За окном каплями отбивал мелодию затяжной, мокрый, такой привычный для осени дождь. Дороги и тротуары серенькой улицы, на которой жила Кристина, сплошь были усеяны глянцевито-влажными от воды желтыми листьями, за которыми очень удачно пряталась скользкая грязь. Промозглый ветер холодной струйкой затекал в комнату из приоткрытого окна. Кристина сидела около него на высоком стуле, подставив стройные белые ноги безжалостному холоду. Она безуспешно пыталась пригладить пушившиеся от сырости темные волосы. Настроение у нее было, мягко говоря, не жизнелюбивое. Погода за окном как нельзя лучше отражала страдания, тесным комком засевшие у нее в душе.
- Закрой окно, простудишься, - тихим, сожалеющим будто голосом проговорил кто-то за спиной.
- Все равно, - устало ответила Кристина, вздрогнув, однако, от этого голоса.
- Мне не все равно.
Она вдруг сделала резкое и неловкое движение, заставила стул, на котором сидела, нервно качнуться, и издала полуистеричный смешок. Все это получилось у нее непроизвольно, как ответная реакция на то, что на самом деле очень глубоко бередило ее старые раны, а на деле не должно было волновать.
Обладатель голоса тревожно нахмурился. Он очень хорошо знал Кристину, понимал все ее слабые и сильные стороны, всегда мог догадаться, что скрывалось за той или иной эмоцией — и то, как она сейчас дернулось, его взволновало. Он смотрел с высоты своего роста на нее, худенькую, сгорбленную, с подставленными противному ветру изящными ступнями, и думал, что, наверное, уже ничего не спасет ее. И его.
- Дима, - тихонько, не поворачиваясь, позвала Кристина; получилось как-то слишком жалобно.
- Да? - он до мурашек боялся этого ее тона, боялся так же сильно, как и желал.
- Почему все не случилось по-другому?
Дима молчал. Какой-то вязкий вожделенный страх, появившийся в нем, когда она позвала, смешался теперь с ощущением быстропроходящей, но пока еще очень яркой, злобы. Дима злился, когда она задавала такие вопросы — «почему?», «а если бы?», «что бы было?». Ведь этого не было, а случилось то, что случилось — так какой смысл глупо рассуждать?
Кристина почувствовала настроение Димы, даже не спрашивая. Она медленно поднялась со своего стула и наконец-то повернулась к нему лицом. Глаза ее, диковатые немножко, темно-карие, в упор смотрели в его глаза; только что бледные скулы теперь пошли еле заметными красноватыми пятнами. Она в одно мгновение пересекла расстояние от него до нее и вцепилась Диме в рубашку. Существенная разница в росте, которая всегда Кристине нравилась, сейчас очень раздражала: ей приходилось тянуть свою шею вверх так сильно, что она начинала побаливать. Раздраженная, пылающая, с расширившимися вдруг зрачками, заполонившими всю радужку и делающую ее похожей на бьщуюся в чужих руках хорошенькую ведьму, она рывком приблизило лицо Димы как можно ближе к себе и поцеловала.
Вязкое, мучающее, разбивающее тело на атомы чувство завладело ими обоими; они дышали, сбиваясь, чувствовали нехватку воздуха и пытались найти его в друг друге. Порывистые прикосновения теплых губ, его рука, вжимающая ее в свое тело, и горячее дыхание — вот что происходило в этой сырой холодной комнате, но они все чувствовали совсем иначе. Время вокруг остановилось и сжалось в одной точке — горячей и пульсирующей.
Они целовались всего лишь в третий раз. Маленькое, совсем ничтожное количество поцелуев — они и сами понимали. Но даже этих трех поцелуев нельзя было допустить. Огромное, трудное, а главное запретное чувство нависало над их головами день и ночь, терзало, мучало, и — приносило удовольствие. Дима и Кристина были родными братом и сестрой, и это единственное, что служило помехой.
Когда воздуха стало не хватать критически, а не так, как не хватало, когда они просто были рядом, Кристина оторвалась от Димы. Они оба ошеломленно уставились друг на друга, тяжело дыша и стараясь трезво смотреть на мир. Получалось плохо.
Кристина, только заметившая, что крепко сжимает рубашку брата в руке, отпустила ее. Она даже отшатнулась на полметра — непроизвольно опять таки. Дима ничего не говорил, а хмурился только, в чем не было ничего странного, ведь сказать было нечего. Вид у него сделался совсем отрешенным, и Кристина, напуганная резкой переменой, все еще пребывая под впечатлением горячей близости, не выдержала и горько расплакалась. Ее красивое личико исказила гримаса боли, и Дима не смог стерпеть. Он протянул к ней руки, желая только утешить, не надеясь, что они вместе придумают что-нибудь, что облегчит участь и поможет выйти из ситуации; потому что к этой загадке не прилагалось ответа. Кристина, глотая слезы, нырнула в его объятия.