Абрам Шимонович Беллер. Коммунист по зову сердца. Милый, интеллигентный старик. Вот основные вехи его биографии. В начале 1930-х годов паренька из еврейского местечка под Бердичевым призвали в ряды Красной Армии. Определили в кавалерию, под крыло наркома Будённого. И послали изучать английский язык параллельно с радиоделом. Этакий «пианист» в галифе и с огромной рацией на лошадином крупе. Почему английский? В те годы главными врагами Советского государства считали Англию и США. Германия числилась в лучших друзьях всех советских людей. Ждала паренька карьера разведчика на случай вторжения англо-американских интервентов. А родным языком Абраши был идиш. Значит и с немецкими друзьями сможет поговорить, - решило армейское начальство. А то, что практически не знает русского, - не беда. Пообтешется за время службы.
Хорошо ли, плохо ли служилось, - про то старик не сильно распространялся. Запомнился мне, правда, один его рассказ про инспекторскую проверку в их кавалерийской части. Ждали самого наркома. Стращали солдат: «Михаил Семёнович, он истинный кавалерист! Ему ваши точки-тире и «***зепсенты» ни к чему! Вот состояние каждой лошади оценит по достоинству! И если надо, то и под хвост коню заглянет, с чистым белым платочком!»
Военная карьера не задалась. В печально знаменитом тридцать седьмом году красноармеец Беллер был арестован по навету. Трибунал назначил солдата английским шпионом. И отправил в места, не столь отдалённые аж на двадцать лет. Сидел он при горячо любимом товарище Сталине, сидел и при товарищах Берии с Маленковым. А при товарище Хрущёве добавили ещё пять лет. Чисто для острастки, на всякий случай: вдруг, и в самом деле шпион? При Брежневе разобрались: вышла сидельцу полная реабилитация, пенсия и право выбора места жительства.
И поселился Абрам Шимонович в городе Керчи. Через горком партии без проблем устроился в НИИ океанического рыболовства АзЧерНИРО на должность переводчика с английского языка на русский. Как-то сразу перевернули его отчество с Шимонович на более уютное ШимАнович. Вскоре открылось его катастрофическое незнание русского синтаксиса. Да и с запасом русских слов тоже были проблемы. Переводы его получались какими-то непонятными. И сотрудники перестали ими пользоваться. Прекратились и новые заказы. Идея увольнения старика повисла в воздухе. И ведь ничего личного, - обычное профессиональное несоответствие занимаемой должности.
А тут и я нарисовался в институте, совсем зелёный инженер. Включили меня в группу исследователей мировых запасов глубоководных лангустов. Молодой и честолюбивый, засел я за зарубежные публикации по теме. А они, по большей части, - на английском языке. Интересно! Вот только с английским у меня туговато. Так и набрёл я на отчёт некоего художника-анималиста Де Мана, участника голландской исследовательской экспедиции на паруснике «Siboga» в воды Зондского архипелага. Ничего особенного, простое описание нескольких лангустов рукой лирика цветов, оттенков и нюансов. Я зубы обломал о ту статью. Но так и не понял о чём в ней идёт речь.
А за соседним столом сидит коллега-лангустёр Борис Аверин. Он английскую литературу читает в подлиннике. И Де Мана запросто одолел с листа. Он-то и подсунул мне, ради шутки, её перевод, выполненный Абрамом Шимановичем. Я полистал кошмарный опус и тоже отложил в сторону. Откуда было знать, что над не знакомым мне человеком навис дамоклов меч увольнения? Но однажды этот милый старик отвёл меня в сторонку и попросил о помощи именно с переводом Де Мана. Как было не согласиться? Сели мы в читальном зале библиотеки, обложились словарями. Распределили роли: Абрам Шиманович даёт мне построчный перевод с английского на русский, я – посредством знаков препинания расставляю акценты.
И дело пошло. Стал вырисовываться восторг голландца перед феерией форм и красок, на которые так не скупа природа тропиков. И вот мы дошли до выражения «Carapace vermiculate», сущую функциональную абракадабру: карапакс – это твёрдый хитиновый панцирь ракообразных; ну никак он не может быть червеобразным. Такие элементарные истины преподают ещё на первом курсе биологических факультетов. Но Абрам Шиманович на лекциях не сидел. Сидеть ему довелось на нарах. А я, скорее всего, плохо усвоил биологическую науку. Мы страшно поссорились. Я заявил, что ноги моей не будет в читальном зале до тех пор, пока не выяснится что же такое «vermiculate» в приложении к панцирю лангуста.
Прошло две недели. Я переключился на картирование запасов лангустов в проливе Полк, что между южной оконечностью Индостана и Цейлоном. Сотрудничество наше с Абрамом Шимановичем, как мне показалось, закончилось. Но однажды в коридоре института раздался ликующий вопль: «Нашёл! Нашёл! В словаре художников нашёл! Карапакс цвета ярь-медянка!» Так мы и узнали, что ярь-медянка представляет собой весьма распространенную зеленую краску. Мы закончили перевод. Он оказался настолько хорош, что единственный отпечатанный экземпляр выпросили коллеги из Югрыбпромразведки. Да так и не вернули. Сам же я не извлёк из статьи ни грана полезной информации. Отрицательный результат в науке – тоже результат.
А потом я ушёл в свои океаны. В институте появлялся в короткие перерывы между полугодовыми экспедициями. Абрама Шимановича встречал в общей курилке на нашем третьем этаже. Сам-то он не курил. Но тяготел к обществу плавающей учёной братии. Агитировал нас вступать в КПСС. Мне обещал свою рекомендацию. Но мы отшучивались: уж если сидеть четверть века, то в судовой каюте; здесь хотя-бы знаешь ради чего и за что.
Тем временем, партийные власти города озаботились судьбой пострадавшего коммуниста. Пригласили его занять важную и почётную должность Инспектора по Технике Безопасности на Труболитейном заводе. На том и кончилась переводческая карьера радиста от кавалерии.
Израиль, 2016