть недостающее?
И вот  открываю страницу, очерк «Сколько терпения человеку нужно»… Он захватывает связью личности Евдокии Петровны с историческими и социально-политическими событиями страны и мира. Она еще не родилась, а на просторах нашей планеты происходят действа, оказывающие глобальное влияние на развитие человеческой цивилизации. А вот и 1893 год – год рождения Евдокии Петровны. «…когда родилась Евдокия Петровна, Лев Толстой ещё продолжал писать «Хаджи-Мурата» и «Воскресенье», а Ленин переезжает из Самары, где исполнял должность присяжного поверенного, в Петербург, и в своих революционных статьях уже соединил начавшееся стачечное движение с социализмом».
Читаю далее с уверенностью, что в следующем очерке Борис Агеев обязательно напишет о свой матери и о многом другом, представляющем для меня интерес. И вот «Зелёное пёрышко»: «Клавдия Григорьевна Агеева (в девичестве Дорошева) родилась в первой половине прошлого века, в 1922 году, в селе Густомой Льговского района Курской области».


НЕМНОГО О РОДОВЫХ КОРНЯХ

Родителями матери Бориса Петровича Агеева, Клавдии Григорьевны, не только врача и фельдшера-акушера, но и участника Великой Отечественной войны, и лейтенанта запаса медицинской службы, в Густомое являлись крестьяне Лукерья Павловна (в девичестве Осадчих) и Григорий Емельянович Дорошевы: «У Лукерьи Павловны и Григория Емельяновича до начала первой мировой войны родилось двое детей, а когда дед Гриша вернулся после войны и революции из австрийского плена, у них родилось еще двое поздних детей».
Среди этих «поздних» была и мать Бориса Агеева, судьба которой не мед: испытала коллективизацию, раскулачивание и арест отца, хотя он, по сталинской же квалификации крестьянства, был всего лишь «середняком». В России так повелось: лес рубят – щепки летят.

Клаве Дорошевой жилось и голодно, и холодно. Но в той жизненной хмурости и непогожести выглядывало и солнышко. Например – учеба. Тут судьба подарила Клавдии Григорьевне не только возможность окончить Густомойскую начальную школу, но и Льговское медицинское училище. А потом война со всеми ее страшными эпизодами, и девятнадцатилетняя Клавдия Григорьевна вместе с фронтовым медсанбатом, спасая жизни раненых солдат, пятилась на восток, к Дону и Волге. Начиная с 1942 года, сменила направление на западное и «прошагала» до Венгрии, Чехословакии и поверженной Австрии, где некогда (во времена Первой мировой войны) находился в плену ее отец.
После демобилизации из армии Клавдия Григорьевна вернулась в родное село, откуда была выдана замуж в Кочановку, за отца Бориса Петровича – Петра Афанасьевича Агеева. Работала по профессии сельским врачом-акушером, сыскала у сельчан уважение. Вот как в интерпретации писателя Николая Шатохина по прошествии многих лет говорили о ней бабушки из поселка Станционного: «Душевная была женщина, безотказная и специалист хороший». 
О родителях отца, деде Афанасии, бабушке Арине Борис Петрович ничего не напишет. Зато об отце дает довольно много информации. Однако мы узнаем, что Петр Афанасьевич работал вольнонаемным на севере, на гражданском флоте. Как доброволец, участвовал в войне с финнами 1939-1940 годов. Война планировалась «молниеносной», но продлилась 105 дней, принеся СССР 126 тысяч безвозвратных людских потерь.
Случилось так, что Петру Афанасьевичу, пришлось дважды брать финский город Петсамо: сначала во время «зимней компании» у финнов, потом уже у немцев и финнов во время Великой Отечественной войны. Во время войны с Германией Петр Афанасьевич Северным морским путем совершил переход Мурманск-Владивосток. А до этого ходил в Америку за продукцией по ленд-лизу, как пишет Агеев, «в тех самых обречённых караванах PQ, когда торпедированный немецкой подлодкой сухогруз с двумя тысячами тонн тротила на борту в одно мгновение превращался в облако горького пара». Дважды тонул и чудом спасался. А еще в конце войны успел получить шесть лет Норильских лагерей. Освободился по победной амнистии.
«Зелёное пёрышко», на мой взгляд, все еще незавершенная исповедь автора перед самим собой. И близка мне по одному переживанию. Когда в августе 2003 года не стало моего отца, мне вдруг открылась истина, превратившаяся в неизгладимое чувство вины: я-то родителя недораспросил, недослушал, откладывая на «потом». Но этого «потом» однажды не стало – и я оказался до скончания дней обкраденным самим собой…


ДЕТСТВО И ШКОЛА

…На предыдущем абзаце заканчивался мой очерк, написанный в 2013 году и даже опубликованный в пятнадцатом выпуске литературного альманаха «Курские перекрестки» (2014) и в книге «Литературные традиции Курского края» (2015) под названием «Открытое небо» закрытого человека». Дни-колобки катились, тревожили, и наступало осознание необходимости возвращения к теме.
Вновь достаю с полок книги Бориса Петровича – а их стало больше, чем раньше. Буду читать и перечитывать, делая пометки на листе бумаги. И вновь спешу в отдел краеведческой литературы областной научной библиотеки имени Николая Асеева, поискать материалы о нем. И вновь обращаюсь к сотрудницам отдела – трем прекрасным, а еще и премудрым Еленам: Елене Николаевне Чуриловой, Елене Михайловне Капустиной и Елене Васильевне Мазневой за помощью. Необходимо отыскать в недрах этой бесценной кладовой все, что когда-то писалось Агеевым – или о нем.
Деревня Кочановка со своими огородами, садами и полями, в которой, согласно метрическим данным, довелось родиться Агееву, находится на левобережье Сейма – главной водной артерии Курской области. Тянется она с востока на запад, вихляя, словно подвыпивший мужик, по причудливо  изогнутым высоким холмистым склонам долгой балки до полотна железнодорожного прогона Льгов – Коренево. Кстати, в строительстве этой железнодорожной ветки в конце 90-х годов XIX века на участке Артаково – Колонтаевка принимали и кочановцы. Дед Афанасий был десятским. Под его руководством односельчане занимались земляными работами: срывали возвышенности, отвозили землю, делали насыпи из песка и щебня – подушку под будущее полотно железной дороги.
По дну балки протекает ручей Булгаковский, который кочановцы как патриоты деревни, называют Кочановским. Он впадает в речку Апоку, а та в Сейм. В настоящее время ручей перепружен плотиной  и образовывает большой пруд, в котором, к пущей радости ребятни и местных рыболовов, водится привычная для этих мест рыбешка.
По соседней балке, расположенной южнее, с северо-востока на юго-запад разбежалось село Глиница. Если верить современной карте-двухверстке, – с действующей церковью. Но церковь до сих пор не восстановлена. Зато по текстам очерков Агеева, и по данным районного отдела образования – с начальной школой и медпунктом.
Из истории Курского края известно, что большинство населенных пунктов возникло на рубеже XVI – XVII веков. Тогда великие князья и цари Московского государства, борясь за место под солнцем, отодвигали орды крымских татар и литовцев с территории края, сначала занятой потомками Чингисхана в 1239 году, затем подпавшей под власть Литвы со второй половины 50-х годов XIV века. И только при великом князе московском Иване Васильевиче Третьем (1446-1505), да и то в конце его царствования, стала выходить из-под опеки Литвы и вливаться вновь в русское государство.
Первыми «ласточками» стали Путивль и Рыльск (около 1500 года), затем Курск с «присудом», то есть с окрестностями (1508 год). А на освобожденных местах великие князья и цари селили защитников неспокойного порубежья – служивых людей из детей боярских и дворян, награждая их наделами земли. Так могли возникнуть ближайшие к Кочановке населенные пункты со специфической именной топонимикой Износково, Булгаковка, Арсеньевка, Артаково, Малеевка. А также многие другие населенные пункты в Льговском районе –Стремоухово, Кусаково. Все они свои названия получили по фамилиям первых владельцев – дворян курского края.
Известный журналист, краевед и общественный деятель конца XIX – начала XX века Анатолий Алексеевич Танков в своем труде «Историческая летопись курского дворянства» в Рыльской десятне за 1632 год перечисляет служилых людей, которым причитались земельные наделы – чети и деньги. Среди них фигурируют: Матвей Богданов сын Износков, то есть Матвей Богданович Износков «на коне в саадаке, да человек (с ним) на мерине с вожжою с пищалью с простым конем», которому давалось 750 четей по 32 рубля. А несколько ниже называются и другие, менее значимые представители этой фамилии.
По данным Танкова, 550 четей земли по 12 рублей получил некто Иван Иванов сын Булгаков, 500 четей по15 рублей – Иван Матвеев сын Булгаков. Несколько ниже фигурируют Арсеньевы – Григорий Микитич, Злоба Жукович, Юрий Жукович. Здесь же встречаются фамилии Малеевых, Артаковых, Щоголевых, Шустовых, Стремоуховых, Ширковых, Кусаковых, Волжиных и многих, многих других. Но Кочанова не обнаружил. Однако это не говорит, что человека дворянского сословия с такой фамилией не было.
Позже из уст Бориса Петровича услышал, что, согласно, семейному преданию, их предков по повелению императрицы Екатерины II переселили с подмосковных и тульских мест на тихую, малонаселенную Курщину. Так род Агеевых обрел свои родовые корни в Кочановке Льговского уезда Курской губернии. Не знаю, из этого корня, или из других, но некоторые Агеевы, если верить Интернету, были и дворянами. А Агеевы из Кочановки служили в полиции и в 1892 году вместе с врачами участвовали в борьбе с холерой, «приползшей» из Астрахани в Льговский уезд с отходниками-сезонниками.
Происходит фамилия Агеев от древнееврейского пророка Аггея, упоминавшегося в Библии. В переводе означало «торжественный», «праздничный», «веселящийся». К Борису Петровичу подходит!..
Сам же факт «соседства» Кочановки с Артаково, Булгаковкой, Арсеньевкой и прочими «фамильными» населенными пунктами, окружающими ее, в очередной раз подчеркивает, что деревня основана в одно время с ними. До появления современного Льговского района, ставшего наследником Льговского уезда, образованного  в ходе реформ императрицы Екатерины Великой, входила в Рыльский уезд и Рыльскую десятню (списочный состав городовых дворян в начале XVII века).
Согласно данным книги «Курская губерния. Список населенных мест по сведениям 1862 года», изданной в Санкт-Петербурге в 1868 году, Кочановка входила в 4-й стан Льговского уезда и находилась на тракте из Льгова в Суджу (по левую сторону тракта) в 12 вестах от уездного города и в 6 верстах от станового села Износково. До отмены крепостного права являлось владельческим сельцом и состояло из 33 дворов, в которых проживало 221 человек мужского пола и 245 – женского. Всего – 466 человек. На каждый двор приходилось 14 человек. В это же время в селе Глинице имелось 42 двора и проживало 468 жителей обоего пола, или по 11 человек в каждом дворе. Глиница, как и Кочановка, до отмены крепостного права являлось владельческим селом. Ни в Кочановке, ни в Глинице школы не имелось, но в Глинице упоминается православная церковь.
Интересные сведения о Кочановке сообщает известный знаток истории Льговского района, уроженец города Льгова, краевед и писатель Михаил Семенович Лагутич в книге «Провинциальная хроника…». Он пишет, что перед отменой крепостного права в Кочановке крестьянами владели: дворянин Николай Артаков – 45 душами, князь В. Гагарин – 87 душами, княгиня Е Гагарина – 63 душами (надо иметь в виду, что «душами» считалось только взрослое население мужского пола).
В 1861 году крепостное право было отменено. Крестьяне получили личную свободу, но не землю. По данным Лагутича, в Льговском уезде всего лишь 20,7% земли значилось за крестьянами, а остальные 79% – за дворянами, духовенством, купцами и мещанами. Такая несправедливость раздела земли вызывала протесты населения. Особенно ярко проявились они в 1905-1906 годах, когда Льговский уезд стал едва ли не центром революционного движения в Курской губернии.
9 февраля 1905 года взбунтовались крестьяне Верхней Деревеньки, самовольно вырубившие в лесах, принадлежащих князю Барятинскому, 300 осиновых и дубовых деревьев. Неспокойно было в Больших и Малых Угонах, в селе Лукашевке. Но настоящий мятеж, по определению Лагутича, происходил в селах Фитиж и Банищи, что недалеко от Кочановки. В декабре того же года крестьяне этих сел создали отряд численностью 1500 человек и под водительством старосты Павла Зудова разгромили имение помещика Стремоухова.
Вскоре волнения в уезде пошли на спад, и жизнь населения вернулось в прежнее русло патриархального  уклада. В Кочановке в 1890 году проживало 516 человек. Тридцатилетний прирост составил 50 человек.
Великая Отечественная война и восстановление народного хозяйства оставили свой след. Немало пало на фронтах, немало умерло вскоре от ран. Согласно Книге Памяти, только из Кочановки на полях сражений пало трое Агеевых, а по Льговскому району – тридцать три.
Жилось нелегко. И в это непростое время, зимней порой, в небольшой хатке, крытой соломой, в селе Глинице на белый свет появился Борис Агеев. Вот как об этом факте он пишет сам: «…мать вышла замуж за нашего отца и переехала в Глиницу, в купленный ею дом. Так стал собираться наш главный Дом, начали рождаться первые дети».
Годы деревенской детворы схожи: как только встал на ноги, пора помогать родителям. Где присмотреть за младшими братьями и сестрами, где помочь по хозяйству: постеречь гусей, встретить из стада и проводить до двора коровку, приглядеть за теленочком, овцами, поросятками. И огород не отказывается от детских рук: то поливка грядок с огурцами, помидорами, капустой, редиской, луком и чесноком, то прополка, то уборка. Деревенские девчонки знакомятся с иголками и нитками, с вязальными спицами и пяльцами, а мальчишки – с молотком и топором, с лопатой и вилами. Позже – с косой.
Всем этим приходилось заниматься и Борису Агееву вместе с братьями и сестрами, о чем он пишет в своих очерках. Как и драться с соседскими мальчишками, а то и с родным старшим братом Юрием из-за велосипеда – не только транспортного средства, но и семейной роскоши тех лет. В 1957 году пришло время идти в школу.
Начальная школа находилась в Глинице, в здании барской усадьбы княгини Е. Толстой (возможно, бывшей Е. Гагариной, о которой упоминает Михаил Лагутич). В школу Борис ходил охотно и учился прилежно – ведь сын сельского врача. Хочешь, не хочешь, а марку держать надо, чтобы не срамить мать, которая всегда на виду у людей и для многих пример. К тому же работает рядом со школой – в амбулатории (медпункте), расположенной в бывшем флигеле имения княгини.
Впрочем, Борис Агеев занимался после уроков поисками кладов на развалинах глиницкой каменной церкви. Кладов, естественно, не находил, но одежонку пачкал изрядно. Возможно, именно в это время у него зарождалось стремление к приключениям и путешествиям, которое в полную меру раскроется в годы юности.
Окончив четыре класса Глиницкой начальной школы, продолжил обучение в средней школе при Льговской опытной селекционной станции. И поселок Селекционный, что в нескольких километрах от Льгова, и средняя школа в нем – детища послевоенного развития.
Если говорить о школе, она была одной из лучших в районе среди сельских. С хорошим преподавательским составом, крепкой пионерской и комсомольской организациями, с десятком кружков юных натуралистов, музыкантов, пожарников, чтецов, школьной художественной самодеятельностью. И, конечно же, с полнокровной школьной библиотекой, в которой не только книги для разновозрастной детворы, но и русская, и советская, и зарубежная классика. Читай на здоровье хоть Пушкина, хоть Майн Рида и Александра Дюма.
Отец Бориса, по его собственному определению, был книгочей. Надо полагать, и мать, Клавдии Григорьевне, в минуты досуга почитывала и художественную, и специальную литературу. Книги в доме любили. Но начинал он, как и большинство деревенских ребят, со сказок. (Об этом сообщил в своих ответах на мои вопросы, когда данный очерк фактически был готов и требовались лишь некоторые, на мой взгляд, уточнения). И как не покажется парадоксальным, «запомнил свою первую прочитанную книжку, которую мать выбрала для него уже в первом классе из свежего библиотечного пополнения. Это была тоненькая книжечка с цветными картинками на твёрдых мелованных страницах – «Сказки» Вильгельма Гауффа». 
Можно добавить, что книг он читал много и бессистемно. Не пишет он и о первых своих опытах сочинительства. Зато об этом есть упоминание в очерке известного курского писателя и большого друга Агеева Михаила Николаевича Еськова «Два дома Бориса Агеева»:
«Интересен такой биографический факт, – пишет М.Н. Еськов. – Учительница по литера¬туре нередко придиралась к Борису, особенно не жаловала его со¬чинения, считая, что школьник не способен глубоко и необычно рас¬крыть предложенную тему — значит, он каким-то хитрым способом умудрился списать с готового. Лишь когда Борис стал писателем, она призналась, что исподтишка послеживала за ним, надеясь застать с поличным. Сочтём это признание необычной наградой своенравному школьнику».
В эти годы, судя по всему, у Бориса Агеева, кроме попыток писать школьные сочинения и изложения «не как все», появилось желание рисовать. Причем не кистью и акварельными красками, ставшими к этому моменту доступными, а простым карандашом или перьевой ручкой. Позднее эти навыки пригодятся ему в оформлении своих книг и в добывании хлеба насущного: «Рисовать учился у отца. С северов он привёз альбом с рисунками пароходов и морские пейзажи цветными карандашами. До сих пор не знаю, с натуры ли он это рисовал или попросту откуда-то копировал. Стал ему неумело подражать, в школе на уроках рисования мне ставили пятёрки, но только потому, что остальные рисовали ещё хуже…»   
К этому времени (1961 год) родители Бориса Петровича из Глиницы перебрались в Кочановку, в построенный дом. Вот как об этом событии рассказывает Борис Петрович в очерке «Зеленое перышко»: «Дом этот собирали в Глинице толокой – «методом» народной стройки – сорок лет назад. Дуба отец наготовил в Банищанском лесу, несколько дней бригада нанятых плотников и деревенских мужиков ладила сруб, подгоняла бревно к бревну; на следующий год сруб разобрали, перевезли в Кочановку и поставили снова не месте бывшего скотного двора князя Гагарина».
Именно этот дом в Кочановке, не раз поправляемый и обновляемый, Борис Петрович стал считать родным, так как мальчишкой помогал родителям его строить: вместе с братом Юрием обивал стены дранкой, таскал в ведрах землю для пола.
Описание дома встречается в очерках Бориса Петровича не один раз. Оно и понятно: свой, родной, самый теплый, самый близкий, самый уютный – как о нем не вспоминать, как о нем не писать. Вот что пишет товарищ по перу – Николай Аверьянович Шатохин в очерке, опубликованном в «Курской правде» в 2010 году:
 «Дом Агеева, дубовый, обшитый дощечкой, выкрашенной некогда голубой или синей краской (цвет успел вылинять, местами облупиться), располагается на взгорке, откуда открывается чудесная среднерусская картина. Несмотря на возраст, дом смотрится внушительно. Возводился на века, с расчетом, что в нем будет жить вся немаленькая семья, ведь, помимо Бориса, у родителей было еще четверо детей».
Добавим, что дом Агеевых можно увидеть на фотографиях. Как запечатленного с фасадной стороны, так и отдельными фрагментами: крыша, крыльцо, лавочка у забора. Фотографирование – еще одно увлечение Бориса Петровича, зародившееся в школьные годы.
И хотя средняя школа  находилась дальше от нового дома Агеевых, чем Глиницкая начальная от старого – расстояние в три километра, согласно упоминаний Бориса Петровича в очерках – никого не пугало. Сельскому пареньку пробежать их туда и обратно в любую погоду – пара пустяков.
Учась в старших классах, как и стоило ожидать, пробовал сочинять. Но не по школьной программе, а по зову души. Вот как он сам отвечает: «В школе много читал, хорошо получались сочинения. Учительница литературы устраивала в классе их громкие читки и одобрительно поглядывала на меня. Решил, что буду писателем. В седьмом классе отправил на «Мосфильм» киносценарий (в тетрадке на шесть страниц) по роману Дюма «Королева Марго». Ответа не получил. Был обескуражен на годы вперёд».
Как ни банально, но многим будущим писателям пришлось столкнуться с чем-то подобным в первых опытах сочинительства. Правда, о сценариях для «Мосфильма» слышать не доводилось…
 

ЮНОСТЬ. ПЕРВЫЕ ОДИССЕИ

Шестидесятые годы в стране – годы невиданного подъема и развития строительства, промышленности, сельского хозяйства, науки и культуры, годы энтузиазма и созидания. В села пришло электричество и телевидение, соломенные кровли уступали место шиферным и железным. К колхозному парку автомобилей, пылящим по сельским грунтовым дорогам, стали добавляться мотоциклы и легковые машины колхозников и сельской интеллигенции. Окружающий селян мир расширялся. И хотя послевоенный демографический бум продолжался, но отток сельского населения в города, особенно молодежи, уже наметился. Ведь жизнь на селе была куда тяжелее, чем в городе.

 В 1967 году после окончания средней школы Борис Агеев, следуя веяниям времени, оставил родной очаг и уехал в столицу за знаниями и культурой. Кто-то из его ровесников направлял стопы ног в привычный райцентр Льгов, чтобы обучиться на шофера или получить профессию медработника среднего звена. Кто-то – в высшие учебные заведения города  Курска – пединститут, мединститут, сельхозинститут и политехнический институт; кто-то в начавшиеся строиться Железногорск и Курчатов за хорошими по тем временам заработками. Дело привычное, проверенное старшими братьями и сестрами. Бориса влекли не деньги, а романтика новых, притягательных неизвестностью миров. Возможно, в нем проснулись гены отца, вольно или невольно проколесившего по просторам Советского Союза. 
В Москве поступил в строительное ГПТУ №77, на трубоукладчика. Жил, как и большинство его однокашников, в общежитии училища. Из Москвы в 1968 году был призван в ряды Советской Армии. И как сообщает сам, «служил в учебной школе в городе Остров Псковской области, а потом на Северном Кавказе в ракетных войсках стратегического назначения». Это в «девяностые лихи» да и в «нулевые» тоже многие городские парни старались «откосить» от службы в армии и даже «героями» себя считали. А в конце шестидесятых служба в Советской Армии для нормальных парней считалась делом естественным и обыденным. Никто не «откашивал», да и о «дедовщине» еще не судачили на каждом углу. Во время службы продолжал развивать навыки рисования.
После демобилизации из армии в 1970 году, проведав родителей, возвратился в Москву, где работал на заводе «Динамо», овладевая специальностью шлифовщика. Жил в общагах, внутренний мир которых, несмотря на столичный статус, весьма специфичен: и дух коллективизма, и вечная суета, и шум, и нередкие разборки да скандалы после распития спиртных напитков в дни аванса и получки… Но такие условия только закаляли характер Бориса Петровича, укрепляли его самостоятельность и независимость, упорство и целеустремленность, шлифовали чувство собственного достоинства.


ПРОДОЛЖЕНИЕ ОДИССЕЙ

Как следует из биографической справки, путешествующей по незримым дорожкам интернетовского пространства, весной 1971 года уехал на Дальний Восток вместе со одноклассником, о чем поведал в интервью, данном в 2012 году журналисту и коллеге по писательской стезе Т.Ю. Кравец.
Работал грузчиком в Находкинском морском рыбном порту, матросом-бетонщиком плавучего дока на Находкинском судоремонтном заводе. Впечатлений – хоть отбавляй! Но проснувшийся дух бродяжничества звал вперед… Устроился в 1971 году в Камчатское морское пароходство. Работал на сухогрузах сначала вахтенным матросом, затем учеником моториста и, наконец, мотористом – полгода отдал «Голубой линии», маршруту Петропавловск-Камчатский – Владивосток.
В свободную минуту читал. «Потреблял всё подряд под угрозой несварения желудка.  Скоро будет шестьдесят лет, как я читаю ненужные книги. Руководить моим чтением было некому, советы же школьных товарищей обязательно прочесть «Бахмутский шлях» или «Робинзона Крузо», потому что, мол, это завдалецкие книги, достигали некоторого успеха. С той поры я прочёл тысячи ненужных книг. Нужные попадались редко, да и нужность или ненужность их выяснялись не сразу.
Рисовал немного и в армии, и в тех местах, где жил и работал».
Как всякий романтик, двадцатидвухлетний Робинзон из Кочановки богатств в морских одиссеях не нажил. Жизненный опыт, бесценный груз впечатлений, закалку души и тела – да, но только не материальных богатств. Из имущества – круглая черная сумка, а то и рюкзак, да том И. Гончарова «Фрегат «Паллада».
В 1972 году, насытившись морскими приключениями, многочасовыми штормами да выворачивающими душу качками, перешёл вольнонаемным в гидрографическую службу Военно-морского флота. И был направлен техником на маяк малообитаемого острова Карагинского, что в Беринговом море, на восточном побережье Камчатки.


ОСТРОВ КАРАГИНСКИЙ.
НАЧАЛО ПИСАТЕЛЬСКОЙ ОДИССЕИ

И с 1 июня 1972 года по ноябрь 1976 года жил и работал на острове. Здесь же начал писать первые произведения, иллюстрируя их собственными рисунками. По счастливой случайности встретил настоящего художника, и, как человек увлеченный, не замедлил взять уроки рисования: «Первые уроки настоящего рисунка показал на маяке «Карагинском» профессиональный художник Виктор Горницкий, а когда переехал на побережье, меня приняли в районную художественную мастерскую. Потом самостоятельно работал оформителем, достиг некоторых успехов. Опять же потому, что рядом не находилось никого, кто рисовал бы лучше.
Должен сказать – никогда не считал себя художником. Оформитель – не художник, как тесальщик камней не ювелир. Для меня оформительская работа – и с книгой тоже – способ заработка, необходимость…»
В романе «Хорошая пристань» Горницкий выведен под именем Ильи Дорофеева.
А еще самообразовывался, читая художественную литературу и штудируя книги по истории края и России, по морскому делу и географии. Брал сметкой, постигая на практике азы писательства. Интуитивно, ощупью осваивал фабулы и сюжетные линии, завязки и кульминации, детализацию и композиционное единство произведений. Помогала фотографическая память на лица и события, на детали увиденного и услышанного. О том, как жилось и работалось Борису Агееву вдали от материка и людского водоворота, можно узнать из его произведений. Часто автобиографичных, написанных в разное время.
«Доверяю непосредственному опыту, – сказал он корреспонденту газеты «Городские известия» и писателю по совместительству Тамаре Кравец, отвечая на вопрос, много ли в его произведениях сюжетов и моментов из собственного жизненного опыта. – В некоторых случаях полагаюсь на возможности сочинительства, окутанного «облаком» воображения, но и они питаются красками и деталями лично пережитого, пропускаются сквозь решета действительности. И невозможно ведь выдумать больше, чем предоставляет сама жизнь – сюжеты, случаи и образы. Почти все мои литературные труды в этом смысле автобиографичны».
Среди произведений, освещающих его житье-бытье во времена морских плаваний и пребывания на маяке острова Карагинского – повесть «Отпуск на острове», небольшой этюд «Остановка в океане», рассказы  «Два жакана», «Кто в море не бывал»… Впечатления этого периода жизни также позже оформятся в повесть «Дело ребячье», рассказ «Мастер спорта», в первую книгу романа-одиссеи «Хорошая пристань».
Все эти произведения и книги выйдут много лет спустя после Камчатской одиссеи Бориса Петровича. А пока он на Камчатке и не только зарабатывал на хлеб насущный, но и продолжал писать.
А я в очередной раз задумался, как же начинался процесс писательства, что первым вышло из-под пера автора, отправлял ли он свои первые рассказы и очерки в местные редакции? Писал авторучкой и чернилами или уже раздобыл где-нибудь печатную машинку типа «Ятрань», в которой добрый пуд веса?: «Первый рассказ «Река Белая ночь» написал на острове Карагинском в 1973 году. Напрочь раскритикован первым маячным читателем, после чего осенью 1974 года сел писать первую повесть «Текущая вода» (второе название «Отпуск на острове») и за полгода закончил её. Писал чернильной авторучкой на больших листах рыхлой желтоватой бумаги, которые потом склеил в блок и обложил картоном».
Непосредственным же итогом его трудов писателя и художника-оформителя на острове Карагинском, его бессонных ночей и напряженных дней стала повесть «Текущая вода», опубликованная в журнале «Юность» в 1976 году (№ 9). Ее, как отмечают исследователи творчества Агеева, «отличает художническое, поэтическое видение мира, суровой красоты северной природы, глубокий психологизм, динамичность». И как уже сообщалось выше, именно за нее Борис Петрович, которому в ту пору исполнилось 26 лет, получил и первую премию за дебют «Зеленый листок».
Главным редактором журнала был известный советский писатель Борис Полевой, который и обратил внимание на повесть Бориса Агеева «Текущая вода». Стоит отметить, что в журнале активно печатались В. Аксёнов, Ю. Поляков, Н. Носов, Е. Евтушенко, Б. Ахмадулина, А. Кузнецов, Н. Тихонов, Б. Васильев, братья Стругацкие и многие другие, ныне известные советские писатели.

О том, как повесть «Текущая вода» попала в редакцию журнала с одновременным ответом на другой вопрос: часто ли Борис Петрович получал отпуск и проводил его не на острове, а в Кочановке у родителей, он сообщает так: «Первый отпуск случился спустя пять лет после уезда на Дальний Восток и по сумме трёхлетнего пребывания на маяке. Отпуск длился полгода, от него устал к середине, и не чаял, когда вернусь обратно. Москва, Орша, Смоленск, Курск...
Потом ездил каждые два-три года, подгадывая отпуск к осенней уборке картошки на родительском огороде. За эти годы забыл, как цветёт сирень и распускается вишня…
…В отпуске забросил её (повесть – Н. П.) в редакцию московского журнала «Юность», мимо которой ходил в гости каждый день к школьным друзьям, поселившимся тогда в Трёхпрудном переулке».
Оказывается, все просто: ехал… забросил… Полевой обратил внимание.  И добился, чтобы молодой автор был направлен в Москву на собеседование, предшествующее изданию повести. О этом факте Борис Петрович тепло, с самоиронией,  пишет в автобиографической врезке-справке «…Не добиваться человеческой правды», опубликованной в «Душе населения» и в книге «Писатели Курского края».  «…Тогдашний редактор журнала Борис Полевой содействовал присылке вертолета на маяк, – сообщает Агеев, – чтобы доставить молодого автора на побережье, откуда он (автор) и смог улететь по редакционной командировке в Москву – для знакомства».
Позже он добавил несколько деталей: «Вернулся из отпуска на маяк, а вскоре по радиосвязи от редактора «Юности» Бориса Полевого пришёл вызов для редактирования рукописи. Борис Николаевич на войне служил в разведке, дружил с министрами, состоял председателем международного Комитета борьбы за мир. То есть был непростым редактором. Так совпало, что через два дня на маяк завернул за мной случайный вертолёт, из райцентра Оссора улетел на следующий день до Петропавловска, а через день так же случайно купил билет на перегруженный борт до Москвы.  Жил в отдельном номере гостиницы «Центральная» на улице Горького, ходил в редакцию исправлять недостатки. В рукописи повести.
Вспоминаю о знакомстве с Полевым. Высокий седой человек поднялся из кресла в редакторском кабинете, подал прохладную крепкую руку: «Борис Николаевич». Растерявшись, я ответно пожал его ладонь: «Борис Петрович». Он тогда немного озадачился.
Полевой до седин оставался в душе романтиком, повесть моя его заинтересовала. И впоследствии он принимал участие в моей судьбе, слал критические и подбадривающие письма.
Повесть опубликована в 1976 году, получила премию за дебют. Рукопись повести хранилась под стеклом в музейном шкафу в редакции журнала, её показывали сплошь всем авторам-неудачникам.
Он внес ясность в слухи об авторских гонорарах, о размерах заработной платы карагинских робинзонов и их житье-бытье, о стоимости авиабилетов в застойные советские времена: «Уехал из Москвы с гонораром в 1800 рублей, вернул маячникам долги, на которые добирался в Москву – авиабилеты от Оссоры до столицы стоили тогда больше 200 рублей, а при ставке техника маяка в 93 рубля они могли стать неподъёмными».

Возвращаясь к журналу «Юность», отметим, что в  соседство с  повестью Агеева попали стихи А. Землянкого, М. Львова, В. Шефнера, Ю. Левитанского, В. Казанцева, а также прозаические произведения В. Смехова, В. Шкловского, Е. Евтушенко, М. Григорьева. Важное место занимало документальное повествование З. Шейниса «Миссия Яна Берзина» о соратнике Ф. Дзержинского чекисте Берзине.
Публикация повести Бориса Агеева с его иллюстрациями сопровождались не только премией «Зеленый листок», но и, как видим, приличным по тем временам гонораром. Впрочем, не гонорар «грел» душу, а факт издания повести. В 1978 году на нее обратил внимание публицист В. Сурганов, напечатавший доброжелательный отзыв «Пульс современности» в одиннадцатом номере журнала «Дальний Восток». Добавим, что на часть гонорара Борис Петрович приобрел в Москве печатную машинку: «Первую пишущую машинку «Москва» купил на первый гонорар и разбил за три года упражнений. Почему-то сразу «уплыла» буква «й». Напечатал «Третьего», несколько рассказов, очерки… Вторая портативная машинка «Юникс», хорватского производства по немецкой лицензии, оказалась неубиваемой, на ней, до обзаведения компьютером в 1998 году, было напечатано большинство вещей, которые характеризую относящимися к «машинной» эре».

ПРОДОЛЖЕНИЕ ЛИТЕРАТУРНОЙ ОДИССЕИ
 
В конце 1976 года Борис Петрович перебирается с острова Карагинского на побережье Камчатки, в райцентр, поселок Оссору. Оттуда, спустя три года, – вглубь материковой Камчатки, в село Мильково. Там, по собственным воспоминаниям, зарабатывал на жизнь художником-оформителем, кочегаром, сторожем, пожарным. Одной из причин и, возможно, главной, послужившей прерыванию карагинской одиссеи и «маячной» жизни, стала смена статуса холостяка на статус семейного человека.
Однажды в 1974 году с острова Карагинского на утлом суденышке, похожем на те, что описаны им в рассказах, он добрался до райцентра Оссоры, чтобы заказать междугородные переговоры по телефону при почтовом отделении. Увидел симпатичную блондинку-телефонистку, с которой перебросился парой слов. Поездки в Оссору стали чаще, разговоры с приветливой телефонисткой Галиной – длиннее. В 1975 году сыграли свадьбу, а в 1977 году родилась дочь Арина.
Поселок Оссора находился на восточном побережье Камчатки, в Оссорской губе Карагинского залива. Климатические условия не лучшие и для взрослых: муссоны, дожди, снега, влажный воздух. Дочь стала часто болеть. Дело дошло до того, что врачи не только советовали, но приказывали быстрее перебраться вглубь полуострова, где климат не столь суров.
Борис Агеев продолжал писать, издавался в местных камчатских газетах, журналах: «В Оссоре и Милькове написались несколько рассказов, роман «Третий». Писал и для местных газет, рассказы и очерки публиковались в местной и областной прессе, в альманахе «Камчатка», журналах «Дальний Восток», «Наш современник», «Юность»…» «Стадию ревности к этому занятию жена пережила, в обсуждении моей писанины долго не принимала участия. Однако стойко перенесла все невзгоды, которые выпадают на долю жены литератора: безденежье, бедность… Можно сказать, она из тех жён, без которых писатель не состоится при прочих условиях. Бывало и так, что на ней висела даже мужская обязанность зарабатывать на семью. Иногда поражался её терпению. Последний роман, посвящённый ей, читала с интересом, правила его. Ждёт продолжения…»
В 1978 году отрывок из очередного произведения напечатан в Петропавловске-Камчатском в литературно-художественном сборнике «Камчатка» под названием «Рисунок карандашом». В 1979 году повесть «Текущая вода» на пару с повестью другого камчатского автора переиздается во Владивостоке в сборнике «Откровение» Дальневосточного книжного издательства.
В 1980 году в третьем номере литературно-художественного журнала «Дальний Восток» публикуется рассказ «Парень в штормовке». Не каждому писателю, не говоря уже о начинающих литераторах, везет на такой урожай публикаций…
На публикации и повесть «Текущая вода» заметкой «Путь к признанию» в июне 1980 года отзывается газета «Камчатский комсомолец», что говорит о возрастающем читательском интересе к творчеству Агеева, ставшего известным в журналистских и литературно-писательских кругах Камчатки и Дальнего Востока. (О некоторых из них – земляке-курянине Владимире Науменкове и поэте Валентине Пустовите Агеев упоминает в очерке «Что было важно»). Не забывает об авторе и журнал «Юность», в девятом номере которого в 1983 году публикуется статья В. Орлова «В Мильково на берегу Камчатки», рассказывающая о жизни и творчестве Агеева. 
Впрочем, главным итогом литературной деятельности карагинско-мильковского периода Бориса Петровича стал выход в 1983 году в столичном издательстве «Советский писатель» книги с повестями «Текущая вода» и «Третий». Здесь удивляющая, если не шокирующая подробность, объясняющая, почему не была переиздана повесть «Третий». Вот как Борис Агеев пишет об этом: «В Оссоре на основе морских и маячных впечатлений написался роман «Третий», но написался в жуткой стилистике американского «чёрного романа», совершенно, как потом выяснилось, мне несвойственной (это чувствовал и Борис Николаевич, который мягко, но настойчиво пытался в переписке и во время встреч вернуть меня на стезю крепкого русского реализма). Роман сочли крамольным и тут же начинали хмурить бровь, соображая, как обойти цензуру.
На «Советский писатель», второе крупное в те годы после «Художественной литературы» советское издательство, меня вывела редактор «Юности» по работе с молодыми авторами Эмилия Алексеевна Проскурнина, – с благословения Бориса Полевого, посчитавшими меня всё-таки подающим большие надежды. Благодаря усилиям Эмилии Алексеевны, в недавнем прошлом самой цензора Лито (государственный цензурный комитет), через которую «проходили» даже  публикации Твардовского и Солженицына, а потом и редактора «Советского писателя» Зои Владимировны Одинцовой, которая оформила прохождение рукописи по статье «издание книг молодых авторов», им удалось втиснуть роман в удобочитаемые «рамки». Гонорар за сборник повестей объёмом до 18 авторских листов составил 300 рублей за лист. Выплачивался он согласно договора в три этапа: по подписании договора 25%, затем по одобрении рукописи 35%, при подписании в печать – остальное. Издание книги, включая подготовку, редактирование и согласование продолжалось пять лет. За это время автор с неустойчивой психикой мог и повеситься. Денег я и не видел – если речь об этом. Остатков хватило на мотоцикл.
После всех сокращений и густого редактирования в издательстве от романа остался огрызок. Рукописи «Третьего» я потом сжёг, повесть никогда не переиздавал, а вся история с выходом книги в Москве стала горьким испытанием на духовную прочность. За время ожидания ничего не написал, к литературным занятиям мог окончательно охладеть, испариться, как писатель. Но вот не случилось…»
Книга объемом более 260 страниц, в мягком переплете сине-белого цвета с текстом и рисунками черного цвета и фотографией автора на внутренней стороне. Тираж – 30000 экземпляров. Стоимость – 1 рубль. Она сразу же вызвала интерес у читателей необычными морскими приключениями героев. Имеются данные, указывающие на время написания автором обоих повестей. Так «Текущая вода» датируется ноябрем 1974 – мартом 1975 года, а «Третий» – 1978 годом, с пометой «Оссора». Для исследующего жизненный и творческий путь писателя Агеева такие сведения существенны.
В «причесанной» редакторами и подогнанной под цензурные нормы повести «Третий», как и раньше в «Текущей воде», все события при активном участии самого автора, выведенного под именем «Студент», происходят на Дальнем Востоке и Камчатке. Герои – простые парни, овладевающие морскими профессиями в суровых условиях советской ойкумены. В большинстве случаев автором именуются не по именам – Семен, Лева, Коля, а по принадлежности к профессиям и должностям – Студент, Инженер, Повариха, Третий.
В аннотации повести «Текущая вода» говорится, что в центре произведения «духовно инфантильный человек, убежавший от личной драмы на маяк, в тишину и одиночество. Однако уйти от жизни и от ответа нельзя. Герой же «Третьего» Студент – в поисках своего дела, самого себя, истины и добра». И вывод: «Герои Агеева проходят нравственную закалку».
Сотрудники отдела краеведческой литературы, проявив ко мне благосклонность, отыскали в необъятных недрах любимой «Асеевки» эту книгу, откуда я и почерпнул приведенные сведения. И если аннотация удивила «духовной инфантильностью», то фотография Бориса Петровича в возрасте двадцати пяти-двадцати семи лет, с пижонисто сдвинутыми на лоб очками, поразила глазами. Они лучатся улыбкой, в них – задор жизни и энергия созидателя!


НОВЫЕ ПРИСТАНИ И ОДИССЕИ.
ПИСАТЕЛЬСКАЯ ГАВАНЬ

В 1984 году Борис Агеев был принят в Союз писателей СССР и вступил в Камчатскую писательскую организацию, возглавляемую в те годы Николаем Васильевичем Санеевым. Его друг Владимир Науменков, искренне радуясь за земляка, в главной газете края «Камчатская правда» 29 апреля 1984 года опубликовал статью «Принят в Союз писателей». В статье - краткая биография Бориса Петровича и перечень его произведений с небольшим литературоведческим анализом.
Членство в Союзе писателей СССР повысило не только социальный статус, но и улучшило бытовые условия. Из коморок в бараках сезонников и мелиоративных вагончиков, в которых, по его выражению, «летом от жары дохли мухи, а зимой волосы примерзали к стенке», переселился в добротную трехкомнатную квартиру камчатского райцентра:
«В Мильковской районной библиотеке раз в месяц проводил семинар с местными поэтами и прозаиками, поскольку оказался единственным членом Союза писателей на район. Газета публиковала иногда подборки стихов и прозы нашего литобъединения «Долина». Надеюсь, кому-то из пишущих те литературные посиделки оказались полезны.
В Петропавловске подружился с земляком, поэтом Владимиром Науменковым, человеком трудной судьбы, ныне, увы, покойным. До сих пор состоим в переписке и перезваниваемся с поэтом, историком и прозаиком Валентином Пустовитом.
Вообще тогдашне литературное общество отличалось дружелюбной обстановкой, друг другу помогали, содействовали в творчестве. Была ощутима и человеческая спайка».
В 1985 году (29 августа) со статьей о камчатской робинзонаде Агеева и его творчестве «Испытание Камчаткой» в газете «Литературная Россия» выступил В.И. Липневич.  Борис Петрович с сожалением отмечает, что «после принятия в СП СССР было мало публикаций произведений на Дальнем Востоке и Камчатке».
Впрочем, в 1987 году в литературно-художественном альманахе «Камчатка» Агеев напечатал отрывок «Вокруг Горы, что льдом сверкает» из задуманного им исторического романа из жизни камчадалов и русских переселенцев, вошедший затем вставной новеллой в роман «Хорошая пристань». Новелла крепко замешана на местном фольклоре, преданиях, речевых интонациях аборигенов:
«Быстро бегал Кечгэнки, быстрее всех бегал в земле настоящих людей. Кечгэнки бегал теперь быстрее самого быстрого оленя, мог обогнать летящую утку, но тогда скоро уставал.
Старик Кихла сказал ему:
– Немного осталось. Когда взойдешь бегом на Гору, что льдом сверкает, тогда готов будешь совсем. Сможешь победить любого богатыря, что придет с той земли по другую сторону пролива. Прослышал он про нашего Белого оленя с золотыми рогами, очень ему хочется запрячь оленя в свою упряжку головным».
В том же году Камчатской писательской организацией он направляется на Высшие литературные курсы в Москву.

ВРЕМЕННАЯ ПРИСТАНЬ
В ЛИТЕРАТУРНОЙ ОДИССЕЕ

С 1987 по 1989 год вместе с семьей, распрощавшись с трехкомнатной квартирой в райцентре Камчатки, проживал в столице, в комнате «литинститутской общаги с разгульными коридорами и несчастными гениальными поэтессами». В столице воочию, не на расстоянии, а вблизи, в пределах вытянутой руки, видел все «перестроечные процессы», разрушавшие великую страну. Было ясно, что ни к чему хорошему это не приведет.
В 1987 году им были написаны рассказы «Старая да малая», «В тени»; в 1988 году – рассказы «Два жакана» и «Убогая»; в 1989 – рассказ «Добрый крестьянин». Дожидались своего часа либо в ящике письменного стола, либо на дне чемодана с вещами. В 1988 году в журнале «Дальний Восток» были напечатаны краткие биографические сведения о писателе Агееве, а в 1989 году в Хабаровске вышел библиографический справочник «Писатели Дальнего Востока», в котором (на страницах 11-12) также приводятся биографические данные Бориса Петровича. Сам же он на этот счет имеет иное мнение:
«На ВЛК писалось мало. Рассказ «Убогая» по итогам обсуждений на семинарах прозы был рекомендован к изданию, вышел в коллективном сборнике, другой рассказ, «Два жакана», опубликован в еженедельнике «Литературная Россия».
Но Литературные курсы задумывались не для того, чтобы там все писали. Важнее были личностное общение, общекультурная «накачка», включение периферийных литераторов в общий литературный процесс. Слушатели курсов не терялись, пристраивали прежние рукописи в издательства и журналы, заводили в них знакомства. И мне приходилось подрабатывать в редакциях рецензентом, получать закалку в «горячем» литературном цеху».
А в одном из интервью период нахождения на ВЛК он характеризует полнее: «…не только завести широкие знакомства, посетить музеи и исторические центры, но и утоление творческого и человеческого общения. Оно очень важно в устроении художественной личности. Так же, как и расширение взгляда, определение литературных пристрастий, своевременная «загрузка» общекультурного «багажа».
…И новых друзей завести. Всех, кто прибыл на курсы из-за Уральского хребта, считали «северянами», - мы ходили кучками и общались так плотно, что даже семинары пропускали. До сих пор переписываемся по электронной почте, перезваниваемся. Оказавшись в разных местах России, мы по-прежнему испытываем тягу друг к другу, и эта тяга, как мне думается, сжимает большую страну, делает её невидимо-единой, монолитной.
Не знаю, совпадение или нет, но сегодня как раз позвонил один из товарищей, драматург Степан Лобозёров. Человек искренний, подкупающий своими поисками правды – и которому много обязан по-человечески.… Храм недавно достроил в своей деревне под Улан-Удэ, откуда с сопки виден Байкал. Теперь вот пытается освоить Интернет…»
К этому можно добавить то, что в 1988 году, когда старшей Арине было одиннадцать лет, в Москве у Агеевых родилась вторая дочь – Анна. Борис Петрович ее называет ласково «москвичкой».

КУРСК – ПРИСТАНЬ
ИЛИ ПРОДОЛЖЕНИЕ ОДИССЕЙ?..

После окончания Высших литературных курсов, порывая с затянувшейся на пятнадцать лет робинзонадой, переехал с семьей – супругой и двумя дочерьми – в Курск, поближе к родным местам. Так была обретена еще одна беспокойная пристань.
Встал на учет в писательскую организацию, возглавляемую с 1987 года Детковым Владимиром Павловичем. И в скором времени познакомился с курскими писателями и литераторами, о творчестве которых на камчатском краю света знал только по книгам, чудом доходившим туда: «С Владимиром Детковым, Евгением Носовым и Петром Сальниковым познакомился на предпоследнем съезде Союза писателей в Москве, куда попал в качестве наблюдателя. Тогда же заручился их согласием на смену места жительства. После переезда в Курск Юрий Першин вводил меня в обстоятельства культурной жизни города, знакомил с художниками, чиновниками. Глубокие личностные отношения сложились с Михаилом Еськовым. Обменялись своими рассказами и после этого сразу приняли друг друга. Он больше, чем товарищ, мудрый советчик и критик. Может быть, один из немногих, которые всегда могут сказать тебе правду».

Курская писательская организация, образованная в 1958 году по инициативе Валентина Овечкина, к моменту прибытия Агеева являлась одной из крепких в Центральном Черноземье – не менее семнадцати поэтов и прозаиков. Ютилась она на третьем этаже известного в Курске Дома книги, расположенного на улице Ленина, рядом со зданием областного УВД. Позже перебралась в Дом знаний на улице Радищева, а оттуда – в здание знаменитой «шестерки» на Красной площади.
Дружба дружбой, а быт бытом. Писательская организация ни квартирой, ни работой пока помочь не могла. Как и с изданием книг. А что можно придумать, когда в Центрально-Черноземном книжном издательстве Воронежа, где в основном печатались книги курских авторов, очередность издания книг расписана на пять-десять лет вперед. Своих книг дожидались известные мастера Петр Сальников, Михаил Обухов, Николай Корнеев, Евгений Носов, Александр Харитановский, Юрий Першин, Михаил Еськов.
Борис Петрович работал разъездным корреспондентом многотиражки «Автомобилист», рецензентом при писательской организации. Продолжал писать. Пишущий человек не может не писать. Отбери у него эту возможность, и он зачахнет, как деревце без влаги, задохнется без воздуха творчества. Писал, но не издавался.
И вот случилось чудо: «Жильё в Курске получил скорее по стечению обстоятельств. Переехал с Камчатки под невнятное обещание председателя писательской организации Владимира Деткова, бросив благоустроенное жильё в райцентре Мильково, год скитался в Курске по углам. Тогдашний Литературный фонд был солидной организацией, участвовал в долевом строительстве квартир для писателей, а когда прозаик Василий Алёхин отказался поменять Рыльск на Курск, построенная «под него» квартира на улице Косухина досталась мне. В ней выросли дети, прожиты самые трудные годы «перестройки».
В результате политических протуберанцев, сотрясавших страну, прежний Союз писателей распался, а  самым мощным стал Союз писателей России (СПР), объявивший себя приемником СП СССР.


ОДИССЕИ ПРОДОЛЖАЮТСЯ.
РАБОТА В «КРОНЕ»

Владимир Детков создал в Курске под патронажем СПР книжное издательство «Крона», финансирование которого осуществлял Союз писателей России из фондов и из средств местного бюджета. Приветствовались и частные пожертвования от граждан и предприятий города и области. Агееву была предложена работа в издательстве «Крона».
В 1991 году он переработал повесть «Текущая вода», написанную от первого лица в конце 1974 – начале 1975 года на острове Карагинском (ныне она называется «Отпуск на острове»). Заканчивал большой рассказ под названием «Кто в море не бывал». Шла работа над другими произведениями.
Первой книгой издательства «Крона» стал сборник прозы Владимира Деткова «Три повести о любви». Следом последовали книги стихов поэтов Сергея Бабкина и Вадима Корнеева, которых готовили к приему в Союз писателей России. На очереди были книги писателей Исаака Баскевича «А мои-те куряне – опытные воины», Николая Леверова «Нашествие сорокопутов».
Борис Петрович во втором номере начавшего издаваться в Туле с 1993 года журнала «Поле Куликово» опубликовал рассказ «Кто в море не бывал». В этом журнале время от времени печатались произведения Евгения Носова и других курских авторов, поэтому он был популярен в писательской и журналистской среде. Появившийся на страницах журнала рассказ «Кто в море не бывал» вызвал интерес у читающей публики, привлек внимание  писательского сообщества…
В конце 1994 года, наконец, подошла очередь для издания книги Агеева. Только сдать рукопись – это одно, а увидеть напечатанную, пахнущую типографской краской книгу – другое. Между ними срок немалый. В Курске предприятия банкротились одно за другим, зарплаты не выплачивались месяцами даже в силовых структурах. Инфляция галопировала…


ДЛЯ ТЕХ, КТО В МОРЕ НЕ БЫВАЛ…

В 1995 году главным достижением творческой деятельности Бориса Агеева, конечно же, стал выход его книги прозы «Кто в море не бывал», напечатанной в АП «Курск» на улице Энгельса, 9. Впрочем, это стало событием и в жизни курского писательского сообщества.
В ламинированной твердой обложке, снабженная рисунками и фотографией автора, она стала настоящим подарком Агееву за его терпение, душевные, творческие и бытовые невзгоды. Книга включала в себя повесть «Отпуск на острове», шесть рассказов, написанных в период с 1987 по 1995 год, и отрывок из ненаписанного романа «Вокруг Горы, что льдом сверкает», о котором уже говорилось выше. А еще Борис Петрович успел вставить туда и «Рассказ похмелья…», датированный 1995 годом.
Книга вышла тиражом пять тысяч экземпляров, что для «демократической» России считалось едва ли не верхом достижений. О прежних тиражах в сотни тысяч экземпляров думать уже не приходилось. Как, впрочем, и о гонорарах. Они ушли в небытие…
Полустраничное предисловие, написанное Агеевым, являлось своеобразным ключом к расшифровке замысла объединяя под одной обложкой произведения различной направленности. От морских приключений героев-романтиков на берегах Камчатки, до малоприметного районного городка Центральной России, одновременно похожего и на Льгов, и на Рыльск, и на Дмитриев, со своими  убогими Верочками и тихими да добрыми Авдотьями Павловнами. Впрочем, объединяющим их всех фактором являлся поиск человека в человеке.
Миниатюра «Остановка в океане», написанная автором в 1993 году, не только автобиографична, она - пролог ко всей книге. Красота слога завораживает искренностью, исходит из сердца. Каждое слово – весомо, каждая фраза – глубока и в то же время искристо волшебна и лирична:
«Покрытое легчайшей зыбцой, в предощущении зим¬них штормов море легло недвижно, луна засветила на нем обширную сверкающую поляну. По угасшему кильватер¬ному следу в глубине воды дымило слабым фосфоресци¬рующим туманчиком. Ясно виделась черта горизонта, небо кругло обнимало своей сферой и море, и замерший точно посередине моря сухогруз, и в каком-то астрономи¬ческом центре меня, человека. Была такая нечеловеческая геометрия во всем, такие точные расклад и расчет, что я не мог не восхититься.
Ни море, ни небо не казались ни живыми, ни мерт¬выми, они где-то без усилий рождали живое, которое потом умирало, и сами не становились ни старее, ни ветше, но оставались юными, искрящимися светом. По отно¬шению ко мне они не казались ни враждебными, ни дру¬желюбными; и море, и небо были двумя частями целого – были одной Вселенной, а я будто не из недр корабля – короба с людьми – выбрался, а выплыл из чрева Великого океана в родовых пленках».
Это настоящая поэзия в прозе. Но самое главное – она показывает момент рождение писателя:
«Прошло немало лет. Теперь я знаю, что до того мгнове¬ния остановки я жил свою короткую жизнь сердца не чуя, одним умом и одним днем, но там, на деке, посреди океана родилась моя душа, а значит, родился и я сам и вся моя предыдущая жизнь была лишь подготовкой к моему рож¬дению.
Теперь я живу с притихшим сердцем, как бы стесняясь кипения поднебесных страстей, оберегаемый тем вторым зрением, что открылось у меня в минуту взаимного вглядывания и вслушивания под изгибом алмазной сферы, один на один с тем, кто внимает».
Не знаю, для кого как, но для меня лучшего пролога, чем этюд «Остановка в океане» не найти. Блистательное произведение и прекрасный авторский ход при формировании книги.
Далее следует тридцатисемистраничный отрывок из ненаписанного романа под названием «Вокруг горы, что льдом сверкает», датируемый 1986 годом. Он как бы вводит читателя в мир Камчатки с ее географическими, геологическими, природными и климатическими особенностями, в историю взаимоотношений русских поселенцев с коренными народами полуострова. А отношения простыми быть не могли – представителям разных цивилизаций, разного исторического развития и воспитания, разной духовной составляющей надо было притираться друг к другу. Находить то, что должно объединять; не только говорить на одном языке, но и слушать, и слышать друг друга.
И потому, на мой взгляд, автор использует фольклорный стиль начала рассказа. Вот и диалог действующих лиц – аборигена Кечгэнки и русских моряков – в кульминационный момент знакомства и «притирки»:
«Оцепеневший стоял Кечгэнки, когда увидел на лицах пришельцев красные волосы. Один из них, широкоску¬лый, с черными волосами на голове, подошел к Кечгэнки:
— Какая земра?
Сперва плохо его слышал Кечгэнки, уши напряг, скло¬нил голову с гривой густых черных волос:
— Что ты говоришь?
— Э-э,— закивал толмач, смекнув, что за язык суть этой землицы: похожие языки случались по всяким углам земли незнаемой.
— Будес нам помогай, весеро будес. Скажи, как твое имя?
Выпрямился Кечгэнки, черенок копья к ноге приста¬вил.
— Кечгэнки зовут. А это,— он показал глазами округ,— земля настоящих людей.
— Мы все настояссий,— хихикнул толмач.
— Смотри, Игнатка,— сказал плотник Лаврентий свое¬му товарищу,— человек в этой земле, что и мы, Богом мечен. Что ли поздоровкаться, чай руку не откусит...
Протянул Лаврентий Кечгэнки свою ладонь, а тот спер¬ва назад прянул, да в голубых глазах рыжеволосого, кото¬рый и одет-то был страшно — в небесного цвета кухлянку с пуговицами, как глаза орлана — улыбку заметил. Улыбка была Кечгэнки понятна. Зажал локтем копье, осторожно взял ладонь незнакомца, разглядывать ее стал.
— Русски черовек тебе «здраствуй» говорит,— растол¬ковал толмач.
— Ит-ти! — радостно сказал Кечгэнки, пожал ладонь. Такое было принято и в земле настоящих людей желать».
Диалоги неспешны, насыщены, как зрелый плод сочной мякотью. Автор дает героям возможность неторопко, с толком, с чувством и с остановкой на важном для них моменте довести до собеседника суть дела. После зимовки корабль с русскими моряками уплыл, на земле «настоящих людей» остался проповедник Лазарев, обзаведшийся семьей. Местные же девушки после отбытия моряков вдруг стали рожать рыжеволосых детей, «которых отец Лазарев, поправившись, с полным основанием крестил в православную веру». А вскоре и сам «стал настоящим человеком», переняв многие бытовые обычаи аборигенов – одежду, пищу, трудовую деятельность.
Рассказ «Старая да малая» посвящен автором дочери Арине. Сюжет незамысловат: не за тридевять земель, не в тридесятом царстве-государстве, а на хуторе Бобылкином, что на Чертовом бугре возле леса Ястребца, рядом с селом Глеевкой, недалеко от  городка Ольгова, в деревянном домике живут бабушка Гавриловна с внучкой Аленкой. А древний Ольгов, в котором церкви имеются, чтобы при случае окрестить городскую Аленку, как всем известно, в среднерусской полосе обитает.
Всего два героя рассказа, если не считать кур, гусей, уток и индюшат, бегающих по двору, да пса Шарика, строго следящего, чтобы птичья живность не очень-то баловала. Причем Гавриловна – пенсионерка в том возрасте, когда руки болят и душа ноет, а ее «унучка» лишь в четвертый класс перешла. Есть еще белобрысый Витька да соседки бабушки – Шкапа и Лаврентьевна. Они, кроме Витька, невидимы, как лучи ночной луны. От бабки Лаврентьевны тепло исходит, от Шкапы – холодок.  «Старая» да «малая» общаются, а перед читателем не только история хутора и близлежащих мест проходит, но и философия человеческого бытия: «Когда бабушка огорчается на Аленку, то даже голос повышает. Хотя и редко, но такое у них тоже бывает, а то живут они прилично.
— Как я перевоспитаюсь? – озадачивает бабушку Але¬на. – Ни братика, ни сестры. Все одна и одна. Мама на работе, а мне после уроков куда? Сколько раз меня мама одну дома закрывала, чтоб по улице не бегала, а разве дома одной лучше?
– И то правда, – понимает бабушка справедливость Аленкиной претензии…»
Или размышления о вере и о боге, с извечным «есть или нет» на фоне чисто крестьянского философского подхода к этим сложнейшим вопросам, вложенные автором в уста пожилой женщины:
« – Крестить тебя надо. По крестьянскому обычаю такой завод есть – крестить. Пока Гальки нет, то и покрестим. Кума я уж приглядела, мужик основательный, не ветрогон. Шурка Разгонышев, Галькин одноклассник. А куму он сам себе сыщет. Пойдет Лаврентьевна, надо будет сказать, чтоб передала в магазине. В Ольгове две церкви работают. И все равно в Ольгов надо ехать в районо насчет интерната поговорить, да и комиссию мне нужно пройти на инвалид¬ность, чтоб за уголь и свет полной копейкой не платить. До поезда сама дойду, а на остановке в вагон добрые люди подсодят. Тебя еще в пионерки не приняли? Тогда крес¬тить можно.
Похоже было, что бабушка сама воодушевилась мыслью окрестить унучечку, да и Аленке страсть как интересно было крестьянкой стать. Она даже скулить перестала.
— А это страшно, ба?
— Да чего ж там страшного? Наши ведь хоть и на собак выменянные, но когда-то и нас крестили, нам не страшно. Окунут в купель в серебряную – а воду для крещения теперь подогревают, – елеем помажут и крестик дадут. Только ты этот крестик в школу не надевай.
— А бог есть, бабуль?
Бабушка разгладила ладонью завернувшуюся обклейку на корешке альбома с фотографиями, которые смотрела перед Аленкиным возвращением, помедлила.
Не верю я в бога, унучечка. Если б он был, разве допустил, чтобы моя младшая сестра умерла в двадцать лет? Двое сирот осталось. Брата Яшу в двадцать четыре года туберкулез сожрал. В чем тут справедливость? Шкапу для справедливости давно должен к себе прибрать, а не прибирает. Тощая, злая, бегает, зудит. Да и я что хорошего в жизни видала? То война, то после войны. Только и вспом¬нить, что в девках была, у отца с матерью горя не знала».
Читая рассказ, легко узнаешь и околоток с домом Агеевых в деревне Кочановке, и соседнее село Глиницу, и мать Бориса Петровича Клавдию Григорьевну в образе «старой» Гавриловны. Образы старой да малой автором прописаны с любовью и в то же время реалистично.
Несмотря на плотность текста – рассказ динамичен, психологически выверен и читается на одном дыхании. От него исходит тихий свет и человеческое тепло. И хотя он заканчивается на грустной нотке: малая и старая, ощутив острейший приступ своего одиночества и взаимной любви, расчувствовались так, что обе расплакались и, обнявшись, уснули, спасаясь от возникшего душевного неуюта.
«Разревелась малая всерьез, а вослед завсхлипывала и старая, зашарила в кармане ночного халата, сморкалась в платок. И лежали они обнявшись, незаметно упадая в сон, а над ними, безвинными, клокотала гроза, стеной стоял дождь, молнии били и били в истомленный Ястребец, в гудящий глеевский лог, и волны высокого грома распира¬ли нависшие тучи и шарили, и шарили по темной прос¬торной земле».
Их сон при непогоде за окном дома очистительный. Пройдет гроза, небо очистится от туч, выглянет солнышко – и радость войдет в их дом и их сердца.
Сюжет повести «Отпуск на острове», как отмечалось выше, написанной в 1975 году под названием «Текущая вода», переработанной в 1991 и посвященной Клавдии Григорьевны – матери автора, разворачивается на острове Карагинском. Как и в рассказах, действующих лиц в повести немного. Это Валентин – молодой работник маяка, коряк Маркел Атувье – охотник и коренной житель, проживающий на острове. Это Зоя –девица из материковой Оссоры, Георгий или Жора – хлебопек в геологической партии и Карина Александровна – руководитель геологической партии. Есть и другие, создающие своеобразный человеческий и нравственный фон для действий основных героев повести. Естественным фоном служит и природа острова. Именно на фоне весьма суровой островной природы Дальнего Востока у побережья Берингова моря происходят все события – любовные и криминально-детективные.
Сюжетной основой является «любовный треугольник», существующий более в пылком воображении главного героя Валентина, чем в действительности, вершинами которого, кроме Валентина, являются Зоя и Жора. Это позволяет главному герою не только копаться до остервенения в собственной душе, занимаясь самоанализом, но и вмешиваться в судьбы других, особенно в судьбу коряка Маркела – ни брата, ни свата, но доброго человека, вставшего по злому умыслу Жоры на скользкий путь. Валентину приходится не только спасать собственную любовь, но и Маркела от гибели. И, естественно, бороться со злом, олицетворенном автором в образе Жоры.
Не загляни я в журнал «Юность», где напечатана «Текущая вода», не полистай упругие страницы книги, изданной «Советским писателем, мне было бы трудно судить, насколько автобиографичен образ главного героя, хотя некоторые черты Агеева в нем присутствуют.
Пересказывать повесть – пустое занятие. Ее надо читать. Отмечу лишь, что в финале молодые люди признаются друг другу в любви, а добро, как и положено добру, торжествует над злом. Зато на авторском умении представлять читателю природу в мельчайших деталях стоит остановиться, чтобы насладиться красотой художественного слова. В качестве примера возьмем два абзаца текста, в которых главный герой купается в холодных водах острова на фоне камчатских гор.
«Кожу сперва обожгло, потом стянуло холодом, холод проникал внутрь. Валентин поплыл обратно, опустив лицо в воду и видел темное дно и разноцветные камни на нем, видел иссиня-зеленые, побуревшие по рваным краям длинные лоскуты листьев морской капусты. Тень пловца извивалась по дну, набегала на донные валуны. Валентин увидел маленького мохнатого краба, воинственно вздер¬нувшего клешни. Вода ходила, колеблемая отливным током, перетаскивала по дну кучки мусора, морской тра¬вы, играла агрессивно привставшим на лапки крабом, швыряла его из стороны в сторону.
На ходу оглянулся назад. Вода золотилась на солнеч¬ном свету, вдали за сверкающей полосой проливного тече¬ния вставали камчатские горы».
Мало искупаться и увидеть происходящее наяву. Нужно быть тонким наблюдателем и хорошим художником, чтобы живо, с прорисовкой каждой детали, передать увиденную картинку. Агееву это удается. А вот сцена с описанием живой природы:
«...Валентин шел по течению реки, впереди струились жгуты взбаламученной сапогами глинистой воды. Шеве¬лилась листва береговой зелени, журчала вода, кричала чайка над головой. На шумном быстром перекате он приметил лисенка. Тот сидел спиной к приближающемуся Валентину и созерцал окружающее. Ему было несколько недель от роду, и он еще не научился осторожности. Валентин приготовил аппарат, подкрался по воде поближе, а лисенок не слышал, завороженный игрой сверкающего солнца на бурунчиках переката, силуэт его с забавно тор¬чащими острыми ушками темнел на фоне воды. Валентин нажал спуск, но и тогда лисенок не услышал короткого звука сработавшего затвора. Беспечно детство! Валентин резко взвел рычаг взвода и одновременно шагнул вперед, и только тогда зверек услышал опасность и оглянулся. Топорщилйсь детские наивные ушки, сверкали испуган¬ные глазенки... Прыжок! Валентин еще раз успел нажать кнопку. Должен получиться хороший кадр. Лисенок нем¬ного потрещал в кустах, прошуршал травой и затих. Ва¬лентин был уверен, что он не ушел далеко, затаился рядом и высматривает непонятное двуногое существо краешком глаза. Лисенок был слишком молод и ошибочно доверялся своему любопытству».
А в следующем эпизоде откровенно прослеживается неподдельная любовь русского человека из Центрального Черноземья к природе Камчатки. С холодным умом и холодным сердцем такого не напишешь.
«С куска тундры, расположенного между проливом и Карагинским хребтом, Северная стекала в море и в сред¬нем течении образовывала живописную долинку. А у самого устья возвышалась первая вершина Карагинского хребта, обрывом будто сколотая со стороны моря, как бывает сколот с одной стороны огромный булыжник, поросший травой и кустарником. На нее сперва вел крутой подъем по краю этого скола, затем начинался пологий склон в кущах кедрача, осыпанный брусничными и голубичными полянками, а потом снова шел крутой подъем. Начинаясь от невысокого каменного рога, заплывшего потеками птичьего помета, изгибался дугой узкий каме¬нистый проход, по которому без нужды не рискнула бы пройти и лиса. В прошлом году здесь не прошел и Валентин».
Как в русской пословице о лыке, что в строку. А еще чудится что-то неуловимо похожее на носовскую плотность текста и лиричность, с его кружевной вязью слов, когда ни убавить, ни прибавить!.. Настоящий «трудник слова», как было сказано, некогда о нашем земляке Сильвестре Медведеве.   
Все произведения Агеева эмоционально и психологически отточены и выверены. Если говорить о взаимодействии человека и природы, то рассказ «Кто в море не бывал», написанный в период с 1991 по 1993 год, может быть эталоном. Особенно в связке «человек и стихия». Как нельзя лучше прорисованы моменты моря в его спокойной фазе и в фазе шторма, показаны поведение героев рассказа, их внутренняя суть.
В рассказе пять действующих лиц. Отпускник Андрей, захотевший побывать в местах своего детства, местный островной житель, коряк Иван Килпалин, бывший некогда председателем островного сельсовета, рулевой небольшого катера Кеша, молчаливый помощник Кеши Петруха - и море. А еще героем можно назвать катер, наделенный автором свойствами живого существа в момент наивысшей опасности. И надо этим героям преодолеть шестьдесят километров пролива Литке, отделяющего остров Карагинский от материковой части Камчатки.
Что такое 60 километров на суше – пустяк в дождь и слякоть, даже в метель и буран. Но море…
Сначала оно спокойно: «Море было тихо, вода сверкала в свете полуденного солнца так ярко, что невозможно было взглянуть на ее обласканное светом и теплом лоно. За плоскостью Бухты Ложных Вестей, будто выстланной золотистой фольгой, синела черта проливного течения, а уже за нею в августов¬ском мареве угадывался темный ореол испарений Оссоры и дыбились отроги Срединного хребта».
Андрей и Кеша искренне, даже бурно радуются друг другу при встрече на земной тверди.
«– Андрюха, неужели это ты! – заорал Кеша, распахнув руки в стороны, будто не они с Андреем расстались нес¬колько дней назад на оссорском пирсе – горячий от дрожи лодочного мотора на корме, от посвиста ветра в ушах, от нетерпеливого молодого желания выполнить свой долг и не подвести друга. Он прижал Андрея к своей широкой душе, не имея других возможностей выразить всех своих чувств.
Андрей близко посмотрел в его бедовые глаза нестерпи¬мо прозрачной синевы, в которые, казалось, наплескало из морских глубин той самой чистой ледяной водичкой, которая метит избранников моря раз и навсегда и у него в ответ на Кешин любовный взгляд колыхнулось нежное чувство».
Но вот они в море, а море все неспокойнее и неспокойнее. Потом шторм. Изменились природные условия, изменилось и поведение друзей.
«Вода потемнела, по ее спокойной минуту назад и атласистой глади побежали стремительные линии, обозначавшие грани выпуклостей и вдавлений с остро взблескивающими бликами солнеч¬ного света. И тут же исчезла тень лодки.
Андрей поднял глаза к небу и не узнал его.
В небе сгущались пятна, исподу прорастающие мохна¬той, почти предснежной чернотой, солнце тревожно зами¬гало, прорываясь в расселины туч, и в несколько летучих мгновений томная серебринка давешних облаков смени¬лась ознобной сумрачной лиловостью».
«…И вот ударил и ветер. Он зашел воровски против тече¬ния с юга, взъерошил тугую гриву накатывающей пролив¬ной волны пенными завитушками и стал отпирать нос катера в сторону Оссорской косы, всплывшей далеко к северу, взматерел от встречной тупой силы упорного мотора.
Свет переменился, небо счернело, огрузило и низко навалилось на головы».
В следующем отрывке еще не кульминация, но наступление «момента истины» – кто есть кто:
«Неуютно стало на сердце. Андрею на минуту показалось, что еще можно каким-нибудь образом вернуться на остров, переждать непогоду в тихом Ягодном, отсидеться в теплом Ивановом доме. Оглянулся и увидел, как сзади море сошлось с не¬бом, мрачно клубилась мгла, как верховым ветром в клочья трепало черно-лиловые занавески, и до Ягодного показалось не ближе, чем до Камчатки.
Но впереди-то было еще непрогляднее, еще горше.
Какую-то особую неприязнь стал вызывать Кешин плюгавенький напарник, его ничего хорошего не обещав¬шая ухмылочка, как будто Петруха издевался над Андрее¬вой душевной сумятицей. Только чаще стучал черпачком, отхлестывая одной рукой за борт попавшую в лодку воду и вел себя, в общем, обычно, будто бы ничего особенного не происходило: поглядывал по сторонам, поддерживая ла¬донью свободной руки мотор и, наверное, сообщал маши¬не дополнительные силу и мощность.
Под броней брезентового плаща Кешу теперь ничто не брало – ни холод, ни мокреть. На его лице реяла широкая бесстрашная улыбка и Андрей как-то сразу нелогично, не отдавая себе отчета в своей непоследовательности, невз¬любил и его улыбку, и непобедимые, вызывающе твердые скулы и льдистый просверк его варяжских глаз. Старался не смотреть на Кешу, даже отвернулся в сторону и жестко уперся руками в скользкую холодную приборную панель.
И откуда такие берутся!»
На этот раз борьба человека в лице бесстрашного и весело живущего Кеши со стихией закончилась победой человека. Суденышко, сравниваемое Борисом Петровичем с «голышом, который дети мечут по воде», достигло береговой тверди, и страхи Андрея остались в успокоившемся море. Классическая русская литература высшей пробы!
Что еще стоит отметить в рассказе и на что нацеливает внимание читателя автор – начавшееся запустение в некогда многолюдном и обжитом человеком месте.
«В Ягодном раньше была и школа, и сельсовет, стояла электростанция с американскими движками от Акционерного Камчатского Общества. А поскольку остров стал теперь считаться необитаемым, то и поселок захирел».
Кульминацией запустения является смерть героев рассказа. Сначала Ивана Килпалина, затем бесшабашных, одержимых стихией Кеши Зимина и Петрухи.О захирении уголков России Агеев упоминает в произведениях часто. И всегда – с болью. Ибо у него на глазах наяву хирела огромная страна с светлым женским именем России, терявшая в девяностые годы по миллиону человек.
А еще книга «Кто в море не бывал» для тех любознательных почитателей творчества Агеева, кого смущало писательское молчание во время учебы на Высших литературных курсах. Автор не молчал, просто не было случая или, скорее, возможности опубликоваться. И кочевали его рукописи вместе с автором по комнатам общежития литературного института, по коморкам и «углам», снимаемым  в Курске.


ПРОДОЛЖЕНИЕ ЛИТЕРАТУРНЫХ ОДИССЕЙ

В 1995 году (29 марта) в «Курской правде», словно вспомнив о существовании Агеева, или же впервые открыв его для себя, журналист и писатель Валентина Михайловна Коркина печатает интервью с ним под заголовком «Борис Агеев: «Очень трудно не истереться, ведь тогда приходит конец». Первый вопрос в ней связан как с рассказом «Кто в море не бывал, так и с одноименной книгой. Откуда, мол, у сухопутного автора такие тонкие ощущения морской стихии, познания о море.
Агеев в ответе упоминает о «душе населения» как штатной единице при переписях. Возможно, зародившаяся именно во время этого интервью мысль «о штатной душе населения» выльется потом в большое произведение… Агеев делится с читателями не только эпизодами  своей биографии, но и размышлениями о роли писателя в современном обществе, когда «новая волна нигилистов стала правду рыть в отхожем месте».
Заканчивается же интервью замечательными словами Бориса Петровича: «Наверное, самое трудное и в прежнее время, и в настоящее – жить в ладу с самим собой, чтобы, как говорится, подушка под головой не вертелась».
Продолжается общение Агеева с курскими писателями, особенно с Евгением Носовым и Михаилом Еськовым. В ноябре все того же 1995 года газета «Курская правда» печатает очерк Бориса Петровича «Жизнь без боли невозможна», посвященный 65-летию Михаила Николаевича Еськова. В очерке дается анализ творческой деятельности писателя и его произведениям «Черная рубаха», «Петька вернулся!», «Торф», «Танётка», «День отошедший», «Старая яблоня с осколком», «Сеанс гипноза».
Подводя итог творчества Еськова, Агеев пишет: «В любом писателе есть загадка начала: что за причина побудила его сесть за стол, чтобы «рассказать» душу. Принято считать, что два импульса побуждают к творчеству: радость и беда. К радости меньше располагает русского писателя жизнь, но не каждый решится поведать полную правду о беде. Однако если личная беда связана с бедой общей, если собственное горе неотрывно от горя народного – русский писатель молчать не должен». 
По-видимому, эти слова относились не только к Еськову, но и к самому Агееву. Журнал «Юность», продолжавший следить за судьбой своего «литературного открытия» двадцатилетней давности, в июне 2015 года печатает «Рассказ с похмелья…» о стылой действительности первой половины девяностых годов. Рассказ наполнен самоиронией автора, как запечатанная бутылка шампанского невидимыми микроскопическими пузырьками газа. Неосторожно встряхни да вынь пробку – и рванет, и брызнет!.. Впрочем, события, происходящие с героями рассказа, жизненны и до наших дней: казусы с изменением имени Анны на Асель порождены безответственностью и дилетантизмом. И, надо полагать, были взяты автором из жизненного опыта собственной семьи.
«Рассказ с похмелья…» принес и литературную премию журнала за художественное мастерство и актуальность выбранной темы. Это ободряло и придавало новые силы для творчества.
К концу 1995 года издательством «Крона» были выпущены в свет многие книги прозы и стихов. Агеев в качестве художника-оформителя участвовал в издании книг П. Сальникова и М. Еськова, И. Зиборова, К. Воробьева... Он рассказывает журналистам в одном из интервью: «В 90-е годы книги в Курске выходили «голые», сиротливые: однотонные обложки, единообразные шрифты. Рухнули издательское дело, оформительская среда. Попробовал «оживить» книги курских авторов, стал их иллюстрировать, придумывал обложки, свою книгу издал с «картинками» школьным пёрышком в непослушных пальцах. Потом появился цвет, усложнилась полиграфическая задача. С тех пор с моим участием в Курске изданы более тридцати книг, - какие-то удачные, какие-то неудачные».
Такого обильного книжного звездопада, который произошел в 1995 году благодаря стараниям Владимира Павловича Деткова, уже давно нет.


«СЛАВЯНСКИЙ ДОМ» И «ТОЛОКА»

В 1995 году судьба свела Бориса Петровича с журналистом российского масштаба, общественным деятелем и частным издателем Николаем Ивановичем Гребневым, организовавшим в союзе с курскими писателями частное издательско-полиграфическое предприятие «Славянский дом. Толока». Познакомились, а через какое-то время стали сотрудничать и дружить. Вот как об этом пишет сам Агеев: «В первую нашу встречу он оценивающе оглядел меня из глубины чёрного кожаного редакторского кресла: «Пока нет для тебя работы». 
Сидел в кресле плотного сложения мужичина (про таких говорят: идёт по коридору – и стены гнутся), с округлым открытым русским лицом, аккуратно зачёсывал назад седевшие густые волосы, посматривал на меня голубыми глазами. Он казался довольным положением своих дел. Тем, кто мало его знал,  и невдомёк было, что, пока он сидит сию минуту в кресле, то обязательно наищет какой-нибудь новый хомут на свою шею. И поступить иначе не может вследствие особенностей личности, из беспокойства от безделья, по «причине» вообще всей деятельной своей натуры, в область влияния которой многим довелось попасть.
Скоро он сам пришёл в писательскую организацию с предложением издавать совместный с редакцией «Славянки» литературный альманах. Нужно здесь добавить: задуманное, как совместный проект российских, украинских и белорусских журналистов издание, «Славянка» являлась «матрицей», основой, «маткой» целой серии изданий, которые впоследствии поочерёдно каждую неделю выходили в свет сугубо в Курске. Был ли это проект самого Николая Ивановича, или он его у кого-то подсмотрел – неважно. Лишь у нас в городе он был осуществлён его руками. Издание с такой «мерцательной» конфигурацией оказалось чрезвычайно живучим. Если редактор одного из приложений отходил от дел, на его месте возникало другое. Приложения собирали вокруг себя разных людей, стягивали различные интересы и таланты – художественные, публицистические, кинолюбительские, спортивные…»
Так уж вышло, что сотрудничество Агеева с Гребневым привело к тому, что с 1996 года Борис Петрович работал редактором литературного альманаха «Порубежье», а после его закрытия – редактором издания курских творческих союзов «Толока». А параллельно с этим, как говорилось выше, подрабатывал разнорабочим в ремонтных мероприятиях по восстановлению курского цирка, пострадавшего во время пожара в 1995 году.
«А время было злое, беспощадное к таланту, – сообщает Борис Петрович в том же очерке о непростых перипетиях собственной писательской судьбы и судьбы курского писательства вообще, оказавшегося в ельцинской России на обочине жизни. – Финансирование приложений сокращалось, мало помогала и подписка. Часть приложений постепенно угасла, часть жива до сих пор. Среди них и «Толока», возникшая взамен скончавшегося от безденежья литературного альманаха «Порубежье». Возникшая как литературное приложение к «Славянке», на восьми страничках формата А-4, с некогда обязательной вкладкой расписания телепрограмм, а ныне собранная в «толстый» журнал, в котором курские литераторы нашли, наконец, свой приют».
Знакомство с Гребневым дало Агееву как бы второе дыхание в развитие творческой деятельности писателя, редактора, художника-оформителя, что будет со временем отражено в статье литератора Якова Солодкина.

Новый 1996 год в творческой жизни Бориса Петровича начался с того, что уже 27 января в газете «Городские известия» был напечатан его очерк «Человек уходит…». В очерке автор с позиций философа обращает внимание читателей на «мотивы конца Света в повести Евгения Носова «Усвятские шлемоносцы». По своей необычности, по глубине познания повести, ее тонких художественных нюансов очерк необычен. Агеев анализирует повесть Носова без привычных в литературоведении шаблонов, нацеливаясь на духовную суть.
Очерк, как, впрочем, и другие работы автора, написанные в этот период, будет опубликован в «Толоке» и в книге «Открытое небо». Так скажется плодотворное сотрудничество писателя Бориса Агеева с издателем Николаем Гребневым.
Так, на мой взгляд, в 1996 году родился талантливый публицист и острый полемист Борис Петрович Агеев. В марте 1996 года (15 числа) Валентина Коркина вновь на страницах «Курской правды» небольшой заметкой «Борис Агеев – лауреат премии журнала «Юность»  откликнется на «Рассказ с похмелья…» и премию за него от редакции «Юности». А «Городские известия» в июле напечатают очерк Бориса Петровича о курском художнике М. С. Шорохове «Степаныч». Рассказ основан на реальных событиях, но в нем, как и во многих работах Агеева, речь идёт о жизни и смерти, о вере и безверии, о добре и зле. Всего один фрагмент рассказа:
«Думается о Степаныче, что он был человеком, сохранившем честь. В годину нашествия он стал воином и исполнил солдатский долг. Какими были злыми или неудобными для жизни казались вре¬мена прошедшие, людям подобного склада удалось сохранить и свою цельность. Он был человеком ис¬тинно интеллигентской жилки, был не только по-крестьянски любопытен, но обладал широкой куль¬турной осведомлённостью, дозволяющей свободу суждений. Обладал врожденным качеством видеть в мире красоту, писал цветы, этот материализован¬ный в предмете солнечный свет. В хороших карти¬нах есть мистика, воздействующая на подсознание человека и незаметно изменяющая его. Среди лю¬дей остались картины Степаныча, они будут ещё долго «работать».
Позже этот очерк под названием «Смерть художника» переиздавался в журналах «Порубежье» (№ 3 за 1998 г.) и «Курские перекрестки» (№ 7 за 2012 г.). Найдется ему место и в книге «Открытое небо».
«Точку» в творческой деятельности Бориса Агеева в 1996 году поставил журнал «Юность», напечатавший повесть «Лов. Записки кинолюбителя»». Как и все малокомерческие организации, журнал переживал финансовые трудности, прежние многотысячные тиражи сократились в десятки раз, но его редакция и в этих условиях не забывала Агеева, время от времени печатая его произведения.
Как уже отмечалось выше, в 1996 года наладился регулярный выпуск газеты «Славянский дом. Толока», и в 34-ом номере за 1997 год был напечатан очерк Агеева «Голос невольной любви», навеянный впечатлениями от посещения Коренской пустыни. Очередной публицистический материал Бориса Петровича в данной газете (выпуск № 1) появился в 1998 года. Очерк назывался «Умное сердце. Заметки по поводу собрания курской интеллигенции 19 декабря 1997 года».
А о самом Борисе Петровиче имелась биографическая статья (без фотографии) курского литературоведа Е.Д. Спасской в изданном в 1997 году при попечительстве губернатора Курской области А.В. Руцкого краеведческом словаре-справочнике «Курск». Инициатором энциклопедического издания и редактором выступил известный в Курске журналист, краевед, писатель, ученый и общественный деятель Юрий Александрович Бугров.
Был ли Агеев Борис Петрович знаком с Евгенией Дмитриевной Спасской, в то время сотрудником литературного отдела Курского областного краеведческого музея, и с Юрием Бугровым, утверждать не берусь. По логике дел и по «родству» их творческих, неугомонных и неуемных душ, надо полагать, были. В это время Е.Д. Спасская составляла и редактировала большой сборник авторских работ о Евгении Носове – «Книга о Мастере», в который вошла агеевская статья-эссе «Человек уходит». 
В 1998 году в «Славянском доме» вышли эссе, очерки и рассказы Агеева «И дева юная во мгле тебя искала…» (выпуск № 2), «Сколько терпения человеку нужно» (выпуск № 10), «Фонари не горят, потому что темно» (выпуск № 15), «Степаныч» (выпуск № 20), «Он идет» (выпуск № 25) и «Журнал, как поле Куликово» (выпуск № 29).
Даже простой перечень этих работ говорит о напряженной творческой деятельности Бориса Петровича в это год. А ведь на нем еще висел и груз редакторской ответственности по изданию очередных выпусков газеты «Славянский дом. Толока» и литературных приложений к ней с произведениями курских писателей, литераторов, журналистов и художников.
18 августа 1998 года в четвертом выпуске «Звезды полей» будет напечатан очерк Бориса Петровича «Крылья и «крылышки». Современная телевизионная реклама как чертовщина». А в третьем номере литературного альманаха «Порубежье» все того же 1998 года появится очерк «Кайка: новая эпидемия, или почему Егор Гайдар не покидал баррикад».
Оба публицистических произведения на злобу дня, динамичны, эмоциональны, остры словом.
В 1999 году в «Славянском доме. Толока» напечатаны следующие публицистические произведения Бориса Петровича: «Выражения лица: письма, дневники», «И дева юная тебя во мгле искала», «Несколько слов о трудной повести», «Немного об устройстве души», «А такой рати еще не слыхано».
Если в эссе «И дева юная тебя во мгле искала» речь идет о творчестве Александра Пушкина, в очерке «Немного об устройстве души» – о творчестве Евгения Носова, то в эссе «А такой рати еще не слыхано» Агеев проводит анализ «Слова о полку Игореве» в религиозном контексте. Такого до него раньше никто не делал.
И в этом же году в номерах 29 и 30 «Толоки» выходит статья о самом Агееве «Борису Петровичу Агееву – 50 лет». О юбилее писателя также сообщает 13 января 2000 года газета «Молодая гвардия» в заметке под заголовком «А в этот день…». Не остается в стороне и «Курская правда», которая печатает большую статью М.Н. Еськова «Писатель в России – не только судьба, а и… личный подвиг». В статье кратко даны биографические сведения и более широко сказано о творческом пути Бориса Петровича. Тонкий знаток человеческих душ – Михаил Еськов пишет о становлении писателя Агеева: «Одиссея в неведомые земли и дальние моря могла бы окончиться заурядно. Но Агеев под жерновами безжалостной жизни не превратился в безымянную пыль». И далее повествует и о творчестве, и о талантливости юбиляра, приводя цитаты из произведений.
Эти статьи говорят о возрастающей популярности писателя и его творчества на Курской земле.
Что же касается новых работ Агеева, изданных в периодике в 2000 году, то газета «Земля и дело» в январе печатает очерк «Немного об устройстве души», а газета «Сельская жизнь» публикует статью «Прекрасному русскому писателю Евгению Носову – 75 лет!». И на этом наступает тишина. По-видимому, работа редактора поглощает все силы.
В моей домашней библиотеки имеется несколько выпусков журнала «Толока». Есть и выпуск за 2000 год – даже не знаю, как он попал ко мне. Ведь в тот год, занимаясь следственной работой, я не помышлял о литературной деятельности. Газетная бумага пожелтела, как ногти и пальцы заядлого курильщика, но материалы, помещенные в этом номере, ветхости не поддадутся. Ибо посвящены юбилеям двух видных курских писателей – 85-летию Николая Корнеева и 75-летию Василия Алехина. На тридцати двух страницах бумаги формата А-4 произведения юбиляров и о юбилярах. Среди авторов Татьяна Горбулина и Вячеслав Шумаков, Алексей Шитиков и Евгений Носов, Исаак Баскевич и Дмитрий Ковалев, Юрий Першин и Егор Полянский, Вадим Корнеев и Н. Грознова. Даже двухстраничный очерк Александра Солженицына (о Е.И. Носове).
А ведь эти материалы надо было собрать, отредактировать, напечатать, снабдить фотографиями, сверстать и только потом передать в типографию. Работа, скажем, не самая простая. Ведь компьютеры только-только стали входить в обиход журналистов и редакторов.


ЛИТЕРАТУРНЫЕ ОДИССЕИ
В НОВОМ ТЫСЯЧЕЛЕТИИ

Прежде чем перейти к жизненной и творческой деятельности Бориса Петровича Агеева в новом тысячелетии, несколько слов о деятельности курской писательской организации и о социально-политических изменениях в стране и области 
За то время, пока Агеев тесно сотрудничал с учрежденным Николаем Гребневым издательством «Славянский дом. Толока», курская писательская организация, возглавляемая В.П. Детковым, росла. С 1995 по 1999 год в нее было принято пять человек: поэты Вадим Корнеев, Юрий Асмолов и Леонид Наливайко, прозаик Василий Бережнов, а также поэт и прозаик Владимир Муха (Чемальский).
Для страны новое тысячелетие началось сменой власти (президентом России стал Владимир Путин) и Второй чеченской войной. Произошли перемены и в Курской области. Осенью 2000 года после очередных выборов губернатором стал Александр Николаевич Михайлов, сменив на этом посту А.В. Руцкого. Михайлов так убедительно и красиво говорить, как Руцкой, не умел, но уже в следующем году утвердил журналистскую премию имени К.Д. Воробьева за произведения патриотической направленности. И стал наводить порядок в сельском хозяйстве.
В 2001 году в Союз писателей России с подачи В.П. Деткова вступили поэты Вячеслав Нарыков и Леонид Звягинцев, прозаик Николай Иванович Гребнев, издавший в 1998 году книгу художественной прозы «Чужая родня» и получивший рекомендации для вступления от П.Г. Сальникова и Е.И. Носова – уважаемых писателей. Но радоваться не приходилось: наступал период безвозвратных потерь. 15 августа 2001 года не стало известного на всю страну поэта Николая Юрьевича Корнеева. А в июне 2002 года – сразу двух величин всероссийского и мирового значения: Евгения Ивановича Носова и Петра Георгиевича Сальникова. Забегая вперед, с прискорбием констатируем, что вскоре за ними в 2003 году не стало Татьяны Дмитриевны Горбулиной, в 2005 – Сергея Павловича Бабкина и Анатолия Константиновича Трофимова, в 2006 – Василия Семеновича Алехина и Николая Ивановича Леверова.

Как и большинство курских писателей, Борис Агеев, несмотря на всю свою внешнюю замкнутость, тяжело перенес смерть близких по духу людей. И по горячим, еще не остывшим от дыхания Мастера следам пишет весьма известное ныне эссе «…И только дух животворит». За суровой внешностью Бориса Агеева скрывалось большое доброе сердце. 
В 2001 году им изданы в «Толоке» очерки о творчестве коллег-писателей «Отзыв на статью А. Новикова «Еще сказать не успели», «Лоскутное одеяло Николая Шатохина», «Поклон солдату» (о П. Сальникове). А также очерк  на злобу дня «Патриотизм с синей мигалкой». В 2002 году – очерк о земляке Владимире Науменкове «Что было важно», очерк «Будь верен до смерти». В 2003 – «И только дух животворит…» – очерк о Е.И. Носове и его творчестве.
В «Толоке» за 2003 год, посвященном годовщине Мастера, кроме очерка самого Агеева, были напечатаны произведения Е. Носова «Багульник» и «Письма Василию Белову» с предисловием к ним Е.Д. Спасской, стихи Н. Корнеева, В. Корнеева, В. Давыдкова, А. Шитикова и В. Коркиной. Кроме того, статья Е. Спасской «Не дать душе зазябнуть», проза Льва Конорева, Юрия Першина, Михаила Еськова, Владимира Трошина, Владимира Муссалитина и несколько отрывков из писем Носову от читателей.
В том же 2003 году журнал «Воин России» печатает рассказ Агеева «Карагинские одиссеи» – новый вариант переработанного автором рассказа «Кто в море не бывал». Этот рассказ настолько полюбился читателям, что не один раз печатался и в новых книгах Бориса Петровича, о которых речь ниже.
Из важных общественно-политических и культурных событий, произошедших в Курской области в 2003 году и имеющих непосредственное отношение к творческой деятельности Агеева и других курских писателей, без какой-либо натяжки можно считать литературную премию имени Е.И. Носова, учрежденную губернатором А.Н. Михайловым.
В 2004 году в «Толоке» (№ 45) и в журнале «Москва» (№ 11) печатается новое литературное эссе Агеева «Цепь молчания или «Черт все устроит» с подзаголовком «Мастер и Маргарита» Михаила Булгакова как роман-инициация». Необычный анализ признанного в массах прекрасного, если не гениального произведения,  до сих пор неоднозначно воспринимается в литературоведческой среде Курска. Это говорит о мощи агеевского эссе. Ибо на посредственное произведение никто из профессуры и внимания не обратит. А тут задело…
В новом выпуске «Толоки» печатаются подборки стихов А. Судженко, А. Трофимова, Ю. Асмолова и А. Гридасова, а также проза А. Ороева и Е. Холодовой. И параллельно с этим Агеев редактирует выпуски газеты «Славянский дом», 49-ый выпуск журнала «Толока», посвященный 85-летию со дня рождения К.Д. Воробьева, и готовит к изданию книгу «Открытое небо».  Кроме того, вместе с Николаем Гребневым к 80-летию со дня рождения Евгения Ивановича Носова формирует спецвыпуск «Толоки», который выходит в начале 2005 года. В нем, на 94 страницах, статья Агеева «Хорошего рода», очерк Гребнева «Букет мастеру», публицистика В. Курбатова, В. Бондаренко, С. Викулова, В. Бахмута, В. Ковалева, В. Кузнецова, М. Еськова, Ю. Скосарева, В. Корнеева, И. Зиборова, И. Евсеенко, Ю. Першина, Е. Спасской и В. Распутина. А также письма читателей.
Так курские писатели, журналисты и литераторы отдают свои почести Мастеру – флагману отечественной литературы, на которого равнялись при его жизни и на которого продолжают равняться после его смерти. Ибо Е.И. Носов – фигура в литературе России стволовая, что раз за разом подчеркивал в своих очерках о нем Борис Петрович. Вспомним хотя бы фразу из очерка «И только дух животворит»: «А ведь по объемности таланта, по величине художественного дара Евгений Носов ничуть не ниже Александра Солженицына, или «официально» признанного классиком при жизни Виктора Астафьева. Просто дар его иной – негромкий, искренний, проникновенный».


«ОТКРЫТОЕ НЕБО»

В 2005 году журнал «Москва» (№10) печатает повесть Бориса Агеева «Душа населения» (с дипломом и премией редакции за лучшую прозу года). А в издательстве ФГУИИП «Курск» на улице Энгельса, 9 выходит книга эссе о литературе и очерков «Открытое небо».
Книга в хорошем твердом переплете с цветной фотографией автора на тыльной стороне обложки и авторском оформлении. Ее объемом – 352 страницы, тираж – 1000 экземпляров.
В книгу вошли ранее апробированные в журнале «Толока» произведения «…И только дух животворит», «Человек уходит», «Что было важно», «Цепь молчания…», «И дева юная во мгле тебя искала», «А такой рати еще не слыхано!..», «Смерть художника», «Сколько терпения человеку нужно», «Зеленое перышко» и «Волока». На мой взгляд – самые значимые, самые знаковые произведения художественной публицистики Агеева, написанные им после выхода в свет книги «Кто в море не бывал». В них не только важен выбор темы – это само собой – в них в полную меру раскрывается писательский талант и художественная сила Агеева-публициста. И это не укрывается от глаз членов жюри первой губернаторской литературной премии имени Е. И. Носова. Вместе с Василием Семеновичем Алехиным за книгу «Стожары», Михаилом Николаевичем Еськовым за книгу «Свет в окошке» Борис Петрович за «Открытое небо» становится лауреатом этой весьма престижной в писательско-литературных кругах премии не только регионального, но и общероссийского значения. И если сама книга «Открытое небо» авторского гонорара не принесла – в «демократической» России такая «роскошь» не практиковалась, в лучшем случае издатели «отделывались» парой десятков экземпляров «подаренных» автору его же книг, – то литературная премия этот пробел частично компенсировала.
На выход очередной книги Агеева и литературную премию за нее откликается «Курская правда», поместив статью С. Герасименко «Малая родина: и радость, и боль…» Камчатские писатели, следившие за успехами коллеги, в том же 2005 году, в литературном альманахе «Камчатка» (составитель Гропянов Е.В.) печатают автобиографию Бориса Петровича Агеева (стр. 42-43) и очерк М.Н. Еськова «Два дома Бориса Агеева» (стр. 43-46).
Автобиографию Агеева в «Камчатке» мне, к сожалению, прочесть не удалось, зато очерк Михаила Еськова, напечатанный в книге «Писатели курского края» не только читал, но и использовал со ссылками в этой работе. Ибо написан он одним мастером художественного слова о другом, а это дорогого стоит!.. Процитируем хотя бы толику.
«Бог дал Агееву большой талант, – пишет Михаил Еськов в данном очерке о творчестве Агеева, – проза его отличается полифоничностью, философским озарением и проникновенным состраданием ко всему сущему. Поэтому, будь то художественное произведение или фи¬лософское размышление, его вещи явно выделяются среди прочих».
Сказано так, что лучше сказать вряд ли удастся, ибо все точно и искренно. Как точно и искренне звучит продолжение этого очерка о редакторской деятельности Агеева и его вкладе в издание «Толоки»:
«У Бориса всякое дело серьёзно. Долгие годы писательская орга¬низация задыхалась без своего издания. За десятилетия сколько та¬лантов увяло, так и не шагнувши с рукописных страниц в печать, имена их появились лишь на могильных плитах. Попытки курских писателей обзавестись альманахом предпринимались и раньше, но далее еди¬ничных номеров дело не двигалось. Несколько лет на базе газеты «Славянка» Агеев издавал  «Толоку», на страницах которой радетельный приют находила курская творческая интеллигенция. И делал «Толоку» всего один человек, делал любовно, со вкусом. Платили же ему за эту колоссальную по объёму работу на проезд в обществен¬ном транспорте и на кисет табаку».
Выход книги «Открытое небо», как, впрочем, и все творчество Агеева, оценили и в столице. В третьем номере журнала «Москва» за 2006 год напечатана большая (15 страниц) статья литературного критика Капитолины Кокшеневой «Другие сеятели: современная русская проза». Даже одно упоминание «сеятелей» говорит о той положительной оценки роли Агеева в сеянии «доброго и вечного» – духовного света и добра, – которая дается критиком.
А сам Борис Петрович весь 2006 год занимается редактированием и выпуском очередных номеров «Толоки» и подготовкой к изданию очередной книги прозы «Душа населения». За выпуск этой книги взялся «Издательский дом «Славянка», недавно учрежденный Николаем Гребневым вместо приказавших долго жить «Славянского дома» и «Кроны», некогда организованной В.П. Детковым. (Кстати, прекрасную книгу прозы «Зерна Истины» Детков издает в 2007 году не в «Кроне», а частным порядком в типографии МГУ. Дожили.
Ко всему прочему, Борис Петрович в это время работает над текстом романа «Хорошая пристань», продолжающую или, точнее, в более полном объеме воссоздающую его Карагинскую одиссею периода работы новоиспеченным техником на маяке.


«ДУША НАСЕЛЕНИЯ»

В 2007 году в «Толоке» (№ 59) напечатаны две статьи Бориса Петровича «О смыслах новых и вечных» и «Ибо никто ничего не знает». И в этом же году из типографии выходит «Душа населения». Как и две предыдущие книги, в твердом переплете, в авторском оформлении обложки с цветной фотографией на тыльной стороне обложки. Иллюстрации авторские, в агеевском стиле сочетания символизма и реализма. Тираж – 1000 экземпляров, объем – 448 страниц.
Вот как сам Борис Петрович говорит о своей оформительской работе в уже упоминаемом интервью: «Собственную книгу «Душа населения» сделал с «нуля», сплавляя воедино содержание и оформление. Набрался опыта, накопил сумму приёмов, думаю, впереди ещё не одна книга ждёт, но не считаю себя художником. Эти инициативы – от бедности, из любопытства к новому делу, каким было для меня издательство книг».
В книгу вошли две повести: «Дело ребячье» и «Душа населения», пять рассказов: «Мастер спорта», «Два жакана», «Карагинские одиссеи», «Убогая», «Без фонаря» и «Мутызка», а также автобиографическая врезка «…Не добиваться человеческой правды» и библиографическая справка.   
Часть произведений была ранее напечатана в журналах, часть впервые увидела свет под красивой, в голубых разводах, обложкой «Души населения».
В повести «Дело ребячье» события происходят на севере, приключения героев связаны с отловом в заповеднике лосей для переброски их на вертолетах в другие районы страны. Местная зимняя природа преподнесена по-агевски блестяще, с прорисовкой мелких деталей, опоэтизирована им. Сюжет, ведущийся от первого лица, не только динамично закручен, но и с детективным привкусом. Ведь параллельно с официальными «охотниками» за лосями в ночи действуют и браконьеры.
Герои повести – люди с крепкими северными характерами, представляют русские психотипы. По авторскому предисловию можно судить, что Агеев описывает реальный факт из своей, полной приключений, жизни.
Михаил Еськов ко всей прозе Агеева применил отличающее ее от прозы других авторов определение «полифоничности» – многозвучия. Этот термин, на мой взгляд, можно применить и в узком значении – к описанию природы и человека на лоне природы. Причем это волшебство начинается с первого абзаца и продолжается до конца текста, лишь набирая яркость, как металлический прут в кузнечном горне: чем дольше находится, тем гуще пылает. Приведу пример с третьей страницы текста:
«В расселине леса далеко-далёко, — под самым сволоком го¬ризонта, откуда брала начало река, — освещённые летящим над тундровой пустовертью Тополиного Дола снопом ярого света, стояли две выступившие из гряды мелкосопочника горушки, похожие на девичьи груди. Пойменный лес тянулся неровной гривкой, стволы деревьев потеплели в утреннем свете, и уже не казались графически-чёрными: стояли, будто пробуя кончиками чутких ветвей промороженный воздух апрельского начала — не пора ли... К северу за мелкосопочником вздымался горный кряж, за второй дальней рекой, Уталашем, начинался отсчёт двухсот¬километровому Долу, который волокся, царапаясь о предгорья, и намокал в водах не видимого отсюда моря, покуда не упирался в далёкий могучий водораздел, в длинный вулканический пояс, который замыкал Дол с юга. Расстояния на севере обманчивы, думаешь о километрах, а выходят десятки, а то и сотни кило¬метров».
Разве не полифонизм, не поэзия в одном абзаце!
К этому можно добавить лишь то, что я советую почти каждому литератору и слушателю Литературного лицея, организованного Николаем Ивановичем Гребневым в 2014 году, «поработать» с карандашиком по тексту этой повести – лучшего учебного пособия при попытке написать лирическое прозаическое произведение не сыскать…
Повесть «Душа населения», в отличие от «Дела ребячьего», написана более спокойно. В психологическом плане она выше, имеет и детективный подтекст. А еще ее отличает заряд мистики и место действия происходящего – город Курск и его окрестности.
Что же касается рассказов, то они, как всегда высокохудожественны, ярки по содержанию и глубоки по философскому наполнению. Вновь борьба человека на нравственном поле бытия. И в большинстве случаев – автобиографичны. Впрочем, вот как сам автор характеризует их:  «Оценивая литературные занятия, нахожу их неразрывную связь с обстоятельствами личной жизни, а художественное осмысление действительности явственным образом служило и самопознанию. Трудно вспоминать, например, о скудном бытии «перестроечных» лет, о мертвечине той жизни, но, «расквитавшись» с этим временем в рассказе «Без фонаря», убедился в том, что самостояние человека обладает непреходящей ценностью. ...Содержание рассказов «Мас¬тер спорта» и «Два жакана» навело на догадки о том, что источни¬ком зла является не собственно «человек с ружьём», а страстность его натуры, не облагороженной нравственным запретом».
К этому можно добавить, что за повесть «Душа населения» Агеев получил в 2010 году диплом литературной части кинофестиваля «Золотой витязь», о чем упоминалось выше. А также то, что в 2007 году в издательском доме «Славянка» вышла книга «Писатели курского края», откуда мною были почерпнуты сведения о биографии Агеева. 

В 2008 году по инициативе Владимира Павловича Деткова проводится литературный семинар, на который приглашаются литераторы со всей области. По итогам семинара издается «Толока» с лучшими произведениями участников семинара. Редактирует выпуск журнала Юрий Першин и Тамара Кравец. Борис Агеев занят подготовкой к изданию в «Славянке» на собственные средства очередной книги прозы, поэтому от редакторства отошел и лишь выступает в роли художника-оформителя. А вступительную статью пишет В.П. Детков. В «Толоке» печатаются подборки стихов ныне таких довольно известных курских поэтов, как Елена Амелина, Анатолий Афанасьев, Александр Грачев, Татьяна Крыгина, Наталья Прокофьева, Владимир Рябинин, Юрий Сухов, Вадим Шеховцов и других. Проза представлена Анной Галанжиной, Иваном Зарецким, Людмилой Зарецкой, Аллой Пехлецкой, Николаем Шатохиным и другими.
По всей видимости, этот выпуск (№ 58) «Толоки» был последним изданием в писательской деятельности Владимира Павловича Деткова. В сентябре 2009 года семидесятидвухлетнего руководителя курской писательской организации не стало.
Детков был любим в литературно-писательском сообществе как за литературный талант, высоко ценимый Евгением Носовым, так и за сердечную доброту и мягкость характера. И его смерть больно ударила по всей пишущей братии Курска и области. Впоследствии отголоски этой боли и памяти о Деткове отозвались в сборнике произведений курских литераторов «Перекресток» (выпуск № 3), изданного к годовщине смерти писателя.
Но жизнь даже со смертью людей не знает остановок. Когда возник вопрос: кого избирать в руководители писательской организации (претендентов было несколько), то Борис Петрович безоговорочно поддержал кандидатуру Николая Гребнева. И в этом был не одинок: за Гребнева ратовали Михаил Еськов, Юрий Першин и ряд известных курских писателей. Гребнев тут же начал заниматься структурной реорганизацией КРО СПР и биться с нагловатыми бизнесменами за обладание помещениями организации. Начались бесконечные иски и судебные тяжбы.
Борис Петрович, незадолго до кончины Деткова похоронивший свою мать (умерла 22 июня в возрасте 87 лет), не отошедший от горя, как мог, помогал Гребневу в этой борьбе. Лихие девяностые хоть и ушли в прошлое, но могли и отрыгнуться…

Параллельно с тяжбами Гребнев проводил и ремонт помещений, и Борис Агеев был и помощником, и безотказным строителем. И своими руками внес лепту в развитие писательской организации. Неугомонный Гребнев загорелся новой идеей – созданием Союза курских литераторов. И здесь Агеев вместе с Еськовым и Першиным поддержал председателя Правления КРО СПР.

«ХОРОШАЯ ПРИСТАНЬ»

Сколько месяцев или лет Борис Петрович писал роман «Хорошая пристань», сказать не берусь. Возможно, за одно лето, проведенное им в Кочановке – самой долгожданной пристани в его жизни, возможно, за несколько летних сезонов. Ведь после возвращения с Камчатки на Курщину, он старался, если позволяли семейные дела и работа, проводить там как можно больше времени. В 2009 году первая книга романа-одиссеи о карагинско-маячном житье-бытье автора, посвященная супруге Галине, появилась.
Подобно предыдущей, она была в добротной твердой обложке с очередной цветной фотографией автора на тыльной стороне. В книге на пятьсот страниц текста не – менее трех десятков авторских иллюстраций, выполненных в стиле реалистического символизма. Или, затрудняюсь сказать - символического реализма?.. А тираж… всего тридцать экземпляров. Ведь издавал книгу на собственные средства, в которые, как поговаривали в писательском сообществе, изрядную долю внесла одна из его дочерей.
Чем оформление новой книги отличается от других, изданных в Курске, так это рисованным портретом автора на второй странице и многослойным эпиграфом на шестой и седьмой страницах. Как и фото Агеева на обложке его первой книги, изданной «Советским писателем», так и рисунок представляют автора в возрасте около двадцати лет. Но если на фото глаза Бориса Петровича светились бескрайней энергией жизни, то на рисунке – серьезностью и вдумчивостью. А эпиграф представлен полутора десятками изречений и цитат из Библии, Псалтыри, Патерика, русского фольклора и произведений отечественных и зарубежных писателей о странствиях и путешествиях.
Причины, побудившие Агеева взяться за роман, изложены в философском прологе с названием «Запуск проблескового механизма».
Пересказать пятисотстраничный роман или даже провести его краткий анализ на двух-трех страницах – невозможно. Роман автобиографичен. Отсюда, как от печки, и стоит искать. Написан он сочно, как и большинство художественных произведений Бориса Петровича. В нем много света и юмора. Потому читать его – одно наслаждение.
Выход в короткий срок двух книг прекрасной художественной прозы не мог не впечатлить читающую публику, писательскую, журналистскую, литературную и окололитературную общественность. В прессе пошли отзывы как о об этих книгах, так и о творчестве Бориса Петровича в целом. К тому же намечался и юбилей – 60-летие.
Сначала в газете  «Литературная России», затем в газете «Курская правда» в 2009 году появляется статья «Воробей в клетке не живет», в которой уже упоминаемая литературный критик и сотрудница редакции журнала «Москва» Капитолина Кокшенева задает хлесткие вопросы, а Борис Петрович на них развернуто отвечает.
Следом за этим 12 января 2010 года «Курская правда» печатает статью Николая Шатохина «В «стране» Бориса Агеева», о которой не раз упоминалось в этом очерке и цитаты из которой не раз приводились. 13 января в газете «Курск» публикуется заметка А. Жековой «Борису Агееву – 60!». А 16 января с небольшим очерком «Писатель, редактор, художник»  на страницах «Городских известий» выступает Яков Солодкин. Региональную прессу поддерживает столичная: газета «Русский писатель», редактируемая земляком курских писателей и секретарем Правления СПР Николаем Ивановичем Дорошенко, также отмечается статьей Я. Солодкина «Борису Петровичу Агееву – 60 лет».
С тем же подзаголовком «Борису Агееву 60 лет» выходит и 60-й, юбилейный выпуск «Толоки». В номере очерк М.Н. Еськова «Два дома Бориса Агеева», рассказ юбиляра «Мутызка», отрывок из романа «Хорошая пристань» «История с географией», эссе «Человек уходит», очерк «Зеленое перышко», сдобренный семейными черно-белыми фотографиями. А еще интервью К. Кокшенёвой «Воробей в клетке не живет» и «Сопротивление вкусам». Последнее было напечатано в 4-ом номере журнала «Москва». Обложка – красочная, с цветными фотографиями.
В произведениях Агеева не раз говорится, что главный герой, то есть сам автор, занимается фотографированием. И в жизни Борис Петрович не расстается с современным цифровым фотоаппаратом. Поэтому фотографии, помещенные в этом выпуске «Толоки» – это еще одна грань его творческой деятельности, о которой до этого момента как-то не вспоминалось. Только все, за что берется Агеев, он делает обстоятельно. Оттого и фотки сделаны добротно. Даже фотография его самого  на острове Карагинском в первой половине семидесятых годов.
На одной из фотографий домик родителей, в котором прошло детство самого Бориса Агеева, его братьев и сестер, и в котором трогательно до щемления сердца разворачиваются события, описанные в рассказе «Старая да малая». Есть фотография отца – Петра Афанасьевича, семейное фото восьмидесятых годов, когда отца уже не стало. Но больше всего фотоснимков матери – Клавдии Григорьевны. И юной, в форме офицера-военврача, с «кубарями» на петлицах, и уже в преклонном возрасте. Что бросается в глаза, так это внутреннее спокойствие человека, прожившего долгую жизнь, многое повидавшего. Еще поражают ее руки, по-крестьянски крупные и натруженные. Ими она спасала раненых советских бойцов, ими принимала младенцев у рожениц в Глинице, ими, по-видимому, некоторым из них закрывала глаза, провожая в последний путь. Но больше всего этими руками вскапывала огород, сажала картошку – второй хлеб русского народа, обухаживала грядки с капустой и помидорами, огурцами и луком, морковью и редиской, укропом и прочей зеленью, полола, оберегая от сорняков, следила за садовиной, убирала взращенный урожай. Руки труженицы. Такие же руки были и у моей мамы… 
На мой взгляд, этот выпуск «Толоки» является одним из лучших подарков юбиляру. Ибо в нем слилось воедино прошлое, настоящее и будущее не только самого Бориса Петровича, но и его рода. И пусть пройдут годы и десятилетия, но напечатанное в этом номере «Толоки» для потомков Бориса Агеева никогда не обесценится,  не устареет.
В это же время или с небольшим опозданием в 2010 году в журнале «Москва» (№ 2,3,4) печатается роман «Хорошая пристань», а в «Городских известиях» (27 мая) появляется статья «Награда за вклад в развитие словесности», в которой речь идет о повести «Душа населения» и награде за нее – дипломе литературного фестиваля «Золотой витязь».
Открыли глаза на творчество Агеева и литературоведы Курского государственного университета – бывшего пединститута. Во втором выпуске издаваемого в университете сборника «Курский текст в поле национальной культуры» появились аналитические статьи по произведения Бориса Петровича. В том числе М.И. Масловой «Евангельские мотивы в рассказе Бориса Агеева «В тени» и «Мотивы юродства в рассказе «Убогая», а также Д.В. Носова «Поиск сильной личности в раннем творчестве Б. П. Агеева по рассказам «Кто в море не бывал» и «Два жакана».
В следующем году эти же авторы, вкусив аромат художественной прозы Бориса Петровича, в третьем выпуске одноименного сборника вновь возвращаются к произведениям Агеева. Маслова печатает статью «Деревенские дневники Бориса Агеева» (разысканных в Интернете), а Носов Д. публикует «Погружение в душу по ранним произведениям Б.П. Агеева». Таким образом, начался переход произведений Агеева из плоскости чисто литературной в плоскость научного изучения и исследования.
Останавливаться на многостраничных статьях не стоит, их лучше прочесть. О сути «расклада» ими произведений Агеева упомянуть необходимо. Если коллеги-писатели в первую очередь обращают внимание на стиль и художественную сторону, то филологи-литературоведы – на задачи и сверхзадачи, поставленные автором в произведении, на их выполнение. А еще часто проводят сравнительные параллели с похожими произведениями классиков-маринистов.
   
С выходом на пенсию Борис Петрович весенне-летний и осенний периоды года старался проводить в Кочановке, где с 2009 года не стало его мамы, главной героини рассказа «Старая да малая». Там, перефразируя Маяковского, «то землю попашет, то прозу попишет». Но часто наезжал в Курск и вел классы прозы для литераторов. А в 2011 году редактирует очередной выпуск «Толоки» (№ 63) с произведениями литераторов. На 260 страницах стихи и проза 83 авторов с добрым напутствием издателя Николая Гребнева и редактора. Такого объемистого журнала еще не издавалось! Настоящая антология поэтических и прозаических произведений литераторов и очередная достойная страница в летопись курской писательской организации. И в этом же году он редактирует мою повесть «Богоданный», о чем уже говорилось выше, и книгу публицистики Сергея Малютина «Телевидение, которого нет…» с подзаголовком «Хроника безвременья». И является художником-оформителем обеих книг.

В 2011 году в издательстве «Славянка» выходит книга Юрия Александровича Бугрова «Литературные хроники Курского края», являющаяся настоящим энциклопедических изданием, в которой имеется и статья об Агееве. В ней даются сведения как о биографии писателя, так и о его творческой деятельности. А самое главное, перечисляются литературные премии за труд на поприще писательства. О части премий мы уже говорили, отметим обнаруженные Бугровым. Это журналистская премия имени В. Овечкина, и редакционные премии журналов «Москва», «Наш современник» и «Поле Куликово».
Ко всему прочему в 2011 году Борис Петрович разрешает напечатать в литературном альманахе «Курские перекрестки», издаваемом городским отделением Союза Курских литераторов, отрывки из своих произведений или же произведения полностью. Так, в № 6, посвященном 825-летию «Слова о полку Игореве», публикуется «Вальпургиева ночь…» из эссе «А такой рати еще не слыхано!..». В № 7 – очерк «Смерть художника». В № 8 (2012 г.) – отрывок из повести «Душа населения» под заголовком «За красной портьерой».

2012 год в жизни курских литераторов и писателей ознаменовался Первым съездом литераторов, инициатива проведения которого принадлежит Николаю Ивановичу Гребневу – генератору идей на литературном поле Курской области. Свою роль в подготовке и проведении съезда сыграл и Борис Петрович как член Правления КРО СПР, ближайший помощник и сподвижник Гребнева. Заметной стала и его роль в разработке Положений о литературных конкурсах имени А.П. Гайдара, В.С. Алехина, П.Г. Сальникова, А.А. Фета и других, учрежденных КРО СПР.

Роман же «Хорошая пристань» с подачи журнала «Москва» тем временем набирал все большую популярность у читающей публики, был выдвинут на соискание 1-й Международной литературной премии имени И.А. Гончарова. И в 2012 году Борис Петрович стал лауреатом этой премии в номинации «Мастер литературного слова».
Одной из первых поздравила Агеева с этой премией журналист и писатель Тамара Кравец, напечатав в «Городских известиях» (31.07.2012) статью «Борис Агеев: выбор всегда один – между добром и злом». А непублично поздравляли все литераторы и писатели, даже те, с которыми он имел различные взгляды на пути развития курской писательской организации. Ибо признавали за ним и писательский талант и лидерство. Тут, как ведется, смотри криво, да говори прямо…
С некоторым запозданием о творчестве Агеева, его романе «Хорошая пристань» и премии за этот роман отозвалась газета «Единая Россия» (11.01.2013) статьей-интервью Рождественской Н. «Пристань для Одиссея», приурочив публикацию к дню рождения прозаика. Что же касается самого Бориса Петровича, то он трудился над редактированием «Толоки», посвященной 55-й годовщине образования Курской писательской организации.
Так уж совпало, что к 55-летию организации в ней состояло на учете 55 писателей. Пришлось Агееву с каждым договориться о присылке материалов. А это, должен заметить, дело непростое… Даже если оставить авторские амбиции за скобками, то только с текстами произведений, в некоторых случаях написанных от руки – еще не все писатели овладели компьютерами – приходилось возиться. Но в положенный срок альманах отредактирован, оформлен и напечатан. В нем, кстати, был очерк самого редактора «Мягкий, как свинец» с размышлениями автора о русском человеке и его предназначении, о России и ее роли в мире, о душе и духовности, а еще – о многом другом, чему будет суждено материализоваться во время «майданных» событий на Украине в ноябре-декабре 2013 года.
О его творчестве говорят и пишут в КГУ. В уже упоминаемом нами издании «Курский текст в поле национальной культуры» появляется статья Т. Полянской «Опыт метафизического переживания в рассказе Бориса Агеева «Остановка в океане». И удивительное дело: рассказ – на двух страницах, а статья его анализа – на пяти!

2014 год в России под впечатлениями о зимних Олимпийских играх в Сочи, объявленным Президентом РФ Владимиром Путиным «Года культуры в России» и эйфорией от присоединения Крыма. В 1954 году, когда Борису Агееву было только 4 года, земляк курян и руководитель СССР Никита Сергеевич Хрущев, забыв осторожность, росчерком пера переписал Крым под юрисдикцию УССР. А вскоре руководители Украины, подпав под обаяние американских демократов-златоустов, стали изживать русский дух и русский язык и внедрять махровый национализм.
Словно предвидя эту и последующие вакханалии майданутых «окраинцев», Борис Петрович пишет очерк «Сломанный магнит», не только продолжающий тему «Мягкого свинца», но и раскрывающий внутреннюю суть «окраинцев». Их стремительный переход от агрессивных обвинений россиян во всех смертных грехах к плаксивости на фоне неистребимого предательства так называемой украинской элиты. Очерк был опубликован на сайте «Российкий писатель» и вызвал массу откликов. Кроме того, он был повторен в альманахе «Курские перекрестки» (выпуск № 15).
На эту тему он говорит с нескрываемой горечью: «Действительно, там у меня много и знакомых, и родственников. Моя родная сестра замужем за украинцем, уже сорок лет живет в Одессе. За четверть века пропаганды, направленной против всего русского, даже она, с кем мы вместе провели детство в деревне и согревались холодными зимними ночами на русской печке, пропиталась этой пропагандой. Когда сестра с мужем приезжала ко мне в гости, я испытал настоящий шок. Супруги-одесситы дуэтом нападали на меня. Мол, это вы, русские, во всем виноваты и мешаете нам жить. Но по прошествии определенного времени, за которое произошли известные трагические события в Одессе, у сестры с мужем что-то стало сдвигаться в голове. Недавно по телефону она сказала, что с мужем чуть ли не в партизаны собирается против бандеровцев воевать. Я говорю: «Да вы сами и есть бандеровцы». На что услышал в ответ: «Что ты, мы не такие». То, что сегодня происходит на Окраине, готовилось десятилетиями. К сожалению, мы упустили там ситуацию из-под контроля. В том числе и потому, что есть в русском человеке сочувствие ко всем, всеобъемлющая доброта. Мы помогали окраинцам, считали их братским народом. А теперь имеем то, что имеем. Это оборотная сторона русской всеотзывчивости, о чем говорил еще Достоевский. А еще причина в том, что мы перевели отношения с Окраиной на систему торговли, упустив при этом идейную составляющую, не наладили контрпропаганду.  Теперь пожинаем плоды».
Не только «Сломанный магнит» вышел из-под пера Агеева и был напечатан в 2014 году в столичной писательской газете и провинциальном альманахе, но и рассказ «Карагинские одиссеи», полюбившийся читателям. Он вновь был напечатан во втором выпуске сборника произведений российских писателей, являющихся участниками интернетовского «Гражданского литературного форума». Сборник «Для тебя» получился не только звучен фамилия авторов – И. Абузяров, И. Зорин, Н. Колягин, А. Потемкин, З. Прилепин и другие, – но и с хорошим тиражом в 1000 экземпляров.
Если речь зашла об Интернете, то стоит отметить, что Борис Петрович одним из первых курских писателей овладел компьютером и «оседлал» Интернет. И с недоумением посматривает на таких, как я, недотеп, шарахающихся от Интернета, как древний православный инок от любовных соблазнов и красивых женщин.
Еще в 2014 году народный журнал «Роман-газета», основанный в 1927 году, и за свою долгую и творчески насыщенную жизнь весьма уважаемый в писательских кругах, в 15-м номере опубликовал повесть «Душа населения». В качестве гонорара Борис Петрович получил и несколько экземпляров этого журнала, один из которых  подарил мне с коротким дружеским автографом.
Кроме того, Борис Петрович сверстал и отредактировал книги прозы товарищей по перу и друзей по жизни Михаила Николаевича Еськова «Мягкое сердце» и Юрия Петровича Першина «Кружевная перчатка». А еще редактировал и оформлял книги писателей Николая Шатохина и Сергея Малютина и другие.


«ГОД ЛИТЕРАТУРЫ»
С ЛИТЕРАТУРОЙ ИЛИ БЕЗ...

2015 год в России был объявлен Президентом РФ «Годом литературы». Что и говорить, наш Президент – человек с юмором и богатым воображением: то «Год театра» объявит, то «Год культуры», то «Год литературы»… Денег не выделяет, но праздники объявляет и праздновать заставляет. И в этом плане очень похож на Гребнева Николая Ивановича, весьма продуктивного на всевозможные идеи без финансирования. Но шутки шутками, а «Год литературы», словно добрый Дед Мороз перед новогодними праздниками, зашагал по бескрайним просторам России. В Курске он начался с мероприятий, посвященных 90-летию со дня рождения Евгения Ивановича Носова. Потом было 100-летие со дня рождения Николая Юрьевича Корнеева.
Главными же событиями этого года для Бориса Агеева стали подготовка ко Второму съезду курских литераторов и выпуск очередного номера литературного альманаха «Толока», посвященного 70-летию Великой Победы и «Году литературы в России». Если мероприятия по подготовке к съезду в основном легли на плечи Николая Гребнева и сотрудников «Славянки», то редактирование юбилейного выпуска «Толоки» – на плечи Агеева. Мало этого, успел книгу своей избранной прозы «На глубоком вдохе» сверстать, оформить и издать.
Тираж книги небольшой, произведения все печатались: и рассказы «Два жакана», «Карагинские одиссеи», «Без фонаря», «Убогая» и повесть «Душа населения» – но в ней есть «изюминки». Это статья-предисловие Михаила Николаевича Еськова «Сохранить душу» и отрывок из статьи К. Кокшенёвой «Другие сеятели» из книги «Русская критика» в качестве послесловия.   
Читаю предисловие и нахожу ответы на мучивший меня вопрос: где, когда и из каких источников, из каких глубинных кладезей черпал он мудрость суждений и нравственных оценок. Оказывается, на острове Карагинском в «юном далеке жадно набрасывался на малодоступные труды русских мыслителей и насыщал жаждующую душу». Потому и герои его произведений, по определению Еськова, как «на последнем суде» – с распахнутыми настежь душами.
Есть в книге, согласно традиции, и графический портрета автора. Сквозь очки пристально смотрит в глаза читателю многое понимающий человек.

Так уж вышло, что объявленный Президентом Путиным «Год литературы в России» курские литераторы и писатели закрывали Вторым съездом литераторов и чествованием Михаила Николаевича Еськова, которому исполнилось восемьдесят лет. На съезде и Борис Агеев из рук губернатора А. Н. Михайлова получил награду за многолетнюю деятельность на писательской стезе – памятный знак «За труды и Отечество», а во время чествований Еськова произнес дружеский тост и выпил заздравную чару.

Русская поговорка гласит, что чужая душа – потемки. Душа Агеева, несмотря на его внешнюю мрачноватость и замкнутость, источает тепло. Оно в произведениях Бориса Петровича, в его книгах.