Лизка так своему ребёночку радовалась. Сразу же, как только родила и ей его показали. Медсестра держала его под головку и под попочку лицом к ней. Было больно. А он синенький весь, в крови. Длинненький, как верёвочка. И орёт. И Лиза сразу поняла, что это – сын её. Таких пригожих младенцев она ещё не видела: пальчики такие, ножки, ручки. От боли, от умиления, от счастья Лиза расплакалась и потянула руки к нему. Но ей его не дали. Унесли куда-то. Зато голос его она слышала ещё долго. И как только он начинал плакать, там, в детской, она голос его слышала и просыпалась, даже если спала. А когда назавтра ей его кормить в первый раз принесли, и она прижала его к груди, а он зачмокал, то подумала, что сейчас сознание от счастья потеряет.
К вечеру пришла мама, села на стул возле кровати, сплела пальцы и, не глядя Лизке в глаза, начала нудить:
- Не нужен нам младенчик, дочк. Не нужен. Ты сама ещё девочка у меня, и шестнадцати нет. Вас двоих я не прокормлю. А здесь его с радостью оставят. Ему уже даже родителей, ну, тех, которые усыновить согласны, подобрали. Подпиши бумаги, откажись, Лизонька… Вот вырастешь, замуж выйдешь и рожай себе на здоровье. У детей тогда и мать и отец будут. А сейчас что? Кому он нужен, нагулянный?..
- Мне, мам, нужен. Я ему мать. И отец у него есть. Он, когда Валерочку увидит, сразу поймёт, что это его сын, и заберёт нас к себе.
- Да что ты, родная моя! Серёжка этот, проходимец, уже и думать о тебе забыл. Думаешь, он тебя первую с приплодом оставил? Я вот на него ещё подам! Подааам!.. –
мать куда-то вверх и в сторону погрозила пальцем.-
- За то, что несовершеннолетнюю…
Лизка мать оборвала:
- Не надо никуда подавать! Я сама, сама этого хотела. А Валерочку, когда увидишь, и ты поймёшь, что он наш, Дубровин, и отдавать его никому нельзя… Я, мам, как представлю, что и меня ты могла бы отдать, потому что ведь и меня без отца родила, то аж прям во рту горько. И что бы тогда было? Мы бы с тобой так друг друга бы и не узнали. И меня, наверное, не Лиза бы звали. И Дубровиной бы я никогда не была…
Мать сидела рядом, вздыхала и молча точила слезу, покачивая головой. Потом чмокнула Лизку в лоб и, так ничего и не сказав, ушла, тяжело ступая пухлыми ногами.
Лизка смотрела ей вслед и тоже плакала, потому что мать жалко было. И себя жалко. Но больше всех – Валерика, который не успел ещё родиться, а уже лишился семьи.
А потом врачи к ней приходили. И тоже уговаривали. Даже завотделением, худая, красивая женщина в очках, приходила и тоже просила (нет, эта – требовала!), чтобы Лиза не ломала ни себе, ни ребёнку жизнь. Потом даже (хоть это и запрещено категорически!) приходила та женщина с мужем, которая хотела стать матерью для Валерика. И они вдвоём говорили, что Лизка ещё молодая, и дети у неё ещё будут, а для них это последний шанс.
Одним словом, Лиза не хотела, не хотела, а потом как-то так получилось, что стала делать так, как просили её все вокруг, хоть по-прежнему и не хотела… Но бумаги все подписала.
И была ранняя весна, и юное солнце радостно набирало силу и ласково начинало греть людские макушки, а Лизка уходила из роддома одна. Посидела в своей палате, зачем-то, у окна, ещё раз проверила свою тумбочку: ничего не оставила ли. Потому вспомнила, что если оставишь, то ещё раз вернёшься. Подумала и в самую глубину тумбочки положила свою расчёску. Вздохнула и побрела к выходу.
В дверях столкнулась опять с той женщиной, ну, новой Валерочкиной мамой, Мариной. Та, раскрасневшаяся, похорошевшая, бежала, чтобы забрать себе Лизкино счастье. А когда её увидела, то опустила глаза, взяла её за руку, а потом наклонилась, руку ту поцеловала и едва слышно вымолвила:
- Спасибо…
А Лизка… Лизка с тех пор жила, как в воду нырнула: сквозь воду будто бы видела, сквозь воду слышала, никогда ни с кем о Валерочке не говорила, а когда, уже перед тем, как вечером лечь в постель, оставалась одна, то представляла, как он растёт, растёт… Вот уже и ползать начал… А потом ходить. И «мама» ей в первый раз сказал. И Лизка счастлива была в эти минуты. И даже не плакала.
А потом мать её по врачам водить стала. И Лизка на вопросы послушно отвечала и таблетки пила. Но каждый вечер с Валерочкой «встречалась» и разговаривала с сыночком своим ненаглядным, единственным…
… Так вот и жила несколько лет. А замуж… Замуж так и не вышла. Да и кому она нужна, растолстевшая, поглупевшая уборщица из овощного магазина, которую раз в год, весной, на месяц кладут в психушку, чтобы подлечить.
Спасибо Георгию Ивановичу, заведующему, который всё понимает и с работы Лизку не гонит…
24.01.2016