Не хочу, чтобы «вначале было слово, ...и слово было» «война», поэтому схитрю: первым будет – «вьетнамская». Она сопровождала всё мое детство. На уроках географии нам первым делом показывали, где находятся оба Вьетнама. На еженедельных политинформациях рассказывали о борьбе вьетнамского народа с американскими агрессорами. Мы читали об этом в «Пионерской правде», слышали из репродукторов в «Пионерской зорьке». Международные радио-, а когда появился телевизор, то и теленовости начинались и заканчивались сводками с вьетнамских фронтов. Слова «напалм», «дефолиант» и «Сонгми» были нам так же хорошо знакомы, как «гипотенуза», «хлорофилл» и «суффикс». В результате, окончанию этой далекой войны я радовалась ничуть не меньше, чем окончанию школы. Оба события и случились-то почти одновременно. Наверное, потому и нынешнее сорокалетие взятия Вьетнамской Народной Армией Сайгона не прошло мною незамеченным. Тем более что незадолго до юбилея мы в этой стране побывали.
1. Во вьетнамской столице мне нынче не спится
В Ханой прилетели поздно вечером. Мысленно готовились увидеть неопрятный южный мегаполис, а попали в сияющий стерильностью аэропорт, потом на свежеубранные в конце трудового дня улицы, с аккуратными цветниками и газонами, с качественным дорожным покрытием, с мощными современными эстакадами на замысловатых развязках и освещением – хоть без очков читай. И отель порадовал: «в анфас» вроде бы втиснут между зданиями, как начинка в вафли, а «в разрезе» и телу, и «мыслям просторно». Одна лишь закавыка – находится в центре, неподалеку от железнодорожного узла. «И сказал он ей по громкой связи в тиши ночной, что любит больше жизни». Это, конечно, романтично и почти трогательно, но здоровому сну не способствует.
Рассвет рождался в дождливой мути. Из окна шестнадцатого этажа город внизу казался размазанным по асфальту. Позавтракали, надели куртки, прихватили зонты, вышли и поразились переменам: дождь только в невысохших лужах, по небу шуршат веселые кудряшки облаков, тепло и светло.
Куда наипервейше ведут ханойские гиды своих подопечных? Правильно, к дедушке Хо. На старт спешат с утра пораньше, ведь мавзолей работает «капельно» – с восьми до одиннадцати пять раз в неделю. Летом Хо Ши Мина и вовсе отвозят в Москву «на техосмотр». Но на дворе ещё только март. Значит, никаких уважительных причин у нас нет. Идем. Сначала, правда, сдаем гиду всё, что умеет снимать. Кроме техники у нас забирают зонты, бутылки с водой, головные уборы и почему-то очки. Выстраиваемся парами и продвигаемся на контроль. Шнурки на мокасинах тщательно «исследуют» на присутствие в них «тротилового эквивалента». Всё. Готовы. Снова становимся в дедсадовский строй и резво шагаем к «центру композиции». У часовых, как и положено, «пуговицы в ряд» и каждая сверлит нас взглядом, подозревая в «замышлении».
Ну, что вам написать о впечатлениях: лежит себе старенький сухой дедуля и «ни о чем не вздыхает». Нельзя сказать, что кушать совсем не просит: мероприятие это для посетителей бесплатное. Охрана, металлодетекторы, трехмесячные московские «каникулы» опять же… В общем, набегает. А с другой стороны, кто обещал, что жить можно и хорошо и дешево?
Обязательная программа исполнена, расслабьтесь. Музей вождя опустим в связи с «техническим дефолтом»: все свободные наши с фотоаппаратом гигабайты памяти были ухлопаны на потрясающе красивые цветы, которые росли вокруг. А вот Храм Литературы посетим непременно. Ему без малого тысяча лет. Построен в честь Конфуция. Через шесть лет при храме основали первый вьетнамский университет для обучения детей высокопоставленных мандаринов. Спустя ещё четыреста лет очередной император приказал установить в храме стелы – широкие каменные плиты, на которых стали записывать имена и достижения людей, получивших докторскую степень на экзаменах, проходивших раз в три года, начиная с 1442-го. Сто шестнадцать раз до 1778-го года проводились испытания для претендентов на ученое звание, но только (внимание!) на восьмидесяти двух стелах есть имена и во всех смыслах нетленные заметки из области литературы, истории и философии. Вьетнамцы весьма трепетно относятся к этому памятнику. Во время войны они даже хранили стелы под землей, опасаясь, что американские бомбы их повредят или вообще уничтожат.
Мы долго бродили по дворикам храма, рассматривали замысловатые письмена на плитах, гладили гранитные панцири черепах, на которых те установлены, а меня всё терзал вопрос: почему стел значительно меньше, чем экзаменов. Нынче ежегодно в каждой стране тысячи «остепеняются», а там раз в три года одного доктора не могли взрастить. Видимо, детки высокородных мандаринов теми ещё фруктами были. А может дело не в них, а в нас? Может, хватит уже сегодня присуждать высокую ученую степень за компиляцию чужих исследований? И тогда, глядишь, прекратятся бесконечные скандалы оттого, что тот списал у этого, а этот у другого. И вернется к настоящему ученому заслуженное уважение. И их печатные труды перестанут называть макулатурой. И стел в Храме Литературы прибавится.
За размышлениями нас настигла дилемма: аппетит уже нагулян, а обед ещё не заработан. Отсюда вывод: едем в ресторан. Пора уже знакомиться с вьетнамской кухней. Хотя, если учесть, что столетиями здешние территории были провинцией Китая, то мы с ней уже сталкивались. Так и есть! Суп с лапшой, курочкой и зеленью на первое. Ммм… Нектар и амброзия в одном флаконе! Но – по опыту – увлекаться не стоит. На второе в юго-восточной Азии, как правило, мечут на стол вкуснятину, затмевающую этот суп, как нынче говорят, в разы. Сначала нам подали роллы. Это такие прозрачные рисовые лепешечки, наполненные филигранно наструганными овощами, мясом, грибами и морепродуктами. Потом на столе появился горшок с мясом в кисло-сладком соусе, чаша с дымящимся рисом и салатник с овощами и до нас дошло, что всё предыдущее было легкой закуской. Затем на вытянутых руках официантов «вплыла» рыба. На каждую пару едоков отдельная, с породистого мопса в «холке», вся золотистая и зажаренная до хруста. Она держалась на деревянном каркасе в «стоячем положении» так, чтобы каждый участник процесса мог «скубти» свою сторону. Я с задачей справилась быстро, а вот у мужа дела шли не так резво. Решила, что некрасиво бросать близкого человека в еде. Помогла. И миру явился скелет, способный сделать честь любому антропологическому музею. Люблю я рыбу. А за мужа не волнуйтесь: в качестве компенсации он в течение двух недель съедал не только всё мое сладкое, но ещё и на десерт кое-что регулярно получал.
Тропические погоды поджидали нас с брандспойтом прямо за дверью ресторана. Активное переваривание обеда в переулках старого города пришлось заменить дремотой Вьетнамского музея этнологии. А там пятьдесят четыре коллекции каждого отдельного этноса. Пятнадцать тысяч старинных артефактов: ножи, корзины, предметы одежды, флейты, трубы, циновки, орудия лова, сельскохозяйственные инструменты. Собрания экспонатов, связанных с различными религиями, верованиями, свадебными церемониями, похоронными обрядами. Тишина в залах музея стоит такая, что слышно, как мухи от безысходности бьются головами об стенку. Вдруг, в стане мужчин произошло осмысленное движение: с синхронностью косяка атлантических сельдей они устремились к фотовыставке. Обежали её в вполглаза и застыли «со взором горящим» перед портретом молодой вьетнамки. Напряглись, шумно сглотнули слюну. И не мудрено: из одежды у дамы только длинная курительная трубка. Мм-да, нелегко живется натуралу среди нынешних европейских ценностей…
Муж, шепнув на ушко, что топлес я и без трубки ещё вполне, потащил меня к фотографии женщины с роскошными волосами. Свой мощный смоляной «хвост» она перекинула вперед, и он всё равно спускался ниже её колен. Снимок этот пятидесятилетней давности, но здесь и теперь на улицах редко встретишь коротко остриженную барышню. Свои чёрные прямые волосы юные носят обычно свободно, а дамы постарше скручивают тугой тяжелой «баранкой» или изящно укладывают заплетёнными в косы. И никто тут не твердит мантру «всего цивилизованного мира», что чем лет женщине больше, тем волосы должны быть у неё короче. И не стонет от того, что уход за богатой шевелюрой требует сил и времени. Понятно, что с трехсантиметровым «пыжиком» на голове справляться проще: махнул расческой в районе предполагаемой прически и готово. Однако сдается мне, что силу в волосах Бог дал не только могучему Самсону, но и слабой женщине. Вот только иудейский богатырь громил с их помощью филистимлян и крушил храмы, а длинноволосые мадемуазели сокрушают сердца подобных богатырей.
А если серьезно, то специалисты считают, что «волосы – очень сильная энергетическая субстанция человека, связывающая его с Космосом», что они являются памятью нашего подсознания и что накапливают информацию того участка мозга, над которым растут. Потому в монахи постригают. Чтобы уничтожить память о мирском и тем самым подчинить послушника церковной иерархии. Корни этой традиции глубоки. Древние воины, отрезая волосы побеждённым, говорили: «Постричь, чтобы подчинить». Известен случай, когда римский император Нерон приказал обрить наголо всех иностранных легионеров. Когда его спросили о причине такого распоряжения, он ответил: «Я не хочу, чтобы они самостоятельно мыслили! Я хочу, чтобы они только исполняли мои приказы!» Надеюсь, милые читательницы, чьи шаловливые ножки уже топчутся у двери в парикмахерскую, Нерон убедил вас не лишаться прекрасных локонов. Что-то мне подсказывает, что вы не очень склонны кому-либо подчиняться.
Касаемо личной шевелюры: она вместе с моим организмом переживала разные ипостаси – от косы, на конец которой я садилась, до почти ничего на голове. Но волосы, действительно, «очень сильная энергетическая субстанция» – опять наросли. Так что космическая связь в порядке, вследствие чего Муза, девушка во всех отношениях лохматая, не так часто и больно бьет меня своей тапкой по нижнему темечку.
Ой, совсем забыла написать о том, что мне на этой выставке приглянулось. Фотография оригинального водопровода. Представьте себе мельничное колесо на быстрой реке, но вместо дощечек, на которые давит вода, заставляя его вращаться, небольшие ёмкости. Они наполняются, поднимаются наверх, где опрокидываются в лоток, соединённый с трубой, по которой вода утекает к жилищам. Просто, как всё гениальное.
А на небе тем временем дали солнце, и мы решили вернуться в настоящее. Первой на нашем пути оказалась пагода на одном столбе. Буддийцам она напоминает цветок лотоса, а мне, да простят меня поклонники Будды, – избушку на курьей ножке. Та же жилплощадь на одну персону. Такая же деревянная и древняя. И столь же сказочно знаменита. Вот только у них алтарь на месте печки, а вместо фирменного блюда Ивашки – Бабы Яги «под простоквашкой» – дары. Да стоит «ихняя», как и положено лотосу, безропотно по колено в воде, а наша, в ожидании своей постоялицы из рейса, крутится по ступодрому, поворачиваясь к миру то передом, то задом.
Потом прошли мимо президентского дворца. Почему мимо? Потому что его не то что посещать, даже фотографировать категорически запрещено, за чем усердно бдят солдаты, охраняющие дворец, о чем на каждом шагу предупреждают таблички. Да ладно, не очень-то и хотелось. Посмотрим лучше те помещения, в которых жил и работал с 1954-го и до своей смерти в 1969-ом Хо Ши Мин. Тут уж муж беспрестанно щелкает фотоаппаратом. По приезде домой я сортирую отснятое: простая до аскетизма обстановка в домике вождя, цветы вокруг, гараж с двумя автомобилями, деревца помело с увесистыми фруктами в сеточках (не спрашивайте – не знаю), президентский дворец крупным планом… А наш-то пострел всё-таки поспел...
Выходит, именно поэтому мы поспешили к озеру Возвращённого меча. Чтобы затеряться в толпе от неминуемого возмездия. По утрам тут занимаются гимнастикой, днем рассматривают Храм черепахи, построенный на крошечном островке посредине озера, а ближе к вечеру просто праздно шатаются. Хотя не все праздно. Вот парочка, держась за руки, влюблено смотрит друг на друга. Оба военные. Он статный, звонкий. А ей, тоненькой и нежной, удивительно идёт форма. Пусть у них всё сложится! А мы уже ищем укрытия в тени каменного Ленина, возвышающегося на высоком постаменте в парке его же имени. Забыли, кто это такой? Понимаю: памятники снесли, биографию Володи Ульянова, начиная с его младенческих кудрей, в октябрятах не учили. Запоминайте: В.И. Ленин – это естествоиспытатель, который в начале прошлого века на деньги Запада взял в подопытные кролики народы целой Российской империи. Эксперимент закончился как обычно – гражданской войной. Подозреваете меня в цинизме? Согласилась бы, если бы через сто лет верный «ленинец», финансируемый из тех же источников, не вел генеральное наступление на те же грабли в соседней очень даже братской и сестринской стране.
Припозднились мы, однако. Пора в отель, ужинать и набираться сил. Они нам завтра пригодятся.