Из сборника «Страна, которую мы забыли»
Глава 1. Обрывки
1.2.История пианино
(с тремя лирическими отступлениями)
Я уже ходил в первый класс, когда мы переехали на Малую Колхозную площадь. Тогда уже мало кто помнил про Сухаревскую башню, и Малую Колхозную никто не называл Сухаревкой. Зато теперь это опять настоящая, а не «бывшая» Малая Сухаревская площадь.
Почти напротив нашего дома располагалась детская музыкальная дневная школа в паре с музыкальной вечерней (очевидно, взрослой). Это подало идею моим родителям воспользоваться столь удачным соседством. Тем более что одна знакомая с последнего курса консерватории убеждала всех в существовании у меня соответствующих способностей.
В школу меня устроили, когда я пошел во второй класс. Таким образом, я окончил музыкальные семь классов одновременно с восьмилеткой. Из-за этого мне всегда казалось, что и в музыкальной школе я отбарабанил целых восемь лет, хотя на самом деле отучился там только стандартные семь.
То, как меня устроили, требует первого лирического отступления. В конце пятидесятых - начале шестидесятых музыкальное образование в Москве здорово вошло в моду. Почти как немного позже фигурное катание. Наверное, определенную роль в этом сыграл и первый конкурс Чайковского, и обаявший всех Ван (Ванечка) Клиберн (теперь Клайберн). Так вот, попасть в музыкальную школу, да еще по классу фоно тогда было совсем не просто, несмотря на платное обучение. Фоно означало фортепиано, что ни в коем случае не следовало произносить как «пьяно». По крайней мере, мою учительницу это бы просто убило.
Обнаружилось, что у завуча школы была проблема с устройством на работу дочери. Такие проблемы бывают у всех, везде и во все времена. Просто так совпало, что именно в это время я поступал именно в эту школу, где завучем была именно эта дама. Поскольку мой отец работал в редакции журнала «Комсомольская жизнь», (орган ЦК ВЛКСМ!!!), то есть имел какое-то отношение к партийно-комсомольской номенклатуре, дама решила, что он сможет ей помочь. Вряд ли надежды ее были оправданы. Она явно переоценивала влияние отца и недооценивала особенности его характера. Он никогда не умел пользоваться «блатом» ни для себя, ни устраивать что-либо для других. Однако в школу меня приняли. На вступительном прослушивании я фальшивил жутко, но подкупил комиссию тем, что и сам это знал и честно заявил, что пою неправильно.
Итак, обучение началось. Для этого и понадобилось пианино. Хотя сомнений в моей перспективности ни у кого не возникало, решили с покупкой инструмента не торопиться. Стоило пианино по тем временам совсем не дешево (пятьсот рублей на фоне сторублевых зарплат), при этом все равно его надо было «доставать», а не покупать. То ли по причине музыкального бума, то ли вследствие общих закономерностей социалистической экономики.
Здесь напрашивается второе лирическое отступление. В это самое время моя бабушка однажды заболела гриппом. Болела она тяжело, чувствовала себя очень плохо, но четвертое число каждого месяца было для нее святым днем: надо было явиться за пенсией в сберкассу. Все увещевания, что пенсия никуда не денется, разбивались о железную логику: «Если я не приду за пенсией четвертого числа, ОНИ решат, что мне деньги не нужны и пенсию отнимут». Загадочные «они» требуют пояснений. Но это потянет не на одно лирическое отступление, поэтому - как-нибудь в другой раз. Проще всего считать, что «они» подразумевали обобщенный образ советской власти. Вопреки ей бабушка еще успела окончить гимназию. Но благодаря ей бабушка оказалась в Москве (из Дагестана), так как вышла замуж за красного командира. Опять же благодаря (или вопреки?!) ей она слушала живых Есенина и Маяковского. Но «задрав штаны», за комсомолом никогда бегать не собиралась. Стала почти генеральшей – к 37-му году у деда было три ромба. В тридцать восьмом благодаря советской власти потеряла мужа. В 1944 благодаря ей же оказалась в Казахстане. В 1956 советская власть в лице Хрущева допустила слабину: бабушка получила компенсацию за расстрелянного мужа и конфискованное имущество в размере 48 тысяч рублей, а, главное, эту самую «генеральскую» пенсию.
Итак, для похода в сберкассу была вызвана с работы моя мама, чтобы сопровождать едва стоявшую на ногах бабушку. Еле передвигаясь и тяжело опираясь на мамину руку, бабушка добрела с 1-ой Строительной улицы (теперь просто улица Строителей) до Ленинского проспекта. Сберкасса находилась в шикарных домах со сплошными архитектурными излишествами. Кроме колонн, арок, балконов и балкончиков они выделялись светлой облицовкой. Как и в других районах Москвы, облицовка эта сразу же начала осыпаться, поэтому пешеходов защищали сетки, которые со временем превратились в часть архитектурного замысла. В одном из этих шикарных восьмиэтажных домов, не доходя до сберкассы, располагался магазин с вывеской «Пианино». И вот больная бабушка вдруг замечает, что у витрин этого магазина толпится очередь. Проползая мимо какого-то мужичка в очереди, бабушка слабеющим голосом поинтересовалась, за чем это народ стоит? «За пианинами!» - лаконично ответил мужичок. И тут в бабулю вселился дьявол. Она стряхнула с себя мамину руку и начала лихорадочно рыться в своей сумочке. При этом она приговаривала: «Вот, посмотрите на себя. Сейчас я вам достану зеркало. Нет, вы посмотрите на себя, - тыкала она пудреницей в лицо опешившего мужичка. – Вы посмотрите на него,- обращалась она уже ко всей очереди. – Ему только пианино не хватает!».
Унять бабушку, когда она входила в раж, было невозможно. В этом я имел возможность убедиться и сам. Поэтому вполне верю, когда мама говорит, что ей стоило нечеловеческих усилий оттащить больную старушку от разъяренной толпы, дабы избежать неминуемой жестокой расправы. Зато грипп был побежден.
В моем случае вопрос был решен очень просто. Пианино взяли напрокат. Надо сказать, что я проявил поразительную тягу к этому инструменту. В первый же день после того, как пианино обосновалось в нашей комнате (на Колхозной мы жили в коммуналке с одной соседкой), я любовно протер его мамиными духами. То ли благодаря качеству лака, то ли благодаря качеству духов, лакировка не пострадала, но родители пережили настоящий стресс. Все-таки инструмент-то был казенный!
Прошел первый год обучения в музыкальной школе, и к нам приехал погостить мой дед из Алтайского края. Наряду с восторгами по поводу гениального внука, он был несколько обескуражен тем фактом, что молодой талант вынужден играть на прокатном инструменте. Доводы о рациональности такого решения его не успокоили. В результате, месяца полтора спустя, мы получили извещение о посылке из Барнаула: ящик с весьма внушительными габаритами. Это было пианино почти местного алтайского производства никому не известной марки «Ижевск». А котировались тогда в Москве пианино (в отличие от мотоцикла «Иж») только марки «Красный Октябрь» или на худой конец - «Аккорд», «Лира».
Марка оказалась вполне добротной. Пианино выдержало и мои издевательства, и переезд с Колхозной на пятый этаж блочной «хрущевки». Грузчики были просто виртуозами. На пятом этаже пианино остается по сей день, хотя все наше семейство разбросало по разным местам.
Когда мы в результате обмена переезжали уже на десятый этаж модернизированного варианта «хрущевки» (практически, то же самое, но с лифтом и кухня чуть больше), судьба алтайского пианино обсуждалась очень жарко. Все остальные пожитки мы планировали перетаскивать своими силами с помощью друзей и знакомых. Но на пианино мы явно не тянули. Слабым утешением могло быть только то, что это был не кабинетный рояль.
Ему посвящается третье и последнее лирическое отступление. Незадолго до этого с проблемой кабинетного рояля столкнулся мой школьный товарищ. Он жил в роскошной отдельной трехкомнатной квартире. На самом деле она была хуже любой коммуналки, поскольку в ней накопилось уже четыре поколения родственников. И еще там был этот самый кабинетный рояль. Слово «кабинетный» в данном случае лучше опустить, чтобы оно никого не вводило в заблуждение. Это был РОЯЛЬ! Все попытки избавиться от него цивилизованным образом закончились неудачно. Близлежащие музыкальные школы принять рояль в дар отказались, возможно, правильно оценивая транспортные последствия подобной щедрости.
В один прекрасный день терпение домочадцев было исчерпано. Призвав на помощь старшего брата (профессора Гнесинского училища по классу виолончели – сакраментальное: «я не шучу»), мой товарищ и его средний брат втроем распилили рояль на транспортабельные части и вынесли на помойку. В самой экзекуции я не участвовал, но мне достался фрагмент рояльной крышки, сделанной из какого-то экзотического дерева. Когда я смастерил из него журнальный столик, все спрашивали, из чего он сделан.
У алтайского пианино, безусловно, был ангел-хранитель. На одной лестничной клетке с нами, в квартире напротив жила моя одноклассница. Ее дочка как раз начинала заниматься музыкой, и им предстояла покупка инструмента. Переместив пианино по горизонтали из одной квартиры в другую, мы решили все проблемы «в комплексе». Поскольку происходило это еще до эпохи «засилья американской валюты», сделка принесла нам 300 рублей, а всем заинтересованным сторонам – колоссальную экономию на подъемно-транспортных расходах.
Настоящее несчастье приходит неожиданно. Скоропостижно, почти в один день умерли родители Татьяны, моей жены. Прошло некоторое время после их смерти, пришел черед решать вопросы дележа наследства. Среди накопленного богатства числилось и пианино. Татьяна тоже окончила музыкальную школу и, по семейному преданию, пианино было особенно дорого ей, так как было подарено мамой. Кроме того, наша младшая дочь вдруг проявила интерес к занятиям музыкой. Поэтому пианино, наряду с символическим, приобрело еще и прагматическое звучание.
Однако, Ирина, младшая сестра моей жены, при активной поддержке своего мужа почему-то встала грудью на защиту унаследованного имущества. Конфликт вышел нешуточный. Чтобы сгладить ситуацию, я предложил купить пианино по объявлению или в комиссионном магазине поблизости. Там действительно нашелся «ханурик», который обещал позвонить, если на горизонте появится что-нибудь подходящее. Самое странное заключается в том, что он действительно позвонил и за те же триста рублей мы стали обладателями вполне сносного инструмента. Как матерились грузчики, можно только вообразить, взглянув на узкие лестничные пролеты, которые вели на наш десятый этаж. Архитекторы явно не предполагали у советских людей такой тяги к музицированию.
С женой я развелся, наши дочери - ни старшая, ни младшая – на пианино играть не стали. Но не это послужило причиной его роковой судьбы. Очередной переезд – вот поворотный пункт в биографии этих громоздких созданий. Увы, история кабинетного рояля повторилась до мелочей. Только музыкальная школа, отказавшаяся принять пианино в свое лоно, находилась прямо во дворе, да в разборке инструмента не участвовал профессиональный музыкант-профессор. Зато все остальные палачи в свое время окончили музыкальную школу.
Не так давно мне удалось увидеть яблоко раздора – то самое пианино, которое Ирина не захотела отдать своей старшей сестре. Оно могло навеять только мысли о бренности существования. То, что на нем так никто и не играл, не удивительно. Но уж больно унылым был вид инструмента, выставленного на проходе в коридоре. Крышка потерта и вся в каких-то трещинах, бока обшарпаны… Будущее его было предопределено.
Спасла инструмент принципиальность моей бывшей жены. Она последовательно придерживалась первоначальной версии о том, что пианино дорого ей как память. В результате оно переехало к ней в новую квартиру. Осталось только реставрировать его и настроить. Впрочем, как показывает практика, последнее необязательно.
Этим летом по дороге на дачу я заглянул в хозяйственно-мебельный магазин широкого профиля у станции Сходня (в Подмосковье еще сохранились такие пережитки старых времен). Вместе с мебелью в зале приютилось подержанное пианино. Я не поленился посмотреть на цену – три тысячи рублей. Если кому нужно, имейте в виду.
Мышецкое, 2005